№ 21. Сотрудник Братства св. Гурия. 24 апреля 1910 года

III

Какие обстоятельства могут содействовать отпадению инородцев от Церкви? Это вопрос в высшей степени важный, потому что только зная эти обстоятельства можно с ними бороться. Но с другой стороны – нет, кажется, возможности перечислить всего того, что даёт такое громадное преимущество татарам-магометанам пред православными инородцами.

Кажется, решительно всё в нашей жизни благоприятствует магометанам и стоит в полном противоречии с нуждами православия.

Начнём с самого главного. –

Вся жизнь магометан проникнута громадным религиозно-национальным одушевлением. „Один за всех и все за одного“, – вот принцип, идеально осуществлённый и осуществляемый магометанским обществом. Это народная черта татар – глубоко почтенная; да и вообще татары, как народ, люди прекрасные: честные, трудолюбивые, трезвые. И вот такой-то крепкий народ, создавший свою культуру, объединившийся около религиозных принципов, стоит лицом к лицу против православных инородцев: вотяков, черемис, чуваш... Наиболее способны к сопротивлению татаризации чуваши, если они живут не близко к татарам и имеют хорошо поставленное на чувашском языке богослужение. В противном случае все инородцы представляют нечто противоположное татарам: русские их просветители не дали им ни религиозного, ни национального одушевления, чтобы христианская инородческая масса противостала татарской массе. Эти православные инородцы, если ещё имеют своё родное богослужение, то кое-как борются с татарством, но если они по чьим-либо сверхъестественным соображениям не имеют и понятного богослужения, то очень быстро начинают тонуть в магометовом лжеучении. Что касается национальной идеи, которая могла бы быть противопоставлена татарскому национализму, то её у инородцев нет, кажется, и в зародыше. Разумеется, только смешно было бы говорить о черемисском национализме и его значении; православные инородцы должны себя чувствовать только русскими и сильными в полном духовном объединении с русским народом.

Однако этого нет. Православный инородец среди русских, братьев по вере, чувствует себя всё-таки инородцем, почти чужим человеком, как-то совершенно неожиданно, несмотря на своё искреннее православие, всё-таки среди русских чувствует себя не русским, каким-то оторвавшимся от чего-то и всеми оставленным существом. Это сознание действует на него угнетающе и совершенно уничтожает его самодеятельность и самоотстойчивость. За последнее время ещё какие-нибудь русские патриоты своего отечества, своей невежественностью скандализирующие великие славянофильские принципы православия, самодержавия и народности, – много вредят делу объединения православных инородцев с русскими. А татары народ ласковый и своей хитрой лаской немедленно завлекают в свои сети всякого инородца, не чувствующего на себе церковно-общественного попечения. После же того, как если коготок увяз, – всей птичке пропасть, – так бывает и всегда, и чаще всего в жизни религиозной.

Отсутствие религиозного одушевления сильно замечается вообще в настоящее время, встречается среди православных вообще, а у инородцев особенно. Тому единственная причина отсутствие церковно-приходской жизни и внутренней приходской самодеятельности. Православные в своей жизни церковной совершенно ничего не делают, не призваны делать и не имеют к тому и энергии и навыка, и возможности; очень понятно, что и никакой внешней деятельности, или миссионерской или апологетической, православные проявить не могут.

Татары же, в силу своей исторической обстановки, всегда умеют действовать с наибольшей для себя пользой, и защищая свой быт, и наступательно воздействуя на своих более слабых в бытовом отношении соседей. Для осуществления своей огромной инициативы они не ищут ни откуда каких-либо разрешений и не нуждаются в них. Это тоже их громадное преимущество. Если что-нибудь безусловно полезно для пропаганды, то татары просто делают это, нисколько не стесняясь в форме и зная, что свои этому не помешают и что свои только одобрят за всякую инициативу, лишь бы она была направлена к пользе дела. Всё полезное – законно, такова логика инославия и иноверия вообще и магометанства в частности.

