Раздел A

Местом рождения Преподобного Иосифа было село Язвище, или Покровское²¹, в Волоколамском уезде, Московской губернии. Это село дано было Дмитрием Донским прадеду Иосифа, Литовскому выходцу Александру, по прозванию «Сане». Дед Иосифа Григорий постригся в монахи под именем Герасима²²; это настроение отразилось на всем его семействе, на родителях Иосифа Иоанне и Mapии, которые отличались благочестием. 14 ноября 1440 г. у них родился сын и они назвали его Иоанном. Осмилетнего отрока отдали на воспитание к иноку Арсению, который жил в Крестовоздвиженском монастыре в Волоколамске и своей благочестивой жизнью и занятием с даровитым воспитанником произвел на него благодетельное влияние. В короткое время Иоанн изучил все, что было необходимо для совершения Богослужения; – он так научился читать и писать, что через год от начала воспитания сделался чтецом и певцом в монастырской церкви.

Не будучи еще иноком, Иоанн проводил уже иноческую жизнь. Он жил в Крестовоздвиженской обители в особой келлии и, не смотря на свою молодость, постоянно занимался серьезным делом – чтением и изучением отеческих писаний. В это время он сблизился с одним своим сверстником по возрасту – Борисом Васильевичем Кутузовым, приязнь и дружбу к которому сохранил до последних дней своей жизни. Вместе они изучали творения Василия Великого, вместе рассуждали о мирской суете²³; и хотя тот и другой хотели поступить в иночество, но Иоанн, более впечатлительный и серьезный, решился скорее исполнить это свое намерение.

Под влиянием такого настроения Иоанн из Крестовоздвиженской обители перешел в обитель Пречистой Богородицы, в том же Волоколаме, что на Возмище. И здесь, все еще оставаясь бельцом, он с особенной ревностью исполнял все иноческие подвиги, так что обратил на себя всеобщее внимание. Он неисходно прожил в обители до 20 летнего возраста. В это время любовь к иноческой жизни и требование больших подвигов до того окрепли в душе юного подвижника, что устав обители Пречистой Богородицы сделался для него теперь как бы недостаточным, он искал большей строгости устава и, еще не надеясь на свои силы, начал разведывать, где бы найти наставника, которому бы можно было вверить себя. Узнав, что в Тверских пределах в монастыре Преподобного Саввы²⁴ есть знаменитый подвижник – старец Варсанофий-Неумой, Иоанн решился тайно оставить свою родину, отправиться к зкаменитому старцу и ввериться его водительству. В монастыре Преподобного Саввы Иоанн не нашел той строгости правил, которая ему была нужна. В трапезе, куда привел его игумен монастыря, Иоанн, вместо назидательного слова, услышал непристойные речи, тогда как, по замечанию жизнеописателя его (№ 1493), он «зело ненавиде сквернословия и кощун и смех бесчинный от младых лет» (стр. 31). Варсанофий в это время оставил уже управление и жил вне монастыря – в пустыне²⁵. Заметивши особенное, твердое настроение в прошедшем, он прямо сказал Иоанну, что ему «неудобно в здешних монастырях жити» и послал к Преподобному Пафнутию – в Боровск.

Твердо решившись повиноваться Варсанофию, еще невидавшись с ним, Иоанн доказал это на самом деле. Неуклонно преследуя свою цель, он прибыл к Пафнутию, игумену Боровского монастыря. Простота жизни этого святого старца, труды, которые он разделял со своими подчиненными²⁶ и наконец строгое исполнение монастырского устава – удовлетворяли требованиям Иоанна, который пришел для таких же подвигов. Он решился уже неотходить от указанного ему наставника, объявляя ему, что не «от нужи какия, или от напасти и скорби»²⁷ решился на избрание такой цели. Пафнутий принял юного пришельца, постриг его (1460 г.) в иночество под именем Иосифа «ради, как замечает его жизнеописатель, чистоты душевной и телесной», – и, чтобы непосредственно руководить вновь постриженного, взял его в свою келлию. Иосиф скоро оправдал надежды своего наставника, который учил и наказывал его словом, а он делом все исполнял, и скоро сам сделался опытным в иночестве.

Сначала Иосиф проходил все монастырские послушания, начиная с поварни и пекарни, чтобы все испытать во внутреннем быту монастыря; потом на него возложена была обязанность ходить за больными. Иосиф это послушание исполнял с особенным рачением – «питая и напояя (больных), поднимая и постели устрояя, яко сам боля и чисте всем работая, яко Христови самому служа»²⁸. Испытанного во внешнем послушании Пафнутий сделал Иосифа экклесиархом в церкви, чтобы он строго наблюдал за исполнением церковного устава.

Вскоре по прибытии в Боровский монастырь, Иосиф призвал к иночеству и все свое семейство. Через умилительное послание об иночестве к матери убедил ее принять иночество в Волоколамской женской обители Св. Власия – под именем Марии; принял к себе своего престарелого и больного отца, которому был наставником в иночестве, помощником в подвигах и служителем до самой смерти Иоанникия (это было монашеское имя его отца), в продолжении 15-ти лет²⁹. В Боровском же монастыре подвизались в иночестве, под руководством Иосифа, и все его братья – Вассиан, Акакий и Елеазар. Таково было влияние Иосифа на все свое семейство.

Неоставался на одной степени совершенства и сам Иосиф. Его стремления к иноческим подвигам увенчались полным успехом. Задатки строго нравственной жизни, положенные еще в Волоколамске, теперь разрослись до значительной степени, в продолжении 18-ти летнего воспитания, под руководством Пафнутия, который своим постоянством в подвигах, своим примером и постоянными наставлениями произвел сильное впечатление на образование твердого и ровного характера Иосифа. Пафнутий, владея даром прозорливости, предостерегал его от сообщества с людьми, которые могли испортить его нравственность; своим примером внушил ему твердую веру и упование на Бога³⁰, милосердие к нуждающимся, уважение к справедливости, отвращение к праздной беседе, любовь к внешним подвигам и к строгому исполнению монастырского устава. Пафнутий знакомил Иосифа и с делами внешними, относящимися до монастырского благоустройства³¹.

Так воспитывался Иосиф в Боровском монастыре; своими подвигами он превзошел многих иноков, пользовался их уважением и, не имея еще священнического сана, будучи простым иноком, был уже известен за пределами Боровского монастыря – князю Воротынскому и даже великому князю Иоанну Васильевичу. Судя по одному этому периоду его жизни, можно было ожидать от него многого впереди.

Игумен Боровского монастыря, умирая, по обыкновению того времени назначать себе преемника, указал своим подчиненным на Иосифа, завещевая, чтобы они испросили у великого князя ему игуменство. Братия с радостью исполнили завещание умирающего. Иосиф с одной стороны, по сознанию важности пастырских обязанностей и своему смирению, а с другой, по принятому обычаю, сначала отказывался; но потом решился исполнить просьбу умирающего наставника, приказаниям которого так долго повиновался при его жизни. После кончины Пафнутия³², из Боровского монастыря отправились полномочные старцы в Москву с объявлением о кончине настоятеля и его воле относительно преемника. Великий князь с удовольствием утвердил избранного Пафнутием, потому что он знал, как мы выше сказали, о добродетельной жизни, способностях и опытности Иосифа еще прежде³³. И когда сам Иосиф прибыл в Москву за посвящением, Иоанн III принимал eгo к себе несколько раз, беседовал с ним, угощал обедом (знак особенного уважения и расположенности) и послал к Митрополиту Геронтию, который и рукоположил его в священника и игумена 1 мая 1477 г. Отъезжая из Москвы, Иосиф опять был у великого князя, который отпустилъ его «с великой честью».

По прибытии в свой монастырь, Иосиф прежде всего вошел в церковь и произнес пред своими подчиннеными трогательную беседу «от Божественных писаний» о том, как нужно заботиться о своих душах, иметь нелицемерную любовь во всем и воздержание, – какое должно иметь смиренномудрие и памятование о смерти, что Бог уготовал любящим его, ихже око невиде, и ухо неслыша и на сердце человеку не взыдоша, нерадящим же о спасении – бесконечные муки³⁴. Беседа его произвела сильное впечатление на слушателей – они видели в Иосифе второго Пафнутия и готовы были в точности повиноваться новому настоятелю. Но в той же самой беседе, кроме общего наставления, был намек и на неисполнение иноками некоторых своих обязанностей. В ней говорилось между прочим, что «исхождение от мира служит знаком оставления всего миpcкогo». Иноки приняли это за простое наставление, но здесь у Преподобного Иосифа отчасти обнаружилось уже намерение преобразовать внутренний быт Боровского монастыря.

Боровский монастырь основан был на началах общежительных, но эти начала не были развиты в нем до конца. Иноки трудились вместе, но плодами своих трудов пользовался каждый особо. Иосиф, лишь только вступил в управление обителью, тотчас же обратил на это свое внимание. Живя частным человеком, он только изучал требования и условия общежительной жизни и если в общежительном монастыре замечал отступление от исполнения этих требований, он не имел права вмешиваться в управление и исправлять замечаемые недостатки. Теперь было другое время. Желая завести полное общежитие, он прежде всего предложил на совете монастырских старцев мнение, сообразное с понятием об общежитии, чтобы никто из иноков не имел своей собственности и у всех было все общее. Привыкши к более местному образу жизни, старцы с ним несоглашались. Тогда Иосиф решился действовать на них другим образом: в частных беседах он успел склонить на свое предложение более известных своими подвигами иноков – Герасима Черного, Кассиана Босого, Иону-Голову и некоторых других; предложение его конечно было принято и его тремя братьями. На совете этих поборников общежития положено было, чтобы Иосиф, для полного знакомства с общежительными правилами, сам отправился по разным, известным тогда в России, общежительным монастырям. Избравши своим руководителем Герасима Черного, Иосиф тайно удалился из своего монастыря и под скромным названием послушника отправился изучать уставы и быт других монастырей для своей цели.

Оставив тайно свой монастырь, когда никто из братии, за исключением его единомышленников, не знал о цели его внезапного отсутствия, Преподобный Иосиф, под руководством Герасима Черного, как мы сказали выше, как простой инок, ходил по разным монастырям, исполняя в них черные работы и никому не объявляя о своем сане. Обозрев некоторые монастыри, путешественники прибыли наконец в Кириллов Белозерский. Здесь общежительный устав соблюдался во всей силе – у всех братий все было общее. Все иноки должны были ходить в церковь, слушать чтение и пение с благоговением и вниманием, каждый должен был стоять на указанном ему от игумена месте; в трапезной всем предлагалась одинаковая пища, и во время стола иноки должны были сидеть скромно и со вниманием слушать чтение св. Писания или творений св. Отцов; по келлиям держать что-либо снедное решительно запрещалось, за исключением только немощных и престарелых, которые не могли ходить в столовую – и все это делалось с благословения настоятеля³⁵. Такое благочиние очень понравилось Иосифу: он с удовольствием вспоминает о нем в своей «духовной». Из Кирилловского монастыря Иосиф перешел в Саввин-Тверской – также общежительный монастырь. В этом монастыре случилось странное происшествие, которое с одной стороны резко характеризует внутренний быт этого монастыря, а с другой указывает и на то подчинение, которому решительно предался Иосиф в отношении к своему руководителю – Герасиму Черному. Клирошане этого монастыря, по обычаю, как замечает жизнеописатель Иосифа, выходили из церкви во время шестопсалмия «прохладитися в час чтения». Этим обычаем однажды, во время пребывания Иосифа в Саввином монастыре, клирошане воспользовались до того, что никого из них неоставалось в церкви, так что некому было читать самое шестопсалмие; книга лежала на аналое открытой; игумен от стыда не мог ничего сказать. Тогда Герасим приказал читать Иосифу; но последний, исполняя данный предварительно обет молчания, сначала рукой дал знать, что он не может читать, а потом, когда его руководитель «с яростью, яко же хотя заушити»³⁶, повторил приказание, начал читать, как должно. Своим прекрасным чтением он произвел такое сильное впечатление на игумена, что последний вознамерился просить Тверского князя не выпускать Иосифа из своего удела, чтобы оставить его в Саввином Тверском монастыре. Узнавши об этом намерении игумена, Иосиф тайно убежал и из этого монастыря. Погоня за ним удельного князя осталась тщетной. После этого Иосиф еще посетил несколько монастырей.

