№19, преосвященного Питирима, епископа Курского, от 30 ноября 1905 года

По вопросу о преобразовании духовного суда

Предстоящее восстановление церковного управления и всего строя нашей церковно-общественной жизни на строго канонических началах само собою предполагает уже необходимость соответственного переустройства и настоящего церковного суда (судопроизводства и судоустройства).

Таким образом, первой и главнейшей целью, к какой необходимо стремиться при предстоящем преобразовании духовного суда, должно быть поставлено устроение его на тех основных канонических началах, которые установлены правилами Церкви Вселенской. При господствующем ныне стремлении к коренному изменению всего строя русской народной жизни нужно всемерно позаботиться о том, чтобы такое стремление не отразилось и в области нашей церковной жизни, и в этих именно видах ныне, более чем когда-либо, необходимо, чтобы всякое преобразование в церковном управлении было совершено на строго канонических основаниях. Вместе с указанной главной и важнейшей целью, «ввиду давно признанной неудовлетворительности нынешнего судоустройства и судопроизводства в Духовном Ведомстве, сделавшейся особенно очевидной со времени преобразования судебной части светского ведомства» (слова отчёта г. обер-прокурора), было бы желательно возможное, без противоречия канонам Церкви, применение к церковному суду и тех начал судоустройства и форм судопроизводства, какие выработаны позднейшей судебной практикой и положены в основу действующих ныне судебных уставов Императора Александра II.

Для достижения этих целей необходимо:

I) твёрдо установить те основные канонические начала и нормы церковного суда, какие признаны Вселенской Церковью и отступление от коих ни при каких условиях недопустимо;

II) имея в виду наличные недостатки нашего церковного суда и преимущества суда гражданского, выяснить: каким образом и в какой мере начала нашего гражданского судоустройства могут быть применены к церковному суду, без нарушения канонов Церкви.

1) По общецерковному сознанию, право суда, как и право управления, дано Церкви Божественным Основателем и Главой её Иисусом Христом (Мф.18:15–18; Лк.12:13–14) в лице свв. апостолов, а от апостолов перешло к преемникам их власти и служения – епископам (1Тим.5:19–21; 1Кор.5:3–6, 6:1).

Примечание. Приметить до́лжно, что апостолы получили полномочие от Христа не порознь, а все вместе, in corpore, и все в равной мере, а потому и полнота церковной власти заключается во всём епископстве, от которого уже и переходит к отдельным епископам. Соответственно этому, –

2) Апостольские и соборные правила и непрерывная практика Церкви вселенской признают только два средоточия церковно-судной власти: епископа и соборы; суд епископа – во вверяемой ему области (παροιχία, епархия), и суд собора епископов, простирающий свою власть над многими (областные и окружные соборы) и даже над всеми епархиями и их епископами (Вселенские Соборы).

3) Епископ, по канонам Церкви, является полноправным распорядителем в своей епархии (Апост. пр. 34-е, 38-е; Антиох. Соб. 9-е); в этой полноте власти епископа необходимо мыслятся и судебные полномочия его в своей епархии (Апост. пр. 32-е; I Всел. Соб. 5-е; IV Всел. Соб. 8-е, 9-е, 17-е; VI Всел. Соб. 31-е); суд епископа обязателен (в делах, подлежащих церковному суду) для всех клириков и мирян; они не имеют права обойти этот суд и искать себе суда у другого епископа или какого-либо иного судьи (Апост. пр. 39-е); епископу принадлежит право налагать наказания – отлучать пресвитеров и диаконов, причём никакой другой епископ не может принять отлученного (Апост. пр. 32-е); ни одно судебное дело клирика не может миновать суд епископа, без согласия которого клирики не могут даже избрать посредника для решения возникшего между ними несогласия (IV Всел. Соб. 9-е) и т. п.