Между тем всякий деятель на пользу православия, если он решится на какое-нибудь даже самопожертвование, должен ещё получить соответствующее разрешение, прождав его очень значительное иногда время. Но если его самопожертвование не подходит под рамки правды законной, то разрешения он на служение Церкви и не получит, ибо соблюдение канцелярского закона в нашей церковной жизни оценивается гораздо выше всякого религиозного одушевления. И выходит у нас всё очень, очень законно, гладко – и по канцелярии всё прекрасно; но, к сожалению, – этого недостаточно, ибо эти канцелярские „дела“ в десятой доле не исчерпывают всей жизни православия. И все те стороны жизни, которых не касается Церковь, подвергаются влиянию ислама (а на юге России – сектантства) и подготовляется почва для отступничества от Церкви.

Итак – отсутствие религиозного одушевления, отсутствие национального самосознания и та пустота, которая создаётся в церковной жизни зависимостью её от канцелярий, – вот главные прорехи нашей русской государственной жизни, через которые просачиваются антицерковные и антигосударственные начала, вроде татаризации тюркских приволжских племён.

За этими крупными минусами стоят более мелкие ошибки иногда очень крупных государственных деятелей и маленьких их помощников на местах; потом следуют недосмотры разных местных „начальств», а в общем создаётся та безмерно грустная действительность наша, в которой очень трудно разобраться и почти невозможно работать русскому православному человеку.

Но об этом – до следующего раза.

Епископ Андрей.

В „Казанском Телеграфе» появился ряд статей, которые, восставая против „засилья инородцев», усматривают такое „засилье» между прочим в принятой Братством св. Гурия системе христианского просвещения наших инородцев, –крещёных татар, чуваш, черемис, вотяков, на их природных языках, находя в ней какую-то поблажку их сепаратизму, а особенно в допущении на этих языках церковного богослужения в инородческих приходах. Высказывается желание, чтобы в видах скорейшего обрусения инородцев в их школах преподавание велось преимущественно на русском языке, а церковное богослужение совершалось на общепринятом у нас церковно-славянском языке.

Об языке преподавания в инородческих школах в нашей литературе уже писано и переписано. Много об этом предмете можно прочитать и в нашем юном „Сотруднике», наприм. в издаваемых в нём письмах инициатора принятой системы преподавания в этих школах Н. И. Ильминского. Опытные люди и сами учители говорят, что к инородческим языкам постоянно приходится прибегать в практике школьного преподавания даже в таких местностях, где инородцы совсем уже обрусели, даже не желают, что бы их и называли наприм. чувашами, а не русскими, но ещё не совсем забыли свой родной язык, что иначе ученикам никак нельзя втолковать многих церковных понятий и христианских истин. Обратимся прямо к языку богослужения.

Да будет дозволено мне, совершенно русскому человеку, сказать на этот раз нечто против своего же брата – русских людей. Спрашивается, много-ли мы сами-то понимаем в нашем русском богослужении, совершаемом на церковно-славянском языке? Язык этот до того успел уже устареть и сделаться для нас чуждым, что даже самые употребительные церковные службы мы понимаем, как говорится, только из пятого в десятое, часто не можем перевести самых известных нам молитв и песнопений, которые знаем наизусть. В пример не удобопонятности ссылаются обыкновенно на ирмос: „Любити убо нам», но он ещё довольно прост для понимания, за исключением разве конца: „но имати силу, елико есть произволение, даждь“, где слушатели обыкновенно путаются в словах „и мати силу», глагол ли это „имати», или обращение к Божией Матери. Да эта песнь большинству православных и не знакома. Укажем примеры более знакомые.

