Книга пятая. От смерти Карла Великого до разделения церквей (814–1054 гг.)

Смерть Карла Великого – Людовик Благочестивый – Переговоры со Львом 3-м и Стефаном 4-м – Церковная и монастырская реформа – Сообщество Лотаря в управлении империи – Заговор и смерть Бернарда – Брак Людовика и Юдифью – Покаяние Людовика – Лотарь из Рима – Рим и империя – Интриги против Людовика – Григорий 4-й во Франции – «Поле лжи» – Пленение и низложение Людовика – Восстановление Людовика – Эббо Реймский – Смерть Людовика – Вопрос об иконопочитании на Востоке и Лев Армянин – Феодор Студит – Собеседование об иконопочитании – Низложение Никифора – Меры против иконопочитания – Михаил Заика (косноязычный) – Умерщвление Льва 5-го – Греческое посольство к Людовику – Император Феофил – Смерть Феофила – Императрица Феодора – Окончательное восстановление иконопочитания – Вопрос об иконопочитании на Западе – Иконы во франкской церкви – Мнение Агобарда об иконах – Клавдий Туринский – Теодемир – Дунгал – Ложные декреталии и их происхождение

В системе Карла Великого был тот великий недостаток, что она требовала для своего продолжения таких же лиц, каким был он сам. Его действительные преемники между тем оказались до прискорбия неспособными выдерживать на себе могущественное бремя империи.

Чувствуя приближение кончины (813 г.), Карл Великий, созвав народное собрание, призвал своего единственно оставшегося в живых законного сына Людовика из Аквитании в Э-ля-Шапелль (Аахен), и в присутствии громадного собрания народных представителей объявил его своим сотоварищем и преемником. Он преподал принцу наставление касательно обязанностей государя, и получил от него обещание повиноваться его наставлениям. Затем он пожелал, чтобы Людовик подошел к высокому жертвеннику, на котором лежала императорская корона, взял эту корону и своими руками возложил ее себе на голову, – каковым актом император хотел показать, что он и его потомство получают свою власть ни от коронации со стороны папы, ни от тех восторженных восклицаний, которыми эта церемония в храме ап. Петра была приветствуема римлянами, а непосредственно от Бога²⁹³⁷. После этого провозглашения, Людовик возвратился к управлению Аквитанией, но скоро опять вызван был в Аахен вследствие смерти своего отца, последовавшей в январе 814 года²⁹³⁸.

Людовику во время его восшествия на императорский престол было 36 лет от роду. В своем детстве он был коронован папой Адрианом в качестве короля своей родной провинции, Аквитании. В течение многих лет он управлял этой страной, и пользовался высоким уважением за справедливость и способность в своем управлении. Он был человек храбрый, ученый и образованный, добросердечный, нежный и глубоко религиозный. Но когда из соподчиненного королевского положения он поставлен был во главе империи, в его характере начали проявляться раньше не замечавшиеся недостатки. Его благочестие было значительно окрашено суеверием; он уже и раньше считал своим долгом отказаться от изучения классической литературы ради чисто религиозной, и если бы не запрещение отца, то он сделался бы монахом, подобно своему двоюродному деду Карламану. Он не имел решимости или энергии, не обладал знанием людей, и легко мог сделаться жертвой интриг.

В Аквитании Людовик был окружен собственным двором, и его старые советники продолжали удерживать свое положение и по восшествии его на императорский престол. Главным из них был Бенедикт Анианский, суровая добродетельность которого не могла не смущаться той распущенностью, которая, по примеру Карла Великого, развилась в императорском доме в течение последних лет последнего царствования. Людовик сразу же решил преобразовать все это, изгнав из дворца своих сестер и их любовников, вместе с другими лицами заведомо легкой репутации. He были пощажены и государственные люди, находившиеся в близком отношении с Карлом Великим. Среди них наиболее важными были три брата, родственники королевскому дому, именно, Адельгард, Вала и Бернард²⁹³⁹. Адельгард еще в своей юности оставил двор Карла Великого по неудовольствию на развод ломбардской королевы, и вступил в Корбейский монастырь, где он и сделался аббатом. В позднейшие годы он приобрел могущественное влияние на великого императора; он был главным советником его сына, Пипина, в управлении Италией, и вместе с Валой советовал Карлу Великому назначить сына Пипина, Бернарда, наследником императорского престола предпочтительно перед Людовиком. Адельгард и младший брат были изгнаны; граф Вала был принужден сделаться монахом в аббатстве, из которого удален был Адельгард, и таким образом положено было основание продолжительной вражде между государственными людьми старого и государственными людьми нового царствования.

Лев III, недовольный (как можно думать) тем способом, которым Людовик принял корону, не поздравил его с восшествием на престол и не потребовал от римлян обычной клятвы в верности императору. Вражда, которая несколько раньше подвергала жизнь этого папы опасности, вновь возникла вскоре после смерти его покровителя. В Риме произошли серьезные беспорядки (815 г.) и немало кровопролитий, и Лев взял на себя смелость наказать некоторых своих врагов смертью, каковой акт Людовик счел вторжением в его права, как государя. Поэтому он отправил своего преемника Бернарда, короля Италии, для расследования дела на месте, но папа обезоружил его негодование, согласившись дать объяснение в своем поступке. Лев умер в 816 году. Богатство, которым он располагал, по-видимому было громадным, и папский библиотекарь Анастасий наполняет многие страницы перечислением тех великолепных даров, которые он мог делать своей церкви.

Римляне поспешно избрали его преемником Стефана IV, который посвящен был без испрошения на то согласия императора (Июнь 816 года). Стефан сознавал необходимость извиниться в этой неправильности, которую он приписывал нужде времени, когда можно было опасаться народных смятений. Он издал определение, которым постановлялось, что посвящение будущих пап должно совершаться в присутствии императорских уполномоченных²⁹⁴⁰, и, заставив граждан Рима поклясться в преданности Людовику, он сам отправился во Францию (Окт. 816 г.) с целью объяснения дела и извинения,– и быть может также с целью обеспечить себя от насилия со стороны римских партий; но благочестивый император показал ему чрезвычайную предупредительность. Он встретил его на расстоянии мили от Реймса, оба они сошли со своих коней, и Людовик, прежде чем обнять трижды поклонился ему в ноги. В следующий воскресный день первосвященник возложил на голову Людовика великолепную корону, которую привез с собой, и помазал как его, так и его императрицу Эрменгарду. Анастасий рассказывает, что честь, оказанная папе, почти превосходила всякое описание: он получил от императора все, чего только желал, и, по примеру прощения Спасителя, он даровал прощение всем, кто во время Льва вынуждены были искать убежища во Франции вследствие преступлений против церкви, и они сопровождали его при его возвращении в Рим. По смерти Стефана в начале следующего года (817 г.), его преемником был немедленно избран и посвящен Пасхалий. Новый папа отправил посольство с целью уверить императора, что «он скорее вынужден был, чем сам выскочил на свою кафедру», и извинение было принято.

Людовик стремился к преобразованиям, как в церкви, так и в государстве. Посредством своих уполномоченных (missi), он устранил много беспорядков, возникших в управление его отца и в соборах, состоявшихся в Э, в 816 и 817 годах, он постановил много правил в видах преобразования духовенства и религиозных обществ. Гражданские дела, которыми Карл Великий много занимал епископов, не оставались без влияния на их характер, равно как и на характер низшего духовенства, так что состояние церкви к концу последнего царствования сильно понизилось. Теперь постановлены были особые правила, свидетельствовавшие о том, как много накопилось злоупотреблений. Общий тон их строгий; они имеют своей целью обеспечить влияние и уважение духовенству пресечением среди него мирской пышности и обращением его внимания на свои духовные обязанности. Для управления жизнью каноников составлен был особый кодекс, расширенный из кодекса Хродеганга. Приобретение богатств не надлежащими средствами пресечено было постановлением, чтобы никакое завещание не принималось церквями или монастырями в ущерб родственников завещателя, и чтобы никто не был постригаем в монашество или в духовное звание с целью получения его собственности²⁹⁴¹. Жалобы на то зло, против которого направлен был этот канон, однако же встречаются и после этого постановления. Другим важным каноном постановлялось, что всякий приходской священник должен иметь свой особый mansus или участок земли; что как участок, так и всякая его собственность должны быть освобождены от всякой другой, кроме церковной службы, и что, когда будет приводиться в исполнение это постановление, всякий приход, где только было достаточное содержание, должен был иметь своего собственного священника. Бенедикт Анианский был председателем собрания, которому поручено было произвести реформу монастырей. Он восстановил в надлежащее положение многие монастыри которые отчуждены были или для мирян, или для белого духовенства, и добился облегчения для многих от отяготительных даров в пользу короны и военной службы, – того бремени, которое так сильно тяготело на многих из них, что остального дохода было недостаточно даже для пищи и одежды. За основу новых преобразований принят был устав св. Бенедикта; но правила вообще отличаются тщательной точностью, весьма непохожей на первоначальный дух этого учреждения.

Эти преобразования были делом независимой франкской церкви и утверждены были высшим авторитетом императора, который в делах касательно религии пользовался тем же преимуществом, как и его отец.

На святой неделе, в 817 году, когда Людовик и его двор проходили по галерее, ведшей из дворца в церковь Э, сломались деревянные столбы, на которых она покоилась. Император потерпел небольшой ушиб, но случай этот подал его советникам мысль о возможности его смерти и о пользе позаботиться об обеспечении престола на случай этого события. По их совету, он предложил все это дело народному собранию, и получил от него согласие на принятие его старшего сына Лотаря в качестве его сотоварища по управлению империей; но эта мера, которой имелось в виду сохранение мира, сделалась источником роковых разделений. Младшие братья, Пипин и Людовик, из которых первый управлял Аквитанией, а второй – Германией, были недовольны тем, что они оказались в новом положении, ставившем их ниже своего старшего брата, которому они обязаны были платить «подарки», и без согласия которого они не в праве были начинать войну или заключать мир, принимать посланников или вступать в брак. Но возвышение Лотаря было еще более оскорбительным для Бернарда, сына старшего брата императора Пипина от наложницы. Бернард назначен был Карлом Великим в качестве преемника своему отцу в королевстве Италии. Незаконность его происхождения не считалась франками препятствием для этого наследства; так как она не препятствовала ему получить низшее королевство, то она не лишала его также и права на преемство своему деду на императорском престоле; и так как Людовик Младший, сын Карла Великого, был предпочтен представителю старшего сына главным образом на основании более зрелого возраста, то Бернард мог теперь на томже основании ожидать, что и он будет предпочтен детям Людовика. Король Италии доселе старался готовностью подчинения и исполнения во всем желаний своего дяди обезоружить ту ревнивость, которую императрица Эрменгарда постоянно старалась внушить своему мужу. Но теперь он уступил влиянию недовольной партии, наиболее деятельными членами которой были Теодульф, епископ орлеанский, гот или ломбардец по происхождению, и епископы миланский и кремонский, причем Вала ревностно помогал им своими советами из своего монастыря. В этих планах, будто бы, замешан был и сам папа Пасхалий. Но император и его приверженцы заблаговременно постарались показать, что всякая попытка низвергнуть правительство будет безнадежна. Бернард отправился в Шалон на Саоне, сманенный туда, по свидетельству некоторых писателей, императрицей обещанием прощения и безопасности. Он признался своему дяде в своих преступных замыслах, и, подвергнутый суду, был приговорен к смерти. Этот приговор, из сострадания, заменен был Людовиком на лишение зрения; но от жестокости ли, с которой была совершена эта операция, или от горя и отчаяния, несчастный Бернард умер через три дня после этого. Теодульф был лишен своей кафедры без всякого внимания к его оправданию что, получив паллиум, он находился в подчинении исключительно юрисдикции папы. Людовик, сделавшийся теперь подозрительным ко всем своим родственникам, принудил трех из своих незаконных братьев (из которых Дрого впоследствии известен был в качестве епископа мецского) принять пострижение.

Вскоре затем умерла и императрица Эрменгарда, ревность которой к интересам своего сына была главной причиной последних смут. Людовик, в своей скорби, склонен был отказаться от престола и поступить в монашество (819 г.), но духовные лица, с которыми он советовался в этом отношении, отговорили его от этого. Для его обозрения собраны были дочери из знатных домов и он выбрал супругой себе Юдифь, дочь Вельфа I, герцога баварского. Новая императрица была не только красива собой, но и обладала ученостью и образованием, необычным для женщин того века, и ее влияние на своего мужа было безусловным.

В 821 году, по случаю женитьбы Лотаря, Теодульф, Вала, Адельгард и другие сообщники Бернарда были прощены, – каковой акт милосердия приписывается тому, что к этому времени смерть устранила Бенедикта из числа советников императора. Но Людовик все еще был смущаем воспоминанием о тех жестокостях, которые были совершены от его имени; тревоги его совести усиливались вследствие некоторых бедствий: землетрясений и других знамений, и на собрании в Аттиньи, в следующем году (822 г.), он явился в одежде кающегося. Он оплакивал свои собственные грехи и грехи своего отца, и выражал муки совести за смерть Бернарда, в каковом акте с его единственным участием было только смягчение приговора, которое к несчастью оказалось тщетным во время исполнения наказания. Он умолял о прощении со стороны присутствовавших на собрании Валы и Адельгарда, сокрушался о своем поведении по отношению к Дрого и его братьям, и в виде вознаграждения возвел их в высокие церковные саны. Он раздал большие милостыни монахам и просил их молитв; вместе с тем он издал и капитулярий, в котором признавал свои упущения в исполнении обязанностей по отношению к церкви и обещал устранение злоупотреблений. Бала был послан в Италию – в качестве советника Лотарю, который получил королевство по смерти Бернарда.

В день Пасхи, в 823 году, Лотарь, отправился в Рим, по приглашению Пасхалия, был коронован от папы в качестве императора. Он уже коронован был своим отцом во время своего возвышения в положение сотоварища по управлению империей; но Пасхалий, убедив его принять это второе коронование, как церковное освящение его власти, проводил при этом особую политику, которая имела своим результатом распространение убеждения, что королевская власть зависит от дара преемников ап. Петра.

Вскоре после удаления Лотаря из города, два высоких церковных сановника, бывших между главными римскими сторонниками императора, были завлечены в Латеранский дворец, где в наказание, как предполагают, за их привязанность к франкским интересам, они были ослеплены и затем обезглавлены. Услышав об этом, Лотарь отправил особого уполномоченного и аббата для исследования этого дела. Папа явился перед уполномоченными, и с тридцатью четырьмя епископами и пятью другими духовными лицами поклялся, что он не принимал никакого участия в смерти этих жертв. Но он утверждал, что они заслуживали смерти, как изменники, и отказался выдать убийц на том основании, что они искали покровительства ап. Петра и принадлежали к роду апостола. Уполномоченные, не имея власти употребить силу, донесли об обстоятельствах дела своему государю, а Пасхалий в то же самое время отправил некоторых посланных для представления объяснений. Император не расследовал дела дальше, но решился поставить свои отношения с Римом на более удовлетворительную ногу.

Благоприятный случай для этого скоро представился вследствие смерти Пасхалия, последовавшей в мае 824 года²⁹⁴². Из-за папского престола возник ожесточенный спор. Лотарь опять отправился в Рим, и утвердил франкское главенство признанием Евгения, второго кандидата; который поддерживался влиянием Валы, как законный преемник ап. Петра. Юный император жаловался на недавнее избиение его приверженцев. Он приступил к расследованию, почему народ постоянно недоволен папами и римскими судьями. При этом он открыл, что папами незаконно были захвачены многие участки земли (быть может под тем предлогом, что они завещаны были церкви), и, восстановив их законным собственникам, он доставил большую радость всем. Он постановил, что «согласно с древним обычаем» в известные времена императорские уполномоченные должны посещать Рим для общего отправления правосудия. От римлян он потребовал клятвы в верности империи, кроме их верности папе; постановил, чтобы никто не вмешивался в их право избрания епископа, но обязал их условием, чтобы они не допускали посвящения кого-либо в папы, пока он не принесет клятвы в верности императору в присутствии императорского уполномоченного. Хотя это условие впоследствии подверглось забвению или избегалось, однако же отчет о действиях Лотаря служит ясным доказательством тех идей, которые в то время имелись касательно отношений папской и императорской власти. По господствующему мнению, император имел право подвергать исследованию выборы на римскую кафедру и произносить решение по случаю притязания кандидатов, и в то время, как папа был непосредственным господином Рима, его власть находилась под главенством императора, которому принадлежал верховный контроль в управлении.

После четырех лет бездетной брачной жизни от Юдифи, в 823 году, родился сын Карл, известный впоследствии под названием «Лысого». Это возбудило ревность сыновей императора от Эрменгарды: они объявили Карла плодом прелюбодеяния и обвиняли иудеев в околдовании их отца. Императрица со своей стороны желала обеспечить за своим сыном наследство, подобно наследству его старших братьев, и в 829 году с этой целью образовано было герцогство Германское, вероятно в тщетной надежде, что такой титул будет менее производить смущения, чем титул короля. Людовик, под влиянием своей матери, старался приобрести сторонников Карлу богатыми дарами из наследственных владений своего рода и из собственности церкви. По этому случаю он подвергся жестокому нападению со стороны Валы на народном собрании, состоявшемся в 828 году, и когда его старшие сыновья теперь предались мятежу, то они находили помощь со стороны могущественной церковной партии, предводимой Валой (который в 826 году наследовал Адельгарду в аббатстве Корбейском) вместе с главным капелланом Гилдуином, аббатом Сен-Дени, Ессеем, епископом амиенским, и Елиссахаром, аббатом центулльским. О побуждениях этих церковных сановников трудно судить. Они, быть может, искренне сознавали опасности, угрожавшие империи от введенной системы разделения; они могли быть также раздражены императорским контролем над церковными делами, равно как и посягательствами на церковную собственность, но притязание на верховенство над императорской властью, которое начало высказываться в их совещаниях, представляет собой нечто поразительное, и поведение, следовавшее за их теориями, было крайне неизвинительным.

Юдифь, схваченная мятежниками в Лаоне, была преследуема проклятиями народа до монастыря в Пуатьере, где ее и принудили принять монашество (830 г.). Она принуждена была также дать обещание, что употребит все свое влияние на мужа, с целью убедить его уйти в монастырь. Но склонность, которую Людовик чувствовал к монашеской жизни, теперь уступила в нем место любви к Юдифи и ее сыну. Он попросил время для обсуждения; вопреки всякой оппозиции, он порешил, что следующее народное собрание будет не в Галлии, где население вообще было недовольно франкскими правителями, а в Нимегвене, где он мог надеяться найти поддержку со стороны родственных и дружественных ему германцев, и действительность вполне соответствовала его ожиданию. В Нимегвене император был восстановлен в своей власти. Гилдуин, осмелившийся преступить приказ, чтобы члены собрания и их последователи явились безоружными, был изгнан, и подобный же приговор произнесен был над Валой вместе с другими сторонниками его партии. Лотарь (возмутившийся после того, как он дал клятву поддерживать юного Карла в его герцогстве) с характерной низостью заявил о своем подчинении, оставил своих сообщников, и вместе с другими произнес осуждение над ними. Юдифь была выведена из своего монастыря, причем папа объявил ее насильственное пострижение недействительным. Она решилась судом Божьим доказать свою невинность в возводившемся на нее волшебстве и прелюбодеянии; но так как никого из обвинителей не явилось, то она согласилась очистить себя клятвой, и Бернард, герцог Сентимании, ее предполагаемый любовник, предположивший очистить себя судебным поединком, не нашел никого, кто бы принял его вызов. Некоторые из тех, кто были наиболее враждебны Людовику в его бедственном состоянии, были осуждены на смерть, но, со своей обычной кротостью, он ограничился по отношению к ним более легким наказанием.

Заботливость Юдифь об обеспечении положения своего сына и ревнивая зависть старших братьев то и дело причиняли тревоги злополучному Людовику, который по-видимому подвергся преждевременной немощи. В 832 году произошло новое восстание вследствие наступления Карла на королевство Аквитанское. Папа Григорий IV, который отчасти своим саном обязан был влиянию Валы и Гилдуина, отправился за Альпы (833 г.) и явился в лагере мятежников, где его ожидал Вала и другие церковные вожди партии. Людовик был поддерживаем многими епископами, которые, услышав, что папа, намерен был отлучить их и императора, объявили, что если он прибудет к ним, то сам будет низложен и отлучен. Ответ, данный Григорием и вероятно написанный Пасхалием, одним из монахов Валы, не имел никакого влияния; он уже начал обнаруживать беспокойство и недовольство взятой на себя ролью, как Вала и Пасхалий разубедили его в этом, представив сборник канонов и декреталий, которыми имелось в виду доказать, что папа имел право быть судьей во всех делах и сам не мог быть судим никем из людей. По-видимому, в это же время, Агобард, архиепископ лионский, составил два трактата, из которых один представлял сравнение между церковной и гражданской властью, а другой – защиту мятежных принцев. В первом из них он настаивает на превосходстве церковной власти, высказывает много укоров против императора и убеждает его подчиниться папе. «Если бы действительно папа Григорий приходил без основания и с целью сражаться, он заслуживал бы противодействия и прогнания; но если он приходил с целью мира, то ему должно повиноваться». В другом рассуждении Агобард обвиняет Юдифь в грубом и открытом распутстве; он оправдывает действия сыновей императора, и в качестве прецедента, в оправдание принятого им самим и его братьями участия, ссылается на то противодействие, которое священники и пророки израильские оказывали Иезавели и Гофолии. Указав императору на то, что Самсон за свою любовь к распутной и неверующей женщине потерял свое зрение и свое судейство, он увещевает его, так как он сам походил на Самсона в потере своей власти, стараться о том, чтобы подобно ему избегнуть лишения своего вечного наследия смиренным и терпеливым подчинением своей доле.

В день св. Иоанна Крестителя, два враждебных войска расположились друг против друга, близ Колмара. Григорий сделал визит императору (24 июня 833 года), который принял его без обычных знаков уважения; но впоследствии они обменялись подарками, и папа продолжал переходить из одного лагеря в другой. С целью повлиять на приверженцев Людовика, были употребляемы доводы, угрозы, деньги и другие соблазны, и утром в день апп. Петра и Павла (29 июня) он нашел, что в течение ночи все оставили его кроме горсти преданных ему людей. Узнав о своем безнадежном состоянии, он выразил нежелание служить причиной кровопролития; тем, из своих последователей, которые не могли ожидать милости от мятежников, он советовал спасаться бегством, другим предлагал последовать примеру большинства, и сам сдался в качестве пленника своим сыновьям. Папа возвратился в Италию в глубоком огорчении и стыде, вследствие принятого им участия в этих делах, а народное чувство по отношению к ним выразилось в прозвище, данном тому месту, где они происходили, – Люгенфельд, то есть «Поле лжи».

Юдифь, за безопасность которой в жизни и членах торжествующие мятежники связали себя клятвой, была отправлена за Альпы, в Тортону, причем Карл был заключен в аббатстве Прюмском, а Людовик уведен в качестве пленника своим старшим сыном. Но Лотарь и его советники скоро заметили, что в пользу злополучного императора возбуждалось общее чувство сожаления, и они решили подавить его актом, которым имелось в виду лишить его правоспособности к царствованию. На народном собрании в Компьене, один епископ (вероятно, Агобард) просил позволения Лотаря, чтобы Людовику было сделано представление о тех беспорядках, которыми он унизил империю Карла Великого. Предложение это встретило лишь весьма мало противодействия; многие епископы настаивали, чтобы Людовик принял монашество, и среди них, как рассказывает Теган, наиболее деятельными были некоторые рабского или варварского происхождения, – и больше всего «бесстыдный и жесточайший» Эббо Реймсский, который восстал против императора на «Поле лжи», и так как их увещания были напрасны, то они решили продолжать дело другим способом. В восьмиглавом обвинении, написанном с большими повторениями и отчасти излагающем преступления, за которые он уже принес покаяние в Аттиньи, он был обвиняем в актах насилия по отношению к своим родственникам, – в смерти Бернарда; пострижении Дрого и его братьев; в частом нарушении клятвы, в особенности касательно разделения империи; в нарушении покоя священных времен военными походами и заседаниями судов и народных собраний; в беззакониях и несправедливости по отношению ко многим из своих подданных; в погублении множества людей и в причинении смертности и чрезвычайной нищеты вследствие бедствий войны²⁹⁴³. Епископы присвоили себе право судить императора. Они осудили его заочно, объявили его лишенным земной власти, и с целью воспрепятствовать погибели его души, приговорили его к покаянию перед мощами св. Медарда и св. Сабиниана в Суассоне. Он находился под строгим надзором в келье до наступления дня, назначенного для церемонии, когда он был выведен не как государь, а как грешный христианин, желавший принести покаяние за свои грехи (Октябрь). При этом присутствовал Лотарь, с большим собранием епископов и духовенства, и собор был наполнен массой зрителей. Император, одетый во вретище, пал ниц перед алтарем; он признавал, что был повинен в беззаконном управлении, оскорбительном для Бога, соблазнительном для церкви и бедственном для народа, и выражал желание принести покаяние, чтобы получить отпущение своих грехов. Епископы говорили ему, что за искренним исповеданием последует прощение, и увещевали его, чтобы он не пытался, как это было раньше, скрыть часть своих грехов. В руки ему подан был список возводимых на него обвинений; с потоками слез, он признал себя виновным во всем и отдал этот документ для положения его на престол в качестве свидетельства о его покаянии. Затем он снял свой меч и свой военный пояс; с него сняли светское одеяние, которое было на нем под вретищем, и после этого считалось, что по древним канонам он уже не мог вновь получить власть государя. Каждый из епископов, участвовавших в деле, сделал запись об этом, которые и передали в руки Лотаря.

Но лица, устроившие это унижение императору, ошиблись в расчетах. Сострадание к императору и негодование против тех, которые столь унижали его под предлогом религии, было почти всеобщим. Его сторону приняли его младшие сыновья, Пипин и Людовик, и Лотарь, встревоженный признаками этого общего настроения, поспешно удалился из Сен-Дени, предоставив своему отцу свободу. Около Людовика быстро собрались друзья его; ему советовали принять на себя свои военные украшения, но он отказался сделать это, если не будет дано ему формальное позволение со стороны церкви. Поэтому, он торжественно был восстановлен в аббатстве Сен-Дени; пояс и меч были возвращены ему некоторыми из тех епископов, которые участвовали в его унижении; при этом было объявлено, что кающийся, сложивший свой пояс, мог надеть его опять по истечении покаяния, и народная радость, по случаю восстановления императора, получила новое поощрение вследствие внезапной перемены погоды, которая долго была бурной и мрачной.

В феврале 835 года состоялся собор в Тионвилле, где 8 архиепископов и 33 епископа осудили своих собратьев, принимавших участие в делах в Компьене и Суассоне. Среди этих осужденных особенно выдавался Эббо, человек рабского происхождения, бывший молочным братом Людовика, и подобно другим низкородным духовным лицам был возведен им на высокую степень с целью противовеса аристократическим прелатам, стремившимся к независимости от короны. Эббо был человек ученый и трудился в качестве миссионера среди северных племен, но его поведение по отношению к своему благодетелю было чрезвычайно неблагодарным. За свою измену он награжден был со стороны Лотаря одним богатым аббатством, и когда опять восторжествовало дело Людовика, он бежал со всем своим богатством, какое только мог захватить, в надежде найти убежище среди норманнов. Однако же он был схвачен и после водворения на некоторое время в монастырь Фульды, его принудили взойти на кафедру одной церкви в Меце, где в присутствии Людовика и собравшихся епископов, духовенства и мирян, он признал, что все последние действия против императора были несправедливы и преступны. В Тионвилле он написал и подписал исповедь в своем собственном недостоинстве, был низложен со своей кафедры, и оставался в монашеском заключении или изгнании до смерти Людовика. Другие епископы, принявшие участие в деле императора, по сознании в своей виновности, подверглись мягкому укору, и только Агобард, который не хотел явиться, был осужден за свое упорство.

Лотарь был лишен императорского титула, и ограничен королевством Италии. Но Юдифь впоследствии нашла выгодным войти в сношение с ним, и в 839 году произведен был раздел (последний из разделов, свидетельствующих о затруднениях и слабостях Людовика), по которому Пипин, внук императора, лишился права наследовать своему отцу в королевстве Аквитанском, и за исключением Баварии, которая оставлена была за младшим Людовиком, вся империя поделилась между Лотарем и Карлом. До самого конца царствование Людовика было возмущаемо враждой его сыновей, которые действовали, отбросив всякую сыновнюю и братскую любовь. Он умер 20 июня 840 года на одном острове на Рейне, против Ингельгейма, находясь в походе против своего сына Людовика Германского. На своем смертном одре он получил утешение религии от своего незаконного брата Дрого, епископа мецского. Его последние слова: «Вон, вон!», были поняты в смысле заклинания, повелевавшего удалиться злому духу²⁹⁴⁴.

В течение первых лет этого царствования, слава Карла Великого продолжала окружать империю ореолом славы в глазах чужеземных народов и сам Людовик вел успешную войну в разных направлениях. Но раздоры франков впоследствии сделали ее доступной внешним врагам. Норманны, первое появление которых на берегу наполнило сердце Карла Великого мрачным предчувствием, в 820 году проникли в Шельду. В 835 году они сожгли большой торговый город Дорштадт, с его 54 церквями, и их опустошения были чувствуемы на берегах Луары и в других местах. С юга не менее страшным врагом были сарацины: в 838 году они ограбили Марсель и увели в плен монахов и духовенство. А на востоке славянские племена пользовались междоусобием франков для того, чтобы делать набеги на императорскую территорию. Опасности, которые таким образом угрожали империи с разных сторон, сделались еще более серьезными при преемниках Людовика. Но переходим к делам Востока.

2. Хотя определение 2-го Никейского собора и признано было в качестве закона в Восточной империи, однако же все еще оставались некоторые следы прежней иконоборческой закваски, и к этому времени иконоборческая партия попыталась еще раз ниспровергнуть истинное учение церкви.

По низложении Михаила Рангалы, в 813 году, императором сделался Лев V, «Армянин», который, как вследствие своего воспитания, так и по своим военно-служебным связям, был противником иконопочитания. Его враги называли его Хамелеоном²⁹⁴⁵, вследствие неискреннего и изменчивого характера, который они приписывают ему; но даже и они допускают, что он был человек необычайной энергии и способностей, которые давали ему возможность поддерживать увядающую империю. Патриарх Никифор, – не из подозрения (как можно бы думать), а просто согласно с обычаем, – потребовал от него, при его возвышении, подписать исповедание веры; Лев выразил желание, чтобы дело это отложено было до совершения коронации; но когда к нему вновь обратились с этим предложением, то он совсем отказался²⁹⁴⁶.

Подобно другим авантюристам, достигавшим императорского престола (а вероятно и подобно еще гораздо большему числу тех, в которых не исполнились возлагавшиеся на них надежды), Льву еще в ранней молодости было предсказано, что ему предназначено судьбой сделаться императором. Отсюда он имел постоянную наклонность верить в предсказания и один монах (814 г.), который, по редкому исключению в своем звании, был противником иконопочитания, теперь уверял его в долгом и славном царствовании, если только он уничтожит иконопочитание, причем даже угрожал ему бедствиями, если он будет действовать иначе²⁹⁴⁷. Слова эти произвели свое действие на Льва, и на него затем повлияло еще сравнение между благоденствующим царствованием иконоборческих императоров и бедствиями тех, которые держались противоположного направления²⁹⁴⁸. Он решился взять себе в пример Льва Исаврянина и его сына; но прежде чем приступить к действию, он желал удостовериться касательно основ своего дела. Поэтому он выразил желание, чтобы Антоний, епископ силейский, в Памфилии, Иоанн «Грамматик» и другие духовные лица представили ему в сокращенном виде деяния иконоборческого собора Константина, и собрали свидетельства из Отцов церкви против иконопочитания. Затем он обратился с этим делом к Никифору, заявляя, что бедствия империи народом приписываются иконопочитанию, – каковое уверение, быть может, выражало собой настроение только солдат, и вследствие этого он предложил, чтобы были удалены иконы, которые находились низко и могли быть доступны народу. Патриарх отказался дать свое согласие на это, на что император попросил его представить какое-либо доказательство из св. Писания в пользу икон. Никифор отвечал, что иконопочитание, подобно многим другим неписанным предметам, есть дело апостольского предания и преподано церкви Духом Святым, что требовать в данном случае библейского доказательства в пользу почитания икон значило бы тоже самое, что требовать подобных же доказательств в Кресте или Евангелии. Когда император выразил желание чтобы он вступил по этому вопросу в спор с Антонием и Иоанном, или опроверг свидетельства, приводившиеся против его воззрений, то он отклонил это на том основании, что ему не пристойно иметь дело с еретиками²⁹⁴⁹.

Никифор и его сторонники, – духовенство, монахи и миряне, теперь составляли ночные собрания в соборе, где они и предавались молитве о том, чтобы расстроились намерения императора, и обязывались крепко стоять за дело иконопочитания даже до смерти. Услышав об этих собраниях, Лев в глухую полночь послал за патриархом и долго рассуждал с ним по этому вопросу. Никифор повторил свое заявление касательно незаконности собеседования с еретиками, и после некоторого времени попросил позволения представить своих друзей, которые сопровождали его во дворец, и во время этой беседы с императором ждали его за воротами. Самым выдающимся из них был Феодор, священник и настоятель одного монастыря в столице, который основан был Студием, благородным римлянином, и известен был скорее под его именем, чем под именем своего покровителя св. Иоанна Крестителя. Феодор был племянник настоятеля Платона, который отлучал Константина VI, вследствие его второго брака, и сильно противодействовал Тарасию за его согласие на волю императора в этом деле. Сам Феодор действовал заодно со своим дядей, в наказание за свое упорство он подвергся (795–6 гг.) изгнанию и другим жестокостям, и навлек на себя новое наказание в царствование Никифора, когда вновь возбуждены были некоторые вопросы касательно брака Константина²⁹⁵⁰. Под его управлением, в Студитском монастыре число братий возросло от двенадцати человек почти до тысячи; строгость его дисциплины приобрела ему известность над всеми другими греческими монастырями, а характер и страдания настоятеля приобрели ему влияние, которое придавало ему значение даже в глазах государя. Феодор встал на сторону иконопочитания со всей отличающей его ревностью. Среди его сторонников, правда, замечались и такие крайности, что он сам считал себя вынужденным порицать их; но сам он был непреклонным сторонником никейского определения. Он говорил, что иконы назначаются не для ученых только, no необходимы и для наиболее совершенных христиан, что почитание их необходимо для правой веры в воплощение. Если уничтожить иконы, говорил он, «то тщетна будет проповедь наша и тщетна также вера наша»²⁹⁵¹.

Будучи допущен в присутствие императора, Феодор, с большой горячностью, стал обсуждать вопрос об иконопочитании. Он укорял Льва за нововведение в делах религии, и напомнил ему о судьбе, которая постигала императоров, бывших врагами веры. Ветхозаветные запрещения изображений, говорил он, отменены были воплощением; если бы закон Моисеев сохранял значение, то каким образом могли бы мы поклоняться Кресту, о котором закон говорит, как проклятом? И затем он излагал обычные доводы в пользу иконопочитания. Император заметил ему, что он слишком дерзок, но что если он желает славы мученичества, то будет разочарован в этом. Феодор отвечал, что императорская власть ограничивается лишь внешними делами, что, согласно с ап. Павлом, Бог «поставил в церкви прежде всего апостолов, затем пророков и учителей», но что у него ничего не сказано об императоре, что император обязан повиноваться в делах религии, а не посягать на должность другого. «Так неужели ты исключаешь меня из церкви?», – спросил Лев, «не я», – отвечал Феодор, «но апостол; мало того, ты своими делами исключил себя самого». Император выразил желание, чтобы с Антония Силейского снято было отлучение, которое произнес против него Никифор; но в этом было отказано, и Лев, наконец в гневе отпустил патриарха и его сторонников. По оставлении дворца, Феодора восторженно целовали его сотоварищи, и он приветствуем был самыми горячими заявлениями удивления и восторга за ту стойкость, которую он показал во дворце.

Лев теперь выразил желание, чтобы сторонники иконопочитания прекратили свои собрания, спокойно оставались по домам и воздерживались от обсуждения спорных предметов, и в то же время требовал от них дать письменное обязательство в повиновении. Некоторые согласились, но прежде чем Никифор выразил свои намерения, Феодор обратился ко всем монахам империи с сильным окружным посланием, в котором порицал патриарха за его небрежность в принятии более решительных мер против императора и угрожал вечным наказанием тем, кто оставляли дело иконопочитания. Он поддерживал оживленную деятельность посредством писем, посещений и бесед, и отстаивал дело иконопочитания как в прозе, так и в стихах. Главными из его произведений являются три трактата, носящие название «Антирретики»: первые два в форме диалога между православным и еретиком, а третий, состоящий из изложения иконоборческих возражений, с победоносным ответом на каждое из них.

Противодействие императора иконопочитанию сначала не доходило до крайности. Но теперь, когда Феодор и его сторонники заявили непреклонную преданность иконопочитанию, как неразлучному с истинной верой в воплощение, это крайне раздражило Льва и побудило его прибегнуть к чрезвычайно жестоким мерам. Войско, не ожидая законного разрешения (нo, быть может Лев наущенное императором, как утверждают его противники), подняло мятеж и ринулось к Бронзовым воротам (814 г.), где Ириной восстановлен был образ Христа Споручника, столь прославившегося в первой стадии иконоборческого спора²⁹⁵². Солдаты наполнили воздух всякими ругательствами, и забросали образ грязью и камнями, вследствие чего император удалил его, под предлогом избавить его от подобного бесчестия, и издал приказ о снятии икон вообще, где только это можно было сделать с безопасностью²⁹⁵³. Иконы были разбиваемы, сжигаемы или покрываемы глиной и грязью. Многие протестующие епископы, настоятели монастырей и другие были низложены и изгнаны; между страдальцами, был и летописец Феофан, который умер²⁹⁵⁴ на острове Самофракии.

В праздник Рождества в 814 году, император торжественно отправился в храм св. Софии, предварительно уверив Никифора, что ему нечего опасаться какого-либо беспорядка, если он возьмет с его груди священное изображение и поцелует его. Он направился к алтарю и поцеловал престольное одеяние, которое украшено было изображением Рождества Спасителя. Но когда, вовремя службы, из пророка Исаии (40:18 и след.) было прочитано обличение идолопоклонства, из духовенства выступил один проповедник, и обращаясь к императору, сказал ему, что Бог словами пророка повелевает ему твердо продолжать приводить в исполнение. свои меры, с целью подавления иконопочитания ²⁹⁵⁵.

Никифор после этого серьезно заболел, и вследствие этого надеялся, что его смерть избавит императора от необходимости продолжать дело против него. Но он выздоровел, и так как все попытки соглашения с ним были бесплодны, то он был низложен и заключен в монастырь, где и прожил еще 14 лет. В преемники ему предложен был Иоанн Грамматик, но отвергнут, как не подходящий по своему происхождению и летам, и патриархат был предоставлен Феодоту Касситере (Апр. 816 г.), одному мирянину, находившемуся в родстве с семейством исаврийских императоров. Его считают лицом, действовавшим через того монаха, предсказаниями которого Лев был склонен к попытке подавления иконопочитания. Феодот, описываемый своими противниками, как «человек без разума, более немой, чем рыба, и не сведущий ни в чем другом, кроме нечестия»²⁹⁵⁶, приводил в великое смущение монашескую партию своим свободным и мирским образом жизни. Он созвал собор, который подтвердил решение иконоборческого собора от 754 года, и отменил постановления и определения 2-го Никейского собора. Для участия в собрании, вызваны были наиболее знаменитые настоятели монастырей; но Феодор от их имени, послал отказ в своем обычно горячем тоне, осуждая всех, кто бы не явились на собор, и заявляя, что он будет совершенно не причастен к тем мерам, которые могут быть приняты без согласия законного патриарха Никифора. Вопреки императорскому указу против общественного выставления икон, он велел своим монахам в Вербное воскресенье в торжественной процессии носить все принадлежавшие «монастырю иконы, и петь гимн, начинавшийся словами: «Чтим образ Твой неоскверненный».

Император, сильно раздраженный этим смелым упорством, отправил Феодора в изгнание, где он оставался в течение семи лет. Он был переводим с одного места на другое, часто подвергаем жестоким бичеваниям, даже с опасностью для его жизни; раны его были не перевязаны, и даже, когда он серьезно заболел, то не мог получить никакого ухода или помощи; он много страдал от недостатка пищи, был заточен в течение трех лет в мрачной подземной тюрьме, и часто подвергался угрозам смерти. Но его решимость возрастала по мере усиления жестокости в обращении с ним. Он заявлял, что готов вынести все, чему только могут подвергнуть его, но ничто не заставить его смолкнуть. Он находил возможность писать и распространять письма, поддерживавшие решимость православной церкви, обличал императора, как некоего фараона и Навуходоносора, врага Спасателя и Его Пресвятой Богоматери, и усиливавшееся наказание, навлекавшееся им на себя каждым новым проявлением ревности, служило только к возбуждению его к еще большей ревности, Он писал к епископу римскому, к трем восточным патриархам и к главам наиболее важных монастырей, изображая угнетенное состояние церкви в самых трогательных чертах и искренне прося о сочувствии²⁹⁵⁷.

Пасхалий, только что возведенный на папский престол (817 г.), отказался допустить императорских посланных в Рим, отправил легатов ходатайствовать перед Львом о сторонниках иконопочитания, и в знак принимавшегося им в них интереса, построил особый монастырь для греческих беглецов, которым он предоставил новую церковь св. Праксида для совершения богослужения на их собственном языке. Православное духовенство искало рукоположения в Италии; миряне, побуждаемые учением Феодора, отказывались принимать религиозное богослужение от рук иконоборческого духовенства. Лев все более и более приходил в ярость, почитатели икон подвергаемы были бичеванию, изгнанию, уродованию, ослеплению или смерти; издан был приказ, чтобы все изображения были смыты или взяты и сожжены; повсюду разосланы были шпионы для открытия всех тех, у кого находились иконы или книги в защиту их; всех, которые осмеливались давать убежище беглецам или оказывать помощь заключенникам из числа иконопочитателей. Все гимны в честь икон были изъяты из литургии, и принимались меры к тому, чтобы внушить отвращение к иконам в детях посредством школьных книг²⁹⁵⁸.

Между тем, наконец, всеми этими действиями сделался недоволен Михаил «Заика», – тот полководец, которому Лев был обязан своим престолом, и он был обвинен, по его собственному сознанию, в изменнических намерениях, накануне праздника Рождества 820 года. Он был приговорен к смерти, и Лев хотел издать приказ о приведении приговора в немедленное исполнение, если бы не заступничество императрицы, которая упрашивала его отложить дело, пока не пройдет праздник. Император согласился, но в мрачном предчувствии сказал ей, что ее благочестивые сомнения могут дорого обойтись ей и ее детям. Михаил был заключен во дворце, и Лев с целью успокоить себя в глухую полночь сам ходил смотреть, крепко ли содержится узник. Он нашел, что как узник, так и стоявший на страже офицер спали глубоким сном; но страж предоставил свою постель преступнику, а сам лежал на полу. Один раб, оставшийся не замеченным в этом помещении, узнал императора по его пурпурным сапогам, и по удалении его разбудил спящих. Офицер, зная что, то преимущество, которое он оказал заключеннику, может подвергнуть его подозрению в качестве сообщника, согласился вместе с Михаилом составить план для немедленного действия. Под тем предлогом, что требовался духовник, он ввел во дворец одного из сторонников Михаила, который, выйдя оттуда, вошел в сношение с другими. На Востоке в это время в обычае было совершать раннее богослужение в праздник Рождества; в три часа утра; «Слоновые ворота» дворца были открыты для допущения духовенства и певчих, и между ними незаметно вошла толпа заговорщиков. Они немедленно напали на главного священника, предполагая, что это император, который обыкновенно руководил псалмопением при таких случаях; но священник, раскрыв и указав на свою постриженную голову, избег опасности. Затем заговорщики напали на Льва, который в течение некоторого времени защищался, махая кадильницей, и затем, схватив большой крест с престола, наносил им тяжкие удары, пока один исполинский заговорщик не поразил его ударом меча, отрубив ему правую руку. После этого император немедленно же был убит. Ему отрубили голову, и тело его было унесено в цирк. Михаил, прежде чем могли найти слесаря, который бы мог освободить его от цепей, был немедленно возведен на престол, и в тот же самый день был коронован в храме св. Софии.

Сторонники иконопочитания теперь надеялись, что государственная политика правительства примет совершенно противоположное направление. Низложенный патриарх Никифор обратился с просьбой, чтобы император восстановил иконы, а Феодор Студит в свою очередь горячо поздравлял Михаила с восшествием на престол. «Заслуженно, говорил он, отступник закончил так свою жизнь. Сыну тьмы и надлежало погибнуть ночной смертью. Опустошавшему храмы Божьи пристойно было видеть мечи, обнаженные против него в самом храме Божьем. По достоинству не должен был находить защиты от алтаря тот, который разрушал самый алтарь, и достойно отсечена была та рука, которая простиралась против святынь. Достойно было, чтобы меч пронзил того, кто изрыгал богохульства». «Я не издеваюсь над способом его смерти», прибавлял он, «как бы радуясь судьбе нечестивого человека, но я говорю это в скорби и со слезами. Это потому, как сказал Тот, кто не может лгать, что злодей будет предан злой смерти»²⁹⁵⁹; и затем, он выражает надежду, чти восстанет новый Иосия или Иовиан для восстановления иконопочитания и истинной религии²⁹⁶⁰.

Михаил возвратил из ссылки тех, кто были изгнаны за свою преданность иконопочитанию, и возвращение Феодора Студита было отпраздновано с необычайным торжеством. Но надежды, столь быстро возникшие, скоро потерпели разочарование. Император, фригиец по происхождению, был грубый солдат, и говорят, будто бы едва мог читать. Противники его уверяют, что высшее его образование состояло в знании лошадей, ослов и свиней, и к этому прибавляют, что в ранней молодости он принадлежал к странной секте, которая смешивала иудейские учения с учением афинганов и павликиан, что он все еще держался их заблуждений, отвергал воскресение Спасителя и существование диавола ²⁹⁶¹. Радость иконопочитателей была сильно подорвана, когда на патриаршество константинопольское, в 821 году, был возведен известный иконоборец Антоний Силейский. Михаил заявил, что он сам никогда не был иконопочитателем; он запретил всякие перемены в религии и всякую проповедь с той или с другой стороны по этому вопросу. Как сторонникам, так и противникам икон предоставлялось пользоваться полной свободой мнения; но в столице не позволялось никакого открытого иконопочитания. Это привело Феодора и его сторонников в сильное смущение и огорчение. Они еще раз отказались от общения со своими противниками на том основании, что такое общение незаконно. Феодор повторил Михаилу заявление, которое он сделал Льву, что земные государи не имеют права вмешиваться в религиозные дела. Он выразил желание, чтобы император восстановил Никифора на патриарший престол, или, если он чувствовал какое-либо сомнение или недоверие к нему, последовал преданию отцов и перенес дело на рассмотрение епископа римского, как наследника обетования Спасителя св. Петру. Вопреки стараний Михаила о примирении между партиями, он стремился к отделению церкви от государства. Он писал Марине, разведенной жене Константина VI, дочь которого Михаил взял из монастыря, чтобы сделать своей второй женой, повелевая ей оставить дворец и общество своей дочери, так как тот меч, о котором говорится в Евангелии, теперь должен был произвести разлад среди ближайших родственников²⁹⁶². Михаил, раздраженный непреклонной стойкостью Феодора и его последователей, решил оставить политику терпимости и приступил к суровым мерам против них. Феодор Студит был изгнан опять, и умер в изгнании 69 лет от роду²⁹⁶³.

Так как сторонники иконопочитания много полагались на поддержку Рима, то император отправил в 824 году посольство к папе Пасхалию, с целью отговорить его от покровительства беглецам. В то же самое время он отправил посланников к Людовику Благочестивому с письмом, в котором объявлял о своем восшествии и о своей недавней победе над соперником, по имени Фомой, выдававшим себя за низложенного Константина и в течение трех лет оспаривавшим у него обладание престолом. В этом письме Михаил очищает свою веру и свое поведение в церковных делах от тех неверных слухов, которые доходили до Запада, просит франкского императора помочь ему своим влиянием, которое он, как властелин Рима, мог оказать на папу, и в оправдание своих действий ссылается на крайности иконопочитания. Крест был удаляем из церквей, и на место его поставляемы иконы; им возжигались свечи и приносилось курение; к ним обращались с гимнами и молитвами; их употребляли вместо восприемников при крещении детей, и новопосвященные, при поступлении в монашеское состояние, вместо того, чтобы просить благочестивых людей принять их волоса во время пострижения, старались уронить их на лоно изображаемых на иконах лиц. Некоторые из духовенства, пренебрегая церквями, совершали евхаристию в домах, употребляя иконы вместо престолов. Некоторые соскабливали краски с икон, примешивали их к элементам евхаристии, и причащали этой смесью; причем другие полагали священный хлеб в руки изображаемых на иконах лиц, и причащающийся получал его как бы от них²⁹⁶⁴. Результат этого посольства не оправдал ожиданий Михаила; но, как мы увидим, он не остался без следа в истории Западной церкви.

Михаилу, в 829 году, наследовал его сын Феофил. Молодой император был тщательно воспитан под руководством Иоанна Грамматика. Он был предан литературе, искусствам и науке, составлял гимны и церковную музыку, и сам руководил хором при богослужении²⁹⁶⁵. Он полагал особенную честь в строгом отправлении правосудия, которое иногда превращалось в нелепый или жестокий педантизм, и его война против сарацин закончилась лишь бесплодными проявлениями мужества и большой потерей крови, что приобрело ему прозвание «несчастного». Из уроков Иоанна Грамматика он проникся сильным отвращением к иконам, и проводил свои взгляды с непреклонной решительностью.

Первой мерой Феофила против икон был его указ, изданный по случаю общего налога о том, чтобы собраны были сведения касательно мнений каждого лица по этому вопросу. Затем, в 832 году, он постановил, чтобы иконам отнюдь не воздавалось никакого почитания, и что они не должны быть называемы святыми, так как один Бог только свят. В том же самом году, по смерти Антония, он предоставил патриаршество своему учителю Иоанну, который скоро после этого созвал собор, где и осуждены были определения 2-го Никейского собора²⁹⁶⁶. Император затем повелел (833 г.), чтобы в церквях были поставлены картины с изображением животных и других обыкновенных предметов на место изображений религиозного рода, и с большой строгостью требовал исполнения этого повеления. Началось общее сжигание религиозных изображений и икон. Многие из сторонников иконопочитания подверглись тюремному заключению или изгнанию. Монастыри превращались в светские учреждения, монахам запрещено было носить свою одежду; тем из них, которые жили в деревенских монастырях, не позволялось являться в города, а тем, которые занимались иконописанием, строжайше запрещено было продолжать свое ремесло²⁹⁶⁷. Ревностные сторонники иконопочитания среди монахов со своей стороны, были столь же решительны, как и император. Многие из них являлись к нему, и прямо в лицо говорили ему, что он навлекает на себя проклятие за гонение на иконопочитание, ведущее свое начало от евангелиста Луки, от апостолов и от самого Спасителя. Один монах иконописец, по имени Лазарь, продолжал заниматься иконописанием несмотря на частые предостережения. За это его подвергли жестоким побоям, но как только он выздоровел до некоторой степени, то опять предался своему занятию. За это нарушение закона он был опять арестован; с целью лишить его способности писать иконы, руки ему прижигали раскаленными плитами железа, и только с трудом сама жизнь его была спасена через заступничество императрицы Феодоры. Тем не менее, никакие страдания или опасности не могли поколебать ревностного иконописца, который, будучи выпущен на свободу, нашел убежище в церкви св. Иоанна Крестителя, и там написал икону, которая быстро приобрела славу чудотворной. Два других монаха, поэт Феофан и его брат Феодор, были потребованы лично к императору. Феофил, любивший выставлять свою ученость и способность в спорах, был раздражен тем, что монахи не уступали с такою легкостью, к какой он привык в своих царедворцах. Он приказал, чтобы каждому из них дано было по двести плетей, и затем на лбах у них выжжены была клейма с двенадцатью ямбическими стихами собственного сочинения императора: «если плохи эти стихи», сказывал он, «то они и не заслуживают ничего лучшего». He смотря, однако же на эти и многие другие жестокости, по-видимому, в это царствование никто не предан был смерти за преданность иконопочитанию.

Но иконопочитание тайно содержалось и в ближайшем кружке императора. В начале его царствования, его мачеха Евфросиния, дочь Константина VI от его армянской императрицы, приказала собрать благороднейших девиц со всей империи, чтобы Феофил мог избрать из них супругу себе. Пораженный красотой Икасии, он готов был преподнести ей золотое яблоко, которое было символом его выбора, как вдруг он остановился на момент и сказал, как бы не сознательно, выражая свою мысль: «О, сколько зла причинили женщины!». Икасия тотчас же ответила на этот намек на Еву намеком на искупление: «Да», – отвечала она, «А насколько еще более великого добра!». Но император был поражен этой необычайной находчивостью девицы, и преподнес яблоко Феодоре, личности менее блистательного и более скромного характера, а Икасия искала утешения в основании монастыря, где она и предавалась наукам²⁹⁶⁸. Феодора воспитана была в строгом иконопочитании. Ее мать, преданная иконопочитанию, тайно держала их у себя, и когда посещали ее дети императора, она обыкновенно приносила иконы и предлагала им целовать их. Феофил, из расспросов своих детей, узнал, что их бабушка обыкновенно забавляла их изображениями, которые они считали игрушками. Он строго запретил им посещать ее опять, и ей с трудом удалось избегнуть наказания, хотя она и продолжала весьма свободно укорять императора за его меры. Сама Феодора была раскрыта в деле иконопочитания одним карликом, который содержан был при дворе в качестве шута. Услышав от него об этом, Феофил в ярости бросился в отделение императрицы; но икон не оказалось там, и карлик подвергнут был бичеванию, которое заставило молчать его в будущем²⁹⁶⁹.

Феофил умер в январе 842 года. Опасаясь в своей последней болезни за империю, которую он оставлял женщинам и малолетним детям, он решился обеспечить престол смертью своего свояка Феофоба, потомка персидских царей, отличавшегося военными доблестями. Феофобу отрублена была голова в темнице и принесена императору, и он умер, положив на нее свою руку²⁹⁷⁰.

Феофил, с целью обеспечить продолжение своего церковного направления, связал Феодору и сенат клятвой не делать никаких нововведений касательно религии. Опекуны его сына, Михаила, однако же или были и ранее благосклонны к иконам, или могли быть склонены в пользу иконопочитания. Единственным исключением, по-видимому, был Мануил, дядя императрицы. Но во время одной опасной болезни его посетили некоторые студитские монахи, которые обещали ему жизнь, если только он поклянется предпринять восстановление икон и Мануил по своему выздоровлению, вместе с другими министрами, изложил этот предмет перед Феодорой, которая отвечала, что ее собственные желания давно клонятся в этом же направлении, но что она чувствовала себя связанной клятвой, данной Феофилу. Отселе быстро начался переворот. Патриарх Иоанн был низложен не без личного насилия, и на место его поставлен Мефодий, бывший исповедником в последнее царствование. Составлен был собор, на который не были приглашены те, кто были известны в качестве решительных иконоборцев, и он высказался в пользу иконопочитания; но императрица все еще медлила, и просила собравшееся духовенство ходатайствовать о прощении грехов ее мужa²⁹⁷¹. Мефодий отвечал, что они могли ходатайствовать, только за тех, которые находились еще на земле, что если Феофил умер в своем заблуждении, то положение его находится вне власти церкви. Тогда Феодора заявила, что император перед своей смертью выразил раскаяние в своих мерах, что он попросил принесть ему некоторые иконы и целовал их с пламенным благоговением; после чего патриарх уверил ее, что если это так, то он мог отвечать за спасение ее мужа. Теперь не оставалось никаких дальнейших препятствий к восстановлению икон. В столицах иконы были восстановлены с большой торжественностью, в первый воскресный день Великого поста, – день, который назван был «торжеством православия», и с того времени празднуется на православном греческом Востоке под этим названием²⁹⁷², тела Никифора, Феодора Студита и других защитников иконопочитания, умерших в изгнании, были перенесены в столицу. Кафедры были заняты сторонниками торжествующего православия, и между ними был заклейменный инок Феофан, который получил епископию никейскую²⁹⁷³. Императрица, на одном пиршестве, выразила ему свое сожаление о жестокости, которой он подвергся от ее мужа. «Да», – сказал Феофан, «за это я привлеку его к ответу перед праведным судилищем Божиим!». Феодора была поражена ужасом; но патриарх Мефодий успокоил ее, высказав порицание запальчивости своего собрата, и повторил свое уверение, что Феофил не погибнет²⁹⁷⁴.

Иконопочитание (хотя только в виде живописи, а не скульптуры) с этого времени навсегда упрочилось на православном греческом Востоке. Противодействие ему находило не от народа, a от воли императоров, и когда императорская власть постепенно склонилась к иконопочитанию, то иконоборческая партия, хотя и не немедленно, с течением времени исчезла совсем.

3. Мнение франкской церкви касательно икон продолжало оставаться согласным с собором франкфуртским. Но посольство греческого императора Михаила в 824 году повело к новому исследованию этого вопроса. Людовик так уверен был в правильности франкского взгляда, что надеялся, что если бы позаботиться об устранении всех причин раздражения, то и сам папа мог бы быть склонен к нему. Поэтому он, после приема греческих посланников, отправил вместе с ними в Рим нескольких из своих собственных посланников с просьбой, чтобы Евгений, только что наследовавший Пасхалию, позволил духовенству Галлии собрать мнение отцов церкви по этому предмету. Стараясь с самого начала избегнуть всяких поводов к разладу, Людовик созвал собрание, которое и состоялось в Париже в 825 году. Епископы сделали сводку свидетельств, которые они и представили императору вместе с письмом, где порицались крайности обеих партий среди греков. Они полагали различие, как это делали уже и Каролингские книги, между почитанием креста и икон, и объявили мнением отцов то, что иконы не должны быть предметом боготворения или поклонения, а только могут быть употребляемы в знак любящего воспоминания об изображенных на них лицах. Они сильно порицали ответ, сделанный папой Адрианом на Каролингские книги, но снисходительно заметили, что его ссылка на своего предшественника, Григория Великого, в пользу мнений, резко отличающихся от тех, которых действительно держался этот отец, доказывает, что его заблуждение было не намеренным, а совершенным в неведении. Они поздравляли Людовика с тем, что обращение к нему со стороны греков представляло ему возможность выступить посредником между враждебными партиями, убедить самого папу и привести дело к соглашению в истине. Они послали ему черняк письма к папе, сделанный с необычайной тщательностью, с целью избегать всякого столкновения. В этом документе император выставляется превозносящим положение и власть «верховного первосвященника», «вселенского папы», как имеющего возможность примирить нетерпимые партии среди греков; он не притязает на власть предписывать что либо, а только осмеливается подсказывать известное мнение; говорит о парижском собрании не как о соборе, а только как о совещании его друзей, чад апостольского отца. Епископы зашли даже так далеко, что присоединили письмо, которое, по их мнению, мог бы подписать сам папа и послать в Константинополь, запрещая все суеверия в отношении икон с одной стороны, и все жестокости и богохульства против них с другой.

Людовик отправил в Рим двух епископов, Иеремию Сенского и Иону Орлеанского, с письмом, совершенно отличным от того черняка, который изготовил для него собор. Император просил Евгения выступить посредником между сторонниками и врагами иконопочитания, и предлагал, чтобы его собственные посланники сопровождали тех, которых пошлет папа в Константинополь. В инструкциях данных Иеремии и Ионе, им предписывалось действовать по отношению к папе весьма осторожно. Они не должны были показывать ему тех мест в документах, начертанных в Париже, которые могли не понравиться ему; должны были избегать всего, что могло бы возбудить свойственное римлянам упрямство и таким образом, могло привести его к какому-нибудь непоправимому поступку; они должны были представить ему это дело в таком виде, что вместо того чтобы предполагать, что истина навязывается ему, и поэтому питать предубеждение к ней, он мог воображать все это делом своего собственного открытия.

Результат этого посольства не вполне известен. Римляне остались при своих прежних воззрениях; тем не менее Евгений не делал никакой подобной демонстрации против Людовика, какие делали его предшественники против восточных императоров; не пытался он даже и отвечать ему, как отвечал Адриан Карлу Великому. Посланники, которых Людовик отправил на Восток, были приняты там хорошо, и так как Михаил сам не был настойчивым иконоборцем, то вероятно оба императорские двора пришли к соглашению по вопросу об иконах. Но франки скоро заняты были своими внутренними волнениями, которые могут с достаточностью объяснить отсутствие какого-либо позднейшего сношения с греками по предмету этого спора.

Во франкской церкви, однако же были и лица, которые доводили свое противодействие иконам дальше, чем это допускалось соборами франкфуртским и парижским²⁹⁷⁵. Агобард, архиепископ лионский, об участии которого в политических движениях этого времени было сказано в начале этой главы, отличался своим противодействием господствующим суевериям, как: обычаю судов Божьих, ожиданию чудесных исцелений, чрезмерному поклонению гробницам святых, вере; что бури, болезни на скот и другие бедствия причиняются волшебством. Среди его трактатов есть и трактат «Об изображениях святых», в котором он, под влиянием заявления со стороны восточного императора касательно крайних суеверий греков по-видимому, совершенно отвергал употребление таких изображений. Он приводит много свидетельств из древних писателей, в особенности из бл. Августина, и старается показать, что древняя церковь употребляла иконы только для воспоминания, а не для какой-либо религиозной цели. В ответ на часто приводимый защитниками иконопочитания довод, он утверждает, что видимые вещи, даже хотя и добрые сами по себе, вместо споспешествования созерцанию вещей невидимых или духовных, часто служат препятствием для него. Образ, говорит он, изображает только тело; если бы вообще можно было боготворить людей, то честь эту нужно скорее оказывать им заживо, когда они находятся в единении тела и души. Тот, кто боготворит изображение или икону, оказывает богопоклонение не Богу, ангелам или святым, а самому изображению; думать иначе значило бы де предаваться обольщению дьявола, стремящегося к восстановлению идолопоклонства. Ожидать от религиозных изображений добра не менее нелепо, чем составлять войско из нарисованных солдат, или ожидать плодов земных от изображения жатвы или сбора винограда.

Агобард, по-видимому, не навлек на себя какого-либо особого порицания вследствие своих крайних мнений касательно икон, но один из его современников, Клавдий Туринский (который в действительности занялся этим предметом несколько раньше), своим более решительным противодействием господствующему верованию, причинил немало смятений во франкской церкви²⁹⁷⁶. Клавдий, родом испанец, был по-видимому учеником Феликса Ургельского, хотя и не видно, чтобы он был последователем адопционистского учения. Он тщательно изучал бл. Августина, но презрительно отзывался о других отцах и учителях церкви вообще и по-видимому вследствие учения этого великого африканского учителя церкви касательно ничтожества человеческой заслуги, он сделался сильным противником ходячих мнений касательно средств для достижения святости. Он приобрел значительную славу своими толкованиями на св. Писание, из которых иные существуют и теперь²⁹⁷⁷. Он был причислен ко двору Людовика в Аквитании, и в первый год царствования своего патрона в качестве императора (814 г.) был назначен им на кафедру туринскую, в надежде, что он будет в состоянии произвести преобразование между своим духовенством и в соседнем округе. Император, однако же едва ли был склонен к столь широким преобразованиям, какие хотел произвести Клавдий. Найдя, что церкви его диоцеза были переполнены иконами и приношениями по обету, он сразу же, без всякого стеснения, отверг все такие украшения. При этом он не сделал никакого ограничения в пользу исторических изображений и даже мощи и кресты, предметы, против которых уже боролись восточные иконоборцы, подверглись той же самой участи. Поклонение иконам святых, говорил он, есть простое возобновление боготворение демонов под другими названиями; поклоняться кресту значит, будто бы, сходиться с язычниками, вспоминая позорную часть из истории Спасителя и затенение Его славного воскресения, и затем, продолжая эти свои доводы в несколько заносчивой форме, он говорил, что если бы крест предназначался для поклонения вследствие его связи со Спасителем, то на том же основании, будто бы, нужно было бы поклоняться и всем другим предметам, о которых упоминается в связи с ним. Он отвергал поклонение святым, молитвы об их заступничестве и обычай посвящения в их честь церквей; возражал против обычая паломничества к святым местам, и говорил, что было бы ошибочно ожидать пользы от посещений святилища ап. Петра, так как сила прощать грехи, данная апостолам, принадлежала им только в течение их жизни, и после их смерти отошла от них к другим. Под давлением православных, он однако же говорил, что не осуждает и не одобряет безусловно паломничество, потому что влияние его бывает различным на различных лиц. Действия Клавдия причинили много возбуждения. Папа Пасхалий, услышав о них, выразил свое неудовольствие хотя и не посмел принять более действительной меры против епископа, который так недавно возведен был вследствие личной благосклонности императора; но Клавдий относился легко к папскому неодобрению, заявляя, что титул «апостольский» принадлежит не тому кто занимает седалище апостола. а тому, кто делает апостольское дело.

Аббат Теодомир, бывший другом и почитателем Клавдия, получив одно из посвященных ему его произведений, встревожился и писал против него. Клавдий защищался в презрительном и пренебрежительном тоне. Он отвечал на обвинение его обвинением своих противников в суеверии и идолопоклонстве, и в ответе на заявление Теодемира, что он основал секту, распространявшуюся в Галлии и Испании, заявлял, что он не имеет никакого отношения к сектам, а напротив служит делу единства. Спор затянулся. Франкского духовенство вообще, которое сначала расположено было относиться благосклонно к Клавдию, теперь смутилось его действиями. Некоторые из них просили Людовика исследовать мнение епископа, и император по совету своих приближенных высказался против него. Затем состоялся собор из епископов; но Клавдий, которого приглашали на собор, отказался явиться на него, и будто бы отзывался об этом соборе как о собрании ослов.

Против Клавдия в 827 году, писал Дунгал, диакон шотландского или ирландского происхождения, поставленный Карлом Великим в качестве учителя в Павии; при этом он обнаружил много учености, но немного критического смысла. Так напр. он говорит, что иконы употреблялись в церкви с самого начала, – «около восьмисот и двадцати лет или более», но не приводит ни одного примера раньше Павлина Иоланского, действовавшего около 400 года. По просьбе Людовика занимался опровержением Клавдия также Иона, епископ орлеанский, один из уполномоченных, отправленных в Рим после парижского собора; но как Клавдий, так и император умерли раньше, чем окончено было это опровержение. Иона оставил было свой труд; но найдя, что заблуждение Клавдия продолжало распространяться посредством его сочинений и его учеников, он решил закончить его в трех книгах, которые посвящены были Карлу Лысому, и состоят из защиты икон, креста и паломничества. Но хотя Иона и является сильным противником Клавдия (которого он обвиняет в оставлении после себя сочинений арианского свойства), по предмету иконопочитания он, однако же занимает середину, отличавшую франкскую церковь, между тем как Дунгал приближался к никейскому воззрению, причем сильно обличал крайности в учении и обычаях греков. Между прочим, он часто отмечает и невежество в латинском слоге и даже грамматике, обнаруженное епископом туринским.

Клавдий умер в обладании своей кафедрой. Некоторые ошибочно говорили, что он зашел так далеко, что порвал всякое общение с Римом, и та враждебность к римским особенностям. которая впоследствии замечалась в Альпийских долинах, поставлялась в связь с ним или как ее виновником, или как звеном в цепи, начатой Вигилянцием или еще раньше его.

Heсмотря на разногласие касательно предмета, который в других местах послужил поводом к столь многим анафемам, франкская церковь оставалась в ненарушенном объединении с Римом, своего особого воззрения она продолжала держаться вплоть почти до конца этого века; но около того времени стала замечаться перемена, по которой ее учения по вопросу об иконопочитании стали постепенно сливаться с теми воззрениями, которые освящались папским авторитетом.

4²⁹⁷⁸. Около того времени, до которого мы теперь дошли, церковные законы получили необычное прибавление, которое впоследствии повлекло за собой весьма важные результаты. По всему Западу находился в общем употреблении сборник канонов и определений, сделанный Дионисием Малым²⁹⁷⁹. Но с начала VII столетия в Испании стал распространяться другой сборник, который (верно или нет) носил имя Исидора Севильского, и так как он содержал некоторые постановления, которых не было в труде Дионисия, то он проник также и во Францию²⁹⁸⁰. Это же достопочтенное имя теперь послужило поводом для введения нового ряда документов, отличающихся некоторыми новыми и весьма замечательными чертами²⁹⁸¹.

В более древних сборниках декретальные послания начинались посланием, обращенным папой Сирицием к Гимерию в 385 году. Но писатель, называющий себя Исидором, предоставил почти сто посланий, написанных от имени более древних епископов римских, от Климента и Аналекты, современников апостолам, вместе с некоторыми письмами от предполагаемых корреспондентов пап и деяниями некоторых дотоле неизвестных соборов²⁹⁸². Подложность этих документов ясно доказывается грубыми анахронизмами и другими примерами невежества и промахов, как напр. в том отношении, что лица, отделенные между собой целыми столетиями, выставляются находящимися в переписке друг с другом²⁹⁸³, древнейшие епископы Рима приводят св. Писание по переводу бл. Иеронима, и некоторые из них, жившие еще в тο время, когда Рим был языческим, жалуются на посягательство мирян на церковную собственность в словах, которые явно выдают писателя каролингского периода²⁹⁸⁴. Некоторые из подложных документов, заключающихся в сборнике (между ними, дарственная грамота Константина) были более раннего происхождения; большая часть других материалов относится к различным источникам, – к св. Писанию, к латинским церковным писателям, к богослужебным церковным книгам, к подлинным канонам и декреталиям, к Феодосийскому кодексу и к понтификальным книгам (ряду легендарных жизнеописаний римских епископов, продолженному Анастасием «Книжником», и обыкновенно приводимому под его именем ). Труд поддельщика состоял главным образом в собирании этих материалов (по большей части из второстепенных источников), в сочетании их между собой и в придании им внешнего характера обязательного авторитета.

Время составления этой книги можно полагать между 6-м собором Парижским, в 829 году, из которого заимствовал поддельщик, и собором Квиерсийским в 857 году, где декреталии уже приводились в качестве авторитетных документов Карлом Лысым. Что они были франкского происхождения, это доказывается явными особенностями языка, и теперь вообще полагают, что местом их происхождения был Менц. Гинкмар говорит, что сборник этот был привезен из Испании Рикульфом, занимавшим эту кафедру с 787 по 814 год, каковое свидетельство, вероятно, основано на том, что Рикульф достал из Испании список древнейшего Исидорова сборника, которым и воспользовался поддельщик²⁹⁸⁵. Бенедикт «левит» (то есть диакон) менцский, между 840 и 847 годами присоединивший к капитуляриям Карла Великого и Людовика, три копии подложных сборников, имеющих весьма много общего с декреталиями, свидетельствует, что он главным образом заимствовал свои материалы из архивов своего собора, где они помещены были Рикульфом, а открыты архиепископом Ауткаром или Отгаром²⁹⁸⁶. Этот Бенедикт считался многими писателями в позднейшие времена также поддельщиком и декреталий, хотя, по-видимому, сомнительно, можно ли по существу дела приписывать ему это произведение.

В этих декреталиях весьма высоко ставятся привилегии духовенства вообще и епископов в особенности, и власть папы расширяется гораздо дальше того что признавалось за ней дотоле. Он выставляется как верховный глава, законодатель и судья церкви, единый епископ всего христианского мира. По всем делам можно обращаться к нему с апелляцией, и он один только вправе решать все важные или трудные дела; без его позволения не могут быть созываемы даже провинциальные соборы, и их постановления не могут иметь без него никакого значения. Весьма значительная часть декреталий имеет своим предметом обвинения, возводимые против епископов; и действительно. почти каждый из пап, олицетворяющийся здесь, хоть что-нибудь да говорит по этому предмету. Епископы объявляются свободными от всякого мирского суда; худые епископы должны быть сносимы, как наказание промысла, которое послужит к вечному благу для подчиняющихся ему; суд над ними должен быть предоставлен Богу. Если, однако же когда необходимо делать обвинение против известного епископа, то принимаются тщательные меры к тому, чтобы трудностью условий, выставляемых в качестве необходимых, сделать преследование по таким обвинениям почти невозможным. Никакой мирянин не может обвинять епископа, или даже церковнослужителя, так как ученик не выше своего учителя, и овца не должна обвинять своего пастуха. Церковнослужитель, который обвинил бы своего епископа в зазорных делах, был бы как сын, вооружающийся против своего отца, и поэтому его обвинения не могут быть выслушиваемы, для того, чтобы доказать виновность епископа, требуется семьдесят два свидетеля, и качества свидетелей определяются с такой строгостью, которой, по-видимому, имелось в виду скорее устранить всякое показание, чем обеспечить его достоверность.

Но была и такая степень в иерархии, к которой декреталии относились весьма строго, и именно к митрополитам. Во франкской системе суд над епископом принадлежал местному митрополиту, от которого возможна была последняя апелляция к государю. Но в декреталиях митрополит делался бессильным без согласия своих соподчиненных епископов (суффраганов). Он не мог даже собирать их без позволения папы, и всякое решительное суждение по таким делам принадлежало только одному папе. Тут же проводится резкое различие между обыкновенными митрополитами и высшей степенью приматов, которые выставляются в качестве уполномоченных викариев от папы.

Собственно неизвестно или можно только догадываться, с какой именно целью и в чьих интересах первоначально сделан этот подлог, – в интересах ли папы, которому приписывалось верховенство, столь высокое по своему мнимому происхождению и столь безграничное по своей степени; или в интересах епископов, которых декреталии освобождали не только от всякого светского контроля, но также и от контроля митрополитов и провинциальных соборов, предоставляя решение их дел более отдаленному трибуналу папы, как единственному судье, компетентному решать их дела, или же, без всякой определенной цели касательно взаимных отношений различных классов иерархии, подлогом этим просто имелось в виду утвердить привилегии духовенства против тех угнетений; которые ему приходилось выносить в смутное царствование преемников Карла Великого, и доставить им независимое от светской власти положение. Мнения более тщательных исследователей этого вопроса, по-видимому, склоняются в пользу сочетания второго и третьего из этих мотивов, именно, что декреталии измышлены в интересе духовенства и в особенности епископов, что ими имелось в виду защитить собственность духовенства против внешнего посягательства и утвердить привилегии иерархии на основе, независимой от светской власти. При этом митрополиты в особенности подвергались в них нападению за то, что они были главными орудиями, через которые каролингские государи могли иметь контроль над епископами, низлагать неприятных себе лиц и влиять на решения соборов. В конце концов, подлог больше всего пользы приносил папам; а это по-видимому было результатом, который первоначально не входил в планы лиц, составлявших самый сборник.

Что целью автора, как он сам заявляет, было просто представить сокращенное изложение существующих церковных законов, содействовать религии и нравственности, – этому едва ли можно верить на основании его собственного авторитета, хотя в наше время мысль эта нашла поборников, способности у которых превосходят их искренность²⁹⁸⁷. Тем не менее мы не можем осуждать его слишком строго за его подлог, а должны принять во внимание те преступные начала, которые его век наследовал от различных предшествовавших ему веков касательно позволительности прибегать ко лжи для достижения целей, казавшихся добрыми; притом, хотя он отличался от других поддельщиков уже тем, что вел дело на широкую ногу, и хотя его подлог превосходил по важности результатов все другие, было бы не легко показать какое-либо нравственное различие между его делом и делами других, измышлявших более или менее важные и большие документы, или бесчисленных легендарных писателей, предлагавших миру свои измышления касательно жизни и чудес многих святых.

В интересах римской церкви некоторые доказывали, что лжедекреталии не произвели никакой перемены в действительной системе церковного правления²⁹⁸⁸. Единственно выдающееся новое притязание, которое они выставляют в пользу папы, по их мнению, состояло в том определении, которое касалось провинциальных соборов, и оно, в действительности, никогда не приводилось в исполнение. На такие доводы им отвечали, что система декреталий представляла прямую противоположность тому, что непосредственно предшествовало им в управлении франкской церкви; но ответ этот, хотя и верный сам по себе, даже уже, чем то положение, против которого он направляется. Основывать такое положение на разборе декреталий, однако же, было бы неосновательно. Хотя и можно в частности показать, что та или другая часть их старше, что предметы, которым теперь придавалось всеобщее значение, уже и раньше имели более ограниченное приложение, что притязания уже заявлялись, юрисдикция действовала; хотя в действительности главные черты папства выступали уже на четыре столетия раньше у Льва Великого, – однако же сочетание разрозненных отрывков в один сборник; изображение позднейших папских притязаний в том смысле, будто бы они перешли по непрерывному преданию от апостольских времен в качестве общепризнанных прав, не могло не произвести сильного влияния, и различие между прежней и последующей эпохой в истории в избытке доказывает это их влияние.