Сам Иосиф рассказывает³⁷ об обычаях и частной подвижнической жизни некоторых знаменитых иноков монастырей Кирилло-Белозерского, Саввино-Тверского³⁸, Савватиевой пустыни³⁹, Андрониковского и Чудовского (Московских) и Калязинского. Все эти монастыри Иосиф или посетил сам, или слышал рассказы об их уставах и обычаях от очевидцев⁴⁰. Из слов Иосифа мы знаем, что во всех именованных монастырях было общежитие. Например о Кирилло-Белозерском монастыре он говорит: «обычай бяше того монастаря таков: в кельях не ядяху, ниже пияху, ниже вне монастыря исхождаху без благословения настоятеля, ниже отрочата монастыри живяху, ниже на дворцех, но вся бываху у них по свидетельству Божественных писаний и общежительных преданий»⁴¹; почти то же самое говорит он и о Саввином-Тверском монастыре: «бяше предание их (Саввы и Варсанофия)⁴² таково, еже никако же ни кому же не ясти, ни пити, кроме трапезы, ниже вне монастыря исходити, кроме благословения, ниже отрочатом жити по келлиям, ниже на дворцех, ниже женскому ходу быти на монастыри, но вся бываху по свидетельству общежительных преданий». Много было исполнителей такого общежития. Иосиф передал нам краткие сведения о преподобном Сергие, Кирилле Белозерском, учениках последнего Иннокентие и Христофоре и последователях его устава: святом старце Досифее Неведомицыне, Симеоне Киримилове, Михаиле Тропареве, Иринархе Сулоле, Феогносте Обобурове; говорит о Варфоломее – строителе Симоновского монастыря и его единомышленниках – Иване Златом, Игнатие Иконописце и Ионе, который был в последствии митрополитом, «иже яко видеша обычая монастырская изменяеми и благочестие отметаемо, не молчаше, ниже в небрежение полагаху сего, но возбраняху, не попущающе безчинию и мятежу бывати и многу скорбь и печаль от тогда бывших архимандритов приимаху»⁴³. С особенной похвалой Преподобный отзывается о строгой ревности по благочестию Саввы, настоятеля Тверского Саввина монастыря, который более 50-ти лет управлял монастарем и о известном уже нам Саввином брате Варсанофие Неумое.

Из рассказа Преподобного Иосифа мы почерпаем некоторые сведения об Андронике, первом игумене Андрониковского (Московского) монастыря, –учениках его Савве и Александре и знаменитых иконописцах того же монастыря Данииле и Андрее, – о св. основателе Колязинского общежительного монастыря – Макарие, которого Преподобный видел сам и который передал ему первоначальную историю основанного им монастыря, при пособии семи иноков, пришедших с ним из Клобуковского, Николаевского монастыря⁴⁴. Здесь же наконец мы узнаем, что Пафнутий Боровский, с которым жил Иосиф⁴⁵, был ученик ученика Сергиева Никиты, архимандрита Высоцкого. Все эти и нижеизложенные сведения мы помещаем в тексте нашего сочинения, а не в примечании потому, что они имеют для нас особенное значение. О некоторых из подвижников русских монастырей мы или не имеем вовсе сведений, или получаем их в искаженном виде. Для нас дороги сведения, передаваемые Пр. Иосифом, об основателях некоторых монастырей, об их первоначальных уставах и вообще внутренней жизни монастырей того времени. Все это имело сильное влияние на характер и последующую иноческую деятельность Пр. путешественника.

Говоря вообще во введении о монастырской жизни, мы сказали, что монастыри, увеличившись в своих пределах, начали ослабевать в своем благочестии; это подтверждает и Пр. Иосиф. В шести монастырях, рассказ о подвижниках которых вошел в «духовную» Иосифа, было много знаменитых благочестием иноков, но все эти подвижники, по сказанию Иосифа за свою ревность по благочестию и монастырскому уставу, терпели от своих же собратий не только оскорбления, но и побои; многие из этих же подвижников отличались слишком строгой точностью, в исполнении устава, которая часто была привязана только ко внешности – к букве; наконец во всех указанных монастырях, кроме Колязинского, при общежительных началах, общежитие вполне никогда не соблюдалось. Мало того; из рассказа Пр. Иосифа мы видим, как непрочны были иногда связи между иночествующими, – какая строгая и самовластная распорядительность преобладала в этих монастырях, – как часто права слабого были попираемы и нарушаемы, ко всеобщему соблазну, сильным – не нравственно, не властью, но физически. Рассказывая, например, о благочестивом старце Кирилловского монастыря – строгом ревнителе и исполнителе устава Св. Кирилла, Иосиф замечал: «инии ж никако же молчаху, но возбраняху и супротивныя глаголаху. Блаженный же Досифей толико пострада от настоятеля, якоже ему и раны прияти от него не единою, но многащи. Некогда бо ему глаголющу к настоятелю, яко да не развращает предания Св. Кирилла, он же низложив того с трапезного мосту, иже паде на землю и бысть яко мертв». Такое же нарушение монастырского устава продолжалось и при следующем настоятеле Кирилловского монастыря, который «множицею с яростью устремлялся на них (исполнителей устава и обличителей нарушителя его) и хотяше жезлом бити их, овогда же и бияше»⁴⁶. Тоже было и в других, описанных Иосифом, монастырях.

Впрочем, если в монастырях были исполнители устава, за свою ревность подвергавшиеся побоям от настоятелей; то гораздо больше было и таких иноков, которые, нашедши в монастыре даровую пищу и покой, решительно не хотели ничего делать и при своем упорстве с одной стороны, с другой, при неразумной в часто неразборчивой ревности самих настоятелей, только и могли быть удерживаемы жезлом. Малейшее послабление они принимали за положительное правило и вдавались в крайнюю распущенность; не имея убеждения в необходимости подвизаться, желая найти в монастыре только защиту и освобождение от налогов и повинностей, между тем не желая оставлять прежнего образа жизни, такие иноки приносили с собой в монастыри мирские обычаи. Замечая в настоятеле какое-либо упущение, они (мало того, что сейчас же приходили к нему с советами), иногда употребляли со своей стороны тот же способ вразумления, какой прилагался к ним самим: самоуправство большей частью обнаруживалось в их поведении. Иноку прибить другого инока ничего не значило. Вот, например, как один подчиненный поступил с настоятелем Саввина Тверского монастыря Саввою, который, по словам Пр. Иосифа, «толико тщание и попечение имеяше о пастве, яко же ему всегда предстояти в дверех церковных и жезл в руку имея; и аще убо кто от братии к началу неприиде, или прежде отпущения исхождаше, или на пении беседы творяше, или от своего места на иное переходяше, никако же умолчаваше, но возбраняше и запрещаше, или кто от пения исходяше не единою, яко же ему ни малая согрешения и бесчинства презирати; впреку же глаголющих и бесчинствующих овогда жезлом бияше, овогда же в затвор посылаше и бяше жесток, егда потреба, и милостив, егда подобаше⁴⁷. Сему некогда наказующу брата бесчинствующа и браду свою в окно изложившу, братъ же подвигся от некоего беса обема рукама браду его ухвати и мало остави, всю же исторг»⁴⁸.

Все, что видел или слышал Пр. Иосиф, во время своего путешествия; не могло не производить влияния на его намерение ввести в своем монастыре общежитие. Но, при своем практическом уме, он из исследованного монастырского общежития избирал и усвоял только то, что для него было необходимо и полезно.

Прошло около года со времени тайного удаления Иосифа из монастыря; но он все еще не возвращался. Знавшие о намерении, с каким он путешествовал, без сомнения, молчали, ожидая только хороших плодов от его путешествия. Но за то люди, не совсем расположенные к новому настоятелю – не согласившиеся в самом начале его игуменства на его предложение завести в Боровском монастыре общежитие во всей строгости, теперь нашли благовидный предлог избрать себе нового игумена. Одни из них говорили, что Иосиф где-либо убит, другие же поносили цель его путешествия, не зная ее, и говорили, что он только скитается, а их оставил в скорби. Единомышленники Иосифа, не желая открыть всем о намерении путешествия, по своей малочисленности, не могли защитить своего игумена от поношения неблагомыслящих. Составился общий совет, на котором положено просить у великого князя нового настоятеля. Неизвестно, знал или нет великий князь о цели путешествия Иосифа: Вероятнее первое, потому что Иоанн Васильевич, когда явились к нему посланные из монастыря с донесением об отсутствии Иосифа и с просьбой дать им другого настоятеля, сначала подумал и сказал: «не оскорбил ли он чем-либо Иосифа?»⁴⁹ но потом решительно отказал просьбе иноков, приказав им тщательно разведывать, куда девался Иосиф и ожидать его возвращения.

Наконец Иосиф возвратился в оставленную на время свою обитель – иноки встретили его с радостью, – приверженцы с действительной, потому что знали, что их намерение устроить обитель, по общежительным началам, будет скоро исполнено, другие с притворной, потому что боялись оскорбить своего начальника. Те и другие скоро обнаружили свой взгляд на дело. Как только Иосиф прибыл в свой монастырь, он решился осуществить свои давно задуманные, теперь развитые, обогащенные и утвержденные путешествием мысли. По-этому cкоpo, по своем возвращении, он в другой⁵⁰ раз предложил инокам ввести в Боровском Пафнутиевом монастыре строгое общежитие. Число его приверженцев не увеличилось и после годового его отсутствия – инокам больше нравилась жизнь необщежительная и они по большинству голосов решительно отказались принять предложение своего игумена. Не желая более раздражать несогласных иноков и производить в монастыре раздор, Иосиф с семью прежними своими единомышленниками в 1479 г.⁵¹ навсегда оставил место своего иноческого воспитания и перешел на свою родину – в пределы города Волоколамска.

В Волоколамске в это время княжил брат великого князя, ревностный по вере и благочестию Борис Васильевич. Услышав, что в его область прибыл со своими учениками великий подвижник Иосиф, удельный князь с радостью встретил его, просил остаться в его области и предложил выбрать удобное место для основания обители. Один ловчий, который хорошо знал окружности города, указал Иосифу на местность, находящуюся в 13-ти верстах от Волоколамска. Эта местность представлялась самой удобной для обители. С одной стороны она была удалена от города, с другой была невозделана и потому прелставляла обширное поле для деятельности иноков. Были в этом месте и другие удобства для монастырской жизни: недалеко протекали две реки – с восточной стороны Сестра, а с западной Струга, впадающая в близ лежащее озеро (впоследствии времени здесь были рыбные ловли), а по берегам рек и озера – богатые сенокосы; к западу и отчасти к югу от местности находились богатые рощи⁵². Здесь-то Пр. Иосиф избрал место для дальнейших своих трудов и иноческой деятельности.

Борис Васильевич (местный удельный князь) принимал самое деятельное участие и оказывал самое ревностное содействие к устройству обители. Он исходатайствовал у Новгородского архиепископа⁵³ благословение и антиминс для монастырской церкви⁵⁴. Когда необходимое для существования обители было получено из Новгорода, тогда приступили к самому устройству ее. Прежде всего 6 июля 1479 г. заложена была деревянная церковь; при закладке ее присутствовал, со своими боярами, Борис Васильевич, который сам вместе с Иосифом положил первое бревно, за ними последовали и все присутствующие. К 15-му августа церковь была окончена и освящена во имя Успения Пресвятой Богородицы.

