Часть 2. 1917–1922 гг

Открытие Собора состоялось 15 августа 1917 года.

В Успенском Соборе митрополитом Владимиром была отслужена Божественная литургия. В храме Христа Спасителя, где должны были проходить пленарные заседания, Божественную литургию служил митрополит Тихон. К концу литургии на Красную площадь прибыли крестные ходы из 255 московских храмов. 16 августа в храме Христа-Спасителя после литургии, отслуженной митрополитом Тихоном, началось первое заседание Собора. Наряду с решением очень многих чисто церковных вопросов Собору предстояло обдумать свою позицию и относительно тех общественно-политических событий, которые произошли в России.

Прежде всего, Собор осознавал то, что он сейчас является, может быть, самым авторитетным органом власти, пусть власти церковной, но власти в безвластной России. Активность православных христиан в процессе выборов членов Собора давала некоторые надежды на то, что мнение Собора будет учтено многими православными людьми, которые составляли, в частности, русскую армию, которые обеспечивали работу русской промышленности, сельского хозяйства. Несмотря на то, что после избрания выборных соборных органов началась активная работа в комиссиях по церковным вопросам, очень скоро Собору пришлось выпустить ряд документов, касающихся общественно-политической ситуации в стране.

24 августа 1917 года появилось обращение Собора ко всему русскому православному народу и обращение к армии и флоту. Речь шла о том, чтобы пробудить в народе чувство ответственности за судьбу страны, напомнить ему о долге перед государством и перед Богом.

1 сентября было принято постановление Собора по поводу угрожавшей стране братоубийственной войны. Поводом для этого постановления послужили события конца августа, когда со стороны главнокомандующего вооруженными силами России генерала Корнилова была предпринята попытка сместить правительство Керенского. Впрочем, Керенский и сам чувствовал, что власть уходит у него из рук. Страна была в совершенно нелепом положении. Смертная казнь была отменена не только в тылу, но и на фронте, а это позволяло огромному количеству распропагандированных большевиками солдат бежать с фронта, сметая все на своем пути, и их никак нельзя было остановить.

Лавр Георгиевич Корнилов, который является одной из героических личностей нашей истории XX века, прекрасно отдавал себе отчет в том, что надвигается на страну, если фронт рухнет, какая внутренняя смута может начаться, и требовал от правительства жестких мер. Он добился восстановления смертной казни на фронте и, кроме того, требовал от правительства действенных мер борьбы против большевиков и Петроградского совета, который был главным источником нестабильности в стране, координирующим центром для разрушительных акций политических экстремистов. Но Керенский вел двойственную политику и обещал генералу Корнилову поддержку, если он введет войска в Петроград и покончит с большевиками (большевики тогда уже были формально запрещены, но реально Временное правительство не имело никакой возможности их деятельность ликвидировать, они переместились из дворца Кшесинской в Смольный и из Смольного наносили удары в спину воюющей армии). Поверив готовности Керенского поддержать радикальные меры борьбы с большевиками, Корнилов двинул некоторые войска на Петроград. И в этот момент Керенский, почувствовав, что большевики смогли себя в Петрограде мобилизовать, объявляет Корнилова мятежником и арестовывает его вместе с группой поддержавших его генералов (Деникин, Романовский, Марков и другие). Тем самым, одни из лучших наших боевых генералов были выведены из руководства армии. Последняя реальная попытка спасти страну от катастрофы, к сожалению, не была реализована. Тогда впервые ощутили, что гражданская война может принять уже не внутрипетроградский, а общероссийский характер. Появляется постановление Собора.

Кстати сказать, большая часть членов Собора, я имею в виду тех членов Собора, которые были связаны с деятельностью политических партий, сочувствовала генералу Корнилову, понимая, что в нем – единственная надежда страны на спасение. Однако, постановление призывало, конечно же, к умиротворению. Вот несколько фрагментов из него.

Верная своим священным заветам, Церковь Православная не принимает участия в борьбе политических партий, и, однако, ныне, как во дни священномученика патриарха Ермогена, она не может оставаться равнодушной зрительницей распада и гибели Родины. Собор свидетельствует, что упавший воинский дух русской армии может быть восстановлен не прельщением вещественными благами, а только верой Христовой, которая побуждает к бескорыстным подвигам. Собор указывает, что непременным для того условием должно служить отрешение от односторонних точек зрения классов и партий. Власть должна быть не партийной, а всенародной. А народно русской может быть только власть, просвещенная верой Христовой.

Но тогда, конечно, такой власти уже не было, и только, пожалуй, Карташев был единственным человеком в правительстве, который, всячески стараясь помочь работе Собора, пытался повлиять на то, чтобы Церковь смогла занять активную позицию в событиях, происходивших в России. Состав Временного правительства осенью 1917 года был, действительно, весьма неприглядным. Оно состояло из социалистов, которые представляли собой третьеразрядных интеллигентов, по существу не имевших ни опыта государственного управления, ни воли к доведению войны до победного конца. Все члены Временного правительства, за исключением Карташева и военного министра генерала Верховского, входили в масонские ложи. Масонские ложи тогда – уже не только религиозные сообщества, но и хорошо законспирированные политические организации с определенной программой, которая тоже оказалась нереализованной. Вот такое было правительство. Конечно, говорить о его просвещении верой Христовой не приходится. Но и это мало что может объяснить в политике правительства, потому что реальной властью оно уже не располагало.

Отметим, что Временное правительство состояло большей частью из масонов, но евреев там не было ни одного, а свергли масонское Временное правительство как раз большевики, еврейский элемент среди которых был очень велик, но среди которых масонов практически не было. После того, как выступление Корнилова не удалось, после того, как была провозглашена Временным правительством, вопреки всем законам, республика в России, стало ясно, что страна летит в пропасть. Собору нужно было в этой ситуации очень четко постараться в первую очередь определить, какие вопросы нужно решать в эти остающиеся, может быть, недели, месяцы нормальной работы. И, конечно, таковыми вопросами должны были стать вопросы о Высшем Церковном Управлении, о создании новых органов высшей церковной власти, которые могли бы при любом развитии событий государственной жизни позволить Церкви независимо от государства, на основе церковных канонов, церковной традиции, осуществлять самоуправление.

Уже в октябре 1917 года, за две недели до Октябрьского переворота, Собор выпустил послание, в котором по-прежнему призывал всех русских людей, ожидая созыва Учредительного собрания, не предпринимать никаких попыток захвата власти. Но тщетным был этот призыв. В процессе работы Собора, буквально в первый месяц, было поставлено три важных вопроса, которые были камнем преткновения в отношениях Временного правительства и Церкви.

На Соборе было заявлено о недопустимости правительственного законопроекта о превращении Закона Божия в необязательный предмет в школах, о нежелательности оставить четырнадцатилетний возраст как возраст, дающий право на самостоятельный выбор вероисповедания (4-е положение Закона о свободе совести). И далее настаивали на отмене закона о переходе Церковно-приходских школ в ведение Министерства народного просвещения. 11 октября 1917 года при содействии Карташева состоялась встреча представителей Собора во главе с архиепископом Тамбовским Кириллом (Смирновым), будущим митрополитом, с председателем правительства Керенским.

Обратим внимание на эту деталь: Временное правительство – «на последнем издыхании», а Собору кажется, что эти вопросы можно еще решить. Керенский обещал частично пересмотреть закон о необязательности преподавания Закона Божия в школах, обещал отменить пункт 4-й закона о свободе совести, то есть увеличить возраст выбора вероисповедания до 21 года (возраст совершеннолетия в России), но отказался пересмотреть закон о переходе церковно-приходских школ в ведение Министерства просвещения. На Соборе такая недостаточная уступчивость Керенского вызвала критику. Пройдет всего лишь месяц, и к власти придет правительство, с которым не то что переговоров никаких невозможно будет вести, а которое просто поставит своей задачей физическое искоренение Церкви.

Были сформулированы важнейшие, касающиеся Высшего Церковного Управления, вопросы первой сессии Собора, которая должна была завершиться в декабре. Главная тема заседания первой сессии Собора – это вопрос о восстановлении патриаршества и избрание Патриарха. Нужно было разработать определение о его правах и обязанностях, чтобы он мог сразу же на основе соборного решения действовать в Церкви. Кроме того, предполагалось выработать определение о соборных органах высшей церковной власти, которые будут в перерывах между Поместными Соборами помогать Патриарху в управлении Церковью. Очень легко было предположить, что вторая сессия Собора может быть сорвана, поэтому нужно было максимально разработать вопрос о Высшем Церковном Управлении и избрать не только Патриарха, но и членов новых соборных органов власти. И, наконец, на этой же сессии было решено принять определение, которое прояснило бы правовое положение Церкви в Российском государстве при любых возможных перспективах развития государственности в России. Кто бы ни пришел к власти, Церковь должна была четко – для всех возможных режимов – декларировать свою позицию по отношению к государству. Но первым был вопрос о восстановлении патриаршества.

Предварительная работа по подготовке постановления Собора о восстановлении патриаршества велась в соответствующем отделе в Высшем Церковном Управлении, и 11 октября 1917 года епископ Астраханский Митрофан (Краснопольский), будущий мученик (он погибнет в 1919 году), выступил с докладом. В процессе обсуждения этого вопроса 32 члена отдела высказали свое особое мнение, которое сводилось к тому, что патриаршество в Русской Церкви восстанавливать нецелесообразно. И вот это было характерно. К началу работы Собора немало было среди его членов людей, которые усомнились в целесообразности восстановления патриаршества. Среди членов отдела, которые свое мнение зафиксировали, были и такие действительно авторитетные профессора Духовных Академий, как профессор Бриллиантов, и будущие обновленцы, например, профессора Духовных Академий Титлинов и Завитневич.

Что касается отдела, то резюме доклада звучало следующим образом (мнение большинства членов отдела):

Принимая как исходное положение в дальнейших своих работах восстановление сана Патриарха, присвояемое первому среди равных епископу, возглавляющему управление церковными делами Российской Православной Церкви, вместе с органами этого управления, подотчетного Церковному Поместному Собору, отдел переходит к рассмотрению законопроекта о Высшем Церковном Управлении.

