XV. Александрийская Церковь. Св. Климент Александрийский

Литература: Chadwick; Мейендорф, Введение; Болотов; Шмеман, Исторический путь; Quasten. 1. Александрия была вторым по величине городом Римской империи. Она была основана в 331 г. до Р.X. Александром Македонским.

Это был громадный космополитический город, столица Египта, житницы Рима. Александрия была центром блестящей интеллектуальной жизни. Можно сказать, что она была родиной эллинизма культурного явления, возникшего в результате завоеваний Александра Македонского. Город, лежащий на стыке двух континентов, всегда характеризовался смешением множества цивилизаций. На него наложили свои отпечатки и древнеегипетское наследие, и ближневосточные общества, и греческая культура, и римская государственность. Все это дало начало новой цивилизации, впитавшей в себя самые разнородные элементы. В самом городе говорили по-гречески, в сельских местностях на коптском языке, который произошел от древнеегипетского. При Птоломеях была открыта знаменитая школа-университет, названная Музеем (от греческого Мусион, храм муз покровительниц наук и искусства), где преподавали все известные тогда науки. Музей и основанная при нем библиотека стали самым уважаемым во всем античном мире научным центром.

Иудаизм также издавна существовал в Александрии. Впервые евреи пришли в Египет во времена Иосифа, и с тех пор там не прекращали существования иудейские общины. Конечно, иудеи селились в Египте и в более поздние времена. Вспомним, что в Александрии была создана Септуагинта и что именно там жил Филон Александрийский.

Христианство, очевидно, пришло в Египет еще в первом веке, хотя у нас нет почти никаких сведений о нем до второй половины II в. Распространялось оно там чрезвычайно быстро: к IV в. почти все население Египта стало христианским. По всей видимости, происхождение египетской Церкви не было непосредственно связано с проповедью апостолов: предание о проповеди в Александрии апостола Марка впервые упоминается Климентом Александрийским. Конечно, египтяне хорошо помнили, что в их стране побывало Святое Семейство, и пункты его пребывания там стали центрами паломничества. Но на Востоке было достаточно много и более знаменитых святых мест.

Мы знаем о некотором пристрастии египетских христиан к ригоризму, даже несколько энкратического оттенка (Евангелие от Египтян), и об их увлечении аллегорическим методом экзегезы.

Со II в. в Александрии действовала школа оглашенных (катехуменов). Такие школы существовали во многих местных общинах. Однако александрийская школа была особой: достаточно сказать, что ее поочередно возглавляли самые знаменитые богословы христианского мира, такие как Пантен, Климент Александрийский и Ориген. Постепенно школа сделалась блестящим академическим заведением, дававшим широкое энциклопедическое образование, включая греческую философию и начатки естественных наук. Среди ректоров ее были не только клирики, но и интеллектуалы из мирян. Это положение изменилось только в IV в., когда возглавляющие Александрийскую Церковь архиепископы, сами будучи богословами, взяли под свой контроль богословскую и интеллектуальную жизнь школы.

Широкое энциклопедическое образование, которое давала александрийская школа, было особенно важно для христианской апологетики, так как, чтобы объяснить христианскую веру и Св. Писание грекам, необходимо было тщательно изучить их образ мышления. Именно здесь, в александрийской школе, богословы стали применять исключительно аллегорический метод экзегезы. Интересный пример александрийской «аллегоризации» Писания мы находим в «Послании Варнавы», где уже можно отметить тенденцию к натянутым толкованиям, иногда не имеющим ничего общего с реальностью; злоупотребление методом было присуще многим экзегетам александрийской школы. С одной стороны, они понимали необходимость и важность ветхозаветной истории, но, с другой стороны, аллегоризация всех, даже мельчайших деталей этой истории избавляла толкователей от необходимости принимать эту историю всерьез, а это делало Ветхий Завет куда более приемлемым для греческого ума. Св. Писание в понимании представителей аллегорической школы экзегезы было чем-то вроде криптограммы, имело эзотерический смысл, доступный лишь избранной элите образованных интеллектуалов, но скрытый от простых непосвященных смертных.

