Беседа 13

Рим 7.14. Вемы бо, яко закон духовен есть: аз же плотян есмь, продан под грех.

Так как (апостол) сказал выше, что зло увеличилось и что грех, встретившись с заповедью, сделался более сильным и произошло противоположное тому, к чему стремился закон, и так как он привел этим слушателя в большее недоумение, то, освободив сперва закон от худого подозрения, объясняет потом причину, вследствие которой это случилось. Чтобы кто-нибудь, слыша, что грех получил повод в заповеди, что, когда пришла заповедь, грех ожил, что грех обольстил и умертвил заповедью, – чтобы не подумал, что закон был виною всех этих зол, (апостол) прежде всего излагает с большим дерзновением защиту закона, не только освобождая его от обвинения, но и сплетая ему величайшую похвалу. И это он представляет не в таком виде, что сам говорит в пользу закона, но как бы произносит общий приговор. «Вемы бо, – говорит он, – яко закон духовен есть». Этим он как бы сказал: всеми признается и хорошо известно то, что закон духовен, а потому и нельзя допустить, чтобы он был причиною греха и чтобы на нем лежала вина происшедших зол. И смотри, как он не только освобождает его от обвинения, но и хвалит без меры. Назвавши его духовным, он показывает, что закон есть наставник добродетели и враг порока, так как быть духовным значит отводить от всех грехов; это именно и делал закон, устрашая, вразумляя, наказывая, исправляя, советуя все относительно добродетели. Откуда же, спросишь, произошел грех, если наставник был так достоин удивления? От нерадения учеников. Потому (апостол) присовокупил: «аз же плотян есмь», изображая человека, жившего и в законе и до закона. «Продан под грех». После смерти, говорит он, толпою нахлынули страсти. Когда тело сделалось смертным, то оно по необходимости приняло и похоть, и гнев, и болезнь, и все прочее, что требовало многого любомудрия, чтобы наводнившие нас страсти не потопили помысла в глубине греха. Сами по себе они не были еще грехом, но произвела это необузданная их неумеренность. Так, если взять для примера одну из страстей, плотская похоть не составляет греха, но когда она впала в неумеренность и, не желая оставаться в пределах брака законного, стала наскакивать на чужих жен, тогда, наконец, сделалась любодеянием, но не от похоти, а от неумеренности в ней. И заметь мудрость Павла. Восхвалив закон, он немедленно обратился ко временам древним, чтобы, показавши, в каком состоянии находился род человеческий тогда (до закона) и после того, как получен закон, представить необходимость преизобилующей благодати, что (апостол) везде старался раскрыть. Когда он говорит: «продан под грех», разумеет не только живших под законом, но и тех, которые жили до закона и существовали с самого начала мира. Потом объясняет способ того, как человек продан и отдан.

Рим.7:15. Еже бо содеваю , – говорит он, – не разумею.

Что значит: «не разумею»? Не знаю. Как же случилось это? Ведь никто никогда не согрешил в неведении? Видишь ли ты, что если станем выбирать слова не с надлежащею осмотрительностью и не будем обращать внимания на цель апостола, то последует множество несообразностей? Если бы люди грешили в неведении, то они недостойны были бы и подвергаться наказанию. Поэтому, как выше (апостол) говорит: «без закона... грех мертв есть» (Рим.7:8), не то выражая, что тогда грешили в неведении, а то, что они знали, но не так ясно, потому и наказывались, но не так сильно, – и опять, говоря – «похоти... не ведах» (Рим.7:7), не выражает совершенного незнания, а указывает на самое ясное познание, равным образом, говоря – «содела во мне всяку похоть» (Рим.7:8), не то разумеет, что заповедь произвела похоть, но то, что грех посредством заповеди усилил похоть, так и здесь, когда говорит: «еже бо содеваю, не разумею», не выражает этим совершенного неведения, потому что как же он соуслаждался «закону Божию по внутреннему человеку?» (Рим.7:22) Что же значит: «не разумею?» Пребываю во мраке, увлекаюсь, терплю насилие, сам не знаю, как впадаю в обман, как и мы обыкновенно говорим: не знаю, как такой-то человек пришел и увлек меня, – не оправдывая себя незнанием, а только указывая на какой-то обман, нападение и умысел.

Не еже бо хощу, сие творю, но еже ненавижду, то соделоваю.

