№ П-149. «Кассационная жалоба и просьба о помиловании» защитников обвиняемых по делу петроградского духовенства и верующих

7 июля 1922 г.

В ВЕРХОВНЫЙ РЕВОЛЮЦИОННЫЙ ТРИБУНАЛ при В.Ц.И.К.

(по кассационному Отделению)

по делу по обвинению граждан Василия Казанского (он же Митрополит Петроградский и Гдовский Вениамин), Виктора Плотникова (он же Епископ Кронштадтский Венедикт), Юрия Новицкого, Дмитрия Огнева и других по ст. ст. 62, 69, 119 и др. Уголовного Кодекса⁵⁰⁵,

нижеподписавшихся защитников обвиняемых

на приговор Петроградского ГубРевТрибунала от 5-го июля с/г.⁵⁰⁶

КАССАЦИОННАЯ ЖАЛОБА И ПРОСЬБА О ПОМИЛОВАНИИ.

Настоящая кассационная жалоба приносится нижеподписавшимися защитниками на вышеозначенный приговор Петроградского ГубРевТрибунала от имени 12-ти обвиняемых: 1) Василия Павловича КАЗАНСКОГО (он-же Митрополит Петроградский и Гдовский Вениамин), 2) НОВИЦКОГО, Юрия Петровича, 3) КОВШАРОВА, Ивана Михайловича, 4) БОГОЯВЛЕНСКОГО, Леонида Константиновича, 5) ЧЕЛЫДОВА, Михаила Павловича, 6) ЧУКОВА, Николая Кирилловича, 7) ПЛОТНИКОВА Виктора Васильевича (он-же Венедикт, Епископ Кронштадтский), 8) ЕЛАЧИЧА, Николая Александровича, 9) ОГНЕВА, Дмитрия Фроловича, 10) ШЕИНА, Сергея Павловича, 11) БЫЧКОВА, Сергея Ивановича и 12) ПЕТРОВСКОГО, Александра Васильевича, – которые приговором ГубРевТрибунала признаны виновными в деяниях, предусмотренных 62 и 119 ст. ст. Уголовного Кодекса, и приговорены: первые десять лиц – к высшей мере наказания (расстрелу), а последние два (БЫЧКОВ и ПЕТРОВСКИЙ) κ трехлетнему тюремному заключению co строгой изоляцией.

Означенный приговор (со всеми его последствиями, в том числе с конфискацией имущества) мы считаем неправильным, во всем его объеме, и подлежащим отмене в кассационном порядке.

Прежде всего, считаем нужным заявить, что мы присоединяемся ко всем тем кассационным жалобам, которые принесены и могут быть принесены, отдельно от настоящей жалобы, теми же осужденными или другими лицами, осужденными по этому же делу.

Что же касается кассационного материала по данному делу, то таковой, для большего удобства рассмотрения, надлежит подразделить на четыре части: а) нарушения допущенные ГубРевТрибуналом в отнОшении установления состава преступления в инкриминированных осужденным деяниях, б) нарушениях процессуального характера, в) нарушения, сводящиеся к полной голословности фактических утверждений, содержащихся в приговоре ГубРевТрибунала, а также к явному противоречию между этими утверждениями и несомненными данными дела и г) нарушения, заключающиеся в очевиднейшем несоответствии меры репрессии деянию осужденных.

А. НАРУШЕНИЯ В ОТНОШЕНИИ УСТАНОВЛЕНИЯ CQCTABA ПРЕСТУПЛЕНИЯ.

Для применения 62-ой статьи Уголовного Кодекса, по которой признаны виновными обвиняемые необходимо было установить следующие признаки: а) наличность организации, б) наличность участия каждого данного лица в преступной организации, в) наличность определенного преступного способа деятельности этой организации и г) наличность определенной преступной цели. Отпадение, хотя бы единого из указанных признаков уничтожает возможность применения 62-ой статьи.

[а)]Надлежит остановиться, прежде всего, на вопросе о существовании в данном случае преступной организации, предусмотренной 62-ой ст.

Мысль закона в этом отношении ясна до очевидности. Самое слово «организация» подразумевает, конечно, не простое случайное соглашение, хотя бы и большой группы лиц, направленное к достижению той или иной преступной цели,– но строго организованный коллектив с заранее распределенными обязанностями, индивидуальным кругом деятельности для лица входящего в ту или иную часть коллектива, центральным направляющим работу коллектива органом, заранее установленными правилами подчинения, контроля и т. д. Этими основными особенностями характеризуются, в сущности, все возникающие в социальной жизни организации начиная с громаднейших и легальнейших и кончая малочисленными, направленными к достижению преступных целей.

Совершенно понятно также, почему Уголовный Кодекс придает столь серьезное значение моменту организации, существующей для достижения преступных целей. Индивидуальные преступные попытки и даже обыкновенные соглашения, к тому же направленные, но не связанные во едино строгой дисциплиной и, вообще, не обладающие той структурой, которая особенно усиливает мощь организованного коллектива, – сравнительно не так опасны для Государства, как объединенная группа, спаянная во едино, в одну организованную волю, расчитанная на более или менее продолжительное время действия и проводящая в жизнь свои планы по заранее установленной программе с заранее установленным распределением обязанностей, на началах соответствующего подчинения отдельных членов организации ее центральной власти.

Если этот законный критерий применить к настоящему делу даже в том виде, в каком оно изображено в приговоре ГубРевТрибунала, то и тогда не подлежит никакому сомнению, что о той «организации», которую имел в виду закон, в данном случае не может быть и речи.

