Глава II. Календарная реформа в Элладской Православной Церкви

С самого начала турецкого завоевания Византии, произошедшего в середине XV столетия, в сердцах покорённых греков не угасали надежды на восстановление греческого национального государства. Частичное осуществление стремлений многих поколений произошло в 1830 году, когда состоялось провозглашение независимого Греческого Королевства. Однако возрождённая Греция в территориальном отношении мало походила на некогда необъятную Византийскую Империю. Кроме того, множество греков в то время всё ещё проживало под властью турок на исконно греческих территориях. Именно в этих условиях первой половины XIX столетия зарождается и программно вызревает греческая великодержавная национально-освободительная доктрина «Μεγάλη Ἱδέα» («Великая Идея»). «Великая Идея» воплотила в себя греческую национальную мечту об освобождении всего народа и о воссоздании национального государства в пределах Византийской Империи. Начало в теоретическом построении данной идеологии было положено Адамантисом Кориасом (1748–1833) и Ригасом Фереосом (Велестинлисом) (1757–1838)⁸⁰. Наиболее же целостное оформление идейно-политическая программа греческого освобождения получила в трудах влиятельного политика (впоследствии премьер-министра Греции) Иоанниса Коллетиса. Впервые И. Коллетис озвучил принципы «Великой Идеи» 27 января 1844 года на заседании Греческого Национального Собрания, заявив о том, что Собрание это призвано решать не только судьбу Греческого Королевства, но и судьбы всей греческой нации, широко представленной на территории Европейской Турции и Малой Азии⁸¹. Осуществление «Великой Идеи» предполагалось при комплексном использовании политических, исторических, военно-стратегических, этнических и конфессиональных элементов⁸². Наличие религиозной составляющей в национально-освободительной идеологии предполагало адаптацию внешней и внутренней деятельности Православной Церкви к требованиям «Великой Идеи».

События первых двух десятилетий XX столетия даровали грекам новые надежды на осуществление национальной мечты. 9 октября 1912 года Греция в составе Балканского союза с Болгарией, Сербией, Черногорией и Румынией вступила в I Балканскую войну против измождённой от внутриполитического и экономического кризиса Османской Империи, закончившуюся поражением последней. По условию Лондонского мирного договора от 30 мая 1913 года к Греции отошли территории Южной Македонии с Салониками, Эпир, Западная Фракия с Серрами, Каваллой и Драмой, а также остров Крит. Однако Болгария, не удовлетворённая распределением территорий, 29 июня 1913 года развязала II Балканскую войну против союзников, но вскоре капитулировала. Результатом заключённого 10 августа 1913 года Бухарестского мирного договора было присоединение к Греции Южной Македонии и части Западной Фракии с портом Кавалла, что увеличило численность греческого населения с 2 млн. 800 тыс. человек до 4 млн. 800 тыс. человек⁸³. В крупных военных победах греки видели поэтапное и триумфальное осуществление «Великой Идеи».

Однако в условиях европейской геополитической поляризации и противостояния военных блоков Антанты и Тройственного союза стал вопрос о перспективах дальнейшего направления греческой внешней политики. Следует отметить, что уже со второй половины XIX века произошло смещение внешнеполитического ориентира греческого государства с единоверной России, на инославные Англию и Францию. Подобное стало возможным в результате поражения Российской Империи в русско-турецкой войне 1853–1855 годов и подписания в 1856 году Парижского мирного договора, главными условиями которого было отнятие у России права покровительства православному населению Османской Империи и установление «нейтрального» статуса Чёрного моря, что фактически лишало Россию черноморского флота и вытесняло её из зоны ближневосточного влияния⁸⁴.

В сложившейся обстановке король Греции Константин ратовал за сотрудничество с кайзеровской Германией. Несогласный же с ним премьер-министр и руководитель Либеральной партии Елевферий Венизелос (1864–1936) выступал за союз с Антантой. Несмотря на возникшее разногласие, как роялисты, так и венизелисты были сторонниками «Великой Идеи», хотя и расходились в методах её реализации⁸⁵. Проходившая на протяжении I Мировой войны напряжённая борьба двух партий закончилась приходом к власти Венизелоса и вступлением Греции 29 июня 1917 года в войну на стороне англо-французского блока. Принятое решение оказалось весьма своевременным, так что уже в 1919 году Греция пребывала в числе стран-победительниц, что обеспечило ей новое территориальное расширение за счёт присоединения Фракии, Смирны с окрестностями и европейского берега Дарданелл. Новая граница Греческого Королевства пролегла в 30 километрах от Константинополя. Ещё никогда национальная мечта греков не казалась настолько близкой к своему воплощению в жизнь. В это же время своего апогея достигла народная поддержка и популярность Е. Венизелоса. Теперь нация видела своё спасение только со стороны англо-саксонской коалиции.

Уже сразу после окончания I Мировой войны страны Антанты обратили свой взор на ослабленную и побеждённую Турцию, разрабатывая планы захвата и раздела «османского наследия». В силу своего значительного военного присутствия на Ближнем Востоке, наибольшим влиянием в регионе пользовалась Англия, в планы которой входило разделение Турции на зоны иностранного политического влияния и передача важнейших из них английским сателлитам, в частности Греции. В октябре 1918 года английские, французские и итальянские войска оккупировали значительные турецкие территории и назначили временную военную администрацию в Стамбул, подчинив ей султанское правительство⁸⁶. В мае 1919 года англо-французская коалиция, осознававшая военно-стратегические преимущества Греции в деле расширения политической экспансии на Балканы и Ближний Восток и опасаясь усиления итальянского влияния в Малой Азии, способствовала введению греческих войск в Смирну и развязыванию Греко-турецкой войны⁸⁷. Начавшаяся война, как казалось грекам, должна была поставить последнюю точку в деле возрождения греческого национального государства и разгрома доживавшей последние дни Османской державы. Начало турецкой кампании, проходившее в преддверии празднования столетия начала национально-освободительного восстания 1821 года, встретило пик патриотического воодушевления греков и проходило под лозунгами «Малая Азия – эллинам!», «Отомстим за пятисотлетние страдания христиан!», «Вернём Константинополь грекам!»⁸⁸.

В условиях небывалого подъёма национального духа греческого народа первоочередной задачей греко-язычных Поместных Православных Церквей явилась реализация национальной внешнеполитической программы на церковном уровне. Именно в это время, когда казалось, что уже неминуемо падёт многовековое османское иго, Константинопольский Патриархат и Элладская Православная Церковь активно вступили в политическую борьбу за свержение турецкого владычества. Местоблюститель патриаршего престола Вселенской Патриархии митрополит Брусский Дорофей (1919–1921), находясь под защитой Греко-Иритского полка, с 21 января 1919 года провёл ряд мероприятий по отмене преподавания турецкого языка в греческих национальных школах Константинополя. Следующим его шагом было оглашение 16 марта 1919 года во всех храмах города политической резолюции об «Объединении с Грецией», после чего не только Фанар, но и все греки Стамбула прервали всякое официальное общение с турецкими властями⁸⁹. Гражданское неповиновение греков выразилось также в их полном отказе от участия во всенародных выборах, проводимых разрываемой внутренней политической нестабильностью Блистательной Портой. Кроме того, в вопросах церковного управлении митрополит Дорофей прекратил обязательное доселе согласование с султанским правительством, предпочитая обращаться по необходимым вопросам к английским оккупационным властям⁹⁰. «Патриархия, в сущности, организовала политический заговор против Оттоманской империи, изменяя тем самым 466-летнюю традицию подчинения мусульманам в области политики»⁹¹.