Новооснованная обитель имела первоначально самые скудные средства к своему содержанию. Не было достаточно рабочих рук, не было и материала для работы. Но скоро то и другое начало быстро увеличиваться. В то самое время, как Преподобный Иосиф занимался сам постройкой келлий, расположенный к нему Борис Васильевич несколько раз приезжал в его обитель и привозил с собой много пищи и питья, необходимого для пропитания монашествующих. Затем, когда слава об Иосифовом монастыре распространилась по окрестностям, отовсюду приходили к нему пожертвования. Князья, бояре и простые земледельцы – каждый жертвовал в новую – знаменитую своим настоятелем обитель, – что только мог: села, деревни, земли, деньги и проч. О важнейших пожертвованиях, сделанных в разное время, упоминает сам Иосиф в посланиях к Борису Васильевичу Кутузову⁵⁵ и к некоей княгине вдове⁵⁶. Из этих двух посланий мы видим, что из князей Волоколамских Борис Васильевич прежде всего дал монастырю село Отчищево со всеми принадлежащими к нему угодьями⁵⁷. Затем прибавил к этому еще село Покровское. Жена Бориса Васильевича Иулиания, при жизни мужа , пожертвовала на устройство монастыря 50 руб., а по смерти мужа, по его завещанию, дала село Успенское, с принадлежащими к нему 20-ю деревнями. Иван Борисович, умирая, отказал в монастырь обложенное серебром и вызолоченное Евангелие; после того на поминовение души его отписано к обители село Спасское⁵⁸ с 48 деревнями. Даже сам Федор Борисович, впоследствии причинивший весьма много бедствий монастырю, дал ему в марте 1500 г. деревню Медведовку и половину Тимофеевской слободки, с освобождением крестьян от пошлин, повинностей и разных кормов, – при чем дозволил крестьянам этих деревень ловить рыбу в озере Селигере и торговать в Кличинской волости безпошлинно⁵⁹. Великий князь Иоанн Васильевич, расположенный лично к Иосифу, не оставлял его своими наградами и пожертвованиями. Он дал в монастырь 150 рублей; а великая княгиня, для своих родителей поминовения, пожертвовала в монастырь 300 рублей. Такие же пожертвования делались и другими лицами. Князь Иван Васильевич Хованский дал Иосифу грамоту, по которой приказал своим детям ежегодно отпускать в монастырь Преподобного по 100 четвертей хлеба. Архиепископ Новгородский Геннадий, пожертвовавши монастырю более 200 рублей, дал ему еще сельца Личевское и Чемесово в Рузе, две деревни и колокол, ценою в 100 рублей. Григорий Сабакин, купивши у Михаила Коровы семь деревень и у Никиты Константинова село и две деревни, пожертвовал их в монастырь, с прибавлением двух сот рублей; князь Семен Иванович Бельский пожертвовал однажды до 300 рублей «а то, господине», говорит Преподобный в послании к Борису Васильевичу Кутузову, «давали по себе и своих родителех, да как, господине, начали стричись в чернци, добрые люди от князей и бояр и от детей боярских и от торговых людей и они, господине, давали много, рублевъ по десяти и по двадцати, а иные по тридцати, а иные рублев по пятидесят, а иные до сту, а иные по двести, а только того, господине, считати, ино, господине, не на одну тысячу рублев дали, а всхочешь, господине, и ты посмотри, да тем сам, господине, монастырь Пречистыя состроили» и проч. Впрочем, как указывает сам Иосиф, здесь исчислены не все пожертвования в монастырь. Средства его постоянно увеличивались все более и более. Число крестьян, записанных за монастырем, возрасло с течением времени⁶⁰ до 11,422 душ⁶¹.

Владея такими богатыми средствами, которые еще более увеличивались со временем, Преподобный Иосиф занялся постепенным устройством своей обители. Сначала его собственными руками и руками прибывших с ним немногих иноков построены были келлии, потом, когда число братий увеличилось, а вместе с тем увеличились и монастырские средства, тогда обитель Пр. Иосифа скоро сделалась одной из первых по своему внешнему богатству. В разное время, при жизни самого Иосифа, построены в монастыре каменные церкви: 1) во имя Успения Пречистыя Богородицы; 2) во имя Богоявления Господня, при которой находилась трапеза; 3) во имя Смоленской Божией матери – Одигитрии. Эта последняя церковь построена была иждивением князя Бориса Васильевича и детей его; 4) церковь во имя верховных Апостолов: Петра и Павла была построена иждивением одного царского вельможи, именем Григория⁶².

Что касается до внутренней жизни в Иосифо-Волоколамском монастыре, то, судя по направлению, какое получил Иосиф, с самого, начала своего иноческого воспитания, судя по цели, с какой он потом путешествовал по разным монастырям, судя, наконец, по той решимости, с какой он оставил Боровский монастырь и освовал новый, можно ясно предвидеть, что должно быть в его монастыре. В новом монастыре не было старых обычаев, на которые слабые иноки могли сослаться как на закон и оправдание своих немощей, – не было даже и старых иноков, пришедших из других монастырей со своими обычаями. С Пр. Иосифом перешли из Боровского монастыря до семи иноков, переходили к нему и после из того же и других монастырей, – но это были люди, вполне сочувствующие Иосифу и его планам, а потому и нельзя было ожидить сильного противодействия с их стороны. Их, как перешедших в новый монастырь и изъявивших свою готовностъ повиноваться новым уставам, всегда могли подчинить правилам нового монастыря, в который они перешли добровольно. А в монашеской жизни добровольное подчинение разумной воли всегда составляет первое и необходимое условие для усовершенствования и преспеяния в добродетелях. Впрочем, в самом начале существования обители устав не мог исполняться во всей точности. «Поскольку», говорит сам Иосиф в своей духовной, «тогда было еще начало; то не было ни старейшей, ни меньшей братии; некому было отдавать приказания, некому было и принимать их; притом была большая скудость в обуви и одежде и в самых келлиях, а работа непрестанная и труды всяческие. Мы желали только одного, чтобы число братий умножалось и снисходили по немногу к немощам их, ибо милостыня у общеживущих есть сострадание их друг к другу и даже терпение имутъ от братии. Каждый заботился о спасении души своей, помышляя час своего исхода, и произвольно томил себя постом и молитвой, усердствуя друг пред другом в работах монастырских, не как ленивый земледелец, за которым нужен присмотр для возбуждения, но заботясь, напротив того, чтобы иной более не потрудился: если кто хотел поднять тяжесть, братия возбраняли ему и сами то поднимали: тавова была взаимная ревность и любовь»⁶³.

В этих немногих словах Преподобный прекрасно характеризует первоначальный, внутренний быт основанной его трудами обители. Из этих слов ясно можно видеть и недостаток во внешних средствах к жизни и, необходимость потому усиленных трудов со стороны братий, их взаимное согласие в деятельности и вместе спасительную ревность по благочестию других; можно видеть наконец отношение братии к настоятелю, который, не отступая от своих целей, должен был достигать их постепенно. Ему нужно было увеличить число братии, и он потому, как сам говорит, снисходил к немощам уже пришедших к нему, он не хотел слабых отталкивать от себя внезапной строгостью своих общежительных правил. Самых правил в начале еще не было, и они мало по малу входили в употребление стараниями опытного в иночоской жизни настоятеля.

Старания Преподобного игумена вскоре увенчались самым блестящим успехом. При всеобщем настроении к иноческой жизни, новоучрежденный монастырь Иосифа скоро обратил на себя внимание всей окрестности; слава нового подвижника привлекала к нему учеников толпами, и число иноков скоро увеличилось до ста человек. К Иосифу приходили и постригались князья, бояре и простые люди. В его монастыре находили убежище и защиту люди невинно преследуемые; здесь же старались найти успокоение своей совести и люди, преданные мирским удовольствиям и пресытившиеся ими. Подвиги нового благочестивого подвижника поражали их; и они, следуя примеру его, старались все мирское оставить для Бога. Вот, между прочим, были какие примеры поступления в монастырь Преподобного – примеры внезапного обращения, и потом сделавшиеся образцом для подражания. Сын удельного князя Феодора, будучи в малолетстве, пο недосмотру своего приставника, однажды упал и переломил себе ногу. Гнев квязя обратился, на Григория (так звали этого приставника); ему грозила смертная казнь. Сохраняя свою жизнь, Григорий убежал под защиту Пр. Иосифа, Иосиф действительно защитил его и постриг в иноки. Новый инок был по своей иноческой жизни достойным подражания. Вот и другой, не менее замечательный случай поступления в иночество. Один из князей Ростовских, Андрей Голенин, занимаясь ловлей зверей в лесах Волоколамских, нечаянно заехал в обитель Преподобного Иосифа. Внешнее благолепие, чинность, подвижническая строгость так подействовал на заезжего, что он отпустил всех своих слуг, а сам поступил в число братии простым иноком. Он до конца жизни сохранил обещание быть во всех отношениях послушным уставу Волоколамской обители Иосифа.

Будучи настоятелем и руководителем своих иноков, по праву, Преподобный был руководителем их на самом деле. Он был примером для братии. Проповедуя во всем воздержание и умеренность, он по внешнему своему виду ничем не отличался от других – простое, холодное рубище было постоянно его одеждой, – лапти из древесных лык составляли его обувь. Внешнее богатство монастыря не возбуждало в нем стремления к роскоши и употреблялось на пропитание бедных и странников⁶⁴, что увидим ниже. Преподобный прежде всех являлся в церковь, читал и пел на клиросе на ряду с другими, говорил поучения и последний выходил из церкви. Нужно ли было заниматься постройкой келлий, или делать еще что-либо, он первый являлся на работу и трудился на ряду с другими. Занимаясь днем телесными трудами, он ночью обходил весь монастырь и келлии и наблюдал за поведением вверившихся ему иноков; где замечал праздную беседу, ударял в дверь, давая чрез то знать о своем присутствии и скромно удалялся. Главное его попечение было обращено на внутреннее состояние иноков; он подавал им мудрые советы, которые всегда подкреплял молитвой.

До какой степени он был точен и верен своему уставу и желал во всем быть образцом для других, можно видеть из следующего: по его уставу, заимствованному из древних христианских обителей, в монастырь воспрещалось входить женщинам⁶⁵. И однажды мать его, желая видеться с сыном, пришла было к его монастырю; но он отказался от свидания с ней. Его никто не мог укорить в личном нарушении изданных им правил для иноческой жизни. Кроме этой, так сказать, общемонастырской деятельности, у Преподобного была еще непрерывная и громадная деятельность келейная, он постоянно занимался молитвословием, чтением и списыванием книг религиозно-нравственного содержания.

Если Иосиф так был строг по отношению к самому себе, то можно было ожидать, какова должна быть его строгость по отношению к другим. Проникшись общежительными идеями, он требовал от своих иноков, чтобы все у них было общее – в пище, питии, одежде и даже молитве. Все должны были ходить в одну церковь и одну трапезу, в которой всем предлагалась одинаковая пища. Труды телесные иноки должны были переносить равномерно и непременно общими силами. В князе и простолюдине, принявших иночество, Преподобный хотел видеть только иноков: преимущество одних пред другими измерялось не званием или богатством, но степенями нравственного преспеяния. Каждый, поступивший в монастырь, должен был заблаговременно распорядиться своей собственностью и за тем не иметь ничего собственного. Все, находящееся в монастыре, принадлежало монастырю. Сам инок не мог распоряжаться собой; – его волей должны были управлять другие. В келиях запрещалось иметь не только деньги или лишнюю одежду, но даже пищу и питье. В них можно было заниматься только чтением и молитвой. В монастыре все, до малейших подробностей, должно было совершаться с благословения настоятеля. В монастырь, наконец, как сказано выше, запрещалось вводить женщин и детей⁶⁶.

