Эпилог
Минуло почти четыре столетия с того памятного дня, – пятницы, 14 Нисана, – когда Симон Киринеянин случайно встретил на дороге отряд римских солдат с обреченными на казнь. С тех пор на земле произошло много разных событий и сменилось около пятнадцати поколений. Безжалостное время вершило свой суд не только над людьми, но и над материалом куда более крепким, чем немощное человеческое тело: рушилось от ветхости некогда величественные и крепкие дворцы и храмы. От прошлого сохранились лишь воспоминания. Чем дальше оказывались реальные события и живые люди, запечатленные в этих воспоминаниях, тем более нечеткими и расплывчатыми они становились, постепенно превращаясь в смутные и тусклые силуэты.
То же самое происходило и с идеями, провозглашавшимися когда-то в различных областях древнего мира – в кругу учеников и друзей, на площадях и в храмах, на рукописных фолиантах. Многие из них канули в небытие вслед за своими авторами, от других сохранились лишь отдельные фрагменты. Человечество брало с собой в дальнюю дорогу лишь то, что могло пригодиться на его многотрудном пути. Среди этих последних чуть ли не самыми распространенными стали идеи, принесенные в человеческое общество Тем, для кого Симон Киринеянин нес тяжелый крест по дороге на Голгофу.
Провозглашенные впервые в Древней Палестине эти идеи постепенно распространялись по всему Средиземноморью и далее на Север, Запад и Восток. Вначале их несли людям двенадцать верных Его учеников, затем их стало семьдесят, а потом – неисчислимый легион. С идеями Учителя боролись (и, к несчастью, не только при помощи противоположных идей), но ничто не смогло остановить их победное шествие ни в древнем мире, ни позже, ни даже в наше время. Если апостолы должны были оправдываться перед сильными мира сего за свои христианские проповеди, то уже мать императора Константина I Елена едет в Иерусалим, чтобы отыскать там хотя бы остатки знаменитого и трагически прославленного креста, к которому довелось прикоснуться Симону Киринеянину.
Началась новая история христианства, и человечество, имеющее давнюю слабость подводить итоги каждого значительного отрезка своего пути, и на этот раз не изменило себе. Стали появляться первые «Церковные истории», созданные Евсеем Кесарийским, Сократом, Созоменом, Феодоритом Киррским. Осуществлялись попытки осмыслить все, что было связано со становлением и первоначальным развитием христианства. И здесь невозможно было обойти молчанием музыку, ибо она постоянно сопровождала своим звучанием новую религию буквально с самого зарождения – с хора ангелов, возвестившего миру о чудесном рождении в Вифлееме.
Конечно, эти историки не ставили перед собой задачи рассказать о начальном пути христианской музыки. Их занимали куда более важные свершения, и это не удивительно. Того, что они сохранили для потомства из истории христианской музыки, крайне мало. Если бы они более заинтересованно относились к проблемам музыки и зарегистрировали еще хотя бы несколько фактов, то наши знания были бы несравненно шире. Однако человек не в состоянии объять больше того, что ему позволяет природа и исторические обстоятельства. Поэтому примем с глубочайшей благодарностью даже мельчайшие крупицы сведений о музыке, сохраненные для нас древнейшими церковными историками, не забывая, что они обращали внимание лишь на то, что лежало на самой поверхности музыкальной практики христианских общин, а потому отражало наиболее заметные явления. С этой точки зрения важно и крайне интересно сообщение двух авторов, касающихся одного музыкального жанра, вошедшего в историю под названием «антифон».
Сократ пишет по этому поводу следующее: «Затем необходимо сказать, каким образом в церкви обрел свое начало обычай антифонных гимнов. Игнатию из Антиохии, [той, что] в Сирии, третьему епископу после апостола Петра и знакомому самих апостолов, было видение ангелов, славословивших Святую Троицу антифонными гимнами, и он перенес манеру пения, [которую] видел в видении, в Антиохийскую церковь. А оттуда эта традиция передавалась во все церкви. Таково мнение об антифонных гимнах» (Церковная история VI 8).
Феодорит Киррский был на тринадцать лет моложе Сократа и пережил его на шестнадцать лет. Он сообщает такие сведения об антифонах: «...Флавиан и Диодор, еще не занятые своим священническим служением и еще причисляемые к мирянам, денно и нощно воодушевляли всех в стремлении к благочестию. Они были первыми, разделившими надвое хоры певчих, [исполняющих] псалмы, и научившими их петь Давидову мелодию в чередовании. И то, что было введено в Антиохии, распространилось повсеместно, достигнув [самых] краев земли» (Церковная история II 24, 8–9).