Согласно приговору, Казанский и остальные 11 осужденных признаны виновными в том, «что первый, являясь представителем Православной русской церкви Петроградской епархии, а последние членами правления приходов, в период времени проведения Советской Властью декрета об изъятии церковных ценностей, вошли в соглашение с Патриархом Тихоном для проведения одинаковой линии в вопросе изъятия церковных ценностей...⁵⁰⁷ с каковой целью, состоя членами организации, называемой правлением приходов православной русской церкви, совместно с Митрополитом, вопреки законной деятельности. этой организации, придали организации характер деятельности, поставившей себе целью борьбу с Советской Властью, обратив, таким образом, правление в лице упомянутой активной группы. в боевой штаб, действующий на основе директив, выработанных в духе послания Патриарха».

Полное несоответствие между той фактической формулировкой, которую дает приведенное место из приговора, и точным смыслом закона по нашему мнению, вряд ли, может быть оспариваемо.

62-ая статья требует наличности преступной организации. – Приговор устанавливает существование законной организации, легальная деятельность которой была, будто бы, преступно извращена, что представляет случай, совершенно неподходящей под действие 62-ой ст. Если законная организация, в отступление от своего устава, позволяет себе те или иные преступные правонарушения, то от этого она еще не превращается в преступную организацию, предусмотренную 62-ой статьей, и в результате могло-бы получиться лишь привлечение к надлежащей ответственности лиц, виновных в преступном отклонении общества от законных путей его деятельности.

Сделаем даже на минуту – при всей житейской неправдоподобности – чисто теоретическое допущение, что какая либо законная организация, сохраняя всю свою структуру, весь свой административный аппарат, меняет лишь прежнюю цель деятельности, ставя на место таковой преступные достижения. При таком допущении становится совершенно очевидным, что на точном основании 62-ой статьи, самый факт участия в подобной радикально изменившей свои цели организации является преступлением, этой статьей предусмотренным. Между тем, как это усматривается из приговора, из 30-ти членов правления общества православных приходов было привлечено всего 12-ть (кроме Казанского, Плотникова, и Чельцова, членами правления не состоявших), – осуждено всего 9-ть (кроме тех же лиц). Таким образом даже при сделанной теоретической уступке, применение 62-ой статьи к данному случаю, все таки, остается непонятным.

В цитированной части приговора указывается, правда, на то, что «правление в лице упомянутой активной группы» было обращено в боевой штаб и т. д. Если дешифрировать мысль приговора, то она с удивительной яркостью подчеркивает, в сущности, неправильность применения к данному случаю понятия преступной организации. По точному смыслу приговора оказывается, что речь уже идет не о преступной метаморфозе правления, как такового, а об отдельной группе активных членов правления, которая, однако, как из того же приговора усматривается самостоятельной, независимой от правления организации не имело. Следовательно, никакое отождествление той «группы» с организованным правлением как таковым, не может иметь место, что лучше всего подтверждается непривлечением почти трех четвертей правления к ответственности и оправданием части таковых, хотя в числе последних было даже лицо, принадлежащее к президиуму правления (Зенкевич).

В итоге, даже при условии фактической обоснованности обвинения, наличность преступной организации в виде законно образовавшегося упомянутого правления совершенно отпадает, и в этом случае оставалась-бы лишь простая группа людей, не связанных прочной организацией, и случайно вступавшая во взаимный контакт в помещении, занимаемом правлением.

б) В приговоре не конкретизирован и второй из указанных признаков по 62-ой статье, т. е. не конкретизировано надлежащим образом участие каждого данного лица в преступной организации. Как уже указано выше, один факт принадлежности к преступной организации, если только таковая существует, карается по 62-ой статье. Приговор сделав из выше разъясненной ошибки свою основную точку зрения, должен был неизбежно придти к последующей серьезной ошибке, квалифицируя деятельность членов правления по одному основному признаку: «активности» или «пассивности». Такое деление не имеет никакого юридического обоснования. Принадлежность к преступной организации – самодавлеющее преступление. Кто был пассивен в прошлом, может оказаться активным в будущем и наоборот. Такое деление только еще раз подчеркивает всю невозможность говорить об организации, когда в худшем случае речь могла 6ы идти лишь об индивидуальных деятелях, несущих ответственность, каждый за себя. В этих справедливых пределах, конечно, активность играла-бы соответственную роль, но вне всякой возможности применения понятия об организации.

Если к этому прибавить, что, согласно тому же приговору, так называемая, «активность» определялась в формах, вовсе не предполагающих непременно преступление со стороны целого ряда лиц, то применение 62-ой статьи становится еще более непонятным. Так например, Чуков, Плотников, Елачич, Огнев, Шеин, Бычков и Петровский признаны индивидуально виновными в том, что «принимали активное участие в совещаниях и собраниях означенной группы лиц, в коих обсуждали и разрабатывали вопросы противодействия Советской Власти» и т. д. В сущности приблизительно в тех же выражениях квалифицируется и деятельность других осужденных (Ковшаров, Богоявленский, Чельцов и т. д.). Самый факт «обсуждения и участия» еще ничего в себе преступного с любой точки зрения не заключает. Для противоположного вывода необходимо было конкретно в отношении каждого осужденною установить, что, именно, он старался провести в жизнь при обсуждении преступную точку зрения. Между тем, в приговоре это не указывается и, если принять в соображение, что главным (можно сказать, исключительным) материалом по данному делу являются показания самих же обвиняемых, которые категорически удостоверяли, что все они желали всячески помочь отдаче церковных ценностей,– то необоснованность приговора в этой части не вызывает сомнений.

Надлежит еще прибавить, что из 12-ти лиц, осужденных по 62-ой статье, три лица ни в каком организованном соотношении с правлением не состоят, а, именно: Казанский, который, как Митрополит мог лишь считаться с мнением правления, как группой верующих, Плотников (Епископ Венедикт), который бывал лишь иногда в правлении для осведомления Митрополита и решительно никакого участия в обсуждении каких-бы то ни было вопросов не принимал и Чельцов, который по явному недоразумению включен в состав членов правления, хотя он таковым никогда не был. Этими обстоятельствами вновь характеризуется вся случайность и непостоянство состава тех лиц, которых приговор объединил в рамках 62-ой статьи.

