7) Низведение архиереев на низшие кафедры и посылка их на покой

Эти два отдела соединены в один, на том основании, что весьма часто, непосредственно за распоряжением синода о низведении какого-нибудь архиерея на низшую епархию, следовало и его увольнение на покой. Причиною такого явления были иногда особенные соображения св. синода, а иногда оскорбленное самолюбие низводимых архиереев; и в этом отделе, как и в предшествовавших, мы будем следовать хронологическому порядку.

В 1828 году обер-прокурор св. синода князь Мещерский получил от унтер-шихтмейстера пермских заводов Пермякова, прошение, в котором он жаловался на племянника Дионисия, священника Яковкина, за то, что последний расстроил его брак с дочерью умершего унтер-шихтмейстера Падерина, а также и на медленность в производстве дела, начатого им, Пермяковым, по этому случаю в пермской консистории. Князь Мещерский потребовал объяснения по этой жалобе от Дионисия, который отвечал обер-прокурору, что брак Пермякова с Падериною был остановлен вследствие рапорта местного благочинного, пермского кафедрального собора протоиерея Квашнина, который донес ему, что священник Яковкин не решается их венчать по причине оказавшегося между ними родства. Это обстоятельство заставило Дионисия поручить протоиерею Квашнину определить степень родства между означенными Пермяковым и Падериною. Пока это родство разбиралось Квашниным, а потом консисторией, пока консистория представила свое мнение об этом преосвященному и пока приводилась в исполнение его резолюция, он получил от Падериной и ближайших её родственников прошения, в которых они ходатайствовали дозволить ей выйти замуж за другого, а не за Пермякова. Причины, приводимые в этих прошениях, заключались в том, будто Падерина к браку с Пермяковым была принуждаема управителем Мотовилихинского завода Рыжковским, и что как она сама, так и родственники её, никогда не изъявляли своего согласия на этот брак. «Основываясь на этих прошениях, писал в заключение своего объяснения Дионисий, я приказал прекратить дело о браке Падериной с Пермяковым и позволил ей вступить в брак с другим лицом»,³³⁵ что действительно и случилось. Объяснение Дионисия показалось князю Мещерскому не только неудовлетворительным, но явно обличающим его в противозаконных действиях, а потому он в предложении своем синоду решительно обвинял преосвященного в незаконных действиях и находил, что ему тотчас-же следовало бы, по получении поколенной росписи, дать разрешение на брак, потому что из неё прямо было видно, что жених и невеста состоят между собою в 7-й степени свойства, между тем как по указу св. синода от 17-го февраля 1810 года дозволены браки в 5-й степени родства по крови. Но преосвященный, вместо того, приказал изготовить выписки из законов, в явную противность 2-го пункта своей должности, изображенной в духовном регламенте, от чего проистекла, медленность, к явной обиде просителя, который еще более мог считать себя притесненным, когда преосвященный Дионисий, после разрешения этого брака консисторией, сделал новую остановку какими-то ненужными вопросами. Последнего показания Пермякова преосвященный в отзыве своем ничем не опроверг и не оговорил. Наконец, после полугодовой проволочки, брак Пермякова расстроился и невеста его, как видно из просьбы её родственников, считая, что свадьба не может состояться за родством, вышла замуж за другого, от чего проситель, сделавший разные расходы к предстоявшему браку, действительно понес напрасные убытки.³³⁶ Вместе со своим предложением, князь Мещерский представил на рассмотрение синода просьбу Пермякова и объяснение по ней преосвященного Дионисия. На беду преосвященного, к этому делу присоединилось еще новое: о раскольниках пермской епархии, по которому была замечена синодом нетвердая его деятельность. Эти обстоятельства были причиною того, что Государь, вероятно, от самого же синода получивший сведения о бездеятельности преосвященного Дионисия, чрез митрополита Серафима приказал синоду войти в рассуждение о переводе Дионисия в низшую епархию и о назначении на его место другого архиерея, с более твердым характером, подобно тому, как «по высочайшему повелению сделан перевод в прошедшем году казанского архиепископа в Тверь».³³⁷