Примечание. В судебной деятельности епископа, по канонам Церкви, принимал участие совет пресвитеров (presbyterium), состоявший из старших пресвитеров кафедрального города с участием иногда и диаконов. На такое участие указывают многие места Апостольских Постановлений (кн. 2-я, гл. 48); об этом же ясно свидетельствуют отцы Церкви Григорий Неокесарийский и Киприан Карфагенский (в письмах к римскому народу); на то же указывают и некоторые соборные правила, как например 14-е правило Сардикийского Собора. Но несмотря на существование при епископах этих органов судебной власти, на основании тех же канонических правил и постановлений решительно недопустимо какое-либо умаление или ограничение судебных полномочий епископа участием указанных советов. Пресвитеры, а иногда и диаконы и даже миряне, только помогали епископу в производстве суда, но не разделяли с ним судебной власти его; они принимали участие только в процессе суда, который происходил в присутствии и при содействии их; но суд творил, безусловно, один епископ. По указанию Апостольских Постановлений, он один во время судопроизводства совершал действия, выражающие власть судьи: произносил приговоры (ἀπόφατις), назначал наказания – лишал сана или должности, отлучал и т. п. О таковом именно участии клириков в епископском суде особенно ясно говорится в следующем апостольском постановлении: «На судилище (διχαστήριον) пусть присутствуют с вами (епископами) и диаконы, и пресвитеры. Когда же войдёт то и другое лицо, у которых есть тяжба, то пусть каждое станет посреди судебного места, и вы, выслушав их, праведно произнесите мнения, стараясь обоих сделать друзьями, прежде приговора (ἀπόφασις) епископа ... потому что епископ и на судилище имеет одобрителем и свидетелем суда Христа Божия» (Ап. Пост. кн. II, гл. 42). О том же – что епископ производит суд и произносит приговор от одного своего лица и под своей ответственностью – ясно свидетельствуют постоянно встречающиеся в канонах Церкви выражения: «Аще кто от епископа будет извержен» или «будет отлучён» и т. п.

4) Вторую, высшую степень (инстанцию) церковного суда, от апостолов идущую и канонами установленную, представляют соборы епископов:

а) Областные (Апост. пр. 37-е; I Всел. Соб. пр. 5-е; Антиох. Соб. 9-е пр.), во главе с митрополитом или старейшим между епископами области, которому принадлежит право созывать соборы (IV Всел. Соб. пр. 19-е; Сард. Соб. пр. 14-е), вызывать на суд обвиняемого (Карф. Соб. пр. 88-е), определять сроки соборов (Карф. 28-е). В состав судей соборного суда входили исключительно епископы; в этом отношении неизменно оставалось в силе основное начало древнего церковного права: qui habet ordinandi, habet et judicandi potestatem. Что касается 5-го правила Сард. Собора, указывающего на деятельное участие в рассмотрении судного дела пресвитеров римского папы, то то̀ же правило прямо называет их «заступающими место пославшего их». Подобных примеров епископского полномочия, даваемого пресвитерам и даже диаконам, в деяниях Вселенских Соборов встречается много; но самостоятельная судебная власть усвоялась только епископам. Бывали, наконец, случаи, когда пресвитеры и диаконы, нередко сопровождавшие епископов на соборы, приглашались отцами соборов в качестве учёных советников; но эти лица, несомненно, имели такое же значение, какое имеют ныне учёные эксперты в гражданских судах. Областные соборы, по правилам древней Церкви, должны были собираться дважды в год для разрешения всяких вопросов и недоумений (I Всел. Соб. пр. 5-е). Областному митрополичьему суду подсудны: все дела, возникающие между епархиальными епископами (3-е пр. Сард. Соб.; Карф. 134-е, 135-е); все дела, по которым к суду привлекается епископ, как в качестве подсудимого по проступкам против благоповедения и должности, так и в качестве судьи, приговор которого обжалован (II Всел. Соб. пр. 6-е; Антиох. 14-е, 15-е, 16-е; Сард. 5-е и 13-е; IV Всел. Соб. пр. 9-е).

б) Окружные соборы (узаконенные правилами после разделения в IV веке империи на обширные округи – диоцезы, обнимавшие несколько митрополий), состоявшие из представителей всех митрополий, входивших в состав округа-диоцеза, под председательством митрополитов тех городов, которые стояли во главе целого диоцеза, получивших в V столетии название архиепископов, экзархов, а со времени IV Вселенского Собора – патриархов. Окружные соборы стояли в таком же отношении к областным, в каком последние стояли к епархиальным епископским судам. Предметами, подсудными окружному собору, служили все вообще апелляционные дела, решённые уже епархиальным судом, а потом и областным собором (II Всел. Соб. пр. 6-е); на этих же соборах решались дела по жалобам на митрополитов (III Всел. Соб. 1-е).