Что касается третьего и четвертого признаков, указанных в 62-ой статье (определенный преступный способ деятельности организации и определенная преступная цель) то оба эти признака также совершенно отсутствуют в данном деле, что фактически подтверждается соображениями, изложенными в 3-ей и 4-ой частях настоящей жалобы,– на которые мы и ссылаемся.

Б. ГРУППА ПРОПЕССУАЛЬНЫХ НАРУШЕНИЙ.

1. В судебном заседании был впервые допрошен в качестве свидетеля священнчк Красницкий, заместитель председателя В.Ц.У. Свидетель этот дал отрицательную характеристику Петроградского духовенства и, хотя другой свидетель близкий к так называемой живой церкви, заслуживший общее доверие сторон и Трибунала священник Боярский представил характеристику совершенно противоположную, – тем не менее показание Красницкого могло иметь известное значение для дела. Поэтому, явилась существенная необходимость в установлении степени того доверия, которое можно питать к свидетелю в области «политических» характеристик, да еще огульного характера. Свидетелю был поставлен, между прочим, вопрос, давно ли он исповедует настоящие свои убеждения. Ответ гласил: «со студенческой скамьи». Однако, в ответ на следующие вопросы выяснилось, что свидетель в 1913 г. был членом черносотенного «Русского Собрания», где 20-го декабря читал доклад о употреблении евреями христианской крови. Далее, защита заявила Трибуналу о своем намерении для окончательного выяснения степени возможного доверия к свидетелю сослаться на номера Петроградского Церковно-Епархиального Вестника от 13-го и 27-го апреля 1918 г., где напечатаны статьи Красницкого, характеризующие его отношение к Советской Власти и к коммунистическому строю на второй год революции. Защита просила приобщить эти газеты к делу и разрешить поставить в соответственном направлении вопросы свидетелю. Трибунал отказал в этом ходатайстве на том основании, что мнения, высказанные свидетелем по тем или иным вопросам – да еще в 1917 г. – не подлежат исследованию.

Между тем, помимо приведенных соображений, повелительно устанавливавших необходимость выяснения искренности и правдивости свидетеля,– Трибунал непосредственно затем допустил:

а) опрос обвинением свидетеля Боярского по поводу чисто научных мнений, высказываемых им в статье напечатанной в газете «Правда» от 19 июня с/г.⁵⁰⁸ по предмету, неизмеримо менее важному и интересному для данного дела, чем те обстоятельства, которые желала выяснить защита и б) приобщение к делу по просьбе обвинения целого ряда частных изданий со ссылкою на частные же мнения и сведения, содержащиеся в журнале «Живая церковь», издающемся при ближайшем участии того же Красницкого, которому ставились в этом направлении многочисленные вопросы.

Все изложенное подтверждается протоколом заседания и стенограммой.

Для характеристики всей важности того материала, который защита желала приобщить к делу в отношении свидетеля Красницкого, мы прилагаем к настоящей жалобе указанные номера Петроградского Церковно-Епархиального Вестника, в одном из которых в статье «Приходский суд» Красницкий проводит мысль о полном отрицании суда гражданской власти, настаивает на подчинении всех верующих по всем без исключения делам приходскому суду и угрожает самыми страшными карами до отлучения от церкви включительно, за неподчинение юрисдикции этого суда (номер οт 27-го апреля 1918 г.), в другом же номере от 22-го того-же апреля, Красницкий в статье: «Что делать в приходе православному мирянину» призывает к воинствующему объединению всех православных, проклинает всех иноверцев и неверующих и призывает «отступить от безбожников и над ними совершится Суд Божий, как над Дафаном и Авироном, которых поглотила земля за восстание на пророка Божия Моисея».

Таков тот свидетель, который является, едва-ли, в сущности, не единственной опорой обвинения, поэтому отказ защите в надлежащем выяснении этого момента, да еще при предоставлении такого же, в сущности, права в большем объеме обвинению – является существенным нарушением равноправия сторон и огромным ущербом для законных интересов защиты.

2. В центре обвинения стоит указание на то, что Митрополит и прочие обвиняемые, будто-бы распространяли среди населения письменные обращения в Помгол от 6-го⁵⁰⁹ марта⁵¹⁰ и в комиссию по изъятию ценностей от 13-го марта с/г. Из содержания этих писем, а также из аргументации, приведенной обвинением и приговором усматривается, что центр преступности означенных писем предполагается в их заключительных строках, говорящих об отлучении и извержении.

Защита, возражая против этого довода, ссылалась на то, что почти немедленно после отправки этих писем в ряде газет появились выдержки из писем, содержавшие в себе, как раз, только заключительные части таковых, между тем как письма эти во всем объеме не оставляют никакого сомнения в том, что Митрополит находил возможным и нужным отдать в пользу голодающих все церковные ценности до священных сосудов включительно. Указав на то, что напечатание заключительных частей писем в изолированном от остального текста виде являлось во всяком случае полным и худшим извращением пред общественным мнением действительных мыслей Митрополита, – защита представила две газеты, которые ей удалось достать, а именно: номер Красной Газеты от 16-го марта с/г. (с каррикатурой на Митрополита в дополнение к тексту) и номер «Правды» от 30-го марта с/г., где в статье «Первое предостережение» приводится полностью (с некоторым ухудшающим сокращением) заключение второго письма Митрополита.

Несмотря на изложенное, а также на то, что ряду свидетелей сторонами ставились вопросы в этом направлении, Трибунал в ходатайстве о приобщении означенных газет к делу отказал.

Защита не может при этом не обратить внимание на то, что в то же время обвинению была предоставлена широкая возможность приобщения к делу всевозможных частных газет, издающихся в России и за границей и даже одной выписки из частной газеты (заграничное «Новое Время»), удостоверенной лишь подписью обвинителя Красикова.