История введения этих документов во Франции и в Риме будет изложена в следующей главе. Изданный в век, совершенно не знакомый с критикой, этот сборник декреталий мог рассчитывать на благоприятный прием уже потому, что стремился защитить различные классы от их тягостей и увеличить их привилегии; даже те, которым декреталии не благоприятствовали в одном каком-либо отношении, были рады пользоваться ими, где только это оказывалось удобным, как это и было с Гинкмаром Реймским. Поэтому они приняты были без всякого явного сомнения касательно их подлинности, хотя и возникали вопросы касательно их приложимости или обязательности. В следующем столетии на них делал ссылки в сборнике канонов Регино, аббат прюмский, и ими продолжали пользоваться составители подобных же произведений до XII-го столетия, когда Грациан положил их в основу своего «Decretum», обширного свода церковных законов средних веков, и приспособлял к их началам все более подлинные материалы, которые он допускал. Хотя они иногда и подвергались сомнению в течение долгого промежутка, прошедшего до реформации, однако же продолжали непрерывно использоваться общественным доверием, и хотя самая основа их уже давно оставлена даже самыми крайними писателями римской церкви, однако же то, что построено на этой основе, остается и доселе²⁹⁸⁹.

Расчленение Каролингской империи – Различие в языке – Разделение империи – Норманны и их опустошения – Сарацины – Состояние Италии – Состояние Франции – Гинкмар Реймский – Состояние папства – Папа Николай I -й – Вопрос об евхаристии – Пасхазий Ратберт – Ратрамн – Спор об евхаристии – Спор об учении св. Августина – Готтшалк и его учение – Признание Готтшалка – Спор о предопределении – Иоанн Скотт-Эриген – Продолжение спора о предопределении – Трактат Скотт-Эригена о предопределении – Определение собора Квиерсийского – Trina deitas – Смерть Готтшалка – Брак Лотаря II -го – Развод и второй брак Лотаря – Гинкмар о разводе Лотаря – Собор Мецкий – Папа Николай и Лотарь – Людовик II -ой в Риме – Гунтер и Теутгаут оставление их Лотарем – Посольство Арсения – Смерть папы – Адриан II -й и Лотарь – Лотарь в Италии – Смерть Лотаря – Эббо Реймский – Рукоположение Вульфада – Вопрос о рукоположениях Эббо – Николай I -й и франки – Ротад Суассонский – Дело Ротада – Принятие ложных декреталий в Риме – Гинкмар и Адриан II -й – Дело Гинкмара епископа Лаонского – Гинкмар о декреталиях – Императорская коронация Карла Лысого – Собор Понтийский – Сиуты в Италии – Смерть Карла Лысого – Собор Тройский – Папа Иоанн VIII -й – Смерть Иоанна VIII -го и Гинкмара – Карл Толстый

История Каролингов после смерти Людовика Благочестивого отличается продолжением той предосудительной вражды между ближайшими родственниками, которая придала столь несчастный характер его царствованию, Иногда эта вражда переходила в открытую войну; но после Фонтенельской битвы в 841 году, где потери будто бы доходила до сорока тысяч человек с одной стороны и до двадцати пяти или тридцати тысяч с другой²⁹⁹⁰, она приняла вообще форму интриг, лицемерных союзов и себялюбивых нарушений договоров.

Уже Карл Великий находил большое затруднение в деле поддержания согласия между различными элементами, из которых составилась его обширная монархия. Часто, когда он отправлялся со своим войском в одну область, с целью завоевания или подавления мятежа, обыкновенно возникало восстание позади его. С целью примирить национальности, соединенные под его скипетром, он назначал для управления их особых королей, как это было в Аквитании и в Италии. Но его системе, продолжавшейся и при Людовике, эти короли должны были подчиняться своим старшим, или главе рода; вся империя поэтому должна была считаться единой, подчиненной одному верховному государю. Но в начале этого периода система эта разрушилась. Власть второстепенных королей послужила источником и средством для противодействия со стороны различных народов идее единства и для установления своей независимости друг от друга. В разрушении империи важную роль играл язык. Со времени франкского завоевания Галлии, языком церкви и государства там был латинский, между тем как языком войска был язык германский. Король и вельможи были знакомы с обоими; но на юге латинский (или, вернее, «деревенско-римский», отличавшийся от более правильного официального латинского) был туземным, а германский приобретался в школе; между тем, как раз на оборот было в северных и восточных территориях. Населения, употреблявшие эти различные языки в качестве своих родных языков, теперь были отделены между собой. В договоре Страсбургском, от 842 года, Людовик Баварский принимал клятву на немецком, между тем как Карл Нейстрийский клялся на романском диалекте, и на этих языках они обращались и к своим подданным. Эта романская клятва есть самый древний памятник французского языка; клятва Людовика есть самый древний образчик немецкого – после крещенской формулы отречения от времени св. Бонифация. Нечто подобное же случилось и в Кобленце в 860 году, когда в клятве, касательно соблюдения известных пунктов договора, Людовик и Лотарь Младший употребляли немецкий язык, а Карл – романский.

По трактату вердунскому, по которому империя разделена была в 843 году между тремя сыновьями Людовика, каждый из них сделался совершенно независимым. Доля второго брата, Людовика, в широком смысле могла называться Германией, долю Карла Лысого можно в том же смысле назвать Францией²⁹⁹¹, причем император Лотарь защищал территорию, лежавшую между этими двумя областями, длинную и пo большей частью узкую, простиравшуюся от устья Везера и Шельды до границы герцогства Беневентского, включая и два имперских города: Рим – древнюю столицу мира, и Э (Аiх) – главное седалище верховной власти Карла Великого. Рейн, на значительной части своего течения, служил восточной границей этой территории; но от него сделано было некоторое отступление, так чтобы Людовик мог включить в свои владения Менц, кафедру Бонифация и церковную митрополию Германии, с соподчиненными диоцезами вормским и шпейерским, причем Лотарь был возмещен за эту уступку полосой земли к востоку от реки, в области Берга и Клева. Королевство Лотаря, не отличавшееся какими-либо более древними границами населения или языка, названо было им Лотарингией. При позднейшем разделе (870 г.) часть ее к северу от Альп, была разделена между Людовиком и Карлом Лысым, когда Людовик присоединил к своим владениям страны, говорящие на немецком и бельгийском языках, а Карл приобрел те, в которых преобладал романский язык.

Чувство национальности сказалось также в восстании британцев при Номеное, который принудил Карла признать себя королем и основал новую иерархию, под главенством архиепископа дольского, независимо от Рима, – в восстаниях саксонцев, которые избили или выгнали своих правителей и возвратились к язычеству, и в подразделении Франции к концу столетия на множество мелких княжеств, хотя этому содействовали также и другие причины.

Карл Великий старался принять меры защиты против северных пиратов укреплением устьев рек, но его политика теперь была заброшена. He ограничиваясь более опустошением берегов, зверские варвары Севера проникали на своих «змеиных» судах вверх по всем рекам, дававшим им доступ от Эльбы до Адура. Они часто грабили более близкие к морскому берегу города, как Гамбург, Дорштадт и Бордо; поднимались по Рейну до Реймса и даже до Вормса, по Мозелю до Трев, по Сомме до Амьена, по Сене до Руана и Парижа, некогда меровингской столицы и бывшего все еще главным городом Нейстрии, богатого церквями и сокровищами и имевшего в ближайшем соседстве королевский монастырь св. Дионисия (Сен-Дени). Из Парижа они проникли вверх по Марне до Мо и Шалона, вверх по Ионе до Сенса и Оксерра. Луара давала им возможность проникать до Тура, города св. Мартина, и до Орлеана; по Вьенне они доходили до Лиможа, по Шаренте до Сента и Ангулема, по Гаронне до Тулузы. Они плавали на Испанский полуостров и грабили Лиссабон, проникали в пролив Гибралтарский, и с успехом боролись с арабами Андалузии; даже берега Италии чувствовали на себе ярость их хищничества. Повсюду они грабили, жгли, убивали, бесчестили женщин и захватывали пленников. После некоторого времени, становясь вследствие безнаказанности все смелее, они оставляли свои корабли на больших реках и, не встречая противодействия, проникали во внутренность стран в наиболее известные богатством города, как Гент, Бове, Шартр, Реймс, Лаон и сама столица Карла Великого Аахен (Αix), где они ставили своих коней в императорском дворце. Часто они на островах больших рек делали постоянные станы и опустошали всю окружающую их местность. Многие из этих пиратов были изгнанники или искатели приключений, бежавшие из других стран на север; многие были из тех, которые потерпели от насильственных средств, употреблявшихся Карлом Великим для обращения язычников, или были потомками таковых. Вражда их к христианству, поэтому, была яростной и жестокой; в их ярости, избиравшей предметом своего хищничества в особенности церкви и монастыри, замечалась не только страсть к грабительству, но и прямо религиозная ненависть. Где только проносилась весть о приближении норманнов, монахи оставляли свое местопребывание и бежали, если возможно, оставляя все свое богатство варварам и заботясь только о спасении мощей своих покровителей и святых. Бедность, причинявшаяся этим хищничеством, была необычайная. Из опасения норманнов земледелие было заброшено, и часто вследствие этого свирепствовал голод, даже волкам предоставлялось безнаказанно добывать себе добычу, и они размножались без всякого ограничения. О том состоянии, до какого низведена была Аквитания, можно судить по тому обстоятельству, что епископ был переведен из Бордо в Бурж, так как его прежний диоцез был совершенно опустошен этими язычниками. Многие монахи, выгнанные из своих келий, сняли с себя монашескую одежду и предались бродяжнической жизни. Поразительным доказательством того ужаса, который внушали варвары, служит одно прошение в галликанской литургии, в котором возносилась молитва об избавлении «от ярости норманнов»²⁹⁹².

He смотря на внутренние раздоры между собой, норманны всегда действовали общими силами, когда приходилось предпринимать какую-либо экспедицию. Они зорко следили за движениями каролингских государей, и всегда готовы были воспользоваться их несогласиями и их слабостью. Иногда как можно думать, они были привлекаемы не только надеждой добычи, но и подкупами некоторых из преемников Карла Великого, с целью нападения на владения другого.

Воинственный дух франков был сокрушен побоищем при Фонтенелле. Многие из свободных землевладельцев (того класса, от которого в деле национальной защиты зависела главным образом вся франкская система) искали убежища от бедствий времени в том, что они делались крепостными аббатов или знати, бывших достаточно сильными для защиты их, и через это государство лишалось их военной службы. Франки были ослабляемы раздорами, и вместо того, чтобы дружно соединиться для отпора общему врагу, каждая партия и каждый класс стремились только к обеспечению своих собственных интересов (знать, в общем, стояла в стороне, и не без удовольствия смотрела на то, как норманны грабили города или имения, принадлежавшие короне или церкви). В немногих только случаях варвары встречали сильное противодействие, как это было со стороны Роберта «Сильного», предка Капетовой линии, и со стороны его сына Одона или Эвда, который, вместе с епископом Гавзелином, мужественно защищал Париж в 885 году. Но более обычным способом была уплата ими большой суммы, с целью понудить их на время удалиться из той или другой страны, каковой обычай весьма тяжело ложился на народ, подвергавшийся налогам для этого платежа, причем он в то же время не ограждал от возвращения врагов после непродолжительного времени. Лучшим, хотя и неодинаковым успехом сопровождалась попытка умиротворить норманнских вождей раздачей им земли. Они поселялись в этих имениях сами и их подчиненные принимали крещение и женились на местных женщинах, благодаря которым норманнский язык скоро исчезал среди их потомков; они привыкали к своим новым жилищам и постепенно оставляли свою варварскую дикость.

С востока, на германские части империи надвигались славянские племена, вовлекая их государей в частые войны, а на юге Франции, равно как и в Италии, сарацины были не менее страшным врагом, чем норманны на других окраинах империи. Двинувшись из Испании, они овладели Критом в 823 году. Четыре года спустя, они высадились в Сицилии и постепенно овладели всем островом, хотя Сиракузы попали в их руки не ранее, как через полстолетия после этого (в 876 году). Они овладели также Кипром и Корсикой, опустошили французский берег Средиземного моря, поднялись вверх по Тибру, захватили престол, стоявший над останками ап. Петра, и совершали неистовые дела хищничества, похоти и жестокости. Ужас, внушавшийся этими варварами, –остатками того племени, которое в Испании и на Востоке сделалось более цивилизованным и начало заниматься наукой и литературой, – заставлял жителей беззащитных городов искать убежища в лесах и в горах. Некоторые из пап обнаружили много энергии в деле защиты их. Григорий IV вновь построил и укрепил Остию, которой дал имя Грегориополя. Лев IV, поспешно возведенный на папский престол в то время, когда сарацины угрожали Риму, принял весьма энергичные меры. Он укрепил Порт, в котором поселил колонию корсиканцев-беглецов, перекинул цепь через устье Тибра и исправил стены Рима. С одобрения императора Лотаря, весьма много помогавшего в несении этих расходов, он ввел в пределы стены затибрский округ (852 г.), в котором находились церковь ап. Петра и английский Бург, и этому новому кварталу дал название «города Льва». Николай I также содействовал защите Рима усилением и укреплением гарнизона Остии. Но на юге Италии сарацины торжествовали. В Бари они поставили своего султана, хотя после некоторого времени город этот был взят у них (871 г.) соединенными силами западного и восточного императоров, Людовика II и Василия Македонянина. Неаполь, Амальфи, Салерно и другие города, находя противодействие невозможным, вступили в союз с ними, и совместно с ними предавались грабительству. Если бы не раздоры между мусульманами, они вероятно овладели бы всем Итальянским полуостровом.

Королевская власть во Франции была весьма ослаблена смутами этого периода. У древнейших франков не было класса знати в собственном смысле этого слова, так что влияние класса зависело только от богатства и силы; даже графы первоначально не были землевладельцами, а слугами государя, и пользовались личным и временным достоинством. Но со времени гражданских войн между Людовиком Благочестивым и его сыновьями, франкские государи оказались вынужденными поплатиться тем, на кого они опирались, – уменьшением своих прав и собственности. Система эта продолжалась и после: на национальном собрании в Квиерси в 877 году, Карл Лысый, с целью обеспечить согласие своих вождей на предполагаемую экспедицию в Италию, сделал уступку, чтобы земли их переходили по наследству и сохранил за государем только право выбора преемника в тех случаях, когда землевладелец умрет без мужского поколения; мало того, как мы увидим впоследствии, в своем старании добиться от них помощи в деле расширения своих владений, он даже согласился на то, чтобы его корона считалась избирательной. Знать, возведенная таким образом в наследственное достоинство, сделалась более независимой; она пользовалась слабостью государя, и к концу столетия расчленение империи настолько развилось, что Франция распалась не менее как на двадцать девять независимых княжеств.

Франкское духовенство также жестоко пострадало в своей собственности в течение смут этого времени. Не только Людовик и его сыновья обыкновенно прибегали к старому обычаю награждения своих сторонников церковными имениями, но проводили эту систему даже дальше, чем это было раньше, распространяя ее на монастыри, которые дотоле считались свободными от этого рода опасности. Даже аббатство св. Мартина, наиболее почитаемое, как и наиболее богатое из всех монастырей Галлии, было предоставлено Карлом в бенефицию Роберту Сильному. Почти каждый собор жаловался на то, что собственность церкви подвергается посягательствам, более приличным языческим врагам, чем ее собственным сынам; что бедные, странники, паломники и пленники лишаются источников своей помощи; госпитали, в особенности в Шотландии, обращаются совершенно на другие цели, так что не только в них не принимаются нуждающиеся, но даже и те, которые жили в них с детства, изгоняются из них, чтобы нищенствовать из двери в дверь, некоторые земли отчуждаются, так что подрывается всякая надежда на возвращение их; сами государи грубо злоупотребляют своим патронатством, предоставляя духовные должности мирянам. Единственное оружие, которым церковь могла противодействовать хищничеству мирян, было отлучение; но ни духовные ужасы, ни рассказы о страшных чудесных наказаниях виновникам подобных дел, не были достаточны для пресечения зла. Другие частые жалобы относятся к упадку образования между франками. Карл Лысый был покровителем ученых людей и любил их общество; но в то время, как литература пользовалась таким придворным и поверхностным поощрением, учреждения, посредством которых Карл Великий старался внести общее образование в среду своих подданных, постепенно были заброшены.

В других отношениях однако, духовенство весьма много выиграло. Шестой собор Парижский в 829 году признавал за ним право судить королей²⁹⁹³. Этой властью пользовались против Людовика мятежные епископы в Компьене, и его восстановление совершилось не без формального акта церкви. Карл Лысый признал это право, как направленное против себя, на соборе Савоньерском, в 859 году, и во всех разногласиях Каролингов каждый государь обращался со своими жалобами к папе, делая таким образом римскую кафедру общим апелляционным судом и ослабляя таким подчинением права государей. Церковные суды вообще считались судами Бога. Епископы признавали за собой исключительную юрисдикцию во всех делах, относящихся к духовенству, и благодаря тому надзору, который они имели над нравственностью, они были в состоянии пользоваться всяким скандалом в королевском доме к выгодам церкви. Они принимали более и более деятельное участие в политике, заявляя притязание на власть давать корону, и Карл, по-видимому, признавал это притязание. Тем не менее, хотя они и старались добиться для самих себя изъятия от всякого мирского контроля, государь этот все еще поддерживал этот контроль посредством своих missi (уполномоченных)²⁹⁹⁴.

Наиболее выдающимся среди франкских иерархов этого времени был Гинкмар, человек сильного, возвышенного и решительного характера, отличавшийся в одно и то же время тонкостью и необычайным практицизмом, человек такой учености, которая, хотя и отличалась отсутствием критики и спутанностью, ставила его почти выше всех его современников; вместе с тем он обладал и большим политическим талантом. Гинкмар родился в 806 году от благородного семейства в Нейстрии, и в раннем возрасте вступил в монастырь Сен-Дениса, где и принял монашество при Гилдуине. Он принимал деятельное участие в восстановлении дисциплины этого монастыря, и до конца своей жизни сохранял монашескую суровость жизни. Его привязанность к своему аббату доказывается тем, что он разделил изгнанничество Гилдуина в 830 году; но не смотря на это, хотя его собственные чувства, несомненно, клонились в пользу единства империи, он противодействовал всем попыткам Гилдуина склонить его к мятежу, и до конца сохранил благосклонность Людовика, благодаря чему и был в состоянии добиться возвращения своего настоятеля. В 845 году он возведен был на архиепископию реймскую, которая неправильно была занимаема со времени низложения Эббо за десять лет перед тем. Он принял кафедру под тем условием, чтобы собственность, отчужденная от нее в пользу мирян во время вакансии, была восстановлена ей, и занимал ее в течение тридцати девяти лет. Его провинция и даже его диоцез находились отчасти в Нейстрии и отчасти в Лотарингии, каковое обстоятельство и приводило его в связь с государями обеих этих стран. Ему, как преемнику св. Ремигия, принадлежало право короновать государей, и принимать главное участие в государственных торжествах, и он вполне пользовался своим положением. Его политическое влияние было безгранично; он постоянно поддерживал дело церкви как против короны, так и знати, и в пользу ее он часто противодействовал даже и тем государям, интересам которых в других отношениях он был ревностно предан. Но в особенности он был поборником национальной церкви и прав своего государя против возраставших притязаний папства.

Папы старались воспользоваться слабостью преемников Карла Великого, с целью сбросить те золотые цепи, которыми связал их великий император, и этому стремлению их весьма много содействовало разделение империи, так как они отселе считали себя подданными лишь того государя который носил императорский титул и владел королевством Италии, хотя они в то же время приходили в сношения со всеми каролингскими государями, и сделались общими посредниками между ними.

По смерти Григория IV, в 844 году, Сергий II, после несколько бурного противодействия со стороны одного соперника по имени Иоанна, был посвящен на папство, не дожидаясь императорского утверждения. Лотарь, негодуя на оказанное таким образом к его власти пренебрежение, отправил своего сына Людовика потребовать объяснения от нового папы. Принц был сопровождаем Дрогоном, епископом мецским, вместе с многочисленной свитой из прелатов и светских сановников, и отправился во главе большой армии, которая при своем движении по направлению к Риму, по-видимому, производила много безумных побоищ и опустошений и потеряла многих из своих солдат, которые во время своих бесчинств, как верил народ, были убиты молнией. Сергий принял Людовика с обычными почестями, но не хотел позволить его войску вступить в город, равно как не хотел открыть для него и врат церкви ап. Петра, пока в ответ на торжественное заклинание принц не дал уверения, что он пришел без всякого худого намерения, для блага Рима и церкви. Папа короновал его в короли ломбардов, но воспротивился его предложению, чтобы от римлян взята была клятва в верности ему, потому что такие клятвы давались только одному императору. Он, однако же, согласился, чтобы дана была новая клятва императору. Дрогон возвратился во Францию с полномочием, возводившим его на степень примата и легата и предоставлявшим ему в этом положении большие преимущества и юрисдикцию; но найдя, что касательно законности его постановления возникли некоторые сомнения у местного собора, он воздержался от настаивания на своих притязаниях.

Сергий умер после трехлетнего папствования (847 г.) и на место его, при общем восторге, избран был Лев IV. Римляне были в большом смущении; опасность, которой угрожали им сарацины, побуждала их приступить к немедленному посвящению, но в тоже время они опасались вновь возбудить неудовольствие во властелине франкской империи. Поэтому, они решили посвятить Льва с выразительным признанием императорских прав, и этот акт, по-видимому, прошел без всякого возражения. К концу папства Льва, Лотарь, получив известие о том, что один высокий римский сановник высказался против связи с франками и предложил восстать против Римской империи, отправился в Рим и приступил к исследованию этого дела. Библиотекарь Анастасий рассказывает, что обвинение оказалось вымышленным и что обвинитель был выдан обвиненному. Но от папы было потребовано, вероятно вследствие этого именно дела, обещание в повиновении императору и его уполномоченным, Замечательное нововведение сделано было Львом в его корреспонденции с государями, в которой он ставил свое имя обыкновенно раньше имени того государя, которому писал, и в адресе опускал слово Domino, – каковой переменой имелось в виду показать, что преемники ап. Петра не признавали уже более никакого земного властелина над собой²⁹⁹⁵.

Преемником Льва был избран Бенедикт III; но он встретил весьма серьезное противодействие со стороны Анастасия, вероятно того самого, который при последнем понтификате был низложен главным образом за свою преданность франкским интересам. Анастасий (855 г.) овладел храмами ап. Петра и св. Иоанна Латеранского, и быть может с целью угодить франкам, которых он мог считать иконоборцами, будто бы разбил и сжег иконы украшавшие эти церкви ²⁹⁹⁶. Ему помогали франкские солдаты, и он склонил на свою сторону послов, которые отправлены были к императору с просьбой об утверждении выбора его соперника; он снял с Бенедикта его одеяния, оскорбил его и подверг побоям. Но духовенство и народ римский держались Бенедикта, и благодаря их заявлениям, уполномоченные императора утвердили его посвящение.

Бенедикту наследовали Николай I, который, согласно одному современному летописцу, обязан был своим возвышением скорее присутствию и благосклонности Людовика II, преемника Лотарева на императорском престоле, чем избранию римского духовенства²⁹⁹⁷. При его посвящении (858 г.), по-видимому, введена была новая церемония коронации, которая быть может основывалась на сказании, что Константином Великим дана была Сильвестру золотая корона, и которой имелось в виду придать папе величие земного властелина, в добавление к тому более высокому и более почетному достоинству, в силу которого он притязал не только на первенство, но и на господство над всякими земными властями. Когда вскоре затем Николай побывал в лагере Людовика, император, по мнимому примеру первого христианского императора, оказал ему особенный почет, выразившийся в том что он вел под уздцы его коня и шел рядом с ним в то время, как папа ехал²⁹⁹⁸. Николай был одним из тех пап, которые особенно много содействовали возвышению значения своей кафедры. To понятие, которое имели о нем современники, вскоре после его смерти нашло замечательное выражение у Регино Прюмского, который говорит о нем, что он превосходил всех своих предшественников со времени Григория Великого, давал повеления королям и тиранам и властвовал над ними, как господин всего мира, был полон кротости и нежности в своих отношениях к епископам и духовенству, достойным своего призвания, был страшен и суров по отношению к беспечным и неисправным, как новый Илия – был «в духе и в силе»²⁹⁹⁹. Он был человек ученый, искусный в управлении делами, искренно преданный делу упрочения дисциплины в церкви, наполненный сознанием важности своего положения, честолюбивый, деятельный и решительный в поддержании и развитии его. Он пользовался недостатками или пороками франкских государей (их честолюбием, похотливостью или ненавистью) с целью вмешиваться в их дела, и с большим искусством направлял их одного против другого. Его заступничество обыкновенно было в пользу справедливости, или в защиту слабых; оно было поддерживаемо одобрением большинства народа, который привыкал видеть в нем представителя неба, готового повсюду отстаивать правое дело и способного обуздывать даже и тех нечестивцев, которые стояли выше земного закона. Но те из его действий, которые сами по себе похвальны, входили однако же в систему, которая в других отношениях выступала без всякого подобного покрова, представляя собой широко задуманную схему честолюбия, с целью подчинить всякую светскую власть церкви, и все национальные церкви Риму³⁰⁰⁰.

Из споров этого времени (которые лучше всего рассматривать отдельно, чтобы не приводить нити повествования в безнадежную путаницу), два относились к важным пунктам учения, именно: об евхаристии и предопределении.

1. Мы уже видели, что касательно евхаристии и раньше начали возникать различные недоумения, которые еще разъяснял бл. Августин; но важный шаг в развитии взглядов на евхаристию сделан был Пасхазием Радбертом, аббатом корбейским. Пасхазий был воспитан в монастыре при Адельгарде и Вале, жизнеописателем которых он сделался впоследствии. Он был учителем монастырской школы и трудился в качестве толкователя св. Писания. В 844 году он был избран аббатом, но беспокойства, причиненные ему этим положением, побудили его отказаться от него в 851 году, и он жил в качестве простого монаха до своей смерти, последовавшей в 865 году³⁰⁰¹.

В 831 году, Пасхазий, по просьбе своего старого ученика Варина, сделавшегося аббатом монастыря Нового Корбея, на Везере, написал трактат о евхаристии, для назидания более молодых иноков этой общины³⁰⁰². Вскоре после своего назначения на аббатство своего собственного монастыря в 844 году, он представил исправленное издание своего труда Карлу Лысому, который просил у него копии. В этом трактате³⁰⁰³ Пасхазий излагает, что хотя после освящения вид хлеба и вина остается, однако мы не должны уже думать, что перед нами находится что либо другое, кроме тела и крови Спасителя, той самой плоти, которая родилась от Пресвятой Девы, той самой, в которой Он пострадал на кресте и воскрес из гроба. Учение это обосновывалось на всемогуществе Божьем; и самые библейские чудеса совершались с целью подготовления пути к нему и для подтверждения его. Что элементы остаются неизменившимися по видимости и вкусу, – это, по учению Пасхазия, предназначалось для упражнения нашей веры. Чудесное воспроизведение тела Спасителя ставится в параллель с Его зачатием, как человека. К этому присоединяются и рассказы о чудесах, по которым действительность, скрытая под видимостью элементов, открывалась видимо. Одним словом, тут в полном смысле выступает учение, ставшее известным впоследствии под названием пресуществления; но, вопреки позднейшему обычаю Рима, Пасхазий настаивает на необходимости причащения как от евхаристического хлеба, так и от евхаристической чаши³⁰⁰⁴.

По заявлению Пасхазия, он излагал лишь такое учение, как оно принято было в церкви; но против него скоро поднялись возражения. Рабан Мавр³⁰⁰⁵, Валафрид Страбон³⁰⁰⁶, Флор³⁰⁰⁷ и Христиан Друтмар³⁰⁰⁸, все принадлежащие к ученейшим людям своего века, возразили против мысли о каком-либо другом, кроме духовного превращения в евхаристии, и высказались против этой идеи, как новшества. Взгляды Пасхазия возбудили тревогу и противодействие даже среди его собственной общины. Один из его монахов, по имени Фрудегард, выразил беспокойство по случаю видимого противоречия аббата бл. Августину, так что Пасхазий нашел необходимым защищать себя авторитетом более ранних писателей, среди которых в особенности он ссылается на св. Амвросия³⁰⁰⁹. Но главным противником этого учения был другой корбейский монах Ратрамн, который по просьбе Карла Лысого исследовал книгу аббата и написал на нее ответ, хотя, в виду своих отношений, и не поименовал автора³⁰¹⁰. Ратрамн разделяет вопрос на две главы: 1) присутствуют ли в евхаристии тело и кровь Христова в фигуре или в истине; 2) то ли самое – это тело, которое родилось от Пресвятой Девы, пострадало, воскресло и вознеслось? Под фигурой он разумеет, что действительность прикрывается чем-либо другим, подобно тому, как там, где Спаситель называет Себя виноградной лозой, а под истиной он разумеет, что действительность выступает открыто. Хотя, говорит он, элементы совне остаются теми же, как и до освящения, тело в кровь Христовы, однако же представляются таковыми не телесным чувствам, а верующей душе. И это должно быть фигуративным образом, потому что иначе тут ничего бы не оставалось делать для веры, этой «уверенности в вещах невидимых». Таинство не было бы тайной, так как в тайне всегда должно было нечто и кроме того, что видимо. Перемена в таинстве не материальная, а духовная; элементы, продолжая в одном отношении оставаться хлебом и вином, в другом отношении по духу и возможности становятся телом и кровью Христа, подобно тому, как и вода одаряется духовной силой при совершении таинства крещения. To, что видимо и тленно в них, питает тело; то, что есть предмет веры, само по себе бессмертно, освящает душу и питает ее в жизнь вечную. Тело Христа должно быть нетленным; потому то, что тленно в таинстве, есть лишь фигура действительности. Ратрамн выясняет толкование тех мест, которые были пригодными из св. Амвросия в пользу противоположного взгляда. Он ссылается на бл. Августина и Исидора Севильского, как согласных с его учением, и на основании литургии доказывает, что присутствие Спасителя должно быть духовным и образным (фигуративным), так как о таинстве евхаристии в ней говорится как о залоге, образе и подобии³⁰¹¹.

По этому же предмету, по просьбе Карла Лысого, будто бы писал Иоанн Скотт, о котором подробнее будет сказано после. Но если и так, то книга его потеряна³⁰¹². В его других сочинениях есть основание для того, чтобы думать, что он смотрел на евхаристию как просто на воспоминательный обряд, и что в этом, как и в других отношениях, его считали неправославным. В то время, как наиболее ученые богословы века вообще восставали против Пасхазия, его учение, по-видимому, находило поддержку в высоком авторитете Гинкмара³⁰¹³; равным образом и Гаймон, епископ галберштадтский, весьма известный комментатор, излагает это учение столь же выразительно, как и сам аббат корбейский. Спор этот продолжался в течение некоторого времени; но учение Пасхазия, имевшее за себя большее благоговение к таинству и находившееся в согласии с преобладающей наклонностью к чудесному, получило перевес в следующем столетии.

2. По всему Западу бл. Августин был почитаем как величайший из всех древних отцов и главный учитель православия; тем не менее его учение признавалось не повсюду. Соборы, созывавшиеся по случаю пелагианского учения, занимаясь вопросом о благодати, не дали никакого решения касательно предопределения, и последователи бл. Августина старались смягчить суровые стороны его учения по этому вопросу. Преобладающее учение отличалось более мягким тоном; во многих случаях оно было не далеко от полупелагианства, и даже там, где не могло быть называемо таковым, оно настолько не подходило к суровому августинианству, что богослов, строго державшийся этого учения, вполне мог быть обвиняем своими собратьями в неверности учению великого африканского учителя.

В разъяснении этого вопроса, большое участие принимал Готтшалк³⁰¹⁴. Сын одного саксонского графа, он еще в детстве отдан был своим отцом в монастырь Фульдский. Достигнув возмужалости он, однако же почувствовал сильное нерасположение к монашеской жизни, и в 829 году обратился с просьбой о снятии с него обетов к собору, состоявшемуся в Менце, под председательством архиепископа Отгара. Просьба его была уважена на том основании, что он был посвящен в монашество раньше, чем мог руководиться своей собственной волей. Но аббат фульдский, Рабан Мавр, ученик Алкуина и сам величайший учитель своего времени, обратился к Людовику Благочестивому с доказательством того, что лица, посвященные своими родителями, хотя и без своего собственного согласия, навсегда связаны монашескими обязательствами, и император отменил решение собора³⁰¹⁵.

Хотя и вынужденный оставаться монахом, Готтшалк получил позволение удалиться из Фульды, где его отношение к Рабану было бы неудобным, в Орбей, в диоцезе суассонском. Там он отдался изучению бл. Августина и его последователей с восторгом принял их учение, и его любовь к произведениям Фульгенция была таковой, что его друзья обыкновенно называли его по имени этого писателя³⁰¹⁶. Замечательно, что один из наиболее знаменитых его друзей, Серват Люп, аббат феррьерский, в одном письме от того времени обвиняет его в неумеренной преданности умозрению, и увещевает его обратиться к предметам более практического свойства³⁰¹⁷. Гинкмар, на основании сведений от аббата орбейского, говорит о Готтшалке во время его пребывания там, как человеке беспокойном, изменчивом, склонном к странностям, преданном аргументации и способном перетолковывать то, что сказано другими в разговоре с ним, пренебрежительно относящемся к истине и предпочитающем быть учителем заблуждения, жаждущим приобрести влияние посредством переписки и другими способами над личностями, склонными к новшествам, и желающем добиться известности во что бы то ни стало³⁰¹⁸. С целью несомненно получить право для проповеди своего учения, Готтшалк добился посвящения себя в священника от одного хорепископа реймсского, во время вакансии этой кафедры после низложения Эббо. Этот акт по-видимому был неодобрительно встречен епископской корпорацией, с которой хорепископы в то время находились не в особенно дружественных отношениях; он был порицаем как незаконный, так как Готтшалк принадлежал к диоцезу суассонскому, а хорепископ этот не имеет, никакого полномочия от высшего прелата для совершения священнического рукоположения вообще³⁰¹⁹.

Учение, на котором особенно остановился Готтшалк, было учением о предопределении. Обычным учением в церкви было то, что праведные предопределены и что нечестивые предузнаны, между тем как строгий августинианизм называл нечестивых отверженными, Готтшалк же прилагал термин «предопределенный» к обоим этим классам³⁰²⁰. Предопределение, говорит он, бывает двоякое, причем в пользу самого этого термина он ссылался на авторитет Исидора Севильского. В обоих случаях предопределение – к добру; но добро бывает двоякое, так как заключает в себе не только блага благодати, но и определения справедливости. Как жизнь предопределена добрым, и они ей, так зло предопределено нечестивым, и они ему. Его противники обыкновенно обвиняли его в учении, что нечестивые непреодолимо и безвозвратно обречены на грех, равно как и на его последствия. Но даже на основании собственного признания Гинкмара можно думать, что Готтшалк не допускал такого изложения своих мнений; он учил только, что так как упорство во зле со стороны диавола, его ангелов и нечестивых людей было предметом предведения, то они и предопределены к праведному наказанию. Он отрицал, чтобы Христос умер для кого-либо других, кроме избранных, и объяснял тексты в которых говорится о том, что Бог хочет всем спастись, приложимыми только к тем, кто действительно спасаются. В отличие от бл. Августина, он также учил, что даже первая человеческая чета подлежала предопределению. Взгляд, с которым его противники относились к его мнению, может в некоторой степени находить оправдание в той запальчивости, с которой он настаивал на своем разногласии с ними, и в той ревности, с которой он осуждал их, каковые обстоятельства не могли не повести их к предположению того, что разногласия между ними гораздо большие, чем оно было в действительности.

Возвращаясь в 847 году из Рима, Готтшалке, будучи в доме Эберхарда, графа фриульского, зятя Людовика Благочестивого³⁰²¹: встретился с Ноттингом, который недавно перед тем назначен был на кафедру веронскую. Тут он изложил свое учение о двояком предопределении, которому крайне изумился Ноттинг. Епископ вскоре затем сообщил о нем Рабану Мавру, которого он нашел при дворе Людовика Германского, и Рабан, сделавшийся теперь уже архиепископом менцским, писал как Ноттингу, так и Эберхарду, сильно осуждая мнение Готтшалка, которое он объявлял совершенно отличным от учения бл. Августина. Предопределение (говорит он) может быть лишь приготовлением к благодати; Бог наперед знает зло, но не предопределяет к нему. Все, кто предают свою испорченную волю водительству благодати Божией, могут спастись³⁰²². Эберхард, получив письмо архиепископа, выпроводил своего опасного гостя, который медленно направился домой через южную Германию, и вероятно вследствие его путешествия по этим уже христианским странам, Гинкмар говорит о нем, что он посещал варварские и языческие народы, с целью заражения их своими заблуждениями³⁰²³. В 848 году Готтшалк явился перед собором, созванным Рабаном в Менце, в присутствии короля Людовика. Эта явка его была вероятно добровольной, и он, как бы заранее приготовившись к спору, принес с собой ответ на возражение Рабана, в котором он обвинял архиепископа в последовании ереси Геннадия и Кассиана и отстаивал учение о двояком предопределении³⁰²⁴. Его мнения, как и можно было ожидать, были осуждены собором; он принужден был дать клятву, что никогда опять не вступит во владения Людовика; был отправлен к своему собственному митрополиту Гинкмару с письмом, в котором Рабан называл его бродягой³⁰²⁵, и советовал, в случае неисправности, заключить его.

В следующем году (849 г.) Готтшалк был потребован, Гинкмаром на собор, состоявшийся в Квиерси, где, по свидетельству архиепископа, он вел себя подобно бесноватому, и вместо ответов на предлагавшиеся ему вопросы разражался горячими личными нападками. Он был подвергнут суровому бичеванию в присутствии короля Карла, – в оправдание какового наказания приводимы были устав св. Бенедикта и каноны агдийские, хотя и не без натяжки в их приложении. Когда он был истощен этим жестоким наказанием, то от него потребовали бросить свою книгу в огонь, и он имел едва достаточно силы для того, чтобы сделать это. Гинкмар, долго спустя, рассказывал папе Николаю, что он вынужден был взять это дело в свои собственные руки, так как епископ суассонский Ротад сам был заражен новшествами, и по той же причине Готтшалк, который осужден был собором на постоянное молчание, был удален в монастырь Отвильерский, в диоцезе реймском³⁰²⁶.

Этим заключением ревность его была скорее возбуждена, чем охлаждена. Он отказался подписать исповедание, присланное ему Гинкмаром, хотя подпись эта имела бы своим результатом освобождение его под условием допущения им мнения, что божественное предвидение может быть и без предопределения. Он поносил своих противников, называя их рабанистами³⁰²⁷ и в одном из двух отправленных им исповеданий, он говорит о них как об еретиках, избегать которых считает своим долгом. В этих исповеданиях он излагает свое учение о двояком предопределении, – предопределении добрых ангелов и человеков по благости ко спасению, и злых к наказанию, по справедливости, вследствие предвидения их виновности. В более длинном исповедании, которое (вероятно, в подражание бл. Августину) составлено в форме обращения к Богу, он предастся молитве, чтобы ему дан был благоприятный случай для засвидетельствования истины своих мнений в присутствии короля, епископов, духовенства, монахов и мирян, через последовательное погружение в четыре котла кипящей воды, масла, мира и смолы, и наконец, через хождение по раскаленной плите. Это желание различно приписывалось то смирению, то лицемерию, каковые качества, по-видимому одинаково были чужды характеру Готтшалка. С остальной его историей будет согласнее если мы будем искать мотив для этого в гордом и самомнящем, но искреннем фанатизме.

Учение, за которое страдал Готтшалк, нашло затем знаменитых, и влиятельных поборников, хотя они несильно разнились между собой, прячем все (подобно самому Готтшалку) отрекались от мнения о непреодолимом предопределении ко греху. Между ними были: Пруденций, испанец по происхождению, епископ тройский; Серват-Люп, аббат феррьерский, старый ученик Рабана, имевший большое значение во французской церкви и высоко почитавшийся Карлом Лысым, и Ратрамн, который в этом споре, как и в споре об Евхаристии, писал по просьбе короля и к его наставлению³⁰²⁸. Гинкмар счел необходимым искать помощи против этих писателей. Рабан, к которому он обратился, отказался оказать ему какое-либо содействие в этом отношении, извиняясь, главным образом, своими летами и немощью, и прибавив, что во многих отношениях он согласен с Готтшалком, хотя и признавал его заблуждающимся по вопросу в предопределении нечестивых. Но Гинкмар нашел союзников в Амаларие, духовном лице из Меца, и в Амулоне, архиепископе лионском, ученике и преемнике Агобарда.

Самым замечательным произведением, опровергающим воззрение Готтшалка, было, однако же произведение Иоанна-Скотта, имя которого уже упоминалось выше, в отделе об евхаристическом споре. Обстоятельства жизни этого знаменитого человека покрыты мраком неизвестности. Название Скотт равно, как и название Эригена, данное ему в позднейшее время, указывает на то, что он был родом из Ирландии, – страны, давшей многих и других ученых мужей, пользовавшихся покровительством Карла Лысого. На основании его знакомства с греческим языком (на котором он даже писал стихи, хотя и с крайней небрежностью в просодии), предполагали, что он путешествовал по Востоку; но предположение это напрасно, так как греческий язык составлял обычный предмет образования на его родине и в Британии³⁰²⁹. Часто утверждали, что он знаком был и с еврейским языком, но без достаточного основания. Подобно ученым своего времени вообще, Иоанн, по-видимому, принадлежал к какому-нибудь духовному сану, хотя этого и нельзя утверждать с несомненностью. В течение некоторого времени он жил при дворе Карла и восстановил славу Палатинской школы, которая в течение смут минувшего царствования значительно пала; при этом, между другими литературными работами, он сделал перевод произведений приписываемых Дионисию Ареопагиту, присланных в подарок Людовику Благочестивому греческим императором Михаилом. Скотт был лучше знаком с греческим богословием, чем с латинским, так что даже и по вопросу об исхождении св. Духа он склонялся на восточную сторону³⁰³⁰, но в действительности, он имел гораздо больше сродства с древними философами, в особенности с неоплатониками, чем с богословами своего времени. Его смелый и строго рассудочный ум погружался в спорные, или прямо еретические умозрения; он изумлял своих современников отрицанием буквального смысла некоторых частей св. Писания, и в его произведениях есть места, которые прямо указывают почти на неприкрытый пантеизм. О позднейших годах его жизни ничего неизвестно, кроме того, что папа Николай, на том основании, что его православие подвергалось подозрению, просил Карла выслать его в Рим, или по крайней мере воспрепятствовать ему в дальнейшем пребывании в Париже, где его учение могло причинить вред. Можно думать, что не смотря на такое отношение к нему папы, Карл продолжал покровительствовать Скотту, и что философ закончил дни своей жизни во Франции, хотя многие писатели и предполагали, что после смерти своего покровителя он удалился в Англию, и весьма много помогал Альфреду Великому в его трудах по просвещению народа.

Спор этот, таким образом, сильно разнился от споров прежних веков в том, что исключительно опирался на авторитеты. Августин и другие отцы и учителя при определении учения руководились своей собственной мыслью; но доселе вопрос о предопределении касался не самой истины христианского учения, a лишь того способа, в котором это учение было определяемо бл. Августином. Скотт, однако же, усвоил совершенно иной метод в сравнении с богословами, предшествовавшими ему с обеих сторон³⁰³¹. Правда, подобно им, он заявлял, что ссылается на св. Писание и отцов церкви, в особенности на того великого учителя, на которого главным образом опирались его противники; но как св. Писание, так и отцы (говорил он), снисходили к немощи своих читателей, и многое в их языке должно быть понимаемо образно. Таким образом, изложен был принцип, по которому могли быть устраняемы их наиболее положительные выражения, и все что казалось несогласным с собственными умозрениями философа, могло быть посредством объяснений устранено совсем.

Скотт писал по просьбе Гинкмара, и посвятил свою книгу ему и своему сообщнику Пардулу, епископу лаонскому. Он выступает с несколько показной выставкой философского метода, и заявляет, что истинная философия и истинное богословие тождественны. К Готтшалку он относится как к еретику, – орудию «древнего врага», и объясняет его заблуждения недостатком либерального образования, в особенности незнакомством его с греческим языком и богословием. Крайне несообразно, говорит он, говорить о предопределении или предведении в Боге, так как для Него всякое время есть настоящее. Но, допуская употребление таких слов, он учит, что предопределение вечно и настолько же есть часть Самого Бога, как и всякое другое из Его свойств. Оно может поэтому, быть только одним, мы не более можем предполагать два определения в Боге, чем две мудрости, или два знания. Скотт опровергает делаемое Готтшалком предположение «одного двоякого определения»; божественное предопределение должно быть истинно одним, и должно быть только к добру, и таково именно значение (как он утверждает) этого термина не только в св. Писании, но и в сочинениях бл. Августина, если понимать их правильно. Тем не менее, число как тех кто избавлены Христом, так и тех, которые предоставлены своему нечестию, известно и, можно сказать, предопределено; Бог окружил нечестивых Своим законом, который вызывает наружу их нечестие, действуя противоположным образом на добрых. Скотт сильно настаивает на свободе воли избирать не только зло (чем ограничивал ее Люп), но и добро; свободная воля (говорит он) есть дар, которым, наделена от Бога наша природа, – добрый дар, хотя он и может быть употребляем во зло; между тем как Готтшалк, относя всякую добродетель и порок на счет предопределения, отрицает как свободу воли, так и содействие благодати, и таким образом впадает в одно и то же время в заблуждение пелагиан и их крайних противников. Предопределение и предведение в Боге суть одно и то же и относятся только к добру; потому что Бог может предвидеть только то, что имеет бытие, между тем как грех и наказание не имеют бытия. Грех, как учил бл. Августин, есть только недостаток праведности, наказание есть только недостаток блаженства. Если душа имеет способность к блаженству, то стремление к блаженству без возможности достигнуть его, есть жесточайшее из возможных мучений. Таким образом, истинное наказание есть то, которое грех причиняет самому себе, тайно в настоящей жизни и открыто в жизни грядущей, когда то, что теперь кажется для нас удовольствием греха, сделается орудием мучения. To, что подвергается наказанию, не есть наша природа (которая есть дело Божие), а испорченность нашей природы, и виновник наказаний не есть собственно Бог: Он есть наказующий лишь на столько, насколько Он есть Творец вселенной, в которой совершается наказание; нечестивые будут мучимы своей собственной завистью; праведные будут увенчаны своей собственной любовью. Огонь («будет ли он телесный, как думает бл. Августин, или не телесный, согласно с Григорием») не нужен для наказания нечестивых, даже злых, гордость которых будет совершенно достаточной для их собственного наказания: это один из четырех элементов, которые составляют равновесие и полноту вселенной. Он сам по себе есть добро; блаженные будут обитать в нем так же, как и нечестивые, и он будет действовать на тех и других, сообразно с их качествами, подобно тому, как свет производит различные впечатления на здоровые и на больные глаза. «Так как не существует никакого блаженства, кроме вечной жизни, а жизнь вечная есть знание истины, то и нет другого блаженства, кроме знания истины... Таким образом, если нет и страдания, кроме вечной смерти, а вечная смерть есть неведение истины, то следовательно нет и страдания, кроме неведения истины»³⁰³².

Если Гинкмар, приглашая Скотта принять участие в споре, имел своей целью противодействовать влиянию Люпа и Ратрамна на Карла Лысого, то он успел в этом, так как с этого времени король был постоянно на его стороне. Но в других отношениях он находил философа весьма опасным и обременительным для себя союзником, так что даже чувствовал себя вынужденным отречься от него.

Возбуждение, произведенное новшествами Скотта, было весьма сильное. Венилон, архиепископ сенский, с которым Гинкмар усердно и доселе успешно старался примириться, отправил несколько положений извлеченных из книги Пруденцию, с просьбой, чтобы он исследовал и, если нужно, опроверг их. Против Скотта затем весьма сурово писал епископ тройский, и ему следовал Флор, диакон и учитель кафедральной школы в Лионе. Эти писатели обвиняют Скотта в пелагианстве, к которому Пруденций присоединяет и обвинение в оригенизме и коллиридианизме. Они жалуются на него за то, что он возводит на своих противников воображаемое заблуждение, порицают его за замену богословия философией и доводов из св. Писания и древних отцов софистическими тонкостями, Гинкмар и Пардул просили затем содействия со стороны Амулона Лионского, но он умер в 852 году, и преемник его, Ремигий, в ответ на эту просьбу издал сочинение от имени своей церкви, книгу в пользу противоположной стороны, причем он принимал сторону Готтшалка даже с большей выразительностью, чем предшествовавшие ему, порицая ту жестокость, с которой относились к последнему, и защищая приписываемые ему мнения, за исключением того, которое ограничивало свободную волю со времени грехопадения избранием зла³⁰³³.

Гинкмар, видя, что литературный спор обращается против него, решился подкрепить себя авторитетом собора, и в Квиерси, в 853 году, постановлено было четыре определения по предмету этого спора. В них излагается, что человек пал через злоупотребление своей свободной волей; что Бог, по своему предвидению избрал некоторых, по своей благодати предопределив их для жизни, и жизнь для них; а что касается тех, кого Он, по праведному своему суду, оставил в их погибельном состоянии, то Он не предопределил их к погибели, а предопределил наказание для их греха. «И посему», – говорится в определениях, «мы говорим об одном только предопределении Божием, которое относится или к дару благодати, или к возмездию правды»³⁰³⁴. В них затем заявляется, что наша свободная воля погублена была грехопадением, но восстановлена через Христа, что мы имеем свободную волю к добру, поддерживаемую и содействуемую благодатью; равно как и свободную волю ко злу и оставленную благодатью, что Бог хочет всем человекам спастись, и что Христос пострадал за всех, что духовная смерть тех, которые погибают, должна быть приписываема их собственной вине³⁰³⁵.

Пруденций, присутствовавший на соборе во время постановления этих определений, подписал их, но впоследствии выставил против них четыре положения, и Ремигий, который, как подданный Лотаря, сознавая себя независимым от влияния Карла Лысого, написал от имени своей церкви книгу против членов квиерсийского собора³⁰³⁶. О самом Скотте архиепископ говорит, что он невежественен в самых словах св. Писания, и что вместо того, чтобы с ним совещаться по предметам веры, о нем нужно сожалеть, как о человеке, находящемся вне здравого смысла, или анафематствовать его, как еретика. Ремигий, однако же, поддерживает необходимость свободной воли в деле ответственности. Против авторитета собора квиерсийского был выставлен авторитет собора, собиравшегося под председательством Ремигия в 855 году в Валенсии, в Лотарингии. Этот собор осудил девятнадцать положений, извлеченных из сочинений Скотта, которые он, заимствованные из полемического сочинения бл. Иеронима против Целестия фразой, назвал «похлебкой скоттов». Он изложил умеренное определение касательно свободной воли и степени искупительного значения смерти Спасителя. Но в то же время он порицал четыре определения квиерсийского собора, как бесполезные, или даже вредные и ошибочные, и запретил во имя Духа Святого, всякое учение противное его собственным положениям. Определения валенсийского собора были подтверждены собором, состоявшимся близ Лангра, в 859 году, хотя, по настоянию Ремигия, укорительные выражения против, членов квиерсийского собора им были опущены. Предмет этот опять подвергался обсуждению на большом соборе, для которого лангрский собор был лишь подготовлением, и который состоялся через две недели спустя в Савоньере, пригороде Тула. На этом соборе Ремигий действовал в духе примирения, и решение отложено было до будущего собора³⁰³⁷.

Между тем, Готтшалк не оставался бездеятельным в своем заключении. Гинкмар видоизменил один древний, принадлежащий неизвестному автору гимн, в котором приложение слова «тройственный» к Божеству, по-видимому, давало мысль о трояком различении в естестве божественных лиц³⁰³⁸. Но Ратрамн защищал этот термин, и Готтшалк, стараясь, как можно думать, всячески раздражать своего могущественного врага, написал в защиту этого термина трактат, в котором он обвиняет Гинкмара в савеллианстве. Архиепископ отвечал сочинением, сущность которого была показана Готтшалку, в надежде обратить его на путь истины, хотя оно было закончено только уже после его смерти. На обвинение в савеллианстве он отвечает обвинением своего противника в арианстве, увещевает монахов держаться в стороне от новшеств, обнаруживая вместе с тем, что его противник имел среди этого класса многих себе приверженцев, и дает весьма знаменательные намеки на телесное и духовное наказания, которым они могут подвергнутся, следуя Готтшалку. Гинкмар более не занимался этим делом, но слово, против которого он восставал, хотя его возражение и поддерживалось авторитетом Рабана, так и осталось в галликанском богослужении.

В 859 году один отвилльерский монах, по имени Гунтберт, которого Готтшалк склонил на свою сторону, тайно оставил монастырь и обратился от имени узника с апелляцией к Риму. Можно думать, что новый папа Николай был расположен заняться этим делом. Гинкмар писал ему, заявляя свою готовность действовать, как укажет ему папа, – освободить Готтшалка, перевести его под другой надзор или даже отправить его в Рим (хотя и не преминул оговориться, что два собора, осудившие узника, служили препятствием к подобному направлению дела), но он отказал явиться с ним перед папскими легатами в Меце, в 863 году, по одному случаю, о котором будет рассказано после³⁰³⁹. Из письма, написанного Гинкмару Эгилоном, архиепископом сенским, готовившимся отправиться в Рим, мы узнаем некоторые подробности о состоянии Готтшалка. В нем говорится, что в отношении пищи, питья и топлива к нему относились столь же хорошо, как и к каждому из монахов, среди которых он жил, что ему давалась одежда, если только он принимал ее, но что со времени заключения его в Отвильере, он отказывался мыть не только свое тело, но даже свое лицо и руки³⁰⁴⁰. Из другого сочинения Гинкмара видно, что несчастный человек сделался предметом странных заблуждений и имел видения, в которых в апокалипсических образах предсказывалась погибель его главного врага. Его долгое заключение и страдания, влияя на его тщеславный, упорный и восторженный темперамент, отчасти расстроили его рассудок³⁰⁴¹.

Соборного обсуждения спора касательно предопределения, к которому стремился собор савоньерский, никогда не состоялось. Но один собор в Туси, близ Тула, в октябре 866 года, на котором присутствовали Карл Лысый, Лотарь II и Карл Прованский, двенадцать митрополитов и епископов из четырнадцати провинций, принял написанное Гинкмаром послание, которое отчасти состоит в общем изложении учения и отчасти направляется против посягательства на церковную собственность. В этом послании ясно излагаются свобода человеческой воли, хотение Бога о спасении всех людей, необходимость благодати для спасения, божественное милосердие в избрании и призвании людей из «массы погибельной», и смерти Христа «за всех, кто были должниками к смерти», – но все это излагается скорее с целью примирить, чем опровергнуть тех, которые в некоторых отношениях были противниками архиепископа. Гинкмар, по желанию Карла Лысого, занимался в промежутке от 859 до 863 года составлением большого сочинения о предопределении и сродных предметах, главным образом в защиту квиерсийского собора, которые он и раньше поддерживал в книге, от которой теперь существует только предисловие. Там он старается привести богословие Августина, Фульгенция и других в согласие со своими собственными воззрениями, которые скорее суть мнения времени, предшествовавшего возобновлению пелагианского спора. Он приводит весьма много свидетельств, но большая часть мест, на которые он ссылается, как на свидетельство бл. Августина, берутся из сочинения, ложно приписываемого этому учителю церкви, – сочинения, которым уже пользовался Скотт и которое объявлено было со стороны Ремигия подложным. Он допускает выражение «одно двойственное предопределение», но отличается от Готтшалка заявлением, что в то время как праведные предопределены к жизни, и она для них, наказание предопределено для нечестивых, а не они предопределены к нему, что Бог не предопределял их, и оставил их. Этим произведением и закончился спор.

Готтшалк оставался в заключении в течение двадцати лет. В 869 году монахи отвилльерские, заметив, что приближается его кончина, послали Гинкмару сообщение об этом, с вопросом, можно ли им совершить над ним последнее таинство. Им дан был ответ, что они могут совершить это таинство, если он согласится подписать исповедание, содержащее воззрения архиепископа по предмету предопределения и троичности. Но Готтшалк был все еще непреклонен и отказался от этого, обнаружив сильную запальчивость в словах и образе действия. Вследствие этого отказа он умер без св. тайн и под отлучением церковным; он был погребен на неосвященной земле, и лишен молитв об упокоении своей души³⁰⁴².

По вопросу о православии или не православии Готтшалка высказывались весьма различные мнения, – результат скорее противоположных воззрений тех, кто судили его, чем каких-либо разногласий между ними касательно самих фактов дела³⁰⁴³. Тем не менее, что касается этих фактов, то тут есть место для важного вопроса: заключается ли в его двух исповеданиях вся сущность его учения по предмету о предопределении, или держался ли он вообще того мнения о непреодолимом осуждении ко греху, а равно как и к наказанию, которое обыкновенно приписывали ему его противники? Нравственный суд дела гораздо легче. Искренность и решительная смелость Готтшалка были омрачены его ярым сектантским духом; но суровость, с которой к нему относились, оставила на памяти Гинкмара пятно, которое нельзя изгладить никакими ссылками на характер того века, так как даже среди его собственных современников эта суровость вызывала горячие и негодующие возражения.

От догматических споров мы переходим к замечательным событиям, в которых вопросы совершенно иного свойства привели пап к сношению с франкской церковью.

1. В 855 году император Лотарь отрекся от престола и поступил в Прюмский монастырь, где он и умер через шесть дней по своем прибытии туда. В то время как в императорском титуле и в королевстве Италии ему наследовал его старший сын Людовик II, небольшое королевство Арелатское или Провансальское отошло к его младшему сыну Карлу, а другая территория к северу от Альп, которой собственно теперь ограничивалось название Лотарингии, выпала на долю его второго сына, Лотаря II.

Лотарь II в 856 году женился на Теутберге, дочери герцога или вице-короля Бургундского и сестре Гумберта или Гукберта, аббата монастыря св. Маврикия. В следующем году он разошелся со своей женой, но Гумберт, который был более солдатом, чем монахом, угрозой войны заставил его взять ее назад. В 859 году Теутберга потребована была перед гражданское судилище по обвинению ее в более чем преступной связи со своим братом до замужества, и показание аббата было совершенно недостаточно для опровержения этого обвинения, так как всем известна была распущенность его собственной нравственности.

Между тем оказалось, что в желании отделаться от своей жены Лотарь руководился любовью к одной женщине, но имени Вальдраде, с которой он уже раньше находился в интимных отношениях. Два архиепископа, Гунтер Кельнский, главный капеллан двора, и Теутгауд Тревский, человек, который, по свидетельству современников, был слишком прост и невежественен, чтобы понимать это дело, – были склонены на сторону короля и настаивали, чтобы Теутберга очистила себя от обвинения испытанием через кипящую воду; но когда она успешно перенесла это испытание через подставное лицо, то Лотарь объявил это испытание не действительным. В следующем году (860 г.) предмет этот обсуждался на двух соборах в Аахене, на которых Венилон, архиепископ сенский в другой нейстрийский прелат заседали с епископами лотарингскими. Теутберга, (несомненно под влиянием худого обращения с ней, хотя она и заявляла, что действовала без принуждения) признала истину возводимых на нее обвинений, объявив однако, что она не соглашалась на этот грех; вследствие этого епископы дали приговор о разводе, и, согласно с собственным прошением несчастной королевы, осудили ее на пожизненное покаяние в женском монастыре³⁰⁴⁴. Третий собор, состоявшийся в Аахене, в апреле 862 года, по выслушиванию изложения дела со стороны Лотаря, заявлявшего, что он уже раньше обручен был с Вальдрадой, что отец его вынудил его жениться на Теутберге, и что его юность и сила его страстей делали одинокую жизнь для него невыносимой, разрешил ему жениться опять, и в силу этого позволения, была торжественно отпразднована его свадьба с Вальдрадой, за чем последовало и коронование ее. Услуги Гунтера в этом отношении были награждены назначением его брата Гилдуина на кафедру камбрайскую, но Гинкмар отказался посвятить нового епископа, и папа Николай наконец объявил это назначение недействительным³⁰⁴⁵.

Сторонники Лотаря изображали Гинкмара как человека, благоприятствующего делу развода, но в действительности он стойко противодействовал всем их домогательствам. Некоторые духовные и светские лица предложили ему несколько вопросов по этому предмету, и в ответ на них, он вполне изложил свое мнение³⁰⁴⁶. Для разрушения брака, говорил он, существуют только две уважительных причины, именно, когда обе стороны желают принять монашество, или если касательно одной из них будет доказана виновность в прелюбодеянии; но во втором случае невинная сторона не может вступать во второй брак в течение жизни виновной стороны³⁰⁴⁷. Среди других предметов, он обсуждает и значение испытания судом Божьим, которое некоторые враги Теутберги осмеивали, как не действительное, между тем как другие объясняли это обстоятельство тем, что ее поверенный избег вреда через предположение того, что или она сделала тайное признание, или, что объявляя себя чистой от всякого греха со своим братом, она умственно имела в виду другого брата, a не аббата монастыря св. Маврикия. Гинкмар защищает систему подобных испытаний, и говорит, что приписываемая ей хитрость не только не помогла бы ей избегнуть этого испытания, а, напротив, увеличила бы ее виновность, и таким образом сделала бы ее погибель более верной. По поводу народного мнения, что Лотарь был приворожен Вальдрадой, архиепископ заявляет свою веру в силу чар производить крайности любви или ненависти между мужем и женой, и вообще вмешиваться в их отношения между собой; при этом он приводит и примеры волшебства, случавшиеся в пределах его знания. Он сильно отрицает учение, предлагавшееся некоторыми, что Лотарь, как король, изъят от всякого человеческого суда³⁰⁴⁸, потому что, говорит он, церковная власть выше гражданской, и когда государь перестает управлять собой и своими владениями, согласно с законом Божьим, и он лишается своей свободы от земного закона³⁰⁴⁹. Затем, он говорит, что вопрос о браке может быть решен в пределах владений Лотаря, и так как возражали, что никто, кроме папы, не имеет высшего авторитета, чем те, кто уже высказали свое суждение по этому предмету, то он предлагает собрать всеобщий собор из всех франкских государств, как наиболее пригодный трибунал для решения его.

Теутберга между тем бежала из места своего заключения и нашла убежище у короля Карла Лысого, который, становясь на ее сторону, по-видимому, руководился менее уважением к правоте ее дела, чем надеждой воспользоваться незаконным поступком своего племянника к своей собственной выгоде. И вот, теперь она обратилась с апелляцией к папе, заступничества которого добивались также и другие, и наконец сам Лотарь, раздосадованный противодействием Гинкмара и нейстрийских епископов. В ответ на эти обращения, Николай заявил, что даже если бы рассказы против Теутберги были истинны, то ее безнравственность еще отнюдь не давала права для второго брака ее мужа; он повелевал, чтобы собран был собор не только из тех частей франкских владений, которые могли находиться под влиянием Лотаря, но и из всех, и для присутствия на нем отправил двух легатов, с поручением отлучить короля, если он откажется явиться или повиноваться им.

Собор состоялся в Меце в 863 году. Но на нем не присутствовали никакие другие епископы, кроме лотарингских. Легаты были подкуплены Лотарем; один из них, Родоальд, епископ портский, уже раньше обнаружил свою испорченность в сношениях с византийской церковью³⁰⁵⁰. Без всякого вызова Теутберги, или какого бы то ни было нового исследования дела, деяния собора Аахенского были утверждены ими. Николай изображает тон епископов весьма враждебным по отношению к себе, и говорит, что когда один епископ, подписывая акты, сделал оговорку в пользу папского решения, то Гунтер и Теутгауд выскоблили все, кроме его имени. Эти два прелата отправились в Рим, с целью донести о решении дела папе, заключая, вероятно, из поданного Родоальдом примера Рудольфа, что в Риме деньгами можно добиться всего, что только желают они или их государь. Но в этом они сильно ошиблись. Николай на одном соборе, состоявшемся, по-видимому, для обычного решения текущих дел, отменил решение мецского собора, относя этот собор к одному разряду с пресловутым разбойничьим собором ефесским и повелевая, чтобы вследствие той благосклонности, которую он высказал к блудникам и прелюбодеям, его называли не собором, а борделью³⁰⁵¹. Он низложил Гунтера и Теутгауда и объявил, что если они попытаются совершить какой-нибудь епископский акт, то лишатся всякой надежды на восстановление. Другим лотарингским епископам он угрожал подобным же приговором, в случае их противодействия, и объявил о своем приговоре франкским государям и архиепископам в посланиях, в которых сильно поносилось поведение короля Лотаря, если только, как говорилось в посланиях, еще можно называть королем человека, который отдается во власть своих страстей. Родоальду предстояло подвергнуться суду за свое взяточничество, но он бежал из Рима ночью. Из всех этих распоряжений папы явствует, что негодованию, которое он глубоко чувствовал в виду несправедливости, понесенной Теутбергой, было не единственным одушевлявшим его мотивом, но что он пользовался этим случаем также и для того, чтобы утвердить свою власть над королями и иноземными церквями.

Гунтер и Теутгауд, в крайнем смущении и гневе, отправились к императору Людовику II, который был тогда в Беневенте, и заявили перед ним, что обращение с ними со стороны папы есть оскорбление не только их государю, но и всей франкской церкви и всем государям, – в особенности самому императору, под покровительством которого они отправлялись в Рим. Вследствие этого Людовик немедленно двинулся в Рим и, не вступая ни в какие предварительные переговори с папой, вступил в город (864 г.). Николай прибегал к торжественным молебствиям с постом, с целью добиться перемены в настроении императора. По улицам, длинными процессиями, двигались кающиеся и возносили свои моленья в церквях; но когда одно из этих покаянных шествий должно было сходить со ступеней храма ап. Петра, оно подверглось грубому оскорблению со стороны некоторых из императорских солдат. В смятении были поломаны кресты и хоругви; один большой, особенно почитаемый крест, бывший, по преданию, даром императрицы Елены кафедре ап. Петра и содержавший частицу крестного древа, был уронен и затоптан в грязь, из которой обломки его подняты были некоторыми английскими пилигримами. Николай, опасаясь быть схваченным, оставил Латеранский собор, переехал в лодке через реку и искал убежища в храме св. Петра, где он и оставался без пищи в течение двух дней и ночей³⁰⁵². Между тем появились знамения, которые могли быть приняты за гнев неба. Солдат, который разбил драгоценный крест, умер. Сам Людовик подвергся горячке, и в тревоге обратился к своей императрице с просьбой о ходатайстве перед папой. Примирение, таким образом, было достигнуто, и после совершения многих актов насилия, войско удалилось из Рима. Император приказал Гунтеру и Теуттауду оставить свой лагерь и возвратиться домой, и Николай, по-видимому, выговорил себе свободу действия в деле Лотаря.

Гунтер, от своего собственного имени и от имени своего собрата архиепископа, написал протест против их низложения, составленный в терминах, которые Гинкмар называл дьявольскими и совершенно беспримерными. В этом документе Николай обвиняется в сумасшествии и тиранической ярости, вместе с необычайной гордостью и заносчивостью, с обманом и коварством, с бесчеловечным насилием над всеми формами справедливости и церковного закона; архиепископы заявляют, что они с презрением отвергают его проклятый приговор, что они решились не допускать его в свое общение, «довольствуясь единением с братским обществом всей церкви», и в заключение подтверждают, что Вальдрада не наложница, а жена, так как она была обручена с Лотарем еще до его брака с Теутбергой³⁰⁵³. С этой бумагой Гунтер отправил своего брата, Гилдуина, к папе, поручая ему в случае, если будет отказано по ней, положить ее на главный престол в храме ап. Петра. Гилдуин, в точности исполнил это поручение, проникнув в храм aп. Петра с партией приверженцев Гунтера, которые избили сторожей церкви и даже убили одного из них, который сопротивлялся им. Гунтер распространял этот протест также и между германскими епископами, и отправил копию с него Фотию Константинопольскому, с которым Николай был в то время в серьезной размолвке. Другие лотарингские епископы, однако же, были устрашены угрозами папы, или склонены им на свою сторону обещаниями, и в весьма униженных терминах выразили ему свое подчинение.

Из Рима Гунтер поспешил в Кельн; вопреки приговору папы, он совершал епископские священнодействия и вошел со своими канониками в соглашение, по которому сильно жертвуя и своей властью, и доходом, он привлек их на свою сторону в своем деле. Малодушный Лотарь, частью под влиянием увещаний своих дядей, отказался от дела низложенных митрополитов. Он совершенно отрекся от Гунтера, с ужасом относился к его действиям, и в то же время упрашивал, чтобы с Теутгаудом, в виду его простоты и покорности приговору папы, поступили более снисходительно. Что касается его самого, то он заявлял готовность отправиться в Рим и оказать повиновение папе, «подобно одному из нижайших людей»³⁰⁵⁴. Гунтер, негодуя на то, что его таким образом приносили в жертву, заявил намерение обличить все дела короля, и отправился в Рим, захватив с собой много из сокровищ своей кафедры, какие только оказались доступными для него, в надежде, что при помощи их ему удастся умилостивить папу. Но он обманулся опять: Николай на одном соборе подтвердил осуждение, которое уже состоялось как над ним, так и над Теутгаудом³⁰⁵⁵. Между тем Лотарь предоставил архиепископию кельнскую Гугу, аббату монастыря св. Бертина, которого Гинкмар называет субдиаконом, но таких нравов, которые были бы непристойны и для мирянина. Это возвышение, вероятно, было наградой за то влияние, которое аббат оказал на Карла Лысого, с которым он находился в родстве по матери.

Малодушие Лотаря послужило только к усилению того презрения и отвращения, с которыми Николай относился к нему и раньше, Папа обращался к другим франкским государям (865 г.) с письмами, в которых выражал желание, чтобы они не вмешивались в это дело, так как оно подлежало только его собственному суду, и Гинкмар замечает, что в этих письмах он не употреблял уже таких любезных выражений, которые были в обычае в письмах римских епископов к государям. Он отправил в качестве своего легата орбского епископа Арсения, с поручением посетить Людовика Германского и Карла; но при этом было объявлено, что если Лотарь не оставит Вальдрады, то легат не должен входить с ним ни в какое общение, и сам король не будет допущен к аудиенции, если бы он вздумал отправиться в Рим. Арсений получил Теутбергу из рук Карла, и передал ее Лотарю, который в страхе от угрозы со стороны папы отлучением, поклялся на Евангелии и на части истинного креста (13 авг. 865 г.), что он всегда будет относиться к ней с честъю, как к истинной королеве, и призывал на себя страшные наказания как в этом, так и в будущем мире, если он не исполнит этой клятвы. В клятве приняли участие двенадцать из eго сановников, и воссоединение королевской четы было запечатлено новой коронацией. Вальдрада была отдана на попечение легата, но во время его обратного пути в Рим, как она, так и другая королевская женщина легкого поведения, Ингельтруда, жена графа Бозо, согласились бежать от него, и Вальдрада опять соединилась с Лотарем, который и содействовал ее побегу. Король отказался от своей клятвы почти вслед за тем, как дал ее. Забыта была всякая покорность папе. Он низложил Гуга с кельнской кафедры, подтвердил соглашение Гунтера с канониками и поставил Гилдуина на эту кафедру в качестве номинального архиепископа, причем как власть, так и доходы в действительности остались в руках Гунтера³⁰⁵⁶.

Теутберга, между тем, опять бежала от своего супруга, и изможденная испытаниями и бедствиями – просила папу о разрушении ее брака. Она заходила так далеко, что даже признавала Вальдраду истинной женой Лотаря, и просила позволения отправиться в Рим и рассказать всю свою жизнь. Но Николай твердо стоял в поддержании тех прав, от которых несчастная королева готова была теперь сама отказаться. Он торжественно отлучил Вальдраду, и поручил франкским епископам отлучить Лотаря от церкви, пока он не раскается в своих беззакониях; Теутберге же он отвечал, что не может исполнить ее просьбы, которая, очевидно, сделана ею по принуждению: если разрушить брак Лотаря, то этот прецедент даст возможность всякому мужу отделываться от своей жены через худое обращение; она должна считать себя под покровительством апостольской кафедры и вместо путешествия в Рим должна уговорить Лотаря отправить Вальдраду для суда. Во всех своих письмах он настаивал на безбрачии Лотаря, как необходимом условии всякого разлучения. Лотарь опять попытался было умиротворить папу лестью: он уверял его, что не сожительствовал с Вальдрадой, или даже не видел ее после ее возвращения из Италии; но Николай был непреклонен и, по-видимому, готов был произнести приговор отлучения против короля, и этот приговор задержан был только его смертью, последовавшей в мае 867 года.

Усиление папской власти при этом первосвященнике было необычайным. Он приобрел такую власть над государями, какая неизвестна была раньше. Он делал беспримерные дотоле шаги к низложению чужеземных митрополитов, и к отмене решений франкского национального собора и приговором римского собора. Он пренебрегал всеми старыми каноническими формальностями, которые стояли на пути проявления им непосредственной юрисдикции во всей западной церкви. И во всем этом он был поддерживаем общественным чувством негодования против Лотаря и его раболепного духовенства, заставлявшего людей сквозь пальцы смотреть на новшества и узурпаторский характер мероприятий папы. Другие франкские государи поддерживали его в его действиях против Лотаря. Великие прелаты Лотарингии, сильные своим положением и семейными интересами, сделались бессильными перед епископом Рима, становясь на сторону зазорного и непопулярного дела. Папа выступал не как нарушитель прав государей и церквей, а как поборник правды и невинности против притеснителей земных.

Преемником Николая был Адриан II, который уже дважды отказывался от папства и был уже 76 лет от роду во время его последнего избрания. Сторонники этого последнего папы задумывали произвести перемену в политике, благодаря которой могли бы быть потеряны недавние приобретения. Но в этом они ошиблись. Адриан в своей деятельности, по-видимому, руководился сознанием тoгo, что в нем ожидали увидеть недостаток энергии, и желанием обмануть это ожидание. Он скоро сбросил с себя вид смирения и послушливости императору, которые он проявлял сначала. Потери, которые понесло при нем папство, происходили не от перемены политики его предшественника, а от попытки осуществить ее в крайней форме, причем однако же ему недоставало искусства Николая, недоставало должной оценке перемены обстоятельств или обдуманности в самом способе приложения своих мероприятий к ним.

Начало папствования Адриана ознаменовалось трагедией среди его собственных ближайших родственников. Папа, сам сын епископа, был женат, каковое обстоятельство не мало содействовало чувствовавшейся при его избрании тревоге, так как Николай, подобно другим главным деятелям возвышения папства, строго стоял за безбрачие духовенства. Жена Адриана и дочъ, как плод этого брака, были еще живы; но за несколько дней до его избрания, его дочь, бывшая обрученной за одним знатным лицом, была увезена вместе со своей матерью Елевеерией, сыном Арсения Орбского. Елевеерий, будучи преследуем, убил обеих женщин, но сам был схвачен. Арсений, с интригами которого связывалось это дело, жил после этого не долго. На своем смертном одре он будто бы в воображении рассуждал со своими врагами и умер, не приняв евхаристии. По настоянию Адриана, император назначил уполномоченных для суда над Елевеерием, который по его приговору и был предан смерти.

Лотарю перемена папы подала новые надежды на улажение своего дела, и он писал Адриану в выражениях высокого уважения к его предшественнику, жалуясь в то же время, что Николай относился к нему несправедливо, слушая праздную молву³⁰⁵⁷. По его просьбе, Адриан снял с Вальдрады отлучение, а сам король был приглашен в Рим. «Рим», – писал папа, «никогда не бывает несправедлив, и всегда готов принять кающихся. Если ты сознаешь свою невинность, приходи для благословения; если виновен, приходи для исцеления надлежащим покаянием». Теутберга была уговорена Лотарем возобновить свою просьбу о разводе. Она лично отправилась в Рим и, вдобавок к прежним основаниям, заявляла, что она страдала болезныо, которая делала ее неспособной исполнять свои супружеские обязанности. Но Адриан, подобно Николаю, отказал ей в просьбе, на том основании, что она действовала под принуждением и желал, чтобы она возвратилась домой.

Разрешение Вальдрады сопровождалось условием, чтобы она не имела общения с Лотарем. Коварно притворяясь будто она повинуется этому повелению, она довела его страсть до бешенства, так что он решился во что бы то ни стало, даже доставляя свои владения открытыми для беспокойного честолюбия своего дяди Карла, – лично перед папой (869 г.) добиваться разрушения его брака с Теутбергой. Ему пришлось сильно поплатиться за право доступа к первосвященнику, которого по ходатайству Ингельберги, жены императора Людовика, склонили встретить его в Монте-Кассино, где как предполагалось, Адриан будет более податлив, чем окруженный сторонниками Николая в Риме. Адриан однако отказался разрушить брак но, в виду предложенной ему большой суммы денег, согласился допустить короля к таинству евхаристии – оказывая милость, которой Лотарь, добивался с целью рассеять народное мнение, считавшее его действительно отлученным. «Если», – торжественно говорил папа, «ты соблюл приговор Николая и твердо решился никогда не иметь общения с Вальдрадой, то приблизься и причащайся во спасение; но если твоя совесть осуждает тебя, или если ты намерен по возвращении опять погрузиться в твою нечистоту, то удались, дабы то, что преподается во исцеление души верующих, не обратилось в осуждение тебе». Лотарь в крайнем смущении и возбуждении принял таинство. Его сановники, после заклинания их касательно согласия или участия в нарушении им клятвы, приобщились после него, и Гунтер, один из остававшихся в живых низложенных архиепископов, который еще раз прибыл в Италию, в надежде добиться помилования, был допущен к общению в качестве мирянина, по представлении писанного изъявления покорности и по клятве, что он никогда опять не будет исполнять никакой духовной требы, пока папа не снимет с него лежащего на нем запрещения³⁰⁵⁸.