в) Высшей и последней судебной степенью (инстанцией) церковного суда, как и церковного управления вообще, был Вселенский Собор, состоявший из верховных представителей всех Церквей: это – в собственном смысле вся Церковь Вселенская, воедино собранная и повинующаяся единой Божественной Главе – Христу, невидимо действующему Духом Святым через избранных Своих – отцов Собора.

Обо всех указанных выше органах церковного суда в древней Церкви, как о постепенно восходящих и зависимых инстанциях церковного суда, кратко, но определённо говорится в 9-м правиле IV Всел. Собора: «Аще который клирик с клириком же имеет судное дело да не оставляет своего епископа... но сперва да ведёт своё дело у своего епископа (епархиальный суд)... Аще же клирик со своим или со иным епископом имеет судное дело: да судится в областном соборе (под председательством митрополита – 2-я инстанция). Аще же на митрополита области епископ, или клирик, имеет неудовольствие: да обращается или к экзарху великой области (διοίχησις, диоцеза) (3-я инстанция), или к престолу царствующего Константинополя и пред ним да судится».

5) О церковном судопроизводстве. В Апостольских Постановлениях замечательными чертами описывается самый образ церковного судопроизводства. Отличалось оно от светских судов:

а) заботой о примирении судящихся, по заповеди Христовой, прежде формального расследования дела и приговора, и

б) высоким уважением к личности подсудимого и полным обеспечением защиты для него. Велось судопроизводство гласно и открыто. В судилище (διχαστήριον), кроме епископа с его пресвитерами и диаконами, присутствовали и миряне. По открытии заседания тяжущиеся, или подсудимый с обвинителем, по приказанию епископа вводились в судилище (по свидетельству Тертуллиана, церковный суд происходил в местах богослужебных собраний) и становились на средине. Затем, непосредственно за изъяснением дела, начинался суд. Начинался он обычно увещанием и убеждением к примирению. Пресвитеры и диаконы, разъясняя сторонам дело, стараются примирить их. Когда же дело достаточно выяснялось и тяжущиеся не изъявляли желания примириться, – епископом произносился приговор.

При производстве дел по обвинениям в преступлениях, форма судопроизводства несколько изменялась. Прежде начатия судебного следствия в присутствии обвиняемого и обвинителя, производилось тщательное расследование о нравственных качествах и предшествовавшей жизни их, а также о степени добросовестности свидетелей (Апост. Пост. кн. II, гл. 49). Затем следовало слушание доказательств обвинителя и обвиняемого непременно в присутствии их; выслушивание же одной только стороны (μονομέρω) считалось крайней несправедливостью (Апост. Пост. II, 51). Потом начинались прения сторон, причём иногда появлялись на суде и искусные обвинители, для которых это занятие было профессией, ввиду чего лицам, производившим суд, предписывалось в судебных делах обладать искусством «сведущих мастеров серебряных дел», тонко отличающих поддельные монеты от настоящих (там же, гл. 42-я). По той же причине отцы Карфагенского Собора возбудили вопрос об учреждении церковных учёных экдиков, которые имели бы обязанностью защищать бедных подсудимых и ходатайствовать по церковным делам в гражданских судилищах (Карф. 86-е и 109-е). По выслушании прений делалось заключение о виновности или невиновности подсудимого, и епископом поставлялся приговор, который записывался и подписывался.

Из представленного очерка судоустройства и судопроизводства древней Церкви Вселенской нетрудно видеть, что и в наше время можно бы восстановить судебную практику древней Церкви. Для лучшего осуществления этого желания, прежде всего необходимо разделение всей территории русской Церкви на митрополичьи округа, с предоставлением митрополитам усвояемых им канонами прав, и затем – установление между митрополиями связи и единения через установление экзаршего или патриаршего сана, носитель коего и являлся бы представителем автокефальной Церкви российской.

Обратимся к вопросу о желательном, при предстоящем преобразовании церковного суда, применении к нему тех начал, которые положены в основу нынешнего гражданского судопроизводства и судоустройства.