Деятельность Православной Церкви в борьбе за греческое национальное освобождение не ограничилось политическими акциями и патриотическими воззваниями. Как Константинопольская Патриархия, так и Синод Элладской Православной Церкви, желая привлечь к себе внимание и расположение Запада, кардинально изменили курс внешней церковной политики, направив её на максимально тесное сотрудничество с экуменическими организациями. Приоритет в этом направлении отдавался перспективам развития диалога с Англиканской Церковью, поскольку именно от Англии греки ожидали основную военно-политическую поддержку. Экуменическая активность Константинопольского Патриархата и Элладской Православной Церкви была во многом обусловлена упоминавшимся выше изменением ориентира в осуществлении греческой внешнеполитической доктрины, произошедшим после ликвидации российского влияния в зоне средиземноморско-черноморского бассейна. Реализации «Великой Идеи» в сложившихся обстоятельствах более способствовало привлечение политического потенциала Англиканской Церкви, нежели любой из Поместных Православных Церквей.

Исходя из вышеозначенных предпосылок, уже летом 1919 года митрополит Кесарийский Николай от лица Вселенской Патриархии принял приглашение на участие в предварительной конференции, проводимой Совместной Комиссией Всемирной Конференции «Вера и Устройство», предшественницей Всемирного Совета Церквей⁹². Это был смелый практический шаг не только в реализации политических целей, но и в осуществлении исконного церковного принципа, согласно которому православная вера «имеет вселенский, универсальный характер, Церковь не только призвана учить своих чад об истине, но и свидетельствовать тем, кто покинул её»⁹³.

В январе 1920 года Священный Синод Константинопольского Патриархата под председательством митрополита Брусского Дорофея издал Окружное Послание (Энциклику) «К церквам христианским, во всём мире обретающимся» («Πρὸς τάς ἀπαντάχου Ἐκκλησίας τοῦ Χριστοῦ»). Этот документ был разработан богословской комиссией, состоявшей из директора Афинской обсерватории профессора В. Антониадиса, профессоров Халкинской богословской школы И. Евстратиоса, В. Стефанидиса и П. Комииноса под председательством митрополита Селевкийского Германа⁹⁴. В Окружном Послании, неожиданно для всего православного мира, Константинопольская Церковь заявила о том, что возлагает особые надежды на продуктивный экуменический диалог, имеющий своей целью сближение разрозненных христианских деноминаций, что в конечном результате может стать средством для «подготовления и облегчения дела полного, со временем, при помощи Божией, благословенного воссоединения всех церквей»⁹⁵. Данная Энциклика, «спрашивая при этом и с вожделением ожидая отзывов и мнений остальных христианских церквей, как сестёр-церквей восточных, так и западных, и вообще всех повсюду находящихся почитаемых христианских церквей»⁹⁶, предлагала ряд мер по достижению искомого межхристианского сотрудничества. В Послании высказывается надежда на то, что в условиях послевоенного обустройства всем конфессиям необходимо по-новому взглянуть друг на друга и, отказавшись от «устаревших предрассудков и [...] неосновательных притязаний»⁹⁷, исключить из своей практики прозелитизм, дабы возгревать любовь между разобщёнными христианскими церквями. По мысли Энциклики утверждение отношений добрососедства и благорасположения друг к другу может установиться, в том числе и с «принятием общего календаря ради единовременного празднования великих христианских праздников всеми Церквями» («διὰ τῆς παραδοχῆς ἑνιαίου ἡμερολογίου πρὸς ταὐτόχρονον ἑορτασμὸν τῶν μεγάλων χριστιανικῶν ἑορτῶν ὑπὸ πασῶν τῶν Ἐκλησιῶν»)⁹⁸.

Энциклика была издана на греческом, английском, французском и русском языках и разослана как всем предстоятелям Поместных Православных Церквей, так и главам инославных исповеданий. Вся дальнейшая деятельность Константинопольского Патриархата и Элладской Православной Церкви на многие годы была обусловлена экуменическими предпосылками Энциклики. Именно поэтому для старостильного раскола, возникшего в Греции после замены юлианского календаря новоюлианским, проблема календаря выходит за рамки астрономического измерения и тесно переплетается с критикой экуменического движения⁹⁹.

Итогом первоначального победоносного шествия греков по территории Малой Азии было заключение 10 августа 1920 года Сервского мирного договора, практически уничтожавшего турецкую государственность. Однако договор так и не был ратифицирован, поскольку он послужил катализатором к началу широко развернувшегося турецкого партизанского движения под командованием генерала Мустафы Кемаля (Ататюрка). Принимая во внимание опасность сложившегося положения, в марте 1921 года делегация Вселенской Патриархи во главе с митрополитом Брусским Дорофеем посетила Лондон, где на официальных встречах с руководством Великобритании и архиепископом Кентерберийским Местоблюститель призывал к уничтожению Турции и к военной поддержке греческой стороны. Но Англия такой помощи не оказала, причиной чему явилось её нежелание вступать в конфликт с исламским миром и порождать недовольства среди мусульман Индостана, где находились основные британские колонии. Вскоре вслед за Англией о своём нейтралитете заявили Франция и Италия¹⁰⁰.

В августе 1922 года турки перешли в активное наступление, которое уже в сентябре закончилось полным поражением греческой стороны, вылившимся в подлинную национальную трагедию. После заключения 24 июля 1923 года Лозаннского мирного договора Греция уступила Турции Малую Азию, Измир и Восточную Фракию; Северный Эпир вошёл в состав Албании, Кипр остался под английским владычеством, а острова Родос и Додеканес отошли к Италии. Но самым ужасным итогом «малоазийской катастрофы» 1923 года была высылка из Малой Азии и Понта двух миллионов греков, против которых кемалистским правительством был развернут этнический террор. Приблизительно 45% переселенцев к концу этого же года погибло от голода и эпидемий. Правительство Греции не смогло до конца уладить проблему малоазийских беженцев, так что ещё к началу 1927 года сорок тысяч из них оставались неустроенными¹⁰¹.

Таким образом, накануне календарной реформы 1924 года Греция пережила все ужасы войны и трагедию поражения, однако главный повод для отчаяния давало поражение «Великой Идеи», национальной мечты и национальной идеологии, многие десятилетия отражавшей надежды и чаяния греческого народа. «Азиатской Греции больше не существует – той Греции, что была Грецией изначально, Грецией Гомера и Гераклита, Грецией Иоанна, Грецией семи Церквей Апокалипсиса»¹⁰².

В марте 1918 года министр исповеданий Греции Д. Дингас выступил с предложением введения григорианского календаря, как в Греческом государстве, так и в Элладской Православной Церкви. Митрополит Афинский Мелетий (Метаксакис) провёл предварительное обсуждение возможности проведения календарной реформы с министром иностранных дел А. Диомидисом, министром исповеданий Д. Дингасом и профессорами Д. Эгинитосом и Г. Аливазатосом. На заседании Священного Синода, проходившем 23 января 1919 года, митрополит Мелетий заявил греческим иерархам о практической необходимости реформирования системы времяисчисления, подчеркнув при этом, что григорианский календарь, в силу своих несовершенств, не может быть использован Церковью и что требуется разработка более точного календаря¹⁰³. Для более тщательного изучения вопроса допустимости и способа проведения календарной реформы Священный Синод принял постановление о создании особого Синодального Комитета, председателем которого был избран митрополит Димитриадский Герман (Мавромматис). Членами Комитета стали митрополит Навпактийский и Эвританийский Амвросий, архимандрит Хризостом (Пападопулос), профессор. Э. Золотас и профессор Д. Эгинитос¹⁰⁴. Предоставленное в Священный Синод заключение Комитета № 465 от 14 марта 1919 года свидетельствовало о том, что изменение юлианского время исчисления не противоречит ни догматическим, ни каноническим церковным нормам, а само проведение реформы возможно только при участии в ней всех Поместных Православных Церквей. Кроме того, комиссия указывала на неприемлемость григорианского календаря для церковного употребления¹⁰⁵.

