Период третий. От окончательного разделения Церквей до падения Византийской империи на Востоке (1453 г.) и начала реформации на Западе (1517 г.).

После окончательного разделения Церквей Церкви Восточная и Западная живут и действуют отдельно и независимо одна от другой. И та и другая Церковь направляют свою деятельность к достижению своих собственных интересов и целей; взаимных религиозных интересов не существует более.

Восточная Церковь – всегда так ревностно заботившаяся об уяснении и определении христианского вероучения и всего церковного благоустройства и вполне достигшая этого в период Вселенских соборов – после разделения Церквей поставила для себя задачей твердое и неизменное сохранение и охранение этого учения и благоустройства во всей целости и чистоте так, как и то и другое утверждено было на Вселенских соборах. К этой задаче сводится вся ее деятельность в настоящий период. Несмотря на все притеснения от внешних врагов и на разнообразные происки латинян, она всегда оставалась и остается строго православной. Западная Церковь, напротив, по отделении от Церкви Восточной в своей жизни и деятельности преследует другие цели. Там на первом плане стоят стремления усилить власть главы Западной Церкви, папы, поставить его в независимое положение от власти светской и, наконец, подчинить ему весь христианский мир как в духовных, так и светских делах. В преследовании этих целей Западная Церковь забывает все остальное и нисколько не заботится о сохранении в целости древнего православного вероучения и церковного благоустройства. Допустив у себя еще до разделения Церквей несколько нововведений и отступлений от православного учения и церковного благоустройства, она и после разделения Церквей идет тем же путем отступлений: вводит новые догматы, обряды, изменяет церковное устройство и тому подобное. Вот характеристические черты исторической жизни Церквей Восточной и Западной в третий период.

В то время как совершалось отпадение Западной Церкви от союза с Восточной, христианская вера в форме чистого и неповрежденного римскими нововведениями Православия прочно утверждалась в одной из обширнейших стран Европы – в России. К концу X века христианство в Киеве получило уже такую силу, что язычество заметно стало колебаться и со стороны представителей его потребовались особенные усилия к его поддержанию. Владимир святой, будучи язычником, истощил все средства к поддержанию склонявшегося к падению язычества; наконец и он, сознав его несостоятельность, решился со всем своим народом переменить веру. Отправлено было в разные страны (987 г.) посольство для испытания разных вер в местах их господства. Посольство по возвращении донесло, что из всех вер, испытанных им, самая лучшая есть вера греческая, то есть православное восточное христианство. Тогда Владимир и его приближенные, припомнив еще, что веру греческую содержала святая Ольга, решились принять православное христианство из Греции. В 988 году в городе Корсуни (Херсонесе) Владимир вместе с рукою греческой царевны Анны получил крещение от греческого епископа; за ним крестились и некоторые из его дружинников. По возвращении в Киев, он ревностно взялся за устроение Православной Церкви во всей Русской земле. Окрестил своих сыновей и народ киевский; отправил с проповедью Евангелия епископов и священников в дальние и ближние от Киева места; основал в некоторых городах епископии (в Новгороде, Ростове и других), а в Киеве митрополию; обеспечил содержанием духовенство; завел в Киеве училище для воспитания в духе христианства детей знаменитых людей; строил церкви по городам и по селениям и тому подобное. При Ярославе (1016–1054 гг.) Русская Церковь вполне уже устроилась. Ярослав обратил преимущественное внимание на распространение духовного просвещения в русском народе. Приказывая «священникам учить людей так, как поручено им сие Богом», он заводил в больших городах, например в Новгороде, школы, а в Киеве при Софийской церкви устроил библиотеку, которою могли пользоваться все желающие. Книги Ярослав получал из Греции и Болгарии и приказывал переписывать их или переводить с греческого языка на славянский. При Ярославе же стали появляться монастыри – признак того, что дух христианства стал проникать в народную массу. В числе других монастырей при нем положено начало знаменитому Киево-Печерскому монастырю, который вскоре сделался средоточием духовного просвещения. Распространением духовного просвещения в русском народе Ярослав доканчивал дело святого Владимира. Доказательством того, что Русская Церковь во время Ярослава была вполне организована и сама сознавала это, служит то обстоятельство, что в 1051 году поставлен был киевским митрополитом Иларион, природный русский, а не грек, как это бывало доселе. Римская Церковь, разорвавшая связь с Церковью Восточной, хотела было и новоустрояющуюся Церковь Русскую отклонить от Востока, конечно, для того, чтобы подчинить ее своему влиянию. Два раза являлись к святому Владимиру папские легаты и оба раза не имели никакого успеха – Русская Церковь оставалась верной Православию. Устроившись в союзе с Церковью Восточной, она заменила для нее отпадшую Церковь Западную и, заняв с течением времени почетное место в ряду православных Церквей Востока, сделалась навсегда хранительницей православного христианства.

Расширяясь в своих пределах на Севере, Православная Церковь в то же время, к несчастью, сокращалась на Востоке. Сокращение пределов Греко-Восточной Церкви началось еще с VII века, когда появились страшные завоеватели, аравитяне-мусульмане. В течение VII-X веков они почти постоянно нападали на Византийскую империю и отнимали у нее постепенно одну область за другой. Греко-Восточная Церковь потеряла в это время много своих епархий. Правда, в XI веке могущество аравитян, или, как их называли в средние века, сарацин, сильно поколебалось на Востоке, вследствие распадения их обширного халифата (Багдадского) на множество враждебных друг другу государств, и Византийская империя (при Никифоре Фоке и Цимисхии) начала было отнимать у них свои области, но это продолжалось недолго. Около половины XI века во главе магометанского мира на Востоке стали турки-сельджуки, которые сделались еще более, чем сарацины, жестокими врагами Византийской империи и Греко-Восточной Церкви. Варварское племя турок-сельджуков в конце X века проводило бродячую жизнь около Каспийского моря, в стране нынешних киргизов, и иногда помогало сарацинам в их набегах. В половине же XI века сельджуки под предводительством своего султана Тогрульбека мало-помалу, начиная с Персии, стали завоевывать сарацинские царства Багдадского халифата. Принявши еще раньше магометанство и смешавшись с побежденными сарацинами, они продолжали их борьбу с христианским миром. Византийский император Роман Диоген, желая остановить их нашествие на Малую Азию, выступил сам против них с войском, но в 1071 году в Армении был разбит наголову и взят в плен. После этого сельджуки скоро завладели всей Каппадокией, Киликией, Исаврией, Иконией и другими греческими областями, так что почти вся Малая Азия находилась в их руках. Из этих областей образовалось в Малой Азии сильное Иконийское сельджукское царство, столицей которого была Никея. Таким образом, для Греко-Восточной Церкви были потеряны почти все малоазийские епархии. В то же время сельджуки завладели сирийскими городами – Антиохией, Дамаском и другими, принадлежавшими Византийской империи со времен Никифора Фоки и Цимисхия. Они даже не раз угрожали осадой самому Константинополю. Владычество турок-сельджуков для христиан было гораздо тягостнее, чем владычество сарацин, так как сельд­жуки были грубее сарацин, нравы которых, вследствие распространения между ними образования, значительно смягчились. Турки, по рассказам современников, врывались в дома христиан и грабили их имущество; врывались во время богослужения в церкви, вскакивали на престолы, опрокидывали и попирали ногами священные сосуды, ругали и били священников и тому подобное. Угнетение и рабство было участью восточных христиан. К несчастью, византийские императоры не могли оказать никакой помощи христианам, страдавшим под игом турок. Дозволяя туркам безнаказанно отрывать от империи целые области, они посвящали все свое время придворным интригам. Только к концу XI века восточные христиане получили было некоторую надежду на облегчение своей участи, когда на освобождение Святой Земли и Гроба Господня поднялись с Запада так называемые крестоносцы. Но и эта надежда не сбылась.

Крестовые походы, вместо ожидаемого облегчения участи восточных христиан, принесли им много зла; до сего времени притесняли их сарацины и турки, теперь же стали притеснять латиняне. Крестовые походы начались по инициативе пап. Убеждая крестоносцев освободить от власти неверных Святую Землю и Гроб Господень, папы имели в виду еще другую цель – распространить при пособии их свое влияние на Востоке и даже подчинить себе восточные Церкви. Для пропаганды на Востоке латинства и своей власти они посылали туда, вместе с крестоносными ополчениями, своих епископов, священников и монахов, которые и положили начало притеснению восточных христиан. Притеснения начались со времени первого же крестового похода (1096 г.). Так, проходя через европейские владения Византийской империи, грубые крестоносцы, возбуждаемые латинским духовенством, с презрением и неприязнью относились к грекам и Православной Церкви; было даже несколько случаев, когда крестоносцы начинали грабить греков. Когда же они перешли в Азию и стали мало-помалу отнимать у турок греческие области, то своей насильственной пропагандою латинства и папства совершенно стеснили православное население Востока. Только благодаря хитрой политике византийского императора Алексея I Комнина, некоторые малоазийские области и города, отнятые крестоносцами у иконийского султана, например Никея, остались свободными от влияния латинян. В Сирии же и Палестине они взяли решительный перевес над православными. Так, завоевав Антиохию (1098 г.), они поставили там своего латинского патриарха и подчинили ему Антиохийскую Православную Церковь. Православный патриарх Антиохии, престарелый Иоанн, должен был оставить свою кафедру и искать убежища в Константинополе; там он и умер. То же было и после взятия крестоносцами Иерусалима (1099 г.); латиняне и здесь поставили своего патриарха. Православный иерусалимский патриарх Симеон, подавший первую мысль об освобождении Святой Земли и Гроба Господня, был забыт; он удалился на остров Кипр и там скоро умер. Хотя православные и выбрали ему преемником Евфимия, но он, не имея возможности устроить свою кафедру в Иерусалиме, проживал все время в Константинополе. Вместе с тем в завоеванных областях латиняне поставили своих митрополитов и епископов; например, были поставлены митрополиты в Вифлееме, Тире, Кесарии, Назарете и других го­родах. Все они с подчиненными им епископами были в зависимости от латинского иерусалимского патриарха. При таком усилении на Востоке латинской иерархии, естественно, православные церкви и монастыри поступили в их распоряжение. По праву завоевателей, латиняне считали и все православное население Востока принадлежащим к их церкви и поэтому требовали от всех безусловного подчинения папе. Если же со стороны православных заявлялись попытки восстановить на Востоке значение Православной Церкви, то латиняне с негодованием отвергали их. Так было, например, в начале XII века, когда византийский император Иоанн Комнин (1118–1143 гг.) просил крестоносцев дозволить жить в Антиохии православному патриарху совместно с латинским. Сами латиняне свидетельствовали об усилении своей Церкви на Востоке; во второй половине XII века один латинский епископ доносил папе, что Церковь (т. е. Латинская) на Востоке начала процветать и виноградник Господний начал пускать новые отрасли²⁶⁵.

Такого рода притеснения со стороны латинян испытывали со времени первого крестового похода преимущественно Церкви Сирии и Палестины. Со времени же четвертого крестового похода (в начале XIII в.) игу латинян подпала и Константинопольская Церковь. В 1195 году византийский император Исаак II Ангел был низвержен с престола, ослеплен и заключен в тюрьму своим братом Алексеем III, который провозгласил себя императором. Сын ослепленного Исаака, царевич Алексей, бежал из Константинополя и отправился на Запад искать помощи против дяди. В это время на Западе приготовлялся крестовый поход (четвертый), – и крестоносцы собирались уже в Венеции, чтобы оттуда отправиться на Восток. Сюда же прибыл и царевич Алексей. Он просил крестоносцев, прежде чем отправиться в Палестину, помочь ему и его отцу в возвращении императорского престола. Венецианский дож Генрих Дандоло, рассчитывая, что из дела царевича Алексея Венецианская республика может много выиграть для своей торговли, убедил крестоносцев согласиться на его предложение. К тому же Алексей обещал крестоносцам заплатить 200000 марок серебра, снабжать их в течение года продовольствием, послать с ними в Палестину на год 10000 войска и навсегда содержать там 500 рыцарей; наконец, обещал подчинить Восточную Церковь папе. В 1203 году крестоносцы подошли к Константинополю и немедленно приступили к осаде. Малодушный Алексей III ночью бежал из Константинополя. Тогда греки сочли за лучшее возвести на престол сверженного Исаака Ангела вместе с его сыном Алексеем IV. Цель похода крестоносцев была достигнута. Оставалось только выполнить договор, заключенный с ними царевичем. Хотя Исаак подтвердил этот договор, но выполнить его было трудно. В государственной казне денег не было, платить нечем. Императоры объявили новые налоги, стали забирать церковные драгоценности – золотые и серебряные оклады с икон и сосуды. Но такие действия возбудили крайнее недовольство греков, которое еще более усилилось, когда распространился слух, что царевич Алексей обещал подчинить Восточную Церковь папе. Крестоносцы, с которыми царевич Алексей вошел в дружеские отношения, своим поведением в Константинополе также немало раздражали греков, между ними и греками было уже несколько кровавых столкновений. Положение дел в Константинополе было самое натянутое. Вскоре оно разрешилось возмущением: народ потребовал избрания нового императора. Этим воспользовался один из предводителей возмущения, некто Алексей Мурзуфл. Царевич Алексей IV по его приказанию был удавлен, а старый и больной Исаак вслед за тем умер с горя. Мурзуфл был провозглашен императором. Крестоносцы, потеряв со смертью Алексея IV всякую надежду получить обещанное, решились сами вознаградить себя взятием и разграблением Константинополя. К этому же подстрекало их и латинское духовенство в видах подчинения Восточной Церкви папе. Они вторично осадили Константинополь и скоро взяли его. Алексей Мурзуфл, патриарх Иоанн Каматир и тысячи греков бежали. Крестоносцы же эти, по выражению одного современного описываемому событию историка²⁶⁶, мужи крови, предали Константинополь огню и мечу. Они убивали поголовно всех греков, не различая ни пола, ни возраста, грабили церкви и монастыри, расхищая драгоценные церковные сосуды, оклады с икон и одежды; грабили даже святые мощи, древние рукописи и книги, которые затем переправляли на Запад. К такого рода насилиям и жестокостям крестоносцы присоединили еще поругания – бесчестили монахинь, вводили в церкви лошаков, бросали иконы на землю и, сидя на них, пиршествовали и играли в карты. Латинское духовенство не только не останавливало буйных крестоносцев, но даже помогало им в грабеже и поругании святыни. Словом, латиняне на этот раз поступили с Константинополем так же варварски, как впоследствии поступили с ним османские турки. Еще до взятия Константинополя между крестоносцами и привезшими их венецианцами заключен был договор как относительно раздела добычи, так и устройства новой империи, избрания императора и патриарха. Поэтому вскоре по разграблении Константинополя они устроили в нем свою, так называемую латинскую, империю; императором выбран был Балдуин, граф фландрский, а патриархом один венецианец, Фома Мозорини. Папа Иннокентий III, прежде угрожавший крестоносцам отлучением от Церкви за нападение на греческие города, когда ему донесли о взятии Константинополя, благословил дело крестоносцев и приказал как им, так и латинским епископам вводить в Константинопольской Церкви латинство. Таким образом Церковь Константинопольская попала в руки ла­тинян. В ней учреждено было несколько латинских митрополий и епископий. Православные епископы и священники были прогоняемы, лишаемы прав и преследуемы. Впрочем, православное население завоеванной Византийской империи не хотело знать латинской иерархии и не хотело принимать латинства. Отсюда поднялись жестокие преследования на православных и особенно на православное духовенство. Так, в 1213 году, при императоре Генрихе II, в Константинополь прибыл папский легат Пелагий, присланный именно затем, чтобы сделать Константинопольскую Церковь вполне латинскою. Встретив противодействие со стороны православного духовенства и монашества, он начал монахов ссылать в заточение, священников заключать в тюрьмы, православные храмы запирать и тому подобное. Он угрожал даже смертью за неповиновение папе. Только по просьбе знатных греков, угрожавших удалением из Константинополя в случае продолжения преследований, император Генрих освободил из заключения монахов и священников и отпер церкви. Владычество ла­тинян в Константинополе продолжалось до 1261 года. В то время как крестоносцы устраивали свою, латинскую, империю, из областей павшей Византийской империи образовалось также несколько независимых государств. Из них более замечательным было Никейское, основанное зятем императора Алексея III, Феодором Ласкарисом, который считал себя законным обладателем императорской короны. В Никею переселились многие греки из Константинополя; сюда же переселился и константинопольский патриарх. Мало-помалу Никейское государство под управлением своих умных и дальновидных государей усилилось до того, что могло вступить в борьбу с латинянами за обладание Константинополем. В 1261 году никейский император Михаил VIII Палеолог, наконец, отнял у них Константинополь и восстановил Византийскую империю, а вместе и православную Константинопольскую Церковь.

Едва только Греко-Восточная Церковь освободилась от врагов-христиан, как с Востока поднялись на нее враги-мусульмане. Это турки османские, которые, положив конец Византийской империи, подвергли Греко-Восточную Церковь страшному игу, продолжающемуся до настоящего времени²⁶⁷. Турки османские, теснимые монголами, в первой половине XIII века из внутренней Азии переселились на Запад, в Малую Азию. Здесь они вначале поступили на службу к сельджукскому иконийскому султану; потом, по разрушении Иконийского царства монголами, они под предводительством своего султана Османа укрепились в горах Вифинии и образовали разбойничье государство. Осман сообщил туркам свое имя. Сын Османа, Орхан (1326–1360 гг.), подчинил себе Никомидию и большое число греческих городов в Малой Азии и сделал Бруссу своей столицей. Он первый принял титул падишаха и назвал ворота своего дворца Высокой Портой (Оттоманская Порта). Греческий император Андроник III Палеолог (1328–1341 гг.) хотел было остановить успехи османов, но (в 1333 г.) под стенами Никеи потерпел поражение, после чего Никея отошла от империи к туркам. Во время своих завоеваний Орхан пролил много христианской крови. Многие из малоазийских христиан, чтобы избавиться от смерти или не лишиться свободы, принимали магометанство. Преемник Орхана Мурад I (1360–1389 гг.), перешедши в Европу, отнял у греков Фракию и город Адрианополь, который сделал (1362 г.) своей столицей. Сербы, болгары и венгры надеялись было соединенными силами остановить нашествие Мурада на Европу, но были разбиты наголову. Своими жестокостями Мурад наводил ужас на всю Европу. Целые тысячи европейских христиан, особенно женщин и детей, были отправляемы в Малую Азию для заселения пустынных мест; там их обращали по большей части в магометанство. Особенно тяжело было для христиан распоряжение Мурада, чтобы пятый из всех военнопленных свыше 15-летнего возраста поступал в распоряжение султана. Таких поступивших в распоряжение султана обучали турецкому языку и магометанскому учению и зачисляли в разряд янычар. Напрасно византийский император Иоанн V Палеолог (1341–1391 гг.) путешествовал на Запад и просил там помощи, напрасно в ожидании помощи от папы он принял католичество, – никто не помогал. Сын Мурада, Баязет I (1389–1403 гг.), завоевал Болгарию, часть Сербии, Македонию, Фессалию и Элладу и принудил византийского императора Мануила II Палеолога (1391–1425 гг.) платить дань. Византийская империя заключалась теперь почти в одном Константинополе. Баязет ненавидел христи­ан еще более своего предшественника и потому без пощады губил их. Единственным средством спасения было принятие магометанства. Поражение, нанесенное Баязету Тамерланом, только на некоторое время отсрочило падение Византийской империи. После непродолжительных беспорядков в Турецкой империи, последовавших за смертью Баязета, могущество турок скоро было восстановлено его преемниками – Магометом I (1413–1421 гг.) и Мурадом II (1421–1451 гг.). Византийский император Иоанн VI Па­леолог (1425–1448 гг.), отказавшийся было от дани туркам, принужден был снова платить ее. А преемник его, последний византийский император Константин XI (1449–1453 гг.), просил уже согласия Мурада на занятие императорского престола, признавая себя его вассалом. В 1453 году, при Магомете II, Константинополь пал, а с ним и Константинопольская Церковь попала в руки неверных.

В половине XI века последовал полный разрыв между Церквами Восточной и Западной. Вместо прежних мирных отношений между ними установились отношения неприязненные. Своими жестокостями и поруганием греческой святыни во время крестовых походов латиняне сделали эти отношения даже враждебными. Греки ненавидели латинян как еретиков и своих притеснителей, латиняне, в свою очередь, ненавидели греков как схизматиков (как они их называли) и как людей двоедушных и ковар­ных. Враждебные чувства нередко доводили тех и других до кровавых столкновений. Но, несмотря на это, мы видим, что греки и латиняне весьма часто предпринимают попытки к соединению Церквей. Были особенные причины, которые побуждали их искать церковного союза. Папы и по разделении Церквей не теряли надежды подчинить своей власти Греко-Восточную Церковь. В этих видах они всеми силами стремились восстановить общение Церквей Восточной и Западной, понимая под восстановлением общения не союз между собой Церквей, а подчинение Восточной Церкви Западной, или, что то же, папе. Греки по расчетам политическим, со своей стороны, также желали соединения Церквей. Политическое положение Византийской империи в описываемую эпоху было слишком затруднительно. Одряхлевшая империя при нападениях на нее турок и крестоносцев склонялась к падению. Рассчитывая при содействии пап, которые в то время имели сильное влияние на ход политических дел во всей Европе, защитить империю от многочисленных врагов и предохранить ее от падения, византийское правительство искало союза с Римом. А так как пап ничем нельзя было расположить в свою пользу, как только изъявлением желания на соединение Церквей с подчинением Восточной Церкви Западной, то византийское правительство во всех переговорах с Римом на первый план выставляло вопрос о соединении Церквей. Таким образом, с одной стороны, расчеты подчинить Восточную Церковь, а с другой – расчеты поправить политические обстоятельства производили попытки к соединению Церквей. Но одна уже эта расчетливость говорила за непрочность попыток. При этих расчетах искренности в переговорах о соединении Церквей не было ни со стороны латинян, ни со стороны греков – и те и другие под предлогом соединения церквей преследовали сторонние цели. Поэтому, когда эти сторонние цели достигались или не достигались какой-либо стороной, вопрос о соединении Церквей отодвигался на задний план. Непрочность попыток соединения Церквей много обусловливалась еще и тем обстоятельством, что они не имели характера всеобщности, по крайней мере, на Востоке. Со стороны греков главным образом хлопотали о соединении Церквей императоры; греческая же иерархия в большинстве и народ всегда были против соединения, так как видели в нем подчинение Восточной Церкви папе. Из множества попыток к соединению Церквей, вообще неудачных, особенно замечательны две, доведенные всевозможными хитростями и насилиями до конца и сопровождавшиеся печальными последствиями для Греко-Восточной Церкви. Это так называемые унии – лионская (1274 г.) и флорентийская (1439 г.).