Король последовал за Адрианом в Рим, но в расположении к нему папы произошла перемена. Вместо того, чтобы быть принятым с честью, обыкновенно оказывавшеюся государям, он нашел, что никто из духовенства не встретил его, когда он прибыл в храм ап. Петра, и был вынужден приблизиться к гробнице апостола без всякого сопровождения со стороны духовенства. Возвратившись в свое помещение в папском дворце, он нашел его не меблировавным и даже не выметеным, и когда на следующий день, которым было воскресенье он опять отправился в церковь, то не явилось ни одного священника для того, чтобы совершить обедню для него. На следующий день, однако же, он обедал у папы в Латеранском дворце, и после обмена подарками, при чем, в ответ на золотые и серебряные сосуды ему преподнесены были шерстяной плащ, пальмовая ветвь и палка, они расстались в дружественных отношениях³⁰⁵⁹.

Папа решился подвергнуть разводное дело исследованию на соборе, который должен был состояться в Риме в следующем году. Ввиду этого исследования, он потребовал от епископов трех франкских королевств прислать представителей на собор, и готов был отправить уполномоченных за Альпы, с целью расследования дела на месте, как вдруг получил известие о смерти Лотаря. Король оставил Рим в половине июля. В Лукке, среди его свиты, появилась роковая болезнь. Он сам умер в Пьяченце 8 августа, и рассказывают, что до конца года также умерли все причащавшиеся в Монте-Кассино, и остались в живых только те, кто воздержались от причастия. Теутберга сделалась аббатисой одного монастыря, и раздавала большие милостыни о спасении души своего супруга, который так жестоко оскорблял ее. Вальдрада так же нашла себе последнее убежище в одном монастыре.

2. В вопросе о разводе Лотаря, Николай и Гинкмар побуждаемы были общими интересами справедливости и нравственности действовать в согласии друг с другом. Но в других случаях, где притязания Рима сталкивались с преданностью архиепископа или своему государю, или национальной церкви Франции, папы находили в нем решительного и сильного противника.

Один из таких случаев возник из образа действия Эббо, который, как мы видели³⁰⁶⁰, лишен был кафедры реймской за свои мятежные действия против Людовика Благочестивого. Во время споров между сыновьями императора, Реймс на некоторое время перешел во владение императора Лотаря (841 г.), милостями которого пользовался Эббо. Архиепископ, возвращаясь на свою кафедру, принес с собой, вдобавок к императорскому указу о его восстановлении, благоприятный отзыв собора, состоявшегося в Ингельгейме, под влиянием Лотаря и под председательством Дрого Мецского, который председательствовал также и при его низложении. Его покаянные заявления в Тионвилле³⁰⁶¹ были теперь перетолкованы в том смысле, что, объявляя себя «недостойным» своей кафедры, он разумел нечто более, чем то, что обыкновенно подразумевалось под этим словом в обычном стиле епископов³⁰⁶². Он смирил себя (по его словам), и по этому теперь восстал в гораздо большей силе, чем прежде.

После битвы фонтенелльской, Эббо бежал из Реймса, из боязни Карла Лысого. Напрасно пытался он добиться восстановления при помощи Сергия II; но папа, нарушая древнее правило касательно перевода епископов, утвердил его определение в Гильдесгейм, по назначению от Людовика Германского, в 844 году.

Гинкмар, вскоре после своего возведения на архиепископию реймскую, в 845 году, нашел, что некоторые духовные лица, из которых наиболее выдающимся был Вульфад, получили рукоположение от Эббо во время его второго обладания этой кафедрой. Он отверг силу рукоположения, совершенного лицом, которое он считал самозванцем, и вследствие обращения этих духовных лиц к собору, состоявшемуся в Суассоне, в 853 году, дело было подвергнуто исследованию комиссией епископов, которые признали восстановление Эббо не-каноническим и совершенные им рукоположения недействительными. Вульфад и его собратья подлежали отлучению даже от мирского общения, на том основании, что обвиняя некоторых членов собора в получении своего посвящения от Эббо, они навлекли на себя осуждение, произнесенное собором елвирским против тех, кто поносят епископов³⁰⁶³; но по просьбе Карла Лысого они были освобождены от этого наказания³⁰⁶⁴. Гинкмар, так как он был одной стороной в этом деле и так как правильность его собственного назначения подвергалась нареканиям, выразил желание чтобы приговор собора был подтвержден высшей властью и просил Льва IV утвердить его. Папа отказал в этом, на том основании (между прочим), что осужденные духовные лица обратились с апелляцией в Рим; но Лотарь, бывший дотоле врагом архиепископа, вступился за него, и Лев послал ему паллиум, которым он был назначен в примата Нейстрии³⁰⁶⁵. Бенедикт III, по ходатайству Гинкмара (855 г.), подтвердил предоставленные ему таким образом привилегии, и объявил, что против его приговора не может быть никакой апелляции, кроме прав апостольской церкви; он подтвердил также низложение Вульфада и его сотоварищей, под условием (как он выразительно заметил³⁰⁶⁶, что обстоятельства дела были именно таковы, какими их представляли ему. И Николай в 863 году возобновил как привилегии Гинкмара, так и приговор над осужденными духовными лицами, с тем же условием, которое поставлено было его предшественником.

Но три года спустя (866 г.), этот папа будто бы открыл большую недобросовестность в показаниях, на которых основаны были просьбы к Бенедикту и к нему самому, и приказал, чтобы Гинкмар восстановил низложенных духовных лиц, или же все дело представил на рассмотрение собора, с позволением для них, если приговор его будет неблагоприятен, апеллировать к апостольской кафедре³⁰⁶⁷. Вследствие этого, в Суассоне состоялся второй собор. Гинкмар представил четыре трактата в оправдание низложения Эббо, своего собственного назначения и делопроизводства против духовных лиц, на восстановление которых однако же, он заявлял свою готовность согласиться, если только оно могло быть допущено без ущерба для законов церкви. Собор решил, что низложение было правильно с точки зрения правосудия, но что оно могло быть устранено высшим законом милости, согласно с примером никейского приговора касательно новациан и с мерами африканской церкви по вопросу о принятии донатистов в общение³⁰⁶⁸. Но Николай, вместо утверждения этих актов, сильно порицал собор за неотмену приговора собора, состоявшегося в 853 году; он порицал его за подтверждение возведения Вульфада Карлом Лысым на кафедру бургскую, без испрошения папского согласия. Епископам следовало послать ему все документы, относящиеся к делу Эббо, и они должны сделать это теперь, и в письмах к ним, к Карлу и к Гинкмару, он обвинял архиепископа во лжи, обмане, коварстве и несправедливости³⁰⁶⁹. В то же время он писал Вульфаду и его собратьям, увещевая их оказывать должное почтение Гинкмару³⁰⁷⁰.

Дело о низложении Эббо и о назначении ему преемника опять было предлогом рассуждения на соборе, созванном из шести провинций в Тройе, в октябре 867 года. Решение было в пользу Гинкмара; но собор оказал важную услугу папскому делу, прося Николая постановить, что ни один архиепископ или епископ не может быть низлагаем без соизволения апостольской кафедры. Гинкмар и Николай были наконец сближены между собой по этому вопросу опасностями для каждого с различных сторон. Архиепископ опасался влияния, которое Вульфад приобретал над Карлом Лысым, между тем как папа, который теперь занят был ожесточенной борьбой с патриархом Фотием и восточной церковью, не хотел допустить франков до того, чтобы они стали на сторону его противников. По прибытии посланных, которых Гинкмар отправил в Рим после собора тройского, Николай выразил одоброние его действиям, и написал просьбу чтобы он и другие ученые мужи Франции помогли ему в споре с греками³⁰⁷¹. Архиепископ согласился с этой просьбой; но Николаю вскоре затем наследовал Адриан, который утвердил Вульфада на кафедре бургской и предоставил ему паллиум, хотя в то же время с большим уважением относился и к Гинкмару.

Таким образом спор этот кончился мирно. Но в течение его много было сделано такого, что угрожало независимости франкской церкви. Николай заявлял притязание, что франкские соборы должны были созываться по приказу папы, что стороны в деле могли от таких соборов апеллировать к Риму, или раньше или после приговора, что соборы должны были обращаться к папе прежде произнесения приговора, что епископы, действовавшие в качестве судей, должны были отправляться в Рим, с целью оправдания своего решения, что папа имеет власть отменять все их постановления, так что становилось необходимым начинать делопроизводство вновь. Гинкмар и его партия, имея в свою пользу древние законы церкви, чувствовали себя не в состоянии бороться против этой путаницы политических интересов; архиепископ нашел себя вынужденным уступить принцип апелляции к Риму согласно с каноном сардикийским, хотя Карл Великий и исключил этот канон из своего «Сборника», и он обязан был своим внесением во франкские капитулярии поддельщику Бенедикту Левиту³⁰⁷². И просьба собора тройского (подсказанная, несомненно, наказаниями, которым подвергнуты были Эббо и другие, вследствие их действий против Людовика Благочестивого) показывает, как стремясь к обеспечению себя против других властей, франкские прелаты содействовали возвышению Рима, предоставляя ему всеобщий контроль под видом общего покровительства церкви.

3. В то же самое время, по делу касательно рукоположений, Эббо, вел между Николаем и Гинкмаром и другой спор, который еще более поразительным образом обнаруживал характер новых притязаний, выдвигавшихся со стороны папства.

Ротад, епископ суассонский, в провинции реймской, занимал свою кафедру в течение тридцати лет, и долго был в недружелюбных отношениях с архиепископом. Свидетельства, которые мы имеем о разногласиях между епископом и его митрополитом, должны быть принимаемы с осторожностью, так как они, по большей части, исходят от Ротада или от лотарингских епископов, которые были враждебны Гинкмару вследствие его действий в деле Теутберги, причем они отчасти прямо были опровергаемы самим Гинкмаром.

Ротад, по его собственному свидетельству, с согласия тридцати трех епископов низложил одного пресвитера, который был захвачен в одном безнравственном деле. Человек этот обратился с жалобой к Гинкмару, который, наложив на него трехлетнее покаяние, восстановил его на прежнее место, отлучил, и заключил в тюрьму пресвитера, поставленного Ротадом, и преследовал самого епископа за его участие в этом деле³⁰⁷³. Даже судя по этому свидетельству, можно бы думать, что Ротад нарушил права своего митрополита, созывая собор независимо от него. Но вдобавок к этому, Гинкмар, отрицая всякую личную вражду против епископа суассонского, обвиняет его в продолжительном неподчинении, в явной распущенности жизни, и в растрате, продаже или залоге принадлежащей его кафедре собственности. Но от чего бы ни возникло их разногласие, Гинкмар, в 861 году, наложил на Ротада запрещение в отправлении своей должности, пока он не сделается послушным, и угрожал ему низложением; епископ, со своей стороны, апеллировал к Риму.

В следующем году (862 г.) Ротад явился на соборе, состоявшемся в Пистре, как будто бы против него не состоялось никакого осуждения. Его присутствие возбудило возражения, на которые он опять апеллировал к папе и просил позволения отправиться в Рим, что сначала и соизволил Карл Лысый. Но дело это затем, с согласия Карла, было исследовано собором суассонским, в конце того же года, и Ротад, заключенный в тюрьму за свой упорный отказ явиться на собор, был приговорен к низложению, причем ему назначено было для жительства особое аббатство, а на его кафедру назначено было другое лицо. Согласно со свидетельством Гинкмара, он был доволен этим решением дела, пока некоторые лотарингские епископы, желая воспользоваться им, как орудием против великого противника развода их государя, не убедили его вновь обратиться со своей апелляцией к папе³⁰⁷⁴. Сам Ротад заявляет, что Гинкмар, захватив письмо, в котором он просил о продления поддержки со стороны епископов, относившихся к нему дружественно в Пистре, несправедливо перетолковывал это дело в смысле отказа от апелляции и перенесения его дела на рассмотрение франкских епископов³⁰⁷⁵.

Гинкмар и прелаты, собравшиеся в Суассоне, с целью обойти возражение папы на их действия, просили Николая утвердить их акты, причем в оправдание непринятия ими во внимание апелляции Ротада, приводили то, что древними императорскими законами запрещалось выносить такие дела за пределы государства. Но Николай, получив изложение дела от епископов Лотарингии, отвечал весьма сильным порицанием собору за оскорбление, причиненное им ап. Петру притязанием на обсуждение дела, по которому сделана была апелляция к Риму³⁰⁷⁶. В силу такой апелляции он объявлял приговор собора недействительным. «Временные законы», – говорит он, «хороши против еретиков и тиранов, но не имеют силы, когда они сталкиваются с правами церкви». Поэтому члены собора должны или восстановить Ротада на его кафедру, или в течение тридцати дней отправить депутатов для отстаивания своего дела против него перед апостолическим трибуналом. Со своей обычной ловкостью, он принимает на себя характер общего охранителя церкви, замечая, что то же самое зло, которое случилось с Ротадом, могло случиться также и с каждым из них, и указывает на кафедру ап. Петра, как на убежище для епископов, угнетаемых своими митрополитами³⁰⁷⁷. В то же самое время Николай писал Гинкмару в строго укорительных терминах³⁰⁷⁸. Он говорит, ему, что если бы Ротад не обратился с апелляцией, то он сам должен был бы исследовать это дело, – заявляя притязание на право вмешательства, какого еще не высказывалось Римом раньше. С какой последовательностью спрашивает папа, Гинкмар мог обращаться к римской кафедре за подтверждением ею привилегий в качестве митрополита, или как он мог придавать какое-либо значение привилегиям, получаемым от Рима, делая в то же время все, что только можно было для умаления этого авторитета; и так как на первое письмо не последовало ответа, то папа, писал опять, говоря архиепископу, что в течение тридцати дней он должен или восстановить Ротада, или отправить его и некоторых представителей из его обвинителей в Рим, под страхом запрещения совершать евхаристию, пока он не исполнит этого повеления³⁰⁷⁹. Папа писал также и Ротаду, побуждая его быть настойчивым в своей апелляции, если только он не сознавал преступности своего дела, и не смотря на докучливые просьбы Карла и его королевы, упрашивавших его оставить все это дело в покое, он желал, чтобы король отправил Ротада в Рим. Это второе письмо к Гинкмару и следовавшие за ним еще два остались также без ответа, и тогда Николай написал пятое письмо, но в более мягком тоне, так как боялся доводить архиепископа до крайности из опасения, чтобы он не стал на сторону Гунтера.

В начале 864 года Ротад получил позволение отправиться в Рим. Гинкмар также послал двух уполномоченных, не в качестве, как он говорил, обвинителей, а с целью оправдания его собственных действий. Им вручено было пространное письмо³⁰⁸⁰, в котором, с изысканными выражениями смирения и почтения к апостольской кафедре, он допускает право апелляции, как санкционированное сардикийским каноном, но говорит, что, согласно с африканским каноном и с Григорием Великим, Ротад, перенося свое дело на решение судей по своему собственному выбору, лишился через это права перенесения его к какому либо другому трибуналу. Ротад, по его заявлению, в течение многих лет был человеком непослушным и с презрением отвергал все делавшиеся ему замечания, так что он сам подвергался значительному порицанию за предоставление человеку, столь негодному и неисправимому, оставаться в епископской должности. Mного говорит он и о необходимости для епископов повиноваться своим митрополитам, и весьма серьезно старается добиться от папы утверждения его прежних действий, уверяя его, что Ротад будет вполне обеспечен³⁰⁸¹.

Посланные Гинкмара были задержаны на дороге императором Людовиком, но само письмо отправлено было дальше и дошло до папы. Ротаду было позволено отправиться дальше по пути в Рим; и спустя шесть месяцев после его прибытия, он представил изложение своего дела. Накануне праздника Рождества, три месяца спустя. Николай, взойдя на кафедру св. Марии Major, обратился к народу с особой речью по этому предмету. Даже если свидетельство Гинкмара верно, говорил он, то теперь было уже не во власти Ротада, после того как он апеллировал к апостольской кафедре, переносить свое дело к низшему трибуналу; так как Ротад выразил готовность открыто встретить все обвинения, и так как против него не выступало никакого обвинителя, то папа объявил его достойным восстановления. И действительно, отложив дело до праздника св. Агнессы (21 января), он торжественно облачил епископа в первосвященнические одежды, и выразил желание, чтобы он в присутствии его совершил мессу³⁰⁸².

Так как Ротад утверждал, что он никогда не отказывался от своей апелляции и так как его обвинители позволили себе произнести приговор над ним заочно, то действия Николая таким образом могли находить себе оправдание в сардикийском каноне, которым задерживалось приведение известного приговора против епископов, пока папа не подвергнет этого дела новому рассмотрению, а Гинкмар не исполнил этого канона, назначая в Суассон другого епископа. Но в письмах, которые он писал по этому случаю, папа позволил себе обнаружить некоторые поразительные новшества, именно, что будто бы тут нарушены были декреталии его предшественников, что изложение Ротада было недействительно, так как собор, произнесший его, состоялся без апостолического позволения, и затем низложение епископа было одним из тех «важнейших приговоров», которые принадлежали исключительно апостольской кафедре³⁰⁸³. Он требовал от Гинкмара, под страхом полного низложения, или сразу восстановить его безусловно, или по крайней мере на время и явиться в Рим для дальнейшего исследования вопроса.

Николай сначала опирался на Сардикийский канон, но теперь он стал на совершенно иную почву, и перемена эта была тем более поразительной, что заявлявшиеся им новые принципы, в действительности, не нужны были для его дела. Эти принципы извлекались из мнимых декреталий Исидора, о которых в первый раз упоминается, как известных в Риме, в письме Николая к франкским епископам. В 860 году, Люп Феррьерский, по наущению Венилона, архиепископа сенского³⁰⁸⁴, написал письмо, в котором делал намек на них, говоря, будто папа Мелхиад, современник Константина, постановил правило, что никакой епископ не мог быть низлагаем без соизволения папы, и этот аббат просил, чтобы Николай прислал ему копию этой декреталии, как хранившейся в Риме³⁰⁸⁵. Из молчания папы касательно этого пункта в своем ответе можно выводить, что тогда он еще ничего не знал об этом подложном сборнике, и то же самое было и в 863 году, когда он говорил о декреталиях Сириция как древнейших, какие только известны³⁰⁸⁶. Но теперь, спустя лишь один год, он уже цитировал исидоровский сборник и когда некоторые из франкских епископов выразили касательно их сомнение на том основании, что их не было в кодексе Дионисия Малого, то он отвечал, что на том же основании они могли бы подозревать и декреталии Григория и других пап позднее Дионисия и даже могли бы подозревать канонические книги св. Писания, что были и такие подлинные декреталии, которые сохранились и в других местах, что как Иннокентий повелевал принимать все канонические книги, так Лев повелел принимать все папские декреталии, что они сами обыкновенно пользовались этими посланиями, когда они были благоприятны их собственному интересу, и подвергали их сомнению только тогда когда имелось в виду нанести ущерб правам апостольской кафедре³⁰⁸⁷. Отсюда можно думать, что Николай познакомился с подложными декреталиями во время пребывания Ротада в Риме, – вероятнее всего через самого Ротада. Что епископ суассонский был причастен к этой подделке, это с вероятностью вытекает из того обстоятельства, что он уже был епископом, когда совершена была подделка, и что он находился в связи с партией, от которой она вышла. Но нам нет надобности предполагать что Николай заведомо принял обман. Принципы этих декреталий, так сказать, уже носились в духе века: принимая подложные декреталии, папа признавал в них свой собственный идеал церковного управления и сочувственно относился к ним, как дававшим историческую основу для него. Мы можем по-этому (по христианской любви, по крайней мере) освободить его от сознательного обмана в этом деле, хотя не можем не видеть некоторой преступности в той заботливости, с которой он, по-видимому избегал всякого расследования их подлинности, равно как и в той готовности с которой он принял эти мнимые древние документы, доставленные из чужой страны, не принимая во внимание того очевидного соображения, что если они подлинны, то они давно уже должны бы быть известны в его собственном городе.

Гинкмар не проявлял далее никакого деятельного противодействия, и примирился с восстановлением Ротада, хотя в своей летописи он говорит об этом событии как состоявшемуся вопреки праву и доказывает, что оно было несовместимо с сардикийским каноном. Акт этот был совершен Арсением во время миссии, о которой уже упоминалось в связи с историей браков Лотаря³⁰⁸⁸ и Ротад, по видимому, вскоре затем умер – в начале папствования Адриана³⁰⁸⁹.

4. Если даже Николай находил Гинкмара опасным противником, то Адриан был уже совершенно не в состоянии бороться с ним.

По смерти Лотаря II, в 869 году, Карл Лысый немедленно захватил его владения. Адриан чувствовал, что после тех мероприятий, которые его предшественник и он сам делали с целью заставить мир смотреть на папскую кафедру как на общую защитницу справедливости, он вынужден 6ыл вмешаться в дело в пользу ближайших наследников – императора Людовика и его дяди, короля Германии. По этому он в строго укорительных словах писал Карлу, вельможам Лотарингии и нейстрийским епископам; отправил посланных, которые во время совершения божественной службы в Сен-Дени угрожали королю гневом ап. Петра; написал Гинкмару, порицая его за раболепие, требуя от него противодействия честолюбивым намерениям своего государя и поручая ему, в случае, если Карл будет настаивать на них, избегать общения с ним; и так как его письма оставлены были без ответа, то он писал опять, угрожая, по-видимому в подражание Григорию IV, отправиться во Францию лично, с целью противодействия имевшейся в виду несправедливости³⁰⁹⁰.

Между тем Гинкмар уже возложил корону Лотарингии на голову Карла, который по Мерсенскому разделу (9 сент. 869 г.), вошел в соглашение с Людовиком Германским, и вследствие этого чувствовал себя независимым от папы. Архиепископ не обратил никакого внимания на первое послание Адриана, но он сделал замечательный ответ на второе³⁰⁹¹. В нем он отказывался от всякого суждения по политическому вопросу о наследстве; его государь, говорит он, требовал от него послушания, и он чувствовал себя обязанным повиноваться. На требование избегать общения с Карлом, он жалуется как на небывалое затруднение, так как лотарингские епископы не принуждаемы были порывать общения со своим прежним государем, хотя он и жил в прелюбодеянии; сами папы не порвали общения с государями, которые были повинны в преступлениях или даже ереси, а Карл не был повинен ни в каком таком нарушении веры, которое давало бы его епископам право отказывать ему в общении с собой³⁰⁹².

Но наиболее поразительной частью письма была та, где будто бы Гинкмар передает заявление, сделанное вельможами Лотарингии, – знаменательный намек на его собственное мнение и на тот прием, которого мог бы ожидать папа, если бы он вполне осуществил предпринятый им образ действия. Он пишет Адриану, что они сопоставляют его отношения к Карлу с покорностью прежних пап по отношению к Пипину и Карлу Великому, припоминают те бедствия, который Григорий II навлек на себя своим вмешательством во франкские дела, громко порицают папу за вмешательство в политику и за намерение навязать им государя, советуют ему заниматься своими собственными делами, как это делал его предшественник, и защищать их своими молитвами и молитвами духовенства от норманнов и других врагов, и объявляют, что епископ, произносящий несправедливое отлучение, вместо лишения отлученных вечной жизни, подрывает только обязательность своей собственной власти³⁰⁹³.

Папа был крайне раздражен. Он сочувственно относился к восстанию, поднятому против Карла одним из его сыновей, Карломаном, который был рукоположен в диакона, и запретил франкским епископам отлучать мятежного принца, когда их государь требовал от них этого³⁰⁹⁴. Но Гинкмар и его собратья, не смотря на это, произнесли приговор низложения и отлучения против Карломана, который будучи схвачен, осужден был на смерть, хотя этот приговор заменен был ему ослеплением, после чего он по милости Людовика Германского получил аббатство эптернахское. И Адриан, излив всевозможные угрозы и обличения, в стиле, далеко превосходящем даже стиль Николая, нашел себя вынужденным оставить все эти действия без внимания и не принимал никаких дальнейших мер против замешанных в них лиц.

5. Еще более замечательное столкновение возникло из образа действия Гинкмара, епископа лаонского. Архиепископ реймский, в 858 году, получил кафедру лаонскую для своего племянника и соименника, который, по видимому, совершенно зависел от него в средствах содержания; но он скоро нашел основание раскаяться в своем поступке, в котором он, как можно судить по характеру младшего Гинкмара, по-видимому руководился скорее семейными или политическими соображениями, чем заботой о благе церкви³⁰⁹⁵. Епископ лаонский получил от Карла Лысого одно отдаленное аббатство и должность при дворе. Ради этих должностей, он совершенно пренебрегал своим диоцезом, своими вымогательствами сделал себя ненавистным как духовенству, так и мирянам и с презрением относился к авторитету своего дяди, как митрополита. Вследствие одного разногласия с королем, он привлечен был к гражданскому суду, в 868 году, лишен был своей гражданской должности, и доходы его кафедры были конфискованы. По этому случаю Гинкмар Старший, принимая во внимание, что тут дело касалось церкви, забыл свои частные причины недовольства поведением своего родственника и пришел на помощь к епископу. В одном письме к Карлу (в котором, между другими документами, он ссылается и на некоторые из подложных декреталий) он заявлял, что епископ не подлежал никакому другому суду, как суду своего собственного чина; что привлечение епископа к гражданскому суду противно древним законам церкви, законам римских императоров и примеру предшественников короля; что все это дело есть признак приближения кончины мира; что королевская власть зависит от епископского миропомазания, и через свои насилия может лишиться полученных во время миропомазания преимуществ³⁰⁹⁶. На государственном собрании в Пистре, в 868 году архиепископ поддерживал сторону своего племянника, и младший Гинкмар, испросив прощение от короля, получил обратно доходы своей кафедры³⁰⁹⁷.

Но между родственниками скоро возникли новые несогласия, и епископ лаонский навлек на себя дальнейшие неприятности насилием, которое он употребил в деле изгнания одного вельможи, бывшего одним из ленников его церкви. Король, потребовав от него явки к себе и получив в этом отказ, приказал арестовать его, вследствие чего он искал себе убежища в церкви и укрылся за престолом. В апреле 869 года, он явился перед собором в Вербери, но не признал его приговора, обратился с апелляцией к папе, и просил позволения отправиться в Рим по делу этой своей апелляции. В позволение на это было ему отказано, и он заключен был в тюрьму. Прежде чем отправиться в Вербери, он поручил своему духовенству, в случае его ареста. прекратить совершение богослужения и всех духовных треб, включая даже крещение, разрешение и погребение умерших, пока он не возвратится или пока папа не снимет с них этого запрещения³⁰⁹⁸. Духовенство, оказавшись в великом смущении и бедствии, обратилось тогда к архиепископу реймскому за советом в этом деле. Гинкмар особым письмом потребовал от своего племянника снятия запрещения; но так как последний отказал в этом, то он своей собственной властью, как митрополит, снял его и сослался на древние документы, с целью уверить духовенство, что так как наложенное их епископом «отлучение» было незаконно и безосновательно, то они и не обязаны были подчиняться ему³⁰⁹⁹.

Около времени коронования Карла в Лотарингии, епископ лаонский был освобожден и решение его дела предоставлено будущему собору. Он немедленно же возобновил свои нападки на своего дядю, которого поносил как виновника своего недавнего тюремного заключения; стал на сторону мятежного Карломана и отправил письмо, в котором признавал за всеми епископами право апелляции к Риму, – не только против приговора своих собратьев (каковая апелляция только и признавалась дотоле), но и вопреки юрисдикции местных соборов³¹⁰⁰. В пользу этого права он приводил авторитет подложных декреталий. Архиепископ отвечал не отрицанием подлинности этих документов (которых, хотя бы он и подозревал ее, уже не мог подрывать после того, как и сам он пользовался ими), но указанием на то, что так как они были изданы по отдельным случаям, то приложение их ограничивалось вызвавшими их обстоятельствами, что они имели значение лишь настолько, насколько согласовались с церковными канонами, и что некоторые из них были заменены определениями соборов, бывших позже их предполагаемого происхождения³¹⁰¹. Такой взгляд на декреталии, очевидно, даже более наносил ущерба новым римским притязаниям, чем сколько бы нанесло признание их подложности.

Пока Карл занят был делами Лотарингии, дело младшего Гинкмара было отложено. Но он привлечен был на суд соборов гондрвильского и аттиньского, в 870 году, и он со своим дядей обменялись памфлетами, из которых памфлет архиепископа весьма обширный и разделяется на 55 глав³¹⁰². В Аттиньи епископ лаонский согласился принять клятву в повиновении авторитету своего государя и своего митрополита, и после тщетного возобновления своей просьбы отправиться в Рим, он просил о разборе его дела со стороны светских судей, которые и произнесли решение в его пользу. Старший Гинкмар был крайне недоволен как потому, что его племянник отказался от духовных привилегий, подчинившись светскому суду, так и вследствие исхода самого суда.

Епископ опять привлечен был на собор, состоявшийся в Дуси, близ муссона на Маасе, в августе 871 года, когда он подвергнут был обвинению в новых незаконных действиях, именно, что он расточал собственность своей кафедры, держал сторону Карломана, отказался подписать отлучение, произнесенное против мятежника, и поносил Карла перед папой. Обвиняемый, только уже после третьего вызова согласился явиться на собор. Он обвинял короля в посягательстве на его достоинство, архиепископа реймского в причастности к его тюремному заключению, и на этих основаниях отказался подвергнуться суду от них. Карл опроверг возведенное на него обвинение, и вместе с присутствовавшими вельможами дал клятву, что обвинение против архиепископа также ложно. В ответ на его притязание на право апеллировать к Риму, епископу было указано на каноны, которыми постановлялось, чтобы всякое дело решалось в той стране, где оно возникло, и ему объявлено было, что он не мог апеллировать раньше разбора дела епископами его собственной провинции. Не смотря на его настойчивый отказ отвечать, собор приступил к исследованию его дела, и старший Гинкмар, собрав мнения членов собора, произнес приговор низложения против своего племянника, предоставляя только такое право апелляции, которое санкционировалось собором сардикийским³¹⁰³. Члены собора тогда написали папе, излагая основания своего приговора и выражая надежду, что в виду неисправимого поведения епископа он утвердит их приговор. Они ограничивали право апелляции согласно с сардикийским каноном и выражали желание, чтобы папа, если он примет делавшуюся к нему апелляцию, предоставил дальнейший разбор дела окружающим его епископам, или отправил бы послов для заседания с местными епископами с этой целью, и вообще они просили, чтобы во всяком случае он не восстановливал Гинкмара на его кафедру без провинциального исследования и поступил бы согласно с канонами³¹⁰⁴.

Адриан отвечал в весьма высокомерном тоне. Он порицал членов собора за то, что они осмелились низложить обвиненного без внимания к его апелляции, и повелевал им отправить его в Рим вместе с некоторыми из их собственного числа, с целью произведения нового следствия ³¹⁰⁵. Ответ франкских епископов на это был твердый и решительный. Они заявляли, что они могли объяснить себе смысл письма Адриана лишь предположением того, что при многосложности его занятий он не в состоянии был прочитать всех представленных ему документов, оправдывали свои действия и заявляли, что если папа будет настаивать на своем образе действия, то они найдут себя вынужденными отстаивать права своей национальной церкви³¹⁰⁶.

Послание Адриана к собору сопровождалось одинаковым же по тону письмом, адресованным к Карлу. который был крайне раздражен им, и просил старшего Гинкмара ответить на него. Архиепископ исполнил свою задачу с искренней ревностью³¹⁰⁷. Карл, от имени которого было написано это письмо, заявляет папе, что употребленный им язык и тон неуместен в отношении к королю и неприличен для смирения епископа, и выражает желание, чтобы он в своих письмах держался того же самого тона, в каком его предшественники писали к прежним государям Франции. Для папы говорить о «приказе» королю есть новая и беспримерная дерзость. В письме отрицается, чтобы Адриан имел право требовать дело младшего Гинкмара для судопроизводства в Рим. Привилегии ап. Петра зависят от отправления правосудия; король не нарушил принципов св. Писания и церкви, отвергая приговор в деле, где преступления обвиненного так многочисленны и так ясны³¹⁰⁸. Он с негодованием отклоняет должность, которую папа хотел бы возложить на него, желая его сделать охранителем собственности кафедры лаонской; короли Франции дотоле считались господами земли, a нe уполномоченными³¹⁰⁹ или приставами епископов. Он угрожает если дело не окончится дома, отправиться в Рим и там поддержать законность своих действий³¹¹⁰. Папа говорит о декретах; но всякий декрет, имеющий своей целью связать государя, изрыгнут из ада³¹¹¹. Письмо заканчивается заявлением готовности короля держаться известных правил св. Писания, предания и канонов, причем он решился отвергать «все, что могло быть составлено или подделано против этого кем бы то ни было», – делая самый ясный намек, какой только когда либо делался, на мнение Гинкмара касательно исидоровых декреталий³¹¹².

Адриан опять чувствовал, что он сделал ошибку, слишком далеко выдвигая притязания, которые таким образом оспаривались и союз только что заключенный между Людовиком Германским и его племянником императором, еще более встревожил папу касательно последствий, которых можно было ожидать от разрыва с королем Нейстрии. Поэтому он опять писал Карлу, переменив свой повелительный тон на более мягкий и льстивый³¹¹³. Сделав несколько легких намеков на стиль письма короля он затем (как он говорит) изливает «елей утешения и помазания святой любви». Он просит не считать его ответственным за какие либо выражения, которые могли показаться жесткими в его прежних письмах и зная настойчивость стремления короля к увеличению своей территории и силы, он высказывает даже уверение, что если бы ему пришлось дожить до вакансии на императорском престоле, то с его согласия не мог бы быть возведен на нее никакой другой кандидат кроме Карла. Дело епископа лаонского представляется как незначительное; папа все таки выражает желание, чтобы он был отправлен в Рим, но высказывает обещание, что он не будет восстановлен, пока полное расследование не обнаружит правоты его дела, и это расследование должно быть произведено во Франции³¹¹⁴. Адриан не дожил до получения ответа на это письмо, и Гинкмар младший содержался в тюрьме, пока за участие в новых интригах, не подвергнут был более строгому наказанию.

Образ действия Адриана в этом деле был вместе и неразумен и неудачен. Французские епископы отвергли ложные декреталии, настаивали на ограничении папского права на апелляции пределами, которые указаны были собором сардикийским, отвергали, что исследование всех важнейших дел принадлежало только папе, отрицали, чтобы он имел право требовать всякое дело в Рим, прежде чем оно подвергалось обсуждению национального собора, и признавали за ним только право подвергать его после такого приговора новому исследованию со стороны епископов страны, где оно возникло, и его высокомерные притязания закончились унизительной уступкой. Тем не менее, римская кафедра и выиграла кое-что. Гинкмар, при всем своем противодействии папским притязаниям, тщательно заявляет признание глубокого уважения к авторитету апостольской кафедры; его возражения на исидоровские принципы, как обращенные к его племяннику, вероятно не были вполне известны в Риме, причем, так как он не подвергал подлинности декреталий открытому сомнению, папы отселе могли ссылаться на них с большей уверенностью, и сознание того, что могущество папства было полезно для церкви, сдерживало его в своем противодействии ему. Как епископы, так и государи теперь видели в папстве силу, которой они могли пользоваться к своей выгоде, и действительная польза всех обращений к Риму за помощью, несомненно, более всего принадлежала самому Риму.

Преемником Адриана был Иоанн VIII. Обстоятельства избрания его неизвестны (872 г.), но он, по-видимому, принадлежал к франкской партии среди римского духовенства, и нет основания сомневаться, что избрание его произошло с согласия императора. В 875 году смерть Людовика II, не оставившего потомства, открыла Карлу Лысому великий предмет для его честолюбия, и теперь наступило для папы время захватить власть в деле распоряжения империей, – каковому посягательству благоприятствовало и то обстоятельство, что его предшественники уже давно действовали в качестве посредников в раздорах каролингских принцев. Устраняя более сильные наследственные права Людовика Германского, Иоанн пригласил Карла в Рим, и в праздник Рождества Христова (75 лет спустя после коронации Карла Великого), возложил на его голову императорскую корону. Хотя папа впоследствии объявил, что это было сделано в послушание откровению, которое дано было его предшественнику, Николаю, но по всему было видно, что в этом деле участвовали и другие влияния, менее возвышенного рода. Летописец фульдский, тон которого по отношению к «тирану» Франции вообще резкий, рассказывает, что с целью получить империю Карл прибег к чудовищным подкупам среди сенаторов «по образу Югурты»³¹¹⁵, да и сам папа не преминул поживиться при этом случае. Один писатель позднейшего времени ³¹¹⁶, несомненно неверно говорит, что Карл уступил папе известные территории, которые как известно, принадлежали тогда Греческой империи; но есть основание думать, что он предоставил папе контроль выборов. освободил папу от обязанности оказывать долг верноподданичества, и удалил своих постоянных уполномоченных из Рима, оставляя управление в руках папы, причем титул «защитника» все еще продолжал служить связью императора с городом, и давал римлянам и их епископам право обращаться к нему за помощью.

Карл тогда признавал, что он обязан императорским престолом Иоанну, и в течение остальных дней своей жизни старался служить виновнику своего высокого достоинства. Отправляясь на север, он был коронован в качестве короля Италии в Павии, в феврале 876 года, причем государственные чины заявили, что как Бог через наместника ап. Петра и aп. Павла призвал его быть императором, так они избрали его королем³¹¹⁷. Совершенные в Павии акты были подтверждены в собрании, состоявшемся несколько месяцев позже в Понтионе, где нейстрийское духовенство и знать заявили, что и они избрали его своим государем, как он был избран народом и ломбардами³¹¹⁸. Эта формальная перемена наследственной монархии в избирательную, по-видимому, предоставляла папе надежду на возможность вмешаться и на будущее время в дела Нейстрийского и Итальянского королевств; но попытка, сделанная в его пользу в Понтине, хотя и ревностно поддерживаемая императором, встретила сильное противодействие со стороны франкского духовенства. Папский легат Иоанн, епископ тускульский, прочитал послание, которым Ансегис, архиепископ сенский, назначался апостолическим викарием и приматом Галлии и Германии, с полномочием собирать соборы, приводить папские повеления в исполнение через посредство епископов, и доставлять все важные дела в Рим для решения³¹¹⁹. Гинкмар и его собратья просили позволения исследовать этот документ, на что император отвечал вопросом им, будут ли они повиноваться папе, заявляя им в то же время, что он, как наместник папы в соборе, решился силой принуждать к повиновению. Он приказал поставить кресло для Ансегиса рядом с легатом, и по его приглашению, архиепископ сенский прошел мимо митрополитов, стоявших выше его, и занял свое почетное место. Но Гинкмар и другие епископы действовали с непоколебимой твердостью. Они повторили свою просьбу, чтобы им позволено было рассмотреть послание папы и снять с него копию, протестовали против возвышения Ансегиса как неканонического, как подрывающего приматство, предоставленное кафедре реймской в лице Ремигия, и противоречащего привилегиям, предоставленным Гинкмару папами Бенедиктом, Николаем и Адрианом; невозможным оказалось также, и взять с них обещание в повиновении папе, кроме как настолько, насколько это было согласно с канонами и с примером их предшественников. Один только епископ Флотар склонен был признать новый порядок вещей, в надежде получить перевод из диоцеза бордосского, опустошенного норманнами, на диоцез бургский; но его собратья возражали против перевода, как противного законам церкви³¹²⁰. Император, раздраженный противодействием Гинкмара, в присутствии всего собрания потребовал от него новой клятвы в верности, как будто бы его верноподданничество подвергалось сомнению, – что, во всяком случае, было недостойным вознаграждением за долгие, умелые и ревностные усилия архиепископа. в пользу прав короны и национальной церкви. Собор разошелся, не придя ни к какому удовлетворительному решению. Гинкмар вскоре затем написал сильную защиту прав митрополитов против новых принципов на которых основывались полномочия Ансегиса³¹²¹. Карл вынужден был, в силу политических причин. действовать в духе примирения, и папа обошел затруднение по делу Ансегиса предоставлением приматства галльского кафедре арелатской, которой оно принадлежало до франкского завоевания. Но среди смятений того времени такое установление не имело никакого практического значения.

Между тем, папа был сильно беспокоим партиями своего города, мелкими принцами и вельможами окружающих областей, а также и сарацинами, которые со смерти Людовика п беспрепятственно проводили свои опустошения. По временам вельможи даже входили в союз с этими врагами христианства. Неаполь, Гета, Амальфи и Сорренто много натерпевшись от их рук, вступили в союз с ними и соединились с ними для дела опустошения и грабежа³¹²². Сергий, герцог неапольский, делал частые набеги на папские владения, и Иоанн, видя бессилие более кротких средств, произнес на него анафему. Брат герцога, Афанасий, епископ неапольский, принял на себя дело приведения приговора в исполнение (нояб. 877 г.), схватил Сергия, выколол ему глаза к отправил его папе, который горячо благодарил епископа, приводя текст св. Писании. заставляющий предпочитать Спасителя самым дорогим естественным привязанностям³¹²³. Афанасий затем присоединил к своему духовному сану и титул герцога. Но он скоро нашел, что не в состоянии был бороться с сарацинами, вследствие чего и сам вступил в союз с ними, тревожил папу совершенно также, как это делал раньше его брат, и вынудил Иоанна откупиться от негo большой суммой денег, ради которой он обещался прервать свою связь с неверными. Но обещание не было им исполнено, и папа на одном римском соборе (881 г.), произнес анафему против этого герцога-епископа³¹²⁴. Одолеваемый и постоянно тревожимый такими врагами, Иоанн умолял императора прийти к нему на помощь, и Карл расположен был удовлетворитъ эту просьбу, нo ο неохоте франкских вождей на такую экспедицию можно заключать из той тяжелой цены, которой император купил их содействие, допустив на соборе в Квиерси, в 877 году, обращение должности своих окружных сановников (графов) в наследственное достоинство. Папа, будучи извещен о приближении своего покровителя, (авг. 877 г.) выехал к нему на встречу, и по дороге созвал собор в Равенне, где он постановил некоторые каноны, которыми, согласно с лже-исидоровскими началами, власть епископов возвышалась, а власть митрополитов умалялась³¹²⁵. Императора он встретил в Верцелли, и совместно с ним отправился в Тортону, где жена Карла Рехильда была коронована в качестве императрицы. Но император, вместо того, чтобы продолжать свою экспедицию, отступил перед надвигавшимся силами Карломана, сына и преемника Людовика Германского, и умер в одной хижине, при проходе Мон-Сени (Mont-Cenis). Уступки, которые этот государь сделал как Риму, так и своей знати, сильно ослабили могущество франкской короны, и политика, которой он в последнее время держался в церковных делах, была очень опасна для прав национальной церкви. Тем не менее он, хотя и из своих частных целей в последние дни своей жизни относился к папе с большим раболепием, очевидно не имел намерения допустить водворения принципов декреталий во всей их полноте в своих владениях к северу от Альп.

По смерти Карла, императорский престол оставался вакантным до 884 года. Папа, постоянно тревожимый Ламбертом, маркизом сполетским, и другими сторонниками германских Каролингов, заявил намерение искать помощи во Франции, и после некоторой насильственной задержки, за которую он отомстил анафемой против Ламберта и Адальберта Тусканского (878 г.), он отплыл на корабле и высадился в Генуе. Прием, который он сначала встретил во Франции, был неободрительный, так как он перед тем оскорбил духовенство своими посягательствами на права национальной церкви, и особенно полномочиями Ансегису, причем и все другие классы были раздражены по случаю дорого стоившей и бесполезной экспедиции, предпринять которую он побудил их покойного государя. Иоанн писал ко всем франкским принцам послания, настойчиво призывая их и их епископов для присутствия на соборе в Тройе; но явились только епископы Галлии, и из государей присутствовал только один король Франции Людовик Заика (14 сентября) который вновь был коронован папой, хотя, вследствие неправильности в своем браке, он не в состоянии был добиться того, чтобы в коронации участвовала и королева. В Тройе, как в Равенне, Иоанн предложил и провел несколько канонов, которыми епископские привилегии возводились до неизвестной раньше высоты, и тут он действовал посредством анафем со своей обычной щедростью. Епископы присоединились к нему в осуждении Адальберта, Ламберта и других его итальянских врагов, и в вознаграждение за это получали от него приговор против посягателей на их собственные владения. Но они решительно отстаивали свои национальные права, настаивая на сардикийском каноне, которым ограничивалась власть римской кафедры в отношении апелляций, и на тех древних законах церкви, которыми запрещались переводы, в роде Фротаря. И когда папа предоставил дарственную грамоту Карла Лысого, предоставлявшую римской кафедре аббатство Сен-Дени, то они встретили это заявление полным отрицанием чтобы король мог отчуждать владения короны³¹²⁶.

Иоанн был сильно раздражен упорным противодействием Гинкмара притязаниям Рима. Некоторые из врагов архиепископа воспользовались таким его настроением с целью досадить ему, вновь выдвинув его племянника, который, после тюремного заключения и изгнания, был наконец ослеплен по приказанию Карла, вследствие его прикосновенности к нашествию со стороны Германии. Этот злополучный человек был приведен в место собрания, и просил о восстановлении его на кафедру. Но папа, помимо опасения предпринять шаг столь оскорбительный для митрополита реймского, был удержан от этого и тем обстоятельством, что он сам утвердил низложение младшего Гинкмара и посвятил его преемника Гильденульфа. Поэтому он лишь настолько выразил свое благоволение к просьбе, что дал низложенному епископу позволение отправлять литургию и назначил ему пенсию из доходов лаонской кафедры, отказавшись принять отречение Гильденульфа, заявлявшего, что его здоровье лишало его возможности исполнять свои обязанности. Враги старшего Гинкмара, однако же, решились извлечь из этого дела все, что только можно было для торжества над ним; они облачили слепца в епископские одежды, и с торжеством представив его папе, повели его в соборный храм, где он раздавал благословения народу. Неизвестно, какой ответ папа получил на свою просьбу о помощи, но несомненно, что помощи ему не было послано.

Иоанн задался мыслью пронести свое притязание на распоряжение императорским престолом еще дальше, избирая лицо, которое своим возвышением было бы обязано только папскому благоволению, – именно Бозо, вице-короля прованского, с которым он подружился no время посещения им Франции. Предположение это, однако же оказалось невозможным; не более успеха папа имел и в попытке обеспечить королевство Италии за своим кандидатом. Ho по смерти Людовика Заики, Бозо был избран партией епископов и вельмож в короля Прованса, который тогда вновь сделался самостоятельным государством ( Окт. 879 г.), и по-видимому избранию его содействовало мнение, будто бы он пользовался поддержкой со стороны папы, хотя Иоанн, вскоре затем, писал архиепископу вьенскому, укоряя его за то, что он действовал от имени авторитета Рима в пользу Бозо, которого папа, поносит арушителем мира в государстве. Иоанн умер в декабре 882 года; рассказывают, что некоторые из его собственных родственников поднесли ему яд, а найдя, что яд не оказал быстрого действия, разбили ему голову молотом³¹²⁷.

В том же месяце умер и великий поборник франкской церкви. К концу своей жизни Гинкмар имел серьезный спор с Людовиком III касательно назначения епископа в Бове³¹²⁸. В ответ на заявление королем своего презрения к подданному, который осмеливался вмешиваться в его дела, архиепископ употреблял весьма сильные выражения касательно отношений между епископской и королевской властью. По его заявлению, епископы могут поставлять королей, но короли не могут посвящать епископов, и что о преемниках апостолов нельзя говорить, как о подданных. «Как Господь сказал: не вы избрали Меня, а Я избрал вас, так и я со своей стороны могу сказать: не ты избрал меня на прелатство в церкви, а я, с моими сотоварищами ιι другими верными Божиими, избрал тебя в качестве управителя государства, под условием должного соблюдения законов»³¹²⁹. Гинкмар наконец, вынужден был оставить свой город вследствие приближения разрушительных сил норманнов (882 г.). Он выбыл на носилках, захватив с собой мощи св. Ремигия, и умер в Эпернае, 21 декабря³¹³⁰.

Первый и второй преемники Иоанна на папском престоле, Марин (882 г.) и Адриан III (884 г.), по-видимому, были избраны без императорского соизволения и под влиянием германских интересов. По смерти Адриана, последовавшей на его пути в Германию, в 885 году, Стефан V был посвящен без всякого обращения за согласием к императору Карлу Толстому; но Карл выразил крайнее неудовольствие на такое упущение, и уже принял было меры для низложения папы, как к императорскому двору прибыл римский легат, которому и удалось утишить его гнев, – представлением длинного списка епископов, духовенства и знати, участвовавших в избрании.

Карл Толстый, младший сын Людовика Германского, получил императорскую корону от Иоанна VIII в 871 году³¹³¹, и вследствие смерти других принцев, мало-помалу, сделался властелином всей Каролингской империи. Но его царствование было несчастным: в 887 году он был низложен Арнульфом, незаконным сыном своего брата Карломана, и в течение нескольких месяцев прожив милостыней; умер в следующем году, – от болезни ли, или от насилия, неизвестно. О народном чувстве по отношению к этому несчастному государю, последнему законному наследнику Карла Великого, можно заключить из тона, в котором о нем говорят анналисты того времени. Они любовно останавливаются на его добродетелях и хороших качествах, выражают уверенность, что страдания, которые он терпеливо переносил в этом мире, приготовили ему пути к лучшему наследию на небе, и рассказывают даже, что во время его смерти отверзлись небеса и приняли его душу³¹³².

Император Михаил 3-й и его худое воспитание – Кощунственное безобразие при императорском дворе – Разногласия между греками и латинянами – Патриарх Константинопольский Игнатий и его низложение – Фотий – Возведение его на патриарший престол – Жестокое обращение с Игнатием – Фотий и Игнатий – Сношение с Римом – Второ-первый собор – Сношение Фотия с папой Николаем – Переписка между Римом и Константинополем – Император Михаил и папа Николай – Болгарский вопрос – Папа Николай и болгары – Притязания на Болгарию со стороны греков и латинян – Варда – Василий Македонянин – Низложение Фотия – Греческая и Латинская церкви – Восьмой Вселенский собор латинян в Константинополе – Осуждение Фотия – Продолжение споров о болгарском вопросе – Переписка Фотия с Римом – Общий Греческий собор – Вторичное низложение Фотия – Рим и Константинополь

Михаил III, сын Феофила и Феодоры, воспитался под худыми влияниями. Его дядя по матери, Варда, строил честолюбивые планы на порче характера юного принца. Из его опекунов одного он устранил посредством смерти, а другого вынудил удалиться в монастырь, и через посредство одного недостойного воспитателя, а также и своими собственными беседами, он внушил императору ревнивую нетерпимость к какому бы то ни было контролю со стороны матери и сестры. В восемнадцатилетнем возрасте Михаил совершенно сбросил с себя всякое иго. Феодора созвала сенат, показала, ему сокровища, скопленные ее экономией³¹³³, с той целью, чтобы ее не подозревали впоследствии в оставлении своего сына без должного обеспечения, отказалась от своего участия в управлении и удалилась из дворца³¹³⁴.

Михаил тогда вполне предался своим развращенным вкусам и аппетитам. Любимыми сотоварищами его были атлеты, наездники, музыканты, шуты и танцовщицы. Он сам записывался в число участников публичных колесничных бегов и настаивал на принятии своих призов от руки одной иконы. Он принимал участие в пиршествах и попойках своих сотоварищей, крестил у них детей, и при таких случаях щедро расточал подарки; награждал дела отвратительного шутовства драгоценными дарами, и даже поощрял своих негодных любимцев выделывать грубые и скотские выходки по отношению к своей матери. Полученное им в наследство богатство скоро было растрачено, и после попыток пополнить свою опустевшую казну ограблением церковных украшений, он дошел до того, что принужден был переплавить в монету свои доспехи и даже золотые украшения императорских одежд³¹³⁵. Самыми безобразными из выходок Михаила были его издевательства над религией. Он учредил шутовскую иерархию, главой которой был некий Феофил, известный под именем Грилла³¹³⁶. Под главенством этого патриарха было двенадцать митрополитов, в числе которых был и сам император. Они принимали шутовское посвящение, одевались в дорогие одежды в подражание церковному облачению, пели грязные песни под музыку, составленную в издевательство над церковным пением, шутовски пересмеивали судебные процессии, осуждения и низложения епископов, имели свои украшенные драгоценностями напрестольные сосуды, в которых совершали евхаристию на горчице и уксусе³¹³⁷. При одном случае: эта безобразная свора встретила патриарха Игнатия во главе торжественной процессии, и Грилл, сидя верхом на осле, грубо пересмеивал его, а сопровождавшие его сотоварищи в издевательство, бренчали на своих арфах, оскорбляли патриарха грязными ругательствами и били сопровождавшее его духовенство³¹³⁸. После смерти их покровителя некоторые из негодяев, участвовавших в этих безобразиях, были потребованы к ответственности перед великим собором 869 года, где они и оправдывали себя тем, что действовали из страха перед императором, и выражали сокрушение о своих грехах³¹³⁹.

С течением времени в характерах, которыми уже и раньше отличались греческая и латинская церкви, произошли значительные изменения. Среди греков любовь к умозрению сменилась установившейся обрядностью, между тем как сухость латинян уступила место новой жизни, влитой вступлением варварских народов в церковь. Но, хотя и в ином сравнительно с прежним временем смысле, между ними все еще продолжало существовать заметное различие. Влияние бл. Августина, который оставил столь глубокий след на западном уме и придал особенно большое значение учению о благодати, не простиралось на Восток. Со времени трулльского собора церкви уже отличались между собой разностями в обычаях, особенно касательно брака духовенства, и хотя вопрос о происхождении Св. Духа не возбуждался во времена Карла Великого, однако же он все еще оставался тем догматическим центром, вокруг которого могли сосредоточиваться и другие причины разногласия. Кафедра римская постепенно поднялась на высоту, далеко превосходящую ее старую соперницу, и в то время, как Константинополь не мог не быть недовольным такой переменой, с римской стороны обнаруживалось к тому же и явное желание дать почувствовать это превосходство. Политические соперничества также содействовали поддержанию тлеющей искры недружелюбия, которая при всяком случае могла раздуться в целое пламя. И вот именно теперь один личный вопрос послужил причиной разрыва, который весьма сильно содействовал окончательному разделению церквей.

Сын Михаила Рангавы, Никита, по низложении своего отца, в четырнадцатилетнем возрасте был заключен в монастырь³¹⁴⁰. Он принял имя Игнатия, сделался священником и, приобретя великое уважение за свое благочестие, в 846 году, по совету одного знаменитого отшельника, был возведен Феодорой на кафедру Константинополя³¹⁴¹. Предшественник его, Мефодий, находился в разногласии с Григорием, епископом сиракузским, который, будучи изгнан из своего собственного диоцеза сарацинами, обыкновенно жил в Константинополе, и патриарх произнес против этого епископа анафему. В Игнатии чувство церковного антагонизма едва ли не могло быть усилено тем обстоятельством, что Григорий был сын Льва «Армянина», которым был низложен его отец, Михаил. Он отказал Григорию в участии при его посвящении; в 851 году он низложил и отлучил его за противоканоническое рукоположение лица из другого диоцеза, и по просьбе патриарха приговор этот был подтвержден римским собором при Бенедикте III³¹⁴². Население столицы поделилось между Игнатием и Григорием; но хотя противодействие патриарху и было сильное, он приобрел себе высокое и заслуженное доверие своей деятельностью в качестве архипастыря.

Относясь с добросовестной ревностью к обязанностям своего служения, он счел себя обязанным переговорить с Вардой по предмету одного возводившегося на него грязного обвинения, будто именно этот сановник, по какому-то ничтожному предлогу разведясь со своей женой, жил в преступной связи с вдовой своего сына, и когда словесный укор его оказался недействительным, патриарх приступил к столь решительной мере, что отказал ему в святой евхаристии в день Богоявления 857 года³¹⁴³. Варда, влияние которого на племянника постоянно возрастало, решился отомстить за это. Он убедил Михаила, что в видах обеспечения его власти было бы полезно принудить Феодору и ее дочерей принять монашество, и Игнатий был потребован для совершения над ними пострижения. Патриарх отказался – на том основании, что это было бы нарушением его долга по отношению к императрице и одной ез дочерей, которые волей Феофила были назначены членами регентства. Вследствие этого Варда обвинил его в измене, прибавляя и обвинение его в преданности интересам одного сумасшедшего претендента на престол, по имени Гевона, и Игнатий был отправлен в ссылку на остров Теревинф³¹⁴⁴.

Варда решил занять вакантный престол человеком, блестящая репутация которого могла бы подавить ропот, возбужденный низложением Игнатия, именно Фотием. Фотий был членом одного знатного византийского семейства, двоюродным внуком патриарха Тарасия, и связал был с императорским домом браком своего дяди с сестрой Феодоры. Он жил среди полного богатства и блеска, был посланником к калифу багдадскому, теперь состоял секретарем государства и протоспатарием³¹⁴⁵, и среди своих занятий приобрел ученость, настолько превосходившую ученость его современников, что враги его даже относили ее к темным источникам³¹⁴⁶. У него было в обычае заниматься отчасти своими учеными трудами в сообществе со своим братом Тарасием, и прощаясь с ним, по случаю отправления своего посольства в Багдад, он подарил ему на память отчет о книгах которые Фотий прочитал сам³¹⁴⁷. Этот труд – Мириобиблон или Библиотека содержит, в себе замечания о 280 книгах классической и церковной литературы, с кратким содержанием, сокращенным изложением, извлечениями и толкованиями, и вдобавок к своему значению в качестве сокровищницы много такого, что иначе погибло бы, он замечателен в истории литературы в качестве прототипа новейших критических обозрений. Среди его других сочинений известны словарь, книга рассуждений по вопросам из св. Писания, значительное количество писем и собрание церковных законов³¹⁴⁸.

За исключением тех сведений, которые можно извлекать из его собственных произведений, наши сведения о Фотии почти исключительно заимствуются у его противников. Вражда их в его время была ожесточенна, и его имя с того времени преследовалось писателями в папских интересах с озлоблением, которое, вероятно, может находить параллель только в их отношении к протестантским реформаторам. Жизнеописатель Игнатия рассказывает, что новый патриарх принимал участие в попойках Михаила и не стеснялся сообществовать с Гриллом и его шайкой³¹⁴⁹, а другой греческий писатель свидетельствует, что при одном случае, когда император был мертвецки пьян от пятидесяти чар, Фотий выпил шестьдесят, не обнаруживая никаких признаков опьянения³¹⁵⁰. Второе из этих обвинений, однако же, сопровождается столь грубыми вымыслами, что они совершенно подрывают доверие к свидетельствам автора против Фотия³¹⁵¹. Такие росказни крайне несовместимы с тем признанием его врагов, что он пользовался (хотя, по их мнению, и незаслуженно) славой человека благочестивого³¹⁵². Безупречно было и его православие, хотя, впоследствии его и обвиняли в учении, что человек имеет как разумную, так и духовную душу, – мнение, находящее себе подтверждение в авторитете многих из прежних отцов³¹⁵³. Подобно Игнатию, он был, поборником в деле иконопочитания, за которое, по его свидетельству, его родители потерпели во времена гонения³¹⁵⁴.

Чтобы уладить дело, сделаны были попытки склонить Игнатия к отречению от своего достоинства; но так как такой шаг повлек бы за собой признание виновности, то он твердо противодействовал как просьбам, так и жестокостям³¹⁵⁵. Наконец однако же, его удалось склонить к такому образу действия, который двор мог считать признаком согласия, и Фотий, будучи рукоположен Григорием Сиракузским во все степени священнослужения, в течение шести последовательных дней, был возведен на престол в качестве патриарха в праздник Рождества Христова³¹⁵⁶. Он неоднократно заявляет даже в письмах к самому Варде, что возвышение это было навязано ему, и передает папе, что он даже подвергнут был тюремному заключению, прежде чем принять достоинство патриарха³¹⁵⁷. И нам нет надобности предполагать неискренность его отказов; даже и честолюбивый человек имел все основания колебаться принять затруднительное положение, которое нужно было занимать вопреки такого уважаемого патриарха, каким был Игнатий, и по милости таких покровителей, как Варда и Михаил; хотя в смягчение непристойности вторжения во дворец патриарха, который был еще жив и отречение которого было лишь искусственным, нужно принимать во внимание и то, что Фотий принадлежал к партии Григория, и поэтому мог иметь лишь немного оснований для личной щекотливости по отношению к правам Игнатия.

Рассказывают, что митрополиты патриархата потребовали от него клятвы, что он будет почитать низложенного патриарха, как отца³¹⁵⁸, да и сам он получил от Варды обещание, что с Игнатием будут обращаться хорошо. Но очень скоро ему пришлось с огорчением убедиться, что обещание это было не исполнено. Игнатия, с целью принудить его к более открытому отречению, подвергали холоду и наготе, бичевали, приковывали на цепь в мрачной темнице и даже лишали того утешения, которое он мог бы получить от посещения своих друзей, причем многие из его сторонников также подвергались побоям, тюремному заключению и уродовались с обычной византийской жестокостью, и Фотий должен был нести на себе весь позор неистовств, совершавшихся в нарушение потребованного им залога и в пренебрежение к его искренним просьбам и протестам³¹⁵⁹. Приверженцы Игнатия были ревностны и решительны. Они составили собор на котором Фотий был отлучен, за что патриарх, который, как можно судить по его письмам, был человек весьма вспыльчивого темперамента, отвечал созывом другого собора (859 г.) и произнесением подобного же приговора против Игнатия³¹⁶⁰. С целью упрочить свое положение, он отправил сообщение о своем посвящении в Рим, с просьбой, чтобы папа отправил легатов на собор, который имелось в виду составить в Константинополе; для подавления иконоборческой партии, опять пытавшейся поднять голову. Послание его сопровождалось письмом от императора, вместе с великолепными дарами апостольской кафедре. Обращение за помощью против иконоборцев, по-видимому, было простым предлогом³¹⁶¹, причем действительной целью было желание склонить папу в пользу Фотия. Между тем сделаны были новые попытки, с целью добиться отречения Игнатия, сначала посредством усиления жестокостей no отношению к нему и его партии, а затем позволением ему возвратиться в Константинополь и предложением возвращения ему собственности.

Папа Николай, только что перед тем возведенный на папскую кафедру, несомненно уже лучше знаком был с последними событиями в Константинополе, чем как воображал патриарх или император; он увидел в их обращении к нему благоприятный случай для расширения своего влияния, и представляя все дело как обращение к его решению. Он письменно отвечал императору в тоне независимого властелина (860 г.), и в качестве намека на цену, которую он придавал своему содействию, настаивал на восстановлении провинций, изъятых из его юрисдикции, и на возвращении вотчин церкви в Калабрии и Сицилии³¹⁶². Он выразил удивление, что дело Игнатия решено было без сношения с Римом, и притом по основаниям, противоречащим законам церкви; нe преминул он сделать замечание также и касательно той непоследовательности, что в то время, как Фотий писал, будто бы его предшественник отрекся от патриаршества вследствие престарелого возраста и немощи, император говорил, что он был низложен. В Константинополь были отправлены в качестве легатов два епископа, Родоальд Портский к Захария Анагнийский, с инструкциями расследовать дело и не допускать Фотия к общению, кроме как в качестве мирянина ³¹⁶³. Им вручено было краткое письмо к патриарху, в котором папа обращал внимание на поспешность его посвящения, но в то же время заявлял, что если легаты сделают благоприятное отношение, он будет рад признать его своим собратом³¹⁶⁴.

Михаил, раздраженный тоном написанного ответа, принял легатов с бесчестием. Они были задержаны в Константинополе в течение целых месяцев, и к ним приставали с угрозами и подкупом, которые не остались без влияния³¹⁶⁵. Наконец, в 861 году состоялся собор, называемый греками «перво-вторым»³¹⁶⁶, и состоявший, подобно Никейскому собору, из 380 епископов. Этим собором Фотий был признан патриархом. На нем было прочитано письмо от папы, но с опущением тех мест, которые могли производить смущение, хотя неизвестно, делалось ли это с согласия самих легатов, или опущение допущено было вследствие их незнания греческого языка. Игнатий был приведен на собор, и ему предъявлено было требование подписать свое собственное осуждение. Он держал себя с непреклонным духом, выражал желание, чтобы легаты удалили «прелюбодея», если только они хотели быть истинными судьями, и прямо в лицо говорил им, что они подкуплены³¹⁶⁷. Приведены были 72 свидетеля (немногие из них сенаторы и патриции, а большинство лица низшего состояния, кузнецы, кучера, игольщики и тому подобные люди, причем некоторые называются даже еретиками) для подписи бумаги в которой утверждалось, что он, возведен быль на патриарший престол по

милости императора, без всякого канонического избрания³¹⁶⁸. Его лишили патриарших одеяний, в которых, так как это было предоставлено его собственному усмотрению, он считал своим долгом явиться на собор, подвергли побоям и наконец вынудили подписать крестом признание, что он получил свой сан незаконно и отправлял свою должность тиранически. Затем ему было объявлено, что он должен прочитать этот документ публично в день св. Троицы, и при этом произносились угрозы выколоть ему глаза и отсечь руки. Но ему удалось бежать в одежде раба, и он нашел убежище среди иноков островов от поисков, снаряженных за ним Вардой³¹⁶⁹. Случившееся в то время землетрясение было истолковано народом в качестве небесного знамения в его пользу, причем Фотий, представляя другое объяснение его, навлек на себя обвинение в нечестии³¹⁷⁰. Варда, под давлением общего чувства, позволил низложенному патриарху возвратиться в один монастырь в столице, причем Михаил шутил о положении вещей, говоря, что Грилл был его собственным патриархом, Игнатий патриархом христиан, а Фотий патриархом Варды³¹⁷¹.

Деяния собора были посланы папе Николаю, с просьбой от императора об утверждении их, и в то же самое время Фотий обратился к папе с письмом, которое искусством своего составления вызвала невольный восторг Барония³¹⁷². В нем он с пафосом оплакивает возвышение, принять которое он вынужден был, по его заявлению, силой; папе, говорит он, должно бы скорее жалеть, чем порицать его за то, что он переменил жизнь мира, довольства и общего уважения на пост, связанный с опасностью, заботами, непопулярностью и завистью. Что касается церковных законов, о которых говорил Николай в своих письмах, то они не были известны в Константинополе³¹⁷³. Канон, которым запрещались такие рукоположения как его, не обязателен, так как он не был утвержден вселенским собором; свое рукоположение он защищает параллельными случаями своих предшественников – Никифора и Тарасия, которые были возведены в патриарший сан из мирян, а также еще более известными случаями Амвросия на Западе и Нектария на Востоке, которые были избраны на епископию еще до своего крещения. На последнем соборе, говорит он, он утвердил канон запрещающий возвышение мирян на епископию, кроме как под условием прохождения надлежащих степеней, и выражает желание чтобы церковь константинопольская впредь соблюдала это правило, так как в таком случае он и сам избег бы тех треволнений. которые теперь постигли его. Тон патриарха, хотя и почтительный, однако же повсюду есть тон равного к равному. В заключение письма он с горькой иронией делает намек на нравственность римлян, и молится, чтобы Рим не продолжал оставаться долее прибежищем недостойных лиц, вроде тех, кого он недавно принимал без общительных грамот, – прелюбодеев, воров, пьяниц, угнетателей, убийц и приверженцев всякой нечистоты, которые бежали из Константинополя из страха наказания за свои пороки. Намек этот относился к беглецам игнатьевой партии.

Но Игнатий, со своей стороны, также отправил папе свое собственное донесение о последних событиях, и Николай, в высокомерном тоне, писал как императору, так и патриарху³¹⁷⁴. Римская церковь, говорит он, есть глава всех, и от нее зависят все³¹⁷⁵. Он устраняет параллели, которые приводил Фотий в пользу законности своего посвящения, на том основании, что указанные им личности не вторгались на живое место незаконно низвергнутых православных епископов, и говорит Фотию, что если он не знал законов церкви, то это потому, что они шли против его дела. На соборе, состоявшемся в 863 году, папа низложил и отлучил Захарию за незаконное поведение в его посольстве, отлагая дело Родоальда, который тогда находился в миссии во Франции; он объявил Фотия лишенным всякой духовной должности и достоинства, и угрожал, что в случае непослушания с его стороны он будет отлучен без надежды на восстановление до смертного одра; объявил недействительными все совершенные им рукоположения и угрожал его соучастникам и сторонникам отлучением. Все постановления против Игнатия должны были быть объявлены недействительными, и папа требовал, чтобы он был признан патриархом. Определение этого собора папа изложил в письме к императору, и хотел, чтобы патриархам Александрии, Антиохии и Иерусалима было дано знать, что римская церковь отнюдь не согласна признать Фотия³¹⁷⁶.

Михаил отвечал на это письмо с запальчивым негодованием, что своим обращением к папе он отнюдь не имел в виду признавать его судьей, или заявить, что его собственное духовенство не вправе решить это дело; над Римом он издевался как над устарелым, и над латинским языком как над варварским жаргоном³¹⁷⁷. Николай, поощряемый в своем высокомерии своим недавним торжеством над Лотарем, отвечал императору с не меньшей заносчивостью³¹⁷⁸. Он обвиняет его в неуважении к священникам Божиим, и так как Михаил говорил о «приказании» ему послать легатов на собор, то он заявляет ему, что таких выражений не следует употреблять по отношению к преемникам ап. Петра. На отзыв о латинском языке он отвечает, что такие слова, произнесенные «в крайнем безумии», оскорбительны для Того, Кто сотворил все языки, и смешны, исходя от человека, который называл себя императором римлян. Весьма подробно он останавливается на привилегиях римской кафедры, заимствованных не от соборов, но от главы апостолов. Он изрекает много угроз против всех, кто будет становится на сторону врагов Игнатия, предлагает, чтобы соперничествующие патриархи или их представители явились в Рим для исследования дела, предлагает императору воздерживаться от вмешательства в духовные дела, и желает, чтобы он сжег свое последнее письмо, угрожая, что в противном случае он сам повесит его на позорный столб, и к позору автора – сожжет его в виду всех народов, находящихся в Риме, и произносит проклятие на всякого, кто, читая его письма к императору, в каком-либо отношении исказит или неверно переведет их. Он отправил деяния римского собора духовенству константинопольскому (нояб. 866 г.), с подробным изложением дела, и в то же самое время писал Фотию, Игнатию, Варде, Феодоре и императрице Евдоксии.

Михаил, раздраженный противодействием Николая и самой формой его, искал каких-нибудь средств для досаждения папе. Хотя императорский титул Карла Великого и признан был в Константинополе, однако же он признавался в качестве императора франков, а не Рима, и его преемники не добились от Востока какого-либо высшего титула, чем титул короля³¹⁷⁹. Михаил теперь предлагал признать Людовика и императором, под условием признания им собора, который был столь неприятен для папы, и Людовик, по-видимому готов был принять эти условия. Но скоро случились события, которые не дали возможности осуществиться этой сделке.

Возник новый вопрос, который еще более усложнил разногласие между греческой и латинской церквями. Болгары, по предположению – народ азиатского происхождения, одной и той же расы с гуннами, и в одно и то же с ними время поселившиеся близ Азовского моря, около 680 года занимали территорию в Мизии и Дардании, где, вследствие смешанных браков с туземными славянами, они постепенно переменили свой первоначальный язык на наречие славянское. С Византийской империей они находились в постоянных враждебных отношениях; Никифор потерял жизнь в войне с ними, и они угрожали престолу Михаила Рангавы. В начале IX столетия среди них введено было христианство некоторыми пленниками, но с малым успехом. Во время регентства Феодоры однако же случились обстоятельства, которые дали новый повод к утверждению Евангелия среди болгар. Один монах, по имени Куфара, в котором принимала участие императрица, попал в руки их князя Богориса, и императрица предложила променять на него сестру Богориса, которая тогда была пленницей в Константинополе. Болгарская принцесса, обращенная в христианство во время своего плена, по возвращении в свою собственную страну, ревностно продолжала дело, начатое Куфарой. Сам Богорис не склонялся на ее убеждения, пока не наступил голод, во время которого, напрасно обращаясь к другим божествам, он наконец прибег к Богу христиан; успех его молитвы закончился его обращением, и он крещен был патриархом константинопольским, приняв новое имя в честь императора Михаила, который через своего представителя действовал в качестве его крестного отца³¹⁸⁰. Новообращенный просил Михаила прислать ему живописца для украшения его дворца, и в Болгарию был послан инок по имени Мефодий (так как искусство тогда, ограничивалось монастырями). Богорис велел ему разрисовать палату предметами какого-либо страшного свойства, предполагая, что они будут взяты из опасностей охотничьей жизни; но инок нарисовал картину страшного суда, как, наиболее ужасное из всех зрелищ. Изображение ада, который, по объяснению инока, представлял собой будущую судьбу язычников, устрашило князя настолько, что он побросал своих идолов, которых еще удерживал дотоле, и многие из его подданных, под влиянием страшного зрелища картины, решились принять христианство³¹⁸¹. Восстание, вскоре происшедшее затем, вследствие обращения князя, было подавлено им с жестокостью, худо согласовавшеюся с его новым исповеданием³¹⁸².

Фотий вероятно был тем патриархом, который ездил в Болгарию для крещения Богориса, и он обратился к нему с длинным письмом, или, вернее, с трактатом³¹⁸³ о христианском учение и жизни и особенно об обязанностях государя. Но вскоре затем мы находим, что болгарский князь сделал обращение к папе Николаю, сопровождаемое ценными подарками, с целью получит от папы совет и содействие касательно обращения своего народа³¹⁸⁴. Он по-видимому чувствовал смущение ввиду притязаний соперничествующих форм христианства, греческого, римского и армянского, и весьма естественно желал какого-либо наставления, более сообразного с объемом его познаний, чем несколько слишком утонченный трактат, полученный им от патриарха константинопольского³¹⁸⁵. Но вдобавок к этому, в высшей степени вероятно, что Богорис руководствовался при этом и ревнивым опасением империи, так тесно граничившей с ним, и страхом перед последствиями, которые могли возникнуть от религиозной связи со своими старыми врагами. Николай в ответ на его обращение отправил в Болгарию двух епископов, Павла Популонийского и Формаза Портского, с письмом, в котором на предложенные ему вопросы давался ответ под ста шестью пунктами³¹⁸⁶. Этот документ, обнаруживая обычное высокомерное притязание Рима, в других отношениях делает честь доброму смыслу и христианскому чувству автора. Устраняя многие легкомысленные вопросы, папа отвечает на другие с мудрым вниманием к их безразличию и с заботливостью воздерживается от изложения слишком мелких строгих правил. В письме этом папа делает укор за жестокость, оказанную одному греку, выступавшему в качестве священника; он порицает короля за жестокость, к которой он прибегал для подавления недавнего восстания, но говорит ему, что так как он действовал из ревности по вере, и погрешил скорее по неведению, чем по нечестию, то он может надеяться на прощение, если раскается, и увещевает его воздерживаться от употребления насилия против тех, кто продолжают оставаться в своем идолопоклонстве, – правда, не иметь с ними более общения, но действовать по отношению к ним только оружием разума. Он советует не употреблять более пытки для раскрытия вины преступников и с такими лицами обращаться с нежностью, приличной вере, принятой болгарами. Вместо конского хвоста, который дотоле был национальным знаменем, папа повелевает принять крест.

Идолопоклоннические обычаи заклинания и гадания должны быть оставлены. Те, кто, будучи язычниками, женились на двух женах, должны были отпустить вторую и покаяться, так как многоженство не менее противно и первобытному состоянию человека, чем и закону Христа. В ответ на просьбу, чтобы для страны назначен был патриарх, папа говорит, что он должен подождать доношения своих посланных касательно числа христиан; между тем он посылает епископа, и готов послать и больше если понадобится; и обещает, что когда церковь будет устроена, то во главе ее будет поставлен епископ с титулом если не патриарха, то архиепископа. Собственно, говорит он, только три патриарших кафедры, и хотя кафедры константинопольская и иерусалимская и называются так, но они низшего достоинства, так как не имеют апостольского основания, и затем он заключает свое послание увещанием болгарам, чтобы они, среди притязаний соперничающих учителей, держались святой римской церкви, всегда бывшей без пятна или порока.

Богорис обращался также к Людовику Германскому, который прислал ему епископа; но этот епископ, по прибытии в Болгарию; нашел страну достаточно снабженной духовенством из Рима, и возвратился домой не предпринимая ничего для содействия или нарушения их трудов ³¹⁸⁷.

Но в Константинополе вмешательство папы возбудило великое негодование. В то время, как Николай заявлял притязание на Болгарию на том основании, что она принадлежала римской юрисдикции, составляя провинцию империи, что народ добровольно признал над собой его власть, и что он снабжал его церквями и духовенством, Фотий решительно настаивал на своем собственном праве, основывая его на обращении народа. Патриарх созвал собор в Константинополе; и в послании, обращенном к патриархам Александрии, Антиохии и Иерусалима, поносил посягательство на Болгарию. В течение двух последних лет, говорит он (867 г.), люди с Запада, страны тьмы, вторглись в эту часть его паствы, извращая Евангелие гибельными новшествами³¹⁸⁸. Они учили иным правилам касательно поста, запрещали духовенству вступать в брак, отрицали право пресвитеров на миропомазание, и их епископы, вопреки апостолам, отцам церкви и соборам, совершали второе миропомазание над лицами, которые уже миропомазаны были по греческому обряду. Но главнее всего, они исказили сам Символ веры подложными прибавлениями, утверждая, что Дух святой исходит и от Сына. Фотий укоряет за это учение с особенной силой, как за отрицание единства принципа в Божестве, неслыханное у Афанасия, Григория и Василия; как хулу против Духа святого или, вернее, против всей Троицы, – хулу, выше которой не может быть и которая заслуживает десяти тысяч анафем³¹⁸⁹. Римлян он поносит отступниками и слугами антихриста, и приглашает восточных патриархов отправить уполномоченных в Константинополь с целью совместного с ним противодействия им. Собор, созванный Фотием, состоялся в 867 году. Он отвечал на римские анафемы произнесением подобного же приговора против самого Николая, а патриарх, в надежде склонить западного императора в свою пользу, постарался о том, чтобы примешивались и к кликам в честь византийских правителей клики в честь Людовика II и Ингильберги.