Таким образом и здесь в нарушение равноправия сторон и в ущерб крайне существенному интересу защиты ходатайство было отклонено.

3. Защита ходатайствовала между прочим, о приобщении к делу «Известий В.Ц.И.К.» от 8-го марта сего года, в котором напечатано сообщение относительно первого письма митрополита в Помгол, в каковом сообщении указано, что между митрополитом и Комиссией достигнуто полное соглашение в смысле желательном для митрополита⁵¹¹. Трибунал признал это «частной корреспонденцией» и в приобщении отказал.

Однако, эта точка зрения для данного дела, по мнению защиты, представляется неприемлемой, в особенности при наличности допущения, как указано выше, со стороны обвинения значительного количества разных частных газет, в том числе и заграничных, которые разумеется, никакого сравнения с указанной высоко оффициальной газетой («Известия В.Ц.И.К.») не выдерживают. Кроме того, надлежит иметь в виду, что защита ссылалась на этот номер газеты не только с целью подтверждения объяснений митрополита и других обвиняемых о результате письма 6-го марта, но и для того, чтобы установить создание, благодаря тому же извещению, соответствующего настроения в фанатической, не сознательной массе, которая затем могла почувствовать известное разочарование, оказавшееся на прохождении процедуры изъятия.

При таких условиях отказ Трибунала в приобщении этого документа, был, по мнению защиты, лишен законного и фактического основания.

4. Трибунал прекратил судебное следствие, допросив лишь часть свидетелей, исключительно, из числа указанных в списке обвинительного акта, оставив без всякого допроса свидетелей, вызванных по просьбе защиты.

Защита не может отрицать права Трибунала на прекращение судебного изследования в любой момент. Но отсюда вытекает то неизбежное последствие, что все оставшееся, благодаря сокращению допроса, за пределами судебного доказательства, само собою отпадает. Таковы, например, инциденты, касающиеся консерваторской церкви и т. д. Если эти инциденты остались без всякого освещения, то они не имеют за то никакой опоры в объективных доказательствах со стороны обвинения. Между тем, обвинительный приговор, несмотря на создавшееся вследствие указанной причины отсутствие доказательств, ссылается, тем не менее, на соответствующие инциденты, как на установленные, что имеет весьма серьезное значение не только для лиц, непосредственно заинтересованных в выяснении каждого данного инцидента, но и для лиц первой группы 12, осужденных, к которым, по предположению приговора, все факты дела имеют известное отношение и в определенном смысле им инкриминируются.

В. ОЦЕНКА ФАКТИЧЕСКИХ УТВЕРЖДЕНИЙ ПРИГОВОРА В ОТНОШЕНИИ ИХ ГОЛОСЛОВНОСТИ И ПРОТИВОРЕЧИЯ НЕСОМНЕННЫМ ДАННЫМ.

Собственно говоря, к этой категории крайне существенных нарушений могут быть сведены все сколько-нибудь серьезные, в смысле внешней преступности, утверждения приговора. Мы считаем, однако, нужным особо выделить и в первую очередь остановиться на той группе неправильных утверждений, которые неожиданно для обвиняемых оказались в приговоре в виде впервые предъявленных в том же приговоре обвинений.

К числу таковых относятся нижеследующие утверждения:

а) В приговоре значится, будто, обвиняемые действовали «в контакте директив, исходивших от патриарха Тихона, явно контр-революционного содержания, направленных против существования рабоче-крестьянской власти». Защита считает необходимым категорически заявить, что абсолютно никакого материала, подтверждающего означенные указания, в деле не имеется.

б) К тому же порядку утверждений относится и указание на то, что «действуя с благословения патриарха Тихона, поддерживая его преступную деятельность, митрополит петроградский Вениамин, совместно с правлением приходов православной русской церкви, вырабатывали способы противодействия рабочекрестьянской власти в проведении декрета» и (в другом месте приговора), что митрополит, будто-бы, «для осуществления контр-революционных замыслов против рабоче-крестьянской власти, с целью организации единого фронта, непосредственно сносился с патриархом Тихоном, получая от него указания и директивы». И то, и другое утверждения не имеют (защита заявляет это с полной уверенностью) никакого основания во всем материале дела, если не считать таковым речей обвинителей, каковые, само собою разумеется, доказательством по делу не являются.

в) В обвинительном приговоре указывается еще на то, что, будто бы, «обращение патриарха не только получило одобрение со стороны Петроградского митрополита, но было последним преподано, как директивы высшей церковной власти». Повидимому, это указание приговора обосновывается в известной степени показанием свидетеля Красницкого, охарактеризованного выше, который, между прочим, объяснил, что в церкви, в которой, он Красницкий служит священником, а обвиняемый Союзов настоятелем, последний огласил, будто-бы, воззвание патриарха⁵¹², которое по утверждению того же Красницкого, было разослано по благочиниям.

Я не буду останавливаться на том, что показанием благочинного же Боярского, заслуживающего с общей точки зрения, исключительного доверия, ссылка Красницкого окончательно разбита, ибо Боярский категорически удостоверил, что воззвания Тихона ни по каким церквам не рассылались, а проникали в народ теми же обычными путями, какими распространяются вообще всякие нелегальные прокламации, и ни в какой Церкви, понятно, не оглашались.

С чисто процессуальной точки зрения огромное значение имеет в данном случае иное обстоятельство: Трибунал, выслушав объяснение Союзова по поводу цитированного показания Красницкого, виновным Союзова в оглашении этого воззвания не признал (смотри приговор), и, приняв во внимание, тем не менее, упомянутую часть объяснения Красницкого впал тем самым в своем приговоре в непримиримое внутреннее противоречие.