Большинство членов отдела предлагало восстановить сан Патриарха, присвоить его первому среди равных епископу, который должен возглавлять управление церковными делами и сделать его, то есть Патриарха, вместе с органами Высшего Церковного Управления, подотчетным Поместному Собору. Эта точка зрения и получила поддержку у большинства членов Собора.

После оглашения доклада отдела должны были наступить прения. Совершенно очевидно, что аргументация сторонников восстановления патриаршества была более сильной, чем противников. Очень различен был и уровень двух сторон в споре о патриаршестве.

Действительно, позиция противников патриаршества поражает своей примитивностью, и, что самое важное, секуляризованностью. Мы не находим среди противников восстановления патриаршества крупных богословов, крупных церковных деятелей. Но зато среди них есть некоторые будущие обновленцы. Вот несколько их классических аргументов. Протоиерей Цветков указывал на то, что патриаршество не соответствует апостольскому идеалу, что Патриархов не было первоначально в Церкви. Действительно, титул Патриарха появляется лишь в IV веке, но речь-то шла не о титуле как таковом, а о том, что в каждой церковной иерархии должен быть Первоиерарх. Были Первоиерархи в апостольской Церкви: апостолы, епископы своих Церквей. Но особенно интересен следующий момент: попытка противопоставить апостольский период Церкви последующему периоду истории. Это характерный метод протестантов: апостольская Церковь-подлинная, а дальше Церковь, вроде бы, уже и не Церковь, а сборище людей, которые свои частные богословские мнения выдают за истину.

Пространным было выступление профессора Титлинова, будущего активного обновленца. Аргументация его была очень характерна для противников патриаршества и возымела очень большую популярность у обновленцев. Он стал говорить, что патриаршество в Церкви, действительно, было, но в истории себя не оправдало, что на самом-то деле сторонники восстановления патриаршества представляют собой церковных монархистов. Идея патриаршества – это рецидив монархического сознания на Соборе. Он указывал на то, что Церковь изначально имела дело с монархическим государством и переняла у монархического государства его устройство. Государственная общественная жизнь изменяется, и теперь мы видим победу во многих передовых странах мира начал конституционных, правовых, демократических, республиканских. Церкви подобает не восстанавливать архаичную форму устройства церковного, монархическую, а создать нечто такое, что соответствовало бы современным течениям общественной жизни. Какая-то синодальная форма, республиканская. Что это такое на самом деле? На самом деле, за этой позицией стоит очень определенное экклезиологическое сознание, убеждение в том, что Церковь сводима к истории, что понять развитие Церкви можно исключительно из земной человеческой истории, что Церковь – это такой же общественный институт, как многие другие, и должна развиваться именно по этим общеисторическим общественным законам. Мистическая природа Церкви, то, что церковная иерархия основана была Христом и Христом возглавляется, это все уже забыто. Такая позиция у обновленцев потом приняла уже самую крайнюю форму: в России побеждает коммунистическая идеология, значит, нужно и Церкви принимать эти идеи в свой арсенал, что и будет у нас потом самым беззастенчивым образом делаться обновленцами. Церковь растворяется в общественной жизни. Была и более примитивная аргументация, как, например, правоведа князя Чагодаева, который говорил о том, что Патриарх один будет думать, а Синод, состоящий из нескольких иерархов, будет думать несколькими головами.

Необходимо отметить, что, хотя первоначально на Соборе было немало противников восстановления патриаршества, по мере того, как шли дебаты, шли обсуждения этой темы за пределами заседаний, число противников патриаршества редело. И, конечно, большую роль здесь сыграл архиепископ Антоний (Храповицкий), который всю силу своего личного обаяния, всю силу своего интеллекта употребил на то, чтобы доказать необходимость восстановления патриаршества.

А кто выступал за восстановление патриаршества? Каковы были их аргументы? Даже перечень некоторых ораторов показывает, насколько это была богословски и общественно-церковно более солидная партия. Начнем с доклада архиепископа Антония (Храповицкого). Его сплошь и рядом обвиняли в том, что, будучи инициатором восстановления патриаршества, он ведет себя традиционно, как крайне правый монархист. В основу своего доклада он положил несколько очень интересных тезисов. В частности, он указал на то, что Русская Церковь всегда возглавлялась Первоиерархом, сначала Константинопольским Патриархом, потом митрополитом Московским, затем Патриархом Московским, и лишь последние два века, и именно под давлением монархов, Церковь была обезглавлена, лишена Патриарха. Поэтому, с его точки зрения, восстановление патриаршества будет не рецидивом монархического сознания, а, наоборот, позволит в дальнейшем предотвратить вмешательство государства, в том числе, может быть, и монархии, если таковая форма государственного устройства утвердится в России, в церковные дела. Он указывал на то, что восстановление патриаршества будет началом возрождения многих традиционных устоев православной церковной жизни в богословии, в канонике и во многих других аспектах. Очень интересный доклад представил архиепископ Иларион (Троицкий), будущий мученик. Важно, что в работе Собора участвовало много будущих мучеников, и это придает каждому их слову особое значение. Люди, которые смогли засвидетельствовать свою веру кровью, богословствовали намного серьезнее, чем те, которые потом от Церкви отказались. Они не только словами богословствовали, но и всей своей жизнью. Архиепископ Иларион был авторитетный экклезиолог. Он очень аргументированно показал, как патриаршество, в лице первоиераршества, в лице епископской иерархии, выступило в Церкви, как сама собой разумеющаяся реалия, что там, где разрушается принцип иерархии, а значит, и первоиераршества, разрушается церковная жизнь.

Разумеется, такой канонист, как профессор Фиолетов, просто элементарно показал, ссылаясь на 34-е Апостольское правило, 9-е правило Антиохийского Собора, что каноны древнейшие предполагают патриаршество.

Очень интересно выступил единоверческий протоиерей Шлеев. Он четко показал, что попытка дискредитировать патриаршество, обвиняя его, например, в том, что оно стало инициатором старообрядческого раскола, неверна, и показал, что именно вмешательство государства в момент, когда Патриарха Никона уже не было у власти, и сделало неизбежным раскол.

Князь Евгений Трубецкой, специалист в области философии права, известный философ и общественный деятель, показал в своем прекрасном докладе, что начала соборности и патриаршество друг другу не противоречат, они всегда взаимодополняли друг друга.

Очень актуально прозвучал доклад товарища министра исповеданий Котляревского, который был представителем государства. Он показал, как важно восстановить патриаршество именно сейчас, когда государство слабо и когда уже нужно подумать о том, как бы создать противовес в дальнейшем государственной бюрократии. Так исторически и было, патриаршество никогда не было оплотом реакционности.

Содержательным был сводный доклад тогда еще мирянина Сергея Николаевича Булгакова, специально написанный на эту тему и обосновывающий патриаршество.

В результате этих прений на заседании Собора 28 октября 1917 года вопрос о патриаршестве был разрешен и разрешен положительно. На этом заседании было принято определение, коротенькое определение, состоящее всего из четырех пунктов. Определение по общим положениям о высшем управлении Православной Российской Церкви. Обратите внимание: на пленарном заседании это определение было принято 28 октября, а в собрании определений оно стоит под датой 4 ноября 1917 года. Почему? Потому что силу соборного акта принимало любое соборное решение после утверждения его епископским совещанием, и вот, епископское совещание подтвердило его 4 ноября 1917 года.

1) В Православной Российской Церкви высшая власть законодательная, административная, судебная и контролирующая принадлежит Поместному Собору, периодически в определенные сроки созываемому, в составе епископов, клириков и мирян.

Итак, Собор восстанавливал практику регулярных созывов Поместных Соборов, состоящих не из одних архиереев, а из всех категорий церковного народа.

2) Восстановляется патриаршество, и управление церковное возглавляется Патриархом.

Это очень показательно. Собор одновременно восстанавливает и патриаршеское, и соборное начало в Церкви, восстанавливая естественную каноническую структуру в Церкви, веками существовавшую, и, тем самым, Собор снимает эти поверхностные рассуждения об опасности какого-то церковного монархизма. Церковь не знает таких секулярных категорий. В Церкви есть два начала – иерархическое и соборное, друг друга восполняющие.

3) Патриарх является первым между равными ему епископами.

Это было очень важно. В чем заключается одна из главных проблем папства, которая обусловливает, в частности, и то, что в католической среде появился догмат о папской непогрешимости? Только в том, что там папа оказывается некоей четвертой степенью священства. Здесь же проводится традиционный православный принцип: первый среди равных. А это что означает? Это означает, что Патриарх – это епархиальный архиерей, у которого есть своя епархия, которому Собор делегирует особые права, очень незначительные в каноническом плане и очень ко многому его обязывающие в плане нравственном. Но Патриарх – это не четвертая степень священства, это именно архиерей.

4) Патриарх вместе с органами церковного управления подотчетен Собору.

Так было восстановлено после двухвекового перерыва и соборное, и патриаршее начало.

Дни для России трагические. К этому времени в Петрограде власть уже была захвачена большевиками. Захват власти в Петрограде был осуществлен очень быстро, легко и организованно. В ночь на 25 октября офицеры выходили из ресторана на» углу Невского проспекта и Малой Морской и с удивлением спрашивали, куда это бегут люди. А люди бежали брать Зимний. Страшно было то, что Временное правительство не смогло даже незначительные силы подтянуть в город. И казачьи части, на которые полагалось более всего Временное правительство, заняли позицию нейтралитета, и Зимний Дворец защищали только юнкера и печально известный женский батальон.

Никаких величественных сцен штурма Зимнего не было. Жертв было очень мало. Юнкера, эти 19–20-летние необстрелянные мальчики, просто боялись стрелять в толпу, которая заполонила площадь, тем более, что по Дворцу было сделано несколько выстрелов из орудий. Они просто боялись стрелять и не стреляли, поэтому жертв было так ничтожно мало: несколько убитых и несколько раненых. Но, конечно, там был и грабеж, хотя большевики, нужно им отдать должное, пытались грабеж предотвратить.