В 1261 году Латинская империя в Константинополе пала. Никейский император Михаил VIII Палеолог (1259–1282 гг.) при содействии генуэзцев отнял у латинян Константинополь и восстановил Византийскую империю. Но положение восстановленной империи и ее государя было весьма затруднительное. Последний латинский император в Константинополе Балдуин II по падении империи отправился на Запад и умолял папу и государей помочь ему возвратить потерянный престол. Папа Урбан IV, потерявший с завоеванием греками Константинополя не менее Балдуи­на, принял его сторону, отлучил от Церкви генуэзцев за союз с Палеологом и начал делать воззвания к новому крестовому походу против Константинополя. Тесть Бал­дуина, Карл Анжуйский, овладевший тогда Неаполем и Сицилией, действительно стал готовиться к войне с Па­леологом. В то же время против Палеолога вооружались болгары, а латинские князьки Ахайи и Пелопоннеса, оставшиеся независимыми по падении Латинской империи, начали наступательные движения против Константинополя. Волнения внутри империи довершали запутанность дел. Михаил Палеолог вступил на императорский престол незаконным образом. По смерти (в 1259 г.) никейского императора Феодора II Ласкариса престол должен был занять его малолетний сын Иоанн. Но Палеолог хитростью и насилиями отстранил Иоанна от престола, а спустя немного времени даже ослепил его. Такое злодеяние восстановило против него патриарха Арсения и народ. Хотя Палеолог низложил и сослал в ссылку Арсения после того, как тот отлучил его от Церкви, но недовольство против него не ослабевало. Новый патриарх Герман вследствие народного ропота должен был оставить кафедру. Когда же затем поставлен был патриархом царский духовник Иосиф, снявший с Палеолога отлучение, многие из духовных и мирян дошли до такого негодования, что не хотели признавать Иосифа патриархом и образовали сильную партию сторонников Арсения. Народ вступился даже за несчастного Иоанна Ласкариса. В никейской области нашелся слепой юноша, которого жители Никеи признали за Иоанна Ласкариса и провозгласили своим царем. Палеолог должен был силой оружия отстранять нового претендента на престол. Находясь в таких затруднительных обстоятельствах, хитрый Михаил Палеолог рассчитал, что нападение Карла Анжуйского он может остановить при помощи папы, а с остальными внутренними и внешними врагами управится собственными средствами. В этих видах немедленно же по взятии Константинополя он вступил в сношения с папой Урбаном IV, а потом Климентом IV: посылал к ним несколько посольств с богатыми подарками и предложениями касательно соединения Церквей. Впрочем, переговоры с этими папами не привели ни к каким положительным результатам, главным образом потому, что папы не доверяли Палеологу. Только с 1271 года, когда на папский престол вступил Григорий X, особенно сильно желавший соединения Церквей, конечно, с подчинением Восточной Церкви Западной, переговоры о соединении пошли успешнее. Григорий в ответ на предложение Палеолога предшествовавшим папам прислал ему письмо, в котором восхвалял его намерение подчиниться апостольскому престолу и приглашал на назначенный им в 1274 году Лионский собор для окончательного решения вопроса о соединении Церквей. При этом папа в числе условий соединения выставлял принятие греками латинского чтения Символа с прибавлением filioque и признание главенства папы. Па­леолог решился на соединение Церквей на предложенных условиях, так как замыслы Карла Анжуйского смущали его. Посольство, привезшее письмо папы, было принято в Константинополе внимательно. Но греческое духовенство во главе с патриархом Иосифом, прежде покорным императору, было против предложенной унии. Палеолог призвал к себе патриарха и епископов и начал уговаривать их согласиться на соединение с Римскою Церковью, представляя, что условия, предложенные папой, исполнимы: поминать папу в богослужении нисколько не противно Восточной Церкви, признавать его братом и даже первым не унизительно; что же касается права апелляции к папе, то оно на самом деле не будет существовать, так как «в сомнительных случаях едва ли кому захочется плыть для этого за море». О чтении Символа с прибавлением filioque император ничего не говорил. Вообще, он старался представить греческому духовенству дело унии как дело, имеющее характер политический. Патриарх и епископы, несмотря на эти убеждения, все-таки не соглашались на унию. Патриарший хартофилакс, ученый Иоанн Векк, по поручению патриарха высказал даже пред императором, что латиняне, не названные еще Церковью еретиками, на самом деле – тайные еретики. Такое противодействие раздражило императора – он заключил Векка в тюрьму. Впрочем, находя, что Векк как человек ученый может много помочь делу унии, Палеолог счел за нужное привлечь его на свою сторону, в чем и успел. Векк сделался горячим приверженцем унии. Между тем нужно было отпускать папское посольство и давать ответ папе. Палеолог, решившийся уже на унию, написал папе, что он пришлет на Лионский собор уполномоченных от Восточной Церкви. Одно затрудняло только императора – это противодействие главы Греческой Церкви, патриарха Иосифа, который успел уже разослать к восточным епископам окружное послание против соединения с латинянами. Но он и тут нашелся, – предложил Иосифу удалиться на время в монастырь с тем, что, если уния не состоится, он опять займет свою кафедру, если же состоится, он совсем откажется от патриаршества. Иосиф волей-неволей согласился. Теперь Палеолог, заготовив с единомышленными ему епископами грамоту от греческого духовенства к папе, снарядил посольство на Лионский собор. В числе послов были, между прочим, бывший патриарх Герман и великий логофет Георгий Акрополит. Они прибыли в Лион, когда уже собрались там папа и латинские прелаты. Папа принял послов ласково. Четвертое заседание собора посвящено было вопросу о соединении Церквей. Впрочем, дело поставлено было так, что рассуждений о разностях между Церквами никаких не допускалось. Прежде всего, папа заявил собору, что греки добровольно приходят в повиновение Римской Церкви. Затем прочитаны были письма к папе Михаила Палеолога и его сына Андроника и грамота от греческого духовенства. Как в письмах, так и в грамоте выражалась полная покорность папе, только в своем письме император просил папу оставить грекам Символ без чтения filioque. Потом великий ло­гофет Георгий Акрополит дал от имени Михаила Палеоло­га присягу в том, что он отрицается от всякого разделения с Римскою Церковью и обещает ненарушимо сохранять ее исповедание веры и признавать ее первенство. Такую же присягу дали от лица греческого народа духовные, бывшие в числе послов. В заключение всего пропели «Тебе Бога хвалим» и Символ веры с прибавлением filioque. Таким образом, уния между Церквами Восточной и Западною состоялась. Греческие послы, получившие за свою уступчивость богатые подарки, возвратились в Константинополь; вместе с ними прибыло посольство и от папы. Палеолог был весьма доволен исходом дела на Лионском соборе, так как вслед же за утверждением унии папа распорядился, чтобы между ним и Карлом Анжуйским заключен был мир. Оставалось только вводить унию в Греческой Церкви. Еще в ожидании послов с Лионского собора Палеолог употреблял все средства, не исключая и насильственных, чтобы склонить греческое духовенство на унию. Когда же послы привезли унию, он объявил разделение между Церквами несуществующим и потребовал, чтобы все признали это делом совершившимся. Патриарх Иосиф объявлен был низложенным, а на его место возведен был приверженец унии – Иоанн Векк. В богослужении приказано было поминать Григория X как «верховного архиерея апостольской Церкви и вселенского папу». Но дело унии слишком было непрочно. Только император с партией своих приверженцев принял ее. Все же вообще греки, и духовные и миряне, не желавшие и не искавшие унии, не хотели иметь никакого общения с Римскою Церковью. Со стороны пра­вославных стали раздаваться проклятия на униатов, с ними не хотели иметь никаких сношений, считали даже за осквернение прикосновение к ним и разговор с ними. Па­леолог хотел было ласками привлечь на свою сторону пра­вославных. Когда же это не удалось, он взялся за насильственные средства: начались ссылки, заключения в тюрьмы, ослепление, отсечение рук, рвание ноздрей и тому подобное. Преследования падали больше всего на духовенство. Император не щадил даже своих родственников. В то же время Векк старался привлечь народ к унии своими посланиями и сочинениями. Но ни насильственные меры императора, ни сочинения Векка не приносили пользы – греки не принимали унии. Между тем в Риме узнали, что в Греческой Церкви унии не существует. Папа Григорий X и следовавшие за ним не тревожили еще Палеолога. Но папа Николай III желал видеть унию на самом деле. В этих видах он прислал в Константинополь легатов, которым поручил настоять на полном введении унии, с принятием латинского чтения Символа и с подчинением папе. Положение Палеолога было критическое. Но со своей обычной хитростью он успел выйти из затруднения. Послов приняли великолепно; всюду оказывали им почтение; император уверял их в своей преданности папе и унии; приказал составить от греческого духовенства грамоту, в которой излагалось учение Римской Церкви, принимаемое будто бы Церковью Греческой (подписи епископов в грамоте были поддельные), и вручил ее легатам; показывал им тюрьмы, в которых заключены были противники унии; наконец, двоих противников унии отослал даже к папе на суд, которых, впрочем, папа возвратил без наказания. Такой хитрой политикой Палеолог успокоил Николая III, так что тот заключил с ним тайный союз против Карла Анжуйско­го. В 1281 году на папский престол вступил Мартин IV. Этот папа не дался в обман Палеологу. Зная, что уния не существует в Греческой Церкви, он с презрением отослал послов Палеолога, а самого его отлучил. Палеолог, раздраженный таким поступком папы, запретил поминать его при богослужении, но унии все-таки формально не унич­тожил. Карл Анжуйский, не связанный более запрещением папы, начал войну с Палеологом, но этот благодаря своей хитрой политике одержал над ним верх. За поражение Карла папа еще раз в 1282 году отлучил Палеолога. Но Палеолог в том же году умер. С его смертью окончилась и лионская уния. Сын и преемник его Андроник II (1283–1328 гг.) стал решительно на сторону православных. В 1283 году в Константинополе собран был собор, на котором осуждено было главное римское заблуждение – учение об исхождении Святого Духа и от Сына. В то же время судили и преследовали униатов, и прежде всего Векка, который был низложен и сослан в заточение. Церкви, в которых совершалось униатское богослужение, были освящены вновь как оскверненные. Через несколько десятилетий не осталось и следов лионской унии на Востоке.

Подобный же исход имела и уния флорентийская. К началу XV столетия Византийская империя окончательно была стеснена османскими турками. Византийское правительство по примеру прежних лет искало помощи на Западе и главным образом у пап. С этою целью греческие императоры последних времен империи часто сами лично ездили на Запад, как, например, Иоанн V Палеолог (1341–1391 гг.) и Мануил II Палеолог (1391–1425 гг.). Но помощи Запад не оказывал никакой. Преемник Мануила Иоанн VI Палеолог (1125–1448 гг.), предвидя скорое и неизбежное падение империи под оружием турок, решился для спасения ее испытать последнее средство – под предлогом соединения Церквей подчинить Греко-Восточную Церковь папе и за это получить помощь от западных государей. В этих видах он начал переговоры с папой Евгением IV. Папа согласился на предложение императора. Между ними условлено было составить Вселенский собор из представителей Греческой и Латинской Церквей и на нем решить соединение. Предположено было также пригласить на собор западных государей с тем, чтобы по окончании собора убедить их подать помощь Византийской империи. После долгих переговоров о месте собора, наконец, назначили его в Ферраре. Папа принял на свой счет проезд и содержание во время собора греческих епископов. В конце 1437 года отправились в Феррару император Иоанн Па­леолог, Константинопольский патриарх Иосиф, уполномоченные от восточных патриархов и несколько греческих епископов. Отправился на собор даже русский митрополит Исидор, родом грек, давно уже согласившийся на унию. На первых же порах по прибытии в Феррару греческие иерархи испытали несколько оскорблений от латинян. Так, папа требовал, чтобы патриарх Иосиф, при встрече с ним поцеловал, по латинскому обычаю, его туфлю, и только после решительного отказа со стороны Иосифа оставил свое требование. Прежде открытия собора происходили частные совещания между греческими и латинскими отцами о вероисповедных разностях. На этих совещаниях со стороны греков особенно выдавались Марк, митрополит Ефесский (он же представитель Иерусалимского патриарха), и Виссарион, митрополит Никейский. Марк Ефесский не сделал никаких уступок в пользу латинского учения. Наконец, 8 октября 1438 года папа по соглашению с императором открыл собор, хотя из западных государей никто не приехал. Главным спорным вопросом было латинское учение об исхождении Святого Духа и от Сына. Греческие отцы поставили этот вопрос на почву каноническую и доказывали, что Латинская Церковь поступила неправильно, когда внесла в Никейский Символ filioque, вопреки положительному запрещению Третьего Вселенскаго собора делать прибавление к Символу. Латиняне, напротив, утверждали, что Латинская Церковь в этом случае не ввела нового учения, а только раскрыла то, которое заключалось в Символе. В такого рода спорах прошло 15 заседаний. Греческие отцы, особенно Марк Ефесский, как и прежде, оставались неуступчивыми. За это папа начал стеснять их со­держанием. Между тем в Ферраре появилась чума. Под этим предлогом папа в 1439 году перенес собор во Флоренцию. Здесь продолжались споры о том же предмете. Только латиняне перенесли вопрос о filioque с почвы канонической на догматическую. Они доказывали, что учение об исхождении Святого Духа и от Сына правильно само в себе, и подтверждали это местами из Священного Писания и древних отеческих писаний, с произвольным толковани­ем. Греческие отцы, со своей стороны, возражали на это, что из приводимых латинянами мест Священного Писания и отеческих творений нельзя выводить латинского учения об исхождении Святого Духа и от Сына. Иоанну Палеологу была крайне неприятна неуступчивость греческих отцов. Он стал убеждать их прийти к соглашению с латинянами. Виссарион Никейский, доселе жаркий противник латинян, склонился к соглашению, признав, что латинское выражение и от Сына соответствует употребляемому греческими отцами выражению чрез Сына. Но Марк Ефесский был против этого и назвал латинян еретиками. Палеолог все-таки продолжал действовать в пользу соединения. Со своими приверженцами он составил такое изложение учения о Святом Духе: греки, признавая, что Дух Святой исходит от Отца, не отвергают, что Он исходит и от Сына. Но Марк Ефесский и другие отвергли это изложение. Латиняне между тем требовали полного принятия их учения о Святом Духе. Императору ничего не оставалось делать, как убеждениями и угрозами заставить греческих отцов исполнить это требование. Он так и сделал. Волей-неволей греческие отцы должны были согласиться на требование императора. Вместе с тем они согласились и на признание главенства папы. Относительно же обрядовых разностей больших споров не было: латиняне согласились одинаково допускать обряды как Латинской, так и Греческой Церкви. Когда, таким образом, дело соглашения приведено было к концу, составлен был акт соединения Церквей, в котором, между прочим, изложено было латинское учение о Святом Духе и главенстве папы. Этот акт подписали все греческие епископы, кроме Марка Ефесского и патриарха Иосифа; последний в это время умер. Папа, не видя подписи Марка, откровенно сказал: «Мы ничего не сделали». И все-таки акт торжественно был прочитан в соборной церкви на латинском и греческом языках, и в знак общения и единения греки и латиняне обнялись и поцеловались. Папа на радости дал грекам корабли, и они отправились домой. По возвращении в Константинополь, Па­леолог имел случай убедиться, как непрочно соединение Церквей, вынужденное обстоятельствами и совершенное при посредстве разных происков и насилий. Те же греческие епископы, которые согласились на унию во Флоренции, по приезде в Константинополь отказались от нее, выставляя на вид то, что их там принудили согласиться на соединение с латинянами. Греческое духовенство и народ, узнав об унии, пришли в раздражение и униатов считали за еретиков. Вокруг Марка Ефесского сгруппировались все защитники Православия. Патриархи Александрийский, Антиохийский и Иерусалимский были также против унии. Они составили в 1443 году в Иерусалиме собор, на котором произнесли отлучение на всех приверженцев унии. Хотя Палеолог в видах распространения унии возводил на патриарший константинопольский престол одного за другим приверженцев унии – Митрофана Кизикского и Григория Мамму, своего бывшего духовника, но уния мало подвигалась вперед. Да и сам император, не получив с Запада ожидаемой помощи, относился холодно к делу унии. Он умер в 1448 году. При его преемнике, незадолго до падения Константинополя, восточные патриархи еще раз произнесли осуждение на унию на соборе в Константинополе (1450 г.). Здесь же они низложили униата Григория Мамму и возвели на патриарший престол православного Афанасия. Когда в 1453 году Константинополь взят был турками, о флорентийской унии не время было уже и думать.

Управление Греко-Восточной Церковью, как и в прежние века, сосредоточивалось в руках четырех православ­ных патриархов – Константинопольского, Александрийского, Антиохийского и Иерусалимского. Константинопольский патриарх, занявший еще с VII века первенствующее положение в ряду прочих патриархов, сохранил за собой это положение и теперь. Он стоит во главе всех важнейших событий церковно-исторической жизни, принимает деятельное участие в разрешении общецерковных вопросов и своим авторитетом дает силу тем или другим решениям. Прочие патриархи Востока, находясь под игом магометан и латинян и имея в своем управлении небольшие паствы²⁶⁸, принимают меньшее участие в общецерковных делах и пользуются меньшим авторитетом сравнительно с патриархом Константинопольским. При всем том патриархи Александрийский, Антиохийский и Иерусалимский не были в подчиненном отношении к патриарху Константинопольскому. Взаимные отношения всех вообще восточных патриархов представляют собою союз равных по достоинству и власти иерархов. Константинопольский патриарх вследствие чисто внешних и случайных причин был только первым между равными. Он не имел права повелевать прочими патриархами и не мог без их ведома и согласия, одною своею властью, решать общецерковные дела. История попыток к соединению Церквей вполне подтверждает это. Константинопольские императоры и патриархи, как скоро переговоры о соединении Церквей принимали серьезный характер, всегда приглашали к участию восточных патриархов. Так в первой половине XIII века, когда шли переговоры латинян с никейским императором Иоанном Дукой (1222–1255 гг.) и патриархом Германом, Герман положительно сказал папским легатам, что без восточных патриархов ничего нельзя решить. Во время лионской унии император Михаил Палеолог употреблял все старания получить согласие на унию александрийского патриарха Афанасия III, проживавшего в то время в Константинополе, а на Флорентийском соборе восточные патриархи в лице своих уполномоченных принимали самое живое участие во всех совещаниях по вопросу о соединении Церквей. Если же случалось, что Константинопольский патриарх переступал пределы своей власти, желая решать общецерковное дело без согласия восточных патриархов, то последние давали ему твердый отпор. Так было после Флорентийского собора, когда патриархи Александрийский, Антиохийский и Иерусалимский осудили униатского Константинопольского патриарха Митрофана Кизикского, а потом низложили другого такого же патриарха, Григория Мамму. Еще менее возможно было подчинение восточных патриархов патриарху Константинопольскому в делах внутреннего управления патриархатами. Каждый патриарх при содействии разных должностных лиц и учреждений управлял находившимися в его заведовании церквами вполне самостоятельно и независимо один от другого.

Как и в предшествовавшие века, патриархи не были единоличными правителями Церкви; соборная форма управления существовала и теперь, и патриархи разделяли свою власть с соборами. В настоящий период мы более не видим вселенских соборов, так как вопросы веры, для разрешения которых они преимущественно составлялись, все были определены и нужды в таких соборах не представлялось; теперь мы видим только соборы Поместные. Они были двоякого рода: соборы частные, состоявшие из одного какого-либо патриарха с подчиненными ему митрополитами и епископами, и соборы общие, в которых принимали участие все или некоторые патриархи – сами лично или чрез своих уполномоченных. Соборы первого рода, или иначе синоды, постоянно действовали. Круг их действий был весьма обширен: вместе с патриархом они имели высший надзор за всеми частями церковного управления, разбирали дела о ересях и еретиках (например, по поводу ереси богомильской), производили суд над епископами и митрополитами и даже иногда над патриархами, избирали кандидатов на епископские и патриаршие кафедры и тому подобное. Соборы же второго рода составлялись весьма редко – стесненные политические обстоятельства препятствовали восточным патриархам собираться на них. Только особенно важные дела, касавшиеся всей вообще Греко-Восточной Церкви, побуждали их, несмотря на все неудобства и препятствия, составлять общие Поместные соборы. К такого рода делам относится, например, попытка олатинить Восточную Церковь при посредстве флорентийской унии; по поводу этой унии, как упомянуто было выше, состоялось два собора – в Иерусалиме (1443 г.) и Константинополе (1450 г.).

Византийские императоры издавна принимали большое участие в церковных делах и имели сильное влияние на представителей церковной власти – патриархов. То же было и в настоящий период церковно-исторической жизни. Восточные патриархи, занимавшие свои кафедры в странах, не входивших в состав империи, впрочем, были свободны от влияния императоров, кроме разве тех случаев, когда они проживали в Константинополе. Константинопольские же патриархи испытывали от них большое стеснение. Стеснение это выражалось преимущественно участием императоров в их избрании и низложении. Избрание и низложение патриархов вполне зависело от них; духовенство в этом случае имело второстепенное значение. Порядок избрания патриархов был такой. Епископы, составлявшие Поместный собор или синод, избирали трех кандидатов, писали их имена на бумажках и полагали бумажки в особый сосуд; первая вынутая бумажка указывала имя избранного патриарха. Но так как в синоде во время избрания патриарха председательствовал император или находился его уполномоченный, то дело избрания направлялось так, чтобы жребий падал на лицо, предназначенное императором. Избирая то или другое лицо на патриаршую кафедру, императоры не обращали внимания на достоинства и способности избираемых; им нужно было иметь на патриаршей кафедре людей, вполне им преданных, могущих своим авторитетом поддержать их, или, по крайней мере, людей, неспособных вредить и оказывать какое-либо противодействие. Один византийский историк²⁶⁹, говоря об избрании преемника патриарху Мануилу в половине XIII века, делает такое замечание: «Цари вообще хотят, чтобы патриархами были люди смиренные, недалекие по уму, которые бы легко уступали их желаниям как признанным постановлениям». Другой историк²⁷⁰ XIV века дает такое же точно свидетельство. Говоря об избрании на патриарший престол императором Андроником II Палеологом (ок. 1320 г.) Герасима, человека, покрытого сединою, но простого и почти потерявшего от старости чувство слуха, который «даже и ногтем не касался эллинской учености», он замечает, что он по своей необразованности и простоте был послушным орудием царя. Цари, продолжает он, на такие высокие места и выбирают таких людей, чтобы те беспрекословно подчинялись их приказаниям, как рабы, и чтобы не оказывали им никакого противодействия. А Иоанн Кантакузен, соправитель Андроника III Младшего, употребил следующую хитрость при избрании в патриархи священника своей домашней церкви Иоанна Калекаса. Члены синода не соглашались избрать его; Кантакузен уговорил их поставить его архиепископом; когда же те согласились на это, он потребовал, чтобы избрали его и в патриархи, так как он, как и все епископы, имеет право на занятие патри­аршей кафедры. Если патриарх был неугоден императору, то последний всегда имел возможность низвергнуть его. Обыкновенно в таких случаях императоры прибегали к интригам, добывали при посредстве их доносы и обвинения на патриархов, по большей части несправедливые, и заставляли архиереев произносить осуждение на них и низлагать. Таким образом, низложение совершалось с соблюдением всех установленных законами формальностей, хотя бывали случаи, когда императоры обходились и без этого. Примеров низложения патриархов в описываемую эпоху большое число. Вот некоторые из них. В конце XII века Исаак Ангел низложил и заточил одного за другим четырех патриархов – Василия Каматира, Никиту, Леонтия и Досифея. Также распоряжался патриаршей кафедрой и Михаил VIII Палеолог в XIII веке. Низложив благочестивого патриарха Арсения, он поставил на его место Германа; когда этот оставил кафедру, – поставил Иосифа; низвергнув этого за противодействие унии, поставил Иоанна Векка; даже и этого удалил было с кафедры и возвратил только в угоду папским легатам. По поводу низ­ложения Арсения и поставления Иосифа в Константинопольской Церкви образовался даже целый раскол, так называемый арсенианский, который окончился только в 1312 году.

