Библиотека литературы Древней Руси. Том 13 (XVI век)

Источник

Том 1Том 2Том 3Том 4Том 5Том 6Том 7Том 8Том 9Том 10Том 11Том 12Том 13Том 14Том 15Том 16Том 17Том 18Том 19Том 20

Содержание

Вступление. Предстатели земли русской: агиография XVI века

Житие Антония Римлянина Жития Зосимы и Савватия соловецких Житие Арсения Коневского Житие Ферапонта Белозерского Житие Мартиниана Белозерского Житие Макария Желтоводского и Унженского Житие Корнилия Комельского Житие Кирилла Новоезерского Житие Кассиана Босого Житие Фотия Волоцкого Рассказ Вассиана Кошки о последних днях и преставлении тверского епископа Акакия Сказание о валаамском монастыре Повесть о Псково-Печерском монастыре Повесть о прихождении Стефана Батория на град Псков Повесть о явлении икон Богородицы на Синичьей горе Житие Никандра Псковского Житие Герасима Болдинского Похвальное слово Антонию Сийскому и русским святым царевича Иоанна Иоанновича Автобиографическая повесть Мартирия Зеленецкого Духовная грамота и исповедь Евфимия Туркова Житие митрополита Филиппа Песнопения службы митрополиту Филиппу  

 
Вступление. Предстатели земли русской: агиография XVI века

Предлагаемый вниманию читателя том Библиотеки литературы Древней Руси содержит в основной своей части жития русских святых, созданные в XVI веке. Общие литературные тенденции столетия, которое Д. С. Лихачев охарактеризовал как эпоху «второго монументализма», нашли отражение и в агиографических памятниках этого времени: повествование в них, как правило, степенно и многословно, пронизано пафосом «пресветлого православия» и отражает бурную жизнь Русской церкви XV–XVI столетий, когда один за другим возникают все новые монастыри, при этом не только в центральных районах Руси, но и на ее окраинах. Активно осваивается русский Север, его самые глухие уголки, где дремучие леса по берегам светлых рек и незамутненных озер, уединенность и тишина так хорошо гармонировали с идеалами монашеского безмолвия и отрешенности от суетного мира.

Данный том не просто знакомит нас с памятниками русской агиографии, но и открывает в ряде случаев малоизученную, а порой и вообще доселе неведомую страницу истории словесности, ибо некоторые жития публикуются впервые, другие – по единственным сохранившимся спискам. Том отражает результаты источниковедческих и текстологических разысканий последних десятилетий.

Большинство из публикуемых в томе памятников – это жития основателей монастырей, что придает материалам тома особую познавательную ценность: ведь речь идет не только о подвижниках и аскетах, но и об активных деятелях Русской церкви. И хотя описываемые в житиях события развертываются на бескрайных российских просторах, создается впечатление некоего замкнутого пространства, объединенного духовной общностью: все монастыри, и давно существующие, и вновь создаваемые, тесно связаны друг с другом, и этим связующим звеном оказываются преподобные подвижники и их ученики. Действительно, один из основателей знаменитого Соловецкого монастыря был постриженником монастыря Кирилло-Белозерского и, вероятно, учеником самого Кирилла. Основатель монастыря на острове Коневец Арсений – постриженник Лисицкого монастыря, что под Новгородом, прошедший к тому же школу духовного совершенствования и устройства монастырского жития на Афоне. Ученики Корнилия Комельского – Кирилл Новоезерский, Геннадий Костромской, Адриан Пошехонский, Филипп Ирапский – основывали монастыри в Костроме, Пошехонье, на берегах озера Белого и в других областях Северной Руси, подобно тому как столетием ранее ученики Сергия Радонежского создали созвездие подмосковных монастырей.

Но святые отцы не всегда оставались замкнутыми в тишине своих келий: они постоянно оказывались участниками бурной политической жизни: Мартиниан Белозерский приютил и духовно поддержал Василия Темного, свергнутого своим двоюродным братом Дмитрием Шемякой, Кассиан Босой был приглашен стать восприемником от купели будущего царя Ивана Грозного, а соловецкий игумен Филипп, ставший митрополитом всея Руси, поплатился жизнью за то, что с величайшим достоинством и мужеством пытался отвратить того же царя от его кровавых деяний. В житиях этого времени мы встретим немало отзвуков мирской, политической и военной жизни эпохи.

Разумеется, жития следовали агиографическому канону. Как поразительно сходны описания прихода будущего подвижника в монастырь, когда его, отрока, предупреждают о трудностях иноческой жизни, на что он отвечает словами евангельской притчи, что лишь отрекшийся от мирской суеты окажется достоин Царства Божия. Как много сюжетных параллелей найдем мы в описании чудес, творимых святыми. Как сходны описания их кончин. И тем не менее мы нередко встретим в житиях живые подробности, свидетельствующие о том, что агиограф был осведомлен об обстоятельствах описываемых событий и не удержался от желания поведать о них своим читателям. Так, удивительно нагляден и подробен рассказ Вассиана Кошки о кончине тверского епископа Акакия. Останавливает внимание и поэтическое начало Сказания о Валаамском монастыре. Традиционный рассказ о разделении земли между народами, восходящий к Библии, обычно представляет собой сухой перечень этнонимов. Здесь же он сопровождается лаконичной, но в то же время конкретной характеристикой регионов, чем-то напоминающей описание Руси в Слове о погибели Русской земли: «Овѣх убо под теплотными странами всели и сластьми благовонных аромат възвесели, и златом, и дражайшими многомастными камыкы украси. Овѣх же на плодоносных землях жити учини и веселhйшими винограды обогати. Овѣх же по пустыням разсѣа, скотопитательство велие дарова имъ». И далее, характеризуя, как можно думать, Русскую землю, автор пишет: «Инѣи же на премножайших водах и в велицѣх лѣсех насели и рыбами преумножи и красно-видных зверей кожами одаривъ». Упоминание на первом месте «премножайших вод» для характеристики севернорусских монастырей, расположенных либо на островах (Соловецкий, Валаамский, Коневецкий, Троицкий Зеленецкий), либо на берегах рек и озер (Кирилло-Белозерский, Ферапонтов, Новоезерский и др.), совершенно уместно. Вообще, топос – пустынник селится в глухом лесу возле родника или ручья – видимо, не случаен: помимо бытовой потребности в чистой воде, «криница» (источник), возможно, символизировала чистоту и уединенность отшельнического жития, а само уподобление распространения христианской веры рекам и потокам, напояющим землю, также традиционно и широко употребимо.

Помимо житий и сказаний о монастырях в том включена также воинская Повесть о прихождении Стефана Батория на град Псков, стилистически близкая к таким шедеврам этого жанра, как Сказание о Мамаевом побоище или Казанская история. Повесть о явлении икон Богородицы на Синичьей горе – одно из многочисленных сказаний о явлении чудотворных икон, написанное простым языком, но стремящееся как можно более наглядно и убедительно повествовать о явившемся чуде. Включено в том и Похвальное слово Антонию Сийскому и всем русским святым, позволяющее судить о начитанности и литературном умении царевича Ивана, сына Ивана Грозного. Завершают том песнопения службы мирополиту Филиппу. Все названные произведения различных жанров и различного уровня литературного мастерства позволяют лучше представить себе репертуар книжности второй половины XVI века.

О. В. Творогов


Источник: Библиотека литературы Древней Руси / РАН. Ин-т рус. лит. (Пушкинский дом) ; под. ред. Д.С. Лихачева и др. - Санкт-Петербург : Наука, 1997-. / Т. 13: XVI век. – 2005. - 858, [2] с.

Комментарии для сайта Cackle