За несколько часов до штурма отряд красногвардейцев был пропущен комендантом Зимнего Дворца внутрь. Все понимали, что Дворец обречен, и комендант Зимнего Дворца, чтобы предотвратить погром, пропустил красногвардейцев внутрь, но были и избиения юнкеров, и насилие над женщинами из батальона. Временное правительство было отправлено в Петропавловскую крепость, никто из его членов тогда не был убит. Керенский бежал, конечно, не в женском платье, это все вымыслы, он бежал туда, куда можно было ему бежать, в Гатчину, где были части генерала Краснова, которые могли быть еще использованы. И вместе с ними двинулся через несколько дней на Петроград, но неудачно.

В Москве ситуация была другой. В Москве удалось организовать какое-то сопротивление большевикам, и там шли уличные бои как раз в те самые дни, когда обсуждался вопрос о восстановлении патриаршества. В Москве впервые люди увидели, что такое гражданская война, когда большевики стали обстреливать из орудий Кремль. В Москве увидели нутро революционного народа впервые, потому что даже тех юнкеров, которые сдавались, нередко зверским образом убивали революционные массы. Собор в этой ситуации лишь обращался с призывами прекратить междоусобную брань. Когда сопротивление сторонников Временного правительства в Москве было подавлено, Собор предложил отпевать всех погибших, независимо от того, кто на чьей стороне сражался. Это была попытка какого-то умиротворения, но потом выяснилось, конечно, что все это было тщетно.

К большевикам в это время в России было несерьезное отношение: для одних это были просто авантюристы, проходимцы, которые случайно захватили власть, которые, в общем, через несколько недель, в крайнем случае, месяцев, должны сгинуть. Другие же считали, что, просто, большевики воспользовались усталостью народа, что народ придет в чувство очень быстро и большевиков перестанет поддерживать. Очень немногие понимали, какая опасность нависла над страной. На Соборе сознавали лишь одно – нужно как можно скорее в этой ситуации полной анархии принять решения, которые бы сформировали структуру Высшего Церковного Управления, чтобы Церковь ни от кого не зависела, чтобы могла самоуправляться. Поэтому, хотя определения еще не были утверждены на епископском совещании, уже 30 октября 1917 года было принято решение о немедленном избрании Патриарха. 31 октября 1917 года – день очень характерный: в Царском Селе от рук большевиков гибнет первый священномученик – протоиерей Иоанн, и в этот же день служится молебен и происходит голосование по кандидатам в Патриархи.

Система избрания Патриарха была разработана очень разумно, очень канонично, и нужно сказать, что у нас, практически, не было таких прецедентов в истории, чтобы Патриарха избрали таким образом. Предполагалось, что на Соборе будут выдвинуты кандидаты в Патриархи в неограниченном количестве, а затем начнется голосование по их кандидатурам. И голосование будет проводиться таким образом, чтобы из всех кандидатов осталось трое. Но не просто трое, которые набрали больше других голосов. По кандидатам идет голосование. Тот кандидат, который получает больше половины голосов, снимается с выборов. Вторая подача голосов – по оставшимся кандидатам – до тех пор, пока не выяснится, за кого из оставшихся кандидатов ратует большая часть Собора. Когда такой второй кандидат выявляется, его кандидатуру снимают. И третий раз голосуют, чтобы выделить третьего кандидата, которого поддерживает больше половины членов Собора.

Почему такая многоступенчатая система? Чтобы выделить трех наиболее авторитетных кандидатов в Патриархи. Итак, 30 октября выдвинули кандидатов. Оказалось их очень много, больше 30-ти человек. При первой подаче записок (шло простое выдвижение кандидатур) сразу 101 записка имела в виду архиепископа Антония (Храповицкого), он был безусловным лидером. За ним следовали: архиепископ Тамбовский Кирилл (Смирнов) – 27 записок, митрополит Московский Тихон (Беллавин) – 23 записки, митрополит Тифлисский Платон (Рождественский) – 22. Среди неархиереев, выдвинутых в Патриархи, оказался архимандрит Илларион (Троицкий), протопресвитер Успенского собора Любимов, протопресвитер армии и флота Шавельский и даже мирянин Самарин, бывший обер-прокурор Синода. Странного ничего нет. Если нет канонических препятствий у мирянина или у священника, то он вполне может быть выдвинут. Любимов напомнил, что он женат и что он со своей супругой разводиться не собирается, поэтому его кандидатура была снята. Сняли свои кандидатуры Самарин и Шавельский.

Когда кандидаты были выдвинуты, по ним 31 октября после молебна началось голосование. Выяснилось, что больше половины голосов (309) получил только архиепископ Харьковский Антоний (Храповицкий). Архиепископ Новгородский Арсений (Стадницкий) получил 159 голосов, митрополит Московский Тихон – 148. Голосовать можно было сразу за троих. Кандидатура архиепископа Антония снималась с голосования, и выборы возобновлялись. При втором туре больше всех голосов (199) набрал архиепископ Новгородский Арсений (Стадницкий), и его кандидатура была снята. При третьем голосовании 162 голоса получил митрополит Московский Тихон (Беллавин). Так было выдвинуто три кандидата, которые, действительно, пользовались наибольшим авторитетом среди членов Собора.

Далее предполагалась жеребьевка. Вспомним, как выбирали 12-го Апостола. Сначала, помолившись, избрали кандидатов, а затем, помолившись, тянули жребий. Здесь воспроизводилась эта система.

Было постановлено на заседании 4 ноября 1917 года, что 5 ноября, на следующий день, будут произведены выборы Патриарха в храме Христа Спасителя.

5 ноября в храме Христа Спасителя началась Божественная литургия, которую совершил митрополит Киевский Владимир (Богоявленский), почетный председатель Собора. Было еще 10 архиереев, 2 протопресвитера, 6 архимандритов, 4 митрофорных протоиерея, 8 протоиереев, 4 священника, 4 протодиакона, 2 диакона. На литургии присутствовали все члены Собора. Три кандидата в Патриархи отсутствовали на литургии, они служили литургии в других храмах. Во время чтения часов митрополит Владимир заключил в ковчежец три свитка, на которых было написано имя каждого из кандидатов, и опечатал этот ковчежец в алтаре. Ковчежец этот был поставлен на солее с левой стороны от Царских врат перед списком с чудотворной Владимирской иконы Божией Матери. Затем, во время чтения Апостола, в храм торжественно была принесена чудотворная Владимирская икона Божией Матери из Успенского собора, и уже ковчежец стоял рядом с ней. Во время причащения священнослужителей епископ Митрофан (Краснопольский) говорил слово о патриаршестве, все молились о том, чтобы Господь указал лучшего. После того, как Литургия завершилась, был отслужен особый молебен Христу, Пресвятой Богородице и святителям Московским Петру, Алексию, Ионе, Филиппу и Ермогену. После этого молебного пения митрополит Владимир вознес ковчежец на амвон, снял с него печать и открыл. Шесть членов Собора подвели под руки слепого иеромонаха Алексия, затворника Зосимовой пустыни. Зосимова Пустынь в это время постепенно приобретала большой авторитет, и многие видели в ней духовную преемницу Оптиной Пустыни. И вот, один из старцев Зосимовой Пустыни, затворник иеромонах Алексий, должен был вынимать жребий. Он взошел на амвон, получил благословение митрополита Владимира и, трижды перекрестившись, взял из ковчежца один жребий и передал его митрополиту Владимиру. Тот сначала показал развернутый свиток шести членам Собора, которые вместе с отцом Алексием подошли к ковчежцу, потом огласил его избрание.

Вот так произошло это великое историческое событие. Начиная с апостольских времен, избрание первоиерархов неизменно происходило по этой методике, имеющей очень глубокий смысл. Выявляются кандидаты, которые пользуются наибольшим человеческим авторитетом, а потом Сам Господь указывает на лучшего. Тут принимают участие и Божий Промысл, и человеческое произволение.

Конечно, избрание Патриархом Тихона (Беллавина) для многих было неожиданностью, потому что безусловное лидирование при голосовании архиепископа Антония (Храповицкого) уже приучило к мысли о том, что именно его Господь и укажет. Но получилось иначе. Впоследствии митрополит Антоний писал о том, что Господь указал лучшего, что если бы его, Антония, избрали в этот момент, то, наверное, он бы не сумел отстоять должным образом интересы Церкви и занял бы активную антибольшевистскую позицию, именно политическую позицию, а не духовную, и Церковь была бы уничтожена еще в годы Гражданской войны физически. Очень хорошо узнавший митрополита Антония как иерарха в годы Гражданской войны в Киеве протопресвитер Василий Зеньковский в своих воспоминаниях высказывает мысль, кажущуюся на первый взгляд парадоксальной. Он говорит о том, что, окажись митрополит Антоний избранным в Патриархи, возможно, он со временем занял бы еще более радикальную позицию сотрудничества с советской властью, нежели «обновленцы», ибо для него мысль о возможности существования Церкви вне жесткой связи, без твердого покровительства государственной власти, казалась очень трудно воспринимаемой.

О трех кандидатах в Патриархи говорили, что был среди них самый умный – архиепископ Антоний; самый строгий – архиепископ Арсений; самый добрый – митрополит Тихон. Избрали самого доброго в самое жестокое время.

События продолжали стремительно развиваться. 11 ноября на Соборе было составлено обращение, в котором говорилось о готовности молиться за всех, кто участвует в братоубийственной войне, и был призыв к прекращению междоусобной брани. Этим же числом датируется обращение Собора к победителям в Гражданской войне. Вот несколько фрагментов из него:

Священный Собор во всеуслышание заявляет: довольно братской крови, довольно злобы и мести. Даже и те, кто отказался от Бога и Церкви, кого не трогает голос совести, остановитесь хотя бы во имя человеколюбия. Собор взывает и к вам, руководители движения, употребите все свое влияние на обуздание кровожадных стремлений тех, кто слишком упивается своей братоубийственной победой.