Но дело о низведении Дионисия на низшую кафедру вдруг приняло другой оборот, вследствие вмешательства московского митрополита Филарета, который представил синоду, что как до сего было в Москве обыкновенно несколько архиереев для частых, по особенным обстоятельствам, священнослужений и крестных ходов, и именно: в 1821 г. находилось три грузинских архиерея, ныне же остается один архиепископ Досифей, который от священнодействия в холодных соборах отказывается болезнью и, сверх того, просит увольнения в отечество, то для служб, которые исправляемы были помянутыми архиереями, полезно было бы назначить епископа Дионисия на пребывание в Москве, с производством ему, по примеру двух грузинских архиереев, по три тысячи рублей (асс.) в год. «Я приемлю смелость, докладывал князь Мещерский Государю, мысль митрополита Филарета повергнуть к стопам Вашего Императорского Величества, прежде нежели поднести формальный доклад синода о переводе епископа Дионисия, тем паче, что четырехлетний опыт открыл в нем недостаток твердости, которая нужна для управления не только пермскою, но и всякою другою епархией.

Сим всеподданнейшим донесением почитаю я долгом ускорить, дабы синод успел к следующему докладному дню приготовить доклад о епископе Дионисии в том виде, как благоугодно будет Вашему Величеству разрешить».³³⁸

Этот доклад был поднесен Государю князем Мещерским 16-го апреля 1828 года, а 18-го апреля он предложил синоду, что Государь Император, соизволяя на увольнение пермского епископа Дионисия от управления епархией, высочайше повелеть соизволил иметь ему пребывание в Москве для исправления священнослужения, с производством ему на содержание по три тысячи рублей (асс.) в год из сумм, на духовный департамент ассигнуемых.³³⁹

Мы выше видели, что преосвященный Аарон подвергся высочайшему выговору за принятие участия в церемонии и освящении при закладке англиканской церкви в Архангельске. Сверх того, до св. синода доходили на него и жалобы. Так, в 1826 году коллежский советник Назимов жаловался св. синоду, что Аарон, при возникшем у него, Назимова, несогласии с женою, вошел в разбирательство поданных ею жалоб, в которых она просила его содействия к воспрепятствованию мужу взять с собою в Петербурга её и сына, и что преосвященный своими резолюциями по тем жалобам, вовсе не относившимися к его рассмотрению и суждению, усилил семейную ссору и помрачил честь его, Назимова, обидными выражениями.³⁴⁰ Государь, как-то узнавший об этом деле, приказал, чтобы по принесенной св. синоду жалобе Назимова на распоряжение Аарона донесено было ему как об отзыве, какой получен будет по этому предмету от преосвященного, так и о заключении по нем св. синода.³⁴¹ Заключение синода по делу Назимова обвиняло Аарона; синод отменил все резолюции его по этому делу и прекратил всякое по ним действие, а рассмотрение и решение возникших между Назимовым и женою его несогласий предоставил светскому начальству; потом сделал ему строгий выговор за то, что он присвоил себе не принадлежащую ему власть и, «действуя во всех случаях без оснований и узаконенного порядка, по образу своих только собственных суждений, позволял себе употреблять в резолюциях выражения смелые и оскорбительные»,³⁴² и, в заключение, подтвердил ему «отнюдь не входить впредь в рассмотрение дел, другой власти принадлежащих, да и дела, кои принадлежат суду духовного правительства, разбирать осмотрительно, и те из них, кои требуют законного исследования, поручать консистории и ожидать, пока оные придут к нему по порядку, не вмешиваясь и в оные преждевременными предложениями, разве только побудительными, в случае медленного производства по консистории».³⁴³ Это заключение синода и объяснение Аарона были доложены Государю князем Мещерским. После решения этого дела, св. синод на Аарона, которого положение становилось все более и более затруднительным, смотрел очень неприязненно и, наконец, составил о нем следующий доклад Государю: «Из вступающих в св. синод дел открывается, что по управлению архангельской епархией возникают разные беспорядки, по коим судить можно, что тамошний епископ Аарон не оправдал избрания своего к сей должности. Многие предписания, данные синодом к направлению действий его сообразно порядку, не имели доселе должного успеха. Епископ Аарон в донесениях своих синоду сам сознает себя не в силах управлять долее помянутой епархией и потому просит переместить его в другую или уволить вовсе на покой. Синод признает нужным назначить в архангельскую епархию другого архиерея, полагая уволить епископа Аарона на покой, с дозволением ему избрать для пребывания своего монастырь и с назначением ему пенсии, на основании прежних примеров, по 2,000 рублей (асс.)».³⁴⁴