Десятки раз мне приводилось задавать перевод тропаря самому уважаемому в России святому, Николаю Чудотворцу: „Правило веры и образ кротости», однажды даже в компании духовных лиц. Никто не мог указать, где тут подлежащее. Указывали на „правило», „образ», не подозревая, что это винительные падежи, как и далее: „воздержания учителя», по-русски переводимые падежом творительным. Истинное подлежащее: „ я́же веще́й и́стина», оставалось не замеченным и даже непонятным. Рождественские славельщики поют: „Нам Бог роди-родися», вместо: „нас бо ради родися». Сдваивание слова „роди-родися» им не кажется странным, потому что такого рода сдваивания в русских песнях весьма обычное явление. Впрочем – виноват: славельщики – народ необразованный... Ну, вот вы, образованный русский человек, извольте разобраться в путанице наприм. вероятно вам известной наизусть первой песни канона в вел. субботу: „Волною морскою», или перевести без помощи греческого текста песнь: „Ят бысть, но не удержан», да и многое другое из песнопений пасхальной ночи. Все эти песнопения поются наизусть, как твёрдо выученные, и поются увы – бессознательно, даже без желания вникнуть в их смысл.

Каноны наши вообще переведены очень темно, запутанно, по причине удержания в них греческой конструкции речи, и часто неправильно, не только в частях читаемых, которых молящиеся обыкновенно не слушают, но и поемых. Поются иногда даже прямо возмутительные вещи, наприм. „Нетления (в книге: Не тления) искушением родшая», т. е. выходит: родившая от искушения своего нетления (девства). Тут, впрочем, виноват нелепый подстрочный перевод с греческого, на котором родительный зависимый падеж ставится впереди главного существительного, от которого он зависит, поэтому он и очутился здесь между этим главным словом: „искушение», и отрицательной частицей „не“. Непременно нужно исправить это перестановкой: „не искушением тления». Подобного рода перестановку слов, перемену господствующей теперь греческой конструкции на чистую и, пожалуй, даже несколько подновлённую славянскую конструкцию следовало бы произвести и во всех наших богослужебных текстах, а затем ещё, сохраняя в них привычный в нашем богослужении церковно-славянский язык в общем его виде, подновить и точнее перевести некоторые слова и выражения или непонятные по своей устарелости, или не выражающие образов и мыслей подлинника. Вот пример такой невыразительности, один, надобно заметить, из очень слабых. В ирмосе: „Крест начертав Моисей», вовсе не понятен образ начертания этого креста. Прямой удар жезла разделил море, – это ещё понятно, но другой удар Моисея поперёк против фараоновых войск, снова совокупивший разделённое море, обозначен в переводе не выразительным; „обратно ударив совокупи». Обратно против первого удара сверху вниз будет снизу вверх, и знамения креста никоим образом не выйдет. Не говорим уже о характере самых образов в поэзии наших канонов, а также стихир, акафистов и проч., требующих для понимания довольно близкого знакомства с свящ. историей, откуда заимствуются в них разные сравнения, указания на лица и события (напр. в каноне Андрея Критского), прообразы (в акафисте Божией Матери) и проч. Мы имеем теперь дело с одним только языком богослужения, не касаясь его внутреннего содержания.

Кроме неясности и неудачности разных слов и выражений, богослужебный язык много затемняется ещё некоторыми своими формами, иногда мало ему самому свойственными, заимствованными с греческого языка. Сколько путаницы и темноты производят одни эти „иже, еже, во еже, о еже,» большей частью совсем не нужные в тексте и явившиеся в нём единственно лишь вследствие рабской передачи по-славянски греческого члена и особенно часто употребляющегося в греческом языке неопределённого наклонения глаголов с членом, вместо имени существительного. У простых людей это „иже» затемняет смысл даже молитвы Господней (Вотчи); не была бы она „Вотчей», если бы начиналась примерно так; „Небесный наш Отче». Я слыхал и такое её чтение: „Очи наши жиси с небеси». Разные глогольные формы тоже стали не ясны, даже для самих иногда священнослужителей, например „поем–поим, имѣем– имѣим“. Известный возглас: „горе имеим (т. е. да имеем, будем иметь, вознесём) сердца», произносят: „имеем», в изявительном наклонении. Что мудрёного в том, что в простонародье, как гласит распространённый рассказ, могут возникать даже такие вопросы: „когда де в горе наши сердца, так какую это имамыку нужно приносить Господу?» Кстати, можно здесь припомнить недавно бывший случай, как один диакон на архиерейском экзамене на получение священнического сана выразил недоумение касательно значения в окончании херувимской песни: „яко да Царя», слова „мочинми». Но всех подобных недоумений и не перечесть, – так их много, и не только в среде простонародья, но и в среде интеллигенции, которая в знании славянского языка ушла очень недалеко от простонародья.