При дальнейшем обсуждении календарного вопроса, проходившем 20 мая 1919 года на заседании Священного Синода Элладской Церкви, профессор Э. Золотас высказал опасение относительно возможности возникновения церковного раскола. По его мнению, несмотря на то, что и российская богослужебная реформа XVII века не носила ни догматического, ни канонического характера, её проведение вызвало огромное народное смущение, приведшее к возникновению церковной схизмы. Митрополит Афинский Мелетий отметил, что для предотвращения раскола необходимо, во-первых, всеправославное согласование реформы и, во-вторых, переход не на григорианский, а на более точный календарь¹⁰⁶. В результате дальнейшего обсуждения проблемы были приняты следующие синодальные постановления:

1. Признать необходимость проведения реформы церковного календаря;

2. Признать, что данная реформа не будет противоречить ни догматическим, ни каноническим церковным положениям;

3. Условием проведения реформы признать одновременный переход на новый стиль всех Поместных Православных Церквей;

4. Признать недопустимость перехода на григорианский календарь;

5. Признать, что Греческое государство с целью облегчения экономических и политических контактов с европейскими странами может совершить переход на григорианский календарь;

6. Отложить календарную реформу в Церкви вплоть до выработки более точной системы календарного исчисления¹⁰⁷.

В 1922 году революционное греческое правительство во главе с С. Гонатасом образовало особый Комитет по разработке проекта введения нового календарного стиля в Греческом государстве. В состав Комитета вошли министр экономики Г. Кофинас, министр юстиции П. Цицеклис и профессора архимандрит Хризостом (Пападопулос), Д. Эгинитос и Г. Аливазатос. В планы правительства входило единовременное введение григорианского календаря как в гражданской, так и в церковной жизни. Однако архимандрит Хризостом выступил с резкой критикой данного проекта, заявив о том, что григорианский календарь неприемлем для Православной Церкви и что реформирование календаря не может осуществляться Элладской Церковью в одностороннем порядке без обсуждения этого вопроса с иными Поместными Церквями и Константинопольским Патриархатом¹⁰⁸. Данное мнение было услышано и легло в основу официального заключения Комитета, предоставленного правительству 16 января 1923 года. В частности, было отмечено, что все христианские страны, в том числе и православные, перешли на новый календарный стиль. Для Греции данное обстоятельство создаёт большие затруднения в сфере внешнеполитических и экономических отношений. В четвёртом пункте заключения особо подчёркивалось то, что решением I Вселенского Собора всем христианам предписывалось в совершении празднования Пасхи ориентироваться на Александрийскую Церковь, которая в те времена славилась высоким уровнем развития астрономической науки, из чего следовал вывод о том, что церковные каноны никак не воспрещают использование научного знания для более совершенного исчисления времени. Отмечалась также необходимость всеправославного согласования календарной реформы, отсутствие которого, впрочем, не является препятствием для введения нового стиля в гражданской жизни¹⁰⁹.

Вышеозначенное заключение правительственного Комитета легло в основу указа греческого короля Георгия II от 18 января 1923 года, в котором объявлялось о введении в Греции нового «гражданского календаря», что предполагало изъятие из юлианского календаря тринадцати дней, отделяющих это времяисчисление от реального астрономического времени. Проведение реформы планировалось осуществить 16 февраля 1923 года. Этот день предписывалось исчислять уже как 1 марта 1923 года. В связи с нововведением предполагалось всенародное совершение церковных праздников, являющихся и официальными гражданскими торжествами, проводить по юлианскому календарю¹¹⁰.

В результате перехода греческого государства на новый календарный стиль возникло неизбежное расхождение между гражданским и церковным времяисчислением, что вызывало путаницу и целый ряд неудобств. Сложившаяся ситуация неоднократно обсуждалась на заседаниях Священного Синода Иерархии и Постоянного Священного Синода Элладской Церкви, проходивших весной 1923 года под председательством новоизбранного архиепископа Афинского Хризостома (Пападопулоса). Каждое синодальное заседание заканчивались констатацией острой необходимости всеправославного разрешения календарной проблемы¹¹¹.

Параллельно с Элладской Церковью, в 1919 году вопрос реформирования церковного времяисчисления обсуждался и в Константинопольском Патриархате. На заседании Священного Патриаршего Синода, состоявшемся 10 января 1919 года, было принято решение об учреждении специальной Синодальной Комиссии, главной задачей которой было научное и каноническое изучение календарного вопроса. В состав Комиссии, председателем которой был избран митрополит Визийский Анфим, вошли митрополит Кесарийский Амвросий, митрополит Селевкийский Герман и профессора В. Антониадис, Г. Лианопулос, А. Иоаннос, С. Стамотиадос¹¹². Заключение Комиссии было представлено и получило одобрение на заседании Священного Патриаршего Синода, состоявшемся 1 января 1920 года.

В ходе своей продолжительной работы Синодальная Комиссия пришла к следующим заключениям:

1. Признать научное несовершенство юлианского календаря и необходимость его исправления;

2. Признать необходимость выработки нового календаря, более совершенного, чем григорианский;

3. Подготовить временное календарное изменение юлианского календаря вплоть до окончательного проведения календарной реформы.

По поводу последнего пункта между членами Комиссии возникли разногласия. Так, митрополит Селевкийский Герман и профессора А. Иоаннос и С. Стамотиадос предложили временное введение григорианского календаря. Митрополит Визийский Анфим и профессор Г. Лианопулос высказались за изъятие из юлианского календаря 13 дней, а профессор В. Антониадис предложил выработать иной способ устранения расхождений между двумя календарями¹¹³.

После смерти митрополита Брусского Дорофея († 1921) на вдовствующую Константинопольскую кафедру был избран митрополит Афинский Мелетий (Метаксакис), Предстоятель Элладской Православной Церкви. Это избрание произошло 25 ноября 1921 года при непосредственном участии Е. Венизелоса, чьим политическим сторонником долгие годы являлся митрополит Мелетий. Новый Константинопольский патриарх Мелетий IV (Метаксакис) продолжил линию митрополита Дорофея на сближение с Западом, о чём подробнее будет сказано в следующем разделе. Желая подвести каноническое основание для воплощения в жизнь пожелания Энциклики 1920 года о едином календаре, патриарх Мелетий обратился с посланием № 872/467 от 3 февраля 1923 года «К Благословенным и Честным Предстоятелям Святых Православных Церквей Александрии, Антиохии, Иерусалима, Сербии, Кипра, Эллады и Румынии», предлагая представителям вышеперечисленных Церквей встретиться после праздника Пасхи в Константинополе для предварительного обсуждения важнейших общеправославных проблем, в том числе и календарной. Священный Синод Элладской Православной Церкви отреагировал на это предложение решением своего заседания от 6/19 марта 1923 года о делегировании на предполагавшееся Совещание митрополита Диррахийского Иакова, пребывавшего в то время в Стамбуле¹¹⁴.

