Книга вторая. От Константина Великого до смерти Феодосия Великого (313–395 гг.)

Происхождение и жизнь императора Константина – Видение креста Константином – Смысл этого видения – Законодательство Константина – Константин, как единодержавный император – Открытое исповедание им христианства – Основание резиденции в Константинополе – Религия Константина – Посещение Еленой святой земли – Донатизм – Характер африканского христианства и происхождение донатизма – Менсурий, епископ Карфагенский и собор в Цирте – Цецилиан, епископ карфагенский – Раскол против него – Обращение раскольников с просьбой к Константину – Собор Арелатский – Осуждение донатизма – Донат Великий – Циркумцеллионы – Состояние донатизма при Константине – Происхождение арианства – Школа антиохийская – Арий и его жизнь – Обнаружение им ереси и его отлучение – Его «Фалия» – Вмешательство Константина – Созвание I-го Вселенского собора – Спорный предмет – Собор в Никеи – Осия Кордубский – Осуждение арианства – Афанасий, епископ Александрийский – Арианство при дворе – Восстановление Ария – Движение против Афанасия – Собор тирский – Изгнание Афанасия в Тревы – Арий и Александр – Смерть Ария – Крещение и кончина Константина Великого

Чтобы императоры Рима когда-либо сделались христианами, саму мысль об этом Тертуллиан некогда считал такой, которая заключала в себе крайнюю несообразность и невозможность, но вот настало время, когда она должна была осуществиться⁷³⁸.

Константин, вероятно, воспитан был в религии своего отца, которая, по-видимому, была эклектической системой, основанной на вере в единого верховного Бога. Некоторые годы его юности прошли при дворе Диоклетиана и Галерия в качестве заложника⁷³⁹. Находясь в таком положении, он имел возможность наблюдать обман, которыми языческое жречество старалось влиять на душу императора, и был свидетелем издания гонительского указа в Никомидии и следовавших за ним ужасов⁷⁴⁰.

Будучи провозглашен легионами в Британии в качестве преемника своего отца (306 г.), он продолжал и расширял веротерпимость, с которой Констанций относился к христианам ⁷⁴¹; но в этом отношении он скорее руководствовался безразличием и политическими соображениями, чем какой либо наклонностью принять их религию. Какова бы ни была его тайная вера, он продолжал участвовать во всех общественных обрядах язычества и провозглашал Аполлона своим особым покровителем⁷⁴².

Самое критическое событие в религиозной истории Константина совершилось в 312 году, когда он находился в походе против Максентия. Евсевий рассказывает⁷⁴³, что так как известно было, что этот тиран приготовлялся к борьбе волшебными и суеверными обрядами, то Константин чувствовал нужду в сверхъестественной помощи для того, чтобы с успехом бороться с ним, и поэтому размышлял, какому Богу он должен поклоняться. Вспомнив, как его отец всегда пользовался благосостоянием, между тем, как гонители христианства имели бедственную кончину, он решил оставить служение идолам и молился Богу Констанция, единому, верховному существу, и когда он занят был такими мыслями, то увидел на небе, вскоре после полудня, лучезарный крест, с надписью на нем: «сим победиши» ⁷⁴⁴. Будучи поражен видением, император впал в глубокий сон, и тогда к нему явился Спаситель, и держа в Своей руке тот же символ, который показан был на небе, повелевал ему употреблять его как знамя на войне, и дал уверенность в победе. Пробудившись, Константин начертал знак, который показан был ему в сновидении, и с этого времени его войска делали походы под покровительством Labarum, т. е. знамени, на котором крест соединен был с первыми буквами имени Искупителя. Затем император попросил и получил от христианского духовенства наставление касательно значения видения, которого он удостоен был, и после своей победы при Мульвийском мосту, он воздвиг в Риме статую себе, держащую в своей правой руке крест, причем в надписи победа его приписывалась силе этого «спасающего знамени»⁷⁴⁵.

«Нет надобности останавливаться на критическом рассмотрении этого рассказа, но нельзя обойтись без некоторых замечаний о нем. Правильный взгляд на него может быть составлен только если мы приступим к его исследованию без всякого предубеждения как к нему самому, так и вообще к возможности чудес. Осторожность в отношении к чудесным рассказам отнюдь не дает нам права на отрицание того, что Господь Бог, при особенно решительных событиях в истории своей церкви, действует при управлении ею и посредством чудес. Отвергать этот рассказ, данный императором под клятвой на закате своих дней, значило бы считать или Евсевия или Константина преднамеренным лжецом, на что решительно нет никаких оснований, так как самый рассказ в момент его передачи уже не мог иметь какого либо политического значения. Константину не было надобности склонять на свою сторону христиан, которые уже со времени его отца стояли на его стороне. Его собственное войско состояло в большинстве из варваров, и между ними христиане, конечно, не составляли большинства. На западе они вообще составляли меньшинство, а Рим все еще по преимуществу был городом языческим, в котором менее всего можно было приобрести популярность через благосклонность к христианству. Чисто политические соображения поэтому скорее должны бы были удержать Константина от того шага, который он делал, так как он, ничего не выигрывая им нового, с вероятностью мог настроить против себя сильную партию язычников. Затем все указы Константина проникнуты несомненным убеждением, что успехом и благоденствием своего царствования он исключительно обязан милости христианского Бога, и это убеждение основывалось бы на воздухе, если рассказ о чудесном видении считать лишь простым вымыслом. В самом деле, ввиду крутого перелома в направлении жизни и деятельности Константина, должно было совершиться действительно что-нибудь такое важное, что произвело подавляющее влияние на душу императора. Без предположения действительности видения нам пришлось бы допустить исторический абсурд, что совершившийся при нем великий исторический переворот основывался на простой случайности и суеверном воображении Константина. Здравая историческая критика не допускает такого предположения. История церкви Христовой есть нечто большее, чем игра случайностей и человеческого воображения. Господь, обетовавший навсегда пребывать с церковью, соблаговолил показать свою всемогущую руку и в этот решительный момент ее исторической жизни»⁷⁴⁶.

Благодеянием, оказанным христианам указами 312 и 313 годов, была веротерпимость, а не преимущество их над другими религиями; и если мы попытаемся проследить за развитием собственных мнений Константина по его актам и законодательству⁷⁴⁷, то найдем много необычайного и странного в истории его последующих лет. Он говорил о «божестве» в неопределенных и двусмысленных словах. Он отменил светские игры, которые по обычаю, должны бы совершаться в 314 году, и к великому негодованию римлян отказался принять участие в обрядах Юпитера Капитолийского; покровительствовал христианам различными способами, наделял общины щедрыми дарами и строил церкви; вверил воспитание своего сына Криспа знаменитому христианскому ритору Лактанцию⁷⁴⁸; много беседовал с епископами, часто делая их собеседниками за своим столом и сотоварищами при путешествиях; вмешивался в дело улаживания религиозных споров⁷⁴⁹. В 313 г. он освободил православное духовенство от декурионата ⁷⁵⁰, то есть должности, которая, будучи сначала предметом честолюбия, стала вообще считаться стеснительным бременем вследствие тех расходов, трудов и непопулярных обязанностей, которые связывались с ней⁷⁵¹. Так как оказалось, что вследствие этого закона многие лица, собственность которых давала им право на избрание в качестве декурионов⁷⁵², старались поступить в низшие степени церкви с целью добиться подобного изъятия, то Константин в последствии повелел, чтобы ни какое лицо, способное к избранию в декурионатство, не допускалось к рукоположению, что духовенство должно избираться из более бедных членов церкви, и что посвящать можно лишь столько, сколько необходимо для восполнения вакантных мест⁷⁵³. Но, когда некоторые города попытались возвратить в первобытное состояние тех, которые сделались служителями церкви с целью избежать гражданских обязанностей, то император повелел, чтобы такие лица, как уже посвященные, оставлены были в покое⁷⁵⁴.

В 315 году Константин, по-видимому, освободил земли духовенства от обычных налогов, каковое изъятие было отменено впоследствии ⁷⁵⁵. В том же самом году он отменил распятие в качестве наказания ⁷⁵⁶, и постановил, чтобы иудеи, которые будут возбуждать мятежи против христиан, подвергались сожжению⁷⁵⁷. В 316 году он допустил, чтобы освобождение рабов, которое доселе совершалось перед гражданской властью, могло также совершаться в церквях, и с целью сообщения популярности этому новому способу он освобожден был от многих затруднительных формальностей, с которыми связывался раньше акт освобождения. Двумя законами 319 года он запретил частные жертвоприношения и языческое гадательство, и повелел, чтобы жрецы или гадатели, под страхом наказания, не входили в жилые помещения для совершения своего искусства. Но теми же самими законами общественное совершение таких обрядов еще позволялось⁷⁵⁸, и два года спустя, когда совершение волшебства со всякой вредной целью было строго запрещено, император сам еще допускал употребление волшебных средств для телесных исцелений или для предотвращения бурь⁷⁵⁹. В 321 году издан был указ о всеобщем соблюдении воскресного дня. Земледельческие работы можно было исполнять, но в городах должна была прекращаться всякая торговля и всякое судебное производство, и даже языческие воины обязаны были читать в этот день молитву к верховному Божеству⁷⁶⁰. В том же году, из снисхождения к ревности христиан к безбрачию, отменены были старые законы против безбрачных лиц⁷⁶¹, и другим указом церкви предоставлено было право получать по завещаниям, каковое преимущество во всяком случае имело важное значение для ее материального благосостояния⁷⁶².

Но в отношении всех этих постановлений и узаконений, остается, однако же, сомнительным, насколько они могут считаться доказательством личного расположения императора к христианству. Отмена гражданских игр и пренебрежение, оказанное Юпитеру Капитолийскому, могли означать только презрение к народной религии. Законы, которыми сообщались преимущества и устранялись стеснения, ставили лишь христианскую общину на один уровень с язычниками или даже с иудеями.

Частные гадания, осужденные Константином, не были собственно частью прежней религии, но скорее составляли извращение ее, отмены которых мог желать всякий преобразователь в интересах этой самой религии; кроме того, они возбуждали против себя подозрение по политическим основаниям и поэтому подвергались порицанию уже со стороны Диоклетиана, Тиверия и даже столь древнего документа, как законы «двенадцати таблиц». Мало того, даже закон о соблюдении воскресного дня, – праздника Солнца или Аполлона, называвшегося по его языческому имени, хотя он и имел свое особое священное значение для христиан, мог рассматриваться остальными подданными Константина лишь простым прибавлением нового праздничного дня, в силу первосвященнической власти, которая принадлежала ему, как императору.

Чтобы понять политику Константина в отношении к религии, мы должны различать в нем государя от человека. Как император, он желал, чтобы его подданные жили в мире и порядке и чтобы весь государственный механизм оставался неприкосновенным; с этой точки зрения, в его интересе было избегать всякого оскорбления предрассудков своего народа, оказывать всем одинаковое покровительство, допустить в религии свободу мысли, ограничиваемую только нуждами гражданского правительства. В своих частных мнениях, которые, вероятно, сначала были неопределенно монотеистическими, он около времени своего похода против Максентия, решительно склонился в пользу христианства, и отселе постепенно развивался в этом направлении, пока наконец не признал открыто веру Христову. Рассматривая так, отдельно его государственный и его личный характер, мы можем лучше всего понять многое из того, что на первый взгляд кажется несовместимым; именно, как он в течение всей своей жизни удерживал за собой должность Pontifex Maximus, высшую в языческой иерархии; как он принимал участие в языческих церемониях, считая их связанными со своим императорским служением; как в двух указах одного и того же года он устанавливал торжественное соблюдение воскресного дня и давал указание для совещания с аруспициями⁷⁶³.

За совместным торжеством Константина и Лициния над Максентием и Максимином скоро последовали разногласия, которые были решены поражением Лициния в битвах Цибальской и Мардийской (314 г.). При новом делении империи, вся Европа, за исключением Фракии, отошла к Константину, но возникшее соперничество было причиной другой войны, которая кончилась гибелью Лициния (сент. 323 г.). Этот государь, который будто бы как весьма неправдоподобно предполагали некоторые писатели, некогда был оглашенным, угнетал своих христианских подданных, быть может, считая их религию признаком сочувствия к интересам своего соперника. Он разрушал церкви, предал нескольких епископов смерти и, будто бы, готов был издать повеление касательно общего гонения, когда он был отвращен от этого движением Константина. Императоры поставившие свои войска под различные знамена: один – под знамя Христа и другой – под знамя язычества; каждая сторона полагалась на предсказания и видения, которые как бы исходили с неба, и торжество Константина особенно приписывалось Богу христиан. С этого времени языческие эмблемы совершенно исчезают с его монет, и он стал выставлять себя в своих указах орудием Божьим для распространения истинной веры⁷⁶⁴·

Константин теперь возвратил всех христиан, находившихся в ссылке или в рудниках; он повелел, чтобы те, которые лишены были общественных должностей вследствие своей религии, были восстановлены в них, чтобы собственность мучеников была возвращена их наследникам, и если не оказывалось никаких наследников, то была бы отдана церкви (324 г.)⁷⁶⁵. В указе, обращенном ко всем подданным, он увещевал их принимать Евангелие, но в то же самое время заявлял желание, чтобы все это совершалось только посредством убеждения⁷⁶⁶. Он старался, однако же, сделать христианство привлекательным, наделяя прозелитов из высших классов преимуществами и почестями и бедных подарками, каковой образ действия, по свидетельству даже Евсевия, был причиной множества лицемерных и мнимых обращений⁷⁶⁷. Он приказывал, чтобы церкви строились повсюду достаточного объема для помещения всего населения⁷⁶⁸, запрещал воздвигать изображения богов и не позволял ставить свою собственную статую в храмах⁷⁶⁹. Все государственные жертвоприношения были запрещены, и тем из провинциальных правителей и чиновников, которые придерживались старой веры, было приказано воздерживаться от обрядов этого рода; однако же другие общественные жертвоприношения, как напр. те, которые предпринимались жрецами, как отличные от церемоний, совершавшихся от имени государства, было дозволено продолжать. Есть основание предполагать, что в конце своего царствования Константин издал указ и против них; но если и так, то он видимо мало приводился в исполнение⁷⁷⁰.

Заботясь таким образом о возвышении христианской общины, император, однако же воздерживался от, всяких таких нападений на религию большинства, которые могли бы возбуждать противодействие. Его мероприятия скорее направлялись как бы против злоупотреблений, проникших в языческую систему, чем против самой этой системы. По всей империи были посылаемы особые комиссары с наставлением посещать храмы и вникать в совершавшиеся в них богослужения, и эти комиссары, хотя и безоружные и не охраняемые никакой военной стражей, могли исполнять свое дело без всякого препятствия, каковое обстоятельство показывает, как слабо уже языческая религия держалась в общем сознании. Вследствие этого посещения многие статуи были лишены своих драгоценных украшений, – разрушены или удалены, и в то же время изобличены многие обманы жрецов. Константин вообще относился с уважением к храмам, но он закрыл и снял кровли с тех, которые были почти совершенно заброшены, другие обратил в церкви и разрушил те, которые были местом совершения безнравственных обрядов или мнимых чудес⁷⁷¹.

Затем, Константин произвел перемену в самом положении Рима по отношению к империи, – перемену, которая начата была еще политикой или капризом Диоклетиана. После своей победы над Максентием, он только два раза посещал этот город, и оказанный ему прием был не такого рода, чтобы мог произвести благоприятное впечатление на его душу. С чудесной быстротой воздвигнута была на месте Византии новая столица, названная по имени императора. В то время как Рим оставался главным оплотом язычества, Константинополь сделался совершенно христианским городом. Повсюду были воздвигнуты церкви, статуи богов и знаменитых мужей были взяты из городов и храмов Греции и Азии для украшения улиц и площадей, служа вместе с тем трофеями победы над старой религией. Главная палата дворца была украшена изображениями из священных предметов, среди которых одним было распятие. Гладиаторские бои и другие варварские зрелища, составлявшие услаждения римлян, никогда не допускались в Константинополе, хотя в старой столице народное чувство было еще настолько сильно, что император не осмеливался противодействовать ему⁷⁷².

Во внешних обязанностях религии Константин был весьма тщателен. На монетах, медалях и в статуях он повелел изображать себя в молитвенном положении⁷⁷³. Он изучал св. Писание⁷⁷⁴ и неопустительно посещал церковное богослужение; пасхальную вечерю проводил с великим благоговением⁷⁷⁵; стоя выслушивал самые длинные речи своих епископов⁷⁷⁶, даже составлял религиозные рассуждения и, по переводе их с латинского на греческий, с которым он был не вполне знаком, он произносил их перед своим двором⁷⁷⁷. Одна из этих речей⁷⁷⁸ еще существует, будучи сохранена, как образчик, Евсевием, которому она вероятно обязана более, чем своим греческим языком. В этой речи император, хваля христианскую религию, останавливается на доказательствах, представляемых пророчествами, к которым он относит сивиллинские стихи и четвертую эклогу Вергилия, и по своему обычаю делает знаменательное указание на противоположность между своим собственным благосостоянием и бедствиями государей, преследовавших церковь. Во время своих путешествий он был сопровождаем особой дорожной часовней⁷⁷⁹. Епископы были его любимые собеседники, и многие из них были слишком ослеплены блеском такого положения, так что он находил в них наклонность оставлять его ошибки без порицания и до опасной степени допускать безразличие в духовных предметах. Евсевий рассказывает⁷⁸⁰, что один из этих епископов (вероятно, сам историк) зашел так далеко в лести императору уверениями о спасении, что даже вызвал укор от самого императора. Некоторые утверждают, что христианство Константина было лишь делом политики; но обвинение это крайне несправедливо, потому что хотя некоторые из его мер касательно религии и были бесспорно подсказаны политическим интересом, хотя его понимание христианского учения было весьма несовершенно и его жизнь далеко не безупречна, однако же нет достаточных оснований сомневаться, что его убеждение было искренно и что он искренно старался употреблять свою власть ко благу церкви и для распространения истины.

Свою мать Елену император также убедил принять свою новую религию⁷⁸¹, и, в течение остальных лет своей жизни, она отличалась пламенной ревностью и благочестием. В 326 году она посетила св. землю с намерением отыскать места, которые освящены были главными событиями священной истории. На месте святого гроба воздвигнута была церковь, которая своим блеском превосходила все другие⁷⁸². Храм Венеры, которым Адриан осквернил это место, был разрушен; земля под ним была выкопана как оскверненная, и во время этой работы найдены были три креста и близ них доска, на которой сделана была надпись над головой Спасителя. Так как, однако же нельзя было с уверенностью определить тот крест, на котором именно был распят Спаситель, то епископ города, Макарий, предложил сделать испытание. Одна женщина из его паствы, находившаяся при смерти, была принесена к этому месту, вознесены были молитвы, чтобы искомый крест был открыт через ее исцеление, и после того, как два креста были без успеха прилагаемы к ней, при приложении третьего совершилось мгновенное исцеление⁷⁸³. Кроме места погребения, воздвигнуты были также церкви на местах рождения и вознесения Христа, а также на месте дуба Мамврийского, именно в знак благочестия Елены и той безграничной щедрости, с которой позволял ей действовать император Константин⁷⁸⁴.

Царствование Константина ознаменовалось началом двух великих споров, – донатистского и арианского: из них первый возник на западе из несогласия касательно церковной дисциплины, а последний был восточного происхождения и имел своим предметом самую сущность христианского учения. Император принимал участие в обоих, но его благонамеренность в этом отношении не всегда находилась под руководством знания и здравого суждения. Обладая неограниченной властью и недостаточно знакомый с исповедуемой им верой, он постоянно впадал в искушение смешивать религиозные соображения с гражданскими. Иногда желание о сохранении мира среди его подданных побуждало его смотреть на заблуждения с равнодушием; в другие времена он считал и наказывал действия религиозных партий, как преступления против своей императорской власти.

2. Мы уже не раз имели случай указывать на своеобразный характер, отличавший христианство северной Африки. В этой стране монтанизм нашел благоприятную для себя почву и приобрел себе стойкого поборника в лице Тертуллиана. Из Африки также вышла отчасти новацианская секта, и там ее строгие правила были приняты с величайшим восторгом. Там же поддерживался Киприаном строгий взгляд на недействительность раскольнического крещения, и из истории этого великого епископа мы видели, какое необычайное значение христиане Африки приписывали внешним актам мученичества и исповедничества. Во время гонения при Диоклетиане многие из африканских христиан ясно проявили этот своеобразный дух своей страны⁷⁸⁵. Они старались добиваться мученичества буйным поведением и в некоторых случаях они даже были побуждаемы к нему своими долгами, худой славой или бедственностью, а также надеждой сразу смыть свой кровью грехи и преступления целой жизни⁷⁸⁶. Всем таким действиям сильно противодействовал Менсурий, епископ карфагенский. Он сам, когда от него потребовали выдачи священных книг своей церкви, выдал вместо них некоторые еретические сочинения, запрещал своей пастве посещать в темнице тех, которые намеренно искали смерти, и отказывался признавать таких лиц мучениками. При осуществлении его мероприятий этого рода главным его орудием был его архидиакон Цецилиан.

В 305 году в Цирте (теперь Константине) собрался собор из двенадцати епископов для избрания епископа для этого города. Председатель собрания Секунд, епископ Тигизийский и первосвятитель Нумидии, начал с рассмотрения поведения своих собратьев во время последнего гонения. Некоторые признавались, что они выдали св. Писание. Некий Пурпурий, на обвинение его в убийстве двух своих племянников, сказал Секунду, что он не боится таких разоблачений, что он действительно убил их и убьет всех, которые будут стоять ему на дороге, и самого Секунда обвинил в предательстве. Когда расследование дошло до того, что оказались замешанными большинство присутствовавших епископов, то один из них предложил, что ради мира прошлые преступления должны быть забыты, и что каждый должен отдавать отчет о своих делах одному Богу, и собор, действуя согласно с этим замечанием, приступил к избранию на кафедру Цирты Сильвана, который был «предателем». Нелишне заметить, что те самые лица, которые при этом случае были столь снисходительны к преступлению предательства, сделались впоследствии главными вождями более строгой партии⁷⁸⁷.

Хотя Менсурий возбудил против себя своим поведением во время гонения много вражды, однако же пробужденное им недовольство не находило более или менее значительного проявления в течение его жизни. После его смерти, имевшей место в 311 году, во время возвращения его из Рима, куда он вытребован был для явки перед Максентием, два пресвитера, по имени Ботр и Целезий, стали добиваться вакантной кафедры и в своих собственных видах старались о том, чтобы избрание произошло без участия нумидийских епископов ⁷⁸⁸. Выбор, однако же, пал на архидиакона Цецилиана, который и был посвящен Феликсом, епископом Аптунгийским. Перед оставлением Карфагена Менсурий поручил церковную собственность некоторым старейшинам паствы и оставил инвентарь в руках одной женщины из своей паствы. Этот документ теперь передан был Цецилиану, который и потребовал от старейшин возвращения перечисляемых в нем предметов; но эти лица, которые считали себя свободными от подобного требования и намерены были присвоить себе вверенные им предметы, старались отомстить за себя составлением партии в противодействие новому епископу. К этой партии присоединились недовольные пресвитеры, и она поддерживалась влиянием и богатством Луциллы, женщины, которую прежде Цецилиан оскорбил сделанным ей укором за обычай целования кости одного предполагаемого мученика перед принятием евхаристии⁷⁸⁹. Вследствие приглашения со стороны недовольных, в Карфаген прибыло несколько нумидийских епископов, именно в числе семидесяти, под предводительством своего первосвятителя Секунда. Они потребовали Цецилиана к себе, заявляя, что он мог быть посвящен только в их присутствии и при том со стороны первосвятителя Нумидии, и главнее всего, что его посвящение недействительно, так как Феликс Аптунгийский был предатель⁷⁹⁰. Против Цецилиана были сделаны также и личные обвинения. Его старания сдержать фанатический дух во время гонения были преувеличены до перетолкования в чудовищное бесчеловечие; рассказывали, что он ставил людей у темничных дверей с кнутами в руках, с целью отгонять тех из верующих, которые приносили провизию мученикам; что он сам избил нескольких лиц, приходивших в темницу с этой благотворительной целью; что он разбивал приносившиеся ими сосуды и разбрасывал пищу, так что некоторые из узников вследствие этого умерли с голоду⁷⁹¹. В ответ на требование нумидийцев Цецилиан отказался явиться к ним, но высказал готовность удовлетворить их, если они сами придут к нему. Он утверждал, что его посвящение правильно и действительно, и предлагал, если они могут опровергнуть это, принять новое посвящение от их рук⁷⁹². На это Пурпурий со своей обычной запальчивостью вскричал: «пусть только он придет принять наше рукоположение, и мы разобьем ему голову, в виде покаяния». Нумидийцы отлучили Цецилиана с его приверженцами, и рукоположили нового епископа, Маиорина, который ранее был чтецом у него, а теперь был членом дома Луциллы. Вследствие этого решительного раскола, многие лица, которые раньше стояли поодаль от Цецилиана, сочли за лучшее возвратиться к общению с ним⁷⁹³.

Константин, вскоре после того, как он вследствие своей победы над Максентием сделался властелином запада (313 г.), послал большую сумму денег в пособие африканским христианам; и так как дошедшие до него сведения произвели на него впечатление, неблагоприятное для недовольной партии, то он приказал, чтобы его дары, вместе с преимуществами, дарованными христианам его последними указами⁷⁹⁴, были ограничены теми, которые находились в общении с Цецилианом, причем он высказался довольно сурово о «безумии» их противников⁷⁹⁵. Вследствие этого, недовольная партия, через проконсула Анулина, обратилась к императору с прошением, в котором выражалось желание, чтобы их дело было расследовано епископами Галлии, от которых, как предполагалось, можно было ожидать большего беспристрастия, так как их страна была свободна от последнего гонения и они избегли затруднений и разделений, связанных с вопросом о выдаче книг св. Писания⁷⁹⁶. Но именно такое обращение к гражданской власти, требование, чтобы она назначила комиссию из церковных судей, было совершенно несовместимо с положением, которое донатисты впоследствии заняли по отношению к государству, и их противники не преминули в позднейшие времена напоминать им, от какой партии впервые вышло обращение к императору.

Константин удовлетворил их просьбу, назначив комиссию из епископов Кельнского, Аутунского и Арелатского, к которым он присоединил Мельхиада (или Мильтиада) Римского и еще одного епископа⁷⁹⁷; но эта комиссия впоследствии была расширена, так что собрание, перед которым рассматривалось дело, состояло почтя из двадцати епископов, которые в октябре 313 года собрались в Латеране, тогдашнем дворце императрицы Фаусты. Цецилиан присутствовал с десятью епископами своей партии; в таком же числе явились и обвинители во главе с Донатом, епископом Казынигрским, в Нумидии. Дело решено было в пользу Цецилиана. Мельхиад предложил способ примирения, именно чтобы обе партии вступили во взаимное общение под условием, что там, где соперники епископы заявляли притязания на кафедру, обладание ею будет принадлежать тому, кто имел более раннее посвящение⁷⁹⁸. Донат и его соучастники, однако же отвергли всякий компромисс. Они жаловались, что их дело не подверглось достаточному исследованию, возобновили свои обвинения, обвиняли судей в недобросовестности, заявляли, что собор из двадцати только епископов не достаточен для отмены приговора тех семидесяти, которые осудили Цецилиана, и просили императора подвергнуть их дело дальнейшему рассмотрению⁷⁹⁹.

Вследствие всего этого Константин созвал из всех частей западной империи новый собор в Арелате, куда судьи, и обвинители, и обвиняемые, были доставлены за казенный счет⁸⁰⁰. 1 Августа 314 года, под председательством Марина, епископа Арелатского, собралось около двухсот епископов, представляя собой самое большое церковное собрание, какое только известно было дотоле (если только число – это верно)⁸⁰¹. Епископы Римский и Остийский имели своих уполномоченных представителей. Рассуждения собора закончились новым оправданием Цецилиана и постановлены были некоторые правила касательно африканских споров⁸⁰². Было постановлено, чтобы те духовные лица, которые выдавали св. Писание, священные сосуды или списки верующих, были низложены, если обвинение их будет доказано общественными документами, но что простого голословного свидетельства не должно быть допускаемо в таких случаях; что ложные обвинители должны быть лишаемы общения и могут быть допущены к нему только перед самой смертью; что если лицо, само по себе не запятнанное, рукоположено было предателем, то рукоположение его должно признаваться действительным⁸⁰³. Для улаживания старого вопроса касательно крещения было постановлено, что где известное лицо получило крещение от еретиков во имя св. Троицы, оно должно быть допускаемо в церковь через возложение рук для сообщения Духа Святого; но что если при этом не произнесена была надлежащая формула крещения, то в таком случае нужно перекрещивать⁸⁰⁴.

Пораженная партия просила императора взять дело в свои собственные руки, – каковая просьба странным образом противоречит тем началам, которые она в последствии отстаивала касательно независимости церковной власти. Хотя и оскорбленный ее упорством, Константин согласился⁸⁰⁵, и, после некоторой отсрочки, вопрос был рассмотрен перед ним в Милане (316 г.), где он дал приговор, совершенно одинаковый с тем, который уже был произнесен соборами Римским и Арелатским⁸⁰⁶. За этим приговором последовали суровые указы против раскольников. Они были лишаемы своих церквей, многие из них подверглись ссылке и конфискации, и даже установлено было по отношению к ним наказание смертью, хотя и не видно, чтобы этот закон приведен был в исполнение в каком-либо случае во время царствования Константина⁸⁰⁷.

Маироин, по-видимому, умер в 315 году или раньше, и ему наследовал в раскольническом епископстве Донат «великий», так называемый своими последователями в отличие от епископа Казынигрейского. От этого второго Доната раскол, известный дотоле под названием партии Маиорина⁸⁰⁸, получил название, которое он носит в истории. Это был человек ученый, красноречивый, плодовитый писатель, человек строгой жизни, но необычайно гордый. Он, будто бы желал, чтобы его последователи, вместо того, чтобы сообща с их противниками, называться христианами, назывались по его имени (хотя в позднейшее время они отвергали это название); держал себя высокомерно по отношению к другим епископам своей общины, презрительно отказывался принимать причащение в общем собрании; был весьма неумерен в своих выражениях по отношению ко всем, не соглашавшимся с ним. Его приверженцы гордились его чудесами и ответами, которые он будто бы получал на свою молитву⁸⁰⁹, и обвинялись в оказании ему почестей, которые граничили с благоговением, оказываемым Божеству; – именно они пели ему гимны и клялись его седыми волосами⁸¹⁰. Характер этих раскольников вполне соответствовал характеру их вождя. Они обнаруживали крайнюю суровость, которая слишком, часто была предлогом для пренебрежения более обыденными обязанностями нравственности и религии. Они будто бы воплощали в каждом отдельном лице ту святость, которую св. Писание приписывает идеальной церкви Христовой, как целой. Они учили, что истинная церковь существует только в их собственной общине, которая, за исключением одного незначительного прихода в Риме и частной часовни богатой донатистки в Испании, ограничивалась одним уголком Африки⁸¹¹. Они гордились чудесами и откровениями⁸¹², перекрещивали прозелитов и принуждали таких предполагавшихся девственников, которые присоединялись к партии, подвергаться покаянию и возобновлять свои обеты⁸¹³.

Константин скоро стал замечать, что против такого фанатизма сила будет столь же бесполезной, как и убеждение. В 317 году он написал православным епископам Африки, убеждая их относиться к раскольникам с мягкостью, и когда в 321 году донатисты представили ему бумагу, в которой заявляли. что не хотят иметь ничего общего с его «негодным епископом»⁸¹⁴, он отменил законы против них и позволил ссыльным из них возвратиться, выражая ужас по отношению к их изуверству и мятежам, но заявляя, что он предоставляет их суду Божию⁸¹⁵. Эта снисходительная политика продолжалась в течение всех остальных лет его царствования, во время которых внимание императора было отвлечено от африканского раскола более близким и более распространенным спором арианским. Между тем, донатисты становились все более сильной партией в Африке. На соборе этой партии в 330 году присутствовало 270 епископов, а все число их епископов, по-видимому, в одно время восходило до 400 человек.

Появление циркумцеллионов среди донатистов относится некоторыми писателями к 317году, хотя другие относят его на четверть столетия позже. Это были люди беднейшего класса, не знавшие никакого языка, кроме пунического; их название происходит от их обычая нищенствовать вокруг хижин (circum cellas) деревенского населения вместо того, чтобы добывать себе средства в жизни правильной промышленностью и трудом⁸¹⁶. Рассказам о них можно бы не верить, как измышляемым их врагами, если бы позднейшие факты не запрещали нам торопиться отвергать свидетельства о странных выходках и преступлениях, совершавшихся от имени религии. Их религиозная ревность часто соединялась с излишествами пьянства и распутства, и в этих излишествах принимали участие «священные девы»⁸¹⁷ этой партии. Толпы обоего пола бродили по стране, держа мирных жителей в постоянном ужасе. Они называли себя поборниками Господа⁸¹⁸; их крики «хвала Богу» наводили, по свидетельству бл. Августина, больше страха, чем рыкание льва⁸¹⁹. Предполагая, что в словах Спасителя ап. Петру (Матф. 26:52) запрещалось употребление мечей, они сначала носили простые тяжелые дубины, называемые «израилями», которыми они и избивали свои жертвы часто на смерть; но смущение пред буквальным смыслом Писания потом исчезло, и они присоединили к своим «израилям» не только пращи, но и мечи, копья и топоры⁸²⁰. Они нападали и разграбляли церкви и дома православного духовенства, совершали дикие насилия над ними самими, и в позднейшее время обыкновенно ослепляли их смесью глины и уксуса⁸²¹. Как бы с целью отмстить за общественные неправды, они вмешивались в отношения между кредиторами и должниками, между господами и их рабами; преступления, заслуживавшие наказания, часто оставлялись без внимания, из опасения, чтобы циркумцеллионы не призваны были на помощь виновными; всякая собственность была небезопасна в области, наводненной этими яростными фанатиками, и представители правосудия боялись отправлять свою службу⁸²².

Ярость циркумцеллионов направлялась как против других, так и против самих себя. Иногда они добивались смерти буйным нарушением языческого богослужения⁸²³; останавливали путешественников на дорогах и, с угрозами убить их, требовали себе смерти от их рук⁸²⁴. Таким же образом они принуждали судей, путешествовавших по своим округам, предавать их палачам⁸²⁵. Многие из них топились, бросались в огонь или низвергались с крутизны в пропасть; только повешение было такой смертью, которой они избегали, потому что не хотели иметь ничего общего с Иудой предателем⁸²⁶. Более умеренные донатисты не одобряли и порицали излишества циркумцеллионов. Соборы этой партии осудили самоубийство, но обычай продолжался, и те, кто совершали самоубийство или вообще добивались себе смерти, почитались за мучеников⁸²⁷.

Констанс, который в 337 году получил в управление западную часть империи своего отца, старался примирить донатистов той же системой подарков, которая оказывалась действительной в приобретении прозелитов из язычества к церкви. Таких попыток, по-видимому, было сделано три; агентами в последней из них были Павел и Макарий, которые были посланы в Африку в 347 году. Когда эти уполномоченные приглашали всех христиан воспользоваться дарами императора, то Донат отверг предложение, обнаружив при этом сильное негодование: «какое дело», спросил он, «императору до церкви?» и запретил членам своей общины принимать что-нибудь от предателей⁸²⁸. Распускались рассказы, что будто уполномоченные имели поручение поставить изображение императора в церквях с целью боготворения его⁸²⁹. Циркумцеллионы подняли мятеж, и произошла битва, в которой императорские войска оказались победителями, причем среди убитых были и два донатистских епископа, главных подстрекателей восстания⁸³⁰. Макарий затем убеждал раскольников возвратиться в церковь и приговаривал отказывавшихся к ссылке. Онтат, главный полемический противоборец донатизма до времени Августина, признает, что с ними обращались жестоко, но уверяет, что это делалось против желания православных епископов⁸³¹. Донатисты времени Августина обыкновенно говорили о «Макариевых временах»⁸³² как таких, в которые их предками переносимы были особенно жестокие страдания (348 г.); и они старались называть православных макарианами в память гонителя⁸³³. Благодаря деятельным, употребленным против донатистов мерам, раскол, по-видимому, был подавлен на время и Донат умер в ссылке.

3. Еще гораздо большую смуту причинило в церкви арианство. Отличительность учение арианства – отрицание божества Спасителя – уже проявлялось в ересях евионитов, Артемона и Феодота. Но теперь, когда христианство заняло новое положение, вопросы об этом учении произвели такое волнение, какого еще не бывало раньше; арианский и следовавшие за ним споры не только чувствовались на пространстве всей церкви, но и имели важное влияние на политические дела. Как, без сомнения, ни печально рассматривать причиненные ими раздоры, однако же мы должны помнить, что мужественно борясь против этих раздоров, а не пытаясь лишь улаживать их каким-нибудь компромиссом, церковь выработала твердую и определенную форму здравого учения, которая имела величайшее значение и даже была необходимостью для сохранения ее веры в течение последующих веков неведения.

Хотя местом появления арианства была Александрия, но происхождение этой ереси скорее нужно относить к той другой великой церкви востока, на которую сильное и продолжительное влияние оказывал Павел Самосатский. В то время, как в Александрии преобладала тенденция духовная и таинственная, богословы Антиохии предавались просто диалектическим тонкостям и скорее отличались точностью, чем широтой или глубиной ума, и такой именно тон преобладал и в школе знаменитого антиохийского учителя Лукиана, о котором уже упомянуто было выше⁸³⁴. Лукиан, побуждаемый скорее сочувствием к характеру Павла, чем каким-нибудь сочувствием его мнениям, оставил церковь вместе с епископом или вследствие его осуждения, и хотя он впоследствии и возвратился и был почитаем в церкви, как мученик, учение его имело худое влияние. Ариане считали его своим основателем. Среди его учеников были Евсевий Никомидийский, Леонтий и другие лица, сделавшиеся известными в качестве вождей партии. Даже сам Арий считался одним из них, хотя связь эта и кажется весьма сомнительной⁸³⁵.

Арий, по предположению, подобно Савеллию, был родом из Ливии или Киренаики⁸³⁶. По описанию, это был человек строгой жизни, серьезной наружности, приятных манер, – с видом скромности, под которой, по свидетельству его врагов, он скрывал сильное чувство тщеславия и честолюбия⁸³⁷. После своего посвящения в сан диакона Петром, епископом Александрийским, около начала этого столетия, он вступил в связь с партией, которую Мелетий, епископ Ликопольский, второй по достоинству египетских кафедр, образовал на началах, по-видимому, сходных с началами донатистского раскола. За это Арий был отлучен Петром; но следующий епископ, Ахилл, вновь принял его в церковь, посвятил его в пресвитера и вверил ему попечение об одном приходе в городе⁸³⁸. По смерти Ахилла, скончавшегося через несколько месяцев своего епископства (311 г.), Арий, по свидетельству некоторых писателей, стремился к епископству; Филосторгий, член его партии, даже свидетельствует, что он имел за себя большинство голосов и что он добровольно уступил Александру (312 г.), который и был избран⁸³⁹.

Среди разноречивых свидетельств касательно начал спора, по-видимому несомненно то, что при одном общественном случае, когда Александр беседовал о единстве божественной Троицы (319 г.), Арий обвинил его учение в савеллианстве⁸⁴⁰. Александр сначала старался убедить его в своем заблуждении дружественными разъяснениями, но найдя, что все эти разъяснения бесполезны, что он сам был порицаем за снисходительность к Арию и что пресвитер, по имени Коллуф, даже делал это предлогом для раскола, епископ назначил собрание, на котором, после беспристрастного выслушивания доводов с обеих сторон, дело решено было против Ария. Осуждение это было подтверждено собором египетских и ливийских епископов, и ересиарх со своими приверженцами был отлучен от церкви.

Арий нашел себе многих сочувствующих, частью вследствие привлекательности учения, которое низводило тайны божества в область человеческих аналогий и понятий, а частью вследствие того, что масса всегда готова стать на сторону всякого, кто страдает от законной власти⁸⁴¹. Среди его последователей были два епископа, около двадцати пресвитеров и столько же диаконов и множество девственниц⁸⁴². Не имея возможности оставаться в Александрии, он нашел убежище в Палестине, и оттуда начал вести оживленные сношения, причем старался приобретать друзей, прикрывая свои более крайние желания. Между тем Александр со своей стороны распространил предостережения против него и противодействовал всем ходатайствам историка Евсевия, епископа кесарийского, и других, которые пытались примирить их между собой⁸⁴³.

Среди них был и другой Евсевий, который, будучи связан с Арием как ученик или почитатель Лукиана, теперь был епископом Никомидийским. Евсевий добился от одного Вифинийского собора признания своего друга православным и принял его, когда он, благодаря влиянию александрийского епископа, был удален из Палестины. В Никомидии ересиарх составил свою «Фалию», – книгу, главным образом состоящую из стихов и составлявшую, по описанию его противников, подражание языческому стихотворцу, по имени Сотоду⁸⁴⁴, сочинения которого были как омерзительны по предмету, так и жалки по исполнению⁸⁴⁵. «Фалия» предназначалась для распространения Ариева учения введением его в стихотворения, которые можно было петь во время обеда; с подобной же целью Арий написал песни для мельников, матросов и путешественников ⁸⁴⁶. Склад его ума, каков проявляется в его ереси и в доводах в пользу ее, запрещает нам предполагать, чтобы эти произведения имели в себе что-нибудь поэтическое, исключая внешнюю их форму.

Константин, сделавшись властелином востока, нашел, что церковь прискорбно раздиралась этим новым спором. В надежде улаживания спора, он написал письмо совместно Александру и Арию (324 г.), в котором заявил им, что вера в провидение есть одно существенное учение христианства, укорял их за споры касательно праздных вопросов и воображаемых различий, увещевал их к миру и единению, которым, как он говорил, они могли бы научиться даже из того, как ведут свои прения языческие философы⁸⁴⁷. Этот документ был высоко восхваляем как образец мудрости и умеренности, но он еще более заслуживал бы похвалы, если бы божество Спасителя с христианской точки зрения было именно тем пустым предметом, которым его тогда считал император. Снабженный императорским письмом, Осия, епископ Кордовский, которому поручено было улаживание дела⁸⁴⁸, отправился в Александрию и созвал собор; но хотя ему и удалось уладить раскол Коллуфа, единственным результатом касательно Ариева вопроса было лишь его убеждение, что с арианами ничего нельзя поделать. Раздоры, причиненные спором, к этому времени сделались весьма серьезными; раздоры среди христиан сделались предметом насмешек в языческих театрах, и в некоторых местах статуи императора подвергались оскорблениям⁸⁴⁹.

Тогда Константин иначе взглянул на все это дело. Он начал понимать, что рассматриваемое учение имело в высшей степени великую и существенную важность, и главнее всего, ариане казались ему нарушителями общественного мира. С целью, по этому, уладить разногласия, а также и споры касательно времени Пасхи, которые возобновились недавно перед тем, он пришел к мысли созвать общий собор всей церкви, назначив местом его город Никею, в Вифинии⁸⁵⁰. Это еще в первый раз стало возможным такое большое собрание, так как никогда еще дотоле восток и запад не объединялись под владычеством государя, исповедующего христианскую веру. Призыв на собор, по необходимости, исходил от императорской власти, как единственной власти, которая признавалась всеми христианами империи.

