№ 51. Сотрудник Братства св. Гурия. 23 октября 1910 года

Скоро наступает время, когда появятся у всех обеспеченных журналов объявления об условиях новой подписки в наступающем году.

А наш маленький «Сотрудник» должен много подумать при наступлении этого времени, но не об условиях подписки, а о более важном: стоит ему быть или нет...

И тут много и мыслей и чувств приходится переживать и редактору, и издателю его!

Прежде всего приходится вспомнить, что в течении десяти лет нам приводилось слышать: вот если бы у нас, у Братства, был свой журнал, наша деятельность была бы для всех понятна, и мы могли бы расширить круг своих единомышленников.

Когда началась с одной стороны непозволительная газетная травля всего, чем живёт св. Церковь, а с другой стороны явились такие защитники православия, которые ещё более давали поводов злословить его, тогда жизнь тем более настоятельно выдвинула вопрос хотя бы о маленьком издании при Братстве свят. Гурия, которое бы оправдывало инородческое дело Братства в глазах истинных сынов православной Церкви.

Вместе с тем и деятельность врагов св. Церкви так усилилась и получила такой интенсивный характер, что для самих миссионеров нужны были постоянные указания: что им делать, на что обращать более внимание, чтобы не переживать снова той нравственной растрёпанности, какая среди отцов и господ миссионеров наблюдалась в 1905–1906 годах.

Но вместе с миссионерами переживали и переживают большие затруднения в своей деятельности и все защитники русского дела среди инородцев. И народные учителя и их руководители не знают иногда, как им поступать с иноверными инородцами, напр. магометанами, чтобы приучить их не бояться жизни и живой мысли.

Всё это, вместе взятое, заставляло некоторых русских деятелей неоднократно (кажется, шесть раз) ходатайствовать пред разными ведомствами о субсидии на издание журнала, который освещал бы русским людям пути к инородческому сердцу, а инородческому уму давал бы указания на русские идеалы.

Наконец, в нынешнем 1910 году два высокоавторитетные совещания, и из них Казанский Миссионерский Съезд, признали необходимость хотя какого-нибудь миссионерского издания.

И все ходатайства и все пожелания субсидий и все программы будущих высоко-полезных «толстых» журналов были встречены «с живейшим интересом» со стороны всех сильных мира сего, кому вверено попечение о нас, но... но будущий редактор будущего субсидированного журнала ждёт этого своего служения «Церкви и отечеству», – а мы пишем эту слезницу к нашим читателям,.

* * *

Первый год издания «Сотрудника» обошёлся издателю очень дорого и, разумеется, совершенно законна мысль: стоит ли тратить деньги на это издание, если затрачиваемые деньги могут содержать пять-шесть Братских школ.

А ваше мнение, читатель, какое?

Я хорошо помню полученные мной ответы на этот вопрос; очень многие просят продолжать начатое дело, пока оно, по крайней мере, не имеет хотя бы субсидированного продолжения. Самая подписка на 1910 год в сентябре месяце уже указывает, что «Сотрудником» дорожат, что он даёт новые сведения.

И всё-таки, добрые читатели, расходы на издание «Сотрудника» слишком велики, чтобы на них не обращать внимание. Поэтому в ближайшем будущем открывая подписку на «Сотрудник», усердно прошу всех его читателей как можно более распространить объявления о нём. Члены Епархиальных Миссионерских Комитетов пусть доложат Епархиальным Преосвященным о нашем маленьком издании, а через Комитеты известят о нём и всех деятелей епархиальных миссий.

Есть ещё одна большая просьба: если кто-нибудь будет находить ошибки в «Сотруднике» или даже неправильное освещение того или другого вопроса миссии или церковной жизни, то прошу всякое мнение и суждение немедленно исправить или дополнить. Но только, братия, не стойте в сторонке, не ставьте себя «с краю», и не «умывайте рук», когда видите Христово дело в опасности. Нет, усердно прошу: помогайте общему делу.