Как же ты не знаешь, что делаешь? Если ты желаешь добра и ненавидишь зло, то это свойственно совершенному знанию. Отсюда ясно, что словами – «не еже... хощу» апостол не уничтожает свободной воли и не вводит какую-то насильственную необходимость. Ведь если мы грешим не произвольно, а по принуждению, то опять наказания, прежде бывшие, не имели бы основания. Но как словом «не разумею» (апостол) выразил не незнание, а то, что сказано нами выше, так, прибавив – «не еже... хощу», обозначил не необходимость, а неодобрение сделанного, потому что если бы словами – «не еже... хощу, сие творю» он не это выразил, то почему бы не присовокупить ему: делаю то, к чему принуждаюсь и подвергаюсь силой, ведь это именно и противоположно воле и свободе. Но (апостол) не сказал так, а вместо этого поставил – «еже ненавижду», чтобы ты понял, что он и словами – «не еже... хощу» не уничтожил свободы. Итак, что значит: «еже не хощу?» Что не хвалю, не одобряю, не люблю; в противоположность этому он прибавил и следующее: «но еже ненавижду, то соделоваю.»

Рим.7:16. Аще ли, еже не хощу, сие творю, хвалю закон, яко добр.

Видишь ли ты, что разум, пока не поврежден, действительно сохраняет свойственное ему благородство? Если и предается пороку, то предается с ненавистью, что и может быть величайшей похвалой закона, как естественного, так и писанного. Что закон хорош, говорит (апостол), это видно из того, что я сам себя обвиняю, преступая закон и ненавидя сделанное мною; а если бы закон был виновником греха, то каким образом, находя удовольствие в законе, можно было бы ненавидеть повелеваемое законом?

Хвалю закон , – говорит (апостол) , – яко добр.

Рим.7:17–18. Ныне же не ктому аз сие содеваю, но живый во мне грех. Вем бо, яко не живет во мне, сиречь в плоти моей, доброе.

На этих словах основываются те, которые восстают против плоти и исключают ее из числа творений Божиих. Что же мы можем сказать на это? То же, что сказали недавно, рассуждая о законе, потому что как там (апостол) приписывает все греху, так и здесь. Он не сказал, что плоть делает это, но совершенно напротив: «не ктому аз сие содеваю, но живый во мне грех». Если же говорит, что не живет в нем доброе, то это еще не обвинение плоти, так как то обстоятельство, что не живет во плоти доброе, не доказывает, что она сама в себе зла. Мы соглашаемся, что плоть ниже и недостаточнее души, но вовсе не противоположна ей, не враждебна и не зла, но, как гусли – музыканту и как корабль – кормчему, так и плоть подчинена душе; и гусли, и корабль не противоположны тем, кто управляет и пользуется ими, но и вполне согласны, хотя и не одинакового достоинства с художником. И подобно тому, как тот, кто говорит, что искусство не в гуслях и не в корабле, а в кормчем и в гусляре, не унижает этих предметов, а показывает различие между художником и искусством, так и Павел, сказавши: «не живет... в плоти моей доброе», не унизил тела, а показал превосходство души. Ведь именно душа всем заведует – и искусством править кораблем, или играть на гуслях; то же самое показывает здесь и Павел, приписывая господствующее значение душе. Разделив человека на две эти половины – душу и тело, он утверждает, что плоть более неразумна, лишена понимания и есть нечто управляемое, а не управляющее; душа же премудра, способна познавать, что должно делать и чего не делать, хотя и не имеет столько сил, чтобы править конем, как желает; в этом вина может быть не одной плоти, но и души, которая, зная, что должно делать, не приводит в исполнение признанного.

Еже бо хотети» , – говорит (апостол) , – прилежит ми, а еже содеяти доброе, не обретаю.

Опять и здесь, сказав – «не обретаю», разумеет не неведение или сомнение, а нападение и козни греха; выражая это яснее, он прибавил:

Рим.7:19–20. не еже бо хощу доброе, творю: но еже не хощу злое, сие содеваю. Аще ли еже не хощу аз, сие творю, уже не аз сие творю, но живый во мне грех.

Замечаешь ли ты, как (апостол), освободив от обвинения и существо души, и существо плоти, все перенес на порочную деятельность? Если человек не хочет зла, то душа свободна, а если он не делает зла, то и тело свободно: все зависит только от одной злой воли. Душа, тело и воля в сущности не одно и то же, но первые суть творения Божии, а последняя есть движение, рождающееся из нас самих, которое мы направляем, куда хотим. Воля сама в себе есть природная способность, данная от Бога; но та же воля есть нечто и наше собственное и зависит от нашего разума.

Рим.7:21. Обретаю убо закон, хотящу ми творити доброе, яко мне злое прилежит.