Вследствие такого произвольного со стороны византийских императоров распоряжения патриаршей кафедрой, нередко случалось, что ее занимали люди недостойные и неспособные. Но, с другой стороны, в описываемое время мы видим и несколько замечательных патриархов, проходивших свое служение достойным образом. Таковы, например, из патриархов Константинопольских второй половины XI века Николай Грамматик, известный своею любовью к просвещению и любимый народом, XII века – Михаил Каракуа, благочестивый и просвещенный патриарх; Косма Аттик, отличавшийся святой жизнью и благотворительностью; Михаил Анхиалий, ревностный защитник Православия против латинян; Феодосий, человек честный и правдивый; XIII века – Арсений, человек строгой и благочестивой жизни; Афанасий, строгий отшельник и ревностный исправитель нравов клира; его обличений боялись даже царские дети; XIV века – Иоанн Гликис, просвещенный и трудолюбивый пастырь, и другие. Из прочих восточных патриархов известны немногие, так как от многих из них сохранились одни только имена. Из александрийских патриархов замечательны: Николай I (около 1200 г.), переписывавшийся с папой Иннокентием III об освобождении от турок Египта при помощи крестоносцев; Николай II, бывший на соборе в Константинополе, низложившем Арсения, и державший его сторону; Афанасий III, принимавший живое участие в делах Константинопольской Церкви во время лионской унии; в XV веке – Филофей, осудивший вместе с другими патриархами флорентийскую унию. Из Иерусалимских патриархов замечательны: Лазарь (около половины XIV в.), подвергавшийся страшным истязаниям за веру от турок в Египте; Иоаким (XV в.), осудивший флорентийскую унию, и другие.

Имущества церквей, движимые и недвижимые, в описываемую эпоху подвергались значительному сокращению. С одной стороны, византийские императоры для поправления расстроенного состояния государственных доходов или просто для удовлетворения личного корыстолюбия захватывали себе церковные имущества, с другой – турки и крестоносцы по праву завоевателей отнимали у церквей их достояние. Так, еще в X веке император Никифор Фока для удовлетворения своей страсти к корыстолюбию присвоил себе некоторые церковные земли и запретил законом делать духовные завещания в пользу церквей. Того же домогался во второй половине XI века Исаак Комнин (1057–1059 гг.) для поправления расстроенных финансов государства, но встретил сильное противодействие со стороны тогдашнего патриарха Михаила Керулария. В XII веке император Мануил Комнин (1143–1180 гг.) вновь поднял вопрос о недвижимых церковных имуществах и повторил закон Никифора Фоки против их увеличения. Еще смелее и бесцеремоннее обращались императоры с движимой церковной собственностью, именно с церковными драгоценностями, так как их скорее и удобнее можно было обратить в ценные знаки. Император Алексей Комнин (1081–1118 гг.), приготовляясь к войне с Робертом Гюискаром, взял из константинопольских церквей золотые и серебряные оклады с икон и обратил их в деньги, несмотря на недовольство духовенства и ропот народа. А император Исаак Ангел (1185–1204 гг.) в первое свое правление допустил настоящее святотатство. Он, по рассказу одного византийского историка²⁷¹, брал из церквей священные сосуды и употреблял их за собственным столом, снимал с крестов и Евангелий оклады и делал из них для себя ожерелья и цепи и тому подобное. В оправдание своего святотатства он утверждал, что царям позволительно все делать и что между Богом и императором в управлении земными делами отнюдь нет несоединимого и несводимого расстояния. Тот же Исаак со своим сыном, царевичем Алексеем, окончательно ограбил все церковные драгоценности для уплаты крестоносцам четвертого похода обещанного вознаграждения за возвращение им престола. С завоеванием же Константинополя крестоносцами в начале XIII века все движимые и недвижимые церковные имущества были присвоены латинянами. То же было и в других восточных патриархатах. Там сначала отняли у церквей все их имущества турки, а потом латиняне во время крестовых похо­дов. После отнятия у латинян Константинополя недвижимые имущества, принадлежавшие Константинопольской Церкви, если не все, то, по крайней мере, некоторые, были возвращены ей. Император Михаил Палеолог, по рассказу Пахимера²⁷², немедленно же по взятии Константинополя почтил церковь дарованием ей доходов, приписал к ней некоторые села, а другие пожаловал в пользу священнослужителей. В других же патриархатах после падения на востоке государств, основанных крестоносцами, церковные имущества перешли опять к туркам; у церквей из недвижимых имуществ оставались только церковные здания, которые, впрочем, время от времени подвергались разрушению и грабежу со стороны турок.

Если недвижимые церковные имущества сокращались все более и более и даже совсем отнимались у церквей, то духовенство, получавшее прежде средства к жизни главным образом от недвижимых имений, теряло один из важнейших источников своих доходов. Даже в Константинопольской Церкви недвижимых имений было так мало и они были так разорены, что доходов с них не хватало на содержание патриарха и его клира. В XIV веке, при патриархе Гликисе, на константинопольском синоде два раза обсуждаем был вопрос о материальном вспомоществовании Константинопольской Церкви со стороны епархий, подчиненных патриарху, – и в 1324 году синод действительно обложил епархии ежегодными податями в пользу патриарха. Вообще же, за скудостью и разоренностью недвижимых имений единственным источником содержания духовенства в описываемую эпоху были сборы за совершение церковных треб и пожертвования в пользу клириков. Количество этих сборов и пожертвований зависело от расположения и усердия православных христиан. В великой Константинопольской Церкви доходы в пользу клириков собирал и хранил великий скевофилакс. Затем ежемесячно собранные доходы разделялись между клириками, сообразно должности каждого. Так, лица, принадлежавшие к первой пятерице, а также протопапа (из шестой пятерицы), получали двойную часть; принадлежавшие ко второй пятерице – полторы части, к третьей – одну часть с четвертью; прочие же клирики получали по одной части.

Оживленное движение в пользу духовного просвещения, начавшееся в Греко-Восточной Церкви с половины IX века, в последующие века, особенно при императорах из фамилии Комнинов (1050–1250 гг.) и Палеологов (1250–1450 гг.), усилилось еще более. Многие из Комнинов и Па­леологов обладали богословским образованием, любили заниматься богословскими вопросами сами и оказывали покровительство научной богословской деятельности дру­гих. Средоточием просвещения как светского, так и духовного были Константинополь и Фессалоники или Солунь. Характер ученой и литературной деятельности этого времени был тот же, какой приняла она в IX веке. Это собирание творений древних греческих отцов и учителей Церкви, тщательное изучение их и составление на основании их и с заимствованиями из них новых сочинений. Изучение древнеотеческих творений вызывалось, между прочим, попытками к соединению Церквей. Одни хотели найти в писаниях отцов оправдание особенностям в учении Римской Церкви, другие – и большинство – напротив, искали и находили в них опровержение. С изучением отеческих творений богословы этого времени соединяли еще изучение языческих писателей и философов древнеклассического мира, вследствие чего многие из них обладали обширными познаниями и в светских науках. Следствием такого стремления к духовному просвещению в века Комнинов и Па­леологов было замечательное обилие богословской литературы. Мы видим много писателей, замечательных и посредственных, которые в своих сочинениях касаются всех отраслей богословского знания. Так, они излагают догматическое учение, ведут полемику с латинянами и еретиками, опровергают магометан, иудеев и даже язычников, составляют толкования на Священное Писание, изъясняют каноны Церкви, пишут нравоучительные сочинения и тому подобное. Но в произведениях писателей этого времени, за исключением весьма немногих, не заметно живой самостоятельной деятельности; почти все они были только хорошими компиляторами.

В ряду церковных писателей в век Комнинов первое место занимают:

1) Михаил Пселл († 1106 г.). Его литературная деятельность вполне обрисовывает характер и направление просвещения его времени. Он хотел знать все науки и обо всем писать. И действительно, он был богослов, философ, историк, математик, оратор и даже врач. В одном из своих сочинений, вроде энциклопедии, он говорит о догматическом и нравственном учении, излагает коротко содержание всех наук и в заключение трактует о поваренном искусстве. Михаил Пселл воспитывался в Афинах, около половины XI века был в Константинополе учителем философии и сенатором, а потом воспитателем детей императора Константина Дуки (1059–1067 гг.) и имел большое влияние на управление. В правление своего воспитанника Михаила VII впал в немилость при дворе и удалился в монастырь (около 1076 г.). Из сочинений Пселла богословского содержания более замечательны: толкование на Песнь Песней, главы о Святой Троице и о Лице Иисуса Христа;

2) Феофилакт, архиепископ Охридский в Болгарии († ок. 1107 г.). До своего посвящения в сан архиепископа он был воспитателем сына императора Михаила VII, Константина Порфирородного, почему, будучи уже архиепископом, переписывался с лицами из царской фамилии. Феофилакт был образцовым пастырем; он много заботился об исправлении нравов своей паствы. В богословской литературе он замечателен преимущественно как толкователь Священного Писания. Ему принадлежат толкования на весь Новый Завет, кроме Апокалипсиса, и из Ветхого Завета на некоторых малых пророков. В своих толкованиях Феофилакт держится преимущественно толкований святого Иоанна Златоуста, так что часто только сокращает его беседы. Вместе с толкованиями Златоуста толкования Феофилакта были всегда в большом уважении в Русской Церкви. Кроме того, Феофилакт писал и по поводу разностей в учении и обрядах Латинской Церкви с Греческой, в духе христианского миролюбия;

3) Евфимий Зигабен († после 1118 г.), монах одного константинопольского монастыря. Он был замечательный богослов и экзегет своего времени. Своей ученостью он приобрел благосклонность императора Алексея I Комнина и находился в близких отношениях к нему. Алексей Ком­нин, сильно заботившийся об обращении появившихся в его время богомилов, а также других еретиков, приказал ученым богословам собрать все, написанное отцами в опровержение всех еретиков христианской Церкви; затем из собранного таким образом материала поручил Зигабену составить полемическое сочинение. Плодом трудов Зигабена было известное сочинение «Догматическое всеоружие православной веры» (πανοπλία δογματική τήσ ύρθοδόξου ιστεωζ) в 24 главах. В этом сочинении опровергаются все ереси, начиная с Симона волхва, со включением иудеев, магометан и латинян, и кончая современным Зигабену бого­мильством. Только в трактатах о современных еретиках-богомилах Зигабен является самостоятельным писателем (он сообщает о них исторические сведения), остальное же у него – все компиляция. Замечательны также толкования Зигабена на все Евангелия и на псалмы. В них он приводит такие места из толкований древних отцов, которые без него остались бы неизвестными;

4) Евстафий, архиепископ Солунский, живший и действовавший почти в течение всего XII века. Он был родом из Константинополя, воспитывался в монастыре, где и принял монашество, потом сделался диаконом Софийской церкви в Константинополе и вскоре приобрел славу великого учителя красноречия. В 1175 году он поставлен был в архиепископа Солунского и проходил свое служение с величайшей ревностью. Евстафий всего себя посвятил на служение своей пастве: во время несчастий утешал и поддерживал бедствующих жителей Солуни, заботился о чистоте их нравов и особенно ревностно трудился над исправлением монашеского образа жизни. От него осталось много Слов, посланий и писем. Все они дышат ревностью святого Иоанна Златоуста. Евстафий вооружается главным образом против внешнего и лицемерного богопочтения мирян и монахов и внушает, что только внутреннее расположение души имеет цену пред Богом и облагораживает человека. По своему благочестию, ревности по вере и вообще по высоким нравственным качествам Евстафий занимает первое место в ряду образцовых пастырей Церкви этого времени. Кроме сочинений богословского содержания, он писал еще, когда был учителем красноречия, комментарии на Гомера, которые обнаруживают в нем большую ученость;

5) Николай, епископ Метонийский, в Мессине, живший во второй половине XII века. Он был одним из ученейших богословов своего времени. В его время страсть к изучению древней философии, особенно платонической, и увлечение ею доходили до унижения и забвения христианского вероучения. Весьма многие отдавали преимущество языческой философии пред христианством и даже насмехались над простотою и безыскусственностью христианского вероучения. Такое направление просвещения вызвало Николая Метонийского на полемику с языческой философией. Он написал: «Опровержение богословских начал Прокла – платонического философа». При составлении этого сочинения он руководствовался творениями Григория Богослова. Кроме того, Николай писал сочинения о заблуждениях Римской Церкви и главным образом по вопросу об исхождении Святого Духа и от Сына.

В числе замечательных писателей XII века следует еще упомянуть о Феодоре Вальсамоне, хартофилаксе Константинопольской Церкви, а впоследствии Антиохийском патриархе, и Иоанне Зонаре, монахе одного из восточных монастырей. Оба они, и особенно первый, были замечательными законоведами своего времени и оставили изъяснения на правила апостольские и соборные.

В век Палеологов весь литературный интерес сосредоточивался на полемике с латинянами, так как преимущественно в это время происходили серьезные попытки к соединению Церквей. Кроме того, в это время Константинопольскую Церковь занимали споры варлаамитов и паламитов, и по этому поводу написано было несколько сочинений. Замечательнейшим писателем этого времени был Никифор Влеммид, живший в половине XIII века, ученый и благочестивый монах. При никейском императоре Феодоре II Ласкарисе (1255–1259 гг.) ему предлагали патриарший престол, но смиренный инок отказался от него ради уединенной и подвижнической жизни. Никифор Влеммид был замечательный философ и богослов; очень многие из греков того времени обязаны ему своим образо­ванием. Замечательно, что в то время, как правительство хлопотало о соединении Церквей по политическим расчетам, а народ не хотел никакого соединения с латинянами, как со своими врагами, Никифор Влеммид один только подавал голос за соединение Церквей по побуждениям чисто религиозного характера. Бесстрастный, холодный ко всем мирским расчетам, он желал соединения Церквей для блага Церкви. В этих видах он писал сочинения в пользу унии, в которых старался сблизить в учении об похождении Святого Духа латинское выражение ex filio с употреблявшимся в Восточной Церкви выражением per filium.

Во время лионской унии, во второй половине XIII века, писали против латинян: Георгий Машампар, библиотекарь великой Константинопольской Церкви, – его сочинения не дошли до нас; Константин Акрополит, великий логофет, – его сочинения впоследствии с его согласия были сожжены, так как они возбуждали религиозные споры. Много было и других писателей, большей частью бе­зымянных.

В XIV веке замечательны:

Нил Кавасила, архиепископ Солунский (ок. 1340 г.). Он был жарким противником латинян и поборником Православия. Оставил следующие полемические сочинения: О причинах разделения Церквей и о первенстве папы;

Григорий Палама, также архиепископ Солунский. Он происходил от знатных и богатых родителей, но, несмотря на это, захотел лучше проводить нищенскую и подвижническую жизнь на Афоне, куда и удалился. Около 1347 года Иоанн Кантакузен поставил его архиепископом Солунским. Долгое время проходил он свое пастырское служение и всегда был ревностным пастырем. Когда известный Варлаам выступил со своими обвинениями афонских монахов в ереси исихастов, Палама горячо защищал их и написал по этому случаю несколько сочинений. Против ла­тинян Палама написал сочинение об исхождении Святого Духа от одного Отца. Кроме того, от него осталось несколько проповедей;

Николай Кавасила, племянник Нила Кавасилы и после Паламы архиепископ Солунский. Он был человек ученейший, с мистически благочестивым настроением образа мыслей. Подобно своим предшественникам, он был противником латинян и защитником афонских монахов. От него остались следующие сочинения: изъяснение на литургию, семь книг о жизни во Христе, Слово на ростовщиков и опровержение на Фому Аквината;

Иоанн Кантакузен, в половине XIV века правитель империи, а с 1355 года – монах на Афоне. Он замечателен своими апологетическими сочинениями против магометан и иудеев.

В половине же XIV века писал против иудеев свои апологетические сочинения Феофан, архиепископ Никейский.

Из писателей XV века замечательны:

Симеон, архиепископ Солунский († 1429 г.). Это был один из ревностнейших и образованнейших пастырей XV века. Симеон был противником унии с латинянами и постоянно вооружался против нее в своих проповедях и со­чинениях. Он оставил после себя замечательнейшее сочинение «О вере, обрядах и таинствах церковных». В этом сочинении он, с одной стороны, излагает православное учение с присоединением опровержения на еретиков, в том числе и латинян, а с другой – дает превосходнейшие изъяснения о храме, церковных обрядах и таинствах;

Марк, архиепископ Ефесский, живший в половине XV века. Его деятельность в пользу Православия и ревность по вере известны из истории флорентийской унии. На смертном одре он умолял патриарха Константинопольского Геннадия продолжать борьбу с латинянами. Из сочинений его известны: Послание о флорентийском соборе; Окружное послание ко всем живущим на земле о том же соборе; Рассуждение об освящении Святых Даров и другие.

Ересь богомильская стоит в тесной связи с ересями павликианской и особенно евхитской, распространившимися в X и XI веках во Фракии. В своих системах павликиане и евхиты возобновили древние гностико-манихейские воззрения. Эти воззрения из Фракии распространились в соседней Болгарии и в XII веке сформировались здесь в особую еретическую систему, известную под именем богомильства²⁷³. От павликианства богомильство отличается, главным образом, тем, что два начала – доброе и злое – признает не самостоятельными, а подчиняет их еще высшему доброму существу, и в этом случае напоминает тот древний персидский дуализм, по которому доброе (Ормузд) и злое (Ариман) начала объединялись в одном вечном Верховном Существе (Церуане Акерене). От евхитства же богомильство отличается только полнотою и законченностью системы, так что составляет как бы дальнейшее развитие евхитства.

Учение богомилов следующее. Высочайший Бог имел первородного сына Сатанаила, который занимал после Него первое место и начальствовал над всеми ангелами. Гордый сознанием своего могущества и славы, Сатанаил захотел сделаться независимым от Отца и с частью подчиненных ему духов возмутился против Него. За это он вместе с отложившимися духами низвержен был с неба. Но Сатанаил не смущается этим и задумывает основать свое независимое царство. Так как божественное достоинство и творческая сила не были еще отняты у него, то он сотворил из хаоса новое небо и новую землю. Вместе с тем он образовал и тело первого человека, Адама, но попытки его сообщить этому телу живую душу оказались неудачными. В такой крайности Сатанаил обратился к Высочайшему Отцу с просьбой послать Свое божественное дыхание для оживления человека. При этом Сатанаил предлагал, что он будет властвовать над телесною природою человека, а Отец – над духовною и что человек своей духовной природой заменит Отцу отпадших ангелов. Высочайший Отец сжалился над неудачей сына и послал Свое божественное дыхание. Явился первый человек Адам. Таким же образом сотворена была и Ева. Но скоро Сатанаил стал сожалеть об обещании, данном Отцу относительно владычества над духовной природою человека, так как он завидовал людям, которые имели заступить место отпадших ангелов. Поэтому он решился совершенно покорить себе род человеческий. Для этого, вошедши в змия, он соблазнил Еву и произвел от нее Каина и сестру его Каломену. Он рассчитывал, что его собственное потомство возьмет перевес над потомством Адама и внесет в человеческий род испорченность и растление. Действительно, Каин убил сына Адамова, Авеля, – представитель злого начала поразил представителя добра. После этого Сатанаил успел подчинить себе весь род человеческий, так что только немногие из людей имели понятие о своем первоначальном назначении заменить падших ангелов, и немногие достигали этого назначения. Доведенные до забвения своего предназначения, люди считали самого Сатанаила за Верховного Бога; Моисей, бывший орудием его, чрез закон, данный иудеям, особенно распространил такое представление о Сатанаиле. Долгое время держал он, таким образом, в порабощении род человеческий. Наконец, Высочайший Бог решился освободить человечество от власти Сатанаила. В 5500 году от сотворения Сатанаилом видимого мира, Он произвел из Себя второго (младшего) Сына, Который и есть Иисус, или Слово, и Который как глава и начальник ангелов называется у богомилов еще Михаилом. Иисус явился в мир в эфирном теле, имевшем только вид тела человеческого, прошедши чрез Деву Марию незаметно, так что Она сама не знала, как нашла Его младенцем, лежащим пред Нею в пещере. Вся жизнь Иисуса среди людей также была призрачная, хотя Он действовал и учил так, как описано в Евангелиях. Сатанаил, считая Его за обыкновенного человека, стремящегося поколебать его владычество над людьми, довел Его до смерти, которая была, конечно, призрачной. Но Иисус через три дня явился Сатанаилу во всем Своем Божественном величии, оковал его цепями и отнял у него божественное достоинство и божественное имя, заключавшееся в конечном слоге его имени – ил или эл, – после чего он стал называться просто Сатана. Затем Иисус вознесся на небо, занял второе после Отца место и получил власть над всеми ангелами. Для продолжения и окончательного совершения дела Его на земле Отец произвел из Себя еще вторую силу, Святого Духа, Который и действует на души людей. Души богомилов, ощущающие в себе действие Святого Духа, принимающие слово Божие и сообщающие его другим душам, есть истинные богородицы. Люди с такими душами не умирают, но, отбросивши телесную оболочку, как бы во сне переселяются в Царство Небесного Отца. После того, как Дух Святой совершит дело освобождения людей от материи и их души займут место в Царстве Небесного Отца, все придет в первоначальный вид. Материя, в том числе и тела человеческие, обратится в хаос, а Иисус и Дух Святой возвратятся в Отца, из Которого истекли.

Из теоретического учения богомилов вытекали их взгляды на Православную Церковь, ее верования и учреждения. Считая только себя просвещенными Святым Ду­хом, они смотрели на Церковь как на плотскую, на право­славных христиан как на людей, в которых плотское начало берет перевес, и так далее. Таинства Церкви они отвергали. Крещение, например, называли крещением водою; вместо него совершали свое крещение, которое называли духовным. Оно состояло в том, что на вступающего в их общину они полагали «Евангелие Иоанна» (апокрифическое), произносили над ним молитву «Отче наш...» и призывали Святого Духа. Таинство евхаристии также отвергали в том убеждении, что истинное общение со Христом есть духовное. Почитание Пресвятой Богородицы, святых, их мощей, почитание икон и креста Господня – все отвергали как плотское. В жизни богомилы были строгими аскетами: удалялись от браков, не употребляли мясной пищи и тому подобное. Источником своего учения они признавали все Священное Писание Нового Завета, кроме Евангелия Иоанна, вместо которого у них было свое, апокрифическое, Иоанново евангелие; из Ветхого же Завета они принимали только псалмы и пророков. Кроме того, у них в большом употреблении были апокрифические сочинения. В устройстве своей общины богомилы хотели подражать апостольской Церкви – у них было 12 апостолов, над которыми возвышался еще главный начальник секты.