При немногих исключениях⁶⁷, вызванных строгостью устава, в монастыре Преподобного Иосифа, под его руководством и при его жизни, воспиталось очень много знаменитых иноков. Одни из них прославили себя на поприще церковно-исторической деятельности – были пастырями добрыми; другие прославились просвещением, а некоторые оставили по себе память и достойный пример для подражания своими благочестивыми, иноческими подвигами. История сохранила для нас имена некоторых учеников и сподвижников Преподобного Игумена Волоколамского, которые усвоили себе направление своего учителя, в последствии времени продолжали развивать его идеи и за свое особое направление заслужили у современников особое название Иосифлян.

Из учеников Иосифа были пастырями церкви:

1) Даниил, в 1522 г. рукоположенный в Митрополита Московского⁶⁸. Этот Митрополит, следуя своему учителю – все основывать на словах св. писаний⁶⁹, к сожалению, сам не всегда верно понимал его. Поставленный в затруднительные обстоятельства, он из-за политических видов, нередко изменял каноническим постановлениям церкви. Желая угодить Василию Ивановичу, он дозволил ему незаконный развод c Соломонией и второй брак с Еленой Глинской. – Желая быть верным Православию, он не дозволял ученому Максиму Греку заниматься исправлением испорченных церковно- богослужебных книг и за мнимую ересь Максима подверг его жестоким страданиям долголетнего заключения. Впрочем и сам Даниил, отстранивши Максима, скоро по смерти своего покровителя князя Василия⁷⁰, по проискам бояр, должен был возвратиться в Волоколамскую обитель и там постом и молитвой заглаждать погрешности своего управления. До насъ дошло «прение Данилы, Митрополита Московского, с Максимом Святогорцем»⁷¹.

2) Вассиан II, Епископ Ростовский с 1506 года – брат Преподобного Иосифа, вместе с ним подвизавшийся в Боровском монастыре и за тем пришедший в монастырь Волоколамский; в Епископа произведен из Архимандрита Симоновского⁷².

3) Савва Слепушкин (около 1520 года), Епископ Смоленский⁷³.

4)  Вассиан Топорков, Епископ Коломенский, с 1525 года⁷⁴.

5)  Савва Черный, который оставил нам жизнеописание Иосифа (словарь Дух. Писателей под буквой И – Иосиф) (около 1529 года) и Нифонт, Епископы Крутицкие⁷⁵.

Из простых иноков между учениками Пр. Иосифа замечательны:

1) Герасим Черный – спутник Иосифов, во время путешествия последнего по разным монастырям. – Он перешел вместе с Иосифом в монастырь Волоколамский, в последствии времени жил в пустыне и занимался списыванием книг. – Между рукописями Иосифова Волоколамского монастыря находятся 16 книг его письма⁷⁶.

2) Кассиан, никогда не носивший обуви и потому прозванный Босым. – Своим благочестием он возбуждал, всеобщее уважение, так что Василий Иоаннович брал его в восприемники сыну своему Иоанну; и когда Кассиан умер, то Нифонт, игумен Волоколамского монастыря, извещал великого Князя о его смерти особым посланием, как о горестной для всех потере⁷⁷.

3) Уже известный нам Иона Голова и его племянник Епифаний – за свои подвиги названный Терпеливым.

4) Дионисий, из князей Звенигородских, который исполнял службу в пекарне за двоих братий, ежедневно прочитывал 77 псалмов и клал 3000 поклонов. – Несмотря на то, что Дионисий с такой ревностью исполнял внешние подвиги, его больше занимала уединенная, отшельническая жизнь и он оставил на время монастырь Пр. Иосифа и перешел к знаменитому в то время русскому отшельнику – Нилу Сорскому⁷⁸. Впрочем здесь одна внутренняя деятельность не могла удовлетворить требованиям Дионисия – ему нужны были и телесные труды, и он снова, в последствии, возвратился на место первоначального иноческого воспитания – к Преподобному Иосифу. – Этот переход от одного подвижника к другому ясно показал, какое из двух направлений иноческой жизни было свойственнее русскому характеру и какое могло скорее утвердиться в русской церкви.

5) Другой инок, обнаруживший более наклонности к созерцательной жизни и перешедший с Дионисием от Иосифа к Нилу, уже не возвращался назад. Это был Нил Полев, по происхождению князь Смоленский⁷⁹. Были, без сомнения, и другие подвижники из учеников Пр. Иосифа, достойные занять место в истории православного русского монашества: некоторые из них, а именно: Арсений Голенин (уже известный нам князь Ростовский Андрей), Каллист «бывший игумен», Гурий «бывший келарь», Геронтий Рокитин, Генасий Суколенов, Варлаам Старый, Селиван Келар и Тихон Лепков – заслужили доверенность Пр. Иосифа и он даже просил Василия Иоанновича назначить кого-либо из них ему в приемники⁸⁰.

При взгляде на такой ряд учеников Преподобного Иосифа, ознаменовавших себя в истории русского монашества, ясно можно видеть, как важно было влияние и значение Иосифа для основанного им монастыря.

Деятельность и влияние Пр. Иосифа не ограничились монастырем; они простерлись не только на окружающую монастырь его область Волоколамскую, но и на все русское государство: на удельных и даже великих князей. Иосиф умел поставить себя очень высоко.

Все, живущие вокруг монастаря, считали его своим отцом и покровителем. В его монастыре каждый мог найти себе вспомоществование в телесных и душевных нуждах. Нуждался ли кто в советах о благочестии, легко мог обращаться к нему; знатные бояре и князья брали его в восприемники своим детям⁸¹, ему поверяли свои души на исповеди и за тем просили письменного руководства для исполнения его наставлений⁸². Преподобный Иосиф вникал в самую жизнь ему известных людей; от его внимания не ускользали отношения князей к своим подданным⁸³, – господ к своим слугам⁸⁴.

Окружающие поселяне находили в монастыре Преподобного все средства к поддержанию своего существования в случае крайней нужды. С самаго начала существования обители, по замечанию одного из жизнеописателей Преподобного Иосифа⁸⁵: «аще кто из окрестных земледельцев исгубит от орудия земледельного косу, или ино что и пришед к Преподобному взимати цену изгибшего, или у кого украдут лошадь, или доилицу; и той, от скорби приникая к отцу, поведая скорбь свою, он же им даяше цену их». Эти частные благотворения, приобретая Преподобному любовь народа, делались неявно только, но и тайно. Однажды случилось Преподобному, по обычаю, обозревать монастырь ночью. Проходя мимо житницы, он заметил, что вор берет монастырское жито; похититель хотел было убежать от Преподобного; но последний подозвал его к себе, вместо всякого упрека, узнавши нужды похитителя, сам насыпал ему жита и, приказавши молчать о происшедшем, отпустил с ношей. При умножении средств монастыря умножились и его благотворения. При входе в монастырь устроена была гостинница с церковью во имя Введения, которая названа была Богорадным монастырем (приб. к твор. св. отцов гл. V, кн. II, стр. 250), где ежедневно бедные и проезжие могли получать себе пищу и пристанище. Положено было правилом, чтобы каждый инок во время стола оставлял часть своей пищи на милостыню бедным. Число питающихся на монастырский счетъ иногда доходило до 700 человек. В послании к «некой княгине вдове» Преподобный Иосиф писал: «занеже ведомо нам, что в нашем монастыре обычай: сколько Бог пошлет, столько и разойдется – надобе церковные вещи строити: святые иконы, святые сосуды, и книги и ризы и братство кормити и шити и одевати и обувати и ине всякия нужи исполняти и нищим и странником и мимоходящим давати и кормити. А расходится каждый год по полутораста рублев деньгами, иногда боле; да хлеба по три тысячи четвертей на год расходится, занеже на всякъ день в трапезе едят иногда шестьсот, а иногда семьсот душ; ино коли его Бог пошлет, тогдыся и разойдет». Значит, все средства и богатства монастарские собирались для того, чтобы перейти в руки нуждающихся мирян. Однажды, во время голода, Преподобный, призревая всех нуждающихся, раздал весь монастырский хлеб, так что иноки начали роптать на его мнимую расточительность. Но Преподобный не смущался этим ропотом. Когда не стало своего хлеба, когда не стало и своих денег, он приказал брать деньги в займы у частных людей под расписки. На эти деньги покупали хлеб и давали его бедным. Уверенность и надежда, с какой Преподобный был щедр по отношению к нуждающимся, не обманули его. Василий Иоаннович посетил монастырь и, заметивши его нужды, приказал из своего села отпускать ему ржи, овса и прочего хлеба, сколько потребуется для прокормления нищих, взятых под опеку Преподобным. Примеру великого князя последовали князья Юрий, Димитрий и Семен Ивановичи, приславшие богатую помощь в монастырь⁸⁶.

В следствии такой заботы о нуждающихся, в следствии личных нравственных достоинств Преподобного Иосифа, «вся страна Волоцкая, говорит его жизнеописатель, в доброй жизни прилагашеся, тишины же и покоя наслаждашеся. И Иосифово имя, яко священие некое, во устах всех обношашеся»⁸⁷.

Но не одна только «Волоцкая область» получила благодеяния от Иосифа, его внимание простиралось и на другие области. В 1512 году случился голод в Дмитровской области. Когда Дмитровский князь Юрий Иванович не обращал на это особенного внимания; тогда Пр. Иосиф послал к нему убедительное послание, в котором примерами греческих государей доказывал, что князь непременно должен заботиться о своих подданных. Вот несколько слов из этого послания: «Бога ради, Государь, и Пречистыя Богородицы, пожалуй, попецися и промысли о православном христианстве, о своем отечествии; тебе бо, Государю, от Господа Бога дана бысть держава и сила от вышнего, тебе бо Господь Бог избра в себе место, постави на твоем отечестве, милость и живот положи у тебе; тебе же, православному Государю, не токмо о своих пещися и своей точию жития правити, но и все обладаемое от треволненья спасати и соблюдати и от нужи и от скорби и от бед избавляти, яко же и прежние государи, которые, в подобных случаях, делали особые распоряжения: давали хлеб даром неимеющим, запрещали вывозить его за пределы своего государства, или приказывали продавать по дешевым ценам. Так сделай и ты»⁸⁸. Послание исправило поведение удельного князя.

Обозрев деятельность и влияние Пр. Иосифа на его собственную обитель и на всю область Волоцкую, познакомившись несколько с его влиянием на некоторых удельных князей, мы должны перейти к той его деятельности, которая имела значение для всей русской церкви. Мы разумеем борьбу Пр. Иосифа с ересью жидовствующих. При обозрении этой борьбы ясно можно видеть, каким нравственным влиянием на все русское общество пользовался Пр. отец. Мы будем излагать историю ереси не с того момента, когда Иосиф уже открыто начал действовать против нее, но с самого ее начала, и должны сделать это для того, чтобы видеть, в каком положении была ересь, когда вышел на борьбу с ней Преподобный и кто были те лица, которые были первыми двигателями и свидетелями ереси и с которыми потом имел дело Пр. Иосиф. Это более послужит к достижении нашей цели яснее охарактеризовать деятельность Пр. отца в истории Русской церкви.

Ересь жидовствующих первоначально появилась в Новгороде, – отсюда перешла в Москву и в этих двух городах существовала более 30 лет.