2. Особенности александрийского мышления ярко выражены в личности и писаниях Климента Александрийского. Его полное имя Тит Флавий Климент (ок. 150 ок. 215).

Мы почти ничего не знаем о его биографии, кроме того, что можно «вычислить» из его собственных писаний, которые состоят из экзегезы некоторых евангельских историй, заметок о валентиновском гностицизме и весьма основательной трилогии: «Увещание язычникам», «Педагог» и «Строматы», которые он так и не закончил.

Климент родом был не из Александрии. Ни место, ни время его рождения точно неизвестны. Считается, что он родился и получил образование в Афинах. Его хорошее знакомство с языческой мифологией дает основания предполагать, что родители его были язычниками, а широта полученного им образования заставляет думать, что семья его была богатой и знатной. По всей видимости, его обращение в христианство было сродни обращению Иустина Философа. По примеру многих своих состоятельных сверстников Климент в возрасте около 20 лет отправился путешествовать по странам Востока и Запада.

Во время путешествия он встречался с различными христианскими учителями и внимал их мудрости. Одним из самых известных учителей того времени был сицилиец Пантен, преподававший в Александрийской катехетической школе. Климент увлекся лекциями Пантена и остался в Александрии на 12 лет, наследовав своему учителю в качестве главы школы.

Личная скромность Климента не позволяла ему много говорить о себе, однако свои личные идеи он выразил весьма четко. И по своим культурным интересам, и по своему характеру он является полной противоположностью Тертуллиану. Тем не менее за его спокойными, «цивилизованными» аргументами видно горение, не меньшее, чем у Тертуллиана.

Климент, как и Тертуллиан, чрезвычайно мало сообщает о внешней жизни Церкви, в которой он жил. Он ни разу не упоминает александрийского епископа Димитрия. Мы почти ничего не можем узнать из его писаний о внутреннем развитии общины. Как и св. Иустин Философ, он проделал большую часть своей работы в мирском сане, оставаясь учителем «христианской философии», обучая учеников грамматике, риторике и этике наравне с собственно религиозным образованием. В 202 г. ему пришлось покинуть Александрию из-за гонения Септимия Севера. По некоторым свидетельствам, он был рукоположен в пресвитеры в 215 г. незадолго до своей смерти. Умер он около того же 215 г. В некоторых западных мартирологах приводится имя Климента Александрийского. Однако мы ничего не знаем о почитании его в греческой церкви. Тем не менее древние писатели относились к нему с чрезвычайным уважением и называли его не иначе как «преподобнейший» и «священный муж».

Самое известное произведение Климента это его трилогия, состоящая из «Увещания к язычникам», «Педагога» и «Стромат».

«Увещание» это апологетическое произведение, опровергающее язычество, основанное на мифах, насыщенных грубостью, суеверием и эротизмом. Климент отмечает, что даже великие философы древности не освободились окончательно от всего этого языческого растления.

«Педагог» своего рода учебник нравственных основ и правильного поведения для новообращенного христианина: в этой книге Климент стремился раскрыть нравственное содержание христианства.

«Строматы», что значит «пестрый ковер», «мозаика», «отрывки», появились на свет вместо предполагавшегося 3-го тома трилогии, который Климент намеревался назвать «Учитель». В третьем томе должно было содержаться систематическое изложение христианского вероучения. Однако Климент так и не написал такой работы. Он считал, что к высоким материям богословия нужно относиться с глубочайшим благоговением, так как они касаются божественных тайн, поэтому было бы весьма опасным издавать в письменной форме полное изложение всего христианства, открыв его, таким образом, для чтения любым, даже самым неподготовленным людям. Вместо этого Климент решил написать сочинение совершенно иного характера. В то время несколько языческих писателей уже выпустили собрания отдельных мыслей и отрывков, и это стало весьма популярной формой философской прозы умышленно отрывочной и бессистемной, так что предмет менялся каждые несколько страниц. Самая известная работа подобного жанра это «Аттические ночи» Авла Геллия; в этом же стиле писали Плутарх, Элиан и Афеней. Из современных авторов можно привести Розанова.