В первый раз богомильская ересь была открыта византийским правительством в начале XII века. В Константинополе ходили о ней темные слухи. Император Алексей Комнин обратил на них внимание и после розысков, соединенных с пытками, ему удалось узнать, что во главе секты стоит монах Василий. Пригласив к себе этого монаха, император притворно высказал свое желание сделаться членом его общества и просил рассказать об учении бого­мильском. Василий поддался хитрости и открыл все, относящееся до секты. Между тем во время его беседы с императором в соседней комнате, отделенной только завесою, сидели скорописцы и записывали его слова; здесь же собраны были высшие духовные и светские лица. Поэтому, когда Василий кончил и приподнялась завеса, сейчас же начался над ним суд. Василий не отказывался от своих слов. Его заключили в тюрьму. Вместе с ним схватили многих других богомилов, в том числе и 12 апостолов, и также заключили в тюрьму. Одни из них признали себя принадлежащими к секте, другие не признали. Для того чтобы узнать, кто из захваченных действительно принадлежит к богомильской ереси, император употребил следующее средство. Объявив, чтобы все готовились к смертной казни, он приказал поставить на площади два костра и при одном из них крест. Те, которые, идя на казнь, молились перед крестом, признаны были не принадлежащими к секте и после наставления были отпущены. Прочие же посажены были в тюрьмы на пожизненное заключение. Сожжен был один только Василий (1119 г.). Несмотря на такие строгие меры, секта богомилов не уничтожалась. Втайне, особенно по монастырям, она продолжала существовать. Впоследствии, в XIII веке, патриарх Герман (1221–1239 гг.) в своих беседах вооружался против богомильских мнений. Из Болгарии богомильские мнения, вследствие близких сношений Русской Церкви с Церковью Болгарской, проникли и в Россию.

Около сороковых годов XIV века в Константинополь прибыл из Калабрии монах Варлаам, человек образованный. Побывав в Фессалониках, он посетил Афон. Здесь один простодушный пустынник, проводивший жизнь созерцательную, сообщил ему, что афонские пустынники удостаиваются созерцания божественного света телесными очами, приготовляясь к этому искусственными средствами. Именно, садясь в углу своих келлий, они крепко прижимают к груди подбородок, устремляют глаза на нос, удерживают по возможности дыхание и впадают в грустное настроение; затем, если они находятся в таком положении долгое время, грустное настроение сменяется неизреченной радостью и при этом является блестящий свет, который они называют несотворенным, божественным. Монахи, достигшие такого созерцания, называли себя покоящимися (ήσυχάζοντες). Варлаам, выпытавши у доверчивого пустынника эти сведения, стал обвинять афонских монахов в ереси мессалианской, называя их исихастами, квиетистами, омфалопсихами и тому подобное. Он даже донес о них императору Андронику III Палеологу (1328–1341 гг.) и Константинопольскому патриарху Иоанну. В 1341 году собран был в Константинополе собор по этому делу. Между тем сторону афонских монахов принял известный тогда Григорий Палама, державшийся вместе с афонскими монахами созерцательного, мистического направления. Возражая Варлааму, он говорил, что тот свои сведения об искусственном приготовлении к созерцанию божественного света заимствовал от простых монахов, а не от образованных; но в то же время и Палама утверждал, что видимый телесными очами свет, в котором является Божество, есть божественный, несотворенный. Такой, например, свет был на Фаворе во время преображения Господня, который видели апостолы. Варлаам обвинял после этого и самого Паламу в двубожии. На состоявшемся в 1341 году соборе присутствовали Палама и Варлаам. Здесь об афонских монахах не рассуждали. Вопрос поставлен был теоретический, именно – видимый телесными очами свет, в котором является Божество, есть ли свет божественный и несотворенный или сотворенный. Палама доказывал, что следует отличать существо (ουσία) Божие от проявления или обнаружения Его действования (ενέργεια). Существо Божие невидимо, те же атрибуты, при которых Оно проявляется, например свет, видимы телесными очами; свет этот, как принадлежность Божества, есть несотворенный. Варлаам продолжал утверждать, что свет, в котором является Божество, не есть принадлежность Божества, что он есть творение, так как, кроме Бога, нет ничего несотворенного, и что мнение Паламы ведет к двубожничеству. Собор склонился на сторону Паламы и произнес осуждение на Варлаама. Варлаам после этого удалился в Калабрию и перешел там в латинство. Но споры не кончились. В Константинополе у Варлаама остались ученики, которые продолжали нападать на мнения Паламы. Таков Георгий Акиндин. Поэтому в том же 1341 году собрался еще собор, на котором Акиндин был осужден и потом сослан в заточение, а учение Паламы утверждено. Вскоре затем умер император Андроник. За малолетством его сына государством управляли его мать Анна и опекун Иоанн Кантакузин. Анна и патриарх Иоанн приняли сторону варлаамитов, а Кантакузин – паламитов. В 1345 году патриарх и императрица успели составить собор и осудили на нем Паламу. Но скоро Кантакузен сам сделался императором и на соборе 1347 года низложил патриарха за принятие мнений Варлаама. Затем в 1351 году еще был собор по поводу тех же споров. На этом соборе мнения варлаамитов защищал известный ученый того времени Никифор Григо­ра. Но Палама и здесь одержал полную победу. Его учение вновь было утверждено. Варлаамитов и, между прочим, Григору преследовали, но, несмотря на это, он продолжал полемику с паламитами, в которой принял участие знаменитый писатель того времени Николай Кавасила. После Кантакузина, который в 1355 году поступил в монастырь, правительство не поддерживало споров и они окончились сами собой.

Чин богослужения в Греко-Восточной Церкви определен был вполне еще в предшествовавшие века. В описываемое время перемен никаких не произошло; тех отступлений от древнего богослужебного чина и нововведений в нем, какие существовали в это время в Церкви Западной, мы не видим в Церкви Греко-Восточной. Напротив, Церковь Восточная, ввиду отступлений Церкви Западной, поставила для себя задачей сохранение богослужения в древнем его чине. Так, она особенно настаивала, чтобы крещение совершалось чрез погружение, а не чрез обливание, как это было в Церкви Западной; чтобы миропомазание совершалось вместе с крещением и не епископами только, но и священниками; чтобы евхаристия совершалась на квасном хлебе, а не на опресноках; чтобы все верующие, не исключая и мирян, причащались под обоими видами, то есть Тела и Крови Христовых, и проч. Сохранением древнего богослужебного чина Восточная Церковь нередко доказывала свою правоту в спорах с латинянами. Если же заявлялись попытки нарушить древний богослужебный чин, например, со стороны латинян во время господства их в Константинополе или во время лионской и флорентийской унии, то православные Востока сильно восставали против этого и с негодованием отвергали вводимые латинские обряды. Но, сохраняя установившийся богослужебный чин, Восточная Церковь по требованию времени и обстоятельств делала добавления к нему, которые, впрочем, не касались сущности богослужения, как в Церкви Западной. Добавления эти заключались, главным образом, в установлении новых праздников и в составлении новых церковных песнопений, Так, в конце XI века установлено было празднование в честь трех святителей: Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста, в 30-й день января. Поводом к этому послужили споры о том, кто из этих святителей заслуживает большей чести; по предложению Иоанна, митрополита Евхаитского, установлено было празднование всем трем святителям в один день. В XII веке установлен был праздник Происхождения честных древ Животворящего Креста, в 1-й день августа. Случай установления следующий. Византийский император Мануил I Комнин (1143–1180 гг.) и русский князь Андрей Боголюбский в один день, 1 августа 1164 года, одержали победу – первый над турками, второй над болгарами (камскими). При этом они видели одинаковое осенение своих войск светом, исшедшим от Креста Господня и икон, бывших в войске. В память такой явной помощи Божией православным против врагов христианства установлен упомянутый праздник, получивший свое название от обычая выходить в этот день с крестом и иконами на реки и источники. Кроме того, установлено было много праздников в честь святых. Из песнопений в описываемое время составлено было особенно много канонов и акафистов Спасителю, Божией Матери, святителям и прочее. Так, в XI веке Никита Стифат, монах Студийского монастыря, написал канон святителю Николаю, Иоанн, митрополит Евхаитский, – каноны Иисусу Христу, Божией Матери, ангелу-хранителю, трем святителям – Василию Великому, Григорию Богослову и Иоанну Златоусту и другие. В XII веке Феоктист, монах Студийского монастыря, пересмотрел минею на ноябрь месяц и сделал в ней некоторые добавления. Его минея сходна с нынешней ноябрьской минеей. В XIII веке император Феодор Ласкарис составил канон Богоматери, с тропарями и стихирами, об утолении бед; в XIII же веке Иоанн Кукузель, начальник императорского хора, впоследствии афонский монах, исправлял и составлял мелодии для стихир, тропарей, кондаков и вообще для всей церковной службы, а также сокращал и изменял текст песнопений. В XIV веке Феолипт, митрополит Филадельфийский, составил каноны о Страшном Суде, Господу Иисусу Христу и Богоматери, а Исидор Бухирас, патриарх Константинопольский, составил акафисты архангелу Михаилу, Иоанну Предтече, святителю Николаю и другие. Во второй половине XIV века прославился своей песнью Богоматери «О Тебе радуется...» Григорий Кукузель. Но самым плодовитым писателем церковных песней в XIV веке был патриарх Константинопольский Филофей († 1376 г.). Он составил много канонов, акафистов, тропарей, молитв и прочее. В XV веке известны были своими богослужебными песнями Симеон Солунский и Марк Ефесский. Их песнопения в настоящее время не употребляются в богослужении.

Христианская жизнь в Греко-Восточной Церкви в описываемую эпоху представляет мало светлых и привлекательных сторон. Нравственная порча, обнаружившаяся в восточных христианах в предшествовавшие века, в XI-XV столетиях достигла громадных размеров. Святые истины христианской нравственности или были забыты, или сделались мертвыми, не прилагаемыми к жизни, правилами. Один византийский историк²⁷⁴, поставляя общий упадок нравственности в связи с исчезновением обычая учить народ в домах, в семейном кругу, чрез священников, таким образом характеризует нравственное состояние современного ему общества: «Души всего христианского мира блуждают точно по какой-нибудь непроходимой и безводной пустыне. Бессовестность дошла до того, что за один овол дают с той и другой стороны страшнейшие клятвы, какие не посмеет даже передать перо писателя. Все слилось в безразличную массу; люди впали в бессмысленное состояние, и не стало человека, который мог бы сам решить, что полезно и какими признаками отличается благочестие от нечестия». Действительно, греки так глубоко упали в нравственном отношении, что даже в международных сношениях получили позорное прозвище лживых, лукавых и льстивых²⁷⁵. Если мы и встречаем в греческом обществе проявления, по-видимому, благочестивой настроенности, каковы постройка императорами церквей, монастырей, раздача милостыни, усердие к богослужению, стремление многих проводить монашескую жизнь и тому подобное, то в большинстве случаев это было только религиозным лицемерием. Лицемерие так было сильно, что Евстафий Солунский писал против этого, особенно ненавистного ему порока особое сочинение. Нравственная порча проникла во все классы общества. Императорский престол представляет нам почти непрерывный ряд злодеяний и преступлений: история интриг, разного рода насилий, жестокостей и даже убийств, которыми сопровождалось вступление на престол византийских императоров этого времени, известна. В жизни императоры были по большей части людьми без религиозных убеждений и нравственных правил; весьма часто они продавали свое Православие за ожидаемую с Запада помощь и весьма часто в делах управления и в отношениях к подданным являлись жестокими тиранами, попиравшими все нравственные законы. Высшие классы общества проводили жизнь распущенную, грабили казну для удовлетворения особенно развившейся в то время страсти к роскоши и задачей всей своей жизни поставляли придворные интриги и заговоры против импе­раторов. Простой народ, забитый, ограбленный, обнищавший и невежественный, ограничивая благочестие исполнением одних обрядовых предписаний закона, погрязал в суевериях. Впрочем, суеверия составляли в то время принадлежность всех классов общества, не исключая и импе­раторов. Астрология, магия, прорицания, гадания и тому подобное были в большом ходу. «Известно, – говорит Хо­ниат, – что наши императоры и шагу не смеют ступить, не посоветовавшись наперед с положением звезд»²⁷⁶. Действительно, покорность астрологии доходила до того, что императоры не хотели начинать сражения или не переезжали из одного дворца в другой, если по астрологическим соображениям приходилось то и другое в несчастные дни. Императоры верили также в волшебников, гадателей и прорицателей и нисколько не стыдились обращаться к ним с запросами о своем царствовании или своих преемниках. Андроник Комнин обращался, например, к одному гадателю на мутной воде и все бредни его принимал за истину²⁷⁷. Исаак Ангел, постоянно советовавшийся с астрологами, не оставил без внимания и почитаемого народом прорицателя Василия и однажды посетил его со всей своей свитой²⁷⁸. Даже такой образованный человек, как историк Никита Хониат, разделял народную веру в чудеса магии, в разного рода приметы и признавал магическую силу за так называемыми константинопольскими талисманами²⁷⁹. Духовенство, от которого следовало бы ожидать истинно христианской жизни, также было деморализовано. Многие из патриархов, забывая свое святительское служение, принимали участие в придворных интригах, а некоторые из них вели жизнь распущенную. Епархиальные архиереи, вместо того чтобы заниматься управлением своими епархиями, приезжали часто без нужды в Константинополь и подолгу проживали здесь, интригуя друг против друга и против патриарха. По рассказу Григоры²⁸⁰, строгий патриарх Афанасий (в конце XIII в.), выпроваживая из Константинополя епископов и митрополитов в их епархии и запрещая другим приезжать, говорил: «Проживая здесь, пусть не наговаривают друг на друга и на меня самого, – они обязаны быть учителями мира». Каждому, говорил он, следует пасти врученную ему паству, как патриарх пасет столичную, и руководить своих овец, находясь при них же, а не проживать в столице и только получать оттуда доходы. Лица прочих степеней клира также не отличались благочестивой жизнью: небрежное исполнение обязанностей своего служения было общей их чертой. Нравственная порча коснулась даже монашеского сословия. Древние монастырские уставы не соблюдались строго. Монахи выходили из своих монастырей, появлялись в больших горо­дах, особенно в Константинополе, разъезжали и ходили по улицам и площадям, втирались в дома богатых и даже во дворцы императорские и проводили вообще жизнь распущенную²⁸¹. Против такой нравственной испорченности греческого общества возвышали свой голос некоторые из ревностных пастырей Церкви. В этом отношении особенно замечателен вышеупомянутый патриарх Афанасий, строгий аскет на патриаршем престоле. При вступлении его на престол все возлагали на него светлые надежды, думали, что на земле воскреснет истина и сойдет с неба правда²⁸². Действительно, он ревностно взялся за исправление нра­вов мирян, клира и монахов; последних он, между прочим, водворил в монастырях и таким образом очистил от них площади и улицы²⁸³. Но против Афанасия возмутились все архиереи, монахи и миряне, которые не могли долее сносить его духовной суровости, – и он должен был оставить престол. «И кто бы мог один, – восклицает Григора, – остановить этот постепенный упадок Церкви, когда не мог этого сделать и патриарх при всем своем желании!»²⁸⁴

Впрочем, не одни только мрачные стороны представляет нам жизнь восточных христиан этого времени; мы видим в ней и светлые стороны. Церковь никогда не оскудевала праведниками; они были и в описываемое время. Кроме истинно благочестивых пастырей Церкви, с которыми мы встречались в настоящем периоде, было много и других благочестивых христиан. Только люди добродетельные в эпоху политических волнений и упадка государственной и общественной жизни в империи скрывались вдали от общества, поэтому мы не видим проявлений их благочестивой деятельности, хотя и знаем, что многие из восточных христиан претерпевали всевозможные бедствия и преследования за веру от сарацин, турок и латинян и не отпадали от веры, а некоторые принимали даже мученичество. Не все также монастыри и монахи были деморализованы. Студийские и афонские монастыри со своими иноками были прекрасным исключением.

В студийских монастырях сохранялись вполне правила Феодора Студита, и монахи студийские всегда отличались строгостью жизни и ревностью по вере. Афон поистине сделался Святою Горою. Здесь во всей строгости восстановлено было древнее монашество, отшельническое и общежительное. Одни иноки подвизались в совершенном уединении, одиночно или по два и по три вместе; другие соединялись в общежития под управлением одного аввы, избираемого ими в год, вместе совершали богослужение и вместе добывали трудом средства к жизни, хотя жили в отдельных келлиях и, получая на свое содержание припасы от монастыря, имели каждый свое отдельное хозяйство; иные же, наконец, проводили жизнь вполне общежительную по тем правилам, которые дал великий Пахомий, – не имели своей собственности, носили одинаковое платье, ели одинаковую пищу, несли одинаковые труды по добыванию средств к жизни, подчинялись одинаковым правилам послушания и тому подобное. Вообще же все афонские иноки проводили жизнь в молитве и трудах.

Миссионерская деятельность Римской Церкви в XI-XV веках приняла характер, не свойственный христианству. Мирный путь распространения евангельского учения, при посредстве проповеди и убеждения был оставлен; Римская Церковь при обращении неверующих охотнее допускает теперь насильственные меры – огонь и меч. Она не стесняется даже посылать своих миссионеров в те страны, где действуют православные миссионеры, вытесняет их и увлекает в латинство крещенных в православную веру, не стесняется также пропагандировать свое учение между православными христианами Восточной Церкви, как будто бы они были язычниками.

Таким образом распространяемо было латинянами христианство в Европе: 1) у прибалтийских славян (вендов), для обращения которых в XII веке было устроено несколько крестовых походов; 2) у пруссов, которых в XIII веке обращали в христианство силой оружия – сначала орден прусских рыцарей, а потом орден немецких рыцарей; 3) в Лифляндии, Эстляндии и Курляндии, где христианство утверждено было в XIII веке огнем и мечом меченосцев, и 4) в Литве, сделавшейся в XIV веке страною католической по случаю брака литовского князя Ягелло с наследницей польского престола Ядвигой, причем литовцы-язычники были крещены силою, а литовцы, принявшие уже Православие из Руси, подверглись преследованию. В Азии латиняне устраивали разнообразные миссии; они вели пропаганду между православными, делали попытки обращать магометан и язычников. Но между православными и магометанами они не имели никакого успеха; у язычников же (монголов в Китае) хотя устроили в XIII веке христианскую общину, но она в половине XIV века погибла без следа. В XV веке после открытия новых земель на западе Африки и затем после открытия Америки португальцы и испанцы вместе с завоеваниями в новооткрытых странах / принесли сюда и христианство, которое, однако, слабо распространялось между туземцами вследствие жестокого обращения с ними завоевателей.

Папская власть, поставленная на такую высоту Николаем I, после него в X и в первой половине XI века упала в значительной степени, с одной стороны, вследствие вмешательства италийских владетелей в дела папства и Церкви, а с другой – вследствие нравственной распущенности и недеятельности пап и духовенства. К половине XI века распоряжение папским престолом от италийских владетелей перешло в руки германского императора Генриха III, восстановившего императорскую власть в Италии. Но в это же время в некоторых монастырях (преимущественно клюнийской конгрегации) зародилась мысль об освобождении папства и Церкви от влияния светской власти. Горячим поборником этой мысли был монах Гильдебрандт, сделавшийся кардиналом при папе Льве IX (1048–1054 гг.) и заправлявший потом всеми делами папства в течение 20 лет. На первых порах Гильдебрандт устранял влияние императорской власти на папство искусной политикой. При переменах на папском престоле после Льва IX он действовал так искусно, что избрание пап совершалось без предварительного сношения с императорским двором как бы случайно и ненамеренно. После Генриха III († 1056 г.), при его малолетнем преемнике Генрихе IV, папа Николай II (1058–1061 гг.) по внушению того же Гильдебранд­та решился уже открыто устранить императорское влияние на избрание пап. В 1059 году на Латеранском соборе он постановил, что избрание пап принадлежит коллегии кардиналов, то есть епископам, пресвитерам и диаконам, состоящим при папе и его кафедральной церкви, прочий же клир, а также народ должны только согласовать выбор кардиналов; что же касается императора, то – было постановлено на соборе – он утверждает избрание папы, насколько это право предоставлено ему от апостольского престола. Таким порядком последующие папы и были избираемы. В 1073 году кардинал Гильдебрандт решился, наконец, сам занять папский престол. Избранный коллегией кардиналов, он вступил в управление Церковью с именем Григория VII (1073–1085 г.); германскому двору послано было только простое извещение об его избрании. Григорий вступил на папский престол, проникнутый теми идеями о папском всевластии, которые уже давно созрели у него и сформировались в цельную систему. Усвоив себе давний взгляд Римской Церкви на папу как на наместника Христова на земле, Григорий хотел под папским владычеством основать всемирную теократическую монархию. Как верховный повелитель этой монархии папа, по его представлению, должен властвовать не только над духовными, но и над всеми светскими властями. Всякая власть в мире, и духовная и светская, не исключая и императорской, ниже папской власти и должна находиться в подчинении у нее, так как всякая власть получает свое освящение и свой авторитет от папы. В случае злоупотреблений со стороны властей, духовных и светских, папа имеет право лишать их преимуществ, соединенных с их званием, и отдавать эти преимущества кому-либо другому по своему усмотрению. Словом, папа, по мысли Григория, имеет власть раздавать как епископские омофоры, так и королевские и императорские венцы. Но, прежде чем начать осуществление этих идей, Григорию нужно было окончательно устранить влияние светской власти на церковные дела. Папский престол освободился от давления императорской власти устранением ее от участия в избрании пап, но оставалась еще инвеститура, то есть право светских владетелей раздавать духовные должности. Поэтому Григорий, вскоре же после своего вступления на престол, со всей энергией взялся за уничтожение инвеституры. В 1075 году он открыл в Риме собор, на котором запретил инвеституру, постановил – всех духовных, получивших свои должности от светских владетелей при посредстве инвеституры, низлагать, а светских владетелей, производящих инвеституру, отлучать от Церкви. Это определение Григорий захотел привести в исполнение. Дело началось с Германии. Папские легаты явились к Генриху IV и представили ему замечания относительно инвеституры. Генрих, отправлявшийся в то время на войну, согласился выполнить требования папы, но, возвратившись из похода, по-прежнему стал производить инвеституру. Тогда (1076 г.) папа потребовал его к себе в Рим на суд. Генрих, оскорбленный притязательностью папы, с насмешками отослал от себя его послов, собрал в Вормсе (1076 г.) из германских епископов собор и приказал им низложить Григория. Григорий, получив постановления собора, в свою очередь, на соборе в Риме отлучил от Церкви Генриха и всех епископов, бывших на соборе; в то же время он объявил Генриха лишенным королевского достоинства, разрешил от присяги его подданных и поручил германским князьям выбрать нового короля. Распоряжения папы не имели бы никакого значения, если бы Генрих своим деспотизмом не восстановил против себя германских князей и если бы они поэтому не перешли на сторону папы. Собравшись на сейм в Трибуре, князья решили, что если Генрих в течение года не получит разрешения от папы, то будет лишен престола. Оставленный всеми, Генрих решился примириться с папой и с этою целью отправился в Италию. Свидание короля и папы произошло в замке тосканской маркграфини Матильды, в Каноссе. Генрих в продолжение трех дней, с утра до вечера, стоял на дворе замка, в одежде кающегося и с босыми ногами, не принимая пищи, и умолял папу о снятии отлучения. Папа простил его, но под тем условием, чтобы его дело было разобрано германскими князьями на сейме. Генрих, впрочем, скоро понял свою оплошность и решился вступить в открытую борьбу как с папой, так и с князьями. При таком обороте дела германские князья выбрали своим королем Рудольфа Швабского, который и начал войну с Генрихом. Папа признал Рудольфа королем, а на Генриха снова наложил отлучение (1080 г.). Но Генрих не падал ду­хом. Собрав приверженных ему епископов, он, в свою очередь, на соборах в Майнце и Бриксене (1080 г.) повторил низложение Григория и выбрал нового папу Климента III. Между тем и политические дела его поправились. Рудольф Швабский в одном из сражений был убит, и Генрих упрочил за собою власть в Германии. Теперь он решился покончить дело с папой. В 1084 году он взял Рим, возвел на папский престол Климента и получил из рук его императорскую корону. Григорий же заперся в замке святого Ангела и решительно отказывался от всяких переговоров с Генри­хом. Генрих ушел из Италии только тогда, когда на помощь Григорию пришел норманнский герцог Роберт Гвискар. Этот взял Рим и освободил папу. Но Григорий не мог утвердиться в Риме, так как римляне были недовольны поведением его союзников норманнов, поэтому удалился в Салерно, где и умер (1085 г.).