Но прежде чем члены синода приступили к окончательному заключению по этому делу, князь Мещерский довел до их сведения о безнравственных действиях полтавского епископа Георгия, с тою целью, чтобы низвести его с полтавской кафедры на архангельскую, имеющую сделаться праздною по увольнении на покой Аарона. Георгий отличался непомерным корыстолюбием, для удовлетворения которого он, между прочим, устроил при архиерейском доме свечную епархиальную лавку, отдал её на откуп, и предписал всем церквам своей епархии покупать из неё свечи.³⁴⁵ Князь Мещерский об этом поступке получил безымянный донос, а потому нужно было его проверить. С этою целью он обратился с конфиденциальным письмом к малороссийскому генерал-губернатору князю Репнину. «До сведения моего – писал князь Мещерский – доходили неоднократно слухи о злоупотреблениях, замеченных по управлению полтавской епархией, в которой якобы в пользу самого преосвященного допускаются разные противозаконные поборы с просителей. По таковым слухам решился я обратиться к вашему сиятельству, как к главному начальнику того края, с покорнейшею просьбою почтить меня своим уведомлением, не известны-ли вам, милостивейший государь, какие-либо пристрастные действия или предосудительные послабления по епархиальному управлению по Полтавской губернии, которые могли-бы подать верное понятие о правах и способностях самого начальника епархии.

Не считаю нужным присовокуплять, что переписку нашу по сему предмету желал-бы я сохранить в совершенной тайне. Ваше сиятельство, конечно, сами признаете достаточную к тому причину, как в существе самого дела, так и в необходимом уважении к лицу, облеченному высоким священным саном».³⁴⁶

Ответ князя Репнина был уклончив и нерешителен. Вот он: «Письмо, коим ваше сиятельство почтить меня изволили, принял я знаком лестного для меня доверия вашего; но, признаюсь вам, милостивейший государь, что весьма затрудняюсь исполнением требуемого вами; совесть не позволяет обвинять кого-либо без ясных и сильных доводов, а я их не имею.

Преосвященный наш несколько опрометчивого характера; распоряжения его оскорбили многих; уважение мое к его сану оградило и меня, но теперь, по милости Божией, сношения наши дружественные; с другими же он остается в прежнем положении, почему и можно полагать, что слухи о злоупотреблениях, как здесь распространившиеся, так и до вашего сиятельства достигшие, увеличены недовольными».³⁴⁷

Несмотря на такой нерешительный отзыв князя Репнина, князь Мещерский был до того уверен в корыстолюбивых действиях Георгия, что доложил о них синоду, как о предмете совершенно ему известном. «Я почел нужным – пишет он в докладе своем Государю – уведомить членов синода о дошедших до меня частных сведениях касательно корыстолюбивых действий полтавского епископа Георгия по управлению вверенной ему епархией. Хотя сведения сии, по секретному сношению моему с малороссийским военным губернатором достаточно и не подтверждаются, ибо из отзыва его видно, что к оным могли служить поводом необходительное обращение сего епископа с разными лицами и даже самим военным губернатором, который, впрочем, состоит ныне с ним, как пишет, в хороших отношениях; но, за всем тем, поскольку вышеозначенные сведения оставляют некоторое сомнение на счет действий епископа Георгия, то по важности места и звания его не могли не быть приняты мною в особенное внимание».³⁴⁸

Члены синода, выслушавшие такое предложение князя Мещерского, вошли в рассуждение и положили следующее решение по делу Георгия: «Формальным исследованием к раскрытию таковых действий не всегда можно достигнуть сей цели, поскольку к оному требуются ясные и определенные доказательства, кои при подобных случаях редко представить возможно, а между тем, может быть чрез сие потрясено должное уважение к сану епископа. Имея в виду примеры, что в случаях сомнительных действий архиереев были они иногда переводимы из одной епархии в другую, для испытания на новом месте их служения, они полагают, что мера сия могла-бы быть употреблена и в настоящем случае назначением епископа Георгия к переводу в архангельскую епархию, потому более, что самый перевод сей из епархии полтавской, которая по выгодам, предоставленным епархиальным архиереям, есть лучшая против архангельской, мог бы служить и в виде исправительной меры, в случае если бы были действительно какие-либо со стороны сего епископа недозволенные действия».³⁴⁹

Государь утвердил определение синода и, таким образом, Георгий из Полтавы переведен был в Архангельск, на место уволенного на покой Аарона.