В существе дела, мы не имеем права предаваться пессимизму по поводу издания нашего Братского «Сотрудника» после того сочувствия к нему, которое мы встретили среди членов бывшего Миссионерского Съезда. Но в то же время, зная нашу славянскую неспособность к общей работе без субсидий и приказаний, нашу общую нерешительность, решаюсь напомнить деятелям миссии, что для них настал час не словом, но на деле помочь единственному миссионерскому изданию, которое отмечает всё, что касается церковной жизни и миссии в Приволжье.

Епископ Андрей.

Дисциплину можно понимать двояко: как порядок внешней жизни, порядок действий, и как планомерность жизни внутренней, порядок волевых самоопределений. Первая основывается главным образом на внешнем принуждении, она не считается с желаниями и настроениями данного лица. Типичным выражением «духа» её является известное требование иезуитов по отношению к членам своего ордена: – ты должен быть трупом в руках своих начальников, – то есть должен слепо исполнять всякое данное тебе дело, каково бы оно ни было. Такова, по существу, военная дисциплина и, пожалуй, партийно-политическая. Понятно, что дисциплина этого рода может быть поддержана только страхом кары, внешним принуждением.

Вторая дисциплина, наоборот, вытекает из внутреннего самоопределения и коренится на внутреннем само-принуждении. Она необходимо предполагает ясное знание основной цели своей жизнедеятельности и ясное понимание нравственной ценности тех действий, которые употребляются, как средствам её достижения. Каждый человек здесь является ответственным деятелем в общем деле (спасения). Точным выражением смысла этой дисциплины являются слова Господа Иисуса Христа: да отвержется (человек) себе, возмет крест свой и грядет за Господом (Мф. 16:24). И – истинствуя в любви, люди только и могут взращать всяческая во Христе, по образу Которого всё тело (Церковь) растёт через практическое индивидуальное участие в общем деле каждой части (каждого отдельного лица) в меру силы её. Из дружной совокупной свободной работы всех членов общества и образуется планомерно развивающаяся цельная, гармоническая жизнь.

Церковной дисциплиной и должна быть эта дисциплина самоопределяющегося, на основе самоотвержения, духа человеческого, ищущего вообразить в жизни своей Христа Иисуса. Вы сыны, а не рабы, сказал Христос, вы в свободу призваны, – повторяет неоднократно и настойчиво Апостол. Ясно, что именно дух свободы и сыноположения только и может быть духом церковной дисциплины. Там, где в церковной практике приобретает главенствующее значение внешнее принуждение в ущерб внутреннему самоопределению лица, там жизни церковной угрожает опасность заразиться духом мирской государственности (что мы видим в католичестве), сделаться царством от мира сего со всеми его типическими особенностями в жизнеустроении людей. Церковь примет в этом случае третье диаволово искушение (Мф. 4:8–9) и откажется от прямого своего назначения – быть богочеловеческим единым организмом, в основе которого лежит личная святость каждого человека, восполняемая Христом.

Итак, для укрепления церковной дисциплины в практической жизни так называемого христианского общества прежде всего надо вывести это общество из того состояния религиозного невежества, в котором оно ныне пребывает, чтобы каждый, именующий себя христианином, действительно связывал с этим именем некоторое конкретное представление об особенностях его отношений к Богу и о тех обязанностях, которые на него этим именем налагаются. По существу говоря, знание своих христианских обязанностей у ⁹/₁₀ именуемых православными христианами сводится почти исключительно к внешнеобрядовой стороне – крестам, постам, хождению в церковь, исповеди и вообще обрядам таинств и т. д. Этим религиозным невежеством объясняется и та лёгкость, с какой мало-мало подучившийся русский интеллигент разрывает с церковностью в жизни своей, а также и то, почему напр. тупой по существу и балаганный баптизм всё-таки имеет успех в народе: он поднимает краешек обрядовой завесы и ставит резче вопрос об отношениях человека ко Христу. Повторяю – без усиления учительства церковного, без изменения традиционных омертвевших приёмов этого учительства и направления его, – без уяснения неверующим членам Церкви основ, целей и средств христианской жизни ни о какой церковной дисциплине в собственном смысле не может быть и речи. Наводить дисциплину полицейским порядком теперь нельзя, да насильственное загоняние людей в двери спасения и по существу – дело глубоко антицерковное.