Между тем совершались важные политические перемены. Варда постепенно приобретал все более и более господства или верховенства над своим племянником, император все более предавался унизительным удовольствиям. В 862 году Варда достиг достоинства кесаря, и хотя его управление было угнетательным и непопулярным, однако же нельзя отрицать, что он обнаружил много дарований в деле управления, и заботился о возрождении учености, которая давно уже заброшена была в Константинополе³¹⁹⁰. Но не долго спустя его влияние было поколеблено влиянием соперника, Василия Македонянина. Василий, хотя его родословная впоследствии производилась льстецами от персидских Арсакидов, от Александра Великого и от Константина, в действительности был славянского племени. Его происхождение было низко, и в Константинополе он впервые появился в качестве нуждающегося искателя приключений, искавшего себе кров на ночь в притворе одного монастыря, где настоятелю было три видения, побудившие его отворить двери и пустить его. Василий нанялся в качестве служителя к одному родственнику императора, и спустя некоторое время о нем узнал император Михаил, который в награду за его подвиги, в качестве борца, наездника и пьяницы, возвел его в достоинство патриция, и отдал за него замуж одну из своих собственных наложниц. Варда начал беспокоиться при виде быстрого возвышения нового любимца; но Михаил и Василий дали ему торжественное уверение в безопасности, подписанное собственной рукой императора. Вскоре затем, однако же, между ними состоялось соглашение об умерщвлении кесаря, сделанное во время одной военной экспедиции. Убийцы, сигнал которым дан был знаком креста, заколебались убить его в присутствии императора, но Василий нанес ему первый удар сзади, и Варда вытащен был вон, несмотря на то, что он обнимал ноги императора. Спустя некоторое время, когда почувствовалось отсутствие энергии Варды в управлении, и жалобы общего недовольства стали доходить даже до ушей Михаила, Василий был назначен кесарем, и в Троицын день 867 года он был коронован самим императором диадемой, благословленной Фотием. Немедленно же он начал обнаруживать таланты иного свойства, в сравнении с теми, которые приобрели ему императорское благоволение, и старался подвергнуть некоторому ограничению все увеличивающуюся меру безобразий своего покровителя; но попытка эта до такой степени раздражила Михаила, что он будто бы, в своем пьяном безумстве, дал приказ умертвить кесаря, и заявил намерение возвести на его место одного лодочника. Василий чувствовал, что он должен пожертвовать или жизнью императора, или своей собственной, и по его приказанию Михаил, упившийся до безумия вином за ужином в сообществе с кесарем, был умерщвлен 24 сентября 867 года³¹⁹¹. Греческие историки не нашли возможным указать какого либо другого искупляющего дела в жизни этого жалкого государя кроме того, что он пожертвовал чашу и великолепный подсвечник, церкви св. Софии. Василий нашел казну истощенной, но действовал с энергией и успехом для восполнения ее и для восстановления расстроенных дел империи.

Спустя два дня после смерти Михаила, Фотий был низложен³¹⁹². Сначала он был в дружественных отношениях с Василием, и касательно причины его низложения передаются противоречивые свидетельства. Некоторые объясняют это низложение унизительным для него образом, но другие свидетельствуют, что он раздражил императора тем, что отказал ему в евхаристии, как убийце и узурпатору³¹⁹³.

Папа Николай в письме к Гинкмару подробно излагал историю болгарского дела и просил содействия франкского духовенства, славившегося наибольшей ученостью среди духовенства Запада, в деле отражения нападений, делавшихся греками на христианство латинян³¹⁹⁴. Вследствие этого приглашения, Гинкмар предложил Одону, епископу бовейскому, и другим, богословам собрать материалы для общей защиты, и результатом этого было происхождение трактатов, составленных Одоном, Энеем Парижским и Ратрамном³¹⁹⁵; из них труд Ратрамна считается наиболее ценным. Первые три книги его посвящены вопросу об исхождении св. Духа, а четвертое и последнее рассуждение – спору об обрядах и дисциплине. Замечательно, что в противоположность воззрению, которого обыкновенно держался Николай, монах корбейский признает достаточным единение в вере, и порицает греков не за разногласие с римскими обычаями, а за приписывание себе самим исключительной правоты³¹⁹⁶. Греческое учение касательно св. Духа было также осуждено собором епископов во владениях Людовика Германского, состоявшимся в Вормсе в 867 году³¹⁹⁷.

Василий восстановил Игнатия в патриаршеское достоинство с великой пышностью, и отправил по члену каждой из партий в Рим, в сопровождении одного из своих собственных сановников, с целью изложения состояния дел; но посланный Фотия потерпел кораблекрушение и умер во время пути, так что дело его осталось без защитника³¹⁹⁸. Представителям Игнатия было вручено письмо от патриарха, в котором авторитет преемника ап. Петра признавался в терминах, необычных дотоле в Константинополе³¹⁹⁹. Адриан, в то время наследовавший Николаю, созвал собор, который возобновил прежний приговор против Фотия. На нем было постановлено, чтобы копия деяний византийского собора, доставленная в Рим, была сожжена, и чтобы деяния этого собора, остававшиеся в Константинополе, подвергнуты были той же участи³²⁰⁰.

В октябре 869 года в Константинополе состоялся собор, который римская церковь считает 8-м Вселенским ³²⁰¹. На нем присутствовали два епископа и один диакон из Рима; представителем Антиохии был митрополит тирский, Иерусалима – один пресвитер³²⁰², и к ним во время девятого заседания присоединился и представитель александрийской кафедры³²⁰³. Нa соборе присутствовало несколько высоких гражданских сановников, но число епископов сначала было крайне малым, и хотя после оно постепенно возросло, однако же не превосходило еще шестидесяти во время девятого заседания и ста двух или ста девяти на девятом и последнем³²⁰⁴.

В первый день был принят приговор последнего римского собора против Фотия, и требование подписать его предъявлено было всем епископам, которые прибыли на собор и после³²⁰⁵. Второе, третье и четвертое заседания были главным образом посвящены делу епископов и духовенства, которые, будучи рукоположены Игнатием или его предшественником, подчинялись Фотию. Они признались в своем заблуждении, заявляя, что они вынуждены были совершить его силой или обманом, и приняты были в общение под условие исполнения некоторых покаянных подвигов. На четвертом заседании происходил горячий спор епископом, по имени Феофилом, который твердо держался своей преданности Фотию. В пятый день вызван был сам патриарх, и отвечал на обращенные к нему вопросы достойным молчанием. Побуждаемый говорить, он отвечал, что Бог слышит и молчащих. «Твоим молчанием », – сказали римские легаты, «ты не избегнешь большого осуждения». «Не избег, значит, осуждения», – отвечал он, «и Христос своим молчанием», и затем опять стал сохранять свое прежнее безмолвие. Когда гражданский председатель собора, Ваан, относившийся к нему с любезностью, непохожей на отношение духовенства, после спросил его, что он может привести в свое оправдание, то Фотий отвечал: «мое оправдание не в этом мире»³²⁰⁶.

На шестое заседание явился сам император, и заявил собору, что он не присутствовал на его прежних заседаниях с целью избегнуть предположения, будто он хочет повлиять на его решение касательно Фотия. Но дело патриарха было еще не закончено. Он потребован был на собор в седьмой день, и вошел опираясь на посох. «Возьмите у него посох», – сказал римский легат Марин, «это знак пастырского достоинства». Преданные ему епископы напрасно ссылались на каноны. Против Фотия и его приверженцев были произнесены анафемы, с наделением их имен самыми отвратительными эпитетами; сочинения и документы в его пользу были сожжены, и как бы в знак того ожесточения, которым одушевлен был собор, осуждение патриарха, будто бы, подписано было вином из евхаристической чаши³²⁰⁷.

Во время делопроизводства собора, однако же обнаружилось, что личный вопрос касательно патриарха был не единственным предметом разногласия между Римом и Константинополем. Римляне жаловались, что послание папы было искажено во время чтения, греки говорили Игнатию, что его церковь низведена была на степень рабыни Рима; но сам Игнатий с такой же решительностью, как и Фотий, готов был отстаивать юрисдикцию своей кафедры над Болгарией. B Константинополе находились послы из этой страны, и их глава (неизвестно, под чьим влиянием) опять заколебался в своей церковной верности. Послы, будучи приглашены к императору вместе с Игнатием, римскими легатами и представителями восточных патриархов, спрашивали, к какой церкви должны они считать принадлежащею свою страну. Восточные спрашивали, к какой церкви она принадлежала в качестве провинции империи и каковое в ней было духовенство во время болгарского завоевания, греческое или латинское. На это последовал ответ, что провинция была подчинена Константинополю, и что духовенство в ней было греческое, и на этих основаниях выводилось заключение, что Болгария должна принадлежать патриарху Константинопольскому. Римские легаты, однако же, оспаривали эти факты и передали Игнатию письмо от папы, в котором ему советовалось не вмешиваться в это дело. Патриарх принял письмо весьма почтительно, но не обратил на него никакого дальнейшего внимания. Император отпустил легатов с холодностью. Игнатий в том же году посвятил архиепископа для Болгарии, и в короткое время все латинское духовенство было изгнано из этой страны³²⁰⁸.

Иоанн VIII писал болгарам (877 г.), увещевая их возвратиться к общению с римской церковью, которую они сначала избрали, и предостерегая их от опасности связи с греками, которые, говорил он, всегда находились в той или другой ереси³²⁰⁹. Папа писал также к Игнатию, что так как он обязан был своим саном апостольской кафедре, то он и потеряет его, если будет удерживать за собой Болгарию. Греческому духовенству предписывалось удалиться в течении тридцати дней, и Игнатию угрожало отлучение и низложение, если он не исполнит этого приказания. Письма подобного же рода были написаны и к королю Болгарии и греческому духовенству этой страны, и вероятно произошло бы сильное столкновение, если бы не смерть Игнатия, последовавшая в октябре 877 года³²¹⁰.

Фотия, после его низложения, на первых порах подвергали крайне жестокому обращению. В своих письмах он жалуется, что его содержали под строгой военной стражей, лишен был всякого общения с родственниками, друзьями, монахами и духовенством, его собственность была конфискована, ему не позволялось иметь у себя служителей и в своей болезни получать лекарства³²¹¹. Он страдал от голода, но еще более от «голода слова Божия»; лишен был всяких книг, – каковая жестокость беспримерна в гонениях на православных со стороны еретиков или язычников, и в то же самое время и его приверженцы подвергались также жестокостям; церкви были разрушаемы, все святое осквернялось; бедные, о которых он заботился для спасения своей души, оставлены были бесприютными и беспомощными³²¹². Собор 869 года он обвиняет в полном пренебрежении ко всем формам правосудия в отношении к нему, худшей несправедливости, чем какая была когда либо известна среди наиболее беззаконных и диких язычников³²¹³.

Но, спустя некоторое время, он нашел возможность возвратить себе благосклонность Василия. По свидетельству жизнеописателя Игнатия, он изложил воображаемую родословную, доводя линию предков императора до персидских царей; родословие было написано старинными буквами на старинном же по виду пергаменте, и завернутое в одну старую рукопись, внесено было в дворцовую библиотеку библиотекарем, который не преминул показать этот документ Василию, заявив при этом, что объяснить его мог только единственный человек, именно Фотий³²¹⁴. Еще более невероятный рассказ утверждает, что благосклонность императора была приобретена чарами, совершенными над его пищей и питьем³²¹⁵. Но можно думать, что в действительности Василий, из внимания к несравненной учености Фотия, быть может также из желания умиротворить его сторонников, приверженность которых к низложенному патриарху могла возбуждать некоторые опасения, возвратил его из изгнания и назначил его наставником ко Льву, наследнику престола. Находясь в таком положении, он примирился с Игнатием, и с этого времени жил в добрых отношениях с ним, настойчиво отказываясь стать во главе партии в противоположность престарелому патриарху³²¹⁶.

Наконец, Фотий возведен был на кафедру в качестве преемника Игнатия, и сообщил о своем восшествии (Октябрь 878 г.) Иоанну VIII, просил, чтобы папа прислал легатов на новый собор, имевший состояться в Константинополе³²¹⁷. Главной целью этого сношения было обеспечить содействие Рима в деле умиротворения Игнатьевой партия; но Иоанн воспользовался этим случаем, как признанием того, что право Фотия на патриарший престол зависело от папского решения, и предполагал, что византийцы готовы будут снести все для приобретения его содействия. В качестве легатов были отправлены два епископа и один священник, с письмами и инструкциями (16 авг. 879 г.), в которых говорилось, что Фотий мог быть восстановлен, если только он сделает удовлетворение за свои погрешности и испросит милости у собора, и настойчиво требовал чтобы он отказался от всяких притязаний на Болгарию³²¹⁸. Знаки патриаршего достоинства были доставлены таким же образом, как это было в обычае при даровании паллиума митрополитам³²¹⁹.

Состоявшийся собор был весьма внушителен по численности членов, так как состоял из трехсот восьмидесяти епископов от империи, с тремя римскими легатами и тремя уполномоченными от восточных патриархов. Прецедент, данный 2-м собором Никейским, в деле представительства от восточных престолов, был подражаем на соборе при Фотие, в 861 году, и на соборе при Игнатии, в 869 году. Но на последнем из них представители Востока объявили, что восточные, принимавшие участие на соборе при Фотие, были обманщики, с поддельными верительными грамотами. Фотий однако же утверждал, что те, кто делали такое заявление, сами были не только обманщиками, но в агентами сарацин, и представлены были письма от Александрии, Антиохии и Иерусалима, в которых патриархи не признавали лиц, действовавших раньше от их имени, и отрекались от всякого участия в деле против Фотия³²²⁰.

Римские легаты нашли, что дела велись совершенно иначе, чем как можно было ожидать в виду деликатного поведения Фотия. Вместо того, чтобы подчиняться их суду, он с самого начала принял председательство на соборе, заявляя, что как его первое, так и его второе возвышение были навязаны ему силой, что он не совершил никакого беззакония и не нуждался ни в каком прощении. Письма папы были прочитаны, но с опущением более резких притязаний и со вставками в честь патриарха. Требование касательно Болгарии, хотя с отосланными заявлениями уважения к Риму, было отклонено на том основании, что оно не относилось к обсуждавшемуся предмету. Греческие епископы все поддерживали патриарха и действовали как бы в полной независимости от Рима; тем не менее легаты пропустили все это без протеста, и вместе с ними анафематствовали собор 869 года, которым низложен был Фотий.

Папа Иоанн только постепенно ознакомился с результатом этого собора. Сначала он выразил свою готовность утвердить решение собора о восстановлении Фотия, если только найдет, что легаты не нарушили своих инструкций. Неправильно понимая изысканные выражения греков, он предполагал, что Болгария была отдана ему, и в письме благодарил императора за эту уступку, причем в письме к Фотию (13 августа 870 г.), указывал на то, что в некоторых отношениях собор не следовал его указаниям³²²¹. Когда однако же, он узнал о действительном состоянии вещей, то его раздражение было безграничным. Он взошел на кафедру одной церкви и, держа Евангелие в своих руках, угрожал анафематствовать всех, кто не будет смотреть на Фотия как на осужденного судом Божьим, согласно с приговорами Николая и Адриана, и отправил Марина, одного из легатов, присутствовавших на соборе при Игнатии, с целью настаивать, чтобы дела были восстановлены в то состояние, в какое они были приведены тем собором. Но легат встреченный с бесчестием, заключен был на месяц в тюрьму в Константинополе, и возвратился без всякого успеха. По смерти Иоанна, на папский престол возведен был Марин, и приговор против Фотия был возобновляем и им, Адрианом III и Стефаном V, который вел гневную переписку по этому предмету с Василием и его сыном Львом VI³²²².

Лев, бывший когда-то учеником Фотия, по своему восшествию на престол в 886 году, низложил патриарха, заключил его в монастырь и назначил на кафедру своего собственного брата Стефана, шестнадцатилетнего мальчика³²²³. Причины этого шага неизвестны; греческие писатели вообще объясняют это подозрением, что Фотий причастен был к делу некоего монаха, по имени Феодор Сантаварин, который, будто бы, приобрел влияние над покойным императором волшебными средствами, и старался двойным изменничеством отчуждить его от своего сына³²²⁴. О поведении Фотия произведено было следствие, но хотя против него не найдено было никаких улик, он так уже и не получил своей кафедры и умер в ссылке в 891 году³²²⁵. Две партии, разделявшие церковь константинопольскую, спустя несколько лет (898 г.) примирились между собой. Папа Иоанн IX выставлял затруднения касательно признания духовенства, получившего рукоположение от Фотия. Наконец, однако же, церкви возобновили свое общение, и имя самого Фотия внесено было в список имен патриархов, признаваемых Римом³²²⁶. Но политическая ревнивость, и удерживание Болгарии византийским патриархатом, вместе с разностями в обрядах и учении, продолжали поддерживать между кафедрами некоторую холодность, пока в последующее время они опять не пришли к открытому разрыву.

Христианство в Испании – Гонение на христиан в Кордубе со стороны магометан – Евлогий и Петр Альвар, как ревнители христианства – Христианство в Англии – Нашествие и опустошения датчан – Альфред Великий и распространение христианства – Христианство в Моравии – Кирилл и Мефодий – Славянская литургия – Христианство в Моравии и в Богемии – Христианство на Севере Европы – Миссия архиепископа Эббо – Апостол северных народов Ансгарий – Деятельность Ансгария в Дании и Швеции – Кафедра Гамбургская – Христианство в Дании и Швеции – Ансгарий в Швеции – Последние годы деятельности и кончина Ансгария

1. Христиане Испании, после магометанского завоевания, известные под именем мустарабов или мозарабов³²²⁷, пользовались свободным отправлением своей религии, хотя и под условием уплаты тяжелого ежемесячного налога. Они вообще жили в дружественных отношениях со своими мусульманскими господами, многие из них служили при калифах, а монахи и духовенство, понимавшие как арабский, так и латинский языки, были употребляемы в дипломатических сношениях.

Но, несмотря на такие отношения, различие в религии было источником постоянных смут. Магометанская чернь часто причиняла христианам неприятности на улицах, выкрикивала богохульства против христианского имени, между тем как всякое возмездие было запрещено законом под страхом весьма строгого наказания. Если совершался брак между лицами, исповедующими эти две религии, то, по общему закону, против отступничества от ислама назначалась смерть для магометанской стороны за принятие христианства, и вопросы, которые естественно возникали при таких браках, касательно религии потомков, вели к весьма серьезным затруднениям. Кроме того, враждебность мусульман к жившим среди них христианам была возбуждаема и настойчивыми усилиями тех, которые в других частях полуострова вели войну за независимость, причем эти усилия служили также к возбуждению и среди христиан под магометанским владычеством желания сделать что либо со своей стороны для более открытого утверждения своей веры.

Христиане делились на две партии. Более многочисленная из них склонна была, насколько возможно, к сохранению мира со своими правителями и еъ пользованию допускавшеюся ими веротерпимостью. Другая партия считала такое примирение недостойным: члены ее думали, что их собратья были испорчены сношением с мусульманами до степени предосудительного безразличия верований. Они объявили, что должность при магометанском дворе нельзя было занимать без непристойных для христиан уступок, что те, кто занимали такие должности, обязаны были воздерживаться от открытого знаменования себя крестом и от других внешних проявлений своей веры, что им приходилось говорить о Спасителе в таких терминах, которые бы не возбуждали соблазна среди неверных. Они жаловались, что христианское юношество· предпочитало занятие халдейской литературой занятию церковной, что оно более знакомо было с арабским языком, чем с латинским³²²⁸.

Около середины IX столетия, в Кордове, в царствование Абдеррахмана II, началось гонение на христиан. Первым страдальцем (850 г.) был инок, по имени Перфект. Встретившись однажды с некоторыми магометанами в окрестностях этого города, он был спрошен ими касательно того мнения, какое христиане имели о пророке. Он попытался уклониться от ответа на том основании, что не хотел оскорблять их; но так как они продолжали настаивать на своем и уверяли его, что они не примут в оскорбление никакого его ответа, то он сказал, что на Магомета христиане смотрят как на одного из ложных пророков, о которых предсказано в Писании, и заметил, что некоторые части его истории крайне скандальны и доказывают ложность его притязаний. Арабы, в виду данного ими обещания, на время подавили свой гнев, но когда Перфект затем появился среди народа, то был схвачен, притащен к судье по обвинению в богохульстве против пророка, и был казнен. Следующей жертвой был один купец, который даже не давал никакого повода к гонению; но третий, молодой инок, по имени Исаак, сам навлек на себя свою участь. Отправившись к судье города, он заявил желание принять религию Корана и просил о некотором наставлении в его учении, и когда учение это было объяснено ему, он с большой горячностью стал обличать его ложность, за что и был казнен. Казнь Исаака (851 г.) повлекла за собою необычайное возбуждение среди христиан. Духовные лица, иноки, монахи, монахини и миряне толпами устремлялись к магометанским трибуналам, понося пророка как обманщика, прелюбодея, чародея, и заявляя, что его последователи находятся на пути к погибели. Кроме тех, кто добровольно отдавали себя на смерть, многие дети от смешанных браков подвергались доносу со стороны своих магометанских родственников в качестве отступников, хотя они, вероятно, с самого начала воспитаны были в религии своих христианских родителей.

Эта ревность со стороны христиан, естественно, раздражала мусульман. Открытые выходки против христиан усилились: всякий из них, кто только показывался на улице, подвергался оскорблению, его забрасывали грязью или камнями, и магометане страшились прикоснуться даже к самой одежде христиан, как к какому-нибудь осквернению. Звон церковных колоколов доводил их до бурных проклятий и диких богохульств, и при погребении христиан чернь следовала за трупом с фанатическими выкриками и возгласами, чтобы Бог не помиловал умершего.

Абдеррахман издал новые законы, отличающиеся усиленной строгостью. Тела казненных, по этим законам, должны были подвергаться сожжению, чтобы их братья не обращали их в мощи. Тем не менее, этот калиф желая по возможности, утешить возбуждение мирными средствами, просил содействия примата Реканфрида, архиепископа толедского, который и издал повеление, чтобы никто из христиан не являлся к магометанскому судье без особого вызова к тому. Это повеление принято было с негодованием и пренебрежением со стороны более ревностной партии, предводимой Савлом, епископом кордовским, и Реканфрид, сообразно со своей политикой, даже заключил некоторых непослушных духовных лиц в тюрьму, и среди них одного инока и священника толедского, по имени Евлогия, весьма выдававшегося своим противодействием. Из темницы Евлогий писал письма, с целью поддерживать решимость своих друзей; с ревностью Тертуллиана, он увещевает всех, кто имеет какие-либо мирские связи, порвать их и смело исповедовать веру, с упованием разделить впоследствии блаженство своих замученных собратьев³²²⁹. При архиепископах толедском и севильском состоялся собор (852 г.), и на нем решено было, чтобы никто добровольно не навлекал на себя смерти своей религией³²³⁰. Те, кто соглашались с духом этого собора, все происходившие бедствия сваливали на Евлогия и его сторонников. Они приписывали поведение страдальцев гордости, и подвергали сомнению их право на название мучеников, приводя против них тексты св. Писания, а также каноны и обычаи древней церкви. Некоторые шли еще дальше, и заявляли, что от руки арабов и не может быть никакого мученичества, так как ведь арабы не идолопоклонники а поклонялись единому, истинному Богу и признавали Его законы.

Евлогий и Петр Алвар были главными вождями ревнителей. Оба они (и особенно Алвар, бывший духовным лицом из Кордовы) писали в высоком и восторженном тоне. Евлогий устраняет различие, какое проводили между язычниками и магометанами, говоря, что магометане отрицают Сына Божия и преследуют верующих. Алвар, на основании пророчеств, доказывает, что Магомет есть предтеча антихриста. Страдания христиан, говорит он, не были навлекаемы на них горячностью зелотов (так как первые жертвы ничего не делали для навлечения на себя своей судьбы), а грехами всего народа. Он не допускает никакого приспособления к обстоятельствам, никакого уклонения от заявления христианского исповедания перед неверными. По его мнению, увещание Спасителя своим ученикам, что «когда их будут преследовать в одном городе, они должны бежать в другой», не приложимо в настоящем случае, так как целью этого увещания было то, чтобы ученики шире распространяли Евангелие, а не то, чтобы они скрывались. Он хотел, чтобы христиане повсюду предъявляли истину своей веры мусульманам, с целью сделать их «должниками веры», не из любви к ним (как можно бы думать), а с целью сделать их неверие не извинимым.

Абдеррахману, в 852 году, наследовал сын его Магомет, который повел действия против христиан еще дальше. В первый же день своего царствования новый царь уволил всех христиан, занимавших должности при дворе или вообще на государственной службе. Он приказал, чтобы все церкви, недавно построенные, были разрушены, и запретил всякое обнаружение в обрядности или в утвари старых церквей, которым еще позволено было остаться. Гонение продолжалось в течение многих лет. Сам Евлогий, избранный на кафедру толедскую, был арестован в 859 году, вследствие оказанного им молодой новообращенной христианке, по имени Леокриция, содействия к бегству от своих родителей, бывших ярыми магометанами. Так как он твердо выдерживал все приставания некоторых арабов, которые, из уважения к его святости и учености, старались убедить его спасти свою жизнь легкими уступками, то был предан смерти. Четыре дня спустя потерпела мученичество также и Леокриция. Во время этого долгого гонения многие из более слабых христиан открыто перешли в ислам. Возбуждение с обеих сторон, наконец, ослабело, и восстановились прежние отношения между ними. Один немецкий аббат, ходивший в Кордову в 954 году, в качестве посланника, свидетельствует, что христиане мирно жили со своими господами, и благодарны были за ту веротерпимость, которой они пользовались; мало того, если только можно доверять полученным им сведениям, можно бы думать, что они доводили свою уступчивость до такой степени, что подвергались даже обряду обрезания³²³¹.

2. Англия, подобно Франции, была беспокоима и опустошаема хищничеством норманнов. Первое появление их на берегах Англии относится к 767 году; первое нашествие, которое почувствовалось особенно жестоко, было в 832 году, и с этого времени их вторжения сделались непрерывными. Ярость их набегов испытывали как восточное побережье, так и Девон и Валлис; когда внимание народа было сосредоточено на одном пункте, новый отряд неприятельский появлялся в противоположной области, и враги проникли в самое сердце страны. В Англии, как и во Франции, богатство и беззащитность монастырей были главным предметом нападения хищников. Летописцы того времени изобилуют страшными подробностями того, как хищники огнем и мечом опустошали наиболее известные монастыри³²³². Из одного из них (Линдисфарна) некоторые иноки унесли останки св. Кутберта за горы Нортумбрии, из страха перед хищниками, которыми они окружены были со всех сторон. Наконец, в 878 году, после победы, одержанной Альфредом над Гутруном, при Этандуне, большая область на восточной стороне Англии уступлена была датчанам, под условием исповедания ими христианства и права жить под одними и теми же законами с туземцами; но водворенный таким образом мир продолжался только на некоторое время.

Блистательное царствование Альфреда известно. Альфред наследовал своему отцу в 871 году, в двадцатидвухлетнем возрасте; и защищал престол в течение тридцати лет. Его характер быть может был идеализирован в некоторых отношениях, чтобы осуществить в нем понятие совершенного государя, и приписываемые ему учреждения, в действительности, взяты были из других источников. Тем не менее, историческая правда выставляет перед нами этого «любимца английского народа», этого «Альфреда Правдивого» в качестве избавителя, законодателя и мудрого правителя своей страны, в качестве героя и святого. Мы видим, какие усилия он употреблял, чтобы оживить общественный дух, почти совершенно подавленный во время продолжительной бедственности датских нашествий; он ревностно н успешно трудился, с целью возмещения уже в зрелых годах недостатков своего раннего воспитания, заботился о восстановлении учености среди духовенства, подвергавшегося печальному упадку, и об общем просвещении народа, поощрял ученых людей, как туземцев³²³³, так и иноземцев, которых приглашал, с целью распространения просвещения среди английского народа, как Гримбальд Реймский и Иоанн Саксонский; заботился об обогащении туземной литературы исполнением или поощрением переводов, или переделкой религиозных и назидательных произведений, – отдельных книг св. Писания, сочинений Боетия, Григория Великого, Фрозия и Беды. Из истории известно, что эти труды совершаемы были при постоянных бедствиях, среди тяжкой необходимости заботиться о национальной защите, и вообще известно, что Альфред отличался благочестием и глубоким интересом в делах христианства, которые побудили его даже отправлять миссию к святилищу св. ап. Фомы в Индии. Как ни мало было его королевство, он весьма значительно поднял его среди других народов, и среди великих государей он занимает весьма почетное и блистательное место. Альфред умер в 900 или 901 году.

3. Обращение Болгарии, о котором уже рассказано было при изложении истории разногласия между греческой и латинской церквями, повело к обращению славянских жителей Греции и майнотов. Кроаты были обращены в христианство миссионерами из Рима, между тем как наконец победы Василия, около 870 года, сопровождались трудами греческих миссионеров в Сербии.

В Моравии христианство введено было оружием Карла Великого, который в 801 году, согласно со своей обычной системой, принудил местного короля принять крещение³²³⁴. С того времени не раз делались попытки распространить Евангелие среди моравов под руководством архиепископов зальцбургских и епископов пассауских, которые с этой целью имели особого областного епископа³²³⁵. Но эти опыты имели мало успеха; князья страны отпадали в язычество, христиан было мало, и их религия была весьма грубая. Новое и более успешное движение произошло вследствие посольства, которое Радислав, король моравский, отправил в Болгарию с целью получить помощь против Людовика Германского. Его племянник Святополк или Звентибольд, находившийся в этом посольстве, обратился к новой вере болгар, и по своему возвращению он увещевал принять христианство и самого короля, в чем ему содействовала и королева, уже бывшая христианкой. Тогда к императору Михаилу отправлена была просьба о присылке христианских учителей, и из Константинополя в Моравию были отправлены два миссионера, Константин и его брат Мефодий, быть может тот самый Мефодий, искусство которого в качестве художника произвело столь сильное влияние при болгарском дворе³²³⁶.

Константин, более известный под именем Кирилла, был священник и инок, и назывался философом. Он был родом из Фессалонии, и вследствие смешения греческого и славянского населений в своей стране, вероятно был с ранних лет знаком с одним из славянских наречий. Он проповедовал среди хазар, в Украине и Крыме, которые, в 843 году, обращались за учителем в Константинополь, вследствие того, что они не знали, как им смотреть на сопернические притязания иудейства, магометанства и христианства, –каковую смесь религиозных воззрений в этих же областях находил и один мусульманский путешественник 70 лет спустя. Его труды среди хазар были весьма успешны, и оставленное им впечатление усилено было еще его отказом от всякого вознаграждения, кроме освобождения тех христиан, которые были в плену в этой стране. Тут же он сделал весьма важное открытие мощей св. Климента Римского, который, будучи сослан Траяном в Херсонес, умер там мученической смертью. Слух об этой миссии к хазарам дошел до моравского короля, который вследствие этого и нарочито попросил о присылке к нему Кирилла, и в 863 году братья отправились в Моравию, захватив с собой и мощи св. Климента. Их проповедь резко отличалась от обычного миссионерства того времени. В то время, как греческие и латинские миссионеры обыкновенно вводили среди варварских народов в качестве церковного языка свой собственный язык, Кирилл и Мефодий изучали язык страны, и не только употребляли его в своих собеседованиях с народом, но и перевели на него литургию и отдельные части св. Писания, причем Кирилл, по примеру Улфилы, или изобрел даже славянский алфавит, или усовершенствовал существовавший уже раньше. Это нововведение весьма сильно содействовало успеху миссии. Радислав принял крещение, его подданные стали быстро обращаться, строились церкви для христианского богослужения, и о том почтении, с которым относились к миссионерам, можно судить из того обстоятельства, что в Моравии духовенство называлось словом, означающим князей.

Спустя некоторое время, известие об этих событиях дошло до папы Николая, который и потребовал к себе Кирилла и Мефодия³²³⁷. Моравы в это время находились в более тесном сношении с Западом, чем с Востоком. В разногласии между церквями Рима и Константинополя, Кирилл, бывший сначала противником Фотия, не имел склонности держать сторону патриарха, низложение которого, вероятно, состоялось около того времени, когда написано было папское письмо, и в то же время отказ в повиновении папе наверное заставил бы последнего стать на сторону германцев, от которых Радиславу грозила большая опасность. Братья поэтому решили продолжать свое дело при каких бы то ни было условиях, только бы не оставлять его, и повиновались призыву в Рим, куда они и прибыли вскоре после смерти Николая (868 г.).

Мощи св. Климента, от которых совершалось много чудес, произвели великое возбуждение среди римлян, и православие миссионеров представлялось достаточно доказанным Адриану II, который удовлетворил желание Радислава касательно независимости моравской церкви, посвятив Мефодия в качестве архиепископа моравского. Кирилл был также посвящен во епископа, но умер в Риме, где и был погребен в церкви св. Климента.

Радислав, после долголетней борьбы против Людовика Германского, был наконец изменнически передан своим племянником Святополком в руки своего врага, которым он и был низложен и ослеплен в 870 году. Престол перешел к Святополку, и последний значительно расширил границы Моравского королевства, которое теперь включало большую часть новейшей Австрии и Венгрии. После некоторых разногласий со Святополком, которого Мефодий нашел себя вынужденным даже отлучить, власть его распространилась на всю эту территорию, и по мере того, как расширялась его область, многие христиане, принявшие Евангелие от латинской церкви, признавали его пастырство над собой. Это возбудило ревнивость германцев, которые, по-видимому, добились в 873 году особого повеления от папы Иоанна VIII, которым запрещалось ему употреблять туземный язык в церковном богослужении³²³⁸. Мефодий, однако же, настаивал на своем обычае, и вследствие возобновившегося доноса, к которому теперь было прибавлено, что он проповедовал и некоторые ошибочные учения, он вызван был в 879 году в Рим. Папа в своем письме запрещал употребление славянского языка в литургии, хотя и допускал, что до дальнейшего распоряжения его можно было употреблять во время проповеди, так как псалмопевец призывает все народы славить Господа, и ап. Павел говорит: «всякий язык да исповедует, что Иисус Христос есть Господь»³²³⁹.

Мефодий отправился в Рим, где он с успехом оправдал свое православие перед собором, быть может не без некоторой уступки касательно пунктов различия между своей церковью и церковью Запада. И его доводы в пользу славянского языка были столь успешны, что по возвращении в Моравию (880 г.), он привез от Иоанна Святополку письмо, в котором папа одобряет изобретенный Кириллом алфавит и освящает употребление славянской литургии, на том основании, что св. Писание заповедует: «хвалите Господа все народы», показывая, что хвалы Богу не должны ограничиваться тремя языками (еврейским, греческим и латинским), но что Тот, Кто образовал эти языки, образовал также и все другие, как Свое собственное слово. Тем не менее тут же повелевается, что в знак особенной чести Евангелие, перед чтением на туземном языке, должно быть прочитываемо на латинском, а также, что король или всякий вельможа его, если только он находил это нужным, должен совершать богослужение в своей частной церкви на латинском языке³²⁴⁰.

В том же самом послании было заявлено, что Мефодий утверждался в своей архиепископии с исключительной юрисдикцией над моравской церковью. Папа прибавляет, что он посвятил во епископа одно духовное лицо, по имени Вихинг, который рекомендован был ему Святополком, и просит короля послать и другого пресвитера, который мог бы быть возведен в тот же сан с той целью, чтобы первосвятитель, имея в своем распоряжения двух епископов, мог быть в состоянии отправлять свое служение без внешней помощи. Этим имелось в виду сделать моравскую церковь совершенно независимой от Германии.

Из Моравии Евангелие введено было и среди соседнего и родственного народа Богемии. Четырнадцать богемских вождей явились к Людовику Германскому в Ратисбон в 845 году, и были крещены по их собственному желанию. Но от этого обращения, которое, по всей вероятности, было простой политической уловкой, по-видимому не последовало никаких результатов, и Богемия оставалась языческой еще много лет и после, когда князь Борзивой посетил моравский двор. Святополк принял его с честью, но за обедом назначил ему и его свите место на полу, как язычникам. Мефодий, сидевший за царским столом, обратился к Борзивию с выражением сожаления, что столь могущественный князь принужден питаться подобно свинопасу. Князь спросил, какой выгоды он мог бы ожидать от принятия христианства, и когда ему сказали, что принятие христианства поставило бы его выше всех королей и князей, то он крестился со своими тридцатью сотоварищами. Жена его Людмила, приняла Евангелие из более достойных побуждений, и заслужила титул исповедницы и святой³²⁴¹.

Мефодию продолжали сильно досаждать германцы, которые в освящении славянского языка видели непреодолимую преграду для их влияния в Моравии. Можно думать также, что и Святополк относился к нему не благосклонно, и что Вихинг, бывший германцем по происхождению и человеком коварного характера, вместо содействия архиепископу к оказания ему послушания, которое внушалось королю в письме папы, заявлял притязание на независимость от всякого авторитета, кроме папского. Последнее достоверное известие о Мефодии заключается в письме от 871 года, в котором Иоанн VIII ободряет его и уверяет, что не давал никаких таких привилегий, на которые притязал Вихинг (имени которого, однако же, не упоминается)³²⁴². Мефодий по-видимому, скончался в Риме, и кончина его полагается различно от 881 до 910 года; но с большей вероятностью можно полагать, что он умер в Моравии около 885 года.

Вихинг после смерти Мефодия преследовал духовенство, державшееся славянской литургии, и с помощью войска Святополка, принудил его в 886 году искать убежища в Болгарии. По смерти Святополка, в 894 году, царство было раздираемо войной между его сыновьями, причем совне оно теснимо было Арнульфом Германским. Вихинг в 892 году передался Арнульфу, который назначил его своим канцлером и предоставил ему епископию Пассау, но достоинства этого он был лишен по смерти своего покровителя. В 900 году ревнивость германцев опять вновь пробуждена была мерами, которые папа Иоанн IX принял с целью снабжения Моравии местной иерархией, вместо ее прежнего миссионерского установления. Против этой перемены громко протестовали Гаттон, архиепископ менцский, и Теотмар Зальцбургский, вместе с их суффраганами, но спор этот закончился с падением Моравского царства в 908 году.

4. Завоевания Карла Великого привели франков в близкое соседство с северными народами, которые теперь сделались столь страшными для более цивилизованных народов других стран. Карл Великий воздержался от поставления своей территории за Эльбой под юрисдикцию воздвигнутых им епископий, так как он намерен был учредить в этих епископиях архиепископскую кафедру, которая бы могла служить центром распространения Евангелия на севере. Он построил церковь в Гамбурге и поручил ее священнику, который был освобожден от епископской власти, но осуществление этого плана было прервано смертью императора³²⁴³. Внимание его сына, однако же, скоро было направлено другими обстоятельствами к Нордальбингии. Как политика, так и религия делали желательным обращение норманнов, потому что пока саксонцы отделялись только Эльбой от тех, которые держалась еще религии своих отцов, у них было постоянное искушение отречься от навязанного им силой христианства, а вместе с христианством и подданничества, знаком которого оно было.

Споры касательно датского престола между Гарольдом и Годфридом побуждали обе стороны искать помощи у Людовика Благочестивого. Император сразу же понял, как важно было воспользоваться этим обстоятельством для введения христианства среди датчан, и Эббо, архиепископ реймский, готов был на время даже отказаться от своего достоинства, чтобы только распространять веру среди этих варваров³²⁴⁴. С согласия Людовика, архиепископ отправился в Рим, где он получил от Пасхалия поручение, уполномочивавшее его и Галитгара, впоследствии епископа камбрайского, проповедовать Евангелие северным народам, и предлагавшее им обращаться со всеми затруднительными вопросами к апостольской кафедре. Миссия эта была решена в 822 году собранием в Аттиньи (тем же самым собранием, которое было свидетелем покаяния Людовика³²⁴⁵, и в том же году Эббо и его сотоварищи отправились в путь, в сообществе с некоторыми посланниками Гарольда, причем главным местопребыванием для них императором назначен был Веланао³²⁴⁶. О действиях миссии известно мало, но по-видимому миссионеры проповедовали с большим успехом, и Эббо изображал Гарольду духовные и земные блага христианства с таким успехом, что последний прибыл в 826 году в Ингельгейм со своей королевой и большой свитой приближенных, и выразил желание принять крещение, которое все они и приняли в церкви св. Албания в Менце. Людовик был крестным отцом самого Гарольда, Юдифь – крестной матерью королевы, Лотарь – восприемником их сына, и члены их свиты нашли себе восприемников соответствующего сана среди франков³²⁴⁷. Император тогда решил отправить новую миссию к датчанам, но варварство норманнов, их сильная враждебность к христианству и дикий характер их язычества, с его человеческими жертвоприношениями, устрашали всех от решения отправиться в такую миссию, пока Вала Корбейский не нашел в среде своих иноков человека, пригодного для этого дела, именно Ансгария.

Ансгарий или Анскар, «апостол Севера», родился около 801 года, и в ранней молодости вступил в монастырь корбейский, где он и учился при Адельгарде и Пасхазие Радберте, затем он сам сделался учителем в монастыре, и в течение некоторого времени занимая подобную же должность в немецком Корбее, опять сделался учителем в своем родном монастыре. С самого детства он отличался благочестивым и восторженным характером. Ему бывали видения, и его жизнеописатель рассказывает, что все важные события его жизни предзнаменовались ему или в видении, или посредством внутреннего озарения, так что он даже привык ожидать таких высших указаний касательно того, как поступать ему в данном случае. Смерть его матери, когда ему было еще только пять лет от роду, сильно повлияла на него, и он отнят был от детских игр видением, в котором она явилась ему в сообществе с некими светозарными женами. Ему казалось, будто он завяз в грязи и неспособен был добраться до них, и тогда главенствующая среди этого общества, в котором он узнал пресвятую Богородицу, спросила его, желает ли он присоединиться к своей матери, и сказала ему, что если так, то он должен оставить всю эту суетность, как неугодную святым. Его мирские привязанности впоследствии были еще более подорваны известием о смерти Карла Великого, которое произвело на него чрезвычайно глубокое впечатление, показывая непрочность всякого земного величия. В другом видении ему казалось, что его дух выведен был из его тела двумя достопочтенными лицами, в которых он признал aп. Петра и ап. Иоанна. Они сначала погрузили его в чистилище, где он оставался в течение трех дней в бедственности, которая, как ему казалось, продолжалась тысячу лет. Затем он приведен был в область, где божественная слава, исходя от востока, распространялась на множество благоговейных святых. В неизреченном блеске, который, однако же не ослеплял, а услаждал зрение, и из источника недоступного величия, в котором нельзя было различить никакого образа, он слышал голос изумительной силы и сладости, говоривший ему: «Иди, и ты опять возвратишься ко Мне с венцом мученическим». Позже ему явился Спаситель, увещал его вполне исповедовать свои грехи, и уверил его, что они прощены ему. Это уверение было повторено ему и впоследствии, и в ответ на его вопрос: «Господи, что же Ты хочешь, чтобы я делал?», – последовал ответ: «Иди и проповедуй язычникам слово Божие».

Когда северная миссия была предложена Ансгарию, он сразу же заявил свою готовность предпринять ее. Он твердо держался своей решимости, хотя многие старались отговорить его, причем и сам Вала не хотел принуждать его к исполнению этого дела в силу монашеского обязательства к послушанию, и его поведение во время приготовления себя к этому делу, посредством уединения и благочестивого размышления, произвело такое впечатление на Аутберта, монаха знатного происхождения и эконома монастыря, что он вызвался быть ему сотоварищем.

Миссионеры не могли приобрести себе ни одного слуги для услужения им. Присоединившись к Гарольду, они подвергались пренебрежительному обращению от него и его спутников, которые, как говорит жизнеописатель Ансгария, еще не знали, как должно почитать служителей Божиих. Но когда они спустились вниз по Рейну до Кельна, епископ этого города, Гадебольд, из сострадания подарил им судно с двумя каютами, и так как Гарольд нашел для себя удобным занять одну из этих кают, то он пришел в более тесное общение с миссионерами, которым скоро удалось пробудить в нем новый интерес к их предприятию. Центром своей деятельности они избрали Гадеби, на берегу Шлея, против Шлезвига, и трудились как среди христиан, так и среди изгнанников датского берега. Ансгарий устроил школу для мальчиков, причем ученики отчасти отдавались ему, a отчасти покупались им с целью воспитания их в христианской вере. Но Гарольд своим почтением к Людовику и своей переменой религии возбудил негодование среди многих из своих сторонников; еще более они были отчуждены от него, когда в своей ревности о распространении своей новой веры он стал разрушать храмы и даже прибегал к гонению, и враждебная партия воспользовалась этим настроением. Гарольд был изгнан и удалился в один округ во Фризии (828–9 гг.), предоставленный ему императором и Ансгарий также принужден был оставить Гадеби. Аутберт уже раньше вынужден был вследствие сильной болезни оставить миссию, и умер в Корбее в 829 году³²⁴⁸.

Ансгарию скоро представилось новое поприще. Можно думать, что некоторое познание Евангелия уже проникло и в Швецию, отчасти благодаря тем сношениям, которые у жителей этой отдаленной страны были с Византийской империей. В 829 году двор Людовика был посещен посланниками от Швеции, которые, в добавок к своим гражданским делам, заявили, что их соотечественники благоприятно расположены к христианству, и просили императора снабдить их учителем. Людовик вспомнил об Ансгарие, и последний согласился предпринять это дело, считая его исполнением одного из своих видений. Место его у Гарольда было занято другим, и Вала назначил ему в сотоварищи монаха по имени Витмар. Судно, на котором отправились миссионеры, подверглось нападению пиратов, которые ограбили у них почти все, включая и подарки, предназначавшиеся Людовиком для шведского короля. Но они решили продолжать дело, и после многих тяжких испытаний прибыли в северную столицу Бирку или Сигтуну, на озере Меларе³²⁴⁹. Король Биорн принял их милостиво, и с согласия народного собрания дал им позволение свободно проповедовать. Их священнослужение с радостью было встречено христианскими пленниками, которые долго лишены были утешений религии, и среди обратившихся в христианство был Геригар, правитель округа, который в своем имении построил церковь. Потрудившись полтора года, Ансгарий и его сотоварищ возвратились на родину с письмом от Биорна к Людовику, который весьма доволен был их успехом и решил поставить северную миссию на новую ногу, согласно с намерениями его отца. В Гамбурге решено было учредить архиепископскую кафедру, и Ансгарий был посвящен на нее в Ингельгейме Дрогом Мецким, в сослужении с Эббо и многими другими епископами (831 г.) . Затем он возвратился в Рим, где папа Григорий IV удостоил его паллиума, вместе с буллой, уполномочивавшей его трудиться для обращения северных народов совместно с Эббо, полномочия которого от Пасхалия оставались еще в силе. Людовик предоставил ему монастырь тургольдский³²⁵⁰, с той целью, чтобы он мог служить вместе и источником содержания, и местом покоя, более обеспеченным, чем северная архиепископия.

Эббо, хотя и отвлеченный от миссионерского дела своими другими (и отчасти гораздо менее почтенными) занятиями, продолжал интересоваться обращением севера, и по-видимому в это время во второй раз отправлялся на место своих прежних трудов. Но так как ни он, ни Ансгарий не могли всецело посвятить своего внимания шведской миссии, то решено было предоставить ее одному родственнику Эббо, по имени Гауберт, который посвящен был в епископа и принял имя Симеона. Ему Эббо предоставил монастырь в Веланао – для той же цели, для какой Тургольд отдан был Ансгарию.

Ансгарий, со своей обычной ревностью вступил в предоставленную ему новую область. Он построил в Гамбурге церковь, монастырь и коллегию. Согласно с системой, которой он держался в Гадсби, он купил несколько мальчиков, с целью воспитания их в духе христианства, и некоторые из них были посланы в Тургольд, а другие оставались с ним. Но спустя некоторое время, Гамбург подвергся нападению со стороны большого отряда норманнов, под начальством Эрика, короля ютландского. Архиепископ старался ободрить жителей держаться против врагов, пока не прибудет помощь; но нападающие были слишком сильны, чтобы можно было долго держаться против них: город был ограблен и сожжен, и Ансгарий принужден был бежать. Он лишился своей церкви, своего монастыря и своей библиотеки, среди сокровищ которой был и великолепный список св. Писания, дар императора. Некоторые мощи, дарованные церкви Эббо, составляли все, что только он мог спасти. Тем не менее, не смотря на бедственность своего положения, он повторял с Иовом: «Господь дал, Господь и взял; благословенно имя Господне!». Леутберт, епископ бременский, уже и раньше с ревнивостью смотревший на новую архиепископию, отказал ему в поддержке, и он принужден был искать, убежища у одной вдовы, по имени Икии, в Рамсло, где он мало по малу и собрал некоторых из своих рассеянных последователей. Около того же самого времени, Гауберт был изгнан из Швеции народным восстанием, во время которого убит был его племянник Нотберт.

Вдобавок к бедственности Ансгария, его монастырь тургольдский, находясь в той части империи, которая по смерти Людовика отошла к Карлу Лысому (842 г.), отдан был новым государем одному мирянину. Монахи его, не находя никаких средств к содержанию, принуждены были оставить его; но он нашел себе покровителя в лице Людовика Германского, который основал монастырь для него в Рамсло и решил предоставить ему епископию бременскую, оказавшуюся вакантной по смерти Леутберта. Сам Ансгарий не хотел принимать никакого деятельного участия в этом деле, чтобы не подвергнуться обвинениям в хищничестве, тем более, что возникали и некоторые канонические затруднения; но эти последние были устранены с согласия заинтересованных в деле епископов. Соединение диоцезов было признано собором менцским (тем самым, на котором осужден был Готтшалк) в 848 году; и шестнадцать лет после того, как оно состоялось в действительности, подтверждено было папой Николаем I, который возобновил дар (864 г.) паллиума Ансгарию, и назначил его легатом для распространения христианства среди шведов, датчан, славян и других народов Севера³²⁵¹.

Между тем Ансгарий продолжал вести оживленную деятельность. Неоднократные политические миссии от Людовика Германского сделали его известным датскому королю Горику или Эрику, который давно был одним из самых сильных вождей северных опустошителей и водил то войско, которое сожгло и ограбило Гамбург. Ансгарий приобрел сильное влияние на короля,

который, хотя и не видно чтобы сам был крещен, однако даровал миссионерам позволение проповедовать в своих владениях и построить церковь в Шлезвиге (848–53 г.). Дело обращения пошло быстро. Датские торговцы, принявшие крещение в Гамбурге или Дорштадте, теперь открыто исповедовали христианство, и христианские купцы из других стран осмеливались свободнее отправляться в Данию, так что Эрик нашел, что вследствие дарованной им веротерпимости богатство его королевства возросло. Многие из обращенцев, однако же, откладывали крещение до приближения смерти, причем существуют рассказы, что некоторые язычники, отчаявшись в спасении своей жизни и напрасно призывая своих собственных богов, обращались с просьбой о помощи ко Христу и совершенно выздоравливали.

По удалении Гауцберта, Швеция в течение семи лет оставалась без христианского учителя, пока Ансгарий не отправил в эту страну священника и отшельника, по имени Ардгара, который проповедовал с большим успехом, причем его усилия нашли могущественную поддержку в каре, постигшей всех, кто принимали участие в изгнании Гауцберта. Геригар постоянно оставался верным, не смотря на все то, что ему приходилось вытерпеть от своих неверующих соотечественников, и на своем смертном одре он имел утешение воспользоваться священнодействиями Ардгара. Но Ардгар жаждал возвратиться к своему отшельничеству, и после некоторого времени оставил свою миссию. Гауцберт, теперь сделавшийся епископом оснабургским, отклонил обращенную к нему Ансгарием просьбу возобновить свою деятельность в Швеции, на том основании, что другой проповедник мог произвести более благоприятное впечатление на народ, чем тот, которого они уже изгнали из своей страны. Вследствие этого сам Ансгарий решился предпринять это дело, будучи ободрен видением, в котором ему являлся его старый настоятель Адельгард. Он был сопровождаем посланниками от Эрика к царю Олафу Шведскому, и имел горячее рекомендательное письмо от датского короля. Но, высадившись в Швеции, он нашел состояние вещей весьма не ободрительным. Heзадолго до этого, один швед в национальном собрании заявил, что он получил внушение от богов, которые повелевали ему передать своим соотечественникам, что если они хотят наслаждаться постоянным благоденствием, то должны с усиленной ревностью восстановить древнюю веру и изгнать все другие религии. «Если», – заканчивали боги, «вы недовольны нами и желаете иметь больше богов, мы все согласны допустить в наше число вашего покойного короля Эрика». Сообщение это произвело сильное впечатление: Эрику построен был храм, и он переполнялся богомольцами, а в народе было такое возбуждение, что друзья Ансгария советовали ему отказаться от своего предприятия, так как оно не только могло быть бесплодным, но и вероятно могло стоить ему жизни. Он, однако же решился продолжать дело. Пригласив к себе короля на обед и расположив его к себе дарами, он попросил позволения проповедовать. Олаф отвечал, что так как некоторые из прежних проповедников христианства были силой изгнаны из страны, то он не мог дать просимое позволение не посоветовавшись с богами и не получив согласия от народного собрания; «ибо (говорит жизнеописатель Ансгария) у этого народа существенные дела определялись менее властью короля, чем общим согласием народа». На одном открытом поле брошен был жребий, и он оказался в пользу допущения христианских учителей. Собрание было увлечено речью одного престарелого члена, который говорил, что сила христианского Бога была часто, испытываема особенно в опасностях на море, что многие из его соотечественников раньше были крещены в Дорштадте; почему же, спросил он, должны они отказывать теперь, когда к их собственным дверям принесено то, чего они раньше искали в отдалении? Собрание другого округа также решило допустить христианство, и благосклонность к новой религии была усилена чудесами, совершимися во время экспедиции, предпринятой Олафом в Курляндию. Отовсюду стали стекаться обращенцы, строились церкви и Ансгарий нашел возможность возвратиться в Данию, оставляя во главе шведской миссии Гумберта, племянника Гауцберта.

В отсутствие архиепископа, Эрик пал в одной кровавой битве с языческой партией, которая воспользовалась его благосклонностью к христианству в качестве предлога для нападения на него. Наиболее могущественные из других друзей Ансгария разделили участь своего короля, большая часть Дании теперь была в руках врага, и Эрик II, наследовавший часть владений своего отца, находился под влиянием Гови, герцога ютландского, который убедил его, что его последние несчастья произошли вследствие оставления старой национальной религии. Церковь в Шлезвиге была заперта, священник ее изгнан, и христиане подверглись жестокому гонению. Ансгарий мог только предаваться молитве о прекращении этого несчастного состояния вещей, и он совершенно неожиданно получил от юного короля письмо, в котором тот заявлял столь же горячее сочувствие к Евангелию, какое имел и его отец, и приглашал миссионеров возобновить свои труды. Гови впал в немилость и был изгнан. Христианство теперь распространялось быстрее, чем когда либо. Церкви в Шлезвиге впервые позволено было обзавестись колоколом, и в Рипе, втором городе Дании, на берегу, противоположном Британии, основана была другая церковь и священником в ней назначен был Гимберт, уроженец окрестностей Тургольта, выросший под воспитательным влиянием Ансгария³²⁵².

Труды свои Ансгарий продолжал до шестьдесят четвертого года своей жизни и тридцать четвертого года своего епископства. Хотя успех шведской миссии был задерживаем смертью или удалением состоявших при ней лиц, он однако же был в состоянии заботиться о ее продолжении, главным образом, при посредстве духовных лиц датского происхождения, которых он воспитывал в семинарии в Рамсло. Среди своих испытаний и огорчений он часто утешал себя воспоминанием о том уверении, которое Эббо во время епископствования в Гильдесгейме выражал ему, говоря, что Бог не преминет в свое время увенчать этот труд успехом. Жизнеописатель Римберт с восторгом рассказывает о строгой преданности своего учителя монашеским правилам, которые он содержал до конца жизни, о его подвигах самоумерщвления, которые он в юности доводил до крайности, пока не осознал, что такие излишества были искушением к тщеславию, вследствие чего, не будучи более в состоянии сносить их, он старался заменять их милостыней и молитвой; рассказывает о его частых и ревностных подвигах благочестия, о его благотворительных трудах, построении им госпиталей, о выкупе пленных и других делах милосердия. Среди результатов его трудов заслуживает упоминания то, что в 856 году он убедил вождей Нордальбингии отказаться от торговли, которую они вели рабами. Вдобавок к подвигам благочестия, он написал «Жизнь Виллегада», первого епископа бременского, и вел летопись своей собственной миссионерской деятельности. Летопись эта была отправлена в XIII столетии в Рим, и хотя доселе напрасно искали ее, она быть может еще и теперь существует там. По преданию, он совершал чудесные исцеления, но избегал оглашения их, кроме как среди своих наиболее близких друзей, и когда однажды стали говорить о них в его присутствии, он воскликнул: «Если бы я был достоин в очах моего Господа, я попросил бы Его сподобить меня одного чуда – именно, чтобы Он сделал меня добрым человеком!»³²⁵³.

Во время последней болезни, Ансгария сильно удручало опасение, что его грехи лишали его обетования, сделанного ему касательно мученического венца. Римберт старался утешить его говоря, что насильственная смерть не единственный род мученичества, и указывал ему на его продолжительные и суровые труды в пользу Евангелия, и на терпение, с которым он выносил многие болезни, – особенно продолжительные страдания на своем смертном одре. Наконец, будучи за обедней, архиепископ, в полном сознании, имел видение, которое укоряло его за сомнение и уверяло, что все обещанное ему будет исполнено. Смерть его последовала в праздник «очищения», в 805 году.

Когда Ансгария попросили назначить себе преемника, то он отклонил эту просьбу, на том основании, что он не хотел предпочтением одного перед другими усиливать недовольство, прибавлять к тем огорчениям, которые он быть может и без того причинил многим во время своей жизни. Но когда у него спросили его мнение о Римберте, он отвечал: «Я уверен, что он более достоин быть архиепископом, чем я быть субдиаконом»³²⁵⁴. Вследствие этого гамбургская кафедра, по смерти Ансгария, предоставлена была Римберту, и в течение почти четверти столетия он продолжал дело в духе своего учителя, сведениями о жизни которого мы, главным образом, и обязаны его почтительному и любвеобильному жизнеописанию. Римберт умер в 888 году.

Характер Х-го столетия – Четвертый брак императора Льва VI -го «Философа» – Состояние греческой церкви – Арнульф и венгры – Венгры и сарацины – Состояние Германии – Генрих «Птицелов» – Состояние Франции – Уступка ей Нормандии – Состояние Италии – Французская церковь – Спор из-за Реймсской кафедры – Состояние папства – Папа Формоз – Порнократия в Риме – Папа Иоанн Х-й, Иоанн XI -й – Иоанн XII -й – Оттон I -й в Италии – Собор при Оттоне и низложение Иоанна XII -го – Папа Лев VIII -й – Республиканцы в Риме – Кресцентий и папство – Кресцентий Младший – Арнульф Реймсский – Собор ст. Базельский – Герберт – Герберт в Германии – Разлучение Роберта I -го и Берты – Конец X -го столетия – Оттон III -й и Сильвестр II -й – Последние дни и кончина Оттона III -го – Кончина Сильвестра II -го

Теперь мы впервые вступаем в длинный период (обнимающий собой весь десятый век), не нарушаемый богословскими спорами. Но отсюда еще нельзя заключить, что это был период благоденствия или счастья для церкви. Никогда, быть может, не было еще времени, которое бы отличалось большей бедственностью для большинства европейских народов, никогда не было еще века столь печального и столь неблагоприятного для религии, как именно этот период. Непосредственные нужды, удручавшие людей, отвлекали их внимание от науки и умозрения. Духовенство, в общем, впало в самое грубое невежество и беспорядочность, хоти и можно замечать среди него некоторое улучшение со времени Оттона I и папство опозорило себя беззакониями, беспримерными в прежнее время.

Почти в самом начале этого периода, восточная (византийская) церковь была волнуема вопросом, который также повел к усилению ее разногласий с Римом. Лев Философ, ученик Фотия, будучи уже ранее женат последовательно на трех женах, не оставивших ему потомства, женился на Зое, с которой он уже некоторое время сожительствовал³²⁵⁵. По свидетельству греческих историков, брак этот был совершен одним из императорских придворных священников перед рождением ребенка, и когда Лев сделался отцом наследника престола, он возвел (905 г.) Зою в сан императрицы. Брак этот, во всяком случае, был предосудителен, так как на Востоке неодобрительно относились даже ко вторым бракам, а четвертый брак там был совсем неизвестным дотоле делом. Патриарх Николай, поэтому низложил священника, благословившего этот брак, отказался допустить императорскую чету в церковь, так что они принуждены были отправлять свои религиозные обязанности в другом месте, и даже отказался дать причастие Льву, который поэтому и сослал его на остров Ирию³²⁵⁶. Рассказ, даваемый самим патриархом, несколько иначе передает дело, именно, что сын Льва и Зои родился раньше их бракосочетания, что патриарх соглашался крестить ребенка только под условием разлучения между родителями, что Лев поклялся исполнить это требование, но через три дня с большой пышностью ввел Зою во дворец, совершил обряд брака без соучастия какого бы то ни было священника, и затем закончил все это дело коронованием своей жены. Николай прибавляет что он умолял императора согласиться на разлучение, пока не посоветуется с другими главными кафедрами, но что некоторые легаты из Рима, вскоре затем прибывшие в Константинополь, отнеслись к браку благосклонно, и что таким образом Лев нашел в этом поощрение к тому, чтобы низложить и изгнать патриарха³²⁵⁷. Евгений, высокоуважаемое духовное лицо, будучи возведен на патриарший престол, вновь принял императора в общение, но противодействовал его желанию добиться общего освящения четвертых браков, хотя оно и поддерживалось многими влиятельными лицами³²⁵⁸. По смерти Льва, его брат Александр, наследовавший престол вместе с юным сыном Зои – Константином Порфирородным³²⁵⁹, не только восстановил Николая, но и предоставил ему важное участие в управлении, а Евфимий, по своему низложению, подвергнут был варварскому обращению со стороны духовенства противоположной партии, и вскоре затем умер. Сам Александр умер через год, и Зоя, сделавшись могущественной в управлении, побуждала своего сына настаивать на признании ее брака. Но она была заключена в монастырь Романом Лекапеном, который, в качестве сотоварища Константина, захватил управление в свои руки, и в 920 году соперничающие стороны в церкви вновь примирились. Издан был указ, которым на будущее время третьи браки позволялись на известных условиях, но союзы в роде того, от которого произошел сам император, были запрещены под страхом отлучения³²⁶⁰. В Риме, однако четвертые браки позволялись³²⁶¹ и на этом основании между церквями возникла новая холодность, так что на время имена пап, по-видимому, были выпушены из диптихов Константинополя³²⁶².

Греческая церковь продолжала покоиться на учениях и обрядах, установленных соборами прежнего времени. Иконопочитание продолжалось беспрепятственно. Империя переживала частые революции, ознаменовавшиеся изменничеством, жестокостью, честолюбием, не обращавшим внимания на естественные узы, всеми теми явлениями, с которыми мы уже встречались раньше; но события же, о которых только нужно упомянуть здесь, были победы (963–969 гг.), одержанные над сарацинами Никифором Фокой и его убийцей и преемником, Иоанном Цимисхием (969–976 гг.). Эти государи возвратили себе Крит и Кипр, и греческое оружие победоносно проникло даже до Багдада. Хотя их более отдаленные победы и не имели прочного успеха, империя все-таки получила некоторое вознаграждение за свою долгую и кровавую борьбу, приобретя Антиохию вместе с Тарсом, Мопсуестией и другими городами в Киликии.

Что касается Запада, то век этот был полон сложных движений, которые по большей части весьма трудно проследить и невозможно запомнить. После низложения Карла Толстого, единственными представителями каролингского рода были незаконные – Арнульф, сын баварского Карломана, и Карл, называемый «Простым», сын Людовика Заики, от брака, которому церковь отказала в своем освящении. Арнульф захватил управление Германией, которую он и держал под своей властью с 887 по 899 год. Он правил энергично, вел успешные войны с ободритами и другими славянскими народами севера, и сокрушил норманнов великой победой над ними на Диле, близ Лувена в 891 году. Он ослабил также могущество моравов, но с этой целью он призвал себе на помощь венгров или мадьяр и открыл дорогу в Германию этим страшным варварам (892 г.). Никогда еще не появлялось такого дикого врага христианства. Венгры были народом азиатского происхождения, язык которого, будучи одного и того же корня с финским, не имел никакого сходства с языком какого-либо из цивилизованных или христианских народов. Писатели того времени, отчасти заимствуя из древних описаний гуннов Аттилы³²⁶³, с которыми, будто бы, находились в связи мадьяры, говорят, что они были чудовищны и едва ли человекообразны, жили по образу зверей, ели мясо и пили кровь человеческую, особенно лакомясь сердцем. Легкие по фигуре и военному снаряжению, рыская на маленьких бодрых лошадях, они легко избегали преследования от франкской кавалерии, причем тучи посылаемых ими стрел были страшны даже при отступлении. Они уже утвердились в области на Дунае, которая в течение нескольких столетий была занимаема аварами. Они угрожали Константинополю и принудили к данничеству как Болгарию, так и Восточную империю. Теперь они, по-видимому, в неисчислимом множестве проникли в Германию, наводнили Тюрингию и Франконию и дошли даже до Рейна. Почти в то же самое время северный город Бремен был разграблен одним отрядом их сил, и шведский монастырь св. Галла другим. Их орда опустошила Прованс, и проникла до испанской границы, хотя разразившаяся между ними болезнь и дала возможность Раймонду, маркизу готийскому, отразить их. Перебравшись за Альпы, они ринулись на Италию. Павия, ломбардская столица и тогда второй город полуострова, была предана с ее 44 церквями пламени, причем мадьяры изощряли свою жестокость и любовь к грабежу над личностями и над собственностью жителей (924 г.). Варвары проникли даже до оконечности Калабрии, причем итальянцы, считая их бичом Божиим, подчинялись им, не делая никакой другой попытки в деле защиты, кроме молитв, которыми оглашались церкви, об избавлении «от стрел венгерских»³²⁶⁴.

Сарацины также продолжали опустошать Италию. Один африканский отряд из них утвердился на Гарильане (древнем Лирисе), и из своего укрепленного лагеря постоянно угрожал Риму. В другой части, одно судно, на котором было около 20 сарацин из Испании, было унесено во время своего плавания ветром, так что они принуждены были пристать близ Фраксинета³²⁶⁵. Они укрепились против жителей окрестностей и, просуществовав некоторое время грабежом, пригласили и других сарацин из Испании присоединиться к ним, так что горсть потерпевших кораблекрушение чужеземцев постепенно возрастала, пока не превратилась в опасную шайку. Они производили грабежи вширь и вдаль, построили в горах много фортов, схватывали пилигримов и торговцев, начисто грабили их и принуждали более состоятельных людей собирать большие суммы в виде выкупа. Некоторые из них даже перешли за гору Юпитера (теперь великий Сен-Бернар), и основали другое поселение в Сен-Морисе. Но гарнизон фраксинетский был, наконец окружен и истреблен Вильгельмом, герцогом аквитанским.

По смерти Арнульфа, германцы распались на пять главных народов – франконцев, саксонцев, швабов, баварцев и лотарингцев спорной земли между Францией и Германией, которая принадлежала то к одной стране, то к другой, будучи или переводима своими жителями или присоединяема силой и интригой. Эти народы вообще находились под управлением герцогов, причем единственной связью, которая только и сплачивала их между собой, было опасение мадьяр и славян. Оттон Саксонский признавался их вождем, но так как он чувствовал себя слишком старым, чтобы предпринять на себя труды королевской власти, то с его согласия королем Германии в 912 году был избран Конрад Франконский. Конрад встретил себе главного противника в лице Генриха, сына Оттона и герцога саксонского; но на его смертном одре, в 912 году, желание предотвратить раздор между германцами восторжествовало над всеми другими чувствами, и он поручил своему брату Эберхарду, который и сам вполне мог претендовать на наследство, предоставить Генриху знаки королевской власти, – священное копье, корону и мантию, золотые браслеты и меч. Согласно с желанием Конрада, Генрих Птицелов (названный так вследствие того занятия, которому он будто бы предавался, когда до него дошло известие о предоставляемом ему достоинстве) был избран королем со стороны франконцев и саксонцев, и выбор этот был принят и другими народами. Генрих царствовал с 912 по 936 год, пользуясь почти беспримерной славой за свою храбрость, благоразумие, умеренность, справедливость и верность. Он возвратил Лотарингию Германии, восторжествовал над северными славянами и богемцами, отнял у норманнов земли между Эйдером и Шлеем и учредил маркизство Шлезвигское, как оплот для безопасности Германии с этой стороны. Но еще более важными были его войны с венграми. Во время одной экспедиции, ознаменовавшейся их обычными варварскими опустошениями, один из их наиболее важных вождей, быть может, как предполагали, сам король, попал в руки Генриха, который отказался отпустить его иначе, как под условием мира, за который по соглашению, германцы должны были, в виде ежегодной признательности платить дары (924 г.). Мир должен был продолжаться в течение девяти лет, которыми Генрих воспользовался с целью приготовления к войне, и по истечении этого срока он сделал презрительный отказ посольству мадьяр (933 г.). Он дважды разбил варваров, и в 955 году их могущество было окончательно сокрушено его сыном Оттоном и в большой битве лехфельдской, близ Аугсбурга. Вследствие этого поражения, венгерцы потеряли ту часть своей территории, которая может быть отождествляема с новейшей провинцией Австрии – Венгрией, принуждены были ограничиться пределами Паннонии.

По низложении Карла Толстого, королевский титул во Франции захватил Одон или Эвд, граф парижский и сын Роберта Сильного, и он занимал это достоинство в течение десяти лет, во время которых вел постоянную и иногда успешную борьбу против норманнов. После его смерти, в 898 году, преемником его сделался Карл Простой, тщетно пытавшийся раньше достигнуть престола вопреки Одона, и это незаметное продолжение каролингского рода продолжалось (хотя и не без перерыва) до 987 года, когда, по смерти Людовика V, Гуг Капет, герцог французский, двоюродный внук Одона, был избран собранием в Сенлисе, провозглашен королем со стороны войска в Нойоие, и помазан Адалбером, архиепископом реймским, который вследствие обладания этим городом пользовался главным влиянием в деле распоряжения короной. Но эта королевская власть Франции была почти не более как номинальной. Могущество Одона сначала простиралось только от Мёзы до Луары. Позднейшие каролинги владели немного более, чем скалой Лаонской, между тем как действительное владычество над страной находилось в руках крупных феодалов, власть которых теперь сделалась наследственной. В конце IX столетия Франция разделилась на 29 отдельных княжеств; при восшествии Гуга Капета число это, помимо независимого королевства арльского, возросло до 55 и некоторые из них были обширнее его собственных владений. Гуг, правда, из-за королевского титула и ради надежды, что королевская власть со временем может сделаться действительной силой, даже пожертвовал отчасти своим прежним владением, отказываясь от принадлежащих ему имений в пользу духовенства и предоставляя поместья вельможам. По всей стране размножались крепости; воздвигаемые сначала во время норманнских нашествий, с целью защиты и обеспечения, они сделались теперь опасными для королевской власти и угнетательными для народа. Карл Лысый на государственном собрании в Нистре, в 864 году, запретил строить такие твердыни, и приказал чтобы существующие были разрушены; но после расчленения королевства не оставалось такой силы, которая могла бы принудить к исполнению этого закона. Вельможи повсюду воздвигали себе замки и окружали себя отрядами солдат, и скоро сказались осязательные результаты этого, как ко злу, так и к добру. Воинственный дух, ослабевший со времени Людовика Благочестивого, опять ожил, герцоги и графы, каждый со своим собственным отрядом, смело вступали в битву с норманнами, или обращали друг против друга в частных войнах ту силу, которую они приобрели через ослабление короны. И как во Франции, так и в Италии, владельцы замков предавались грабежу как занятию, которое будто бы не заключало в себе ничего предосудительного или недостойного для их положения.

He смотря на победы Одона и Арнульфа, норманны в течение некоторого времени продолжали опустошать Францию во всех направлениях, проникая даже до самого сердца страны. В 911 году Карл Простой, по договору Сен-Клерскому на Эпте, уступил им территорию между этой рекой и морем, вместе с Бретанью, и отдал свою дочь Гизеллу за их вождя Ролло, под условием того, чтобы он признал себя его верноподданным и принял христианскую веру. В следующем году Ролло был крещен в Руане, под именем Роберта, причем в каждый из тех семи дней, в течение которых он носил крещальную одежду, он дарил земли какой-нибудь церкви или монастырю, в вознаграждение за те бедствия, которые они терпели от рук его соотечественников. Как ни позорной могла казаться норманнам такая уступка, однако же она имела себе прецедент в той уступке, которую сделал им после победы Альфред Великий. Французский король ничего не терял через это, так как та часть Нейстрии, которая отдавалась им, в действительности находилась в руках этих варваров, причем, предполагая включить в этот дар Бретань, он быть может надеялся обратить оружие своих новых ленников против населения, которое уже добилось своей независимости. И в результате это допущение норманнов нашло себе быстрое оправдание. Они поселились в своих новых владениях, оставили свои варварские обычаи, и при свете распространявшегося среди них учения, благодаря попечению Гервея, архиепископа реймского (который, по просьбе архиепископа руанского, написал руководство к обращению с ними), язычество среди них скоро исчезло. Они вступали в браки с женщинами страны, в два поколения норманнский язык исчез, и среди потомков этих скандинавских пиратов французский язык в первый раз стал в ряд образованных и обработанных языков. В стране, столь долго опустошавшейся их набегами, восстановилось прежнее плодородие, церкви и монастыри опять поднялись из своих развалин, иностранцы, способные и опытные во всевозможных ремеслах и искусствах, были поощряемы поселяться в Нормандии, и в непродолжительном времени она по своему благоустроенному управлению, промышленности и литературе сделалась одной из лучших провинций Франции.

Италия жестоко страдала в течение этого периода, не только от нападения венгров и сарацин, но и от распрей своих собственных князей. По низложении Карла Толстого, итальянцы не хотели признавать чужеземного правителя. Герцог сполетский Гуй и герцог фриульский Беренгар, оба находившиеся по женской линии в связи с каролингским родом, спорили между собой из-за королевства Италии и даже императорской короны, которая предоставлена была каждому из них папами, Арнульф Германский (896 г.) и другие князья также были коронованы в Риме в качестве императоров. Но первое возрождение империи, в действительности, состоялось в лице германского Оттона Великого (961 г.), от которого достоинство это перешло к его сыну и к его внуку того же имени. Тем не менее, императорская власть Оттона была весьма непохожа на власть Карла Великого: один был верховным самодержцем, а другой только главой конфедерации государств. Итальянское и германское королевства были объединены в лице Оттонов и это подчинение Италии отдаленному государю оказало весьма важное влияние на ее позднейшую историю. Жители городов, которые уже вынуждены были укреплять себя стенами и организовывать милицию для защиты против набегов сарацин и венгров, теперь нашли, что им еще более приходилось полагаться на свою самопомощь. Каждый город, вследствие этого, считая себя совершенно изолированным, сосредоточивал свои интересы в пределах своей собственной области, и устанавливал управление по древнему образцу, что и было зародышем средневековых итальянских республик.