Вопрос этот, как известно, поставлен был на очередь почти вслед за реформой в 1864 году гражданского суда и вызван был, по словам г. обер-прокурора Святейшего Синода, «неудовлетворительностью нынешнего судоустройства и судопроизводства в Духовном Ведомстве, давно уже сознанной и сделавшейся особенно очевидной со времени преобразования судебной части в светских ведомствах» (отчёт обер-прокурора за 1873 г.). И в самом деле, сопоставление даже одних внешних преимуществ реформированного гражданского судопроизводства (каковы, например, гласность судебного процесса, суд присяжных) с общеизвестными недостатками суда консисторского – с его медленностью, канцелярской тайной, бумажным делопроизводством, – слишком резко бросалось в глаза и не могло не обратить на себя внимания. Потребность в преобразовании церковного суда стала очевидной. В удовлетворение этой потребности, как известно, Высочайше утверждённым в 1870 году Комитетом был составлен к началу 1873 года «Проект основных положений преобразования духовно-судебной части», не получивший одобрения вследствие серьёзных разногласий не только между представителями Церкви, но и между учёными канонистами того времени, из коих одни, увлекаясь началами, положенными в основу реформы гражданского суда, находили эти начала вполне применимыми и к церковному суду и одобряли проект Комитета, другие же, наоборот, находили, что некоторые из указанных начал несогласимы с канонами Церкви и даже стоят в противоречии с ними.

В настоящее время не будет нецелесообразным пересмотреть работы бывшего Комитета, а равно и суждения о них канонистов того времени – с тем, чтобы, отрешившись от тех крайностей, к каким неизбежно приводит полемика, найти тот средний путь, который мог бы привести к желанной цели: улучшение нашего церковного судопроизводства через возможное применение к нему, без противоречия канонам Церкви, тех начал, на которых устроен наш гражданский суд.

Главные начала, положенные в основу наших гражданских судебных уставов, указанные Комитетом 1870 года, следующие:

1) отделение судебной власти от административной и обвинительной;

2) замена письменного производства устным, публичность заседаний суда и равноправность сторон на суде с предоставлением всех средств к защите и к оправданию и

3) учреждение судов, более близких к подсудимым. Применение этих начал к церковному суду, по мнению Комитета 1870 года, не только поведёт к желательному однообразию судопроизводства в духовных и гражданских судах, но и устранит давно признанные коренные недостатки нынешнего духовного суда, каковые заключаются:

а) в смешении административной власти с судебной,

б) в канцелярской тайне судопроизводства по письменным актам, составленным во время предварительного следствия, и

в) в централизации судопроизводства.

Рассмотрим теперь: возможно ли и, если возможно, то в какой мере и каким образом, применение вышеуказанных начал к духовным судам без противоречия канонам Церкви? В частности:

1) Возможно ли в духовном суде отделить судебную власть от административной, без противоречия канонам Церкви?

Известно, что Комитет 1870 года, тщательно заботившийся о выполнении главной задачи своей – реформировать духовный суд по образцу гражданского, с меньшим вниманием относился к канонам Церкви и потому признал возможным полное отделение судебной власти не только от духовных консисторий, но и от епархиальных архиереев, – и этот взгляд свой Комитет провёл и в представленном проекте преобразования церковного суда. Но с точки зрения канонической такое отделение или, вернее, отнятие судебной власти от епископов, безусловно, недопустимо. И Священное Писание, и каноны Церкви, и судебная практика древней Церкви – единогласно усвояют епископам, как преемникам апостольского служения, судебную власть в Церкви в такой же силе, как и власть управления. Епископам эта власть принадлежит, по общепринятому у канонистов выражению, jure divino. Поэтому именно ни в объяснительной записке Комитета к проекту преобразования духовного суда, ни в соображениях, высказанных в то время некоторыми защитниками взглядов Комитета на этот вопрос, не встречаем ни одного твёрдого и положительного основания, которым можно было бы оправдать такое отступление от канонов Церкви. Все доказательства Комитета и его защитников – или сводятся к практическим неудобствам соединения судебной власти с административной и выгодности их разделения, или же отличаются косвенным характером. В объяснительной записке Комитета необходимость отделения судебной власти мотивируется, главным образом, тем, что «соединение в одном лице или в одном каком-либо учреждении властей судебной и административной представляет весьма важные неудобства. Если одна и та же власть и предъявляет требование и сама же обсуждает последствия его неисполнения, то очевидно, что обвиняемые не могут иметь никаких ограждений от неправильного преследования их. При соединении администрации и суда в одних руках ничто не представляет ручательства в том, что каждая из двух властей будет держаться в её естественных границах». Не входя в обсуждение вопроса, действительно ли обвиняемые епархиальным судом не имеют никаких ограждений от неправильного преследования их, и допуская даже, что указанные неудобства действительно существуют, мы не можем однако признать указанный мотив достаточны м для отступления от канонов Церкви. Всякие практические соображения и мотивы могли бы иметь своё значение в данном случае, как и в других аналогичных, только при том условии, если бы они оставались в границах законных норм и не стояли бы в прямом противоречии с каноническими основами церковного суда. При отсутствии же указанного условия, для удовлетворения тех или других практических удобств должны быть изыскиваемы иные средства, а не нарушения канонов. Так именно и смотрели на дело канонисты того времени, защищавшие непреложность канонов. «Вопрос об изъятии судебной власти из рук епископа, – писал известный канонист-профессор А.Ф. Лавров (впоследствии Алексей, архиепископ Виленский), – не имеет существенно-важного значения для духовенства епархии; для него гораздо важнее изъять судебные дела из канцелярской тайны, вывести суд на свет Божий, установить гласность судопроизводства и т. п. Те неудобства, которые могли бы произойти от соединения в лице архиерея правительственной и судной власти, могли бы быть устранены:

а) выборным порядком назначения членов суда;

б) увольнением их не иначе, как по суду;

в) принятием коллегиального образа решения дел и т. п.». Не придавали практическим соображениям решающего значения и некоторые из защитников взгляда Комитета, и потому принялись оспаривать неизменность самих канонов Церкви. «Всматриваясь в содержание древних правил, – говорили, – находим, что некоторые из этих правил относятся к существенным сторонам церковного устройства и управления; другие, напротив, носят следы случайного происхождения... Первые должны быть сохраняемы, последние же не могут иметь обязательной силы для современной нам жизни; сохранение или отрицание их должно быть определяемо не иным чем, как сообразностью или несоответствием их со степенью развития юридических понятий и потребностей жизни. Поэтому было бы большой ошибкой требовать сохранения этих идей и форм при современных преобразованиях только потому, что они нашли себе место в церковном каноне». Установив такую точку зрения на каноны Церкви, приходили к следующим выводам: вопрос о разделении суда и администрации в Духовном Ведомстве принадлежит к той области церковно-практических вопросов, в которой каноны Церкви не могут иметь неизменно обязательного значения. Он возник не из догматических разногласий, а из ненормального развития централизации в нашем епархиальном управлении. Ни с одним из догматов христианства он не стоит в связи, ни одного из них не касается. А потому, «нужно освободить наших архиереев от занятий судебным делопроизводством, чтобы дать свободу для трудов более возвышенных».

Но такое отношение к канонам Церкви и такие выводы могут иметь значение разве только в качестве личных мнений учёных канонистов, но ни в каком случае не могут быть принимаемы за руководительные начала при решении вопросов, касающихся устроения жизни церковной. Церковь, установившая каноны в качестве норм церковной жизни, определила и то, как мы должны относиться к ним. Отцы VII Вселенского Собора в 1 и 2 правилах сего Собора, «свидетельствуя, что божественные правила они приемлют со услаждением, и всецелое и непоколебимое содержа постановление сих правил, повелевают несокрушимо их хранить всем христианам, наипаче же приемлющим священническое достоинство, изучать их как и святое Евангелие и книгу божественного апостола». 2-м правилом VI Вселенского Собора никому не дозволяется изменять или отменять правила. О том же читаем мы и в послании Восточных патриархов о православной вере, содержащем изложение православного исповедания восточно-кафолической Церкви и составляющем книгу догматико-символическую, отступление от которой ни в каком случае, невозможно. На этом основании, возводимый во епископский сан, перед хиротонией, обязуется Церковью, под страхом лишения сана, хранить крепче и нерушне все каноны и уставы.

Таким образом, принимая во внимание:

а) что и Священным Писанием и канонами Церкви право суда в Церкви усвояется епископу и

б) что каноны Церкви должны быть обязательными и неизменно хранимыми, – необходимо признать, что отделение власти судебной от власти административной в лице, епархиального архиерея с канонической точки зрения недопустимо.