Итак – первое, что надо делать, – это учить, учить и теоретически, и практически. Но – чему, кто должен учить и как? – Учить должно тому, что Бог есть живое начало, основание, движущая сила и завершительная цель жизни человека; что Церковь есть тело Христа, Богочеловеческий организм; что таинства суть формы реального общения с Богом, через которые только и образуется тело Христа; что свободное и сознательное решение воли человеческой есть необходимое условие действительного богообщения; что самоотречение есть существенная основа нравственно христианской жизни, а любовь есть её характерное настроение и главная движущая сила. Надо учить умению понимать личность Христа, как живой образец для нашей жизни, а не как редкостное историческое явление, окутанное туманом исторической отдалённости, для нас чуждое, далёкое и практически бесцельное. Аще мя любите, заповеди моя соблюдете (Ин. 14:15), – раньше, чем человек не познает и не полюбит Христа, как личность, не установит живых отношений к Нему, он не станет и жить по установлениям Церкви, ему будет чуждо сознание связи с организмом церковным, и церковная дисциплина будет для него бременем тяжким и бессмысленным. Люди, имевшие возможность разговаривать об этих предметах с рядовыми интеллигентами, могут подыскать много примеров в подтверждение указанной мысли.

Обязанность учительства, конечно, лежит на тех, кому сказано: шедше научите вся языки, т. е., по общему пониманию, – на пастырях Церкви. Но я думаю, что учить должны не пастыри только по положению, а все, кто получил на это талант от Господа, лишь бы это учительство не было самочинным, не чуждо было благословения Церкви. Иначе это будет учительство не созидательное, а разрушительно-сектантское, не от Бога, а от лукавого духа человеческого. Спасение есть дело общее, и помощь нуждающемуся брату есть также общая обязанность, а не дело одних только пастырей. Последние должны быть во главе дела – это несомненно. На такое положение они имеют право по своему посвящению. Они должны бы были иметь для этого и надлежащую учебно-воспитательную подготовку, так как обучаются в специальных духовных учебных заведениях.

Но, к несчастию, фактически именно нужной-то подготовки там они почти совсем не получают и выходят оттуда глубоко невежественными по части самого необходимого в пастырстве знания слова Божия. Особенно это нужно сказать о высшей духовной школе академии, где людей, занимающихся чтением слова Божия, бывает не более 2–3%, да и в семинариях познания по Священному Писанию неясны, не систематичны и безжизненны. Они неясны, потому что не имеют под собой историко-философско-догматического основания, они несистематичны, потому что не объединены одним религиозно-философским принципом, они мертвы, потому что воспринимаются не как живой глагол живого Бога, по образцу Которого создан человек, а как археологические реликвии седой и чуждой нам старины. Евреи времён Христа думали в Писаниях иметь живот, а всё-таки слово Божие не пребывало в них потому, что они любви к Богу не имели в себе. То же самое бывает и в духовной школе, подготовляющей пастырей Церкви – представителей и учения, и жизни церковной, и её дисциплины. Отрывочно усвоенный текст слова Божия, без ясного понимания отношения слова Божия к своей личной жизни, отсутствие строго-библейского мировоззрения – имеют своим следствием то, что вся жизнь пастырей получает двойственный характер: теоретически в проповеди – она есть компиляция текстов, а больше чужих мыслей о священных текстах, исторических сведений о них: практически –она есть воплощение естественных нравственно-физических начал в жизни личности. Бог и мамона уживаются хорошо, потому что Бог заполняет собой только речь людей, всем же ходом практической жизни фактически заправляет мамона. Для иллюстрации из многого укажу малое: есть пастыри, которые почти совсем не блюдут постов, картёжничают, публично курят табак, даже посещают увеселительные места и, за редкими исключениями, совершенно не понимают святости предпраздничных вечеров; есть (не мало) таких, которые небрежно относятся к надлежащему подготовлению к богослужению – не читают положенных правил и т. д.