Свою работу «Всеправославная Комиссия» («Πανορθόδοξος Ἐπιτροπή») начала 10 мая 1923 года, а уже 18 мая по предложению митрополита Диррахийского Иакова она была переименована во «Всеправославное Совещание» («Πανορθόδοξος Συνέδριον»)¹¹⁵. Великое искушение властью и стремление к первенству привело к тому, что в XX столетии, по слову архимандрита Иустина (Поповича), «вообще, по-видимому, Константинополь присвоил себе монополию всего „всеправославного“: „конференций“, „протосинодов“ и „соборов“»¹¹⁶. Само наименование «Всеправославное Совещание» отражает амбициозность главного инициатора его проведения патриарха Мелетия (Метаксакиса), Подтверждением тому служит малая представительность Совещания. Среди его участников не было ни одного полномочного представителя Александрийской, Антиохийской, Иерусалимской и Российской Церквей, что свидетельствует явно не в пользу объективности такого названия. Состав участников Совещания ставит вопрос правомочности принятых решений, претендующих на всеправославное значение. Помимо патриарха Мелетия IV, Константинопольский Патриархат представляли митрополит Кизический Каллиник, профессор Богословской Школы на острове Халки Василий Антониадис и генеральный секретарь Патриархии архимандрит Герман; от лица Сербской Церкви в Совещании принимали участие митрополит Черногорский и Приморский Гавриил и автор новоюлианского календаря профессор математики и механики Белградского Университета Милутин Миланкович; Румынскую Церковь представляли архимандрит Юлий (Скрибан) и сенатор Пётр Дрангич; Кипрскую Церковь представлял митрополит Никейский Василий; от лица Элладской Церкви выступил митрополит Диррахийский Иаков. В деяниях Совещания приняли участие и русские архиепископы Анастасий (Грибановский), бывший Кишинёвский и Хотинский, и Александр (Немоловский), бывший Североамериканский и Алеутский, находившиеся в эмиграции¹¹⁷. Однако архиепископы Анастасий (Грибановский) и Александр (Немоловский) не были уполномочены патриархом Всероссийским Тихоном на участие в Совещании. В силу данного обстоятельства, Святейший патриарх Тихон, давая свою оценку Всеправославному Совещанию, заявил о том, что «неблагоприятным для Совещания обстоятельством, в значительной степени умаляющим вес всех его постановлений, было отсутствие на нём уполномоченных от Патриархатов Александрийского, Антиохийского, Иерусалимского и Всероссийского. [Русская Церковь была представлена на нём архиепископом Анастасием (Грибановским) Кишинёвским и архиепископом Александром (Немоловским) Американским, приглашёнными персонально Патриархом Мелетием IV»¹¹⁸. Таким образом, не может идти и речи об участии Русской Православной Церкви во Всеправославном Совещании 1923 года, на что иногда ошибочно указывают церковные деятели Константинопольского Патриархата¹¹⁹.

При открытии работы Совещания патриарх Константинопольский Мелетий (Метаксакис) указал на острую необходимость всецерковного решения о допустимости совершения богослужения по новому календарному стилю, поскольку наблюдаются активный переход православных стран на григорианский календарь в гражданской жизни. Вторую предпосылку календарной реформы он видел в сфере экуменических интересов, поскольку переход на новый стиль будет способствовать восстановлению единства с западными христианами в совершении главнейших церковных праздников¹²⁰.

В начале первого заседания Совещания, проходившего 10 мая 1923 года, представитель Элладской Церкви митрополит Иаков сделал следующее заявление относительно обсуждаемого вопроса: «Элладская Церковь, имеющая честь представлять себя на этом всеобщем Соборе Иерархии, до этого уже обсуждала в Афинах календарный вопрос. [...] Она соглашается удалить 13 дней из юлианского календаря, но, не изменяя Пасхалии и Эортологии Православной Церкви. Это, однако, не обязывает Элладскую Церковь декларировать то, что она желает принять все решения Комитета [...], достаточно только чтобы они были согласны с соборными канонами и постановлениями, а также с традицией Церкви»¹²¹.

Далее митрополит Черногорский и Приморский Гавриил взял слово, в котором сообщил собравшимся о том, что Сербская Православная Церковь завершила значительную работу по изучению календарной проблематики и может рекомендовать проект реформы времяисчисления, составленный профессором Милутином Миланковичем. После состоявшейся презентации новоюлианского календаря, проведённой его разработчиком М. Миланковичем, митрополит Черногорский Гавриил подчеркнул, что если Совещание не сочтёт возможным реформирование юлианского календаря, Сербская Православная Церковь не воспротивится переходу на григорианский календарь¹²².

На этом же заседании Всеправославного Совещания бывший архиепископ Кишинёвский и Хотинский Анастасий (Грибановский) сообщил, что относительно вопроса календарной реформы он не имеет конкретных указаний со стороны Карловацкого Синода¹²³.

Подводя итог работе первого дня Всеправославного Совещания, патриарх Константинопольский Мелетий (Метаксакис) заявил о том, что все участники собеседования согласны с практической необходимостью устранения расхождений между церковным времяисчислением и гражданским календарём посредством изъятия из первого 13 дней. Протокол с данным заявлением был подписан всеми собравшимися, в том числе и русскими архиереями¹²⁴.

На втором заседании Всеправославного Совещания, проходившем 11 мая 1923 года, были образованы три подкомитета, призванные детально и обстоятельно изучить календарную проблематику. Первый подкомитет являлся догматико-каноническим и включил в свой состав митрополита Кизического Каллиника, митрополита Никейского Василия, профессора В. Антониадиса и генерального секретаря Константинопольской Патриархии архимандрита Германа.

Итогом работы подкомитета по изучению догматико-канонических вопросов стало извлечение следующих выводов:

1. Календарный вопрос имеет не догматический, а канонический характер;

2. Имеющиеся каноны относительно празднования Пасхи создавались в определённом историческом контексте и с исторической ситуацией, сложившейся в XX веке, они трудно соотносимы;

3. Допустим перенос расчётного дня весеннего равноденствия с 8 на 21 марта, то есть исправление Пасхалии, что будет соответствовать решениям I Вселенского Собора;

4. Допустим переход на более совершенный календарь посредством изъятия тринадцати дней¹²⁵.

Второй подкомитет имел своей задачей изучение практических вопросов, связанных с календарной реформой, и включал в свой состав митрополита Черногорского и Приморского Гавриила, митрополита Диррахийского Иакова, архиепископа Александра (Немоловского) и архиепископа Анастасия (Грибановского). Секретарём подкомитета был назначен главный юрист (протонотариус) Константинопольского Патриархата Хр. Папаиоанну.

В результате работы подкомитета по изучению практических вопросов календарной реформы были сделаны следующие выводы:

1. Проведение реформы посредством изъятия тринадцати дней необходимо осуществлять в тот месяц, в котором имеется наименьшее число великих праздников;

2. Целесообразно одновременно с реформой исчисления, затрагивающей церковное месяцесловие, провести реформу Пасхалии¹²⁶. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что будущий Первоиерарх Русской Православной Церкви Заграницей архиепископ Анастасий (Грибановский) отказался поставить свою подпись под итоговым заявлением второго подкомитета¹²⁷. Третий подкомитет был призван обсудить научную сторону календарного вопроса и включал в свой состав архимандрита Юлия (Скрибана), сербского профессора Милутина Миланковича и румынского учёного сенатора Петра Дрангича. Секретарём подкомитета был избран секретарь Константинопольской Патриархии диакон Дорофей. Данная комиссия обстоятельно рассмотрела календарные проекты М. Миланковича и П. Дрангича. Было отмечено, что календарь Дрангича более точен, но его основным недостатком является сложность, в силу чего на первоначальном этапе реформы следует вводить календарь Миланковича. Второй этап реформы предполагал введение календаря Дрангича, но только после его дальнейшего тщательного рассмотрения в компетентных научных и церковных кругах¹²⁸.

Принимая во внимание итог работы догматико-канонического, научного и практического подкомитетов, а так же последовавших за ним обсуждений, участники Всеправославного Совещания 5 июня 1923 года приняли следующее решение: «Константинопольское Всеправославное Совещание, проходившее под председательством Вселенского Патриарха Мелетия IV, признало, что устранение различий между церковным и гражданским календарём является необходимым и что не существует канонического препятствия для изменения в церковном календаре, согласно с астрономической наукой, поэтому единогласно постановили произвести исправление юлианского календаря»¹²⁹.