Во второй половине XV ст. новгородцы, спасая свою независимость от московского князя, которого власть в это время быстро начала распространяться, вступили с ним в ожесточенную борьбу. Единство веры, языка, нравов и обычаев одних из них привязывало к Москве, но другие признавали политическую свободу выше всех других интересов. Богатства, нажитые новгородцами, постоянные торговые сношения с иноземцами и наконец вековая независимость привели их к высокому понятию о себе. Новгородцы не хотели стать в уровень с прочими городами России и подчиниться Московскому князю. По-этому некоторые из Новгородцев не хотели сноситься с Москвой даже по делам церковным и не только не держали Московского князя «по старине»; но сами иногда нападали на пограничные земли Московского княжества и раздражали в. внязя своими сношениями с Литвой и Польшей. Народ разделился на партии.

Чтобы показать свою независимость от Московского князя, – вместе с тем, чтобы устрашить его и усилить себя, Литовская партия с согласия Польского короля, призвала в Новгород Михаила Александровича, или Олельковича, брата киевского князя – наместника Семена Александровича⁸⁹. Михаил Александрович в сопровождении многочисленной толпы прибыл в Новгород 1471 г. 1 ноября и был принят с честью. К этому присоединилось и другое обстоятельство. За два года до приезда М. Олельковича скончался Новгородский Архиепископ Иона; избранного на место Ионы Новгородцы решились отправить для поставления не в Москву, как было прежде, а в Киев. Кроме политической независимости, которой лишились Новгородцы за подобные поступки, они во время сношений с Западом приняли оттуда зло гораздо большее – ересь. Михаил Олелькович, заметив одни беспорядки в Новгороде, чрез 4 месяца и 8 дней снова возвратился в Киев; но после него остался в Новгороде прибывший вместе с ним жид Схария.

Нам ничего неизвестно, чем занимался Схария в Киеве, неизвестно и то, с какой целью он прибыл в Новгород – для торговли ли, или для распространения ереси. Скорее можно предположить первое. Новгород был богатым городом и в нем еврей, по свойственной всем им житейской находчивости, мог сделать хорошие торговые обороты⁹⁰. Предположение, что Схария прибыл в Новгород с целью распространения ереси, и что он был главой или членом какого-либо религиозного общества в Литве, как думает Г. Руднев в своем рассуждении «о ересях и расколах в русской церкви»⁹¹, предположение это, говорим, имеет гораздо меньше вероятности; потому что не подтверждается никакими древними письменными памятниками. Из описания характера Схарии, сделанного Пр. Иосифом, видно только, что он был знаком с магией и астрономией. «Сей бяше», говорит Иосиф о Схарие, «диаволов сосуд и изучен всякому злодейскому изобретению, чародейству же и чернокнижию, звездозаконию же и со астрологи живый во граде, нарицаемом Киев»⁹². К этому можно прибавить лишь одно предположение, что Схария знал некоторыя понятия рационалистических сект, которых было тогда весьма много⁹³ на западной границе нынешней России.

Оставшись в Новгороде, Схария скоро познакомился и даже свел дружбу с новгородским священником Дионисием, который вовлек в свое общество другого священника Алексея. Втроем они развили свою ересь и начали распространять ее между необразованными жителями новгородскими. К ним на помощь прибыли из Литвы еще несколько жидов. Пользуясь гражданским неустройством Новгорода, его исключительной заботой о своей политической свободе, еретики тайно собирались в дом Дионисия и склонили в ересь сначала его семейство и за тем, вполне сознавая важность влияния духовенства на народ, они преимущественно начали обращать свое внимание на совращение первого. Знакомый с Иудейской Каббалой и Астрономиею, Схария производил сильные впечатления на Новгородцев и увеличивал число последователей ереси. Дионисий и Алексей были главными ересиархами, – последний из них даже более, чем первый, увлекся жидовством; – он назвал себя Авраамом, а жену свою Саррой и научил жидовству своего затя Ивана Максимова, «многих от попов и от диаконов и от простых людей»⁹⁴.

Опасаясь внешнего насилия и притеснения, опасаясь той же самой участи, которая постигла за 100 л. пред тем стригольников, еретики сделались гораздо опытнее в своем деле; – ересь они распространяли самым скрытным образом и, чтобы удобнее действовать на народ, некоторые из них принимали на себя священнический сан и все вообще, по наружности, по исполнению христианских обрядов, казались людьми кроткими и благочестивыми. Своих еретических мыслей они неоткрывали никому без особенной цели; если их призывали к суду, они клятвенно уверяли судей в своем православии и проклинали все ереси, – а между тем сами оставались в душе еретиками⁹⁵; кроме того, одни из еретиков, отвергая христианское вероучение, были более резки и смелы в выражении своего лжеучения, другие – менее.

Ересь существовала в Новгороде около десяти лет, развиваясь и распространяясь все более и более. Положение Новгорода в это время, по случаю окончательной борьбы с Москвой, не позволяло церковному правительству обратить своего внимания на ересь. Архиепископ Феофил во все время своего правления паствой, был занят политическими делами. Колебание между Москвой и Литвой, свойственное всем Новгородцам, перешло и к нему. Сначала жаркий приверженец Москвы, впоследствии Архиепископ склонился на сторону Литвы и вступил с ней в тайные переговоры. Великий Князь лишил его кафедры и заключил в Московский Чудов монастырь; а имущество его было отобрано в казну⁹⁶. На место Феофила в 1481 г. был поставлен Москвич Троицкий инок Сергий⁹⁷, поставлением которого нарушена была договорная грамота, данная Новгородцам 11-го Марта 1471 г.⁹⁸, которой позволялось им избирать себе Епископа «по старине» – из своих жителей. Слабый по характеру и действуя по видам Иоанна III, этот епископ скоро возбудил против себя народную неприязнь и должен был оставить свою кафедру⁹⁹.

При таких благоприятных для ереси обстоятельствах в Новгороде, она перешла в Москву. В 1480 г. посещая покоренный Новгород, Иоанн ІІІ, наказывая своих политических врагов, приласкал врагов Христианства. Ересиархи Дионисий и Алексей так успели понравиться князю, что он перевел их в Москву и сделал Алексея протоиереем в Успенском соборе; а Дионисию дал священническое место в соборе Архангельском. Ересиархи не оставили своего пагубного дела в Москве, и между последователями их встречаются имена Симоновского Архимандрита Зосимы, близкого к вел. князю дьяка Феодора Курицына и брата его Ивана Волка. Алексей сделался домашним человеком у вел. внязя; он склонил к ереси невестку Иоанна ІІІ-го Елену и даже старался уловить в свои сети самого Иоанна. В таком положении существовала ересь до 1485 года. В этом году на место отказавшегося от Архиепископии Сергия возведен был в сан Новгородского Архиепископа Чудовский Архимандрит Геннадий (Гонзов) – Иерарх высоко образованный, строго православный и необыкновенно деятельный. Находясь в Москве, он вовсе не знал о существовании ереси, хотя она там была сильно распространена (так искусно еретики скрывались от опасных для нихъ людей!); по прибытии в Новгород, ему нечаянно удалось открыть это зло. Оставленные своими руководителями: Схарией¹⁰⁰, Дионисием и Алексеем, Новгородские еретики повели себя не совсем осторожно. Пьяные священники нечаянно проговорились пред Геннадием. Точный и аккуратный в своих действиях Архиепископ тотчас донес в Москву и, в следствие полученных от князя и митрополита грамот, произвел розыск¹⁰¹. В этом деле Геннадию очень много помог один из покаявшихся еретиков – священник Наум¹⁰², принесши Геннадию некоторые книги, по которым еретики совершали службу¹⁰³. Еретики отданы были под стражу, но бежали в Москву. Геннадий послал к митрополиту свое следственное дело, с показаниями еретиков; по донесению его, еретики в Москве были допрошены, вразумлены и с грамотами от князя и митрополита посланы были обратно в Новгород для окончательного суда над ними. Вел. князь давал Геннадию полное право распоряжаться с еретиками по законам; Митрополит предписывал покаявшихся простить, а непокаявшихся предать градской казни. Так было и сделано.

Впрочем первая казнь не вразумила еретиков, и некоторые из них, даже покаявшиеся, снова убежали из Новгорода в Москву, где их пристанище было безопаснее. Не успокаивались еретики, не успокаивался и Новгородский Архипастырь. Он снова просил Геронтия «подокучать» вел. князю об истреблении ереси.

Но Геронтий, раз согласившись на истребление ереси, теперь не обратил на нее большого внимания, считая ее не столь опасной для церкви, как представлял Геннадий. «Он, по замечанию Пр. Иосифа, сам убо христианская мудрствуя, о прочих же ни мало не печеся, погибающим Христовым овцам еретическим учением, или грубостью сдержим, или нерадяше о сих, или бояшеся Державного»¹⁰⁴. При этом вероятно имела много значения и личная неприязнь Митрополита к Геннадию¹⁰⁵. Геронтий умер в 1489 г. Паства долго оставалась без пастыря; еретики начали действовать с изумительным усилием, потому что от избрания нового Митрополита зависела их будущая участь. Иоанн III склонился на их ходатайство и, вопреки прежним обычаям, избрал на Митрополичью кафедру сам, без собора Епископов, Симоновского Архимандрита Зосиму 26 сентября 1491 года. Враги церкви торжествовали; православие было в большой опасности; выбор вел. князя был неудачен. Зосима был еретик.

Не зная этого, Геннадий обратился к новому Митрополиту с прежним требованием относительно еретиков¹⁰⁶. Дело сделалось так гласным, что должны были созвать собор по этому поводу¹⁰⁷. На собор призваны были епископы: Тихон Ростовский, Вассиан Тверской, Нифонт Суздальский, Семеон Рязанский, Прохор Сарский и Филофей Пермский; присутствовали на соборе архимандриты, игумены и священники¹⁰⁸. Собор был открыт 17 октября 1491 г. под председательством Зосимы и сына вел. князя Иоанна III, Василия Иоанновича. Прочитаны были обвинительные грамоты Геннадия ¹⁰⁹; все слушали их с ужасом, сам Зосима казался изумленным. Еретики во всем заперлись¹¹⁰; но свидетельства Геннадия были так доказательны, что Зосима не мог защитить своих единомышленников. Протопопа Новгородского Гавриила, Дионисия – священника Архангельского (Алексей в это время уже умер), священника Максима Иванова и др. прокляли; еретиков здесь же хотели казнить, но согласно с волей вел. князя, их осудили на заточение, а некоторых послали к Геннадию. Новгородский Архиепископ, раз уже испытавший бесполезность нравственного вразумления, теперь хотел устрашить еретиков жестокостью наказания. Он приказал встретить еретиков за 14 верст от Новгорода. На несчастных безумцев надели берестовые шлемы с надписью «се сатанино воинство»; повернули одежды их задом наперед; на головы их надели соломенные, смешанные с сеном, венки; навешали на них мочал; и в таком виде ввезли в город, посадив на коней лицом к хвостам. В таком безобразном виде еретиков возили по городу. В заключение зрелища были сожжены их шлемы. Но ересь такими строгими мерами все еще не была уничтожена. Еретики не покидали своего лжеучения, сам Зосима не вразумился проклятием собора. Он, – доселе тайный приверженец ереси, теперь с большей наглостью вооружился против христианства: собирал св. кресты и иконы, ругался над ними, сжигал, или бросал в нечистые места, отвергал воскресение мертвых и будущую жизнь, ночи проводил в пьянстве и зазорных делах. Наконец когда благополучно прошел с трепетом ожидаемый православными 1492 г., когда таким образом уверения еретиков в несбыточности страшного суда в этот год исполнились, еретики совершенно торжествовали.

Учение еретиков, особенно в начале ереси, да и вообще не имело определенной системы. Это была смесь различных лжеучений, развившихся с течением времени, под влиянием различных обстоятельств и при участии различных, по положению, характеру и образованию, личностей. В общих чертах содержание ереси было следующее¹¹¹ (^т):

«В Боге нет троичности лиц».