Ясно, что для таких людей формы церковной дисциплины будут непонятными, нелепыми, стеснительными и тяжёлыми. Ясно, что даже при самом добросовестном подчинении этой дисциплине из всего этого, кроме лицемерия, едва ли что выйдет. Ясно, что и назидательного для паствы будет в такой жизни пастырей очень мало. Боюсь, что мы тут имеем дело с солью обуявшей.

Из изложенного можно сделать только один вывод: дисциплину церковную надо начинать вводить с дисциплинирования жизни тех, кто должен бы быть, по Апостолу, «образом стаду» и к кому законно может быть направлено слово укора; «врачу, исцелися сам». Не указом, а показом – вот первое правило для практического осуществления высоких мечтаний о насаждении церковной дисциплины в обществе. Наглядное, на примере личной жизни обучение людей и тому, как подобает в дому Божием жити, есть самый целесообразный приём для поднятия религиозного самосознания общества. Всегда найдутся люди, которых добрый пример «заразит», и около здорового центра церковно-дисциплинированной личной жизни начнёт кристаллизироваться всё наиболее духовно живое в обществе. Этим путём естественного отбора, естественной духовной ассимиляции людей, идёт развитие всяких сект и содружеств; этим путём должна идти и работа по укреплению церковной дисциплины. Все сочувствующие делу церковному должны сознательно объединяться между собой, возводя природную религиозность свою в сознательный принцип жизни по указаниям церкви православной.

Понятно, конечно, что эта органическая работа церковного возрождения общества может идти успешно только при реорганизации приходской жизни. Только под этим последним условием всё духовно-здоровое в обществе станет прочно на ноги, и все чада Божии расточенные будут собираться воедино – под одно знамя церкви православной. При теперешней нравственной, идейной дезорганизации общества иного пути к возрождению церковности не видится. Внешняя борьба с языческими или магометанскими обычаями в простонародной среде бесцельна и, пожалуй, при ревности не по разуму, вредна: с плевелами можно вырвать и пшеницу. Обрядная сторона почти во всех религиях сходна, существенная разница в духе и смысле веро и нравоучения той или иной религии. Например, идол есть та же икона; почитание его вытекает из той же потребности – иметь Бога возможно ближе к себе. И всё-таки идолопоклонство и иконопочитание вещи глубоко несходные, – только религиозное невежество может сближать иконопочитание с идолопоклонством. На эту сторону и должно обратить внимание. При изменении «веры» в душе человека произойдёт естественным порядком и пресуществление идола в икону: язычество выпадет из обычая само собой, если в сознании, в сердце человека воссияет свет мысли и чувства христианского. Ищите прежде Царствия Божия, которое внутри человека, а остальное всё приложится.

Те же соображения приложимы и к «оцерковлению» жизни так называемого образованного общества. Разница сравнительно с простым народом только в том, что у последнего при религиозном невежестве есть здоровое религиозное чувство, неподавленная потребность быть с Богом. У образованных же (в массе) этого нет; тут жизнь строится на основе трёх диаволовых искушений, на принципе широкого эгоизма в формах сластолюбия (по телу), самодовольной гордости (по душе) и властолюбия (по духу). Очевидно, тут нужно коренное перевоспитание, радикальная перемена взглядов на жизнь и свои обязанности в ней, чтобы церковная дисциплина могла привиться к этой среде и укрепиться в ней. И здесь правильно устроенный приход мог бы сыграть роль в смысле оздоровления духовно искалеченной интеллигентской жизни, чтобы всё здоровое в ней могло организоваться, сплотиться и окрепнуть. А то ведь теперь в публичных местах даже перекреститься стыдятся интеллигентные люди, – настолько «измалодушествовались» в своей разобщённости!

