II. В Черном море

Боязливый пассажир. – Морская качка. – Утро на пароходе. – Чтение акафистов. – Слепой предстоятель. – Сухари при морской болезни. – Купец-паломник. – Внимание греков к богатым богомольцам.

После обеда многие паломники, утомленные впечатлениями дня, стали скрываться в своих каютах. Часов в восемь вечера выхожу я наверх. Качает. Довольно темно. Огни только в каютах и внизу в трюмах. На палубе умышленно не держат огня, чтобы не мешать вахтенным смотреть вперед. Среди лежащих прямо на палубе паломников я с трудом пробираюсь к прогульной площадке парохода.

Вдруг из трюма выскакивает всклокоченный мужчина, должно быть прямо со сна, и лишь только он сделал шага два, как размахом судна его перебрасывает на мою сторону. Он ухватился обеими руками за борт и дико озираясь, говорит мне:

– Буря-то все больше и больше...

– Нет. – успокаиваю его, – погода, напротив, довольно тихая.

– А как же качает?

– Без этого нельзя. Только летом случается, когда море бывает совершенно гладкое.

– А зачем, – указывает он на мачты: – этих палок наставили? Они только больше

раскачивают пароход.

Я постарался ему рассказать, какое значение имеют мачты для парохода.

– На них, – объясняю ему – подымают сигнальные флаги и фонари; в случае порчи

машины на них растягивают паруса; кроме того, они служат кранами для подъема тяжестей. Наконец, если качка усилилась бы, то паруса, растянутые на этих мачтах, только сдерживали бы ее стремительность.

– А с пути мы не сбились?

– Нет, успокаиваю его, – при такой сравнительно тихой погоде сбиться не можем.

Горизонт чист. Ложитесь-ка с Богом да спите спокойно.

Не знаю, удалось ли мне его успокоить, но только он спустился в трюм и исчез среди спящих паломников. Я прошел на бак. Там кто-то шарил в темноте, ища напиться. Я ему не мог помочь, потому что сам не знал, где на палубе поставлена вода, а спросить было некого: все спало кругом.

К утру качка усилилась. Многие страдали морскою болезнью. В тесном трюме от распространившегося запаха стало еще тяжелее. Я взобрался на мостик, чтобы удобнее было наблюдать, как подымаются паломники, моются из чайника, как молятся они тут же на палубе, несмотря на тесноту и качку. По сообщению командира, на пароходе пассажиров третьего класса было около четырехсот человек. Теснота была еще более ощутительна. когда из трюма высыпал народ с чайниками за водой для чая. В их распоряжении находились два больших медных котла с кипятком, прикрепленных к борту на верхней палубе.

На другой стороне парохода три рядом отхожих места поочередно брались с боя безразлично мужчинами и женщинами. Грязно. Свежо. Все жмутся к своим мешкам. Многие все еще лежат на палубе, испытывая тягость морской болезни.

К полдню качка несколько утихла. Я спустился в средний трюм, услышав оттуда звуки акафиста Божией Матери. Среди столпившегося народа, перед иконою, стоял на коленях один из паломников с книжкой в руках и прочитывал только первую фразу кондаков и икосов. За ним другой, в длинной хламиде, весь страшно обросший волосами, с орлиным носом, громко продолжал читать молитву наизусть. А последнюю фразу: «радуйся, невесто неневестная» или «аллилуия», – вся толпа подпевала растянутым так называемым афонским напевом.

После акафиста Божией Матери стали читать другой, третий. И все наизусть. Я подивился памяти пилигрима в длинной порыжелой хламиде, но еще больше удивился, когда узнал, что он совершенно слепой. Его водит и вообще ухаживает за ним одна богомолка, нанятая на счет будущих благ, которые он рассчитывает собрать и по дороге, и в Иерусалиме. И сколько я заметил, ему охотно подавали после каждого акафиста. Впоследствии я его не раз встречал среди толпы русского народа в качестве предстоятеля во время общего моления, хотя на пароходе и в самом Иерусалиме немало было путешествующих священников. Вообще, надо сказать наши паломники, одушевленные одною религиозною идеей и предоставленные самим себе для ее выражения, охотнее прибегают вот к таким излюбленным каликам перехожим, как этот слепец, чем к официальным представителям церкви.