«Признаваемый христианами Мессия есть простой человек, но не Бог. Если его можно назвать сыном Божиим, тο только по Божию к нему благоволению, (по благодати), подобно Моисею, Давиду и др.»

«Богу неприлично самому приходить с неба на землю для спасения человека, и не свойственно при совершении этого спасения употреблять хитрость, большую той, какую употребил диавол при совращении человека к падению. Бог может спасти человека другими средствами, чрез Ангелов, пророков и праведников.»

«Признаваемый христианами И. Христос родился не от девы, не воскресал, не возносился на небо и не придет судить мир. Он истлел во гробе, а потому и не заслуживает никакого почитания.»

«Мессия еще не приходил, но и он будет сыном Божиим не по существу.»

«Так как признаваемый христианами Мессия не есть лицо Божественное, то и основанное им христианство должно быть отвергнуто. Таинств нет. Не должно почитать Богородицу, Иоанна Предтечу, Апостолов и св. отцов; писания их ложны. Не должно покланяться иконам и вообще делать св. изображения – это принадлежность идолопоклонства. Не следует соблюдать христианские посты.» Еретичествующи священники литурги совершали после принятия пищи и Евхаристию признавали за простой хлеб и вино; придерживались Иудейского летосчисления, совершали Иудейскую пасху, допускали обрезание, исполняли десятословие, искажали псалмы Давида и пророческие писания, содержали предания Акиллы, Прискиллы и Феодотиана, держалис Мессалианской и других ересей; отвергали, как напр. Зосима, воскресение мертвых и будущую жизнь и с озлоблением нападали на иноческое житие; «монахи», говорили одни из еретиков, «живут не так, как следует жить людям. Они оставили Божию заповедь, отступники пророческого, Евангельского и Апостольского учения, сами измыслили себе образ жизни и держатся преданий не божественных, а человеческих»¹¹². Другие нападали на монашество с другой стороны, говорили, что «монашество очевидно не угодно Богу: если бы оно было богоугодно, то конечно И. Христос и Апостолы были бы монахами, но ими они не были; следовательно, иноческий образ бесчестен»... «Из того, что божественные Апостолы епископами, наставниками и пастырями народа повелели быть лицам из мирян, с женами живущих, а не инокам, ясно видно, утверждали еретики, что иночество вовсе не важно и не есть учреждение Божественное... Черный иноческий образ не ангелом предан Пахомию. Если бы было так, то св. ангел, явясь в светлом образе его и предал бы; но если явившийся был черен, то это знамение бесовского действия». Слова ап. Павла 1 посл. к Тимоф. гл. ІV ст. 3 и 3, еретики относили к монашествующим, как отказавшимся от брака и известного рода пищи. «О монахах то, говорили они, и писано: проклят всяк, иже не возставит семени во Израили»¹¹³.

Наконец, чтобы лучше укрепить в лжеучении уже совращенных в ересь, еретики нагло ругались над христианским религиозным чувством и допускали самое безобразное и гнусное кощунство над христианской святыней¹¹⁴.

Ревностный Новгородский Архиепископ не ослабевал в своей деятельности; но не уважаемый в Москве, стесненный в своих действиях в Новгороде, он один не мог истребить ереси. Он писал послания к разным Епископам: Сарскому и Суздальскому, которые были на соборе, но Епископы, находясь вдали от центра ереси, вполне завися от Митрополита, не могли помогать Геннадию. Тогда он призвал к себе на помощь Пр. Иосифа, Игумена Волоколамского монастыря¹¹⁵, и выбор был самый удачный; – роли теперь совершенно переменились; главным действующим лицом в ниспровержении ереси сделался Иосиф.

Призванный на защиту Христианства, Пр. Иосиф взялся за это дело с полной энергией, с несокрушимым убеждением в святости своего дела и с чисто отеческой мудростью. Он вооружился на еретиков словом и делом. Начал писать против них обличения и подробно, для вразумления и предохранения от погибели православных, разбирать по пунктам еретические мнения. Пр. Иосиф скоро заметил, где скрывается оплот ереси и решился ниспровергнуть его. Он видел, что на митрополичьем престоле сидит злой еретик, что его защищают сильные последователи при дворе и что ересь глубоко вкоренилась в обществе Москвичей. Ему нужно было все это преодолеть; – и он начал с того, как бы свести Митрополита и решить дело помимо его – силой вел. князя. Он писал убедительные послания к разным лицам, призывая их на защиту Православия и раскрывая пред ними весь яд ереси. Он обратился сначала к знакомому и близкому к нему по воспитанию¹¹⁶ Епископу Суздальскому Нифонту, который был на первом соборе против жидовствующих¹¹⁷, и, после избрания Зосимы на митрополию, остался главой Православных; затем свел знакомство с Митрофаном, Архимандритом Андрониковсклго монастыря, княжеским духовником, и того и другого убеждал восстать против Зосимы, которого ересь не была известна даже и этим людям. Наконец Пр. Иосиф несколько раз беседовал с вел. князем и требовал от него, чтобы всех еретиков казнить смертью. Иоанн слушал, соглашался, но в тоже время действовал очень нерешительно.

На первый раз усилия Пр. Иосифа ограничились тем, что Зосима должен был, по воле вел. князя и собора, оставить кафедру и удалиться в монастырь 17 мая 1494 г. Что действовал здесь Иосиф, это не сомненно, потому что Зосима низвергнут за ересь и за свое беспорядочное поведение¹¹⁸, которое начало обнаруживаться, особенно когда Иосиф увазывал на него. Равным образом в ереси мог обличить его только один Иосиф, который не боялся и вел. князя довел до того, что впоследствии Иоанн просил у него прощения и сознался в слабости действий против еретиков. Пред народом Митрополит хотел казаться Православным, тем более, что он сам осудил еретиков на соборе 1491 г. Заметив ненадежность и бесполезность для себя Зосимы, еретики не хотели его защищать и он должен был со стыдом оставить свою кафедру.

С удалением Митрополита Зосимы положение ереси начало клониться к упадку, но это только повидимому, – с внешней стороны: у нее не стало сильного представителя, но остались сильные защитники Курицыны и другие, по ходатайству которых вел. квязь послал Архимандритом в Новгородский Юрьев монастырь зараженного ересью инока Кассиана. Кассиан с наглостью начал собирать вокруг себя еретиков Новгородских, из которых многие, боясь преследования со стороны Геннадия, удалились было в Литву в немецкие области. Таким образом, ересь все еще существовала в Новгороде и Москве и существовала более десяти лет. Для совершенного искоренения ее, нужна была решительная мера со стороны церкви – нужен был новый собор. Иван Васильевич склонился на просьбы Иосифа созвать этот собор; с Иосифом соглашался новый Митрополит Симон. Но дело все еще продолжалось. При дворе вел. князя произошли неустройства, которые имели тесную связь с ересью жидовствующих и резко обнаружили и поборников и противников ереси.

По свидетельству истории, Иоанн III стремился окончательно утвердить единодержавие в России; его братья и не могли и не смели думать о занятии великокняжеского стола. Чтобы заблаговременно утвердить в умах своих подданных мысль о единодержавии в прямой низходящей линии веливокняжеского дома, Иоанн еще, при жизни объявил себе преемника и требовал называть его великим князем; в грамотах княжеских всегда упоминались имена двух великих князей, тоже делалось и в грамотах к вел. князьям от народа. Сначала Иоанн объявил вел. князем сына своего от Марии Борисовны Тверской – Иоанна молодого, как он писался в грамотах. Но этот Иоанн 26 лет умер, в 1490 г., оставив после себя сына Димитрия. От второй жены Иоанна ІІІ-го Софии Палеолог был также сын Василий – Гавриил, родившийся 26 марта 1479 г. Теперь оставалось вел. князю решить вопрос: кого? внука или сына объявить великим князем? Внук имел право по отчине, так как отец его имел великокняжеское достоинство. Василий Иоаннович имел свои права на престол: он происходил от царского рода; ему принадлежал герб Римской вороны; и Софья, по своим видам и по чувству матери, могла внушить мужу и сыну высокое мнение о своем происхождении и своих правах. Двор разделился на две партии: одни действовали в пользу Василия, другие – в пользу Димитрия. Вместе с переменой расположения Иоанна III в пользу сына, или внука, изменялся и ход ереси– ее политическая свобода. Елена, как нам известно, была заражена ересью, которую могла передать и сыну Димитрию. Следовательно, когда мы видим на стороне ее большинство бояр, когда сын ее назван великим князем, – положение Елены таким образом было слишком высоко и прочно, чтобы поколебать его защитнику Православия – простому игумену Иосифу. Но, не переставая действовать против ереси, Иосиф, очевидно, действовал в пользу обиженной Софии. Он сделался известным Василию Иоанновичу и заслужил его расположенность.

Подробности участия Иосифа в деле спорящих за свои права нам известны. Но София скоро восторжествовала над Еленой. Чрез год после опалы 21 марта 1499 г. Василий Иоаннович назван великим князем Новгорода и Пскова¹¹⁹ (11 апреля 1502 г.). Димитрий лишен великокняжеского достоинства и вместе с матерью заключен в тюрьму¹²⁰.

При этом особенно пострадали обличенные в крамоле¹²¹: Князь Семен Ряполовский и князь Иван Юрьевич Патрикеев с двумя детьми, не смотря на то, что первый происходил от Всеволода Великого и известен личными заслугами, – второй, по матери, был внук великого князя Василия Димитриевича и 36 лет верно служил Государю. Ряполовскому 6 февраля отсекли голову, а Патрикеевых – отца и старшего сына Василия Косого, под именем Вассиана, постригли в монахи¹²². Что в этом деле участвовал Иосиф, это подтверждается последующим, постоянно враждебным, отношением Вассиана к Иосифу и всему Иосифовскому. Вместо Димитрия, Иоанн ІІІ-й 14 апреля того же года объявил великим князем Василия Иоанновича¹²³.

С переменой при дворе произошла благодетельная перемена и в религиозном деле Иосифа. Он решился уничтожить ересь чрез Василия Иоанновича¹²⁴, которого самым трогательным образом убеждал защитить Св. Православную веру от погибели. Впрочем и теперь случилось обстоятельство, попрепятствовавшее Пр. Иосифу в его деятельности. Прежде, в то самое время, как он действовал против еретиков на Юге – в Москве, еретики должны были опасаться поражения на Севере, где был известный Арх. Геннадий. Но с 1504 года Иосиф остался почти один; – еретики успели оклеветать Геннадия в Москве; низложили и заключили его в монастырь¹²⁵. Требовалась необыкновенная энергия и усилие Пр. Иосифа, чтобы поддержать в народе Православие и окончательно уничтожить ересь. Наконец он достиг своей цели.

В начале 1505 г. Иоанн III скончался¹²⁶. Василий Иоаннович, прежде еще расположенный в пользу требований Иосифа, и сам видя упрямство еретиков, которых не могли исправить ни проклятия, ни казни – теперь решился действовать против них самыми строгими мерами. По его повелению и в его присутствии (1505 г. в начале декабря¹²⁷, под председательством Митрополита Симона, составился собор Русских Архипастырей, для окончательного суда над еретиками. На соборе сначала были прочитаны все доносы на еретиков, потом делались обвинения и защищения ереси. Пр. Иосиф, главный виновник собора, также заседал с судьями; зная хорошо заблуждения еретиков, он поражал их силой слова. Еретики, вероятно, зная о своей участи и в тоже время сознавая свою силу, открыто защищали свое лжеучение. Сторону их на этом соборе приняли некоторые приверженцы старины, действуя против православия, более из-за личной ненависти к Иосифу. К числу последних принадлежал Василий Косой, или инок Вассиан, пострадавший при перемене правления¹²⁸. Соборные споры кончились согласно с требованиями Иосифа. Главные из еретиков: дьяк Иван Волк Курицын, Димитрий Коноплев, Иван Максимов, Некрас Рудаков и Кассиан, Юрьевский Архимандрит, вызванный для суда на собор, были осуждены и всенародно сожжены в клетке¹²⁹; другие из еретиков, при виде такой жестокости наказания, начали было приносить раскаяние; но их раскаяние, как вынужденное, было отвергнуто: одним из них урезали языки, других заключали в тюрьмы, а иных рассылали по монастырям. Церковь восторжествовала над ересью.