* * *

Характеризуя всю приведенную группу неправильных утверждений обвинительного приговора необходимо еще отметить, что они впервые были вдвинуты в момент приговора в конкретную программу обвинения. Эта особенность означенных утверждений: 1) ярко показательна для той степени достоверности, какая может быть за ними признаваема и 2) чрезвычайно важна в том отношении, что этот ряд новых и существеннейших обвинений против осужденных (и, вдобавок, приговоренных к высшей мере наказания) выдвинут совершенно неожиданно для обвиняемых в тот момент,– момент произнесения приговора,– когда ни о какой защите против вновь предъявленных обвинений нельзя было и думать. Если с точки зрения революционной необходимости, скорости и суровости репрессий революционному Трибуналу предоставляются чрезвычайно широкие права в смысле направления процесса, большего или меньшего углубления в него и т. д.,– то для обвиняемых, все-таки, и в этом порядке остается одно основное и незыблимое право: заблаговременно знать, в чем его обвиняют и использовать имеющиеся в его распоряжении права защиты. В обвинительном акте совершенно не упоминалось о тех, будто-бы, координированных с деятельностью патриарха Тихона действиях митрополита, на которые указывается в обвинительном приговоре. Если 6ы обвиняемые знали, или хотя 6ы предчувствовали, что на них упадут те тягчайшие обвинения, которые содержатся в приговоре,– то они, конечно, приняли-бы соответственные меры к своей защите и, не довольствуясь указаниями на голословность означенных утверждений, могли 6ы установить положительными данными полную немыслимость таковых. При том же положении, которое создалось при осведомлении обвиняемых об упадающих на них новых обвинениях только посредством обвинительного приговора, оказывается, что обвиняемые признаны виновными в том, в чем им до приговора обвинение не предъявлялось.

В этой крайне существенной части приговора защита не может не видеть чрезвычайно серьезного нарушения основных прав обвиняемых.

* * *

Переходим к другой группе утверждений обвинительного приговора.

a) «В конце февраля уже после издания декрета, митрополит произносит в Лавре речь, где он осуждает акт принудительно[го] изъятия ценностей». В другом месте приговора о том же моменте значится, что митрополит «в конце февраля сего года в Лавре произнес контр-революционную речь, в которой призывал верующих к противодействию изъятия церковных ценностей».

По поводу этой речи говорил лишь свидетель Канатчиков, оговорившийся, что его память вообще не удерживает ни дат, ни лиц, ни даже отдельных фактов, а только «общие схемы и принципиальные построения» (см. протокол и стенограмму). На вопросы защиты, сохранилась ли и может ли быть представлена в Трибунал запись указанной речи (автора таковой записи Канатчиков не назвал) свидетель ответил (на оба вопроса) отрицательно. При таких условиях иной оценки этой речи, как апокрифической и голословной, нет и не может быть.

б) «5-го марта» гю утверждению обвинительного приговора «тот же митрополит после молебна в Исаакчевском соборе в алтаре в присутствии духовенства произносит речь такого же содержания и происходит закрытое совещание». Вновь – утверждение решительно ни единым словом никого из обвиняемых или свидетелей, а, тем паче, ни единым документом, ни в малейшей степени, не подтвержденное, а потому абсолютно голословное, как и относящееся к тому же моменту другое указание приговора, что будто-бы, «митрополит в алтаре созвал совещание, на котором присутствовали члены правления и духовенство, в коем обсуждали тот же вопрос».

в) Митрополит, между прочим, обвинен и в том, «что упомянутые письма через личную канцелярию при посредстве своего личного секретаря распространял среди духовенства». Лучшим доказательством непримиримого противоречия, существующего между этим утверждением и действительностью, является конкретизация в том же приговоре обвинения того же личного секретаря Парийского, в котором указывается лишь на то, что он «распространял таковые письма среди духовенства без всякой ссылки на распоряжение митрополита[»].

г) Таким же голословным является и утверждение, будто, Ковшаров «вел совместно с митрополитом переговоры с гражданской властью, ставя ей ряд неприемлемых условий».

д) В отношении Чельцова допущена огромная ошибка, выразившаяся в том, что он был причтен к числу членов правления, что ему и инкриминируется, хотя по делу с совершенной достоверностью выяснилось, что он членом правления не состоял.

е) Все остальные утверждения обвинительного приговора в отношении 12-ти осужденных первой группы сводятся: 1) к тому, что эти лица участвовали в обсуждении (неизвестно в каком направлении) писем митрополита в Помгол и Комиссию по изъятию ценностей и 2) к тому, что митрополит, главным образом, вел переговоры «ультимативного характера» с представителями местной власти.

Первое из этих утверждений, помимо его голословности, подробно рассмотрено выше при анализе состава преступления, а второе будет рассмотрено в следующей группе нарушений.

Β общем итоге все указания обвинительного приговора не опираются на материал предварительного или судебного следствия, почему эта центральная часть приговора лишена всякого значения.

Г. НАРУШЕНИЯ. ЗАКЛЮЧАЮШИЕСЯ В ЯВНОМ НЕСООТВЕТСТВИИ МЕРЫ РЕПРЕССИИ ТЕМ ДЕЯНИЯМ. КОТОРЫЕ ПРИПИСЫВАЮТСЯ ОСУЖДЕННЫМ.

В пределах этой части жалобы мы считаем необходимым указать, прежде всего, на следующее яркое и бесспорное положение.

В городе Петрограде существуют 236 приходских церквей, а вместе с домовыми церквами свыше 300. Такое же количество – следовательно, было актов изъятий, а, если считать еще посещения комиссиями тех же церквей на предмет описей, подготовки работы и проч., то, вряд ли, будет преувеличенным предположить, что общее число посещений церквей комиссиями было во всяком случае не менее 1000.

Сколько же на это число было случаев законнопреступной деятельности толпы или отдельных лиц. Ответ на этот вопрос дает приговор, перечислив всего 11 случаев, из коих только 8 с нанесением некоторым лицам, (частью не принадлежавшим к составу комиссий) побоев. Ни одного убийства, тяжелого поранения или изувечения не произошло; самое число пострадавших не превышает в общем итоге 13–14 лиц.