В предыдущей главе уже сказано было отчасти о том, как христианские учения о таких предметах, как рассматриваемые теперь, постепенно выяснялись и определялись. В более раннее время, до века Иринея, божество Отца, Сына и Св. Духа проповедовалось с такой решительностью и силой, что изречения отцов могли быть перетолковываемы даже отчасти в нечто похожее на савеллианство. Когда, начиная с Праксея, стали появляться ереси этого рода, то они были опровергаемы положениями, которые стремились установить различие божественных лиц с соподчинением второго и третьего, как соподчиненных первому. Четвертому столетию предстояло окончательно выяснить, соединить и сочетать истины, которые таким образом уже и раньше последовательно обращали на себя преимущественное внимание.

Различные термины, которыми определялись отношения божественного существа, предназначались сначала в качестве взаимно дополнительных в сообщении таких оттенков этой великой тайны, какие только доступны человеческой мысли и человеческому языку, и если брать их отдельно, они легко могли подлежать перетолкованию. Так, термин «Сын», если он выражал собой лишь тождественность естества и происхождения «Бога от Бога», был недостаточным, насколько он давал мысль о последующем низшем материальном происхождении и слишком большой личной отличительности. С другой стороны, термин Слово или Разум⁸⁵¹ давал идею совечности, сосущественного обитания и посредства, но способен был затемнять идею личности, скорее предполагая, что второе лицо было по отношению к первому лишь атрибутом или способом действия⁸⁵². На недостаточности подобных образов Арий и основал свою ересь. Первоначальным возражением его против Александра было то, что если Сын рожден, то Отец существовал ранее Его; поэтому Сын имеет начало: «некогда Его не было»⁸⁵³. Он не мог (доказывал Арий) позаимствовать от сущности Отца; поэтому Он был сотворен из ничего⁸⁵⁴, и таким образом, при помощи софизма, извлекаемого из названия Сын, Арий выводил заключение против того самого учения, которое выразительно предполагалось сообщить при посредстве этого термина, именно тождество естества между вторым лицом и первым. Слово, говорил он, сотворено Отцом по Его собственной воле прежде миров, – прежде всякого времени. Оно было высочайшим из тварей, – «тварью, но не подобной тварям», и поэтому называется единородным ⁸⁵⁵. Сын был создан по образу сосуществующего божественного Логоса или Мудрости, просвещен им и назван его именем⁸⁵⁶. Хотя ариане и истощались в выражениях высоты Сына, однако же они представляли Его тварью, бесконечно отдаляя Его от верховного источника бытия. Они отводили Ему роль наподобие гностического демиурга в творении мира. Бог, говорили они, творил при посредстве Его, потому что само Божество не могло прийти в соприкосновение с конечным миром. По их учению, Он был употребляем в творении как орудие, между тем как по православному выражению – Отец творил Им, как рукой⁸⁵⁷. По их мнению, Сын назывался Богом в низшем смысле, как и люди иногда называются таким именем в св. Писании. Тексты, в которых Он сам говорит о своем единстве с Отцом, объяснялись в смысле или простого согласия воли, или обитания в Нем Бога совершенно так же, как и в людях⁸⁵⁸.

Важнейшим оружием Ария была логика; его ум был не способен к умозрению, поднимавшемуся в более высокую область. Подробности его системы затемнены частью разногласиями, к которым он прибегал, когда ему выставлялось следствие его учения, частью его собственными уклонениями от результатов, которых он не предвидел или не понимал, и частью его желанием прикрыть свои мнения в таких терминах, которые бы казались наиболее правдоподобными для православных и могли бы скорее всего приобрести сочувствие людей, недостаточно строгих в различении истин. Среди учений, которые он некогда проповедовал и впоследствии оставил, было и учение об изменяемости воли Сына. Он мог бы, учил Арий, пасть подобно сатане; предвидя, что Он не падет, Отец предвечно наградил Его за эту преданность дарованием Ему титулов Сына и Логоса, которые Он должен был заслужить впоследствии⁸⁵⁹. Воплощение, по учению Ария, было просто принятием со стороны Сына человеческого тела, причем Его естество дало место для души. Отсюда, библейские выражения, которые в действительности относятся к человечеству Спасителя, были прилагаемы к Его предсуществующему естеству, и на основании их доказывалось, что это естество было ниже божественного⁸⁶⁰.

Первый Вселенский собор собрался в Никее в июне 325 года. Число присутствовавших епископов восходило до трехсот⁸⁶¹, и с ними было много лиц из местного духовенства. Даже некоторые языческие философы из любопытства прибегли в место этого собрания и вели беседы и споры с епископами⁸⁶². Так как арианский спор еще не начинал волновать запада, то из этой половины владения императора, на соборе были только Осий Кордубский, Цецилиан Карфагенский и два римских пресвитера, Витон и Винцентий, посланные в качестве представителей своего епископа Сильвестра, преклонные лета которого препятствовали ему лично присутствовать на соборе. Один епископ прибыл из Скифии и один из Персии, причем большинство были из восточной половины империи⁸⁶³. Собравшиеся, несомненно, представляли много разнообразия в отношении способностей и познаний; но цель их собрания была не такой, которая бы требовала каких-нибудь исключительно высоких умственных дарований. Более тонкие доводы определения не вводились в спор до позднейшего времени, и собравшиеся в Никее отцы призваны были не рассуждать об основах своей веры, а свидетельствовать о той вере, которую содержала церковь по спорным предметам. По предположению некоторых, председателем собора был Евстафий Антиохийский; по другим, председательствовали по очереди епископы Александрийский и Антиохийский; некоторые, наконец, отводят главное место Евсевию Кесарийскому. Большинство мнений, однако же склоняются в пользу Осия, имя которого стоит первым среди подписей. Но тут нет ни малейшего основания для мысли, чтобы это положение принадлежало ему в силу его римского полномочия, или чтобы во всяком случае за ним признавалось такое полномочие⁸⁶⁴. Число епископов, благоприятных Арию, различно определяется в 13, 17, 22; самыми знаменитыми среди них были два Евсевия, которые однако же не вполне были согласны в учении, так как епископ Никомидийский в своих взглядах вполне склонялся к ереси, между тем как мнения историка, по-видимому, были того рода, который впоследствии назывался полуарианским. В первых заседаниях, которые, по-видимому, происходили в церкви, Арий несколько раз был выслушиваем отцами собора в защиту его мнений. Он признавался в своей ереси без всякого смущения, и это наглое признание заставляло всех присутствующих затыкать себе уши. Его главными противниками в аргументации были Маркелл, епископ Анкирский⁸⁶⁵, и Афанасий, архидиакон Александрийский, который прислуживал своему епископу Александру⁸⁶⁶.

Недели через две после открытия собора, в Никею прибыл сам Константин. Заседания были перенесены во дворец⁸⁶⁷, где на них являлся император и действовал в качестве наблюдателя. Немедленно по его прибытии, он был осаждаем епископами, которые настойчиво требовали от него выслушать их жалобы друг против друга, и так как эти раздоры не только были недостойны, но и легко могли затруднить собственно делопроизводство на соборе, то он решился сразу же положить им конец. Назначив день для решения подобных дел, он занял место в качестве судьи и принял все докладные записки, содержавшие взаимные жалобы и взаимные обвинения епископов. Затем после краткого увещания им к единению и согласно, он сжег все эти бумаги, не раскрывая их, «дабы распри священников не сделались известными кому-нибудь»⁸⁶⁸. После этого собор приступил к обсуждению того, для чего он, собственно, и был созван. Сторонники Ария и особенно та партия, вождем которой был Евсевий Никомидийский, пытались прикрыть себя двусмысленными терминами⁸⁶⁹. Евсевий Кесарийский предложил собору принять символ веры, по его заявлению, согласный с той верой, которую он принял от своих предшественников, которой обучался в качестве оглашенного и которую всегда содержал и проповедовал ⁸⁷⁰; но этот документ, хотя и православный по внешности, был составлен так искусно, что избегал тех самых вопросов, решение которых и было целью собора. Он порицал термины, предложенные православными, как противные св. Писанию, делая таким образом совершенно праздное возражение, так как предметом спора был именно смысл тех мест св. Писания, которые признавались всеми, и даже несколько бесстыдное, как исходящее от партии, которая именно и начала спор введением терминов, неизвестных св. Писанию⁸⁷¹. С целью опровергнуть уловки этого символа, было предложено слово омоусиос (то есть, единосущный, той же самой субстанции или сущности)⁸⁷². Против него сделаны были возражения, что оно отзывается материальностью, затемняет личное отличие и находится в связи с некоторыми еретическими системами, и особенно в виду того, что оно осуждено, «хотя и в другом смысле», собором, низложившим Павла Самосатского⁸⁷³. Евсевий, однако же, признавал, что оно употреблялось общепризнанными отцами, и наконец согласился принять его⁸⁷⁴. Начертан был символ веры, схожий с символом Евсевия и, подобно ему, главным образом составленный из древнейших изречений Восточной церкви, но отличающийся от него прибавлением необходимых оплотов против арианских заблуждений, и этот символ, вместе с торжественным осуждением Ария, был подписан всеми епископами и среди них самим Евсевием, который, как объяснено в послании к его пастве, скорее руководился при этом умственными соображениями, чем искренностью. Ученый придворный историк, по его собственному заявлению, принял слово омоусион в том смысле, что Сын подобен Отцу и не подобен всем другим тварям, и присоединился к осуждению Ария потому, что порицаемые термины представляли новшество и были противны св. Писанию, но не имея в виду ни провозглашать спорных мнений ложными, ни утверждать, что они содержались обвиненными⁸⁷⁵.

Улажен был также и пасхальный вопрос решением против квартодециманского обычая⁸⁷⁶. Постановлено было двадцать канонов по различным предметам касательно управления и дисциплины церкви⁸⁷⁷, и рассуждения собора закончились празднованием виценналий Константина, во время которых он предложил епископам великолепное пиршество, и после увещания к ним поддерживать мир между собой, отпустил их с просьбой, чтобы они молились за него⁸⁷⁸.

Император привел приговор собора в исполнение, и сослал Ария в Иллирию, подвергнув тому же и двух египтян Секунда и Феону, которые были единственными епископами, всецело державшими сторону ересиарха ⁸⁷⁹. Против Ария и его последователей были провозглашаемы суровые наказания, и обладание его сочинениями было сделано даже уголовным преступлением. Константин повелел, чтобы партия эта называлась порфирианами, каковое название производилось от имени одного позднейшего известного полемиста, выступившего со стороны язычества⁸⁸⁰, и намеревался вообще заклеймить ариан как врагов христианской веры⁸⁸¹; в письме, обращенном к ересиарху, император, не ограничиваясь сильным нападением на его учение, даже острил над его именем и осмеивал его внешность⁸⁸². Через три месяца после собора, Евсевий Никомидийский и Феогн Никейский, которые подписали символ веры, но не анафему, были осуждены местным собором по какому-то новому обвинению, и император, давший повеление о суде над ними, приговорил их к ссылке⁸⁸³.

Через несколько месяцев по своему возвращению из Никеи, Александр, епископ Александрийский, умер. Афанасий, которого он рекомендовал в качестве своего преемника по кафедре, будучи тогда в отсутствии, по-видимому, намеренно продлил свое отсутствие во время посольства ко двору, с целью избегнуть этого опасного и трудного достоинства⁸⁸⁴. Несмотря на это он был избран при общем одобрении, и, хотя впоследствии против способа его назначения высказывались некоторые слабые обвинения в неправильности, однако же оно в действительности было безукоризненным. Афанасий занимал кафедру с 30 до 76 лет своей жизни, посвящая все свои силы на утверждение истинного учения, которое для него не было каким-либо умозрительным мнением, но неразрывно связанным со всей христианской жизнью. Его способностям и стойкости, при помощи божественного провидения, восточная церковь, и быть может даже вся церковь, обязана сохранением от усвоения ариевой ереси или от всякой вообще неопределенной и беспринципной системы, которая, вероятно, закончилась бы полным разложением христианства. Он обнаруживает в своих сочинениях мужественное и прямое красноречие, замечательное и необычайное сочетание тонкости с широтой ума, чрезвычайную остроту в аргументации, и в то же самое время стоит выше простых споров о словах. Его непреклонное стремление к цели соединялось с редким искусством в обращении с людьми; он знал, когда нужно уступить, равно как и когда особенно выказать противодействие. Его изумительная деятельность, постоянная готовность ко всему, его предусмотрительность, его чудесные приключения и способы избавления от опасностей дали даже повод к рассказам о его волшебстве, ходившим среди его врагов⁸⁸⁵, и к верованию его почитателей, что он обладал дарами чудес и пророчеств. Во всех своих невзгодах он был поддерживаем преданностью своего народа и сотней епископов, сохранивших свою верность кафедре александрийской.

Арианская партия вскоре начала приобретать влияние в императорском дворце. Констанция, жена Лициния и сестра Константина, находившаяся под влиянием Евсевия Никомидийского, была убеждена пресвитером, имя которого, по свидетельству позднейших писателей, было Евтокий⁸⁸⁶, – что Арий изображаем был ложно и осужден несправедливо ⁸⁸⁷. Будучи на своем смертном одре (327 г.), она старалась тоже самое убеждение внушить и своему брату, и рекомендовала ему пресвитера, и этот человек убедил императора, отношение которого к вопросу никогда не было независимым или самостоятельным, пригласил Ария к себе во дворец. Ересиарх явился вместе с Евзоием, диаконом александрийским, который был отлучен вместе с ним. Они представили символ веры, который, хотя и с недостатками в главных пунктах, составлен был из безупречных и по большей части библейских выражений, и Константин с удовлетворительностью убедился в их православии. Евсевий и Феогн также скоро получили позволение возвратиться из ссылки, и открыто заявляли, что они не имели никакого сочувствия к заблуждениям, приписываемым Арию, что все их преступление состояло в сомнении касательно того, держался ли он этих заблуждений, – в сомнении, которое, говорили они, недавно оправдал сам император.

Ариева или Евсевиева партия теперь, пользовалась полным влиянием при дворе, и члены ее бесцеремонно пользовались им для ниспровержения всех таких православных епископов, которые стояли им на дороге. Среди этих последних был и Евстафий, епископ Антиохийский, который оскорбил их, обвинением Евсевия Кесарийского в неверности никейскому учению. Евсевий в свою очередь отвечал обвинением в савеллианстве, – в заблуждении, которое арианствующие обыкновенно приписывали своим православным противникам, и на частном соборе, происходившем в его собственном городе, епископ антиохийский был низложен по обвинениям в ереси и прелюбодеянии, которые одинаково были безосновательны⁸⁸⁸. Так как преданность народа Евстафиюи его негодование на этот приговор, по-видимому, угрожали нарушением общественного мира, то за это дело взялся сам император, и епископ был отправлен в ссылку⁸⁸⁹. После того, как эту кафедру последовательно занимали в течение краткого времени два арианина, предложено было занять ее Евсевию; он, однако же, отклонил предложение, и его отказ был одобрен императором⁸⁹⁰.

Епископ, занимавший другую великую восточную кафедру, был еще гораздо более ненавистен арианам, не только вследствие его сильного характера и высоких дарований, но также и вследствие того что он был епископом той церкви, из которой изгнан был Арий и от которой приверженцы последнего желали бы добиться формального допущения его к православному общению. После тщетных попыток Евсевия Никомидийского уладить дело, самого императора уговорили написать Афанасию письмо с просьбой принять Ария с его последователями и с угрозой низложения и ссылки в случае отказа. Но непреклонный епископ отвечал, что он не может признавать лиц, которые осуждены были определением всей церкви, и Константин не стал настаивать на этом деле⁸⁹¹.

Ариане теперь обратились к мелетианам. Собор Никейский старался достигнуть примирения мелетианского раскола известным постановлением касательно обладания кафедр, на которое одинаково заявляли притязания как православные, так и мелетианские епископы; но Мелетия, хотя на время и удовлетворившегося этой мерой; впоследствии убедили продолжить разрыв посвящением некоего Иоанна в преемники себе в качестве главы своей общины. Мелетиане, при своей вражде против Александрийского первосвятителя, легко согласились сделаться орудиями для его арианских противников, и хотя доселе свободные от догматического заблуждения, они постепенно заразились ересью этих своих новых союзников⁸⁹², в мнимых жалобах мелетиан на несправедливости, ариане нашли повод осаждать императора множеством жалоб против Афанасия. Но епископ обнаружил неосновательность этих жалоб с таким успехом, что на время негодование Константина обратилось даже против самих авторов⁸⁹³.

В 334 году Афанасий потребован был явиться на собор в Кесарии, но он отверг это требование на том основании, что ему нельзя было ожидать справедливости от такого судилища⁸⁹⁴. В следующем году (335 г.) он был потребован на другой собор, который предложено было созвать в Тире, и так как требование тогда подкреплялось императорской властью, с угрозами о личном насилии, то он счел за лучшее повиноваться, На этом соборе присутствовало шестьдесят епископов, и гражданский уполномоченный императора надзирал за делопроизводством. Афанасий явился во главе пятидесяти египетских епископов и готов был занять место, которое принадлежало ему по достоинству его кафедры, но ему было велено председателем собора, Евсевием Кесарийским, стоять, как лицу обвиняемому. На это один из египетских епископов, Потаммон, высоко славившийся своей святостью, будто бы обратился к Евсевию с такой речью: «Неужели ты будешь сидеть, когда невинный Афанасий будет судиться перед тобой? Помни, как ты был моим соузником во время гонения. Я лишился одного глаза за истину: какими же уловками ты вышел невредимым?». Евсевий счел за лучшее избегнуть этого вопроса. «Твое поведение», – отвечал он, «подтверждает обвинение против вашей партии; потому что если вы пытаетесь показать себя тиранами здесь, то нет сомнения, что вы еще гораздо более являетесь тиранами дома». И он закрыл собрание на этот день⁸⁹⁵.

Афанасий потребован был на суд собора на основании различных обвинений, из которых одни возникали из столкновений с остававшимися приверженцами Мелетия и Коллуфа, происходивших во время тех посещений, которые он неустанно делал по всей своей обширной области. Самым серьезным из них было то, что он будто бы убил одного мелетианского епископа, по имени Арсений, отсек одну из его рук и употреблял ее для волшебных целей, и действительно, в доказательство этих преступлений была показываема человеческая рука. В ответ на все эти обвинения Афанасий защищал себя смело и победоносно. Рассказ касательно Арсения был опровергнут представлением самого этого человека живым и невредимым, так как друзья Афанасия отыскали его, не смотря на всевозможные старания противоположной партии держать его скрытым⁸⁹⁶. Так как дело против Афанасия таким образом потерпело неудачу, то из среды его ожесточенных врагов была избрана комиссия и послана в Мареотис для собирания новых доказательств против него. Он протестовал против недобросовестного состава этой комиссии, и, не ожидая результата ее следствий, отправился морем в Константинополь, бросился на дорогу к императору, когда он ехал однажды близ города, и, напоминая ему о суде, на который им придется некогда явиться обоим, добился от него обещания вновь расследовать дело в его личном присутствии⁸⁹⁷. Константин был так тронут этой просьбой, что написал в укорительном тоне собору, который уже определил низложить и отлучить Афанасия и, переехав в Иерусалим, с целью освящения великолепной церкви, недавно построенной императором над святым гробом Господним, допустил там Ария и Евзоия к общению⁸⁹⁸.

Вожди арианской партии убедили других епископов возвратиться по своим домам и сами отправились в Константинополь. Оставляя обвинения, на основании которых они осудили Афанасия на соборе, они утверждали, что он угрожал остановить плавание египетского флота, от которого новая столица зависела в снабжении ее хлебом. Обвинение это было хитро задумано с целью возбудить негодование Константина, так как по подобному же подозрению он несколько лет перед тем, предал смерти философа по имени Сонатра, который долго пользовался его дружбой, и хитрость ариан была успешна⁸⁹⁹. Поверив ли обвинению, из желания ли удалить столь влиятельного человека с места, где он мог быть опасен, или с целью устранить его на время от злобы врагов, император сослал Афанасия в Тревы, где этот поборник православия нашел почетный прием при дворе младшего Константина⁹⁰⁰.

Но дух великого епископа продолжал одушевлять Александрийскую церковь. Попытки Ария добиться общения были настойчиво отвергаемы, и наконец слухи о смятениях, причиненных его поступками, побудили императора потребовать его в Константинополь⁹⁰¹. Заседавший там собор (336 г.) осудил Маркелла Анкирского, одного из самых видных приверженцев Афанасия, по обвинению в савеллианстве, к которому он отчасти подал повод употреблением неосторожных выражений⁹⁰², и тот же собор, по-видимому, постановил допустить Ария к общению. Ересиарх явился к императору и без смущения подписал исповедание православия⁹⁰³, заявляя, что он никогда не держался никакого другого учения. Константин был удовлетворен этим и, призвав епископа Александра, сказал ему, что Арий должен быть принят в общение на следующий день, которым было воскресенье. Александр, занимавший кафедру Византии, когда она была еще незначительным городом и теперь почти заканчивавший сотый год своей жизни, слышал уже от Евсевия Никомидийского угрозы о низложении в случае отказа, и в течение целых недель пребывал со своей паствой в торжественных молитвах об отвращении угрожающего зла. Выйдя от императора, он вошел в церковь Мира, пал ниц пред святым престолом и молился о том, чтобы ему не пришлось быть свидетелем такого святотатства, и чтобы лучше он сам или ересиарх был взят из мира сего. Вечером следующего дня Арий ехал верхом по улицам города, среди большой толпы своих приверженцев, весело и торжественным тоном говоря о церемониях, назначенных на завтра. Требование естественной нужды заставило его сойти с лошади и удалиться⁹⁰⁴. И скоро после этого он был найден мертвым. О его кончине рассказываются такие подробности, которыми повествователи видимо, хотели напомнить о кончине Иуды-предателя⁹⁰⁵.

Несмотря на то близкое участие, которое Константин принимал в делах церкви, он, однако же доселе все еще не состоял членом ее через крещение. Но вот на своем шестьдесят четвертом году он впал в опасную болезнь во дворце близ Никомидии (337 г.). Чувствуя приближение смерти, он послал за несколькими епископами, которым и объявил, что откладывал свое крещение из желания принять его в водах Иордана, но что так как случай для этого ему не представился, то он и просил их совершить над ним таинство. Будучи допущен через возложение рук к высшему классу оглашенных, он крещен был епископом соседнего города Евсевием, и во время остальных дней своей жизни носил белую одежду крещения, отказываясь надевать императорскую пурпурную мантию. В полдень на Троицу, 20-го мая 337 года он скончался. Тело его было перевезено в Константинополь и погребено в храме Апостолов⁹⁰⁶.

Сыновья Константина – Констанций – Восстановление Афанасия – Собор Антиохийский – Григорий Александрийский – Афанасий в Риме – Беспорядки в Константинополе – Собор Сардикийский – Соборы Сардикийский и Филиппольский – Второе возвращение Афанасия – Марцеллин и Фотин – Арианство в силе – Интриги против Афанасия – Соборы Арелатский и Миланский – Либерий Римский – Либерий и Осия – Изгнание Афанасия – Уступка Осии и Либерия – Полуарианство – Анонеи – Акакиане – Собор Анкирский – Собор Риминийский – Собор Селехийский – Низложение Македония Константинопольского – Мелетий Антиохийский – Смерть Констанция

Первому христианскому императору наследовали три его сына: Константин, Констанций и Констанс. Старший, которому принадлежало владычество над Галлией, Испанией и Британией, был убит в 340 году во время нападения на Италию, составлявшую часть владений Констанса, и Констанс овладел всем, что принадлежало его покойному брату. В 350 году сам Констанс был предан смерти Магненцием, и после поражения этого узурпатора вся империя была объединена под главенством Констанция, который дотоле был властелином Востока⁹⁰⁷.

Константин будто бы вверил свое завещание тому же арианскому пресвитеру, который оказывал столь важное влияние на религиозную политику последних лет его жизни⁹⁰⁸, и им оно передано было Констанцию, который оказался ближе, чем кто- либо из его братьев, к месту смерти своего отца. За эту услугу Евтокий (если таково было его имя) получил свободный доступ ко двору, и немного спустя Ариево учение было принято императором, императрицей, придворными дамами и евнухами⁹⁰⁹, – тем классом лиц, которых Константин ограничивал низшими должностями, но которые в это царствование получили столь важное значение, что оправдывали сарказм одного языческого историка, который, определяя отношение к ним императора, говорил, что он значительно интересовался главным из них⁹¹⁰. Констанций характеризуется как человек целомудренный, умеренной и строгой жизни, но тщеславный и слабый, раб постоянной подозрительности и неумолимый в своей вражде к тому, кого он подозревал⁹¹¹. Его вмешательство в дела церкви было столь же неразумно, как и несчастно. Подобно своему отцу, оставаясь некрещенным почти до самой смерти, он претендовал на характер богослова: его тщеславие и невежество делали его беззащитным против уловок, в которых искусны были вожди арианства, и в течение всего его царствования империя была постоянно волнуема этим религиозным спором. Высочайшие вопросы христианского учения сделались предметом заурядных разговоров и возбуждали невежественную ревность толпы, весьма недостаточно проникнутой христианскими началами⁹¹². Соборы были так часты, что государственное почтовое учреждение, будто бы, было совершенно разорено постоянными путешествиями епископов, которым император давал привилегию бесплатного проезда на эти собрания ⁹¹³.

Константин настойчиво противодействовал как назойливости ариан, желавших, чтобы кафедра Александрии была занята кем-нибудь из их партии, так и просьбам александрийцев о восстановлении их доблестного епископа, хотя эти последние были поддерживаемы авторитетом знаменитого пустынника Антония, которого император допускал к свободному сношению с собой⁹¹⁴. На своем смертном одре он, однако же, по-видимому, дал повеление о возвращении Афанасия и других сосланных епископов⁹¹⁵. Его преемники, на собрании в Паннонии, согласились возвратить ссыльных, и Афанасий, после двух лет и двух месяцев отсутствия, возвратился в Александрию (338 г.), неся с собой письмо, в котором Константин Младший уверял александрийскую общину, что это восстановление было сделано согласно с намерением покойного императора⁹¹⁶. Епископ был с радостными приветствиями принят со стороны своей паствы, но арианская (или Евсевиева) партия скоро возобновила свою вражду против него. Некий Пист, находившийся в общении с Арием, был ею поставлен в качестве епископа-соперника. Констанцию было донесено, что Афанасий будто бы произвел нарушение общественного мира, продал ту партию хлеба, которым император милостиво наделил Александрийскую церковь, и корыстно присвоил себе деньги. Затем он был обвиняем в неправильности занятия своей кафедры по уполномочию только светской власти, между тем как низложен он был собором епископов ⁹¹⁷. Те же самые обвинения и старый отчет о следствии, произведенном его врагами в Мареотисе отправлены были в Рим депутацией Евсевиева духовенства, но там они были опровергнуты некоторыми посланными Афанасия, которые были снабжены соборным посланием почти от ста египетских епископов, свидетельствовавших о его заслугах и его невинности⁹¹⁸.

В конце 340 г. или в начале следующего года, в Антиохии состоялся собор для освящения великолепной церкви, основанной Константином. Епископов собралось 97, из которых 40 были евсевиане⁹¹⁹. Они постановили несколько правил, которые вообще приняты были в церкви; одним из них, самим по себе не исключительным, но составленным с явной целью сделать его орудием против Афанасия, постановлено было, что если какой епископ, будучи низложен собором, вместо того, чтобы искать защиты у высшего собора, обратится к светской власти, то должен лишиться всякой надежды на восстановление⁹²⁰. Спустя несколько времени, евсевиане, по-видимому, добились полного господства на соборе или вследствие удаления православных епископов, или вследствие надежды на поддержку присутствовавшего на собрании Констанция. Они возобновили обвинение против Афанасия, обвинили его на основании только что упомянутого правила и после того, как Евсевий (впоследствии епископ Эмесский) отказался от кафедры Александрии, на нее рукоположен был каппадокиец по имени Григорий, человек грубого и буйного характера⁹²¹. Григорий немедленно же отправился для занятия своей кафедры, сопровождаемый военным конвоем, под командой Филаргия, египетского префекта, который был отступником от веры. Еретический епископ вступил в город в начале Великого поста. Церкви подверглись нападению со стороны воинов, арианской черни, иудеев и язычников, и совершены были ужасные неистовства и святотатства, которые достигли высшей степени в торжественные дни Страстной недели и Воскресения Христова. Православные не только были изгоняемы из церквей, но им не позволялось совершать своего богослужения даже в частных домах. Уладив таким образом дело в столице, Григорий отправился для обзора своей области. Его опять сопровождал отряд воинов, и по его приказанию многие епископы, монахи и девственницы были избиты и среди них престарелый Потаммон, который подвергнут был такому жестокому обращению, что вследствие его умер⁹²².

По прибытии Григория в Александрию, Афанасий удалился в одно убежище, по соседству с городом, и обратившись с посланием ко всем епископам, в котором выражал желание, чтобы они соединились в осуждении узурпатора⁹²³, сам отправился в Рим, где собор из пятидесяти епископов объявил его невинность и подтвердил его общение с церковью⁹²⁴. Другие изгнанные епископы также явились на тот же собор; среди них был и Маркелл анкирский, который возвратился на свою кафедру по смерти Константина и опять был лишен ее, но теперь успел убедить Юлия Римского и собратьев, что обвинения в ереси, на основании которых он был лишен кафедры, были основаны на недоразумении⁹²⁵. Между Юлием и восточными епископами завязалась переписка, но не приведшая ни к какому удовлетворительному результату, так как евсевиане, сначала предлагавшие чтобы дело было доложено собору, всячески избегали исполнения своего собственного предложения, когда именно нашли, что александрийский епископ сам отправился в Рим⁹²⁶.

Собор Антиохийский издал четыре символа веры⁹²⁷. Так как смерть Ария избавила его приверженцев от затруднений, возникавших из их личного уважения к нему, то они теперь всячески старались придать некоторое вероятие своему делу, приближаясь, насколько возможно больше, к православным положениям, в надежде, что Никейский символ веры постепенно будет затенен новыми формулами. В своих нападениях на Афанасия в царствование Константина, они старательно выдвигали обвинение, относившееся не к учению, а к практике, и ту же политику, избегания открытого изложения затруднений касательно учения, они продолжали и теперь. Символы антиохийские поэтому были составлены так, что при обычных обстоятельствах они могли быть приняты как совершенно удовлетворительные. Более резкие положения арианства были ясно осуждены, и собор отверг само имя ариан, – потому что «Как», – спрашивал собор, «можем мы, епископы, следовать пресвитеру?». О божественном достоинстве Спасителя было заявлено в самых высоких терминах, и только тщательное обхождение слова омоусион (сосущественный), пожалуй, могло еще возбуждать подозрение касательно православия составителей символов⁹²⁸. Из этих символов, второй (приписывавшийся древнейшему автору, мученику Лукиану) был именно тем, который впоследствии сделался известен под названием «Символа посвящения».

Между тем Константинополь сделался местом постоянных смятений. Епископ Александр, будучи спрошен на смертном одре некоторыми из его духовенства касательно его преемника, отвечал, что если они желают человека «учительного» и святой жизни, то должны избрать Павла; если они желают человека деятельного и красноречивого с благочестивым видом, то должны избрать Македония, который давно уже был пресвитером. Избран был Павел (336 г.), но он скоро лишен был своей кафедры арианами – по различным обвинениям в неправильности своей жизни и в способе своего назначения. По смерти Константина, он возвратился на свою кафедру, но вынужден был уступить ее Евсевию (339 г.), который переведен был из Никомидии, и после его смерти в 342 году, низвергнутый епископ и Македоний были одновременно поставлены противоположными партиями. Город повергнут был в сильное смятение, и Констанций отправил военную силу для подавления беспорядка; но чернь подожгла квартиру военачальника Гермогена, волочила его по улицам и умертвила. Император, в великом негодовании, поспешил в Константинополь, изгнал Павла и лишил граждан половины их обычной порции хлеба; но считая Македония участником мятежа и будучи также недоволен им за то, что он позволил посвятить себя без испрошения императорского дозволения, не утвердил его епископом. Павел вскоре затем возвратился, но будучи обманным образом приглашен на свидание с Филиппом, преторианским префектом, был схвачен и тайно отправлен морем, причем префект приступил к возведению Македония на кафедру. Народ стал в страшном смятении стекаться, и во время этого стечения погибло три тысячи человек – от давления толпы или от оружия воинов. С 342 во 380 год, за исключением двух лет, епископство восточной столицы находилось в руках ариан⁹²⁹.

Встревоженный совершившимися в Константинополе событиями и подобными же смятениями в других местах, Констанций вошел в соглашение с Констансом, твердо державшим сторону Афанасия, чтобы созван был вселенский собор. Местом для его собрания была назначена Сардика (теперь София) в Иллирии, город, стоявший на границе востока и запада, но в пределах западной половины империи. Констанс желал, чтобы Афанасий подождал его в Милане, и по распоряжению императора он отправился в Сардику в сообществе с Гозием⁹³⁰. Около того же самого времени в Милан прибыла депутация Восточных епископов, принесших с собой новый символ, который недавно начертан был собором в Антиохии. Этот документ, который, вследствие своей обширности называется макростихом, по своей форме был скорее аргументом, чем определением, и подобно другим недавним символам той же партии, он был здрав сам по себе, но возбуждал подозрение тем, что в нем избегался термин «сосущественный». Западные епископы не удовлетворились им; частью по недоверию к нему вследствие своего незнания греческого языка и частью из желания держаться Никейского символа, как вполне удовлетворительного⁹³¹. В Сардике присутствовало семьдесят шесть восточных и около ста западных епископов⁹³², и Гозий председательствовал в собрании – не в качестве легата римской кафедры, но по праву своих лет, характера и влияния.

Восточные с самого начала протестовали против допущения Афанасия, Маркелла и других низложенных епископов в качестве членов собора. На это им отвечали, что этих епископов нельзя считать низложенными, так как самые последние решения были в их пользу, что они готовы были отвечать на все обвинения и что собор мог вновь рассмотреть весь вопрос сначала⁹³³. Но восточные настаивали на своем возражении, и находя твердое противодействие, удалились за разделительную черту между империями в Филиппополь, во Фракии, где они составили отдельный собор под председательством Стефана, епископа Антиохийского. Два восточных епископа остались в Сардике, причем Урсакий Сингидунский (Белградский), Валент Мурсийский (Ессекский) и три других арианина Запада приняли участие в соборе Филиппопольском. Западный собор объявил Никейский символ достаточным⁹³⁴, Восточный начертал новый символ, более арианский, чем символы антиохийские⁹³⁵. И каждое собрание постановило приговор о низложении против наиболее видных членов того и другого, причем Юлий Римский был включен среди тех, с которыми восточные запрещали иметь всякое общение. Западные епископы также постановили несколько правил и опять объявили Афанасия и Маркелла невинными ⁹³⁶, но их приговор сам по себе был недостаточен для восстановления Афанасия на его кафедру, и он удалился в Наисс, в Дакии⁹³⁷.

Партия, пользовавшаяся благосклонностью Констанция, продолжала занимать кафедры востока и производить новые насилия над православными. После некоторого времени, однако же император переменил свою политику; частью вследствие угрозы войной от Констанса, требовавшего восстановления Афанасия⁹³⁸, частью по неудовольствию вследствие открытия постыдного заговора, составленного Стефаном, епископом Антиохийским, против некоторых посланных Западной церкви⁹³⁹, и он три раза писал Афанасию, приглашая его занять кафедру ⁹⁴⁰. Афанасий принял это приглашение, и на своем пути посетил Антиохию, где имел свидание с Констанцием. Император просил у него, как особой милости, предоставить одну церковь в Александрии тем, которые не находились в общении с ним, и епископ выразил готовность сделать это под условием, чтобы приверженцы его получили подобную же милость в Антиохии⁹⁴¹. Но Констанций, посоветовавшись с арианами, которые подсказали ему это предложение, нашел, что они не расположены делать взаимную уступку, так как в Антиохии православие было весьма сильным среди мирян, между тем как в Александрии как настроение народа, так и способности епископа, запрещали им ожидать какого-нибудь большого успеха⁹⁴².

Афанасий был допущен к общению собором в Иерусалиме и был рекомендован его пастве императорским письмом, которым повелевалось, чтобы все прежнее делопроизводство против него было уничтожено ⁹⁴³. Узурпатор Григорий незадолго перед тем умер или был убит (345 г.)⁹⁴⁴, и Афанасий, по своему возвращению в Александрию, был принят со всеобщей радостью. Признательность его народа обнаружилась в щедрых дарах благотворения, и многие лица обоего пола приняли по этому случаю монашескую или аскетическую жизнь⁹⁴⁵.

Враги Афанасия чувствовали, что сила их кончилась. Урсакий и Валент, самые известные поборника арианства на Западе, отправились в Рим, где, заявляя сожаление о том участии, которое они принимали в деле против епископа Александрийского, просили собор принять их в общение⁹⁴⁶. Но надежды ариев скоро ожили вновь вследствие умерщвления Констанса, хотя Констанций и писал Афанасию, уверяя его, что он найдет с его стороны такую же помощь, как и со стороны его брата⁹⁴⁷; и они возобновили свои происки против Александрийского епископа, нападая на его приверженцев в других местах. Этой их деятельности благоприятствовало то обстоятельство, что некоторые из их противников впали в тяжкие заблуждения. Маркелл Анкирский был низложен опять, так как, по-видимому, более ясно развил свое не православие (350 г.). Его ученик Фотин, епископ Сирмийский (351 г.), зашел так далеко, что почти явно учил савеллианству, именно, что в Божестве нет личного различия, что Логос есть нечто иное, как божественное свойство мудрости, которое наконец проявилось в Иисусе, которого он считал простым человеком, хотя и сверхъестественно рожденным, и что Дух Святой есть лишь высшее влияние⁹⁴⁸. За это учение Фотин был не раз осужден и в 351 году был низложен собором, заседавшим в его собственном городе⁹⁴⁹. Около того же времени многие православные епископы были также низвергнуты со своих кафедр. Павел Константинопольский, возвративший себе свою епископию перед собором Сардикийским или вскоре после него, изгнан был опять и отправлен в Кукуз, дикое место в Малой Армении, где, будучи в течение некоторого времени лишаем пищи, был задушен (351 г.)⁹⁵⁰. Македоний самовольно занял его кафедру и вел себя с такой жестокостью (сжигая, штрафуя, изгоняя и даже предавая смерти тех, кто противился ему, как в Константинополе, так и в других местах, куда простиралась его власть), что сам император нашел себя вынужденным сделать ему укор. Новациане, удерживавшие православие в отношении учений, извращенных Арием, подверглись одинаковому гонению с православными, и когда эти последние были лишены своих собственных церквей, то собирались в те три церкви, которыми новациане владели в городе. Но хотя таким образом и была восстановлена временная связь этим общим страданием, начала секты, однако же, препятствовали ее продолжительному примирению с церковью⁹⁵¹.

8 сентября 351 года между войсками Констанция и Магненция близ Мурсы (теперь Ессек), кафедрального города Валента, произошла великая битва. Во время сражения Констанций молился в церкви рядом с епископом, и Валент, узнав о поражении неприятеля посредством цепи шпионов, заявил императору, что известие об этом открыто было ему ангелом⁹⁵². Этой хитростью, или какими-нибудь другими средствами, Валент приобрел влияние на императора и старательно пользовался им для распространения мнений, которые он будто бы временно отвергал. Констанций был осажден множеством обвинений против Афанасия. Его убедили, что этот епископ тиранически поступал в Египте и Ливии против всех, кто не подчинялись ему; весьма сильно настаивали на том обстоятельстве, что на своем пути в Александрию, после своего последнего изгнания, он совершал рукоположения в епархиях, где епископы были несогласны с его мнениями ⁹⁵³; рассказывали, что он именно был причиной смерти младшего Константина, что он возбуждал Констанса против Констанция и что он будто бы сносился с убийцей Констанса, узурпатором Магненцием, каковые обвинения Афанасий опровергал с особенным ужасом и негодованием⁹⁵⁴.

Либерий, наследовавший Юлию в качестве епископа Римского в апреле 352 года, немедленно был осажден жалобами восточных против Афанасия. Но послание от египетского собора убедило его не обращать на них внимания, как на безосновательные⁹⁵⁵.

В следующем году, однако же, сила врагов Александрийского епископа возросла вследствие окончательного поражения Магненция (10 авг. 353 г.), благодаря которому Констанций вступил в неоспоримое обладание Западом. Целью их теперь было добиться осуждения его со стороны западных епископов, на которых, хотя и здравых в вере, в большинстве можно было повлиять вследствие их незнакомства с греческими богословскими тонкостями, а также и посредством страха их нового властелина, которым дело это настойчиво изображалось как личный вопрос между ним и непокорным епископом. В Арелате был созван собор (352 г.), где представителем Либерия был Винцент, епископ Капуйский (быть может тот самый, который в качестве пресвитера был одним из римских легатов в Никее) и другой еще епископ Кампанийский. Император настаивал на осуждении Афанасия, и когда Винцент, с целью улаживания дела, предложил, чтобы мнения Ария в то же время были подвергнуты анафеме, то ему сказали, что мнения эти в то время не подлежали рассмотрению. Легат, наконец уступил и дал свою подпись. Либерий, в глубоком огорчении вследствие уступки своего представителя, просил императора созвать особый собор для исследования этого дела, и евсевиане, хотя и с весьма различными целями, также добивались созвания собора⁹⁵⁶. Просьба, предъявляемая таким образом с различных сторон, была удовлетворена, и в 355 году собралось в Милане триста западных епископов, между которыми было и несколько епископов с востока. Заседания собора происходили во дворце, и соборные рассуждения велись под страхом Констанция и его войска. Прочитан был проникнутый арианством указ, сущность которого будто бы получена была через откровение, где император указывал на успех своего оружия как на доказательство того, что божественное благословение подтверждало его мнения. На попытки некоторых православных епископов добиться расследования касательно вопроса веры, Урсакий и Валент заявили решительное требование, чтобы они присоединились к осуждению Афанасия и имели общение с преобладающею партией, и приговор был подписан всеми, кроме трех епископов – Евсевия Верцелльского, Люцифера Каглиарского и Дионисия Миланского. На возражение, что действия, требуемые от православных, не оправдывались правилами церкви, император отвечал: «чего я хочу, то пусть будет каноном; потому что епископы Сирии позволяют мне говорить так»⁹⁵⁷. Трое из несогласных были изгнаны, многие другие епископы отправлены в ссылку, и их места заняты узурпаторами, не православие которых было их единственной правоспособностью на епископство⁹⁵⁸. С целью принудить к согласию с волей императора, производилось общее гонение, так что православные вопияли, что возвратились времена Нерона и Деция⁹⁵⁹.

На Западе было еще два лица, которых торжествующей партии важно было склонить на свою сторону, именно Либерий, влиятельный по своему положению, и Гозий или Осия, «отец епископов»⁹⁶⁰, который был исповедником при Максимине, заседал на Елвирском соборе полстолетия тому назад и был председателем собора Сардикийского, быть может даже великого собора Никейского⁹⁶¹. После нескольких бесплодных предложений Либерию, в Рим отправлен был влиятельный начальник евнухов, Евсевий, с целью склонить его милостями и угрозами, и так как епископ отказался склониться на сторону Констанция, то он насильственно, в полночь, был увезен из города. По прибытии его в Милан, он был допущен к нескольким свиданиям с императором, от которого требовал, чтобы для исследования дела Афанасия собран был собор не стесняемый императорским влиянием. Констанций упрекал его как единственного епископа, который все еще держался египетского первосвятителя, удаление которого император считал для себя более важным чем победы одержанные им над Магненцием и другими претендентами на престол. Либерий оставался тверд, отказался от предложенного ему трехдневного размышления, и, получив приговор об изгнании в Верею во Фракии⁹⁶², с негодованием отверг большие суммы денег, которые присланы были ему императором, императрицей и главой евнухов, как приношения на издержки во время путешествия⁹⁶³. Осия также выдержал все попытки поколебать его твердость и, после годичного содержания под стражей, был изгнан в Сирмию. На место Либерия архидиакон Феликс (который, однако же, по свидетельству некоторых авторитетов⁹⁶⁴, был православным в вере) согласился быть посвященным от трех чужеземных епископов, главным из которых был Акакий Кесарийский, в Палестине ⁹⁶⁵.