Климент решил использовать подобную форму отчасти из-за литературной моды, но главным образом из-за того, что она идеально подходила к его цели: не предписать, а намекнуть, указать издали и дать читателю возможность подумать и догадаться самому вместо того чтобы раскрывать свое сердце и метать бисер перед возможными свиньями. В «Строматах» всё неопределенно и туманно, всё облечено в форму поэтических ассоциаций, а не прямой и понятной прозы. Но это также соответствовало убеждениям Климента, считавшего, что религиозный язык должен быть родственен поэзии.

3. Климент много пишет о своем учителе Пантене, который обратился в христианство из стоицизма и даже, по некоторым сведениям, побывал в Индии. Климент сообщает, что Пантен сочетал дар высочайшего ума с верностью апостольской традиции: «Сицилийская пчела, собиравшая с цветов апостольского и пророческого мира чистое сокровище ведения» («Строматы», 1). Это было весьма редким качеством в Александрии II в., где было чрезвычайно сильным влияние валентиновского гностицизма. По мере того как христианство проникало в образованные круги александрийского общества, выбор, перед которым часто стоял новообращенный, это блестяще представленная, интересная ересь, с одной стороны, и некое тусклое обскурантистское православие с другой.

Основной задачей Климента, как и других апологетов, было сделать христианство понятным и доступным современному ему эллинистическому миру, «проложить мосты» между христианской верой и греческой философией, объяснить соотношение между верой и знанием. Похоже, что именно Пантен помог ему нащупать правильный путь к этому. Ко времени начала работы Климента в Александрии местная Церковь занимала оборонительную позицию: она с подозрением и враждебностью относилась к греческой языческой литературе и гностической философии. Гностицизм сделал философию подозрительной, а языческая религия настолько пронизывала классическую литературу, что было довольно трудно отделить гуманитарное образование от принятия языческих ценностей и политеистических мифов. Метод, использованный в «Строматах», позволил Клименту представить свою позицию осторожному христианскому читателю таким образом, чтобы успокоить все его опасения. Климент убедительно доказывал, что философия не только не являлась основой для гностицизма, но и давала метод борьбы с ним: гностики говорили о высшем разуме, но не слишком упражняли свой⁴.

Согласно Клименту, часть истин христианского учения содержалась в язычестве, и между философией и Евангелием нет полной противоположности обе стремятся к достижению высшей Истины. Стремясь обратить греков в христианство, привести их в Церковь, Климент доказывает превосходство христианства над язычеством, в то же время сохраняя положительное отношение к греческой философии.

Так что «Строматы» включали в себя как отрывки, подчеркивающие важность изучения философии, так и опровержения гностических еретиков, в то же время интерпретируя библейские темы языком, знакомым эллинистическому миру. Апологетические мотивы, адресованные любознательному язычнику, перемешиваются с защитой правой веры против гностических извращений. В одном месте Климент утверждает, что Платон грешил плагиатом: он позаимствовал ряд положений у Моисея и пророков и не дал никаких ссылок. В другом месте он пишет, что греческая философия, как и Закон Моисеев, была дарована грекам как путеводитель ко Христу и как ограничитель греха. Еще ниже Климент отмечает: гностические доктрины любви и свободы игнорируют факт, что никакая серьезная этическая система не может отказываться от свода правил или что в гностицизме разрыв между Богом и миром слишком широк, а между Богом и душой слишком узок.