Не вызывает сомнений, что в обоих приведенных отрывках высказывается не авторская точка зрения и тем более не результаты самостоятельных исследований, а мнение, бытовавшее в церковной среде.
Итак, согласно одному преданию, антифонные гимны были введены Игнатием из Антиохии (умер ок. 107 г.), заимствовавшим их у хора ангелов. Такой рассказ естественно вытекает из уже известных нам представлений о земной литургии как отражении небесной. Подобно тому, как «Трисвятой гимн» был взят из небесной литургии, так и антифонное пение могло быть «подслушано» у ангелов.
Второе предание подтверждает, что родиной антифонов действительно была Антиохия, но их создание приписывается уже не Игнатию, а Флавиану и Диодору, еще не вступившим в должности священнослужителей. Такая ситуация довольно правдоподобна. Рассказ Феодорита помогает представить вполне вероятный эпизод из жизни христианской общины Антиохии, когда два прихожанина, активно участвовавшие в делах церкви, способствовали улучшению музыкального оформления богослужений. Не исключено, что они обладали хорошими голосами, умением петь и, конечно, отличным знанием певческого литургического репертуара. Если это действительно так, то Флавиан и Диодор могли «возглавить» каждую из двух хоровых групп, выполняя в них роли ведущих хористов. Известно, что Флавиан в 382–404 годы был патриархом из Антиохии, а Диодор с 378 года – епископом Тарса.
Итак, Сократ относит введение антифонного пения в Антиохийской церкви в рубежу I–II веков, а Феодорит Киррский – к середине IV века. Чем же объяснить столь значительные расхождения?
Позволю себе высказать предположение, что эти два сообщения, основывающиеся на различных, впоследствии утраченных источниках, связаны с учреждением двух «литургических установлений». Вполне возможно, что богослужение, принятое в Антиохийской церкви при епископе Игнатии, впервые использовало антифонное пение. Затем, после его трагической гибели, на смену прежней литургии пришла какая-то другая, где подобное пение уже не применялось. Однако в середине IV века, при новом обновлении богослужения (уже в период жизни Флавиана и Диодора), антифонное исполнение вновь вошло в церковный обиход. Такие события могли оказаться обособленно зафиксированными в различных источниках, один из которых послужил материалом для Сократа, а другой – для Феодорита.
Знакомясь с такими свидетельствами, нельзя не обратить внимания на одну важную деталь. Сократ не связывает антифон ни с пением двух хоров, ни с поочередным пением двух групп одного хора, ни с какой-либо «перекличкой» между ними. В самом деле, процитированный фрагмент сочинения Сократа является продолжением уже приводившегося отрывка о пении «антифонных песен» арианами (см. беседу VII, раздел «В спорах с еретиками»), где автор ни словом не обмолвился о каком-либо разделении поющих на группы. Он просто констатирует, что последователи Ария исполняли «антифонные песни», текст которых отражал их религиозные воззрения. Феодорит же, наоборот, сообщает, что Флавиан и Диодор «разделили надвое» (διχῆ διελόντες) певчих и научили их петь «в чередовании» (ἐκ διαδοχῆς). Однако он не применяет термин «антифон». Очевидно, для современников в обоих случаях было совершенно ясно, что речь идет о жанре, основная отличительная черта которого состоит в разделении исполняемой музыки между солистом и хором либо между двумя хорами. Впоследствии такое пение будет названо респонсориальным и антифонным.
В связи с этим можно вспомнить, что еще за восемнадцать лет до рождения Феодорита Василий Кесарийский в письме, датируемом 375 годом, упоминает чередующееся пение двух хоровых групп, но опять-таки не применяет термин «антифон». Василий Кесарийский так отвечает на критику некоторой части духовенства, выступавшей против двуххоровой псалмодии: «Относительно того недовольства псалмодией, которым наши обвинители напугали особенно души более скромные, я должен сказать следующее: наши обычаи [в том виде], в каком они установлены сейчас, находятся в полном согласии и гармонии со всеми церквями Божьими. У нас люди поднимаются ночью и идут в молитвенный дом; в боли, страдании и мучительных слезах они исповедуются Богу, и наконец, встав с молитвы, они начинают пение псалмов. Сперва они делятся надвое и поют псалмы, чередуясь друг с другом... Затем они вверяют ведение мелоса одному человеку, тогда как остальные поют в ответ. Проведя ночь таким образом, в разнообразной псалмодии, пересыпанной молитвами, теперь, когда явился свет дня, все вместе, будто одними устами и одним сердцем, они возносят исповедальный псалом Господу...» (Письма CCVII 3). Далее Василий Кесарийский утверждает, что подобный способ пения используется не только в его монашеской общине, но широко распространен у ливийцев, фиванцев, палестинцев, арабов, финикийцев, сирийцев и других народов.