Итак, для поднятия церковной дисциплины в общественной жизни надо следующее: 1) дисциплинировать жизнь духовенства, 2) развить широкую церковно просветительную деятельность – через школы, газеты, собрания, лекции и т. п. и 3) организовать приходскую жизнь. Без последнего всё дело сведётся к бесполезным, упражнениям в красноречии и будет бесцельным биением воздуха.

А. Миролюбов.

(По 4 и 5 пунктам)⁶².

Хотя догматическая и практическая части мусульманского вероучения различны, сообразно с воззрениями основателей и законоучителей различных сект, тем не менее о главнейших основах брачных союзов доступно вывести и общие положения.

Брак, как действие гражданское, подчиняется договорным обязательствам и поэтому он обставляется в мусульманском законодательстве правилами о торговле.

Подъярёмное положение мусульманской женщины начинается с коранического перифраза книги Бытия, а именно. – По ст. 27 и 28 главы I книги Бытия «Бог сотворил мужчину и женщину, благословил их и сказал; плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю и обладайте ею». – Равноправность полов в данном случае очевидна; земля предоставлена в общее пользование мужчины и женщины, и им сбоим Бог предоставил владычествовать над рыбами морскими, над зверями, птицами небесными, над всяким скотом и над всякими на земле животными. Коранический перифраз этих основных положений Божественных Законов изложен в ст. 189 суры VII, по которой женщина лишена раз навсегда всякой тени равноправности и самостоятельности. – «Бог сотворил вас от одного человека, произвёл из него супругу, чтобы она жила для него». Вот этот удел женщины жить только «для него», для мужчины, обездолил её на многие века, до времени неизбежного в мусульманстве реформационного движения.

По мусульманской казуистике вступление женщины в брак приносит ей большую пользу тем, что с материальной стороны она получает естественного защитника, а с духовной ощущает блаженство, видя мужа довольным. Брак бывает трёх родов: постоянный, временный и с невольницами. Второй вид брачных союзов допускается только у шиитов.

Предшествующие брачному союзу правила свидетельствуют ясно, что в этой сделке не участвует духовная сторона брачующихся. Избирающий жену удостоверяется посредством родственников, что избираемая принадлежит к числу законнорожденных, хорошего поведения, девственна, если не вдова и не разведённая жена – и в состоянии иметь детей. Мужчина, заявивший о намерении сочетаться браком, пользуется правом взглянуть на лицо, руки и волосы невесты, причём девицы могут изъявлять согласие вступить в брак молчанием, а женщины должны изъявлять своё решение словами.

Вступая в брачный союз, мусульманка вступает из бесправия отроковицы в бесправие жены и принимает на себя обязанность посвятить всю свою жизнь мужу и никогда ни в чём не выходить из повиновения ему. Таковы положения Корана, таковы и основанные на Коране нравы и обычаи всякого мусульманского народа. В этом отношении особенно важно указание Корана на то, почему муж должен главенствовать над женой. Вопрос этот разрешается торговым характером сделки. – «Мужчины выше женщин», говорит ст. 38 суры IV. «Они выше потому, что делают на них траты из своего имущества». Для того же, чтобы не оставалось и сомнения в превосходстве мужей над жёнами, этот же стих Корана разрешает мужьям наказывать упрямых жён отлучением от ложа и прямо-таки побоями. Наконец, чтобы устранить от женщины всякую мысль об её индивидуальном в семье значении, Коран сравнил её с нивой, которою муж, как хозяин, может пользоваться согласно с своими прихотями.

Жена обязана поддерживать свою красоту и стараться нравиться мужу. Ей позволяется с этой целью украшать себя чёрными, белыми и румяными красками, кудрями, мушками и т. д. Мужчине же Коран предписывает сдерживать свои душевные порывы и относиться к жёнам только с властной покровительностью. – «Вы не можете быть одинаково расположенными к жёнам своим», говорит 128 ст. IV суры – «даже если бы вы того и желали, поэтому не привязывайтесь к жёнам» и проч.

Нельзя отрицать, что в этом замороженном состоянии мусульманского брачного союза жене всё-таки предоставлены кое-какие права, но и самые права эти подтверждают лишь то, что женщина сотворена Богом для мужчины и больше ни для чего.