Это был ответ на те жестокие акции, которые стали осуществлять красногвардейцы, революционные матросы и солдаты в Москве. Вы можете сказать, что Собор недопонимал самого главного, что, как раз, стремление большевиков заключалось именно в том, чтобы разнуздать как можно больше страсти в народе, чтобы народ, обагрив себя кровью, уже не стремился вернуться назад, в ту систему общественно-государственной жизни, в которой пришлось бы отвечать за свои преступления. Да, это общий принцип любой революции: повязать всех кровью. Однако, иной позиции Собора и не могло быть. Гражданская война, которая уже практически началась, воспринималась как трагедия России, как братоубийственная междоусобица.

В тот же день, 11 ноября, появилось определение Синода о возведении Преосвященного Тихона на патриаршую кафедру, и 21 ноября 1917 года произошла его торжественная интронизация в Патриархи в Успенском соборе.

Это был очень интересный день – 21 ноября. Немало было стянуто к Кремлю красногвардейцев, матросов, а нужно сказать, что революционные матросы – это самая жестокая категория революционных масс. Они стекались к Кремлю, от них ожидали любого эксцесса. И когда произошел а интронизация, когда начался крестный ход, огромный крестный ход вокруг Кремля, то, к удивлению своему, многие увидели, что даже представители революционных солдат, матросов снимают шапки и идут вместе с крестным ходом. Это была, пожалуй, последняя, увы, призрачная, надежда на возможность объединения всех под эгидой Патриарха. Но этот день прошел, действительно, без особых осложнений в городе, и было ощущение, что все как-то отозвались на это радостное событие.

28 ноября 1917 года Патриарх издал указ о возведении в сан митрополита тех, кто сделал очень много и для созыва Собора, и для его успешной работы, и для восстановления патриаршества. Митрополитами стали Антоний (Храповицкий), Арсений (Стадницкий), Агафангел (Преображенский), Сергий (Страгородский). Все это фигуры очень значимые в нашей будущей церковной жизни.

В школьном учебнике истории была такая глава: «Триумфальное шествие советской власти». Большевики в целом ряде городов смогли захватить власть: перебить или распропагандировать небольшие гарнизоны, разогнать местные органы власти и дать своим назначенцам санкцию на грабежи и насилие над мирными обывателями. Но пока это было все. Никакой реальной власти в стране еще у большевиков не было.

Наступило безвластие, которое для обывательского сознания воспринималось, как всероссийский погром нормальных людей чернью.

В этих условиях Церкви было необходимо очень четко определить свою структуру и сделать ее работоспособной. Буквально один за другим обсуждаются и принимаются важнейшие и сложные определения. До сих пор поражает то, насколько обдуманно они принимались.

2 декабря принимается определение Собора «О правовом положении Православной Российской Церкви», где излагается позиция Церкви по отношению к государству при любом развитии событий.

7 декабря принимается определение «О Священном Синоде и Высшем Церковном Совете», согласно которому создаются органы высшей церковной власти, призванные вместе с Патриархом управлять церковной жизнью в период между Поместными Соборами.

8 декабря принимаются два очень важных определения:

«О правах и обязанностях Патриарха'и «О круге дел, подлежащих ведению Высшего Церковного управления».

Рассмотрим определение «О правовом положении Православной Российской Церкви», которое было обсуждено и принято на пленарном заседании Собора 2 декабря. В нем декларирована позиция Церкви по отношению к русской государственности, как бы она ни развивалась. Текст определения привожу ниже с небольшими сокращениями.

Священный Собор Православной Российской Церкви признает, что для обеспечения свободы и независимости Православной Российской Церкви в России при изменившемся государственном строе должны быть приняты государством следующие положения...

В своей деятельности по отношению к Церкви государство должно исходить из того, как Церковь видит свое место в государственной жизни России.

Православная Российская Церковь, составляя часть единой Вселенской Церкви, занимает в Российском государстве первенствующее среди других исповеданий публично-правовое положение.

Собор говорит не просто о первенствующем положении Православной Церкви, а именно о публично-правовом: первенствующее положение Церкви должно быть закреплено в законах Российского государства.

Православная Церковь в России в учении веры и нравственности, богослужении, внутренней церковной дисциплине и сношениях с другими автокефальными Церквами не зависима от государственной власти, и, руководясь своими догматико-каноническими началами, пользуется в делах церковного законодательства, управления и суда правами самоопределения и самоуправления.

Вот чего так тщетно добивались у нас два века. Речь идет о том, что Церковь в своей жизни основывается только на своих догматических, канонических традициях, и никто, в том числе и государство, не вправе в это вмешиваться.

Постановление узаконений, издаваемых для себя Православной Церковью, со времени обнародования их церковной властью, равно и акты церковного управления и суда, признаются государством имеющими юридическую силу и значение, поскольку ими не нарушаются государственные законы.

Что это означает на практике? Человек обвенчался в Церкви, запись сделана в церковной книге, выписка из этой церковной книги в любом государственном органе признается как свидетельство о браке со всеми вытекающими последствиями. И так другие, чисто церковные акты, если они имеют правовой характер и не противоречат государственным законам, должны признаваться государством автоматически. Пострижен в монашество христианин – государство не вправе брать с него налог за бездетность, потому что монашество предполагает отсутствие брака, значит, отсутствие детей. Священник служит – в армию его брать нельзя, потому что по канонам священник не имеет права применять оружие, и государство должно священника освобождать от службы в армии.

Государственные законы, касающиеся Православной Церкви, издаются не иначе, как по соглашению с церковной властью.

Если государство готовит какой-то законодательный проект, касающийся Церкви, оно должно предварительно обсудить его с церковной властью. Эта принцип и сейчас имеет место, но здесь-то идет речь о том, чтобы это было в правовом порядке закреплено. Сейчас Государственная Дума может обратиться к Церкви за консультацией, а может и не обратиться, здесь же идет речь, чтобы это было законно закреплено. Речь не идет о других конфессиях, потому что их положения Собор не касается: он говорит лишь о том, что от государства требует Православная Церковь. Собор исходит из того, что в России существует традиционно ориентированное национальное государство. Большевики – лишь мрачный эпизод в нашей истории, их время скоро кончится, а любая форма государственности в дальнейшем будет так или иначе опираться на русские исторические традиции. Был же возможен диалог, хотя и непростой, с Временным правительством.

Церковная иерархия и церковные установления признаются государством в силе и значении, какие им приданы церковным постановлением.

Если церковный иерарх в епархии имеет определенные права, например, имущественные по отношению к церковной собственности, именно таковым его и должно признавать государство.

Действия органов Православной Церкви подлежат наблюдению государственной власти лишь со стороны соответствия их государственным законам в судебно-административном и судебном порядке.

Это означает, что государство лишь смотрит за тем, чтобы Церковь не нарушала государственных законов. Причем, смотреть оно за этим может только легально, открыто, в судебно-административном и судебном порядке, отсюда следует, что любая попытка государства что-то Церкви запретить под тем предлогом, что Церковь нарушает государственные законы, может быть оспорена Церковью открыто в суде. Советская реальность была такова, что уполномоченный решал: сколько священников будет на приходе, сколько храмов будет в епархии, кого отправить за штат, кого наградить митрой и т. д. Все это было незаконно, но происходило потому, что предполагалась определенная скрытая форма давления на Церковь, и все принимали это как данность в течение многих лет.

Глава российского государства, министр исповеданий и министр народного просвещения и товарищи должны быть православными.

Веру определить достаточно сложно, но формально они должны быть крещены в Православной Церкви. Соотносилось ли это с реальностью? Главой государства считался председатель Всероссийского центрального исполнительного комитета (ВЦИК). Эту должность последовательно занимали Каменев и Свердлов – оба, мягко говоря, неправославного вероисповедания. Функции министра исповеданий совнаркома исполнял председатель ВЧК Дзержинский – католик. Собору это было известно, но он делал попытку определить как саму возможность диалога с государственной властью, так и его перспективу.

Во всех случаях государственной жизни, в которых государство обращается к религии, преимуществом пользуется Православная Церковь.

Скажем, собирается русский парламент на свое заседание, там служится молебен. Да, там есть представители разных конфессий, мусульмане, иудеи, буддисты могут быть, католики, протестанты, но, как было в Государственной Думе до революции, начинается все с православного молебна.

Православный календарь признается государственным календарем. Двунадесятые праздники, Воскресные и особо чтимые Православной Церковью дни признаются в государстве неприсутственными днями.

У нас до революции отпусков у многих или не было, или они были очень короткие, но выходных дней, за счет церковных праздников, было огромное количество, поэтому, календарь был не такой уж загруженный. Проблема календаря очень серьезная, потому что календарь и церковная хронология на протяжении многих веков формировали не просто чувство времени у человека, они формировали весь его жизненный уклад. Обратите внимание, во всех революциях, где ставится вопрос о разрушении Церкви, революционные правители меняют календарь, перекраивают его вкривь и вкось. Так было во Франции, так произошло и у нас с новым стилем. Это продуманная мера со стороны богоборцев, потому что она очень сильно подрывает влияющий на все стороны человеческой жизни чин времени, определяемый церковными праздниками.

Свобода исповедания и проповедания Православной веры, равно и свобода Православного богослужения ограждается государственной властью. Посему, под страхом уголовного наказания, воспрещается публичное поношение и поругание учения Православной Церкви, предметов религиозного почитания, священно- и церковнослужителей.

В дальнейшем большевики будут осуществлять вскрытие мощей, убийства духовенства, а официальная пропаганда будет направлена, в основном, на поругание церковной жизни. «Осквернение мест богослужений и религиозного почитания» – тоже уголовное преступление, но оно будет государственной политикой. «Насилие и угрозы для отвлечения из Православия» будут применяться весьма активно, и это будет политикой, признанной государством.

Добровольный выход из Православия допускается не ранее достижения возраста, установленного для вступления в брак, прежде достижения этого возраста дети могут оставить Православие только по желанию родителей и, притом, лишь в случае оставления Православия самими родителями. От детей, достигших девятилетнего возраста, требуется их согласие.

Вступление в брак разрешалось с 21 года. Видите, как четко было это разработано, имеются в виду самые различные варианты.

Государственное законодательство относительно условий заключения брака лиц Православного исповедания устанавливаются сообразно с нормами церковного права.