Духовенство и монахи в значительной степени несли на себе бедствия этого периода. Во всех королевствах, принадлежавших Каролингской монархии, у князей было в обычае захватывать или для себя самих, или для предоставления своим любимцам, имения религиозных учреждений. Королевы и другие дамы пользовались доходами более крупных монастырей, нисколько не считая себя обязанными чем либо им на этом основании. Во многих случаях отчуждение духовных имуществ в знатных семействах переходило по наследству. Крупные землевладельцы, захватывая епископии, раздавали их своим родственникам, или даже предлагали их всякому, кто больше заплатит. В 990 году граф тулузский продал кафедру кагорскую, и около того же самого времени виконт Безьерский предоставил епископии этого города и Агды в качестве наследственных долей своим дочерям. На кафедры иногда назначались просто дети. Так, в 925 году, по смерти Сеульфа Реймского, Герберт, граф вермандойский, которого даже подозревали в сокращении жизни архиепископа посредством яда, захватил архиепископские имущества в свою пользу и принудил духовенство и народ избрать архиепископом своего сына Гуга, мальчика, которому еще не было полных пять лет. Избрание это было утверждено Карлом Рудольфом и папой Иоанном X, и мальчик-прелат был поручен Гую, епископу оксеррскому, для воспитания, причем один епископ был назначен для управления кафедрой. В 932 году, вследствие политической перемены, по которой реймская кафедра перешла в руки другой партии, архиепископом назначен был один монах по имени Артальд, который после посвящения получил от Иоанна XI паллиум; но Гуг, достигнув зрелости, заявил притязание на свой сан, овладел Реймсом при помощи войска своего отца и был посвящен на архиепископию. Спор тянулся в течение многих лет, так как Артальд, как и Гуг, был человек знатного рода, имел стойких ιприверженцев, и опирался на политическую силу. В одно время Артальд, по-видимому готов был отказаться от своих притязаний, под условием, чтобы его вознаградили за это предоставлением ему какого-либо аббатства и обещанием другой кафедры; но впоследствии он был вновь восстановлен на своей кафедре Людовиком Утрмерским, и вопрос касательно епископии реймской был обсуждаем соборами в Вердуне и Муссоне, в Ингельгейме, Лаоне и Треве. Гуг не обращал внимания на все вызовы к явке, но в Муссоне и в Ингельгейме, где присутствовали два легата Агапета II, в его пользу представлен был рескрипт от имени папы. Собор, однако жe, не принял во внимание этого документа, как представляющего просто решительное повеление о восстановлении Гуга, достигнутое ложным изображением дела и не оправдываемое доводами или каноническим авторитетом. Артальд представил папское письмо противоположного содержания, и собор приговорил его соперника к отлучению, пока он не раскается. Артальд занимал кафедру до своей смерти, последовавшей в 961 году, и Гуг, надеявшийся занять ее, за свое противодействие оказался, однако же, отстраненным по влиянию Бруно, архиепископа кёльнского, брата Оттона Великого, и Герберги, вдовствующей королевы французской, через которую Бруно в действительности и заведовал управлением королевства. Рассказывают, что Гуг умер от досады и раздражения.

Но состояние папства представляет наиболее замечательную черту в истории этого времени. От начала до конца этого периода, оно было предметом самых ожесточенных споров между соперническими партиями. Формоз, епископ портский, посылавшийся Николаем в качестве легата в Болгарию, был обвинен Иоанном в том, что он воспользовался своим положением для того, чтобы привязать короля этой страны к себе вместо римской кафедры, пытался добиться папства и вступил в заговор против как папы, так и Карла Лысого. За эти преступления он был отлучен римским собором и собором, состоявшимся при Иоанне в Тройе и был принужден дать клятву (878 г.), что он никогда не возвратится в Рим или не будет добиваться никакого другого общения, кроме как мирского. Следующий папа Марин снял с него как отлучение, так и клятву, и Формоз возведен был в 891 году на папский престол, который он и занимал в течение пять лет. Его преемник Бонифаций VI, после пятнадцатидневного папствования, освободил место для Стефана VI, который в распрях соперничествующих претендентов на императорский престол держался враждебной Формозу стороны, и можно думать, что эта политическая вражда и послужила поводом к последовавшим необычайным жестокостям. По повелению Стефана, тело Формоза было вынуто из могилы, одето в папские одежды, посажено на папское кресло и подвергнуто суду по обвинению в неканоническом переходе с меньшей кафедры на римскую, каковое обвинение (так как уже был прецедент подобного перехода в деле Марина) считали нужным усилить еще ложным прибавлением, что Формоз принял второе посвящение. Один диакон был назначен для мертвого папы в качестве адвоката, но, конечно, всякая защита была бесполезна. Формоз был осужден, совершенные им рукоположения были признаны недействительными, тело его лишено было папских одеяний, те пальцы, которыми он благословлял, были отрублены, и тело, будучи протащено по всему городу, брошено было в Тибр. Ho, по одному современному свидетельству, река не раз выбрасывала его тело, и после умерщвления Стефана в 897 году оно было взято и опять положено в храме св. Петра, где, при внесении его в церковь, некоторые статуи святых будто наклонялись к нему с благоговением, но свидетельство святости Формоза. Собор, состоявшийся в следующем году при Иоанне IX, отменил осуждение Формоза и объявил, что его переход па римскую кафедру находил себе оправдание в его заслугах, хотя он и не должен был сделаться прецедентом. Тот же самый собор предал порицанию деяния собора при Стефане, повелел акты его сжечь и отлучил тех, кто оскорбили гробницу папы³²⁶⁶ .

Затем, последовала быстрая смена пап. За выборами через несколько месяцев, недель или даже дней, следовали смерти, возбуждающие подозрения касательно их причины; в некоторых случаях открыто выступают насилие или яд. С Сергием III, в 904 году, началось усиление партии, которая пыталась посадить его на кафедру ап. Петра после смерти Феодора в 897–8 году, но не имело достаточно силы для того. Вождем ее был Адальберт, маркиз тосканский, находившийся в союзе с одной благородной и богатой римской вдовой, по имени Феодорой. Феодора имела дочь того же имени, и еще другую дочь, по имени Мария или Марозию, которые обе, подобно ей самой, были чрезвычайно красивы и совершенно развращены. Почти в течение пятидесяти лет эти женщины по своей воле располагали римской кафедрой, которую они занимали своими любовниками, своими детьми и своими внуками³²⁶⁷. Сергий, занимавший папский престол до 911 года, описывается как чудовище хищничества, похоти и жестокости, как человек, живший в открытом наложничестве с Марозией, и злоупотреблявший сокровищами церкви, с целью обеспечения сторонников и наведения ужаса на врагов³²⁶⁸. Следующий папа Анастасий III, умер в 913 году, и когда папский престол опять сделался вакантным в следующем году, вследствие смерти Ландо, сила «порнократии» скандально сказалась в назначении преемника ему. Внимание Феодоры обратил на себя один молодой церковник в Равенне, по имени Иоанн Тоссиньянский; он был приглашен к ее объятьям, и через ее влияние был назначен на епископию болонскую. Перед посвящением он был возведен в высшее достоинство в Равенне и так как она (914 г.) не могла разлучиться с ним, то и добилась для него возведения на кафедру ап. Петра. Как ни позорны были средства, которыми достигнуто было его возвышение, Иоанн Х показал себя папой, если и не благочестивым, то деятельным. Он короновал Беренгара императором, вероятно с целью сокрушить могущество вельмож, обращался как к нему, так и к греческому императору за помощью против сарацин, во главе своих собственных войск, вместе с данными ему Беренгаром, двинулся против их стана на Гарильане, и с помощью апостолов Петра и Павла (как рассказывалось в то время) одержал победу, которая заставила их оставить этот стеснительный и страшный для Рима стан. Но его дух, вероятно, был слишком независим для партии, которая ожидала пользоваться им как орудием, и она решила отделаться от него. В 928 году некоторые приверженцы Гуя, герцога тосканского, второго мужа Марозии, неожиданно напали на папу в замке св. Ангела; брат его Петр, особенно бывший опасным для этой партии, был убит на его глазах, и сам Иоанн был или уморен голодом, или задушен в крепости.

Иоанн XI, сделавшийся папой в 931 году, по свидетельству Лиутпранда³²⁶⁹, будто бы был сын Марозии от папы Сергия, между тем как другие считают его незаконным плодом ее брака с Альбериком, маркизом камеринским. Этот папа в своей деятельности должен был ограничиваться исполнением своих церковных обязанностей, так как управление Римом находилось в руках третьего мужа Марозии, Гуга Великого, короля арльского и впоследствии ее сына, младшего Альберика, который изгнал своего отчима и держал свою мать и папу узниками в своем дворце. В течение двадцати двух лет (?932–954 гг.) Альберик с титулом «князя и сенатора всех римлян» пользовался властью деспотически, причем папская кафедра занималась рядом его креатур, которых он держал в полном себе подчинении. По смерти Агапета II, в 956 году, тосканская партия приняла во внимание, что ей не безопасно было вверять папство лицу, которое бы могло разделять ее интересы, и она посоветовала захватить папский престол Октавиану, сыну Альберика, восемнадцатилетнему юноше, который за два года перед тем наследовал светскую власть своего отца. Быть может такой шаг уже и раньше имелся в виду его отцом, так как Октавиан уже имел церковное посвящение. В качестве папы он принял имя Иоанна XII, представляя первый пример такой перемены; но свое гражданское управление он продолжал вести под своим прежним именем.

В 951 году Оттон Великий был приглашен в Италию Аделаидой, прекрасной вдовой Лотаря, последнего титулованного государя этой страны, с целью избавить ее от преследований Беренгара II. В Павии он был приветствуем как король, и там, в течение рождественских праздников, он женился на Аделаиде, которая и сопровождала его на возвратном пути в Германию. Беренгар подчинился, заключил мир, и ему возвращена была его власть, но его новые тирании и посягательства столь тяжело отзывались на итальянцах, что десять лет спустя после первого вмешательства Оттона, папа и многие другие лица, как духовные, так и светские, опять просили германского короля прийти к ним на помощь. Оттон принял приглашение и, будучи с большой торжественностью коронован в Монце в качестве короля Италии, он отправился далее к Риму. По дороге, он дал клятву защищать землю ап. Петра и поддерживать все привилегии папства, и при этом он, будто бы, составил грамоту, которой дары его предшественников римской кафедре были подтверждены с большими добавлениями, причем за императором сохранено было право утверждения выборов на папство³²⁷⁰. В Риме Оттон принял императорскую корону (2 февр. 962 г.) из рук папы, и взял с него и с главнейших жителей клятву, что они никогда не будут вступать в союз с Беренгаром или с его сыном Адальбертом.

Но как только император оставил Рим, Иоанн (быть может с огорчением видя, что Оттон решился добиться для себя чего-то гораздо большего, чем простое титульное достоинство, которым надеялся ограничить его папа) стал на сторону Адальберта, который, при появлении Оттона в Италии, искал убежища среди сарацин фраксинетских. Император, услышав об этом, отправил расследовать истину дела; результатом исследования было известие, что папа жил в самом постыдном распутстве, так что паломницы даже боялись посещать Рим, чтобы не сделаться жертвой его страстей, что он до безобразия пренебрегал своими обязанностями всякого рода, и сам держался Адальберта, так как знал, что император не будет потворствовать ему в его безобразном поведении. Оттон заметил, что папа еще мальчик и мог бы исправиться под влиянием добрых примеров и советов, и он попытался войти в сношение с ним. Иоанн обещался исправить свой образ жизни, но в то же время с радостью принял Адальберта в Риме. Император возвратился в вечный город, и при его приближении папа и Адальберт бежали, захватив с собой все, на что только могли наложить свои руки.

Римляне связали себя клятвой никогда не избирать папы без согласия императора (6 ноября 963 г.), и умоляли о расследовании касательно поведения папы, и с этой целью, в храме св. ап. Петра созван был собор из итальянских, французских и немецких епископов, под председательством Оттона и в присутствии многих светских вельмож. Император выразил удивление, что Иоанн не являлся для защиты себя. Римское духовенство, присутствовавшее на собрании, сразу же высказалось за осуждение его; доказательство, говорило оно, совершенно не нужно для удостоверения в бесчинствах, о которых известно было даже иберийцам, вавилонянам и индийцам, так как папа не был даже волком в овечьей шкуре, а человеком, который бесстыдно обнаруживал свой постыдный характер; но Оттон настаивал на следствии. Тогда епископы и духовенство римской провинции заявили, что обвиняемый повинен во всевозможных преступлениях, которые и излагались вместе без всякого различия в их сравнительной важности. Он освящал евхаристию без причащения; рукополагал в конюшне и в неурочное время; продавал епископское рукоположение, в одном случае десятилетнему мальчику; открыто совершал всевозможные святотатства; был повинен в убийстве, поджоге, в возмутительных жестокостях, в прелюбодействе, кровосмешении и во всевозможных бесчинствах. Он пренебрегал всеми традициями духовного сана, открыто занимался охотой и одевался по-военному, с мечом, шлемом и латами, упивался вином «до любви диавола», во время игр призывал на помощь Юпитера, Венеру и других демонов, пренебрегал каноническими часами и никогда не знаменовал себя крестом³²⁷¹. Оттон, не могущий говорить по латыни, через переводчика предостерегал обвинителей, чтобы они не делали наказаний по зависти, как это было в обычае против лиц знатного положения; но духовенство и миряне, «как один человек», призывали на себя самые страшные кары в сем и в будущем веке, если все, «даже хуже того, что они сказали», не было истинным, и по их просьбе император написал Иоанну требование от него ответа в свою защиту. Папа отвечал только угрозами отлучения против всех, кто принимали участие в попытке выдвинуть соперника ему. Император отозвался об этом как ребяческой глупости, и послал второе письмо, которого посланные не могли передать, так как Иоанн занят был охотой. Тогда Оттон обличал вероломничество, с которым действовал папа, приглашая его в Италию, с целью оказания помощи против Беренгара и Адальберта. Иоанн был низложен (4 декабря), и Лев, главный секретарь кафедры, человек доброго характера, но еще не имевший посвящения, был избран на его место римским духовенством и народом, избрание которых и одобрено было императором.

Но против германцев, при помощи агентов низложенного папы, уже образовался заговор. Еще когда Оттон находился в Риме с немногими лишь из своих солдат, произошел мятеж, и по удалении императора, Иоанн овладел городом (964 г.). Состоялся другой собор, который лишил Льва всякого священного рукоположения, признал недействительными его рукоположения и, пользуясь выражением Николая I против собора мецского, объявил последний собор постыдным, и это торжество тосканской партии ознаменовалось жестоким мщением, изощрявшимся над руками, глазами, языками и носами ее противников. Оттон уже готов был опять возвратиться в Рим для изгнания Иоанна, как папа умер вследствие удара, полученного им по голове во время одного акта прелюбодеяния, – по свидетельству Лиутпранда, от дьявола, хотя другие ограничиваются предположением, что удар был нанесен мужем, честь которого позорил он. Римляне, забывая свою недавнюю клятву, избрали его преемником духовное лицо, по имени Бенедикт; но император вновь явился под стенами города, принудил его голодом к сдаче и восстановил Льва VIII. Состоялcя собор (964 г.), на котором Бенедикт передал свои облачения и свой пастырский посох Льву. Папа перед лицом всего собрания сломал этот посох. Антипапа был лишен всякого сана выше диаконства, которое, по просьбе императора, ему позволено было удержать, и был изгнан в Гамбург. Бенедикт, бывший по-видимому человеком почтенного личного характера, в месте своего избрания пользовался большим уважением, и умер там в следующем году.

Иоанн XIII, преемник Льва, был посвящен с одобрения императора в октябре 965 года; но через три месяца он изгнан был из Рима и заключен в одну крепость в Кампании, партией, которая сделалась весьма сильной и имела намерение установить управление по республиканскому образцу под названием древнего римского магистрата, вследствие чего была одинаково враждебна как германским императорам, так и папству. Вследствие этой революции, Оттон нашел себя вынужденным опять посетить Рим (966 г.). Папа был восстановлен, республиканские консулы изгнаны в Германию, двенадцать трибунов обезглавлены; другие члены этой партии ослеплены или изуродованы; тело префекта, объявлявшего Иоанну декрет об изгнании, было вырыто из могилы; его преемник в префектуре, будучи сначала повешен за волоса на конной статуе Марка Аврелия (стоявшей тогда близ Латерана), был водим по городу, с пузырем на голове и верхом на осле задом наперед³²⁷².

Известие об этих жестокостях произвело столь сильное возбуждение, что когда Лиутпранд был послан в Константинополь с целью сватовства одной греческой княжны за наследника императорского престола (966 г.), Никифор Фока попрекал его «нечестием» его государя, и считал это достаточным основанием для пренебрежительного отношения к посланцу. Лиутпранд смело отвечал, что его государь не вступал в Рим в качестве тирана, и избавил его от позорного гнета тиранов и блудниц, что он действовал согласно с законами римских императоров, и если бы он не поступил так, то сам был бы «нечестивым, несправедливым. жестоким и тираническим»³²⁷³.

Главой республиканской партии сделался Кресцентий, который будто бы (хотя, вероятно, это сказание безосновательно) был внуком папы Иоанна Х от одной из Феодор, и он управлял Римом с титулом консула. Его превозносили как героя и патриота, но нет достаточных оснований думать, чтобы его патриотизм возникал из каких либо лучших побуждений, чем эгоистическое честолюбие. В 974 году, когда скипетр Оттона Великого перешел в руки молодого и менее сильного преемника³²⁷⁴, Кресцентий заключил папу Бенедикта VI в замок св. Ангела, где он и предан был смерти. Когда папа был еще жив, Кресцентиевой партией поставлен был Бонифаций VII, но он вынужден был уступить место Бенедикту VII, который поставлен был со стороны тускуланской партии и занимал кафедру до октября 983 года. Оттон II, бывший тогда в Италии, назначил на папский престол Петра, епископа павийского, который, из благоговения к предполагаемому апостолу – основателю римской церкви, переменил свое имя на Иоанна XIV. Но император умер через несколько недель затем, и это событие ободрило Бонифация который во время своего бегства (Апр. 984 г.), захватил много ценной церковной собственности и обратил ее в деньги в Константинополе, возвратиться в Рим, где он, однако же был схвачен Иоаном и заключен в замке св. Ангела. Папа, вероятно, законл свою жизнь в этом заключении или от голода, или от яда³²⁷⁵, и самозванец, в согласии с Кресцентием, занимал папский престол до своей смерти последовавшей через год после этого (Авг.984 – июль 985 г.). Его тело было волочимо по улицам и подвергалось позору и издевательствам, пока некоторые духовные лица не предали его из сожаления, погребению. Следующий папа Иоанн XV, был человеком весьма ученым, духовенство ненавидело его за гордость и жизнеописатель Аббо Флерийского рассказывает, что аббат этот, при посещении Рима, нашел его «не таким, как он желал бы его видеть, или таким как он должен бы быть», но «жадным к низкой корысти и продажным во всех своих действиях»³²⁷⁶. Иоанн был в руках «патриция» Кресцентия (сына прежнего консула того же имени³²⁷⁷), который не допускал к нему ни кого без платы за позволение, и захватывал не только церковную собственность, но даже и жертвенные хлебы. Наконец, не будучи в состоянии сносить этого все возраставшего гнета, папа обратился к заступничеству Оттона III (996 г.), тогда шестнадцатилетнего юноши; но когда Оттон, согласно с этим приглашением, находился на пути в Рим, в Равенне его встретили посланники, объявившие о смерти папы, и вероятно от имени одной партии среди римлян, утомившейся от самоуправства «патриция», просили, чтобы король (хотя он еще и не императорской короны) назначил им преемника. Выбор Оттона пал на его двоюродного брата и придворного священника Бруно, молодого двадцатичетырехлетнего человека, который затем был формально избран, и первый немецкий папа (как он обыкновенно считается) принял имя Григория V.

Григорий, в день Вознесения в 996 году, короновал своего родственника императором и желая начать свое папствование делами милости, добился прощения Кресцентию, которого Оттон намеревался отправить в ссылку. Но едва император оставил Рим, как Кресцентий произвел возмущение и изгнал Григория (сент. 996 г.). Через восемь месяцев (май 997 г.), «Патриций» поставил антипапу Иоанна, епископа пияценцского, по происхождению калабрийца и подданного Греческой империи, человека который был капелланом при матери Оттона – византийской княжне Феофане и был крестным отцом как императору, так и Григорию. Весть об этом римском восстании побудила Оттона возвратиться из экспедиции против славян. В Павии он встречен был Григорием, двинулся в Рим и осадил Кресцентия в крепости св. Ангела (янв. 998 г.). Немецкие писатели вообще свидетельствуют, что он принудил консула к сдаче, между тем как итальянские утверждали, что он овладел им благодаря обещанию ему безопасности. Если такое обещание было дано, то оно было нарушено. «Патриций» был обезглавлен на кровле замка св. Ангела, где тело его выставлено было на виселице, повешенное за ноги, после чего оно было сброшено и позорно вытащено за город, и двенадцать его главных сторонников были преданы смерти (апр. 998 г.). Антипапа Иоанн, обнаруживший намерение передать Рим Византийской империи³²⁷⁸, был жестоко наказан, хотя один высоко славившийся своей святостью отшельник Нил, имевший почти девяносто лет от роду, предпринял тяжелое путешествие из Россано в Калабрии, с целью заступничества за него³²⁷⁹. Он был ослеплен, лишен носа и языка, и по снятии с него облачений возим был по городу верхом на осле, с хвостом в руке, после чего, по свидетельству некоторых писателей, он был изгнан в Германию, между тем как другие говорят, что он низвержен был с Капитолия³²⁸⁰. Разногласие в свидетельстве касательно виновников его наказания еще значительнее: один летописец рассказывает, что он был ослеплен и изуродован некоторыми из лиц, опасавшихся, чтобы Оттон не простил его³²⁸¹, некоторые писатели свидетельствуют, что в этом деле совместно действовали Оттон и Григорий, между тем как, согласно с другими, император был умилостивлен мольбами Нила, и жестокости, которым подвергся антипапа, были одобряемы только его соперником³²⁸².

Во время папствования Иоанна XV кафедра реймская сделалась предметом нового спора, более важного, чем спор между Артальдом и Гугом. По смерти архиепископа Адальбера, в 989 году, Арнульф, незаконный сын одного из последних каролингских королей, просил Гуга Капета предоставить эту кафедру ему, обещая за это верно служить ему во всех отношениях. Новый король удовлетворил эту просьбу, главным образом с целью отвлечь Арнульфа от своего дяди Карла, герцога лорренского, наследника каролингской линии. Новый архиепископ, при своем посвящении дал клятву в верности Гугу, призывая на себя самые страшные проклятия в случае нарушения ее³²⁸³. В доказательство своей верности, он принял даже евхаристию, хотя некоторые из присутствовавшего духовенства протестовали против такого употребления таинства. Но когда оружие Карла, по-видимому, готово было увенчаться успехом, ворота Реймса были открыты ему, и его солдаты произвели в городе жестокие и святотатственные буйства. Архиепископ был увезен в качестве пленника и произнес торжественную анафему против грабителей, осквернивших его церковь; однако же подозревали, что он находился в тайном соглашении со своим дядей, и подозрение это скоро нашло себе подтверждение в его открытом присоединении к Карлу в Лаоне. Но Лаон скоро передан был в руки Гуга его епископом Адалбером; король взял своего соперника в плен и заключил его в тюрьму в Орлеане, где Карл и умер через несколько месяцев, и в 990 г, в Сенлисе состоялся собор суффраганов Реймса, с целью расследования образа действия их архиепископа (990 г.). В Рим отправлены были письма как Гугом, так и епископами, с изложением изменничества Арнульфа, вместе с указанием на то бедственное состояние, которому подверглась его провинция, и с просьбой, как поступить с этим «вторым Иудой»³²⁸⁴. Но папа поддался влиянию одного сторонника Арнульфа, подарившего ему ценную лошадь и другие дары; причем посланные противоположной партии, не сделавшие никаких подарков ни Иоанну, ни Кресцентию, в течение трех дней стояли у дверей папского дворца, не получая позволения войти в него.

Но вот сам Гуг, оказался достаточно сильным для того, чтобы действовать без папы. В июне 991 года, в монастырской церкви Сен-Базеля, близ Реймса, состоялся собор, под председательством Сигуина, архиепископа сенского³²⁸⁵. Председатель предложил, что прежде чем приступать к суду над Арнульфом нужно получить от короля уверение в снисхождении к обвиняемому, так как если бы его измена оказалась делом кровавым, то епископам не позволительно производить над ней суд. Некоторые члены, однако же, заметили, что предлагаемый образ действия опасен, – если епископы будут отклонять от себя рассмотрение таких дел, то государи перестанут обращаться к церковным судам, возьмут все судопроизводство в свои руки и потребуют высоких церковных сановников перед своими гражданскими трибуналами, и в виду этих возражений предложение, по-видимому, было оставлено без последствий. Сигуин подробно изложил все дело. Папа, сказал он, оставил епископов Франции в течение года без всякого ответа на их обращение к нему, и они должны теперь действовать сами по себе. Все, кто могли сказать что-либо в пользу обвиняемого, были принуждаемы явиться под страхом анафемы, вследствие чего Аббо, аббат флерийский, и другие, представили выдержки из Исидоровых декреталий с целью показать, что собор не имел права судить епископа, – так как суд над епископами составляет одно из тех «крупнейших дел», которые принадлежат одному только папе. На это ему отвечали, что все тут производилось законным порядком и что к папе уже сделано было обращение, но оно осталось без успеха.

Весьма сильно против римского притязания на юрисдикцию, говорил Арнульф Орлеанский, считавшийся мудрейшим и красноречивейшим из французских епископов. Он не высказывал и, по-видимому даже не чувствовал никакого подозрения касательно декреталий; но, в противоположность их авторитету, он целым рядом подлинных канонов, соборов и папских сочинений доказывал, что для решения местных вопросов совершенно достаточно провинциальных соборов, и при этом сослался на принципы Гинкмара касательно апелляций. Требования декреталий, говорил он, уже удовлетворены были тем обращением к папе, которое напрасно делали как король, так и епископы. Он отрицал, чтобы римский первосвященник мог своим молчанием усыплять древние законы церкви, или мог извращать их своим единственным авторитетом; если бы это было так, то у них в действительности не было бы никаких законов, на которые бы можно опираться. Распространившись о безобразиях недавних пап, он спрашивал, как возможно обращаться за решением к таким чудовищам, – лишенным в действительности всяких судейских качеств, знаний, любви, характера,–этим восседающим в храме Божьем антихристам, которые могли только действовать как безжизненные идолы. Гораздо лучше было бы, говорил он, если бы только позволили раздоры государей, искать решения у ученых и благочестивых епископов бельгийской Галлии и Германии, чем у продажного и оскверненного двора римского.

Арнульф Реймский был приведен на собор и защищал свою невинность против возводившегося на него изменничества; но он сознался во всем, когда его поставили лицом к лицу с одним клириком, который отворял ворота города осаждающим и который теперь заявлял, что он действовал по приказанию архиепископа³²⁸⁶. В последний день собора, когда король явился со своим сыном и сотоварищем Робертом, Арнульф бросился в ноги к ним и униженно умолял, чтобы ему пощадили жизнь и члены. От него потребовали передать знаки своего гражданского достоинства королю, и знаки своей духовной власти – епископам, и прочесть акт отречения, составленный по тому образцу, которым Эббо отрекался от того же достоинства полтора столетия перед тем. Низложенный архиепископ был затем отправлен в тюрьму в Орлеане, и Герберт, не принявший никакого участия в делах против него, был избран его преемником.

Этот даровитый человек родился от низких родителей в Оверне, около середины столетия, и в ранней еще молодости принят был в монастырь орильякский, где он и сделал необычайные успехи в науках. Когда он уже побывал и в других главных школах Франции, в Орильяк, с благочестивой целью паломничества, прибыл граф барцеловский Борель, и сделал такое сообщение о состоянии учености в Испании, что оно побудило аббата отправить с ним Герберта, по его возвращении в эту страну. В Испании Герберт особенно посвятил себя изучению математических и физических наук, которые тогда почти исключительно преподавались только в школах сарацинов; но неизвестно, от кого собственно получены были приобретенные им знания, непосредственно ли от мусульманских учителей Севильи и Кордовы, или от христианских, воспользовавшихся их обучением. В 968 году он побывал в Риме в сообществе со своим покровителем Борелем, и представлен был Оттону Великому. Затем он сделался начальником кафедральной школы в Реймсе, и при втором посещении Италии (972 г.) в сообществе с архиепископом Адальберо, он, благодаря содействию императрицы Аделаиды, получил аббатство Боббио. Но там оказалось, что собственность аббатства была расстроена его предшественником, ему пришлось вступить в споры с соседними вельможами, настаивавшими на том, чтобы он утвердил дарственность монастырских земель, которые незаконно были отданы им, причем и монахи были непослушны, а его связь с германцами могла делать его вообще непопулярным. Его положение сделалось еще хуже по смерти Оттона последовавшей через год после его назначения, а после тщетной попытки получить поддержку от папы, он решился оставить Боббио, хотя еще и удерживал за собой достоинство аббата. «Вся Италия», – писал он по этому случаю одному своему другу, «кажется мне Римом, а нравственность римлян составляет ужас мира»³²⁸⁷.

Герберт занял прежнее положение в Реймсе, где он придал школе беспримерную славу, и с успехом влиял на благоустроение и других семинарий. При нем впервые во Франции введены были изучение математики, арабские цифры и десятичное счисление³²⁸⁸. Библиотека кафедры стараниями Герберта обогатилась многими копиями с редких и ценных книг, а его механический гений и научность проявились в построении часов, астрономических инструментов и надуваемого паром органа, причем, по-видимому им именно, впервые сделано было приложение той силы, которая в позднейшие времена повела к столь чудесным результатам³²⁸⁹. Он также принимал важное участие в политических движениях и интригах того времени, действуя в качестве секретаря у Адальберо, который, в своем положении в качестве архиепископа реймского, оказывал могущественное влияние на дела государства. Адальберо предполагал назначить его своим приемником архиепископии, но при своем низком происхождении Герберт не мог соперничать с притязаниями Арнульфа, которые, как он утверждает, были поддерживаемы и симоническими средствами. Поэтому он примирился со своим положением, и занимал должности, секретаря также и при своем более счастливом сопернике. В течение некоторого времени он держался Арнульфа, действуя в пользу Карла Лорренского, но увидев основания переменить свой образ действия, формально отказался от службы архиепископу, и писал архиепископу тревскому, что он не мог более ни для Карла, ни для Арнульфа служить орудием дьявола и поддерживать ложь против истины. Гуг Капет радостно приветствовал приобретение столь ученого сторонника, и назначил его воспитателем своего сына Роберта.

Собор сен-базельский писал папе в тоне великого почтения, и извинялся, что действовал без его согласия ссылаясь на то, что папа так долго оставлял без ответа сделанное к нему обращение. Но Иоанн уже отправил на север, в качестве своего легата, аббата по имени Лев, который, по прибытии в Аахен получил известие о низложении Арнульфа. Вследствие этого легат возвратился в Рим, и Иоанн издал повеление епископам, участвовавшим в соборе (994 г.), чтобы они явились в Рим для расследования дела Арнульфа и в тоже время восстановили архиепископа в сане, и воздерживались от отправления церковных обязанностей. Французские епископы, на состоявшемся в Шеле соборе, решили настаивать на постановлениях прежнего собора; король писал Иоанну, уверяя его, что тут ничего не сделано было в нарушение папских прав, и предлагал повидаться с ним в Гренобле, если папа хочет исследовать это дело, причем Герберт обращался с протестом к папе, что он не сделал ничего незаконного, и старался перепиской во всех направлениях завербовать себе сторонников. Его тон касательно притязаний Рима был весьма решительным. Так, он заявляет Сигуину Сенскому, что суд Божий выше суда римского епископа, и прибавляет, что сам папа, если бы он погрешил против брата и не послушался увещаний церкви, должен, по учению самого Господа, быть сочтен как язычник и мытарь; он указывает также и на жестокость запрещения совершать священные обязанности, и побуждает архиепископа не обращать внимания на папское запрещение.

Иоанн, не делая на время никакого публичного заявления, старался, при посредстве монахов, возбуждать недовольство среди народа Франции, так чтобы обеспокоить нового государя. Герберт нашел свое положение в Реймсе крайне неудобным. Некоторые из его наиболее сильных друзей уже умерли. Он рассказывает лицам, с которыми был в переписке, что против него раздавались обидные крики, что иные даже требовали его крови, что не только его верные слуги, но даже и его духовенство согласилось избегать его священнослужений и воздерживаться от общения с ним в пище и питье. В этой крайности он утешен был получением письма от Оттона III, находившегося тогда на пятнадцатом году своей жизни. Герберт с радостью принял сделанное ему приглашение, и в конце 994 года отправился к германскому двору, где он нашел почетное убежище, и сделался воспитателем и любимым советником молодого государя. В этом положении, в котором перед его душой предносились новые надежды, он мог уже с некоторым равнодушием говорить о своей архиепископии. Императрице Аделаиде (вдове Оттона Великого) он писал, что так как это достоинство было предоставлено ему епископами, то он не намерен отказываться от него, кроме как в послушание епископскому приговору; но он не будет настаивать на удерживании его за собой, если этот приговор окажется против него. В 995 году папа опять отправил Льва во Францию. Легат представил Гугу и его сыну письмо, в виде ответа Арнульфу Орлеанскому и другим, принимавшим участие в соборе сен- базельском. В нем он отвечает на обвинения против Рима в невежестве указанием на те места св. Писания, в которых говорится, что Бог избрал неразумное мира сего предпочтительно перед мудрым. В ответ на обвинение в преданности он приводит то, что сам Спаситель и Его апостолы принимали такие дары, когда они предлагались им. Епископы своим образом действия по отношению к римской церкви, отсекали себя от нее; и их поведение по отношению к своей матери уподоблялось поведению Хама по отношению к Ною. Арнульф Орлеанский, «с его вероотступническим³²⁹⁰ сыном, кто бы он не был», писал такие вещи против святого престола, каких никогда не дерзал писать никакой арианин. Легат приводил почтительные выражения, с которыми знатные люди в прежние времена отзывались о Риме: «если, говорил он, кафедра ап. Петра когда-либо колебалась, то теперь она опять твердо укреплялась для поддержания всех церквей». Он указывал на незаконность действий против Арнульфа, и на ту жестокость, которой подвергали его и извинял молчание папы, при первом обращении к нему по этому делу, указанием на те смуты, которые в то время были причинены Кресцентием.

В июне 995 года, под председательством Льва, в Муссоне, состоялся собор, на котором присутствовали весьма немногие епископы Германии и Лотарингии. Епископы Франции отказались явиться как в Рим, так и в Аахен; явился, с целью отвечать за себя, только один Герберт, который уже в это время переведен был к германскому двору. В писанной речи он защищал те меры, которыми он (против своего желания, как говорил он) возведен был на кафедру реймскую, а также и свое поведение по отношению к Арнульфу. Он объявил о своей решимости не обращать никакого внимания на запрещение, которым папа запрещал ему совершать божественные службы, – каковое повеление (говорил он) затрагивало нечто гораздо большее, чем его собственные личные интересы; но по просьбе архиепископа тревского, он, ради примера, согласился воздерживаться от совершения литургии, пока не состоится другой собор. Арнульф был восстановлен на свою кафедру собором, состоявшимся в Реймсе в 995 году; но в тюрьме его продержали еще в течение трех лет.

Наследовавший своему отцу в октябре 995 года, Роберт I, французский государь нежного и благочестивого, но слабого характера, женат был во второй раз на Берте, дочери Конрада, короля бургундского. Брак этот был противоканонический, как потому, что стороны находились в родстве между собой в четвертой степени, так и потому, что Роберт находился с графиней в «духовном родстве», будучи раньше крестным отцом одного из ее детей; тем нe менее, французские епископы не поколебались благословить этот брак, так как в браках государей строгость церковных законов часто должна была уступать перед политическими выгодами. Роберт, однако же чувствовал, что по причине этого уязвимого пункта ему особенно необходимо было находиться в хороших отношениях с Римом, и он отправил Аббо Флерийского в качестве своего посланника, с целью переговорить с папой в духе уступки по деду Арнульфа. Аббат воспользовался этим благоприятным случаем для того, чтобы добиться от нового папы Григория т привилегий для своего монастыря; он возвратился во Францию с паллиумом для Арнульфа, и в 998 году архиепископ был освобожден и восстановлен на свою кафедру, которая, в течение долгого спора за обладание ею, крайне обеднела.

Но если Роберт предполагал, что его согласие на это восстановление побудит папу не обращать внимания на незаконность его брака, то скоро оказалось, что он ошибся. Состоявшийся в 998 году собор в Риме потребовал от него и его королевы, под страхом анафемы, разлучиться и подвергнуться покаянию, и он отлучил епископов, участвовавших в совершении этого брака пока они не явятся к папе и не сделают удовлетворения за свое преступление. Что касается последующего, то можно думать, что Роберт уступил и что место Берты было занято королевой гораздо менее любвеобильного характера. Петр Дамиани, в следующем столетии, рассказывал, что Берта родила чудовище с головой и шеей гуся, что король и королева были отлучены всем епископатом Франции, что ужас этого приговора разогнал от них всех людей, за исключением двух слуг, что даже эти последние бросали сосуды, из которых ели или пили Роберт с Бертой, в огонь как омерзительные, и что таким образом преступная чета принуждена была от страха разлучиться между собой³²⁹¹.

Но то, чему собственно уступил Роберт, гораздо вероятнее было опасение духовной власти Рима и того влияния, которое вследствие запрещения, наложенного на совершение религиозных обязанностей, она могла оказывать на его подданных, или быть может, как заявляет современный жизнеописатель аббата Аббо, он уступил убеждениям этого аббата, который исполнил роль Нафана в деле убеждения его во грехе³²⁹².

Эти победы были весьма важны для папства, особенно в виду того, что они случились после того времени, в течение которого было мало сношений с Францией, причем у себя дома папская кафедра была так сильно опозорена и унижена. Победы эти дали папам уверенность, что они не потеряли своей силы вследствие перемены династии, совершившейся без их согласия. И если, как предполагали, твердость, с которой Григорий настаивал на разлучении Роберта и Берты, была поощряема желанием Оттона унизить французского короля, то это одно из многих доказательств, того, что возвышение папства до главенства над всеми светскими государями главным образом находило себе содействие в их собственных стараниях пользоваться ими как орудием в своих взаимных интригах и соперничествах. Победа над французским епископатом была важна также вследствие того положения, которое папы занимали в этом деле. Они уже добились от французской церкви столько, сколько требовалось для признания их юрисдикции в отдельных случаях, именно, что митрополит французский не мог быть низложен без согласия папы. Это право их допускалось самим Гинкмаром, оно было даже предметом прошения от собора тройского в 867 году; оно было признаваемо Гугом Капетом и его епископами, пока молчание папы на их обращение не возбудило вопроса о том, не могли ли они действовать и без него. Но, не довольствуясь этим, папы и их сторонники притязали на то право исключительного суда над всеми епископами, которое приписывалось папству ложными декреталиями, и результат этого отсюда был гораздо более важный для римской кафедры, чем каким он был бы, если бы папы предъявляли только такие притязания, которые были необходимы для поддержания их интереса в непосредственно представлявшемся им деле.

Молодой немецкий папа умер в феврале 999 года³²⁹³. Это было время мрачных опасений. Приближение тысячного года от рождения Спасителя возбуждало общее верование, что близко второе пришествие. И действительно много было такого, что легко могло быть перетолковано в смысле исполнения предсказанных знамений кончины мира – именно войн и слухов о войнах, голода и язвы, страшных явлений на небе, ослабления веры на земле и охлаждения любви. В начале этого века (909 г.), собор тролийский (близ Суассона) настаивал на близости страшного суда, как на побуждении к исправлению, и проповедники часто останавливались на этом предмете, хотя их мнение и встречало различные возражения. Вступительное замечание: «так как кончина мира приближается», бывшее обычным в дарственных грамотах церквям или монастырям, теперь получило новое и гораздо более серьезное значение, и верование, что долгое ожидание второго пришествия наконец готово было осуществиться, много содействовало восстановлению могущества и богатства духовенства, после беспорядков и лишений этого века. Умы людей были отвлекаемы от обычных попечений и занятий жизни, даже сама история пострадала вследствие этого, так как было мало наклонности посвящать себя труду по ведению летописи событий, когда предполагалось, что не будет уже потомства, которое бы могло читать эти летописи³²⁹⁴. Некоторые предавались отчаянной беспечности в жизни, затмение солнца или луны заставляло массы народа искать убежища в пещерах и подземельях, и толпы пилигримов стекались в Палестину, где ожидалось явление Спасителя для Страшного суда.

На место Григория, Оттон возвел на папский престол того самого человека, который дотоле был наиболее опасным его противником. Ученость и способности Герберта приобрели ему великое влияние на душу его императорского воспитанника, от которого в предыдущем году он получил архиепископию равеннскую³²⁹⁵. По достижении высшего достоинства в церкви, Герберт принял имя Сильвестраpa II, – имя указывающее на то отношение, в котором он должен был стоять к государю, стремившемуся сделаться вторым Константином. Оттон, лишившийся своего отца в трехлетнем возрасте, получил от своей гречанки матери и от своей итальянки бабушки Аделаиды воспитание, которое заставляло его презирать своих соотечественников, как грубых варваров, гордиться своим происхождением с византийской стороны и блистать изяществом греческого и римского образования³²⁹⁶. Он принял пышные титулы восточных императоров, старался подражать им в одежде, и ввел при своем дворе церемонии Константинополя; при новом посещении Германии он брал с собой несколько знатных римлян, с целью показать своим соотечественникам утонченность которой они чужды были; у него даже была мысль сделать Рим столицей своей империи и во всем объеме восстановить древнее римское величие³²⁹⁷.

Новый папа, с целью, как можно думать, примирить свое теперешнее положение со своим прежним образом действия, предоставил Арнульфу реймскому паллиум и все другие привилегии, связывавшиеся с его кафедрой. Таким образом тут давался вид, как будто его восстановление было делом милости со стороны соперника, который раньше принужден был уступать ему. Арнульф защищал архиепископию до 1023 года.

Папствование Сильвестра не было чем-либо замечательным. Он имел огорчение понести поражение от Виллигиса, архиепископа менцского, человека, который из весьма низкого происхождения поднялся до приматства в Германии, и как в силу своего положения, так и в силу своих политических способностей, оказывал громадное влияние. Спор между ними, будто бы возник из-за гордости сестры императора Софии, которая, намереваясь вступить в женский монастырь гандерсгеймский, пренебрежительно отказалась принять посвящение от прелата, обладающего саном ниже митрополита. Вследствие этого для совершения посвящения в Гандерсгейм был приглашен Виллигис, который не только совершил посвящение, но даже составил там собор. Осдак, епископ гильдесгеймский, в диоцезе которого находился этот монастырь, заявил жалобу на это вторжение, и на время дело было решено в его пользу; но Виллигис опять вмешался в права преемника этого епископа, Бернварда. Состоявшийся в Риме собор в присутствии папы и императора решил, что Бернвард должен был пользоваться правами епархиального епископа над этой общиной, но предоставил дальнейшее решение дела собору, который должен был состояться в Германии под председательством папского легата. Этот собор состоялся в 1001 году, в Палити или в Пёльде, в Саксонии. Архиепископ, видя, что собор настроен против него, принял тон высокомерного пренебрежения по отношению к легату, при помощи своих буйных приверженцев прекратил заседание и не явился, когда собор собрался на следующий день. Так как влияние Виллигиса, по-видимому, делало добросовестное рассмотрение дела безнадежным в Германии, то решено было созвать всех епископов этой страны для присутствования на соборе в Италии; но хотя папское приглашение и было поддерживаемо императором, который нуждался в помощи германских епископов для подкрепления своего войска, однако же их опасение примата было так сильно, что едва ли кто-нибудь явился из них. Папа нашел себя вынужденным отложить рассмотрение этого вопроса, и по смерти Оттона, последовавшей вскоре затем, могущество Виллигиса настолько возросло вследствие важности, принадлежавшей его голосу в выборе нового императора, что Сильвестр не решился продолжать это дело. В 1007 году спор был решен в пользу кафедры гильдесгеймской, но властью императора Генриха и без содействия Рима³²⁹⁸. Он, однако же скоро возбужден был опять и решен не раньше 1030 года, когда архиепископ менцский Арибо, сделал признание Годегарду Гильдесгеймскому, что эти посягательства на юрисдикцию в этом диоцезе были неосновательны.

Пилигримы, стекавшиеся в Святую землю, подвергались многим угнетениям и неприятностям от мусульманских властей страны, и частые жалобы на их страдания доходили до западного христианского мира. Эти жалобы побудили Сильвестра издать послание, обращенное от имени Иерусалима к Вселенской церкви, с увещанием всем христианам оказать сочувствие бедственному положению Святого города и помочь ему дарами, если уже нельзя было сделать этого оружием. Послание это осталось не без влияния в свое время, так как вследствие его предпринято было несколько походов против сарацинов, но великое движение крестовых походов, первым предвестием которого нужно считать это послание, началось уже только в следующем поколении.

Юный император, по-видимому, впал в болезненное состояние меланхолии. Недавно перед тем он был потрясен смертью своего двоюродного брата, Григория V, своей тетки Матильды, аббатисы кведлинбургской, которая в его отсутствие заведовала управлением Германии, и других родственников, оставивших его теперь без всякого близкого родства, кроме двух молодых сестер, которые обе ушли в монастырь³²⁹⁹. Быть может он был удручаем сожалением о тех жестокостях, которые были совершены от его имени против республиканцев Рима; быть может также и тысячный год содействовал наполнению его души печальными и тяжелыми мыслями. После четырнадцатидневного самозаключения, во время которого он предавался молитве и посту, он был уговорен Ромуальдом, основателем камальдолитского ордена, предпринять покаянное пилигримство в Монте-Гаргано; близ Гаеты он посетил отшельника Нила, перед которым он выразил глубочайшее смирение и сокрушение, и по возвращении им в Рим, находя себя еще не в состоянии успокоиться, он отправился в продолжительное путешествие по своим заальпийским владениям. В Гнезене, в Польше, как кающийся, он преклонялся перед гробницей Адальберта, епископа пражского, который известен был ему, но быть может мало был уважаем им в прежнее время, между тем как он уже потерпел мученическую смерь, в Пруссии и теперь почитался за святого³³⁰⁰. В Аахене император удовлетворил свое мрачное любопытство открытием гробницы Карла Великого и в 1001 году, он еще раз прибыл в Рим, где основал на острове Тибра, церковь в честь св. Адальберта, которого он уже и раньше почитал подобным же основанием в Аахене³³⁰¹. Юг Италии находился в состоянии мятежа, и восстание произошло и в самом Риме, где Оттон и был осажден в своем дворце. Рассказывают, что со стен он с негодованием упрекал римлян за их недостойный ответ на те милости, которые он оказывал им, даже в ущерб своим собственным соотечественникам, и что он причастился с целью сделать вылазку, но удержан был от этого, по настоянию своих друзей. Короткий остаток его дней был проведен в беспокойных движениях и в покаянных упражнениях, причем он питал надежду поднять своих феодалов для наказания римлян; но его планы были прерваны его смертью, последовавшей в Патерно, в замке близ горы Соракто и в виду неблагодарного города, 24 января 1002 года. Хотя германские летописцы вообще приписывают его кончину оспе, но существует и другой позднейший рассказ итальянского происхождения, который принят быть даже известными писателями, быть может, впрочем не только по своей вероятности, сколько по своему романтическому характеру. По нему Стефания, прекрасная вдова Кресцентия, побуждаемая вынесенными ее мужем, а также и ею самой обидами, к желанию смертельного мщения, заманила юного императора в свои объятия, и через посредство пары перчаток дала ему тонкий яд, который иссушил все источники его силы и свел его в могилу в двадцатидвухлетнем возрасте³³⁰². Во исполнение обещания, взятого Оттоном, когда уже он чувствовал приближение своей кончины, его тело было увезено за Альпы его канцлером, архиепископом кельнским Герибертом, и погребено в соборе Карла Великого в Аахене³³⁰³.

Менее чем через год Сильвестр последовал за своим учеником в могилу (Май 1003 г.). О нем также рассказывают, что мстительная Стефания преподнесла и ему яд, который лишил его голоса, если и не совсем закончил ему жизнь. Но более чудесный рассказ передается ревностными сторонниками кафедры, которой он столь сильно противодействовал в ее притязаниях и которой он наконец достиг сам. К подлинным рассказам о его замечательных дарованиях и его механическом искусстве они прибавляют, что он знаком был и с темными искусствами, приобретенными из книги, которую он украл у одного из своих сарацинских учителей. Он, по этим рассказам, будто бы умел летать и говорить на языке птиц, посредством магии открывал сокровища, заключил договор с дьяволом об успехе во всех своих предприятиях, сделал под влиянием звезд бронзовую голову, которая имела способность отвечать на вопросы утвердительно или отрицательно. На его вопрос: «Буду ли я апостольским первосвященником?», голова отвечала: «Да». Когда он затем спросил: «Умру ли я, прежде чем совершу обедню в Иерусалиме?», – последовал ответ «Нет». Но, как и обычно в таких легендах, лукавый обманул свою жертву; Иерусалимом, в котором пришлось умереть Герберту, была римская базилика Св. Креста в Джерузалемме³³⁰⁴.

Император Генрих II -й – Состояние дел в Италии – Римская партия – Папа Бенедикт VIII -й – Норманны в Италии – Конрад II -й – Смуты в Италии – Гериберт Миланский – Смерть Конрада II -го – Три папы – Григорий VI -й – Собор Сутрийский и низложение Григория

VI -го – Климент II -й – Генрих III -й и симонии – Императорский и церковный взгляды на преобразования – Брунон Трульский – Гильдебрант и первые годы его жизни и деятельности – Папа Лев IX -й – Петр Дамиани, его жизнь и деятельность – Доминик и его подвижничество – Лев IX -й и каноны против наложничества и симонии – Собор Реймсский – Результаты мероприятий Льва IX -го – Норманны в Италии и Лев IX -й – Кончина Льва IX -го – Рим и Константинополь – Патриарх Константинопольский Михаил Керулларий – Разница между Греческой и Латинской церквями – Лев IX -й и греки – Римское посольство в Константинополе

Неожиданная смерть Оттона III оставила его владения без наследника, причем и вообще не озаботились о преемнике для императорского престола. После многих перипетий, королем Германии был избран Генрих, герцог баварский, происходивший от брата Оттона Великого, главным образом под влиянием архиепископа Виллигиса, которым он и был коронован в Менце (Июнь 1002 г.). Генрих, обыкновенно называемый Вторым³³⁰⁵, предназначался своими родителями к духовному званию, и был государем весьма благочестивого характера, так что он достиг чести канонизации, которой удостоилась также и его жена Кунегунда³³⁰⁶; но его благочестие не было такого свойства, чтобы делать его непригодным для деятельных обязанностей своего положения, и со времени Карла Великого не было еще императора, который бы оказывал так много влияния на церковь. Он правил со способностью и энергией, не смотря на сильное противодействие и многие затруднения, до 1024 года. В пример того, как в нем сочетались качества человека благочестивого и государственного мужа, рассказывают, что при одном случае он явился к Рихарду, аббату сен-ваннскому в Вердуне, в его лотарингских владениях, и выразил решимость принять монашество. Аббат, после некоторых соображений, допустил его в число членов своего монастыря, но немедленно приказал ему, в силу его обета монашеского послушания, возвратиться к управлению империей, порученной ему Богом³³⁰⁷.

Итальянцы по смерти Оттона поспешно поставили для себя самих королем Гардуина, маркиза иврейского. Но его власть находилась под давлением враждующих партий, которые были слишком склонны к достижению своих собственных частных интересов, чтобы сплачиваться между собой для блага своей общей родины. В то время, как вельможи Италии стремились к национальной независимости, как наиболее благоприятной их классу, прелаты и духовенство вообще предпочитали управление германского государя, так как он менее мог вмешиваться в их дела, чем государь, живущий с ними по близости. Гардуин возбудил враждебность к себе духовенства не такими угнетениями, какие были в обычае в то время, но и действиями дикого личного насилия против епископов, отказывавшихся сообразоваться с его желаниями³³⁰⁸. К этим причинам раздора прибавилось соперничество между двумя главными городами северной Италии, – Миланом, резиденцией позднейших римских императоров, и Павией, столицей Ломбардского королевства. Так как Гардуин был поставлен в Павии, то это повлекло за собой противодействие миланцев, во главе с их архиепископом Арнульфом, который в 1004 году пригласил Генриха в Италию. Гардуин нашел себя оставленным большинством своих приверженцев, которые стекались под германское знамя. Генрих был коронован (15 мая 1004 г.) в Павии в качестве короля Италии, но народная враждебность к германцам, по обыкновению, сказалась в форме восстания. В самую ночь, следовавшую за коронацией, король был осажден в своем дворце. Германцы, с целью отвлечь нападение, подожгли соседний дом. Войско Генриха, находившееся на некотором расстоянии от города, завидев пламя, двинулось в город, и восстание было подавлено; но значительная часть Павии была разрушена, и король отправился за Альпы с чувством недовольства и негодования против своих итальянских подданных. Гардуин возобновил свои притязания, но в 1012 году был принужден отречься второй экспедицией Генриха, и после одной тщетной попытки возвратить себе власть, он закончил свои дни в монастыре, будучи последним в средние века итальянцем, который притязал на корону Ломбардии.

Между тем римские партии воспользовались теми затруднениями в которые поставлены были германцы. В течение несколь лет Римом управлял с титулом «Патриция», в качее главы республиканской администрации Иоанн, сын или брат младшего Кресцентия. Можно бы думать, что ему именно три папы, имавшие кафедры с 1004 по 1012 год, обязаны были своим возвышением. Но по смерти последнего из них, Сергия IV³³⁰⁹, последовавшей вскоре за смертью «Патриция» (1012 г.), право распоряжения папским престолом было оспариваемо другой партией, предводимой графами тускуланскими, которые подобно Кресцентиям, были потомками знаменитой Феодоры, так ее дочь Марозия была замужем за их предком, Альбериком. Тускуланская партия поставила папу по имени Бенедикт, которого она и старалась поддерживать, вопреки всякой оппозиции. Григорий, папа народный или Кресцентиевой партии, был изгнан из города и отправился в Германию просить себе помощи у Генриха. Король не прочь был иметь предлог для того, чтобы отправиться в Рим, где он и принят был с величайшими почестями и сделан был защитником церкви, которой он дал клятву верно покровительствовать ей. Но результатом этого посещения было не восстановление Григория, а утверждение его соперника Бенедикта от которого Генрих и получил императорскую корону (14 февр. 1014 г.)³³¹⁰.

Бенедикт VIII, человек способный и энергичный, пользовался большей властью, чем его ближайшие предшественники, которые находились в соподчинении у рода Кресцентиев. Его энергия проявилась в противодействии как грекам (с которыми находилась в связи Кресцентиева партия), так и сарацинам. Он убедил пизанцев сделать нападение на неверных в Сардинии, где христианские жители были угнетаемы и преследуемы, и результатом такой экспедиции было завоевание этого острова³³¹¹. Когда один сарацинский вождь прислал Бенедикту мешок с каштановыми орехами, в знак того, что он возвратится во главе столь же большого числа воинов, то папа отправил ему этот мешок обратно, наполнив его пшеном, заявляя этим сарацину, что если он еще недоволен тем злом, которое уже сделал, то он найдет такое же или еще большее число людей, готовых с оружием противодействовать ему. В 1020 году Бенедикт ездил в Германию, по-видимому для освящения церкви св. Стефана в Бамберге; но путешествие это имело также и другую тайную цель: испросить помощи против сарацин, и он убедил императора еще раз двинуться со своим войском в Италию, где Генрих освободил Рим от угрожавшей ему опасности, поразив неприятеля³³¹².

На юге Италии недавно перед тем явилась новая сила. Норманны, после своего обращения, с особенным увлечением отдались страсти пилигримства, бывшего в то время вообще распространенным. Партии их, обыкновенно вооруженные для самозащиты против опасностей пути, проходили через Францию и Италию, и посетив Монте-Гаргано, славившееся явлением там архангела Михаила³³¹³, они садились на корабль в южных гаванях полуострова, откуда и отправлялись в Святую землю. В начале XI столетия, одна партия, около сорока норманнских пилигримов, возвращавшихся с Востока на корабле, принадлежащем Амальфи, случайно оказалась в Солерно, как раз в то время, когда место это подверглось нападению со стороны сарацин. Князь Гвемар старался достать средств, с целью откупиться от неверных; но норманны, выразив свое негодование в виду такой трусости жителей, просили князя снабдить их оружием, сделали вылазку на неприятеля, и своим примером возбудили дух греков к противодействию. Князь наградил их за оказанную помощь дорогими подарками и предложил им остаться у него, и хотя они отнили это приглашение для себя самих, однако же, по его просьбе, согласились заявить о его приглашении в своей стране. При виде богатых и неизвестных плодов юга, шелковых одежд и великолепных вооружений, принесенных ими с собой домой, возбудился предприимчивый и склонный к приключениям дух норманнов. Один военачальник, по имени Осмонд Дренгот, находившийся в натянутых отношениях со своим герцогом, вследие избиения им вельможи, пользовавшегося благоклонностью этого герцога, решился отправиться со своим семейством в Италию (1016 г.). Он повидался с папой, который советовал ему сделать нападение на греков Апулии, и прежде чем он достиг Монте-Гаргано, отряд его возрос почти до ста воинов. Эти искатели приключений поступали на службу соседних князей и республик, вмешивались в их распри и помогали им, хотя и не с одинаковым успехом, в борьбе против сарацин и греков. Они нашли себе подкрепление во всевозможном сброде из окружающих областей, а также и в новых переселенцах из своей собственной страны добились жалованных земель от Генриха и от правительства Неаполя, основали и укрепили город Аверсу в 1029 году, и учредили независимое княжество с территорией, разделявшейся на двенадцать округов, причем вождь их носил титул герцога апулийского. Но они скоро обнаружили свои разбойнические привычки и находились в постоянной войне со всеми окружающими жителями. Особенно страдали от их хищничества церкви и монастыри.

В 1024 году умерли как Генрих, так и Бенедикт. Тускуланцы заняли папский престол братом умершего папы, по имени Иоанн, в пользу которого они добились голосов римлян при посредстве значительной суммы денег, – каковой прием, в виду принадлежавшей им в это время силы, быть может был бы и излишним, если бы не то обстоятельство, что Иоанн был мирянин. Так как Генрих был бездетен, то империя опять осталась без наследника. Выбор государственных избирателей (8 сент. 1024 г.) пал на Конрада Франконского, который происходил от дочери Оттона Великого и назывался Салическим, вероятно, в знак того, что он происходил от благороднейшего рода франков. Против Конрада выдвинуто было архиепископом менцским Арибоном и другими епископами затруднение на том основании, что он женат был на родственнице в пятой степени; ему даже предъявляли требование отказаться или от своей жены, или от того достоинства, на которое он был избран. Но он решительно отказался согласиться на разлучение с женой, и его королева была коронована в Кёльне архиепископом Пилигрином (22 сентября), который сначала состоял в оппозиции, а затем сам просил чтобы ему позволено было совершить эту церемонию. Избрание Конрада нашло себе полное оправдание в прекрасном управлении, которое давало повод заявлять, что его престол стоял на ступенях Карла Великого.

Теперь вообще признавалось, что королевство итальянское находилось в зависимости от Германии и что германский государь имел право на империю, но действительным императором становился только после своей коронации в Риме. В 1026 году Конрад были коронован в качестве короля Италии в Милане епископом Герибертом. В Комо он был встречен папой, и, подавив сильное восстание в Равенне, получил императорскую корону в Риме, в Пасху 1027 года. Церемония. эта сделалась еще более внушительной вследствие присутствия двух королей, – Канута английского и датского, который отправлялся на поклонение святым местам и возвратился с дарованием привилегий английской церкви и Рудольфа прованского, владения которого перешли к Конраду в 1032 году в силу договора, заключённого между королем и покойным императором. Из Рима Конрад отправился далее на юг, где он взял клятву в верности от местных князей, предоставил новые привилегии норманнам и принял меры для организации противодействия грекам.

Пo смерти Иоанна XIX, в 1032 году, тускуланская партия назначила на папский престол его двоюродного брата Феофилакта, мальчика десяти или двенадцати лет. Но этот странный выбор повел за собой ее ниспровержение. Молодой папа, называвший себя Бенедиктом IX, обнаруживал склонность возобновить худшие безобразия предшествующего столетия; его бесстыдное распутство, хотя и подвергавшееся сомнению, находит себе полное подтверждение в свидетельстве одного из его преемников, – Дезидерия, аббата Монте-Кассино, который в 1086 году восшел на папский престол под именем Виктора III.

Конрад обязан был своим итальянским королевством, главным образом влиянию Гериберта, архиепископа миланского, который противодействовал попытке знати выдвинуть французского соперника, Одона Шампаньского. Архиепископ опирался на установленный им таким образом интерес и возгордившись своим духовным достоинством, своей гражданской властью и успехом, которым сопровождались его предприятия, он действовал с большим насилием во время смятений в своей стране. Смятения сделались весьма серьезными. В то время, как вельможи восставали против епископов, их собственные подручные, или вальвассоры, восставали против них самих; произошли кровавые столкновения, и Конрад, по приглашению Гериберта, опять отправился в Италию с целью исследования причин этих смятений (1037 г.). На одном собрании в Павии, вельможи обвиняли архиепископа в отнятии у них многих из их пленников и в возбуждении их вассалов к восстанию, и Гериберт, вместо того чтобы пытаться очистить себя от обвинения, обратился к императору с такой дерзостью, что издан был приказ арестовать его. Ни один итальянец не смел прикоснуться к нему, но германцы были менее щепетильны в этом отношении, и он уведен был в качестве узника. Национальное чувство итальянцев было потрясено таким действием против столь знатного князя церкви; даже враги архиепископа разделяли общее негодование и тревогу, причем его сторонники, при посредстве духовенства и монахов, деятельно возбуждали толпу. По улицам торжественно двигались длинные процессии кающихся в саванах и с пеплом на голове, и наполняли церкви мольбами, взывая к св. Амвросию об избавлении их паствы. Стражи, надзору которых поручен был Гериберт, позволили ему бежать; он возвратился в Милан и возбудил этот город против императора, который, найдя себя не в состоянии взять его, опустошил окружающую местность. Конрад нашел для себя выгодным дружить с папой Бенедиктом, который недавно был изгнан римлянами и которого, при других обстоятельствах, он с удовольствием обошел бы. Против Гериберта была произнесена анафема за его мятежность, и папа одобрил назначение на кафедру миланскую одного из императорских капелланов. Но как духовенство, так и народ оставалась преданными архиепископу, который теперь предлагал корону Италии Одону Шампаньскому. Это соблазнительное предложение побудило Одона оставить экспедицию, которую он предпринял было в лотарингскую территорию Конрада, и двинуться к Альпам; но он был перенят и убит Гоззелом, герцогом лорренским, и император сделался бесспорным властелином Ломбардии. Папа, в вознаграждение за оказанные им услуги, приведен был в Рим и восстановлен Конрадом в своей должности и пороки, которыми он уже прославился и раньше, сделались теперь еще более ненавистными вследствие присоединения к ним тиранической жестокости по отношению к тем, кто противились ему. Посетив опять южную Италию, император возвратился в Германию, потрясенный в своем здоровье болезнью, которая оказалась роковой для многих из его спутников. Последние месяцы своей жизни он провел в путешествии по разным частям своих владений, и в Арле, осенью 1038 года, он вновь издал закон, провозглашенный раньше в Милане и легший в основу феодального закона Европы, именно, что низшие вассалы, вместо того, чтобы передвигаться по воле своих господ, должны владеть наследственной арендой, право на которую терялось только в случае обвинения в уголовном преступлении, произнесенного против них судом из равных им лиц³³¹⁴. 4 июня 1039 года Конрад умер в Утрехте. Гериберт нашел возможность еще раз утвердиться в Милане³³¹⁵, примирился с преемником Конрада, Генрихом III и занимал эту кафедру, хотя и не без значительного беспокойства, вследствие распрей между вельможами и народной партией, до своей смерти в 1045 году.

В 1044 году Бенедикт опять был изгнан из Рима, и на его место поставлен был Иоанн, епископ сабинский, под именем Сильвестра III. Через три месяца, однако же, Бенедикт опять был в состоянии изгнать своего соперника, и побуждаемый, по одному свидетельству, любовью к дочери одного вельможи, отказавшегося отдать ему ее замуж иначе, как под условием освобождения им папского престола, он продал свой интерес в нем Иоанну Грациану, одному пресвитеру, пользовавшемуся высокой славой за строгость своей жизни. Но Бенедикт был разочарован в своей любви и возобновил свои притязания на кафедру, так что Рим поделился между тремя папами («тремя диаволами», как их называет один прямодушный писатель того века)³³¹⁶, причем каждый из них владел одной из главных церквей, – именно церковью св. Иоанна Латеранского, св. Петра и св. Марии Major. Бенедикт был поддерживаем тускуланской партией, a Сильвестр – сопернической партией знати, между тем как Грациан, принявший имя Григория VI, был папой народным. Положение вещей было бедственное, доходы были отчуждены или перехватываемы, церкви пришли в разрушение, и повсюду господствовали беспорядки всякого рода.

Что партия, стремившаяся к преобразованию церкви, с пламенной надеждой взирала на Григория, это видно из письма, написанного по случаю его возвышения Петром Дамиани, личностью сделавшейся весьма видной в позднейшей истории этого времени³³¹⁷. Но настоятельная нужда заставила его заняться экспедициями против сарацин и разбойнических вождей, которые разорили римскую казну, грабя пилигримов и отнимая у них предназначавшиеся для нее дары; и по этой причине римляне дали ему помощника для отправления духовных обязанностей его служения. Бедственное состояние вещей громко вопияло о каком-либо исцелении, и Петр, архидиакон римский, отправился в Германию просить вмешательства Генриха III, сына и преемника Конрада. Король решил устранить всех претендентов на апостольскую кафедру, и прежде чем отправиться в Италию, он дал понять то направление, в котором он намерен был действовать, потребовав к себе и низложив Видгерса, который, пользуясь беспорядками в Риме, самозванно захватил архиепископию равеннскую. В Парме он созвал собор, но так как на нем не присутствовало ни одного папы, то и расследование притязаний соперников было отложено. Григорий встретился с королем в Пиаценце, и по его желанию созвал второй собор в Сутри (20 дек. 1046 г.). Другие претенденты на папство были вызваны, но не явились; о Бенедикте, удалившемся в монастырь, даже не было упомянуто в делопроизводстве, а Сильвестр был объявлен самозванцем, лишен епископского сана и священства, и осужден на заключение в монастырь. Григорию, который председательствовал на соборе и, быть может, участвовал в приглашении Генриха вмешаться в это дело, затем, к его удивлеию, было предложено рассказать об обстоятельствах своего особого возвышения. С простотой, свойственной его характеру, он сознался в употреблении подкупа (о котором, быть может, было слишком известно, чтобы можно было отрицать его); но это он объяснял тем, что так как в виду его славы, ему приносились большие суммы денег, которые он предназначал израсходовать на благочестивые цели, он нашел нужным употребить их на это именно дело, руководствуясь желанием избавить святой престол от тирании знати, от его бедствий и позора. Некоторые члены собора заметили ему, что пользование такими средствами незаконно. При этих словах папу озарила новая мысль, он признался, что был обольщен врагом, и просил епископов дать совет. По одному свидетельству, они отвечали, что ему лучше осудить самого себя, вследствие чего он признал себя недостойным папства, и в присутствии собора снял с себя папские одеяния³³¹⁸. Другие писатели свидетельствуют, что ему дано было предостережение предварить собственным отречением низложение, между тем как по третьему свидетельству – он был низложен. Папский престол сделался вакантным, и Генрих приступил к занятию его папой своего собственного выбора.

Так как римское духовенство считалось почти непригодным для этого достоинства, вследствие своего невежества, симонии или конкубината, то Генрих III решил предоставить папский престол одному из прелатов, которые сопровождали его из Германии, именно Свитгеру, саксонцу по происхождению и епископу бамбергскому. Назначение Свитгера, по свидетельству некоторых писателей, состоялось в Сутри, но его формальное провозглашение согласно с древним обычаем, должно было совершиться в Риме. Накануне Рождества 1046 года, на другой день по своему прибытию в город, Генрих предложил римлянам, собравшимся в храме ап. Петра, приступить к выбору папы. Они отвечали, что связали себя клятвой не избирать другого папы при жизни Григория, но просили, чтобы король дал им человека, который был бы полезен церкви, вследствие чего Генрих получил знаки патрициата и, в качестве верховного главы Рима, представил Свитгера собранию. В ответ на его вопрос, нельзя ли было бы назначить более достойного папу из среды самого римского духовенства, не возвысился ни один голос, и король, взяв Свитгера за руку, посадил его на папский престол, где он и был приветствуем восклицаниями под именем Климента II³³¹⁹. В день Рождества, годовщину того дня, в который почти за два столетия перед тем коронован был Львом III Карл Великий, была совершена с необычайным блеском и торжественностью императорская коронация Генриха и его королевы Агнесы.

Император был искренне одушевлен желанием преобразований в церкви, и избрал Свитгера, как наиболее пригодного деятеля в осуществлении его планов. Вскоре после (янв. 1047 г.) своего избрания, папа созвал собор с целью исправления злоупотреблений, и на нем было определено, что всякий, кто получил рукоположение заведомо для себя от симонийца, должен подвергнуться покаянию в течение сорока дней³³²⁰. Но кроме этого почти ничего не известно о Клименте, за исключением того, что он посетил Южную Италию, и после папствования, продолжавшегося менее десяти месяцев, умер в монастыре близ Пезаро в октябре 1047 года, вследствие чего Бенедикт IX, поддерживаемый своими родственниками и Бонифацием, сильным маркизом тосканским, воспользовался случаем опять на время захватить вакантный папский престол³³²¹.

В июне 1047 года император возвратился в Германию, привезя с собой и низложенного папу Григория. На большом собрании епископов и знати, состоявшемся по-видимому в Шпейере, Генрих сильно обличал симонию, которая вообще преобладала при распределении церковных должностей. Он выразил даже опасение, чтобы и спасение его отца не подверглось опасности от такой торговли священными должностями. Этот именно грех симонии, заражавший всю иерархию от главного первосвященника до привратника, по его словам, навлекал на страну бедствия голода, язвы, меча, и все, кто были повинны в нем, должны быть низложены. Эти последние слова распространили уныние среди прелатов, которые чувствовали, что они все подлежат этому обвинению, и умоляли императора смилостивиться над ними. Он отвечал им выражением желания добре править должности, которые они получили незаконными средствами, и искренно молиться о душе Конрада, который был причастен их вины. Против симонии вообще был издан указ, и Генрих торжественно клялся даром оказывать свое церковное патронатство, как даром он получил и императорский престол.

Но в то время, как император имел ввиду произвести преобразование в церкви посредством своей собственной власти, среди духовенства была партия, имевшая в виду более широкое преобразование, и с целью, осуществления его, обращала взоры на другое средство. Эта партия на время согласна была принять содействие Генриха, так как его искренность была бесспорна, его власть была важным пособием и его цели в некоторой степени совпадали с ее собственными. Подобно императору, эти преобразователя желали искоренить симонию и освободить папство от тирании итальянской знати. Но ее определение симонии было более строгим, чем его; вместе с симонией она связывала брак и конкубинатство духовенства, – те явления, которые Генрих (быть может из сознания, что его собственный характер был небезупречен в отношении целомудрия) не осмелился подвергнуть нападению, и главнее всего она опасалась преобладания гражданской власти над церковью, Связи именно церкви с государством через феодальные обязательства прелатов они приписывали и те печальные безобразия, которые давно уже позорили иерархию, именно грубые и светские привычки епископов, их преданность войне и охоте, их непристойную пышность и роскошь, их попытки сделать церковные должности наследственными в своих собственных семействах. А что если империя приобретет полный контроль над папством и церковью, как к этому по-видимому стремился Генрих? Что будет результатом такой власти, когда она перейдет от этого благородного, добросовестного и религиозного императора к преемнику совершенно иного характера? Церковь не должна зависеть от личных качеств государя. Она должна быть управляема другими руками и под высшим влиянием; национальные церкви, связанные и соподчиненные государством, были не в состоянии принять на себя задачу преобразования, которое должно исходить не от государства, но от иерархии, от папства, с неба, через наместника Христова, преемника ап. Петра; ему только на земле и должна она подчиняться, и с этой целью всякая власть должна сосредоточиваться именно в папстве.

Генрих взял с римлян условие, за которое он, будто бы, заплатил большую сумму, именно, чтобы они не избирали опять папы без его согласия³³²². К нему явилась депутация по делу преобразовательной партии, с просьбой, чтобы он назначил преемника Клименту. Они не прочь были бы желать восстановления Григория VI; но так как такое предложение вероятно было бы неприятно императору, то они просили, чтобы он назначил папой Галинарда, архиепископа лионского, который был хорошо известен и высоко уважаем в Риме, вследствие частых пилигримств к этому «порогу апостолов»³³²³. Галинард, однако же, не желал такого возвышения и тщательно избегал появления при императорском дворе. Генрих просил совета у Вазо, епископа льежского, высокоуважаемого прелата, о мудрых и снисходительных воззрениях которого касательно обращения с еретиками будет упомянуто ниже. Епископ посоветовал восстановить Григория, низложение которого он порицал на том основании, что папа не мог быть судим никем, кроме одного Бога. Но прежде чем его письмо дошло до императора, выбор его уже пал на Поппо (25 дек. 1047 г.), епископа бриксенского, который и принял имя Дамаса II. Новый папа был отведен в Рим Бонифацием, маркизом тосканским, и при его приближении Бенедикт бежал; 17 июля 1048 года он был возведен на папский престол, но 9 августа умер. Быстрая смерть двух немецких пап была приписываема некоторыми отравлению; представителем мнения другой партии служит Бонизо, епископ сутрийский, который, в запальчивости национальной и религиозной ненависти, говорит, что Дамас, – «человек, полный всякой гордости», был назначен патрицианской тиранией Генриха, и что через двадцать дней после своего вторжения на папский престол он «умер телом и душой»³³²⁴.

Императора опять просили назначить папу, и он остановился на своем двоюродном брате Бруно. Более двадцати лет перед тем Бруно был избран епископом со стороны духовенства и народа в Туле, принял эту бедную кафедру, против воли императора Конрада, который предназначал его на лучшую кафедру; пользовался великой славой за свое благочестие, ученость, благоразумие, благотворительность и смирение, был деятельным в отправлении своих обязанностей, красноречивым проповедником, искусным музыкантом и не без опыта в общественных делах. При неохоте принять на себя предлагавшееся ему теперь опасное достоинство, он попросил три дня для размышления и открыто исповедовал свои грехи, с целью доказать свое недостоинство. Но император настаивал на этом назначении, и на одном большом собрании в Вормсе, в присутствии римских посланников, Бруно были вручены знаки папства. Посетив еще раз Тул, он отправился в Италию в первосвященническом достоинстве. В Безансоне он встречен был Гугом, аббатом клунийским, в сопровождении одного итальянского монаха, по имени Гильдебранд, и результат этой встречи был в высшей степени замечателен. Гильдебранд происходил от родителей низкого состояния близ Суаны (теперь Сована), древнего этрусского города и епископской кафедры между 1010 и 1020 годами³³²⁵. С ранних лет он был воспитываем в Риме для церковного служения, под руководством дяди, который был аббатом св. Марии на Авентине. Он выработал себе самые строгие понятия о монашестве, и недовольный распущенностью, преобладавшей среди итальянских монахов, он отправился за Альпы и вступил в строгую общину клунийскую, где будто бы аббат применил к нему пророческие слова: «он будет велик в очах Всевышнего»³³²⁶. По оставлении клунийской общины, он посетил двор Генриха, и по своему возвращению в Рим сделался капелланом³³²⁷ Григория VI, учеником которого был он раньше. По низложении Григория, Гильдебранд сопровождал его в Германию, и по смерти своего покровителя, в начале 1048 года, опять удалился в Клуни. Там именно, как можно предполагать, он и размышлял с негодованием о той подчиненности церкви мирской власти, которая особенно проявилась в низложения и пленении Григория, и там именно в его душе созрели те теории, которые должны были оказать столь сильное влияние на всю последующую историю церкви и мира.

Гильдебранд отличался характером возвышенным и повелительным. Его человеческие привязанности были умерщвлены долгой монастырской дисциплиной; одна только церковь возбуждала любовь в нем. Наполненный величественными мечтаниями о церковном величии, он преследовал свои цели с непреклонной настойчивостью, с дальнозорким терпением, с глубокой, тонкой и даже беззастенчивой политикой. Он хорошо умел пользоваться даже небольшими обстоятельствами, как средствами для достижения более важных целей, или поступаться меньшими преимуществами в надежде достигнуть больших. Он умел как примирять и даже льстить, так равно и угрожать и обличать. Сам непроницаемый и непоколебимый, он особенно искусен был в понимании характеров других людей, и умел пользоваться ими как своими орудиями, даже хотя бы несознательными или недобровольными.

В своих беседах с Бруно Гильдебранд изображал унизительность принятия от императора того достоинства, которое должно было даваться по свободному выбору римского духовенства и народа. Его возвышенные взгляды и влиятельные речи оказали свое действие: папа сложил знаки апостольской должности в, взяв себе Гильдебранда в качестве сотоварища, продолжал путь в простой одежде пилигрима. Путь его, будто бы, ознаменовался чудесами: по его молитве, разлившиеся воды Тиверона возвратились к своим обычным границам для того, чтобы дать проход ему и собравшемуся в его свите народу, и его прибытие в Рим, в грубом одеянии и босым, произвело впечатление гораздо больше того, чем какое могло бы быть произведено выставкой первосвященнической или императорской пышности. В храме ап. Петра он обратился к собравшимся римлянам с речью, заявляя им, что он прибыл с целью благочестия, что император избрал его папой, но что им именно предоставляется утвердить или отменить этот выбор. Слушатели были сильно возбуждены его словами: они не могли не обрадоваться тому, что он, объявляя императорское назначение недостаточным, предпочитал опираться на их собственный выбор, как на единственно законное право на папский престол. Притом Бруно и не был для них совершенно неизвестным человеком, ежегодные пилигримства его в Рим уже успели познакомить их с его благочестием и его добродетелями, и он был приветствуем с всеобщими восклицаниями в качестве папы Льва IX (12 февраля).