Три папы – Виктор III (1085–1087 гг.), Урбан II (1087–1099 гг.) и Пасхалис III (1099–1118 гг.), – управлявшие Римской Церковью после Григория, были его учениками и старались поддерживать его планы. Поэтому борьба с императорской властью за инвеституру продолжалась и при них. Ход борьбы тот же, что и при Григории. Папы требуют уничтожения инвеституры, подвергают им­ператоров отлучению от Церкви, составляют против них политические союзы и вообще изыскивают средства оградить себя от их насилий; императоры – Генрих IV, а потом сын его, Генрих V, – приходят с войсками в Италию и выгоняют пап из Рима. Урбану II особенно посчастливилось в этой борьбе. Проповедью о крестовом походе в Палестину против неверных, на соборах в Пьяченце и Клермоне (1095 г.), он возбудил фанатическое одушевление в народных массах и сумел воспользоваться этим одушевлением для своих целей. Сформировавшееся крестоносное ополчение прежде похода в Палестину выгнало из Рима поставленного Генрихом IV папу Климента, – и Урбан спокойно занял престол. Настойчивость пап в борьбе с императорами принесла свои плоды. Папа Калликст II (1119–1124 гг.), наконец, добился того, что Генрих V и германские князья заключили с ним выгодный для папства договор относительно инвеституры. В 1122 году на сейме в Вормсе папе как духовному главе предоставлена была духовная инвеститура, то есть право избирать и посвящать епископов и аббатов, согласно церковным законам, вместе с вручением им кольца и жезла, а императору как светскому главе предоставлена инвеститура светская, то есть право раздавать тем же епископам и аббатам имперские лены и брать с них ленную присягу. Это так называемый Вормсский конкордат.

Вормсским конкордатом папство окончательно устранило вмешательство светской власти в дела Церкви. Стремясь к осуществлению теократических планов Гильде­брандта, папы вступают теперь в борьбу с государями не только за сохранение приобретенной независимости Церкви, но и за верховное господство Церкви над государством. Так, Иннокентий II (1130–1143 гг.), не стесняясь, начал уже открыто заявлять, что императоры свое достоинство получают как лен от папы. То же заявлял и папа Адриан IV (1154–1159 гг.), даже в письме к самому германскому императору Фридриху I Барбароссе (1152–1190 гг.). По этому поводу началась борьба пап с императорами из дома Гогенштауфенов, которую они вели с ожесточением в течение целого столетия. Фридрих Барбаросса, желая ограничить притязательность Адриана IV, в 1158 году пришел в Италию и держал здесь сейм, на котором, между прочим, провел такую мысль, что от подчинения императору не изъяты и епископы и что сами папы, если пользуются светской властью, то не по божественному праву, а по распоряжению королей, давших им эту власть. Папа Адриан сильно разгневался на Фридриха за подобные заявления и хотел было предать его отлучению, но вскоре умер. При выборе ему преемника кардиналы разделились; одни выбрали Александра III (1159–1181 гг.), жаркого противника императора, другие – Виктора IV (1159–1164 гг.), его сторонника. Фридрих воспользовался этим обстоятельством, чтобы подчинить своему влиянию папство. Он созвал собор и потребовал к своему разбирательству обоих пап. Виктор явился, но Александр решительно высказался против вмешательства императоров в дело избрания папы и не только не пошел на собор, но даже предал отлучению как Фридриха, так и Виктора. После этого Фридрих признал законным папой Виктора и в 1167 году успел выгнать Александра из Рима и посадил на престол своего второго папу, Пасхалиса. Но Александр в союзе с ломбардскими городами продолжал энергично отстаивать свои права на папский престол. С течением времени дела Фридриха в Италии приняли неблагоприятный оборот, и он вынужден был в 1177 году просить у Александра мира, который и был заключен на выгодных для папы условиях. Преемники Александра III были не довольно сильны, чтобы противостоять такому могущественному государю, как Фрид­рих Барбаросса. То же было и при преемнике Фридриха, Генрихе VI (1191–1197 гг.), который посредством брака с единственной наследницей сицилийской короны, Констанцией, присоединил к своим владениям норманнское королевство обеих Сицилий и сделался повелителем всей Италии. Папы были сильно стеснены даже в самом Риме, где распоряжался императорский префект. Но Генрих вскоре умер (1197 г.), и дела приняли для папства благоприятный оборот.

Генрих VI оставил после себя малолетнего сына Фрид­риха. Правительницей королевства обеих Сицилий сделалась мать его, Констанция, а в Германии князья решились избрать нового императора. На папский престол между тем вступил Иннокентий III (1198–1216 гг.), один из умнейших политиков своего времени. Он поставил задачей своей деятельности осуществление во всей полноте теократических планов Гильдебрандта и успел действительно поставить папство на такую высоту, на какой оно ни прежде, ни после не стояло. Немедленно же по вступлении на престол он заставил присягнуть себе в верности префекта Рима, назначенного императором, и этим уничтожил императорскую власть над Римом. Сделав то же в других го­родах церковной области, Иннокентий образовал самостоятельное папское государство. Затем, восстановив против императорской власти остальные итальянские города и обеспечив себе их поддержку, папа взялся за королевства обеих Сицилий. Здесь обстоятельства так хорошо сложились, что Констанция сама просила Иннокентия утвердить за ней и ее сыном владение ее королевством, как леном папского престола; перед смертью же своей (1198 г.) она завещала папе опеку над сыном. Иннокентий, приняв предоставленную ему власть, распорядился воспитанием молодого Фридриха, а в Сицилию послал своего легата, который и управлял ею по его указаниям. Покончив дела в Италии, Иннокентий обратил свое внимание на другие государства и особенно на Германию. В последней шла борьба за императорское достоинство между Филиппом Швабским и Оттоном Саксонским. И тот и другой обратились за помощью к папе. Иннокентий после формального разбирательства дела, наконец, в 1201 году признал императором Оттона, а в 1209 году возложил на него в Риме императорскую корону. Оттон при своем избрании и коронации обещал папе охранять все права и преимущества апостольского престола, присоединить к церковной области новые владения в Италии и прочее. Но, получив императорскую корону, он начал действовать совершенно вопреки своим обещаниям. В видах упрочения императорской власти в Италии он объявил многие из папских владений имперскими ленами и сделал нападение на королевство обеих Сицилий. Тогда Иннокентий отлучил Оттона от Церкви (1210 г.) и объявил лишенным императорского достоинства, а германским князьям предложил выбрать в императоры своего воспитанника Фридриха II, который, действительно, и сделался императором. При этом папа, ввиду отделения сицилийской короны от германской, настоял, чтобы Фридрих со временем предоставил ее своему сыну. С таким же успехом Иннокентий III проявлял свою власть и над другими государями Западной Европы. Французского короля Филиппа Августа заставил принять снова отверженную им супругу Ингебургу (1201 г.); леонскому королю (в Испании) Альфонсу IX, женившемуся на своей племяннице, приказал развестись с нею; португальского короля Санчо I, отказавшегося платить дань апостольскому престолу (по договору с Александром III), принудил снова платить ее, и другое. Но самую блистательную победу Иннокентий одержал над английским королем Иоанном Безземельным. В 1207 году папа, вопреки желанию короля, назначил кентерберийским архиепископом своего кардинала Стефана Лангтона. Иоанн Безземельный не захотел его принять. Папа наложил по этому случаю на Англию интердикт (1208 г.). Но король и этим не смутился – он начал преследовать епископов за выполнение интердикта. Тогда папа отлучил его от Церкви (1209 г.) и, когда эта мера не подействовала, объявил лишенным престола (1212 г.), поручив французскому королю Филиппу Августу вступить в управление Англией. В то же время против короля восстали подданные, ненавидевшие его за его жестокость. Положение Иоанна Безземельного было крайне затруднительным. Желая во что бы то ни стало удержать за собою корону, он счел за лучшее покориться папе: принял Лангтона, освободил от преследования епископов и признал даже себя ленником папы, обязавшись платить ему ежегодную ленную подать. После этого папа возвратил ему корону. Со времени основания латинской империи в Константинополе (1203 г.) Иннокентий простирал свое влияние и на значительную часть Востока. Свое блестящее правление Иннокентий заключил четвертым Латеранским собором (1215 г.), на котором, кроме множества епископов, аббатов и приоров, присутствовали многие из государей Западной Европы.

После Иннокентия III императорская власть опять взяла перевес над папством. Фридрих II, освободившись со смертью Иннокентия от его стеснительной опеки, начал мало-помалу восстанавливать свою власть в Италии; вместе с тем он не отделял сицилийской короны от германской. Второй преемник Иннокентия Григорий IX (1227–1241 гг.) хорошо понимал, какой опасностью угрожала папству такая политика Фридриха, и потому решился удалить его из Италии. С этой целью он настойчиво требовал, чтобы Фридрих предпринял крестовый поход, обещанный им еще Иннокентию III. Уступая папе, Фридрих в 1227 году отправился в Палестину, но так как в его войсках появились болезни, то он скоро воротился. Папа, не обращая внимания на причину возвращения, предал императора отлучению за непослушание. Но и Фридрих, в свою очередь, не обратил внимания на отлучение папы; не получивши разрешения, он в 1228 году опять предпринял крестовый поход (пятый), посредством мирных переговоров возвратил от турок Иерусалим, возложил на себя иерусалимскую королевскую корону (на которую имел право вследствие бракосочетания с Иолантой, наследницей Иерусалимского королевства), и в 1229 году возвратился на Запад. Папа был недоволен и успехами Фридриха, и его возвращением. Все-таки в 1230 году они примирились. Но вскоре между императором и папой началась борьба на жизнь и смерть. Фридрих, поддерживая политику отца и деда, продолжал с особенной настойчивостью и даже жестокостью упрочивать свою власть в Италии и Сицилии, при этом коснулся и папских владений. Григорий соединился с ломбардскими городами для открытой борьбы с императором и в 1239 году снова предал его отлучению. Тогда Фридрих обратился с посланием к князьям и кардиналам, в котором, высказав все несправедливости папы по отношению к нему, называл Григория врагом всех государей и обещал вскоре освободить всех от папской тирании. Григорий отвечал на это своим посланием ко всем князьям и прелатам земли, в котором выставлял Фридриха человеком неверующим. В 1240 году Фридрих подступил к самому Риму. Папа решился на последнюю меру – назначил на 1241 год всеобщий собор, рассчитывая при этом на французских епископов, как не подчиненных Фридриху. Но, когда французские епископы ехали в Рим, Фридрих распорядился забрать их всех в плен. Затем, вступив в Рим, он к пленным епископам хотел присоединить еще самого папу. Но Григорий не выдержал такого гнета – в 1241 году он умер с горя. Преемником его был Целестин IV, умерший чрез три недели по избрании. Затем папский престол два года оставался незанятым по случаю раздора между кардиналами. Уже в 1243 году выбран был папой Иннокентий IV (1243–1254 гг.). И этот папа продолжал борьбу с Фридри­хом. Удалившись во Францию, он собрал (1245 г.) в Лионе собор, проклял на нем Фридриха как еретика и святотатца и объявил его лишенным престола, пригласив германцев и сицилийцев выбрать нового государя. Среди борьбы с этим папой Фридрих, наделавший папству так много зла, умер (1250 г.). Иннокентий, узнав о его смерти, с восторгом объявил о ней всему миру как о событии, радостном для неба и земли.

Дети Фридриха, Конрад IV и Манфред, по смерти его занялись упрочиванием императорской власти – первый в Германии, второй в Неаполе и Сицилии. Конрад скоро умер, оставив сына Конрадина. Как Иннокентий IV, так и его преемники продолжали борьбу с этими последними Гогенштауфенами. Для того чтобы вытеснить их из Неаполя и Сицилии, папы противопоставили им французского принца Карла Анжуйского, который по их приглашению явился в Италию с крестоносным ополчением и начал борьбу с Гогенштауфенами. Манфред был убит в сражении, а Конрадин, последний Гогенштауфен, взят в плен и казнен Карлом в Неаполе (1268 г.), не без ведома папы Климента IV (1265–1268 гг.).

После столетней упорной борьбы с враждебным императорским домом Гогенштауфенов папство одержало над ним полную победу, но эта победа была началом падения самого папства. Карл Анжуйский, обязанный своим владычеством над Неаполем и Сицилией папам и надававший им много обещаний, стремился теперь занять в Италии то же положение, какое занимали германские императоры. Папы должны были употреблять все усилия, чтобы ослабить его власть²⁸⁵. Несмотря на это, Карл успел приобрести такое значение в Италии, что в 1281 году настоял на избрании преданного ему папы Мартина IV (1281–1285 гг.). Но гораздо опаснее для папства был другой противник его, выступивший в это время, – французский король Филипп Красивый (1285–1315 гг.). Этот отвергал в самом принципе установившееся было за папами право вмешиваться в светские дела других государств и постарался нанести папскому всемогуществу в лице Бонифация VIII (1294–1303 гг.) первый жестокий удар. Филипп Красивый вел войну с английским королем Эдуардом I. Бонифаций, по обычаю прежних времен, предложил свое посредничество. Филипп, не желая вмешательства папы, отверг его предложение. Уже это одно сильно раздражало Бонифация. Но в еще большее раздражение пришел он, когда Филипп для покрытия военных издержек обложил податями французское духовенство. Папа решился своею властью остановить короля. В 1296 году он издал буллу, в которой, не называя, впрочем, Филиппа по имени, угрожал отлучением от церкви всем мирянам, налагающим подати на духовенство, и всем духовным, платящим подати. Филипп отвечал на буллу запрещением вывозить из Франции драгоценные металлы. Так как вследствие такого распоряжения папа терял свои доходы во Франции, то он должен был уступить. Булла была объяснена им таким образом, что духовенству не запрещается делать добровольные пожертвования на нужды государства. Примирение между папой и королем на время состоялось; Филипп принял даже предложение папы о посредничестве. Но, когда Бонифаций в своей роли третейского судьи начал поддерживать английского короля, враждебные отношения между ним и Филиппом начались снова. Вскоре вражда перешла в непримиримую борьбу. В 1301 году Бонифаций отправил к Филиппу легатом одного французского епископа, который так дерзко объяснялся с королем, что тот приказал арестовать его, не обращая внимания на требование папы передать это дело ему на суд. Такой поступок Филиппа привел папу в величайший гнев; он немедленно написал ему такого рода письмо: «Бойся Бога и сохраняй Его заповеди. Желаем, чтобы ты знал, что в духовных и временных делах ты подчинен нам... Думающих иначе мы считаем еретиками». В то же время он послал другое письмо, в котором приглашал Филиппа с французским духовенством прибыть в Рим или лично, или прислать уполномоченных для объяснений по делам французского государства. Но Филипп, сжегши оба папские письма, отвечал ему таким образом: «Да знает твоя величайшая глупость, что во временных делах мы не подчинены никому... Думающих иначе мы считаем безумными». Затем, чтобы заинтересовать в борьбе с папой всю французскую нацию, Филипп созвал в 1302 году депутатов от всех сословий государства, которые также высказались против папы и торжественно заявили, что король получил корону непосредственно от Бога, а не от папы. С этим согласилось и французское духовенство. Бонифаций отвечал на это собором в Риме, осудившим действия французов, и знаменитой буллой «Unam sanctam» (начальные слова), в которой заявил с полной определенностью теократическую систему Григория VII. Он говорил, что Христос вручил Церкви два меча, символ двух властей – духовной и светской. И та, и другая власть установлены на пользу Церкви. Духовная власть находится в руках папы, а светская в руках королей. Духовная власть выше власти светской, как душа выше тела, и поэтому как тело находится в подчинении у души, так и светская власть должна находиться в подчинении у духовной. Только при этом подчинении светская власть может с пользой служить Церкви. В случае злоупотреблений светской власти она должна быть судима властью духовной; духовная же власть ни от кого не судится. Отделять светскую власть от духовной и признавать ее самостоятельной значит вводить дуалистическую ересь – манихейство; напротив, признавать за папой всю полноту духовной и светской власти значит признавать необходимый догмат веры. На эту буллу Филипп отвечал новым собранием представителей государства, на котором юрист Вильгельм Ногаре обвинял папу в разных преступлениях и предложил уполномочить короля арестовать его для суда. Бонифаций не выдержал более: в 1303 году он проклял Филиппа, наложил на Францию интердикт и отрешил все французское духовенство. Филипп собрал третье собрание. Здесь его ловкие юристы обвинили Бонифация в симонии и других преступлениях, даже не существовавших, например в волшебстве, вследствие чего решено было немедленно собрать вселенский собор в Лионе для суда над папой и для оправдания короля. Между тем Вильгельму Ногаре поручено было арестовать Бонифация и представить на собор. Ногаре отправился в Италию; к нему присоединился еще один давний враг папы, кардинал из фамилии Колонна, изгнанный Бонифацием при вступлении на папство. Посланные нашли папу в городке Ананьи. Для того чтобы обезоружить своих врагов, он встретил их, сидя на престоле и в полном папском облачении. Но те, не обратив на это внимания, арестовали папу в его же доме и так грубо и жестоко обращались с ним, что он, освобожденный через три дня жителями Ананьи, по возвращении в Рим сошел с ума и вскоре умер (1303 г.).

Преемник Бонифация, Бенедикт XI, сознававший, что его предшественник действовал слишком круто, старался примириться с Францией, но он через восемь месяцев умер (1304 г.). При выборе нового папы кардиналы разделились: кардиналы, преданные французским интересам, желали видеть на папском престоле француза, преданные же интересам Бонифациева папства желали видеть на престоле итальянца. Партия французская, наконец, взяла перевес – выбран был папой архиепископ Бордосский Бертран, принявший имя Климента V (1305–1314 гг.). Филипп Красивый, без сомнения имевший влияние на выбор, взял с нового папы клятву уничтожить все распоряжения Бонифация относительно него, осудить Бонифация и уничтожить орден тамплиеров. Опасаясь встретить неприятности в Риме за свою уступчивость Франции, Климент решился остаться во Франции навсегда, вызвал туда кардиналов и в 1309 году утвердил свое местопребывание в Авиньоне. Здесь папы находились до 1377 года, и это почти семидесятилетнее пребывание их в Авиньоне известно в истории под именем авиньонского пленения пап. Авиньонские папы, начиная с Климента V, стали в полную зависимость от французских королей и действовали под их влиянием; в то же время они почти все вели жизнь, недостойную звания верховных первосвященников, чем еще более ослаблялось их влияние. При всем том и авиньонские папы стремились играть роль всемирных повелителей, если не во Франции, то в других государствах. Но это им не удавалось. Сознание независимости светской власти от духовной созрело уже повсюду. Вслед за Францией выступила с протестами против папских притязаний Германия. Напрасно папы посылали туда отлучения и интердикты – на них никто не обращал внимания. В 1338 году германский император Людовик Баварский, герцоги и курфюрсты решились даже торжественным актом засвидетельствовать независимость светской власти от духовной; на одном собрании, заявив, что папские притязания на распоряжение императорской короной незаконны, они решили на будущее время при избрании императора обходиться без папского утверждения. То же самое проведено было и в золотой булле (1356 г.) императора Карла IV. Англия, находившаяся со времен Иоанна Безземельного в полном порабощении папам, во время авиньонского пленения пап также мало-помалу освободилась от их влияния. При Эдуарде III (1327–1377 гг.) прекращена была ленная подать папам и отменена апелляция в Рим. Даже в Италии власть пап значительно упала. В церковной области только по форме признавали папу повелителем, а на самом деле ни он, ни его наместники и легаты не имели никакого влияния на управление. Ревнители папства опасались за совершенное уничтожение папской власти в Италии, если папы будут оставаться в Авиньоне, и потому приглашали возвратиться их в Рим. Это понимали и сами папы. Григорий XI (1370–1378 гг.), запасшись наемными войсками для своего водворения в церковной области, перенес наконец свою резиденцию в Рим (1377 г.). Здесь он и умер (1378 г.).

Со смертью Григория XI в Римской Церкви начался так называемый великий раскол. В папской курии большинство кардиналов составляли французы, приехавшие из Авиньона. Они настаивали на избрании в папы француза, но народ римский требовал, чтобы папой был римля­нин. Выбран был, наконец, итальянец Урбан VI (1379–1389 гг.), человек крутого и даже жестокого характера. Новый папа начал свое правление исправлением нравов клира; коснулся и кардиналов. Оскорбленные этим французские кардиналы, захвативши папские драгоценности, ушли из Рима, объявили избрание Урбана недействительным и выбрали своего папу Климента VII (1379–1394 гг.), который вскоре поселился в Авиньоне. Климента признали Франция, Неаполь и Испания, Урбана – остальные государства. Таким образом в Римской Церкви явилось двоевластие.

С наступлением в Римской Церкви великого раскола, западный христианский мир, привыкший смотреть на папу, как на единого главу Церкви, очень соблазнялся этим явлением, а папы, как римские, так и авиньонские, своей распущенной жизнью, интригами и проклятиями друг на друга усиливали соблазн еще более. В то же время церковная дисциплина упала; разные церковные злоупотребления, особенно симония, стали обнаруживаться в больших размерах. При таком положении церковных дел, вера в необходимость видимого главы Церкви начала колебаться на Западе; стали раздаваться голоса уже не против светской власти папы, а против его главенства в Церкви; стали распространяться мысли, что Вселенский собор выше папы и может судить его и что в настоящем случае только при посредстве вселенского собора можно достигнуть прекращения раскола и уничтожения церковных злоупотреблений. После некоторых переговоров западные государства согласились, наконец, принять решительные меры для прекращения папского раскола. В 1397 году на сейме во Франкфурте представители государств решили пригласить обоих пап, авиньонского и римского, добровольно отказаться от своего сана. В этом смысле сделаны были им предложения, но ни тот, ни другой папа не хотел отказаться от власти. Тогда кардиналы, французские и римские, раздосадованные действиями своих пап, вошли между собою в соглашение и решились для прекращения папского раскола созвать собор. Собор от имени двух коллегий собран был в 1409 году в Пизе. В то же время и папы собрали свои соборы, на которых отрицали законность Пизанского собора. На соборе в Пизе, кроме кардиналов, епископов и аббатов, присутствовало много магистров богословия и докторов канонического права. Франция и Англия, особенно поддерживавшие этот собор, прислали на него своих уполно­моченных. Но, несмотря на искреннее желание освободить Церковь от двоевластия, собор, вследствие своих необдуманных действий, не достиг цели. Утвердив то положение, что папа может быть судим собором, собор Пизанский потребовал к суду обоих пап и, когда те не явились, объявил их низложенными. Затем поднят был вопрос о преобразовании Церкви во главе и членах. Но кардиналы постарались убедить собор прежде церковных преобразований дозволить им выбрать нового папу, под руководством которого и могут быть произведены реформы. Выбран был папой Александр V. В этом заключалась вся ошибка собора. Александр, ссылаясь на то, что для предполагаемых преобразований необходимы подготовительные работы, распустил собор с обещанием созвать его вновь через три года. Таким образом, собор не сделал ничего; только Римская церковь в добавление к двум папам получила еще третьего. Каждый из трех пап считал себя законным и, что хуже всего, признаваем был таким в том или другом государстве. Александр V в 1410 году умер. Как говорили тогда, его отравил кардинал Валтасар Косса, занявший после него папский престол под именем Иоанна XIII. Этот папа только после настойчивых требований со всех сторон, между прочим и со стороны германского императора Сигизмунда, согласился на созыв всеобщего собора, обещанного Алек­сандром. Собор был открыт не в Риме, где Иоанн мог иметь влияние на его решения, а в немецком городе Констанце в 1414 году в присутствии императора Сигизмунда и дру­гих влиятельных лиц. Но и этот собор не сделал ничего по части церковных преобразований, несмотря на то, что горячо принялся за дело. Подобно собору Пизанскому, он прежде всего утвердил то положение, что собор имеет право судить пап; действительно, судил и торжественно низложил папу Иоанна XIII, когда на него были представлены обвинения в безнравственной жизни, убийствах, симонии и тому подобное, равно объявил низложенным одного антипапу, переселившегося в Испанию. Но, когда коснулось дело церковных преобразований, кардиналы опять остановили всякие попытки в этом направлении, предложив избрать нового папу. Избран был Мартин V (1417–1431 гг.), который и убедил собор отложить реформы до другого, имеющего быть в скором времени, собора. Представителям государств, участвовавших в соборе, удалось только заставить папу заключить с каждым государством отдельные конкордаты относительно исправления некоторых церковных недостатков. В 1419 году собор был закрыт. В правление Мартина все антипапы перемерли и раскол прекратился. Но о преобразованиях церковных и этот папа мало заботился. Правда, в 1431 году он назначил было согласно своему обещанию всеобщий собор в Базеле, но в том же году умер.