«Философия нужна была грекам ради праведности, до прихода Господа, и даже сейчас она полезна для развития истинной религии, как подготовительная дисциплина для тех, кто приходит к вере посредством наглядной демонстрации... Ибо Бог источник всякого добра: либо непосредственно, как в Ветхом и Новом Заветах, либо косвенно, как в случае философии. Но возможно даже, что философия была дана грекам непосредственно, ибо она была «детоводителем» (Гал.3:24) эллинизма ко Христу тем же, чем и Закон был для иудеев. Таким образом, философия была приуготовлением, проложившим человеку путь к совершенству во Христе» («Строматы», 1).

Климент прекрасно понимал также те затруднения, которые порождало столкновение образованных греков с простым и внешне незамысловатым стилем Писания. В одном из отрывков он дает резюме нравственного учения Нагорной проповеди в переводе на язык неопифагорейской гномической мудрости. При этом он ощущал необходимость успокоить тех читателей-христиан, которые могли бы соблазниться этим отрывком, и доказать им, что хотя сама форма выражения была не библейской и он не ссылался напрямую на текст Писания, само содержание изложенного находится в полном соответствии с учением Нового Завета.

Клименту было довольно затруднительно употреблять слово «православный» (ортодоксальный) без полуиронических пояснений. Похоже, он сам до конца не был уверен, хочет ли он, чтобы его ассоциировали с теми, кто так сам себя называет. Тем не менее он глубоко верил в свою миссию как защитника апостольского Предания, которое включает в себя «истинное знание», в корне отличающееся от ложного знания, предлагаемого сектами. «Настоящий гностик» не боится философии, он может использовать ее для своих целей, чтобы понять свою обретенную в Церкви веру и опровергать любое ее искажение.

Высшая жизнь в Духе для Климента значит нравственное и духовное восхождение. Весьма показательно, что гностические еретики не слишком интересовались добродетелью или воспитанием характера. «Истинный гностик» Климент знает, что духовная мудрость дается лишь тем, кто чист сердцем, кто смирился настолько, что может идти к Богу, как сын идет к Отцу, и тем, чьи мотивы для нравственных действий коренятся не только в страхе наказания или в надежде вознаграждения, а в любви к добру ради самого добра. Восхождение Моисея во мрак на вершине Синая и Святая Святых скинии Моисея символизируют восхождение от веры через знание к блаженному видению за пределами этой жизни, когда искупленный объединяется с Самим Богом. Такой мистический союз возможен благодаря тому, что Бог при творении придал человеку Свой образ.

Основой основ мысли Климента является его учение о Логосе (Слове). Согласно Клименту, Логос творец мироздания. Через Него осуществлялось откровение Божие в ветхозаветном законе и эллинской философии, завершившееся, когда «настала полнота времен», воплощением Христа. В качестве божественного разума Логос является учителем и законодателем человечества. Истинное христианство заключается в знании, а знание взаимосвязано с верой.

Так как Бог посадил добрые семена истины во все Свои разумные создания, Климент был уверен, что мы многому можем научиться из метафизики Платона, из этики стоиков и из логики Аристотеля, в каждой из которых находятся элементы богопознания. Вся истина и все добро, где бы мы их ни обнаруживали, происходят от единого Создателя. В то же время Климент противостоял гностикам, искажавшим тварный мир, объявляя материю совершенно чуждой Верховному Богу, что и приводило либо к безумному аскетизму, либо к не менее безумному эротизму.