Едва ли не самым тяжёлым для понимания и при этом часто неверным переводом является перевод Псалтири, – этой употребительнейшей свящ. книги в богослужении. С первого же псалма мы наткнёмся в ней на что-то вроде ереси: „не воскреснут нечестивии на суд», вместо не устоят на суде. „Воскресать» употребляется неудачно и в других местах Псалтири, вместо просто „воздвигнуться, встать, усилиться» и т. п. Тоже нужно сказать и о многих других терминах: „правда, оправдания (заповеди), свидения (откровения, поучения) поглумиться в свидениях и оправданиях (вместо размышлять, поучаться), ров (могила)» и др. Все усердно молятся при пении умилительных стихов из Псалтири: „Да исправится молитва моя... Не уклони сердце мое в словеса лукавствия непщевати ми вины о гресех», а многие ли из нас понимают, что этими словами они просят Бога избавить их от сердечного лукавства, измышляющего разные извинения (вины) для своих грехов? Примеров подобного непонимания можно представить, сколько угодно, даже из общеизвестных и привычных псалмов шестопсалмия.

Если мы, православные русские люди, сами так мало понимаем наш богослужебный язык, всё-таки родственный нашему русскому языку, то как же мы можем навязывать этот язык инородцам, для которых он уже совершенно чужой и не понятен во много раз больше, чем нам, как бы хорошо они ни выучились по-русски, и у которых притом, благодаря добрым людям – их просветителям, есть уже свои собственные богослужебные переводы на их родных языках, есть и люди, могущие совершить для них богослужение на этих языках! В богослужении на родном языке инородцы могут участвовать вполне сознательно и сердечно, не так, как мы в своём, понимать в нём каждое слово, не исключая каких-нибудь даже мелочей, в роде частиц и под., чувствовать и взаимную грамматическую связь речений, определяющую смысл всей речи. В этом отношении мы можем им только завидовать. Они имеют над нами ещё то преимущество, что, поучившись в своих школах, они получают возможность понимать и церковно-славянский язык, так что могут сличать богослужебные тексты на двух, даже на трёх языках, на славянском, русском и своём родном. Нам случалось бывать на экзаменах в крещёно-татарской школе. Для объяснения непонятных славянских слов ученики обращались обыкновенно к помощи своих переводов; например однажды в молитве: „Господи Владыко живота моего», ученик затруднился в объяснении слов: „смиренномудрие» и „любоначалие» его внимание сейчас же обратили к татарскому тексту молитвы, и он ответил вполне удовлетворительно, как едва-ли ответил бы ученик равносильной по курсу нашей русской школы. Вот тут и решайте поставленный в „Каз. Телеграфе» вопрос: „кто кого может учить», в подобных обстоятельствах.