Преемник Мартина Евгений IV (1431–1447 гг.) должен был открыть Базельский собор, так как приглашенные Мартином на собор лица собрались уже в 1431 году в Базель. Новый папа отправил туда своего кардинала, под председательством которого и открылся собор. Евгений рассчитывал, что собор будет действовать вполне по его указаниям. Но оказалось не то; Базельский собор на первых же порах, именно по делу гуситов, заявил намерение действовать самостоятельно. Вследствие этого папа объявил собор закрытым. Но базельские отцы не хотели этого знать. Подтвердив положение прежних соборов, что всеобщий собор выше папы, они потребовали Евгения на суд и в случае отказа угрожали ему низложением. После некоторого сопротивления папа, вынужденный обстоятельствами, должен был в 1433 году отменить свое распоряжение о закрытии собора. Но мир был непродолжителен. Базельский собор взялся за церковные реформы и прежде всего провел несколько постановлений против неограниченной власти папы. Евгений, конечно, не захотел согласиться с этим. Началась полемика. Базельские отцы утверждали, что собор выше папы и поэтому папа должен повиноваться собору, а папа говорил, что собор вполне зависит от папы и постановления соборные тогда только получают авторитет и силу закона, когда они утверждаются папой. Чтобы покончить с опасными реформаторскими стремлениями базельцев, Евгений в 1437 году решился перенести собор в Италию. В это время шли переговоры между папой и греческим правительством о назначении собора для обсуждения вопроса о соединении Церквей. Евгений настоял, чтобы этот собор открыт был в Италии, и предложил базельским отцам перейти сюда же. Базельцы отказались. Евгений все-таки объявил собор в Базеле закрытым и в 1438 году назначил новый собор в Ферраре, перенесенный затем во Флоренцию. Несмотря на это, Базельский собор продолжал свои заседания и немедленно после открытия собора в Ферраре объявил папу Евгения низложенным. Евгений за это отлучил всех базельских отцов от Церкви. После этого Базельский собор стал понемногу сокращаться; многие из епископов оставили его и даже перешли на сторону папы. Зато оставшиеся не смущались ничем; на место Евгения они выбрали нового папу Феликса V. Но папский раскол всем был памятен, поэтому избрание нового папы встречено было с неудовольствием. Только немногие германские курфюрсты признали Феликса. Все-таки Базельский собор, продолжавшийся с перерывами и в разных городах до 1449 года, значительно ослабил папскую власть. Его реформаторские постановления приняты были во Франции и Германии, и здесь, на основании их, духовенство и церкви поставлены были в более независимое положение от папы. Во Франции в 1438 году появилась так называемая прагматическая санкция, а в Германии в 1448 году – венский конкордат, которыми определялись отношения Церквей Французской и Германской к папе.

Евгений IV, покончив дело с греками, все свои стремления направил к тому, чтобы уничтожить последствия Базельского собора. Того же домогались и его преемники. Но папский деспотизм был всем ненавистен и потому домогательство пап неограниченно властвовать над всеми Церквами имело мало успеха. Что касается влияния пап на политические дела западных государств, то об этом во второй половине XV века папы уже не хлопотали. Они понимали, что время всемирно-теократических идей Гиль­дебрандта прошло. Только в Италии и, главным образом, в церковной области папство могло еще пользоваться светской властью. На упрочение этой власти преемники Евгения IV до реформации и обратили все свое внимание. Они хотели свою церковную область сделать настоящим государством, по образцу прочих государств, а себя государями. Следствием такого направления папской политики было то, что папство более, чем когда-либо, приняло светский характер. Таким образом, верховные первосвященники и наместники Христа превратились в хитрых политиков, интриганов, воинов, роскошных и безнравственных тиранов и тому подобное. Так, например, папа Лев X (1513–1521 гг.), при котором началась реформация, был не больше как сластолюбивым и роскошным светским владетелем. Искусства и науки, которым он покровительствовал, доставляли ему утонченные наслаждения. Религия и Церковь при этом папе совсем были забыты. Сам папа относился скептически к христианству, а его приближенные открыто даже высказывали свое неверие и смеялись над всем святым.

а) Монашеские ордена.

На Западе, еще в X веке, в противодействие нравственной распущенности, охватившей все классы общества, между прочим и монашество, предприняты были попытки восстановить во всей строгости древний монашеский образ жизни, завещанный Бенедиктом Нурсийским. Явилась так называемая клюнийская конгрегация, которая и восстановила устав Бенедикта. Но и клюнийская конгрегация немного сделала для возвышения нравственности. Нравственная распущенность царила во всей силе в XI и последующих веках как среди мирян и духовенства, так и среди монашества; монастырская дисциплина с течением времени ослабла даже в клюнийских монастырях. Поэтому попытки осуществить при посредстве монашеского образа жизни идеалы жизни истиннохристианской продолжаются и теперь. Люди с благочестивой настроенностью оставляют мирскую жизнь, собирают вокруг себя приверженцев и основывают новые монашеские общества, или так называемые на Западе ордена, с теми или другими правилами жизни и обетами, исполнение которых составляет отличительный признак принадлежности к ордену. Папы покровительствовали всем новоустрояемым орденам, так как находили в них опору для своей власти. Из монашеских орденов, появившихся в Западной Церкви в XI-XV веках, более замечательны следующие.

Орден цистерцианский или бернардинский. Он основан был в 1098 году одним дворянином из Шампани, Робертом. Роберт еще в молодых летах поступил в один из бенедиктинских монастырей, но так как тогдашняя монастырская жизнь не соответствовала его стремлениям к подвижничеству, то он с несколькими подобно ему настроенными товарищами удалился в одно пустынное место, Сито (Cistercium), близ Дижона, и основал здесь свой монастырь. Из этого монастыря и образовался орден цистер­цианский. Правила, которые Роберт дал своему ордену, были заимствованы главным образом из древнего бенедиктинского устава – Это полное удаление от мира, отречение от всякой роскоши и удобств жизни (даже в храмах не допускалось ничего роскошного) и строго подвижническая жизнь. Папа Пасхалис II (1099–1118 гг.) утвердил этот орден. Но правила ордена были слишком строги, и потому на первых порах он приобрел немного членов. Орден цис­терцианский начал увеличиваться только тогда, когда в него вступил (1113 г.) знаменитый Бернард Клервосский (прозванный так от принадлежащего ордену монастыря Клерво, которого он был настоятелем). Строгостью своей жизни и убедительным даром красноречия Бернард приобрел такое уважение современников, что его при жизни считали святым и пророком и его влиянию подчинялись не только простой народ, но и папы и князья. Уважение к этому почтенному мужу перенесено было и на его орден, который быстро начал увеличиваться. По смерти Бернарда (1153 г.) цистерцианский орден, принявший теперь в честь Бернарда название бернардинского, распространился уже по всей Европе: во Франции, Италии, Испании, Германии, Англии, Дании и пр. Вместе с распространением орден приобрел большие богатства. Последнее обстоятельство неминуемо повело за собою ослабление монастырской дисциплины, и монастыри бернардинские, славившиеся строгостью жизни своей братии, с течением времени стали в уровень с другими западными монастырями.

Орден кармелитов. Этот орден основан был в Палестине одним крестоносцем из Калабрии Бертольдом. Бертольд с несколькими друзьями в половине XII века поселился на горе Кармил и проводил здесь жизнь по образцу древних восточных подвижников. В начале XIII века латинский иерусалимский патриарх дал пустынникам Кармила, то есть кармелитам, устав. В 1238 году кармелиты после падения владычества крестоносцев на Востоке переселились на Запад. Так как здесь подвижничество туго прививалось, то кармелиты оставили с разрешения папы свой палестинский устав и приняли устав одного из нищенских орденов – францисканского. Впоследствии, именно в XVI веке, орден кармелитов прославился особенно в своей женской половине, при аббатисе кармелиток Терезе.

Орден францисканский. Основателем его был Франциск (род. 1182 г.), сын купца в городе Ассизи. Это был че­ловек с нежным любящим сердцем, стремившийся с самых ранних лет посвятить всего себя на служение Богу и обществу. Слова Евангелия о посольстве апостолов на проповедь без золота и серебра, без посоха и сумы решили его призвание. Франциск, приняв обет совершенного нищенства, сделался (1208 г.) странствующим проповедником покаяния и любви ко Христу. Вскоре вокруг него собралось несколько учеников, с которыми он и образовал орден меньших братьев или миноритов (первоначальное наименование ордена францисканцев). Главными обетами ми­норитов были совершенная (апостольская) нищета, целомудрие, смирение и послушание, а главным занятием – проповедь о покаянии и любви ко Христу. Таким образом, орден Франциска принял на себя задачу помогать церкви в устроении спасения душ человеческих. Папа Иннокентий III, к которому явился Франциск, хотя не утвердил его ордена, но дозволил ему и его товарищам заниматься проповедничеством и миссионерством (1209 г.). В 1223 году орден торжественно был утвержден буллой папы Григория III, причем миноритам дано было право всюду проповедовать и совершать исповедь. Вместе с тем образовалась и женская половина ордена. Девица Клара из Ассизи в 1212 году собрала вокруг себя несколько благочестивых женщин и основала орден клариссинок, которому в 1224 году Франциск дал устав. По смерти Франциска (1226 г.) его орден распространился уже по всем странам Западной Европы и считал у себя тысячи монахов.

Орден доминиканский. Он основан был – в одно время с францисканским – одним священником и каноником в Осме (в Испании), Домиником (род. 1170 г.). В конце XII и начале XIII века в Римской Церкви появилось много еретиков, которые нашли себе приют в южной Франции и производили здесь большие волнения. Доминик, познакомившись в проезде чрез южную Францию с ее еретическим населением, решился для обращения еретиков основать специально назначенный для этой цели орден. Папа Иннокентий III дал ему разрешение (1215 г.), а Гонорий III утвердил устав ордена. Главным занятием ордена по этому уставу должно было быть обращение еретиков. Но Гонорий, в тех же видах утверждения католической веры, предоставил еще ордену право заниматься всюду проповедничеством и совершением исповеди. От занятия проповедью орден Доминика во время его утверждения назван был орденом братьев-проповедников; впоследствии же в честь основателя он стал называться доминиканским. В 1220 году Доминик в уставе своего ордена сделал существенное изменение, присоединив, по примеру францисканцев, к главным обетам братии нищенство. Вообще орден Доминика весьма близко подходил к ордену Франциска. Различие заключалось только в том, что он, сообразно своей задаче обращать еретиков и утверждать католическую веру, принял по преимуществу ученое направление и действовал, как орден ученый, в среде высших сословий. По смерти Доминика (1221 г.) его орден, как и францисканский, распространился по всей Западной Европе.

Ни один монашеский орден, за исключением впоследствии ордена иезуитов, – не приобрел в Римской Церкви такого важного значения, какое приобрели нищенские ордена – францисканский и доминиканский. Причина этого заключалась в особом, отличном от других орденов, характере и направлении их деятельности. Монахи других западных орденов, согласно своим обетам, должны были проводить жизнь вдали от общества и заботиться только о своем спасении; участия в церковных делах им не было предоставлено; даже пастырская деятельность, при посредстве которой они могли бы оказывать влияние на общество, была положительно запрещаема им папами. Ордена же францисканский и доминиканский, напротив, предназначены были своими основателями действовать среди общества в видах и интересах Церкви, и папы не только не препятствовали этому, но еще облегчали им выполнение такого предназначения, предоставив сочленам того и другого ордена широкое право повсеместной пастырской деятельности. Таким образом, францисканцы и доминиканцы заняли место в среде церковной иерархии или, лучше, составили из себя особого рода иерархию, находящуюся в непосредственном распоряжении папского престола. Благодаря такому положению в Церкви, нищенствующие монахи на первых же порах принимают живое участие во всех родах духовной деятельности. Они являются миссионерами, проповедниками, духовниками, учеными богословами и философами, профессорами университетов, советниками и агентами пап и тому подобное. Кроме того, доминиканцы в 1232 году, когда так называемая инквизиция предоставлена была их ордену, являются в роли судей над еретиками и вообще противниками веры и Церкви. В то же время францисканцы и доминиканцы, по крайней мере на первых порах, когда обет нищеты соблюдался ими во всей строгости, были представителями благочестивой жизни. Все это вместе взятое упрочило их важное значение в Церкви. К сожалению, нищенские ордена, вследствие тесной связи с папством и служения его интересам, мало-помалу уклонились от своего первоначального назначения – содействовать спасению человеческих душ. Всю свою деятельность и все свое влияние они стали употреблять исключительно на распространение и утверждение папской власти. Основной обет обоих орденов – апостольская нищета – при этом был забыт, и их строгая дисциплина сменилась, особенно в XV веке, распущенностью.

Из остальных монашеских орденов Римской Церкви XI-XV веков следует упомянуть разве об ордене августинском, появившемся в половине XIII века и получившем привилегии нищенского ордена. К этому ордену принадлежал впоследствии Лютер.

б) Духовно-рыцарские ордена.

Кроме орденов монашеских в тесном значении слова, в Западной Церкви в средние века появились еще ордена наполовину монашеские, наполовину мирские. Это так называемые духовно-рыцарские ордена. В появлении их выразилось общее направление западной средневековой жизни, когда Церковь привлекала на служение себе все классы общества, в том числе и рыцарство. Ближайшим поводом к появлению духовно-рыцарских орденов послужили крестовые походы.

Первыми духовно-рыцарскими орденами были иоанниты и тамплиеры. Еще задолго до первого крестового похода граждане Амальфи основали (1048 г.) в Иерусалиме странноприимницу святого Иоанна Крестителя для призрения бедных и больных пилигримов; при странноприимнице устроено было и братство. В 1099 году, когда в Иерусалиме крестоносцами основано было христианское королевство, члены этого братства приняли монашеский устав и стали называться братьями странноприимницы святого Иоанна Крестителя или просто иоаннитами. Главную обязанность их составляли гостеприимство и уход за больными. В 1118 году к этим обязанностям присоединилась еще обязанность защищать оружием пилигримов. Последняя обязанность вскоре сделалась главною, и иоанниты исключительно посвятили себя на борьбу с неверными. Образовался, таким образом, духовно-рыцарский орден. Папа Иннокентий II (1130–1143 гг.) утвердил его. Иоанниты разделялись на три класса: рыцарей, священников и служебных братьев; во главе же ордена стоял гроссмейстер.

Учреждение ордена со специальной целью вести борьбу с неверными встречено было в Европе с сочувствием, вследствие чего в пользу иоаннитов стали делать большие пожертвования, так что они вскоре сделались богатыми собственниками почти во всех христианских странах. Но вместе с тем иоанниты отстали от прежней строгости нра­вов. По завоевании Иерусалима Саладином (1187 г.) иоанниты переселились в Птолемаиду, а отсюда на остров Кипр, затем на остров Родос (1309 г.), почему стали называться родосскими рыцарями. В 1522 году турки отняли у них Родос, и с тех пор родоссцы скитались по Европе, пока Карл V не отдал им в лен остров Мальту (1530 г.). Отсюда они стали называться мальтийцами.

Одновременно основан был в Иерусалиме и орден там­плиеров. Девять французских рыцарей под начальством Гугона де Пайена соединились в общество и приняли на себя, кроме монашеских обетов, еще обет защищать пилигримов и вести борьбу с неверными. Иерусалимский король Балдуин II, находя учреждение такого общества полезным для своего слабого государства, подарил рыцарям для жительства часть своего дворца, построенного на месте храма Соломонова или вблизи его. Отсюда рыцари получили свое название тамплиеров (храмовников). Папа Гонорий II утвердил (1128 г.) общество тамплиеров как духовно-рыцарский орден. И этот орден встретил сочувствие на Западе, и к нему так же, как и к иоаннитам, стали стекаться большие богатства. Устройство ордена тамплиеров было такое же, как и устройство ордена иоаннитов. После завоевания Иерусалима (1187 г.), а потом Птолемаиды(1291 г.) тамплиеры переселились на остров Кипр, а отсюда вскоре перешли в Западную Европу и проживали в своих богатых поместьях. Средоточным пунктом их был Париж. Французский король Филипп IV Красивый, опасаясь замыслов рыцарей против государства и желая отнять у них их громадные богатства, начал с 1307 году возводить на орден страшные обвинения. Затем вскоре он конфисковал орденские имущества и направил против рыцарей инквизицию. Папа Климент V, проживавший в то время в Авиньоне и бывший в полной зависимости от Филиппа, принужден был содействовать уничтожению ордена. В 1312 году папской буллой орден тамплиеров объявлен был еретическим и уничтожен.

Подобные же ордена и с подобными же задачами стали появляться и в Европе. Так, в 1202 году основан был орден меченосцев в Лифляндии.

Римская Церковь еще в предшествовавший период допустила у себя много уклонений от порядков богослужения Церкви Вселенской. В настоящий период она продолжала идти по тому же пути отступлений. Более замечательные особенности Римской Церкви в богослужении, получившие начало в описываемую эпоху, заключаются в следующем. Таинство крещения в Римской Церкви стало совершаться чрез обливание или окропление, а не чрез погружение. Такая форма совершения этого таинства, существовавшая в некоторых западных Церквах еще в VIII веке, окончательно установилась на Западе не ранее XII века. По крайней мере, в спорах между Восточной и Западной Церквами при Фотии и Михаиле Керуларии об этой особенности Римской Церкви не было говорено. Допустив обливание, Римская Церковь узаконила практику, допускавшуюся Церковью в исключительных случаях (крещение больных, заключенных) и отступила от общеупотребительной церковной практики. В таинстве евхаристии Римская Церковь стала употреблять вместо дробящегося хлеба нераздробляемый (гостии). И в этом случае она поступила вопреки установлению этого таинства Спасителем и практике Вселенской Церкви. До XII века на Западе так же, как и на Востоке, причащались все под обоими видами, то есть тела и крови Христовых. В XII же веке Римская Церковь ввела у себя причащение мирян под одним видом, то есть только тела Христова, предоставив причащение под обоими видами исключительно иерархии. Это нововведение Римская Церковь оправдывала заботливостью о том, как бы при многочисленном стечении народа не пролить святой крови; в доказательство же правильности новой практики схоластические богословы приводили то соображение, что тело Христово необходимо предполагает в себе присутствие крови (concomitantia corporis et sanguinis). Но в действительности устранение мирян от причащения кровью вышло из стремления возвысить иерархию над мирянами. Только в виде особенной милости папы дозволяли некоторым мирянам, например королям, причащаться и кровью. За устранением мирян от причащения кровью, естественно, последовало совершенное устранение младенцев от причащения.

Особенности Римской Церкви в богослужебных временах заключаются в том, что она ввела у себя несколько новых праздников, которых не знает Вселенская Церковь. Так, в XIII веке установлен был праздник Тела Христова для прославления чуда непосредственного явления Господа Иисуса Христа в освященном хлебе. Поводом к установлению этого праздника послужило такое обстоятельство. В Люттихе одна монахиня во время молитвы увидела луну, на которой была впадина, и затем объяснила, будто ей открыто в сновидении, что это явление означает то, что в круге праздников недостает праздника в честь тела Христова. По этому случаю в епархии Люттиха, а потом при папе Урбане IV (1264 г.) во всей Римской Церкви учрежден вышеупомянутый праздник. Он празднуется в четверток, следующий за Троицыным днем. Другой новый праздник – Непорочного зачатия Пресвятой Девы – установлен в XII веке. На Западе к XII веке стало развиваться ложное учение о непорочном зачатии Пресвятой Девы. Это учение и вызвало установление праздника. Лионские каноники, приверженцы учения о непорочном зачатии Пресвятой Девы, для прославления этого чуда около 1140 года стали праздновать день Непорочного зачатия (8 дек.). В XIII веке францисканцы, с особенной настойчивостью проводившие учение о непорочном зачатии, ввели этот праздник во всех своих церквах, а в XIV и XV веках он сделался всеобщим в Римской Церкви.

В заключение о богослужении Римской Церкви нужно заметить, что оно в описываемую эпоху мало-помалу стало терять характер религиозно-нравственный и заключилось почти в одни только обрядовые формы. Все действующее на внешние чувства в богослужении особенно поощрялось и развивалось в Римской Церкви. Так, иконы делались изваянные, в виде статуй, со светскими украшениями; живописные иконы напоминали также светские картины; по крайней мере, в изображениях святых лиц не было той строгости и важности, которыми всегда отличались иконы Восточной Церкви. Различные религиозные церемонии и процессии, которых появилось множество, совершались в Римской Церкви с блестящей обстановкой, напоминающей увеселительные театральные зрелища. Богослужебная музыка получила светский характер и тому подобное.

В нравственно-религиозной жизни Римской Церкви XI-XV веков мы видим почти одни только мрачные стороны; по крайней мере, немногие ее светлые стороны совершенно теряются между мрачными. По отзывам писателей и соборов описываемого времени, как иерархия Римской Церкви, так и все классы общества всех стран Западной Европы были заражены страшными пороками. Грубое буйство, жестокости и насилия всякого рода, властолюбие, деспотизм, корыстолюбие, грабительства, нравственное растление и тому подобные пороки и преступления были обыкновенным явлением в жизни западных христиан. Казалось, западный христианский мир не знал и не хотел знать никаких нравственных законов в своей жизни и деятельности.