Ариане теперь считали себя достаточно сильными для того, чтобы приступить к низвержению Афанасия. Несколько попыток удалить его с кафедры было сделано от имени императора; но он отказался повиноваться чему бы то ни было, что не было столь же выразительным, как и определение касательно его восстановления, или как уверение в покровительстве, которое Констанций добровольно дал ему по смерти Констанса⁹⁶⁶. Так как императору не хотелось выдавать такого определения (вероятно, из опасения, чтобы оно не повлекло за собой восстания александрийцев и остановки хлебного подвоза, от которого зависел Константинополь), то враги епископа приступили к иному образу действия. Сириан, полководец египетский, которому поручено было удалить епископа, уверил его и его паству касательно полной безопасности, обещанием обратиться к императору за ясными инструкциями, и через три недели спустя приступил к исполнению своей цели (янв. 356 г.). В ночь на 9 февраля 356 года, когда Афанасий со многими александрийцами служил всенощную в церкви св. Феона, приготовляясь к совершению евхаристии, полководец с 5 000 солдат и толпой ариан окружил церковь. Епископ, заслышав шум снаружи, спокойно сел на свой престол и желал, чтобы собрание пело 136 псалом, и все собрание вследствие этого запело: «ибо милость Его пребывает во век». Воины насильственно вторглись в дверь, и произошла страшная свалка. Многие были затоптаны ногами, задавлены до смерти или пронзены копьями, посвященные веры были раздеты и подвергнуты побоям; воины пробирались вперед к хорам, и Афанасия убеждали спасаться бегством. Но он объявил, что не уйдет, пока не будет безопасен его народ, и, вставая, просил их соединиться в молитве и удалиться как можно скорее. Сам епископ решился оставаться до последней возможности, но так как опасность становилась все более настоятельной, то духовенство, когда большая часть прихожан убежали, окружило его и унесло из церкви истощенным и упавшим в обморок. Солдаты и чернь продолжали свои неистовства, и украшения церкви были разграблены или обезображены. Православные жители Александрии обратились к императору с жалобой на совершенное насилие; но он отвечал оправданием Сириана и приказал им найти и выдать Афанасия⁹⁶⁷.

В начале Великого поста в Александрию прибыл новый арианский епископ, по имени Георгий, подобно своему арианскому предшественнику Григорию – каппадокиец. Этот узурпатор, хотя и рекомендованный в самых изысканных терминах императорскими письмами⁹⁶⁸, по изображению православных писателей, был человек, который вел себя весьма сомнительно в низших гражданских должностях, был груб, безграмотен и отказывался принять даже внешний вид благочестия⁹⁶⁹. Упрек в грубом невежестве едва ли впрочем, совместим с обладанием им библиотекой, столь богатой как христианской, так и языческой литературой, что после его смерти она возбудила любопытство императора Юлиана⁹⁷⁰; но другие обвинения подтверждаются свидетельством язычника Аммиана Марцелина, и, в действительности, Георгий, своими вымогательствами, сделался не менее ненавистным язычникам, чем сколько он был ненавистен православным⁹⁷¹. Поддерживаемый гражданской властью, он свирепствовал против православных всякого рода, – епископов, низшего духовенства, монахов, девственниц, мирян, – грабя, бичуя, уродуя, изгоняя и ссылая их в рудники. Некоторые епископы умерли вследствие жестокостей, которым они были подвергнуты. Один отступник, присоединившийся к партии самозванца, получил новое рукоположение. Несколько времени спустя Георгий был изгнан своим народом и нашел убежище у императора, но он возвратился с большой силой и сделал себя еще более ненавистным, чем прежде⁹⁷².

Престарелый Осия, истомленный ссылкой, тюремным заключением, лишениями и даже пытками, наконец уступил и в 357 году, в Сирмии, подписал неправославный символ, автором которого его даже считали; но он, по-видимому, не подписал осуждения Афанасия. Своей уступкой он возвратил себе кафедру и вскоре затем умер, будучи ста или более лет от роду. Афанасий, который говорит о нем с нежностью и благоговением, свидетельствует, что на своем смертном одре он протестовал против насилия, которому он был подвергнут, и отрекся от заблуждений, на которые он дал вынужденное согласие⁹⁷³.

За падением Осии быстро следовало и падение Либерия. В апреле 357 года Констанций посетил Рим, где император не был с 326 года. Несколько знатных дам, после напрасных стараний убедить своих мужей принять на себя обязанность ходатайства, обратились к нему с прошением о возвращении Либерия. Констанций отвечал, что епископ мог бы возвратиться, если бы он согласился со своими собратьями придворной партии, и предложил, чтобы он управлял церковью вместе с Феликсом. Это предложение, когда о нем было объявлено в цирке, было принято с насмешливым криком, что такое предложение хорошо бы шло к тем партиям, на которые разделялись посетители этого места, что каждый из цветов мог бы иметь во главе себя епископа, и все собрание разразилось криком: «Один Бог, один Христос и один епископ!»⁹⁷⁴. Но следующей зимой Либерий, истомленный своим фракийским изгнанием, в унизительных словах умолял, чтобы его возвратили. Он заявлял, что сердечно соглашается с Урсакием, Валентом и их восточными приверженцами; доходил в своем унижении даже до того, что отрекался от своих прежних мнений, и когда он подписал арианский или полуарианский символ⁹⁷⁵, то ему позволено было возвратиться в Рим. Феликс был изгнан, но не без кровопролития, как свидетельствуют некоторые, между партиями соперничающих епископов, и остальные восемь лет его жизни прошли в мирной безвестности⁹⁷⁶.

Арианство, по-видимому, торжествовало повсюду; но, в это время торжества, начали явно выступать наружу внутренние разделения, которые был в нем доселе скрытыми.

1. У ариан или евсевиан была особая уловка – прикрывать свою ересь уклонением от какого-либо ясного заявления по самым важным пунктам и выставлением исповеданий, которые сами по себе были здравы, хотя и не вполне обнимали православное верование. И вот, обнаружился неожиданный результат этой системы: формулы, которыми сначала предполагалось особенно прикрывать не православие их составителей, с течением времени, привели к образованию партии, которая держалась их искренно, без тех заблуждений, которые более передовые ариане тщательно скрывали от своих последователей. Полуариане, или омиусиане⁹⁷⁷ (как их называли), веровали, что Сын «подобен во всем» Отцу; что Его сущность подобна сущности Отца, различаясь от нее только тем, что она не тождественна с ней; что Он есть истинный Сын, рожденный вне времени и прежде всех веков. Евсевий Кесарийский был предтечей полуарианства, но появление последнего, как учения отдельной партии, произошло не ранее, как долго спустя после его смерти. Среди полуариан было немало лиц почтенных и благочестивых. Афанасий и Иларий говорят о них как о собратьях, соглашаясь даже верить, что они не были в действительности неправославными, а только смущались употреблять слово «сосущественный», как, по-видимому, отзывающееся савеллианством и как осужденное в лице Павла Самосатского. К этой партии, вождями которой были Василий Анкирский и Георгий Лаодикийский, теперь, принадлежало большинство восточных епископов⁹⁷⁸.

2. С другой стороны, арианство в первый раз, появилось без всякого прикрытия в учениях Аеция и его ученика Евномия ⁹⁷⁹. Первый из них, человек весьма низкого происхождения, бывший на раннем периоде своей жизни золотых дел мастером, был рукоположен во диакона Леонтием Антиохийским⁹⁸⁰, и впоследствии был низложен им. Аеций был известен своей страстью к спорам. Его раннее воспитание было скудное, но в позднейшее время он получил от одного александрийского философа познания в геометрии и диалектике, и, не обладая ни каким надлежащим знакомством с церковной ученостью, настаивал на применении правил этих наук в качестве мерила религиозной истины⁹⁸¹. Аеций непоколебимо доводил начала арианства до его последних выводов, так что приводил в смущение и досаду более осторожных из его исповедников, которые отзывались о нем, как о «безбожнике»⁹⁸². Он учил, что Сын, будучи тварью по необходимости, не подобен Отцу, не только в сущности, но и в воле⁹⁸³, и от этого учения его партия получила название аномиан ⁹⁸⁴. Евномий, достигший епископства Кизикийского⁹⁸⁵, пошел еще дальше в том же направлении; хотя он и заявлял, что опирается на св. Писание, однако же, его система не была основана на нем, а представляла простое произведение разума. Будучи совершенно умственной, она исключала все относящееся к чувствам. Он отвергал идею таинственности в религии, учил, что Бог знает не более о своем собственном естестве, чем может знать о нем человек; что Сын не походит на Отца ни в чем, кроме Его делания, и что св. Дух сотворен Сыном. Он отвергал всякое значение таинств и, в отличие от Ария, который был сам человеком строгой жизни, восставал против всего, что походило на аскетизм⁹⁸⁶.

3. Между аномианами и полуарианами стояла хитрая, светская и беззастенчивая партия, которая теперь называлась по имени Акакия, преемника Евсевия по кафедре Кесарийской⁹⁸⁷. Соглашаясь в общих началах с аномианами, она поочередно склонялась к ним когда это было безопасно, и отказывалась от них, когда оказывалось неудобным признавать их, н на время она старалась скрыть различие между собой и полуарианами касательно сущности (ουσία) Сына, запрещением этого термина, как не библейского и как источника смуты для церкви⁹⁸⁸. Собственные мнения императора были полуарианские, но политика Акакия и личное влияние Валента служили противовесом его догматическим учениям⁹⁸⁹.

Леонтий, который по удалении Стефана в 349 году⁹⁹⁰, был назначен епископом Антиохийским и старался сохранить мир в своей церкви двусмысленной политикой⁹⁹¹, умер в конце 357 года. Будучи извещен о его смерти, Евдоксий, епископ Германицийский, находившийся в свите императора на Западе, под ложным предлогом выпросил себе отпуск в Сирию и овладел вакантной кафедрой. Благосклонность, которую новый епископ открыто показывал Аецию, побудила полуариан созвать собор в Анкире (358 г.), где они осудили аномианское учение и второй символ Сирмийский, и их постановления были утверждены императором, который, по их желанию, решил созвать вселенский собор для окончательного улаживания вопросов, столь долго волновавших церковь⁹⁹². Акакиане встревожились этим и, опасаясь, что православные и полуариане могут соединиться для осуждения их, нашли выгодным для себя разделить собор, в надежде, что они в состоянии будут подчинить своему влиянию его отдельные части. Их доводы касательно затруднений и издержек на собрание епископов из всех частей империи в одно место имели успех перед Констанцием. Было решено, что ападная ветвь церкви будет созвана в Римини, а восточная в Никее, и что десять уполномоченных от каждой части впоследствии соберутся в присутствии императора ⁹⁹³.

В мае 359 года, в Римини собралось около 450 епископов под председательством (как предполагают) Реститута, епископа Карфагенского. Валент и Урсакий предложили собору символ веры, начертанный некоторыми акакианами и полуарианами в одном прежнем собрании и известный под названием третьего символа Сирмийского. В нем запрещался термин «сущность», как не библейский и вызывающий недоумение, и заявлялось, что Сын «подобен Отцу во всем, как говорит и учит св. Писание». Акакиане надеялись, что православные согласятся подписать этот символ, принимая эти слова согласно их наиболее очевидному смыслу, между тем как для себя самих они истолковывали их в смысле «подобный во всем, на что Писание распростирает подобие»⁹⁹⁴. Но епископы, хотя по большей части и не искусные в богословских тонкостях, были одушевлены сильным недоверием к этой партии и объявили, что Никейский символ вполне достаточен. Урсакий, Валент и четверо других были отлучены за отказ подписать его⁹⁹⁵, и уполномоченные от каждой партии были отправлены к императору с просьбой, чтобы не делалось никакого нововведения в вере и чтобы членам собора было позволено возвратиться по домам. Констанций, который уже собрался в это время отправиться на театр персидской войны, отложил свидание с уполномоченными до своего возвращения на том основании, что ум его был так занят политическими делами, что он был неспособен к должному рассмотрению божественных предметов. Во время его отсутствия представители собора, задержанные в Никее во Фракии, поддались проискам со стороны царедворцев⁹⁹⁶ и таким образом спустя несколько времени были склонены подписать тот самый символ, который был предложен для подписи в Римини, но сделанный еще более сомнительным через опущение слова «во всем». Между тем их собратья, оставшиеся в Римини, склонены были коварными доводами, выводившимися из характера и намерений императора, из желательности мира, невыгодности распрей касательно (как их убеждали) простых слов и безнадежности заставить восточных принять термин сосущественный. Валент, с целью рассеять их сомнения, произнес анафемы, которые, по-видимому, были совершенно непримиримы с арианством. Вследствие всего этого, наконец подавляемые всевозможными убеждениями, желая до зимы воротиться к своим домам и обманываемые на счет значения их акта, они также подписали предложенную им формулу⁹⁹⁷. «Весь мир», –говорит бл. Иероним, «застонал, и был изумлен, оказавшись арианским». По возвращении в свои епархии, епископы начали понимать важность своего подчинения. Многие из них тогда стали поносить подписанный ими символ, и написали сочувственные письма к Афанасию⁹⁹⁸.

Место заседания Восточного собора было перенесено из Никеи в Никомидию; но вследствие землетрясения, от которого этот город повергнут был в развалины, сделалась необходимой дальнейшая перемена, и местом собрания была избрана Селевкия, столица Исаврии⁹⁹⁹. Все число епископов, присутствовавших на соборе, восходило до 160, из которых 105 были полуариане, 35 акакиане и остальные православные¹⁰⁰⁰. Православная партия состояла из египтян вместе с Иларием, епископом Пиктавийским, одним из сильнейших поборников православной веры, который был изгнан во Фригию в 356 году, и теперь был призван для принятия участия в рассуждениях своих восточных собратьев (Сент. 359 г.). Акакиане, находя себя в меньшем числе, пытались под различными предлогами прекратить собрание, и возникшие раздоры были так сильны, что императорский комиссар Леон нашел себя вынужденным распустить собрание. Большинство подписали «символ посвящения» ¹⁰⁰¹; акакиане осудили как омоусиос (единосущный), так и омиусиос (подобосущный), как термины неудобные, и подвергли анафеме термин аномиос (неподобный)¹⁰⁰². Как полуариане, так и акакиане отправили уполномоченных ко двору, и хотя Констанций согласился в мнении с полуарианами и созван был собор с целью утверждения их главенства, однако же акакиане, постаравшиеся первыми представиться императору, успели склонить его на свою сторону¹⁰⁰³. Собор заседал в Константинополе в присутствии императора, где каждая партия высказывала обвинение против своих противников. Аеций был лишен диаконства, будучи выдан акакианами в качестве козла отпущения, между тем как, с другой стороны, Василий анкирский и другие полуариане были низложены и изгнаны в ссылку, как ослушники¹⁰⁰⁴. Состоялось повеление, чтобы символ Риминийский был подписан повсюду, и все, отказывавшиеся исполнить это, подвергались суровому обращению¹⁰⁰⁵.

Неудовольствие Акакиевой партии возбудил Македоний, епископ Константинопольский, тем, что он обнаружил наклонность к полуарианам¹⁰⁰⁶. Поэтому, решено было отделаться от него, и в указе о его удалении противники воспользовались неудовольствием императора (Сент. 360 г.), которое только что возбуждено было насильственными делами этого епископа¹⁰⁰⁷, и теперь было усилено новым его действием. Когда церковь, в которой покоилось тело Константина Великого (построенная наскоро и неосновательно, подобно зданиям новой столицы вообще)¹⁰⁰⁸, грозила обрушиться, Македоний перенес гробницу в другую церковь, и Констанций был разгневан как тем, что он осмелился предпринять такой шаг без императорского позволения, так и вследствие того, что партии Константинополя сделали это перенесение поводом к серьезному смятению¹⁰⁰⁹. Епископ по-этому был низложен по различным обвинениям в незаконных поступках (потому что акакиане, из опасения, чтобы не возбудить сочувствия императора, тщательно избегали вопроса об учении в своих собственных действиях против полуариан), и преемником ему назначен был Евдоксий Антиохийский ¹⁰¹⁰, причем епископия Антиохийская была предоставлена собором Мелетию, бывшему сначала епископом Севастийским, человеку, который пользовался высоким уважением, хотя до того времени считался среди арианской партии¹⁰¹¹. Мелетий, вступив на свою новую кафедру (361 г.), сначала ограничивал свою проповедь практическими предметами; но когда он таким образом приобрел влияние на свою паству, то начал открыто проповедовать Никейское вероучение¹⁰¹². За это собор, еще продолжавший заседать, низложил и отправил его в ссылку через тридцать дней после его возведения на епископскую кафедру, и вместо него назначил Евзоия, первоначально диакона Александрийского, который был соучастником Apия в первые периоды ереси¹⁰¹³. С самого удаления Евстафия, среди церкви Антиохийской несмотря на арианство епископов, все еще сохранялась одна православная партия. Эта партия теперь составила отдельную общину, которая считала Мелетия своим главой; но старые евстафиане, которые все время стояли поодаль, отказались иметь общение с ними на том основании, что Мелетий получил свое назначение от ариан, и что его последователи крестились в ереси¹⁰¹⁴.

Собор Антиохийский составил явно аномианский символ, заявляя, что Сын был сотворен из ничего, и не подобен Отцу как в сущности, так и в воле¹⁰¹⁵. Св. Афанасий считает это одиннадцатым символом, которые произошли из разногласий арианства¹⁰¹⁶, a по некоторым – это был даже уже восемнадцатый символ¹⁰¹⁷. Не удивительно, что при таком постоянном производстве новых символов учения язычники издевались над христианами, как еще не знавшими, в чем состояла их вера¹⁰¹⁸.

Но вот царствование Констанция приблизилось к концу. Кесарь Юлиан был провозглашен августом его войсками в Галлии и направлялся к восточной столице. Констанций двинулся против него, но был задержан болезнью в Мопсукренах, в Киликии, где он и умер 3 ноября 361 года, 44 лет от роду, на двадцать пятом году своего царствования. Незадолго до своей смерти, но неизвестно, в Антиохии или в Мопсукренах, он был крещен арианским епископом Антиохии.

Избиение принцев императорского дома – Первые годы жизни Юлиана – Юлиан император – Язычество при Констанции – Открытое исповедание Юлианом язычества – Восстановление им язычества – Меры Юлиана против христианства – Попытка восстановить храм Иерусалимский – Смерть Юлиана 1. Немедленно после смерти Константина Великого, солдаты в Константинополе произвели убиение принцев его дома (337 г.). За исключением его трех сыновей, из которых два находились в отдалении, а Констанций, по предположению, даже будто бы науськивал убийц¹⁰¹⁹,– единственно оставшимися в живых членами императорского семейства были два сына сводного брата покойного императора Юлия Констанция, который сам был одной из жертв. Галл был пощажен вследствие того, что его болезненное телосложение, по-видимому, устраняло всякое предположение о будущей опасности с его стороны; его сводный брат, Юлиан, которому было только шесть лет от роду, будто бы был спасен и скрыт в церкви Марком, епископом Аретусийским¹⁰²⁰. Первоначально воспитание этих братьев находилось под надзором Евсевия Никомидийского, который находился в отдаленном родстве с матерью младшего принца¹⁰²¹. Когда Юлиан достиг пятнадцатилетнего возраста, они были удалены в Макеллы, близ Кесарии в Каппадокии (346 г.). Там они жили во дворце древних каппадокийских царей и пользовались приличным их положению обращением, хотя и содержались в отчуждении, которое походило на тюремное заключение. Они были воспитываемы в строгом соблюдении религиозных обрядов, были даже допущены к должности чтецов и участвовали при богослужении в церкви¹⁰²². Спустя пять лет, проведенных так молодыми принцами, внимание Констанция было особенно обращено на них ввиду того обстоятельства, что убиение Констанса сделало их единственными наследниками в императорском семействе. Галл был назначен кесарем, женат на вдовой дочери Константина Великого и поселен на жительство в Антиохии, а его брату было позволено учиться в Константинополе. Но так как популярность, которую стал приобретать там Юлиан, возбудила ревнивость императора, то ему скоро было приказано удалиться в Никомидию (351 г.), где он, стараясь обезоружить подозрение Констанция, обрил себе голову и жил на подобие монаха¹⁰²³. В конце 354 года, Галл, обнаруживавший буйность и не способность к своему новому высокому положению, устранен был от управления и по приказу Констанция предан смерти¹⁰²⁴. В то же самое время Юлиан был вызван из Ионии ко двору в Милан, где он и задержан был в поднадзорном состоянии в течение семи месяцев. Но наконец, благодаря влиянию императрицы Евсевии, которая постоянно относилась к нему с дружелюбием¹⁰²⁵, он получил позволение посещать школы в Афинах¹⁰²⁶.

Персы с востока и варварские народы с севера принудили Констанция искать помощи в правительстве империи. Поэтому в ноябре 355 г. Юлиан был объявлен кесарем. Он получил в придачу руку сестры императора, Елены, и по мысли Евсевии, изображавшей его безвредным, преданным наукам юношей, который сделает честь императору успехом или найдя себе смерть, избавит его от неприятного положения¹⁰²⁷, ему было предоставлено управление Галлией. Хотя его жизнь доселе проходила в уединении, он, однако же, скоро отличился своей способностью как на войне, так и в гражданском управлении¹⁰²⁸. Но его отношения с Констанцием не были дружественны: император открыто бесславил его и издевался над ним, делал ему всевозможные неприятности и преграды в управлении и честь его побед приписывал себе¹⁰²⁹. Войско роптало, потому что вождю его не было дано достаточных средств, чтобы раздавать обычные награды¹⁰³⁰, и это недовольство наконец было особенно возбуждено приказом, который Юлиан получил во время пребывания на зимних квартирах в Париже¹⁰³¹, в апреле 360 г, узнав, что от их полководца требовали отправить подкрепление из своих войск на персидскую границу, солдаты взбунтовались, и, не смотря на кажущееся противодействие их желаниям, которое может быть и не было совершенно искренним, кесарь был провозглашен августом, высоко поднят был на щит и увенчан короной, сделанной из цепи, составлявшей отличительную особенность знаменосцев в легионах¹⁰³². Евсевия и Елена, посредничество которых могло бы воспрепятствовать разрыву между императорскими родственниками, обе умерли недавно перед тем. Предложения Юлиана о разделении империи были презрительно отвергнуты, и после бесполезных переговоров он решил двинуться против Констанция¹⁰³³. Составив блистательный план, он выполнил его с энергией, восторжествовавшей над всеми затруднениями: он проник через Черный лес до берегов Дуная, посадил свое войско на суда и высадился в нескольких верстах от Сармии¹⁰³⁴. Он уже сделался властелином почти всего запада, когда смерть Констанция (нояб. 361 г.) избавила империю от бедствий междоусобной войны.

Политика Констанция по отношению к язычеству была в общем продолжением политики его отца: издавались законы, которыми запрещались жертвоприношения и идолопоклонство даже под страхом смерти ¹⁰³⁵, и при Юлиане, языческие ораторы жаловались на строгости, с которыми относились к их религии в последнее царствование¹⁰³⁶. Известно, однако же, что более строгие законы, даже если они в действительности и издавались по временам, не приводились вообще в исполнение¹⁰³⁷. Язычество все еще продолжало существовать, особенно среди аристократии старой столицы, среди класса философов и писателей и среди крестьянства¹⁰³⁸. Обряды его, по-видимому, свободно совершались даже властными лицами. Первый христианский император был, подобно своим предшественникам, внесен в число богов, Констанций удерживал за собою титул Pontifex mаximus; при своем посещении Рима в 357 году он относился с уважением к старой религии и даже делал назначения на жреческие должности¹⁰³⁹ и если он совершенно враждебно относился к искусству астрологии и гадания, то это только вследствие их опасного политического характера¹⁰⁴⁰. Некоторые храмы были отданы для христианского употребления или подарены любимцам двора; но вообще существовали еще узаконения против разрушения храмов и обезображивания языческих памятников¹⁰⁴¹. Вероучительные споры этого времени отвлекали внимание христиан от язычества, причем они также заставляли каждую партию избегать раздражения толпы, находившейся вне церкви. Напрасно некоторые из наиболее нетерпеливых христианских писателей, среди которых особенно известен Фирмик Матерн¹⁰⁴², пытались побудить правительство к более энергичным мерам для подавления идолопоклонства.

Перед выступлением в свой поход, Юлиан, хотя еще по внешности и держался христианства, поставил себя под покровительство «бессмертных богов» и умилостивлял их богатыми жертвами¹⁰⁴³. Даже еще по прибытии в Вену, он праздновал день Богоявления¹⁰⁴⁴, но перед вступлением во Фракию, он сбросил всякую маску и открыто объявил себя язычником¹⁰⁴⁵. Не трудно понять побуждения к этому шагу, на основании которого эпитет Отступника сделался обычным прибавлением к его имени. Его христианское воспитание, с его формальным и вынужденным благочестием, было ведено так, что оно едва ли не могло охладить такую душу, как его, – живую, любознательную, беспокойную и тщеславную. Его жажда знания встречала препятствие во всех направлениях: в ранние годы ему было запрещено искать образования у тех язычников, которые славились, как профессора риторики¹⁰⁴⁶, и запрещение это придало еще большую прелесть их мнениям. Исполненный восторженного благоговения к героям и мудрецам язычества, он был не способен понять достоинство христианского смирения и терпения¹⁰⁴⁷, и кроме того ему приходилось составлять мнение о системе, в которой он был воспитан, по окружавшим его несовершенствам, между тем как язычество представлялось ему в идеальной лучезарности, как воплощенное в жизни наиболее достойных его представителей и неразрывное с литературой, философией и искусством¹⁰⁴⁸. Глаза язычников уже рано были устремлены на него, как на надежду их религии. За ним ухаживали философы и риторы, и, при всех переменах его местожительства, он был передаваем одним из них на руки другого. Эти учители не только пленили его дух своими умозрениями, но и увлекали его запрещенными искусствами белой магии (теургии) и гадания, льстя ему мыслью, что он некогда сделается властелином империи. В Эфесе, на двадцатом году жизни, он был формально посвящен в язычество Максимом философом, который приобрел могущественное влияние на него, и во время своего пребывания в Афинах он был допущен к Элевсинским мистериям. Но тайна его отступничества тщательно сохранялась, пока его посягательство на императорский титул не сделало дальнейшее лицемерие излишним¹⁰⁴⁹.

Юлиан, прибыв в Константинополь 11 декабря 361 года, и оставил его в половине следующего мая. В конце июня 362 года он достиг Антиохии и оставался там до 5 марта 363 года, когда он выступил в свою роковую экспедицию в Персию. Таким образом, большая часть его короткого царствования была проведена в двух городах, особенно неблагоприятных его религии, потому что Константинополь никогда до этого времени не был оскверняем публичными жертвоприношениями, а в Антиохии, хотя жители ее были вообще слишком преданы распутству и роскоши, и страстно любили всякие легкомысленные развлечения, христианство было общим исповеданием, так что там было только несколько престарелых лиц, которые с сожалением оглядывались назад на то время, когда язычество было национальной религией. О крайнем упадке старой религии в Сирийской столице можно отчасти судить по рассказу, который передается самим императором, что когда, по восстановлении храма Дафны, близ города, он отправился в него в день великого местного праздника, то нашел, что вместо великолепного церемониала и массы богомольцев, как он ожидал, там присутствовал только один старый жрец, приносивший в жертву лишь одного гуся, которого бедняку притом пришлось купить на свой собственный счет¹⁰⁵⁰.

Язычество Юлиана было совершенно отлично от древней политической религии Рима, оно было эклектической, философски восторженной системой, более похожей на гностицизм, чем даже на богословие древних греков. Он веровал в одного верховного Бога, которого отождествлял с Митрой или солнечным богом восточного культа. Под главенством этого божества он признавал других покровителей народов, наук и т. п. Он веровал, что мир вечен, и из разнообразия национальных характеров извлекал довод против общего происхождения человечества¹⁰⁵¹. Поклонение иконам было запрещено им на философских основаниях, весьма далеких от народного верования¹⁰⁵². Ревность этого обращенца к старой религии далеко превосходила ревность ее наследственных исповедников. Языческий историк того времени описывает его скорее суеверным, чем в собственном смысле религиозным¹⁰⁵³, и его языческие подданные в общем относились с изумлением и неуважением к щедрости его дорогих жертв и к тому участию, которое он принимал в них, исполняя даже самые грубые и часто отвратительные должности¹⁰⁵⁴. В других отношениях также его тщеславие обнаруживалось в показном неуважении к форме и достоинству, которые обыкновенно связывались с верховной властью. В своей внешности и обычаях он обнаруживал циничную неряшливость, которая навлекала на него сатирические остроты в Антиохии, и он унизился до ответа на эти остроты и сатиры, написав книгу в защиту своей бороды¹⁰⁵⁵. Он заменил придворную роскошь неразумной и резкой строгостью, распустил массу евнухов и паразитов, которые пресмыкались у двора во время последнего царствования, и заменил их философами и гадателями, многие из которых оказались неспособными оправдать почести и порученные им обязанности¹⁰⁵⁶. Религиозная политика последних двух царствований теперь была совершенно изменена в противоположную. Преимущества и субсидии, дарования духовенству, – теперь были перенесены на языческое жречество; но в то время, как Константин, восстанавливая церковную собственность после гонения истинным владетелям, вознаграждал наличных владетелей за счет государства¹⁰⁵⁷, Юлиан издал приказ, чтобы христиане, замешанные в деле разрушения храмов, восстановили их на свой собственный счет и чтобы деньги, полученные от собственности, сначала принадлежавшей языческой религии были возвращены ей вновь. Даже если бы в руках христиан были средства для такого восстановления, само восстановление храмов (что во многих случаях повлекло бы за собой разрушение церквей, построенных на их месте) было невыносимо для христианской совести, и вследствие этого указа многие из духовенства были подвергнуты пыткам, тюремному заключению и смерти¹⁰⁵⁸. Особенно замечателен случай смерти Марка, епископа Аретузийского. «Власти», –говорит Гиббон, потребовали полной цены храма, который был разрушен; но так как они убедились в его бедности, то желали только склонить его непреклонный дух к обещанию хотя незначительного вознаграждения. Они стращали престарелого иерарха, бесчеловечно бичевали его и вырвали ему бороду, и обнаженное тело его, намазанное маслом, было подвешено в сетке между небом и землей и выставлено для ужаления насекомых под палящими лучами сирийского солнца. Наконец, он был избавлен от рук мучителей; Юлиан пощадил ему жизнь; но если епископ аретузийский спас в детстве Юлиана, то потомство будет иметь возможность не хвалить милость императора, а осуждать его неблагодарность»¹⁰⁵⁹.

Юлиан из опыта прежнего времени знал, что насилие против христианства не только не подавляли его, но содействовали его распространению. Он не хотел возбуждать ревности христиан посредством мученичества, не хотел омрачать своей собственной репутации суровыми мерами; он хотел приобрести славу веротерпимостью, которая бы могла быть поставлена в противоположность с гонениями Констанция¹⁰⁶⁰. Рассказы о мученичествах, относимых к этому царствованию, едва ли вполне вероятны, и хотя было не мало совершено угнетений и неистовств против христиан¹⁰⁶¹, однако же император, по-видимому, не повинен прямо в этих актах. Есть основание думать также, что христиане иногда сами раздражали правящую партию излишне оскорбительным поведением, и что их жалобы не всегда были свободны от преувеличения¹⁰⁶². Но хотя Юлиан объявил, что довод и убеждение были единственными средствами, которые должны были употребляться для распространения его мнений, он допускал и действия совершенно иного рода. Он с бесстыдным пристрастием отказывал христианам в справедливости и усиливал этот отказ оскорбительными сарказмами. Так, когда арианский епископ Георгий был умерщвлен язычниками Александрии, он кроме весьма легкого укора им, не обратил никакого дальнейшего движения на это дело¹⁰⁶³. Вследствие столкновения между православными и валентинианами в Едессе; он захватил собственность Едесской церкви и разделил ее между своими солдатами, заявляя христианам, что их богатства не будут им дольше служить препятствием ко входу их в царство небесное¹⁰⁶⁴. Когда христиане обращались к нему с просьбой о защите против незаконного насилия правителей или черни, он напоминал им, что их религия налагает на них обязанность терпения от несправедливостей. Он лишал их гражданских и военных должностей и исключал их из судебных учреждений, и в основание этого приводил, что Евангелие запрещает мирское честолюбие, кровопролитие и судебные тяжбы¹⁰⁶⁵. Заявляя, что считает благочестие сердца существенным в религии¹⁰⁶⁶; он, однако же прибегал к хитростям с целью заставить своих христианских подданных хотя совне и даже не сознательно оказать знаки почтения богам; так, он окружал свое собственное изображение языческими фигурами и эмблемами, так что обычное почтение к нему должно было влечь за собой некоторое идолопоклонство¹⁰⁶⁷. Подобным же образом, по случаю раздачи наград, он потребовал от своих солдат бросания по нескольку зерен курения в огонь, представляя это как простой древний обычай, без всякого объяснения о том значении, которое он связывал с этим, как актом языческого богослужения¹⁰⁶⁸.

По странному капризу тирании Юлиан издал указ, чтобы никакому «галилеянину» (такого названия для христиан он требовал законом¹⁰⁶⁹) не позволялось быть учителем классической литературы. С целью указать основания для такого повеления, он заявил, что греческий язык принадлежит язычеству и поносил безнравственность и алчность лиц, преподававших систему, в которую они не верили сами¹⁰⁷⁰; но так как невероятно, чтобы император мог серьезно смешивать религию с литературой Греции, то предполагались другие побуждения, как: зависть к славе, которую приобретали некоторые христианские риторы, и желание лишить христиан полемических преимуществ, которые они могли извлекать из знакомства с нелепостями языческой мифологии¹⁰⁷¹. В этом отношении он заходил даже так далеко, что не видя божественного элемента в Евангелие, приписывая его успех человеческому просвещению и думая подорвать его низведением его исповедников в состояние безграмотной секты, он, по одному свидетельству, запрещал «галилеянам» даже посещать общественные школы¹⁰⁷² и читать классических писателей. Это, однако же, по-видимому, ошибка, кроме разве того, что закон против учения действительно должен был действовать также и в качестве препятствия к образованию; потому что многие из тех, которые в другие времена обратились бы к языческим учителям за образованием в светских науках, должны были теперь удаляться от этих школ, когда именно христианские учителя стали подвергаться нападению и классическое образование стало употребляться в качестве искушения к отступничеству. Чтобы христианское юношество не вполне лишилось благ классического образования, Аполлинарий Лаодикийский и другие придумали весьма умную замену запрещенных книг, именно воплощая историю в формы греческого сочинения, каковы эпическая поэзия, драма и платонический диалог ¹⁰⁷³. Но в то время, как император таким образом различными способами действовал против Евангелия, он же платил ему и замечательную дань попыткой преобразовать язычество заимствованиями из христианских учреждений. Он указывал на христиан в пример послушания правилам своей религии¹⁰⁷⁴. Языческих жрецов он увещевал усвоить более строгую жизнь, чем та, какая была обычна между ними, ставя им в обязанность воздерживаться от мирских занятий и удовольствий, быть благотворительными к бедным, заботиться о том, чтобы их жены и семейства не обращались в христианство, были прилежны в науках и воздерживались от чтения неназидательных книг. Он пытался подражать христианству в самой системе епископского надзора и одобрительных писем, монашеских учреждений, покаянной дисциплины, расположения церквей, литургии, часов молитвы, изъяснения религиозных учений посредством проповеди, попечения о бедных и бедственных, больных и умерших¹⁰⁷⁵.

Указ Адриана, которым иудеям запрещалось приближаться к своему святому городу¹⁰⁷⁶, был еще в силе, и законодательство Константина и его сына относилось к ним строго. Юлиан был благоприятно расположен к их религии; он уважал ее как древнюю национальную религию, хотя и считал ее ложной за представление ею своего Бога единственным только божеством, но Моисеевы жертвоприношения более согласовались с его идеями в отношении его богослужения¹⁰⁷⁷. Призвав к себе лично некоторых из наиболее знатных иудеев, он спросил их, почему они не приносят жертв, согласно повелению своего законодателя. На их ответ, что им непозволительно приносить жертвы кроме храма Иерусалимского, которого они давно уже лишены, император дал им позволение вновь построить храм, и назначил одного из своих сановников для надзора за работой. Рассеянные иудеи собрались со всех стран и живо принялись за работу, содействуя ей своим трудом и своим богатством¹⁰⁷⁸. Женщины продавали свои украшения, вырученные деньги жертвовали на построение, и сами носили землю в своих шелковых платьях; даже серебряные орудия, будто бы, были употребляемы во время работы. Долго угнетавшийся народ громко высказывал надежду на свое торжественное восстановление, но все это дело подверглось страшному разрушению. Только что заложенные основания были ниспровергнуты землетрясением; из земли вырвались массы огня, опаляя и убивая многих из рабочих; орудия их были расплавлены молнией, и как прибавляют некоторые писатели, на небе явилось изображение креста, окаймленное кругом, после чего на одеждах и телах работавших оказались знаки крестов, которые невозможно было уничтожить. Истинность некоторых из этих явлений подтверждается язычником Амианом Марцеллином, равно как и христианскими писателями, и рассказ в своих существенных чертах легко отличить по своему характеру от рассказов о современных чудесах вообще¹⁰⁷⁹. Так как возобновление храма было заведомо предпринято вопреки христианской религии, так что успешность его могла бы ниспровергать доказательство истинности Евангелия, выводимом из слов св. Писания, заявлявшего, что иудейство отменено и храм должен быть разрушен, то очевидно случай этот был одним из тех, в которых проявилось особенное участие божественного всемогущества. Однако же, остается вопросом, насколько события, производившие впечатление чуда, могли быть результатом обыкновенных физических сил и насколько в них было того, что можно назвать чудесным в собственном смысле этого слова.

Длинные зимние вечера 362–3 года Юлиан проводил в составлении тщательного опровержения христианства, каковой труд он продолжал и закончил после выступления в свой поход в Персию¹⁰⁸⁰. По своему возвращению, он намеревался вновь приступить к построению иудейского храма¹⁰⁸¹. Какова могла бы быть его политика в других отношениях, если бы его жизнь продлилась, об этом можно делать только предположения; но так как его вражда к христианству, очевидно, возрастала, то вероятно тот образ действия, которого он доселе держался со столь малым успехом, был бы изменен на систему открытого гонения.

Его смерть, последовавшая вследствие раны, полученной в ночной стычке¹⁰⁸², была приветствуема христианами с радостью (28 июня 363 г.). Среди них уже раньше ходили предсказания и видения о его кончине¹⁰⁸³. Некоторые предполагали, что он получил свою смертельную рану от ангела. Созомен, отвечая на безосновательную инсинуацию Ливания¹⁰⁸⁴, что она была нанесена не персом, а христианином, забывая о своем собственном христианстве, доказывает, что такой подвиг был бы похвален в пользу дела Бога и религии¹⁰⁸⁵.

2. Обратимся теперь к внутренней истории церкви. Юлиан, по своему восшествию на престол (362 г.), возвратил всех, кто были сосланы из-за религии. Эта мера имела двоякую цель – достигнуть похвалы в свободомыслии и в тоже время нанести христианству вред, давая полную волю раздорам различных партий¹⁰⁸⁶. Но в последней надежде он разочаровался. Ариане, будучи лишены императорской опоры, потеряли всякую энергию и жизненность, и общая опасность от возрождения язычества даже сглаживала споры, которые свирепствовали так долго и так сильно¹⁰⁸⁷.

Афанасий, изгнанный из Александрии в 356 году, удалился в пустыни Египта. Среди своих верующих приверженцев-монахов он нашел убежище, давшее ему возможность избегнуть вражды Констанция, который пытался схватить его и усиливался воспрепятствовать его приему в Эфиопии, если бы он бежал в эту новообращенную страну. Во время шестилетнего изгнания (356–362 г.), епископ зорко следил за всеми событиями в церкви и благовременными сочинениями боролся с ересью, которая лишила его принадлежащей ему кафедры.

По получении известия, что Константин умер, языческое население Александрии умертвило самозваного епископа Георгия (24 Дек. 361 г.), который сделался даже еще более ненавистным язычникам, чем православным ¹⁰⁸⁸. Афанасий, при возвращении для занятия своей кафедры, был принят с торжеством и радостью¹⁰⁸⁹. Церкви сразу же были переданы ему, так что ариане, поставившие своим епископом некоего Луция, могли собираться только в частных домах. Афанасий приступил к созванию собора, для присутствия на котором приглашены были Люцифер Каглиарский и Евсевий Верцельский, возвращенный из ссылки в Фиваиде. Евсевий явился лично, а Сардикийский епископ был представляем двумя своими диаконами, между тем как сам он отправился в Антиохию, с целью попытаться подавить раскол, который долго волновал церковь этого города¹⁰⁹⁰.

Дело духовенства, склонявшегося в последнее царствование к арианству, было решено с той мудрой разборчивостью в отношении лиц, которая у Афанасия всегда сочеталась с его ревностью к истине. Было постановлено, что те, которые погрешили через простоту или неведение, могли удержать за собой свое положение, подписав никейский символ, а те, которые принимали более деятельное участие в движении Ария, после покаяния были допущены к общению, но с лишением церковной должности¹⁰⁹¹.

Другой вопрос, занимавший внимание собора, относился к употреблению известных богословских терминов. Слова усия и ипостасис ¹⁰⁹² в начале спора употреблялись православными как равнозначащие, оба переводились по латыни словом substantia и понимались латинянами в смысле естества Божия. Но с течением времени на востоке введено было в этом отношении различие, так что в, то время, как усия продолжала означать естество, ипостась употреблялась в том смысле, который мы обыкновенно выражаем словом лицо, и это различие составляло особенно характерную черту таких богословов, которые, выйдя из арианского сообщества, приняли никейскую веру¹⁰⁹³. Латиняне, услышав, что некоторые из восточных учат о трех ипостасях, встревожились, как будто слова эти означали три различных степени естества; между тем другая партия настаивала на необходимости употребления термина ипостась в новом смысле, именно в виду того, что употребление греческого просопон¹⁰⁹⁴, которое соответствовало латинскому persona, отзывалось савеллианством, так как выражало скорее три проявления одного Божества, чем то различие, которое утверждалось в православном учении¹⁰⁹⁵. Собор, под руководством Афанасия, который во время своего пребывания на Западе познакомился со значением латинского богословского языка, старался уладить этот спор точным определением и объяснением, что различие касательно одной или трех ипостасей есть лишь словесное, и вообще внушал, что должно держаться Никейского символа и избегать спорных терминов, кроме тех случаев, когда противодействие каким-нибудь особенным ересям сделает употребление их необходимым¹⁰⁹⁶.

Евсевий и другие епископы отправились из Александрии в Антиохию, с поручением заняться исцелением раскола. Между тем Люцифер в это же время сделал один необдуманный шаг, способствовавший усилению и продлению раскола, когда именно он посвятил Павлина, пресвитера евстафианской партии, в противоположность Мелетию, который только что возвратился из ссылки¹⁰⁹⁷. Таким образом, в Антиохии оказалось три соперника епископа – арианин Евзоий и двое православных, Мелетий и Павлин, и к ним скоро присоединён был четвертый из аполлинариевой секты¹⁰⁹⁸. При таких обстоятельствах невозможно было приводить в исполнение какую-нибудь церковную дисциплину, так как нарушители ее, будучи угрожаемы порицанием в одной общине, находили другие, готовые принять их в качестве прозелитов, и это тем более, что в то же время широкая патриархальная юрисдикция Антиохии с властью, принадлежащей третьей из христианских кафедр, в общих делах церкви совершенно отсутствовала.