Что же касается консистории, как учреждения, через которое «под непосредственным начальством епархиального архиерея производится и епархиальное управление и духовный суд», то к изъятию из ведения консистории судебной части не может встретиться ни канонических, ни практических препятствий. Канонами Церкви самое существование подобных учреждений, в качестве органов судебной власти епископского суда, не предусматривается, а напротив – совершенно ясно указывается на пресвитерий – особый пресвитерский совет, непосредственно содействовавший епископу в производстве суда, каковой совет, несомненно, и ныне мог бы быть восстановлен на канонических основаниях и вполне заменить собой суд консистории. Настоящие консистории, по свойству и кругу дел, в них производящихся, действительно представляют собой такое смешение разнообразных отправлений, какого не бывало и в старых дореформенных гражданских учреждениях; в них рассматриваются и производятся дела административные, хозяйственные и судебные. Правда, дела эти, как известно, распределяются по категориям и расписываются к производству по столам, при чём каждый стол вверяется особому наблюдению одного из членов. Но этим разделением только распределяются, так сказать, занятия между членами консистории, но нисколько не устраняются те неудобства, какие проистекают от соединения в одном учреждении судебной и административной власти. Все дела консисторские, как по административной, так и по судебной части, докладываются присутствию, состоящему из одних и тех же членов, все журналы и постановления консистории подписываются одними и теми же членами. Не может быть сомнения, что, при таком участии в судопроизводстве лиц, заведующих и административной частью, самые суждения их, даже помимо воли их, часто не могут быть строго объективными, беспристрастными; лица, заведующие административной частью, имея свои взгляды на служебную деятельность подсудимых, будут и при слушании следственных дел, иногда даже незаметно для самих себя, привносить и в суждения о подсудимых эти взгляды и соответственно с ними наклонять весы правосудия то в одну, то в другую сторону. В этом отношении совершенно справедливо заметил Комитет 1870 года, что, «при соединении администрации и суда в одних руках, ничто не представляет ручательства в том, что каждая из двух властей будет держаться в её естественных пределах».