Если православные вступают в гражданский брак, государство не имеет права его зарегистрировать, если он нарушает православные каноны, например, брак троюродных брата и сестры. Государство не имеет права развести православных, даже вступивших в гражданский брак, если они, например, скажут, что характерами не сошлись. Для развода необходимы канонические основания. Государство может расторгать гражданский брак православных вопреки церковному праву, только если они заявят о своем выходе из Православного вероисповедания. От государства требуется укрепление семьи на основе церковной традиции.

Церковное венчание по православному чину признается законной формой заключения брака.

Церковные метрические книги ведутся согласно государственным законам и имеют значение актов гражданского состояния.

Свидетельство об отпевании имеет статус свидетельства о смерти, свидетельство о крещении является свидетельством о рождении. Но именно метрические книги будут властями насильственно изыматься уже в первые месяцы советской власти.

Учреждаемые Православной Церковью низшие, средние и высшие школы, как специально богословские, так и общеобразовательные, пользуются в государстве всеми правами правительственных учебных заведений на общем основании.

Закончил человек Академию – получил высшее образование, Семинарию – среднее.

Во всех светских государственных и частных школах воспитание православных детей должно соответствовать духу Православной Церкви.

Даже если есть государственные школы и частные светские школы, раз там есть православные дети, там должно быть преподавание Закона Божия, а должность преподавателя Закона Божия должна оплачиваться государством. И более того, воспитание должно соответствовать духу Православной Церкви.

Удовлетворение религиозных нужд членов Православной Церкви, состоящих в армии и флоте, должно обеспечиваться заботой государства. Каждая воинская часть должна иметь православное духовенство.

Уже через месяц после этого определения Собора все военное и морское духовенство было ликвидировано большевиками.

Священнослужители, монашествующие, штатные псаломщики свободны от воинской и других личных натуральных повинностей. Служащие учреждений церковных пользуются правами государственных служащих.

Речь идет о том, что служба в церковном учреждении считается государственной службой со всеми вытекающими последствиями, включая пенсионное обеспечение. Имущества, принадлежащие установлениям Православной Церкви, не подлежат конфискации или отобранию, а сами установления не могут быть упраздняемы без согласия церковной власти.

Имущества, подлежащие установлениям Православной Церкви, не подлежит обложению налогами, если эти имущества не приносят дохода путем отдачи их в аренду или внаем.

Православная Церковь получает из средств государственного казначейства по особой смете ежегодные ассигнования в пределах ее потребностей. Иными словами, Церковь полностью освобождается от налогообложения. Конечно, если какой-то храм взял и здание своей воскресной школы отдал под склад, то с арендной платы может взиматься соответствующий налог. Более того, государство еще и обязано финансировать Церковь.

Таково было это определение. Иногда кажется, что большевики внимательно его прочитали и все сделали наоборот, издавая свой закон «О свободе совести». Другое дело, что еще до этого закона, появившегося в январе 1918 года, уже началась массированная атака на Церковь с полным пренебрежением ко всему, о чем говорилось в этом определении Собора.

* * *

Несколько слов о заключительной части первой сессии. 9 декабря Патриарх Тихон написал письмо вдове протоиерея Иоанна Кочурова, убитого в Петрограде. Нужно сказать, что его смерть очень сильно отозвалась на Соборе, в этом видели знак начинающихся гонений на Церковь. Потом на Соборе примут по поводу гонений на Церковь особое определение.

Патриарх Тихон лично знал отца Иоанна, поэтому счел для себя обязательным на это отозваться.

Было принято решение о том, что все дети отца Иоанна, а у него было шесть человек детей, получат бесплатное образование и пенсию. Подобные решения будут приниматься и в дальнейшем по отношению ко всем родственникам убиенных за веру и Церковь, но практически Церковь организовать это не сможет, потому что сама окажется в положении гонимой. Хочу обратить ваше внимание на удивительную отзывчивость Собора в этом отношении, на готовность его помогать всем тем, кто будет страдать за Церковь.

Помимо таких глобальных вопросов Собор решал и не столь, может быть, значительные церковные вопросы. В частности, на этой первой сессии обсуждался вопрос о церковном проповедничестве, и было принято определение, которое учреждало благовестнические братства и устанавливало институт благовестников. Отныне на приходе священник мог благословлять на ношение стихаря и на проповедь тех мирян, которые были должным образом богословски подготовлены и могли вести проповедь. Это было как раз признаком того, что среди наших мирян было немало людей, достойных быть свидетелями Слова Божия. Миряне активно подключались к церковной жизни.

Первая сессия Собора завершилась 9 декабря 1917 года. Члены Собора разъехались на перерыв в свои епархии для того, чтобы, с одной стороны, донести соборные решения до своей паствы, а, с другой стороны, для того, чтобы получить возможность донести до Собора на его вторую сессию чаяния своих прихожан, своего епархиального духовенства. Сессия была завершена по инициативе самого Собора.

Работа Собора должна была возобновиться лишь в январе 1918 года. За это время произошли сильные изменения в государственной политике. Хотя власть большевиков в стране была номинальна, тем не менее, с самого начала совнарком занимался активным законотворчеством. Очень характерно, что в момент, когда судьба власти еще была неясна, наряду с вроде бы необходимыми для власти законами, принимались законы, прямого отношения к политической ситуации не имевшие, но касавшиеся Церкви. Это удивительное желание уже в первые месяцы дать почувствовать Церкви, что она воспринимается как враг, что она должна сдать все свои многовековые позиции, это – особенность правления большевиков, которая, конечно же, говорит об их нарочитом антицерковном настрое.

11 декабря 1917 года появляется декрет народного комиссара просвещения, для пущей убедительности подписанный Лениным, который конфискует у Церкви все учебные заведения. Теперь уже не просто церковно-приходские школы передают министерству просвещения, оставляя там возможность преподавания церковных предметов, теперь ликвидируется все: Духовные Училища, Духовные Семинарии, Духовные Академии. Они просто прекращают все свою деятельность. Здания, имущество, капиталы – все подлежит конфискации. Декрет практически ликвидировал возможность существования системы духовного образования в России. Это был удар не только по системе духовного образования, но и огромная экспроприация материальных богатств Церкви.

17–18 декабря 1917 года принимаются декреты, касающиеся вопросов брачного законодательства. В соответствии с этими декретами законным признается только гражданский брак. Регистрация рождений, браков, разводов и смертей ведется только государственными органами. Это было очень серьезное изменение всей общественной морали. Это означало, что отныне все многочисленные канонические основания для заключения и расторжения брака из русского общества выбрасываются. Процедура брака и развода становится максимально упрощенной. Супруги приходят, платят небольшую пошлину, и они разведены; или наоборот: приходят и вступают в брак, будучи двоюродными братом и сестрой, будучи людьми, незаконно расторгнувшими свой предыдущий брак.

В России произошло в это время то же, что произошло во Франции во время революции в начале 90-х годов XVIII века. По стране прошла огромная волна разводов, заключений и расторжений новозаключенных гражданских браков. Был нанесен колоссальный удар по семейной морали. Всем вам знакомо явление беспризорщины. Это дети тех, кто погиб во время Гражданской войны, умер во время эпидемий и от голода. Безусловно, было очень много детей, которые потеряли родителей таким образом, но немалую роль в том, что у нас появились беспризорники, сыграло и то, что семья была разрушена. Беспризорникими становились незаконнорожденные, внебрачные дети.

Большевики были, конечно же, догматиками. Они считали возможным реализовать коммунизм так, как о нем говорил манифест Маркса и Энгельса, быстро и прямолинейно. Начинается политика военного коммунизма. Мы обычно говорим о ней в связи с экономикой, но ведь эта политика касалась и других сторон общественной жизни. В манифесте говорилось о ликвидации не только собственности, не только религия, но и семьи. Воспитание становится общественным. Ведущие деятели большевистской партии пишут статьи, в которых говорится о необходимости заменить семейное воспитание детей общественным воспитанием.

Уже в начале 20-х годов у нас будут строиться дома нового типа. Вспомните известный дом «Слеза социализма» на Троицкой улице (ныне улица Рубинштейна). Он был построен таким образом, что семьи имели лишь спальни. Столовые, гостиные были общими. Практика коммунальных квартир была не только результатом хронического жилищного кризиса, но и попыткой воспитывать нового человека, который создается обществом.

Была поставлена задача ликвидировать семью, ликвидировать брак. Коллонтай, человек не второстепенный в большевистском руководстве, писала статьи поразительные. Она писала о том, что буржуазный брак, основанный на религии, должен уступить место свободному союзу любящих друг друга людей, что вступление в брак должно основываться на личной приязни и (очень интересная формулировка) должно способствовать улучшению биологического уровня потомства. Социализм всегда приходит к натурализму, что национал-социализм, что интернационал-социализм. Всерьез ставился вопрос о том, чтобы, когда кончатся гражданские войны, заменить семейное воспитание детей общественным, поэтому семья была не нужна, она должна была отмереть. Ни в одной стране мира такого страшного удара по семейной морали, как в России, не наносилось. Последствия этого удара мы с вами ощущаем до сих пор.

16 января 1918 года, когда Собор приостановил свою работу, появился декрет, который ликвидировал институт духовников в вооруженных силах. Красная армия должна была быть свободной от священников. Большевики, по своим умозрительным представлениям, решили создать армию добровольную. Маркс писал о том, что во время пролетарской революции армия регулярная распускается и заменяется всеобщим вооружением народа. Но большевики, наряду с догматизмом, отличались способностью реагировать на реальные проблемы жизни, если они грозили их режиму. Они поняли, что всеобщее вооружение народа в России может привести к совершенно непредсказуемым последствиям, и остановились на полумере. Они ликвидировали Русскую армию, уже основательно разрушенную, и стали создавать рабоче-крестьянскую Красную армию по принципу добровольности. Поначалу это действовало очень хорошо. Дезертиры, имевшие на руках оружие и не хотевшие работать, с удовольствием шли в рабоче-крестьянскую Красную армию, в отряды красногвардейцев. Это давало им возможность ничего не делать, грабить и быть совершенно безнаказанными. К началу 1918 года из таких людей удалось собрать довольно большую армию.