Это не потому, что они не уважали бы священнического сана. Нет! Но профессиональные молитвенники в эти минуты религиозного энтузиазма слишком для них сухи, сдержанны, холодны. Здесь кто первый палку взял, тот и капрал. Кто способен здесь на свободное проявление своих религиозных чувств, а не на связанное церковными уставами, кто способен на вдохновенную пророческую молитву, тот и во главе толпы, тот и предстоятель

Так как у каждого были с собой большие запасы пищи, то обеды паломников состояли из «сухоядения»; впрочем некоторые вошли в соглашение с ресторатором и ухитрялись варить в камбузе рыбную похлебку.

Черный хлеб и особенно ржаные сухари с солью очень кстати для морских путешественников. Во время морской болезни не надо допускать, чтобы желудок был пустой, иначе рвота вызовет желчь; и лучшая пища в данном случае, сколько я мог заметить из моих плаваний, – черные сухари с солью. Напрасно некоторые прибегают к лимонам, апельсинам и к разным кислотам. Если они помогают, то очень мало. Умышленные движения, черный хлеб и свежий воздух, – вот три вещи, которые я посоветовал бы всем во время качки.

Из паломников большинство страдающих морской болезнью были женщины. Иные лежали на палубе пластом без всякого движения. К счастью, по мере нашего путешествия, качка все более и более стихала.

На всю массу паломников простого звания немного было купцов и очень мало людей привилегированного сословия. Из классных же пассажиров, в первый день нашего путешествия, я познакомился с двумя братьями-купцами. Оба рослые, с типичными русскими лицами, пожилые. Они едут в сопровождении приказчика. У одного из них дочь средних лет. Старший брат Иван, с сильной проседью, но еще крепкий старик, был четыре раза в Иерусалиме и потому теперь едет туда совершенно спокойно, наперед зная, что греки его примут с распростертыми объятиями.

– Так вы у греков останавливаетесь? А почему же не на русских постройках? –спрашиваю его.

– Всегда у греков. От них близко ко Гробу Господню, а главное во время праздников они дают хорошее место в храме. Ведь все в их руках, они всем распоряжаются...

Я так много худого слышал и читал про греков, о их бесцеремонных поборах, о их своекорыстном поведении, о некрасивой эксплуатации христианскими святынями и вдруг на первых же порах встречаю их защитника в лице симпатичного русского старца. Но мне тут же другие паломники разъяснили, в чем дело. Этот богатый купец, в каждый свой приезд в Иерусалим, оставляет в руках греков не одну тысячу рублей; кроме того, на большие праздники он присылает им из России тоже немалые подарки. Понятно, что для греков такой старик клад, и они буквально за ним ухаживают. А старику лестно. Еще бы! В России епископ в своей обширной епархии – лицо мало доступное для простых смертных. Его видят обыкновенно в кафедральных соборах во время богослужения. Λ тут во Святом Граде, купец имеет доступ не только к митрополиту, но даже к самому блаженнейшему патриарху Дамиану. Мало того, ему и в России оказывают уважение иерусалимские греки, присылая каждый праздник свои поздравительные письма и архипастырские благословения, а иногда и небольшие подарки из Святой Земли.

Встречались на пароходе и такие паломники, которые побывали в Иерусалиме более десяти раз. Они знают все иерусалимские уголки, посвящены во все сплетни Святого Града и всю тамошнюю администрацию называют по именам. Свои рассказы они обильно иллюстрировали описаниями скандалов. Но эти лица подозрительны.