Некоторые высказывают недовольство внутренними качествами инородческих переводов богослужебных книг. Этого вопроса я касаться не намерен: он такой мудрёный и сложный, что требует специальной разработки. Прежде всего следовало бы сравнить эти переводы с нашим славянским переводом и определить, который из них лучше, инородческий-ли, или наш. Мы знаем только, что большая часть инородческих переводов создана и проверена практическими трудами таких компетентных людей, которые, и по своей богословской образованности, и по сравнительному изучению языков, и по своей опытности в переводческом деле, во всяком случае с честью могут потягаться с какими-нибудь справщиками и переводчиками Никоновского и более раннего времени. Инородцы, впрочем, и тут имеют пред нами значительное преимущество. Если в их переводах и окажутся какие-нибудь недостатки, то эти недостатки можно свободно исправлять во всякое время. Тексты этих переводов ещё не установились, не окрепли до степени текстов священно-обязательных, в которых нельзя, грешно́ что-нибудь изменить. У нас всякая перемена в богослужебном тексте может смущать религиозное чувство верующих, особенно обрядоверов. Опасение такого смущения, даже церковного раскола удерживает церковную власть от всяких улучшений в церковно-богослужебных книгах, как бы такие улучшения ни признавались необходимыми. У крещёных инородцев такой помехи к исправлению их переводов пока ещё нет, да, вероятно, и не будет, по крайней мере до тех пор, пока церковный обряд сохранит у них свою осмысленность и не обратится во что-то самодовлеющее, сильное само по себе, независимое от соединённого с ним смысла.

П. Знаменский.

(Продолжение будет)

Устав Красноярского, Астраханской губернии, татарского общества о просвещении бедных мусульман отпечатан названным обществом, после его утверждения, и на русском, и на татарском языках. Первый устав, заключающий в себе 15 печатных страниц „in octavo“⁷⁵, утверждён 10 июля 1908 года и. д. Губернатора Астраханским Вице-Губернатором Максимовым. Второй устав, который, собственно говоря, должен был быть точным переводом русского устава, в некоторых параграфах значительно от него отступает и неизвестно, по каким причинам утверждён, как сказано на странице 28, заместителем Вице-Губернатора Дунином Борковским, причём это утверждение скреплено подписью г. Управляющего. Подпись управляющего или Авам или Уум: за отсутствием гласных прочесть трудно.

Время утверждения татарского устава не указано. Обращаясь теперь к сличению русского устава Красноярского Попечительства о бедных мусульманах с таковым же татарским, должно высказать следующее:

В татарском уставе на первых трёх страницах, обозначенных римскими цифрами, помещено воззвание Красноярского общества к мусульманам. Этого воззвания в русском уставе нет, и оно приблизительно такого содержания:

„Дорогой мой брат, последователь шариата, испытавший превратности этого мира, да будет тебе известно, что хотя богатство и деньги вещи весьма приятные, но употреблять их на нужды нации и на прогресс общины чрезвычайно спасительно и почётно». Далее, неизвестный автор этого воззвания, кстати сказать, написанного высоким стилем, говорит: „не только долг, но и обязанность каждого правоверного, приобрести почётное звание члена этого общества и давать милостыню на добрые дела: ведь взаимная помощь и упрочение единственно правильной религии ислама, как известно, первые и главные обязанности каждого мусульманина. Добродетельные женщины и почётные мужчины! если вы немного поразмыслите и обратите свой благосклонный взор на это доброе дело, то для вас станет ясным, как день, что оно предоставит вам как в этой, так и в будущей жизни необходимые средства к культуре и прогрессу. В недалёком будущем вы будете иметь в этом несомненные доказательства... Если мы развернём страницы истории, то мы прочтём имена лиц, служителей нации, за упокой душ которых возносятся Богу молитвы». Тоже самое, говорит составитель воззвания, ожидает тех, кто посвятит себя служению нации, и память этих лиц будет увековечена и потомством.

Переходя, затем, к самому уставу Красноярского Попечительства о бедных мусульманах, каковой устав заключает в себе 29 страниц „in octavo», мы усматриваем следующие неправильности и неточности.

На странице 1 – устава на русском языке § 1 изложен таким образом:

„Красноярское Попечительство о просвещении бедных мусульман имеет целью доставление средств к улучшению нравственного и материального состояния бедным мусульманам в г. Красном Яру́ и ближайших к нему мусульманских селениях. „Тот-же § 1 в уставе, отпечатанном на татарском языке, изложен следующим образом в буквальном на русский язык переводе.