Сущность предполагавшейся реформы заключалась, во-первых, в принятии Церковью новоюлианского календаря, фактически совпадающего с григорианским, но более точного (отставание в одни сутки в новоюлианском календаре накапливается за 43.480 лет). Во-вторых, в приведении церковного месяцесловия в соответствие с новым времяисчислением посредством изъятия 13 дней из месяцесловия в год проведения реформы. В-третьих, в переведении Пасхалии на новый стиль посредством перенесения расчётного дня весеннего равноденствия с 21 марта старого стиля (8 марта нового стиля) на 21 марта гражданского календаря. Этот ряд предложенных Всеправославным Совещанием мер должен был устранить причину, из-за которой дата празднования Пасхи непрестанно отдалялась от предельного срока. В результате реформы расчётный день Пасхи будет варьировать между 22 марта и 25 апреля, сообразно с астрономической действительностью, Под текстом данного постановления поставили свои подписи патриарх Константинопольский Мелетий IV (Метаксакис), митрополит Кизический Каллиник, бывший архиепископ Североамериканский и Алеутский Александр (Немоловский), митрополит Черногорский Гавриил, митрополит Никейский Василий, митрополит Диррахийский Иаков, архимандрит Юлий (Скрибан), профессор В. Антониадис, профессор М. Миланкович и генеральный секретарь Священного Синода Константинопольской Патриархии архимандрит Герман¹³⁰.

Важно упомянуть о том, что помимо календарного постановления, на повестке Константинопольского Совещания стоял ряд вопросов, призванных реорганизовать внутреннюю жизнь Православной Церкви и разрешить ряд насущных церковных проблем. В круг этих тем вошли следующие:

1. Периодичность созыва Всеправославных Соборов; 2. Препятствия к браку, причины расторжения брака и условия смешанных браков; 3. Вопрос женатого епископата, второбрачие вдового духовенства и вопрос допустимости принятия священства до брака; 4. Вопрос возраста рукополагаемых и постригаемых в монашество; 5. Вопрос допустимости вступления в брак клириков, перешедших в Православие из Римо-Католической Церкви; 6. Вопрос внешнего облика духовенства (одежда и стрижение волос); 7. Сокращение многодневных постов; 8. Перемещение дней памяти особо почитаемых святых на воскресные дни, дабы они были более посещаемы; 9. Вопросы реформирования и сокращения богослужения; 10. Вопрос православного восприятия календарного проекта Лиги Наций, согласно которому количество дней в неделе может измениться; 11. Вопрос межцерковных отношений в связи с проблемой духовного окормления диаспоры¹³¹. Однако, никаких положительных определений относительно вышеперечисленных проблем принято не было. Следует особо отметить, что в ходе обсуждения наиболее резкая критика, подвергавшая сомнению допустимость каких-либо новшеств в области брачного права священнослужителей, прозвучала из уст архиепископа Анастасия (Грибановского)¹³².

Среди положительных деяний Всеправославного Совещания 1923 года стало его VII решение, в котором содержался призыв к большевистской власти прекратить гонение на Православную Российскую Церковь и её Предстоятеля Святейшего патриарха Тихона (Беллавина)¹³³.

Вполне очевидно, что итоги Всеправославного Совещания являются не чем иным, как очередным проявлением стремления Фанара в желании «ставить себя выше других автокефальных Церквей, превратив [...] первенство чести в первенство власти»¹³⁴. Реакцию Восточных патриархов на деяния Совещания можно обобщить словами патриарха Александрийского Фотия, указавшего на то, что они «противные практике, преданию и учению Святой Матери Церкви и, предложенные под предлогом как будто лёгких модификаций, которые, вероятно, вызываются требованиями нового догмата современности»¹³⁵. Относительно же программы реформирования календаря можно отметить, что Совещание не учло отношения к этой проблеме других Автокефальных Церквей, которые ещё во время обмена мнениями в 1902–1904 годах подчёркивали необходимость именно общеправославного согласования вопроса проведения календарной реформы. Таким образом, по слову профессора К.Е. Скурата, «деяния Совещания [...] представляют собой своего рода насилие над сознанием Единой Православной Церкви»¹³⁶.

В Российской Православной Церкви в 1923 году была предпринята попытка перехода на новый стиль, обусловленная отсутствием у патриарха Московского Тихона данных о неприятии решений Всеправославного Совещания Восточными патриархами. Когда же выяснилось, что единодушное соглашение Поместных Церквей о согласовании церковного календаря с гражданским отсутствует и, учитывая всё более нараставшую волну протеста в народе, московский святитель вернул церковную жизнь в ритм «старого» юлианского календаря, предположив, однако, что реформа времяисчисления «выдвинута потребностями жизни во всех Православных Церквах, и можно думать, что в недалёком будущем она будет принята Церквами»¹³⁷. Вопрос реформы церковного календаря обсуждался в Русской Православной Церкви и в 1997 году, когда на заседании Священного Синода РПЦ МП было констатировано, что, хотя «вопрос об изменении календаря в нашей Церкви не стоит [...], использование некоторыми Поместными Православными Церквями принятого Константинопольским Совещанием 1923 года исчисления календарных дат не нарушают всеправославного единства»¹³⁸.

Согласие на принятие нового календаря дал патриарх Белградский Димитрий, который в своих письмах от 8/21 июня 1923 года и 18/23 января 1924 года, адресованных Константинопольскому патриарху, свидетельствовал о том, что Сербская Православная Церковь готова перейти на новый стиль, но только при условии всеправославного проведения календарной реформы¹³⁹.

Аналогичное заявление сделал и архиепископ Кипрский Кирилл III, который в своём письме, датированном 23 августа /5 сентября 1923 года, заявил Вселенскому патриарху о готовности принять новоюлианское исчисление. Однако в письме высказывалось опасение того, что без единовременного перехода на новоюлианское времяисчисление всех Поместных Церквей могут возникнуть церковные нестроения и даже расколы¹⁴⁰.

Предстоятель Румынской Православной Церкви примас-митрополит Мирон (Кристя) в своём письме от 4/17 декабря 1923 года сообщил новоизбранному Константинопольскому патриарху Григорию VII о готовности к переводу на новый стиль не только неподвижных праздников, но и Пасхалии. Решение это мотивировалось стремлением к согласованию пасхального исчисления с днём весеннего равноденствия, установленного на I Вселенском Соборе. В письме также извещалось о том, что днём введения нового исчисления определено быть 1 октября 1924 года, которое будет принято как 14 октября 1924 года¹⁴¹.

Следует отметить, что автономная Финляндская Православная Церковь всецело поддержала решение Всеправославного Совещания о реформе церковного времяисчисления, поскольку календарная реформа в этой Церкви, предполагавшая переход на григорианский календарь даже Пасхалии, произошла ещё в октябре 1921 года. Весьма примечательно, что данное преобразование было совершено на основании решения Поместного Собора Православной Российской Церкви, принятого 3–6 / 16–19 октября 1917 года с целью предотвращения угрозы перехода православных финнов в лютеранство¹⁴².

Весьма резкая критика в адрес Константинопольского Совещания исходила от Первоиерарха РПЦЗ бывш. митрополита Киевского Антония (Храповицкого), который язвительно именовал Всеправославное Совещание не иначе, как творением масонства и папизма, а патриарха Константинопольского Мелетия (Метаксакиса), архиепископа Афинского Хризостома (Пападопулоса) и митрополита Диррахийского Иакова причислил к категории масонов и предателей Православия¹⁴³. «Ясно, в Константинопольскую Патриархию вошла еретическая шайка, во главе с Мелетием: мудрено ли? Ведь Македоний, Несторий, Пирр, Сергий, Павел и Пётр были патриархи и еретики, даже ересиархи»¹⁴⁴, – с негодованием восклицал митрополит Антоний. Официальная позиция Русской Зарубежной Церкви в отношении постановлений Всеправославного Совещания, выраженная в категорическом их непризнании, была озвучена на Архиерейском Соборе РПЦЗ, проходившем 22 мая / 4 июня 1923 года¹⁴⁵.