Сказанное неясно. Что оно значит? Хвалю закон по совести, рассуждает Павел, и, когда я хочу делать доброе, нахожу себе в нем защитника, который напрягает мою волю; как я услаждаюсь законом, так и он одобряет мое расположение. Видишь ли, как (апостол) доказывает, что с начала было вложено в нас разумение добра и зла, и что закон Моисея хвалит это разумение и сам восхваляется им? Как выше он не сказал: я учусь у закона, но: «хвалю закон» (Рим.7:16), так и теперь не говорит: воспитываюсь законом, но: «соуслаждаюся... закону» (Рим.7:22). Что значит – «соуcлaждaюcя»? Соглашаюсь с ним, как с добрым, равно как и он согласен со мною, желающим делать добро. Человеку дано было свыше – желать добра и не желать зла. Закон же, явившись, и во зле сделался обвинителем очень многого и в добре хвалителем большего. Видишь ли ты, что (апостол) приписывает закону не больше, как некоторое усиление и дополнение? Хотя закон хвалит доброе, а я соуслаждаюсь и желаю добра, однако же злое еще прилежит и действие его не уничтожено. Таким образом, закон для намеревающегося сделать что-нибудь доброе является в этом только союзником и настолько, насколько он сам себе того же желает. А так как (апостол) неясно это выразил, то впоследствии раскрывает и приводит в большую ясность, показывая, каким образом прилежит зло и каким образом закон содействует желающему делать доброе.

Рим.7:22. Соуслаждаюся бо закону Божию по внутреннему человеку.

Я знал добро и до закона, говорит (апостол), и, нашедши его изображенным в письменах, хвалю.

Рим.7:23. Вижду же ин закон во удех моих, противувоюющь закону ума моего.

Здесь опять законом противовоюющим (апостол) назвал грех, не по достоинству, а вследствие чрезмерного послушания повинующихся ему. Как маммону он называет господином и чрево богом не по собственному их достоинству, но вследствие большого рабства подчиненных, так и здесь назвал грех законом вследствие того, что люди служат ему и боятся оставить его так же, как получившие закон страшатся не исполнить закона. И грех, говорит (апостол), противится закону естественному, это и есть – «закону ума моего». И вот (апостол) изображает состязание и битву и весь подвиг возлагает на закон естественный. Закон Моисея дан после и как бы в добавление; но, однако, и тот и другой закон, один научивший доброму, а другой – восхваливший, не совершили в этой борьбе ничего великого: такова побеждающая и превосходящая власть греха. Павел, изображая это и говоря о поражении в зависимости от силы, сказал:

вижду ин закон противувоюющь закону ума моего и пленяющь мя.

Не сказал просто – побеждающий, но

– пленяющь мя законом греховным.

Не сказал также – влечением плоти, или – природою плоти, но – «законом греховным», то есть властью, силой. Как он говорит

– сущим во удех моих?

Что это значит? Не члены называет грехом, но совершенно отделяет от греха, потому что иное пребывающее в чем-нибудь, и иное то, в чем оно пребывает. Как заповедь не есть зла, хотя грех получил в ней повод, так не зла и природа плоти, хотя грех чрез нее борется с нами, потому что в таком случае и душа будет зла, и еще в большей мере, насколько она имеет власть в том, что должно делать. Но это не так, нет! Если тиран или разбойник овладеет каким-нибудь прекрасным зданием или царским дворцом, то случившееся не может быть осуждением для дома, а вся вина падает на тех, кто совершил это злоумышление. Этого не понимают враги истины, которые вместе с нечестием впадают в совершенное безумие. Они не только обвиняют плоть, но клевещут и на закон. Хотя плоть и зла, но закон добр, потому что воюет с нею и противится ей. А если закон не благо, то благо плоть, потому что она, согласно их мнению, борется с законом и враждует против него. Как же они говорят, что плоть и закон от диавола и вводят противоположное друг другу? Видишь ли, какое вместе с нечестием и безрассудство? Но не таково учение церкви, которое осуждает только один грех и утверждает, что оба закона, данные от Бога, – и естественный, и Моисеев – находятся во вражде с грехом, а не с плотью; плоть же есть не грех, а Божие творение, весьма полезное для нас и в подвигах добродетели, если мы бодрствуем.

Рим.7:24. Окаянен аз человек: кто мя избавит от тела смерти сея?

Заметил ли ты, какова власть зла, как оно побеждает и ум, находящий удовольствие в законе? Никто не может сказать, говорит (апостол), что грех делает меня своим пленником, потому что я ненавижу закон и отвращаюсь от него, напротив, я нахожу в нем удовольствие, хвалю его, прибегаю к нему, но он не получил силы спасти даже и прибегающего к нему, а Христос спас и убегающего от Него. Заметил ты, как велико превосходство благодати? Но апостол не раскрыл этого, а только, восстенав и горько заплакав, подобно человеку, лишенному помощников, самым затруднительным своим положением доказывает силу Христову и говорит: «окаянен аз человек: кто мя избавит от тела смерти сея?» Закон оказался бессильным, совесть недостаточной, хотя я хвалил доброе, даже не только хвалил, но и боролся со злом, ведь (апостол), назвав грех противовоюющим, показал, что и сам вооружался против греха. Итак, откуда же будет надежда на спасение?