С этого времени Гильдебранд сделался действительным управителем папства. Лев рукоположил его в субдиакона и предоставил ему, вместе с другими должностями, должность казначея церкви. Между этими и другими должностями было и аббатство в монастыре св. Павла на остийской дороге, которое он восстановил из упадка и беспорядка и к которому в течение всей своей жизни так сильно был привязан, что при всякой неудаче в каком-либо из своих предприятий, он обыкновенно посылал за некоторыми из монахов этого монастыря и спрашивал их, какой совершили они грех, закрывший слух Божий к их ходатайствам за него. Партия, душой которой был Гильдебранд, затем была подкреплена и некоторыми другими способными лицами, которых Лев привез из-за Альп и возвел в высокие достоинства, – каковыми были кардиналы Гумберт, Стефан и Гуг Белый, Фридрих, брат Годфрея, герцога лорренского, и Азолин, епископ сутрийский. Но виднее всех их был итальянец, который теперь вступил в число римского духовенства, именно Петр Дамиани.

Этот замечательный человек родился в Равенне в 1007 году. Мать его, доведенная до своего рода исступления этим нежеланным прибавлением к семейству, уже и без того слишком большому, хотела было бросить ребенка на погибель; но, будучи уже почти мертвым, он спасен был женой одного священника, упреки которой пробудили в матери чувство родительской обязанности³³²⁸. Петр рано остался сиротой под попечением брата, который относился к нему жестоко и заставлял его пасти свиней, но он был избавлен от этого рабства другим братом, Дамианом, имя которого, в знак благодарности, он и присоединил к своему собственному³³²⁹. Благодаря доброте Дамиана, он получил возможность учиться, прославился в качестве учителя, так что ученики стекались к нему отовсюду, и их плата доставляла ему обильные средства. Его жизнь между тем была строго аскетической; он тайно носил саван, постился, бодрствовал, молился и с целью обуздания своих страстей вставал с постели, по целым часам стоял в реке, пока члены его не коченели от холода, и проводил остаток ночи в посещении церквей и в чтении Псалтыря. Пользуясь славой и благоденствием, Петр, однако же отдался мысли, что было бы хорошо совсем отречься от своего положения, когда он еще вполне пользовался его преимуществами, и на его решимость в этом отношении окончательно повлияло посещение его двумя братьями из отшельнической общины Фонте Авеллано в Умбрии. Когда он, в качестве подарка их аббату, дал им большую серебряную чашу, монахи попросили его переменить ее на что-либо более легкое и более удобоносимое, и глубоко тронутый этой их немирской простотой он, без ведома своих друзей оставил Равенну и сделался членом их строгого монастыря³³³⁰. Петр строгостью жизни скоро превзошел всех своих собратьев, и даже приобрел славу чудотворца. Он учил в Фонте-Авеллано и в других монастырях, и возведен был в достоинство аббата³³³¹.

Возвышение Григория VI было с радостью приветствуемо Петром, как заря новой эры для церкви, и хотя его надежды на этого папу скоро были разъяснены собором сутрийским, он однако же был в состоянии перенести свою уверенность на Генриха III, так что он даже радовался тому, что император достиг контроля над выборами на папский престол³³³². Потому он все еще продолжал со светлой надеждой трудиться в деле преобразования, и Генрих пользовался им с целью внушения папе Клименту необходимости искоренения симонии, которая, как нашел император, возвращаясь домой через северную Италию, преобладала повсюду³³³³.

Характер Петра Дамиани представлял чрезвычайную смесь силы и слабости. Он был человек честный, строгий в благочестии своей жизни и одаренный свободным и богатым красноречием, но в то же время лишенный рассудительности или критической проницательности, безгранично доверчивый и несколько суетный и столь же узкий в своих воззрениях, сколько ревностный, энергичный и нетерпеливый в осуществлении их. Начитанность его была значительная, но весьма ограниченная в своей сущности и по большей части весьма праздного свойства. Его письма и трактаты представляют смесь всякой учености и всяких аллегорических перетолкований св. Писания, какие только он мог собрать вместе; его доводы обосновываются на самых странных иллюстрациях и самых чудовищных и необычайных легендах. Проявленный им часто юмор скорее обнаруживает в нем странность, чем талант или дарование; он сам говорит о нем как о «шутовстве»³³³⁴, и в покаянном духе оплакивает, что он не может воздержаться от него. В наше время такой человек, вероятно, был бы одним из самых резких, деятельных, крайне недружелюбных и, пожалуй, неразумных врагов Рима; при современных же ему обстоятельствах Петр Дамиани был его наиболее преданным служителем. Тем не менее, его почтение к папству не мешало ему иногда обращаться к занимающим папский престол иерархам с откровенной простотой³³³⁵ или протестовать против установившихся римских обычаев, как например, когда он писал Александру, и против того принципа декреталий, по которому епископ не мог быть обвиняем членом своей паствы, и против обычая присоединения к определениям по самым заурядным предметам страшных угроз анафемы³³³⁶. В таких случаях, можно думать, что он отчасти руководился сильным и непреклонным чувством правды и отчасти своей страстью во всех направлениях действовать увещанием и порицанием. Если Гильдебранд умел пользоваться людьми, как своими орудиями, то Петр был самым подходящим для него орудием. Он чувствовал, что Гильдебранд был его господином, и его служение часто было неохотным; но хотя он и давал волю своему недовольству в письмах и в эпиграммах, однако же вполне повиновался этому своему «враждебному другу» (как он выражался) своему «благочестивому сатане»³³³⁷.

Петр Дамиани был наиболее ревностным приверженцем воззрений своего века. От него обычай добровольного самобичевания, хотя он и не был совершенно новым³³³⁸, приобрел необычайную популярность. Он одобрял его как своего рода «чистилище» и защищал против всех нападений. Если, доказывал он, сам Господь со своими апостолами и мучениками подвергался бичеванию, то хорошо и нам подражать их страданиям, подвергая самих себя бичеванию; если Моисей в законе предписывал бичевание для виновных, то хорошо и нам наказывать самих себя за наши прегрешения; если людям позволительно искупать свои грехи деньгами, то те, кто не имеют денег, должны конечно, иметь у себя какие либо другие средства искупления; псалмопевец внушает людям «хвалить Господа на кимвалах», а так как, кимвал есть инструмент, сделанный из высушенной кожи, то заповедь эта по истине исполняется тем, кто в виде подвига бьет свою собственную кожу, засушенную постом³³³⁹. Кардинал Стефан осмелился посмеяться над таким благочестием и убедил монахов Монте-Кассино отказаться от обычая бичевания по пятницам, который они усвоили, по примеру Петра; но внезапная и преждевременная смерть Стефана и его брата скоро затем, дала торжество поборнику этого обычая, который выставлял постигшую обоих братьев судьбу в качестве страшного приговора над нечестием кардинала.

Кроме других сочинений, Петр написал в пользу бичевания «Жизнь» некоего Доминика, великого подвижника в деле борьбы с плотью³³⁴⁰. Доминик был рукоположен во священника, но узнав, что его родители принесли часть козлиной кожи в дар епископу, который рукополагал его, он был поражен таким ужасом от этой симонии, что отказался от всех священнических обязанностей и удалился к суровой жизни отшельника. Впоследствии он поселился под ведением Дамиана в Фонте-Авеллано, где его покаянные подвиги были предметом удивления аббата и его собратьев. На своем голом теле он носил тесные железные вериги³³⁴¹, которых никогда не снимал, кроме как для самобичевания. Его тело и руки были стиснуты железными кольцами, шея обременена тяжелыми цепями, жалкая одежда была изношена до лохмотьев, пища состояла из хлеба и укропа, и его кожа была черна как у негра – от последствий страшного самобичевания³³⁴². Обычным упражнением Доминика было прочитывание Псалтыря дважды в день, причем он бичевал себя обеими руками по тысяче ударов на каждые десять псалмов. По тогдашнему верованию, три тысячи ударов, которыми сопровождалось чтение тридцати псалмов, равнялось году наказания; весь Псалтирь поэтому, при аккуратном числе ударов, равнялся таким образом пяти годам покаяния. Великим постом, или по случаю особого покаяния, ежедневное упражнение достигало до трех Псалтирей; он «легко» совершал двадцать (равные ста годам покаяния) в шесть дней. Однажды, в начале Великого поста, он просил, чтобы на него наложена была епитимия в тысячу лет, и всю ее очистил до Пасхи. Он часто совершал восемь или девять Псалтирей в течение двадцати четырех часов, но только впоследствии он мог совершать десять, и наконец, он был в состоянии при одном случае исполнить двенадцать, и дошел до XXXII-го псалма в тринадцатой. Эти бичевания, по тогдашнему верованию, имели значение удовлетворения за грехи других людей. В позднейшие годы своей жизни, ради большей суровости, Доминик заменил прутья, которыми он прежде пользовался в своих упражнениях, ремнями. Он увеличил также число колец, впивавшихся в его тело, и вес цепей, висевших на его шее; но в Житие его рассказывается, что по временам, когда он молился, кольца эти лопались на нем или делались мягкими и растяжимыми³³⁴³. Смерть Доминика, сделавшегося настоятелем монастыря на горе Соавицино (или Сан-Вицино), в Анконском округе, по-видимому последовала в 1060 году.

Брак духовенства был особенно ненавистен в глазах Петра Дамиана. Он писал, проповедовал и действовал против него. Его язык о таких предметах отличается грубостью и доходит до бесстыдного неприличия. Вскоре после восшествия Льва на папский престол, он представил ему трактат, о содержании которого можно догадываться по самому его заглавию: «Книга о Гоморре»³³⁴⁴. Представляемые здесь свидетельства касательно ужасных преступлений, возникших вследствие обязательного целибатства для духовенства, могли бы послужить для рассудительного ума основанием для ослабления этой обязательности, но Петр выставляет их в качестве довода в пользу усиления ее строгости. Он перечисляет грехи нецеломудренного духовенства и требует низложения всех виновных в них. Лев благодарил его за книгу, но решил, что хотя всякое плотское сношение запрещено духовенству св. Писанием и законами церкви, но за исключением наиболее худших и закоренелых грешников, нужно оставлять за всеми должности, в случае их раскаяния³³⁴⁵. Позднейший папа, Александр II, получил эту рукопись под предлогом снять с нее копию; но свое мнение о ее вероятных последствиях выказал тем, что запер ее, и автор жаловался, что когда он пытался получить рукопись обратно, папа шутил над ним и относился к нему, как к шутнику³³⁴⁶.

Поступок Льва, отказавшегося от права, полученного вследствие императорского назначения, мог, как можно было ожидать, встревожить и оскорбить Генриха. Его родственник, предмет его особенного покровительства, сделался папой духовенства и народа, и мог стать в оппозицию к императору. Но император, по-видимому, взглянул на образ действия Льва как на проявление той скромности, которой он уже был известен. Он не сделал никаких возражений, и Гильдебранд тщательно избегал раздражать его ненужными проявлениями папской независимости.

Лев нашел папскую казну настолько истощенной, что даже помышлял об удовлетворении своих нужд посредством продажи церковных одеяний. Но мало-помалу, опять начали открываться те богатые и разнообразные источники, которыми пополнялась папская казна, так что он был в состоянии деятельно вести свою администрацию и предпринимать меры к преобразованию. Созван был собор (1049 г.), на котором папа предлагал признать недействительными рукоположения всех тех, кто были рукоположены симонийцами. Ему однако же было представлено, что такая мера во многих местах навлекла бы за собой общее низложение духовенства и лишение средств благодати. Данное определение симонии, в действительности, простиралось на многие такие вещи, с которыми мы едва ли можем связывать мысль о преступности. Название это уже не ограничивалось более покупкой рукоположения или даже бенефиций; симонией считалось давать что-либо в виде приношения первых плодов, или даже делать добровольный дар епископу или патрону; симонией считалось получить бенефицию не только в виде платы, но и в виде награды за службу, или в виде особой милости. «Есть три рода даров», – говорит Петр Дамиани, «дары руки, послушания и языка»³³⁴⁷. Служение при дворе он считает худшим средством достижения должностей, чем плата денег: в то время, как другие дают деньги, цена, платимая придворными священнослужителями, есть не что иное, как они сами³³⁴⁸. Эта книга написана против мнения, что совершенное симонийцами рукоположение недействительно. Петр доказывает, что благодать посвящения зависит не от человека, который дает его, но от его сана. Дети слепых или уродливых лиц не наследуют недостатков своих родителей³³⁴⁹. Даже чудеса были совершаемы симоническими и невоздержаннными епископами и духовенством, а также и лицами, которые рукоположены были такими епископами³³⁵⁰. Гумберт с другой стороны утверждал, что как таинства еретиков не действительны, а симония есть ересь, так и рукоположение, даваемое симонийцами, даже хотя бы и даром, ничего не дает кроме осуждения³³⁵¹. В виду всеобщего преобладания симонии, Лев, поэтому нашел себя вынужденным, смягчить свой приговор и обратиться к постановлению Климента и, что даже те, кто были рукоположены заведомыми симонийцами, должны были подвергнуться епитимии в течение сорока дней³³⁵². Можно думать также, что на этом соборе были возобновлены законы об обязательности целибата, причем от женатого духовенства требовалось разлучиться со своими женами или воздерживаться от исполнения своих священных обязанностей, хотя вероятно только на том позднейшем соборе (1051 г. (?), Лев придал принудительную обязательность этим правилам, постановляя, что все те «наложницы» священников, которые будут найдены в Риме, должны будут обращаться в рабынь в латеранском дворце³³⁵³.

С целью устранения беспорядков церкви Лев прибег к новым мерам. Епископы были так глубоко замешаны в них, что от них и нельзя было ожидать коренного преобразования; по-этому папа хотел взять дело в свои собственные руки и исполнить его самолично. Подражая системе постоянных разъездов, благодаря которым Генрих распространил свой личный надзор во все уголки империи, он отправился с целью окружного осмотра церквей (1049 г.). По пути он посетил Гвальберта Валломброзского, важного союзника Гильдебранда и преобразовательной партии. Он переправился за Альпы и, обличая неправды, освящая церкви и раздавая привилегии монастырям на своем пути, он достиг Кельна и Аахена. В Аахене он добился примирения между императором и Годфреем, герцогом Нижней Лоррены, в течение нескольких лет нарушавшим общественный мир. Герцог получил приговор восстановить сожженный им собор вердунский, подчинился бичеванию при алтаре, и своими собственными руками трудился при построении церкви³³⁵⁴.

Лев в качестве епископа тулского (каковую кафедру он удерживал за собой в течение некоторого времени, подобно тому, как Климент II удерживал кафедру бамбергскую), дал обещание присутствовать при освящении монастырской церкви св. Ремигия в Реймсе. Теперь он заявил намерение исполнить свое обещание, и из Тута издал послание, которым епископы Франции созывались для присутствования на соборе по этому случаю³³⁵⁵. Объявление это многих поразило ужасом, – тех именно прелатов, которые опасались расследования своих действий, а также и тех высокопоставленных мирян, нравственность которых не могла выдержать испытания, и некоторые из них прибегли к наушничеству перед французским королем Генрихом I. По их заявлению, было совершенно невиданной вещью, чтобы папа присваивал себе право вступления во Францию без позволения государя; королевской-де власти угрожала опасность уничтожения, если он позволит папе распоряжаться в его владениях или одобрит его меру своим присутствием на соборе. Генрих уже получил приглашение, но эти заявления встревожили его. Он, однако же не осмелился запретить предполагавшегося собора, но уклонился от присутствия на нем, извиняясь на основании одного военного похода, и просил, чтобы Лев отложил свое посещение до более спокойного времени, когда король будет в состоянии принять его с должными почестями. Папа отвечал, что он решился присутствовать при освящении церкви, и что если он найдет там верующих людей, то намерен созвать и собор³³⁵⁶.

Собрание в Реймсе было огромным (2 окт. 1049 г.). Франки с Востока соединившись вместе с франками Галлии оказать честь апостолу своего народа, святому, от рук которого Кловис принял крещение, и даже Англия прислала своих представителей. Тут собрались прелаты и вельможи, духовенство и монахи, миряне и женщины всякого положения, приношения которых составили громадную сумму. В толпе перемешались люди всевозможных положений и чинов; они осаждали двери церкви еще нануне церемонии и тысячи провели ночь на открытом воздухе, разгоняя тьму блеском своих горящих свечей³³⁵⁷. Папа неоднократно угрожал оставить это великое дело незаконченным, если народ не ослабит своего давления. Наконец, с большим трудом, тело св. Ремигия было пронесено через массу зрителей, возбуждения которых теперь достигли своей высший степени. Многие кричали, многие падали в обморок, многие были задавлены до смерти. Священные останки были пронесены в церковь через окно, как единственно возможный путь; народ оставшийся за дверями, воспользовался этим обстоятельством и массами бросился в окна. Вместо предполагавшегося раннее помещения, тело святого было положено высоко над алтарем, чтобы его присутствием придать особенную торжественность действиям собора.

Собрание состоялось на другой день после освящения (Окт. 3–5). Некоторые из французских епископов и аббатов, вызывавшихся на собор, не могли присутствовать вследствие того, что принуждены были находиться при королевском войске, но явилось около двадцати епископов и пятидесяти аббатов, среди которых были епископ ледлский, аббат монастыря св. Августина в Кентербери и аббат рамсейский. Папа поместился лицом к мощам св. Ремигия и выразил желание, чтобы прелаты сидели в полукруге по обе стороны от него. Тут было объявлено, что собор созывался для устранения беспорядков в церкви и для общего исправления нравственности и от епископов и аббатов потребовалось выходить вперед и давать клятву, что они неповинны в симонии, ни в получении своей должности, ни в отправлении ее. Архиепископы тревский, лионский и безансонский дали эту клятву. Архиепископ реймский просил отсрочки; он был частным образом два раза принят папой, и на втором заседании получил отсрочку до собора, который предполагалось созвать в Риме в следующем апреле³³⁵⁸.

Епископы все дали клятву, кроме четырех; из аббатов некоторые клялись, а другие молчаливо признавались в своей виновности. Гуг, епископ лангрский (который до исследования своего собственного дела добился низложения одного аббата своего диоцеза за невоздержанность и другие преступления), был обвинен во многих и тяжких беззакониях: свидетели полагали, что он как сам получил свою должность, так и отправлял ее симонически, что он носил оружие и убивал людей, жестоко угнетал свое духовенство и даже прибегал к пыткам, как к средству для вымогательства денег, что он был повинен в прелюбодеянии и неестественных похотях. Получив позволение посоветоваться с архиепископами лионским и безансонским, он просил, чтобы этим прелатам дозволено было защищать его дело. Архиепископ безансонский, встав с этой целью, нашел себя не в состоянии произнести ни одного слова, и сделал знак Галинарду Лионскому, который признал симонию и вымогательство своего клиента, но отрицал другие обвинения. Епископы неверский и кутанский сознались, что их кафедры были куплены для них их родственниками, но без их ведома или согласия, и в виду их признания им позволено было удержать за собой свои кафедры. Епископ нантский, сознавшийся в том, что он купил право наследовать своему отцу на епископской кафедре, был низведен на степень пресвитера³³⁵⁹.

В конце первого заседания был поставлен вопрос, под угрозой анафемы, не признавал ли кто-либо из членов собора другого главу церкви, кроме епископа римского. Права папы и законность его действий были признаны общим молчанием, и папа затем был объявлен приматом всей церкви и апостольским первосвященником³³⁶⁰.

На втором заседании оказалось, что епископ лангрский скрылся ночью. Архиепископ безансонский признал, что его онемение, когда он хотел защищать скрывшегося, в предшествующий день было наказанием от св. Ремигия; папа и прелаты преклонились перед мощами святого, и Гуг Лангрский был низложен³³⁶¹. Собор продолжался три дня. Постановлено было двенадцать канонов, из которых первым объявлялось, что никто не мог быть возводим на епископскую кафедру без избрания от своего духовенства и народа. Произнесены были отлучения против архиепископа сенского и других прелатов, которые или из опасения папского расследования, или из невнимания к желанию короля, пренебрегли вызовом на собор, и рассказывают, что в течение года небесное возмездие тяжко обрушивалось на тех советников, которые настраивали Генриха против папы. Епископ компостельский был отлучен за присвоение себе титула «апостольского» и за попытку учредить независимое папство в Испании³³⁶². Бретонские епископы, церковь которых давно уже была отделена от церкви римской и примат которых назывался архиепископом дольским, вызваны были в Реймс, но так как они не прибыли на собор, то им велено было явиться в Рим³³⁶³.

Из Реймса Лев отправился в Менц, где состоялся собор в (19 окт 1049 г. (?) в присутствии императора, и на этом соборе епископ шпейерский Сибихон очистил себя от обвинения в прелюбодеянии принятием святой евхаристии³³⁶⁴.

Папа с торжеством возвратился в Италию. Он уверился в поддержке Германии и сокрушил стремления к независимости, которые проявлялись в церквях Франции и Испании. Система посещений, начатая им таким образом, была продолжаема в течение всего его папства, и результатом ее было значительное увеличение влияния Рима. Он практически и с успехом утвердил за собой власть гораздо выше той, которая приписывалась папству ложными декреталиями. Папа вступил в государство, не обращая внимания на волю государя; произносил церковное проклятие на прелатов, преданность которых своему королю препятствовала исполнению его повелений. Он не только судил, но и начинал следствия, и эти последние были производимы под страхом его личного присутствия, помимо обычных форм правосудия. От епископов клятвой требовалось обвинять самих себя, и судебное делопроизводство было короткое и быстрое. Как ни поразительны были новшества таких действий, Лев способен был совершать их безопасно, так как народное чувство было на его стороне и поддерживало его во всех посягательствах на авторитет государей или епископов. Его присутствие было повсюду приветствуемо как присутствие высшей власти, явившейся с целью отмщения за неправды, от которых долго стонали люди; но у него не было расположения подвергать его притязания сомнению вследствие их новшества, и напротив это новшество давало им особое обаяние, так как папа своей властью производил такое облегчение, о котором раньше и не мечталось, притом и самый способ, которым производились его суды и приговоры, был искусно рассчитан на то, чтобы обезоружить всякое противодействие. Что бы ии было в нем нового, но во всяком случае суд производился перед соборами, этим старым узаконенным трибуналом; епископы боялись протестовать, чтобы не быть признанными виновными, и в то время, как следствие, с целью открытия виновных, было необыкновенно строгое в своем исполнении, приговор умерялся кажущей кротостью, которая много отнимала в нем суровости. Преступникам позволялось самим подробно излагать обстоятельства своей вины, и их извинения охотно допускались. Снисходительность, показанная одним, склоняла к подчинению и других, и таким образом притязания папы могли осуществляться не встречая никакого возражения.

Лев опять путешествовал за Альпы в 1050 году, и в третий раз в 1052. Это последнее путешествие было предпринято отчасти с целью попытки установить примирение между императором и королем венгерским Андреем, который принял христианство и восстановил исповедание Евангелия в своих владениях; но посредничество папы оказалось неудачным. Другой целью его путешествия было просить помощи императора против норманнов. Эти последние теперь прочно утвердились в Южной Италии, воевали против обеих империй или получали награды от той или другой, смотря по обстоятельствам. На всем пространстве, куда только могла проникать их предприимчивость, от их нападений не было безопасности: они вторгались в наследие ап. Петра, нападали на собственную свиту папы, и угрожали самому Риму. Они не щадили ни возраста, ни пола. Папа был глубоко огорчен при виде жалких людей, которые стекались в город с апулейской стороны, обезображенные от варварских норманнов лишением глаз или носов, рук или ног, причем к нему постоянно доходили и известия об ограблении или сожжении монастырей и об избиении или жестоком истязании их обитателей. Его огорчение и негодование превзошли все границы, и когда протесты, просьбы и обличения оставались напрасными. Он старался убедить как греческих, так и германских императоров вступить в союз, чтобы совместно действовать против этих ужасных соседей³³⁶⁵.

Папа нашел, что вступая в союз с итальянской партией, он возбуждал ревнивость своих соотечественников, – каковое чувство особенно знаменательно проявлялось в Вормсе, где он провел Рождество 1052 года с императором. В день Рождества, когда Луитпольд, архиепископ менцский и митрополит диоцеза, совершал литургию в кафедральном соборе, один диакон произнес одно чтение нараспев по германскому обычаю, отличавшемуся от римского³³⁶⁶. Лев, побуждаемый итальянцами своей свиты, приказал ему остановиться, и так как на приказание это не обращено было внимания, то он, по окончании чтений, подозвал к себе диакона и лишил его сана. Германский примат просил о его восстановлении в сане, но получил отказ. Служба затем продолжалась, но в конце дароприношения Луитпольд, негодуя на пренебрежение, оказанное национальному обычаю, объявил, что он не будет совершать богослужение дальше, если диакон не будет восстановлен, и папа нашел себя вынужденным уступить³³⁶⁷.

Чувством ревнивости по отношению к Риму, по-видимому, подсказан был также и ответ на просьбу, которую папа сделал касательно возвращения епископии бамбергской и аббатства фульдского апостолу Петру, которому они были предоставлены Генрихом II³³⁶⁸. Вместо этих бенефиций, которые могли бы служить предлогом для вмешательства в пределы его германской власти, император предоставил папе город Беневенто, прибавляя территорию, уже предоставленную норманнам³³⁶⁹.

Успех обращения Льва за помощью против норманнов был парализован канцлером императора Гебгардом, епископом эйх-штедским. Из опасения ли со стороны Венгрии, или заносчивого презрения к норманнам, или из германской ревнивости к папству; он уговорил Генриха отозвать войска, которые уже отданы были в распоряжение папы, и Лев, по своему возвращению в Италию, был сопровождаем только семьюстами человек, главным образом швабов и лотарингцев, в числе которых притом было много бродяг и отпетых искателей приключений из других стран. Тут в первый раз папа выступал в качестве предводителя войска против заведомо христианского народа. Хотя сам Лев, будучи еще диаконом, предводительствовал однажды отрядом тулским в императорском войске, бывшие при нем соборы возобновляли каноны против воинствующих епископов и духовенства, и Петр Дамиани пришел в крайнее смущение от непристойности подобного зрелища: «Пошел бы св. Григорий», – спрашивал он, «сражаться против ломбардцев, или св. Амвросий против ариан»³³⁷⁰. Ho по мере того, как Лев шел дальше, массы итальянцев стекались под его знамя, так что когда войска встретились близ Цивителлы, он имел значительное превосходство в численности, причем его великорослые германцы издевались над низкорослостью и невзрачностью неприятелей. Норманны пытались вступить в переговоры и предлагали владеть своими завоеваниями под главенством апостольской кафедры, но им объявлено было, что единственным условием мира могло быть только их удаление из Италии и сдача ими всего, что они отняли у ап. Петра. Таким образом для них не оставалось другого исхода, кроме как сражаться с отчаянным мужеством. Войска встретились 18 июня 1053 года; итальянский отряд папы бежал, его германцы стояли твердо и были изрублены в куски; он сам бежал в Цивителлу, но ворота города были заперты против него, и он попал в руки норманнов³³⁷¹. Но поражение это было более выгодным для папства, чем сколько могла бы быть победа. Победители, иные вероятно из грубого страха, а другие из хитрости, пали к ногам пленника, плакали, посыпали пылью свои головы, разражались выражениями покаяния с просьбой о прощении и благословении. Состоялось соглашение, по которому папа соглашался, чтобы те завоевания, которые уже сделали норманны, со всем тем, что они могли приобрести в Калабрии и Сицилии, они удерживали под главенством святого престола. Так норманны, дотоле еще бывшие шайкой разбойников, получили некоторый законный вид и даже освященные права на свои владения, причем папа, предоставлял им земли, на которые римская кафедра никогда не имела никакого права (кроме того, которое можно было выводить из сказочного дара Константина), пролагал путь к установлению союза, который имел чрезвычайную важность, для его преемников и упрочению притязания на верховенство над королевством неаполитанским, которое и продолжалось до новейшего времени.

Лев отведен был в Беневенто, где он и удерживаем был как бы в почетном плену. Время свое он проводил в скорбных размышлениях о прошедшем и о будущем (июнь 1053–12 марта 1054 г.). Он предавался строжайшему аскетизму и благочестию, ежедневно совершал литургию за души павших за его дело воинов, и наконец утешен был видением, которое уверяло его, что так как они были убиты за Господа, то и сделались причастниками славы мучеников. По истечении девяти месяцев, чувствуя себя серьезно больным, он получил позволение возвратиться в Рим. Он приказал свою постель поставить в храме ап. Петра, а близ нее поставить и гроб. К духовенству, собравшемуся вокруг него, он обращался с искренними увещаниями быть бодрственными в своей обязанности и действовать против симонии; свою паству он поручал Христу и молился, что если он был слишком суров в произнесении церковных порицаний кому-либо, то чтобы Спаситель своей милостью разрешил их. Затем, смотря на свой гроб, он говорил со слезами: «Вот, братия, как жалка и преходяща человеческая слава. Я видел как келья, в которой я жил будучи еще простым монахом, превратилась в обширные дворцы; теперь я опять должен возвратиться в тесные пределы этого гроба». На следующее утро он умер (19 апр. 1054 г.) перед алтарем в храме св. Петра.

В течение последних дней Льва IX происходили важные сношения между церквями Рима и Константинополя. Со времени Фотия эти церкви находились в холодных отношениях между собой, и сношения между ними были редки. Но восточные императоры были побуждаемы политическим интересом к примирению с папой, враждебность которого могла угрожать и остаткам их владений в Италии, и около 1024 года Иоанну XVIII сделано было предложение со стороны Василия II и византийского патриарха Евстафия, чтобы титул «вселенского» был, одинаково предоставлен как патриарху, так и епископу римскому³³⁷². Дары, с которыми явились уполномоченные по делу этого предложения, оказали свое действие на известную алчность римлян, и папа готов был согласиться³³⁷³. Но слух об этом деле произвел большое возбуждение в Италии и Франции. Вильгельм, аббат св. Бенигна в Дижоне, влиятельное духовное лицо итальянского происхождения, обратился к папе с весьма сильным протестом. Хотя, говорил он, древняя земная монархия Рима теперь разделена на много правительств, однако же духовное преимущество, предоставленное ап. Петру, не отчуждаемо, и после нескольких суровых замечаний, он закончил увещанием Иоанну быть более внимательным к своим собственным обязанностям в управлении и дисциплине церкви. Папа уступил общему чувству, и дело закончилось ничем.

В 1053 году, Михаил Керуларий, патриарх константинопольский, и Лев, архиепископ ахридский и митрополит болгарский, встревоженные быть может распространением норманнского оружия, которое, с вероятностью могло повлечь за собой переход Южной Италии от греческой церкви к латинской, обратились к епископу транинскому в Апулии с письмом, в котором предостерегали его против заблуждений латинян³³⁷⁴. Предметом разногласия, на котором они особенно настаивали, было свойство евхаристического хлеба. Господь, при установлении таинства, а затем апостолы и древняя церковь, употребляли обыкновенный хлеб. Таким оставался и обычай греков, и в этом отношении не упоминалось о каком-либо разногласии еще и во взаимных обвинениях Фотия и его западных противников. Но или раньше, или после времени Фотия, на Западе вошло в обычай употребление пресного хлеба³³⁷⁵, и Михаил восставал против этого как образа иудейства и недостойного изображать смерть Спасителя. Греческое слово, которым в Евангелие называется хлеб (ἄρτος), означает, говорит он, поднятое; он должен иметь в себе соль, так как написано: «вы соль земли»; он должен иметь закваску, которую женщина (церковь) положила в три меры муки, символ божественной Троицы. Другими обвинениями против западной церкви были выставлены пощение по субботам, ядение удавленины и крови и пение великой аллилуйи только на Пасху. Патриарх и его сообщники заключали просьбой, чтобы епископ транийский распространил это только между западными епископами и духовенством.

Гумберт, кардинал – епископ, Сильва-Кандиды, один из наиболее ревностных членов римского духовенства, случившись в Трани, когда прибыло это письмо, перевел его и сообщил его Льву, который также скоро затем получил известие, что Керуларий закрыл латинские церкви и захватил латинские монастыри в Константинополе. Вследствие этого папа обратился из Беневенто с протестующим письмом к патриарху³³⁷⁶. В нем он особенно подробно останавливается на прерогативах предоставленных будто бы ап. Петром римской кафедре, и приводит дарственную грамоту Константина почти во всей ее полноте³³⁷⁷. Ап. Павел, говорит он, не делал никаких порицаний вере римлян, между тем как в своих посланиях грекам, он укорял их за заблуждения как в вере, так и в жизни. От греков именно произошли ереси, некоторые из собственных предшественников патриарха были не только покровителями ереси, но и ересиархами; вера же св. Петра в силу собственного обещания Спасителя, не может погрешать. Папа порицает Михаила за закрытие латинских церквей своего города, так как в Риме грекам позволялось свободное совершение своих национальных обрядов³³⁷⁸.

После некоторых дальнейших сношений, Лев, в январе 1054 года, отправил в Константинополь трех легатов: Гумберта, Фридриха Лорренского, канцлера римской церкви, и Петра, архиепископа амальфийского, с письмом, в котором просил императора Константина Мономаха присоединиться к спору против норманнов и с другим письмом, к патриарху Керуларию , в ответ на письмо, обращенное патриархом ко Льву. Тон этого ответа умеренный, но папа защищает латинские обычаи, подвергшиеся нападению; он указывает на слух, что патриарх был возведен в свой сан незаконно, порицает его за попытку подчинить себе древние престолы Александрии и Антиохии, и выражает неодобрение титулу «вселенский». Титул этот, говорит он, предоставлен собором халкидонским епископам Рима, но как ап. Петр не носил его, так никогда не принимали его и его преемники, которым только, если только вообще кому-либо, он и был приличен³³⁷⁹. По прибытии их в Константинополь, легаты были приняты с честью императором, который желал заручиться благоволением папы и был недоволен неосторожностью своего патриарха. Гумберт представил диалог между поборником византийской и поборником римской церкви, в котором грек подробно излагает содержание письма к епископу транийскому, причем латинянин опровергает его пункт за пунктом и возводит некоторые обвинения против греков³³⁸⁰. На этот диалог один студийский монах, по имени Никита Некторат, отвечал спокойно написанным трактатом, который, вдобавок к затронутым уже предметам, обсуждал и вопрос о принудительном целибате западного духовенства³³⁸¹. Гумберт возражал в грубом тоне и дерзкими ругательствами, и закончил спор произнесением анафемы на Никиту со всеми его сторонниками. Но он не допустил, чтобы победа была решена пером; вместе с ним и другими посланниками император сам отправился в монастырь студийский, где Никита и был принужден произнести анафему на свою собственную книгу, вместе со всеми, кто будут отрицать преимущества или хулить веру Римской церкви. По требованию легатов, Константин приказал сжечь саму книгу, и на следующий день несчастный автор ее, будто бы по своему собственному вызову (как стараются доказать латиняне) явился к легатам, отрекся от своих заблуждений и повторил свою анафему против всего, что было сказано, сделано или посягалось против римской церкви. Ответы Гумберта патриарху и Никите, с позволения императора, были переведены нa греческий язык³³⁸².

Патриарх Михаил, однако же продолжал держаться в стороне от римских легатов, заявляя, что он не мог решать таких вопросов без других патриархов. Тогда легаты, видя, что они не в состоянии произвести на него никакого впечатления, вошли наконец в церковь св. Софии (16 июля) и положили на престол, приготовленный для совершения евхаристии, грамоту, в которой, после признания православия народа константинопольского вообще, они обвиняли патриарха и его партию в преданности самым постыдным ересям, и торжественно анафематствовали их со всеми еретиками, «даже с диаволом и его ангелами», если они не раскаятся³³⁸³. Оставив церковь, они отрясли прах со своих ног восклицая: «пусть видит и судит Бог»³³⁸⁴. Сделав внушения латинянам Константинополя избегать общения с таковыми, которые будут «отрицать латинское жертвоприношение» они отправились в обратный путь с богатыми подарками от императора³³⁸⁵.

На дороге их догнало нарочитое посольство из Константинополя, которое побудило их воротиться, так как патриарх Михаил заявлял желание побеседовать с ними. Но патриарх, будто бы, намеревался лишь возбудить народ против них, именно посредством прочтения в кафедральном соборе подлинного перевода сделанного им отлучения³³⁸⁶. Об этом легаты получили предостережение от самого императора, который отказался допустить какое бы то ни было собеседование, кроме как в своем собственном присутствии, и когда Михаил не согласился на это, то легаты опять отправились домой. Дальнейшие отношения между императором и патриархом передаются различно греческими и латинскими писателями. Спорные пункты в течение некоторого времени были обсуждаемы между Михаилом и с латинской стороны Домиником, патриархом градосским, а также Петром, патриархом антиохийским, пытавшимся действовать в качестве посредника³³⁸⁷. Посольство в Константинополь было отправляемо также Стефаном IX (который раньше был одним из римских легатов), но оно, услышав о смерти папы Льва, возвратилось назад (1057–8 гг.) и разрыв между церквями так и остался неисцелённым. Сам Михаил Керуларий был низложен императором Исааком Комненом в 1059 году, и закончил свою жизнь в изгнании.

Состояние христианства в Англии – Монашество в Англии – Дунстан и его деятельность – Борьба между монахами и мирским духовенством – Черное и белое духовенство – Состояние церкви в Шотландии – Кулдеи, как особый класс духовенства – Введение христианства в России – Великая княгиня Ольга – Владимир и принятие им христианства – Крещение Руси – Богемия и состояние в ней христианства – Адальберт Пражский – Славянская литургия – Христианство в Польше – Христианство в Северной Германии – История введения христианства в Венгрии – Св. Стефан – Христианство в Дании – Христианство в Швеции – Олаф Стотконунт и его деятельность – Христианство в Норвегии – Олаф Триггвезен и его ревность о введении и распространении христианства – Св. Олаф – Исландия – Заселение ее и введение в ней христианства – Открытие Гренландии и введение в ней христианства – Первые следы христианства в Америке

1. Наиболее замечательным предметом в религиозной истории Англии между смертью Альфреда и норманнским завоеванием, была борьба между монахами и мирским духовенством. Выше уже говорено было, как среди англосаксонцев постепенно возрастала любовь к монашеству³³⁸⁸. Долго продолжавшиеся нашествия датчан содействовали упадку этой системы, не только вследствие опустошения множества монастырей и избиения или рассеяния их обитателей, но и вследствие вынужденности народа почти исключительно заниматься способами самосохранения и самозащиты. Таким образом монашеская жизнь иссякала в Англии, и когда Альфред попытался оживить ее основанием монастыря для мужчин в Ательнее и монастыря для женщин в Шефтсбэри, то оказалось, что хотя Шефтсбэри процветал под управлением одной из собственных дочерей короля, ни один англичанин благородного или свободного рождения не мог быть убежден принять монашество, так что Альфред вынужден был наполнять свое учреждение в Ательнее монахами и детьми из-за границы.

В некоторых из монастырей, пострадавших от датского хищничества, образовался новый класс обитателей. Быть может (как высказывалось одно мнение), многие из них были лицами, принадлежавшими к тем низшим степеням духовенства, которые не были связаны безбрачием. Такие лица, при малочисленности других священнослужителей, были возводимы епископами на высшие степени без требования разлучения со своими женами, и этот так начавшийся обычай мог содействовать тому, что в Англии и вообще перестали требовать принудительного безбрачия от священнослужителей церкви. Но, по той или другой причине, оказалось, что монастыри были заняты женатым духовенством, среди которого, даже не принимая слишком буквально грубых обвинений его врагов чем можно не без основания думать, было много беспорядков и чисто мирских интересов. Монастырская жизнь, в собственном смысле этого слова, прекратилась: англичане, желавшие вести такую жизнь, или удалялись в уединенные места, или поступали в чужеземные монастыри, среди которых наиболее любимым убежищем был монастырь Флери, на Луаре, недавно перед тем, после крайнего упадка в нем дисциплины, преобразованный Одоном Клунийским. Таково было состояние вещей когда началась преобразовательная деятельность Дунстана.

Дунстан родился около 925 года от благородных родителей в окрестностях Гластонбери, – в местечке, пользовавшемся особенным почетом не только вследствие легенд, делавших его местом первой проповеди христианства в Британии со стороны Иосифа Аримафейского³³⁸⁹, но также и по причине нижеследующих воспоминаний. С Гластонбери связывалась также легендами и слава св. Патрика, оно даже считалось местом его погребения, и вследствие этого часто было посещаемо ирландцами, из которых иные жили там в подвигах строгого благочестия, хотя и не связанные никакими монастырскими правилами, и привлекали к себе из окружающих стран большое множество учеников. Под руководством этих учителей воспитывался и Дунстан, который прошел всю ученость того времени, достиг необычайного искусства в каллиграфии, иконописи, скульптуре, музыке, механике и в искусстве металлических работ, так что его искусство и ловкость навлекали на него даже обвинение в волшебстве³³⁹⁰. Его ранняя история изобилует подробностями о суровом аскетизме, рассказами о странных чудесах, столкновениях с диаволами и о страшных душевных потрясениях³³⁹¹. Будучи введен ко двору короля Эдмунда, он от него получил церковь гластонберийскую с предоставлением ей новых привилегий, и воздвиг великолепное аббатство, которое населил бенедиктинскими монахами, – первыми монахами этого ордена, какие только были в Англии в течение двухсот лет. Дунстан достиг высокого сана и могущественного влияния в государстве. Известна история его спора с Эдвеем «Всепрекрасным» (956–59 гг.), как именно в день коронации он силой увлек короля из общества Этельгивы и принудил его присоединиться к шумному пиршеству своей знати, как монахи были изгнаны Эдвеем из Гластонбери и Абингдона, единственных монастырей, которые тогда принадлежали им, как изгнан был сам Дунстан и торжественно возвратился в качестве сторонника брата короля Эдгара, который принудил Эдвея к разделению королевства, а вскоре затем сделался властелином всего царства. При Эдгаре Дунстан пользовался неограниченной властью. В 958 году он получил епископию вустерскую, к которой в следующем году присоединена была и лондонская, и в 960 году он достиг приматства кентерберийского, в качестве преемника своего друга и покровителя Одона. От Иоанна XII он получил паллиум в Риме, и с одобрения папы и короля начал преобразование в духовенстве. Эдгар, содействие которого вынуждено было отчасти вследствие епитимии, навлеченной им на себя уведением из женского монастыря Вильтона одной новички или ученицы, на одном соборе будто бы в самых суровых терминах изобличал испорченность мирского духовенства. Кафедры Вустерская и Винчестерская были заняты двумя наиболее решительными сторонниками архиепископа, Освальдом, племянником бывшего примата, и Этельвольдом, аббатом абингдонским, который был называем отцом монахов и был доверенным советником короля. Мирское духовенство, где только возможно, было устраняемо и низлагаемо, все высшие должности исключительно предоставлялись монашествующим, монахи были привозимы из Флёри и других иноземных монастырей, чтобы занять места изгнанного духовенства и служить для англичан примером истинной монашеской жизни³³⁹². Каноники винчестерские, по изображению жизнеописатели Этельвольда, были преданы роскоши и распутству, они отказывались отправлять церковные обязанности и не довольствуясь будто бы правильной брачной жизнью, присвоили себе свободу переменять своих жен по желанию. Епископ, снабженный особым полномочием от папы Иоанна XIII, потребовал от них явиться к нему и особому уполномоченному от короля. Бросая на пол несколько монашеских клобуков, он требовал от духовенства или надеть их, или отказаться от своих должностей. Только трое из них согласились на это, а остальные были уволены с пенсиями из церковной собственности³³⁹³. Преобразование в Вустере было достигнуто иными средствами. Освальд с помощью нескольких монахов установил в церкви богослужение, которое соперничало с богослужением кафедрального собора. Народ стекался к новым священнослужителям, и кафедральные каноники найдя себя оставленными, были принуждены примириться с мерами епископа. В других частях своего диоцеза, Освальд, однако же очищал монастыри насильственно, изгоняя женатое духовенство и на его место поселяя монахов. В царствование Эдгара было основано, восстановлено или возвращено от мирского духовенства сорок семь монастырей. Монахи управлялись уставом, видоизмененным на основании устава св. Бенедикта и главным образом заимствованным из Флери.

При следующем короле Эдуарде «Мученике» угрожала наступить реакция. Некоторые вельможи изгнали иноков из монастырей, расположенных на их землях, и вновь водворили мирское духовенство с их женами и детьми (975–8 г.). Для обсуждения этого дела созывались соборы. В Винчестере Дунстан одержал победу посредством Распятия, которое будто бы само произнесло слова, запрещающие подобную перемену³³⁹⁴. В Кольне, где дело мирского духовенства было красноречиво защищаемо одним шотландским или ирландским епископом по имени Беорнгельмом, Дунстан торжественно заявил собранию, что он препоручил дело своей церкви Богу, вследствие чего будто- бы пол помещения, в котором заседал собор, немедленно провалился, некоторые были убиты, и многие тяжело ранены, причем сам епископ и окружавшие его сторонники спаслись, вследствие прочности балки, на которой они стояли. Монашествующее духовенство на время восторжествовало, но торжество это было далеко неполное. За исключением Вустера и Винчестера, нигде еще кафедральные соборы не были преобразованы. Дунстан, хотя и живший до 988 года, не делал никакой попытки произвести перемену в Кентербери, оттого ли что он боялся предпринимать такое дело, или оттого что преобразование там оказывалось менее необходимым, чем где-либо в других местах, и его помощник Освальд, будучи переведен на архиепископию иорданскую, занимал ее в течении двадцати лет (972–992 гг.), не тревожа мирское духовенство своей провинции. Возобновление датских нашествий отвлекло от этих дел общее внимание народа. Кентербери был передан монахам архиепископом Аельфриком в 1003 году, но другие кафедральные соборы продолжали оставаться в руках мирского духовенства до конца англосаксонского периода, и по всему королевству торжество той или другой партии зависело от их силы в каждой местности. На соборе энгэмском, в 1009 году, было заявлено, что всякий брак духовенства непристоен, но собор по-видимому ограничился попыткой подавить другие, более важные нестроения возникшие из такого запрещения, именно, что духовные лица брали более одной жены в одно время, или разводились с одной, чтобы брать другую. Мирское духовенство Англии продолжало жить брачной жизнью, и дети их считались законными.

2. Вместе с другими западными странами, от хищничества норманнов жестоко страдала и Ирландия, где для противодействия этим врагам даже духовенство часто вынуждено было прибегать к оружию. Пользуясь раздорами туземных вождей, датчане сделали обширное поселение в Ирландии, их князья утвердились в Дублине, Лимерике и Вотерфорде, – причем последний из них даже вполне был основан ими. Из-за обладания Дублином спорили различные племена норманнов. Но сила чужеземцев была ослаблена их внутренней враждой и наконец окончательно сокрушена в великой битве Клонтарфской, происшедшей в Великую пятницу 1014 года, – в битве, в которой пал в восьмидесятивосьмилетнем возрасте король всей Ирландии Бриан-Бору, сам ведший своих соотечественников к победе. Дублин, Вотерфорд н Лимерик, однако же, все еще оставались во владении датчан.

Датчане (или остмены) в Дублине были постепенно обращены в христианство (около 1040 г.) · Но они не хотели принимать епископов от ирландцев, а искали посвящения для своих священников от английской церкви, с которой особенно тесно сблизилось их племя. И вследствие такого именно сношения датчан с Англией, Ирландия впервые была приведена в связь с римской церковью³³⁹⁵.

3. Церковная история Шотландии в течение этого периода покрыта мраком, на который жаловались все, занимавшиеся исследованием этого предмета. Древние летописи погибли, и историю, вместо удовлетворительных свидетельств современных повествований, приходиться составлять из отдельных отрывков и сомнительных археологических догадок. Шотландия много терпела от датчан, которым удалось настолько утвердиться в этой стране, что среди ее населения и доселе можно заметить значительный скандинавский элемент. В 806 году они сделали нападение на Иону, где побиты были шестьдесят восемь монахов, и по-видимому вследствие тех опасностей которым подлежало святилище Колумбы, Кеннет III в 849 году перенес его мощи и перевел кафедру шотландского приматства в Дункельд. С этого времени аббаты Дункельда имели ту же власть над церковью, которая раньше принадлежала аббатам Ионы, но аббат Ионы продолжал оставаться главой Колумбийского ордена монахов. Около 905 года опасность стала угрожать и самому Дункельду и приматство было перенесено в Сент-Андрюс, и в этом более прочном месте оно приобрело характер, более близко подходящий к приматству других стран, будучи предоставлено епископам Сент-Андрюса, которые назывались episcopi scotorum, причем другие епископы королевства подчинены были им, подобно тому, как они раньше были подчинены преемникам Колумбы в Ионе и Дункельде.

При отсутствии несомненных данных, писатели шотландской истории часто вдавались в басни и сказочные соображения. Национальное честолюбие в присвоении своей стране знаменитых лиц не ограничивалось даже теми случаями, в которых например двусмысленный термин Scotus мог давать некоторую вероятность притязанию на принадлежность его к шотландскому народу, как это было с известным философом Иоанном, другое наименование которого Erigena, истолковывалось даже в смысле уроженца Эира (Ayr). Так, вопреки ясным историческим свидетельствам пытались утверждать, что Алкуин был шотландец, что Эйнгард, жизнеописатель Карла Великого был также шотландец, действительным именем которого было Кинеард, что Рабан Мавр был также шотландец, и именно монах мельрозский, и даже один из наиболее критических писателей, хотя и признающий английское происхождение Алкуина, однако же воображает, что в тот же век был и другой Албин, урожденный Шотландии, которому он и приписывает составление «Каролингских книг»³³⁹⁶.

Нет надобности входить здесь в спор происходивший касательно одного класса церковных священнослужителей называвшихся кулдеями ³³⁹⁷, в которых некоторые старались находить прецедент, для пресвитерианской формы церковного управления. Их название, означающее служители Божии,– название специально ограничивавшееся монахами, впервые встречается в Ирландии, и кулдеи Шотландии были в действительности особым родом монахов, которые обыкновенно жили вместе в обществах по двенадцати, с настоятелем во главе каждого. Их дисциплина, первоначально строгая, вследствие датских нашествий ослабела настолько что они женились и передавали свои привилегии детям. Но они настолько были далеки от отвержения епископского управления, что во многих случаях состояли при кафедральных соборах (как например в архиепископской церкви Йорка), и в некоторых местах, как в Ст.-Андрюсе, они заявляли притязание на участие в избрании епископов. В Ст.-Андрюсе они удерживали до XII столетия шотландскую или ирландскую обрядность, которая употреблялась в Йорке до времени Алкуина, причем свои службы совершали в отдаленном углу церкви; но не смотря на эту и другие особенности, споры, возникавшие между такими обществами и епископами, не имели никакого отношения к какому-либо разногласию в деле религии, а только к вопросам о собственности или преимуществах.

4. Что касается греческой церкви, то в этот период она расширила свою общину через обращение народа, которому предназначено было играть важную роль в последующей истории, – именно русских.

Правящим классом на Руси были скандинавы или норманны, которые в то время, как их сородичи наводняли своими нашествиями страны Запада, вторглись со своим оружием и в ту обширную землю, которая лежит к юго-востоку от их первоначального места поселения. Первое упоминание о них в истории делается под 839 годом, когда некоторые русские, посланные в Константинополь, сопровождали посланников Восточного императора ко двору Людовика Благочестивого³³⁹⁸. В 864 году основано было Рюриком Русское государство. Северные завоеватели постепенно расширили пределы своей власти, род их слился с древнейшими обитателями страны, и они забыли свой тевтонский язык. Они сделались известными грекам, вследствие торговли, производившейся с ними на Эвксинском море, и вследствие неоднократных попыток, которые они делали для обладания самим Константинополем. Некоторые из сотоварищей Рюрика, предоставляя ему владеть завоеванными им областями, отправились в эту восточную столицу, где и вступили на императорскую службу, и варяжская гвардия, образовавшаяся таким образом, была обыкновенно набираема из авантюристов подобного же рода из Англии и Скандинавских стран.

История первого введения христианства в России изукрашена позднейшими сказаниями³³⁹⁹. Согласно с греческими писателями, Василий Македонянин, заключив мир с русскими, отправил в их страну епископа и других миссионеров. Епископ, в присутствии русского князя и знати, рассказывал на то, как чудеса подтверждают истину евангельского откровения. Они внимательно слушали, но отвечали, что не поверят, если сами не будут свидетелями чуда. Епископ предостерегал их не искушать Бога, но так как они особенно были поражены рассказом о трех отроках, избавленных из раскаленной печи, то он решил показать им чудо подобного же рода. С молитвой он бросил Евангелие в огонь, и через несколько часов книга была вынута невредимой³⁴⁰⁰.

Фотий, в своем послании к восточным патриархам³⁴⁰¹ свидетельствует, что дикие и варварские русские были обращены греческой церковью. Но в его выражениях значительно преувеличивается то влияние, которое в то время произвели среди них христианские учителя. Хотя его предшественник Игнатий, будто бы посвятил епископа для России и принимал меры к распространению Евангелия в этой стране, язычество в середине следующего столетия опять было почти всеобщим среди русских.

В 955 году, Ольга, вдова великого князя Игоря и правительница России с, большой свитой была в Константинополе, где она принята была со всевозможными почестями Константином Порфирородным, и приняла крещение там³⁴⁰². Неизвестно, предпринимала ли она это путешествие вследствие какого либо христианского назидания, повлиявшего на нее в ее собственной стране, или отправившись в Константинополь по чисто гражданским делам, она уже там получила впечатления, которые и побудили ее вступить в христианскую церковь³⁴⁰³. Ольга, принявшая в крещении имя Елены, по своему возвращению в Новгород, старалась распространить свою веру среди своих подданных, ее сын Святослав, однако же, не поддался ее попыткам обратить его, заявляя, что его бояре будут смеяться над ним, если он переменит свою веру.

Честь введения христианства в России принадлежит Владимиру, сыну и преемнику Святослава. К нему по преданию, явились миссионеры (986 г.) от соперничествующих между собой вер, – иудейства, ислама и греческого и латинского христианства. Находя полное основание для отвержения иудейской и магометанской веры, он, с целью более основательного выбора, между двумя формами христианства, отправил послов для ознакомления с религией в Германии, в Риме и в Греции. Будучи в Константинополе, послы вынесли глубокое впечатление от величественного здания патриаршей церкви, а также торжественного и трогательного характера литургического богослужения, при котором они присутствовали; грекам, находившимся с ними, они рассказывали, что во время совершения богослужения они видели крылатых юношей, носившихся по церкви и певших трисвятое³⁴⁰⁴. Вследствие такого свидетельства этих посланных, Владимир и решился принять христианство от греков. В 988 году, взяв греческий город Корсунь (по-видимому древний Херсон, хотя некоторые видят в нем Керчь), он сделал предложение касательно руки одной греческой принцессы Анны, сестры императора Василия II и Феофаны, жены Оттона II. На указанное ему затруднение в этом отношение вследствие разности религии, Владимир отвечал, что он готов принять христианство. Решение его было поколеблено временной слепотой, которую он приписывал мщению богов за отступничество от них, но по настоятельной просьбе Анны, он согласился креститься, и эта перемена религии нашла себе оправдание в возвращении ему зрения в тот самый момент, как он получил возложение рук от корсунского епископа. Вслед затем состоялся брак, и Корсунь или был возвращен Византийской империи, или сделался приданным для невесты Владимира. По свидетельству русских летописцев, Владимир при крещении принял имя Василия, оставил свою прежнюю распущенную жизнь и предался строгому соблюдению супружеской верности и других христианских обязанностей, и как он, так и Анна вошли в число святых, русской церкви. Латиняне однако же утверждают, что жизнь его не соответствовала его новому исповеданию³⁴⁰⁵.

По своему возвращению в Киев, великий князь приказал взять идола Перуна, главного русского бога, и привязав его к хвосту лошади, волочить по улицам и бросить в Днепр. Многие из народа плакали при виде такого посрамления идола, но когда на следующий день сделан был призыв их к реке, под страхом считать их мятежниками, то послушный народ рассудил, что если бы предлагаемая перемена религии не была добрым делом, то князь и бояре не приняли бы ее. Последовало общее крещение народа. Некоторые (говорит Нестор) стояли в воде пo шею, другие по грудь, держа своих малых детей в руках; священники читали молитвы с берега, наименовывая сразу целые группы крестившихся одним и тем же именем. В стране основаны были епископии, церкви строились пo византийскому образцу греческими архитекторами, привозимы были мощи, открывались школы, и дети обязаны были посещать их, хотя, по свидетельству летописца, матери плакали, посылая своих детей в школу, как будто они посылала их на смерть. Введено было затем и св. Писание в славянском переводе св. Кирилла и Мефодия.

Пo смерти Владимира, в 1015 году, разделение его владений между его двенадцатью сыновьями и последовавшие затем кровавые семейные раздоры, задержали распространение христианства. Но Ярослав, сделавшийся наконец единовластным правителем (1019–1054 г.) , уже ревностно продолжал это дело. Он приказал сделать переводы некоторых назидательных греческих книг для блага своих подданных, поощрял составление самостоятельных религиозных сочинений, и даже сам принимал участие в книжных трудах. В качестве устава церковной дисциплины введен был «Номоканон», то есть сборник церковных канонов, сделанный Фотием. Духовенство освобождено было от налогов и гражданских повинностей, но так как дотоле оно находилось в подчинении Константинопольского патриарха, то Ярослав позаботился о том, чтобы поставить церковь на национальную почву, с туземным русским иерархом во главе (1051 г.).

5. Хотя Богемия считалась уже между христианскими странами, однако же христианство было еще весьма слабо распространено в ней. По смерти князя Радислава, в 925 году, его мать Людмила³⁴⁰⁶ приняла на себя попечение о его двух сыновьях, Вячеславе и Болеславе. Но вдова Радислава, Драгомира, бывшая ревностной язычницей, добилась умерщвления Людмилы (927 г.), к каковому преступлению она была побуждаема как яростью религиозной вражды, так и опасением лишиться участия в управлении³⁴⁰⁷.

Heсмотря на усилия своей матери отвратить Вячеслава от христианства, он был глубоко предан ему. Он вел жизнь в строжайшем благочестии и по-видимому готов был сменить свою корону на монашеский клобук, как его царствование было насильственно закончено (936 г.). Его брат, Болеслав, сделал на него нападение, когда он отправлялся в церковь. Вячеслав, будучи сильнее своего брата, обезоружил изменника, поверг его на землю и произнес слова: «Бог, да простит тебе, брат!». Но крики Болеслава привлекли его слуг на место происшествия, и предполагая, что их господин подвергся нападению, они сами напали на князя и убили его³⁴⁰⁸.

Болеслав, называемый «Жестоким», захватил управление. По рождении у него сына вскоре затем, он, по странной смеси побуждений, решился посвятить ребенка монашеской жизни в виде искупления за свои грехи, но в течение нескольких лет он производил гонение на своих христианских подданных, изгоняя духовенство и разрушал церкви и монастыри. В 950 году, после долгой борьбы против Оттона I, он был вынужден уступить, и император, заключая с ним мир, выговорил чтобы он провозгласил свободу религии и восстановил разрушенные им церкви. В течение остальных лет царствования Болеслава, церковь наслаждалась миром, но полное утверждение христианства было делом его сына Болеслава Благочестивого (967 г.), который принял энергичные меры для подавления язычества, и с согласия императора. а также Вольфганга, епископа ратисбонского, к кафедре которого считалась принадлежащей Богемия, основал в 973 году епископию пражскую. Диоцез этот должен был включать все владения Болеслава и подчинен был архиепископу менцскому, в вознаграждение за потерю суффраганской кафедры Магдебургской, которая недавно перед тем была возведена на степень независимой архиепископии.

Вторым епископом пражским был богемец знатного происхождения, учившийся при Адальберте, архиепископе магдебургском, и принявшим имя этого прелата вместо своего прежнего богемского имени Войтеха³⁴⁰⁹. Епископ этот обнаруживал великую ревность в отправлении своей должности . Он убедил князя строить церкви и монастыри, и так как его немецкое воспитание делало его ревностным к латинским обрядам, то он старался подавлять те греческие обряды, которые проникли сюда из Моравии. Он нашел, что в его пастве к христианскому исповеданию примешивалось и много язычества и что среди нее было много нестроений и безнравственности; духовенство жило в браке или наложничестве; народ предавался многоженству и браку в запрещенных степенях; продавал своих крепостных пленников евреев работорговцам, которые, в свою очередь, перепродавали их язычникам н варварам иногда для человеческого жертвоприношения ³⁴¹⁰. Адальберт решился устранить все эти нестроения, но строгость его характера и его несколько неумеренная ревность пробудили противодействие, которое еще сильнее возбуждено было его попыткой ввести римские каноны без внимания к национальным законам и предоставить церкви независимость от всякого гражданского суда. Враждебность в его родстве также отзывалась на епископе и противодействие его власти доходило до такой степени, что он дважды в огорчении удалялся из Богемии и странствовал в Рим и Иерусалим. Подчиняясь определению одного римского собора, он опять возвратился на свою кафедру но окончательно оставил ее в 996 году³⁴¹¹, и с утверждения Григория V, предоставившего ему полномочие областного архиепископа, он отправился на миссионерский подвиг в Пруссию где, после бесплодных попыток обратить этот варварский народ, был замучен на берегу Фриш-Гаффа в апреле 997 года³⁴¹². Болеслав, князь польский, поощрявший эту миссию, взял тело мученика и поставил его в церкви в Гнезене. где оно и посещено было, как мы видели, с большим благоговением Оттоном III в 1000 году. По этому случаю император возвел Гнезен в степень архиепископии, которую он и предоставил одному из братьев Адальберта. В 1039 году, когда польский престол сделался вакантным и стране угрожала анархия, богемцы при Болеславе I, завладели Гнезеном, захватили громадные сокровища, скопившиеся около мощей Адальберта, и решили увезти тело святого, память которого уже пользовалась великим уважением в его родной стране. Север, епископ пражский, сопровождавший войско, воспользовался этим настроением. Он объявил, что Адальберт являлся ему в видении и взял с него клятву в том, что богемцы могут пользоваться присутствием мощей мученика в своей стране только под тем условием, если они примут на себя обязательство соблюдать те законы, которые он в течение своей жизни безуспешно пытался ввести среди них. Мощи затем были с великой торжественностью перенесены в Прагу, но польские писатели утверждают, что богемцы были введены в заблуждение в этом деле и что действительно тело святого Адальберта опять осталось в Гнезене.

6. Славянская литургия, допущенная папой Иоанном VIII для Моравии, введена была из этой страны в Богемию, и естественно возбудила противодействие со стороны германского духовенства, трудившегося среди славянских племен. Одно послание от имени папы Иоанна XIII, которое, подтверждая основание кафедры пражской, требует от богемской церкви употребления латинского языка и обрядов, по-видимому подложно³⁴¹³, но употребление славянской литургии выставлялось ее противниками в качестве признака ереси. Аббатство Сазавское, основанное в 1038 году, сделалось главной школой туземного богемского монашества, и сохранило славянскую форму³⁴¹⁴. В 1058 году славянские монахи были изгнаны из него князем Спитигневом, но пять лет спустя они восстановлены были князем Вратиславом который старался получить от Григория VII одобрения их народной богослужебной книги (1080 г.). Папа, однако же, отвечал им в тоне сильного неодобрения. Богу угодно было, говорит он, чтобы св. Писание не выставлялось повсюду, дабы оно не сделалось заурядным и презираемым или не давало повода к заблуждению; употребление туземного языка давалось-де только в виду особых временных обстоятельств, которые теперь давно прекратились³⁴¹⁵. Вратислав, державшийся стороны императора Генриха IV в его споре с Григорием , продолжал дозволять славянское богослужение в Сазаве, но в 1097 году оно опять было подавлено его преемником Братиславом II, и монастырь был занят монахами латинского обряда, которые истребили почти все славянские книги³⁴¹⁶. Тем не менее литургия, таким образом подавленная Римом и его сторонниками, время от времени оживала в Богемии, и в Эммаусском монастыре в Праге, основанном в XIV столетии императором Карлом IV, она даже специально была санкционирована папой Климентом VI, хотя и под условием, чтобы употребление ее ограничивалось этим местом³⁴¹⁷.

В некоторых случаях, когда народ славянского племени соприкасался с пределами Греческой империи, папы находили для себя выгодным удовлетворять их национальное чувство допущением народного богослужения, но во всех других местах они старались искоренять его. Так, хотя Александр II в 1067 году допустил славянскую обрядность в провинции Диоклейской³⁴¹⁸, собор состоявшийся в следующем году в Спалатро, под председательством легата того же папы, осудил её на том основании, что славянские буквы (которым придавалось название готических), были изобретены Мефодием, еретиком, который писал много лживых книг на славянском языке против католической церкви³⁴¹⁹. Славянская литургия, однако же, продолжала употребляться во многих церквях Иллирии до настоящего времени.

7. В Польшу христианство, как полагают, проникло отчасти из Моравии, и особенно при посредстве христианских беглецов, после разрушения Моравского королевства, но вообще для обращения поляков было сделано очень мало до того времени, как в 965 году их князь Мечеслав женился на Дамбровке, дочери богемского Болеслава «Жестокого». Два года спустя, Дамбровка уговорила своего мужа принять христианскую веру³⁴²⁰, и он начал принуждать к ней своих подданных, под страхом весьма суровых наказаний – так, всякий, кто стал бы есть мясо в течение Великого поста, должен был лишаться своих зубов. Рассказывающий об этом немецкий летописец (Титмар, епископ мерсебургский) прибавляет, что среди столь грубого народа, с которым нужно было обходиться как со скотом и бить его, подобно ленивым ослам, средства обращения, сродные с суровостью их варварских законов, были гораздо более полезны. чем более мягкие способы обыкновенной церковной дисциплины.

Рассказ, будто польская церковь была организована под надзором папского легата, с семью епископиями и двумя архиепископиями, теперь совершенно опровергнут. Единственная епископия в стране была Познанская, и она подчинена была архиепископам Магдебурга, пока в 1000 году Гнезен не сделан был Оттоном III архиепископской и митрополитской кафедрой. Хотя сначала христианство в Польше заимствовано было из греческих источников, однако же четвертая жена Мечеслава, Ода, дочь одного германского маркиза, склонила князя в пользу латинства. Эта принцесса весьма деятельно поддерживала монашество и занималась делами благочестия и благотворительности, и духовенство в виду тех благодеяний которые получала от нее церковь, склонно было смотреть сквозь пальцы на то обстоятельство, что ее брак был нарушением обетов, данных ею в качестие инокини. Введение латинства было завершено при Болеславе, о котором уже упоминалось выше, как покровителе миссии Адальберта в Прусии. Папы усердно старались теснее скрепить те узы, которые связывали Польшу с Римом, и уже с раннего времени (хотя точное время и служит предметом спора) всяким поляком, за исключением духовенства и знати, уплачивалась ежегодная подать в казну св. Петра³⁴²¹.

Приобретенный Болеславом титул короля был, вероятно, пожалован ему Оттоном III по случаю посещения им Гнезена. Хотя однако же достоинство это было дано императорской властью, папы, согласно со свидетельством сомнительного авторитета, скоро нашли замечательное обстоятельство для проявления и усиления своей духовной юрисдикции над новым королевством. По смерти короля Мечеслава, или Меско II, в 1034 году, Польша поверглась в жалкое состояние смуты. Язычество опять подняло в ней голову, явилось много отступников от христианства, епископы и духовенство были убиваемы или изгоняемы, церкви и монастыри сожигались, и страна подверглась победоносному богемскому нашествию, о котором уже упомянуто было выше. Поляки, наконец, решились предложить корону Казимиру, сыну покойного короля, находившемуся в изгнании и после долгих расспросов, он наконец был найден в одном монастыре, или в Клунийском или в германском аббатстве Браунвейлере. Казимир уже состоял в монашестве и был рукоположен в диакона, и аббат заявил, что хотя он и скорбел о бедственности Польши, однако не мог уже освободить принца от принятых им обетов, если только не позволит этого папа. С этой целью сделано было обращение к Бенедикту IX, которым, после многих просьб, Казимир был освобожден от принятых им на себя церковных обязателъств и отдан полякам, с позволением жениться и взять в свои руки правление; но папа при этом требовал, чтобы в воспоминание, так сказать получения ими короля от церкви, все члены народа, мужеского пола, должны были принять своего рода постриг, и в то же время заявлены были и другие признаки подчинения их кафедре ап. Петра³⁴²².

8. В течение Х столетия, германские государи, особенно Генрих Птицелов и Оттон Великий старались о подавлении язычества в северной части своих владений. С этой целью учреждены были епископии в Мейссене, Мерсебурге и в других местах, и Магдебург был сделан митрополичьей кафедрой³⁴²³, но меры эти вообще произвели мало впечатления на жившие там славянские племена³⁴²⁴. Они чувствовали естественное предубеждение против христианства как религии, вследствие того, что оно предлагалось им германцами; кроме того, германские миссионеры не знали славянского языка, и вообще духовенство более заботилось о том, чтобы вымогать деньги от народа, чем поучать его³⁴²⁵. Время от времени происходили значительные восстания против чужеземной власти, и во время этих восстаний церкви подвергались разрушению и духовенство избиению. В 1047 году основано было королевство Вендское Готтшалком, который ревностно старался распространять христианство среди своих подданных. Он основывал церкви и монастыри, и подобно нортумбрийскому Освальду сам часто выступал в качестве истолкователя и переводчика, так как духовенство проповедовало на языке, непонятном его народу³⁴²⁶. Ho в 1066 году Готтшалк был умерщвлен язычниками; в тоже время избито было много христиан, и среди них престарелый Иоанн, уроженец Ирландии и епископ мекленбургский, сделался жертвой особенных жестокостей, и христианство казалось совершенно искорененным в стране³⁴²⁷.

9. История введения христианства в Венгрию была предметом споров, особенно по вопросу о том, кем оно введено было – греческой церковью или латинской³⁴²⁸. В действительности, первая проповедь Евангелия проникла сюда из Константинополя, где в 948 году было крещено два венгерских принца, Болосуд и Гиула. Болосуд вновь отпал в язычество, и после враждебных действий против обеих империй он был взят в плен и предан смерти Оттоном Великим в 955 году. НоГиула оставался верным принятой им религии, и многие из его подданных были обращены в христианство проповедью духовенства, посланного к нему из Константинополя во главе с епископом, по имени Иерофеем³⁴²⁹.

Великая победа Оттона в 955 году³⁴³⁰ открыла путь для трудов соседних немецких епископов среди венгерцев. Около двадцати лет спустя, Пиллигрин, епископ пассауский, донес папе Бенедикту VII, что народ Венгрии просил его оказать ему содействие ко введению среди него христианства, что он посылал уже духовенство и монахов, которые крестили около пяти тысяч человек из них, что в стране этой было много христианских пленников, которые сначала принуждены были скрывать свою религию и только тайком могли крестить своих детей, но что теперь препятствия к открытому исповеданию христианства им устранены, что не только венгры, но и славянские племена окрестных стран готовы были принять Евангелие, и он умолял, чтобы для этого дела были назначены епископы. Это изображение состояния вещей пожалуй было несколько усилено Пиллигрином из желания добиться для себя паллиума, с титулом архиепископа Лорхского, который давался некоторым из его предшественников, между тем как остальные, в качестве простых епископов пассауских, были подчинены архиепископской кафедре Зальцбурга. Папа, с целью наградить его за усердие, обратился к императору и великим германским прелатам с письмом, в котором он предоставлял Пиллигрину, как архиепископу Лорхскому, метрополичью юрисдикцию над Баварией, Нижней Паннонией, Мизией и прилегающими славянскими землями³⁴³¹. Тем не менее для обращения венгров по-видимому было сделано мало; Вольфганг, посланный к ним в качестве миссионера, имел столь малый успех, что Пиллигрин, не желая тратить энергию столь ценного помощника на безплодные труды, вызвал его оттуда, чтобы сделать его епископом ратисбонским³⁴³².

В 972 году князем Венгрии сделался Гейза, который женился на Сарольте, дочери Гиулы, женщине мужественного характера, и под ее влиянием он склонился к христианству. Хотя вера в семействе Сарольты была получена от Греции, ее муж, вследствие политических обстоятельств, поставил свою страну в связь с западной церковью, и сам по-видимому был крещен епископом Вердунским Бруно, который прислан был к нему в качестве посланника от Оттона I. Но обращение Гейзы было весьма сомнительного свойства. Признавая себя христианином, он продолжал приносить жертвы идолам, и когда Бруно протестовал против этого, он отвечал, что он достаточно богат и могуществен для того, чтобы делать то и другое. В 983-м или следующем году в Венгрию прибыл епископ по имени Адальберт, вероятно знаменитый епископ пражский, и крестил сына Гейзы, Вайка, которому тогда было четыре или пять лет от роду. Этот юный принц, которому дано было имя Стефана, сделался в высшей степени знаменитой личностью в венгерской истории. В отличие от своего отца, он получил тщательное воспитание. В 997 году он наследовал Гейзе и правил страной в течение 41 года, заслуженно пользуясь славой благочестия, справедливости, храбрости и твердости. Языческая партия, сначала противодействовавшая ему, была низложена; он женился на баварской принцессе Гизеле, сестре герцога Генриха (в последствии императора Генриха II), и в 1000 году добился от Оттона III возведения своих владений на степень королевства³⁴³³. Во исполнение обета, данного им во время борьбы со своими языческими противниками, он ревностно заботился об утверждении христианства среди своих подданных. Его королевство, расширенное прибавлением Трансильвании и части Валахии (области, известной под названием Черной Венгрии) поставлено было под особое покровительство Пресвятой Богородицы³⁴³⁴. Он учреждал епископские кафедры, строил много монастырей и церквей и принимал меры к тому, чтобы каждые десять деревень в королевстве складывались вместе для основания и обеспечения церкви³⁴³⁵. Для поселения в Венгрии приглашались монахи и духовенство из других стран и, по-видимому те услуги, которые Стефан оказал церкви, и доставили ему полномочие действовать в своих владениях в качестве наместника римской кафедры, на каковую привилегию продолжали заявлять притязания и его преемники³⁴³⁶. Для воспитания венгров он основал особую коллегию в Риме, строил госпитали и монастыри для своих соотечественников в Риме, Равенне, Константинополе и Иерусалиме, и его гостеприимство паломникам было таково, что путешествие через Венгрию стали вообще предпочитать морскому путешествию все направлявшиеся в Святую землю³⁴³⁷. Средства, которыми пользовался Стефан для введения Евангелия и соблюдения христианских обязанностей, не всегда ограничивались чистым убеждением; так, один свободный венгр, отказавшийся принять христианство, был низведен в состояние крепостного; всякий, кто оказывался работающим по воскресным дням, был останавливаем, и лошади, волы или орудия, употреблявшиеся в работе, подлежали отобранию от него; за ведение разговоров в церкви люди высшего состояния подлежали изгнанию с бесчестием, а люди низшего и простого звания публично подвергались наказанию кнутом с целью приучения их к благоговению в святом месте³⁴³⁸.

Стефан умер в 1038 году. Его сын Эммерих или Генрих, для которого он составил замечательный кодекс наставлений³⁴³⁹, умер за несколько лет раньше его, и король предоставил свои владения племяннику, по имени Петр, который вскоре затем был лишен престола. Наступил период внутренних раздоров, и в течение XI столетия язычество, подавлявшесся так настойчиво, что

король, Андрей в 1048 году даже назначил смерть, в наказание за принадлежность к нему³⁴⁴⁰, дважды вновь восстанавливалось и приобретало господствующее положение в Венгрии, так что на время совершенно затемняло собой христианство.

10. Среди народов, которым проповедовал Ансгарий, христианство было усвоено лишь весьма несовершенно. Распространение его задерживалось язычеством некоторых государей, и с другой стороны оно могло делаться ненавистным вследствие тех насильственных мер, к которым прибегали другие государи с целью принуждения к нему своих подданных, причем, в свою очередь, страшную трудность дли его успеха представляло и варварство и невежество норманнов. Гамбург и Бремен, кафедры основанные для распространения христианства в Нордальбингии и Скандинавии, не раз подвергались нападению со стороны как норманнов так и славян. Но победы Генриха I (934 г.) утвердили силу христианства, и он учредил Шлезвигское маркграфство для защиты Германии против северных нашествий. Обращения в Дании ограничивались пределами материка, острова все еще оставались совершенно языческими, и в Зеландии продолжали приноситься человеческие жертвы, пока Генрих не добился от Горма, бывшего первым королем всей Дании, того чтобы христианам предоставлена была свобода религии по всему королевству, и чтобы прекращены были человеческие жертвоприношения. Архиепископ бременский и гамбургский Унни предпринимал миссионерский труд в Дании³⁴⁴¹. Его старания обратить самого Горма были безуспешны, но он крестил одного из мелких корольков по имени Фрода, и нашел себе поддержку в сыне Горма, Гарольде Блаатанде («зеленом зубе»), который получил некоторое знакомство с Евангелием из наставлений своей христианской матери. Этот принц, однако был все еще не крещен; он продолжал по прежнему отличаться жестокостью, хищничеством и другими обычными пороками северных грабителей, и в течение многих лет его религиозное верование было смешанного рода. В 966 году один миссионер по имени Поппо, пользуясь гостеприимством Гарольда, вступил в спор с некоторыми из гостей, которые, хотя и признавая Христа Богом, утверждали, что есть и другие боги, более высокого достоинства и могущества. В доказательство исключительной истинности своей религии, Поппо будто бы решился подвергнуть себя испытанию, именно надел на себя раскаленную до красна железную перчатку, и носил ее без вреда для своей руки, пока король не объявил себя удовлетворенным этим испытанием». С этого времени Гарольд исключительно привязался к христианству, хотя и не принимал крещения, пока Оттон Великий, после нанесения ему поражения в 972 году, не настоял на его крещении, как условии мира. Неумеренная ревность, с которой этот король теперь старался принуждать своих подданных к принятию Евангелия, повела к двум восстаниям, предводимым его собственным сыном Свейном, и после пятидесятилетнего царствования Гарольд был низведен с престола и умер от полученной в одной битве раны.