Целые полки, бежавшие с фронта, становились сразу частями Красной армии. Но как только началось организованное сопротивление большевикам, я имею в виду белое движение на Дону и на Кубани, когда 8–10 тысяч добровольцев разбивали стотысячную Красную армию, большевики очень скоро поняли, что с такой армией им не устоять. Летом 1918 года они переходят к созданию, уже с помощью насильственных мобилизаций, регулярной рабоче-крестьянской Красной армии.

Организует это Троцкий. Теперь в регулярной Красной армии была введена жесткая дисциплина и система заложничества. Не просто мобилизовывали рабочих и крестьян, ведь Троцкий прекрасно понимал, что армии нормальной не будет, если не мобилизовывать офицеров. Мобилизовывали принудительно и офицеров, а те были связаны со своими семьями. Каждый офицер знал, что его попытка не исполнить приказ, а уж тем более перейти на сторону белых, будет чревата тем, что его семья будет ликвидирована. При этом офицеры оказались в Красной армии в очень сложном положении. В каждой части был особый отдел и комиссар, которые жестко контролировали их деятельность.

Нужно сказать, что значительная часть русского офицерского корпуса попала в Красную армию, и в Красной армии была почти четверть всех кадровых офицеров. И очень немногим удавалось переходить к белым в силу того, что их поставили в условия очень своеобразные. Система «заградительных отрядов» тоже тогда впервые была введена в нашей военной истории. Такая армия не нуждалась в священниках, как и новый флот не нуждался в корабельных иеромонахах. Кадры военного духовенства оказались просто выброшенными на обочину жизни без средств к существованию. А полковые-то священники были семейными священниками и приходов не имели. Вот так большевики ввергли в нищету еще одну часть «эксплуататорских классов» – духовенство.

20 января 1918 года, как раз в момент открытия второй сессии Поместного Собора, появился декрет, отменяющий все государственные дотации и субсидии Церкви и духовенству с 1 марта 1918 года. Требование Собора, которое предполагало, что государство будет финансировать церковную жизнь, аннулировалось, и Церковь должна была существовать только на свой счет.

20 января 1918 года был принят декрет о свободе совести в церковных и религиозных обществах, который должен был стать законодательной основой в политике большевиков по отношению к Церкви. Этот декрет больше известен как декрет об отделении Церкви от государства. Декрет этот имел очень большое значение, поскольку обозначал полный переворот в церковно-государственных отношениях в России. Он был основным законодательным актом этого рода вплоть до 1929 года, когда было принято новое законодательство.

Этот декрет обсуждался на заседании Совета Народных Комиссаров. Готовили его проект несколько человек: нарком юстиции Стучко, нарком просвещения Луначарский, нарком юстиции Красиков, профессор Рейснер (юрист, отец комиссара Ларисы Рейснер, жены Раскольникова) и священник-расстрига Галкин. Духовенство уже тогда, увы, начинает давать кадры гонителям Церкви в качестве консультантов. Проект был подготовлен в конце декабря 1917 года и с поправками одобрен совнаркомом. На заседании совнаркома присутствовали: Ленин, Боголепов, Меньжинский, Трутовский, Закс, Покровский, Штейнберг, Прошьян, Козьмин, Стучко, Красиков, Шляпников, Козловский, Вронский, Петровский, Шлихтер, Урицкий, Свердлов, Подвойский, Долгасов, Маралов, Мандельштам, Петере, Мстиславский, Бонч-Бруевич. Это еще, так называемый, «коалиционный» состав: тут есть левые эсеры. Так что, документ вышел, что называется, из «святая святых» советского правительства. Рассмотрим этот документ подробнее.

Церковь отделяется от государства.

В пределах республики запрещается издавать какие-либо местные законы или постановления, которые бы стесняли или ограничивали свободу совести или устанавливали какие бы то ни было преимущества или привилегии на основании вероисповедной принадлежности граждан.

Действительно, хорошо, если не будут издаваться законы, которые дают привилегии на основании вероисповедной принадлежности, но обратите внимание на начальную часть: «...которые бы стесняли или ограничивали свободу совести». Здесь вводится это понятие «свободы совести», с юридической точки зрения, весьма размытое. Права религиозных объединений, вероисповеданий – это нечто конкретное, а свободная совесть – это нечто, совершенно размытое. А раз так, то юридический документ подобной размытостью своих формулировок открывает возможность для любого произвола.

Каждый гражданин может исповедовать любую религию или не исповедовать никакой. Всякие праволишения, связанные с исповеданием какой бы то ни было веры или неисповеданием никакой веры, отменяются. Из всех официальных актов всякое указание на религиозную принадлежность и непринадлежность граждан устраняется.

Это качественно новый момент. Закон Временного правительства все же предусматривал упоминание в документах или вероисповедания, или вневероисповедного состояния.

Действия государственных или иных публичных правовых общественных установлений не сопровождаются никакими религиозными обрядами и церемониями.

Понятно, о чем идет речь. Под религией здесь, прежде всего, подразумевается православная вера. Конечно, было бы странно сопровождать заседания совнаркома молебном или коллегию ВЧК – панихидой. Правда, забегая вперед, можно сказать, что религиозная символика и религиозная атрибутика у большевиков все равно возникнут.

Свободное исполнение религиозных обрядов обеспечивается постольку, поскольку они не нарушают общественного порядка и не сопровождаются посягательством на права граждан и советской республики... Местные власти имеют право принимать все необходимые меры для обеспечения в этих случаях общественного порядка и безопасности.

Вдумайтесь в эту абракадабру: «постольку поскольку». Что с юридической точки зрения значит: «Они не нарушают общественного порядка»? Крестный ход идет по дороге, он уже нарушает общественный порядок – транспорту не проехать, и неверующим людям не пройти своей дорогой, посторониться нужно. На таком абсурдном уровне со ссылками на этот закон и предъявлялись потом претензии на местах. На то, что веками у нас общественный порядок не нарушался религиозными обрядами, внимания не обращалось. Декрет приравнивает такого рода действия к попойке или драке, нарушающим общественный порядок. Но самое-то главное здесь другое – юридическая расплывчатость, которая позволяет на местах органам власти делать все, что угодно, ссылаясь на это «постольку поскольку». А что за меры, которые они могут принимать? Ничего не конкретизируется. Можно делать абсолютно все, что сочтут нужным местные органы власти, хотя закон-то общероссийский; местным властям дается санкция делать все, что угодно, если они сочтут, что какое-то религиозное действие нарушает общественный порядок.

Никто не может, ссылаясь на религиозные воззрения, уклоняться от исполнения своих гражданских обязанностей. Изъятие из этого положения под условием замены одной гражданской обязанности другой в каждом отдельном случае допускается по решению народного суда.

Имея в виду, что «народный суд» у большевиков представлял собою по существу не орган суда, а орган расправы, можно представить, как он будет решать эти вопросы. А главное, что это игнорировалось уже с лета 1918 года, когда, например, стали осуществлять принудительную мобилизацию в Красную армию, и могли мобилизовывать даже духовных лиц. Здесь не идет речь о трудовой повинности и проч. Ведь что такое трудовая повинность? Когда представители «эксплуататорских классов» лишались карточек, а это означало, что они лишались хлеба насущного, потому что купить что-либо в городах в условиях военного коммунизма было невозможно (все распределялось по карточкам). Они могли получить какой-то паек лишь при условии, если какой-нибудь престарелый профессор, отставной генерал, или вдова какого-нибудь государственного чиновника отправится рыть окопы. И только тогда они получали какой-то кусок хлеба, кусок воблы. Вот что такое «трудовая повинность». Трудовая повинность позволяла властям ставить людей неугодных в положение заключенных, перевозить их с места на место и содержать их в очень тяжелых условиях. Все это распространялось, естественно, и на духовенство. А народный суд мог в каких-то случаях заменить одну трудовую повинность другой.

Религиозная клятва или присяга отменяются. В необходимых случаях дается лишь торжественное обещание.

Это не так существенно, если государство отказывалось от религиозного освящения своих деяний.

Акты гражданского состояния ведутся исключительно гражданской властью, отделами записи браков и рождений.

Эти акты хотело прибрать к рукам еще Временное правительство, сделали это большевики, и это было вполне обосновано, с их точки зрения.

Школа отделяется от Церкви. Преподавание религиозных вероучений во всех государственных, общественных, а также частных учебных заведениях, где преподаются общеобразовательные предметы, не допускается. Граждане могут обучать и обучаться религии частным образом.

Сравните это с соответствующим пунктом определения о правовом положении Церкви. Все общее образование противопоставляется образованию религиозному. Замечательная формулировка «частным образом» предполагает то, что и богословские учебные заведения существовать не могут. Священник может прийти к кому-то или пригласить к себе кого-то частным образом и чему-то там поучить, а вот собраться группе священников, богословов и открыть учебное заведение (не государственное, а частное) оказывается, исходя из этой формулировки, невозможным. Действительно, когда были закрыты в 1918 году Духовные Семинарии и Духовные Академии, возобновить деятельность богословских учебных заведений, хотя бы как не государственных, было чрезвычайно сложно.

Все церковные религиозные общества подчиняются общим положениям о частных обществах и союзах и не пользуются никакими преимуществами, ни субсидиями, ни от государства, ни от его местных автономных самоуправляющихся установлений.

Всякая финансовая помощь Церкви со стороны государства прекращается и она прекратилась с марта 1918 года формально, по соответствующему закону. Приведем еще один пункт, он очень лукавый.

Принудительное взыскание сборов и обложений в пользу церковных и религиозных обществ, равно как меры принуждения или наказания со стороны этих обществ над их сочленами, не допускается.

На практике это давало местным органам власти очень широкие возможности. Можно было на любом молебне, при такой формулировке, обнаружить принудительное изымание денег. Вы собрались, молитесь по какому-то нарочитому поводу, и люди вам жертвуют, значит, вы у них деньги изымаете. Точно так же и плата за требы.

Достаточно было прихожанину не сойтись со священником в цене за крещение или отпевание, как он совершенно спокойно, ссылаясь на этот закон, мог обращаться в государственные инстанции и говорить, что священник у него вымогает деньги.

Никакие церковные религиозные общества не имеют права владеть собственностью. Прав юридического лица они не имеют.