Цель Красноярского общества о попечении бедных мусульман: 7) укрепить (буквально раздуть) дух ислама в мусульманах в Красном Яре и ближайших к нему мусульманских селениях проживающих, 2) воспитывать детей мужского и женского полов в духе ислама (буквально мусульманским воспитанием) и направлять их на путь человечности, 3) оказывать всевозможную помощь бедным мусульманам, дабы улучшить их положение и жизненные условия.

Таким образом мы видим, что цели и задачи названного общества, согласно § 1 устава на татарском языке, 1) шире целей, указанных в уставе на русском языке и 2) сводятся главным образом к укреплению ислама в мусульманах, проживающих как в Красном Яре, так и его окрестностях.

Не лишним при этом считаю добавить, что район деятельности Красноярского общества точно не определён, вследствие чего, на законных вполне основаниях, предоставляется названному обществу полная свобода и возможность распространять свою деятельность и на киргиз Приморских Округов, к Красному Яру прилегающих.

В § 2 устава на русском языке под буквою е) говорится: Сообразно с этой целью занятия Попечительства составляют: содействие к образованию бедных мусульман, а также к улучшению внутренних и внешних условий обучающихся в мусульманских школах при мечетях. Пункт этот под цифрой седьмой в уставе на татарском языке изложен в следующей редакции: Общество даёт возможность получить бедным детям религиозное образование, определяя их в мектебы, а также имеет попечение о том, чтобы дети, обучающиеся в мечетских мектебах, получили бы честное, правильное и систематичное воспитание.

Из этого §, уже не говоря о разногласии содержания русского и татарского текстов, с определённой и несомненной очевидностью усматривается стремление Красноярского мусульманского Попечительства подчинить своему исключительному влиянию и надзору, как имеющиеся открываться в будущем, так и существующие уже мектебы при мечетях. Так как Председатель названного общества, а равно и члены его лица прогрессивного направления, то не подлежит никакому сомнению, что надзор членов названного общества за магометанскими учебными заведениями, будет иметь конечным результатом преобразование всех старометодных мектебов в Красноярском уезде и ближайших к нему Приморских Округах Букеевской Орды в новометодные, со включением в программу преподавания и предметов светского характера. В силу же полной не компетенции учебной администрации надзор за последними и воспитание мусульманского юношества будет находиться в крепких руках мусульманских партий и их различных организаций.

Переходя к § 5 устава Красноярского общества, я должен отметить отсутствие в татарской редакции упоминания о членском взносе в три рубля, установленном названным выше обществом.

В конце § 10 устава на татарском языке помещены два примечания:

1) Председатель Правления утверждается Астраханским губернатором. 2)Председатель Правления в то же время должен быть и Председателем общего собрания. Если же Правлению понадобится проверить денежную часть, или же, если в общее собрание поступит жалоба на деятельность Правления, тогда для ревизии дел Правления избирается второй Председатель, лицо, не входящее в состав общего собрания.

В § 14 устава на татарском языке говорится, что в случае равенства голосов, голос Председателя берёт перевес.

В § 19 устава на русском языке помещено следующее:

„Для ближайшего ознакомления с положением неимущих и нуждающихся в помощи Попечительства, Правление разделяет татарское население на участки и распределяет оные между членами, по взаимному между ними соглашению».

Тот же § устава на татарском языке редактирован так: Для лучшего обследования и выяснения причин, которые препятствуют получить образование детям бедных и нуждающихся мусульман, Правление разделяет мусульманское общество (в Красном Яре) и мусульман, проживающих в окрестностях, на участки, причём для каждого участка назначает особого члена из состава Правления. Такие члены, назначенные Правлением во все подразделённые участки, должны заниматься обследованием нужд бедных жителей и приходить им на помощь сообразно выясненным обстоятельствам.