Рим.7:25. Благодарю Бога моего Иисус Христом Господем нашим.

Видишь, как (апостол) показал необходимость явления благодати, а также и то, что она есть общий дар Отца и Сына? Хотя он и благодарит Отца, но причина этого благодарения есть Сын. А когда ты слышишь, что он говорит: «кто мя избавит от тела смерти сея?» (Рим.7:24) – не думай, что он обвиняет плоть. Он не назвал ее телом греха, но телом смерти, то есть смертным телом, плененным смертью, а не породившим смерть; это служит доказательством не порочности тела, но поврежденности, которой оно подверглось. Как тот, кто пленен варварами, считается принадлежащим к числу варваров не потому, что он варвар, а потому, что находится во власти варваров, так и тело называется телом смерти, потому что оно находится во власти смерти, а не потому, что произвело смерть. Потому и (апостол) желает избавиться не от тела, но от тела смертного, намекая на то, о чем я неоднократно говорил, что тело, сделавшись доступным страсти, от этого самого стало легко подвержено греху.

Но если такова была власть греха до благодати, то за что, спросишь, грешники наказывались? За то, что им даны были такие повеления, которые можно было исполнять и во время господства греха. Закон не требовал от них высокого совершенства в жизни, но позволял пользоваться своим имуществом, не запрещал иметь многих жен, предаваться гневу с правдою и пользоваться умеренным наслаждением; им столько было сделано снисхождения, что закон писаный требовал меньше того, сколько повелевал закон естественный. Хотя естественный закон всегда предписывал одному мужчине вступать в брак с одной женщиной, что ясно засвидетельствовал Христос, сказав: «яко Сотворивый искони, мужеский пол и женский сотворил я есть» (Мф 19.4), но закон Моисея, как не запрещал, разводясь с одною, вступать в брак с другою, так не препятствовал иметь вместе двух жен. Кроме того, можно видеть, что жившие прежде этого закона, руководимые одним естественным законом, исполняли и другое больше тех, которые жили под законом. Итак, жившие в ветхом завете не потерпели никакого убытка, когда у них было введено столь умеренное законодательство. Если же и при этом они не могли остаться победителями, то виною служит их собственное нерадение. Потому Павел и благодарит за то, что Христос не подверг нас никакому испытанию и не только не потребовал отчета в наших делах, но сделал нас способными к большому поприщу. Поэтому говорит он: «благодарю Бога моего Иисус Христом», и не говоря уже о спасении, как о таком деле, которое, по доказанному выше, всеми признано, переходит к другому, очень важному, и раскрывает, что мы не только освободились от прежних грехов, но и на будущее время сделались непобедимыми для греха. «Ни едино убо ныне, – говорит, – осуждение сущым о Христе Иисусе, не по плоти ходящым» (Рим 8.1). Но (апостол) сказал об этом не прежде, как упомянув еще раз о прежнем состоянии. Сказав сперва:

темже убо сам аз умом моим работаю закону Божию, плотию же закону греховному,

присовокупил потом: «ни едино убо... осуждение сущым о Христе Иисусе». А так как словам его противоречило то, что многие грешат и после крещения, то он спешит и к этому и не просто говорит: «сущим о Христе Иисусе», но прибавляя: «не по плоти ходящим», чем и показывает, что все происходит уже от нашего нерадения, так как ныне возможно ходить не по плоти, а тогда (до Христа) было трудно. Потом это же самое (апостол) раскрывает иначе, продолжая так:

Рим.8:2. закон бо Духа жизни о Христе Иисусе свободил мя есть.

Под именем закона духа (апостол) разумеет здесь Духа, – как грех назвал законом греха, так и Духа называет законом духа. Но и закон Моисея он наименовал также духовным, сказав: «вемы бо, яко закон духовен есть» (Рим 7.14).