О нравственном характере Амвросия и об образе его управления мы уже упоминали не раз; а потому здесь прямо приступим к описанию тех двух обстоятельств, которые послужили поводом к низведению его на низшую кафедру. Первое из этих обстоятельств было то, что Амвросий, без всякого суда и следствия, по одним своим резолюциям, подверг разным наказаниям 13 диаконов, большая часть которых была лишена мест и права священнослужение. Такое самоуправство возбудило протест со стороны обиженных Амвросием и по рассмотрении дошедших от них до св. синода жалоб, приказано было преосвященному отменить свои распоряжения касательно этих диаконов, что им хотя и было исполнено, но с неуместными возражениями. К этому обстоятельству присоединилось еще и другое. В городе Балахне огласили святым одного монаха, по имени Пафнутия, умершего слишком за двести лет тому назад. Стали рассказывать, особенно женщины, о разных чудесах, будто бы бывающих на его могиле. Амвросий, основываясь на этих россказнях, без всякого сношения с синодом, как бы канонизовал Пафнутия и приказал построить над его гробом церковь. Между тем, обследование и исторические соображения открыли, что на том месте, где построена церковь, никогда не было похоронено никакого иеромонаха Пафнутия. Синод после этого уже не мог быть снисходителен к Амвросию, и вот состоялось определение о переводе его в низшую по степени епархию. «Поскольку преосвященный епископ нижегородский, имея в виду, как теперь доносит, невыгодные о некоторых из диаконов сведения, не представил их в свое время св. синоду и тем самым вовлек оный, по мнению его, в несправедливое о них заключение; когда же, по таковому представлению его, получил указ из оного, несогласный с его распоряжениями, в противность чина архиерейской присяги и 7-го пункта именного высочайшего указа 1802 г. сентября 8-го дня, дозволил себе возражать против оного с дерзновенными выражениями, то за таковые его действия хотя-бы и следовало подвергнуть его ответственности, тем же чином архиерейской присяги положенной, но, по уважению к прежней хорошей и немаловременной его службе, переместить его ныне в другую, третьего класса низшей степени епархию, со строжайшим, впрочем, подтверждением, что впредь за подобный беспорядок и неповиновение указным предписаниям высшей власти подвергнется строгому по законам суждению».³⁵⁰

Нечаев, исправлявший за князя Мещерского должность обер-прокурора св. синода, в докладе своем Государю написал об Амвросии, что в действиях его замечено много произвола и неосновательности и потому он находит неловким оставить его в той епархии, где немалое число его распоряжений не только не было одобрено синодом, но даже совсем отменено, как несогласные со строгим законным порядком. «Почему – продолжает Нечаев – лучшею в сем случае мерою представляется перевод сего архиерея в иную епархию; а чтобы перевод таковой послужил вместе и вразумлением ему действовать впредь осмотрительнее, конечно, небесполезно сделать оный с некоторым понижением.

Из другой записки, при сем же докладе прилагаемой, об оглашении за святого умершего монаха Пафнутия, Ваше Императорское Величество изволите усмотреть новую причину к перемещению епископа Амвросия, которого самомнение, не терпящее возражений, и самоуправство, уклоняющееся от строгой подчиненности законному порядку, должны быть приведены в теснейшие границы».³⁵¹

Доклад синода о низведении Амвросия возвратился от Государя с следующею резолюцией: «Перевести; быв в Нижнем, Я сам заметил, что он не охотник исполнять волю начальства; его надо иметь под строгим надзором».³⁵²