Эта система у нас была до 1989 года. Обратите внимание на слово «никакие». До революции приходы не имели права юридического лица и права собственности, но могли иметь эти права другие церковные учреждения, здесь же все это отменяется.

Все имущества существующих в России церковных религиозных обществ объявляются народным достоянием. Здания, предметы, предназначенные специально для богослужебных целей, отдаются по особым постановлениям местной и центральной государственной власти в бесплатное пользование соответствующих религиозных обществ.

Даже то, что еще практически не конфисковано, уже является не церковным. Должна была произойти инвентаризация всего того, что у Церкви есть, а местные власти потом могли в отдельных случаях что-то пока оставить Церкви, а что-то сразу забрать.

Нежелание Церкви что-то отдать рассматривалось как сопротивление исполнению общероссийского закона, как бы это имущество у Церкви ни появилось. Все это сразу же – государственная собственность и обречено на изъятие.

Таков был декрет о свободе совести.

24 августа 1918 года появилась инструкция к декрету, которая предусматривала конкретные меры его проведения в жизнь. В этой инструкции говорилось о том, что в приходе ответственность за все возлагается на группу мирян численностью в 20 человек. Так появились «двадцатки», и это была мера, совершенно продуманная. Подрывалась власть настоятеля, власть священника на приходе, и, более того, он ставился под контроль мирян, этой двадцатки, потому что она несла ответственность за любые действия священнослужителя, которые могли не понравиться властям, и тем самым вынуждены были его как-то контролировать. Естественно, что на группу мирян влиять было гораздо легче, чем на священника. Одного мирянина можно было вызвать и сказать, что его лишат карточки, если он будет делать не то, что нужно, другого можно будет лишить дров, третьего отправить на трудовую повинность.

Переложение ответственности на двадцатки уже летом 1918 года предполагало разделение внутри прихода, противопоставление настоятеля мирянам и воздействие на приходскую жизнь через этих самых мирян, в число которых, конечно же, могли попадать люди, связанные с властями.

10 июля 1918 года первая советская конституция своей 65-й статьей объявляла духовенство и монашествующих нетрудящимися элементами, лишенными избирательных прав, а дети их, как дети «лишенцев», лишались, например, права поступления в высшие учебные заведения. То есть, уже первая рабоче-крестьянская конституция ставила некоторые социальные группы, в том числе и духовенство, в категорию людей бесправных. И это на уровне высшей государственной власти.

19 января 1918 года, в канун начала работы второй сессии Собора, как раз перед появлением декрета о свободе совести, появилось послание Патриарха Тихона. Это было уже не первое его послание. Дело в том, что какие бы там декреты в совнаркоме не придумывали, реальная политика большевистских властей уже себя проявила в ноябре-декабре 1917 года. Было очевидно, что и большевики не управляют пока ситуацией в стране, и народные массы, оказавшиеся без руководства со стороны государственной власти, стихийно совершают многие бесчиния. Очевидно было также, что без вовлечения в свою политику широких масс населения большевикам не удастся проводить свою политику в жизнь. Патриарх Тихон, отдавая себе отчет в том, что именно в этот период начинающихся гонений на Церковь многое будет зависеть от позиции народа, пишет несколько своих посланий, в которых прежде всего обращается к народу.

Патриарх удивительно прозорливо смог уже тогда, в первые месяцы существования большевистского произвола, обозначить все важнейшие проблемы как в церковной, так и в государственной жизни, указать причины разрушительных тенденций русской истории в это время. Вспомним его послание о вступлении на патриарший престол от 18 (31) декабря 1917 года. Казалось бы, оно должно быть исполнено радости по поводу того, что, наконец, у нас возрождено патриаршество. Что же пишет Патриарх?

В годину гнева Божия, в дни многоскорбные, многотрудные, вступили Мы на древлее место патриаршее. Испытания изнурительной войной и гибельная смута терзают Родину Нашу, скорби от нашествия иноплеменник и междоусобной брани. Но всего губительнее снедающая сердца смута духовная. Затемнились в совести народной христианские начала строительства государственного и общественного, ослабела и самая вера, неистовствует безбожный дух мира сего. От небрежения чад своих, от хладности сердец страждет Наша Святая Церковь, а с нею страждет и Наша Российская держава.

Это очень важный момент. Патриарх обращается к народу уже в этом первом послании. Он уповает в данном случае на то, что народ одумается, остановится, и тогда хаос в стране прекратится.

Проходит немного времени, две недели, и в своем слове, сказанном в храме Христа Спасителя перед началом новогоднего молебна, 1 (14) января 1918 года, святитель Тихон возвращается к той же теме.

Аще не Господь созиждет дом, всуе трудятся зиждущие его, напрасно рано встают и поздно просиживают (Пс. 126, 1–2). Это исполнилось в древности на вавилонских строителях. Сбывается днесь и воочию нашею. И наши строители желают сотворить себе имя, своими реформами и декретами облагодетельствовать не только несчастный русский народ, но и весь мир, и даже народы, гораздо более нас куль турные. И эту высокомерную затею их постигает та же участь, что и замыслы Вавилонян: вместо блага приносится горькое разочарование. Желая сделать нас богатыми и ни в чем не имеющими нужды, они, на самом деле, превращают нас в несчастных, жалких, нищих и нагих (Откр. 3,17). Вместо так еще недавно великой и могучей, страшной врагам и сильной России они сделали из нее одно жалкое имя, пустое место, разбив ее на части, пожирающие в междоусобной войне одна другую. Когда читаешь Плач Иеремии, невольно оплакиваешь словами пророка и нашу дорогую Родину. Забыли мы Господа! Бросились за новым счастьем, стали бегать за обманчивыми тенями, прильнули к земле, к хлебу, деньгам, упились вином свободы – и так, чтобы всего этого достать, как можно больше, взяли именно себе, чтобы другим не оставалось. Церковь осуждает такое наше строительство и Мы решительно предупреждаем, что успеха у нас не будет никакого до тех пор, пока не вспомним о Боге, без Которого ничего доброго не может быть сделано, пока не обратимся к Нему всем сердцем и всем помышлением своим. Теперь все чаще раздаются голоса, что не наши замыслы и строительные потуги, которыми мы были так богаты в мимошедшее лето, спасут Россию, а только чудо, -если мы будем достойны того.

Эти слова открывали качественно новый этап и в нашей церковной, и в нашей государственной жизни. Драматично, почти что в духе священномученика Ермогена, Патриарх взывает ко всем тем, кто еще не утерял ощущения своей связи с Православной Церковью, и кто количественно составляет большинство русского народа, к русским православным людям. Насколько тщетны были эти обращения тогда, сказать сложно, но Патриарх понимал, что пропало одно обращение, прошло другое, а все идет по нарастающей.

В канун открытия второй сессии Собора, 19 января (1 февраля) 1918 года, Патриарх пишет еще одно послание, послание самое резкое из им написанных в это время, послание, которое известно как «послание с анафемой».

Патриарх оказывается перед необходимостью анафемат ствовать, потому что его не слышат, и берет всю ответственность за это послание на себя, он от своего имени это послание составляет.

Тяжкое время переживает ныне Святая Православная Церковь Христова в Русской земле: гонение воздвигли на истину Христову явные и тайные враги сей истины и стремятся к тому, чтобы погубить дело Христово, и вместо любви христианской всюду сеют семена злобы, ненависти и братоубийственной брани. Забыты и попраны заповеди Христовы о любви к ближним: ежедневно доходят до Нас известия об ужасных зверских избиениях ни в чем не повинных и даже на одре болезни лежащих людей, виновных только разве в том, что честно исполнили свой долг перед Родиной, что все силы свои полагали на служение благу народному.

В качестве иллюстрации к этим словам послания можно привести следующий эпизод. Известно, что последним Главнокомандующим русской армией был назначен генерал Духонин. Когда он узнал о том, что произошло в Петрограде, узнал о том, что к власти пришло правительство, готовящее сепаратный мир с Германией и уже развалившее армию, он понял, что судьба русской армии решена. Естественно, что даже в ставке Верховного Главнокомандующего начались настоящие бунты, ждали нового комиссара, который придет и санкционирует избиение офицеров солдатами. Духонин мужественно остался в Ставке, дав распоряжение об освобождении из Быхова генерала Корнилова, Деникина и других узников, которых в первую очередь должны были растерзать. Именно благодаря этому они смогли отправиться на Дон и организовать Белое движение как раз в то самое время, о котором мы говорим. А сам Духонин ждал своего конца. Приезжает новый Главнокомандующий, прапорщик Крыленко, и Духовина просто на глазах у этого Крыленко растерзали революционные солдаты с «передовым сознанием». И таких случаев было огромное количество. Убивали генералов, убивали офицеров, убивали чиновников, убивали священников. В послании это и имеется в виду.

...И все это совершается не только под покровом ночной темноты, но и въявь, при дневном свете, с неслыханной доселе дерзостию и беспощадною жестокостию, без всякого суда и с попранием всякого права и законности – совершается в наши дни во всех почти городах и весях нашей Отчизны: и в столицах, и на отдаленных окраинах. Опомнитесь, безумцы, прекратите ваши кровавые расправы. Ведь то, что творите вы, не только жестокое дело, это поистине дело сатанинское, за которое подлежите вы огню геенскому в жизни будущей – загробной, и страшному проклятию потомства в жизни настоящей – земной. Властию, данной Нам от Бога, запрещаем вам приступать к Тайнам Христовым, анафематствуем вас, если только вы носите еще имена христианские, и хотя по рождению своему принадлежите к Церкви Православной. Заклинаю и всех вас, верных чад Православной Церкви Христовой, не вступать с таковыми извергами рода человеческого в какое-либо общение: «Измите злаго от вас самех».