При обозрении истории папства на первый взгляд представляется, что папы с половины XI и до конца XIII века были или, по крайней мере, старались быть представителями строго нравственной жизни. Но на самом деле этого не было. Папы этого времени в большинстве были свободны только от обыкновенных житейских пороков. Пред судом же чистого евангельского нравственного учения все они, не исключая и таких деятелей, как Григорий VII, признанный в Римской Церкви святым, и Иннокентий III, являются людьми далеко не безупречной нравственности. Ненасытное властолюбие, особенно неизвинительное в наместниках святого Петра, было главным пороком всех пап; остальные их пороки и даже преступления составляют результат этого порока. Преследуя свои властолюбивые цели, папы не стеснялись в средствах; смотря по обстоятельствам, они пускали в ход или коварство и интриги, или насилия и жестокости. Все отношения пап к светским владетелям, городам, народу строились исключительно на обмане и интригах. Стоит вспомнить только, с каким коварством и ожесточением папы вели борьбу с императорами из фамилии Гогенштауфенов и с каким злорадством они встретили погибель этой благородной фамилии. Если же от пап XI и XIII веков мы обратимся к папам веков XIV и XV, то увидим такую глубокую испорченность в наместниках апостола Петра, какую трудно встретить в обыкновенных людях. В начале XIV века папство, с переселением в Авиньон, сделалось образцом безнравственности. Петрарка, свидетель жизни авиньонских пап и всех мерзостей, совершавшихся при их дворе, называет Авиньон третьим Вавилоном. Непомерная роскошь, нравственная распущенность, симония, презрение ко всему священному составляли принадлежность почти всех авиньонских пап. Не лучше были папы и во время папского раскола. Грязные перебранки пап римских и авиньонских и усилия соборов Пизанского и Констанцского положить конец папским злоупотреблениям подтверждают это. Симония во время раскола дошла до таких размеров, что дальше уже некуда было идти.

За папами по пути безнравственности следовали папский двор, епископы, и клирики низших степеней. Папский двор, или так называемая папская курия, отличался таким же нечестием, как и сами папы. Продажничество существовало даже после времен Григория VII, стремившегося уничтожить его. Курия делала все за деньги. С поставляемых епископов, например, брали за все – за лист бумаги, чернила и перо. Спорные дела решались курией в пользу того, кто больше давал денег. Легаты, отправлявшиеся в разные страны по поручениям пап, при исполнении своих миссий наживались всевозможными способами. Бернард Клервосский (XII в.) рассказывает с удивлением об одном легате, который воротился из своего посольства совершенно без денег. Образ жизни, поведение сановников папского двора были светские. Светскость, преследование мирских интересов вообще составляли отличительную черту всей западной иерархии. Епископы смотрели на свои должности как на оброчные статьи, как на источник доходов для удобной и роскошной жизни; пастырские же обязанности они считали делом второстепенным и даже излишним. Один реймсский архиепископ (Манассия – во второй половине XI в.) откровенно высказывал, что «реймсское архиепископство составляло бы нечто хорошее, если бы только для получения доходов можно было не служить мессу». Желание это сбылось со временем, когда после уничтожения владений крестоносцев на Востоке в Римской Церкви появилось много безместных епископов, поставляемых по заведенному порядку для восточных епархий. Эти епископы нанимались служить у епископов, управлявших епархиями. Последним после этого, действительно, оставалось только пользоваться доходами и жить в свое удовольствие. Симония и нравственная распущенность были так же главными пороками епископов, как и пап. Клирики низших степеней были не лучше своих иерархов. Папа Григорий VII в видах возвышения нравственности духовенства окончательно ввел безбрачие в клире и вообще запрещал всем клирикам вступать в связи с женщинами. Но утверждение безбрачия не только не возвысило нравственности духовенства, а повело его еще к большей распущенности. Клирики действительно со времени Григория не вступали в законные браки, но зато вступали в незаконные связи, которые до такой степени вошли в обычай, что получили даже силу законности. Так называемый конкубинат признаваем был явлением нормальным как правительством, так и обществом. Епископы нисколько не заботились об уничтожении нравственной порчи в духовенстве. Правда, случалось, епископы иногда привлекали клириков к ответственности за распущенную жизнь, но это делалось ими для того, чтобы получить с них побольше денег. Вместе с тем клирики вели жизнь роскошную: пользуясь хорошими доходами, они устраивали себе богатое щегольское платье, заботились о хорошем столе, заводили хороших лошадей и тому подобное. По своему образованию клирики стояли на низкой степени. По отзыву одного средневекового писателя, священники знали латинский язык, на котором совершалось богослужение и на котором писались все сочинения, немного лучше, чем арабский. Своими пастырскими обязанностями они совершенно пренебрегали. Да они в большинстве и не проходили сами лично своего служения; нищенствующие монахи за условленную плату исполняли за них все их обязанности. «Какое зрелище, – восклицают писатели того времени¹, – представлял для христианина тогдашний мир: церковь опустела, пастыри оставили свои паствы и вверили их наемникам». Ко всему этому нужно прибавить еще, что в среде духовенства, по крайней мере итальянского, в конце XV века распространилось антирелигиозное направление.

В нравственно-религиозной жизни мирян было также много недостатков. Нравы западного средневекового общества отличались поразительной грубостью. Дух христианства, несмотря на то, что последнее давно распространилось на Западе, еще не проник в народную жизнь. Кулачное право, считавшееся законной привилегией свободных людей, существовало еще и теперь; сильный безнаказанно теснил слабого, вопреки всем законам нравственности и справедливости. Прославленное рыцарство, в сущности, было не более как выражением грубой физической силы. Дикая страсть к войне и военным подвигам, совершенно противная нравственным христианским понятиям, считалась главным достоинством рыцаря. Кроме того, рыцарство, вскоре же после своего появления, в большинстве приняло характер учреждения разбойничьего. Вообще, воинственный дух был отличительной чертой быта средневекового общества; рыцарство было его обнаружением. Войны, описанием которых наполнена вся средневековая история, были постоянные и велись с варварским ожесточением, так что походили не столько на правильные войны, сколько на разбойничьи набеги. Грязная чувственность шла рядом с грубостью нравов. Церковное освящение брака на Западе вошло в силу только в конце средних веков, а до тех пор венчание не считалось необходимостью. Впрочем, мало уважались и браки, заключенные с благословения церкви; произвольное расторжение их бывало нередко. При такой нравственной распущенности западного общества трудно ожидать, чтобы оно обладало истинными религиозными познаниями. Религиозное невежество в массах народа было полное. Церковная жизнь на Западе сложилась таким образом, что у народа отняты были все средства к религиозному образованию. Пастыри-учители не учили своих пасомых; проповедей почти совсем не было; чтение Священного Писания было запрещено мирянам; совершение богослужения на латинском языке было непонятно и потому не могло содействовать религиозному воспитанию народа; литература составляла достояние немногих избранных. Следствием религиозного невежества было господство суеверий в западном обществе. Суеверия поражают своим обилием. Астрология, некромантия, магия, алхимия, каббалистика, вера в колдовство были в большом ходу на Западе. Подобные суеверия распространялись особенно со времени крестовых походов, когда Запад познакомился с Востоком, колыбелью всех суеверий. Астрологи при дворах королей играли такую же роль, как и при дворе византийских императоров того времени. Даже ученые вроде Фомы Аквината не сомневались в истинности астрологических и магических бредней и дозволяли себе о том и другом распространяться в своих сочинениях. Но особенно распространена была вера в колдовство. Ловкие обманщики и обманщицы, пользуясь народным невежеством, выдавали себя за колдунов и колдуний, но чаще случалось, народ сам видел колдунов и колдуний в тех или других лицах, отличавшихся особенностями характера и жизни. Поэтому колдуны и колдуньи были везде; было время, когда всех женщин подозревали в сношениях с дья­волом. Даже иерархия верила в колдовство. Против колдунов и колдуний поднимались преследования, как против еретиков; известны так называемые процессы колдуний, оканчивавшиеся обыкновенно кострами. В 1484 году папа Иннокентий VIII отправил в Германию двух легатов со специальной целью отыскивать колдунов. Еще более поражают суеверия религиозные в тесном значении слова. После крестовых походов в Римской Церкви появились такие святыни и в таком виде, что ими должно возмущаться разумное религиозное чувство. Крестоносцы приносили из Святой Земли разные вещицы, не имевшие никакого отношения к религии, которые делались амулетами, и им приписывалась сверхъестественная сила. Этого мало. На Западе с возвращением крестоносцев распространились подложные святыни. Так, в Шартре показывали срачицу, волосы Пресвятой Девы Марии; нешвенный хитон Спасителя показывали в нескольких экземплярах – в Трире, Антверпене, Риме, Бремене и других местах и тому подобное. Всем этим святыням была полная вера. Иерархия не только не заботилась об уничтожении такого суеверия, но еще поддерживала его. Уважение народа к святыням, ложным или действительным, было выгодно для нее в материальном отношении. Иерархия даже сама в тех же корыстолюбивых видах выдумывала чудеса и сказания о них распространяла в народе. Подложными чудесами и откровениями особенно прославились нищенствующие монахи – францисканцы и доминиканцы.

В IX и X веках на Западе господствующим направлением в духовном просвещении было библейско-практическое. Весь богословский интерес сосредоточивался тогда на изучении Священного Писания по толкованиям древних учителей. Изучения догматов Церкви, независимого от изучения Священного Писания, не было, а отсюда – не было и богословской науки. Но в XI и особенно XII веках на Западе пробуждается любовь к занятиям отвлеченными богословскими вопросами и вместе с тем стремление привести все содержание церковного вероучения в научную систему. Такое пробуждение умственной деятельности совпадает с политическим возвышением папства и Церкви и с распространением на Западе философии Платона и особенно Аристотеля. Результатом начавшегося умственного движения было появление на Западе богословской науки, развившейся соответственно двоякому направлению, принятому ею, в двух главных формах – в форме схоластики и мистики.

Сущность богословской науки, известной под именем схоластики²⁸⁶, заключалась в стремлении объединить между собой Откровение и философию, веру и знание. Значение Откровения и философии при этом объединении представляется в таком виде. Откровение давало материал для богословия, философия – форму. Истины Откровения должны были всегда оставаться неприкосновенными; в этом именно состоит характеристическая черта схоластики, что она сущности церковного вероучения не касалась и все то, во что веровала Церковь (правильно или неправильно – все равно), принимала за абсолютную истину. Философия же (диалектика собственно) должна была обрабатывать, уяснять, доказывать и приводить в порядок материал, данный Откровением. Отсюда, как говорили в средние века, философия была прислугой богословия (philosophia theologiae ancilla). Например: рассматривая церковное учение, что все люди согрешили в Адаме или что Бог сделался человеком, или что Христос всегда присутствует в евхаристии, схоластика все это принимала за непреложные истины, но при этом она задавалась расследованием вопросов, как могли все люди согрешить в Адаме, почему Бог сделался человеком, как Христос может всегда присутствовать в евхаристии. При разрешении поставляемых таким образом вопросов был полный простор для диалектических умозаключений и всевозможных соображений разума. Здесь именно и было дело философии с ее диалектикой. И схоластические богословы действительно всегда отличались необыкновенной плодовитостью мыслей и самым утонченным диалектическим остроумием. Далее, делом философии было все отдельные пункты вероучения, рассмотренные pro и contra, объясненные и доказанные со всех сторон, привести в одно целое и изложить в связи и последовательности, то есть создать богословскую систему. Уяснение и доказывание по началам разума отдельных пунктов вероучения и приведение их в строго логическую систему направлялось в схоластическом богословии к тому, чтобы показать, что истины Откровения, как находящие свое подтверждение в разуме и выводимые из начал разума, становятся предметом не веры, но знания. Таким образом, конечной целью схоластики было возвести веру на степень знания. В своих стремлениях к достижению предположенных задач и целей схоластика произвела много хорошего, но также и много дурного. Главная заслуга схоластики состоит в том, что она своими исследованиями и доводами дала церковному вероучению ясность, точность и определенность и привела его в порядок и систему. Уродливые же стороны схоластики заключаются в следу­ющем. В подтверждение богословских истин схоластические богословы весьма часто приводили множество пустых и мелочных доказательств, считая их, однако, важными; возбуждали в области богословия множество нелепых и курьезных вопросов и разрешали их также нелепо и курьезно; упражнялись в диалектических спорах, поставляя на первом плане не сущность того или другого вероучения, а ловкость и изворотливость в доказательствах; построенные ими богословские системы представляли из себя сборники богословских истин, хотя изложенных в связи и последовательности, но запутанных не соответствующими делу бесконечными дроблениями, разделениями и подразделениями. Словом, схоластические богословы обращали свое внимание исключительно на формальную сторону дела; для них важно было не самое вероучение, а постановка его. Отсюда произошло то, что, с одной стороны, схоластика в своих системах богословия возвела на степень догматов множество неправильных учений, существовавших в Римской Церкви или только в зародыше, или в виде отдельных мнений, а с другой – с течением времени при полном господстве схоластики все богословие Римской Церкви заключилось в одну только форму, и догматы Церкви не иначе можно было принимать, как только в том виде, в каком представляла их схоластика. Живая деятельная вера, равно как и разумные исследования в области религии, но не подходящие под схоластические приемы, совершенно уничтожались схоластикой.

Параллельно со схоластическим направлением в богословии шло мистическое²⁸⁷. Богословы схоластического направления стремились к постижению церковного вероучения рассудком при посредстве сложных логических умозаключений; богословы мистического направления, наоборот, хотели постигать догмат чувством при посредстве внутреннего созерцания и углубления человека в самого себя. Мистика утверждала, что человек может познать Бога и все откровенное учение не чрез диалектические доказательства, а чрез возвышение духа к Богу в форме непосредственного созерцания. Находясь в состоянии созерцания и экстаза, человек ощущает в своей душе присутствие божества, чувствует себя исполненным и просвещенным им. В этом и заключается непосредственное, внутреннее познание Бога. Оно есть слабая степень того познания, которое будет иметь место в будущей жизни. Для того чтобы достигнуть здесь, на земле, созерцания и познания божества, говорили мистики, нужно пройти несколько ступеней самоусовершенствования. В сущности, они предлагают три ступени. Первая – это очищение, то есть освобождение духа при посредстве аскетизма от уз чувственной природы. Вторая – освящение, то есть внутренняя, чисто духовная жизнь, когда дух живет и действует совершенно свободно от влияний чувственного мира. Третья – исполнение, то есть существование в Боге, Который наполняет все существо человека; исполненный присутствия Божества, человек находится в состоянии озарения и экстаза, который проявляется здесь, на земле, в действиях божественного характера (чудесах, пророчествах и проч.).

Схоластическое направление в западном богословии упрочил Ансельм, архиепископ Кентерберийский († 1109 г.), а мистическое – известный Бернард Клервосский († 1153 г.). В XIII веке схоластика в лице доминиканца Фомы Аквина­та († 1274 г.), а мистика в лице францисканца Бонавентуры († 1274 г.) достигли полного своего развития. В XIV веке темные стороны схоластики, пустой формализм и казуистика, получили в ней преобладающее значение. На почве же практической схоластическое направление со своими доказательствами за и против оказалось вредным в нравственном отношении; были уже попытки при помощи казуистических тонкостей оправдывать преступления. Таким образом, схоластика сама себя истощила и в начале XVI века совершенно упала, хотя следы ее в богословии остались на долгое время. Мистика в XV веке приняла направление более практическое, выражавшееся проповедью об истинно благочестивой жизни. Самым замечательным представителем практической мистики был Фома Кемпийский († 1471 г.), оставивший сочинение «О подражании Христу», получившее всемирную известность и пользующееся до настоящего времени всеобщим уважением.

В Римской Церкви во время господства схоластики и при ее содействии, как замечено было выше, появились новые догматы. Из них более выдающимися представляются учения о сверхдолжных заслугах святых, об индульгенциях и чистилище. Все эти учения были следствием искажения схоластическими богословами-систематиками идеи искупления.

Учение о сверхдолжных заслугах святых вышло из пелагианского взгляда схоластических богословов на состояние человека до и после грехопадения и из таких же взглядов на оправдание и спасение его. По представлению их, первобытная правда (justitia originalis) состояла исключительно в чрезвычайных дарах благодати (dona supernaturalia). Грехопадение повело за собою только отнятие этих даров; нравственные же силы человека остались теми же, какими были и до грехопадения, с теми же совершенствами и недостатками, какие изначала сообщены были его природе Творцом. Только до падения недостатки человеческой природы под воздействием благодатных даров не обнаруживались; с отнятием же последних они стали, напротив, обнаруживаться. Отсюда искупление, по воззрению схоластических богословов, должно было состоять и состояло только в возвращении человеку первобытной правды, то есть сверхъестественных даров благодати. Благодать в силу заслуг Господа Иисуса Христа и возвращается человеку. О восстановлении же нравственных сил человека в искуплении у схоластических богословов нет речи, так как они не подвергались порче. У них и грехопадение и искупление представляется каким-то юридическим ак­том. Согрешил человек – у него отнята благодать; искуплен он Иисусом Христом – благодать ему возвращается. И в том и другом случае благодать придается ему внешним образом. Но Иисус Христос, продолжают латинские богословы, искупил людей только от первородного греха и от последствий его – вечных мучений. За грехи же, совершенные после искупления, человек должен сам приносить удовлетворение (satisfactio) своими подвигами – и это для него возможно, так как он, вследствие неиспорченности его нравственных сил, может делать сам лично много добрых дел. Есть люди, каковы святые, которые делают столько добрых дел, что не только покрывают ими свои собственные грехи, но еще имеют в них избыток. Этот избыток в добрых делах и есть их сверхдолжная заслуга. В доказательство своего учения о сверхдолжных заслугах святых схоластические богословы неправильно приводили заповеди Спасителя о жизни нравственно совершеннейшей, например удалении от брака, произвольной нищете и прочем. Нашедши у святых сверхдолжные дела, схоластические богословы назвали их сокровищницей сделанного сверхдолжного святыми (thesaurus supererogatinis perfectorum).

Эта сокровищница сделалась основой для индульгенций. Индульгенция есть не больше как следствие злоупотребления покаянной дисциплиной. В древней Вселенской Церкви было в обычае на кающихся налагать епитимии. В Римской Церкви при всеобщей распущенности нравов в средние века епитимии, налагаемые на кающихся, например посты, казались трудными для выполнения. Услужливая иерархия стала делать послабления: она заменяла епитимии другими действиями, более легкими и удобными; назначала, например, кающемуся посещать ту или другую церковь и тому подобное и за это прощала грехи. Этого мало – сообразно с внешним юридическим строем западно-церковной жизни представилось возможным заменить епитимии взносами денег на доброе дело, например на церковь или на бедных. Денежные епитимии были в обычае в X веке. Таким образом, за деньги давалось увольнение от епитимий, делалось снисхождение, то есть индульгенция. Другими словами – за деньги можно было получить прощение грехов. В конце XI века начались крестовые походы. Крестоносцы предпринимали такие подвиги, которые, по взгляду латинян, равнялись выполнению всякого рода епитимий. Папы, бывшие главными заправителями крестовых походов, в видах привлечения большого числа людей к участию в них, за подвиги крестоносцев стали давать им буллы, в которых прописывались индульгенции, то есть отпущение грехов, и не только сделанных, но даже и тех, которые будут сделаны. А так как в крестовых походах можно было участвовать не личными только подвигами, но и денежными пожертвованиями на крестоносные ополчения, то папы находили законным давать индульгенции и за денежные пожертвования. Вскоре папы поняли, что отпущение грехов составляет хороший источник доходов; поэтому они стали раздавать индульгенции и помимо крестовых походов. Словом, индульгенции обратились в коммерческую операцию. В XIV и XV веках торговля индульгенциями приняла характер скандалезный.

Ею возмущалось всякое истинное религиозное чувство. Схоластические богословы, когда индульгенции стали входить в большое употребление, приняли на себя заботу дать этому злоупотреблению догматическую основу. Выходя из того взгляда, что Иисус Христос принес удовлетворение Божественному правосудию только за первородный грех и спас людей только от вечных мучений и что за грехи, совершенные после искупления, человек должен приносить удовлетворение сам лично, своими подвигами, и тем избавлять себя от временных наказаний, следующих за каждым грехом, они утверждали, что епитимии и есть те подвиги, которые удовлетворяют Божественное правосудие за грехи²⁸⁸. Епитимии у схоластических богословов, таким образом, ставятся наравне со всякого рода подвигами и добрыми делами. Но не всякий человек имеет столько подвигов и добрых дел, чтобы он мог принести ими удовлетворение за свои грехи и освободить себя от временных наказаний. В этом случае ему на помощь приходит Церковь. В распоряжении ее или, лучше, папы находится сокровищница сверхдолжных заслуг святых. Папа берет из этой сокровищницы столько добрых дел, сколько нужно для удовлетворения за грехи известного лица, и переносит их на это лицо. На основании такого вменения добрых дел одного лица другому и производится отпущение грехов с выдачей индульгенций. В тесной связи с индульгенциями и с учением о сверхдолжных заслугах святых стоит учение о чистилище (purgatorium). Учение о чистилище есть искажение православного учения о нерешительном состоянии душ по смерти и молитве за них. Находя, что за грехи, совершенные после искупления, человек должен нести временные наказания, схоластические богословы принимали, что эти наказания постигают человека в этой, земной, жизни и если он не освободил себя от них подвигами, то следуют за ним в жизнь загробную. В загробной жизни, говорили они, есть такое особое место, куда поступают души по смерти и где терпят наказания, очищающие от грехов, не оплаченных в жизни. Это место и есть чистилище. Схоластические богословы допускали даже, вместе с народными фантастическими представлениями об этом предмете, существование в чистилище вещественного огня. Для того чтобы освободить души из чистилищного огня, нужно опять обратиться к сокровищнице сверхдолжных заслуг святых и получить индульгенцию на имя освобождаемой души. Папа Сикст IV в 1477 году окончательно установил тот догмат, что души умерших освобождаются от чистилища при посредстве индульгенций; при этом он замечал, впрочем, о полновесности своих молитв за грешников.

Церковная жизнь на Западе в XI-XV веках представляла весьма много ненормального. Папы пользовались своей духовной властью только для приобретения мирского господства и являлись не столько иерархами Церкви, сколько деспотами, попиравшими все законы нравственности и справедливости; епископы, также в большинстве не отличавшиеся нравственностью, заботились только о мирских интересах; клирики поражали своим невежеством и нравственной испорченностью; народ при отсутствии всякого знакомства с истинами христианства погружен был в суеверия. Как в иерархии, так и в пастве Римской Церкви замечается полное или забвение, или непонимание тех целей, к достижению которых должны стремиться истинные христиане. Словом, церковная жизнь на Западе приняла чувственное направление, и Римская Церковь поэтому представляла из себя не столько божественное учреждение, сколько человеческое. Такое омирщение Церкви в людях, дороживших интересами религии, возбуждало недовольство и протесты. Протесты эти нередко доходили до того, что недовольные строем жизни в господствующей Церкви отделялись от нее и образовывали самостоятельные религиозные общества, в основе которых лежало стремление восстановить истинную Церковь. Но, вооружаясь против злоупотреблений в господствующей Церкви, отделявшиеся от нее сами переступали границы дозволенного и становились сектантами. Таким образом, вследствие недовольства Римской Церковью и стремления реформировать ее, в XI-XV веках на Западе появились секты катаров, альбигойцев, вальденсов и другие.