Евсевий, кротко выразив свое сожаление о рукоположении Павлина, немедленно оставил Антиохию. Но своенравный Люцифер отказался признать дело своих представителей, которые подписали александрийские определения; он прервал общение со всеми епископами, принимавшими эти определения, и по возвращении в свою собственную епархию в Сардинии, произвел новый раскол на том начале, что никто из подписавших символ Риминийский не должен быть допускаем вновь к общению¹⁰⁹⁹. Эта партия, которая не обвинявшаяся ни в каком еретическом лжеучении, нашла значительное число приверженцев в Италии и Испании. Она даже поставила епископа в Риме, но люцеферианство исчезло уже в начале следующего столетия, если еще не раньше¹¹⁰⁰. Раскол же в Антиохии продолжался. Мелетий был поддерживаем восточными и православными, Павлин – Египтом и Западом, и, не смотря на все усилия Александрийского собора, разногласие в употреблении термина ипостась продолжало служить знаменем соответствующих партий¹¹⁰¹.

Мир был восстановлен в Западной церкви главным образом благодаря трудам Евсевия и Илария Пиктавийского, которому позволено было занять свою епископию вскоре после соборов Риминийского и Селевкийского, так как придворная партия находила желательным даже на таких условиях удалить столь опасного противника подальше от главной сцены действия. Эти два епископа неустанно старались о восстановлении православия на условиях Александрийского собора, в чем они находили содействие со стороны соборов, бывших в Риме и в других местах¹¹⁰².

Плоды трудов Афанасия, после его возвращения в Александрию, скоро обратили на него внимание Юлиана, который знал и опасался его энергичного характера; тем более, что доносы различных «магов, философов, аруспициев и авгуров» не мало возбуждали императора против него, как наиболее опасного врага язычества¹¹⁰³. В конце 362 года Юлиан направил против него особый указ, в котором Афанасий обвинялся в том, что он недавно осмелился крестить несколько греческих, то есть, языческих дам высшего круга, и заявлялось, что указом, которым позволялось ссыльным возвратиться в свою страну, не имелось в виду восстановлять их на церковные должности, каковое различие, по-видимому, было измышлено на этот именно случай, так как оно не приводилось в исполнение ни в каком другом случае. Христиане Александрии просили в пользу своего епископа. Но Юлиан только еще более вышел из себя. Он называл Афанасия «ничтожным человечишком»¹¹⁰⁴, говорил им, что они свободны избрать другого епископа, но что такая вредная личность не должна оставаться среди них, и в то время, как прежний приговор ограничивался изгнанием из города, теперь он был распространен на весь Египет, с приказом о его немедленном исполнении¹¹⁰⁵. Услышав о таком ответе императора, Афанасий сказал своим друзьям: «Удалимся отсюда; это маленькая тучка, которая скоро пройдет». Он сел на судно на реке Ниле и поплыл вверх по реке. Но будучи извещен, что судно преследуется, он приказал кормчему повернуть назад, на встречу своим гонителям, которые не заметили его движений, и он, избегши их допросов, благополучно возвратился в Александрию. Возобновленные поиски, однако же скоро затем вынудили его оставить место своего потаенного пребывания там, и он опять нашел убежище среди монахов, где и оставался, пока не получил известие о смерти Юлиана¹¹⁰⁶.

Иовиан император – Валентиниан и Валент – Собор Лампсакский – Дамас и Урсин – Смерть епископов – Жестокости Валента – Смерть Афанасия – Грациан, Валентиниан II и Феодосий императоры – Македонианство – Успехи православия – Василий Великий и Григорий Назианзин – Василий Кесарийский – Василий Великий и император Валент – Посвящение Григория – Указы Феодосия – Григорий в Константинополе – Феодосий в Константинополе – II -ой Вселенский собор – Движение против Григория – Оставление Григорием Константинополя – Апполинарианство и сущность его учения

Насильственное возрождение язычества закончилось жизнью его покровителя. На следующий день императором был избран Иовиан (28 июня 363 г.), христианин. Войско объявило себя христианским. Во главе его¹¹⁰⁷ стал развеваться опять лабарум, который оставался без употребления во время царствования Юлиана; философы и предсказатели, пользовавшиеся милостью покойного императора, отступили на задний план¹¹⁰⁸. Иовиан, однако же допускал полную веротерпимость по отношению к своим языческим подданным¹¹⁰⁹, и что касается разделений среди христиан, то он заявил, что никого не будет угнетать из-за религии, будет любить всех, что только будет стараться о мире церкви¹¹¹⁰.

По прибытии своем в Антиохию, после бесславного, хотя и необходимого, соглашения с персами и бедственного отступления, новый император был осажден представителями различных христианских партий, из которых каждая надеялась склонить его на свою сторону¹¹¹¹. Его душа, однако уже решительно склонилась в пользу никейской веры; он писал к Афанасию, прося у него наставления и совета, и приглашая его посетить двор. Епископ согласился и в личном свидании приобрел такое влияние над Иовианом, которое тщетно пытались поколебать его враги¹¹¹². Акакиане, со своей обычной гибкостью, решили подчиниться духу времени. Они присутствовали на соборе, созванном Мелетием в Антиохии, и подписали никейский символ, уклончиво объясняя «единосущный» в смысле «рожденный от сущности Отца и подобный Отцу в сущности»¹¹¹³.

Царствование Иовиана продолжалось несколько менее восьми месяцев; 17 февраля 364 года он найден был мертвым в своей постели в Дадастане, в Вифинии¹¹¹⁴. 26 февраля преемником ему был избран войском Валентиниан, и месяц спустя новый император разделил свою власть с братом Валентом, которому он поручил восточную половину империи. Валентиниан обладал многими хорошими качествами. Он бодро и успешно защищал северные границы против варваров, надвигавшихся на империю, и был автором мудрых и важных постановлений во внутреннем управлении¹¹¹⁵, но справедливость, которой он гордился, была до непреклонности жестока; способ ее исполнения был часто бесчеловечен, и сам он подвержен был буйным припадкам страсти, один из которых был причиной его смерти¹¹¹⁶. Валент, до своего возвышения по милости брата, был личностью мало известной. Его способности были ниже способностей Валентиниана, и, по характеристике Гиббона, он был человек «грубый без энергии, и слабый без нежности» ¹¹¹⁷.

Рассказывают, что оба брата подвергались в царствование Юлиана опасности за свое исповедание христианства¹¹¹⁸. Валентиниан, по восшествии на престол, держался никейской веры; но, предостерегаемый неудачей Констанция в деле водворения единоверия, он усвоил политику общей веротерпимости, по отношению к которой нельзя считать исключением строгий закон против манихеев, так как он скорее был направлен против волшебства, в котором они подозревались, чем против их ошибочных мнений¹¹¹⁹. Он безразлично отклонял всякое вмешательство в вопросы веры, решение которых предоставлял лишь тем, кто своим образованием были подготовлены к тому¹¹²⁰. Он позволил Авксентию, арианину, вновь получить важную кафедру миланскую, будучи ли обманут личными заявлениями епископа, которые могли с достаточностью удовлетворить неразборчивого и несколько безразличного императора-солдата, или под влиянием императрицы Иустины, которая была ревностной арианкой¹¹²¹. Но за этим исключением Западные кафедры в течение царствования Валентиниана, находились в руках православных епископов.

Не то было на Востоке. Валент сначала будто бы был православным, но вообще, по-видимому, невежественным и равнодушным к религии; но он склонен был к арианству своей женой, которая в 367 году, когда он готов был выступить на войну против готов, убедила его принять крещение от Евдоксия константинопольского. Епископ будто бы взял с него клятву преследовать православных, и известно, что вражда, которую он всегда обнаруживал по отношению к ним, сделалась с этого времени более ожесточенной и деятельной¹¹²².

Македоний, по своему низвержению с кафедры Константинопольской акакианами, присоединился к полуарианам, и хотя сам вскоре умер, но партия его с этого времени получила от него свое название¹¹²³. Македониане просили Иовиана или установить «Символ посвящения», согласно с первоначальным и беспристрастным решением собора Селевкийского, или, возвращаясь к состоянию, в котором дело находилось до собрания в Селевкии и Римини, созвать новый вселенский собор, который бы был свободен от всякого гражданского контроля¹¹²⁴.

Теперь они получили позволение от Валента (365 г.) созвать собор в Лампсаке, причем император предполагал, что они войдут в соглашение с Евдоксием и акакианами, которые около этого времени взяли назад свои подписи к никейскому символу. Епископы, собравшиеся в Лампсаке, однако же заняли одинаковое положение с большинством собора Селевкии. Они подписали «Символ освящения» со словом омиусион, которое они считали необходимым для сохранения личного различия в Божестве; потребовали Евдоксия с его партией к себе на суд и, так как они не явились, то постановили приговор о низложении их. Но когда они обратились к Валенту за утверждением своих постановлений, то оказалось, что акакиане уже настроили его в свою пользу, и самим епископам собора угрожало осуждение на низложение и изгнание, если только они не подпишут арианского символа¹¹²⁵.

Ревность, которую Валент скоро затем проявил в пользу арианства, побудила македониан искать сочувствия и поддержки на Западе, и в Италию были отправлены ими уполномоченные с письмами к Валентиниану и Либерию. Письма, адресованные императору, не были доставлены по назначению, потому что посланные с ними, найдя, что он находится в Галлии, не последовали за ним в эту страну. Либерий сначала отнесся к ним недоверчиво; но когда они произнесли анафему на все ереси, подписали омоусион (что они истолковывали, как равнозначащее с омиусион), он признал их находящимися в общении с собой, и написал об этом епископам, которыми они были посланы (366 г.). Подобное же признание было получено и от других западных епископов; и таким образом полуариане, за исключением немногих, отвергавших последнее постановление, были воссоединены с православием¹¹²⁶.

В 367 году Валент издал указ, чтобы те епископы, которые были изгнаны Констанцием и возвращены на свои кафедры при Юлиане, были низвергнуты опять. В Антиохии, где он основал свою резиденцию, он изгнал Мелетия, хотя и позволил оставаться Павлину¹¹²⁷. На основании того же закона сделана была попытка изгнать Афанасия, и он даже был вынужден искать на время убежища в гробнице своего отца: но его народ обратился к императору с заявлением, что дело его не подходит под букву указа, и сделал вообще такие заявления о своей привязанности к епископу и в других отношениях, что Валент нашел более благоразумным позволить ему возвратиться. И таким образом, в то время как дело, которому посвящена была вся жизнь этого великого поборника православия, подвергалось угнетению во всех других частях восточной империи, ему самому позволено было провести свои последние годы в ненарушимом обладании своей кафедрой¹¹²⁸.

Старшие участники арианского спора теперь мало-помалу сходили со сцены. Либерий умер в 366 году, и преемство кафедры Римской сделалось предметом спора между Дамасоном¹¹²⁹ и Урсином или Урсицином. Этот спор, возникший из старого соперничества между Либерием и Феликсом, и не заключавший в себе никакого вопроса об учении, был причиной сильных смятений и даже большого побоища. Однажды, 160 приверженцев Урсина, мужчин и женщин, были убиты в церкви, носившей имя Либерия (теперь церковь св. Марии Великой¹¹³⁰. По истечении трех лет Урсин был изгнан в Галлию; но он не раз заявлял свое притязание на епископию Рима как во время жизни Дамаса, так и по его смерти. Акакий умер в 366 году, Иларий в 367 или 368 гг. Об Урсаке и Валенте при их жизни в последний раз упоминается в осуждении, произнесенном на них соборами в Риме и в других местах около 369 года¹¹³¹. Евдоксий Константинопольский умер в 370 году, Люцифер Катлиарский в 371, Евзоий Антиохийский в 376.

По смерти Евдоксия, преемником ему был поставлен со стороны православных жителей Константинополя Евагрий, а арианами Демофил; но Евагрий был скоро изгнан, и его приверженцы подверглись различным угнетениям. На это была принесена жалоба Валенту в Никомидии восьмидесятью пресвитерами православной партии; но вместо того чтобы получить возмездие, их заставили сесть на корабль, который матросы (будто бы по приказанию одного из сановников императора) подожгли и оставили, так что все эти пресвитеры погибли¹¹³². О Валенте рассказываются и другие варварства, как напр. то, что в Антиохии он приказал многих православных утопить в Оронте¹¹³³. Особенно ненавистны были ему монахи Египта и Понта, частью потому, что монашеское исповедание служило для многих извинением лености и удаляло их от обязанностей по отношению к государству, а отчасти вследствие их стойкой приверженности к икейской вере и употребления их могущественного влияния в пользу ее. В 373 году император повелел, чтобы монахи были схвачены из своих убежищ, и их заставили исполнять обязанности в качестве обыкновенных граждан, под страхом избиения до смерти¹¹³⁴. Египетские пустыни подверглись нашествию солдат, которым поручено было привести указ в исполнение, и многие из монахов потерпели вследствие этого смерть¹¹³⁵.

Св. Афанасий, по предположению исследователей, умер в мае 373 года. Он назначил себе преемником одного из своих пресвитеров, по имени Петр. Арианин Луций, который поставлен был епископом после умерщвления Георгия и занимал эту кафедру во время изгнания Афанасия при Юлиане, теперь был вновь выдвинут своей партией, и Петр был изгнан при таких же обстоятельствах насилия и святотатства, как и те, что сопровождали изгнание его великого предшественника Григорием и Георгием. Петр нашел убежище в Риме, и через несколько времени возвратился с одобрительными письмами от епископа Дамаса; после чего, так как Валент был в то время далеко и внимание его от богословских споров было отвращено готской войной, народ восстал против Луция и восстановил православного епископа¹¹³⁶.

Валентиниану в 375 году наследовал его сын Грациан, который уже в течение восьми лет занимал достоинство августа¹¹³⁷. Новый император, которому было только 16 лет, принял себе в качестве номинального сотоварища своего сводного брата, младшего Валентиниана, четырехлетнего ребенка. Вследствие смерти Валента в бесчестной битве при Адрианополе, Грациан сделался в 378 году властелином всей империи (9 авг. 378 г.); но он поспешил облегчить себя от части своих забот передачей верховенства над востоком Феодосию, сыну полководца того же имени, отличные услуги которого в Британии и в Африке были награждены его казнью в Карфагене (Янв. 379 г.) за три года перед тем¹¹³⁸. Младший Феодосий с того времени жил в отчуждении в своих поместьях в Испании, пока он не призван был разделить императорскую власть в надежде, что своими способностями он мог отвратить опасности, которые угрожали империи со стороны надвигавшихся готов.

Вступив во владение Валента, Грациан провозгласил свободу религии всем, кроме манихеян, евномиан и фотиниан, и возвратил изгнанных епископов востока¹¹³⁹. Полуариане, будучи таким образом освобождены от угнетения Валентом (378 г.), порвали ту связь, которую они так деятельно поддерживали с православными, но многие отказались присоединиться к этому движению и оставались в единении с православным обществом¹¹⁴⁰.

По-видимому, около этого именно времени, отрицание божества св. Духа сделалось главной отличительной особенностью этой партии¹¹⁴¹. Неправославные мнения по этому предмету скрытно заключались уже во всех разнотолках арианства; но так как естество третьего лица в Троице не подвергалось еще обсуждению, когда рассматривалось божество Сына, то в никейском символе и ничего не постановлено было касательно его¹¹⁴². Афанасий, однако же, со свойственной ему прозорливостью касательно возможных последствий, всегда настойчиво утверждал вместе с божеством Сына и единое божество св. Духа¹¹⁴³: и в трактате, написанном из пустыни, во время изгнания его при Констанции, он опровергал заблуждение пневматомахов (то есть, противников Духа или духоборцев), которые уже начали выступать с ясностью¹¹⁴⁴. Хотя название македонианства, в последствии предававшееся этой ереси, естественно дает то представление, что она была изобретена Македонием, но в действительности она была ничем иным, как остатком арианства, сохраненным той партией, которая отвергла другие заблуждения этой системы; потому что полуариане теперь, признавая божество Сына, в то же время продолжали утверждать, что Дух был служебным существом в роде одного из ангелов¹¹⁴⁵. Притом мы не знаем даже, какого собственно мнения держался по этому вопросу сам Македоний; потому что только уже спустя несколько лет после его смерти имя его стало связываться с этим еретическим учением вследствие того обстоятельства, что полуариане стали называться по нему в то время, когда это учение уже сделалось выдающеюся особенностью их партии¹¹⁴⁶.

Между тем никейская вера распространялась с успехом. Последовательность ее поборников стояла в выгодной противоположности с постоянными разногласиями их противников. Монахи придавали ей великий и все более возраставший авторитет славой своей святости, да и большая часть полуариан, как было уже упомянуто, придерживалась православного общения, к которому они были вынуждены тиранией Валента. Весь этот долгий спор весьма мало касался веры огромной массы христиан. В своем пастырском учении, равно как и в своих символах, арианские епископы и духовенство обыкновенно старались соблюдать православие в изложении и языке, так что их учение, хотя и неполное, не было неистинным. Паствы принимали спорные слова в том здравом значении, которое представлялось для простого непредубежденного разума, так что, по знаменитому изречению св. Илария, «уши народа были святее сердец священников»¹¹⁴⁷. И теперь, хотя Афанасия уже не было больше, перевес в способностях и учености среди христиан был на стороне православия, которое недавно получило весьма важное подкрепление на востоке. Появился класс богословов, которые, будучи рождены и воспитаны в странах, где преобладало полуарианство, и в свои ранние годы, находясь в связи с этой системой (?), были воспитаны в согласии с ее здравыми, хотя и неполными, символами таким образом, что один из них, когда он сделался выдающимся поборником никейского учения, мог уже говорить о своих мнениях, что они потерпели не другое какое-нибудь изменение кроме того развития, какому подвергается растение, начиная от семени¹¹⁴⁸. Члены этой школы настаивали на тождестве омоусион с омиусион; они принесли с собой в православное общение многие из старых понятий, и, по их влиянию, некоторые полуариане были признаны церковью и правила полуарианских соборов Антиохийского (341 года) и Лаодикийского (372(?)) добились признания на Востоке, которое временно распространилось и на Запад. Самыми знаменитыми из «позднейших никейских» учителей были три каппадокийца – Василий, его брат Григорий Нисский и его друг Григорий Назианзин (Богослов). Из этих знаменитых мужей более подробно можно упомянуть здесь о первом и последнем.

Василий Великий и Григорий Назианзин родились около того же самого времени, вероятно, в 329 году. Василий происходил из знатного христианского семейства¹¹⁴⁹. Отец Григория принадлежал к секте, известной под названием ипсистарии, верование которой представляло странную смесь иудейских и персидских понятий¹¹⁵⁰. Он был обращен в истинную веру своей женой Нонной, женщиной замечательного благочестия, и был назначен на епископию Назианскую, в бедную епархию, которая подверглась большому беспорядку вследствие продолжительной вакантности и заброшенности¹¹⁵¹. Знакомство, завязавшееся между юношами в школах Кесарии, в их родной области, развилось и созрело до теснейшей дружбы в Афинах, где они провели несколько лет (351–355 г.)¹¹⁵². Они отличались в этом городе во всех науках и выстояли против мнений, которыми многие, подобно им, воспитанные в христианской вере, были совращены в язычество¹¹⁵³. В течение некоторого времени Юлиан был их сотоварищем, и Григорий заявляет, что он уже и тогда замечал в будущем императоре признаки зла, которые проявились в его последующей жизни¹¹⁵⁴. Как Василий, так и Григорий решились отказаться от видов на светское возвышение и принять религиозную жизнь. Каждый из них был крещен, по оставлении Афин, и Григорий обещал при купели посвятить все свои дарования и силы на служение Богу. Василий, пропутешествовав несколько времени в Египте и в других местах, возвратился в свою родную страну и поступил в духовное звание в Кесарии. На пять лет (357–362 г.) он удалился в пустыню Понта, где основал монашеские общины, так как монашество было недавно введено в эту страну Евстафием, епископом Севастийским¹¹⁵⁵. Принятая Василием система была киновийная (то есть, общежительная), как более содействующая, по его мнению, упражнению в добродетелях, чем уединенная жизнь, которая в Египте считалась высшей из двух. «Бог», – говорил он, – «сотворил нас подобно телесным членам, так чтобы мы нуждались в помощи друг друга. Ибо какое упражнение смирения, благочестия или терпения может быть там, где нет никого, по отношению к которому могли бы исполняться эти добродетели? Чьи ноги умоешь ты? Кому будешь служить ты? Как можешь ты быть последним из всех, если ты живешь один?»¹¹⁵⁶. По его правилу, вместе с религиозными упражнениями соединялась практическая промышленность, и благодаря трудам его монахов, бесплодная полоса земли была подвергнута обработке и сделана плодородной. Василий возвратился в Кесарию в 362 году и был рукоположен во пресвитера; но вскоре после этого он опять удалился в пустыню на три года, вследствие какой-то необъясненной ревнивости со стороны его епископа Евсевия¹¹⁵⁷. В каждом из своих убежищ он был сопровождаем в течение некоторого времени Григорием, который, однако же в обоих случаях был отзываем в Назианзин несогласиями, происходившими между его отцом и монахами вследствие того обстоятельства, что престарелый епископ подписал символ Риминийский. Григорий, своей аскетической жизнью, приобрел сильное влияние на монахов; он убедил их, что его отец был обманут по неведению полемических тонкостей и действовал без всякого еретического намерения, и ему дважды удалось восстановить мир¹¹⁵⁸. Он также примирил Василия с Евсевием¹¹⁵⁹, и по смерти этого епископа (370 или 371г.) добился возвышения своего друга на кафедру кесарийскую, с которой связывалось первосвятительство над большей частью Малой Азии¹¹⁶⁰.

О неутомимых трудах Василия, его полемических спорах, его старании объединить православных между собой, склонить отщепенцев к церкви и установить мир между востоком и западом, можно упомянуть только вскользь¹¹⁶¹. В течение короткого времени между его возвышением и смертью Афанасия, он пользовался полным доверием этого великого святителя и был преемником Александрийского епископа в качестве вождя восточных православных¹¹⁶². Подобно Афанасию он был способен охранять свою церковь от арианства, которое торжествовало по всему востоку в царствование Валента. Будучи пресвитером при Евсевии, он поразил в споре богословов императорской свиты¹¹⁶³, но скоро после его возвышения на епископство против него сделано было новое покушение (366 г.). Валент, решив что одна Кесария не должна продолжать противодействовать ему, поручил Модесту, префекту Каппадокийскому, изгнать Василия, если он откажется признать господствующую религию, и Модест потребовал, чтобы архиепископ явился к нему. На эти угрозы Василий отвечал, что он не боится их: конфискация, сказал он, не может тревожить человека, который не имеет никакой собственности, кроме единственной пары дырявых одежд и нескольких книг; что касается изгнания, то он отрицал, чтобы для него возможна была такая вещь: куда он ни пойдет, везде он может найти себе жилище, так как он считает всю землю Божией, а себя – странником повсюду; его слабое тело не может вынести никаких пыток более одного удара, и смерть будет для него милостью, так как она отведет его к Богу. Префект, который начал разговор весьма заносчивым тоном, был поражен твердостью архиепископа и донес о результате своего поручения государю, который вскоре после этого прибыл в Кесарию. Сам Валент был повергнут в благоговение присутствием Василия и торжественностью православного богослужения, при котором он присутствовал на празднике Богоявления, не будучи, однако же допущен к причащению. Произведенное на него впечатление было еще более усилено чудесами, и вследствие всего этого не только Василий не был тронут на своей кафедре, но император пожертвовал ценное имение для большого госпиталя, который основан был благотворительностью архиепископа¹¹⁶⁴.

Вскоре после этого Валент разделил Каппадокию на две провинции (372 г.), вследствие чего Анфим, епископ Тианы, которая сделалась столицей второй половины, стал утверждать, что церковное управление должно соответствовать установлениям гражданским, и заявлял притязание на права митрополита¹¹⁶⁵. Находя, что это притязание вновь возбуждало некоторые завистливые распри, которые давали себя знать при его избрании в Кесарию, Василий решился подкрепить себя учреждением новых епископских кафедр, и одним из мест, избранных для этой цели, была Сосима, крайний пункт на границе провинций его противника, – пункт, бывший местом пересечения трех больших дорог, почтовой станцией и местом пограничного таможенного дома; маленький жалкий городок, сухой, пыльный и постоянно тревожимый столкновениями возчиков, путешественников и таможенных чиновников¹¹⁶⁶. Здесь Василий с тем невниманием к характеру и чувству других, которое не необычно в лицах сильной практической натуры, решил поставить епископом Григория, который несколько лет перед тем насильственно был рукоположен в пресвитера своим собственным отцом¹¹⁶⁷. Григорий не скрывал своей неохоты к исполнению этого плана; он говорил, что возвышение архиепископа заставило его забыть то, чем он обязан был их старой взаимной дружбе¹¹⁶⁸. Он сильно противился, пока не был уговорен совместной настойчивостью своего отца и Василия¹¹⁶⁹, и впоследствии все скорби своей позднейшей жизни приписывал этому согласию, которое, наконец было исторгнуто у него. После своего посвящения он сильно чувствовал на себе давление своих высоких взглядов на епископскую ответственность, своей любви к созерцательной жизни и сознания своей неспособности оспаривать свое положение против врагов¹¹⁷⁰. Он отказался отправиться в Сосиму, и тогда был уговорен своим отцом помогать ему в служении в Назиане¹¹⁷¹. После смерти этого старца, последовавшей в 374 году, Григорий продолжал в течение некоторого времени управлять епархией, причем домогался и назначения себя в качестве постоянного епископа; но, находя свои старания в этом отношении бесполезными, он удалился в Селевкию, где и провел три или четыре года в уединении¹¹⁷².

Феодосий, как испанец, принадлежал к никейской вере, но во время своего возвышения на императорский престол был только оглашенным. В начале 380 года он впал в Фессалонике в опасную болезнь; послав за епископом этого города, он, после заявления о своем православии, принял крещение от его рук¹¹⁷³. Его допущение в церковь последовало по указу, который сначала ограничен был Константинополем (28 февр. 380 г.), но в следующем году (10 янв. 381г.) распространен на все его владения, именно, что те только могут быть признаны православными христианами, кто держится веры в единосущную Троицу, как о ней проповедовал ап. Петр римлянам и как она содержалась Дамасом Римским и Петром Александрийским; что все отрицающие это учение должны считаться еретиками и находящимися в немилости¹¹⁷⁴. Грациан также (по убеждению, как предполагают, Амвросия, епископа Медиоланского) позднейшими указами ограничивал веротерпимость, которую он объявил в 387 году¹¹⁷⁵.

В ноябре 380 года Феодосий прибыл в Константинополь. Года за два перед тем, когда смерть Валента, по-видимому, открывала новую надежду для православных, Григорий Назианзин был склонен Василием и другими влиятельными лицами предпринять миссию в эту столицу. Он выступал на это дело с большим недоверием к своей правоспособности. Арианство было весьма сильно в Константинополе, где кафедра в течение почти сорока лет занималась его приверженцами. Новациане занимали там несколько церквей, аполлинариане также приобретали силу в городе, но православных было очень мало, и даже те были разделены между собой, сочувствуя противоположным партиям в расколе антиохийском¹¹⁷⁶. Григорий был вынужден сначала совершать богослужение при доме одного родственника, который, вследствие воскресения (анастасис) истинной веры, получил название Анастасии¹¹⁷⁷ и впоследствии был расширен в великолепную церковь. Сначала ему пришлось встретить много предубеждения. Его суровая, простая, отшельническая жизнь казалась в страшном противоречии со свободными и светскими привычками арианского духовенства¹¹⁷⁸. Учение его считали политеистическим. Он не раз подвергался нападениям со стороны народа и со стороны членов арианской общины – монахов, девственниц и нищих, побит был однажды камнями и приведен к властям по обвинению в качестве нарушителя мира; его церковь подверглась ночному нападению и была осквернена¹¹⁷⁹. Но он продолжал свою миссионерскую деятельность, и хотя цель ее была полемическая, он ревностно старался противодействовать господствующей в своих служителях привычке заурядных обсуждений высочайших тайн религии, убеждая их не делать забавы из истин Божиих, как будто это были предметы театра или конных бегов¹¹⁸⁰. Мало по малу его красноречие, практический и религиозный тон его учения и влияние его кроткого и серьезного характера начали оказывать свое действие, так что маленькая Анастасия сделалась неспособной вмещать стекавшиеся в нее массы народа¹¹⁸¹. Дальнейший успех этого дела, правда был несколько задержан неким Максимом Египтянином, который раньше был циническим философом. Этот человек, вкравшийся сам в доверие Григория, был незаконным образом рукоположен в епископа со стороны некоторых посланных Петра александрийского, хотя Петр сначала и одобрял миссию Григория¹¹⁸². Но претендент был отвергнут народом и напрасно старался найти опору в императоре и в епископе Рима.

По своему прибытию в Константинополь Феодосий призвал к себе арианского епископа Демофила и под угрозой лишения сана потребовал от него подписи никейского символа (Ноябрь 380 г.). Демофил собрал свою паству и напомнил ей об изречении Спасителя, что, когда «их будут преследовать в одном городе, они должны бежать в другой». Ариане немедленно были изгнаны из всех церквей и начали делать свои собрания вне стен столицы¹¹⁸³. Несколько дней спустя Феодосий формально отдал во владение Григорию главную церковь Константинополя. Утро было мрачное, Григорий страдал от болезни и во время своего шествия по улицам, уставленным войсками, он скорбел от мысли, что епископу приходится нуждаться в таком покровительстве против своей собственной паствы; но в самый момент его вступления в церковь внезапный луч солнечного сияния осветил здание, и народ, объятый восторгом вследствие такой перемены, закричал, что император должен посадить Григория на епископский престол. Григорий, однако же, уклонился от занятия своего седалища, и чувствуя себя, вследствие возбуждения и телесной слабости, неспособным обратиться к собранию, воспользовался голосовыми услугами другого, который и говорил за него: «теперь пора признать благодеяния, которых преблагословенная Троица сподобила нас; но о престоле мы рассудим после сего»¹¹⁸⁴. Ярость ариан была так велика, что сделаны были даже попытке убить его¹¹⁸⁵.

Феодосий затем созвал собор, который состоялся в Константинополе в мае 381 года. Он составился только, из восточных епископов; но его определения впоследствии были постепенно приняты и всем западом, вследствие чего он был признан в качестве второго вселенского собора (Ноябр. 681 г.). На соборе присутствовало 150 православных иерархов. Среди них были Мелетий, Григорий Нисский (брат которого Василий умер в предыдущем году) и Кирилл Иерусалимский, который сначала находился в связи с полуарианской партией. На собор были приглашены македониане, в надежде, что они могут возобновить общение, которое они поддерживали с православными в царствование Валента; но хотя тридцать шесть из них явились в ответ на приглашение, однако же, оказалось, что они не захотели подчиниться убеждению о воссоединении¹¹⁸⁶.

Первые заседания собора происходили под председательством Мелетия, которому недавно перед тем была отдана императорским комиссаром кафедра Антиохийская¹¹⁸⁷, и им, после исследования притязаний Максима¹¹⁸⁸, Григорий был торжественно водворен в качестве епископа Константинопольского ¹¹⁸⁹. Но Мелетий умер еще во время заседаний собора, вследствие чего последовали плачевные раздоры. С целью улаживания раздоров, которые так долго удручали церковь антиохийскую, шесть членов ее духовенства, считавшиеся наиболее пригодными для возведения в епископство, незадолго перед тем вошли в соглашение, которое будто бы было даже подтверждено клятвой; что по смерти Павлина, или Мелетия, они будут признавать законным епископом того, кто останется из них в живых¹¹⁹⁰; но соперничество, возникшее между азиатскими епископами и епископами Египта и Запада, теперь помешало исполнению этого предположения. Азиатские епископы противились Павлину, как рукоположенному латинянином Люцифером и наконец, находящемуся в связях с латинской партией, и, не смотря на ревностное убеждение Григория¹¹⁹¹, теперь председательствовавшего на соборе¹¹⁹², естественная наклонность которого к мелетиевой партии была пересилена его желанием мира и сознанием непристойности этого дела, – они посвятили Флавиана, одного из тех шести, которые будто бы обязались отказываться от всяких притязаний на кафедру¹¹⁹³.

Вскоре после этого прибыл, в сопровождении епископов, Тимофей, который только что наследовал кафедру после своего брата Петра в Александрии¹¹⁹⁴. Египтяне были оскорблены тем, что их раньше не позвали на собор, и были чрезвычайно раздражены последними постановлениями. Они еще раз решились поставить своего соотечественника Максима и низложить Григория, под предлогом, что его назначение в Константинополь было нарушением одного никейского канона, запрещавшего перевод епископов. Предвзятость и недобросовестность оного возражения была очевидна, потому что правило это часто не принималось во внимание в практике, и принятие Григорием этой кафедры едва ли даже подходило под его букву, так как он сам не действовал в епархии Сосимской и не назначен был на кафедру Назианскую; еще менее нарушалась этим цель правила, которой имелось ввиду подавить честолюбие епископов¹¹⁹⁵. Но он не расположен был вести прения по этому вопросу. Он был болен телом и духом и даже перед открытием собора пытался удалиться со своего бурного высокого положения к спокойной жизни созерцания, которую он более всего любил¹¹⁹⁶; даже эту епископию он принял только в надежде, что ему можно будет послужить посредником между восточной партией и той, которая составилась из соединения западной с египетскими епископами¹¹⁹⁷. Обе эти партии теперь обратились против него: азиатские епископы, потому что он противодействовал им в деле Антиохии, – епископы Египта и Македонии потому, что хотя он и противился избранию Флавиана, однако же председательствовал на соборе, членами которого оно было решено. Григорий просил, чтобы никто не пытался отстаивать его права, и заявил, что он рад бы был сделаться Ионой, для усмирения бушующих волн партийной борьбы. Отречение его было принято, – с неохотой императором, но с явной готовностью большинством епископов¹¹⁹⁸, и он простился с собором красноречивой и одушевленной речью, в которой изложил свою православную веру, перечислил свои труды в Константинополе и сильно обличал роскошь и преданность миру, мелочное соперничество и испорченность, которые бесчестили церковь и ее правителей¹¹⁹⁹. Составлен был список лиц, пригодных наследовать его епископию, и из него император избрал Нектария, человека сенаторского сана, который, будучи еще только оглашенным, был немедленно крещен и в течение нескольких дней посвящен, так что епископские одежды носил сверх белой одежды неофита¹²⁰⁰. Григорий, по оставлении Константинополя, опять вступил в управление Назианзом, пока ему не удалось добиться назначения на степень действительного епископа¹²⁰¹. Последние годы своей жизни он провел в уединении, занимаясь составлением стихотворений, и умер в 389 или 390 году¹²⁰².

Собор Константинопольский, прибавив член о Духе Святом (который, в сущности, взят из одного творения Епифания, написанного несколько лет перед тем), придал Никейскому символу его теперешнюю форму (без упоминания, конечно, о происхождении св. Духа «и от Сына»¹²⁰³. Одним из его канонов епископу Константинополя дается преимущество вслед за епископом Римским, – «так как это есть новый Рим»¹²⁰⁴.

Из ересей, осужденных собором, единственная, о которой еще не упомянуто было, есть ересь аполлинариева. Основатель ее Аполлинарий, – был сын александрийского ритора того же имени, жившего в Лаодикии, в Сирии. Как отец, так и сын – оба были известные писатели; они были главные авторы тех мудрых замен классиков, которыми христиане старались подорвать намерение Юлиана касательно лишения их образования в литературе, и младший Аполлинарий особенно приобрел высокую славу своими полемическими трудами против различных видов ереси. Он имел высокую честь состоять в дружбе со св. Афанасием¹²⁰⁵, и в 362 году был назначен на епископию Лаодикийскую.

Мнение, осужденное Александрийским собором 362 года, неверно отождествляют с заблуждением Аполлинария, которое появилось только позднее. Оно, однако же, существовало уже в течение последних лет жизни Афанасия, который писал в опровержение его, хотя – вероятно, под влиянием старой дружбы и вследствие услуг, которые Аполлинарий раньше оказал делу православия, – он и воздерживался от упоминания его имени¹²⁰⁶.

В то время, как ариане совершенно отрицали существование человеческой души во Христе¹²⁰⁷ и пользовались текстами, указывающими на Его человечество, как доказательством несовершенства Его высшего естества, Аполлинарий следовал Платоновой школе при делении природы человека на тело, животную или жизненную душу (ψοχή) и духовную или разумную душу (νũ)¹²⁰⁸. На основании изменчивости и греховности разумной души человека он доказывал, что если бы Спаситель имел такую душу, то Он вместе с ней должен бы иметь и свободу воли, а отсюда и наклонность ко греху; следовательно (продолжал он), эта часть природы человека не была принята Спасителем, но место ее заменил божественный Логос, господствующий над злыми влечениями животной души, для которой тело есть страдательное орудие¹²⁰⁹. Некоторые из последователей Аполлинария, если и не сам он, учили, что плоть Христова существовала до Его явления в мире; не была заимствована Им от естества пресвятой Девы, но была принесена с неба, – для какового мнения они будто бы находили основание в некоторых текстах св. Писания ¹²¹⁰.

После смерти Афанасия Аполлинарий более открыто заявил о своих мнениях. Он не думал, что выступает против православной веры; ему даже казалось, что он будто открыл истинные основания, на которых она может быть поддерживаема. Находя, однако же, что этот взгляд на дело не был принимаем всеми, он составил нечто в роде собственной секты, поставляя епископов в Антиохии и в других местах и, подобно Вардесану и Арию, распространял свои учения, воплощая их в гимны и народные песни¹²¹¹. Несмотря на анафемы, произнесенные против аполлинарианства многими соборами и наконец вселенским собором Константинопольским (376 г.), основатель его удерживал за собой свою епископию до самой смерти, которая последовала около 392 года. Секта его, по-видимому, пошла еще дальше по пути заблуждения, но ненадолго пережила его самого.

1. Амвросий архиепископ Медиоланский

Характер Амвросия – Борьба Амвросия с Юстиной – Св. Гервасий и Протасий – Амвросий и император Феодосий – Дело Каллиникское – Дело Фессалоникийское – Покаяние Феодосия

2. Состояние язычества

Язычество при Валентиниане и Феодосии – Разрушение храмов – Храм Сераписа – Разрушение Серапиума – Язычество на Западе – Жертвенник победы – Симмах и Амвросий – Законы против язычества – Меры Феодосия против язычества

3. Закон Феодосия против ереси

Прискиллиан – Св. Мартин Турский – Судьба прискиллианства

1. Как уже упомянуто было выше, арианину Авксентию было позволено Валентинианом, удержать за собой каждую кафедру Миланскую¹²¹². По его смерти, в 374 году, императора просили назначить архиепископа, но, согласно с его правилом избегать вмешательства в духовные дела, он предоставил выбор народу. Последовал оживленный спор между православными и арианами. Когда обе партии собрались в главной церкви и, по-видимому, возбуждение их готово было перейти в дело насилия, явился правитель Лигурии – Амвросий, и обратился к собранию с речью, в которой увещевал их к миру. Когда он закончил свою речь, то раздался голос маленького ребенка, произнесшего слова: «Амвросий – епископ!» и этот крик немедленно же был подхвачен всем собранием ¹²¹³. Правитель, который, хотя и христианского происхождения, был еще только оглашенным, желал устраниться от должности, столь чуждой его мыслям и стремлениям. Он пытался различными способами убедить миланцев, что его характер не подходит к этой должности, не раз убегал из города, но был приводим опять назад, и так как Валентиниан одобрил этот выбор, то он и был посвящен в епископа через неделю после своего крещения.

Амвросий, сын преторианского префекта в Галлии, получил образование с целью сделаться адвокатом, и во время своего избрания на архиепископию имел 34 года от роду. Он немедленно решил восполнить усидчивым изучением свой прежний пробел в богословском образовании. После своего внезапного возвышения, он, как и надо было предполагать, без всякого подозрения или смущения уступил духу того рода религиозности, которую он нашел преобладающей, и от сочетания ее с его от природы возвышенным и энергичным характером и произошло смешение качеств, которые могли бы казаться почти несовместимыми, – именно мужественности, повелительного достоинства и сильного практического смысла с мечтательным мистицизмом и даже готовностью поддерживать не всегда чистые верования своего века¹²¹⁴. «Ветхий и Новый Завет, – как хорошо замечено одним историком, – встречались в личности Амвросия, отличительными особенностями которого были непримиримая вражда к идолопоклонству, отвращение ко всякому уклонению от установленной формы веры, мудрое и мужественное благоволение, благородная и чуждая всякого самолюбия преданность великим интересам человечества»¹²¹⁵.

После смерти Валентиниана, Амвросий приобрел сильное влияние на душу Грациана, для особенного назидания которого он написал несколько сочинений. Но он нашел ожесточенного и настойчивого врага в лице Иустины, вдовы покойного императора и матери младшего Валентиниана (главная резиденция которой была в Милане) (375 г.). Эта принцесса предана была арианскому символу, и ее первое разногласие с Амвросием, по-видимому, случилось в 379 году, когда он ниспроверг ее попытку добиться назначения еретического епископа в Сирмию¹²¹⁶. Но, не смотря на это столкновение, когда до Милана дошла в 383 г. весть, что Грациан был убит в Лионе приверженцами мятежного Максима, Иустина отдала своего юного сына в руки архиепископа и умоляла его сделаться его покровителем. Амвросий принял это поручение, отправился в Тревы, где Максим основал свой двор, и добился его согласия на разделение запада, причем Максим взял на себя Британию, Галлию и Испанию, а другие страны были оставлены за Валентинианом¹²¹⁷.

Два года спустя, однако же, возник новый спор с императрицей матерью (385 г.). Амвросию удалось уничтожить арианство среди граждан Милана, так что единственные приверженцы его в этом городе состояли из нескольких придворных и готских воинов¹²¹⁸. От архиепископа потребовали, чтобы он, по случаю приближения Пасхи, уступил им сначала загородную базилику (церковь вне стен¹²¹⁹), а затем и самую большую церковь в городе, которая только что воздвигнута была на месте, теперь занимаемом церковью, носящей его имя. Его два раза требовали на собор, который заявил ему, что он должен уступить императорской власти. Амвросий отвечал, что он готов расстаться со всем, что принадлежит ему лично, даже со своей жизнью, но что не в его воле отдавать то, что священно: «дворцы, сказал он, для императора; а церковь для священников Божиих»¹²²⁰. Население города пришло в крайнее возбуждение. Оно сорвало занавеси, которые ставились с целью приготовления церквей для приема императора, схватило одного арианского пресвитера на улице и вероятно убило бы его, если бы Амвросий не вмешался для избавления его; народ окружил дворец в то время, когда архиепископ присутствовал на соборе. Императорские министры в тревоге просили его воздержать своих приверженцев. Амвросий отвечал, что он в состоянии придерживать их от возбуждения, но что Бог только может удовлетворить их, что если его подозревают в науськивании к мятежу, то он должен подвергнуться наказанию ссылкой или как-нибудь иначе. Даже солдаты выказывали расположение стать на сторону православных, и некоторые из тех, которые были посланы занять новую церковь, объявили, что они пришли не сражаться, а присоединиться к молитвам архиепископа. Императрица наконец уступила, и тяжелый штраф, который наложен был на торговцев Милана в наказание за первую демонстрацию в пользу Амвросия, был отменен¹²²¹.