Итак, какое же различие? Большое и бесконечное. Тот есть закон духовный, а этот – закон Духа. Чем же отличается один от другого? Тем, что один только дан Духом, а другой принявшим его обильно даровал Духа. Потому (апостол) наименовал его также законом жизни в противоположность закону греха, а не закону Моисея. Когда говорит:

свободил мя есть от закона греховнаго и смерти,

то разумеет здесь не Моисеев закон, так как нигде не называет его законом греховным (да как он мог и назвать так закон, который неоднократно именовал праведным и святым, разрушителем греха?), но разумеет закон, противовоюющий закону ума. Эту жестокую брань прекратила благодать Духа, умертвившая грех и сделавшая борьбу легкою для нас, сперва увенчавшая, а потом с большою помощью увлекающая на подвиг. И как (апостол) всегда делает, переходя от Сына к Духу, а от Духа к Сыну и Отцу, все наше вменяя Троице, так поступает и здесь; сказавши: «кто мя избавит от тела смерти сея?» (Рим.7:24) показал, что Отец совершает это чрез Сына; потом опять приписывает это Святому Духу вместе с Сыном, когда говорит: «закон Духа жизни о Христе Иисусе свободил мя есть»; после снова приписывает Отцу и Сыну.

Рим.8:3. Немощное бо закона , – говорит, – в немже немоществоваше плотию, Бог Сына Своего посла в подобии плоти греха, и о гресе осуди грех во плоти.

Опять кажется, будто он осуждает закон, но при тщательном внимании открывается, что он очень хвалит его, доказывая, что закон согласен со Христом и предписывает то же самое. Ведь не сказал – худое закона, но – «немощное», и опять – «в немже немоществоваше», а не – в нем поступал худо или злоумышлял. Самую немощь приписывает не закону, а плоти, говоря: «в немже немоществоваше плотию». Плотью же опять здесь называет не самое существо и основание ее, а мудрование плотское, почему и освобождает от обвинения как тело, так и закон, и не только этим, но и следующими словами.

Если бы закон был враждебен, то как Христос явился к нему на помощь, выполнил его праведность и протянул руку, осудив грех во плоти? Это именно и оставалось (сделать), потому что закон давно уже осудил грех в душе. Итак, что же? Неужели закон совершил больше, а Единородный Божий меньше? Никак. Ведь и первое совершил преимущественно Бог, давши закон естественный, а потом приложивши и закон писаный; иначе не было бы никакой пользы от большего, если бы не было предложено меньшее. Какая в самом деле польза знать, что должно делать, не делая этого? Никакой, – напротив, за это будет даже большее осуждение. Таким образом, Кто спас душу, Тот и сделал плоть благопокорною. Учить не трудно, но показать путь, которым с удобством можно достигнуть этого, – вот дело достойное удивления. Для того пришел Единородный и не прежде удалился, как освободив нас от того неудобства. Всего же важнее самый образ победы: (Христос) не другую принял плоть, но ту же самую, покоренную, подобно тому, как царский сын, увидев, что на рынке бьют женщину худую и продажную, называет себя ее сыном и таким образом освобождает ее от нападающих. То же самое сделал (Сын Божий): Он исповедал Себя Сыном человеческим, явился на помощь плоти и осудил грех. Итак, грех не осмелился бить ее больше, а, лучше сказать, он уже поразил ее ударом смерти, но всего удивительнее то, что не пораженная плоть, но поразивший грех подвергся за это осуждению и гибели. Если бы победа совершилась не во плоти, это не так было бы удивительно, потому что и закон производил это, но удивительно то, что (Христос), имея плоть, воздвиг победный трофей, и та самая плоть, которая тысячекратно была побеждена грехом, одержала над ним блистательную победу. Смотри же, сколько совершилось необычайного: во-первых, грех не победил плоти, во-вторых, он сам был побежден и притом побежден плотью, – ведь не одно и то же – не быть побежденной и победить того, кто всегда побеждал, – в-третьих, плоть не только победила, но и наказала, так как тем, что (Христос) не согрешил, Он явился непобежденным, а тем, что умер, Он победил и осудил грех, сделав для него страшной ту самую плоть, которая была прежде презираема. Так Он уничтожил и силу греха, уничтожил и смерть, введенную в мир грехом. Пока грех встречал грешников, он по справедливому основанию наносил им смерть; когда же, нашедши тело безгрешное, предал его смерти, то, как сделавши несправедливость, подвергся осуждению. Ты видишь, сколько совершилось побед: плоть не была побеждена грехом, но и сама его победила и осудила, и не просто осудила, но осудила, как согрешивший. (Христос) сперва изобличил его в неправде, потом осудил и осудил не просто силой и властью, но и словом правды. Это и выразил (апостол), сказавши о грехе: «осуди грех во плоти», это тоже значит, что сперва изобличил в тяжком грехе, а потом уже осудил его. Ты видишь, что всюду осуждается грех, а не плоть, плоть же увенчивается и произносит свой приговор над грехом? А если сказано, что (Бог) послал Сына «в подобии плоти», то не думай на основании этого, что плоть Христа была иная: так как (апостол) сказал – «греха», то и прибавил слово – «подобие». Христос имел не грешную плоть, а подобную нашей грешной, но безгрешную и по природе одинаковую с нами. Таким образом и отсюда видно, что природа плоти не зла. Христос уготовал победу, не принявши другой плоти, вместо прежней, и не изменив эту в существе, но, согласившись пребывать в том же самом естестве, достиг того, что оно приобрело венец за победу над грехом, а после этой победы воскресил его и сделал бессмертным. Но какое, спросишь, имеет отношение ко мне то, что совершилось в той плоти? Для тебя преимущественно это и имеет значение, потому и прибавил:

Рим.8:4. да оправдание закона исполнится в нас, не по плоти ходящих.

Что значит «оправдание?» Конец, цель, успех. Чего же закон желал и что некогда производил? Чтобы человек был безгрешен. Это именно ныне совершено для нас Христом; Его дело было противостать и победить, а наше – воспользоваться победою. Итак, мы не согрешим, если не слишком ослабеем и не падем, почему (апостол) и присовокупил: «в нас не по плоти ходящих». А чтобы ты, услышав, что Христос избавил тебя от греховной брани и что, после осуждения греха во плоти, исполнилось в тебе оправдание закона, не отверг всякое приготовление, апостол, как выше, сказав: «ни едино... осуждение» (Рим.8:1), присовокупил: «не по плоти ходящих», так и здесь то же самое прибавил к словам: «да оправдание закона исполнится в нас», а лучше сказать, здесь прибавлено и нечто гораздо большее. Сказав: «да оправдание закона исполнится в нас, не по плоти ходящих», присовокупил:

но по духу,

давая тем разуметь, что должно не только воздерживаться от зла, но и украшаться добром. Дать тебе венец – дело Христово, а удержать данное – твое. Христос совершил для тебя то, в чем состояло оправдание закона, именно, чтобы ты не подлежал клятве.

Итак, не погуби этого дара, но постоянно сохраняй это прекрасное сокровище. Здесь (апостол) внушает тебе, что для нашего спасения недостаточно крещения, если после него не покажем жизни достойной этого дара. Таким образом, говоря и это, он опять защищает закон. И после того, как мы уверовали во Христа, надлежит все делать и исполнять, так чтобы оправдание закона, исполненное Христом, в нас пребывало и не было уничтожено.

Рим.8:5–7. Сущии бо по плоти , – говорит (апостол) , – плотская мудрствуют: а иже по духу, духовная. Мудрова́ние бо плотское смерть есть: а мудрова́ние духовное, живот и мир. Зане мудрова́ние плотское, вражда на Бога: закону бо Божию не покаряется, ниже бо может.

Но это не есть обвинение плоти. Пока она сохраняет собственное свое значение, не бывает ничего несообразного; когда же мы позволяем ей все, и она, преступив свои пределы, восстанет на душу, тогда все губит и портит не по собственной своей природе, но вследствие неумеренности и происходящего из нее беспорядка. «А иже по духу, духовная. Мудрова́ние бо плотское смерть есть». Не сказал: естество плоти или сущность тела, но – «мудрование плотское», – то, что можно исправить и уничтожить. А говоря это, он не приписывает плоти собственного помышления, – нет, – но указывает на более грубое стремление ума, которому дает имя, заимствованное от худшей части человека, подобно тому как часто и целого человека вместе с душою обыкновенно называет плотью. «А мудрование духовное». Опять и здесь говорит о духовном помышлении, как и ниже пишет: «испытаяй же сердца, весть, что есть мудрование духа» (Рим 8.27), и показывает многочисленные блага, проистекающие из него для настоящей и будущей жизни. В сравнении со злом, какое производится плотским мудрованием, гораздо более добра доставляет духовное мудрование, что (апостол) и выразил, сказавши: «живот и мир.» «Живот» – в противоположность прежде сказанному – «мудрование плоти смерть есть» (Рим.8:6), а «мир» – в противоположность сказанному после, потому что, сказавши – «мир», присовокупил: «зане мудрова́ние плотское вражда на Бога», что хуже смерти. Потом, показывая, почему плотское мудрование есть смерть и вражда, говорит: «закону бо Божию не покаряется, ниже бо может». Но не смущайся, слыша: «ниже бо может», так как это затруднение легко разрешить. Под именем плотского мудрования (апостол) разумеет здесь помысел земной, грубый, пристрастный к житейскому и к худым делам, о котором говорит, что он не может покориться Богу. Какая же надежда на спасение, если, будучи злым, невозможно сделаться добрым? Но не это говорит (апостол), иначе как же сам Павел сделался столь великим? Как – разбойник? Как – Манассия? Как – ниневитяне? Как восстал Давид после своего падения? Как пришел в себя Петр, отрекшийся (от Христа)? Как блудный сын был причислен к стаду Христову? Как возвратили себе прежнее блаженство галаты, утратившие благодать?