Синод предположил низвести Амвросия на пензенскую кафедру, которую занимал в то время епископ Иоанн, и это предположение было удостоено 19-го января 1835 года высочайшего утверждения.³⁵³ Таким образом, Амвросий был переведен в Пензу, а Иоанн в Нижний Новгород. В указе о перемещении Амвросия на новую епископию не только выставлены были те незаконные его действия, за которые он подвергся понижению, но «и в сообразность, как выражается синод, высочайшей воле Государя Императора, для ближайшего надзора за действиями епископа Амвросия по управлению вновь вверенною ему епархией, сверх общих положений, по коим решения и распоряжения епархиальным архиереев подлежат ревизии или утверждению св. синода»,³⁵⁴ постановлены были новые правила для епархиального управления Амвросия. Эти правила, довольно сильно ограничивавшие его деятельность и стеснявшие его произвол, были следующие: «а) в судных и следственных делах, во всяком случае, когда епископ Амвросий не будет согласен с мнением консистории, или только с большинством голосов в ней, то, не отменяя и не изменяя такового мнения, он обязан представлять его со своим заключением на предварительное рассмотрение св. синода; б) если епископ Амвросий признает нужным уволить или удалить от должности кого-либо из присутствующих консистории, то на это, с изъяснением уважительных причин, должен испрашивать разрешения от св. синода, представляя вместе на предполагаемую вакансию двоих кандидатов, с подробными списками о их службе; в) сверх того, предоставить г. синодальному обер-прокурору подтвердить секретарю пензенской консистории, чтобы он во всяком случае, когда в нынешнем епархиальном управлении усмотрено будет отступление или несообразность с правилами церкви и законными постановлениями, тотчас о том доносил обер-прокурору, не останавливая, впрочем, исполнения по решениям и распоряжениям епархиального начальства».³⁵⁵

В числе кандидатов на оренбургскую кафедру был представлен, вместе с двумя архимандритами Нилом и Феодотием, и епископ вятский Иоанникий. Так как это сопоставление могло показаться странным и броситься в глаза Государю, то князь Мещерский объяснил причины этого явления в следующей докладной записке: «Поднося при сем доклад св. синода об избранных на вакансию оренбургской архиерейской кафедры кандидатах, долгом почитаю представить Вашему Императорскому Величеству предварительное объяснение о причине, почему в число их внесен, совокупно с двумя архимандритами, епископ вятский Иоанникий занимающий ныне кафедру хотя также третьеклассной епархии, но старшей против оренбургской. Побуждением к сему назначению были особенные обстоятельства вятской епархии и учрежденных в ней миссий, по которым, при всей благонамеренности нынешнего начальника, остается еще желать в занимающем сие место особенной твердости и личной настоятельности в надзоре управления. В сей епархии замечено не всегда просвещенное и усердное, и не всегда бескорыстное действование приходского духовенства относительно неутвержденных в вере черемис и вотяков; донесения об успехах миссий оказываются не во всех частях верными, а со стороны епископа Иоанникия неполная мера силы характера, каковая в преимущественной степени требуется в подобных обстоятельствах, чтобы ближайшим и точнейшим образом открыть положение дел и людей и дать тем и другим решительное направление к лучшему. Напротив того, оренбургская епархия, малочисленная и по населению военному зависящая наиболее от особенного поставленного над ним начальства, не представляет таких трудностей в своем управлении, почему и можно надеяться, что епископ Иоанникий, приобретший уже и некоторую опытность в епархиальном управлении, будет здесь существеннее полезен, ежели Вашему Величеству благоугодно будет назначить его на сию кафедру.

Члены св. синода, препоручая мне всеподданнейше доложить о таковом их предположении, изъявляли мнение, что было бы по обстоятельствам обеих епархий полезнейшею мерою, если бы поступил на оренбургскую кафедру сей первый кандидат – епископ Иоанникий, с сохранением настоящей своей степени (ибо понижения не заслуживает), как о том упомянуто и в синодском докладе, а в вятскую епархию был определен другой начальник, с качествами, наиболее для дел её нужными.