Катары и альбигойцы. В XI и особенно XII веках на Западе в разных местностях появилось множество сектан­тов. Их называли различно – манихеями, булгарами, публиканами, ткачами и прочими. Они же называли себя катарами, так как свою секту считали истинною, чистою церковью, а также добрыми людьми (в южной Франции). Во время крестового похода в начале XIII века против еретиков южной Франции, в числе которых было большинство катаров, их называли альбигойцами – от города Альби, считавшегося их центром. Учение катаров положительно сходно с учением восточных павликиан и богомилов. Поэтому, а также ввиду того что катаров называли булгара­ми, публиканами (павликианами), с достоверностью полагают, что секта их занесена на Запад из Болгарии, где был центр богомильства. Богомильские мысли могли очень легко привиться на Западе, так как их удобно было положить в основу оппозиции против господствующей Церкви. В основе вероучения катаров так же, как павликиан и бо­гомилов, лежит манихейский дуализм. Но при этом одна часть катаров допускала абсолютный дуализм – два самостоятельных начала, доброе и злое, с двумя творениями; другая – принимала дуализм относительный, считая злое начало падшим духом, который первый внес в мировую жизнь злой элемент. На таинства, почитание креста, икон и вообще на всю обрядовую сторону религии катары смотрели, как и богомилы. Вместо крещения водою у них было духовное крещение, совершавшееся чрез возложение рук и апокрифического евангелия Иоанна на крещаемого; они веровали, что при посредстве этих действий сообщается Дух Святый. Отрицая евхаристию в православном смысле, они говорили, что ежедневно причащаются, принимая пищу, освященную молитвою «Отче наш». Брак отвергали и жили с женами как с сестрами. Иерархию и папст­во отвергали; на папу, между прочим, смотрели, как на антихриста. На Ветхий Завет катары смотрели так же, как богомилы, не придавая ему никакого значения. Секта их разделялась на слушателей, верующих и избранных или совершенных. Наконец, в жизни катары являлись строгими аскетами. Вообще, в секте катаров развита была преимущественно практическая сторона дуализма, а не теоретическая. Отвержение всей церковной внешности и обрядности и жизнь под непосредственным водительством Святого Духа – ее характеристические особенности. Во второй половине XII века катары особенно усилились в южной Франции, где им покровительствовали даже владетельные графы и бароны. Папы предпринимали разные меры для уничтожения еретиков, но ни убеждения, ни строгости не приводили к цели. Светские владетели южной Франции не сдавались ни на что. Папа Иннокентий III (1198–1216 гг.) особенно горячо взялся за обращение еретиков. В 1198 году он отправил в южную Францию легатов с неограниченными полномочиями. Но только До­минику, присоединившемуся к легатам, удалось обратить некоторых. Легаты же мало имели успеха; один из них, Петр Кастельнский, был даже убит (1208 г.). Теперь Иннокентий решился поднять на еретиков крестовый поход. Крестоносное войско, состоявшее из самых отчаянных разбойников, вступило в южную Францию и начало огнем и мечом обращать еретиков. Так, при взятии города Безьера было убито ими 20000 человек; при этом папский легат, ввиду нерешительности крестоносцев как бы вместе с еретиками не умертвить католиков, кричал: «Бейте их, ибо Господь знает своих!» Целых двадцать лет опустошали они южную Францию и, наконец, очистили ее от еретиков. Римская Церковь позаботилась, чтобы еретики не появлялись и на будущее время. На соборе Тулузском в 1229 году были постановлены строгие правила относительно разыскивания еретиков и их наказания. А папа Григорий IX в 1232 году учредил для этого инквизиционный суд, который предоставил доминиканскому ордену. Иннокентий IV в 1259 году дозволил в суде инквизиции употреблять пытки.

Секта вальденсов получила свое начало во второй половине XII века от Петра Вальда, лионского купца. Это был человек глубоко религиозный, любивший читать Священное Писание, которое было переведено для него двумя духовными лицами. Через это чтение он познакомился с Церковью апостольского века и, сравнивая ее с Церковью Римской, пришел к убеждению, что Римская Церковь далеко отступила от той. Внезапная смерть одного из друзей Вальда послужила поводом к решительному шагу. Он раздал свое имение бедным и в видах восстановления апостольской Церкви сделался странствующим проповедником покаяния и обращения на путь истинный. К нему пристали другие, и таким образом образовалось целое общество странствующих проповедников. Их называли лионскими нищими, уничиженными, саботатами (по обуви). Предосудительного в проповеди этих людей ничего не было. Но все-таки лионский архиепископ запретил им проповедь, а папа предал (1184 г.) их даже проклятию, так как казалось оскорблением для иерархии притязание их на учительство в Церкви. К тому же вальденсы утверждали, что истинными учителями в Церкви могут быть только добровольно принявшие на себя подвиг апостольской нищеты. Вальд был изгнан из Лиона; он долгое время проповедовал в Италии, Германии, поселился, наконец, в Богемии и здесь умер (1197 г.). Последователи его также рассеялись, но в некоторых местах основали свои общины. Вальденсы вначале не имели в виду отлагаться от господствующей Церкви, но, когда сама Церковь отвергла их, они стали в оппозицию к ней. Их протесты направлены были главным образом против римской иерархии. Вооружаясь против нее, они дошли до отрицания иерархии вообще, а затем и до отрицания священнодействий, совершаемых иерархическими лицами. Так, они отвергали папство, право иерархии разрешать от грехов и вообще исповедь, причащение и так далее. Затем последовательно они дошли до отрицания икон и мощей. Таким образом, вальденсы в своих стремлениях восстановить апостольскую Церковь, примкнули отчасти к катарам. В жизни вальденсы являлись людьми высоконравственными. Почерпая правила жизни исключительно из Евангелия, они хотели выполнять буквально все заповеди Спасителя и потому отвергали всякую самозащиту, войну, присягу и так далее. Даже католики отзывались одобрительно об их жизни. Попытки папы Иннокентия III возвратить вальденсов к Церкви и преобразовать их общество в монашеский нищенствующий орден не удались, так как разногласия их с Церковью были слишком велики.

В появлении сектантских обществ на Западе высказался резкий протест против испорченности Римской Церкви. Но в XI-XV веках не одни только сектанты восставали против недостатков господствующей Церкви; кроме них, мы видим во всех слоях западного христианского общества множество недовольных тогдашним положением дел. Только эти недовольные не отделялись, подобно сектантам, от Церкви, а, оставаясь в ней, требовали церковных преобразований. В XIV и особенно XV веках, когда злоупотребления папства и иерархии дошли до крайней степени, требования церковных реформ стали раздаваться отовсюду и с особенной настойчивостью. Папство, извратившее христианство до того, что Церковь, это Царство Божие, обратилась в царство человеческое, папское, – было ненавистно всем. Все: и государи со своими правительствами, и ученые, и епископы, и клирики, и народ – во имя Евангелия и апостольского христианства требовали преобразования Церкви во главе и членах. Требовали, чтобы папа отказался от своей светской власти и ограничился одной духовной; чтобы и духовной властью он пользовался без насилий и произвола, в границах, определенных церковными законами; чтобы в жизни иерархии и клира введена была строгая дисциплина и вообще улучшена их нравственность; чтобы все церковные злоупотребления, в том числе и индульгенции, были уничтожены; чтобы религиозное знание было очищено от схоластических наростов и основывалось на Священном Писании; чтобы в народе распространено было религиозное образование; чтобы вообще восстановлено было благочестие в Церкви и так далее. Ученые богословы в своих сочинениях весьма основательно доказывали необходимость подобных реформ. Парижский университет был центром, откуда распространялось реформаторское движение. Отсюда именно выходили ученые поборники реформы, например канцлер университета Иоанн Жерсон († 1429 г.), ректор университета Николай де Клеманж († 1440 г.) и другие. Подобные люди были выразителями желаний современного им общества. Папы, конечно, не хотели знать никаких реформ. Тогда попытки произвести их стали принимать на себя правительства и даже частные лица; правительства стремились достигнуть этого при посредстве реформаторских соборов – Пизан­ского, Констанцского и Базельского; частные лица, например Джон Виклиф в Англии, Иоанн Гус в Богемии и Иероним Савонарола в Италии, рассчитывали на содействие ученых и народных масс. Но попытки так и остались попытками. Западное христианское общество все еще находилось под обаянием папского всемогущества и страшилось сделать решительный шаг, а с другой стороны, папы XV века были настолько изворотливы, что всегда находили средства разрушить все реформационные планы. Все-таки эти попытки проложили путь настоящей реформации.

Английский богослов Джон Виклиф (1324–1384 гг.) выступил со своими реформаторскими стремлениями во второй половине XIV века. Обстоятельства благоприятствовали ему. В то время (при Эдуарде III) английское правительство мало-помалу начало освобождаться из-под опеки папства и потому благосклонно смотрело на его против­ников. Виклиф начал тем, что в 1356 году издал сочинение «О последних временах Церкви», затем во время (с 1360 г.) борьбы Оксфордского университета с нищенствующими монахами стал устно и письменно доказывать несостоятельность монашества. К этому времени относится, между прочим, его сочинение «О бедности Христа», в котором нищенствующие монахи представлены в весьма невыгодном свете. В 1366 году, когда английское правительство отказалось платить ленную подать папе, Виклиф выступил с сочинением в защиту правительства. За это он сделан был профессором и доктором богословия в Оксфорде (1372 г.). В 1374 году по поручению своего правительства Виклиф в числе других отправлялся к папскому двору в Авиньон для переговоров о церковных делах. Здесь он лично познакомился с испорченностью папства и по возвращении открыто стал проповедовать, что папа есть антихрист. В своих нападках на папство Виклиф дошел до того, что отвергал в принципе священство, поставляя не посвящение, а личное благочестие того или другого иерархического лица источником его прав на управление и священнодействие в церкви. Нищенствующие монахи воспользовались этими и подобными мыслями Виклифа, чтобы обвинить его в ереси. Они выбрали из его сочинений и лекций 19 положений и отправили их папе Григорию XI как еретические. Назначен был суд над Виклифом (в 1378 г.). Но на этот раз, благодаря защите английского правительства, он избежал осуждения, удовлетворивши суд приличными объяснениями. Между тем наступил папский раскол. Виклиф снова выступил против папства и пошел еще дальше в своих реформаторских планах. Он отвергал совсем епископскую степень в Церкви и предлагал восстановить, как он говорил, апостольское пресвитерианское устройство; отвергал совершенно Священное Предание, поставляя Священное Писание единственным источником и нормой вероучения; учение о чистилище и индульгенциях также отвергал; таинство елеосвящения не признавал необходимым; устную исповедь считал насилием совести и потому предлагал довольствоваться внутренним раскаянием человека перед Богом; учение о действительном присутствии Христа в евхаристии отвергал, допуская только Его духовное присутствие; богослужение, с его искусственностью, блестящими церемониями, отвергал и предлагал устроить его как можно проще; священникам предлагал дозволить брачную жизнь, а монашеское сословие уничтожить или, по крайней мере, монахов считать наравне с мирянами. Вообще, Виклиф стремился в деле веры если не совсем уничтожить, то, по крайней мере, ограничить всякое посредство между Богом и человеком и спасение человека поставить в зависимость от его личного отношения к Искупителю. Для распространения в народе религиозного знания Виклиф основал общество благочестивых мужей, которые должны были проповедовать народу Евангелие; вместе с тем он начал переводить Священное Писание на английский язык. Все это, и особенно попытки дать народу возможность читать Священное Писание, было причиною того, что против Виклифа снова начались преследования. В 1382 году на соборе в Лондоне его учение в 24 положениях было осуждено как еретическое. Слабый король Ричард II успел только защитить личность Виклифа. После этого Виклиф удалился из Оксфорда в приход Люттерворт, где и умер. В своем уединении, незадолго до смерти, он написал сочинение trialogus, в котором изложил свои реформаторские мысли. Впоследствии Виклиф еще несколько раз был осужден – папой Иоанном XXIII на Римском соборе в 1412 году и на соборе Констанцском 1415 году. У Викли­фа остались последователи не только из среды народа, но и высших классов общества. Их называли еретиками лоллардами. Но так как английское правительство под давлением папства отказало им в своем сочувствии и даже помогало Церкви преследовать их, то они не имели никакого значения. Все-таки мысли Виклифа пустили глубокие корни как в Англии, так и в других странах.

В более привлекательном свете является пред нами другой поборник реформы – Иоанн (Ян) Гус, профессор богословия в Пражском университете, в Богемии. Виклиф в своих реформаторских стремлениях дошел до отрицания весьма существенных пунктов в религии; Гус, напротив, восставая против злоупотребления Римской Церкви, остался на почве церковной и даже больше – он был поборником древнего Православия. Гус родился в 1369 году в одном местечке в южной Богемии, Гусинце, образование получил в Пражском университете, в котором с 1398 года занял кафедру богословия. В то время мысли о повреждении Церкви занимали многих; высказывались они и в Богемии. Вместе с этим в Богемии в XIV веке возникло стремление восстановить древнее Православие, проповеданное там святыми Кириллом и Мефодием. Богослужение на славянском языке и причащение мирян под обоими видами составляло первый предмет желаний богемцев. Иоанн Гус, занявши профессорскую кафедру, сделался горячим поборником реформы Церкви в смысле возвращения ее к древнему Православию. Вскоре ему пришлось открыто заявить свои реформаторские стремления. В 1402 году он занял должность проповедника в Вифлеемской часовне (так называлась частная, вновь построенная богемцами церковь). В своих проповедях, которые произносились на славянском языке, он учил народ вере и жизни по Евангелию; при этом ему приходилось делать резкие отзывы о католических священниках и монахах. В то же время Гус познакомился с сочинениями Виклифа, привезенными из Оксфорда его другом, Иеронимом Пражским, и отнесся к ним с полным сочувствием, не разделяя, впрочем, крайних воззрений Виклифа. Все это было причиною того, что поборники латинства стали обвинять Гуса в ереси Виклифа. Вскоре произошло столкновение. В Прагу прибыли два английских богослова, последователи Виклифа, и, между прочим, выставили две картины, из которых на одной было изображено шествие Спасителя в Иерусалим в сопровождении учеников, а на другой – шествие папы в Рим в сопровождении кардиналов; Спаситель был изображен в терновом венце, а папа – в тройной золотой короне и тому подобное. В университете начались толки об этих карти­нах. Гус, не одобряя англичан за их выходку, высказался все-таки против папства в духе Виклифа. Но в университетской корпорации большинство голосов предоставлено было иностранцам²⁸⁹, которые, по побуждениям чисто национальным, были против Гуса и богемских членов университета; поэтому иностранные члены университета составили (1408 г.) определение, в котором осуждалось 44 положения Виклифа. Но Гус исходатайствовал у короля Венцеслава декрет (1409 г.), которым большинство голосов предоставлялось богемским членам университета. Таким образом, национальная и реформаторская партия в Богемии взяла перевес; богемцы, во главе с Гусом, стали решительно высказываться против Римской Церкви. Теперь против Гуса выступил пражский архиепископ Сбинко. Он послал на него донос в Рим, и оттуда в 1410 году пришла булла, повелевавшая сочинения Виклифа сжигать, а последователей его привлекать к суду; к этому присоединено было запрещение проповедовать в частных церквах. Гус послал к папе апелляцию, в которой доказывал, что в сочинениях Виклифа весьма много истинного; проповедования же в Вифлеемской часовне не оставлял. Папа потребовал было его в Рим, но благодаря заступничеству короля и университета дело Гуса окончилось мирно в Праге. Вскоре вышло новое столкновение у Гуса с римской иерархией. Папа Иоанн XXIII, устраивая крестовый поход против своих политических врагов, прислал в 1412 году в Богемию буллу, в которой давал полные индульгенции всем кресто­носцам. Гус восстал против этого в своих проповедях и со­чинениях, а его друг, Иероним Пражский, сжег папскую буллу. Народ был на их стороне; началось волнение. Теперь последовала новая булла (1413 г.) с отлучением Гуса от Церкви и интердиктом на Прагу. Гус написал апелляцию к Самому Господу Иисусу Христу, так как не надеялся найти справедливости на земле. В то же время он издал сочинение «О Церкви», в котором доказывал, что истинная Церковь должна состоять из верующих, а так как папа отпал от веры, то он не есть член Церкви и его отлучение не имеет значения. Все-таки архиепископ Пражский успел вытеснить Гуса из Праги. Между тем открылся Констанцский собор (1414 г.). Так как Гус еще прежде издал апелляцию к Вселенскому собору, то его потребовали в Констанц. Император Сигизмунд дал ему даже охранную грамоту. Прибыв в Констанц, Гус должен был долгое время ждать допроса, после которого его немедленно арестовали. Император Сигизмунд не захотел настоять на его освобождении, несмотря на данную им охранную грамоту.

Собор отнесся так жестоко к Гусу потому, что ему показалось ересью требование Гуса, чтобы ложность его мнений была доказана на основании Священного Писания. Вообще, Констанцский собор, несмотря на либерализм некоторых своих членов, смотрел на реформу Церкви слишком узко, разумея под нею только ограничение папского произвола. Пока на соборе решалось дело папы Иоанна XXIII, Гус сидел в тюрьме, где его продолжали подвергать до­просам. После семимесячного заключения его снова позвали в торжественное заседание собора и, так как он продолжал требовать опровержения своих мнений на основании Священного Писания, осудили как еретика на сожжение. 6 июля 1415 года Гус умер на костре. Друг его, Иероним Пражский, прибывший вместе с ним в Констанц, также был сожжен (1416 г.) после продолжительного тюремного заключения.

Но реформаторское движение в Богемии не кончилось сожжением Гуса. Богемцы, поддерживавшие его до и во время собора, после его смерти восстали почти поголовно против Римской Церкви. Дело произошло таким образом. С согласия Гуса, его последователи, называемые гуситами, ввели у себя причащение мирян под обоими видами и, когда Констанцский собор, уже после сожжения Гуса, отверг такое причащение как еретическое, решились оружием завоевать себе чашу. К гуситам пристали многие богемские граждане и дворяне. Предводителем их был некто Иоанн (Ян) Жижка. Он с 40000 приверженцев укрепился на одной горе, которую назвал Фавором (отсюда название гуситов табориты), и начал ожесточенную борьбу с поборниками латинства. Вскоре борьба приняла громадные размеры. В 1419 году умер богемский король Венцеслав. Наследником его был император Сигизмунд, но богемцы отказали ему в присяге за его «вероломство» в деле Гуса. Таким образом, поднялась вся Богемия. Папа Мартин V посылал в Богемию несколько крестоносных ополчений, но ничего не достиг. Гуситы с успехом отражали все нападения. Второй предводитель их (с 1424 г.), Прокоп Большой, своими победами над крестоносцами наводил ужас на соседние страны. В таком положении находились дела до открытия Базельского собора (1431 г.), который, между прочим, принял на себя заботу примирить гуситов с Церковью путем переговоров и уступок. К этому времени в своих реформаторских взглядах гуситы распались на две партии. Одни из них, более умеренные, соглашались на примирение с Церковью, если только будет введено причащение под обоими видами, будет дозволена проповедь на родном языке, у клира будут отобраны церковные имущества и учрежден будет над ними строгий церковный суд. Такие гуситы известны под названием каликстинов (от calix – чаша) и утраквистов (от utraque – оба). Другие гуситы (табориты собственно), в своем ожесточении против Римской Церкви дошедшие до фанатизма, требовали, кроме того, уничтожения иконопочитания, отмены тайной исповеди и тому подобное. Базельский собор пригласил для переговоров гуситских депутатов, которые и явились (1433 г.) в числе 300. Продолжительные совещания не имели успеха; гуситы отправились домой. Собор послал вслед за ними посольство с предложением уступок; именно, собор соглашался выполнить четыре требования ка­ликстинов. Последние поэтому и присоединились к Церкви, хотя недолго пользовались выговоренными уступками. В 1462 году папа Пий II объявил все уступки, сделанные им Базельским собором, недействительными, после чего каликстины только тайно приобщались под обоими видами. Табориты же и после уступок Базельского собора оставались непримиримыми врагами Церкви; но и они, потерпев в 1434 году жестокое поражение от католических войск, должны были смириться. Впоследствии, около 1450 года, остатки их образовали небольшую общину под именем богемских и моравских братьев, которая, отказавшись от употребления оружия, стремилась в тиши уединения устроить жизнь своих членов на основании чистого евангельского учения. В XVI веке эта община особенно распространилась и стала в один уровень с религиозными обществами, возникшими на почве Реформации.

Попытки произвести реформы в Церкви проявились даже в Италии, вблизи самого папства. В 1490 году в качестве церковного реформатора выступил во Флоренции доминиканский монах Иероним Савонарола. Это был чело­век строгой жизни, но горячий и увлекающийся. В его время вместе с так называемым возрождением наук в Италии началось усиленное изучение древних языческих классиков, отразившееся пагубными последствиями на религиозных воззрениях итальянцев. Языческие мировоззрения, перемешиваясь с христианскими, привели итальянское общество к новому (классическому) язычеству. Религиозные понятия до того были перепутаны, что в Риме часто смешивался Христос с Меркурием, Мадонна с Венерой; в честь Виргилия, Горация, Платона и Аристотеля совершались религиозные церемонии. Даже кардиналы и епископы смотрели на Евангелие как на греческую мифологию. Распространение неверия в связи с распущенностью нра­вов папства, духовенства и всего итальянского общества и вызвало Савонаролу на путь реформаторской деятельности. Единственным средством для уврачевания всех религиозно-нравственных зол Церкви Савонарола признавал восстановление добрых нравов силою веры и благодати в среде духовенства, а чрез него и в среде всего общества. Такую реформу он решился произвести сам посредством проповеди и установления строго церковных порядков жизни. Посланный в 1490 году своим орденом во Флоренцию в качестве проповедника, Савонарола начал с церковной кафедры обличать папство, духовенство и общество, поражая в то же время своих слушателей пророчествами²⁹⁰ о наступающем на всю Италию гневе Божием за неверие и нечестие жителей. Строгостью жизни и поражающим красноречием в соединении с пророческим одушевлением и пророческими угрозами Савонарола приобрел необыкновенное влияние на народ: флорентийцы покорились ему как пророку, и готовы были делать все, что он прикажет. Папа Александр VI (1492–1503 гг.), понявший, какая опасность угрожала папству от проповедей Савонаролы, хотел привлечь его на свою сторону и предложил ему тайно, чрез одно доверенное лицо, кардинальство, но Савона­рола пред лицом своих слушателей с церковной кафедры отверг его предложение и еще с большею силою начал громить распущенные нравы папства. Убедившись в покорности флорентийцев, Савонарола прежде всего устроил во Флоренции теократическое правление наподобие еврейского, предоставив себе роль израильского судьи, затем взялся за реформу нравов флорентийского духовенства и народа: он установил особые посты, публичные епитимии, общественные моления, вывел из домашнего употребления светские песни и заменил их песнопениями богослужебными, преследовал роскошь, отбирал у жителей картины, светские книги и музыкальные инструменты и все это торжественно сжигал на площадях и тому подобное. Таким образом Савонарола держал под своим суровым обаянием Флоренцию в течение нескольких лет. Но реформы нравов он не достиг. Флорентийское духовенство, подчинявшееся ему поневоле, было ему враждебно. В среде самих флорентийцев образовалась партия недовольных суровым образом жизни, введенным Савонаролой. Папа воспользовался этим недовольством и в 1497 году отлучил его от Церкви как еретика, а партия, противная ему во Флоренции, увеличивавшаяся все более и более, арестовала его и предала суду. Осужденный на смерть как еретик и обольститель народа, Савонарола в 1497 году был сожжен на костре.

Савонарола только на первых порах выступил как церковный реформатор, а затем, примешав к своему делу политику, явился в роли народного демагога и потому должен был неминуемо потерпеть поражение.