Совершенно очевидно, что, хотя в письме отсутствует слово «антифон», для адресата Василия Кесарийского было абсолютно ясно, о каком жанре тот пишет.
Особый интерес с этой точки зрения представляет один документ, еще не упомянутый на страницах настоящей книги.
В 1884 году итальянский археолог и археограф Г. Ф. Гаммуррини объявил о важной находке. В библиотеке святой Марии в Ареццо он обнаружил рукопись XI века, состоящую из 37 листов и содержащую описание паломничества в Святую Землю. Г. Ф. Гаммуррини посчитал автором этого сочинения Сильвию Аквитанскую, невесту римского префекта Руфина, жившего в конце IV века. Однако впоследствии это мнение было пересмотрено и авторство сочинения стало приписываться – и с несравненно более серьезными основаниями – испанской монахине Эгерии, жившей приблизительно в тот же период. Ученые предполагают, что паломничество Эгерии, скорее всего, состоялось в 381–384 годах.
Путешественница описывает, как она посетила знаменитую Синайскую гору, на которой Бог через Моисея дал закон израильскому народу; как она побывала на вершине Хорив, куда от гнева царя Ахава бежал пророк Илия; посетила она также и родину Илии – город Фесву. Эгерия побывала и в тех краях, где у Чермного моря израильтяне были спасены Богом от преследовавших их египтян, и на месте, где скончался Моисей. Она видела собственными глазами источник, где совершал таинства Иоанн Креститель, и даже колодцы, из которых Иаков напоил овец Рахили и Ревекка поила верблюдов Авраама.
Но для нас самое интересное в свидетельствах Эгерии – страницы, посвященные описанию антифонов. Упоминание о них очень часто встречается в ее дневнике. Она слушает «пение псалмов и антифонов» клириков и отшельников (§ 15), рассказывает, как во время литургии после каждого «гимна и антифона читают молитвы» (§ 24), а по воскресеньям «поют псалмы и антифоны». По словам Эгерии, в Вифлееме отшельники часто по ночам бодрствуют до рассвета, «распевая гимны и антифоны» (§ 25). На знаменитой Елеонской горе звучат «гимны и антифоны, соответствующие дню и месту» (§ 35). Эгерия повествует, как на месте, где когда-то Христос принял мученическую смерть, паломники «всю ночь поют гимны и антифоны, вплоть до утра» (§ 37). Да и на самом Сионе «поются псалмы и антифоны» (§ 43).
Постоянные упоминания в дневнике Эгерии таких пар, как «гимны и антифоны», а также «псалмы и антифоны», наводят на мысль о том, что для автора все эти термины если и не были точными синонимами, то использовались без разбора, без точного понимания смысла каждого из них. То же самое мы уже наблюдали, когда знакомились с применением в новозаветной литературе и в сочинениях отцов церкви таких терминов, как «гимны», «псалмы» и «духовные песни». Они также часто использовались как взаимозаменяемые. И в том и в другом случае все эти слова даются в качестве обозначений одной и той же категории песнопений.
Вместе с тем при ближайшем изучении фрагментов текста Эгерии вырисовывается любопытная закономерность. Так, в них сообщаются, например, такие подробности: «Если кто-нибудь из пресвитеров поет псалом, все отвечают [respondent] ему» (§ 24). Следовательно, соблюдается принцип респонсориального пения псалма, когда группа певчих «отвечает» солисту. Однако сразу же после этого Эгерия пишет о службе, во время которой «поются гимны, поются с ответами [responduntur] псалмы и сходным образом [similiter] антифоны» (Там же). То есть путешествующая Эгерия абсолютно не отличает антифонное пение от респонсориального. Описывая шествие паломников на Масличной горе, возглавляемое епископом, она замечает: «Весь народ идет перед ним с гимнами и антифонами, постоянно отвечая [respondes] „Благословен грядущий во имя Господне"» (§ 31). Значит, по мнению Эгерии, гимн поется так же, как антифон, а антифон – как респонсорий.
Все это говорит о том, что во времена Эгерии существенной разницы между этими жанрами еще не было.
Значит, можно смело считать, что слово «антифон» используется в качестве определения некоего способа исполнения гимнов и псалмов. Если же учесть, что в раннехристианской литературе «псалмы» и «гимны» – почти синонимы (в чем мы уже неоднократно убеждались), то, следовательно, Эгерия применяет этот термин к любым религиозным песнопениям, исполнявшимся с подразделением поющих на две группы либо на солиста и хор.