Неоднозначность оценки решений Всеправославного Совещания со стороны глав Поместных Церквей выявила то, что перевод православной Пасхалии на новоюлианский календарь практически неосуществим. Нарушение всеправославного единства в праздновании Пасхи было бы прямым попранием постановлений I Вселенского Собора и наносило бы существенный ущерб межцерковным отношениям. В сложившейся ситуации речь могла идти только о приведении месяцесловия и дней празднования «неподвижных» праздников в соответствие гражданскому календарю. Вселенская Патриархия определила днём введения нового стиля 1 октября 1923 года, однако переход был осуществлён только в марте 1924 года. С огромными внутренними трениями и нестроениями начался процесс введения исправленного юлианского календаря в жизнь Поместных Православных Церквей, породивший незаживающую рану на Церковном Теле старостильный раскол. Но главным объектом анафематствований для схизматиков-старостильников и до сего дня является патриарх Константинопольский Мелетий IV (Метаксакис).

Особого внимания при изучении старостильного раскола заслуживает оценка личности Константинопольского патриарха Мелетия IV (Метаксакиса). Объективное осмысление биографии названного иерарха крайне необходимо, поскольку его именем весьма часто бравируют сторонники раскола, клеветнически выставляя поборника календарной реформы в невыгодном свете, тем самым желая доказать, что сама идея реорганизации церковного времяисчисления исходит из среды антихристианского масонства. В этом расчёт старостильников прост, ведь историческая память имеет определённую инерцию, а отдельная личность своей жизнью может положить тень даже на самую высокую идею¹⁴⁶.

Родился Мелетий (в миру Эммануил Метаксакис) в 1871 года на острове Крит. В 1889 году, будучи восемнадцатилетним юношей, он поступил в Иерусалимский Свято-Николаевский монастырь, возглавлявшийся его родственником игуменом Вениамином. В 1891 году игумен Вениамин был рукоположен в епископа Амидского, иерарха Антиохийского Патриархата. Вместе с ним в Сирию приехали Эммануил, принявший в 1892 году монашество с наречением имени Мелетий, а затем и посвящение в сан иеродиакона. С 1893 по 1900 годы иеродиакон Мелетий (Метаксакис) обучался в Иерусалимской богословской школе Местного Креста, которую окончил с отличием. Будучи весьма одаренным и энергичным студентом, он обратил на себя внимание патриарха Иерусалимского Дамиана, который в 1903 году назначил иеродиакона Мелетия генеральным секретарём Иерусалимской Патриархии, после чего последний принял иерейское посвящение и был возведён в достоинство архимандрита¹⁴⁷.

Шестилетний срок секретарского служения Мелетия (Метаксакиса) (1903–1909) оказался необычайно плодотворным. Обладая незаурядными административными дарованиями, он произвёл реорганизацию образовательной системы Иерусалимской Патриархии, особенно в среде арабо-православной паствы. Его усилиями были учреждены десятки школ, издано большое количество греко-арабских учебных книг, основан церковный журнал «Новый Сион», существующий и поныне. В 1907 году архимандрит Мелетий в качестве представителя Иерусалимской Патриархии посетил остров Кипр, где благодаря его дипломатическим усилиям удалось разрешить имевшуюся проблему, связанную с избранием нового предстоятеля Кипрской Православной Церкви. В 1908 году архимандрит Мелетий (Метаксакис) инициировал издание новой газеты для греко-арабских христиан «Палестинский вестник», а также убедил Александрийского патриарха Фотия начать издание журналов «Церковный маяк» и «Пантэнос», являющихся и в настоящее время официальными органами Александрийской Православной Церкви. Активно занимался архимандрит Мелетий вопросами разрешения экономических трудностей Иерусалимского Патриархата¹⁴⁸.

В 1909 году плодотворное служение архимандрита Мелетия (Метаксакиса) «Святейшей Матери Церквей» резко оборвалось высылкой из Иерусалима, что явилось следствием, конфликта Братства Честного Креста и Патриархии. Перейдя в юрисдикцию Кипрской Православной Церкви, архимандрит Мелетий в 1910 году был посвящён в сан митрополита Китийского. Его восьмилетнее служение на Китийской кафедре (1910–1918) характеризуется особой активностью в сфере повышения уровня богословского и светского образования, как духовенства, так и мирян. Уже в 1910 году митрополит Мелетий с целью развития системы богословского образования учредил в Ларнаке Всекипрское Духовное Училище. А в 1911 году инициировал издание богословского журнала «Церковный проповедник» («Ἐκκλησιαστικός Κήρυκας»), продолжающего своё существование и по сей день. Имея попечение не только о Церкви, но и о самом греческом народе, митрополит Мелетий в 1911 году учредил в Ларнаке Всекипрский Торговый Лицей, который вплоть до 1960 года был единственным в городе средним специальным учебным заведением. Немало потрудился Мелетий (Метаксакис) и для принятия в 1914 году нового устава Кипрской Церкви¹⁴⁹.

Следует отметить, что деятельность митрополита Китийского Мелетия в описываемый период не ограничивалась пределами Кипра. Самым активным образом он принимал участие в разрешении противоречий, существовавших в сфере межправославных отношений. Немало потрудился он в урегулировании спорного вопроса, касавшегося канонического статуса территорий так называемых «Новых Земель» («Νέων Χωρών»), вошедших в состав Греции в результате её побед в Балканских войнах, но не перешедших из юрисдикции Константинопольского Патриархата в ведение Элладской Православной Церкви¹⁵⁰.

Будучи искренним патриотом, митрополит Мелетий (Метаксакис) являлся ярчайшим поборником «Великой Идеи» и охотно использовал политический потенциал Православной Церкви в реализации греческой национально-освободительной программы. Ощущая необходимость культурного сближения с западными державами для извлечения политических выгод, митрополит Мелетий активно включился в экуменическую деятельность. В предвоенные 1910–1914 годы он проводил в Нью-Йорке переговоры с Епископальной церковью, темой которых было обсуждение перспектив дальнейшего расширения взаимоотношений двух Церквей¹⁵¹.

Являясь политическим сторонником премьер-министра Греции Е. Венизелоса и пользуясь его всецелой поддержкой, митрополит Мелетий 7 марта 1918 года был избран митрополитом Афинскими всея Эллады. В том же 1918 году митрополит Мелетий (Метаксакис) инициировал начало диалога Элладской Православной Церкви с Англиканской Церковью. Данная инициатива была обусловлена потребностью в установлении более тесных культурных и политических связей Греческого Королевства с Великобританией ради перспектив привлечения военно-политического ресурса последней к предстоявшей освободительной борьбе греков против Османской империи¹⁵².

Напряжённая деятельность митрополита Мелетия (Метаксакиса) на Афинской кафедре проходила в русле реализации широких гуманитарных программ. Видя тяжёлые послевоенные бедствия своего народа, он учредил особый церковный фонд, положив этим начало благотворительной деятельности Элладской Церкви. Вслед за этим по инициативе Первоиерарха Элладской Православной Церкви была организована сеть церковных приютов. Кроме того, проявил себя митрополит Мелетий в издательской и образовательной сферах. Его стараниями было положено начало журналу «Новое наставление», освещавшему вопросы греческой освободительной борьбы. Во время посещения Соединённых Штатов в 1921 году митрополит Мелетий открыл в Нью–Йорке греческую православную семинарию «Святой Афанасий»¹⁵³.

В 1921 году в Греции разгорелся крупный церковно-политический скандал, инспирированный противниками Елевферия Венизелоса, желавшими дискредитировать его ближайшего соратника митрополита Афинского Мелетия (Метаксакиса). Политическая оппозиция заявила о том, что присутствовавший на англиканском богослужении в Америке митрополит Мелетий, проповедовавший и благословлявший англикан, достоин извержения из сана. Несмотря на широкий общественный резонанс, развернувшаяся кампания по отстранению Предстоятеля Элладской Православной Церкви не достигла желанной цели, поскольку ещё до возвращения в Грецию, 25 ноября 1921 года, митрополит Мелетий был заочно избран патриархом Константинопольским, чего требовали внешнеполитические интересы Е. Венизелоса¹⁵⁴.