2) Относительно применимости к духовным судам второго начала, положенного в основу наших гражданских судов, – гласности и устности судопроизводства, с предоставлением полной равноправности сторонам на суде, – с канонической точки зрения не может быть никаких возражений. Из представленного выше краткого очерка судопроизводства в древних церковных судилищах в эпоху Вселенских Соборов легко убедиться, что система древнего церковного судопроизводства гораздо более была сообразна с теми формами и порядками ведения дела, какие практикуются в современных судах, чем та, какая господствует в наших консисторских судах. Публичность заседаний суда, признаваемого ныне одной из важнейших гарантий правильного отправления правосудия, составляла необходимую принадлежность духовного суда со времён апостольских; затем, из апостольских и соборных постановлений мы видим, что суд вёлся открыто и устно, обвиняемый, равно как и обвинитель, непременно должны были явиться к суду лично (заочное решение допускалось только в том случае, если подсудимый по трём вызовам не являлся, и в таком случае решение трактовалось как наказание за неявку – Апост. пр. 74) и, при производстве судом допроса, должны были непременно присутствовать оба; открыто велись прения по делу, допускались при этом обвинители и защитники: приговор произносился здесь же после внимательного исследования дела. Нынешнее же консисторское судопроизводство, как известно, не имеет никакого сходства с тем порядком, какой установлен для суда церковными правилами. О непосредственном архиерейском суде (§ 154) не говорим, так как он не определяется никакими юридическими формами и не сопровождается никакими юридическими последствиями, а носит характер нравственного архипастырского вразумления, или увещания, или предостережения. Суд же консисторский в собственном смысле производится формально, по письменным актам, в отсутствие, за некоторыми исключениями, и подсудимого и обвинителя, и при самых неудовлетворительных условиях. Начинается судопроизводство, как известно, следствием; но так как определённых постоянных следователей нет, то производство следствий поручается, по усмотрению епархиального начальства, кому-либо из окружных священников, не имеющих нередко не только юридической, но и практической подготовки к делу. Естественно поэтому, что самые следственные дела, представляемые в консисторию, не отличаются ни надлежащей полнотой и обстоятельностью, ни той всесторонностью, какая требовалась бы, чтобы на бумаге воспроизвести факты с их жизненной обстановкой. Правда, консисторией нередко возвращаются следственные дела для дополнения; но это делается обычно в тех случаях, когда при обозрении дела усматривается, что следствие произведено в каком-либо отношении несогласно с установленными формами и правилами, а потому в большинстве случаев дополнение следствия ведёт только к увеличению объёма дела, а не к обстоятельному уяснению сущности его. После такого расследования, дело в известную очередь докладывается присутствию, которому и предстоит на основании изложенных в докладе сведений постановить свой приговор по делу. Членам консистории приходится при этом совмещать в себе обязанности и обвинителей, и защитников, и судей, и во всех этих случаях пользуясь только тем материалом, какой даётся бумагами следователя. Совершенно естественно поэтому, что к этому мёртвому материалу члены консистории охотно присоединяют те или другие частные сведения, какие могут иметься у них, например, о служебной деятельности подсудимых. Нетрудно видеть, как много неудобств представляет такой процесс для достижения целей правосудия и как много в нём удобства для целей, совершенно противных правосудию. «Опыт судебных учреждений, – замечает Комитет 1870 года, – почти ежедневно убеждает, что по актам так называемого предварительного следствия (а в консисторском судопроизводстве оно и окончательное, так как судебного следствия, за редкими случаями, не бывает) можно вывести заключение, совершенно противоположное тому, к какому суд приходит на основании следствия судебного, при котором подсудимый и свидетели лично перед судьями дают показания». Предварительное следствие, по разъяснению Правительствующего Сената, представляет только собрание материалов для полного обнаружения истины при судебном следствии. В этом последнем суде, в котором перед взором судей не мёртвая бумага, которая не может сказать ничего более того, что в ней написано, а живые люди, раскрывающие во всей жизненной правде все обстоятельства дела, – суд и должен искать оснований для оправдания или обвинения подсудимого. Сама по себе очевидна истина, что цель правосудия тем скорее и вернее достигается, чем больше средств даётся и суду и сторонам заинтересованным к восстановлению всех обстоятельств дела и к объективной оценке этих обстоятельств. В современном гражданском суде и именно при производстве судебного следствия все эти благоприятные условия налицо: здесь и подсудимый и свидетели. При консисторском суде эти условия отсутствуют; судьи не ставятся в непосредственное отношение с подсудимым, ни с обвинителем, ни с свидетелями; они получают сведения только из бумаг, полученных через третье лицо – следователя, а бумага – всё терпит. Легко понять, к каким неудобствам может приводить такой порядок, как легко при нём и затемнить истину и односторонне истолковать и т. п.

Принимая во внимание:

а) указанные и общепризнанные недостатки консисторского судопроизводства,

б) превосходство тех форм судопроизводства, какие приняты в гражданских судах, и

в) соответствие последних в главных чертах своих с правилами церковного судопроизводства, – нельзя не пожелать возможно полного применения рассматриваемых форм гражданского судопроизводства и к нашим духовным судам.

3) Третье начало – учреждение судов более близких к подсудимым, осуществлённое в гражданском ведомстве учреждением: мировых судей в различных пунктах уездов, съездов мировых судей в уездах, окружных судов в губерниях и т. д., – несомненно, имеет весьма существенное значение и для духовенства. Обширность наших епархий и крайняя централизация судебной власти в одной инстанции – духовной консистории не только крайне затрудняют возможность пользоваться правосудием нуждающимся в нём, но и служат одной из главных причин медленности консисторского судопроизводства. В виду этих обстоятельств необходимо признать, что учреждение в епархиях судов, более близких к подсудимым, представляет существенную и настоятельную потребность, тем более заслуживающую внимания, что о ней многократно заявляли уже и епархиальные съезды духовенства.

Комитет 1870 года, руководившийся главным образом примером реформы гражданского судоустройства, проектировал учреждение в каждой епархии, по образцу мировых судей, по несколько духовных судей из лиц иерейского сана, особо для этой цели избираемых духовенством и утверждаемых епархиальным архиереем. Затем, минуя уездные съезды духовных судей, признанные излишними, Комитет проектировал далее: духовно-окружные суды, каждый для нескольких епархий, судебное отделение при Святейшем Синоде и, наконец, общее собрание Святейшего Синода.