Мы видели, что именно антифонное пение историки церкви определяют не только как основной и главнейший способ исполнения, распространенный в среде ранних христиан, но даже как введенный ими. Если верить Василию Кесарийскому, Сократу и Феодориту, христиане стали пионерами в этом деле. Можно подумать, что не было двойного хора при освящении стен Иерусалима во времена Неемии, что не использовался двойной хор в древнегреческих трагедиях и в других культурах древности, что антифонное пение не звучало на собраниях терапевтов.
Как здесь не вспомнить знаменитое высказывание: «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем» (Екклесиаст 1, 9)!
Но не будем слишком строги к первым историкам церкви. Их заблуждение объяснимо многими причинами. Самая главная из них заключается в том, что они упустили из вида важнейшую мысль: новая религия продолжила развитие всех лучших достижений человечества дохристианских времен, в том числе и художественно-музыкального опыта. Христианство начинало не с нуля, оно сформировалось в недрах иудаизма и, естественно, взяло с собой лучшие достижения не только древнееврейской культуры, но и языческой. Среди них оказался и тот способ музицирования, который стал именоваться антифонным.
Однако было бы величайшим заблуждением считать, что антифонные построения древнееврейских религиозных песнопений или двуххорные эпизоды в древнегреческих трагедиях аналогичны по музыкальному материалу христианским антифонным «псалмам и гимнам» (если следовать оборотам сочинения Эгерии).
Прежде всего, не будем забывать, что антифонность – лишь средство изложения музыкального материала. Это своеобразный прием разделения песнопения между солистом и хором или двумя хорами. Однако то, что поется, – само песнопение, его мелодика, – многими нитями связано с целым рядом важнейших обстоятельств. Из них необходимо выделить два: национальные традиции художественной культуры и постоянное изменение музыкального языка во времени.
Другими словами, вопрос о раннехристианских антифонных песнопениях невозможно понять без учета того, что новая религия чуть ли не с самого начала стала интернациональной и распространилась у многих народов. Это не могло не повлиять на раннехристианскую музыку, так как религиозные песнопения евреев, египтян, сирийцев, римлян, ливийцев, греков и других народов Средиземноморья должны были находиться в русле их национальных традиций. В противном случае они не получили бы признания и распространения. Значит, уже по одной этой причине «антифоны», используемые в разных церквях, не могли походить друг на друга.
Что же касается музыкального мышления как феномена, развивающегося во времени, то ни для кого не секрет, что в художественных средствах, используемых в каждую эпоху, присутствует что-то особое, присущее только ей. Более того, чем дальше отстоят друг от друга периоды музыкальной практики, тем эти особенности становятся все более и более значительными. Поэтому мелодии времен Гайдна и Моцарта существенно отличаются и от мелодических построений, популярных в эпоху Возрождения, и от музыкальных новшеств наших дней. Совершенно естественно, что антифоны, певшиеся «под руководством» Неемии в V веке до н. э. в Иерусалиме, не могли иметь ничего общего не только с антифонами Кесарийской церкви во времена Василия Великого, но даже с антифонами Иерусалимской церкви I века н. э. Аналогичным образом двуххорные песни древнегреческого театра периода классики радикально отличались от греческих антифонов начала христианской эпохи, не говоря уже, например, о римских антифонных песнопениях.
Итак, антифонное пение не зародилось у ранних христиан, а лишь продолжило свою жизнь в их общинах. В дальнейшем оно получило свое замечательное развитие, видоизменилось и приобрело совершенно иные черты. Но это уже другой исторический этап христианской музыки, и о нем – отдельный разговор.
Не следует думать, что первые столетия музыкальной жизни христианских общин ознаменовались только антифонным пением, как это можно заключить после знакомства с сообщениями первых историков церкви. Антифонное пение – лишь самая заметная часть, лишь купола величественного храма раннехристианской музыки, уходящего вместе со своей эпохой и потому оказавшегося в поле зрения историков, смотрящих в прошлое. Они уже не слышали всего звучания этого храма, так как находились от него на достаточном удалении и до них долетали лишь отдельные приглушенные звуки. Прошло еще немного времени – и уже весь храм, вместе со своими куполами, скрылся за поворотом. Но на том месте, где он прежде стоял, вырос другой, зазвучавший в полную мощь своего голоса. Когда пробил и его час, он последовал вслед за первым. Его заменил третий храм, потом возник четвертый, пятый и многие другие. Так звучание христианской музыки передавалось от одного певческого храма к другому, от одной эпохи к другой. И каждый из них содержал в себе частицу того песнопения, которое впервые пропето на заре христианской эры.