Особо подчёркивая свои панэллинистические и антитурецкие настроения, патриарх Мелетий (Метаксакис), избранный вопреки желанию турецкого правительства, прибыл в Стамбул на корабле под византийским (жёлтым с чёрным орлом) флагом. Однако вскоре после интронизации, состоявшейся 25 января 1922 года, он оказался в жёсткой зависимости от английских оккупационных властей, поскольку к тому времени власть в Греции перешла к королю Константину, противнику политического курса Венизелоса. В этот сложнейший период своей жизни патриарх Мелетий IV (Метаксакис) проявил себя, по преимуществу, политиком, приносившим в жертву во имя политических интересов, интересы церковные. Автономно, без всеправославного согласования и обсуждения, 28 июля 1922 года Священный Синод Константинопольской Патриархии под председательством патриарха Мелетия принял скандальный церковно-канонический акт о признании действительности иерархии Англиканской Церкви. Данное определение было выработано незадолго до поездки патриарха Мелетия в Лондон и Париж с целью проведения переговоров о политической и военной поддержке греческого государства¹⁵⁵. Признание каноничности англиканского священства вызвало бурю протеста, как со стороны Православных Автокефальных Церквей¹⁵⁶, так и в Римо-Католической церкви. Протоиерей Сергий Булгаков на страницах своего дневника по этому поводу сделал следующую запись: «Узнал по дороге, что Константинопольский патриарх признал англиканскую иерархию и фактически установил Interkommunion, – столь же произвольно, сколь еретично и неканонично [...]. В греческой лавочке теперь всё продастся и покупается за дешёвую цену, – и идёт ориентация и спекуляция на англосаксов, на английских и американских епископов»¹⁵⁷.

Тот же 1922 год был отмечен принятием Вселенской Патриархией не менее спорного Томоса «Об обязательном и исключительном подчинении Константинопольской Церкви всей православной диаспоры, всего православного „рассеяния“». Изначальный смысл данного постановления, изданного 1 марта 1922 года, предполагал возвращение под омофор Константинопольского Патриархата греческой диаспоры, переданной в юрисдикцию Элладской Церкви Томосом Константинопольского Патриарха Иоакима от 18 марта 1908 года¹⁵⁸. Однако впоследствии вышеозначенный документ наделил «каноническим» основанием узурпаторскую политику Константинопольской Патриархии, проводившуюся на протяжении практически всего XX столетия и ущемляющую принципиальные канонические позиции всех остальных Поместных Православных Церквей.

При патриархе Константинопольском Мелетии (Метаксакисе) Сербская Православная Церковь была признана Патриархатом, относительно чего был издан специальный Томос, датированный 19 февраля 1922 года¹⁵⁹.

Особого порицания заслуживает абсолютно неканоничное дарование патриархом Константинопольским Мелетием автономии Финляндской и Эстонской Церквям в 1923 году. Означенные действия внесли ощутимый дисбаланс в отношениях между Московским и Константинопольским Патриархатам и Эстонский же вопрос не нашёл окончательного урегулирования и к началу XXI столетия. Непродуманная церковная политика Фанара в наши дни является продолжением дела, начатого патриархом Мелетием (Метаксакисом), что не только делает реальностью «параллельное присутствие двух юрисдикций в Эстонии»¹⁶⁰, но и «говорит о последовательном намерении Константинополя узурпировать каноническую власть в Эстонии и лишить Эстонскую Православную Церковь Московского Патриархата [..] юридического [...] и канонического права наследия в стране, где православие взросло и укреплялось стараниями [...] верных чад Русской Православной Церкви»¹⁶¹.

В течение всей малоазийской военной кампании патриарх Константинопольский Мелетий (Метаксакис) активно поддерживал боевой дух сражавшихся греков, не забывая, одновременно, и о русских беженцах, проживавших в Константинополе. Однако поражение греков в войне и победа кемалистской революции в Турции вынудили патриарха Мелетия IV в первых числах октября 1923 года уйти в отставку и навсегда покинуть древнюю столицу Византийской Империи¹⁶².

Остро переживая свою причастность к греческой национальной катастрофе, Мелетий (Метаксакис) сразу же после своей отставки удалился на Афон. Спустя некоторое время он переселился в пригород Афин, откуда уже 20 мая 1926 года был призван на служение в качестве Предстоятелей Александрийский Православной Церкви. В третий раз, возглавив Поместную Церковь, патриарх Мелетий проявил свою обычную административную активность. Благодаря незаурядным административным способностям патриарха Александрийского Мелетия II (Метаксакиса) наладилась и возродилась, практически угасшая к 1926 году, жизнь древнего Александрийского Патриархата, Кипучая энергия патриарха Мелетия проявилась в радикальной реорганизации управления Патриархией и учреждении Священного Синода. Кроме того, был сделан особый акцент на православном миссионерстве в Африке, после чего весь африканский материк вошёл в каноническую территорию Александрийского Патриархата, что нашло своё отражение в титуле Предстоятеля Церкви («Патриарх Александрийский и всея Африки»). Особое попечение патриарх Мелетий проявил в отношении духовного образования и просвещения своей паствы. В частности, было открыто Духовное Училище имени святителя Афанасия Великого, возвращено к жизни здание журналов «Церковный маяк» и «Пантэнос», а также учреждено издание нового религиозного бюллетеня «Божественное учение», распространявшегося бесплатно. Характерным явлением для Александрийского Патриархата времён первосвятительства Мелетия II (Метаксакиса) был переход на новоюлианский календарь (1929) и признание канонического достоинства англиканских рукоположений (1930)¹⁶³. В целом, его предстоятельство на Александрийской кафедре оказалось положительным и даже своевременным.

Умер патриарх Мелетий II (Метаксакис) 28 июля 1935 года в возрасте шестидесяти четырёх лет, пребывая в самом расцвете своей активной патриаршей деятельности¹⁶⁴.

Такова была жизнь одного из наиболее известных православных реформаторов XX столетия, инициировавшего календарную реформу и за это ставшего объектом ненависти и клеветы со стороны идеологов старостильного раскола. Безусловно, патриарх Мелетий (Метаксакис) представлял собой личность неоднозначную и противоречивую. Однако для маргинальных старостильных группировок крайне важно очернить патриарха Мелетия, обвинив его в масонстве и антихристианстве, дабы показать, что «не может [...] древо худое приносить плоды добрые» (Мф.7:18). Обвинение же в масонстве является наиболее громким и наименее доказуемым. Поскольку для схизматиков введение нового стиля является ничем иным, как «ступенью к устранению различий между Церквями через псевдосоединение с многообразием еретиков»¹⁶⁵, то и сами инициаторы календарных преобразований по их представлениям «являлись органами англиканской пропаганды и безбожного жидомасонства»¹⁶⁶.

По мнению авторитетного исследователя старостильного раскола, блаженно почившего Предстоятеля Элладской Православной Церкви архиепископа Афинского Христодула (Параскеваидиса), обвинения в масонстве патриарха Константинопольского Мелетия (Метаксакиса) и архиепископа Афинского Хризостома (Пападопулоса) совершенно безосновательны и представляют собой прямую клевету со стороны раскольников-старокалендаристов¹⁶⁷. Кроме того, биограф патриарха Мелетия иеромонах Софроний (Михаилидис), специально изучавший данную проблематику, так же убеждён в том, что все обвинения этого яркого Предстоятеля Константинопольского Патриархата в принадлежности к масонству лишены достоверности и не имеют под собой реальных оснований¹⁶⁸. Кроме того, эту позицию красноречиво подтверждают исторические факты. Так, 25 июня 1934 года патриарх Александрийский Мелетий II (Метаксакис) издал указ, согласно которому все клирики, состоящие в масонских ложах, подлежат немедленному запрещению в священнослужении и наложению епитимьи¹⁶⁹. Более того, в личном письме патриарха Александрийского Мелетия (Метаксакиса) архиепископу Афинскому Хризостому (Пападопулосу) от 25 мая 1935 года содержится резкая критика масонства как современного религиозного заблуждения¹⁷⁰.