Нравственное учение Климента очень разумно и взвешенно. Его характеризует радостное восприятие мира и оправдание его: истина и добро, где бы они ни были, происходят от Творца. Особо следует отметить обсуждение вопроса о супружеской жизни и безбрачии. В распущенную атмосферу греко-римского общества христианство внесло две совершенно новые, неслыханные идеи: идею единственности супружества и идею безбрачной жизни, одинаково чуждую как иудаизму, так и эллинизму. При этом христианские писатели иной раз чрезмерно настаивали на превосходстве безбрачия над супружеской жизнью. Подробно рассматривая христианскую нравственность в вопросах пола и семейной жизни, Климент активно восставал против гностических утверждений, что половая близость либо не имеет никакого отношения к высшей духовной жизни, либо противоречит ей. Относясь с уважением к людям, избравшим безбрачие, Климент отвергает точку зрения на брак как на более низкое духовное состояние. Само по себе безбрачие не есть добродетель, ибо оно может иметь и эгоцентрические мотивировки. Христианская жизнь заключается в исполнении воли Божией и в мудрости, чтобы эту волю распознать. Жизнь в браке может быть не менее добродетельной и уж, конечно, не менее трудной и ответственной, нежели путь целибата. Точно так же Климент отвергает требования, что каждый христианин должен воздерживаться от животной пищи и от вина: он считал это вопросом индивидуального выбора, а не всеобщего запрета. Но александрийский учитель совсем не был гедонистом. Он считал, что все допустимо, если все принимаешь умеренно, но, главное, если подчинено последней ценности: познанию Бога и в Нем Истины.

Климент также написал отдельный труд, предназначенный для христиан, не знающих, как правильно использовать свои деньги, и находящихся в затруднении из-за абсолютности требования Господа богатому юноше: «Если хочешь быть совершенным, продай все, что имеешь...» На первый взгляд кажется, что Климент пытается найти компромисс, исказив прямой смысл слова Господня. Но при внимательном чтении видно, что Климент рассматривал евангельские этические нормы не как легалистические обязательства, налагаемые на каждого, но как высшую Божественную цель для тех, кто хочет отдать Ему всего себя. Что же касается денег, то главное это как их использовать, а не сам факт обладания ими. Климент разработал программу для богатых новообращенных александрийской Церкви, накладывающую на них весьма строгий стандарт скромности жизни и самоограничения. Климент был категорически против любой роскоши и выставления богатства напоказ.

Климент, несомненно, был духовным руководителем многих александрийцев. Эта роль виделась ему очень важной, ибо он понимал христианскую жизнь как паломничество к подобию Божию во Христе. Сам путь он видел и как динамическое продвижение в понимании природы христианского вероучения, но также и как образовательный процесс, в ходе которого ученик может делать ошибки, за которые он и приносит покаяние. Церковь он часто называл школой, в которой имеется множество классов для учеников самых разных способностей. Конечно, все ученики избранны, а все избранные равны. Однако некоторые из них более избранны, чем другие.

Климент вполне допускал второе покаяние для отпавших и в то же время выдвигал высочайшие нравственные требования для всех христиан. Седьмая часть «Стромат» (последняя, законченная им прижизненно, восьмая часть состоит из отрывков о логике, скорее всего найденных в бумагах Климента после его смерти) описывает духовный идеал истинного гностика в терминах, совмещающих требования апостола Павла (Флп.3) с платоническим языком о слиянии души с Богом и со стоическими идеями о бесстрастии. Похоже, что Климент основывался на учении св. Павла, а не платонистов, когда он писал о познании Бога как о динамическом движении вперед, а не статическом обладании истиной. Однажды он даже заявил, что если истинному гностику придется выбирать между вечным спасением и познанием Бога, он без всяких раздумий немедленно предпочтет последнее.

Так как Климент видел духовную жизнь нескончаемым прогрессом, он не считал, что процесс божественного образования заканчивается физической смертью. В отличие от своих учителей свв. Иустина Философа и Иринея Лионского он не задерживался на идее физического воскресения для участия в тысячелетнем земном царстве Христовом. Да, грешники будут гореть в пылающем огне; однако огонь этот не сможет уничтожить образа Божия, но лишь древо, солому и мусор грехов. Никто в этой жизни не может достигнуть такой и святости, чтобы избежать очищения мудрым огнем, прежде чем стать достойным для предстояния перед Лицом Божиим.