Останавливаясь на содержании двух редакций изложенного выше § 19 на русском и татарском языках, должен сказать следующее:

1) Как видно из сопоставления текстов татарского и русского, перевод сделан не точно, а именно в § 19 устава на русском языке сказано, что „Правление разделяет татарское население на участки», тогда как в том же § устава на татарском языке о татарах не упомянуто ни слова, а имеется в виду мусульманское население в широком значении этого слова и надо полагать в этом числе и киргизы.

Введение же в § 19 русского устава выражения. „Правление разделяет татарское население на участки» необходимо было учредителям для того, чтобы усыпить бдительность администрации, заверив её, что учреждённое татарами мусульманское общество преследует культурные цели лишь среди татарского населения, не распространяя своей деятельности на киргизское население; но это далеко не так, как кажется на первых порах.

Кроме того, § 19 предоставляет татарам на вполне законных основаниях широкое поле „свободного» хождения в народ и агитации среди мусульманского населения.

Появление татар в Приморских округах и их стремление воспитать и воздействовать на киргизское население уже неоднократно наблюдалось учителями-киргизами.

В примечании к § 20 устава на русском языке говорится: „Сбор по книжкам производится членами Попечительства исключительно в кругу знакомых и не должен носить публичного характера".

В тексте татарского устава того же примечания и к тому же § 20 мы читаем следующее:

Сбор по книжкам производится членами Правления только в кругу знакомых и лиц, сочувственно относящихся к делам общества; в случае же надобности сборы производятся и с окрестных мусульман.

Первый параграф в отделе „общие правила» устава на татарском языке гласит, что учреждённое благотворительное общество согласно ст. 444 и 445 закона 1892 г. о благотворительных обществах находится в ведении Министерства Внутренних Дел.

В уставе на русском языке этого указания нет...

Из приведённого выше сопоставления некоторых параграфов как на русском, так и на татарском языках устава Красноярского Попечительства о просвещении бедных мусульман, мы усматриваем неточность перевода, а в некоторых случаях даже полное искажение его, в особенности в тех частях, которые касаются целей и задач названного общества.

Сделано это, конечно, не без умысла, так как русский текст устава предназначался исключительно для русских чиновников, татарский язык не изучивших; а мусульманский текст его – для распространения среди мусульманского населения Красного Яра, его уезда и ближайших к нему окрестностей, населённых мусульманами.

Поступила в продажу книга „Ответы мусульманину на его возражения против христианства«, сост. инспектором народных училищ Н. Одигитриевским. 11†357†111 стр. Малмыж. Цена 1 руб. без пересылки. С требованиями обращаться, к автору. Адрес: Гор. Малмыж, Вятской губ. Николаю Николаевичу Одигитриевскому. Выписывать можно и наложенным платежом. За пересылку 1 экз. 25 коп., в большом количестве – пересылка дешевле. В Казани продаётся: в Синодальной лавке Спасо-Преображенского монастыря и в книжном магазине Маркелова и Шаронова на Воскресенской улице.

Поименованное сочинение содержит в себе подробный разбор весьма распространённой между мусульманами книги догматико-полемического содержания, направленной против христианства, под заглавием „Шемсул-Хакикат“ (Солнце истины), из коей обычно грамотные мусульмане – и особенно муллы и шакирды – заимствуют в религиозных спорах с христианами свои возражения в опровержение истины христианского вероучения и в защиту мусульманской религии. Соответственно такому содержанию сочинение Одигитриевского „Ответы мусульманину», как дающее ответы на все возражения, какие нам, христианам, приходится чаще всего выслушивать из уст грамотных мухаммедан, может быть полезным для всякого вообще христианина апологета, при беседах с мусульманами о сравнительных достоинствах истин религий христианской и магометанской, и особенно – для священников инородческих приходов и для учителей миссионерских, братских и иных начальных школ, находящихся в местностях с инородческим населением, где пропаганда ислама настойчиво распространяется со стороны мусульман в среде христианского населения наших инородцев.