Кого он анафематствует? Большевиков? Что за наивный Патриарх? Он, что же, предполагал, что, узнав об этой анафеме, Владимир Ильич вспомнит свою «пятерку» по «Закону Божию» и покается? А Иосиф Виссарионович вспомнит свои семинарские годы? Он достаточно хорошо представлял себе этих людей и понимал, что большевики, которые даже если по своему рождению являются православными, пренебрегут его словами, ибо они уже давно себя от церковного общения отлучили сами. Тем более это можно было сказать о бывшем католике Дзержинском, о бывшем иудаисте Троцком. Ни до своей веры, ни до чужой им дела не было. Конечно, Патриарх имеет в виду народ, руками которого эти люди хотят развязать в стране кровавый кошмар. О них он говорит, о тех, кто еще недавно причащался, о тех, кто еще не разучился молиться, о тех, у кого есть благочестивые семьи, которые, узнав об этой анафеме, остановят своих отцов, сыновей, братьев. Вот кого имеет в виду Патриарх, вот почему он прибегает к анафеме. Обратите внимание и на формулировку. Речь идет именно о тех, кто участвует в гонениях на Церковь и убивает невинных людей. Патриарх прекрасно знает: если народ остановится, большевики ничего не смогут сделать. И далее, в конце послания, Патриарх предлагает конкретные меры для христиан, как сопротивляться этим разрушительным тенденциям жизни, а они концентрируются, конечно, все больше и больше в большевистской диктатуре. Потом Патриарха будут обвинять в том, что он благословил вооруженное сопротивление большевикам, за то, что он стимулировал развитие контрреволюции этим посланием. Ничего подобного. Обратимся к тексту:

...Враги Церкви захватывают власть над Нею и Ее достоянием силой смертоносного оружия, а вы противостаньте им силою веры вашей, вашего властного всенародного вопля, который остановит безумцев и покажет им, что не имеют они права называть себя поборниками народного блага, строителями новой жизни по велению народного разума, ибо действуют, даже, прямо против совести народной. А если нужно будет и пострадать за дело Христово, зовем вас, возлюбленные чада Церкви, зовем вас на эти страдания вместе с собой словами св. Апостола: «Кто ны разлучит от любви Божия? Скорбь ли, или теснота, или гонение, или глад, или нагота, или беда, или меч?» (Рим. 8,35)

А вы, братья архипастыри и пастыри, не медля ни одного часа в вашем духовном делании, с пламенной ревностию зовите чад ваших на защиту попираемых прав Церкви Православной, немедленно устрояйте духовные союзы, зовите не нуждою, а доброю волею становиться в ряды духовных борцов, которые силе внешней противопоставят силу своего святого воодушевления, и мы твердо уповаем, что враги Церкви будут посрамлены и расточатся силою Креста Христова. Ибо непреложно обетование Самого Божественного Крестоносца: «Созижду Церковь Мою, и врата адовы не одолеют Ей».

Здесь нет никаких призывов к вооруженной борьбе. Конечно, после этого Патриарх вправе был ожидать каких-то серьезных перемен в положении страны, тем более, что открывшийся Собор 20 января 1918 года сразу же обратился к посланию Патриарха Тихона и 22 января принял постановление, в котором одобрил содержание послания и придал ему тем самым силу соборного документа.

Теперь задумаемся. Соборно у нас анафематствовали тех, кто творил всю эту междоусобную смуту, творил все эти ужасы, из которых потом и выросла эта первая в мире рабоче-крестьянская государственность, поправшая всех и вся, в том числе и самих рабочих и крестьян. Пусть каждый из нас пороется в своей памяти родовой, семейной и вспомнит, что делали отцы, деды, прадеды в это время; может быть, и на них падает это анафематствование, и поэтому сделаем для себя какие-то выводы о том, что же нужно делать, как нужно замаливать эти грехи, о которых мы уже так благополучно забыли, как будто к нам это не имеет отношения. Тогда станет понятно, почему нам сейчас так трудно, – потому что мы еще должны искупать десятилетиями все это. Тем более, что Патриарха не услышали. И Собор не услышали. В это самое время, 19–21 января, осуществляется вооруженное вторжение в Александро-Невскую Лавру, и представитель революционного народа убивает протоиерея Петра Скипетрова. Тот хочет остановить его, рвущегося в храм с оружием, а он просто стреляет в обличающие его уста и смертельно ранит протоиерея Петра.

Собору тем временем предстоит обсуждать очень важный внутрицерковный вопрос. Создано Высшее Церковное управление, но вопросы епархиального управления еще не решены. В такой обстановке, учитывая, что на заседании Собора (пока по неизвестным причинам) не появился его почетный председатель митрополит Киевский Владимир (Богоявленский), начинается работа. 25 января 1918 года, после обсуждения декрета советской власти о свободе совести, который уже тогда чаще называли более справедливо декретом об отделении Церкви от государства, Собор принимает постановление, где было два чрезвычайно важных пункта.

Изданный Советом народных комиссаров декрет об отделении Церкви от государства представляет собой, под видом закона о свободе совести, злостное покушение на весь строй жизни Православной Церкви и акт открытого против нее гонения.

Совершенно верная формулировка. И дело было не только в том, что по своему конкретному содержанию декрет представлялся юридическим нонсенсом даже в сравнении с законами об отделении Церкви от государства в других странах, в которых они существовали. Дело было в том, что декрет действительно санкционировал гонения на Церковь, ибо его исполнение могло полностью парализовать всю церковную жизнь.

Всякое участие как в издании сего, враждебного Церкви узаконения, так и попытках провести его в жизнь несовместимо с принадлежностью к Православной Церкви и навлекает на виновных кары, вплоть до отлучения от Церкви.

Нужно сказать, что такая резкая позиция Собора была не только результатом естественной реакции на бесчинства, творимые в стране, на то, что большевистский режим с самого начала стал режимом богоборческим. Можно было и посдержаннее высказаться в этот момент. Но, во-первых, казалось, что этот кошмар долго не продлится и что банда немецких наймитов (именно так многие воспринимали, даже на Соборе, большевистскую диктатуру) скоро уйдет с политической арены. Во-вторых, казалось, что еще немножко, и народ одумается, и, как это было в 1612 году, ополчение, подобное ополчению Минина и Пожарского, придет в Петроград и положит конец государственному безумию, тем более, что в это самое время на Дону начала сражаться добровольческая армия, ничтожная еще по своему количеству (речь шла о нескольких тысячах человек), и эти несколько тысяч человек, казалось, станут залогом широкого антибольшевистского движения в России, которое объединит всех людей с чувством гражданской ответственности, с чувством, хоть самым малым, патриотического долга перед страной. Вот отсюда, может быть, столь резкое заявление.

Через день-два на Собор приходит сообщение об убийстве в Киеве митрополита Владимира 25 января 1918 года. Это, конечно, всех потрясло. Дело не в том, что митрополит Владимир был почетным председателем Собора, и даже не в том, что он был одним из авторитетных иерархов в нашей Церкви и первым убитым архиереем в XX веке, а в том, что обстоятельства его убийства были страшны. Страшны не тем, что его как-то там зверски убивали, его убивали так, как убивали многих, как уже убили, например, о. Иоанна Кочурова. Стреляли многократно, кололи штыками и бросили растерзанного на много часов на улице. Страшено было то, что небольшая кучка вооруженных людей не ворвалась, а вошла (им открыли ворота) в Киево-Печерскую Лавру, расположилась в Трапезной, монахи услужливо подавали им трапезу, они разговорились, выяснили, что главный «угнетатель» здесь митрополит Владимир, пришли к нему в покои, провели там несколько часов, разграбив все, что можно, издеваясь и глумясь над митрополитом, а потом спокойно вывели его и расстреляли недалеко от Лавры. Можно ли представить такую ситуацию: к архимандриту Дионисию в Троице-Сергиеву Лавру входят какие-нибудь поляки с казаками в 1610 году и на глазах у братии издеваются над ним несколько часов, потом уводят и убивают? Комментарии излишни. И только когда его уже увели, один из монахов сообразил позвонить в местные органы большевистской власти и сказать о том, что произошло. Ему сказали, что власти не осведомлены о происходящем. И только через много часов уже окоченевшего митрополита нашли убитым недалеко от Лавры. Конечно, торжественно перенесли в Лавру, торжественно отпели, похоронили, не задумавшись над тем, что его просто предали. Это было самое страшное. Я сейчас не буду говорить о мотивах этого, уже тогда в Украинской Церкви как раз и проявились автокефалистские настроения, и братия Лавры была распропагандирована автокефалами, а митрополит Владимир, который даже автономии для Украинской Церкви не хотел, был ярым врагом для автокефалистов. Тут объяснения можно найти разные, но важен сам факт.

По промыслу Божию Собор принял удивительное постановление 25 января 1918 года, как раз в день гибели митрополита Владимира. Постановление было принято на основе предложения З6-ти членов Собора, а затем доработано. На него, конечно, очень сильно повлияло сообщение об убийстве митрополита Владимира. Это было постановление об установлении у нас института патриаршего местоблюстительства. Речь шла о следующем. В случае, если Церковь наша будет лишена возможности созвать Собор, если Патриарх будет устранен из церковной жизни, Церковь не должна остаться без возглавления. Собор уполномочил Патриарха, именно учитывая исключительность обстоятельств, назначить себе преемника, и не просто преемника, а преемника с полнотой патриарших прав, назначить его тайно, назначить не одного, а нескольких, дав каждому соответствующие грамоты, не сообщая об этом никому даже на Соборе. На Соборе через некоторое время было заявлено Патриархом о том, что поручение Собора выполнено, местоблюстители назначены. До сих пор мы точно не знаем, кто были эти, тайно назначенные, первые местоблюстители. Собор понимал, что Патриарха могут арестовать, могут убить, а сам Собор могут разогнать. И, действительно, Патриарх впервые был арестован уже в 1918 году.

Постановление о патриаршем местоблюстителе, который обладал всей полнотой патриарших прав, явилось решением, которое спасало наше Высшее Церковное управление в 20–30-х годах от разрушения канонического преемства высшей церковной власти, к чему очень стремились большевики. И Патриарх это принял, Патриарх это реализовал, назначив своих местоблюстителей.

Прежде, чем продолжить повествование, обратимся к личности Патриарха Тихона, к тому, что же он был за человек, каков был его жизненный путь до избрания в Патриархи, потому что, хотя Собор еще работал, все бремя власти полагалось теперь на Патриарха.