В начале следующего года издан был указ, допускавший полную свободу религии тем, которые исповедуют символ Риминийский, с угрозой смерти всем, кто будет оскорблять их¹²²². Вскоре после его издания (23 янв. 386 г.), от Амвросия под страхом лишения сана потребовали, чтобы он отстоял свое дело в споре с епископом арианской партии, готом, который принял имя прежнего арианского епископа Авксентия¹²²³, в присутствии императора и нескольких светских судей; но он смело отвечал, что дело веры не следует подвергать такому суду¹²²⁴. С приближением пасхи (386 г.), сделано было новое требование об отдаче церкви в стенах города. Намекая на историю Навуфея, Амвросий отвечал, что он не выдаст наследия своих отцов, святых и православных епископов, занимавших кафедру раньше его. Когда ему приказано было оставить город, он отвечал, что уступит только силе, и его паства, из опасения, чтобы его не устранили или не увезли куда-нибудь, в тревоге сторожила его, проведя несколько ночей в церкви и в прилегающих зданиях, причем все выходы были охраняемы императорскими солдатами. Во время этих бдений Амвросий ввел в первый раз на Западе тот способ пения, который впоследствии введен был при несколько подобных же обстоятельствах и в Антиохии¹²²⁵,– а именно, что вместо предоставления псалмопения хору, все собрание разделялось на два хора, которые и пели попеременно или антифонно ¹²²⁶.

Хотя дело было еще не решено, но Амвросий решил приступить к освящению церкви, бывшей предметом столь сильного спора, и народ просил его совершать такие же обряды, какие он совершал при одном прежнем случае. Он отвечал, что готов исполнить эту просьбу; если только будут найдены останки святых, и приказал взрыть мостовую близь алтарной загородки в церкви св. Феликса и св. Набора. Во время раскопки найдены были два скелета необычайной величины, «какие только существовали в древнее время», с головами, отделенными от тел, и с большим количеством свежей крови¹²²⁷. Эти останки, после двухдневного выставления их, были положены в новой церкви. Бесноватые, приводившиеся к ним, обнаруживали признаки великого возбуждения; некоторые из одержимых объявили, что кости эти принадлежат мученикам, и выкликали их имена, именно Гервасия и Протасия, – имена, которых были совершенно забыты, но которые, как наконец способны были припомнить старцы, известны были в прежнее время¹²²⁸. В другой раз демоны кричали, что все, отказывающиеся исповедать истинное учение о Троице, как оно проповедовалось Амвросием, будут мучимы так же, как мучаются они сами¹²²⁹. Рассказывалось и о других чудесах, совершавшихся от соприкосновения с одеждой, которой покрыты были мощи, и даже от их тени во время несения их. Самым замечательным чудом было то, что один мясник, хорошо известный в Милане и потерявший свое зрение, выздоровел от прикосновения к краю мантии, и, как свидетель исцеления, сделался на всю жизнь сакристаном церкви, в которой сохранялись эти мощи. Общее возбуждение было такое, что хотя ариане и подвергали сомнению и осмеивали эти чудеса¹²³⁰, Иустина не осмеливалась более поддерживать свои притязания против епископа, который удостоился столь чудесного божественного заступничества в своем деле.

Такому результату быть может, содействовала и возобновившаяся опасность со стороны Максима. В следующем году (387 г.) Амвросий опять был послан ко двору в Тревы, с поручением просить о выдаче тела Грациана. Он замечательным образом поддерживал достоинство епископского сана, но возвратился, не достигнув своей цели¹²³¹. Вскоре затем Максим, в нарушение принятых им на себя условий, сделал нашествие на владения Валентиниана. Молодой император и его мать бежали под защиту Феодосия, который летом 388 года выступил в поход на Запад, разбил узурпатора, который выдан был своими собственными приверженцами и предан был смерти, и победитель на время основал свою резиденцию в Милане¹²³².

Влияние, которое Амвросий оказывал на младших принцев, не менее чувствуемо было и Феодосием «великим». Вскоре после своего прибытия в Милан, император однажды намерен был занять место в той части соборной церкви, которая предназначалась для духовенства, и архиепископ выразил желание, чтобы он удалился оттуда и занял место впереди мирян. Феодосий, выразив благодарность за увещание, извинился тем, что в Константинополе императорское седалище находится внутри амвонной загороди, и по своему возвращению на Восток, удивил более снисходительное духовенство своей столицы введением миланского обычая¹²³³.

Ревность Феодосия к единству веры и богослужения среди его подданных была поддерживаема и направляема Амвросием, который располагал правом нравственного контроля над действиями императора. При одном случае, по крайней мере, это влияние сказалось весьма явственно (388 г.). Христиане Каллиника, в Месопотамии, разрушили иудейскую синагогу и, в отмщение за оскорбление, нанесенное некоторым монахам, когда они находились на пути к совершению одного своего празднества, сожгли также валентинианское место богослужебного собрания. Феодосий приказал, чтобы епископ города, одобрявший эти поступки, восстановил здания или заплатил стоимость их. Услышав об этом повелении, Амвросий написал императору возражение, и так как его письмо не имело никакого последствия, то вслед за ним он лично обратился с речью, в которой заявлял, что несовместимо с обязанностью христианского государя обращать христианские средства на такие цели. Феодосий уступил и отменил свой приговор¹²³⁴.

Затем с его стороны последовало заступничество и по другому делу. Самым выдающимся недостатком в благородном и любезном характере Феодосия была склонность к запальчивому гневу. Что он мог быть милостивым после сильного раздражения, это замечательным образом доказывается его прощением народа антиохийского, который в 387 году вследствие одного налога пошел на мятеж, сжег несколько домов и низверг статуи императора, его покойной жены, которой он был нежно предан, и других членов его семейства¹²³⁵. Но в 390 году его запальчивость послужила поводом в ужасной трагедии в Фессалонике. Население этого города, по случаю конного бега, потребовало освобождения любимого всадника, которого Ботерик, главнокомандующий округа, заключил в тюрьму за покушение на одно омерзительное преступление; и когда Ботерик отказал в этом, народ поднял мятеж и умертвил его со многими из его солдат и других чиновников. Император, хотя и крайне разъяренный известием о мятеже, обещал, по заступничеству Амвросия, простить фессалоникийцев; но его светские советники, с большой завистью смотревшие на влияние архиепископа на душу императора, впоследствии успели, указывая на ужасный характер мятежа, добиться от него иного повеления, которое тщательно скрывалось от Амвросия. Население Фессалоники было приглашено на зрелище игр в цирке, и когда оно собралось там, то подверглось беспощадному избиению со стороны сильного отряда солдат. Не приняты были во внимание ни возраст, ни пол, не сделано было никакого различия между виновными и невиновными гражданами города или только прибывшими в него окрестными жителями. В течение трех часов производилась страшная бойня, и во время ее погибло, по крайней мере, 7,000 жертв¹²³⁶.

Известие об этом побоище поразило Амвросия величайшим ужасом. Феодосия в то время не было в Милане, и до его возвращения архиепископ удалился в деревню, где он написал императору письмо¹²³⁷, увещевая его покаяться и заявляя, что пока не будет совершено должное покаяние, ему запрещено будет Богом приносить евхаристическую жертву в присутствии императора. Письмо это привело Феодосия к осознанию своей виновности, которую он навлек, допустив предательское варварство на место справедливости. Но этого было еще недостаточно для Амвросия. Когда Феодосий готов был вступить в привратную церковь, архиепископ встретил его на паперти; схватив его за одежду, он потребовал его удалиться, как человека, оскверненного невинной кровью; и когда император стал заявлять о своем сокрушении, Амвросий отвечал ему, что частные сожаления недостаточны для искупления столь великого преступления. Феодосий подчинился и удалился. В течение восьми месяцев он оставался в покаянном заточении, устраняя от себя все императорские украшения, пока в рождественские праздники он сам не представился архиепископу и смиренно просил его о допущении в церковь. Амвросий потребовал в качестве условия исполнения его просьбы, чтобы император доказал действительный плод покаяния, и император согласился издать закон, которым, с целью предохранения от последствий внезапного гнева, исполнение всяких уголовных наказаний откладывалось на тридцать дней после приговора¹²³⁸. Получив таким образом право на допущение к общению верных, Феодосий, когда ему позволено было войти в церковь, пал ниц на помост, всячески обнаруживая глубочайшую скорбь и уничижение; и Амвросий в своей «погребальной речи» над императором уверяет, что с того времени он не проводил ни одного дня, не воспоминая в своей душе о преступлении, которое он совершил в своей запальчивости¹²³⁹.

Поведение Феодосия в этом замечательном деле очевидно было результатом не слабости или трусости, но действительного сознания своей виновности, искреннего признания высшей власти, которой подчинено все мирское величие. Чтобы правильно судить об образе действий Амвросия, мы должны устранить некоторые воспоминания позднейших времен, которые весьма легко вторгаются в сознание. Архиепископ действовал исключительно из торжественного сознания своего долга. Он сознавал достоинство, которое связывалось с его должностью. Он считал себя обязанным, ходатайствуя в пользу справедливости и человечности, обуздывать излишества земной власти. Его строгость по отношению к императору ничего не имеет общего с притязаниям тех, которые в последующие времена употребляли имя Бога и Его церкви для прикрытия своей собственной гордости и любви к владычеству.

Осенью 391 года Феодосий возвратился на Восток, предоставляя Валентиниану не только его первоначальные владения, но и те, которые были уступлены Максиму после убиения Грациана. Иустина умерла в 388 году, и с этого времени молодой император находился всецело под руководством Амвросия. В 392 году он писал из Вьенны, настойчиво прося архиепископа посетить его, частью с целью установления лучших отношений с франкским полководцем Арбогастом, который был назначен ему Феодосием в качестве покровителя, но начинал обнаруживать признаки опасного честолюбия, и частью для совершения таинства крещения, принятие которого Валентиниан, по обычаю того времени, откладывал доселе. В ответ на этот призыв Амвросий отправился; но, прежде его прибытия, Валентиниан был умерщвлен (15 мая 392 г.) франком. Еще раз Феодосий двинулся на Запад для низложения ритора Евгения, которому Арбогаст предоставил номинальную верховную власть. Но через четыре месяца после своей победы он умер в Милане, будучи последним императором, который вполне поддерживал достоинство римского имени. Амвросий пережил его немного более двумя годами и умер накануне Пасхи 397 года.

2. Хотя язычество потеряло свои преимущества, которыми оно обладало в течение краткого царствования Юлиана, оно, однако же на время пользовалось полной веротерпимостью¹²⁴⁰. Когда варвары угрожали империи, то правители ее очевидно находили невыгодным раздражать ту большую часть своих подданных, которые придерживались старой веры. Валентиниан и его брат, правда, настойчиво преследовали совершение всяких волшебных искусств и жестоко наказывали замешанных в них, во многих случаях даже смертью¹²⁴¹. Но указы по этому предмету были только возобновлением прежних законов, и побуждение к ним было не религиозное, a политическое, так как волшебные искусства гадания и теургии связывались с умозрениями и интригами в отношении государственных дел. Этими искусствами занималась не невежественная только толпа, но и члены древней римской аристократии и философская партия, которая была сильна при Юлиане; и многие лица как из аристократического, так и из философского классов были среди жертв этих законов Валентиниана¹²⁴². Совещание с ауспициями для невинных целей, однако же, еще позволялось¹²⁴³. Храмы все еще позволялось охранять караулами солдат, хотя христиане и исключались от этой службы¹²⁴⁴. Валентиниан даже наделял жречество преимуществами, превосходящими те, которые оно получало от его языческих предшественников, и в некоторых отношениях даже больше тех, которыми пользовались христиане, так что православные подданные Валента жаловались, что в то время, как они сами подвергались изгнанию и лишению прав вследствие своей веры, язычники свободно совершали все обряды своего идолопоклонства, даже нечистое и исступленное служение Вакху¹²⁴⁵. В 364 году Валентиниан запретил ночные жертвы; но получив заявление, что греки будут считать жизнь невыносимой, если их лишат их таинств, он сделал в их пользу изъятие от действия этого закона¹²⁴⁶. В позднейший период Валентиниан и Валент были побуждены политическими причинами запретить все животные жертвоприношения, но другие обряды языческого идолослужения еще позволялись, так что в Риме и Александрии, где язычество было еще сильно, указ этот не приводился в исполнение¹²⁴⁷.

При Феодосии и современных императорах Запада происходило более решительное движение к подавлению язычества. В 381 и затем в 385 году Феодосий возобновил закон против жертвоприношений ¹²⁴⁸. Но в то время, как закон этот щадил сами здания, ревность христиан весьма часто шла дальше его. Пока стояли храмы, они внушали христианам опасение и льстили язычникам надеждой, что может явиться второй Юлиан. С целью устранения повода к подобным чувствам, многие храмы были разрушены и в некоторых случаях, в виде предлога к этому, служило предположение, что в них незаконно совершались жертвы. Это дело разрушения было главным образом поощряемо или исполняемо монахами; в странах, где немного было монахов, как напр. в Греции, великолепные памятники языческой архитектуры сохранились в целости, будучи оставлены без употребления, или превращены в церкви, или обращены для гражданских целей. Знаменитый софист Ливаний составил защитную речь в пользу храмов, которая имеет форму речи обращенной к императору, хотя она, вероятно, никогда не была произнесена перед ним и даже не представлена ему письменно¹²⁴⁹. Оратор жалуется на одетых в черное людей, которые, по его чрезмерно раздраженному отзыву, прожорливее слонов и ненасытно алчны, хотя и прикрывают свою чувственность искусственной бледностью; что хотя закон не запрещал язычества, за исключением кровавых жертв, эти монахи повсюду совершали дела разрушения и грабежа; что они подвергали жрецов всяким насилиям, захватили даже земли под предлогом, что на них совершаются незаконные обряды, и что если обращались на них с жалобой к «пастухам в городах» (то есть, епископам), то жалующимся, вместо всякого возмездия, отвечали, что с ними поступили еще слишком мягко. Он приписывает все бедствия того времени перемене религии; обращается к новозаветным постановлениям в доказательство того, что насильственные меры христиан противны духу их собственной веры, и старается поддержать суеверие своих читателей, заявляя, что служение древним богам еще совершалось в Египте, так как сами христиане опасались рисковать плодородием своей страны подавлением этой религии¹²⁵⁰.

Немного спустя это последнее уверение подверглось испытанию. Феофил, епископ Александрийский, человек запальчивый, имя которого часто будет упоминаться затем, получил от императора в дар храм Вакха и намеревался построить на место его церковь (391 г.). Когда стали разрывать землю для заложения основания нового здания, то найдены были некоторые постыдные символы, употреблявшиеся в идолослужении Вакху, и их публично носили в издевательство над религией, которой они принадлежали. Язычники, разъяренные таким оскорблением своей веры, подняли мятеж, избили нескольких христиан и заперлись в храме Сераписа, который со своими оградами составлял обширный ряд зданий, возвышавшихся над городом и считавшихся одним из чудес света¹²⁵¹. Оттуда они время от времени делали вылазки, убивали христиан и уводили многих пленных, которых они принуждали приносить жертвы и в случае отказа подвергали жестоким мучениям; некоторые из пленников были даже преданы смерти через распятие. Получив донесение об этом, император отвечал, что так как убитые христиане мученики, то тех, которые оказались повинными в их смерти, не нужно подвергать наказанию, а лучше, если только это возможно, склонять их к истинной вере милостью; но в то же время он приказал, чтобы храмы Александрии были разрушены. Серапиум был оставлен его защитниками, которых правитель склонил присутствовать при публичном чтении императорского указа, и они, услышав о приговоре против храмов, убежали в скорби. Идол Сераписа, покровительственного божества города, был огромных размеров и украшен был драгоценностями и золотыми и серебренными плитами. В народе ходило верование, что если нанести ему оскорбление, то разрушится небо и земля, и даже христиане смотрели с тревогой, когда солдат, поднявшийся по лестнице, поднял свой топор против идола. Но когда увидели, что воин с безнаказанностью отрубил ему одну щеку и затем отсек одно из колен, то опасение исчезло. Голова бога была сброшена вниз, и из нее выскочила целая стая крыс, возбуждая отвращение и смех в толпе¹²⁵². Идол скоро был весь разрушен в куски, которые были унесены в амфитеатр и сожжены. При обыске храма, сделано было открытие тех безобразий, которыми он осквернялся, и тех проделок, к которым прибегали жрецы, пользуясь доверчивостью богомольцев¹²⁵³, и вследствие этого обнаружения, многие обратились в христианство. Языческая партия, однако же, начала ликовать, когда оказалось, что разлив Нила в том году не начинался дольше обычного времени. Обратились за советом к императору: «Лучше», – отвечал он, «пусть Нил совсем не разливается, чем нам покупать плодородие Египта идолослужением». Наконец, река разлилась более, чем до обычной высоты, и язычники начали надеяться, что Серапис отомстит за себя наводнением; но они скоро разочаровались и в этом, увидев, что воды начали убывать до обычного уровня. Храм бога был разрушен, и на его месте была построена церковь, а другие здания серапиума оставлены были в целости. Во исполнение повеления императора храмы были разрушены в Александрии и по всему Египту. Статуи были сжигаемы или расплавляемы, за исключением одной, которую, будто бы, Феофил сохранил в качестве аргумента против язычества, чтобы приверженцы этой последней системы впоследствии не стали отрицать, что они поклонялись столь презренным предметам ¹²⁵⁴.

Старая религия была более сильна на Западе, чем на Востоке. Ее держалось большинство высших римских семейств, хотя, видимо, не из какого-нибудь действительного убеждения в ее истине, а из простой гордости, заставлявшей держаться преданий своих предков, и из нежелания предпринять на себя труд исследования. Исповедание язычества не было препятствием к получению высоких должностей в государстве, и с ним римская знать, подобно своим предкам, честолюбиво старалась сочетать достоинство языческой иерархии. В столице было посвящено старой вере еще множество храмов и небольших религиозных зданий, а в сельских округах Италии система эта держалась вследствие самой связи этих божеств со всем, что касалось земледельческих работ. Епископы укоряли христианских землевладельцев за равнодушие, с которым они, не обращая внимания ни на что, кроме денег, позволяли населению в своих имениях без всякого препятствия продолжать идолослужение¹²⁵⁵. В западных провинциях вообще в некоторых местах преобладали старые варварские религии, а в других служение римским богам. Из того обстоятельства, что основание многих епископий на Западе относится к периоду между 350 и 380 годами, заключают, что тогда в этих странах сделана была первая попытка правильного подавления на язычество.

Грациан, в свои ранние годы, поддерживал начала религиозного равенства; но под влиянием св. Амвросия, в последствии в его политике произошла важная перемена, так что этот молодой император нанес более жестокие удары язычеству, чем какие осмеливался предпринять кто либо из его предшественников. В сенаторском здании в Риме был жертвенник Победы, воздвигнутый после битвы при Акциуме, и на нем сенаторы давали клятву в верности императору и законам, а также приносились возлияния и курения при начале каждого собрания. Удаление этого жертвенника было единственным значительным актом, в котором Констанций проявил свое вмешательство в религию столицы; но он восстановлен был Юлианом и продолжал занимать свое место до 382 года, когда Грациан приказал удалить его опять. В Милан отправилась, с просьбой о восстановлении жертвенника, депутация сенаторов, во главе с Симмахом, самым красноречивым оратором своего времени, человеком высокого личного характера и занимавшим высшие гражданские и религиозные должности¹²⁵⁶. Но христианская партия в сенате уже настроила императора, при посредстве Дамаса и Амвросия, в свою пользу, и он отказался принять депутацию ¹²⁵⁷. В то же самое время он лишал храмы принадлежавших им земель, отнял у них все казенные фонды, объявил незаконным предоставление им по завещанию недвижимой собственности и лишил весталок и языческих жрецов религиозных и гражданских преимуществ, которыми они пользовались доселе¹²⁵⁸. Быть может с целью сильнее повлиять на чувства императора, депутация жречества предложила ему одеяние Pontifex maximus’a, – достоинство, которое носилось всеми его предшественниками, как раньше, так и после обращения Константина, но Грациан отверг это достоинство, как неприличное христианину¹²⁵⁹.

В 384 году сделан был новый опыт повлиять на молодого Валентиниана. В Милан опять явился Симмах во главе депутации, и передал императору красноречиво написанное ходатайство в пользу жертвенника Победы и старой религии¹²⁶⁰. Он провел различие между личным убеждением императора и обязанностью его положения, как правителя государства, которое в течение веков поклонялось богам язычества; останавливался на знамениях, связанных с именем Победы, и приписывал голод, войны и другие бедствия последних лет гневу богов, вследствие лишения их должного почтения; настаивал, что незаконно отнимать фонды, которыми поддерживалась языческая религия. Олицетворяя Рим, он заставлял его обращаться к императору в качестве матери, напоминая ему о ее древней славе и считая себя не в состоянии научиться какой-нибудь другой религии, кроме той, которой она приобрела себе величие.

Амвросий, услышав об этом ходатайстве языческой партии, написал императору, настойчиво увещевая его отказать в ходатайстве, и вслед за своим письмом отправил формальный и обстоятельный ответ Симмаху¹²⁶¹. Он доказывал, что для христианского государя незаконно поддерживать систему, которую он должен считать ненавистной Богу. Было бы несправедливостью по отношению к христианским сенаторам, говорит он, если бы их заставляли принимать участие в жертвоприношениях Победы, а между тем их нужно считать принимающими участие в действиях сената, будут ли они лично присутствовать на его собраниях, или нет. Довод касательно бедствий империи он опровергал указанием на тех из государей, которые исповедовали язычество. Древняя слава Рима, говорит он, отнюдь не могла истекать из поклонения богам, так как покоренные им враги были той же самой религии. Его седая древность отнюдь не сделается менее почтенной и напротив будет еще более почтенной, если он примет истину Евангелия. Христианство выросло под угнетением, между тем как язычество, по свидетельству его собственных защитников, зависело в самой своей жизни от стипендий и преимуществ жречества. Язычество находило затруднительным для себя содержать число своих семи весталок несмотря на то, что этому классу жриц принадлежали высокие преимущества, между тем как множество христианских женщин добровольно избирали девственную жизнь бедности и самоумерщвления. И какие дела благотворительности могло выставить язычество по сравнению с пособием нуждающимся, выкупом пленных и другими подобными делами, которые составляли ежедневное дело христиан?

При чтении этих противоположных ходатайств, мы не можем не поразиться замечательным контрастом в тоне между апологетической неуверенностью Симмаха и торжествующей уверенностью Амвросия, который в своем прежнем письме даже говорил императору, что если он сделает требуемую уступку идолопоклонству, церковь отвергнет его и его приношение¹²⁶². Дело язычества покоилось не на истине учения, а на обращении к историческим и патриотическим воспоминаниям; отсюда ясно, что помимо всякого соображения в значении их сравнительных доводов, выигрыш дела был уже на стороне поборника христианства, и что просьба Симмаха должна была остаться, как это и оказалось в действительности, без успеха.

Языческая партия затем обратилась к Феодосию, когда он был в Италии после смерти Максима (389 г.). Император сначала склонен был уступить, но Амвросий настроил его так же, как он настроил и младших принцев. Еще раз языческая депутация была отправлена к Валентиниану в Галлию, когда он находился вдали как от своего сотоварища, так и от архиепископа, но и эта попытка также потерпела неудачу¹²⁶³.

В 392 году Феодосием издан был важный закон для всей империи. В нем подробно указываются лица всякого звания и во всяком месте. Жертвоприношение и гадание, даже хотя бы они совершались без всякой политической цели, в нем признаются изменничеством, подлежащим уголовному наказанию. Употребление свечей, курений, гирлянд или возлияний и других подобных меньших актов идолопоклонства, должно влечь за собой конфискацию тех домов и земель, где они будут совершаться. Тяжелые штрафы, возвышающиеся или уменьшающиеся сообразно с положением виновных, назначаются против тех, которые будут входить в храмы; если власти окажутся побиенными в этом отношении и их служители не попытаются воспрепятствовать им, то должны подлежать штрафу и эти служащие ¹²⁶⁴.

Вероятно, суровость этого законоположения и содействовала усилению партии Евгения, которого язычники приветствовали в качестве избавителя. Был ли он сам вероотступником, не известно; но его учитель Арбогаст был заведомый язычник, в течение короткого периода власти ритора-императора (392–4 г.), жертвенник Победы был поставлен на свое место, обряды старой религии были восстановлены во всей своей полноте и храмам возвращена конфискованная собственность¹²⁶⁵. Говорят, что Феодосий, посещая Рим после поражения Евгения, предоставил выбор между христианством и язычеством голосованию сената, и что христианство будто бы принято было большинством; но рассказ этот крайне невероятен, и быть может есть не более как преувеличение, основанное на каком-нибудь рассуждении, имевшем место в Милане между императором и депутацией сената.

Говорить о веке Феодосия как таком, в который совершилось полное разрушение и исчезновение язычества, было бы несоответствующим истине. Приверженцы старой религии, хотя и лишенные возможности исполнять свои обряды, однако еще пользовались полной свободой мысли, и им доступны были высокие государственные должности. Действие законов против них было весьма неполным; если одни строго применялись там, где была сильная христианская партия, то, с другой стороны, где эта партия была слаба, они совершенно не исполнялись, и в некоторых случаях сами власти, которым поручено было исполнение их, были язычники. В Риме самому императору льстили тем, что он, подобно своим предшественникам, после своей смерти будет занесен в число богов¹²⁶⁶. Статуи богов не разрушались, статуя Победы все еще оставалась в палате сената, хотя жертвенник, особенно бывший предметом спора, и был удален. Несмотря на это, старая религия очевидно была обречена на гибель. Остававшаяся в ней сила заключалась уже не в вере, а в привычке. Удаление общественных сумм подействовало на нее в такой степени, как это было бы невозможно, если бы в ней оставалась какая-нибудь искра жизни. Жрецы, подвергаясь нападению, обыкновенно уступали с такой легкостью, которая показывала полный недостаток в них веры и ревности. Хотя язычество и было обычным явлением среди писателей, но ни один из них не пытался вступить в богословское прение; их усилия в пользу своей религии не шли дальше ходатайства о веротерпимости. Бл. Иероним говорит о храмах в Риме около этого времени, что они оставлены были в полном пренебрежении, беспорядке и разложении¹²⁶⁷.

3. Среди тех из своих подданных, которые исповедали христианство, Феодосий решил восстановить единство веры. Немедленно после заключения Вселенского собора в Константинополе (30 июля 381 г.), он повелел, чтобы все церкви были отданы православным, чтобы еретики не имели собраний и никакие здания не воздвигались для подобных собраний ¹²⁶⁸. В 383 году он созвал собрание епископов всех партий, с надеждой привести их к соглашению¹²⁶⁹; но различие верований оказалось непримиримым, и в том же году император издал новые указы против ариан. В течение остальных лет этого царствования были часто издаваемы законы¹²⁷⁰ против ереси, – каковой термин теперь уже не ограничивался приложением его к отрицанию главных положений веры, но прилагался также и к меньшим заблуждениям в учении и к отделению от общения церкви¹²⁷¹. Особенную враждебность императора возбуждали ариане, евномиане, македониане, аполлинариане и манихеи. Различными постановлениями он лишал этих сектантов всякого права собираться для богослужения как в городах, так и в деревнях; он конфисковал все места, в которых они могли делать свои собрания, и лишал их права получать или передавать по наследству собственность, а также других гражданских прав; он запрещал им спорить о религии и подвергал тех, которые давали или получали сектантское рукоположение, штрафу в десять фунтов золота, что равняется почти 2 500 рублей на наши деньги. Некоторые классы еретиков подвергались конфискации и ссылке, а «избранные» из манихеев даже осуждались на смерть¹²⁷². Такое законодательство в значительной степени соответствовало ожиданиям императора. Ни язычество, ни сектантство не имело в себе достаточно внутренней силы, чтобы противостоять давлению законов, требовавших соглашения с церковью. Толпы прозелитов стремились в церковь, и от радости при виде этого возвращения заблудших, мало занимались вопросом о том, не было ли во многих случаях кажущееся обращение их, лишь маской лицемерия или равнодушия¹²⁷³. Можно вообще думать, что самые суровые указы Феодосия, по-видимому, имели своей целью только навести страх на заблуждающихся и никогда в действительности не приводились в исполнение. Но пример наказание смертью за религиозное заблуждение был уже дан в той части империи, которая была подчинена узурпатору Максиму.

К этому времени относится появление нового еретика Присциллиана. Это был испанец из хорошего рода, богатый, ученый, красноречивый и искусный в спорах. Его учение было отчасти заимствовано, через Элпидия, ритора, и Агапу, знатную даму, от одного египтянина, по имени Марка, путешествовавшего в Испанию¹²⁷⁴. Учение его составилось из различных ересей: манихейства, гностицизма, арианства, фотинианства и савеллианства, к которым были присоединены астрология и магия. Что Присциллиан держался дуалистического начала, это кажется несомненным. Он допускал весь канон св. Писания, но, посредством аллегории и изменений текста, устранял трудность таких частей, которые не согласовались с его системой, и подобно некоторым из гностических партий в прежнее время, он главным образом основывался на некоторых апокрифических сочинениях¹²⁷⁵. Последователи его, будто бы, считали ложь позволительной с целью сокрытия своих действительных верований; они ходили в церковь и принимали причастие, но не потребляли его. Нравственные начала Присциллиана были строго аскетическими; он предписывал разлучение брачных лиц, но, подобно другим ересиархам, его обвиняли в тайной преданности чувственным удовольствиям и безнравственности ¹²⁷⁶. Успех учения Присциллиана, особенно среди женского пола, начал обращать на себя внимание около 378 года, и в 380–1 году оно было осуждено собором испанских и аквитанских епископов, в Сарагосе. Два, однако же епископа, Сальвиан и Инстанций, приняли сторону Присциллиана, и, найдя поддержку в Гигине Кордубском, который некогда был сильным противником его взглядов, они рукоположили его на кафедру Авилы¹²⁷⁷. Противная партия обратилась к светской власти, и, по повелению Грациана, ересиарх и его рукополагатели были изгнаны из Испании. С надеждой добиться отмены этого приговора, Присциллиан отправился в Рим в сообществе с Сальвианом и Инстанцием. Во время своего следования через Аквитанию они приобрели многих прозелитов, особенно в епископском городе Елузе. В Бордо епископ не позволил им вступить в город, но они нашли гостеприимство в окрестности города у Евхротии, вдовы знатного поэта и оратора, по имени Дельфидий, и когда они отправились дальше, то были сопровождаемы ею, ее дочерью Прокулой и многочисленной толпой обращенных ими женщин. По прибытии в Рим они не могли добиться аудиенции Дамаса, и Сальвиан умер там. Его сотоварищи, отправившиеся на север, встретились в Милане с сильным противодействием себе со стороны влиятельного Амвросия; но посредством подкупов и домогательств у высокопоставленных лиц, они добились от Грациана повеления касательно их восстановления в своих кафедрах. Проконсул Испании был склонен подобными же средствами, и Итаций и Идаций, вожди противоположной партии, были изгнаны из страны, как нарушители общественного мира¹²⁷⁸. В течение остальных лет царствования Грациана, Итаций, смелый и способный человек, но преданный чувственным и мирским привычкам, нашел себя не в состоянии бороться против той испорченности, посредством которой присциллиане оказывали влияние на двор. Когда, однако же его дело казалось безнадежным, новые надежды были возбуждены известием, что Максим был провозглашен в Британии, и когда этот узурпатор утвердился в Тревах, после умерщвления Грациана, Итаций перенес дело на его решение, и Максим препроводил его собору, заседавшему в Бордо. Этим собранием Инстанций был, выслушан первым и осужден (384 г.). Вслед затем Присциллиан, на требование защищать себя, апеллировал к императору и собор допустил эту апелляцию¹²⁷⁹.

Присциллиан и его обвинители отправились в Тревы, куда около того же самого времени прибыл Мартин, епископ Турский, «апостол галлов», славившийся своей святостью, своими чудесами и своей успешной борьбой с идолопоклонством¹²⁸⁰. Мартин не раз упрашивал Итация оставить мысль о преследовании еретиков гражданским судом, на что Итаций отвечал ему укором, что он и сам приверженец Присциллиана. Мартин также представил императору, что разбирательство церковного преступления перед светскими судьями дело беспримерное, и просил, что бы дело это было улажено обычным путем, именно низложением главных еретиков с их кафедр, согласно с церковным осуждением, которое было произнесено над ними¹²⁸¹. Его влияние было достаточно сильным для того, чтобы откладывать разбирательство дела, пока он оставался в Тревах, и, прощаясь с Максимом он получил обещание, что жизнь обвиненных будет безопасна. Но узурпатора впоследствии склонили (будто бы, надеждой воспользоваться собственностью Присциллиана) отступить от этого решения. Еретики были привлечены на суд, и, при посредстве пытки, вынуждены были к признанию в безнравственных учениях и обычаях¹²⁸². Итаций, настаивавший на преследовании с большим ожесточением, пока еще не решено было дело, поручил последнюю формальную часть дела светскому адвокату, заявляя, что его собственный епископский сан запрещал ему принимать участие в кровавом деле. Присциллиан, Евхротия и пять из их сотоварищей были осуждены на смерть и обезглавлены (385 г.). Инстанций был изгнан на Сицилийские острова, а другие члены партии были осуждены на ссылку или конфискацию¹²⁸³.

В то время, когда несколько епископов собралось для посвящения Феликса на кафедру Тревскую, Мартин опять посетил двор Максима с целью ходатайствовать о жизни некоторых из должностных лиц Грациана. Эти епископы, за исключением одного, свободно сносились с главными виновниками последних событий, которые, опасаясь влияния Мартина, пытались, хотя и без успеха, воспрепятствовать ему вступить в город. Максим старался, самими изысканными знаками внимания, привлечь его к общению с Итацием и его партией; но епископ Турский твердо отказался, и они расстались в раздражении. Поздно ночью Мартин был извещен, что дано было приказание о казни тех должностных лиц, в пользу которых он ходатайствовал, и что состоялось предположение отправить двух военных уполномоченных в Испанию, с целью истребления присциллианства. Сообщение это поразило его скорбью не только вследствие опасности, угрожавшей приверженцам Грациана, но и потому, что так как он сам и другие вместе с ним были обвиняемы Итацием в присциллианстве, то обвинение в этой ереси, как он знал, будет употреблено в качестве предлога для преследования православных аскетической жизни. В великой тревоге он отправился к императору, где под условием, чтобы помилованы были сановники Грациана и чтобы отменено было посольство уполномоченного против Присциллиана, он обещал вступить в общение с Итацием. Mapтин вследствие этого принял участие в посвящении Феликса на следующий день, но отказался подписать этот акт и немедленно оставил Тревы. Рассказывают, что когда он находился на пути домой, печально размышляя о своей последней уступке, ему явился ангел, который утешал его, но сказал ему, что он поступил худо. С этого времени, говорит его жизнеописатель, Мартин чувствовал в себе ослабление силы чудес и в течение остальных шестнадцати лет своей жизни он избегал всяких соборов и собраний епископов¹²⁸⁴.

Казнь Присциллиана и его сотоварищей возбуждала общий ужас как в христианах, так и в язычниках¹²⁸⁵. Св. Амвросий во время своего второго посольства в Треви предпочитал скорее подвергнуть риску в неудаче цель своего посольства, чем вступить в общение с Максимом и епископами, замешанными в этом кровавом деле¹²⁸⁶. Сириций, епископ Римский, присоединился к осуждению партии, действовавшей с Итацием, и ее вождь был низложен и умер в изгнании¹²⁸⁷.

Присциллианство не исчезло сразу. Церковь французская долго была возмущаема возникавшими из-за него раздорами. Тело ересиарха было перенесено из Трев на его родину, где оно и почиталось его приверженцами, как тело мученика, и его имя употреблялось ими в клятвах¹²⁸⁸. Многие члены этой секты воссоединились с церковью после собора, состоявшегося в Толедо в 400 году¹²⁸⁹, но остатки ее еще существовали во время первого собора Брагского в 561 году¹²⁹⁰.

1. Распространение христианства

Обращение Эфиопии – Обращение иберийцев – Христианство в Персии – Христианство среди готов и Урфила – Значение Урфилы среди готов

2. Отношение между церковью и государством

Положение императора – Судебные права церкви – Влияние христианства на законодательство – Право убежища

3. Иерархия

Копиаты и параволаны – Дьяконы и архидиаконы – Архипресвитеры – Положение хорепископов – Диоцезы или епархии – Экзархи и патриархия – Три главнейшие кафедры – Причины возвышения Рима – Римская кафедра и ее значение – Состояние духовенства – Положение духовенств в IV -ом столетии – Вынужденное рукоположение – Целибатство или безбрачие – Безбрачие духовенства

4. Монашество

Антоний Великий – Св. Пахомий и киновийская система монашества – Развитие монашества – Монастырские уставы – Бл. Иероним – Иероним в Риме – Его ученицы – Письмо Иеронима к Димитрии – Павла и ее семейство – Иероним в Риме – Иероним и Павла в Вифлееме – Перевод Библии Иеронимом – Павла и Евстохия – Смерть Павлы и Иеронима – Общий характер монашества и его значение в истории – Симеон Столпник – Даниил Столпник

5. Обряды и обычаи

Христианское богослужение – Влияние язычества – Построение и расположение церквей – Искусства – Крест, литургия и гимны – Крещение – Евхаристия – Агапы – Воскресный день – Пасха – Праздники и посты – Покаяние – Почитание святых – Мощи – Почитание Пресвятой Девы Марии – Паломничество

6. Противодействие тенденциям века

Африй – Иовиниан – Вигилянций и Павлин Поланский – В защиту метода церковной истории

Распространение Евангелия

В то время, как империя была волнуема арианскими спорами, Евангелие проникло в некоторые страны за пределами римского владычества.

1. Каково бы ни было действие, произведенное в Эфиопии обращением казнохранителя царицы Кандакии, рассказываемым в Деяниях Апостольских¹²⁹¹, но оно по-видимому было лишь временным, так что Эфиопская или Абиссинская церковь в сущности обязана своим происхождением экспедиции, предпринятой в начале IV столетия Меронием, философом тирским, с целью научного исследования. На своем пути домой, он и его сотоварищи подверглись нападению в одном месте, где они высадились на берег, с целью поискать воды, и все были избиты, за исключением двух юношей Эдезия и Фрументия, родственников и учеников Мерония. Эти юноши были приведены к царю страны, который сделал Эдезия своим виночерпием, а Фрументий сделался его секретарем и казначеем.

По смерти царя, который оставил своим наследником мальчика, эти два чужеземца, по просьбе вдовствующей царицы, действовали в качестве регентов царства, пока наследник не пришел в возраст. Эдезий затем возвратился в Тир, где он сделался пресвитером. Фрументий, который при помощи гностических торговцев, посещавших эту страну, уже ввел христианское учение и богослужение в Абиссинию, отправился в Александрию и, рассказав свою историю Афанасию, просил, чтобы был послан епископ для продолжения этого дела. Афанасий, принимая во внимание, что никто не мог быть столь пригоден для этой должности, как сам Фрументий, посвятил его на епископию Аксумскую. Основанная таким образом церковь продолжает и доселе быть подчиненной кафедре александрийской, – так что она, как выражаются сами абиссинцы, «пьет из источника патриарха»¹²⁹². Ее митрополитом всегда бывает египетский монах, избираемый и посвящаемый коптским патриархом¹²⁹³.

После изгнания Афанасия с его кафедры в 356 году, Констанций написал принцам Аксумским письмо, в котором выражал желание, чтобы они не оказывали покровительства беглецу, а также, чтобы Фрументий был отправлен в Александрию для получения наставлений в вере от арианского епископа Георгия. Афанасий, однако же, находился в безопасности среди монахов Египта, и не видно, чтобы на просьбу касательно Фрументия было обращено какое-нибудь внимание¹²⁹⁴.

Арианский историк Филосторгий прославляет одного арианского миссионера, по имени Феофила, хотя на его труды естественно не обращают, внимания православные писатели. Он был родом с острова Диу¹²⁹⁵, и, будучи отправлен в качестве заложника к императорскому двору (ок. 350 г.), был посвящен в епископа Евсевием Никомидийским¹²⁹⁶. Феофил проповедовал в Южной Аравии, и по-видимому также в Абиссинии и Индии, как и на своем родном острове¹²⁹⁷. В Индии он, будто бы, нашел остатки прежнего христианства, которое Филосторгий называет этероусийским (то есть, верующим, что лица Божества различаются по существу), – каковое уверение, по-видимому, не имеет другого основания кроме того обстоятельства, что индийцы были не знакомы с терминами, которые введены в язык православного богословия со времени возникновения арианского спора.

2. Обращение иверийцев или грузин относится к царствованию Константина Великого. Некоторые из этих варваров, при одном набеге на империю (320–330 гг.), увели среди пленных одну благочестивую христианку, религиозные обряды и самоумерщвления которой были замечены ими с изумлением и страхом. Спустя некоторое время заболел ребенок, по свидетельству Сократа один из детей царя, и, согласно с обычаем страны, его носили от одной женщины к другой, в надежде, что какая-нибудь из них окажется в состоянии исцелить его. Когда наконец обратились к пленнице, то она сказала, что совершенно не знакома с медициной, но, положив ребенка на постель, сказала: «Христос, исцелявший многих, исцелит и этого ребенка»; и по ее молитве мальчик выздоровел. Подобным же образом затем скоро была исцелена и царица, причем пленница отказалась от всякого вознаграждения. На следующий день царь во время охоты в горах был объят густой мглой или тьмой. После тщетных обращений к своим богам ему пришла мысль обратиться к Богу этой чужестранки, и тьма немедленно рассеялась. Рассказывается и о других чудесах. Все это так поразило царя и царицу, что они обратились в христианство, дав этим пример своему народу, и иверийцы, обратившись с просьбой к Константину, были снабжены епископом и духовенством¹²⁹⁸.

3. Христианские общины в Персии существовали уже и в более ранний период¹²⁹⁹. Вера продолжала распространяться в этой стране, и Константин Великий, вскоре после объявления о своем собственном обращении, писал в пользу христиан Сапору II, который был царем Персии с 309 по 381 г.¹³⁰⁰. Но за успехом новой религии с завистью и тревогой следили волхвы, и когда между Сапором и Констанцием началась война (343 г.), они донесли царю, что обращенцы были преданы римским интересам. Вследствие этого Сапор начал гонение, подвергая христиан особенно отяготительным налогам. Затем был схвачен и их глава Симеон, епископ Селевкийский и Ктезифонский, и приведен к царю, который потребовал от него признания национальной религии, и, когда он отказался, приговорил его к тюремному заключению. Когда его уводили, то Утазан, старый евнух, недавно перед тем убежденный отречься от христианства, с почтением приветствовал его; но епископ отвернул от него лицо свое. Утазан, глубоко пораженный таким укором, горько зарыдал, приговаривая: «Если мой старый и близкий друг так отвращается от меня, то чего мне ожидать от моего Бога, от которого отрекся я?». За эти слова его потребовали к царю, и когда он остался непреклонен как к угрозам, так и к просьбам, его осудили на смерть. Утазан воспитал Сапора; теперь он просил только одной милости за свою старую доброту, именно чтобы было объявлено, что он не виновен в какой-нибудь измене, а казнится только за то, что он христианин. Царь охотно согласился, в надежде, что это объявление воздержит его подданных от христианства; но действие было совершенно противоположное, так как вид мужества, с которым евнух пожертвовал своей жизнью за Евангелие, побудил многих принять христианскую веру. Симеон и многие другие были преданы смерти. В следующем году жестокость гонений еще более усилилась, и известия о мученичествах встречаются время от времени в течение остальных лет царствования Сапора¹³⁰¹.