Исполняя сие поручение, относительно прочих кандидатов, архимандритов Феодотия и Нила (которые находятся теперь здесь на чреде священнослужения), осмеливаюсь присовокупить, что члены синода разумеют их равно способными к занятию архиерейских вакансий; но по моему наблюдению третий кандидат, архимандрит Нил, хотя и моложе другого, по едва-ли не будет надежнее для епархиального управления».³⁵⁶

Государь согласился с мнением обер-прокурора св. синода; Иоанникий был переведен в Уфу, а на его место назначили Нила.³⁵⁷

Преосвященный Феофил любил кутежи, в которых принимал участие екатеринославский вице-губернатор. Эти пиршества иногда оканчивались ссорою между ними. Сверх того, почти достоверно было известно и то, что Феофил брал взятки при посредстве своего письмоводителя Жуковского. Бенкендорф, извещенный о таких поступках преосвященного, представил о нем Государю Императору следующую записку: «Архиепископ Феофил имеет несчастную привычку употреблять большое количество горячительных напитков, даже до непристойности. Говорят, что он причастен и лихоимству. Для сбора употребляет келейника, который по представлению его получил чин и несправедливо представлен к ордену, якобы за спасение утопавших, коих вытащили из воды сторонние люди».³⁵⁸

Записка Бенкендорфа была передана по приказанию Императора Николая князю Мещерскому, который, чтобы удостовериться в фактах, в ней изложенных, вошел в переписку с екатеринославским губернатором Свечиным и статским советником Мизко. Собранные этим путем сведения князь Мещерский изложил в своем докладе Государю, в котором, между прочим, писал следующее: «Как и до меня доходили несколько подобные, хотя, впрочем, и, весьма неопределенные слухи, то по важности лица и предмета почел я нужным секретно отнестись к екатеринославскому гражданскому губернатору Свечину и начальнику екатеринославского комитета Израильских христиан, статскому советнику Мизко, особенно известному мне издавна по его доброй нравственности, чтоб они без огласки и формальных изыскании разведали под рукою о сущности дела. Отношения мои обращены к сим лицам к каждому порознь, дабы иметь сведения из двух источников и сличить их. Ныне получены отзывы: 1) от губернатора Свечина, что он подтверждает дошедшие сюда сведения, выше изложенные; описывает поведение находящегося при архиепископе чиновника 14 класса Жуковского касательно непозволительного вымогательства денег у просителей и упоминает о неправильном представлении его к награде орденом. Он присовокупил, что смелые действия Жуковского рождают сомнение и на счет самого архиепископа.

Ко мне действительно поступило от екатеринославского архиепископа представление о награде Жуковского за приведение в порядок запущенных по консистории дел, коих показано 128. 2) От статского советника Мизко, что местная молва действительно описывает происшествие между вице-губернатором и архиепископом, сомнения тамошней публики о нетрезвости последнего, причины сих сомнений и невыгодное общее мнение о келейнике Жуковском. Мизко присовокупил утвердительно, что архиепископ вообще не пользуется любовью и доверенностью своей паствы.

Прежде сего в подобных случаях, касавшихся архиереев, обыкновенно с высочайшего дозволения сообщаемо было чрез митрополита под рукою, чтобы просили увольнения от епархии, для успокоения в одном из монастырей, в коем пожелают».

Государь на докладе князя Мещерского написал: «Велеть просить увольнения; о Жуковском взять меры, чтобы приведен был к порядку, взяв на то меры по вашему усмотрению».³⁵⁹

После всего этого, Феофил не замедлил прислать в синод просьбу о своем увольнении по слабости здоровья от управления вверенной ему епархией, и синод разрешил ему отбыть на покой.

Выше было сказано о действиях преосвященного Елпидифора, за которые он получил от св. синода строгий выговор, вскоре сделавшийся известным всей епархии. Вследствие этого выговора, положение преосвященного в Подольске стало весьма неловким и щекотливым, особенно же после того, когда он, по указу синода, должен был собранною его свитою, во время поездки по епархии, деньги обратить в подольское попечительство о бедных духовного звания. Около этого времени упразднилась архиерейская кафедра в Петрозаводске и по этому случаю произошло перемещение архиереев, которым воспользовался синод для наказания Елпидифора. В Петрозаводск перевели пермского преосвященного Аркадия, которому было также неловко оставаться в Перми, после так называемой архаровской истории.³⁶⁰ На место Аркадия в Пермь переместили вятского епископа Неофита, а на его место Елпидифора.

Выговор, довольно жесткий, сделанный Иннокентию синодом, по жалобе на него воспитанника екатеринославской семинарии Ивана Федорова,³⁶¹ так оскорбил самолюбие преосвященного, что он немедленно по получении этого выговора прислал в синод прошение об увольнении его на покой по слабости здоровья, на что и последовало согласие синода.