Таким образом случаев предосудительного поведения толпы или отдельных лиц было даже менее ОДНОГО ПРОЦЕНТА всего количества посещений церквей комиссиями. При таких данных, при несомненном оффициально констатированном фанатизме несознательных масс нужно сказать совершенно беспристрастно и с глубокой уверенностью, что дело изъятия церковных ценностей в Петрограде прошло в общем положителыю блестяше. причем характерно то, что не только ни одно из духовных лиц, особо серьезно осужденных по настоящему делу, не содействовало указанным ничтожным и редким беспорядкам, но, наоборот, проявляло все старания к умиротворению толпы, на помощь успешному ходу изъятия и устранению всех препятствий безболезненному проведению означенной деятельности названных комиссий. Есть-ли после этого сколько-нибудь справедливое основание делать какое-либо сопоставление между историей изъятия церковных ценностей в Петрограде и указанными в приговоре событиями в Шуе и других местах, где фанатические массы проявили себя, при сравнительно ничтожном населении, гораздо более резко, где были человеческие жертвы и т. д. Не говоря уже о хронологической и логической оторванности событий в Шуе и других местах от изъятия в Петрограде, нельзя с совершенной убежденностью не сказать, что контраст между той и другой картиной – по истине, разительный.

Весьма интересно в этом отношении обратить внимание на общую картину изъятия церковных ценностей в Петрограде, изображенную компетентным представителем административной власти и находящуюся в виде особого отчета на первых же страницах 5-го тома дела. По заключению этого представителя изъятие, в сущности, во всех районах протекло вполне благополучно, в болыиинстве – абсолютно гладко и тихо, в редких случаях «с незначительными эксцессами».

Такова та объективная обстановка, которая совершенно неожиданно однако дала 10 смертных приговоров и целый ряд приговоров о тяжелом тюремном заключении.

Остановимся теперь на тех самых переговорах между обвиняемым Казанским и местными представителями Советской Власти, которые явились неожиданной прелюдией к процессу.

Необходимо для начала зафиксировать то важное обстоятельство, что инициатива переговоров исходила от Смольного. Желания Смольного вполне были понятны и законны. Декрет об изъятии церковных ценностей⁵¹³ со свойственной Советской Власти чуткостью и пониманием народных масс предусматривал некоторые шероховатости, возможные в процессе проведения декрета. Указания в декрете на необходимость избежать существенного нарушения интересов культа ясно подтверждало, что, при наличности значительных темных фанатических масс надлежит принимать все благоразумные меры, которые, не ослабляя энергии при проведении декрета и не умаляя его целей, придали бы изъятию по возможности приемлемую для этих масс форму. Поэтому, от митрополита естественно ожидали восдействия своим пастырским словом на те же массы.

С другой стороны, положение митрополита было в этом вопросе весьма серьезное и ответственное. Если он не желал лицемерить перед Властью, то он обязан был прямо объяснить, что простой призыв его к подчинению фанатизированных масс декрету об изъятии, как таковому, вряд ли, вполне гарантирует от всяких эксцессов, создав в то же время лишь нарекания и заподозривания co стороны тех же верующих, фанатически привязанных к своим святыням.

Поэтому митрополит добросовестно считал, что в массы должно быть вселено убеждение, в исчерпании всех других средств на голодающих, в крайней необходимости отдачи церковных ценностей и в надлежащем контроле реализации этих ценностей в соответствующем направлении. По мнению митрополита, наиболее приемлемой для масс формой осуществления декрета была бы организация немедленного пожертвования самими верующими церковных ценностей в кратчайший срок. По существу получается тот же результат, причем религиозные чувства верующих не терпят ущерба. В этом духе и было составлено первое письмо в Помгол, в котором указывается также на то, что церковь готова отдать все церковные ценности до сосудов включительно.

Члены Комиссии Помгола Комаров и Канатчиков, принявшие митрополита в Смольном, после переговоров совершенно согласились с письмом митрополита и признали допустимой форму пожертвования, которая дала бы совершенно тождественные результаты. Это подтверждается как совершенно категорическими покаэаниями на предварительном следствии Комарова и Канатчикова (см. обвинительн[ый] акт, стр. 6 и 13), так и показаниями свидетелей Егорова, Заборовского и др. (см. стенограмму). Правда, свидетель Канатчиков в судебном заседании отвергал факт соглашения, но а) это отрицание совершенно и резко опровергается его же показаниями на предварительном следствии и б) при тех особенностях памяти свидетеля, которые указаны выше, все преимущества на стороне показания, данного под свежим впечатлением событий. Таким образом, факт соглашения на указанных основаниях надлежит считать установленным.

Сообщение митрополита о результатах первого письма вызвало среди ближе к нему стоящих прихожан, в том числе и членов правления, большое чувство удовлетворения. Для выработки технических подробностей в Смольный были отправлены от имени митрополита Новицкий и Егоров, которые оказались уже не в Комиссии Помгола, а в Комиссии по изъятию ценностей. В эту последнюю Комаров и Канатчиков не входили. В результате, предшествующее соглашение было отодвинуто в сторону, и вопрос поставлен о проведении изъятия, как такового. Новицкий и Егоров сочли нужным доложить о происшедшем митрополиту. Оставаясь при своем убеждении, что лишь в форме пожертвования декрет может быть проведен в краткий срок и совершенно безболезненно, митрополит обратился вновь с письмом в Комиссию по изъятию ценностей, в каковом письме, ссылаясь на предшествующее, настаивал на организации сдачи ценностей – в случае нужды до святых сосудов включительно – в форме пожертвования. Это письмо осталось без ответа и без результата.

Останавливаясь на оценке означенных писем по их содержанию и способу изложения надлежит, прежде всего, заметить, что митрополит мог, конечно, ошибаться в вопросе о настроении фанатических масс; но во всяком случае он был добросовестно убежден, что предлагаемые им средства наиболее действительны в смысле успокоения масс и на этой своей точке зрения считал себя вправе настаивать.