Хотя Свейн был воспитан в качестве христианина и крещен был в одно время со своим отцом, однако же он преследовал христианскую веру в течение многих лет, пока к концу своей жизни, когда его оружие не восторжествовало в Англии, он не возвратился к религии своих прежних дней. В 1014 году ему наследовал Канут, который как в Англии, так и в своих северных владениях старался щедрым патронатством церкви загладить грехи своего отца и свои собственные. Присутствуя при коронации Конрада в достоинство императора, он добился от него уступки себе Шлезвига. В Дании Канутом были основываемы монастыри, и им быть может, введена была и уплата динарии св. Петра; для датских пилигримов были устроены госпитали в Риме и на некоторых станциях по пути к нему. В Данию были посланы из Англии три епископа и несколько человек низшего духовенства, но архиепископ Унван Бременский, считая этих епископов посягателями на свою провинцию, схватил одного из них, принудил его признать митрополичьи права Бремена и отправил его к Кануту, который вследствие этого согласился подчинить датскую церковь юрисдикции этой кафедры (1043–67 гг.).

Через восемь лет после смерти Канута, датский престол перешел к его племяннику Свейну Эстристену, который хотя и был человек неумеренной и распутной жизни, однако же был весьма щедр к церкви и много делал для распространения христианства на островах своего королевства. Английские миссионеры проповедовали христианство на своем родном языке, причем каждое предложение в их проповеди переводилось и объяснялось особым толкователем, но Свейн, для устранения этого затруднения в будущем, постановил, чтобы те чужестранцы, которым придется трудиться над просвещением его подданных, предварительно должны были изучить датский язык под руководством каноников Гамбурга. Среди достопамятных событий его царствования была епитимия, подчиниться которой король принужден был Вильгельмом, епископом роскельдским, за то, что он приказал предать смерти некоторых непокорных вельмож в церкви, – каковая епитимия, очевидно, была подражанием епитимии наложенной некогда на императора Феодосия. Свейн умер в 1076 году.

11. Христианство, насажденное Ансгарием в Швеции, ограничивалось почти окрестностями Бирки, и в течение семидесяти лет после смерти этого северного апостола страна едва ли когда-либо посещалась миссионерами. Унни, архиепископ бременский, после упомянутой миссионерской экспедиции в Данию, переправился в 935 году через море в Швецию, и трудился там до своей смерти в следующем году. Возникло нечто среднее между язычеством и христианством, любопытным примером чего служит одна застольная, еще и теперь существующая песня, где хвалы Божественной Троице воздаются в том же стиле, какой употреблялся при прославлении богов Валгаллы.

Для распространения Евангелия в Швеции важное значение имело царствование Олафа Стотконунга³⁴⁴², который сделался королем к концу X столетия и умер около 1024 года. При нем в страну призвано было несколько лиц немецкого духовенства, а также и много духовенства из Англии, и среди них был архидиакон йоркский Зигфрид много лет трудившийся среди шведов. Двое из его родников, трудившихся вместе с ним в миссионерском деле, были умерщвлены язычниками. Главный убийца бежал, и его собственность была конфискована; некоторые из его сообщников, найдены, по ходатайству Зигфрида, получили позволение купить свое преступление уплатой штрафа, и таким образом найдены были средства для основание епископии в Вексио, на которую и посвящен был Зигфрид архиепископом бременским. Олаф предполагал разрушить храм в Упсале, бывший главным седалищем древнего идолопоклонства; однако же от этого намрения он был отвращен просьбами своих языческих подданых, которые умоляли его ограничиться захватом лучшей части страны и построением церкви для своей собственной религии, но не принуждать их силой к христианской вере. Вследствие этого он удалился в Скару, в западном Готланде и основал там кафедру (1015 г.) на которую посвящен был англичанин Тургот³⁴⁴³. Древние рунические буквы были заменены среди шведов латинским алфавитом и влияние христианства восторжествовало над национальной страстью к пиратству.

Но насильственные меры, которыми Олаф старался распространять христианство, возбудили общую ненависть к нему среди приверженцев древней религии, и он вынужден был допустить своего сына Эмунда к участию в управлении. Эмунд, после смерти своего отца, разладил с архиепископом бременским, и поставил нескольких епископов, независимых от митрополичьей юрисдикции этого прелата, получив посвящение для них в Польше. Но это установление было отменено его вторым преемником Стенкилем, кроткая и мудрая политика которого была более благоприятна распространению христианства, чем более насильственные мероприятия Олафа. При Стенкиле число церквей в Швеции возросло до 1100. Смерть его, последовавшая в 1066 году, послужила поводом к кровавым гражданским войнам, и, на время, язычество восторжествовало; но в 1075 году король Инге запретил всякое языческое идолослужение, и хотя это повлекло за собой его изгнание, причем на место его со стороны языческой партии возведен был его шурин Соен, однако Инге удалось возвратить себе престол, и после многих колебаний христианство было окончательно утверждено в стране. По свидетельству Адама Бременского, современника этого короля, смущение, произведенное алчностью слишком многих членов духовенства, было главным препятствием к общему обращению шведов, которые, по его описанию, вообще были довольно расположены к принятию Евангелия ³⁴⁴⁴.

12. Среди норвежцев некоторые обращения к христианству были сделаны еще во времена Ансгария, к это тем более, что исповедание христианства открывало им возможность для торговли с Англией и Германией. Но подобные обращенцы, хотя и признававшие силу Христа и признавшие Его Богом Англии, с большей надеждой полагались на богов племени Одина, которого они считали все еще царствующим над их собственной землей, и только уже не менее столетия спустя в Норвегию введено было христианство в более чистом и более полном виде.

В 938 году, Эрик «Кровавый топор», жестокости которого сделали его ненавистным своим подданным, был низложен своим братом Гако. Новый король был воспитан по христиански при английском дворе, при Ателстане, и решился утвердить свою собственную веру среди своих подданных. Некоторые из его главных приверженцев были склонны к принятию Евангелия. Великий языческий праздник Юля³⁴⁴⁵ он перенес несколько к более позднему времени, так чтобы он совпадал с праздником Рождества Христова, и в то время, как другие норвежцы предавались своим языческим увеселениям, Гако и его друзья в особом помещении справляли христианский праздник. Из Англии было приглашено духовенство, и из обращенцев основано было несколько приходов. Но когда в народном собрании было предложено принятие христианства, возник большой ропот. Раздавались голоса, что покоя по воскресениям и пятницам, как этого требовала новая вера, нельзя предоставлять. Слуги, сопровождавшие своих господ на собрание, кричали, что если их заставят поститься, то их тела настолько ослабеют, что они сделаются неспособными к работе. Многие заявляли, что они не могли оставить своих богов, под покровительством которых так долго благоденствовали их отцы и они сами; они напоминали королю о том, как народ помогал ему в достижении короны, и заявляли ему, что если он будет настаивать на своем предложении, то они изберут другого на место его. Гако нашел себя вынужденным уступить. Он вынужден был присутствовать на следующем осеннем жертвоприношении, где публично пил в честь национальных богов, и когда он сделал знамение креста над своей чашей, Сигурт, его главный советник, объявил собравшемуся обществу, что этим знаменовался молот их бога Тора. Языческая партия, однако же, оставалась все еще недовольной. Восемь из ее вождей поклялись истребить христианство; они произвели нападение на духовенство и избили некоторых из них и в следующий Юльский праздник Гако был принужден сделать дальнейшие уступки, – именно пить в честь богов, не делая крестного знамения, и доказать свое язычество вкушением от ливера лошади, принесенной в жертву. Чувствуя это принуждение невыносимым, он решился встретить своих противников с оружием в руках, но нашествие со стороны сыновей Эрика, получившего помощь от Гарольда Блаатанда датского, побудило норвежские партии заключить между собой мир и обратить свое оружие против общего врага. С этого времени Гако жил в согласии со своим народом, не только терпя его язычество, но и сам до некоторой степени поддаваясь влиянию одной языческой королевы. В 963 году его племянники возобновили свое нападение, и Гако был смертельно ранен. Он выразил желание – в случае выздоровления удалиться в какую-либо христианскую землю, чтобы там покаянием искупить свои уступки язычеству, которые так тяготили его совесть, как будто бы он был повинен в полном отступничестве. Но когда его друзья предложили, чтобы его отправить для погребения в Англию, то он отвечал, что он недостоин этого, что он жил язычником и как язычник же должен быть погребен в Норвегии. Смерть его была оплакана одним скальдом в знаменитой песне, прославляющей его принятие в Галгаллу и заявляющей, что в виду той терпимости, которую он показывал к древней религии, его преданность христианству была забыта и прощена богами.

Сын Эрика, Гарольд, сделавшись теперь властелином королевства, старался распространять христианство насильственными мерами. После некоторых смятений, во время которых убит был сын Эрика, Гарольд, Блаатанд присоединил Норвегию к своим владениям (977 г.) и назначил вице-короля по имени Гако, который, в отличие от своего властелина, был таким преданным язычником, что принес в жертву одного из своих собственных детей. Вице-король старался о восстановлении язычества, и при помощи державшейся его партии добился провозглашения независимости от датского короля. Но угнетенные христиане пригласили к себе на помощь Олафа, сына маленького князя, по имени Триггве, и Гако был низложен в 995 году.

Олаф Триггвезен прославляется в северных летописях как сильнейший, храбрейший и красивейший из людей. После жизни, исполненной самых диких приключений, во время которых он бывал в России и Константинополе и наводил ужас по берегам Западного океана, он был крещен одним отшельником на одном из Сциллийских островов и был миропомазан Эльфегом; епископом Винчестерским (994 г.), в присутствии английского короля Этельреда. Хотя его христианская жизнь была далеко несовершенной (так, между прочим, он женился на своей мачехе и старался получать знания о будущем посредством гадания), однако его ревность о новой вере была безгранична, и проявлялась в усилиях о распространении веры, которая впрочем, отзывалась менее христианским духом, чем духом его старых пиратских привычек и деспотизма, который он видел в Восточной империи³⁴⁴⁶. В качестве приманок к принятию Евангелия он предлагал вельможам дары и привилегии разного рода, и даже женитьбу на прекрасных сестрах короля, причем тем, кто отказывались, угрожал конфискацией собственности, изгнанием, изуродованием, пытками и смертью. В наиболее предосудительных своих мероприятиях Олаф действовавший под сильным влиянием советов Тангбранда, одного германского священника, от которого он и получил первые сведения об Евангелии, но характер которого был столь жестокий что он нe смущался даже убивать тех, кто оскорбляли его, или противились ему. Король с целью утверждения христианства посещал один округ за другим. «Куда бы он ни приходил», – говорит летописец в описании одного из этих его окружных путешествий, «на материк или на остров, он созывал собрание и увещевал народ принять правую веру и креститься. Никто не смел сказать что либо против нее, и вся страна, которую он прошел, сделалась христианской»³⁴⁴⁷. Рассказываются странные истории о тех приключениях, с которыми он встречался при разрушении идолов и храмов, и в том искусстве и присутствии духа, с которыми он избегал опасностей часто угрожавших ему в таких случаях. В одном месте Олаф встретил восемьдесят язычников, считавшихся колдунами. Он сделал одну попытку обратить их, когда они была трезвы, а другую, когда они были совершенно пьяны, и так как их нельзя было склонить ни в том, ни в другом состоянии, то он поджег то здание, в котором они были собраны. Из всего собрания избег пламени только глава их, но впоследствии и он, попался в руки короля и был брошен в море. Другому упорному язычнику и волшебнику посажен был в горло змей, который проел все его тело и послужил причиной его смерти. Другой менее неприятный рассказ передается о действиях Олафа по отношению к одному юному герою по имени Эндрид, который наконец согласился, чтобы вопрос о его религии был решен исходом состязания между ним и соперником, назначенным ему со стороны короля. Соперником ему выступил сам Олаф; в состязании, продолжавшемся три дня, он блистательно победил Эндрида в плавании, нырянии, в стрельбе из лука и в игре с мячом, и подготовив его таким образом к принятию христианского учения, он закончил его обращение наставлением его в началах веры. Островные части владений Олафа также вошли в область его трудов по распространению Евангелия; он принудил население Оркнея, Шетланда, Фаро и других островов, принять христианство острием меча. В послушание одному видению, которое было ему в одно критическое время, Олаф избрал покровителем Норвегии св. Мартина и приказал, чтобы чаша, обыкновенно употреблявшаяся при питье в честь Tора, на будущее время была посвящена этому святому. В 997 году он основал епископию нидаросскую или дронтгеймскую.

Ревность Олафа о распространении христианства, наконец, стоила ему жизни. Зигрида, прекрасная вдова одного шведского короля, с такой суровостью отвергавшая сватовство мелких князей Швеции, что одного из них она даже сожгла в своем замке, с целью (как она говорила) исцелить других от их желания добиваться ее руки, задумала выйти замуж за короля Норвегии, и с этой целью посетила его двор. Олаф был не прочь от этого брака, но вследствие ее отказа креститься он отнесся к ней с таким оскорбительным недостоинством, которое наполнило ее сильнейшим желанием отомстить ему. Зигрида скоро затем вышла замуж за Свейна Датского. Ее новый супруг и сын от ее первого брака Олаф Стотконунг, по ее настойчивому убеждению, решились совместно предпринять поход против Норвегии, и они нашли себе еще подкрепление со стороны недовольной партии норвежцев при Эрике, сыне того Гако, которого низложил Олаф. Произошло морское сражение, и счастье повернулось против Олафа. Его корабль «Длинный дракон», после отчаянной защиты, был взят, вследствие чего король и девять других лиц, которые только и остались из всего экипажа, побросались в море, только бы не попасть в руки своих врагов. Как ни груб и ни жесток был Олаф, он был столь любим своими подданными, что многие будто бы умерли от скорби по нем, и даже язычники лелеяли добрую память о нем. Его считали святым, он будто бы совершал, чудеса, и даже будто бы ангелы посещали его во время его молитв, а легенды изображали его долго живым и после его несчастной битвы. Почти через пятьдесят лет после этого, один норвежец, по имени Гавд, заблудившись на своем пути среди песков Египта, получил во сне указание пути к монастырю, где к своему удивлению он нашел престарелого аббата из своей собственной страны. Вопросы старца были таковы, что паломник невольно спросил его, а не он ли сам король Олаф. Последовавший ответ, был уклончив, но аббат поручил Гавду, по возвращении в Норвегию, передать меч и пояс одному войну, который искал смерти вместе с Олафом, но был вынут из воды, и сказать ему, что в тот роковой день никто не проявил больше храбрости, чем он. Гавд исполнил данное ему поручение и ветеран, получив присланные ему дары и похвалу, остался в полной уверенности, что тот египетский аббат не мог быть никем другим, как его царственным властелином.

Распространение христианства в Норвегии шло медленно в течение нескольких лет до конца царствования Олафа Триггвезена. Но его крестник Олаф, сын Гарольда, сделавшийся королем в 1015 году, склонен был продолжать его дело. Из Англии было приглашено много миссионеров, и во главе их был епископ, по имени Гримкил, составивший кодекс церковных законов для Норвегии³⁴⁴⁸. Хотя характер нового короля был мягче, чем характер Олафа Триггвезена, он, однако же продолжал прежнюю систему насильственного введения христианства, при помощи таких наказаний, как конфискация, ослепление, уродование и смерть, и подобно старшему Олафу, он с целью утверждения веры, в сообществе с Гримкилом, совершал путешествия по своим владениям. Он нашел, что под давлением голодухи народ обыкновенно прибегал к обычаю жертвоприношения своим старым богам. Часто ему приходилось встречаться даже с вооруженным сопротивлением. В Далене, в 1025 году, жители пришли в смятение от известия о его приближении, и пo прибытии он нашел 700 отчаянных язычников, выступивших против него с оружием. Но хотя его собственный отряд был на половину меньше, он обратил поселян в бегство, и затем последовало обсуждение достоинств соперничествующих религий. Гримкил («рогатый человек», как называли его язычники вследствие формы его митры) отстаивал дело христианства, причем другая сторона, предводимая вождем, по имени Гудбрандом, отвечала, что их собственный бог Тор выше Бога христиан, так как его можно было видеть. Король провел большую часть следующей ночи в молитве. На следующее утро при рассвете на место собрания принесен был огромный идол Тора. Олаф указал на восходящее солнце, как на видимое свидетельство о своем Боге, который сотворил его, и в то время, как язычники любовались его яркостью, один исполинский воин, во исполнение заранее полученного от короля приказания, подняв свою палицу, разбил идола на куски. Из внутренности истукана бросилась во все стороны целая стая отвратительных животных, которые находили в нем себе жилище и питались ежедневными приношениями пищи и питья, и жители Далена, убедившись в пустоте своего старого суеверия, согласились принять крещение.

Крутые меры, к которым прибегал Олаф в пользу своей религии, те налоги, которые он находил необходимым делать, и строгость, с которой он подавлял пиратство и разбойничество, пробудили сильное недовольство среди его подданных. Канут датский и английский нашел возможным заявить свое притязание на королевство Норвегии, своим золотом он склонил на свою сторону многих из норвежских вельмож, и Олаф, увидев себя оставленным, бежал в Русь, где он с честью был принят Ярославом и получил приглашение поселиться там, вместе с предложением ему провинции³⁴⁴⁹. Но когда он колебался между принятием этого предложения и осуществлением давно занимавшей его мысли сделаться монахом в Иерусалиме, он получил видение, в котором Олаф Триггвезен увещевал его по попытаться возвратить себе королевство, данное ему Богом. Шведский король снабдил его несколькими солдатами и когда он высадился на берег Норвегии, то под его знамя стало стекаться множество народа. Олаф отказывался от помощи всех тех, кто были не крещены, вследствие чего многие принимали крещение единственно из желания оказать ему помощь, и его войны двигались вперед со знаменем креста на своих щитах (1030 г.).

Накануне одной битвы он дал большую сумму денег для принесения молитв за души тех из своих врагов, которые падут, так как те, кто потеряет свою жизнь в борьбе за его дело, говорил он, несомненно получат спасение. Но силы врага были гораздо больше, и Олаф потерпел поражение и был убит.

Спустя некоторое время, его соотечественники раскаялись в своем поведении по отношению к нему. Носился слух, что он творил чудеса в России, что во время последнего рокового похода его кровь исцелила рану на руке убившего его война, а один слепец, глаза которого были случайно потерты ею, получил зрение; носились рассказы и о других исцелениях подобного рода. Год спустя после его смерти, его тело было вырыто Гримкилом, причем не оказалось никаких признаков разложения, и у него выросли даже волоса и ногти. Остатки короля были перенесены в построенную им самим церковь св. Климента в Нидаросе, и когда в следующем столетии благочестивым архиепископом Эйстейном (или Августином) был построен собор, то они заключены были в великолепную серебряную раку и поставлены над алтарем. Св. Олаф был избран покровителем Норвегии, слава его множеством чудес распространялась вдаль и вширь, к его гробу из далеких стран стекались пилигримы для получения исцелений, имя его высоко почиталось в Норвегии и Швеции, и в его честь посвящались церкви не только в западных странах, но и в России и в Константинополе³⁴⁵⁰.

Канут, сделавшись властелином Норвегии, так же поощрял христианскую религию там, как и в своих других владениях. Им основан был в этом королевстве первый бенедиктинский монастырь, близ Нидароса. Гарольд Гардрада, сводный брат Олава, грубый и безрелигиозный человек, сделавшийся королем в 1047 году, имел некоторое разногласие с папой Александром II и с Адальбертом, архиепископом Бременским. Король сказал, что он не признает никакого архиепископа в Норвегии, кроме себя самого, и посвящение для епископов получал от Англии и Франции, причем Адальберт, заявляя, что он признает лишь двух властелинов, папу и императора, не обращал никакого внимания на северного государя, и без его согласия основывал кафедры в его владениях. Норвегия, подобно остальному западному христианскому миру, подчинилась владычеству Рима³⁴⁵¹.

13. Исландия сделалась известной норвежцам в 860 году, когда на берег ее выброшен был один норвежский корабль. В 874 году на острове поселился первый норвежский колонист Ингульф и в следующем году на него переселились многие из его соотечественников, в особенности после великой победы Гарольда «Светловолосого» при Гафурсфиорде в 883 году, которой многие мелкие князья или вельможи были вынуждены бежать со своей родной земли и искать убежища где-либо в других местах. Переселенцы принадлежали к высшему и наиболее цивилизованному классу среди норвежцев, и в новой общине жизнь приняла соответствующий характер. Земля была поделена на участки, и исландцы, отказываясь от обычного у них пиратства, предались торговле, меняя произведения своего острова на хлеб, лес и другие необходимые им предметы. Установлена была республиканская форма правления, которая и продолжалась в течение 400 лет. Там были свои национальные и провинциальные собрания, причем главой острова был «законник»³⁴⁵², избиравшийся на всю жизнь, на обязанности которого было действовать в качестве охранителя законов, и с его властью связывалась и должность жреца. В религиозном отношении установлено было поклонение Одину, но вообще, по-видимому, допускалась полная свобода религии.

Переселенцы эти, будто бы, нашли в Исландии следы одной ирландской миссии, как например богослужебные книги, колокола и пастырские посохи, хотя туземцы, оставшись без духовенства, и отпали в язычество. Некоторые из самих норвежцев могли также принести с собой отчасти смутные и неполные понятия о христианстве, приобретенные ими в течение своей бродячей и

исполненной всяких приключений жизни, но это знакомство с Евангелием не распространялось между другими членами общины и не передавалось их потомкам. В 981 году один исландец по имени Торвальд, бывший сначала пиратом, но даже и тогда имевший обычай употреблять некоторую часть своих награбленных богатств на выкуп пленников от других пиратов, привез с собой на остров саксонского епископа, по имени Фридрих, которым он был обращен в христианство. Построена была церковь и наставления Фридриха были принимаемы хорошо, хотя большинство его прозелитов и отказывались от крещения, стыдясь будто бы обнажаться во время самого крещения и носить белую одежду, которую в их стране носили только дети. Один знатный обращенец, по имени Торкил, прежде чем принять крещение, выразил желание, чтобы оно, в виде опыта, совершено было над его престарелым и немощным тестем, и так как старик скоро умер затем, то Торкил на несколько лет отложил свое собственное крещение. Поклонники Одина доведены были до враждебности тем грубым способом, которым Торвальд продолжал распространять свою религию. Через пять лет он сам и епископ были изгнаны и нашли убежище в Норвегии, где Торвальд, встретившись с одним из тех, кто наиболее яростно противодействовал ему в Исландии, убил его. Фридрих, потеряв всякую надежду на достижение какого либо добра в сообществе со столь диким и беззаконным сотоварищем, возвратился в свою собственную страну и полагают, что Торвальд, после многих лет странствования, в течение которых он посетил Святую землю и основал один монастырь в России или в Константинополе и умер там³⁴⁵³.

Олаф Триггвезен, частью быть может из политических видов, желал утвердить Евангелие в Исландии, и после нескольких более ранних попыток содействовать его распространению, отправил в 977 году на этот остров немецкого священника, Трангбранда, о котором уже упоминалось выше. Выбор миссионера был неудачен; Трангбранд, будто бы, совершил несколько чудес, но он действовал со своим обычным насилием, убил одного из своих противников и двух скальдов, составивших насмешливые стихи над ним и был изгнан. Олаф, получив от Трангбранда известие о том как обошлись с ним в Исландии, пришел в сильное негодование и готов был предпринять поход для наказания исландцев, но два туземца острова, Гиссур и Гиалт, добились его согласия на употребление более мягких средств (1000 г.) для обращения их соотечественников. Обещанием известной суммы денег (что, однако же, было скорее законной платой, чем подкупом), они обеспечили себе содействие законника Торгеира, который, обратившись к народному собранию с увещанием о мире и единстве, в виде компромисса предложил один новый закон. По нему все исландцы должны были принять крещение, храмы подвергнуться разрушению и общественное жертвоприношение прекратиться; но всякому предоставлялось есть конское мясо, бросать детей и частно приносить жертвы. Предложение было принято, и христианство постепенно стало вытеснять собой и последние остатки язычества. Святой Олаф с живым интересом относился к делу христианства в Исландии, отправил для миссионерского труда там, английского епископа, по имени Бернарда, и сам старался добиться принятия церковных законов Гримкила и отмены варварского обычая выбрасывания детей.

Хотя Исландию время от времени посещали епископы, однако же чувствовалась нужда в постоянном епископате, и в 1056 основана была кафедра скальгодская. Епископом избран был Ислейф, сын Гиссура, который воспитан был в Эрфурте и путешествовал в Рим; согласно с повелением от папы, он был посвящен Адальбертом Бременским в епископа. С согласия младшего Гиссура, наследовавшего своему отцу Ислейфу, в 1105 году была основана вторая кафедра в Голлуме. Епископы. выходя из наиболее знатных семейств и наделяемые, подобно жрецам древнего язычества, гражданской властью, сделались наиболее важными членами общины. Адам Бременский представляющий поразительную картину скромного довольства, благочестия и благотворительности островитян, рассказывает, что они повиновались своему епископу как царю. В 1121 году в Исландии основан был первый монастырь, и в позднейшее время на острове было семь монастырей для мужчин и два для женщин³⁴⁵⁴. Исландцы торговали со всеми странами; их духовенство, получавшее воспитание в Германии, Франции и Англии, приносило с собой знания и цивилизацию чужеземных стран. И на этом отдаленном и негостеприимном острове возникла туземная литература летописей, поэм и саг, – эта древнейшая литература скандинавов. составляющая единственный источник сведений касательно большей части северной истории. Литература эта процветала в течение двух столетий, до тех пор, пока Исландия не подчинена была норвежцами в 1261 году своему данничеству и латинский язык, как и в других местах, не сделался в ней литературным языком.

19. Из Исландии христианство распространилось в ещё более отдаленную страну. В 982 году, один норвежец, по имени Эрик «Красный», бежавший в Исландию вследствие совершенного им человекоубийства и присужденный там к изгнанию вследствие одной вражды, в которой он был замешан, решился поискать берег, который за несколько лет перед тем виден был неким Гуннбиорном. Четыре года спустя, когда истекло время его изгнания, Эрик вновь посетил Исландию и склонил многих из своих соотечественников отправиться вместе с ним в землю своего убежища, которую, с целью, как говорят, привлечь к ней поселенцев заманчивостью самого названия, он назвал Гренландией («Зеленой страной»). В 999 году, сын Эрика, Лейф, путешествовал в Норвегию, где Олаф Триггвезен склонил его принять крещение, и в Гренландию он возвратился в сопровождении одного священника. Поселение там процветало в течение целых столетий. В 1055 году (за год до основания первой исландской кафедры) для нее Адальбертом Бременским посвящен был епископ. Там было тринадцать церквей в восточной части Гренландии, четыре в западной, и три или четыре монастыря³⁴⁵⁵. Во главе Гренландской церкви последовательно стояло шестнадцать епископов. С 1276 года они приняли титул от кафедры Гардарской, подчинены были архиепископу нидароскому, и имели обыкновение присутствовать на соборах, как в Норвегии, так и в Исландии. И даже и из этой отдаленной окраины земли уплачивалась подать преемникам ап. Петра. Но с половины XV столетия Гренландия была совершенно потеряна и забыта европейцами. Лед настолько скопился около ее берегов, что сделал их совершенно недоступными, и семнадцатый епископ, назначенный для церкви, не в состоянии был высадиться на берег. Население страны опустошено было язвой, известной под названием черной смерти, и полагают, что, будучи таким образом ослаблены, жители Гренландии были подавлены племенами скреллингов (эскимосов) с материка Северной Америки, предками теперешних ее жителей³⁴⁵⁶.

Норманны, по-видимому простирали свои открытия из Гренландии до американского материка. В 1000 году, сын Эрика «Красного», Лейф, поощренный рассказом Биорна, сына Гернульфа, о приключениях при поисках Гренландии, отправился на корабле в южном направлении, и исследовал несколько берегов, одному из которых дано было название Винланд (то есть, страна винограда), так как один из его сотоварищей, уроженец Южной Германии, среди произведений страны нашел и виноградную лозу. В том же направлении делаемы были затем и дальнейшие исследования и на берегах великого западного материка было сделано несколько поселений. В 1121 году одну экспедицию в Винланд будто бы сопровождал епископ, по имени Эрик³⁴⁵⁷, но о нем ничего неизвестно более и по-видимому нельзя доверять тем соображениям или исследованиям, которыми будто бы, найдены в Америке следы христианства, насажденного там скандинавскими искателями приключений в средние века³⁴⁵⁸.

Выступления еретических учителей на Западе – Сектанты в Орлеане – Еретические партии в Орлеане и Аррасе – Сектанты в Аррасе, Тулузе и Монфорте – Мнение епископа Льежского Вазона, против насильственных мер в деле религии – Происхождение ересей – Мелкие секты на Востоке

Начало XI столетия ознаменовалось появлением еретических учителей в различных частях Италии и Франции. Учения, проповедовавшиеся некоторыми из этих лиц, по-видимому, давно уже таились среди итальянцев, но теперь позорное положение, которому подверглась церковь, вместе с общими бедствиями и развращенностью времен, содействовали обнаружению их в народе, и около ересеучителей собиралось немало приверженцев. Из того обстоятельства, что Герберт, при своем посвящении в архиепископа реймского (991 г.). произнес исповедание веры, в котором он явно осуждал (между другими заблуждениями) некоторые из главных пунктов манихейской системы³⁴⁵⁹, некоторые выводили, что где-нибудь no соседству в то время существовала какая-нибудь ересь манихейского характера. Но по-видимому с большой вероятностью, можно предполагать, что манихейство, которое хотел осудить Герберт, было одним из тех многих заблуждений, в которых он был лично обвиняем по вражде или доверчивости своих современников. Выступавшие теперь учения были иного свойства. В окрестностях Шалона на Марне появился около 1000 года некий Леутард, человек низкого происхождения и по-видимому полупомешанный фанатик. Он заявил, что во время своего сна на поле получил сообщение с неба, после чего он отправился домой, развелся со своей женой, «как бы по евангельскому правилу», и отправился в церковь где разрушил распятие³⁴⁶⁰. Он отвергал уплату десятины и говорил, что некоторым частям св. Писания не нужно верить, хотя, будучи потребован к себе епископом диоцеза, он ссылался на библейский текст – в доказательство своего посланничества. В течение некоторого времени Леутард находил себе многих последователей. но большая часть их были усовещены епископом, и вождь их утопился в одном колодце. В другой местности, некий Вильгард грамматик равеннский, преданный впоследствии смерти за свою ересь, пытался восстановить классическое язычество, утверждая, что «учениям поэтов нужно верить во всем», и современники рассказывают, что к нему по ночам обыкновенно являлись демоны, под именами Вергилия, Горация и Ювенала. Историк, у которого мы заимствуем сведения о Вильгарде и Леутарде рассказывает также, что язычество было весьма распространено в Сардинии, и что многие приверженцы его отправлялись с этого острова в Испанию, где пытались распространить свои мнения, но были прогнаны православными³⁴⁶¹.

В Аквитании в 1017 году открыта была секта манихеев, a в 1022 году более замечательная община того же рода, открыта была в Орлеане. Сектанты будто бы получили свое учение от одной проповедницы³⁴⁶², которая прибыла из Италии, и была так «полна диавола», что могла совращать самых ученых духовных лиц. В течение некоторого времени секта распространялась тайно. Вождями ее были двое духовных лиц по имени Стефан и Лисой, оба уважаемые за свое благочестие, свою ученость и свою благотворительность, причем Стефан был духовным отцом королевы Констанции, на которой женился Роберт Французский после своего вынужденного разлучения с Бертой. Среди последователей ее были десятки кафедральных каноников и много знатных дам не только в Орлеане и его окрестностях, но даже и в королевском дворце³⁴⁶³.

Об открытии этих сектантов существуют различные рассказы, наиболее обстоятельный рассказ приписывают его Арефасту, одному благородному норманну, который дал позволение одному капеллану по имени Герберт, отправиться в Орлеан с научной целью, был крайне удивлен, когда по его возвращении узнал, что он заразился там новыми и еретическими мнениями. По желанию короля Роберта, которому через посредство герцога норманнского он доложил об этом деле, Арефаст отправился в Орлеан, с целью накрытия еретиков, и по совету одного духовного лица из Шартре, с которым он советовался на своем пути, притворился учеником Стефана и Лисоя. Они учили его, что Христос не рождался в действительности от девы Марии, что Он не был в действительности распят или погребен, и не воскресал, что крещение не имеет никакого значения для снятия греха, что священническое освящение не превращает евхаристии в тело и кровь Искупителя, что не нужно молиться мученикам или исповедникам³⁴⁶⁴. На вопрос Арефаста, как ему достигнуть спасения, если средства, на которые он дотоле полагался, были недействительны, ересеучителя отвечали, что они совершат над ним возложение своих рук, которое очистит его от всякого греха, и наполнит его Святым Духом, так что он будет понимать Писание во всей его глубине и истинном значение, что они дадут ему небесную пищу, благодаря которой он будет способен видеть видения и наслаждаться общением с Богом. Под этой таинственной пищей, которая изображалась имеющей силу навсегда утверждать учеников в учении секты, разумелось без сомнения, нечто духовное, нечто в роде consolamentum несколько позднейших сектантов³⁴⁶⁵. Но в объяснение этого измышления был впоследствии рассказ, что еретики на некоторых из своих собраний возносили литанию злым духам, что им являлся диавол в виде небольшого животного, что свечи тогда тушились и каждый мужчина обнимал находившуюся поближе к нему женщину, даже если бы это была его мать, его сестра или посвященная монахиня. Ребенок, родившийся от такого свального греха, на восьмой день по своему рождению сжигался на сектантском собрании и пепел его сохранялся для того, чтобы впоследствии раздаваться под именем небесной пищи, и сила этого диавольского таинства была такая, что всякий принимавший его, делался непоколебимо преданным ереси³⁴⁶⁶.

Роберт, получив сведения от Арефаста, отправился в Орлеан, где и накрыта была вся партия сектантов, и Арефаст выступил в качестве свидетеля против них. Они сознались в своем учении и выражали уверенность, что оно распространится по всему миру. При этом они заявляли, что держатся воззрений, далеко превосходящих разумение обыкновенных христиан, – так как эти воззрения преподаны им внутренне Богом и св. Духом; с презрением говорили о св. Троицей и о чудесах, рассказываемых в св. Писании; утверждали, что небо и земля вечны и не сотворены; по-видимому, учили также, что чувственные грехи не подлежат наказанию, и что обыкновенные религиозно-нравственные обязанности излишне и бесполезны.

После тщетной попытки отвратить сектантов oт их заблуждений, они были осуждены на смерть. Те из них, которые были духовными лицами, были низложены и лишены своих облачений. Во время судопроизводства, королева Констанция, по желанию своего мужа, стояла на ступенях церкви, в которой состоялся суд, для того чтобы своим присутствием удерживать народ от вторжения в церковь, где он хотел растерзать обвиненных в куски. Желая доказать, что ее отвращение к ереси выше всякой старой личной привязанности, она ткнула своим посохом в глаз своего бывшего духовного отца, когда он выведен был из церкви после осуждения. Двое из сектантов – духовное лицо и монахиня отреклись от ереси, тринадцать человек остались непоколебимыми и приближались к месту казни с веселым и торжествующим видом, в ожидании чудесного избавления. Один историк того времени рассказывает, что когда вокруг них запылали огни и однако же не появлялось никакого заступничества, они кричали, что дьявол обманул их; но по другому свидетельству, они сохраняли свое ликующее настроение до последнего издыхания³⁴⁶⁷. Вместе с ними в пламя был брошен какой-то прах, бывший по предположению, «небесной пищей». Тело каноника по имени Теодата, бывшего членом секты, но умершего за три года перед тем, было вынуто из могилы и брошено в неосвященном месте.

В 1025 году, Герард, епископ Арраса и Камбрая, ученик Герберта, открыл в первом из этих городов нескольких сектантов, которые по их назначению получили свое учение от итальянца по имени Гундульф³⁴⁶⁸. Епископ привлек их на суд одного собора, и добился от них сознания в своем учении. Они отрицали пользу крещения и Евхаристии, приводя для своих возражений против крещения три основания, именно: недостоинство духовенства; то обстоятельство, что грехи, от которых отрекаются в купели, впоследствии опять в действительности совершаются и мысль, что младенец, будучи неспособен к вере или воле, не может получать никакой пользы от исповедания других. Их обвиняли в отрицании исповеди, в уничижении церкви, в осуждении брака, в непочитании исповедников и в ограничении почитания только апостолами и мучениками. Они учили, что храмы не более святы, чем и другие здания; что жертвенник есть простая куча камней, и крест ничуть не отличается от всякого другого дерева. Они осуждали епископское рукоположение, различие в степенях священнослужения, употребление колоколов, каждения, икон и пения, а также обычай погребения на освященном месте, что все будто бы духовенство ввело ради своих прибылей. По-видимому они отрицали также и воскресение тела. В своем ответе епископу они заявляли, что их мнения основаны на св. Писании, что их законы обязывали их оставлять мир, воздерживаться от всяких плотских похотей, добывать себе содержание трудом своих собственных рук и делать добро тем, что противодействовал им. Если они соблюдают эти правила, то крещение им не нужно; если же они пренебрегают этими правилами, то крещение не в состоянии помочь им³⁴⁶⁹.

Герард подробно опровергал учение этой секты, приводя доводы свойственные богословию того времени, и хотя он в подтверждение своих доводов, пользуется многими чудесными рассказами, мы не можем не отдать должной чести его мудрости и превосходному настроению. Он порицал заблуждающихся, особенно за то мнение, будто бы они могли иметь свои собственные заслуги, что несовместимо с учением божественной благодати³⁴⁷⁰. Сектанты, бывшие по-видимому людьми простого ума и малого образования, склонились на его убеждение, поверглись перед ним ниц, и выражали опасение, что так как они ввели в заблуждение других, то их грех не будет прощен. Но он утешил их уверением в прощении, и после подписи ими православного исповедания они приняты были в общение церкви³⁴⁷¹.

Epеси манихейского характера проповедовались также в Тулузе, где хотя те из проповедников ее, которые были накрыты, преданы были смерти, мнения их продолжали распространяться в окрестности, и в 1044 году Гериберт, архиепископ миланский, при посещении своей провинции, открыл одну секту в Монте-Форте, близ Турина. Главным учителем этой секты был некий Герард; она пользовалась покровительством графини Монте-фортской, и среди ее членов было немало духовенства. Спрошенный касательно своего верования, Герард давал православные ответы, но при дальнейшем исследовании оказалось, что эти ответы были уклончивы. Сектанты учили, что под Сыном Божиим разумелась человеческая душа, возлюбленная Богом и рожденная от Св. Духа, что Св. Дух постигает божественные вещи, что они могли быть связываемы и разрешаемы лицами, которые уполномочены на это дело, но что это не духовенство церкви. Они говорили, что имеют первосвященника, отличного от первосвященника Рима, – первосвященника который не пострижен; того, кроме которого нет никакого другого первосвященника и никакого другого таинства; что он ежедневно посещал своих братьев, рассеянных по всему миру, и что когда Бог даровал его им, они получили прощение всех грехов. У них была своя особая иерархия; жили они строго, не ели мяса, часто постились, поддерживали по очереди непрерывную молитву и соблюдали общение имений. Они внушали долг целомудрия, жили со своими женами как с матерями или сестрами, и веровали, что если все человечество будет жить в чисто духовном единение, то род человеческий будет распространяться по образу пчел. Они находили желательным пострадать в этой жизни, с целью отвратить страдания в будущей жизни. Отсюда у них было в обычае, что те из них, кто избегали внешнего гонения, должны были подвергаться мучениям и смерти от своих друзей.

Члены этой секты были схвачены и отправлены в Милан. Там сделаны были попытки заставить их отречься от своих заблуждений, но безуспешно и власти узнав что они старались приобретать себе приверженцев среди поселян, приказали, хотя и без согласия архиепископа, отвести их на одно место за городом, где от них и требовали, под страхом сожжения, раскаяться кресту и исповедать православную веру. Почти все они отказались, закрывая себе глаза руками, побросались в приготовленный для них огонь.

Новейшие писатели вообще полагают, хотя на трудно уловимых основаниях, что свидетельство о непричастности Герберта к судьбе этих несчастных фанатиков неверно. Но, по крайней мере со стороны раздался голос одного епископа в пользу христианского начала и гуманности в отношении религиозного заблуждения. Епископ льежский, Вазо, умерший в 1048 году, получил письмо от Рожера, епископа шалонского на Марне, в котором сообщалось о появлении каких-то еретиков, принимавших учение Манеса и считавших его Святым Духом. Среди других вещей, Рожер, заявляет, что даже самые необразованные люди, по совращении в эту секту, становились более легкими в своих рассуждениях, чем наиболее ученые духовные лица, и он спрашивал, как ему поступать с ними. В ответ ему Вазо говорит, что насильственные меры несовместимы с притчей Спасителя о плевелах, что епископы, при своем посвящении, не получают меча, что власть им дана не для того, чтобы убивать, а для того, чтобы животворить, что они должны ограничиваться отлучением находящихся в заблуждении от церкви и препятствовать им распространять заразу. Писатель, сохранивший эту переписку, подтверждает этот совет авторитетом св. Мартина и выражает уверенность, что епископ турский сильно порицал бы наказание некоторых еретиков, которые преданы были смерти в Госларе в 1052 году³⁴⁷².

Происхождение сект, которые таким образом в короткое время появились в столь многих местах, составляют предмет сомнения и спора. Еретики к северу от Альп большей частью заявляли, что они заимствовали свои мнения непосредственно из Италии, но спрашивается, введены ли они были в эту страну павликианскими беглецами, потомками павликиан которые в 969 году были переселены Иоанном Цимисхием из Армении во Фракию и сделаны охранителями западных границ его империи, с позволением удерживать свою религию, или мнения эти были заимствованы у манихеян, которые, не смотря на суровые меры Льва Великого и других пап с целью подавления секты, тайно продолжали передавать свои учения от поколения к поколению в Италии. Заявление еретиков в Монте-Форте, что они не знали, из какой части мира пришли они, приводившиеся в пользу связи их с павликианами, по-видимому скорее говорит в пользу противоположного взгляда, насколько оно дает повод заключать не только о чужеземном происхождении (что было общим как у манихеев, так и у павликиан), но и о появлении их учений в Италии задолго до того сравнительно недавнего времени, когда павликианство занесено было в Европу. Кроме того, сектанты Монте-Форте отличались от павликиан в деле отвержения плоти и брака, в системе своей иерархии, в учении о различии между избранными и слушателями, и западные секты вообще почитали Манеса, между тем как павликиане анафематствовали его. Туманность, с которой в некоторых случаях выступали манихейские доктрины, иногда объясняли предположением, что темные последователи Манеса, проживая в течение целых столетий в разных темных углах, скорее держались внешними обрядами, чем каким-либо точным знанием исповедываемой ими системы, хотя вообще в этом отношении, у нас имеются лишь весьма смутные и недостаточные сведения. Можно поэтому думать, что новые еретики заимствовали свои мнения от манихеев, и согласно с защитниками этого воззрения, западные еретики стали находить сходство между собой и павликианами, не ранее, как Восток поставлен был в общение с Западом, через посредство крестовых походов, которое, посредством сказочных измышлений, затем переносилось на предполагаемую связь от раннего времени. Но нужно сказать, что у нас совершенно не имеется данных для предположения, что манихейская секта продолжала существовать в Италии, и единственным свидетельством о ее существовании после времени Григория Великого, служит только упоминание о каких-то еретиках, которые называются арианами, но вероятно (как предполагают) были манихеями, в Падуе в X столетии.

На Востоке начало XI столетия также ознаменовалось появлением или усиленной деятельностью некоторых еретических сект, каковыми например были афингганы, дети Солнца, и евхиты, но их влияние было столь ограниченным, что нет надобности и сообщать о них подробнее.

1.

Иерархия

Папство и германские императоры – Папские титулы – Митрополиты – Паллиум – Легаты – Папское вмешательство в дела епископов – Светское достоинство епископов – Назначение епископов – Патронатство над епископскими кафедрами – Феофилакт Константинопольский – Симония – Инвеститура – Отношения между епископами и государями – Учреждение кафедр – Хорепископы – Коадъюторы – Воинственные епископы – Десятины – Церковные доходы – Церковные адвокаты – Греческое духовенство – Каноники – Нравственность духовенства – Капелланы – Целибатство и брак среди духовенства – Ратерий

2. Монашество

Состояние монашества – Основание Клунийского монастыря – Ромуальд – Орден Камальдульский – Св. Иоанн Гуальберт – Валламброза – Монастырская реформа – Епископы и монастыри – Монастырские привилегии и изъятия – Собратство – Популярность монашества

3. Обряды и обычаи

Развитие обрядности – Собрание житий святых (мартирологи) – Св. Мартиал, апостол – Канонизация – Почитание пресвятой Богородицы – День Всех Святых – Мощи – Паломничество – Архитектура – Живопись на стекле – Покаяние – Отлучение и анафема – Интердикт – Мир Божий – Перемирие Божие

4. Рыцарство. Его происхождение и значение

Иерархия

1. Отношение папства к светской власти, и особенно к императорам Запада, определялось скорее обстоятельствами, чем какими либо установившимися принципами. С каждой стороны были притязания, которые то допускались, то отрицалась другой стороной, но даже и в том случае, когда они были допускаемы, приведение их в исполнение зависело от вопроса, был ли притязающий достаточно силен и благоприятствовали ли ему обстоятельства.

Германские императоры все еще удерживали за собой те же самые права верховенства над Римом, которые принадлежали Каролингам. Императоры продолжали участвовать посредством своих уполномоченных в деле назначения папы, и папы даже были рады вновь подтверждать это императорское участие, как средство устрашения беспорядков, случавшихся при избрании, которое обыкновенно производилось среди простого соперничества римских партий и насилия окружающей знати. Один собор при Иоанне IX, в 898 году, когда Ламбер был коронован в качестве императора, постановил, чтобы в предотвращение таких смятений и безобразий, какие совершались в отсутствие императорских уполномоченных, при будущих избраниях присутствие уполномоченных считалось необходимым и в другом каноне он угрожает негодованием императора, равно как и духовными наказаниями всякому, кто будет возобновлять беспорядки, бывшие обычным явлением при смерти папы, когда в папский дворец обыкновенно вторгались грабители часто простиравшие свое хищничество на город и его окрестности³⁴⁷³. И хотя документ, носящий имя Льва VIII, которым предоставляется Оттону Великому и его преемникам власть назначать на папство, равно как и на императорский престол, вероятно подложный, постановления его, однако же согласуются с действительно существовавшим в то время состоянием вещей. Император считался имеющим право решать дела по апелляциям к нему от римских подданных в случае угнетения их папой. Императоры даже низлагали пап и это не по какому-либо самовольному употреблению насилия, но как бы во исполнение принадлежавшего их положению долга; так мы видели, что действия Оттона Великого против жалкого юного распутника Иоанна XII были предприняты им неохотно и как бы по требованию необходимости³⁴⁷⁴. В то время признавалось, что даже папа не был не ответственен на земле, и что для исполнения правосудия по отношению к верховному пастырю церкви имела право вмешиваться в дело высшая светская власть. Β общем однако же папы приобретали все больше власти, и подготовляли почву для своих преемников.

С вероятностью можно думать, что Карл Великий, предполагая восстановить Римскую империю, надеялся сделаться и господином пап, но результат оказался к выгоде папства. Лев III сумел дать из своих рук корону самому Карлу Великому, и хотя великий император позаботился о том чтобы его сын получил корону так, чтобы не казалось, будто она получается в

зависимости от римского соизволения, Людовик, однако же вновь принял коронацию от Стефана IV. Папы продолжали короновать императоров, пока в общем воззрении не установилось мнение, что высшее из гражданских достоинств могло быть предоставляемо только самим Богом, через посредство Его главного служителя, преемника ап. Петра, и хотя обладание итальянским королевством считалось заключающим в себе право на императорский престол, императорский титул получался германскими властелинами Италии не ранее, как после коронации их в Риме со стороны папы³⁴⁷⁵.

Подобно тому, как восточные епископы, апеллируя к императору по своим делам, тем самым установили императорский авторитет в духовных делах, так и государи Запада, обращаясь со своими распрями к папе и прося его об утверждении своих завоеваний, тем самым наделяли его властью посредничества и контроля, которая более и более притязала на верховенство над всяким гражданским правительством. Этому содействовало также приписывавшееся папе право всеобщего наблюдения над нравственностью, а также принадлежавшее ему право отлучения, которое заставляло трепетать королей не только вследствие прямого лишения духовных преимуществ, но также и вследствие опасения тех результатов, которые мог такой приговор произвести среди их народа. Обширность и разнообразие сцены, на которой приходилось действовать папам, также содействовали возвышению их авторитета, так как приговор, делавшийся тщетным вследствие энергии одного противника, удавался в других местах, где противник был слаб, и вследствие этого становился прецедентом для общего приложения в будущем. В новообращенных государствах, как например Венгрия и Польша, власть папы над национальной церковью была с самого начала установлена по принципу. Что же касается до постыдного унижения папства в течение значительной части обозреваемого времени, то оно не могло производить более или менее значительного влияния на отношение к нему в чужих странах, потому что там мало или даже совершенно ничего не слышно было о папе как личности, и он просто считался лишь преемником главного апостола.

Земельное владение и доходы папства уменьшались, вследствие захватов итальянской знати и нападений сарацин. Но папство нашло новые источники богатства в обычае присоединения к своей кафедре доходов епископий и аббатств в различных частях христианского мира, и в платежах, взимавшихся в тех странах, которые находились в общении с ними, каковы были динарий Петра в Англии и подать платимая Польшей. Затем, целым рядом подлогов было установлено мнение, что те территории, которыми обладала римская кафедра, были лишь частью гораздо большего наследия по праву, принадлежавшему ей в силу даров, предоставленных ей императорами и другими государями от времени Константина Великого.

Политика пап по отношению к церкви стремилась к сосредоточению всякой власти в папстве. В основу этих притязаний положены были начала подложных декреталий. Те, кто желали польстить папам, обращались к ним с титулами более пышными, чем какие были известны раньше, и конечно не встречали возражений в этом отношении. С эпитетом «вселенский», который Григорий Великий объявлял незаконным ни для какого христианского иерарха, к папе Николаю I обращались Адвентий, епископ мецский, и Карл Лысый, и он сделался впоследствии обычным. Адвентий называл Николая: «ваше величество»³⁴⁷⁶, каковое выражение весьма часто употреблял и Петр Дамиани в обращениях к папам своего времени³⁴⁷⁷. Теотмар, архиепископ зальцбургский, и его суффраганы обращались к Иоанну IX «как к верховному первосвященнику и вселенскому папе не одного только города, но и всего мира»³⁴⁷⁸. Притязания, выражавшиеся в новых посягательствах папства, были сначала несколько неопределенны. Что разумелось под вселенским епископатом папства? Что составляло его верховную юрисдикцию? Когда и как она могла быть осуществляема? Но раз такие неопределенные и громкие титулы укоренились в общем сознании, папы могли делать из них почти всякие выводы, какие только желалось им. Притязание, заявлявшееся папой Николаем на обязательность повиновения всем определениям пап, утверждалось на основании отличном от того, которое выставлялось иногда его предшественниками. Раньше такое притязание основывалось на предположении, что Рим был наиболее верным хранителем апостольской веры и жизни, или по крайней мере, что папа был высшим истолкователем закона, a не тο чтобы он притязал на власть законодательную. Но теперь притязание это покоилось просто на том основании, что Рим есть Рим, и дело, выставлявшееся под санкцией такого притязания, состояло просто в подлоге, по которому новая и неслыханная дотоле система папского владычества выводилась, будто бы, из древнейших установлений церкви.

Партия, опиравшаяся на авторитет декреталий, стремилась к ограничению власти митрополитов. Некоторые обстоятельства, по- видимому, показывают, что митрополиты начали было присваивать себе власть большую, чем та, которая принадлежала им раньше. Но теперь явилось стремление не ограничиваться низведением их только в их прежние пределы; у них отрицалась всякая власть суда над епископами, и когда они были лишены своей судебной власти, то, понятно, не могли пользоваться значительным влиянием и вообще их авторитет в деле надзора за духовенством. В интересе епископов было содействовать папам в деле ослабления власти митрополитов и провинциальных соборов над членами епископата, с целью подчинения их только папе одному. Были даже и такие побуждения, которые могли склонить митрополитов соглашаться на принесение в жертву независимости своего собственного сана. Они вместе с другими епископами, благодаря союзу с папством, получали больше силы против притязаний гражданской власти. Они чувствовали, что их достоинство возвышается вследствие связи с силой, которая ставила религию выше всякой земной власти, и обычай получения паллиума имел весьма большое значение в деле примирения их с этой переменой. Паллиум, первоначально составлявший часть императорского облачения, сначала давался восточными императорами патриархам своей столицы, в V и VI столетиях он стал даваться и другим патриархам, и по временам он давался также папами и патриархами епископам, хотя для предоставления его епископу, предшественники которого не пользовались им, требовалось предварительное согласие императора³⁴⁷⁹. Паллиум был посылаем папами своим викариям, он считался знаком особенной связи с римской кафедрой, к которой удостаивавшийся паллиума привязываем был строгой клятвой в подчинении и послушании. Когда некоторые митрополиты таким образом получали его, то другие, желая стать на один уровень с ними, обращались к папе с просьбами о таком же отличии, так что он стал считаться особым знаком митрополичьего достоинства, и это достоинство стало считаться даром папы. Николай I в своем ответе болгарам заявляет, что их будущий архиепископ не должен отправлять своей должности, пока не получит паллиума от Рима: таков, говорит он, обычай в Галлии, Германии и других странах³⁴⁸⁰, и Иоанн VIII на соборе равенском, в 877 году, постановил, чтобы каждый митрополит, через три месяца после своего избрания, посылал в Рим изложение своей веры, вместе с просьбой о паллиуме³⁴⁸¹. В то время, как митрополиты таким образом получали некоторое вознаграждение за потерю своей независимой власти, именно в виде своей особой связи с Римом и в отправления своей юрисдикции в качестве уполномоченных папы, – паллиум сделался не только знаком их подчиненности, но и источником дохода для римской казны. Хотя Григорий I и положительно запретил какую бы то ни было уплату за него, однако теперь стала требоваться особая плата за него, и в некоторых случаях она была столь тяжелой, что Канут, во время своего паломничества в Рим, жаловался папе на отяготительную сумму, требовавшую от английских архиепископов, и получил обещание на сбавку ее в будущем³⁴⁸². Что митрополиты подчинялись вымогательным платежам для получения этого знака, – это служит явным доказательством того, что выгода такой санкции для их власти оказывалась весьма чувствительной.

Менее чем где-либо, митрополиты потеряли в своей власти в Англии и Германии. В Англии все основание церкви покоилось на приматстве кентерберийском. В Германии митрополиты Менца, Кельна, Трев и Зальцбурга, вместе со своими кафедрами, занимали и высокие достоинства в империи. Тем не менее великие германские прелаты имели ту невыгоду, что народное мнение несознательно приписывало их власть не их духовным, а их гражданским должностям.

Вдобавок к своим викариям, папы назначали особых легатов для исполнения некоторых из своих обязанностей, как, например, созывания соборов для исследования дел, за решением которых обращались к Риму, или в которые считали нужным вмешаться сами папы. Эти легаты были иногда духовными лицами, посылаемыми из Италии; но так как на чужеземных духовных сановников государи смотрели с подозрительностью, то было более обычным давать легатское полномочие какому-либо епископу той страны, где должно было состояться расследование. Даже королям иногда предоставлялся авторитет папских уполномоченных, как это мы и видели на примере Карла Лысого на соборе понтионском³⁴⁸³.

Притязание пап на исключительную юрисдикцию над епископами уже не оспаривалось более со времени победы одержанной Иоанном XV и Григорием V в деле Арнульфа Реймского. Лица, назначавшиеся на епископские кафедры, если они находили какое-либо затруднение в получении посвящения от своего собственного митрополита, старались получать его от рук папы, и один римский собор при Бенедикте VI состоявшийся вероятно в 983 году, с целью подавления симонии, постановил, что не только епископы, но и священники или диаконы должны обращаться за рукоположением в Рим, если только его нельзя было получить без платежа у себя дома³⁴⁸⁴. Тем не менее, до конца этого периода прелаты Франции и Германии противодействовали некоторым попыткам пап посягнуть на их права, так как титул «вселенского» епископа был допускаем только в смысле права на общий надзор, а не в смысле предоставления папам отправления епископских функций в каждом диоцезе. Это противодействие особенно обнаружилось тогда, когда папы пытались вмешиваться в дела покаянной дисциплины. Каждый епископ раньше считался единственным судьей в покаянных делах в пределах своего собственного диоцеза, единственным лицом, которое могло отменять епитимью, наложенную им самим. Власть епископа давать разрешение еще не подвергалась нападению; не было еще таких случаев, решение которых предоставлялось бы только одному папе. Но папы начали заявлять притязания на юрисдикцию и в деле покаянной дисциплины, вроде той, которую они постепенно распространяли на церковь в других отношениях; они присвоили себе право делать разрешение от епитимий, которым согрешившие подвергнуты были другими епископами. Обращение кающихся в Рим поощрялось различными обстоятельствами. Во многих случаях епископы сами обращались за советом к папе, или советовали обращаться к нему, с целью ли избегания ответственности в трудных случаях, или для того, чтобы продолжительное и утомительное путешествие в Рим само по себе могло послужить своего рода покаянным подвигом. Но когда кающиеся начали стекаться в Рим с целью получения от папы разрешения, в котором им отказано было их диоцезными епископами, или с убеждением, что разрешение преемника ап. Петра имеет высшее значение, то обычай этот вызвал сильные и частые протесты от соборов и отдельных епископов³⁴⁸⁵. Агитон (или Гаттон) Базельский, около 820 года постановил, чтобы те из кающихся, которые желали отправиться в апостольский город, сначала исповедались в своих грехах дома, «так как они должны быть связываемы или разрешаемы своим собственным епископом или священником, а не чужими»³⁴⁸⁶. Когда одному английскому графу, который был отлучен Дунстаном за вступление в незаконный брак, удалось посредством влияния и денег в Риме получить от папы повеление, чтобы архиепископ принял его в общение, то Дунстан твердо отказал в этом. «Я с радостью исполню это»,– сказал он, «когда увижу его раскаяние; но пока он предается своему греху, храни меня Бог, чтобы ради какого либо смертного человека, или для спасения своей собственной жизни, я пренебрег законом, который дал наш Господь Своей церкви»³⁴⁸⁷. И подобное же противодействие папским притязаниям в этом отношении поддерживалось до конца этого периода³⁴⁸⁸. Все в чем дотоле делалась уступка папе, ограничивалось властью давать разрешение в случае обращения или с согласия того епископа, которым наложена была епитимия. Но в этом, как и в других отношениях, введены были уже принципы, при посредстве которых папы в непродолжительном времени могли совершенно ниспровергнуть древние права епископского сана.

2. Гражданское влияние епископов увеличилось. Они стояли выше областных начальников (графов), и в народных собраниях сидели выше герцогов. Во Франции многие прелаты воспользовались слабостью последних Каролингов, или неупроченным состоянием новой династии, для получения особых преимуществ (Regalia), принадлежавших собственно короне, как например права чеканить монету, открывать рынки, взимать пошлины, строить укрепления и производить суд даже по уголовным делам³⁴⁸⁹. К концу этого периода, однако же эти епископы по большей части нашли необходимым, с целью обеспечения себя против притязаний знати, отдаться под феодальное покровительство государя и вследствие этого предоставленные им преимущества были опять отняты у них.

Но наибольшей власти епископы достигли в Германии. Неоднократные перемены династии в этой стране были благоприятны для них. Каждая новая династия находила выгодным заискивать у них, и императоры, частью из религиозного благоговения, частью из желания найти себе поддержку в духовенстве, а также и в противовес светской знати благоприятствовали усилению епископата, предоставляя епископам царственные преимущества или

регалии, и целые округа или даже графства, с соответствующими правами юрисдикции.

По мере того, как епископы становились более могущественными, для государей становилось все более важным взять их назначение в свои собственные руки. Капитулярий Людовика Благочестивого, которым требовалось восстановление древней системы свободного избрания, никогда не приводился в исполнение до значительной степени. Во Франции, в Англии и в Германии избрание епископов, в действительности, принадлежало государю; даже где это право назначения оспаривалось (как это было со стороны Гинкмара по делам кафедр камбрайской и бовейской), противники короны все-таки допускали, чтобы избранию епископа предшествовало королевское позволение и чтобы оно сопровождалось королевским утверждением. Хотя церковь и добивалась свободных избраний, но она вполне могла ограничиваться данным состоянием, обеспечивая лишь за собой право отвержения лиц, считавшихся непригодными в отношении нравственности или образования. Даже папа Лев X допускает, что по древнему обычаю для назначения епископа требуется соизволение короля, хотя он также упоминает и о необходимости избрания со стороны духовенства и одобрения со стороны мирян³⁴⁹⁰. Избрание, пo большей части, было ничем иным, как согласием на сделанное государем назначение, так что в то время, как Адам Бременский всегда говорит о епископах, как назначенных императором, Титмар вообще говорит о них, как об избираемых³⁴⁹¹. Государь мог отказать в своем утверждении выбору, и в таком случае всегда принималось избирателями предложенное им лицо. И вообще напрасно поднимались жалобы против системы королевского контроля, или делались попытки ограничить его посредством установления новых правил касательно качеств требующихся для епископата.

Замечательное доказательство того, в какой степени германские государи считали распоряжение епископскими кафедрами принадлежащим их достоинству правом, находится в том обстоятельстве, что Генрих Птицелов предоставил герцогу баварскому Арнульфу привилегию назначать епископов в пределах этой территории³⁴⁹². Благочестивый император Генрих II возводил епископов по непосредственному назначению, быть может (как высказывали некоторые) руководясь при этом желанием обеспечить назначение лучших людей, чем каких могли избирать для себя сами паствы, и сравнение между епископами, которые обязаны были своими кафедрами его покровительству, и теми, которые впоследствии были избраны духовенством, обнаруживает мудрость и честность его действий. По рассказам современников, императоры иногда получали особые внушения свыше возвести известных, заслуживающих лиц на вакантные епископские кафедры, или воздержаться от противодействия их избранию.

В греческой церкви также императоры продолжали назначать епископов на наиболее важные кафедры. Никифор Фока постановил, чтобы ни один епископ не был назначаем без императорского соизволения, и когда кафедра оказывалась вакантной, он поручал попечение о доходах ее особому сановнику, который был обязан ограничивать расходы известной суммой и выплачивать остаток в казну³⁴⁹³. Патриарх Полиевкт отказывался короновать Иоанна Цимисхия, если только не будет отменен этот закон Никифора; но император немедленно после своей коронации заявил свою прерогативу назначением патриарха для Антиохии³⁴⁹⁴.

Епископские кафедры сделались предметом честолюбия для лиц знатного или даже царского происхождения, так что наконец стало уже редким и странным явлением, возбуждавшим даже против себя серьезные возражения, когда в такое положение был возвышаем кто-либо низкого происхождения³⁴⁹⁵. Делались даже попытки делать из кафедр наследственное в известных фамилиях обладание, и в Германии эти попытки получили своеобразный и замечательный оборот. Прелат часто был в состоянии обеспечить свою кафедру за племянником или двоюродным братом, и фамильный интерес в таких случаях побуждал их не обеднять, но обогащать кафедру, с целью предоставить лучшее наследство своим собственным членам, имевшим занять ее впоследствии. Она считалась частью семейной собственности и епископ во всех его распрях и разногласиях со своими соседями мог полагаться на поддержку своих родственников. Генрих II любил предоставлять епископские кафедры богатым лицам, которые с вероятностью могли увеличить богатство своих кафедр, как это было например с Мейнверком Надерборнским, об отношениях которого к его императорскому патрону и родственнику передаются его жизнеописателем многие юмористические рассказы³⁴⁹⁶.

Но распоряжение епископскими кафедрами по побуждениям семейного интереса естественно, повело к большим злоупотреблениям. Атто, епископ верцельский, написавший в начале X столетия сочинение «О трудностях церкви», рассказывает, что государи его времени безразлично относились к характеру тех кого они назначали на высокую духовную должность, что богатство, родство и услужливость были единственными качествами, на которые они обращали внимание, и на кафедры были часто назначаемы не только недостойные лица, но и мальчики, и это на все кафедры, не исключая Рима и Константинополя³⁴⁹⁷. Атто, описывая одного из этих мальчиков прелатов, рассказывает, как он, при своем посвящении, по заученному отвечал на предлагавшиеся ему вопросы, или зазубрив эти ответы или читая их по записке, опасаясь при этом, в случае ошибки, не того, что ему придется лишиться благодати посвящения, но того, чтобы не подвергнуться розгам от своего воспитателя, и не имея ни малейшего понятия ни об ответственностях своей должности, ни о тех искушениях, которым он мог подлежать на ней³⁴⁹⁸. Особенно возмутителен случай был с Феофилактом, которого его отец, император Роман решил возвести на патриаршую константинопольскую кафедру, сделавшуюся вакантной в 928 году. Так как принцу было только 11 лет от рода, то временным патриархом был назначен один монах, по имени Трифон; но когда от него потребовали отказаться от своей должности три года спустя, то он отказался от этого. Тогда его посетил Феофан, епископ кесарийский, и с горячими заявлениями дружбы передал ему, что император намеревался низложить его на том основании, что он был безграмотен. «Если», – говорил он, «ты можешь опровергнуть это возражение, то тебе нечего будет бояться». По предложению своего коварного посетителя, Трифон написал свое имя и звание на бумаге, которая затем присоединена была к другой, содержащей признание, что он не пригоден для патриаршей кафедры, и выражает желание удалиться с нее. Трифон таким образом был устранен, и после полуторагодичной вакансии Феофилакт в шестнадцатилетнем возрасте сделался в 933 году патриархом, будучи водворен в своем сане легатами папы Иоанна XI³⁴⁹⁹. Феофилакт бесчестил патриарший престол в течение двадцати трех лет. Он ввел в церковное богослужение неприличную музыку и танцы, но главным образом отличался своей неразумной страстью к лошадям, которых он держал более двух тысяч. Вместо обыкновенного корма, он кормил их финиками, смоквами, виноградом, миндалем и другими плодами, которые месились в дорогих винах и усыпались самыми изысканными пряностями. С целью покрытия своих громадных издержек на конюшни, он постыдно продавал всевозможные духовные должности. Конец Феофилакта был достоин его жизни: он разбил себе голову о стену во время одной скачки, и промучившись два года, умер от этого ушиба³⁵⁰⁰.

В течение излагаемого периода постоянно раздавались жалобы на симонию при назначении на духовные должности. Симонические действия государей, по-видимому, возникли из обычая приносить им дары при допущении в их присутствие. Те, кто были возводимы ими на высшие церковные должности, свидетельствовали им о своей благодарности подарками, которые с течением времени получили характер обязательных платежей. Действие этой системы сделалось еще худшим, когда епископы вместо того, чтобы производить уплату во время своего возвышения, с целью собрания нужных денег обращались к доходам своих кафедр, так как в таких случаях они склонны были растрачивать кафедральную собственность, угнетать своих арендаторов, входить в неприличные споры и доводить церкви до разорения³⁵⁰¹. В отношении симонии германские императоры были, по сравнению с другими западными государями, относительно чисты; но хотя некоторые из них делали формальные постановления о том, чтобы воздерживаться от продажи своего патронатства, а также сдерживать от симонии и других, их нужды однако же препятствовали исполнению ими этих добрых намерений³⁵⁰². Кардинал Гумберт, который в Константинополе воспользовался случаем для наблюдения над греческой церковью во время своего пребывания в посольстве свидетельствует, что продажа епископских кафедр не практиковалась там, как это было на Западе. Обычай покупки церковных мест независимо от рукоположения, находил даже защитников, но защита эта с негодованием отвергалась такими писателями как Гумберт³⁵⁰³ и Петр Дамиани. Различие между рукоположением и бенефициями, говорит Петр Дамиани, так же нелепо, как если бы кто сказал, что человек есть отец только тела своего сына, a не его души³⁵⁰⁴.

Епископы возводимы были на свои кафедры западными государями. О символических формах этого акта или так называемой инвеституры, упоминается уже во времена Кловиса, и рассказывают, что Людовик Благочестивый давал инвеституру даже папам, вручая им пастырский жезл³⁵⁰⁵. Но употребление таких церемоний сделалось установившимся обычаем не ранее века Оттонов, и быть может, окончательно установилось не ранее Х столетия. Инвеститура относилась к земным принадлежностям кафедры, которые государи собственно и предоставляли епископам. Гинкмар в своем ответе Адриану II, желая порвать общение с Карлом Лысым, делает различие между своими земными владениями, которые находились в распоряжении короля, и своей духовной должностью, в которой он считал себя независимым. «Если бы мне действовать по твоему решению», – говорит он папе, «то я мог бы продолжать богослужение у престола моей церкви, но над ее собственностью, ее доходами и ее слугами я не имел бы более никакой власти»³⁵⁰⁶. Когда установилась феодальная система, то естественно, епископы, как и герцоги и графы, должны были получать инвеституру для своих владений и быть может они находили для себя выгоду в той связи, которая давала им право на покровительство своего ленного государя. Но стали раздаваться жалобы на то, что имения и земные преимущества епископов предоставлялись им через вручение предметов, которые символизировали собой их духовный характер, именно кольца, символ бракосочетания с церковью, и загнутого посоха в знак пастырской власти. Употребление таких предметов вызывало возражения, так как они подлежали перетолкованию в том смысле, будто духовная власть епископата получалась от дара земных владык.

С введением инвеституры, государи получали новые средства контроля над епископами. Они не только держали их в опасении того что данные им

дары могут быть опять взяты от них, но и в состоянии были пользоваться инвеститурой с целью обеспечения себе патронатства над кафедрами. Во избежания королевского назначения, епископы иногда посвящались на кафедру немедленно после того, как оказывалась вакансия, и таким образом они ставили государя в затруднительное и неловкое положение, заставляя прибегать к смещению уже поставленного прелата. Но государи теперь в состоянии были воспрепятствовать таким посвящениям, постановляя, что по смерти епископа его кольцо и жезл должны были немедленно быть отбираемы и возвращаемы государям их сановниками, а без этих символов уже не могло состояться посвящение преемника³⁵⁰⁷. Отсюда, как мы увидим затем, раздавались жалобы, что системой инвеституры совершенно уничтожено было право канонического избрания. Иногда об избрании епископа просто доносили двору, с просьбой о даровании инвеституры, и в таких случаях всегда было во власти государя заменить его другим лицом, по своему собственному выбору. Иногда инвеститура давалась от имени государя прелатом, который принимал главное участие в посвящении.

He смотря на все притязания, заявлявшиеся духовными сановниками на превосходство духовной власти над светской, в действительности, они выиграли немного. Гинкмар и его собратья на соборе в Квиерси говорили Людовику Германскому, что епископы не должны, подобно светским людям, быть обязываемы вассальством, что постыдно требовать от рук, помазанных святым миром и ежедневно освящавших тело и кровь Спасителя, касаться рук ленного государя в унизительной церемонии, или заставлять уста, составляющие ключи к небу, принимать клятву в верноподданичестве³⁵⁰⁸. Но не смотря на эти доводы, они не добились изъятия от этих церемоний, и сам Гинкмар впоследствии вынужден был возобновить свою клятву в верности Карлу Лысому. Хотя епископы были изъяты от власти всех низших судей, но короли все еще удерживали юрисдикцию над ними. Гинкмар при всей своей величайшей ревности о преимуществах духовенства, доходит однако же только до настаивания на том, что король в своих приговорах должен руководиться законами церкви³⁵⁰⁹. Постановления некоторых соборов, что они не должны быть низлагаемы иначе, как только двенадцатью членами своего собственного сана³⁵¹⁰, нельзя считать освобождающими епископов от суда государя, а предписывающими лишь тот способ, которым должен производиться этот суд, и в случаях измены государи низлагали их своей непосредственной властью. Когда Гуг Капет привлек Арнульфа Реймсского на суд перед собором сен-базельским, то не раздалось ни одной жалобы на то,что он уже заключил его в тюрьму; предложение председательствующего архиепископа, что прежде чем приступать к расследованию, собору должно бы обратиться с просьбой о безопасности жизни Арнульфа, служит доказательством того, что за королем признавалась власть подвергать обвиненного прелата уголовному наказанию, и только благодаря слабости Роберта и поддержке императора Оттона, папа и мог окончательно восторжествовать в этом случае.

В то время, как слабые государи уступали иерархии, могущественные государи часто круто поступали с ее членами. Оттон Великий, в наказание за политические преступления, изгнал архиепископа менцского в Гамбург и заточил епископа страсбургского в монастырь корбейский³⁵¹¹, и в наказание за то, что герцог саксонский был принят с почестями, весьма похожими на те, которые оказывались императорскому величеству, он принудил архиепископа магдебургского Адальберта заплатить тяжелый штраф – по лошади за каждый колокол, в который производился при этом звон, и за каждый зажигавшийся при этом подсвечник³⁵¹². Конрад II, во время своей последней экспедиции в Италию, увел с собой целую партию пленных епископов³⁵¹³, и когда Генрих III низложил Видгерса с архиепископской кафедры Равенны, действие это высоко восхвалялось величайшим ревнителем о привилегиях церкви, Петром Дамиани³⁵¹⁴.

Хотя германские императоры, подобно Каролингам, собирали соборы, принимали в них участие и утверждал их постановления, они, однако же не издавали, подобно Каролингам, этих определений в качестве своих собственных постановлений. И привилегии государей вообще в отношении к таким собраниям уменьшились. Хотя все еще признавалось, что они имели власть созывать соборы, право их в этом отношении уже не считалось более исключительным, так что как во Франции, так и в Германии соборы собирались без испрошения позволения государя. Вследствие беспечности епископов, обычай созывания регулярных соборов вышел из употребления, и когда он вновь восстановлен был позже, то о той власти, которой прежде пользовались по отношению к ним короли и императоры, было уже забыто.

За государями признавалось право учреждать епископские и архиепископские кафедры, и германские императоры, в силу этого права, воздвигали кафедры и наделяли их имениями, руководясь быть может при этом не менее побуждениями политиикн, чем благочестия. При этом, однако же считалось необходимым и согласие прелатов, интерес которых затрагивался этими новыми учреждениями. С целью получения этого согласия, государи иногда принуждены были делать некоторые уступки и входить в известные соглашения. Генрих II даже не раз повергался ниц перед собором во Франкфурте в 1006 году, чтобы добиться от него содействия в преодолении протеста, возбужденного епископом вюрцбургским против предполагавшегося им открытия кафедры бамбергской ³⁵¹⁵, и когда Оттон III взял на себя смелость учредить архиепископию гнезенскую, без испрошения согласия познанского митрополита, из провинции которого приходилось выделить Гнезен, то летописец, рассказывающий об этом, заявляет сомнение касательно законности этого действия³⁵¹⁶. Папы теперь начали заявлять притязание на право утверждения этих новоосновываемых кафедр. Но из того обстоятельства, что государи старалисъ о том, чтобы склонить в пользу своих мер местных прелатов, не обращаясь к папе с просьбой об устранении их возражений, становится ясным, что за папами еще не предполагалось верховной юрисдикции в таких делах.

К половине IX столетия во Франции происходили значительные разногласия по предмету хорепископов. Они все более и более становились недовольны своим положением, жаловались, что их права и вознаграждение не соответствуют их труду по сравнению с преимуществами диоцезных епископов, причем с другой стороны раздавались жалобы и на то, что хорепископы склонны были превышать права своего положения. Декреталии, составленные в интересе епископов, шли против притязаний хорепископов³⁵¹⁷. Рабан Мавр, однако же вследствие обращения к нему со стороны Дрогона Мецского писал в пользу их, и особенно в доказательство их власти рукополагать священников и диаконов с позволения их диоцезных епископов³⁵¹⁸. Смуты причиненные Готтшалком, быть может содействовали усилению распрей между этими двумя классами прелатов, так как Готтшалк был рукоположен хорепископом во время вакансии реймской кафедры, и не смотря на могущественный авторитет германского примата, сан хорепископов был отменен в Нейстрии собором, состоявшимся в Париже в 849 году³⁵¹⁹.

В XI столетии впервые появился новый род сослужащих епископов или коадъюторов (викариев). Епископ тревский Поппо, в 1041 году, обратился к Бенедикту IX с просьбой снабдить его лицом, правоспособным помогать ему в первосвященнических действиях, и папа, согласно с просьбой, послал ему одно духовное лицо, по имени Грациан, который несомненно уже имел епископское посвящение³⁵²⁰. Новшество этого случая состояло в обрящении к папе и в том обстоятельстве, что им назначен был коадъгатор. Тем не менее такие яоадъюторы сделались обычным явлением в церкви лишь в более позднее время.