4. Как мы видели, в своей попытке выразить христианство языком греческой философии Климент часто выходит за догматические границы православия. Например, в той настоятельности, с которой Климент снова и снова подчеркивает роль знания (т.е. «гнозиса»), отражается интеллектуализм его религиозного мышления. И мы видим, что все же он невольно считает, что полнота знания доступна только истинной элите.

Несмотря на то что в учении Климента, несомненно, можно обнаружить элементы гностицизма, следует проводить различие между такими гностиками, как Валентин, который порвал с Церковью и основал свою собственную секту, и «гностиками», подобными Клименту, всегда остававшемуся в общении с Церковью и внесшему значительный вклад в ее Предание.

Но именно в учении Климента о Предании гностическая направленность его мысли делается еще более явственной: он говорит о передаче знания через отдельных личностей. В отличие от св. Иринея, утверждавшего, что Истина принадлежит Церкви, что христианское знание носит общинный, публичный характер, Климент считает знание прерогативой избранных. Его высказывания по этому поводу можно понимать различным образом. В каком-то смысле Климент утверждает нечто диаметрально противоположное св. Иринею. Но не следует также забывать, что в православной традиции особым почтением всегда пользовались святые, обладавшие непосредственным созерцательным и мистическим знанием Бога. Св. Василий Великий в своих писаниях проводил различие между авторитетом харизматиков (людей, наделенных духовными дарами) и авторитетом церковной иерархии, подчеркивая, однако, что конфликта между ними быть не должно. История Церкви знает примеры таких великих святых и мистиков, как св. Серафим Саровский, св. Симеон Новый Богослов, Оптинские старцы, которые лично достигли высшей ступени богопознания. Но и такие святые никогда не заявляли права на особый авторитет и не отвергали власти епископата. Церковь в целом всегда признавала святых как людей, имеющих дар общения с Богом, и в этом смысле некий «гностический» элемент неизменно был частью православного Предания на Востоке, но он уравновешивался общепризнанным авторитетом Церкви. У Климента это равновесие нарушено: из его писаний создается впечатление, что богопознание в истинном смысле доступно только немногим образованным и интеллигентным людям, что одним лишь им дано постичь мистические вершины общения с Богом.

Западное христианство, напротив, всегда было настроено более скептически по отношению к духовной традиции, и равновесие между церковным авторитетом и харизмой отдельных личностей было нарушено в обратном от Климента смысле, в пользу формального авторитета церковной иерархии. В римо-католической традиции очень рано наметилось разделение всех верных на «Церковь учащую», с одной стороны, и простых верующих с другой. «Откровения для мирян» не поощрялись. На Востоке никогда такого не было: дух соборности всегда поддерживал убеждение, что Истина принадлежит Богу, Который открывает ее всем людям, вне зависимости от их клерикального «статуса». Знание истины не является прерогативой ни лиц, занимающих высокие административные должности, ни тех, кто успешно завершил свое высшее богословское образование. Утверждение, что существуют люди, которым недоступно знание церковного Предания, следует признать гностической ересью.

Но Климент всегда хотел быть и был членом Церкви, и многие его высказывания вполне согласуются с православной экклесиологией.

«Есть единая истинная Церковь, настоящая древняя Церковь, к которой принадлежат все праведники, исполняющие божественные повеления... Эта единая Церковь насильственно расколота еретиками на многие секты. По существу, в идеале, по происхождению, по превосходству мы говорим, что эта древняя кафолическая Церковь единственная Церковь. Волею единого Бога через Единого Господа (Христа) эта Церковь приводит к единству веры, которая согласуется с соответствующими заветами или, скорее, с одним заветом, заключенным в различные времена... Превосходство Церкви, равно как и источник ее организации, зависит от ее абсолютного единства: она намного выше всего на свете, и нет ей ни соперников, ни равных... Есть одно учение апостолов и также одно Предание» («Строматы», 7).