Если к этому прибавить, что в обоих письмах митрополит считает возможной и нужной отдачу всех церковных ценностей до священных сосудов включительно, то становится совершенно ясным какая громадная разница между его письмами и воззваниями патриарха Тихона. Говорить после этого о какой-либо координации действия патриарха и митрополита не представляется ни фактической, ни логической возможности.

Оба письма митрополита заканчиваются указанием на то, что церковь не признает принудительного изъятия, за участие в каковом мирянин отлучается, а духовное лицо извергается. Против этих строк можно, разумеется, возражать со стороны редакционной шероховатости, можно спорить с канонической точкой зрения. Но мысль Митрополита ясна. Он этими строками, отнюдь, не хотел даже намекать на возможность сопротивления изъятию в любой форме, а ограничивался лишь указанием на то, что в этом случае отдача ценностей должна быть выполнена в соответственной форме. Это беспорно подтверждается инструкцией Митрополита, разосланной по благочиниям 28 февраля – 13 марта (т. е. в день отсылки второго письма), которая вся составлена в духе беспрекословного подчинения изъятию, причем в 6-ом пункте инструкции предписывается лишь священнику не отдавать своими руками Комиссии святых сосудов и священных предметов, а предоставить Комиссии взять их самим. В связи с означенной инструкцией, имеющейся в деле смысл заключительных мест обоих писем совершенно ясен и сводится к чисто обрядовой стороне.

Через несколько времени Митрополит через Новицкого и Егоров[а] обратился к священникам Введенскому и Боярскому, которые вновь открыли переговоры с Смольным и привели таковые κ благополучному окончанию. в результате в № «Правды» от 14 апреля были напечатаны: а) соглашение между Комиссией и митрополитом и б) воззвание Митрополита этим соглашением предусмотренное⁵¹⁴.

Митрополита обвиняют в ультимативности и преувеличенности требований. При рассмотрении первого обвинения надлежит иметь в виду, что, по почину Смольного, Митрополита трактовали, как договаривающуюся сторону, что лучше всего видно из напечатанного 14-го апреля «Соглашения», согласно 10-му пункту коего: «настоящие условия полностью входят в силу с момента обращения Митрополита с особым воззванием к верующим о помощи голодающим церковными ценностями во исполнение декрета»⁵¹⁵. При такой обстановке вменять Митрополиту в тяжкое преступление предложенную им форму условий, либо содержание таковых, вряд-ли, правильно.

В частности, что касается основных мыслей Митрополита – отдачи ценностей в виде пожертвования, соорганизовав предварительно таковое в краткий срок, то в этом отношении соображения Митрополита нельзя считать лишенными основания,– по крайней мере, субъективно. Чтобы доказать это достаточно сослаться на следующие бесспорно установленные обстоятельства: а) Патриарх Тихон в воззвании своем от 6-го февраля⁵¹⁶, напечатанном с разрешения Власти, призывает массы «к пожертвованию» церковными ценностями, хотя таковые уже давно составляют собственность государства. б) В письме 12-ти священников группы Живой церкви, напечатанном в «Правде» от 25-го марта (имеется в деле) и сопровождаемом одобрительной передовой статьей, выставлен также ряд условий, при которых, по мнению подписавших, возможно безболезненное осуществление декрета, а именно, если изъятие не будет проведено в насильственном порядке, если верующие будут иметь возможность сами отдать все ценности, если государство разрешит церкви самим кормить голодающих и т. д., словом, этими лицами, числящимися в наиболее революционно настроенных рядах духовенства, ставятся условия, по существу не отличающиеся от содержания писем Митрополита. в) В том самом воззвании Митрополита, которое было напечатано на основании соглашения с Комиссией в «Правде» от 14-го апреля, проводится в сущности та же мысль Митрополита: приглашение верующих пожертвовать все церковные ценности (кроме святынь, для сдачи которых устанавливается особый порядок), каковые должны быть добровольно сданы в указанный срок в назначенные Властью места.

В итоге, устанавливается бесспорно и документально, что в основе обоих писем Митрополита лежало искреннее убеждение его в полной целесообразности предложенных им мер к безболезненному проведению декрета, что те же взгляды исповедывались и проводились в печати прогрессивнейшей группой священников, и что в значительной степени основная мысль Митрополита «о пожертвовании» получила воплощение в оффициальном воззвании, напечатанном с одобрения Властей 14-го апреля.

При таких условиях, письма Митрополита ни по их содержанию, ни по форме не могут быть инкриминируемы Митрополиту или другим лицам, так или иначе вступавшим с ним в контакт по поводу тех же писем.

Обращаясь затем к дальнейшей истории означенных писем и к той связи, которая устанавливается в обвинительном приговоре между письмами Митрополита и происшедшими в отдельных случаях изъятия ничтожными сравнительно беспорядками, – защита должна высказаться с глубоким убеждением за полное отсутствие означенной связи. Не отрицая того, что несколько десятков экземпляров того или иного письма Митрополита могли проникнуть в интеллигентские круги, защита находит, что: а) письма эти, по содержанию своему для простого человека даже не совсем удобопонятные, не могли бы иметь никакого влияния на массы, хотя бы в виду уже самой формы обращения (в Комиссию Помгола и по изъятию ценностей); 6) при желании возбудить массы могли быть пущены в народ прокламации соответствующего резкого и определенного содержания, чего, однако, не было и на несколько тысяч произведенных арестов и обысков ни одного экземпляра какого-либо письма Митрополита ни у кого не нашли, каковое обстоятельство совершенно бесспорно доказывает, что никакого распространения ни одно из писем Митрополита не получило.