Лишив жену и женщину всех прав человека, Коран обещает им, однако, райскую жизнь наравне с мужчинами, с одеждой из шёлковой материи зелёного цвета, с золотыми и жемчужными запястьями, с постелями и седалищами, украшенными золотом и камнями, с райскими яствами и питиями и вообще со всеми степенями блаженства. Но это кораническое уравновешивание полов не льстит, по-видимому, женщине и она, томясь своей земной жизнью, страдает настолько от мужского деспотизма и от деспотизма гарема, что вызывает многие и многие ходатайства, о запрете ей полицейским порядком права губить свою душу в омутах нравственной распущенности.

Расторжение брачного союза среди арабов язычников совершалось, как и многое в их домашнем обиходе, в крайне грубой форме. Не прибегая ни к каким процессуальностям, араб объявлял жене, что он более для неё не муж, и что брак их расторгнут. Жена должна была оставить тотчас же шатёр мужа и предаться на волю судьбы. Коран осудил эту лёгкость развода; – «Те из вас, которые отвергают своих жён, назвавши их хребтом матери, говорят бессмысленные слова и ложь» (Сура 58 ст. 2). Тем не менее эта обидная фраза оказалась настолько всесильной, что она перешла и в позднейшие поколения, которые и разработали этот повод с различными казуистическими тонкостями. Произнёсший таким образом отпускную, не лишён однако права раскаяться и взять её обратно, но с условием покаянного штрафа. Размер последнего может быть определён судом: от 2-х месячного поста до освобождения невольника и в случае бедности неосторожно обмолвившегося мужа, на него может быть наложено в виде штрафа прокормление шестидесяти бедных людей.

Заслуга Корана в облагораживании развода по сравнению с обычаями арабов бесспорна, но всё-таки и в этом случае страдательным лицом является женщина, которой приходится выносить все последствия то самодурства мужчины, то чувственных вспышек и огорчений гаремного типа. По толкованиям мусульманских законников муж может развестись с одной и той же женой три раза и снова жениться на ней, после каждого из этих разводов. Ничего подобного не предоставлено женщине, которая может просить духовные власти о разводе, но не по силе душевных движений, а по чисто реальным на то основаниям, и главнейше, если муж оказывается неспособным к супружеским обязанностям, не даёт необходимой пищи или платья, не даёт денег на первые потребности и т. д.

Развод сопровождается обычно различными расчётами как о возможных сроках беременности, так и о возвращении приданого или выдачи отступной платы и вообще о том или другом обеспечении обездоленных женщин. Но так как массы многоженцев сами бедны, то женщинам приходится покидать мужей без средств к дальнейшему существованию. Отсюда и нарождается тот контингент голодных и бесприютных существ, которые так озабочивают теперь мусульманство, не желающее взглянуть в корень вещей и взывающее к тому, чтобы скрытая язва продолжала оставаться скрытой, а в случае проявления её, чтобы она была преследуема полицейскими мерами.

Не желая вскрывать свои язвы, мусульмане как бы не видят и тех чудовищных последствий, какие вытекают из излюбленной ими полигамии. Властные и богатые люди, а с ними и небогатые сластолюбцы, захватывают в свою собственность по несколько женщин, нисколько не заботясь об интересах людей небогатых, не могущих соперничать в привлечении женщин к своему очагу. В эпоху Мухаммеда этот недостаток в контингенте женщин пополнялся сиротами после павших борцов за веру и пленницами из противного лагеря, что теперь недостижимо. Отсюда бедные люди мусульманства лишаются самой возможности устроить свой семейный очаг. По сцеплении всех приведённых обстоятельств делается очевидным, что мусульманство стонет уже под гнётом полигамии и если оно не расстанется с многожёнством, то познает в наше свободолюбивое время очень горькие последствия своей чувственной невоздержности. Культурным мусульманам, разумеется, известно, что женщина ведёт борьбу за свою свободу, начиная с сотворения мира. Мужчина создал для неё гинекей⁶³ значительно ранее, нежели возымел начало гарем мусульманина. Женщина уступила силе. Спрятанная за глухую ограду, она не пожелала, однако, расстаться с тайным средством борьбы и в конце концов гинекей рушился и из него вышли и куртизанки, и вакханки. Далее и законы Ликурга⁶⁴ не удержали женщину в положении общественной самки. Вот эта эпоха разрушения гинекея повторяется ныне воочию в наследовавшем его гареме, из которого, однако едва ли выйдут типы великих женщин, занявших почётные места в ходе мировой цивилизации.