Но здесь ли конец ереси жидовствующих? Нет. Не было после открытых еретиков, которые бы держались вполне Новгородской ереси; но ее начала, иногда несколько очищенные, а иногда и в том же виде, обнаруживались и после. Еретики, низложив, как мы видели, одного из своих противников – Архиепископа Геннадия, враждовали более всех на Иосифа; в строгости, с которой преследовали их, они нашли себе средство к защите и возбудили к себе сочувствие других. Самым жарким поборником их оказался инок князь Вассиан. Он рассылал обличительные письма против Иосифа, называл его последователем Новата и задумывал даже разрушить его монастырь¹³⁰. Он успел склонить на свою сторону и многих которые под eгo руководством сильно восставали против Иосифа, не только до собора, во время его, но даже и после за его строгий приговор над жидовствующими. Враги Иосифа настаивали, что заключенных еретиков нужно выпустить из темницы. Когда Иосиф просил князя не делать этого¹³¹; тогда от имени иноков Кириллова и других монастырей Вологодских написано было колкое осуждение на мнения Иосифа. Наши историки думают¹³² и довольно правдоподобно, что это осуждение вышло из под пера Вассиана. Василий Иоаннович не отступал от мнений Иосифа, но не низложил окончательно и врагов его. Вассиан из монастыря Белозерского переехал в Москву, приблизился ко двору и постоянно вредил Иосифу¹³³.

Эта борьба между Пр. Иосифом, истребителем ереси, и Вассианом Косым, его противником, – борьба, быть может, начавшаяся из-за личных отношений, скоро выяснила два противоположных направления, которые развились после до громадных размеров. Прибывший в 1516 г. в Россию ученый грек Максим, к сожалению, сблизился с Вассианом и чрез это поставил себя в ложное отношение к ученикам Преподобного Иосифа. Возникла новая борьба между учеником Пр. Иосифа М. Даниилом и Максимом греком, – борьба имевшая после большое значение в истории Русского раскола.

Жидовствующие, развивая свою систему, дошли до отвержения монашества и самым своим появлением указывали на нравственные недостатки духовенства белого. Поэтому в то самое время, когда дело жидовствующих еще юридически не кончилось, правительство обратило внимание на другие вопросы, желая преобразовать быт всего вообще духовенства. С одной стороны вопрос касался содержания монашествующих, с другой нравственности духовенства белого. Так как тот и другой вопрос еще не уяснились, хотя большая часть сознавала неудовлетворительность их; то дело обследывалось, так сказать, только с внешней стороны, и потому, не смотря на решительность первых строгих мер и определений, определения эти не приводились в исполнение. Делу только положено начало, заданы вопросы, окончательное решение которых могло произойти спустя долгое время.

Вопрос о монастырских имениях поднят был Иоанном III, который думал решить его одним разом. Покорив Новгород и отобрав у тамошних монастырей и у духовенства половину недвижимых населенных земель, он разделил их московским боярским детям¹³⁴. Как всякое гражданское дело, так и это сделано было с благословения Митрополита. Но в то же самое время Иоанн задумывал отобрать монастырские земли и во всем Московском княжестве. В 1500 г. он предложил свое мнение Митрополиту Симону. Составился по этому поводу собор.

Как важен был решаемый на этом соборе вопрос – видно из того, что на него собирались люди, прежде совершенно чуждые всякого вмешательства в дела церковного управления. Из Сорской пустыни прибыл Пр. Нил Сорский – строгий подвижник и аскет. На соборе же был и игумен общежительного Волоколамского монастыря Пр. Иосиф. Эти два представителя двух противоположных направлений Русской иноческой жизни здесь не сошлись в своих убеждениях. Нил, как представитель созерцательной жизни, смотрел на инока, относительно внешней жизни последнего, как на лицо совершенно отрешенное от мира, – потому, ни в чем мирском не нуждающееся и вообще не имеющее никакого отношения к миру; по его мыслям, главную обязанность и единственную заботу инока должна составлять умная молитва, в обществе с одним или двумя иноками и снискание пропитания своими руками: «Яко да и прелести убежим», говорит он, «самолюбию же и пристрастию не поработимся и самочиния порока избудем: вместо же таковых всех обрящем удобную стезю и отверзтую дверь на делание заповедей Христовых и обучения умного священнодейства»¹³⁵. Пр. Иосиф держался противоположного убеждения; по его мнению, спасение инока удободостижимее, когда он не имеет многих забот о самом себе, когда он совершает дело спасения своего – «на молитве уединенной и на деятельности общественной». Инок Нила должен жить только для себя – для своего спасения, инок Иосифа и для себя и для пользы всей церкви. Поэтому, когда на соборе «нача старец Нил глаголати, чтобы у монастырей сел не было, а жили бы чернецы по пустыням, а кормили бы себя рукоделием»; когда вместе с ним утверждали тоже мнение «иноки Белозерские»¹³⁶, против них выступил Пр. Иосиф Волоколамский, который смотрел на монастырь, не только как на место иноческого воспитания и подвигов, но и как на рассадник Архипастырей Церкви. Он говорит: «если у монастырей сел не будетъ, то как честному и благородному человеку пострищись? Если не будет честных старцев, то откуда взять на митрополию, или Архиепископа, или Епископа? Если не будет старцев честных и благородных, то вера поколеблется»¹³⁷.

Споры между представителями двух сторон окончились тем, что мнение Пр. Иосифа было принято Митрополитом Симоном, а за ним и всем собором. Собор русских Архипастырей решил оставить за монастырями принадлежащие им владения на прежних условиях.

Так как на соборе не было вел. князя Иоанна III, то решили отправить к нему представление соборного мнения, с просьбой утвердить соборное определение ¹³⁸.

Убежденный представлением собора, а с другой стороны увидев сильную оппозицию, Иоанн III оставил монастыри в покое. Но вопрос, поднятый им, несколько раз повторялся и после. В 1557 г. запрещено было монастырям приобретать земли и другие недвижимые имущества без воли Государя¹³⁹; в 1581 г. вместо земель дозволено вносить в церковь одни деньги¹⁴⁰, наконец уже чрез 264 г. от своего появления вопрос о монастырских имениях был решен окончательно¹⁴¹. Что же касается до времени самого Иоанна III, тο вел. князь, решившись отобрать от монастырей земли, сам препятствовал исполнению своего намерения. Он сам делал в монастыри вклады и жертвовал земли, давал им разные жалованные грамоты не только до¹⁴², но и после 1500 г.¹⁴³ Разногласие, произшедшее во время соборного заседания, между духовенством также продолжалось и после собора. Известный уже нам инок кн. Вассиан, по вражде к началам Иосифа и вообще монашеской жизни, которую он принял по принуждению, писал довольно резкие письма против монастырских прав на земли и укорял тогдашних иноков в неге и роскоши, производя их от излишнего монастырского богатства. За Вассианом последовал и Максим Грек. В своем сочинении «любостяжатель и нелюбостяжатель» (самое заглавие которого уже может указывать на его цель) он противополагает нашим монашествующим католических нищенствующих иноков. Впрочем того и другого опровергал отенский инок Зивовий¹⁴⁴, который говорил, что ни Максим Грек, ни Вассиан не знали образа жизни Русского монашества и потому не могли судить о нем: первый жил при дворе вел. князя, a последний, живя в Симоновом монастыре, получал пищу с княжеского стола и не был знаком с нуждами иноков¹⁴⁵.

В самой строгой связи с собором 1500 года находился другой собор 1503 г. Цель их была одна и таже: – улучшение быта духовенства. Только там обращено было внимание на внешнюю сторону жизни – на содержание монашествующих, здесь – на внутреннюю жизнь, собственно на нравственность духовенства. И тогда как на первом соборе определили имениям по прежнему оставаться за церквами и монастырями, вопрос значит, решен отрицательно, т. е. не так как хотелось людям, поднявшим этот вопрос; на соборе 1503 года предприняты меры слишком уже строгие, которые как тогда, так и после, оказывались не удобоприменимыми и жестокими.

Митрополит Симон, с согласия вел. князя, который сам присутствовал на соборе и согласно с требованием всего собора Русских Архипастырей, которые рассуждали «по правилам Св. Апостол и пo учению Св. и вел. Чудотворца Петра, Митрополита всея Руси,» определил¹⁴⁶: всем без исключения вдовым священникам и диаконам впредь не служить, но стоять на клиросах и петь церковные службы, иметь священнику епитрахиль, а диакону стихарь и орарь, причащаться в олтаре и получать четвертую часть доходов от поставленных на их места священнослужителей. Такое определение собора сделано было для тех из вдовствующях священнослужителей, которые после своих жен живут «честно»; которые же вдовцы не улучшат своей нравственности и будут обличены в беззаконной жизни, тех велено обращать в мирское звание; исключение было сделано для поступающих в монашество¹⁴⁷. Инокам и инокиням запрещено жить в одних монастырях, как случалось прежде; сделаны были и некоторые другие постановления.

Мы говорим об этом соборе потому, что на нем присутствовал Пр. Иосиф Волоколамский¹⁴⁸, и соборное определение сделано по его требованию. Что касается до соборного постановления относительно иноков и инокинь, живущих в одном монастыре, то оно прямо вытекало из монастырских начал и правил, принятых Иосифом. Он не только требовал того, чтобы иноки и инокини жили по разным монастырям, но, как мы видели прежде, запретил входить мирским женщинам в мужской монастырь и отказался потому от свидания со своей матерью.

Относительно вдовых священников и диаконов Пр. Иосиф на соборе решал возражения, которые были вызваны строгим определением, и приводил разные основания, почему именно собор так поступил. Недовольство соборным решением неминуемо должно было обнаружиться во всех местах России. Священник города Ростова, Георгий Скрыпицын, прислал на собор сильное и с душой написанное опровержение его определений¹⁴⁹; слышались возражения и на самом соборе.

Против общего соборного определения: «отлучаемым и извергаемым быти от церкви, от сего собора, священникам, неимущим жен» возражали, что так поступить можно и должно только со священниками, живущими не чисто; но живущих чисто никакие правила Св. Апостол и Св. Отцов не повелевают извергать из сана. И так как 1-е правило седьмого вселенского собора запрещает прибавлять что-либо к правилам Апостольским и соборным, то (следовательно) несправедливо и постановление собора 1503 г... Пр. Иосиф, которому поручено было опровергнуть такие возражения, сначала опровергает первое из них: «которые священницы не в зазоре суще, а не имуще жен, подобает их служити;» мы же глаголем: «аще быти чистым, немощно злое то прелюбодейство искоренити». Так как возражение представлено было голословно, то и опровержение eго сделано было Преподобным голословное же. Он указывает только на невозможность другими мерами исправить вдовствующее духовенство. Что же касается до второго возражения, что по 1-му правилу седьмого вселенского собора запрещено прибавлять что-либо к соборным определениям, то здесь представилось обширное поле уму и знанию дела Иосифа. «А мнози святии отцы», говорил он, «из правил Апостольских и отеческих оставиша, что есть на вред церкви и на с блажнение христианству.» Сказавши это, Пр. Иосиф сопоставляет более 20-ти соборных правил, из которых последующими были изменены предыдущие, смотря по нужде в церковном благочинии, или вовсе отвергнуты, как могущие подать соблазн христианам. Вот для образца три правила, которые сопоставляет Пр. Иосиф: «Апостольское правило 51-е», говорит он, «повелевает Епископу брака и мяс и вина не гнушатися. Анкирского собора правило 14-е мяса ясти попом повелевает, а о Епископах умолче и не повелевает. А шестый собор совершенно отсече, eжe Епископу жену имети, ни на отвержение», прибавляет от себя Преподобный, «ни на развращение пятому правилу Апостольскому, но на спасение и на лучшее поспешение людем промышляющим, ни дадый ни коего порока на священническое строение»¹⁵⁰. Ha основании таких и подобных соображений, Пр. Иосиф остался при прежнем своем убеждении, относительно верности соборного определения о вдовых священниках и диаконах.