Единственный случай, когда первое письмо Митрополита было оглашено перед огромной аудиторией, имел место, как это установлено в обвинительном акте, 6-го марта и с разрешения власти, а, именно: священнику Заборовскому, присутствовавшему во время переговоров в Смольном 6-го марта, было разрешено Комаровым огласить в тот же день в виду состоявшегося соглашения первое письмо Митрополита в огромной зале, в которой в этот день Заборовский должен был прочесть вместе со священником Введенским лекцию о голоде.

Означенное письмо было оглашено Заборовским (см. его показания на суде) перед многочисленнейшей публикой до слов: «кощунственно-святотатственный акт» включительно.

Основная причина возникших безпорядков заключается, конечно, не в письмах Митрополита, не имевших к ним ни малейшего отношения, а в фанатизме широких темных масс, относящихся с обожанием к своим святыням. Весьма яркую характеристику такого настроения масс дал знаток народного религиозного быта свидетель Боярский, на показание которого мы и ссылаемся целиком. По его мнению, с настроением таких масс в порядке увещаний было бы чрезвычайно трудно справиться, и положение Митрополита, по характеристике этого же свидетеля, было чрезвычайно тяжелым. Характерным представляется также показание одного из председатедей Комиссии по изъятию ценностей свидетеля Фирсова, который установил, что при изъятии ценностей из собора князя Владимира, ворвавшаяся в церковь толпа смяла священника Союзова (обвиняемого), который вынужден был своим телом закрыть от толпы приготовленный для комиссии сундук с церковными ценностями, причем, когда Союзов сослался на приглашение Митрополита отдать ценности, то толпа, разъяренная, кричала в ответ: «Митрополит продался жидам и болыневикам».

При таком настроении не только письма, по самой форме не предназначавшиеся для распространения, но и прямые воззвания, вряд ли, могли бы оказать сколько-нибудь заметное действие на толпу. В подтверждение этой мысли достаточно указать на то, что главнейшие наиболее крупные беспорядки, произошли уже после напечатания апрельского воззвания Митрополита, а самый крупный беспорядок – на Путиловском заводе – 4 мая. Свидетель Боярский удостоверил даже, что апрельское воззвание Митрополита имело главнейший результат в виде отказа широких кругов населения подходить к нему под благословение.

Все эти данные не оставляют ни малейшего сомнения в том, что весь центр тяжести происшедших событий не в предполагаемой преступной воле Митрополита или других лиц, но в суеверных пережитках фанатически настроенной массы. Только благодаря огромному авторитету Советской Власти настроение этой массы прорывалось в редких случаях и в незначительных формах.

Сопоставляя все изложенное с той мерою репрессии, которую применил Революционный Трибунал к осужденным, защита усматривает между тем и другим огромное несоответствие в отношении всех осужденных даже, если, паче чаяния, считать, что в вышеуказанных деяниях содержится что-либо преступное.

* * *

На основании всего изложенного нижеподписавшиеся защитники просят ВЕРХОВНЫЙ РЕВОЛЮЦИОННЫЙ ТРИБУНАЛ ПРИ В.Ц.И.К.: 1) Обжалованный приговор Петроградского ГубРевТрибунала от 5-го сего июля за указанными в сей жалобе нарушениями, в отношении осужденных ВАСИЛИЯ КАЗАНСКОГО, Юрия НОВИЦКОГО, Ивана КОВШАРОВА, Леонида БОГОЯВЛЕНСКОГО, Михаила ЧЕЛЬЦОВА, Николая ЧУКОВА, Виктора ПЛОТНИКОВА, Николая ЕЛАЧИЧА, Дмитрия ОГНЕВА, Сергея ШЕИНА, Сергея БЫЧКОВА и Александра ПЕТРОВСКОГО отменить со всеми последствиями, во всем объеме, и дело передать для нового рассмотрения в другой или тот же Трибунал, но в ином составе, и 2) В том случае, если ВЕРХОВНЫЙ РЕВОЛЮЦИОННЫЙ ТРИБУНАЛ остановится исключительно на последней части жалобы, – защита просит в порядке 35 статьи Положения о Революционных трибуналах изменить меру репрессии, заменив таковую в отношении всех осужденных низшей по возможности мерою⁵¹⁷.

* * *

Если же, наконец, ВЕРХОВНЫЙ РЕВОЛЮЦИОННЫЙ ТРИБУНАЛ не найдет возможным удовлетворить кассационную жалобу, как таковую,– то защита позволяет себе обратиться с просьбою о помиловании всех осужденных, основывая это свое ходатайство, как на том материале, который изложен выше в настоящей жалобе, так и на общей характеристике осужденных.

Все они на суде признали и совершенно ясно установили свое лойяльное отношение к Советской Власти. Если даже считать, что осужденные сделали какие-либо неправильные или преступные шаги, то таковое поведение диктовалось отнюдь не своекорыстными, классовыми или контр-революционными побуждениями, но, исключительно, религиозными верованиями и взглядами, во всяком случае, совершенно искренними и бесконечно далекими от безумного намерения на этой почве выступать против Советской Власти, которой народы всего мира сочувствуют в ее неустанной борьбе с ужасающим голодом, постигшим Россию.

Защита убеждена, что помилование всех осужденных будет актом высокой человечности и справедливости.

Настоящую просьбу о помиловании защита просит передать в В.Ц.И.К.

Прилагаются: два номера Петроградского Церковно-Епархиального Вестника (от 13-го и 27-го апреля 1918 г.).

Июля «7» дня 1922 г.

Защитники: Яков Гурович, Александр Жижиленко, Моисей Равич, Николай Элькин, Владимир Гартман, Павлов.

– ΓΑΡФ, ф. А-353, оп. 6, д. 11, л. 14–24. Машинописная копия того времени, заверенная записью в конце текста (первые три слова – машинопись, остальное – автограф): «С подлинным верно: Защитник гражданина Василия Павловича Казанскаго (он же Вениамин, митрополит Петроградский и Гдовский) Яков Самуилович Гурович».