Таким образом, по проекту Комитета, только первая, низшая инстанция суда в лице иереев-судей приближается к подсудимым, а уже следующая, вторая, значительно отдаляется от них, так как окружные суды имеют обслуживать по несколько епархий. При этом, в соответствии с главной тенденцией Комитета, тщательно избегается всякое участие епархиальных архиереев в епархиальном суде.

Такое решение вопроса нельзя признать ни каноничным, ни практичным. В каноническом отношении оно грешит:

а) тем, что совершенно оставляет без внимания непреложные канонические правила, которые не только строго ограждают право епископа судить клириков его области (епархии), но и воспрещают клирикам искать суда у другого какого-либо епископа, или иного судьи;

б) тем, что предоставляется право самостоятельного, независимого от епископа, суда иерею – что, безусловно, антиканонично и допустимо только в Церкви пресвитерианской. По канонам Церкви Вселенской, пресвитеры не обладают самостоятельной юрисдикцией, т. е. такой, которая необходимо была бы связана с их иерархическими положениями. Они могут судить только на одном праве, именно – на праве полномочия от епископов, как и бывало в древней Церкви, когда пресвитеры являлись делегатами от епископа епархии и по его уполномочию. Но, если от епархиальных епископов будет отнята судебная власть, то от кого же пресвитеры-судьи будут получать её? Епископ, не имеющий судной власти, не может и пресвитеру дать полномочие. Словом, не будут ли эти иереи-судьи только мировыми судьями в рясах? В практическом же отношении рассматриваемое устройство суда:

а) не вполне достигает цели, так как, приближая к духовенству суды по маловажным проступкам, оно в то же время отдаляет их по проступкам важным, замедляя таким образом решение по тем делам, которые могут угрожать подсудимым такими наказаниями, каково отрешение от должности или лишение сана, – и

б) едва ли избирает лучший из возможных способов для достижения цели: сомнительно, чтобы единоличным судом особо избираемых судей могло обеспечиваться достижение целей правосудия в такой степени, в какой оно обеспечивается судом коллегиальным в учреждениях, подобных благочинническим советам. Насколько известно, духовенство всегда относилось с большим доверием к учреждениям коллегиальным, в чём легко убедиться, просматривая постановления епархиальных съездов по аналогичным вопросам. То основание, на которое указал Комитет в объяснительной записке, как на главное побуждение к предпочтению, в данном случае, единоличного суда коллегиальному, едва ли может быть признано достаточным. Комитет исходит из того основания, что, при коллегиальном устройстве низшей инстанции суда, не будет достигаться главная цель – иметь суд скорый: при коллегиальном устройстве, судьи могут собираться только изредка, подобно благочинническим советам, тогда как при единоличном судье – суд будет постоянным. Но при этом Комитет упустил из виду, во-первых, что наряду со скоростью суда стоит и другое, равноценное качество его – справедливость (суд скорый и правый); а с другой – и то обстоятельство, что, по проекту Комитета, на иереев-судей возлагаются обязанности судебных следователей, которые нередко будут отвлекать и от места их служения и от судейских обязанностей.

Нельзя, наконец, признать ни удобными, ни маловажными те пробелы в судебных инстанциях, которые допущены Комитетом устранением уездных и епархиальных судов: не может быть сомнения, что учреждение этих судебных инстанций не только вносило бы большую постепенность во весь строй духовно-судебных учреждений, но и служило бы к наилучшему достижению цели – приблизить суды к подсудимым.

Основываясь на изложенных соображениях и не отступая от канонических начал, можно бы признать наиболее целесообразной такую организацию судебных инстанций духовного суда:

1) суды благочиннических советов, или нарочито избираемых духовенством округов лиц, в числе двух-трёх, утверждаемых епархиальным архиереем;

2) суды уездные, состоящие из двойного числа членов (6), избираемых и утверждаемых епархиальным духовенством, под председательством викариев, где таковые есть, или уездных протоиереев;

3) епархиальный суд из пресвитеров, избираемых епархиальным съездом духовенства и не занимающих никаких административных должностей, во главе с епархиальным епископом;

4) суд областного собора епископов под председательством митрополита области – апелляционный на решения епархиальных судов и самостоятельный для рассмотрения недоразумений между епископами, и

5) суд собора Поместной Церкви Российской под председательством патриарха.