Итак, (апостол) не то говорит, что худому невозможно сделаться добрым, но то, что невозможно, оставаясь порочным, покориться Богу; а кто переменяется, тому, конечно, легко сделаться добрым и покориться Богу. Он не сказал, что человек не может покориться Богу, но говорит, что худой поступок не может быть добрым; это то же значит, что сказать: блудодеяние не может быть целомудрием, а порок – добродетелью. Так, когда (Христос) говорит в Евангелии: «не может древо... зло плоды добры́ творити» (Мф 7.18), то Он не отрицает этим возможности перехода от порока к добродетели, а говорит только, что пребывание в пороке не может приносить добрых плодов. Он не сказал, что худое дерево не может сделаться хорошим, а говорит, что, оставаясь худым, оно не может приносить добрых плодов. А что худое может измениться, это (Христос) показал и здесь, и в другой притче, когда говорил о плевелах, сделавшихся пшеницею, почему и запрещает их выдергивать, «да не когда восторгающе плевелы, – как сказал Он, – восторгнете купно с ними и пшеницу» (Мф 13.29), то есть ту, которая из них будет. Итак, (апостол) плотским мудрованием называет порок, а духовным мудрованием данную благодать и деятельность, одобряемую благою волей, и рассуждает здесь вовсе не о существе и природе, а о добродетели и о пороке. Чего не мог ты сделать, находясь под законом, говорит (апостол), то можешь сделать ныне, – можешь ходить прямо и правильно, если получишь помощь от Духа. Недостаточно ведь еще не ходить по плоти, но должно ходить по Духу, потому что для нашего спасения нужно не только уклоняться от зла, но и делать добро. А это будет, если мы душу предадим Духу, а плоть убедим познавать свое положение. Таким образом мы и ее сделаем духовной, равно как, если станем предаваться беспечности, сделаем душу плотской.

Так как дар сообщен не по естественной необходимости, но вручен по свободному произволению, то от тебя уже зависит сделаться тем или другим. (Христос) совершил все, что От Него зависело: грех не противовоюет закону ума нашего и не пленяет нас, как прежде, но все это миновало и исчезло, страсти скрылись, страшась и трепеща благодати Духа. Если же ты погашаешь свет, сталкиваешь возницу и изгоняешь кормчего, то самому себе приписывай причину обуревания волнами. А что теперь добродетель сделалась более исполнимой, потому и стремление к любомудрию увеличилось, ты можешь видеть из того, в каком состоянии находился род человеческий, когда господствовал закон, и в каком находится ныне, когда воссияла благодать. Что прежде казалось ни для кого невозможным, как то: девство, презрение смерти и других очень многочисленных страданий, то ныне с успехом исполняется повсюду в мире. Не только у нас, но и у скифов, фракиян, индийцев, персов и у других варварских народов есть лики дев, сонмы мучеников, общины монахов и монахинь, и притом в большем числе, чем живущих в брачном союзе, везде ревностное исполнение поста, обилие нищеты, а жившие под законом, кроме одного или двух примеров, не могли и во сне того себе представить. Итак, видя истину событий, взывающую громогласные трубы, не предавайся изнеженности и не теряй столь великой благодати. Беспечному и по принятии веры невозможно спастись. Подвиги сделались легкими для того, чтобы ты, совершая борьбу, побеждал, а не для того, чтобы дремал и величием благодати воспользовался как предлогом к нерадению, опять погрузившись в прежнюю тину грехов. Потому (апостол) и присовокупляет:

Рим.8:8. сущии же во плоти Богу угодити не могут.

Итак, что же? Неужели, скажут, мы будем отсекать тело и станем разлучаться с плотью, чтобы угодить Богу? Неужели ты, ведя нас к добродетели, повелеваешь нам быть самоубийцами? Видишь ли, сколько рождается несообразностей, если сказанное (апостолом) мы станем понимать буквально? Под именем плоти Павел и здесь разумеет не тело, не сущность тела, а плотскую и мирскую жизнь, исполненную роскоши и распутства, которая целого человека делает плотью. Как окрыляемые Духом делают и самое тело духовным, так и удаляющиеся Духа, служащие чреву и удовольствиям, делают самую душу плотью, не изменяя ее сущности, но губя ее благородство. Такой образ выражения часто встречается и в Ветхом Завете и означает под именем плоти грубую и нечистую жизнь, исполненную гнусных удовольствий. Так и Ною было сказано: «не имать дух Мой пребывати в человецех сих,.. зане суть плоть» (Быт 6.3). Хотя и сам Ной облечен был плотью, но быть облеченным плотью не составляло вины, так как это было естественно; преступно же возлюбить плотскую жизнь. Потому Павел говорит: «сущии же во плоти, Богу угодити не могут», и продолжает:

Рим.8:9. вы же несте во плоти, но в дусе.