В течение рассматриваемого периода еще более общим сделался среди епископов так часто уже осуждавшийся соборами обычай принимать участие в войнах. Когда вполне установились феодальные отношения, епископ был обязан в качестве подчиненного своему сюзерену, лично выводить на поле битвы свой отряд, и только по особой милости мог получать освобождение от этой обязанности. Обстоятельства времени, правда, в некоторой степени извиняли воинственные наклонности епископов, которые могли считать себя в праве ободрять свои паствы даже своим личным примером в деле противодействия таким страшным и беспощадным врагам христианства, как сарацины, норманны или венгры. Некоторые прелаты отличались подвигами храбрости, как Михаил, епископ ратисбонский в половине X столетия, который лишившись уха и получив другие раны в битве с венграми, оставлен был замертво на поле битвы. Когда он лежал в таком положении, один мадьяр напал на него, с целью лишить его жизни; но епископ, «укрепившись в Господе», схватился с врагом, и после долгой борьбы убил его. Затем, он с великой трудностью дошел до лагеря своего собственного народа, где был приветствуем восторженными кликами, как первосвященник и как воин, и его уродство отселе считалось почетным отличием³⁵²¹.

3. Хотя церкви еще и делались дарственные приношения землями, однако приобретения этого рода, по-видимому, теперь сделались реже, чем прежде, частью быть может потому, что такие дары оказывались менее нужными³⁵²². Духовенство по-этому чувствовало необходимость обратиться к лучшему пользованию теми доходами, которые уже принаддежали ему, и особенно десятинами. Десятина первоначально взималась только с земли, но обязанность уплаты ее теперь распространена была на все виды дохода³⁵²³. «Быть может», – говорит собор Трослейский, «кто-нибудь скажет: я не земледелец, и ничего не имею такого, с чего бы нужно было платить десятину от плодов земли или от стад. Пусть такой слышит, кто бы он ни был, воин ли, купец или ремесленник: самая способность, которой ты питаешься, есть от Бога, и по-этому ты должен платить десятины Ему»³⁵²⁴. Издавались многие каноны с целью подчинения десятинному сбору земель, недавно подвергшихся обработке, и многие направлены против притязаний на изъятия. Такие притязания иногда были заявляемы лицами, которые снимали земли у церковных собственников и полагали что несправедливо требовать с них второй аренды под другим названием. Собор ингельгеймский, состоявшийся в 948 году в присутствии Оттона I; постановил, чтобы все вопросы касательно десятин подлежали решению одних только епископов, и большой собор в Аугсбурге, четыре года спустя, утвердил это правило.

Прибавленная, таким образом, к доходам духовенства сумма, после всех возможных недочетов в виду трудности ее собирания, пустырей и других причин, – иадо полагать, была все-таки весьма большой, но отдельные члены его пользовались этими доходами не в одинаковой степени. Численность духовенства сильно возросла, и хотя установлено было правило, что бенефиция давалась ради должности³⁵²⁵, однако же, для псполнения ее считалось достаточным возлагать на сверхштатных духовных лиц обязанность ежедневнего совершения богослужения, вследствие чего они и получали право на содержание. Епископы по мере того, как положение их улучшалось, находили себя вынужденными содержать целую массу дорого стоивших прислужников. Рыцари или лица высшего сана, состоявшие при домах великих сановников (часто с целью обезоруживания их враждебности), получали за свои услуги весьма высокую плату; свободные люди, которых епископы собирали для национального войска, или которых они нанимали сражаться со своими врагами, стоили дорого, и так как влияние прелатов обусловливалось в национальных собраниях численностью их последователей, то они часто, для поддержания своего достоинства, приводили с собой большее число их, чем следовало. Согласно с порядками того века, услуги всех этих приверженцев оплачивались поместьями, которые выделялись или из имений церкви, или через предоставление им десятин с известных земель. Такие поместья вообщем становились наследственными, и таким образом епископские доходы уходили на издержки установлений, от которых невозможно было освободиться.

Особенно тяжело ложилось на церковь содержание видамов или адвокатов. Богатства и преимущества духовенства постоянно возбуждали зависть и алчность их «светских соседей», которые склонны были заводить с ними ссоры, с целью иметь предлог для захвата их собственности. Каждый собор непременно жалуется на такие посягательства, и разражается анафемами против посягателей. Но подобные протесты соборов или даже пап имели мало или совсем не имели значения; одна только сила могла производить какое-либо впечатление на этих грубых и безнравственных врагов духовенства. Видамам по-этому, если они исполняли свою обязанность добросовестно, не легко было защищать собственность церквей или монастырей, с которыми они были связаны. Но помимо того, что плата за их помощь часто оказывалась большей, чем тот вред, который они отвращали, – на них часто слышатся жалобы в пренебрежительном отношении к своей обязанности, жалобы на то, что они делались, вместо защитников, угнетателями и обращались с церковным имуществом, как со своей собственностью³⁵²⁶. Гнет адвокатов особенно сильно чувствовался монастырями, которые часто находили выгодным платить большие суммы государю за право увольнять подобных защитников. Адвокатство сделалось наследственным; в некоторых монастырях оно удерживалось основателями за собой и за своими наследниками, которые таким образом, в силу их притязания не только на первоначальное пожертвование, но и на такую собственность, которую община приобретала впоследствии, были в немалой степепи вознаграждаемы за расходы по учреждению. В таких случаях адвокаты назначали особых уполномоченных, и таким образом несчастные клиенты имели под именем защитников целых двух тиранов³⁵²⁷. Потому, как ни обширны по-видимому были доходы церкви, богатство ее в значнтельной степени было просто номинальным. Большая часть его переходила к светским сановникам, и остальная подвергаласъ постоянной опасности, обычной в те грубые и тревожные времеиа.

Положение греческого духовенства, как оно описывается Лиутпрандом, было ниже положения духовенства латинского. Его образ жизни казался ему бедным, и хотя некоторые из епископов были богаты, а другие бедны, все они вообще были негостеприимны. Епископы обязаны были платить подать императору; так епископ левкатский клятвенно уверял, что его ежегодная подать восходила до ста червонцев, и Лиутпранд восклицает, что это явная несправедливость, так как даже Иосиф, облагая весь остальной Египет, освобождал от налогов землю, принадлежавшую жрецам³⁵²⁸.

4. Важные перемены совершились в общинах каноников, которые, как мы видели, образовались к концу предшествующего периода. Хотя жизнь каноников была привлекательной, так как представляла почти все преимущества монашества, с исключением некоторых из его невзгод, стеснения и строгие правила устава Хродеганга считались трудными со стороны многих из тех, кто привыкли пользоваться независимостью. Каноники занимали высокое положение. Живя с епископом, они находились в тесном общении с ним; их привелегированная корпорация приобрела нечто вроде той власти, которая в прежние века принадлежала общему собору пресвитеров и они заявляли притязание на участие в управлении диоцезом. Епископ, однако же имел в своем распоряжении все доходы церкви, и хотя он мог быть принуждаем отдавать известную часть на содержание каноников, в его руках все-таки находилось еще не мало средств для того, чтобы давать им чувствовать свою власть. Он мог ограничивать их в содержании, мог увеличить их посты, мог скупиться в продовольствовании их по праздникам. Жалобы епископов на каноников и каноников на епископов сделались частыми.

Первой целью каноников было освободиться от контроля епископа над их собственностью. Соглашение, сделанное между Гюнтером Кельнским и его канониками в то время когда он имел особые основания ухаживать за ними, представляет самый ранний пример этого рода. По нему каноники захватывали в свои собственные руки управление своими имениями, и были вправе предоставлять свои дома, или другие предметы, своим собратьям без

всякого ведома архиепископа³⁵²⁹. Соглашение это было утверждено большим собором, состоявшимся в Кельне в 873 году при архиепископе Виллиберте. Причины, которые побудили его согласиться на это, неизвестны, и новое установление скоро нашло себе подражание и в других местах³⁵³⁰.

Добившись этой меры, каноники в различных местах, но более или менее вместе, заявили и дальнейшее притязание. Они оставили обычаи совместного жительства и питания за общим столом, и каждый имел свое отдельное жилище в пределах собора. Имущество общины они поделили между собой, но таким образом, что более важные члены заполучили их в недобросовестно большой пропорции, причем многие из них обладали также и частной собственностью³⁵³¹. Каноники покупали особые привилегии от королей и императоров, от епископов и от пап. Вакансии в каждом капитуле были занимаемы по выбору членов, и необходимым качеством стала считаться знатность происхождения. Браки и наложничество были обычными явлениями среди этого класса духовенства, и об их обычном образе жизни можно заключить из свидетельства Ратерия, епископа веронского, что простота его образа жизни заставляла его каноников считать его человеком низкого происхождения, и на этом основании презирать его³⁵³². Наконец, обязанности хора (единственнные обязанности, которые каноники продолжали признавать за собой) были сложены ими с себя на особых нанимавшихся для этой цели «пребендариев», и каноники, как кафедральных, так и коллегиатских церквей, свободно жили наслаждаясь их доходами, не отягощаемые даже обязанностью участвовать в совершении богослужения.

Так постепенно расстроилась система, введенная Хродегангом. Попытки, делавшиеся Адальбером Реймским, Виллигисом Менцским и другими прелатами, с целью оживить эту систему, никогда не имели успеха, и в позднейшее время то, что было нарушением собственно канонической дисциплины, сделалось даже правилом при учреждении кафедральных капитулов на новых основаниях.

5. Распущенность духовенства составляла предмет непрестанных жалоб. Зло, возникшее из состояния домашних капелланов, усиливалось, не смотря на все усилия епископов и соборов произвести преобразования в этом отношении. Приглашавшие к себе таких капелланов, нанимали их без всякого внимания к их нравственности, их образованию, или даже их рукоположению; они требовали для них того же самого изъятия от епископской юрисдикции, которое давалось духовенству королевской церкви, и всякий, нанимавший их, считал предметом своей чести поддерживать своего капеллана при всяком нарушении им церковных законов, или в его сопротивлении епископу³⁵³³.

Беспорядки связанные с этим классом духовенства, в значительной степени должны быть относимы к вине самих епископов, которые давали рукоположение, не назначая особой сферы деятельности для новорукоположенного. О происхождении таких рукоположений было уже сказано выше³⁵³⁴, но теперь давались таким образом даже высшие степени священства – из-за той платы, которая сделалась обычной в таких случаях. Издаваемы были каноны, чтобы никому не позволялось священнодействовать в церкви без особого соизволения и без представления известного удостоверения в своем рукоположении, причем другими канонами запрещалось назначение капелланов без согласия епископа. Собор равеннский при Иоанне VIII, в 877 году, постановил, что каждый пресвитер при своем рукоположении должен быть назначаем к какой либо определенной церкви³⁵³⁵, но обычай рукоположения без такого определения уже установился твердо.

Среди многих злоупотреблений, возникавших из продажи церковных должностей, был и обычай патронов, которые настаивали на праве представления к известной должности назначаемых ими лиц, без предоставления епископу права исследовать их правоспособность или даже действительность их рукоположения. В противоположность этому, собор селигенштадтский, в 1022 году, постановил, что никакой мирянин не может представлять духовное лицо, не подвергая его испытанию епископа³⁵³⁶.

6. Но главным предметом жалоб и церковного законодательства было нарушение целибатства и целомудрия со стороны духовенства. Прежние каноны, которыми запрещалось духовным лицам принимать в свои дома женщин, кроме своих ближайших родственниц, вместо содействия в воздержании, повели к более гнусным видам греха, и вследствие этого теперь запрещено было принимать у себя даже матерей, теток и сестер³⁵³⁷. Рикульф, епископ суассонский, постановил в 889 году, что для того, чтобы не повторялись грехи Авессалома и Лота, духовенство не должно было иметь в своих домах даже ближайших своих родственниц; если духовное лицо пригласить к себе на обед мать, сестру или тетку, то женщина эта должна до наступления ночи возвратиться в свой собственный дом или жилище, которое должно находиться на известном расстоянии от церковного дома³⁵³⁸. Так как опыт, по-видимому, клонился все к большему послаблению закона целибатства, то соборы становились все строже в своих требованиях. От субдиаконов требовалось при посвящении обещание, что они никогда не будут вступать в брак, или если они уже были женаты, то от них требовалось отказаться от своих жен³⁵³⁹; один собор в Аугсбурге, в 952 г., постановил, что все духовные лица зрелого возраста должны быть принуждаемы соблюдать воздержание – «хотя бы даже и против воли»³⁵⁴⁰.

Духовенство однако же, подвергаясь запрещению в законной брачной жизни, возмещало себя наложничеством, иногда, как видно из одного канона, постановленного в Пуатьере в 1000 году, прибегая при этом к странным уловкам с целью сокрытия своих сожительниц³⁵⁴¹, да и вообще вступало в браки, несмотря на запрещения. Атто говорит, что духовенство открыто жило с meretriculae (каковой термин он, вероятно, прилагал не только к незаконным сожительницам, но и к женам), делая их хозяйками в своих домах и предоставляя им деньги, получавшиеся от церковных приношений, так что то, что по праву принадлежало бедным, попадало в руки блудниц. Вследствие этих безобразий, говорит он многие, к духовному вреду для себя, воздерживались от церковных приношений, а духовенство, будучи привлекаемо епископами к ответу за свое худое поведение обыкновенно обращалось за покровительством к светским влиятельным лицам, благосклонность которых давала им возможность не обращать внимание на своих церковных начальников³⁵⁴². Как в Германии, так и в Италии, духовенство, начиная с епископов, жило с женами, и это без всякого прикрытия; тоже самое было и в Нормандии, равно как и в независимой церкви в Британии³⁵⁴³. Для того, чтобы справедливо судить о таких лицах, мы не должны смотреть на них с точки зрения новейших противников или защитников церковного целибатства. Так как они жили и занимали должности под законом, запрещавшим брак, то конечно мы и не можем уважать их за нарушение этого закона. Тем не менее если они думали, что запрещение это есть лишь простое дело церковной дисциплины, а не внушено словом Божиим, если они видели, что бесполезность такой дисциплины с достаточностью доказывалась опытом, и если они находили, что те, которым поручено было смотреть за исполнением канонов, склонны были относиться снисходительно к их нарушению в этом отношении, если только это делалось без оскорбления для общественного приличия, то мы можем предполагать, что духовенство в значительной степени находило себе оправдание перед своей собственной совестью. Мы можем считать эту его жизнь извинительной, хотя бы и не присоединялись к тем, кто видел в этом нарушении особое геройство или просвещенность.

Выше уже рассказывалось о деятельности Дунстана в Англии, и мы видели, что его преобразование, на время по-видимому оказывавшееся успешным, не просуществовало долго, по крайней мере во всей своей полноте. Преобразователи в других странах не достигали даже и временного успеха. Среди наиболее замечательных из них был Ратерий, родом из Льежа, который пользовался большой славой за свою ученость, красноречие и строгость жизни, и в 931 году был возведен на кафедру веронскую Гугом Великим (из Прованса), во исполнение обещания, от которого Гуг хотел было уклониться, но к которому он вынужден был, авторитетом папы³⁵⁴⁴. Ратерий изображает итальянское духовенство самыми мрачными красками³⁵⁴⁵: оно было, говорит он, настолько грубо невежественным, что многие из них не знали даже апостольского символа, а некоторые были даже антропоморфитами, и их упорный отказ петь Афанасиев символ возбуждал даже подозрение в арианстве³⁵⁴⁶. Оно было запятнано всевозможными пороками: епископы вели совершенно светский образ жизни, носили даже светскую одежду, занимались охотой, всевозможными играми, увеселениями в обществе шутов, певцов и танцовщиц ³⁵⁴⁷. Они преданы были роскоши в пище и питье, крайне небрежно относилисъ к своим обязанностям и ни во что ни ставили церковный закон; вместо того, чтобы делить доходы согласно с канонами, они присваивали все себе, тем что бедные были ограбляемы, и церкви, страдавшие от небрежности епископов или от насилия язычников, лежали в развалинах; они презирали всех, кто проявляли страх Божий, гордились великолепной мебелью, экипажами, нисколько не помышляя о том, Кто возлежал в яслях и ездил на осле³⁵⁴⁸. К несчастию, Ратерию не доставало той мудрости, которая бы требовалась в деле обращения с такими лицами; его не неумеренная ревность, личная заносчивость, его страстная нетерпимость во ксякому противодействию, его резкий язык и неумеренная суровость в укорах отчуждали от него духовенство, мирян и монахов, у которых сначала он пользовался популярностыю, причем его независимый дух и его решимость поддерживать права своей кафедры, раздражали вместе с тем и распущенного и жестокого короля. Гуг по обвинению в измене (934 г.) подверг его тюремному заключению в Павии на два с половиной года, а кафедра была предоставлена Манассею, архиепископу арльскому, который занимал также кафедры Трента и Мантуи, и имел даже смелостъ оправдывать такое совместительство ссылкой на то, что ап. Петр был епископом Рима, Александрии, Антиохии и Аквилеи ³⁵⁴⁹. В 939 году Гуг, из видов политики, восстановил Ратерия, но епископ опять принужден был оставить свою кафедру, и его непрактичный характер был причиной его изгнания, – или вынужденного удаления и других последовательно получавшихся им владений, – именно кафедры Льежа, на которую он возведен был по влиянию Бруно Кельнского, в третий раз с кафедры веронской, которую он возвратил было себе при помощи покровительства Оттона Великого, низвергнувшего более популярного епископа (963 г.), из аббатства св. Аманда, которое он, будто бы, купил у короля Лотаря, из аббатства Гаумонта, и из аббатства Лобаха или Лобеса на Самбре, месте его воспитания, которое он занимал вместе с епископией Льежской и главой которой в последние дни своей жизни он опять сделался вследствие изгнания своего предшественника Фолкуина. Ратерий умер в Намуре, в 974 году восьмидесяти двух лет от рода. Он был вообще сильный противник брачной жизни духовенства, хотя наконец, по-видимому, убедился, что дело это было безнадежно, и ограничивался старанием предохранить иерархию от превращения в наследственную, выражая желание, чтобы женатые священники выдавали своих дочерей за мирян и не позволяли своим сыновьям принимать духовный сан³⁵⁵⁰.

Безбрачие среди духовенства водворялось не на религиозных только основаниях, а и на экономических, так как противоположный обычай подвергал опасности имущество церкви. Брачное духовенство часто старалось сделать свое имущество наследственным, или отчуждало церковную собственность в пользу своих детей, которых оно ставило, с целью обеспечить такое отчуждение, под вассальную зависимость от какого-либо влиятельного мирянина³⁵⁵¹. Духовные лица рабского происхождения старались избирать себе в жены и наложницы женщин, свободного состояния для того, чтобы обеспечить за своим потомством привилегии свободных людей – в силу узаконенного принципа, что дитя должно следовать состоянию матери. Бенедикт VIII на соборе, состоявшемся в Павии в 1022 году, с большой строгостью укорял тех, которые таким образом разоряли церкви³⁵⁵². «Пусть сыновья духовенства будут ничем»,– говорил он, «и особенно сыновья тех духовных лиц, которые принадлежат к семейству (то есть, к крепостным) церкви. Да, пусть они –пусть они, говорю я, – я говорю, пусть они – будут ничем. Они не должны следовать ни своей матери ни свободе, ни своему отцу в наследстве; они должны быть рабами церкви навсегда, родятся ли они от жен или от наложниц; ибо из милости можно позволить им служить в качестве нефинимов (ветхозаветных дровосеков и водоносцев), но они не должны стремиться ни к какому высшему священнослужению. Их матери должны быть изгнаны и вынуждены оставить все, что они нажили от церкви. Речь папы на соборе имела своим последствием принятие канонов, которыми постановляется, что ни кто из членов духовенства не должен иметь жены или наложницы, что дети духовных лиц должны быть осуждены на безнадежное рабство, и что никакой судья, под страхом анафемы, не может обещать им свободы или права на наследство. Эти каноны были утверждены властью императора Генриха II, и приводились в исполнение под страхом гражданских наказаний³⁵⁵³.

Некоторыми канонами запрещалось не только то, чтобы кто либо отдавал свою дочь в замужество за духовное лицо, но и чтобы кто либо из мирян вступал в брак с детьми духовного лица, и были также каноны, которыми запрещалось рукоположение сыновей духовенства, как «проклятого семени»³⁵⁵⁴. В этом отношении однако же, по-видимому вообще преобладал другой, более гуманный принцип, что дети, как невинные, не должны страдать за грехи своих родителей³⁵⁵⁵.

Как ни дорого было куплено это установление, однако мы не должны упускать из вида того, какое великое благо проистекло из принудительного безбрачия, так как ему, главным образом, и нужно приписать то обстоятельство, что в течение средних веков духовенство не превратилось, подобно другим классам, достоинство которых сначало было личным и официальным, в наследственную касту³⁵⁵⁶.

Монашество

1. В течение первой части этого периода монашеская жизнь клонилась к упадку. О некоторых из злоупотреблений, возникших среди греков, можно судить по канонам собора, состоявшегося в Константинополе в 861 году и известного под названием «Перво-второго»³⁵⁵⁷. Там говорится, что многие лица заявляли о своем желании посвятить свое имущество на основание монастырей, но старались из этого делать для себя источник наживы, и что некоторые принимали монашескую одежду лишь с целью приобрести славу благочестия, хотя жили с чисто мирской свободой. Для предотвращения этих зол было постановлено, что никакой монастырь не может быть построен без позволения епископа в епархии которого он находится, и что никто не должен быть допускаем в монашество без трехлетнего испытания в послушничестве. Другим каноном повелевается, чтобы епископы не растрачивали собственности своих кафедр на построение монастырей³⁵⁵⁸.

На Западе преобразование, предпринятое Людовиком Благочестивым, скоро потеряло свою силу. Обычай присвоения доходов аббатств (каковое злоупотребление в широких размерах практиковалось и в восточной церкви ) возрос еще более. Аббатства предоставляемы были франкскими королями мирянам в качестве наследственных владений; некоторые из них даже были предоставляемы королевам или другим знатным дамам. Короли забирали доходы аббатств в свои собственные руки и епископы не упускали случая подражать этому примеру; так, Гаттон Менцский, умерший в 912 году, присвоил своему архиепископскому достоинству настоятельство в двенадцати монастырях, и некоторые аббатства сделались закрепленными за известными кафедрами³⁵⁵⁹. Недостаток должного надзора, как естественное следствие подобного порядка вещей, вместе с другими причинами, содействовал крайнему упадку монастырской дисциплины. Упадок этот во Франции был так велик, что монахи были совершенно незнакомы с уставом св. Бенедикта и даже не знали, есть ли у них вообще какой-либо устав. Во многих монастырях аббаты открыто жили с женами или наложницами.

Собор Трослейский в 909 году оплакивает эту общую испорченность. Некоторые монастыри, по его свидетельству, были сожжены или разрушены язычниками, некоторые лишены своей собственности, а те, следы которых еще остаются, не соблюдают никакой формы правильного учреждения. У них нет никаких надлежащих настоятелей, образ жизни беспорядочен, некоторые монахи оставляют свое звание и предаются мирским занятиям; как чистое золото тускнеет без попечения мастера, так и монашеское учреждение приходит к разрушению по недостатку законно установленных аббатов. Мирские аббаты, с их женами и детьми, с их солдатами и собаками, занимают кельи монахов, каноников и монахинь; они принимают на себя смелость давать распоряжения в образе жизни, с которым они совершенно незнакомы, и обитатели монастырей перестают обращать внимание на правила касательно одежды и пищи. Во всем этом собор видит исполнение предсказания, что мерзость запустения водворится на месте, где бы она не должна быть³⁵⁶⁰. К тому же времени относится свидетельство, что Иоанн, сделавшийся впоследствии аббатом Горзы, решившись принять монашество, не мог найти ни одного монастыря к северу от Альп, и едва нашел один такой в Италии, где соблюдалась должная дисциплина³⁵⁶¹.

2. Вскоре после этого во многих странах начались преобразования. Во главе этого нового движения стал Бернон, аббат Бомский и основатель и аббат монастыря Гигнийского³⁵⁶². Он уже произвел преобразование в этих двух монастырях, как в 912 году был приглашен в Клуни Вильгельмом, герцогом Оверни или Верхней Аквитании, который желал, чтобы он избрал себе место в этом герцогстве для основания монастыря, и Бернон избрал самый Клуни. Там в предшествующем столетии было основано общество каноников, но здания их в то время были занимаемы охотничьими принадлежностями герцога. В своем «Завещании» или грамоте Вильгельм объявляет, что он отдает это имение для основания монастыря в честь св. Петра и Павла, во первых – за любовь Божью, затем за души покойного короля Одона, своей собственной жены, родных и друзей, для блага кафолической веры и всех православных христиан во времена прошедшие, настоящие и будущие. Бернон должен быть первым его аббатом, и после его смерти монахи должны пользоваться полной свободой избрания себе настоятеля. Они должны быть изъяты от всякого вмешательства в их дела со стороны основателя и его рода, величества короля и всякой другой земной власти. Герцог торжественно увещевает всех пап, епископов и мирских князей уважать их собственность, умоляет первоверховных апостолов и папу принять монастырь под свое особое покровительство, и произносить проклятие на всякого, кто бы посягнул на него³⁵⁶³.

Бернон, подобно cв. Бенедикту и другим основателям монастырей, начал с молельной общины из двенадцати монахов. Учреждение Клуни пробудили соревнование, и другие монастыри обращались к аббату с просьбой о преобразовании. В 927 году Бернону наследовал его ученик Одон, слава которого на столько затмила славу его учителя, что даже некоторые члены клунийского ордена называли Одона своим основателем³⁵⁶⁴. К уставу св. Бенедикта Одон прибавил много подробных правил. Так, от монахов требовалось no окончании трапезы собираться вместе и потреблять все крохи от своего хлеба. Сначала замечалась наклонность уклоняться от этого правила, но когда один умирающий монах в ужасе воскликнул, что он видел, как диавол, в обвинение его выставлял целый мешок крох, которые он в свое время не хотел съесть, то братья со страхом принялись за исполнение этого правила. Установлены были периоды строгого молчания, и существуют рассказы о тех неудобствах, которым подвергались клунийцы, чтобы только не нарушить это правило; так один из них позволил даже ворам украсть его лошадь, и двое допустили уведение себя в плен норманнами³⁵⁶⁵. С целью сообщений между ними в такое время, введен был особый кодекс знаков, которые обязательно должны были изучать вновь поступавшие. Монахам пять раз в году пускалась кровь, и сомнительно, допускал ли вообще Одон употребление каких либо медицинских средств, кроме кровопускания и прижигания. Когда двое из его монахов просили его позволить им прибегнуть к какому-нибудь лекарству, он согласился, но в гневе сказал им, что они никогда не выздоровеют, и исход болезни оправдал его прозорливость³⁵⁶⁶.

Слава Клунийского монастыря распространялась. Одон, по просьбе папы, трижды посещал Италию с целью примирения князей, и он воспользовался этими случаями для введения его преобразований и в своей стране. При его преемнике Аймарде (942–965 гг.) накопилось не менее 378 грамот, в которых даются или подтверждаются дары, и они свидетельствуют о том богатстве, которое было привлекаемо в монастырь представившимся им зрелищем возобновившейся строгости жизни. Славу клунийцев поддерживал и распространял целый ряд замечательных подвижников. Из них Майол, который, вследствие потери Аймардом своего зрения назначен был его коадъютором в 948 году, и сделался самостоятельным аббатом в 965 году, перед вступлением в эту монашескую общину, отказался от архиепископии Безансонской, и по смерти Бенедикта VI, в 974 году, отклонил от себя папский престол³⁵⁶⁷. Пятый аббат Одилон (994–1049 гг.) , по своей славе и влиянию, был равен со своим предшественником. Папы относились к нему как к равному себе; короли и императоры добивались его дружбы и руководились его советом; епископы отправлялись ь в Клуни, чтобы в качестве простых монахов воспользоваться его руководительством. Его современник, Фульберт Шартрский называет его «архангелом монахов», а другой современник, известный Адальберо Лаонский, в сатирической поэме называет его «царем Одилоном Клунийским». За ним признавалась сила чудес, и его молитвам приписывалась необычайная действенность. Бенедикт VIII, будто бы явившись Иоанну, епископу Портийскому, заявил ему, что он терпит муки, но что он мог бы быть избавлен молитвами Одилона. Аббат, узнав об этом, предался этому человеколюбивому делу, и через несколько времени об избавлении папы дано было знать одному из клунийских монахов. В то время, когда папы далеко не отличались благочестивой жизнью, народ обращал свои взоры на главу великой монашеской общины, положение которого было таково, что он отказался сменить его даже на епископскую кафедру ап. Петра³⁵⁶⁸.

Преобразование, начатое в клунийском монастыре распространялось во всех направлениях. Как только в какой либо провинции проявлялось восстановление истинно монашеского аскетизма, внимание к общественному мнению и забота о самосохранении заставляли подражать ему и в других соседних общинах. Пробудилась общая ревность к монашеству, множество мужчин становились монахами, многие отдавали в монастыри своих детей, некоторые даже обрекали себя и свое потомство в качестве крепостных для известного монастыря, в надежде получения мзды на небе. Князья или епископы часто прибегали к посредничеству клунийцев, с целью осуществления какого либо сильного преобразования; многие монастыри по собственному желанию приняли Клунийский устав, и вступили в союз с этим монастырем. Характер этой связи был неодинаков: в некоторых случаях вошедший с ним в связь монастырь находился в строгом подчинении, так что не только обращался к Клунийскому монастырю за аббатами и настоятелями, но не принимал даже и новичка без соглашения с «архиаббатом»; в других случаях меньший монастырь пользовался независимостью в управлении своими собственными делами и в выборе своих настоятелей, причем он только признавал великого клунийского аббата своим главой и смотрел на него как на обладающего высшей властью и имеющего право наблюдать за дисциплиной в нем³⁵⁶⁹. Так образовалась Клунийская конгрегация, первый на Западе пример (за исключением своеобразной системы св. Колумбы) той организации, которая в первые века монашества введена была в Египте св. Пахомием³⁵⁷⁰. Дело установления этой организации было закончено шестым аббатом Гугом, который, сделавшись преемником Одилона в двадцатипятилетнем возрасте, управлял общиной в течение шестидесяти лет³⁵⁷¹. Число монастырей, находившихся в связи с клунийским во Франции, Германии, Италии, Англии и Испании, к концу XII столетия восходило до двух тысяч³⁵⁷².

3. Около столетия спустя после происхождения Клунийской общины возникла еще другая знаменитая община, основанная Ромуальдом, знатным человеком, происходившим из герцогского рода Равенны. В ранней своей жизни Ромуальд отличался распутством, но в двадцатилетнем возрасте он вдруг совершенно преобразился. Его отец, Сергий, был занят спором касательно какой-то собственности с одним из своих родственников. Между ними, выступившими каждый во главе своих сторонников, произошла стычка, и Сергий убил своего противника. Ромуальд, участвовавший в этой стычке, хотя сам и не проливал крови, был настолько поражен таким исходом дела, что отправился в монастырь св. Аполлинария, с целью понести епитимию в течение сорока дней, и во время пребывания там имел видения, в которых ему являлся святой покровитель этого монастыря и побудил его принять монашество³⁵⁷³. Проведя три года в монастыре, он сделался послушником одного отшельника, по имени Марина, у которого было в обычае ежедневно прочитывать всю Псалтирь, произнося тридцать псалмов под одним деревом, и сорок под другим. От Ромуальда он потребовал подражать этим упражнениям, и когда он не исполнял этого (как это часто бывало вследствие его медленности в чтении), то получал удар от жезла отшельника. От частого повторения ударов он потерял слух на левое ухо, вследствие чего смиренно просил, чтобы наказание было перенесено на правую сторону. Хотя он впоследствии любил рассказывать историю этого своего воспитания с видом веселости, его собственное благочестие отличалось такой же строгой ревностью. Живя на границе Испании в качестве отшельника, он услышал, что его отец, удалившийся в монастырь, проявлял наклонность возвратиться в мир, и он решил воспрепятствовать этому шагу. Окрестное население, узнав, что он хотел оставить его, не хотело расстаться со столь благочестивым человеком, и по странному сочетанию веры и суеверия, решило – убить его, чтобы только обладать его мощами. Ромуальд избег этого тем, что притворился сумасшедшим, и босой прибыл в Равенну, где он осыпал своего отца укорами и ударами, заключил его ноги в колоди и надел на него кандалы, пока старец не приведен был к лучшему сознанию долга монашеского постоянства. В течение своей жизни Ромуальду приходилось иметь целый ряд неприятностей с монахами в различных местах, среди которых он пытался ввести преобразование слишком большой настойчивостью и строгостью. Среди его собственных аскетических упражнений рассказывают о том, что он однажды безмолвствовал в течение семи лет. Побуждаемый к соревнованию трудами своего друга Брунона или Бонифация, замученного язычниками в Пруссии, он предпринял миссию в Венгрию. На пути туда он заболел и думал уже воротиться, как внезапно выздоровел; но как только у него появлялось намерение продолжать путь, его болезнь опять возвращалась к нему. Наконец он уступил тому, что признавал высшим внушением касательно того, что это дело было не для него; но пятнадцать из его спутников отправились дальше, и с большим успехом трудились в Венгрии³⁵⁷⁴.

Великим делом Ромуальда было основание Камальдольского монастыря в Апеннинах, в 1018 году. Он начал с построения пяти келий и молельни. Иноки должны были жить отшельниками и никогда не иметь общения между собой, кроме как в молитве. Правила их касательно благочестивых упражнений, безмолвия и пищи были очень строги, но Ромуальд, хотя сам часто проводил целые дни в полном воздержании, не хотел подвергать своих учеников такой суровости; они должны, говорил он, есть каждый день и всегда быть голодными. Видение ангелов, восходящих по лестнице Иакова, побудило его принять для своих иноков белую одежду, между тем как одежда бенедиктинцев была черной³⁵⁷⁵. Ромуальд умер в 1027 году 120 лет от рода. Гудольф, бывший «генералом» Камальдольского монастыря с 1082 года, поддерживал строгость устава, и присоединил к отшельникам учреждение киновитов, образ жизни которых постепенно сделался весьма различным от введенного при первоначальном установлении. Эти монахи составили особый орден вместе с монастырями, образовавшимися из Камальдольского; но он не имел особенно большого распространения, хотя и сохранился до настоящего времени.

4. Другим монастырским преобразователем был Иоанн Гуальберт, знатный флорентиец, обращение которого, подобно обращению Ромуальда, было последствием одного из враждебных столкновений, составлявших обычную особенность его века и страны; получив от своего отца поручение отомстить за смерть одного родственника, он встретил убийцу в Великую пятницу в узком проходе близ подошвы холма, на котором стоит монастырь св. Миниато, и готов был совершить свое мщение; но когда преступник соскочил со своей лошади и сложил свое оружие в виде креста, как бы ожидая верной смерти, Гуалъберт почувствовал потребность пощадить его в знак уважения к святому знамени и к великому дню (1028 г.). Затем он взобрался на холм, с целью помолиться в монастырской церкви, и во время молитвы видел, как Распятие наклоняло к нему свою голову, как бы в признание оказанной им самим милости. Это чудесное видение побудило Гуальберта принять монашество; но его отец, услышав о его намерении поспешил в монастырь св. Миниато, набросился на него с укорами и угрожал подвергнуть бедствиям сам монастырь. Гуальберт, однако же настоял на своем решении, и настолько отличался своим аскетизмом, что через десять лет братия желали избрать его своим аббатом. Но он отклонил это достоинство, и вскоре затем оставил монастырь, – по неудовольствию на избрание одного симонического аббата –по свидетельству одних, между тем как другие полагают, что он удалился из желания избегнуть развлечения, производимого целыми толпами посетителей. После некоторого пребывания в Камальдоли (где он познакомился с установлениями Ромуальда, хотя основателя их уже и не было в живых), Гуальберт поселился в Валламброзе, и там основал в 1039 году общину отшельников. К ней впоследствии присоединилась община киновитов, и устроение этого ордена было завершено учреждением мирских братьев, в обязанности которых было заниматься ремеслами и вести мирские дела общины, причем, благодаря их трудам, монахи были в состоянии всецело предаваться духовной жизни. Строгость устава была у них необычайная; новопоступившие должны были подвергаться в течение года самому суровому испытанию, в продолжение которого они подвергались унизительным работам, как например пасению свиней и ежедневному очищению хлевов голыми руками, и Гуальберт настолько доходил в своей ненависти к роскоши, что даже осуждал и великолепие монастырских зданий. Его гнев против нарушения устава был так силен, что нарушителям «казалось, будто само небо и земля, и даже Сам Бог», гневались на них; но к кающимся он проявлял нежность матери. Лично для себя он отклонял всякое посвящение, даже на степень привратника. Он отступил от Бенедиктинского устава в том, что одевал своих монахов в серое, но цвет этот впоследствии был изменен на коричневый, и наконец на черный. Гуальберт построил и преобразовал много монастырей, и в послушание папе Александру II он с неохотой сделался главой основанного им ордена. Смерть его последовала в 1093 году³⁵⁷⁶.

5. В Германии попытки монастырского преобразования встречали гораздо больше упорного сопротивления. Монахи иногда в полном своем числе оставляли свои монастыри, как например, это было, когда Годегард, епископ гильдесгеймский, попытался преобразовать Герстфельдский монастырь, хотя ему наконец и удалось возвратить их обратно³⁵⁷⁷. Иногда монахи возмущались против своих аббатов-преобразователей: били их, ослепляли, или даже покушались на их жизнь. Общее настроение монашеского класса ярко выражено Видукиндом Корбейским, который серьезно говорит, что около 945 года возникло «жестокое гонение» на монахов, вследствие заявления некоторых епископов, что они готовы скорее занимать монастырь несколькими обитателями благочестивой жизни, чем многими беспечными, – каковое заявление летописец опровергает ссылкой на притчу о пшенице и плевелах³⁵⁷⁸. Тем не менее даже и в Германии наконец состоялось некоторое улучшение, и именно отчасти и благодаря политике благочестивого императора Генриха II, который деятельно старался содействовать преобразовательным мероприятиям и бесцеремонно обращался с монастырской собственностью.

6. Вследствие этих преобразований почти совсем прекратилась система обладания монастырской собственностью со стороны мирян. Многие из них добровольно отказались от своих притязаний, другие принуждены были к этому государями, и новых раздач этого рода уже почти не делалось. Самый обычай, однако же еще не искоренен был совсем, и монастыри, как мы видели, не мало страдали от вымогательств адвокатов, на обязанности которых было защищать их. Короли также часто вмешивались в их дела, и привилегии свободного избрания, которые монастырские общины получали и даже покупали от епископов, государей и пап, в действительности оказывались совершенно бесполезными против королевского назначения аббата.

Перемена династии во Франции имела весьма благоприятные последствия для монастырей. Гуг Капет, до своего возвышения на престол, занимал должности аббата в Сен-Дени и Сен-Жермене, и назывался аббатом-графом³⁵⁷⁹. Но вероятно из желания склонить на свою сторону монахов, он отказался от своих аббатств, восстановил монастырским общинам право избирать себе настоятелей, и на своем смертном одре завещал своему сыну Роберту воздерживаться от отчуждения монастырской собственности и от вмешательства в право свободного избрания³⁵⁸⁰.

7. Власть епископов над монастырями в течение этого периода уменьшилась. Всякое доброе впечатление, которое в виду упадка монастырской дисциплины могло бы быть производимо на народ в пользу епископского надзора, парализовалось зрелищем беспорядков, преобладавших между самими епископами, и тем обстоятельством, что многие из них, присваивая себе доходы аббатств, в значительной степени содействовали рассматриваемому злу. И когда монахи вновь возвратили себе добрую славу и влияние, вследствие преобразований десятого столетия, то они начали заявлять протесты против епископской власти. Во главе этого движения стоял Аббо Флерийский, который отказался сделать обычное признание послушания своему диоцезному епископу Орлеанскому. Между обоими классами духовенства возникла сильная вражда, и особенно знаменательно проявилась, когда собор в Сен-Дени в 997 году предложил предоставить приходскому духовенству те десятины, которые принадлежали монашеским общинам, равно как и те, которые находились в руках мирян. Монахи Сен-Дени произвели новый бунт, и с помощью населения рассеяли собравшихся прелатов; председатель собора Сигуин, архиепископ сенский, во время своего бегства был забрасываем грязью, получил между плечами удар топором и тут же был убит. Аббо, как вождь монашеской оппозиции, был обвинен в подстрекательстве мятежников, и хотя он оправдывался в письме, обращенном к королю Гугу и его сыну, однако же из самого того удовольствия, с которым его жизнеописатель рассказывает о бегстве епископов, очевидно, что монашеская партия отнюдь не без удовольствия взирала на поражение своих противников такими средствами³⁵⁸¹. Аббо, с целью отстаивания монастырских привилегий, отправился в Рим, и затем, будучи отправлен в Рим в посольстве по вопросу об архиепископии реймсской, он добился от Григория V постановления, чтобы епископ орлеанский не имел права посещать флёрийского монастыря иначе как по приглашению аббата³⁵⁸².

Монашеские общины естественно были склонны становиться в непосредственную связь с папской кафедрой, так как папство было единственной силой, к которой они могли обращаться с апелляциями против епископов и государей. Некоторые из них, как например, клунийская, были поставлены их основателями под особое покровительство папы, и в знак такой связи Риму уплачивалась небольшая сумма из монастырских доходов³⁵⁸³. Тем не менее изъятие, которого монастыри таким образом добивались от контроля своих диоцезных епископов, еще не лишало епископа его обычного права на нравственный надзор, a имело своей целью только обеспечение монахов против злоупотреблений епископской власти, – против посягательства на их собственность, вмешательства в выборы аббатов, незаконных вымогательств или излишних и долгих посещений³⁵⁸⁴. Устранены были и такие папские грамоты, которыми давались большие привилегии. Сильвестр II, по вопросу об одном монастыре в Перуджии, признал, что монастырская община не могла переходить под непосредственную юрисдикцию папы без согласия своего диоцезного епископа. Спор между аббатством Флерийским и его диоцезными епископиями не закончен был и преимуществом, данным ему в лице Аббо; через несколько лет позже (1008 г.), мы встречаемся с жалобой Иоанна XVII к королю Роберту на то, что архиепископ Сенский и епископ Орлеанский относились к апостолическим привилегиям с пренебрежением и приказали даже Гаузелину, преемнику Аббо, бросить их в огонь, причем Фульберт, епископ Шартрский, желавший действовать в качестве посредника, заявлял, что для аббата было невозможно уклониться от своего долга канонического послушания³⁵⁸⁵. Григорию V не удалось осуществить свою попытку освободить монастырь Гиршау от власти епископа Констанцкого, и когда позднейший папа Иоанн XVIII даровал аббату Гиршау право совершать литургию по епископскому чину (это было одним из тех притязаний, которых обыкновенно добивались аббаты), епископ жаловался на это Конраду Салическому. Подвергаясь давлению одновременно со стороны императора и епископа, аббат принужден был отдать своему диоцезному епископу епископский посох и сандалии, которые он получил от папы, и эти принадлежности были публично сожжены на ближайшем диоцезном соборе (1033 г.)³⁵⁸⁶. В 1025 году на соборе Анзейском (близ Лиона) принесена была жалоба епископом Маконским, в диоцезе которого находился Клунийский монастырь, на то, что архиепископ Вьеннский священнодействовал при рукоположениях и посвящениях в аббатстве. Одилон представил особую привилегированную грамоту от папы, дававшую братству право приглашать любого епископа, какого только они хотели, для совершения таковых священнослужений, но собор объявил, что никакая привилегия не могла быть действительной вопреки древних канонов, которые предоставляли епископам юрисдикцию над находящимися в их диоцезе монастырями³⁵⁸⁷. Так как вопрос этот продолжал быть предметом споров, то папа Александр II в 1066 году поручил расследование его кардиналу Петру Дамиани, который (как и можно было ожидать в виду его монашеского характера и предрасположения) дал решение в пользу аббата, и папа возобновил привилегию, позволяя клунийцам приглашать всякого другого епископа, помимо своего диоцезного, и постановляя, чтобы никакой епископ не подвергал их запрещению или отлучению³⁵⁸⁸. Хотя время еще и не созрело для полного проявления монастырской независимости, однако, течение дел быстро направлялось к этому.

8. Популярность монашества нисколько не ослабевала, что между прочим, доказывается теми средствами, которыми миряне имели обыкновение входить в связь с ним. При дальнейшем осуществлении принципа братств, которые с шестого столетия составлялись с целью препоручения своих умерших членов божественному милосердию посредством молитв и обеден, вошло в обычай добиваться зачисления в качестве собратьев монастыря, и вследствие такого зачисления, собрат (confrater) был вправе рассчитывать на духовные блага от молитв общины. Таким именно образом Конрад и вступал в связь с сен-галльским монастырем, и Генрих II с клунийским. Другой обычай, происхождение которого некоторые относят даже к седьмому столетию, состоял в надевании монашеской одежды во время опасной болезни, – что, видимо, представляло новую форму покаянного обязательства, которое предпринималось в таких обстоятельствах в более древнее время. Если кто-либо из принявших таким образом монастырскую одежду по выздоровлении возвращался к мирской жизни, то на это смотрели неодобрительно³⁵⁸⁹, но иногда оказывалось, что даже монашеская одежда, когда она была удерживаема, не служила достаточным обеспечением против возвращения к грехам прежней жизни³⁵⁹⁰.

Монастыри или монашеские ордены часто связаны были между собой узами взаимного заступничества и взаимного поминания умерших собратьев, и о смерти аббатов или других выдающихся членов в каком-либо монастыре давалось знать другим монастырям циркулярами, которые развозились особыми вестниками³⁵⁹¹.

В XI столетии, таким образом монашество опять пользовалось полнейшим влиянием. Нестроения прежнего времени и его общий упадок теперь более чем были заглажены частыми н широко захватывающими преобразованиями, причем каждое из них совершалось с особенной ревностью и проявляло особенную строгость, которые на время увлекали умы людей и запрещали им допускать и мысль о том, что то, что теперь было столь чистым и строгим, могло когда либо находиться в состоянии упадка и беспорядочности.

Обряды и обычаи

1. К XI столетию относится происхождение целого класса авторов, которые писали комментарии на богослужебные обряды церкви. Первым из них был Амальгарт или Амалярий, хорепископ Мецский³⁵⁹², который около 820 года составил трактат «О службах церкви», в котором он применил к ним систему таинственного толкования, уже долго прилагавшегося к св. Писанию³⁵⁹³. Все подробности богослужения, каждое положение и должность, все одежды духовенства, украшения церкви, священные времена и праздники, излагаются как такие, которые заключают в себе символические знаменования. До половины столетия за ним следовали с подобными же литургическими сочинениями Рабан Мавр и Валафрид Страбон³⁵⁹⁴, аббат монастыря Рейхенау; но другой знаменитый писатель того времени, Агоберт, начал писать в совершенно ином духе. Смущенный массой не относящегося к делу материала, найденного им в богослужебных книгах церкви лионской, он выбросил из них все гимны и песнопения, кроме тех, которые заимствованы были из св. Писания. За это он подвергся порицанию от Амалярия в книге «О чине антифонном», и отвечал в трактатах, в которых вместе с проявлением великого негодования по отношению к своему противнику, поддерживается тот принцип, на основе которого приведены были им литургические преобразования³⁵⁹⁵. Архиепископ объявил те песни, которые он исключил, «не только негодными и излишними, но даже нечестивыми и еретическими», порицал обычай обращать чрезмерное внимание на музыку, когда даже изучение св. Писания находилось в пренебрежении, – каковой обычай, как говорит он, надмевает клириков, незнающих ничего кроме музыки, самомнением в своих совершенствах, и когда Амалярий издал свою книгу «О божественных службах», Агоберт не только порицал его толкование за пустоту, но и обвинял его в заблуждениях в области учения³⁵⁹⁶. В более позднее время Флор, начальник кафедральной школы в Лионе, бывший противником Амалярия по делу Готтшалка³⁵⁹⁷, напал на него с большой резкостью за его обрядовую систему и привлекал его на суд двух соборов, из которых второй, найдя, что его таинственные теории покоились не на каком-либо другом основании, кроме его собственного воображения, объявил их опасными. Но тому стилю изложения, который введен был Амалярием, вообще следовали средневековые литургисты; он был поддерживаем в Римской церкви, и попытки возродить его были даже и в Англиканской церкви новейшего времени.

2. В IXстолетии составилось несколько сборников жизнеописаний святых, расположенных по порядку календаря и носящих название Мартирологов³⁵⁹⁸. Среди составителей этих мартирологов были Флор³⁵⁹⁹, Адон, архиепископ Вьеннский³⁶⁰⁰, Узуард, монах Сен-Жерменский в Париже³⁶⁰¹ и Ноткер Сен-Галльский³⁶⁰². Жизнеописаний отдельных святых явилось множество. Переписывались прежние жизнеописания, составлялись новые сказания и легенды, в замен более достоверных свидетельств, погибших во время норманнских опустошений; не мало повествований о святых мужах и женах возникло и в монастырях. Между повествованиями этого рода не только было много сходства в подробностях, но даже и целые повествования о нескольких святых были тождественны во всем, кроме имен. В то время немного было таких людей, которые бы разделяли сомнения монаха Мицийского Летальда, который, в предисловии к одному жизнеописанию, порицает обычай (980 г.) прибегать к прославлению святых посредством вымыслов, и говорит, что если бы сами святые были последователями лжи, то они никогда не достигли бы своего совершенства в святости³⁶⁰³.

С того времени, как св. Дионисий, мученик Парижский, был отождествлен с Дионисием Ареопагитом св. Писания³⁶⁰⁴, и другие церкви также старались придать своим основателям подобный же почтенный характер. Между ними была церковь Лиможская, которая, так как ее первый епископ Марциал был причисляем Григорием Турским к сообщникам Дионисия в третьем столетии, теперь относила его, как и основателя кафедры Парижской, к Апостольскому веку. На одном соборе в Лиможе, в 1023 году, возник вопрос касательно особого наименования этого святого: епископ Иордан стоял за название его исповедником, но Гуг, аббат св. Марциала, настаивал, что его покровитель имеет право на название апостола, так как он был одним из семидесяти учеников. Среди наиболее ревностных защитников мнения аббата был летописец Адемар, получивший свое воспитание в монастыре св. Марциала: в резком письме по этому предмету, он заявляет свое убеждение в том, что легендарная жизнь этого святого имеет апостольскую древность и не менее достоверна, чем и Четвероевангелие, и горячо заявляет, что никакой смертный папа не может лишить апостольского достоинства того, кого почитает в качестве собрата-апостола сам св. Петр³⁶⁰⁵. Дело это рассматривалось соборами в Пуатьере и в Париже; всякий, кто отрицал титул апостола св. Марциалом, подвергался порицанию и уподоблялся епископам, которые из враждебности к aп. Павлу ограничивали число апостолов первоначальными двенадцатью, и папа Иоанн XVIII, по случаю апелляции к нему, объявил, что было бы безумием подвергать сомнению право святого на наименование, которое дано было не только сотоварищам первых апостолов, но и св. Григорию за обращение Англии и другим за их доблестные труды в качестве миссионеров³⁶⁰⁶. Апостольское достоинство Марциала, возводившее его выше мучеников, по отношению к которым в качестве исповедника он стоял бы ниже, было утверждено соборами в Бурже и в Лиможе в 1031 году, и епископ Иордан примирился с этим решением³⁶⁰⁷.

Число святых постепенно возрастало. Карл Великий, как мы видели, нашел необходимым запретить принимать кого-либо в число святых, кроме должным образом удостоверенных, но умножение продолжалось, так как титул распределялся властью святости епископов. В конце X столетия возник новый обычай. На Римском соборе, состоявшемся в 993 году, Людольф Аугсбургский подал записку об Ульрихе, одном из его предшественников, который умер за двадцать лет перед тем, и представил ее на рассмотрение присутствующих епископов, как собрания, руководимого Духом святым. Святость Ульриха была подтверждаема рассказами о чудесах, совершавшихся как при его жизни, так и по смерти, и папа Иоанн XV, вместе с собором, постановил, что его память должна быть почитаема в качестве святого³⁶⁰⁸.

Это был первый достоверный пример, в котором канонизация (то есть, занесение имени в канон или список святых) совершена была по определению папы³⁶⁰⁹. В силу такого определения, святой получал право на почтение во всем западном христианском мире, между тем как честь, представлявшаяся епископами или провинциальными соборам, имела только местное значение³⁶¹⁰. Но папа еще не присваивал себе исключительного права в этом отношении; митрополиты также продолжали канонизовать, иногда с согласия пап, иногда по своей собственной власти, пока Александр III, в 1170 году не объявил, что «даже хотя бы чудеса были совершаемы кем либо, все-таки незаконно почитать его святым без утверждения Римской церкви»³⁶¹¹. Но, в чьих бы руках ни находилась формальная санкция, характер святости главным образом давался самим народом. Когда умирал человек признанной святости, около него начинали совершаться чудеса, над могилой строилась часовня, и быстро распространялось восторженное благоговение к святому, легко приводившее к канонизации. Епископы и папы подчинялись народному чувству, и таким образом список святых постепенно увеличивался.

5. Все более возрастало и благоговение св. Пресвятой Богородице. Петр Дамиани говорит о ней, как об «Обожженной», как «вознесенной на Престол Бога Отца и поставленной на седалище самой Троицы». «Тебе», – говорит он, «дана всякая власть на небе и на земле; ничто не невозможно для тебя, для которой возможно даже поднимать отчаявшихся опять в надежде спасения, ибо ты приближаешься к золотому престолу человеческого примирения, не только прося, но и повелевая, как госпожа, а не как служанка»³⁶¹². Затем, он предается таинственному истолкованию книги «Песнь песней», которую он истолковывает в смысле песни в прославление Ее брака с всемогущим Отцом. Суббота считалась особенно посвященной Богородице, и в честь Ее слагались службы и молитвы.

Ангельское приветствие Ей (Аѵе) сделалось обычной частью богослужения, и встречаются уже следы того, что впоследствии стало называться Розалией повторением известного числа молитв в честь Ее (как, например, пятнадцать раз «Отче наш» и сто пятьдесят раз Аѵе ). Составлялись новые для Нее названия, и Одон Клунийский, например, называл ее «Матерью милосердия». Новообращенные венгры научаемы были одним венецианцем, которому король Стефан предоставил епископию, называть ее «Госпожой», и они были поставлены под ее особое покровительство в качестве «семейства пресвятой Марии»³⁶¹³.

4. Праздник Всех святых, установленный в Риме в VIII столетии³⁶¹⁴ и уже известный в Англии в 835 году, введен был Григорием IV и во Франции, Германии и Испании. В конце X столетия к нему прибавился и новый праздник. Один французский пилигрим, при возвращении из Иерусалима, попал на один небольшой остров Средиземного моря, где он встретился с отшельником, который рассказал ему, что в вулканических огнях острова подверглись мучению души грешников и что можно было часто слышать, как дьяволы яростно завывали, когда их добыча была вырываема от них молитвами и милостынями благочестивых, и особенно монахов клунийского монастыря. По прибытии в свою страну, пилигрим, согласно с торжественным увещанием отшельника, сообщил об этом аббату Одилону, который в 998 году назначил на утро праздника Всех святых торжественное богослужение в Клунийском монастыре за упокой всех верных душ, сопровождая это служение обязательной раздачей милостыни и пищи всем присутствовавшим бедным³⁶¹⁵. Такое празднование этого дня уже в начале следующего столетия распространилось по всему Клунийскому ордену, и наконец папа (неизвестно, какой именно) повелел совершать его во всей церкви³⁶¹⁶.

5. He ослабевало и почтение к мощам и к другим священным останкам, которые тщательно разыскивались повсюду. Среди останков, найденных будто бы во Франции в течение Х столетия, были сандалии Спасителя в Сен-Жульене; в Анжу – часть жезла Моисея; в Сен-Сене голова св. Иоанна Крестителя в Сен- Жан-Д’Анжеле³⁶¹⁷. В Вандоме хранилась одна из слезинок,

пролитых Спасителем над Лазарем, и эта слезинка была, будто бы, схвачена ангелом и передана им св. Марии Магдалине³⁶¹⁸. Открытия этого рода простирались даже и на ветхозаветную историю, и в некоторых местах показывались мощи Авраама и волоса из бороды Ноя. Эти святыни привлекали к себе массы пилигримов и делались важным источником обогащения для монастырей и тех церквей которые обладали ими. Ради таких священных предметов считалось позволительным даже воровство, и поселяне каталонские, как мы видели, готовы были даже убить св. Ромуальда, с целью пользоваться впоследствии благами от его мощей³⁶¹⁹.

He обходилось дело и без попыток злоупотреблять возраставшим народным доверием к святыням, хотя попытки эти не всегда были успешны. Мощи иногда подвергались испытанию огнем, как это, например, делалось с мощами, которые находимы были в арианских церквях по обращению Испании к православию. Радульф Лысый рассказывает об одном человеке, который, странствуя под разными именами, выкапывал кости и провозглашал о них, как останках святых. В одном месте в Альпах он показывал в легко носимой раке некоторые останки, которые он называл мощами мученика св. Иуста, и которые он, будто бы, открыл по указанию ангела. От мощей совершилось много исцелений, – в доказательство, говорит летописец, того, что и диавол может иногда совершать чудеса, и народ с окрестностей стекался к мощам, «каждый сожалея о том, что у него не было какой-либо болезни, от которой он мог бы найти исцеление». Обманщик вошел в великую милость у маркиза, который основал монастырь в Сузе, и когда собралось несколько епископов для освящения этого монастыря, мнимые мощи, вместе с другими, были поставлены в церковь; но в течение следующей ночи, некоторые бодрствовавшие монахи увидели, что из раки выскочило несколько фигур, черных как эфиопы, и предались бегству. Хотя однако обман был таким образом чудесно открыт, простой народ в течение некоторого времени продолжал верить этим мощам³⁶²⁰. Народным доверием в этом отношении злоупотребляли и не одни только подобные промышленники мощами; был и другой класс подобных промышленников, которые, переходя от одной святыни к другой, заявляли, что они чудесным образом исцелены от тех или других мощей,

Иногда возникали споры касательно подлинности мощей. Монахи св. Эммерана в Ратисбоне спорили с большим французским аббатством Сен-Дени касательно обладания телом своего покровителя³⁶²¹. Тело св. Григория Великого некогда, как думали, находилось в храме св. Петра в Риме и оттуда тайно унесено было в Суассон, причем впоследствии голову его оспаривали Сенс, Констанц и несколько позже Торрес-Новас в Португалии³⁶²². Монахи Монте-Кассино отрицали подлинность останков, которые перенесены были во Флери, как останки св. Бенедикта³⁶²³, и сам святой подтвердил их мнение видениями; Кентербери и Гластонбери заявляли соперничествующие притязание на св. Дункана, и мы видели, что Гнезен и Пpaгa притязали на обладание действительным телом св. Адальберта, апостола Пруссии³⁶²⁴.

6. Паломничество сделались еще более частыми, чем когда-либо. Рим, как и раньше, был главным местом паломничества, и трудности путешествия иногда были еще более удручаемы добровольными подвигами, вроде путешествия босыми ногами. Другим знаменитым местом пилигримства сделалась Компостелла с того времени, как там найдены были в 816 году останки св. Иакова Большого³⁶²⁵. Многие старались превозмогать опасность далекого и утомительного путешествия в Иерусалим, где с IX столетия стало известным пасхальное чудо – произведения огня без человеческого участия³⁶²⁶. Паломничество это иногда налагалось в качестве покаянного подвига, и склонность к добровольному паломничеству особенно усилилась вследствие приближения 1000 года (от Рождества Спасителя) и общего ожидания конца мира. Исходя из низших классов народа, чувство это постепенно распространилось на средние классы, и от них на высшие – на епископов, графов и маркизов, на князей и благородных дам; умереть среди священных

мест Палестины считалось отменным благословением, как и целью искреннего стремления, и после того, как тревога за кончину мира уже миновала, паломничество в Иерусалим все еще продолжало поддерживаться. В 1010 году церковь св. Гроба была разрушена калифом Гакемом, ярым тираном, который изобрел новую религию, еще и теперь исповедуемую друзами ливанскими. Калиф этот, по предположению, был подстрекаем к этому некоторыми западными иудеями, которые запугали его изображением опасностей, могущих возникнуть от того благоговения и интереса, с которыми христиане относились к св. Гробу³⁶²⁷, и евреи во Франции и других странах тяжело поплатились кровью и страданиями за это подозрение³⁶²⁸. После умерщвления Гакема, калифы восстановили прежнюю систему веротерпимости. Мать Гакема была христианка и начала восстановление церкви Гроба Господня; на Восток потянулись усиленные толпы паломников, неся с собой дары в помощь этому делу и возвращаясь со священными останками, и паломничество это продолжало усиливаться все более, пока в последние годи этого века оно не привело к крестовым походам.

7. Начало XI столетия ознаменовалось необычайной деятельностью в церковном строительстве. В то время как ожидался конец мира, естественно было мало расположения предпринимать такие работы, но когда прошел тысячный год, строительство церквей сделалось как бы страстью. Дело это не ограничивалось удовлетворением необходимости посредством построения новых зданий или расширения старых, или даже прибавлением украшений; но церкви, которые во всех отношениях оказывались вполне достаточными, разрушались с той целью, чтобы на место их воздвигнуть более дорогие здания. «Мир», – говорит один летописец, «как бы пробуждался, как бы повсюду сбрасывал с себя ветхие одежды и налагал белые одеяния церквей»³⁶²⁹. И все это имело весьма важное влияние на архитектуру. Большая церковь Карла Великого в Аахене была скопирована (хотя и не без введения оригинальных черт) с византийского типа, каким он являлся в Равенне, и после него многие церкви вдоль Рейна также обнаруживали византийские особенности, особенно в куполе. Храм св. Марка в Венеции, носящий самый сильный отпечаток восточного стиля, был построен между 977 и 1071 годами. Но в общем,

церковная архитектура Запада была римской, и в ней сохранился план базилики. Церкви XI столетия продолжали поддерживать стиль римского искусства, хотя уже имели и свои собственные черты. Это уже не было более римское искусство в его упадке, но стиль свежий и жизненно самобытный, – торжественная, массивная и прочная архитектура, которая в ее различных видоизменениях была называема романской, ломбардской или норманнской.

Можно думать, что искусство раскрашивания стекла, которое впоследствии приобрело столь великую важность в деле украшения церквей, было уже изобретено в это время, хотя точное время его изобретения неизвестно. В этом отношении было много путаницы, вследствие ошибочного предположения, что места, в которых содержится какое-либо упоминание о цветных окнах, должны быть относимы к изображению фигур на стекле, между тем как древнейшие описания таких окон в действительности означают не что иное, как расположение отдельных частей раскрашенного стекла в разнообразных рисунках³⁶³⁰. Быть может самое раннее известие о раскрашенном стекле находится в истории Ришера, где говорится, что к концу х столетия Адальберо, архиепископ Реймский, украсил свой соборный храм окнами, «содержащими различные истории»³⁶³¹.

8. Система покаянных епитимий подверглась некоторым изменениям. Вещи, которые осуждаемы были соборами в первой части их столетия, были авторизованы в конце его; так, покаянные книги, запрещенные (как мы видели) собором Шалонским в 813 году³⁶³², упоминаются у Регино среди необходимой принадлежности библиотеки приходского священника, как такие, которые должны были предъявляться епископу во время его посещения³⁶³³. При посредстве этих книг практически избегались всякие восстановления прежних канонов или всякие новые каноны, которыми увеличивалась строгость покаяния. Богатые могли переводить свои епитимии на известные уплаты церквям, – на дела общественной пользы, как например, построение мостов и проведение дорог, на милостыни бедным, на освобождение рабов или выкуп пленных, на заказ обеден и псалмопения, причем для бедных классов в покаянниках допускались такие замены, как паломничество, прочитывание псалмов или другие благочестивые упражнения, посещение больных и погребение умерших. Система замены епитимий, о существовании которых в Англии было уже говорено выше³⁶³⁴, с некоторыми видоизменениями существовала также и в других странах³⁶³⁵. Соборы могли постановлять и действительно постановляли, что с внешними предписывавшимися делами благочестия должно было соединяться и искреннее расположение сердца, хотя впоследствии эта внутренняя сторона все более ослабевала в сознании народа, и иногда получали значение исключительно эти внешние действия.

С целью поддержания и усиления церковной дисциплины среди народа, введено было различие между отлучением и анафемой, и для усиления страха этих приговоров призывалась на помощь гражданская власть, присоединявшая к этим церковным наказаниям и наказания гражданские. Под отлучением разумелось исключение от преимуществ церкви, а более тяжелый приговор анафемы подвергал грешника проклятию³⁶³⁶. Собор Павийский oт 850 года постановил, что отлученная личность должна быть лишаема права занимать какую-либо важную должность, или вообще какую-либо должность на службе государства, и должна быть лишаема обычного общения с христианами³⁶³⁷. Но анафемой налагались еще дальнейшие наказания; виновный, против которого она произносилась, не мог принимать участие в церковных исках, но мог делать или утверждать завещания, не мог держать никакой собственности под ведением церкви, не мог даже получать судопроизводства в мирских судах, где требовалась клятва, так как он не допускался до клятвы. Ни один священник не мог благословить брака такого человека; ему отказывалось в последних таинствах, и он лишался права на христианское погребение,– каковые наказания, если даже сам грешник не обращал на них внимания, несомненно, должны были производить могущественное влияние на души тех, кто находился в связи с ним, и часто побуждали делать большие приношения в уплату за прощение, которое, как предполагалось, церковь могла давать всякому грешнику, даже и после того, как он оставил земную жизнь³⁶³⁸. Формулы проклятия сделались более выработанными и страшными, и в доказательство того, какое впечатление они производили на злополучных, подвергшихся им людей, передавались рассказы, что некоторые внезапно умирали в своем нечестии или чахли под муками долгой и безнадежной болезни³⁶³⁹.

Были, однако и такие, которым лишения, связанные с анафемой или отлучением, внушали мало страха. Императоры и короли, графы и герцоги были достаточно сильны для того, чтобы найти себе правосудие даже и под приговором, который лишал бы его более низких людей; не смотря на все церковные запрещения, они могли получать священнослужение от капелланов; свое гражданское положение они занимали не смотря на отлучение церкви. Чтобы смирить таких могущественных грешников, введен был интердикт, по которому целый округ или королевство подвергалось отлучению, и во время его закрывались церкви, замолкали колокола, удалены были внешние принадлежности религии, и народ лишался всяких религиозных треб, кроме как в той степени и при таких обстоятельствах, которые могли поразить воображение еще большим ужасом³⁶⁴⁰. Наложение наказаний, которые одинаково обрушивались на виновных и невинных, в прежнее время не было одобряемо³⁶⁴¹. Первая известная попытка наложить интердикт, именно попытка младшего Гинкмара, была устранена его митрополитом и его собратьями епископами³⁶⁴², и самым ранним известным примером, в котором епископ действительно приводил такой приговор в исполнение, был приговор Алдуина, епископа Лиможского, в 994 году³⁶⁴³. Интердикт, произнесенный против государя, как ожидалось, должен был действовать на него не столько прямо, сколько через возбуждение умов его подданных; но ужасы его косвенного действия оказывались таковыми, что немногие даже из самых смелых, или из тех, кто наименее были чувствительны к духовным впечатлениям, осмеливались вызывать его или не обращать на него внимания.

9. В начале XI столетия французским духовенством сделана была замечательная попытка ограничить насилия и раздоры своего времени³⁶⁴⁴. Радульф Лысый относит ее к 1033 году, когда надежда на обильную жатву, после трехлетнего страшного голода, по-видимому особенно делала души людей доступными религиозным впечатлениям, связанным с завершением тысячелетия со времени страданий Спасителя. Но можно думать, что движение это в действительности началось несколько раньше, и что предмет этот уже был обсуждаем соборами, как например, собором Лиможским в 1021 году, тем самым, который установил апостольское достоинство св. Марциала³⁶⁴⁵.

С целью положить конец враждебным отношениям или частным войнам, которые разоряли население и опустошали почву Франции, предложено было обязывать людей соблюдать мир, именно, что они должны воздерживаться от нанесения вреда и от мщения, так чтобы каждый мог ходить невооруженным, не опасаясь прежней вражды, что церкви должны давать убежище всем, кроме тех, кто окажутся повинными в нарушении этого «мира Божия». На соборе Лиможском было постановлено, что если начальники округа откажутся согласиться на это постановление, то округ должен подвергнуться интердикту, что во время интердикта никто, за исключением духовенства, нищих, странников и младенцев, не будут иметь права пользоваться христианским погребением, что религиозные требы должны быть совершаемы только как-бы украдкой³⁶⁴⁶, что церкви должны быть лишены своих украшений, не должен совершаться ни один брак, должны быть носимы траурные одежды, по пятницам не должно пить никакого вина, и по субботам не есть мяса³⁶⁴⁷. Когда движение это сделалось более общим, один епископ заявил, будто бы он получил письмо с неба, в котором повелевалось соблюдать мир. Герард, епископ камбрайский, – тот самый, о котором сообщалось, что он обратил к церкви одну партию еретиков³⁶⁴⁸, – один только высказался против этого плана (1034 г.), так как он противодействовал отчасти подобному же плану и несколько лет перед тем. Он утверждал, что это значило вторгаться в дела, принадлежащие государству; что употребление оружия освящено св. Писанием; что позволительно требовать восстановления того, что отнято насилием и в возмездие за телесные повреждения; что предлагаемые посты не должны быть распространяемы на всех, так как люди не все одинаково способны сносить их, и не все одинаково виновны чтобы нуждаться в такой дисциплине. Врагам епископа, однако же удалось представить его образ действия так, что его паства восстала против него, как врага мира, и он нашел себя вынужденным прекратить свое противодействие³⁶⁴⁹. Народ готов был принять предложение, как некое откровение с неба, и из Аквитании движение это распространилось и на другие провинции Франции. Собрана была жатва, равная жатве пяти предшествующих лет, а затем следовали и другие плодородные годы. Но это изобилие плодов охладило народный энтузиазм, насилия и пороки опять начали свирепствовать даже больше чем когда-либо и на определения соборов обращалось мало внимания³⁶⁵⁰.

В 1038 году Эмон, архиепископ Буржский, как бы не доверяя действенности чисто духовных угроз, собрал епископов своей провинции и пришел с ними в соглашение, что с народа нужно взять клятву, по которой бы каждый мужчина свыше пятнадцатилетнего возраста принял на себя обязательство вести неумолимую войну против всех грабителей, угнетателей и врагов св. церкви. Духовенство не освобождалось от этой клятвы, но должно было носить священные знамена в походах, предпринимаемых для умиротворения страны, и вследствие этого соглашения разрушены были многие замки, бывшие дотоле твердынями насилия и тирании, и хищники, бывшие дотоле ужасом для своих соседей, были принуждены жить мирно. Около 1041 года выдвинута была несколько иная схема под названием «перемирия Божия». Им предполагалось не введение какого-либо ненарушимого мира, а только то, чтобы войны, насилие и все требования возмездия прекращались во время Рождественского поста, Великого поста и известных праздничных времен, а также с вечера пятницы каждой недели до зари следующего понедельника, каковое время заключало в себе весь промежуток от предательства Спасителя до Его Воскресения ³⁶⁵¹, и в связи с этим были постановляемы и другие определения, с целью защиты слабейших классов – духовенства, монахов, монахинь и женщин; для обеспечения прав святилища, и для ограничения вреда, наносимого хозяйственным делам, так чтобы, например, не наносить вреда пастухам и их стадам, не повреждать масличных дерев, не уносить земледельческих орудий, или, по крайней мере, не разрушать их³⁶⁵².

Генрих I Нейстрийский отказался утвердить этот проект, и будто бы в наказание за этот отказ его владения посещены были странной болезнью, «огнем с неба», которая была роковой для многих из его подданных и искалечила члены другим³⁶⁵³. Но перемирие, нашедшее ревностных и могущественных защитников, в роде Одилона Клунийского, было принято во всей остальной Франции и в других странах, и у жителей известного диоцеза или округа вошло в обычай обязыватъ себя соглашением (соблюдать его) и принимать известные меры для приведения его в исполнение³⁶⁵⁴. Недельный период покоя был, однако же, слишком продолжителен, чтобы мог быть принят вообще. Собор, состоявшийся в 1047 году в Эльне, епископском городе на испанском тракте, сократил его до промежутка между девятым часом в субботу и рассветом понедельника, и в этом именно смысле по-видимому он ограничен и законами Эдуарда Исповедника³⁶⁵⁵. Тем не менее, в позднейшее время мы опять находим, что соборами установлялось более продолжительное перемирие в течение четырех дней недели, и в этой именно форме перемирие получило в первый раз папское утверждение от Урбана II в Клермоне, и было также утверждено на 2-м и 3-м соборах Латеранских³⁶⁵⁶. Частые повторения постановлений о перемирии, помимо всяких других доказательств сами по себе с достаточностью показывают, что оно не соблюдалось особенно строго. Тем не менее, как ни недостаточно было влияние этой меры, ее действия были весьма благодетельны, в смысле пресечения беззакония и беспорядка в те времена, под влиянием христианской гуманности и милосердия. «Мы должны» – говорит один историк, отнюдь не благосклонный к церкви средних веков, «считать это наиболее славным из мероприятий духовенства, как такое, которое более всего содействовало смягчению нравов, развитию чувства сострадания между людьми без ущерба для духа храбрости, давало достаточную основу для чувства чести, предоставляло народу пользоваться миром и благоденствием, насколько это было возможно для того состояния общества, и наконец содействовало размножению населения до такой степени, что оно способно было впоследствии поставлять огромные массы переселенцев во время крестовых походов³⁶⁵⁷.

Рыцарство

В это именно время возникло и учреждение рыцарства, имевшего столь могущественное влияние в средние века, и в конце периода, рассматриваемого в этой книге, система эта достигла почти полного завершения.

Мы видели, что во время смут во Франции по стране размножались замки, и каждый замок делался орудием наступления и защиты, центром грабительства. При таком состоянии общества совершались всеобщие взаимные насилия, владелец замка жил в его стенах, разобщенный со своими соседями, и выходил оттуда только для войны, для частных столкновений или для грабежа. Тем не менее эта отчужденность знати не лишена была своих добрых результатов. Отчужденный от другого равного общества, феодал принужден был всецело предаваться обществу своей жены и детей, и отсюда возникло своеобразное развитие семейной жизни. Хозяйка, которой в отсутствие своего мужа приходилось действовать в качестве охранительницы замка, получала новую ответственность и новое достоинство, причем воспитание юношества занимало значительную часть времени, которое в противном случае казалось бы слишком скучным и тяжелым. Сыновья вассалов посылались для образования под кровлю начальника, где они вырастали вместе с его собственными сыновьями и таким образом упрочилась связь, которая в одно и то же время обеспечивала феодала в верности его вассалов, и вассалов в защите со стороны феодала. Благородные юноши могли в качестве диаконов в церкви, совершать богослужение без всякого унижения для себя. В вечерние часы они были допускаемы в общество женщин, и от такого взаимообщения среди высших классов развилась общая утонченность нравов.

Что среди германцев, то допущение молодого человека в ряды воинов ознаменовывалось публичным наделением его оружием, это мы знаем из свидетельства Тацита³⁶⁵⁸, и существование этого обычая после франкского завоевания в Галлии можно видеть время от времени в летописях. Этот древний национальный обычай теперь приобрел новую важность и принял форму, которая в одно и то же время означала допущение юноши в класс рыцарства и символизировала связь между вассалами и главой. Обычай этот сопровождался религиозными церемониями, которые придавали ему характер военного посвящения. С кандидата снималась одежда, он был омываем, как бы в крещении, вновь одеваем в одежды с особым символическим значением. Он стерег свое оружие в замковой часовне, исповедовался и причащался; на него надевалось вооружение; оружие его благословлялось, причем делалось ему и внушение касательно его обязанностей; затем он торжественно давал обет служить Богу, защищать женщин и слабых, быть верным и смиренным, кротким, любезным, честным, бескорыстным. Согласно с обычаем, который был общим при засвидетельствовании документов и тому подобных актов, новопосвещаемый рыцарь получал особый удар в воспоминание своих новых обязательств, и этим ударом, который впоследствии делался мечом, заканчивалась вся церемония.

Характер этих церемоний показывает, что духовенство усвоило себе древний тевтонский обычай посвящения и обратило его на цели религии и гуманности, и это не менее очевидно из тех обязанностей, которые принимал на себя рыцарь, так как они резко отличались от общего характера мирян того времени, когда введена была эта система. Воины, грубая сила которых естественно была опасна церкви и общественному порядку, теперь записывались на служение им и торжественно принимали на себя обязательство в этом отношении. И новое учреждение скоро окружено было ореолом как религии, так и поэзии. Легенды о святых, бывшие в течение столетий единственно популярной литературой, теперь находили себе соперничество со стороны песен и романсов о рыцарских приключениях, и воплощаемый в этих произведениях идеал – «благородная доблесть, любезность, человечность, преданность, смелость, любовь, дружба», – сделался тем образцом, которому стремились подражать рыцари. История веков, в которых преобладало рыцарство, правда, обнаруживает состояние вещей, далеко не похожее на чистые и возвышенные начала этого учреждения; тем не менее, хотя бы действительность и оказывалась далеко ниже идеала, великим приобретением для цивилизации было уже то, что за таким образцом признавался авторитет, и люди сознавали присутствие благородного и возвышающего идеала в своих сердцах, хотя бы действительная их жизнь даже слишком часто представляла печальную и предосудительную противоположность ему.

Конец первого тома