4. Мы уже видели, что Евангелие было введено среди готов пленными, которые уведены были во время царствования Валериана и Галлиена¹³⁰². Феофил, «епископ готов», был среди членов Никейского собора¹³⁰³ и по-видимому был непосредственным предшественником Улфилы, который несмотря на свое тевтонское имя¹³⁰⁴, будто бы, происходил от каппадокийских пленных¹³⁰⁵. Улфила родился вероятно в 318 году и посвящен в епископа в тридцатилетнем возрасте, быть может, когда был членом посольства к императору Констанцию в 348 году. В 355 году гонение Атанарика, судьи или князя остроготов, который считал исповедание христианства признаком наклонности к римским интересам, заставило епископа перевести значительную часть готов за Дунай и искать убежища в пределах империи; и, по-видимому, этот то исход, равно как и его труды и влияние среди своего народа, подали повод к титулу, который дан был ему Констанцием, именно «Моисей готов». Лет пятнадцать позже гонение возобновилось, и многие из подданных Атанарика, принявших христианство, были преданы смерти¹³⁰⁶. В 376 году Улфилой пользовался Фритегерн, князь визиготов (той части готского племени, к которому он принадлежал сам и среди которого главным образом трудился он) для переговоров с Валентом о позволении поселиться в пределах императорской территории¹³⁰⁷, и вследствие возмущения этого народа против своих новых покровителей, он был отправлен в не увенчавшуюся успехом миссию к императору, как раз перед битвой Адрианопольской. Улфила скончался в 388 году в Константинополе, где он ходатайствовал перед Феодосием в пользу его арианских подданных.

Улфила пользовался цивилизацией, как слугой религии. Ему соотечественники его обязаны были изобретением алфавита¹³⁰⁸ и переводом св. Писания, из которого исключены были книги Самуила и Царств на том будто основании, чтобы их воинственное содержание не оказалось слишком сродным с природной жестокостью этих варваров¹³⁰⁹. Готы принимали слова своего епископа за закон, и его именно влиянием они, к несчастью, были отвращены от православной веры, которую они сначала исповедовали. Время и обстоятельства этого совращения составляют спорный предмет¹³¹⁰. Улфила вообще более известен был практической деятельностью, чем богословскими познаниями, и не в совершенстве понимал важность вопроса между арианством и Никейским православием. Как известно он находился в общении с Акакием н Евдоксием в Константинополе в 360 году и подписал символ Риминийский ¹³¹¹; но, тем не менее, он, по-видимому поддерживал сношения с православными и после этого времени, и ясное исповедание арианства распространившись среди готов не ранее царствования Валента, когда оно сделалось условием их допущения во владения императора. Когда эта ересь была извергнута из церкви, когда она перестала обсуждаться на соборах и изощрять ученость и остроумие просвещенных богословов, она приобрела новую важность как вера варварских племен, делавших набеги на империю.

5. Евсевий упоминает о существовании недавно основанных церквей среди сарацин на берегах Аравии¹³¹². На бродячие шайки этого дикого племени производила сильное впечатление жизнь монахов, удалившихся в пустыни, и они посещали их с благоговением. В царствование Валента, сарацинская царица, по имени Мавия, бывшая в войне с римлянами, потребовала в качестве условия мира, чтобы Моисей, известный святостью отшельник, дан был ее народу в качестве епископа. Моисей с неохотой согласился принять эту должность, но безусловно отказался принять посвящение от Луция, арианского епископа Александрии; и затем он был посвящен некоторыми из православных епископов, находившихся в ссылке¹³¹³.

Отношения между церковью и государством

1. В течение почти трехсот лет церкви, по особому промышлению Божию, было предоставлено развиваться самой по себе в качестве общества, несвязанного с могуществом мира сего, и к тому времени, когда ее вера была принята императорами Рима, она заняла положение великой независимой корпорации, с правильным и установившимся устройством. Но хотя она таким образом и казалась отдельной, она, однако же, не была неспособна к связи с государством, в котором религиозный элемент мог освящать гражданский, причем гражданская власть в свою очередь могла оказывать свое влияние в деле споспешествования религии. Существовала, однако опасность, чтобы при такой связи одна или обе эти стороны не забыли, что церковь не есть функция государства, но само по себе богоустановленное духовное царство; а при возможности того, что церковь могла слишком много полагаться на светскую власть, была также и противоположная опасность, что она и со своей стороны могла притязать, по отношению к государству, на авторитет, как бы предоставленный ей свыше, но в действительности не оправдываемый никаким христианским учением. Истинное соотношение между церковью и государством должно быть чуждо обеих этих крайностей.

Когда Константин Великий обратился в христианство, перемена эта нашла обе стороны уже совершенно подготовленными к пониманию тех отношений, которые вытекали из нее. Император, который по должности Pontefix Maximus’а был высочайшим служителем языческой религии и не признавал в этой системе никакой власти более священной, чем его собственная, естественно не захотел бы принять или даже не мог занять иного положения и в своей новой общине. Равным образом духовенство, так как оно не привычно было доселе входить в общение с лицами столь высокого сана, вероятнее всего могло быть ослеплено блеском, оказавшись приглашенным к общению с владыкой римского мира, и могло быть расположенным предоставить ему более чем должный контроль в духовных делах. Тем не менее, с другой стороны, так как Константин был учеником этого духовенства в религии, то власть, номинально осуществляемая императором, была в действительности руководима теми духовными лицами, которые на время властвовали над его душой. И хотя партия, которая имела преимущество в течение последних лет его царствования и во время всего царствования Констанция, слишком уступала притязаниям императоров, однако же это раболепство было не без некоторых добрых последствий, насколько императорское вмешательство, хотя и незаконное само по себе, было таким образом прикрываемо интересом о поддержании правильного хода церковных дел. Низвержения, изгнания и аресты епископов были освящаемы услужливыми соборами, так что в отношении формы век Константина и Констанция не оставил затруднительных прецедентов, которые последовали бы, если бы светская власть стояла на одной стороне, а церковь – на другой, без вмешательства преданной миру, беззастенчивой и многочисленной партии духовных лиц. Но как ни плачевно само по себе то обстоятельство, что почти уже в первые годы связи между церковью и государством император оказался на стороне неправославия, даже и это имело свою добрую сторону. В то время, как покровительство и содействие двора могли совершенно успокаивать православных, так что они, не подозревая никакого зла от друга, могли таким образом безмолвно и несознательно уступить свои права; немилость и противодействие, с которым они встречались, напротив – предостерегали их от такой беспечности, и они вынуждены были с самого раннего времени заявлять, что власть императора в духовных делах не безгранична¹³¹⁴. Отсюда поучительно н утешительно для последующего времени знать, что не смотря на все затруднения, которые приходилось испытывать христианам со стороны тех земных властей, которым христиане обязаны были оказывать добровольное повиновение во всех законных вещах, не было недостатка в то же самое время и в примерах, которым воображение способно придавать почти идеальное совершенство в деле отношений между церковью и государством.

Евсевий говорит о Константине, как «своего рода общем епископе»¹³¹⁵, и в другом месте он рассказывает, что император однажды говорил кому-то из своих епископов и их гостей, что как они епископы внутри церкви, так он сам епископ вне ее¹³¹⁶. Значение этих слов спорно, и едва ли можно приписывать слишком много точности и важности выражению, в шутку сказанному за столом; но во всяком случае известно, что Константин действовал так, как если бы он считал себя вправе наблюдать за церковью, определять, какое из сталкивающихся мнений было православным, и приводить в исполнение богословское решение силой светской власти. Само его появление на соборе Никейском, когда он еще был не крещеный, председательство Констанция, когда он только был оглашенным, на соборе Антиохийском и отправление им депутации светских сановников для наблюдения за соборами Риминийским и Селевкийским¹³¹⁷, – представляют примеры того способа, как осуществлялся этот императорский надзор за церковью. И тем не менее (как было уже замечено), во всех этих случаях несмотря на мирской контроль, формальное решение дела оставалось за голосом епископов. Старания, которые делались с целью склонить иерархов, пользовавшихся высоким личным или официальным авторитетом, каковы были Афанасий, Осия и Либерий, к согласию на мероприятия двора, служат также замечательным свидетельством важности, которая придавалась епископским решениям.

Введение вселенских соборов весьма много содействовало усилению императорского влияния. Эти собрания, по необходимости, были созываемы императором, так как никакая духовная власть не обладала всеобщей юрисдикцией, которая требовалась для этой цели, их решения утверждались императором, провозглашались с его одобрения и приводились в исполнение под страхом гражданских наказаний по его назначению.

2. Император был считаем высшим судьей во всех делах. Епископы Рима считали особым преимуществом позволение защищать свое дело перед его судилищем, по примеру ап. Павла¹³¹⁸. Но скоро оказалось, что как епископы, так и пресвитеры были склонны доводить до императорского судилища дела, в которых приговор их собратьев был произнесен, или, по всей вероятности, мог быть произнесен против них. С целью пресечь это зло, собор Антиохийский в 341 и собор Сардикийский в 347 г., постановили правила, которыми запрещалось обращаться ко двору под предлогом исков или апеллировать к императору, кроме как с согласия митрополита и других епископов провинции, к которой принадлежит истец¹³¹⁹.

В ранние времена у христиан было в обычае, с целью избегнуть выставления своих разногласий перед языческими судилищами, подчиняться решению своих епископов¹³²⁰. Влияние, приобретенное вследствие этого епископами, было еще более усилено одним законом, который обыкновенно (хотя быть может ошибочно) относят к Константину. Им повелевалось, что если обе стороны в известном деле согласны были предоставить его епископскому решению, то приговор этот должен оставаться без апелляции, и светским властям поручалось приводить его в исполнение¹³²¹. К этому предмету относятся и многие позднейшие постановления. В некоторых канонах, лица, которые отвергали юрисдикцию епископа, осуждаются, как показывающие недостаток человеколюбия по отношению к своим собратьям¹³²². Это право судебного решения заставляло епископов вмешиваться во множество мирских дел и навлекало на них опасность вражды и порицания; поэтому, из достойнейших епископов многие, подобно бл. Августину, видели в этом для себя тяжкое бремя и источник неприятностей, и некоторые освобождали себя от этого труда, назначая вместо себя особых духовных или светских уполномоченных¹³²³.

Констанций в 355 году постановил, что епископы должны быть судимы только членами своей собственной иерархической степени, то есть, на соборах. Но это преимущество было ограничено Грацианом, который в 376 году повелел, чтобы дела, касающиеся религии и церковной дисциплины, принадлежали епископам и церковным соборам, но что уголовная юрисдикция должна быть сохранена за гражданскими судами¹³²⁴, и таково было общее правило в этом веке. Так как, однако преступления были в тоже время и грехами, и грани, отделяющие церковные вопросы от светских, определить не всегда легко, то часто возникали затруднения между светским наказанием и церковным покаянием; и действительно, законодательство в первой половине пятого столетия по этому предмету страдает внутренним противоречием, показывая в одно и тоже время слабость императоров и зоркость церковных властей. В случаях преступления церковная должность еще не влекла за собой изъятия от светской юрисдикции¹³²⁵.

3. Влияние Евангелия, которое быть может начало в некоторой степени сказываться на римском законодательстве даже и в то время, когда язычество было еще государственной религией, теперь действовало более прямо и могущественно, и в этом отношении. Нравственные преступления, на которые прежде законодательство не обращало внимания, теперь подвергались осуждению, и в тоже время, более гуманный дух выступал в них для защиты слабых, для облегчения угнетения и для ограничения жестоких наказаний. Епископам часто внушалась законом обязанность благотворения различным классам лиц, оказавшихся нуждающимися в помощи. Так, один закон Гонория, в 409 году, повелевающий, чтобы судьи в каждый воскресный день расспрашивали узников касательно обращения с ними, налагал на епископов обязанность надзирать за его исполнением ¹³²⁶. Так как власти сделались христианскими, то церковь имела надзор за ними, имевший весьма важное значение; иногда духовенство подвергало своему порицанию местных правителей, которые пользовались своей властью тиранически. Так, св. Афанасий отлучил правителя Ливии¹³²⁷, и Синезий, епископ Птолемаидский, поколение спустя, отлучил Андроника, правителя Пентапольского¹³²⁸.

Ходатайство за преступников сделалось признанной обязанностью и преимуществом духовенства, и оно часто с успехом ходатайствовало о спасении жизни преступников в надежде, что покаяние может примирить их с небом¹³²⁹. К сожалению, это право заступничества, подлежало злоупотреблению и испорченности. Некоторые из членов духовенства продавали свое влияние за деньги; монахи и другие в последней части этого столетия доводили эту крайность до того, что насильственно освобождали злодеев на пути к казни, так что изданы были особые законы с целью пресечь подобные извращения и беспорядочные проявления человечности¹³³⁰.

Право убежища, принадлежавшее некоторым храмам, теперь признано было за всеми церквами; и хотя самые ранние законы по этому предмету относятся только к позднейшим годам этого столетия, они, однако же, признают это право как уже существовавшее задолго раньше на основании народного мнения¹³³¹. При тогдашнем состоянии общества учреждение это имело много важных приложений; но злоупотребления, естественно, проникали и сюда, и против иных издавались особые указы. Так, Феодосий в 392 году постановил, что общественные должники, находившие убежище в церквах, подлежали выдаче властям, или иначе долги их должны быть уплачены прикрывавшим их епископами¹³³². Младший Феодосий, в 341–2 гг., распространяя это право на весь участок, окружающий церковь, в то же самое время находил полезным охранять это право против некоторых злоупотреблений¹³³³, и в следующем столетии Иустинианом были сделаны дальнейшие ограничения в этом отношении¹³³⁴.

Иерархия

1. Из перемен среди низшего духовенства в течение этого периода (кроме создания некоторых новых должностей, вызывавшихся потребностями церкви) можно упомянуть об учреждении двух местных братств – копиатов в Константинополе и параволанов, в Александрии. Копиаты или фоссарии, то есть, гробокопатели, употреблялись при погребении мертвых, особенно бедных христиан, погребение которых совершалось безденежно; при Константине число их доходило до тысячи ста человек, но законом младшего Феодосия оно низведено было до девятисот пятидесяти человек¹³³⁵. Подобные же общества были основаны и в других людных городах. Параволаны (называвшиеся так вследствие опасного свойства их обязанностей) ¹³³⁶ назначались для ухода за больными. Во время раздоров в Александрийской церкви они отличались мятежностью, так что в 416 году жители города обращались с жалобой против них к Феодосию II. Параволаны вследствие этого были подвергнуты императором некоторым ограничениям, и число их было низведено до пятисот человек, но два года спустя оно возвышено было до шестисот человек¹³³⁷. Как копиаты, так и параволаны признавались принадлежащими к духовенству, и зачисления в них многие добивались ради тех преимуществ и изъятий, которые связывались с этими должностями. Во многих случаях членство в них было почетным, причем богатые лица уплачивали за право допущения в них, пользуясь их преимуществами и не принимая никакого участия в исполнении обязанностей. Против такого злоупотребления направлен был один закон Феодосия II¹³³⁸.

Диаконы, число которых в некоторых из важнейших церквей все еще ограничивалось семью¹³³⁹, приобретали тем большее значение, чем значительнее было богатство, поручавшееся их заведыванию. По временам им предоставлялось теперь и право крестить и проповедовать, и некоторые из них даже принимали на себя священническую обязанность касательно совершения евхаристии, но это посягательство было строго запрещено¹³⁴⁰. В некоторых случаях они заявляли притязание на преимущество над пресвитерами¹³⁴¹ и считали для себя понижением рукоположение во пресвитерство, так что оказались нужными особые правила для пресечения этих притязаний ¹³⁴². В каждой значительной церкви один из диаконов главенствовал над другими. Неизвестно, когда именно введена была эта должность архидиакона: в Карфагене она, по-видимому, явилась к концу 3 столетия, так как о ней еще не упоминается у св. Киприана, между тем как спустя пятьдесят лет после него Цецилиан уже называется архидиаконом при Менсурие. Возвышение одного диакона над его собратьями, быть может, первоначально зависело от личного превосходства и уже впоследствии было признано официально, и архидиакон назначался епископом; он был его главным помощником в управлении церковью и вообще признавался лицом, которому вернее всего предстояло наследовать епископию. В конце IV столетия подобное преимущество перед пресвитерами дано было в некоторых церквях архипресвитеру, которому поручалось заведывание епархией во время отсутствия или болезни епископа.

3. Положение хорепископов, как оказалось, иногда возбуждало зависть высших епископов. Их обязанности поэтому были более строго разграничены канонами, и в некоторых местах было даже движение к отмене этой должности. Собор лаодикийский запрещает назначение епископов в селениях и деревнях¹³⁴³ и постановляет, чтобы вместо них для исполнения этой должности назначались пресвитеры с титулом «периодевтов», то есть обозревающих округ, и чтобы хорепископы, уже рукоположенные, ничего не делали без утверждения городских епископов¹³⁴⁴. В следующем столетии, однако же упоминается о хорепископах, которые заседали на соборе Халкидонском (451 г.), хотя только в качестве уполномоченных от своих епископов, и титул этот встречается и позже как на Востоке, так и на Западе. Так второй собор Никейский в 787 году говорит о хорепископах, как рукополагающих чтецов с соизволения епископов¹³⁴⁵, – замечание, которое по-видимому означает, что они тогда принадлежали к чину пресвитеров и были почти одно и то же с периодевтами, предполагаемыми Лаодикийскими канонами. Западные хорепископы VIII и IX столетий будут предметом нашего рассмотрения в последствии ¹³⁴⁶.

4. Внутри самой степени епископов система отличий теперь была развита полнее, чем это было в прежнем периоде. Религиозные деления римского мира вообще следовали за гражданскими делениями, хотя это правило было и не без исключений¹³⁴⁷; и таким образом когда Константин ввел новое деление империи на диоцезы, каждый из которых обнимал несколько провинций, то и в церкви естественно принято было соответствующее устройство¹³⁴⁸.

Епископ главного города в каждом диоцезе получал особые преимущества сравнительно с другими митрополитами. Эти епископы обыкновенно получали на Востоке титул экзарх а, и на Западе – титул примата; самые знаменитые из них впоследствии назывались патриархами, – титулом, который сначала давался всем епископам и новый ограниченный смысл которого, по-видимому, заимствован был от иудеев¹³⁴⁹. Степень власти, принадлежавшей патриархам или экзархам, была не одинакова. Самая большая власть была в Александрии, где патриарх имел право посвящать всех епископов Рима и Ливии без вмешательства митрополитов. Епископ Римский имел подобную же власть в пределах своей более тесной юрисдикции, где, как и в Египте, степень митрополитов еще не была введена¹³⁵⁰, но в других странах было в обычае, что главный епископ посвящал митрополитов, и эти последние низших епископов. Со введением более обширных церковных делений, введены были соборы, собиравшиеся изо всех их. Патриархи или экзархи обыкновенно председательствовали на них, и эти соборы сделались высшим авторитетом в делах церкви¹³⁵¹.

5. Собор Никейский признает главными три кафедры: Римскую, Александрийскую и Антиохийскую, как председательствующие над церквями в принадлежащих им областях¹³⁵². Каждая из этих трех была в одно и тоже время церковью великой столицы и вместе с тем имела честь производить свое основание от апостола¹³⁵³. С того времени, когда Константин возвел Византию в ее новое достоинство, епископство этого города, которое сначала было подчинено митрополиту Ираклии, гражданской столицы Фракии, по необходимости получило важное значение, так как даже прежде всякого формального дарования ей особых церковных преимуществ, перевод Евдоксия в Константинополь с великой почетной кафедры Антиохийской, считался для него повышением. Второй Вселенский собор постановил, что епископ Константинополя должен стоять вслед за епископом Рима, «так как это есть новый Рим»¹³⁵⁴ – каковое основание ясно показывает, что в мнении епископов собора основанием, на котором покоилось церковное преимущество древней столицы, служило лишь гражданское величие ее. Честь, предоставленная таким образом Константинополю, не сопровождалась однако же дарованием какой-нибудь особой юрисдикции.

6. Причины, которые в течение прежнего периода приобрели для Рима преимущество над всеми другими церквами, в IV столетии были подкреплены новыми важными обстоятельствами. Хотя внутри своего собственного города епископ был ограничиваем преобладанием язычества среди знати, однако же удаление двора из Рима дало ему гораздо более независимое и важное положение, чем какого он мог бы достигнуть, если бы в одном и том же месте с его собственным достоинством развертывался блеск императорской власти; а арианские споры значительно усилили его влияние по отношению ко всей церкви. Во время распрей среди Восточных христиан, союза Запада сильно добивалась каждая из партий. Епископ Рима, как главный пастырь Западной церкви, естественно сделался органом сношений с его Восточными собратьями, к которым он обращался как представитель всего Запада и почти сосредоточивавший в себе весь его авторитет. Даже когда одна из Восточных партий протестовала против его вмешательства, Римский епископ выигрывал через обращение со стороны другой партии к нему за помощью или через ее согласие на его посредничество. Исключая временного заблуждения Либерия, Рим постоянно был на стороне православия, и так как он таким образом представлял почетную противоположность с разногласиями Восточных епископов, то это его постоянство приобрело ему как доверие, так и силу, и торжество правого дела, за, которое он стоял, содействовало возвышению кафедры. Кроме того, по примеру древнего гражданского порядка, введен был обычай обращаться за советом в Рим из всех частей Запада. Самый ранний существующий ответ на такое обращение есть соборное послание Сириция к Гимерию, епископу Таррагонскому, в 385 году¹³⁵⁵. Но постепенно эти «декретальные послания» все более и более переходили от тона совета к тону руководства и повеления, и писались уже не от имени собора, но от имени одного только папы.

Летописи этого времени, однако же, показывая успехи Рима в стремлении к положению, которое он приобрел впоследствии, совершенно опровергают притязание, будто это положение принадлежало ему с самого начала в силу Божественного определения. Так, когда собор Никейский, в виду раскола египтянина Мелетия, постановил, чтобы епископ Александрии, согласно с древним обычаем, имел юрисдикцию над Египтом, Ливией и Пентаполем, «как это обычно и для Римского епископа», и затем, что «в Антиохии и в других провинциях преимущества церквей должны оставаться неприкосновенными»¹³⁵⁶, то ясно, что епископу Рима этим не приписывается никакого другого права над соподчиненными ему епископами, чем то, которое также признавалось принадлежащим епископу Александрии, и что преимущество этих и других кафедр одинаково относилось к древнему обычаю, как общему основанию для них.

Затем, когда собор Сардикийский постановил, что всякий епископ, желающий апеллировать от собора, мог с согласия своих судей обращаться к Юлию, епископу Римскому, и что, если епископ Римский находил это нужным, должен был производиться новый разбор дела¹³⁵⁷, – то ясно, что власть, приписываемая Римскому епископу, не признавалась еще такой, которой бы он обладал раньше, но только когда предоставлялась ему собором. Епископ Римский не имел права переносить к себе на суд дело с другого судилища; он не имел личного голоса в решении; он мог только принимать апелляции по обращению соборов, со стороны которых они делались, причем само право делать такие апелляции ограничено было для епископов, и представлять разбор их епископам, граничащим с областью апеллирующего, с присоединением, если он найдет нужным, легатов в качестве представителей самого себя. Кроме того, так как собор Сардикийский состоял только из Западных епископов, то там не было предлога для применения этого правила к Восточной церкви; и так как случай, поведший к этому постановлению, был временный, то упоминание Юлия по имени, без всякого отношения к его преемникам, по-видимому показывает, что представлявшаяся ему власть была временной и личной, и предоставлена была ему в виду тех залогов, которые этот римский епископ давал касательно своей преданности делу православия. В действительности, можно даже сказать; что эта власть была такой, какая, при обычных обстоятельствах, могла принадлежать только императору, и что она была перенесена на Юлия потому, что осуществление ее нельзя было без вреда оставлять в руках арианина Констанция. Подобным же образом, когда Грациан в 378 году, с целью изъять приверженцев Урсицина из ведения гражданских трибуналов, согласился на просьбу Римского собора, чтобы суд над ними предоставлен был Дамасу¹³⁵⁸, то временный и частный характер этого соизволения не совместим ни с какой такой мыслью, будто юрисдикция, о которой говорит он, и раньше принадлежала епископам Рима или была обычным преимуществом их должности.

Старый латинский перевод Никейских канонов и Руфин в своем «Своде» определяют юрисдикцию Римского епископа как простирающуюся на «подгородные церкви». Название «подгородные» давалось провинциям, составлявшим гражданский диоцез Рима, именно семи провинциям Средней и Нижней Италии с островами Корсикой, Сардинией и Сицилией. Ими таким образом и ограничивался патриархат Римский, причем Милан, Аквилея и в последствии Равенна были независимыми центрами церковного управления. И так как, самый язык и исторические факты подтверждают этот взгляд, то нет надобности серьезно рассматривать такие толкования этого канона, по которым, будто бы, под «подгородными церквами» разумеются все церкви Западной империи или даже все церкви мира!

Вмешательство Римского епископа еще встречало противодействие всякий раз, как он пытался нарушить преимущества других церквей. Африканские и Восточные церкви действовали совершенно независимо от римского авторитета¹³⁵⁹, и часто постановлялись правила против перенесения дел из провинций, к которым они принадлежали. О каком-нибудь Божественном праве главенства над другими церквями не было и мысли, потому что хотя и часто говорится, что епископ Рима должен быть почитаем как преемник ап. Петра, сам этот апостол еще не считался более, чем первым среди равных, и в отношении его преемников не предполагалось, чтобы они наследовали какое-нибудь высшее отличие сравнительно с их собратьями по епископству¹³⁶⁰.

7. Со времени Константина Великого члены христианского священства получили новое общественное положение, связанное с гражданскими преимуществами, которые дотоле были неизвестны. Изъятие из куриальных должностей, которое даровано было им первым христианским императором, было, правда, отменено или ограничено его преемниками¹³⁶¹, но они пользовались важным преимуществом в своей свободе от всех «подлых» должностей¹³⁶² и от некоторых из общественных налогов, хотя и подлежали поземельному налогу и большей части обычных сборов¹³⁶³. Налоги, подлежавшие уплате духовными лицами, занимавшимися торговлей, были устанавливаемы законами Констанция, Валентиниана и Грациана; и из того обстоятельства, что скорее постановлялись такие законы, чем запрещалась сама торговля, с вероятностью можно заключить, что источники этого рода были еще необходимы для содержания некоторых членов духовенства¹³⁶⁴. Богатство духовенства, однако же, сильно возросло. Константин, кроме щедрых случайных даров, предоставил им право на известное количество зернового хлеба, которое было отменено Юлианом. Иовиан восстановил третью часть этого количества, и обещал присоединить и остальную часть, как только прекращение свирепствовавшего тогда голода даст ему возможность сделать это; но его царствование закончилось прежде, чем он мог исполнить свое намерение, и обещание его было не уважено его преемниками¹³⁶⁵. Теперь выплачивались десятины, хотя и не по законному принуждению, а в качестве добровольного приношения, так что нечего удивляться встречающимся жалобам в трудности и неправильности поступления уплаты их; но особенно великим источником богатства для церкви был закон Константина, которым позволялось ей принимать собственность по завещаниям.

Эти перемены, естественно, содействовала как добру, так и злу. Из-за гражданских преимуществ, связанных со священнослужением, рукоположения стали добиваться многие недостойные лица, причем высшие должности церкви сделались предметом честолюбия и домогательства для лиц, качества которых отнюдь не были духовного свойства. При избрании епископа, кандидаты иногда прибегали к недостойным уловкам; обвинения, которые, верны они или ложны, дают отнюдь не высокое понятие о господствующем тоне нравственности, были зачастую возводимы каждой партией против избранника ее противников, и часто при этом происходили безобразные смятения¹³⁶⁶.

Сношение с императорским двором было великим испытанием для епископов. В то время, как во многих оно естественно производило раболепие, других оно приводило к ошибочному возношению духовного достоинства в противоположность светскому сану. Так, рассказывают, что Мартин Турский, будучи при дворе Максима, позволял императрице прислуживать ему при столе¹³⁶⁷, и что когда император пожелал, чтобы он выпил первым, и ожидал получения чары обратно от него, епископ передал ее своему собственному капеллану, как высшему по чести, чем всякий земной владыка¹³⁶⁸.

В больших городах среди духовенства появились роскошь и высокомерие. Бл. Иероним свидетельствует согласно с Аммианом Марцеллином касательно чрезмерной роскоши, которой отличалась Римская иерархия, блеска ее одежд и экипажей, роскоши ее пиршеств, причем языческий историк приводит не подлежащее сомнению свидетельство в отношении противоположности, представляемой добродетельностью, простотой и самоотречением провинциальных епископов и духовенства вообще¹³⁶⁹. Претекстат, знатный языческий сановник, заинтересованный в улаживании вражды между Дамасом и Урсицином, саркастически говорил Дамасу, что он сам немедленно сделался бы христианином, если бы мог получить епископию Рима ¹³⁷⁰. Императоры находили необходимым ограничивать законами получение монахами и духовенством даров и завещаний. Так, Валентиниан законом, обращенным к Дамасу и читанным во всех церквях столицы, постановлял, что духовенство и монахи не должны посещать домов вдов или находящихся под опекой девиц, равно как не должны ничего принимать по дарственной записи или завещанию от женщин, связанных с ними духовными узами¹³⁷¹. Иероним, набрасывающий много ярких картин тех низких происков, при помощи которых некоторые из его собратьев добивались благосклонности богатых и престарелых лиц, говорит в отношении этого указа: «я не жалуюсь на этот закон, но я скорблю, что мы заслужили его»¹³⁷². Следовали и другие постановления, отменявшие все распоряжения собственностью, которые женщины, вступая в монашескую жизнь, могли делать, минуя своих естественных наследников, и направлявшиеся против обходов, которые могли делаться посредством фиктивных попечительств¹³⁷³. Такие завещания однако же не одобрялись и часто отвергались более добросовестными епископами, как напр. св. Амвросием и бл. Августином¹³⁷⁴. Но, отмечая факты, показывающие как в этом веке, равно как и во всяком другом, церковь оправдывала собой те притчи, которые изображают ее содержащею примесь зла среди добра, мы не должны оставлять без внимания того благородного духа щедрости и самоотречения, который одушевлял большинство ее епископов и духовенства, или их усилия в таких делах благочестия и благотворительности, как помощь бедным, выкуп пленных, учреждение госпиталей и украшение мест богослужения.

8. Перемены, произошедшие в IV столетии вели к ослаблению народного элемента в церкви. Благодаря признанию христианской религии со стороны государства, увеличению богатства, сношению епископов с лицами высшего сана, частым соборам, созывавшимся из различных частей церкви и ограничивавшихся саном епископов, – благодаря важности, которую получали епископы, когда вопросы богословия входили в политику и волновали всю империю, – благодаря всему этому епископы получили большее возвышение над другими степенями священства, чем это было раньше¹³⁷⁵. Управление церковью более сосредоточивалось в их руках, и, при избрании епископов, влияние этого чина сделалось еще больше, главным образом вследствие раздора партии в народе. Так, когда вакантная кафедра оспаривалась разными партиями, то часто случалось, что иерархи, в обязанности которых было утверждать выбор, с целью соглашения выставляли третьего кандидата, и это назначение их принималось. В некоторых случаях избрание, вместо того, чтобы происходить в городе для которого избирался епископ, переносилось в метрополию провинции. Право выбора, которым часто народ пользовался нерассудительно ¹³⁷⁶, постепенно было ограничиваемо правилами, которые определяли качества, дающие право на епископство. И хотя право голосования еще не было ограничено лицами высшего положения, император, однако же полновластно влиял на выборы для важнейших кафедр, особенно кафедр городов, в которых находилась его резиденция, и иногда прямо назначал епископов.

9. Степени священства оставались те же, что были и прежде, но не всегда было в обычае правильно достигать высших степеней через прохождение низших. Так, мы находим, что диаконы весьма часто возводимы были в епископство, или чтецы в пресвитерство, не проходя даже через символическое рукоположение в посредствующие степени, а из примеров Амвросия и Нектария видно, что даже некрещеные лица были избираемы в епископы, и после принятия крещения сразу же возводимы были в эту высшую степень священнослужения ¹³⁷⁷.

Замечательной чертой этого века был обычай насильственных рукоположений. Единственное средство, которым известное лицо могло защитить себя против намерений епископа или прихода, считавших его пригодным для духовной должности, состояло в клятве, что он не подчинится рукоположению; потому что признавалось, что всякий, давший клятву этого рода, не должен быть принуждаем нарушать ее. Когда введен был обычай таких посвящений, к отказу принимать на себя священнослужение часто прибегали притворно, с целью приобретения особенной важности. Как насильственное рукоположение, так и поспешное возвышение неофитов впоследствии были запрещены канонами и императорскими указами¹³⁷⁸, и в некоторых из них делается любопытное различие между делом епископов, рукоположенных без их собственного согласия, и делом пресвитеров или низшего духовенства в подобных же обстоятельствах. Последним позволялось отрекаться от своего священного сана; но это право не признавалось за епископами на том основании, что в действительности никто не был достоин епископства кроме тех, которые выбраны были против их воли¹³⁷⁹. В V столетии рукоположением стали пользоваться как средством лишения лиц, бывших несчастными в политической жизни, правоспособности всякого дальнейшего участия в общественных делах мира. Некоторые из позднейших императоров запада были устранены на основании этого обычая¹³⁸⁰.

10. Влияние монашеского духа способствовало развитию обычая безбрачия среди духовенства и мнения о его обязательности. На соборе Никейском предлагалось, чтобы женатые епископы, пресвитеры и диаконы были принуждены воздерживаться от сношения со своими женами¹³⁸¹; но Пафнутий, египетский епископ, сильно восстал против этого предложения. Он остановился на святости христианского брака и пояснил невыгоду наложения на духовенство ига, которое многие из них могут оказаться неспособными понести и которое поэтому может сделаться поводом ко греху и вредным для церкви. Достаточно, говорил он, держаться древнего закона, по которому брак запрещаем был после принятия рукоположения. Довод этот был поддержан самим характером говорящего. Он был почитаем как исповедник, который, во время последнего гонения был лишен правого глаза и искалечен в своем левом бедре, и пользовался высокой славой за свою святость, так что, по предположению, даже обладал силой чудотворения¹³⁸². Побуждения его не подлежали никакому сомнению, так как он сам жил в безбрачии и в строгом отшельничестве. Под его влиянием, поэтому, собор отверг это предложение¹³⁸³, и такому примеру, поданному самым уважаемым из церковных собраний, следовали соборы и в других местах. Так, собор Гангрский¹³⁸⁴, который созван был, главным образом для обсуждения заблуждений, приписывавшихся Евстафию Севастийскому, осуждает, между другими излишествами, связанными с этим предметом, и отказ сообщаться с женатыми священниками ¹³⁸⁵, и в Восточных церквях вообще, хотя обычай безбрачия или воздержания от брачных сношений сделался обычным, оно продолжало оставаться до конца столетия добровольным¹³⁸⁶.

На Западе важный шаг к установлению безбрачия был сделан Сирицием в его декретальном послании от 385 года, обращенном к Гимерию, епископу Таррагонскому. Заявив, что некоторые члены духовенства имеют детей и защищают себя на основании Моисеева закона, он доказывает, что положение их не одинаково, потому что священство среди иудеев было насильственным, между тем как среди христиан оно не было таковым; и затем, что как иудейские священники разлучались со своими женами во время периодов своего служения в храме, так для христианского духовенства, как находящегося всегда при исполнении своего служения, разлучение это должно быть постоянным. Он повелевал, чтобы пресвитеры и диаконы воздерживались от своих жен; что те, которые нарушали это правило раньше по неведению, должны быть оставляемы на своих местах, но под условием воздержания и без всякой надежды на повышение; что если кто попытается отстаивать противоположный обычай, тот будет низложен; что никто из женившихся на вдове, или вступавший в брак более одного раза¹³⁸⁷, не может подлежать избранию в священные степени, и что духовенство, заключающее такие браки, должно быть низвергаемо¹³⁸⁸. Частые постановления, с целью исполнения этого определения, и ограничения содержащихся в них правил, показывают, какое великое затруднение встречалось при осуществлении его; и этот вывод вполне подтверждается другими фактами.

По мере того как не одобрялся брак духовных лиц, возрастал обычай приема знакомых женщин или служанок в домах их¹³⁸⁹. Собор Никейский постановлял, чтобы женщины не были допускаемы в этом положении, исключая тех, которые, вследствие близкого родства или возраста, могли считаться стоящими вне всякого подозрения касательно непристойной фамильярности с духовенством¹³⁹⁰.

Монашество

Монашеская жизнь в IV столетии получила широкое развитие. Так как исповедание христианства не было уже более знаком отделения от обычной массы людей, то для тех, кто стремились к высшей жизни, казалось необходимым некоторое дальнейшее отличие. Кроме того, с прекращением гонения, прекратилась и возможность для проявления геройства в исповедании и мученичестве. Отсюда, многие лица, видя испорченность, которая теперь слишком явно стала заметна в номинальном христианском обществе, думали достигнуть более возвышенной духовности удалением от человеческого общества и посвящением себя суровой жизни, и стремлениям к ненарушимому общению с небом.

Павел, о котором было упомянуто выше¹³⁹¹, как первом христианском отшельнике, провел свою жизнь с двадцати трех до ста тридцати лет в пустыне, не пользуясь никакой современной славой или значением¹³⁹². В год его удаления, в 251 году, родился от христианских родителей в Коме, одной деревне в Фиваиде, более знаменитый Антоний¹³⁹³. Его жизнеописатель (который если был и не сам Афанасий Великий, то во всяком случае писал под его влиянием) свидетельствует, что в детстве и юности Антоний обнаруживал задумчивый и религиозный характер. Он учился читать и писать на своем родном коптском языке, но никогда не знал даже алфавита греческого¹³⁹⁴ и не мог говорить на этом языке¹³⁹⁵. Не достигнув еще двадцатилетнего возраста, он лишился своих родителей и получил по наследству значительную собственность. Однажды он был поражен, услышав в церкви Евангелие о богатом юноше, которому предлагалось продать все свое имение, раздать нищим и следовать за Спасителем, чтобы получить сокровище на небе. И Антоний немедленно отдал свою землю жителям своей деревни, обратил остальное свое имение в деньги и роздал все бедным, исключая небольшой части, которую он оставил на содержание своей единственной сестры. При другом случае на него подобным же образом произвели сильное впечатление слова: «Не пекитесь о завтрашнем дне!». Чтобы исполнить эту заповедь, он расстался с остальной частью своего имения, поручил свою сестру обществу благочестивых жен и принял аскетическую жизнь¹³⁹⁶.

Сначала он поселился вблизи своей деревни; потому что, как говорит его жизнеописатель, таков был тогда обычай тех, кто желал жить религиозно, когда еще не было монастырей в пустыне. Он работал собственноручно и отдавал все, что мог сберегать по удовлетворении своих насущных потребностей; посещал всех наиболее знаменитых отшельников, о которых только ему приходилось слышать, и старался научиться от каждого из них его отличительной добродетели и сочетать все их добродетели в своей собственной жизни. Спустя некоторое время он заперся в гробу (275 г.), из которого десять лет спустя удалился в один разрушенный замок близ Чермного моря (285 г.). Но хотя он и продолжал усиливать свое самоумерщвления, однако же нашел, что искушения следовали за ним из одного убежища в другое. Ему казалось, что его осаждают дьяволы во всевозможных страшных формах, a по временам его удручали мирские мысли или чувственные соблазны. Шум его столкновений с духовными врагами был слышен даже тем, кто проходили близь его жилища. Более чем однажды его находили почти мертвым от бичевания, которому он был подвергаем со стороны нападавших на него темных сил. Вследствие всего этого Антоний прославился; многие прибывали издалека, чтобы взглянуть на него. Проведя двадцать лет в своем замке в такой отчужденности, что не оставлял его стен или не допускал никого внутрь их, он наконец вышел (305 г.) и принимал учеников, которые поселились вокруг него, испещряя пустыню своими кельями¹³⁹⁷.

Гонение при Максимине привлекло Антония в Александрию, где он прислуживал страдальцам, и всевозможным образом подвергал себя смертельной опасности. Но когда опасности миновали, он заключил, что венец мученичества, к которому он стремился, не предназначен ему, и, желая избежать ожидавшего его гнета со стороны администрации, он под водительством некоторых сарацин, которые чудесно встретились ему на пути, устремился в пустыню еще более отдаленную, чем та, в которой он жил раньше (312 г.). Его местопребыванием теперь сделалась пещера в стене одной высокой горы с достаточным количеством холодной воды и тенью нескольких пальмовых дерев рядом с ней; он обработал небольшой клочок земли для разведения хлеба и овощей, чтобы ему не только избавлять других от труда добывания себе хлеба, но и иметь некоторый запас для подкрепления посетителей. Звери пустыни, приходившие на водопой, наносили иногда вред его растениям, но он поймал одного из них, нежно сказал им: «Зачем вы вредите мне, когда я не трогаю вас? Удалитесь, и во имя Господа, не приходите опять!», и его повеление было исполнено¹³⁹⁸. Чем более Антоний удалялся от мира, тем ревностнее мир следовал за ним. Народ толпами стекался к нему, и явилось множество подражателей его образа жизни¹³⁹⁹. Он примирял врагов, утешал горюющих и давал советы в духовных делах. Его заступничества часто просили в пользу угнетенных, и оно никогда не было напрасным¹⁴⁰⁰. Всякий раз, когда какое-либо такое дело заставляло его оставить свою келью, он возвращался в нее при первой возможности: «Монах без уединения», – говорил он, то же самое, что рыба без воды»¹⁴⁰¹. Константин и его сыновья добивались сношения с ним, просили его молитв и приглашали его ко двору. Но, вместо того, чтобы считать себя польщенным подобной честью, он говорил своим ученикам: «И не удивляйтесь, что император пишет к нам, потому что он человек; более удивляйтесь тому, что Бог написал Свои законы для людей и изрек их нам через Своего Сына»¹⁴⁰². Вовремя арианских споров Антоний и его иноки были стойкими и могущественными поборниками православия. Он писал к Константину, увещевая его возвратить Афанасия из его первой ссылки, и получил ответ, составленный в высоко почтительных выражениях¹⁴⁰³. С целью посодействовать делу православия, он вторично посетил Александрию, где его появление произвело даже большее впечатление, чем раньше и многие язычники вследствие этого обратились в христианство¹⁴⁰⁴. Он был удостоен видений и откровений для утешения собратьев в вере, и в случаях сомнения он молился о руководительстве и получал наставления свыше¹⁴⁰⁵. Ему приписываются многочисленные чудеса, но совершая их, он был далек от всякой гордости вследствие этого дара¹⁴⁰⁶. Его темные враги все еще продолжали свои нападения; на него часто нападали также философы с целью издевательства над его неученостью; но твердость его веры, вместе с его природным умственным дарованием, давала ему победу как над людьми, так и над демонами¹⁴⁰⁷. Как ни суровы были его привычки, он, однако же чужд был тех крайностей, которые сделалась слишком обычными среди его последователей; он хорошо понимал опасности отшельнической жизни и ревностно предостерегал от возлагания всех надежд просто на внешнюю форму религии¹⁴⁰⁸.

Антоний жил до ста пяти лет и умер за несколько дней до того, как Афанасий искал убежища среди монахов в пустыне в 356 году. Из своих двух овчинных шкур он одну завещал епископу Александрии и другую Серапиону, епископу Тмуйскому. Плащ, дар Афанасия, изношенный в течение многих лет, он завещал возвратить обратно подарившему его, и шерстяная одежда отшельника досталась двум ученикам, которые долго были его служителями. Он поручил этим ученикам похоронить его в таком месте, которое было бы неизвестно никому, кроме них, чтобы его останки не были бальзамированы и, содержимые над поверхностью земли, не подверглись поклонению со стороны его многочисленных почитателей¹⁴⁰⁹. Тело его, в царствование Юстиниана, было найдено по особому откровению и перенесено в Вену¹⁴¹⁰.