По такому определению, вместе с виновными, без сомнения, могли пострадать и невинные. Но сам Преподобный признавал свое решение необходимым только в его время, когда не было возможности предпринять другия меры к исправлению духовенства. Что же касается до последующей жизни Русской церкви, то одним решением второго возражения он ясно показал, что и его определения могут быть отменены собранием пастырей, если они обратятся «на вред церкви и на соблазнение Христианству.»

Обозрев общественную деятельность Пр. Иосифа, игумена, Волоколамского монастыря, деятельность, в которой он являлся лицем то совершенно необходимым, то случайным, призванным другими, как человек опытный и благоразумный, мы теперь снова и исключительно возвращаемся к его монастырской деятельности. После многих неприятностей и огорчений, которым подвергался Пр. Отец во время общественной деятельности, как со стороны неправомыслящих Новгородских еретиков, ненависть которых он навлек на себя своей против них горячею и гибельною для них протестацией, так и со стороны людей православных, но действующих по своим, противоположным его, убеждениям, он испытал огорчения в своем монастыре, который устроял с большим трудом и самоотвержением и в котором прежде, как мы видели, он возбуждал одно сочувствие и расположение к себе. Мы намерены говорить о споре Иосифа с Новгородским Архиепископом Серапионом.

Заметив сильное тяготение Пр. Иосифа к Москве и ее князю, князь Волоколамский Федор Борисович переменил свое отношение к монастырю Пр. Иосифа. Вместо пожертвований в монастырь, как делал его отец, как делал прежде и сам, он начал брать поборы с монастыря, вмешивался в монастырское управление, требовал богатого угощения для своего двора; некоторые вещи, принадлежащие монастырю, брал даром, за другие, чтобы придать своему поведению благовидность, платил полцены. Если ему в чем-либо отказывали, он простых иноков намеревался наказывать кнутом, а игумена поносил бранью. Из страха ему давали коней, платье, военные доспехи, присылаемые жертвователями в монастырь, но Федор Борисович этим не удовлетворился: он требовал от монастыря денег. Когда ему напомнили о прежнем долге монастырю (который считался за князем около десяти лет), он не только не возвратил денег, но едва не прибил посланного, снова требовал денег и хотел даже взять купленный на 150 руб. жемчуг для цервовних риз. Мало этого, видя сопротивление, он решился разрушить монастырь или, по крайней мере, уменьшить число его иноков. С этой целью он одних иноков поощрял переходить в другой монастырь, а других, оставшихся в монастыре Иосифа, обещался пересечь кнутом.

Будучи не в силах сносить такого оскорбления и не находя защиты между придворными Федора Борисовича, Пр. Иосиф сначала вознамерился было оставить монастырь, но потом, на основании примеров: «яко большие цари вступаются в вотчину меньших царей и за святые церкви и за монастыри; преподобнии жe и Богоноснии Отцы наши, Пастырие и Учителие даже до смерти подвизахуся о Бoж. церквах и монастырях»¹⁵¹, он обратился с жалобой на обиды Федора Борисовича к Вел. кн. Василию Иоанновичу и просил последнего принять монастарь в свое ведение, подобно тому, как вел. кн. Василий Васильевич принял в свое ведомство от удельных князей монастыри Троицко-Сергиев, Каменский и Толгский. Василий Иоаннович сначала хотел действовать мерами убеждения на Федора Борисовича; но когда последний не соглашался, тогда, по совету Митрополита Симона и всего свещенного собора, взял монастырь под свое покровительство, дал ему не судимую грамоту и запретил Федору Борисовичу вмешиваться в монастырские дела¹⁵².

Прошло два года; монастырь Иосифа благоденствовал по прежнему; но не оставлял дела Федор Борисович. Он, посоветовавшись с одним Архимандритом, Алексеем Пильевым, решился возвратить себе монастырь Иосифа, через посредство Новгородского Архиепископа Серапиона. На Св. Серапиона Федор Борисович вздумал действовать через его приближенного человека Кривоборского, давши последнему несколько денег¹⁵³. Как ни незаконно было избранное средство, но оно имело успех. Серапион разгневался, потому что его иерархические права были нарушены. Волоколамская область, в церковно-иерархическом отношении, находилась в зависимости от Новгородского Архиепископа и, не смотря на это, монастырь перешел сам собой, без ведома Епархиального Архиерея, в ведение Московского князя и Митрополита. Серапион послал Иосифу неблагословенную грамоту, которой запрещал как ему, так и всем его инокам, священнодействовать. Осужденный обратился к вел. князю с жалобой уже на Серапиона. Василий Иоаннович спрашивал самого же Иосифа: «какъ поступить ему в этом случае?» Иосиф передал дело на благоразумие вел. князя¹⁵⁴; Серапиона вызвали из Новгорода и заключили в Троицкий монастырь¹⁵⁵.

Василий Иоаннович, чтобы придать делу более законный вид, приказал собором рассмотреть его. На собор 8 июля 1509 г.¹⁵⁶ (¹⁵⁶), под председательством Митрополита, в присутствии самого князя, Ростовского Архиепископа Вассиана, Епископов Коломенского Митрофана, Сарайского Досифея и др., был приведен Серапион. Иосифа на соборе не было¹⁵⁷, по замечанию г. Муравьева¹⁵⁸, «чтобы не показаться обвинителем», но был его родной братъ, Архиепископ Вассиан; его же сторону поддерживали Митрополит и вел. князь, которому в этом деле хотелось показать свое значение перед удельным князем. У Серапиона сначала спрашивали: «почему он отлучил Иосифа?» Серапион указал при этом на права Архиепископа в своей пастве; тогда вел. князь спросил Серапиона: «на каком основании он назвал, в своей отлучительной от священства грамоте Иосифу, великого князя земным, а удельного небесным?» Здесь была одна придирка к словам. В грамоте Серапиона говорилось: «что еси отдал свой монастырь в великое государство, ино ты отступник от небесного, а пришел к земному;» но здесь совершенно не та мысль, какую хотели найти. Серапион в грамоте указывал Иосифу на нарушение своим переходом к великому князю церковных правил, на то, что он отказался от суда церкви и искал суда великого князя. Объяснения Серапиона по этому вопросу не были приняты. Его лишили сана, на основании 4 правила 7 вселенского собора: «аще который Епископ не благословитъ, или отлучитъ кого, не посвидетельству священных правил, сам не благословен и отлучен и извержен да будетъ»; заключили в Троицкий монастырь где он и умер 16 марта 1516 г.¹⁵⁹. Иосифу послали от собора разрешительную и благословенную грамоту на священнодействие. Монастырь его остался за великим князем.

Теперь остается решить вопрос: примирились ли между собой Серапион и Иосиф? В житиях Иосифа этот вопрос обыкновенно решается положительно¹⁶⁰; в житиях Серапиона о нем умалчивается. Принимая же во внимание другие источники, можно придти к отрицательному решению вопроса. После осуждения Серапиона, когда многие увидели несправедливость этого суда и писали к Иосифу, чтобы он испросил прощение у осужденного, для прекращения соблазна в обществе, Иосиф горячо отстаивал свои права и ни за что не хотел, по его мнению, унизиться перед лишенным сана. Одному из таких людей, уже не задолго до своей кончины, Пр. Иосиф написал: «мне ныне прощатися и виновата себе нарицати перед Архиепископом Серапионом, ино то мне обесчестити и уничижити священные правила и царский и святительский суд»¹⁶¹. Но уничижити священные правила, даже и с такой целью, для Иосифа было невозможно. Притом письмо, на которое мы указываем, написано было в то время, когда Иосиф, в следствие предсмертной болезни, уже не вставал с постели и проникнуто таким духом и такого содержания, что не допускает даже предположения, чтобы Иосиф, при твердости своего характера, решился на уступки со своей стороны. Наконец, есть еще положительное свидетельство летописца в пользу нашей мысли: Он говорит: «смирился великий князь с Серапионом (в 1516 г.); а кто ни постоял, Василий Андреевич Челяднин и владыка Ростовский Вассиан и брат его Иосиф и владыка Суздальский и того лета вси умерли; а Иван Васильевич Челяднин в Литве голову положил; а Рязанский Тарасий и владычество оставил его же ради»¹⁶². Таким образом выходит, что примирение между Иосифом и Серапионом не состоялось. Впрочем если судить беспристрастно в отношении к тому и другому лицу, можно сказать, что никто из них не виноват перед другим. Между ними вышло одно только недоразумение. Иосиф, не снесшись с Епархиальным Епископом, перешел во владение великого князя. Это именно с его стороны была ошибка, но в то самое время, когда начинались притязания Федора Борисовича на Волоколамский монастырь, в Новгороде было моровое поветрие и иногородным жителям, для избежания заразы, велено было прекратить сношения с Новгородцами¹⁶³. Со своей стороны Серапион, узнав о переходе Иосифа в другую епархию, не позвал его к себе на суд, (на что жаловался и Иосиф)¹⁶⁴ и, следовательно, был как-будто неправ; но, по своим правам, Серапион мог произнести свой приговор и без следствия, потому что событие было на лицо. Виноваты в этомъ деле были: Василий Иоаннович и Митрополит Симон, так явственно оказавшие предпочтение Московским началам перед заявившими себя в последний раз свободными началами Новгородскими; говорим: началами, потому что личности здесь были, так сказать, только средством с возвышению организующихся в то время идей в Москве. Признавая себя неправыми перед Серапионом, Василий Иоаннович и Митрополит Симон испросили прощение у несправедливо ими осужденного. Василий Иоаннович примирился с Серапионом, по вышеприведенным словам Псковского летописца; а Новгородский летописец говорит, что Митрополит Симон перед кончиной призвал к себе Серапиона, «благослови его и прощение взят с ним»¹⁶⁵. В заключение нужно сказать, что и Федор Борисович, своей необузданностью причинивший так много бед монастырю Иосифа и вовлекший Преподобного в неприязненное отношение к Новгородскому Архиепископу, и сам наконец сознал свое преступление перед Иосифом. Умирая, он испросил прощение у Волоколамского игумена, пожертвовал его монастырю одну деревню и просил, чтобы его похоронили (в монастыре Иосифа) вместе с родственниками, что и было исполнено в мае месяце 1513 г.¹⁶⁶ Наконец доказательством невинности в этом споре Иосифа с Серапионом служат определения церкви, которые одного из них признали Преподобным, а другого Святым.

После огорчений, полученных во время спора с Серапионом, Иосиф проводил последние годы жизни спокойно в своей обители; телесные силы его, ослабленные многотрудной деятельностью, истощились до того, что он уже был не в состоянии ходить; его носили на носилках в церковь, где он в лежачем положении выслушивал Богослужение. Он мирно скончался 8 сентября 1515 г., на 75 году от рождения.

Собор, бывший в Москве 20 декабря 1572 г., признал Иосифа Преподобным; а на соборе 1591 г. Патриарх Иов свидетельствовал составленную службу Иосифу, внес имя его в Минеи и велел повсюду совершать в честь его праздник¹⁶⁷.