Достойно внимания, что и съезды ориенталистов, несомненных поборников моногамии, хлопочут лишь об улучшении средств в прокормлении и содержании жён, об установлении процессуальных порядков в разборе их претензий и т. д. Очевидно полигамия так воплотилась в мусульманскую жизнь, что даже европейцы-ориенталисты не решаются провозгласить полигамию корнем грядущих бедствий мусульманских народов.

Мусульманские софисты не имеют права уверять, что многожёнство исходит из кодекса веры и что никто не имеет права провозгласить полигамию бичом современного состояния общества. В этом случае ст. 3 суры IV Корана советует каждому мусульманину, боящемуся несправедливости, жениться только на одной женщине, а не на многих особях.

Не лишне повторить, что многожёнство вовсе не вытекает из коранических предписаний и что вера в данном случае относится только снисходительно к чувственной стороне человека, а вовсе не вменяет ему в обязанность захватывать толпы женщин в своё крепостничество. Вред от этого крепостничества ещё не совсем ясен самой мусульманке по её отсталости в культурном отношении и по вековечному преобладанию в ней материи над духом. Время, однако, берет своё и мусульманский мужской пол напрасно закрывает глаза перед неизбежным реформационным движением в брачных и семейных отношениях народа.

Должна ли вмешиваться в разрешение этого вопроса правительственная власть? – Всестороннее вмешательство пока нежелательно, хотя бы потому, что весь отряд многоженцев мусульман, имея во главе корпорацию верослужительского персонала, поднимет страстные дебаты и будет отстаивать всеми мерами многожёнство. Доводы в пользу многожёнства можно предвидеть и разобрать ныне же до полного их разоблачения и тем не менее благоразумие обязывает удержаться некоторое время от крупной реформы. Просветление в этом отношении нарастает медленно среди мусульманства, но какие бы оно ни принимало меры ограждения от требования мировой культуры, последняя всё-таки поднимет в конце концов бурю у семейного очага и рассеет преобладание грубой чувственности над высшими идеалами, вложенными творческими силами в существо человека.

Предоставляя самой полигамии рушиться на её подточенных уже основах, правительственная власть могла бы всё же войти на помощь обездоленной мусульманке и отчасти удовлетворить многочисленные ходатайства о воспрещении ей поступать в дома терпимости. С этой целью надлежало бы установить, законодательным порядком, следующие меры:

I.      Содержание разведённых жён, не располагающих собственными средствами существования, должно обращаться на общественные сборы мусульманских общин.

II.      Получающие от общин содержание мусульманки, в случае поступления их в дома терпимости, должны быть лишаемы общественной поддержки до конца их жизни.

III. Для установления переходных мер от полигамии к единожёнству следовало бы признать, что мусульмане, имеющие более одной жены, не должны быть избираемы и назначаемы на общественные и государственные должности, не исключая из последних и верослужительских званий, начиная от муэдзина и кончая муфтием или председателем правления по делам веры. Единожёнство в данном случае было бы только одним из видов ценза, устанавливаемого законами для лиц служебного персонала.

Указываемые меры, несомненно, способствовали бы проведению в жизнь мирным путём института моногамии, к чему не может не стремиться всякое культурное государство.

Вл. Череванский.

книга Ник. Петров. Остроумова

Исламоведение.

1. Аравия, колыбель Ислама ц. 1 р. 50 к. Ташкент 1910 г.

Выписывать эту книжку можно через Книжный Склад при Спасо-Преображенском монастыре г. Казани.