Система киновийной жизни, то есть, жизни отшельников живущих в сообществе, обязана своим происхождением Пахомию, который, подобно Антонию, был родом из Фиваиды. Основатель ее родился в 292 году, и по обращении в христианство вел суровую аскетическую жизнь под руководством отшельника, по имени Палемена, пока не посвящен был ангелом, который сказал ему, что так как он сделал достаточный успех в монашеской жизни, то ему должно сделаться теперь учителем других, и дал ему кодекс правил, написанных на медной доске, которая и сохранялась у учеников Пахомия¹⁴¹¹ Тогда Пахомий основал общество на одном острове Нила, называемом Тавенне, который был указан ему голосом с неба¹⁴¹². Братство это скоро расширилось, так что до смерти основателя оно состояло из восьми монастырей с тремя тысячами обитателей (из которых тысяча четыреста были в главном учреждении), а в начале следующего столетия все число монахов было уже не менее пятидесяти тысяч¹⁴¹³.

Монахи жили в кельях, в каждой из которых помещалось по трое¹⁴¹⁴. Они находились под безусловным послушанием распоряжений начальника, который назывался аввой (от сирийского слова, означающего «отец») или архимандритом (от греческого «стадом»). Под его главенством каждый из отдельных монастырей управлялся своим собственным главой, и главный авва время от времени делал обозрение их. Все общество собиралось в главном монастыре два раза в году, – на праздник Пасхи и в месяце августе. Монахи, по указанию Бронзовой таблицы, разделялись на двадцать четыре класса, которые носили имена от греческого алфавита и распределены была сообразно с характерами отдельных лиц; так, самые простые находились в классе, носившем название буквы I, причем более знающие значились под буквой более сложной формы¹⁴¹⁵. Во всем существовало строгое общение, так что считалось важным нарушением дисциплины говорить о «моем» плаще, или книге, или пере¹⁴¹⁶. Монахи занимались земледелием, плетением корзин и веревок и другими подобными промыслами. Произведения их труда были сплавляемы вниз по Нилу в принадлежащих обществу лодках, управлявшихся монахами; и денег, которые выручались на рынках в Александрии, было не только достаточно для собственного их содержания, но они имели возможность совершать и дела благотворения¹⁴¹⁷. Иноки молились по несколько раз в день, постились в четвертый и шестой дни недели и причащались в субботу и в день Господень¹⁴¹⁸. Пищу они принимали все вместе, причем всякая трапеза предварялась псалмопением. Они ели молча, с покрывалами на лицах, так что никто не мог видеть своих соседей или что-нибудь вообще, кроме находящегося перед ним кушанья¹⁴¹⁹. Устав не ограничивал в количестве пищи, постановляя только, что каждый инок должен трудиться сообразно со своим ядением; но большинство из них доводили свое воздержание за пределы буквальных постановлений. За больными ухаживали с замечательной заботливостью. Монахи носили своеобразную одежду¹⁴²⁰, главной принадлежностью которой была козья шкура, в подражание пророку Илии, считавшемуся образцом монашеской жизни¹⁴²¹. Они никогда не должны были раздеваться, и единственно только во время причащения позволялось им развязывать свои пояса. Спали они в своих одеждах и притом в креслах так устроенных, чтобы держать их почти в стоячем положении¹⁴²².

У Пахомия была сестра, которую слава его учреждения побудила посетить Тавенну. Будучи извещен о ее прибытии, авва приказал привратнику монастыря попросить ее, чтобы она ограничилась удостоверением о его здоровье, и известить ее, что если она расположена подражать его образу жизни, то он позаботится об устроении для нее, в отдалении от него, особого монастыря. Это сообщение имело последствие, которого именно и желал Пахомий; для его сестры монахами Тавенны был построен монастырь, и в непродолжительном времени она оказалась настоятельницей большой женской общины, управлявшейся уставом, который ее брат составил по образцу своего собственного, и находившейся в подчинении ему, хотя он и никогда лично не посещал ее¹⁴²³. После этого первого примера образование подобных общин происходило быстро, причем отшельницы вообще назывались ноннами, –титулом неизвестного происхождения и значения¹⁴²⁴. Пахомий умер в 348 году.

Около того самого времени, когда Пахомий основал свой монастырь в Тавенне, Макарий Старший¹⁴²⁵ поселился в пустыне Скетийской (обширной пустыне близ Ливийской границы Египта), и Аммон поселился на Нитрийской или Нитрской горе. Около этих старцев скоро собралось множество монахов, живших в отдельных кельях, и они или были отшельниками, или соединялись вместе в общины, называвшиеся лаврами ¹⁴²⁶. Монахи в них собирались в первый и последний дни недели для общественного богослужения; если кто отсутствовал, то заключали, что он должно быть болен, и некоторые из братьев посылались для посещения его кельи. За исключением подобных случаев они никогда не говорили. Нитрийских монахов к концу столетия считалось около пяти тысяч человек¹⁴²⁷.

Монашеская жизнь быстро распространилась и за пределы Египта. В Сирии она введена была Иларионом, учеником и подражателем Антония, который жил пятьдесят лет в пустыне, близ Газы¹⁴²⁸. В Месопотамии она (306–356 г.) нашла живое сочувствие и получила особенный блеск от гения и благочестия св. Ефрема¹⁴²⁹. Евстафий, епископ Севастийский, основал монастыри в Армении, и, как уже упомянуто было, св. Василий устроил киновийские общества в Понте и Каппадокии. Афанасий, при своем посещении Рима в 340 г., был сопровождаем несколькими египетскими монахами, которые были первыми, каких только видели на западе. Их грубая внешность возбудила отвращение в римлянах, но у многих это чувство скоро изменилось на благоговение. Исповедание религиозного девства нашло приверженцев среди девиц столицы, и среди тех, которые первыми приняли его, была Марцеллина, сестра св. Амвросия¹⁴³⁰. Ревность, с которой Амвросий, сделавшись епископом, защищал дело безбрачия, в некоторой степени поддерживалась и его сестрой. Он написал рассуждение по этому предмету, доказывая, что молодые женщины должны принимать девственную жизнь вопреки воли своих родителей, и подкреплял свои доводы рассказами о наказаниях, которые постигали лиц, дерзавших отговаривать своих родственников от такого шага¹⁴³¹. В своих речах он восхвалял девство даже (как он говорит) до утомления своих слушателей. Патроны его города старались охранять своих дочерей от увлечения этими беседами, насильственно удерживая их дома, но толпы девиц из других стран (некоторые из них даже из Мавритании) стекались для получения посвящения из рук епископа миланского¹⁴³². Небольшие острова на берегах Италии и Далмации покрылись монастырями и кельями. Св. Мартин, живший монахом на острове Галливарии, ввел монашество в Галлию, построил монастырский дом близ Пиктовии и Тура, и за гробом его следовало две тысячи его собратьев¹⁴³³. В Африке монашество делало меньшие успехи, чем в других местах. Оно не получало там развития, пока не было введено бл. Августином в последнее десятилетие этого века да и авторитета этого великого епископа, или даже примера, данного им своей жизнью по киновийскому образу вместе со своим духовенством, было недостаточно для привлечения к монашеской жизни кого-нибудь, кроме лиц из низших классов. Сальвиан, около 450 г., свидетельствует, что оно еще не пользовалось сочувствием в Африке и монахи были предметом гонения в этой стране¹⁴³⁴.

Правила и обычаи монашеских общин разнообразились, смотря по обстоятельствам и по усмотрению их основателей. На востоке вообще предписывались различные промышленные занятия, как напр. полевая работа, плотничество, ткание, приготовление циновок, корзин и сандалий; и бл. Августин написал трактат против тех монахов, которые желали бы быть изъятыми от этих занятий¹⁴³⁵. Но, св. Мартин считал такие занятия скорее препятствием для благочестия, и не позволял молодой братии никаких других трудов, кроме переписки книг¹⁴³⁶. Монахи Галлии, в действительности, имея много дела для своих сил в борьбе с идолопоклонством и суеверием варваров, среди которых они жили, не имели надобности употреблять часы своего досуга так же, как обитатели египетских или сирийских пустынь. Что касается пищи и одежды, то принималось во внимание и различие в климате. «Большой аппетит», – говорит жизнеописатель Мартина, «есть объедение у греков, но естественное дело у галлов»¹⁴³⁷.

Пахомий требовал трехлетнего испытания прежде допущения в монашеский чин, и подобное же правило было принято и в других обществах. При вступлении еще не требовалось никакого особого обета, хотя св. Василий высказывает мысль, что при этом должно быть требуемо формальное исповедание¹⁴³⁸; принятие монашества притом и не было безвозвратным, потому что хотя удаление и было предметом покаяния, однако же в некоторых случаях оно даже рекомендовалось, как наилучший исход из затруднения¹⁴³⁹.

Все главные учителя века, как на востоке, так и на западе, соперничали между собой в похвалах безбрачию и монашеству. Бл. Иероним, самый ученый человек своего времени, которого можно считать связующим звеном между восточной и латинской половинами церкви, оказывал особенно сильное влияние на развитие монашества, и история его жизни, по большей части, принадлежит к общей истории этого предмета.

Этот знаменитый учитель церкви, в котором необычайное умственное дарование и искренняя ревность на служение Христу странным образом сочетались с крайностями в мнении и поведении, жаждой власти и авторитета, гордостью, честолюбием и крайней раздражительностью, – родился от христианских родителей в Стридоне, на границах Паннонии и Далмации¹⁴⁴⁰. Он учился в Риме, при Донате, толкователь Вергилия, и, достигнув возмужалого возраста, почувствовал в себе призвание к религиозной жизни, и был крещен. Попутешествовав в Галлии и других странах, он в 374 году удалился в пустыню Халкидонскую, к востоку от Сирии, где и стал подвергать себя самому суровому самоумерщвлению. Но влечения к чувственности, которым он, по его собственному признанию, предавался до своего крещения¹⁴⁴¹, ожили в пустыне, где он надеялся найти свободу от искушений. Он боролся против них постом и молитвой¹⁴⁴², и, желая присоединить к этим подвигам какое-нибудь смиряющее занятие, он начал изучать еврейский язык под руководством одного обращенного иудея, – причем язык этот подходил для его цели, самой унизительностью изучения алфавита, не музыкальностью слов и неукрашенной простотой (как думалось Иерониму) священных писаний¹⁴⁴³. Приобретенное им таким образом знание, оказалось ценным в более чем достаточной степени для вознаграждения за тот вред который, как он говорит, потерпел от этого его латинский стиль и даже его произношение¹⁴⁴⁴.

Иероним с ревностью предавался классической литературе, он с пренебрежением относился к св. Писанию за его простоту. Направление его занятий было изменено замечательным случаем, когда он еще находился в Антиохии до отправления в пустыню, или уже во время его уединения. Он впал в тяжкую болезнь и полагал, что уже умер. Будучи поставлен в присутствие судьи, и спрошен о звании, он отвечал, что он христианин. «Ты лжешь», –отвечал ему судья; «ты не христианин, а цицеронец; ибо где твое сокровище, там и сердце твое». Он подвергнут был жестоким побоям, но, по его усиленной просьбе и по заступничеству окружающих святых, его жизнь была пощажена из сожаления к его молодости. Он поклялся никогда опять не раскрывать языческой книги, и, по возвращении в мир, нашел, как он рассказывает, что его плечи были в синяках и тело его страдало от полученных им ударов¹⁴⁴⁵. Иероним, по-видимому, пользовался этим рассказом, смотря по обстоятельствам, считая его явной действительностью, когда он желал отговорить других от изучения светских наук, и простым сном, когда он оказывался не в состоянии отрицать, что он не строго соблюдал свою клятву¹⁴⁴⁶. В позднейшие века его видение часто приводилось в оправдание как ленивого нежелания учиться, так и фанатического презрения к литературе.

Споры этого времени нарушали даже покой пустыни. Иероним спорил с соседними монахами касательно дела Мелетия, Павлина и аполлинарианина Виталия об обладании кафедрой Антиохийской и об употреблении термина «ипостась»¹⁴⁴⁷. Когда вследствие обращения за руководством к Дамасу Римскому, вопрос по-видимому решен был в пользу Павлина, он оставил пустыню в 377 году, и в следующем году был рукоположен этим епископом во пресвитера, с условием, чтобы он не связан был никаким особенным кругом обязанностей. Проведя некоторое время в Константинополе, во время епископства Григория Назианзина, которого он глубоко почитал, он поселился в 382 году в Риме, где и действовал в качестве церковного секретаря Дамаса и помогал ему в его научных занятиях¹⁴⁴⁸.

Это положение, при его талантах, его учености и той славе религиозной опытности, которую он принес с собой с Востока, дало ему возможность могущественно содействовать развитию делу монашества и безбрачия. Он скоро приобрел громадное влияние среди римских знатных дам, среди которых особенно известны Марцелла, Аселла, Павла и Фабиола. Он руководил их духовной жизнью, читал и объяснял им св. Писание, хотя их любопытные вопросы часто превосходили его способность отвечать на них. При этом он старался вообще склонять женщин к решимости сохранять свое девство или вдовство и принимать аскетический образ жизни¹⁴⁴⁹. Когда стали делаться со стороны замечания о том, что он ограничивает свои наставления более слабым полом, то Иероним отвечал, что если бы мужчины спрашивали его о св. Писании, то он и не стал бы заниматься с женщинами. На обвинение в унижении брака, он отвечал, что он восхваляет его, насколько брак способствует произведению девственников¹⁴⁵⁰.

Учение, которое Иероним преподавал своим ученицам, было не без искушений к гордости, от которой едва ли могли предохранять их его предостережения. Им внушалось удаляться от всех других лиц; девицу Евстохию он увещевал избегать всякого сношения с замужними женщинами, как развращающими¹⁴⁵¹. Стремление к благочестию и высшей учености внушало им презрение к обычным удовольствиям мира, и им внушалось смотреть на такие увеселения, без всякого различия, как на самые смертные грехи. Тех, которые следовали его указаниям, Иероним осыпал самыми изысканными похвалами. Он говорил им, что мать, посвящающая свою дочь на безбрачие, «делается тещей Бога»¹⁴⁵², – каковое выражение, не без основания, давало повод к обвинениям его в кощунстве¹⁴⁵³. Одно из его посланий представляет собой обстоятельный панегирик Аселле, написанный Марцелле, которую он впрочем просит не сообщать о нем ее подруге, бывшей предметом этого панегирика. Его похвала Павле после ее смерти начинается так: «Если бы все члены моего тела были превращены в языки и все мои суставы стали бы изрекать человеческими голосами, то и тогда я не в состоянии был бы сказать что-нибудь достойное добродетелей святой и почитаемой Павлы»¹⁴⁵⁴. Евстохию он называет «драгоценной жемчужиной», «драгоценным перлом девства и церкви»¹⁴⁵⁵. Она, по его словам, «собирая цветы девства», соответствует той доброй почве в притче, которая приносила сторичный плод, между тем как ее сестра Павлина, умершая в браке, была подобна той, которая приносила сам–тридцать, а ее мать, вдовствующая Павла, подобна той, которая приносила сам–шестьдесят¹⁴⁵⁶. С не меньшей ревностью он превозносит Димитрию, из высокой Антикийской фамилии, которая, со своей матерью Юлианой, принуждена была, вследствие постигших Рим бедствий, искать убежища в Африке (414 г.). Накануне дня, назначенного для ее свадьбы, эта «первая дама римского мира, по своему благородству и богатству»¹⁴⁵⁷, объявила о своей решимости принять девственную жизнь. Августин, Иероним и другие знаменитые учителя писали к ней по этому случаю. Среди них Пелагий, своеобразное учение которого тогда начинало обращать на себя внимание, обратился к ней, по просьбе ее матери, с обстоятельным письмом, в котором его заблуждения выступали так сильно, что Августин и Алипий сочли необходимым противодействовать его влиянию совместным письмом к Юлиане¹⁴⁵⁸. «Что за восторг был тогда во всем семействе!», – восклицает Иероним, «Как бы от плодотворного корня, сразу, возникло множество девственниц, и толпа служанок и зависимых лиц последовала примеру этой госпожи. В каждом доме пылала ревность об исповедании девства. Нет, я говорю слишком мало, – все церкви по всей Африке прыгали, так сказать, от радости. Слава этого подвига достигла не только городов, поселений и деревень, но даже до самых палаток варваров. Все острова между Африкой и Италией наполнились молвой, и ликование, без всякого препятствия, распространялось все далее и далее». Затем он говорит, что Рим снял с себя свои печальные одежды, считая «совершенное обращение своего чада знаком божественного благоволения к нему самому, вознаграждением за те бедствия, которым он подвергался в последнее время»; что берега Средиземного моря и стран востока оглашались прославлением Димитрии. «Даже теперь», – говорит он ей в словах, не допускающих более одного смысла, «ты получила, о, девица!, более, чем ты пожертвовала. В то время, как только одна провинция знала тебя, когда ты была невестой мужа, весь мир теперь услышал о тебе, когда ты сделалась девой Христовой» ¹⁴⁵⁹.

Из римских женщин, подпавших влиянию Иеронима, особенно тесно связаны с историей его жизни Павла и ее дочь, Евстохия. Павла родилась в 347 году. Ее отец, будто бы, происходил от Агамемнона; ее мать – от Сципионов и Гракхов¹⁴⁶⁰. Ее муж Токсотий, доводивший свою родовую линию, через Юлиево семейство, до Энея¹⁴⁶¹, умер в 380 году, оставив ее с юным сыном того же имени и с четырьмя дочерями: Блезиллой, Павлиной, Евстохией и Руфиной. Павла уже сменила роскошь и изнеженность своей прежней жизни на жизнь строго религиозную еще раньше, через что она и познакомилась с Иеронимом¹⁴⁶². Евстохия, воспитывавшаяся под наблюдением благородной и благочестивой вдовы Марцеллы, была первой римской девицей знатного происхождения, которая посвятила свое девство Богу¹⁴⁶³. По желанию ее дяди, Гиметия, его жена, Претекстата, еще раз одела ее по образцу высшего света, в надежде, что она быть может согласится оставить свое намерение; но Иероним рассказывает, что в ту же самую ночь матрону во сне посетил ангел со страшным лицом и голосом, и сказал ей, что так как она предпочла повеление своего мужа повелению Христа, то святотатственные руки, коснувшиеся головы девицы, иссохнут, через пять месяцев она будет увлечена в ад, и если не раскается немедленно, то ее муж и сыновья будут взяты от нее в один день. Эти угрозы (рассказывает он) все исполнились, и из судьбы Претекстаты он извлекает нравоучение и для других¹⁴⁶⁴.

Блезилла, старшая дочь Павлы, овдовела через семь месяцев после замужества. По выздоровлении от опасной болезни, она посвятила себя тому, что называлось своего рода вторым крещением¹⁴⁶⁵, – именно молитве н самоумерщвлению. Она проливала слезы не о потере своего мужа, но о невозвратимой потере венца девства¹⁴⁶⁶. С изумительной быстротой она изучила еврейский язык, и соперничала со своей матерью, кто из них выучит наизусть и пропоет большее число псалмов в подлиннике. Через три месяца такой жизни Блезилла умерла, причем кончина ее видимо была ускорена ее суровым аскетизмом. При ее погребении, которое совершено было с пышностью, свойственной ее положению, Павла была до такой степени сильно взволнована, что была унесена домой замертво. Толпа зрителей разразилась громкими криками: «смотрите, как она плачет о своей дочери, убив ее пощением!» и раздавались возгласы о смерти или ссылке монахов, кознями которых, как говорили в толпе, были очарованы как мать, так и дочь. Иероним, который особенно имелся при этом, в виду, писал к Павле укорительное письмо за обнаружение своей скорби, давшей такой повод врагам: «диавол, говорит он, потеряв душу ее дочери, теперь старается овладеть ее собственной душой»¹⁴⁶⁷.

Помимо этого народного возбуждения, Иероним возбудил неудовольствие и многих римских знатных лиц, родственницы которых находились под его руководством. Он также приобрел многих врагов среди самих девственниц порицанием их несообразностей в одежде и обычаях¹⁴⁶⁸, и был сильно занят спорами с духовенством, которое он обличал в невежестве, роскоши, хищничестве и самолюбии, на что оно, в свою очередь, возражало жалобами на его невыносимую заносчивость¹⁴⁶⁹. Даже его ревностная поклонница, Марцелла, была не в состоянии одобрить презрение и суровость, с которыми он относился к своим противникам¹⁴⁷⁰, а сатирические письма, которые он писал против своих собратьев, бойко распространялись среди язычников, как клонившиеся к унижению христианства вообще¹⁴⁷¹. Со смертью своего покровителя Дамаса, скончавшегося в 384 году, через месяц после смерти Блезиллы, он лишился своего официального положения. Он рассказывает, что в ранние дни своего пребывания в Риме, он находился в необычайном почете и даже признаваем был достойным получения епископского сана¹⁴⁷²; но к этому времени мнение о нем изменилось, он потерял свою популярность, был обвиняем в волшебстве и в непристойной интимности с Павлой. «Как?», – с негодованием спрашивает он, «обвиняли ли меня когда-нибудь в том, чтобы я увлекался шелковыми платьями, блестящими драгоценностями, раскрашенными лицами, или вообще добивался золота? Была ли среди римских матрон, бывших в состоянии покорить мою душу, какая либо другая кроме той, которая всегда плачет и постится, одета в грязные лохмотья и почти ослепла от своих слез, которая проводит все ночи в мольбах о милосердии Божием, песни которой суть псалмы, речь которой есть Евангелие, удовольствие которой есть воздержание, жизнь которой есть пост?»¹⁴⁷³

В 385 году, после почти трехлетнего пребывания, он в неудовольствии оставил Рим и удалился на Восток. Вскоре затем за ним последовала и Павла вместе с Евстохией. Иероним начертывает прекрасную картину того, как ее взрослая дочь Руфина и молодой Токсотий провожали ее к месту посадки на корабль, и умоляли, чтобы она не оставляла их¹⁴⁷⁴.

Иероним и Павла встретились опять в Антиохии и провели некоторое время в путешествии вместе или отдельно. Павла с величайшим благоговением посетила все святые места, причем сам Иероним старался, при помощи местных преданий, изучить топографию Палестины с целью изъяснения св. Писания. Из св. Земли они отправились в Египет, где и пребывали среди Нитрийских монахов, а Иероним посещал лекции Дидима, последнего знаменитого учителя огласительной школы Александрии, который, хотя, и слепой с раннего детства, стоял среди передовых людей того века не только по своему гению, но и по богословской и светской учености¹⁴⁷⁵. В 387 году матрона и ее духовный руководитель поселились в Вифлееме, в то время привлекавшем к себе массы как пилигримов со всех частей христианского мира, так и поселенцев, желавших воспользоваться всеми выгодами, какие близость знаменитых в евангельской истории мест могла иметь для религиозной жизни. Иероним в возвышенных выражениях описывает любовь, согласие и взаимную снисходительность, царствовавшие среди обитателей родины Спасителя¹⁴⁷⁶, хотя его похвалы быть может главным образом основывались на улучшении его собственного положения в сравнении с тем положением, в каком он находился в последние дни своего пребывания в Риме.

Павла приобрела весьма большую славу среди паломников, почтение которых более чем вознаграждало за оставленные ею мирские выгоды¹⁴⁷⁷. В течение некоторого времени Иероним жил в малой келье. Он был содержим Павлой, но носил только самую грубую одежду и из пищи принимал только хлеб, воду и стручки. Продав остаток своего наследства, через посредство своего брата Павлиниана, которого с этой целью он отправил на запад, он получил возможность построить монастырь, в котором, по предположению, и поселился, а также госпиталь, который был открыт для всех странников, кроме еретиков, «дабы, как говорит он, Иосиф и Мария, если бы они опять пришли в Вифлеем, вновь не оказались без места; ибо наша цель омывать ноги тем, которые приходят к нам, а не обсуждать их заслуги»¹⁴⁷⁸. Его главным литературным занятием здесь был перевод св. Писания. Во время пребывания в Риме, он, по желанию Дамаса, исправлял существовавший латинский перевод евангелий на основании греческого; теперь он подобным же образом исправлял латинский перевод Ветхого Завета согласно с текстом LXX, заключавшимся в «Экзаплах» Оригена, которые он достал из библиотеки Кесарии¹⁴⁷⁹; но впоследствии он приступил к более великому предприятию, имевшему громадную важность в последующие века, именно к прямому переводу Библии с еврейского. Эти труды возбуждали сильную ненависть против него со стороны лиц, у которых благоговение к священному писанию, довлеющее Слову Божию невежественно простиралось на самые недостатки переводов, которые они привыкли употреблять. Сделанное им исправление текста евангелий содействовало усилению его непопулярности в Риме¹⁴⁸⁰; сама попытка делать какие бы то ни было исправления в переводе Семидесяти, за которым признавалось боговдохновенность, считалась дерзким нечестием. Руфин вступил с ним в ожесточенный спор, и обвинял Иеронима в принесении знаний купленных им у «Вараввы синагоги» для унижения книг, которые апостолы предали церкви¹⁴⁸¹. Иероним, защищаясь против обвинения в презрении к переводу Семидесяти, в опровержение ссылался на свое предисловие к книгам Ветхого Завета ¹⁴⁸²; даже бл. Августин писал к нему с целью отговорить его от продолжения своего труда на том основании, что после трудов столь многих переводчиков, вероятно, ничего уже не может быть сделано в этом отношении значительного¹⁴⁸³.

Своими письмами Иероним действовал как духовный руководитель по отношению ко многим набожным лицам в Риме и в других местах, продолжая дома надзирать за упражнениями и занятиями Павлы и Евстохии. Часы жизни благочестивой вдовы и ее дочери были проводимы в науках, благочестивых упражнениях и делах благотворения: желание их проникнуть в смысл св. Писания было таково, что Иероним часто сам оказывался в недоумении от их настойчивых расспросов¹⁴⁸⁴. Павла ежедневно обильными слезами оплакивала суету своей молодости, даже в болезни она отказывалась отступить от своего обычая ложиться на голом полу в волосяной сорочке; не хотела отведать вина, хотя совет ее врача в этом отношении был поддерживаем духовным авторитетом Иеронима и Епифания, епископа Констанции, в Кипре¹⁴⁸⁵. Она построила три монастыря для женщин и один для мужчин. Ее имение значительно уменьшилось вследствие щедрости религиозных и благотворительных дел перед оставлением Рима и во время ее путешествия; но теперь она раздавала и последнее, и когда Иероним восстал против этого, она отвечала, что желает умереть нищей, не оставляя ничего своей дочери, и самым саваном хочет быть обязана благотворению других¹⁴⁸⁶. Евстохия прославилась в качестве примера дочернего послушания; она никогда не спала отдельно от своей матери, никогда не ела вне ее общества, никогда не делала ни шага без нее. В течение жизни своей матери она никогда не имела собственных денег и по смерти Павлы, будучи вынуждена содержать множество отшельников и отшельниц, оказалась обремененной долгами, которые благочестивая вдова делала с высокими процентами, с целью получить средства для своих необычайных дел милостыни¹⁴⁸⁷.

После почти двадцатилетнего пребывания в Вифлееме, Павла умерла в 404 году и была погребена в церкви Рождества Христова. Погребальные обряды продолжались неделю. Одр ее был несен епископами, причем другие епископы несли светильники и за погребальной процессией следовало бесчисленное множество духовенства, монахов и мирян. Надпись на гробнице, составленная Иеронимом, содержит свидетельство о знаменитом происхождении и связях Павлы, равно как и о пожертвовании ею всего для Христа¹⁴⁸⁸. Евстохия жила после нее до 419 года, а в следующем году умер и сам Иероним, достигнув восьмидесятипятилетнего возраста.

Основатели монашества имели в виду, чтобы их последователи были скорее образцами высшей христианской жизни, чем учителями. Поэтому, сначала это были простые миряне, но славой своей святости они скоро приобрели влияние, не уступавшее влиянию духовенства. Хотя по большей части они были мало подготовлены образованием к тому, чтобы обсуждать богословские вопросы, однако же к ним часто обращались за советом при разрешении высочайших и наиболее трудных вопросов. К некоторым из них обращались как к своего рода прорицателям; так, император Феодосий, прежде чем решаться на войну, считал нужным узнать касательно этого мнение Иоанна, знаменитого пустынника фиваидского¹⁴⁸⁹.

Многие из монахов церковное служение считали несовместимым с высшей духовной жизнью. Так, св. Мартин Турский думал, что его чудотворная сила ослабела с того времени, как он оставил свой монастырь для принятия епископства¹⁴⁹⁰. Пахомий увещевал своих собратий избегать рукоположения, как западни¹⁴⁹¹, и в Египте было даже ходячее изречение, что «монах должен избегать епископов и женщин»; потому что никто из них не даст ему возможности спокойно оставаться в своей келье, или предаваться созерцанию небесного¹⁴⁹². Аммоний, один из монахов, сопровождавших Афанасия в Рим, будучи избран на епископию, отрезал себе одно ухо, полагая, что такое уродство лишит его права на занятие высшей церковной должности, как это было узаконено в Ветхом Завете, и когда ему сказали, что это не послужит для него препятствием, он угрожал отрезать себе язык¹⁴⁹³. Когда, однако же, один авва, по имени Драконтий, отклонил от себя епископию, как препятствие к духовному усовершенствованию, то Афанасий сильно опровергал его мнение. «И будучи епископом», – писал он, «ты можешь подвергать себя голоду и жажде, и поститься столь же часто, как и Павел... Мы знаем об епископах, которые постятся, и о монахах, которые едят; об епископах, воздерживающихся от вина, и о монахах пьющих; об епископах, творящих чудеса, и о монахах, не творящих их; о многих епископах, которые никогда не женились, и о монахах, которые имели детей»¹⁴⁹⁴. Но хотя по первоначальной идее монашества не одобрялось принятие церковных степеней, многие монахи, однако же смотрели на рукоположение как на повышение, и, по этой причине, добивались его. Бл. Августин свидетельствует, что это не всегда были такого рода лица, которые вернее всего могли сделать честь церковному служению¹⁴⁹⁵; но даже где и не встречалось препятствий на основании нравственного характера лиц, то все-таки результат перехода монахов в ряды духовенства часто был неудовлетворительный. Св. Иоанн Златоуст, горячий защитник монашества, упоминает, что он знал лиц, которые постоянно усовершенствовались, будучи монахами, но ухудшались, вступив в деятельную жизнь в качестве членов духовенства ¹⁴⁹⁶ и эта перемена с вероятностью может быть объяснена предположением, что монашеское воспитание лишало надлежащей подготовки для служения, требовавшего знания людей и сочувствия к людям в их обыденных чувствах.

В идее монашества много прекрасного и привлекательного: это жизнь, посвященная молитве и созерцанию, разнообразящаяся трудами для блага человечества; союз братства, соединяющий вместе, в равном достоинстве, всех вступающих в это общество, от человека, оставившего знатность, богатство и власть, быть может даже царское достоинство, до освобожденного раба; отречение от личных владений для общения во всем, в подражание первым христианам после дня Пятидесятницы. Но, признавая все это и думая, что в весьма многих случаях блага монашеского учреждения осуществлялись в широкой степени, видя в учреждении этой системы промыслительное подготовление для темных веков будущего, когда оно имело неоценимое значение для церкви, литературы и цивилизации, к сожалению, приходится заметить, что уже и в раннее время к нему примешивалось нечто из неразлучного с человеческими учреждениями зла. Прежде всего, нужно указать на опасность самого различия между обыденной и более возвышенной христианской жизнью. Эту мысль сильно и часто опровергал св. Иоанн Златоуст. «Все люди», – говорит он, «должны восходить до одной и той же высоты, и то, что губит весь мир, заключается в том, что мы воображаем, будто большая строгость в жизни необходима только для монахов, так что другие могут вести беспечную жизнь. В действительности это не так, от всех нас требуется совершать ту же самую дисциплину, и я настойчиво утверждаю это, или скорее не я, но тот, кто будет нашим Судьей. Наставление Спасителя, чтобы мы брали Его иго на себя, чтобы мы входили узкими вратами, чтобы мы возненавидели жизнь мира сего и все подобное, – обращено не к монахам только, а и ко всем»¹⁴⁹⁷. Но различие это, однако же скоро установилось вообще, не только к ослаблению религии и нравственности среди простого народа, который стал считать высшие обязанности лежащими лишь на монахах и приходил к общему неуважению божественных законов, находя себя изъятым от действия известных правил, имевших божественный авторитет, как напр. монашеское правило по вопросу о браке; но и к опасности для тех, которые принимали жизнь, столь превознесенную над жизнью, требовавшейся вообще от обыденной массы человечества.

Монашество не есть учреждение исключительно христианское. Отшельничество известно было и вообще в восточных религиях, и оно находило законное освящение в Ветхом Завете, – где были такие отшельники, как Илия, Рехавиты, Иоанн Креститель¹⁴⁹⁸; собственно, в Новом Завете можно было находить подтверждение его лишь в некоторых отдельных изречениях. По самой сути отшельничества, монах должен был избегать многих из тех испытаний жизни, которые переносят обыкновенные люди и даже становиться иногда во враждебные отношения не только к испорченности и злу миpа, но и к тому, что было в нем доброго. Удаляясь в пустыню, он по необходимости отказывался от дел благотворения и его дисциплины, и становился чуждым даже естественным чувствам¹⁴⁹⁹. Сам Антоний считал своим долгом подавлять в себе любовь к своей сестре, которую, после их давнишней разлуки, он никогда не видел опять до тех пор, пока она не сделалась в старости настоятельницей монастыря¹⁵⁰⁰, и мы видели, как Пахомий отрекся от всяких уз родства. Пиор, ученик Антония, оставляя дом своего отца, принял обет, что он никогда опять не взглянет ни на кого из своих родственников, когда он провел пятьдесят лет в пустыне, его сестра узнала, что он еще жив; она была слишком слаба, чтобы отыскать его, но своими настойчивыми просьбами она тронула старейших его, и Пиору было приказано посетить ее. Прибыв к ее жилищу, он послал ей известие о своем прибытии. Как только дверь отворилась, он закрыл свои глаза и держал их закрытыми во все время встречи с сестрой, и, дав возможность своей сестре увидеть себя таким образом, он отказался войти в ее дом и поспешил обратно, в пустыню¹⁵⁰¹. Другой инок, получив большую пачку писем из своего дома, с которым он не имел никаких сношений в течение пятнадцати лет, не раскрывая сжег их, чтобы содержание писем не развлекло его души, пробуждая воспоминание о домашних¹⁵⁰². Еще более необычайный пример того, как монахи старались умерщвлять свои естественные чувства, представил некий Муций. При своем желании поступить в монастырь, он, вместе со своим сыном, восьмилетним мальчиком, принужден был, в виде испытания, долго оставаться вне монастырских врат. Постоянство, с которым он сносил испытание, побудило монахов допустить их, хотя дети вообще не допускались в монастырь, но испытание их еще не кончилось. Они были разлучены друг с другом, ребенок подвергался всяческому худому обращению, был одеваем в лохмотья, содержим в грязном состоянии и часто подвергаем побоям без всякой причины. Муций, однако же, не обнаруживал никакого противодействия; и наконец, когда ему сказано было, чтобы он бросил своего сына в реку, он исполнил и это приказание. Мальчик был, конечно, спасен, и настоятелю монастыря было открыто, что его новый сочлен есть второй Авраам¹⁵⁰³.

Идея беспрекословного послушания проходит через всю историю раннего монашества. От желавших поступить в монашеское общество требовалось, чтобы они доказали свою решимость подчинением оскорблениям, презрению, грубому обхождению и унизительным занятиям¹⁵⁰⁴; вера и терпение монахов испытываемы были наложением тяжелых и унизительных трудов. Так, рассказывают, что Иоанну, тому самому, ответы которого впоследствии оказывали влияние на политику великого Феодосия, было приказано его настоятелем удалить огромную скалу, и он трудился над этим, очевидно безнадежным делом до тех пор, пока не был истомлен чрезмерной тяжестью своих усилий. В другое время ему приказано было два раза в день поливать сухую палку, и в течение года он ревностно исполнял это дело, в болезни или здравии, при всех неблагоприятных условиях погоды, нося воду два раза в день из источника, находившегося на расстоянии трех верст. Будучи наконец спрошен своим настоятелем, пустило ли растение корень, инок завершил свое послушание скромным ответом, что он не знает; тогда настоятель, вырывая палку, освободил его от этого труда¹⁵⁰⁵.

Выше уже было упомянуто о той ревности, с которой св. Амвросий учил, что девство должно быть принимаемо даже вопреки воли родителей. Бл. Иероним шел еще дальше. «Хотя бы», – пишет он увещевая Илиодора сделаться пустынником, «твой маленький племянник повесился тебе на шею, хотя бы твоя мать, с распущенными волосами и разодранными одеждами, обнажала пред тобою грудь, которою она кормила тебя, хотя бы отец твой лег на порог, – наступи на твоего отца и выходи! Беги с сухими глазами в знамени креста! Единственный род благочестия состоит в том, чтобы быть жестоким в этом деле»¹⁵⁰⁶.

Преувеличенное восхваление безбрачия уже вызывало порицание некоторых соборов. Собор Гангрский¹⁵⁰⁷ подвергает анафеме тех, которые осуждают брак, как будто бы несовместимый со спасением, запрещает девственницам превозноситься над брачными и постановляет, что женщины не должны оставлять своих мужей на том основании, будто бы брачное сожитие греховно¹⁵⁰⁸. Весь тон его канонов направлен против заблуждения, по которому высшее благочестие делалось предлогом для пренебрежения к естественным и обыденным обязанностям¹⁵⁰⁹. Другие соборы запрещали прием состоящих в браке лиц в монастыри без согласия супругов, а также принятие девства женщинами до зрелого возраста. Собор Сарагосский (в 381 г.) определяет зрелость возраста в сорок лет, третий собор Карфагенский (397 г.) в двадцать пять лет, а св. Василий, не назначая особого возраста, требует, чтобы обет этого рода был результатом спокойного и независимого решения¹⁵¹⁰.

Некоторые монахи посвящали свою жизнь исключительно созерцанию и делам благочестия, завися в средствах жизни от других, как напр. Павел, называемый «простецом», монах скетийский, который прочитывал триста молитв ежедневно, ведя им счет посредством кремневых голышей¹⁵¹¹. Но в общем, отцы и основатели монашества сознавали необходимость в каком-нибудь дополнительном занятии¹⁵¹². Было известно изречение, что «занятый монах осаждается одним диаволом, а праздный монах целым легионом»¹⁵¹³. Промышленные занятия, предписывавшиеся для монахов, были, однако же в общем не таковы, чтобы они всецело могли занимать их. После всех этих занятий оставалось еще много свободного времени, и хотя некоторые из них, занимались науками, однако же в большинстве случаев сказывался недостаток в умственных источниках для полезного употребления досуга. Когда один философ спросил его, как он мог жить без книг, Антоний, отвечал, что для него все творения есть книга, всегда находящаяся под рукой, и в ней он может читать Слово Божие, когда только хочет¹⁵¹⁴. Но эта склонность к созерцательной жизни не была всеобщей среди массы лиц, принимавших монашеский обет. Одни принимали его из простого подражания; другие из разочарования в любви или честолюбии, вследствие угрызений совести или какого-нибудь неожиданного потрясения; некоторые из желания достигнуть отличий и приобрести славу святости, и некоторые из нежелания приобретать средства к жизни каким-нибудь действительным ремеслом¹⁵¹⁵. Средства, которые предпринимались с целю избежать искушения, иногда служили даже к возбуждению их, постоянно внушая обязанность бороться с такими формами, в которых, скорее всего могло являться искушение. Чаще всего упоминаются в жизнеописаниях монахов мысли о богохульстве и безнравственности. Многие доходили до полного сумасшествия от уединения и чрезмерного воздержания, болезненно действовавших на восторженные темпераменты¹⁵¹⁶; многие повергались в полное отчаяние, доходя до мысли о самоубийстве, и которому иногда и действительно подвергали себя¹⁵¹⁷. Жизнеописания иноков переполнены рассказами о борьбе с диаволами, о видениях и чудесах, особенно исцелениях бесноватых, воскрешении мертвых и повелении им говорить. В чудесных повествованиях не малое участие принимают и бессловесные животные. Так, рассказывается, что младший Макарий был посещен львицей, которая положила своих слепых детенышей к его ногам, чтобы они могли получить зрение. Святой, помолившись, исполнил это дело, и мать выразила ему свою признательность принесением ему в подарок овчинной шкуры¹⁵¹⁸.

Для многих все в монашеской жизни ограничивалось внешним подражанием основателям монашества, так что дух, одушевлявший напр. таких подвижников, как Антоний, часто отсутствовал в них. Вместе с недостатком истинной христианской веры, чистоты сердца, часто, однако же сочетались суровости, о которых страшно и подумать¹⁵¹⁹. Часто также оказывалось, что любовь к земному, которая по-видимому побеждалась принятием монашеского состояния оживала в новых и более утонченных формах; так, рассказывается, что многие, отрекшись от богатства и блеска, сделались чрезвычайно скупыми в отношении какого-нибудь ножа, стиля, иглы или пера; не позволяли никому даже дотронуться до их книг, и из-за таких пустяков склонны были приходить в самый страшный гнев¹⁵²⁰.

С течением времени, монахи, забывая первоначальную цель своего учреждения, начали стекаться в городах, – как из-за тех приношений, которые можно было ожидать там, так и из-за других выгод, какие представляли подобные места. В 390 год это было запрещено законом Феодосия, изданным по внушению судей, которые находили подобных посетителей склонными вмешиваться в дела правосудия¹⁵²¹. Два года спустя закон этот был ослаблен, но лишь настолько, что монахам позволялось приходить в города с целью искать защиты от неправды. Некоторые лицемерные монахи, являвшиеся в странном одеянии и в странных видах, часто спекулировали на доверчивости и щедрости жителей, обременяя себя при этом тяжелыми цепями, показывая мнимые мощи и рассказывая ужасные басни о приключениях, которым они, будто бы, подвергались со стороны злых духов, причем втайне вели жизнь в роскоши и распутстве¹⁵²².

Образование монахов было низкое и некоторые из них не могли даже читать; невежество, которое подвергалось презрению в духовенстве, среди них даже восхвалялось, как знак особенной святости¹⁵²³. Вследствие своего невежества они могли быть увлекаемы всякими, кто умел оказывать влияние на их умы, и с настойчивостью отстаивали свои взгляды. Хотя во времена арианских и аполлинарианских споров они оказали много добрых услуг церкви, однако же и это они часто делали грубым и несообразным способом. Часто они вмешивались в избрание епископов, целыми толпами ходя на Востоке, разрушали храмы, и если такого именно рода были те монахи, которые приходили в столкновение с язычниками, то нечего удивляться, что их безграмотность и грубость возбуждали в этих последних сильное чувство отвращения и вражды к ним. Ливаний, отзыв которого о них отчасти уже приводился выше, запальчиво говорит о них как «трутнях, которые живут в роскоши на счет других людей», и обвиняет их в том, что они захватили значительную часть земли в свое владение под ложным предлогом религии¹⁵²⁴. Император Юлиан не нашел ничего худшего сказать против притязающих на характер циников, чем то, что они уподобляются классу тех «отщепенцев»¹⁵²⁵, среди «галилеян», которые, отрекаясь от обладания ими каких-нибудь пустяков, приобретают богатство, положение¹⁵²⁶ и почет. Подобным же образом Евнатий говорит о монахах, что они ведут «свинскую жизнь»; он говорит, что всякий, кто предпочитает одеваться в черное и пренебрегать общественным приличием, может приобретать тираническую власть¹⁵²⁷.