Таким образом, оценивая жизненный путь патриарха Мелетия (Метаксакиса), невозможно отрицать абсолютную преданность его служения интересам Церкви, что выразилось в необычайной активности и плодотворности этого служения. Однако патриарх Мелетий всю жизнь чувствовал себя не только служителем Церкви, но и выразителем интересов греческого народа, освобождение которого ему представлялось задачей первостепенной важности. Именно поэтому вся его деятельность психологически более объяснима горячей приверженностью «Великой Идее», чем членством в масонской ложе.

После принятия Константинопольским Совещанием (1923) известных календарных постановлений, Элладская Православная Церковь встала перед сложной дилеммой относительно допустимости их воплощения в жизнь. С одной стороны, решения Совещания требовали своей реализации. К тому же, в этом было заинтересовано и греческое правительство, поскольку королевским указом от 16 января 1923 года предполагалось введение нового стиля в гражданской жизни уже с 16 февраля 1923 года¹⁷¹. С другой стороны, греческих иерархов смущало неодобрение многими Автокефальными Церквями идеи реформирования времясчисления.

На заседании Священного Синода Иерархии, являющемся высшей инстанцией церковной власти в Элладской Православной Церкви и проходившем 27 декабря 1923 года, собрание из 29 архиереев проводило обсуждение проблемы введения новоюлианского календаря. Сперва был поставлен вопрос каноничности самого Всеправославного Совещания и принятого им календарного постановления. На это недоумение греческие архиереи ответили признанием легитимности Константинопольского Совещания и каноничности выработанных им определений. Далее прозвучало выступление архиепископа Афинского Хризостома I (Пападопулоса)¹⁷², в научном докладе которого был затронут вопрос отставания юлианского календаря от реального астрономического времени и вызванного этим несоответствия пасхалических таблиц дню весеннего равноденствия, чем нарушаются постановления I Вселенского Собора. В развернувшейся дискуссии стала очевидной недопустимость изменения Пасхалии без всеправославного согласования. Принятое Синодом решение о переводе месяцесловия на исправленный юлианский календарь не нашло, однако, единогласного одобрения, поскольку некоторые иерархи боялись волнений в народе, вызванных календарным нововведением. Тем не менее, большинством архиереев этот важный фактор был недооценён и проблему сняли с обсуждения¹⁷³.

При дальнейшем рассмотрении вопроса учитывалось и то немаловажное обстоятельство, что епархии «Νέων Χωρών» («Новых земель»), находившиеся на территории греческого государства, но административно подчинявшиеся Вселенской Патриархии, готовились к переходу в марте 1924 года, вместе со всей Константинопольской Церковью, на новый стиль. В церковных и государственных интересах было не допустить разделения страны по календарному признаку, дабы не наносить ущерба единству нации¹⁷⁴.

Результатом этого заседания Священного Синода Иерархии стало принятие решения, констатировавшего:

1. Что все согласны с изменением церковного календаря и согласованием его с календарём гражданским;

2. Согласно голосованию, никто в дальнейшем не учинит смущение;

3. Относительно имеющихся в Греции епархий, подчиняющихся Вселенской Патриархии, необходимо запросить их согласие и согласие Вселенской Патриархии¹⁷⁵.

Об итогах обсуждения календарной проблематики, проведённого иерархами Элладской Церкви, архиепископ Афинский Хризостом сообщил Константинопольскому патриарху Григорию VII в уведомительном послании № 70/3046 от 3 января 1924 года. Он подчеркнул готовность согласования церковного времяисчисления с гражданским, но без изменений в пасхалических расчётах, которые по-прежнему должны опираться на юлианский календарь¹⁷⁶. Ответное послание Константинопольского патриарха, значащееся под № 221, последовало 28 января 1924 года и содержало в себе одобрение решений Элладской Церкви и предложение совместного перехода на новоюлианское исчисление, которое должно было состояться 10 марта 1924 года. Вопрос реформирования Пасхалии патриарх Григорий предполагал вторично обсудить только в будущем, на грядущем Всеправославном Соборе. Кроме того, предстоятель Вселенской Патриархии высказал надежду на то, что все Поместные Церкви совершат переход на новый стиль совместно с Церквями Константинопольской и Элладской¹⁷⁷.

Спустя три месяца после этого, 1 марта 1924 года, Священный Синод Элладской Православной Церкви издал следующее постановление о введении в церковный обиход исправленного юлианского календаря:

«Согласно решению Священного Синода, Элладская Церковь приняла определённое Вселенской Патриархией исправление юлианского календаря, согласно которому 10 марта месяцесловия должно считаться и называться 23 марта. Месяцесловие и Пасхалию Православной Церкви оставить неизменными. Неподвижные праздники будут празднуемы согласно изначально определённых Православной Церковью дней. Относительно только этого года, как исключение, во вторую неделю Великой Четыредесятницы будет праздноваться память тех дневных святых, чья память в месяцесловии приходится с 10 по 23 марта, Пасха и иные подвижные праздники будут совершаться согласно [...] Пасхалии»¹⁷⁸, то есть Александрийская Пасхалия оставалась неизменной. Календарная реформа не предполагала изменений и в литургической жизни Церкви. Согласно решению Синода от 1 марта 1924 года, «богослужебные книги (Октоих, Триодь Постная и Триодь Цветная), апостольские и евангельские зачала будут урегулированы так же, как и прежде, согласно [...] Пасхалии и воскресным столпам»¹⁷⁹.

В завершение процедуры перехода на новый стиль, архиепископ Афинский Хризостом обратился к Предстоятелям Автокефальных Церквей Константинопольской, Александрийской, Антиохийской, Иерусалимской, Сербской, Румынской и Кипрской с сообщением о том, что «Элладская Церковь приняла решение Вселенской Патриархии относительно согласования церковного календаря с гражданским, полагая 10 марта как 23»¹⁸⁰. Это обращение содержало призыв к Поместным Православным Церквям последовать примеру Церкви Эллады, на что последовала самая неоднозначная реакция. Так, патриарх Иерусалимский Дамиан телеграфировал в Афины: «Святейшая Матерь Церквей не может принять такое изменение в настоящее время [...] по причине неблагополучного положения, в котором, как известно, она находится по отношению к латинянам в святых местах и ввиду опасности прозелитизма»¹⁸¹. Антиохийский патриарх Григорий IV отнёсся к мысли о реформе календаря отрицательно, а патриарх Сербский Димитрий и архиепископ Кипрский Кирилл III напомнили о необходимости всеправославного согласования при осуществлении таких важных преобразований. Однако самый резкий отзыв дал патриарх Александрийский Фотий. В своём особом послании от 20 апреля 1924 года он заявил: «Наша Святейшая Церковь никогда не видела необходимости в исправлении календаря [...]. Только Собор всех Святых Божиих Церквей компетентен разрешить этот вопрос. Вы утверждаете, что догматы и каноны не препятствуют исправлению календаря. Это не совсем верно. Сами же Вы чуть не через десять строк после этого утверждения пишете, что исправление юлианского календаря отдельной Церковью вызовет соблазн вследствие различия календарей у православных народов и грозит схизмой»¹⁸².

Однако, невзирая на столь неодобрительное отношение отдельных Поместных Православных Церквей к готовившемуся в Элладской Православной Церкви изменению времяисчисления, календарная реформа была всё-таки проведена. Но проведена без предварительной подготовки и без принятия достаточного количества мер для разъяснения народу сущности происходящего изменения, что во многом предопределило дальнейшее развитие сопротивления реформе, вылившегося в церковный раскол¹⁸³.