Дух монашества иногда обнаруживался в необычайных формах подвижничества. Так, воски или «пасущиеся», образ жизни которых возник в Месопотамии, но впоследствии находил подражателей в Палестине, жили в горах или пустынях, без всякой кровли, подвергали себя, почти совершенно нагих, зною и холоду, и питались травой или кореньями, пока не теряли в теле и в душе всякого образа человеческого¹⁵²⁸. Другие из этих христианских подвижников, достигнув совершенства, превосходящего всякое человеческое чувство, принимали на себя образ юродства и изумляли жителей городов своим странным поведением с целью показать свое презрение к мирской славе¹⁵²⁹. A

в начале пятого столетия появился особый вид подвижничества так называемых стилитов или столпников. Первый из этих подвижников, Симеон, родом из пограничной области между Сирией и Киликией, в детстве занимался пасением овец своего отца; но, будучи склонен некоторыми словами, услышанными им в церкви, принять монашество, он в четырнадцатилетнем возрасте вступил в один строгий монастырь и оставался там в течении девяти лет. Его воздержание и другие способы самоумерщвления возбуждали удивление и восторг монахов. Однажды, будучи послан за водой, он взял грубую пальмовую веревку монастырского колодца, туго обвязал ею себя и заявил, что не может найти ее. По истечении двух недель, секрет был обнаружен каплями крови, которые текли из его тела от трения веревкой; и как по исследовании оказалось, веревка въелась в его тело так глубоко, что ее едва можно было видеть. Симеон, без малейшего стона, перенес страдание при ее снятии, но не позволил приложить никаких лекарств к своим ранам; и настоятель, вследствие этого, просил его оставить монастырь, чтобы его суровый образ жизни не возбудил духа соревнования, который мог быть опасен для более слабых братьев¹⁵³⁰. Симеон затем удалился в местечко, лежавшее верстах в шестидесяти от Антиохии, где он и жил десять лет в тесном заключении. Не удовлетворяясь и этим, он построил себе столб и поместился на вершине его, имевшей всего около аршина с четвертью в диаметре¹⁵³¹. Упражняясь в этого рода подвижничестве, он последовательно переходил с одного столба на другой, каждый раз все большей высоты, так что последний из них имел уже сорок локтей высоты. И таким образом он прожил тридцать семь лет. Его жизнь сравнивали с жизнью ангелов, так как он возносил молитвы за людей из своего возвышенного состояния и низводил на них благодать¹⁵³². Шея его была отягчена железной цепью. Во время молитвы он кланялся так низко, что своим челом почти касался своих ног; один зритель однажды насчитал тысячу двести сорок четыре таких поклонов, и затем потерял всякий счет ¹⁵³³. Столпник принимал несколько скудной пищи только однажды в неделю и постился в течение всего великого поста. Он изрекал пророчества и совершал много чудес.

Спустя некоторое время после того, как он принял такой своеобразный способ подвижничества, соседняя община монахов послала спросить его, почему он не ограничивался такими способами благочестия, которыми удовлетворялись святые прежних дней. Посланному было поручено просить его оставить свой столп и, в случае отказа, стащить его силой. Но Симеон, услышав об этом повелении, поднял одну из своих ног, как бы для того, чтобы сойти; и вследствие этого посланный, как было ему внушено, признал это послушание доказательством того, что образ жизни столпника был благоугоден Богу, и желал, чтобы он продолжал его¹⁵³⁴.

Слава Симеона сделалась безграничной. Из самых отдаленных стран, – из Персии и Эфиопии, из Испании, Галлии и даже из Британии, – стекались толпы поклонников взглянуть на него: и уже при жизни его, в мастерских Рима, приготовлялись небольшие изображения его, употреблявшиеся с целью отогнания зла¹⁵³⁵. Дар персидский посылал к нему особых посланных¹⁵³⁶; он сносился с епископами и императорами, и оказывал большое влияние на общественную жизнь как церкви, так и государства, причем своей жизнью и своими увещаниями он обратил в христианство множество сарацин и других кочевников пустыни¹⁵³⁷.

Наконец, к Симеону явился диавол, в образе ангела, и от имени Бога повелевал ему взойти, подобно Илии, на огненную колесницу, в общество ангелов и святых, которые были изображены как бы готовыми приветствовать его. Симеон поднял правую ногу, чтобы вступить на колесницу, но только что он сделал знамение креста, как искуситель исчез. В наказание столпнику за то, что он так разрушил сеть искушений, диавол поразил его вередом на бедре; и Симеон в виде покаяния, решил, что нога, которую он поднял, никогда опять не коснется столпа, и в течении остальных лет своей жизни держался на одной ноге¹⁵³⁸. Симеон умер в 460 году в семидесятидвухлетнем возрасте, и вокруг места, которое так долго служило для него местопребыванием, вся природа оплакивала его отшествие. Птицы издавали печальные крики; на пространстве многих верст люди и животные наполняли воздух стонами, и даже горы, леса и долины покрылись густой мглою. Явился ангел, с лицом подобно молнии, и в одежде, белой как снег, и беседовал с семью старцами в столь странных тонах, что нельзя было различить; и когда драгоценное тело было унесено в Антиохию, для того чтобы служить защитой городу вместо стен, которые недавно пред тем были разрушены землетрясением, то по пути совершилось множество чудес¹⁵³⁹.

По смерти Симеона, один ученик его, по имени Сергий, во исполнение его желания, отнес его клобук императору Льву; но так как на императора, видимо, не произвел достаточно впечатления доклад об этом посольстве, то Сергий передал клобук Даниилу, монаху месопотамского происхождения, святость которого уже засвидетельствована была многими чудесами¹⁵⁴⁰. Даниил уже раньше посещал Симеона и теперь в видениях получил внушение подражать его образу жизни и воздвигнуть столп в том месте, которое было указано ему голубем, – верстах в шести к северу от Константинополя. Собственник земли, позволение у которого не было спрошено, жаловался на это вторжение отшельника Льву и патриарху Геннадию, и Геннадий, будто бы завидуя святости Даниила, или подозревая его в честолюбии, готов уже был удалить его, как совершились чудеса в защиту побуждений столпника. Даниилу вследствие этого позволено было удержать за собой свое положение, и спустя некоторое время, Геннадию, подозрения которого еще не совсем исчезли, было повелено особым видением рукоположить его в священника. Столпник признавал себя недостойным и не хотел позволить патриарху приблизиться к себе; но Геннадий, совершил рукоположение, стоя у подошвы столпа. Тогда Даниил приказал принести лестницу; патриарх взошел на вершину столпа, причастил новорукоположенного священника и принял причастие из его рук¹⁵⁴¹. В течение тридцати трех лет (461–494 гг.), Даниил продолжал занимать свой столп до самой смерти, и наконец скончался восьмидесяти лет от роду¹⁵⁴². Вследствие постоянного состояния, ноги его были покрыты ранами и вередами; и ученики его напрасно старались открыть, какой пищей он поддерживал свою жизнь. Сильные ветры фракийские иногда срывали с него его скудное одеяние, и почти сдували его с места; иногда в течение нескольких дней он был покрываем снегом и льдом, пока Лев насильственно не снабдил вершину его столба особой кровлей¹⁵⁴³. Подобно Симеону, он обладал даром пророчества и чудес, считался прозорливцем и с благоговением был посещаем царями и императором¹⁵⁴⁴. Несмотря на все искушения гордости, Даниил до конца жизни сохранил свое смирение.

Хотя столпнический образ жизни считаем был некоторыми учителями тщеславным и бесполезным¹⁵⁴⁵, Симеон, однако же нашел многих подражателей в Сирии и Греции, где о столпниках упоминается даже еще в двенадцатом столетии¹⁵⁴⁶. Но за исключением немногих отдельных случаев, этот вид отшельничества, по-видимому, не был принят в других странах. Когда некий Вулфилаих, к концу шестого столетия, вздумал ввести такое подвижничество в округе Тревском, то соседние епископы приказали разрушить его столп¹⁵⁴⁷.

Обряды и обычаи

1. За более широким и общим распространением христианства среди масс народа, естественно следовало возрастание внешнего блеска во всем, касающемся богослужения. Церкви строились и украшались с большими расходами; священнослужащие одевались в пышные облачения и введены были многие новые обряды и церемонии. Но, как ни похвально было само по себе это стремление возвысить внешний блеск богослужения, перемена эта, однако же, сопровождалась и некоторыми неблагоприятными условиями, которые к этому времени уже начали оказывать свое действие. Бл. Иероним жалуется на великолепие, проявляемое в церквях, – на их мраморные стены и колонны, золоченые потолки, украшенные драгоценностями жертвенники – тем более, что все это стояло в резком контрасте с небрежностью в выборе лиц, пригодных для священнослужения; и он с негодованием опровергает доводы, которыми хотели защищать богатство принадлежностей и украшений в христианских церквях сходством с ветхозаветным богослужением¹⁵⁴⁸. Массы народа обращаемы были в церковь императорами, без достаточного разумения их нового исповедания, – так что умы их еще всецело были проникнуты языческими понятиями и развращены общим разложением языческой нравственности. Служители церкви пытались привлекать таких обращенцев церемониями, которые могли бы соперничать с церемониями их старой религии, и таким образом надеялись подготовить их к пониманию той истинной спасительной сущности, которая воплощалась в христианских обрядах. Но, к несчастью, само христианство много теряло от этого не только вследствие того, что было унижаемо недостойными исповедниками, но и поддавалось влиянию учения и обрядов язычества. Простое внешнее исполнение обязанностей, как это было в язычестве, стало считаться многими достаточным также и в христианстве, и какого-нибудь приношения церкви считалось достаточным для покрытия вины грехов. Бл. Августин говорит, что обыкновенный христианин, искренно привязанный к духовному, должен был столько же выносить от издевательства своих собратий, сколько обращенец в христианство выносил от издевательства язычников¹⁵⁴⁹.

Многие из подобных внешних христиан ходили в церковь лишь для того, чтобы смотреть великие христианские обряды, и затем отправлялись в театры, или даже в языческие храмы, чтобы присутствовать при языческих зрелищах¹⁵⁵⁰. На обрядность церкви смотрели как на театральное представление. Проповеди слушались как рацеи риторов, и красноречивые проповедники были одобряемы рукоплесканиями, топтанием ногами, маханием платками и криками: «православный», «тринадцатый апостол» и другими подобными восклицаниями, которые такие учителя, как Златоуст и Августин, часто пытались подавить или ограничить, чтобы приучить свою паству к более благотворному способу слушания. Некоторые ходили в церковь только для того, чтобы послушать проповедь, заявляя, что они могут молится и дома¹⁵⁵¹, и когда более привлекательные части богослужения оканчивались, масса народа уходила, не оставаясь для совершения евхаристии, которая в первые века обыкновенно принималась всем собранием, а к этому времени (по крайней мере, в греческой церкви) принималась большинством только на Пасху¹⁵⁵². «Напрасно», – говорил по этому поводу св. Златоуст, сопоставляя неохоту народа причащаться в обыкновенные дни с той ревностью, с которой народ толпами стекался к причащению на Пасху, «мы стоим в алтаре для совершения таинства, а вы остаетесь вдали»¹⁵⁵³. Точно также и богословские споры, которые занимают такое большое место в истории этого века, действовали неблагоприятно на религиозный тон, делая высочайшие тайны веры предметом праздных рассуждений, и ставя на задний план необходимость религиозно-нравственной жизни.

Обычаи, возникшие и развившиеся незаметно, теперь определялись ясными правилами, и вследствие этого обрядность настолько усложнилась, что дала повод к известной жалобе бл. Августина, по которой «обряды увеличились до такой степени, что состояние христианского народа в этом отношении было хуже, чем состояние иудеев»¹⁵⁵⁴. То, что могло быть хорошим и полезным, как выражение благоговения, или средство пробуждения его, благодаря чрезмерному умножению и приписываемой важности, стало получать совершенно независимое значение.

2. Языческие храмы в некоторых случаях были обращаемы в церкви; но хотя они и предназначались для совершения обрядов, главным образом совершавшихся в открытых дворах, однако же построение их не соответствовало христианскому богослужению. Образ христианских церквей взят был с построений другого рода, – так называемых базилик, и самое это название вошло в церковное употребление для обозначения жилищ Всемогущего Царя. Эти строения были продолговатыми, и обыкновенно разделялись двумя рядами столбов на среднюю часть и два более низких предела¹⁵⁵⁵. На отдаленной оконечности здания была часть, называвшаяся по-гречески вима и по латыни tribuna, отличавшаяся от остального помещения возвышением от пола, заканчивавшимся выдающимся полукругом, называвшаяся absis. Нижняя часть здания употреблялась в качестве особого рода биржи; на виме стоял трибунал судьи, с жертвенником перед ним. Такое расположение легко было приспособить для богослужений, как в базиликах, переданных церкви, так и в новых зданиях, воздвигнутых по тому же плану.

В Константинополе, со времени основания этого города, стала употребляться новая форма церковной архитектуры, – причем главной особенностью ее был крестообразный план и купол, появившийся над пересечением креста, в подражание небесному своду. Этот стиль в позднейшие времена не только преобладал в греческой церкви, включая страны славянского племени, но и введен был Юстинианом в Равенне, а под влиянием равеннских образцов проник и в другие страны Западной Европы.

Вопреки обычаю, впоследствии распространившемуся среди тевтонских племен, древние церкви обыкновенно строились лицом к востоку. Паулин Нольский упоминает о таком расположении, и говорит, что он сам, строя церковь в честь св. Феликса, отступил от этого обычая, обратив церковь лицом к гробнице своего покровителя¹⁵⁵⁶.

Ближайшая к входу часть церкви была притвором, который занимался кающимися и оглашенными и открыт был для всех приходящих. Он отделялся «прекрасными вратами» от самого храма, в котором помещались «верующие»; в верхней оконечности храма, в месте, соответствующем тому, которое в гражданских базиликах назначалось для адвокатуры, помещался клирос, немного возвышающийся над уровнем храма и отделенный особой решеткой от внутренней части церкви, – святилища. Со времени Константина деревянные жертвенники первобытной церкви начали заменяться каменными. Введение этого материала приписывается Сильвестру Римскому, хотя и без достаточного основания, и эта перемена, по-видимому, совершилась окончательно перед временем Григория Нисского и Златоуста. Женщины сидели отдельно от мужчин¹⁵⁵⁷, иногда в закрытых галереях, каковой порядок был распространен особенно в восточных странах. Церковь обыкновенно окружалась двором, содержащим жилища духовенства и другие здания, среди которых в соборах, и других больших церквях была крестильная. Церкви теперь освящались с большой торжественностью, и праздновалась годовщина освящения.

На служение церкви, с расширением круга верующих, привлечены были искусства – живопись и скульптура. Священные лица, память о которых составляла предмет почитания христиан, стали изображаться при посредстве пластических искусств, делавших эти лица и связанные с воспоминаниями о них назидательные истины, доступными не только ученым и книжным людям, которые могли знать об их святой жизни по книгам, но и неученым простецам, для которых вместо книг могли служить именно наглядные изображения. Хотя Евсевий Кесарийский и говорил, что слава Спасителя не может быть изображаема и что истинный образ святых есть святая жизнь¹⁵⁵⁸, но священные изображения находились уже в употреблении в храмах, как это видно из

рассказа о Епифании, епископе Констанции (в Кипре), который неодобрительно отнесся к изображению Спасителя на завесе в церкви в св. Земле¹⁵⁵⁹. Было в обычае изображать предметы из Ветхого Завета в качестве иносказательных изображений евангельских событий. Так, вода, источаемая из скалы, служила для обозначения крещения; Моисей, приносящий манну с неба, означал евхаристию; жертва Исаака прообразовала распятие. Вдобавок к этим символическим изображениям, стены многих церквей были покрыты сценами из Библии и истории мученичества, а богатые лица украшали предметами подобного же рода свои одежды. Бл. Августин говорит, что в его время было много «почитателей изображений»¹⁵⁶⁰. Статуи, однако же еще не воздвигались, и Сам Спаситель, до следующего столетия, изображался только в символических образах, хотя учители церкви уже и прокладывали путь к введению того изображения, по которому художники позднейших веков выражали свой идеал кроткого величия и нежности.

Крест был украшаем драгоценностями и золотом, и, вероятно, полагался на жертвеннике в церквях. Юлиан, обвинял христиан в обоготворении креста¹⁵⁶¹; но распятие, подобно всем другим изображениям Спасителя, воспоминающим Его скорби и страдания, сделалось известным только уже после этого времени.

4. В течение 4 столетия много было сделано для того, чтобы установить те части литургии, которые дотоле находились в неопределенном состоянии. Имя св. Василия на Востоке и имя св. Амвросия на Западе особенно известны в отношении этого труда, хотя с их произведениями связывается многое, принадлежащее уже к позднейшему времени¹⁵⁶². Гимны Амвросия сделались образцами подобных сочинений в Западной церкви, и, вследствие общего названия «Амвросиева стиля», многие мессы неверно были приписываемы ему, как произведения его собственного пера.

Разделение литургии на литургию оглашенных и литургию верных сохранялось до V столетия, когда оно было отменено (на Западе) вследствие общего распространения христианства и общего обычая крещения детей. Теперь, когда совершение христианского богослужения не сопровождалось опасностью, первая часть богослужения, состоявшая из псалмопения, чтения св. Писания, молитвы и проповеди, была открываема для иудеев и язычников, также как и для оглашенных и кающихся.

5. При крещении введены были некоторые новые обряды, как

напр. употребление свечей и соли, и помазание елеем перед крещением (в знак того, что крещаемые делались «царями и священниками Богу»¹⁵⁶³, в добавок к помазанию миром, которое продолжало совершаться после этого таинства. Прежний порядок подготовления был видоизменен разделением оглашенных на три класса, – слушателей, преклоняющихся и просящих, причем последние были кандидатами совершенно подготовленными. Навечерия Пасхи и Пятидесятницы были, как и раньше, самым обычным временем для крещения. На востоке праздник Богоявления сделался самым обычным временем крещения, как связывавшийся с воспоминанием о крещении Спасителя на Иордане, а обычай крещения в праздник св. Троицы вышел из употребления. Обычай совершения крещения в праздник Богоявления проник также в Африку и в другие Западные страны; но, когда испанские епископы крестили в праздники Рождества, Богоявления и праздники святых, Сириций, в своем декретальном послании к Гимерию (385 г.), указал на этот обычай как на произвольный, и постановил, чтобы крещение обыкновенно не совершалось кроме как на Пасху и в праздник св. Троицы¹⁵⁶⁴

Касательно обычая откладывать крещение, несколько примеров приведено было в предыдущих главах¹⁵⁶⁵. Отсрочка эта, однако же возникала не из мнения о непозволительности крещения детей (потому что в случае опасности их крестили, и учреждение это считалось апостольским), но из опасения, чтобы не навлечь на себя большую вину через впадение в грех после крещения¹⁵⁶⁶, и притом, совершение таинства отлагалось не ко времени достижения сознательного возраста, как это принято у новейших сектантов, но до времени серьезной болезни, или другой опасности, или, как это бывало среди духовенства и монахов, до времени вступления в новый и более строгий образ жизни. Знаменитые учителя церкви, как Григорий Назианзин и его соименник, Григорий Нисский, старались противодействовать этому обычаю, выставляя те заблуждения, на которых он основывался¹⁵⁶⁷. Григорий Нисский свидетельствует, что под страхом землетрясений, язвы или других общественных бедствий, такое множество стремилось к крещению, что духовенство было задавлено трудом по принятию их¹⁵⁶⁸.

6. Касательно времени совершения евхаристии обычаи церкви разнообразились¹⁵⁶⁹. Где не совершалось ежедневного освящения даров, там сделалось обычным сберегать, освященный хлеб, который впоследствии стал даже употребляться для различных целей; так. есть известие, что Сатир, брат св. Амвросия, был спасен во время кораблекрушения тем, что привязал частичку тела Христова себе на шею¹⁵⁷⁰; и при другом случае, приложением такой частички в виде припарки, были открыты глаза слепому¹⁵⁷¹. По освящении даров, народ причащался ими под обоими видами; отказ в чаше считался признаком манихейской ереси¹⁵⁷².

7. Название агапы теперь употреблялось в различном смысле от того, что им обозначалось первоначально: именно оно означало теперь празднество, совершавшееся церковью над гробами мучеников, или семействами над гробами своих родственников¹⁵⁷³. Эти празднества заменили собою языческие parentalia, и совершались иногда с такой непристойностью и излишествами, что епископы и соборы в течение последней части этого столетия старались о подавлении их. Но празднества эти так укоренились в народе, что отмена их, была делом не легким, и едва ли можно было покушаться на них без опасности. Так, 3-й собор карфагенский, в 397 г., не осмелился запрещать их совсем, а лишь насколько это было возможно¹⁵⁷⁴, и свидетельства о существовании их продолжали встречаться в некоторых местах и до следующего столетия.

8. День Господень соблюдался с большей строгостью чем прежде, хотя различие между ним и субботой, в отношении происхождения, авторитета и способа совершения, еще тщательно поддерживалось. Константин Великий, как мы видели¹⁵⁷⁵, повелел, чтобы в этот день не происходили никакие судебные заседания и военные упражнения; однако же, он позволял производить земледельческие работы, чтобы не терять благоприятных условий погоды. Собор Лаодикийский, порицая всякое иудейство в соблюдении этого дня, постановил, чтобы труд, насколько возможно, был прекращаем в этот день¹⁵⁷⁶. Феодосий в 379 и затем в 386 году постановил, чтобы в этот день не происходило никаких гражданских занятий, и отменил зрелища, в которых язычники находили себе утешение с того времени, как день этот был освобожден Константином¹⁵⁷⁷ от других светских употреблений.

Обычай соблюдения субботы, наподобие дня Господня, теперь ослабевал. Лаодикийский, только что приведенный, канон обличал прекращение труда в этот день, как признак иудейства¹⁵⁷⁸.

9. Квартодециманский обычай празднования Пасхи окончательно осужден был собором Никейским, и отселе стал считаться признаком неправославности¹⁵⁷⁹. Но, так как собор не установил каким способом собственно определять этот день, то оказалось, что хотя Пасха повсюду соблюдалась в воскресный день, вычисления его однако же, разнообразились в различных церквях иногда на месяц или даже больше. Восточные церкви в общем руководились Александрийским календарем, и в шестом столетии Александрийское вычисление было принято и в Риме.

Наклонность этого века к умножению обрядов коснулась и празднования Пасхи. Неделя перед праздником проводилась с особенной торжественностью, и в четверг вечером совершалась Евхаристия в особое воспоминание о ее первоначальном установлении¹⁵⁸⁰. Накануне Пасхи, в «Великую Субботу», города иллюминовались¹⁵⁸¹, a толпы богомольцев, со свечами в руках, как символами крещального «озарения», устремлялись в церкви, где они и оставались в бдении до утра воскресного дня. Следующая неделя была временем радости; новокрещенные ходили в своих белых одеждах до следующего воскресного дня.

Праздник Богоявления проник из Восточных церквей и на Запад, где он соблюдался главным образом в воспоминании богоявления Спасителя волхвам, а также и в воспоминание Его первого чуда и других знамений¹⁵⁸². Так как донатисты отвергали этот праздник, то можно заключить, что он был неизвестен в Африке до времени их отделения от церкви; самое раннее ясное свидетельство о его праздновании в какой-либо Западной стране относится к 360 году, когда Юлиан совершал его в Вене незадолго до своего отступничества. Подобным же образом празднование Рождества Христова проникло с Запада на Восток. Оно введено было в Антиохии вскоре после 375 года, и совершалось там 25 декабря, хотя в других церквях оно соединилось вместе с Богоявлением¹⁵⁸³. Мнение, что праздник Рождества был установлен с целью вознаградить за языческие празднества этого времени, опровергается тем обстоятельством, что древние христиане, от которых ведет свое начало этот праздник, противодействовали празднествам язычников установлением не празднеств, но постов. Так, на Западе, трехдневный пост при начале года был установлен, в противоположность сатурналиям¹⁵⁸⁴.

Праздники некоторых наиболее знаменитых святых, как апп. Петра и Павла, св. Иоанна Крестителя и св. Стефана, бывшие сначала только местными, в четвертом столетии сделались общими для всей церкви.

Обычай пощения, который сначала в значительной степени предоставлялся собственному усмотрению отдельных лиц, теперь был установлен церковными законами. Великий пост в 36 дней, так сказать, «десятина года»¹⁵⁸⁵, сделался общим, как на Востоке, так и на Западе, хотя и с различием касательно его начала, вследствие того обстоятельства, что на Востоке суббота, равно как и воскресный день, были изъяты из времени поста.

С некоторыми святыми днями и временами связывались дела милосердия. Так, Константин Великий повелел, чтобы по воскресным дням совершалось освобождение рабов. Запретив судебные дела вообще по воскресным дням, он исключил обязанность отпущения и другие подобные дела милости, как сообразные с характером дня¹⁵⁸⁶. Пасха сделалась главным временем отпущения. Феодосий, в 360 году, запретил производство уголовных дел в течение Великого поста¹⁵⁸⁷. Девять лет спустя, он издал подобное же запрещение всяких телесных наказаний в течение того же времени¹⁵⁸⁸, и в 387 году он возобновил законы старшего и младшего Валентинианов, которыми повелевалось. чтобы все узники, исключая повинных в самых тяжких преступлениях, были освобождаемы на Пасху¹⁵⁸⁹.

10. В течение этого столетия постановлены были многие каноны по предмету покаяния, которое таким образом разработано было с большими подробностями. На Востоке покаяние обыкновенно предоставлялось совести отдельных лиц, особенно после того, как Нектарий, вследствие одного зазорного случая, отменил должность покаянного пресвитера в Константинополе в 391 году. Сократ, писавший около 439 г.¹⁵⁹⁰, выражает опасение за возможность возникновения зла от такой отмены, и Созомен, несколько позже свидетельствует, что последовало ухудшение в нравственности. Должность покаянного пресвитера, по-видимому, не существовала на Западе. О духовном делении кающихся на классы уже не упоминается после пятого столетия.

11. Почести, оказывавшиеся мученикам, естественно возросли, так как, вследствие прекращения гонения, случаи мученичества сделались весьма редкими. В половине столетия сделалось обычным произносить похвальные слова в дни, назначенные в воспоминание мучеников. Проповедники, чувствуя себя обязанными сделать все возможное для выяснения предмета, всячески прославляли мучеников и излагали их жизнь. Как издревле, так и теперь, веровали христиане, что мученики ходатайствуют за своих братьев, и знают об обращенных к ним желаниях. Отсюда возник обычай призывать их на их гробницах, и просить заступничества в делах, как духовных, так и вещественных. К мученикам 6ыли присоединены вскоре и другие святые личности, как знаменитые библейские праведники и знаменитые иноки. Святые были избираемы в качестве особых покровителей не только отдельными личностями, но и целыми городами¹⁵⁹¹. Тела мучеников пользовались особым почтением. Жертвенники и часовни строились на их гробницах; мощи их переносились с первоначальных мест погребения, и отдельным частям их приписывалась сверхъестественная сила, и они полагались под престолами церквей. О подобных перенесениях не упоминается в рассказе о церквях, построенных Константином, но в царствование Констанция, были найдены некоторые тела, принадлежавшие апостолам, и торжественно перенесены в Константинополь ¹⁵⁹². Есть свидетельства, что впоследствии были находимы даже останки других библейских святых, как напр. пророка Самуила и даже патриарха Иосифа, и с целью избегнуть ошибки в отношении определения тел лежавших в земле, в течение целых сотен или тысяч лет, сами святые являлись в видениях, и открывали места своего погребения¹⁵⁹³. От мощей святых совершались чудеса, и так как впоследствии, в этом отношении появились некоторые злоупотребления, так что явились промышленники, старавшиеся наживаться за счет доверчивости толпы, то Феодосий, в 386 году, постановил, что никто не имеет права покупать или продавать тела мучеников и переносить их с одного места на другое¹⁵⁹⁴.

Пресвятая Дева почиталась выше других святых. Она считалась высшим образцом святости, и это верование особенно установилось во время споров следующего столетия. С другой стороны являлись уже и попытки противодействовать этому почитанию, и известны свидетельства, что приснодевство Богоматери отрицалось аномианином Евномием, некоторыми аполлинарианами, Гельвидием, римским законником (в 383 году), и Боносом, епископом Сардикийским (392 г.)¹⁵⁹⁵, и появилась даже особая секта антидикомарионитов (противников Марии), существовавшая в Аравии и отвергавшая поклонение пресвятой Деве.

Наконец, у св. Амвросия мы видим свидетельство и о том, что в это столетие существовало и призывание Ангелов Хранителей ¹⁵⁹⁶.

12. Со времени посещения императрицей Еленой Святой Земли стало быстро входить в обычай паломничество к святым местам. Установилось мнение, что не только посещение мест, освященных воспоминаниями о библейских событиях, способно возжигать или возвышать благочестие, но что и молитвы, принесенные в этих священных местах, особенно благоприятны Богу. Отсюда некоторые места сделались особенно посещаемы паломниками, вследствие совершившихся на них чудесах. Из всех стран, даже из отдаленной Британии, паломники стекались к священным местам Палестины, и, по возвращении своем, приносили домой воду из Иордана, землю от гроба Искупителя, или частицы св. Креста. Паломничество сделалось даже модным, и скоро в него проникли свойственные всякой моде недостатки, так что стали необходимыми предостережения против заблуждений и злоупотреблений в этом отношении. Инок св. Иларий, во время своего пятидесятилетнего пребывания в Палестине, посетил святые места только однажды и только в один день, с той целью, как он говорит, чтобы не показать, будто он пренебрежительно относится к ним вследствие близости к ним, или не давать повода к предположению, что благодать Божья ограничивается каким либо особым местом¹⁵⁹⁷. Св. Григорий Нисский написал трактат с выразительной целью отговаривать от паломничества. Среди блаженств Спасителя, говорит он, нет ни одного для посещающих Иерусалим. Паломничество оказывается особенно соблазнительным для женщин, так как они не могут совершать его без сопутствия мужчин, и подвергаются постоянной опасности от смешанного общения с ними на постоялых дворах. Спаситель уже не живет телесно в святых местах; Он и Его св. Дух не ограничиваются Иерусалимом. Перемена мест не приводит нас ближе к Богу; где бы мы ни были, Он может прийти к нам, если наши сердца составляют пригодное место, в которое бы «Он мог вступить и обитать в нем», но если внутренне человек исполнен злых мыслей, то хотя бы мы были на Голгофе, на горе Елеонской, или на месте Воскресения, мы будем далеки от принятия Христа внутрь нас, как те, которые даже и не начинали чувствовать Его. Григорий говорит, что он сам совершал паломничество не из любопытства, а на своем пути на север в Аравию, и избег обычных опасностей вследствие путешествия в императорской карете и в сопровождении религиозных собратьев; однако же созерцание этих мест ничего не придало его вере в рождество, воскресение и вознесение, между тем как ужасная развращенность жителей доказала ему, что особенной благодати не может быть в этих местах, и научила его ценить выше, чем раньше, религию своей собственной Каппадокии. Иноки (говорит он) должны стараться совершать паломничество скорее от плоти к Господу, чем из Каппадокии в Палестину¹⁵⁹⁸. Даже бл. Иероним, хотя он сам жил в св. Земле, и в некоторых из своих сочинений распространяется о влиянии на него связанных с этой землей священных воспоминаний¹⁵⁹⁹, в других местах серьезно предостерегает против обольщений, которыми масса паломников привлекается туда. «Похвально», – говорит он о Павлине, «не быть только в Иерусалиме, но жить благочестиво в Иерусалиме. Места распятия и воскресения полезны тем, которые несут крест свой и ежедневно восстают опять со Христом, – тем, которые оказываются достойными столь знаменитого местопребывания; что же касается тех, которые говорят: «Храм Господень, храм Господень!», то пусть они послушают слов Апостола: «Вы храм Господень, и св. Дух обитает в вас». Доступ во двор небесный открыт одинаково из Иерусалима и из Британии: ибо царство Божье внутри вас»¹⁶⁰⁰.

Противодействие тенденциям века

Новые идеи и обряды, введенные в церковь, вызывали издевательство со стороны старых сект, вроде новациан и манихеев, которые громко обвиняли православных в язычестве. Учителя того века не могли также не замечать проникновения некоторой испорченности, и пытались противодействовать ей. Но они, вместе с тем, сами впадали в крайность, частью вследствие желания усилить успех Евангелия и кротко относиться к обращенцам, частью вследствие снисходительности к благочестивому намерению, которое лежало под странными и неразумными проявлениями, или из недостатка той исторической опытности, которая бы дала им возможность открывать возникающие зародыши зла. С другой стороны, были люди, которые решительно восставали против тенденций времени, но, к несчастью, с такой примесью заблуждений в своих собственных мнениях и иногда с такой неразумностью в поведении, что они возбуждали общую ненависть и лишь усиливали дело, которому они старались противодействовать.

Между другими, в этом отношении выдавался Аерий, пресвитер Севастийский, в Малой Армении, хотя и относящийся к более раннему времени, около 360 года. У Епифания он называется арианином, но своей известностью он обязан своими нападками на учение и обряды церкви. Вследствие своего разочарования в стремлении к епископии Севастийской, он начал утверждать, что епископы и пресвитеры равны между собой, – мнение, которое в те дни было совершенно новым, так как почти все секты, при своем возникновении, старались добиться епископского посвящения для своих священнослужителей, и даже те, которые отступали от обычной практики, признавали необходимость трех степеней иерархии. Впрочем, хотя Аерий и отрицал божественное установление епископства, он, по-видимому, допускал ее законность¹⁶⁰¹. Он отрицал полезность установленных постов и молитв и милостыни за умерших; его последователи, в решительное противодействие церкви, избирали воскресный день для своих случайных постов, между тем как они свободно ели в четвертый и шестой дни недели, и проводили покаянную часть пасхального времени в пиршествах. Можно думать, что Аерий совершенно отвергал празднование Пасхи, хотя некоторые писатели предполагают, что эти возражения направлялись только против обычая есть пасхального агнца, который в некоторых церквях удерживался до его времени и который он считал остатком иудейства.

Среди Западных противников преобладающей системы был Иовиниан, монах римский, который начал провозглашать о своих мнениях около 388 года. Хотя он не составил своего монашеского обета¹⁶⁰², одним из его главных учений было отрицание преимущества, обыкновенно приписывавшегося безбрачию. Он отрицал приснодевство Матери Спасителя, и учил, что если безбрачные и брачные лица равны в других отношениях, то они равны также и по своему положению. Он восставал против почтения к подвигу мученичества, отрицал заслугу пощения и различия в пище; учил, странно извращая библейские тексты, что между людьми нет другого различия, кроме великого разделения на праведных и злых, что нет различия в степенях или классах, и что впоследствии не будет никакого различия в степени наград и наказаний¹⁶⁰³. Всякий, истинно крещеный, по мнению Иовиниана, ничего не мог приобрести больше усовершенствованием христианской жизни. Он должен сохранять лишь то, что уже дано ему. Но крещение, которое Иовиниан считал истинным, отличалось от таинства церкви; в действительности, он совершенно отвергал идею видимой церкви. Истинное крещение, говорил он, есть крещение от Духа, сообщающего неизгладимую благодать, так что крещеные уже не могут быть побеждаемы диаволом. Если кто-нибудь после принятия крещения впадал в грех, то это было доказательство, что он никогда не принимал внутреннего крещения; но такое лицо могло после покаяния сделаться участником истинно духовного крещения. Все грехи Иовиниан считал равными; он не допускал также никакого различия в степени виновности тех грехов, которые совершены были раньше крещения, и тех, которые были совершены после него. С такими учениями естественно связывалось недостаточное сознание важности личных грехов¹⁶⁰⁴.

Мнения Иовиниана находили благоприятную почву в народном сознании в Риме, где он приобрел многочисленных приверженцев и склонил вступить в брак многих лиц обоего пола, принявших перед тем безбрачную жизнь; но среди духовенства он не находил приверженцев. Будучи осужден и отлучен в 390 г. собором, под председательством Сириция, он отправился в Милан, в надежде найти милость у Феодосия; но Амвросий получил предостережение касательно его от Сириция, и римский приговор был повторен и в Милане¹⁶⁰⁵. Против Иовиниана писал бл. Иероним, а также и бл. Августин в книге, под заглавием, «О благе брака»¹⁶⁰⁶. Об Иовиниане ничего более неизвестно. Иероним говорит в 404 году о нем уже как об умершем; однако же, некоторые предполагают, что одно и тоже с ним было то лицо, которое под именем Иовиниана восемь лет спустя было обвиняемо в нарушении мира Римской церкви религиозными собраниями, и которое приговорено было указом Гонория к жестоким побоям, и впоследствии было изгнано¹⁶⁰⁷.

Здесь же можно упомянуть еще об одной личности, хотя она и выступила несколько позже. Это именно был Вигилянций, сын содержателя гостиницы в Калагурре (Гурра или Казер), на французской стороне Пиренеев. В ранней молодости он несколько лет занимался промыслом своего отца, и затем был взят в семейство Сульпиция Севера, жизнеописателя св. Мартина, где он получил возможность предаться наукам, и был возведен в пресвитера. Через Сульпиция он познакомился с Павлином, знатным аквитанцем римского семейства, который, занимая высокие гражданские должности, даже, как говорят, консульство, оставил мир, насильственно рукоположен был во пресвитера в Барселоне и поселился в Ноле, в Кампаньи, с целью быть возможно ближе к гробнице св. Феликса, исповедника времен Деция¹⁶⁰⁸. Павлина можно считать примером того, как дух века действовал на религиозную и восторженную душу. В пламенном раскаянии в своей прежней жизни и от греховности, он уговорил свою жену Терасию оставить брачную жизнь, продал как ее, так и свое собственное имение, и жил по-монашески, с несколькими сотоварищами, предаваясь делам благочестия и благотворения¹⁶⁰⁹. Он отличался особенным благоговением к святым. Особенно он предан был св. Феликсу; построил церковь над его гробом и украсил ее иконами, среди которых были сцены из Ветхого Завета и символическое изображение Троицы. Каждый год, в праздник этого исповедника, Павлин сочинял поэму в прославление его жизни или его чудес; каждый год он отправлялся в Рим на праздник апп. Петра и Павла. Пример и влияние лица, столь выдававшегося своим саном и благочестием в жизни, находившегося в сношениях с бл. Иеронимом, Августином, Руфином и другими из знаменитейших своих современников, не могли, оставаться без влияния и на окружающее его общество¹⁶¹⁰.

Посетив Павлина в Ноле, Вигилянций отправился на Восток, снабженный от него рекомендательным письмом к Иерониму, вследствие чего он с почетом был принят этим отшельником вифлеемским. Но скоро между ними возникли разногласия. Вигилянций обвинял Иеронима в оригенизме, и, хотя он оставил это свое обвинение перед оставлением Вифлеема, однако же опять возобновил его в своей собственной стране¹⁶¹¹. Спустя несколько времени по своему возвращению на Запад, Вигилянций начал проповедовать своеобразные мнения. Он стал нападать на чрезмерное почитание умерших святых; учил, что их души, существуя в «лоне Авраамовом», или в «месте покоя», или «под престолом Божьим», не могли в тоже время присутствовать в своих гробницах; отрицал возможность их заступничества после смерти и совершения чудес у их гробниц. Чудеса, говорил он, были благодетельными только для неверующих, чем он, по-видимому, хотел сказать, что так как сила творения их зависела от убеждения иудеев и язычников, то время для совершения их теперь миновало. Он нападал на почитание мощей как на идолопоклонство, и на зажигание свечей у гробниц святых днем как на языческое суеверие; желал отмены всех бдений, исключая пасхального, и говорил о них, как дающих повод к различным непристойностям¹⁶¹²; отрицал пользу поста, воздержания и монашества, и считал обет целомудрия источником нравственной порчи. Он учил, что лучше удерживать собственность, и постепенно обращать ее на благочестивые и благотворительные цели, чем сразу оставлять все, и что лучше совершать дела благотворения дома, чем посылать деньги в Иерусалим¹⁶¹³.

Против Вигилянция выступил бл. Иероним (404–6 гг.), напомнив ему, что он некогда был половым в гостинице, Иероним говорит, что он теперь прилагал к св. Писанию те же способы подделки, к которым он раньше прибегал, подавая гостям вино, и те же обманы, которые он производил при размене денег; что он восставал против поста, воздержания и трезвости потому, что все это наносит ущерб его прежнему промыслу. Нужно впрочем, сказать, что сведения наши и о мнениях Вигилянция весьма недостаточны, и во всяком случае известен факт, что его собственный епископ относился к нему снисходительно, и что он находил поддержку себе и в других членах епископской степени. Хотя, конечно, и нельзя вполне оправдывать его в заблуждении, однако же, нет достаточных оснований и вполне клеймить его названием еретика.

О дальнейшей истории Вигилянция ничего неизвестно. Его учение настолько стояло в противоречии с течением века, что не нуждалось даже в осуждении его со стороны собора, и оно скоро исчезло во время вандальского нашествия, во время которого, по предположению, погиб и сам автор его.

В конце периода, столь исполненного спорами и волнениями, каким был четвертый век, можно сделать замечание об одном возражении, которое часто высказывалось против прежних писателей, и которому, как нам думается, может подлежать и наш труд. Говорят, что церковная история, как она пишется обыкновенно, есть только летопись раздоров, и при этом выражаются желания иметь такую историю, которая бы полнее выставляла добрые плоды Евангелия. С такой точки зрения писал Мильнер; но если требуемая книга и возможна, то все-таки нельзя сказать, чтоб бы Мильнер устранил потребность в дальнейших трудах подобного же рода. Нам думается, однако же, что возражение это основывается на недоразумении. Церковная история должна следовать тому же методу, как и гражданская история. Как одна, подробно занимаясь несправедливостями и бедствиями, войнами, интригами, раздорами, принуждена ограничиваться простыми общими словами в отношении благочестия и оставлять совершенно без замечания благоденствие, которым народы наслаждаются не только при добрых правительствах, но даже иногда и при самых худых; так и другая должна останавливаться по преимуществу на печальной истории заблуждений и споров, и оставлять без упоминания лучшую сторону. Темой ее должен быть не «мир на земле», но «меч». История принимает во внимание людей лишь настолько, насколько они затрагивают других людей, и обращает внимание лишь, на те предметы, которые выделяются из общего течения. В церковной истории даже святые иногда появляются в своем наименее благоприятном свете. Случаи, выдвигающие их на сцену истории, часто таковы, что скорее обнаруживают их недостатки, чем их великие достоинства. Их лучшая сторона, насколько она может быть описана, главным образом принадлежит не истории, а жизнеописанию; мало того, высочайшие добродетели знаменитейших и славнейших святых даже не составляют предмета и жизнеописания, и не могут вообще быть описаны на земле. Великие неизмеримые благословения Евангелия, состоят не в произведении здесь или там видных героев веры, но в его влиянии на огромную, не упоминаемую в летописях, массу, которую оно руководило в жизни, утешало в печали и смерти которую оно наполняло надеждой бессмертия. Хотя все эти факты остаются незаписанными, но нельзя сомневаться в их действительности, и мы можем быть уверены, что те же самые благословения, которые мы видим в наше время и в нашей собственной сфере, должны были во все времена истекать из одного и того же неиссякаемого источника. Поэтому вместо того, чтобы требовать от историка церкви того, что чуждо характеру его труда, мы должны читать церковную историю, постоянно имея в виду, что лучшая часть христианской истории должна быть создана нашими собственными мыслями, – мыслями, основанными на вере в божественное обетование и подтверждаемыми такими обстоятельствами, быть свидетелями исполнения которых нам может выпасть на долю.