И здесь опять разумеет не просто плоть, но такую плоть, которую увлекают страсти и предают мучению. Для чего же, спросишь, не сказал он именно так и не указал такого различия? Чтобы ободрить слушателя и показать, что не в теле будет жить тот, кто истинно живет. Так как всякому известно, что пребывание во грехе не свойственно духовному, то (апостол) указывает нечто большее, говоря, что духовный человек не только не пребывает во грехе, но даже и не во плоти, – еще здесь делается ангелом, возносится на небо и просто носит только тело. Если же ты осуждаешь плоть за то, что (апостол) по имени ее называет жизнь плотскою, то таким образом будешь осуждать и мир, потому что по имени его часто называется порочная жизнь, как и Христос говорил ученикам: «вы от мира несте» (Ин 15.19); и опять братиям Своим говорил: «не может мир ненавидети вас: Мене же ненавидит» (Ин 7.7). И душу в таком случае придется назвать отчужденною от Бога, потому что (апостол) живущих в заблуждении наименовал душевными. Но не так это, – нет. Везде необходимо обращать внимание не просто на выражения, но на мысль говорящего, и нужно в точности понимать различие сказанного. Одно – добро, другое – зло, иное же – среднее; например, душа или плоть есть нечто среднее и может сделаться как тем, так и другим. А дух всегда благ и никогда не делается чем-либо иным. Опять, плотское мудрование, то есть, порочное действие, всегда зло, так как не покоряется закону Божию. Итак, если ты отдашь душу и тело лучшему, то и сам будешь принадлежать к той же стороне, а если отдашь худшему, сделаешься участником гибели, происходящей отсюда, не по природе души или плоти, но по настроению, имеющему власть избирать то или другое. А что действительно это имеет такое значение и в сказанном нет осуждения плоти, мы исследуем это точнее, опять обратившись к тому же выражению. «Вы же несте во плоти, но в дусе», – говорит.

Как это? Неужели они не были во плоти, но пребывали бестелесными? Какой же это может иметь смысл? Замечаешь ли, что он разумел плотскую жизнь? Для чего же не сказал: вы не во грехе пребываете? Чтобы ты узнал, что Христос не только угасил мучительство греха, но и плоть сделал более легкою и духовною, не чрез изменение ее природы, но посредством большего окрыления ее. Как железо от пребывания в огне само делается огнем, сохраняя собственную природу, так и у верующих, имеющих Духа, самая плоть перерождается в ту же деятельность, делаясь всецело духовною, во всем распинаемая и окрыляемая вместе с душою. Таково, например, было тело говорящего об этом (апостола), почему оно презирало всякую роскошь и удовольствия, а увеселялось голодом, побоями, узами и, терпя это, не скорбело. Свидетельствуя об этом, (Павел) говорил: «еже бо ныне легкое печали нашея» (2Кор 4.17), так было ему хорошо и так он приучил плоть идти наравне с духом.

Понеже Дух Божий живет в вас.

Слово – «понеже» (апостол) употребляет часто не для означения сомнения, но при полной уверенности и вместо «поскольку», как, например, говоря: «понеже праведно у Бога воздати скорбь оскорбляющым вас» (2Фес 1.6); и в другом месте: «толика пострадасте туне, аще точию и туне» (Гал 3.4).

Аще же кто Духа Христова не имать».

Апостол не сказал: если вы не имеете, но неприятное отнес к другим.

Сей несть Егов , – говорит.

Рим.8:10. Аще же Христос в вас.

Опять говорит, что Христос в них. О неприятном упомянул кратко и в середине, а о приятном говорит и прежде, и после, притом во многих словах, так что смягчает первое. А, говоря об этом, он не называет Духа Христом, – нет, но показывает, что имеющий Духа не только принимает имя Христа, но и имеет в себе Самого Христа. Невозможно, чтобы Христос не находился там, где присутствует Дух. Где находится одно из лиц Троицы, там присутствует и вся Троица, Она Сама в Себе неразделима и теснейшим образом соединена. Что же будет, спрашиваешь ты, если Христос в вас?

Плоть убо мертва греха ради, дух же живот правды ради.

Видишь ли, сколько бедствий возникает от того, что не имеем в себе Духа Святого: смерть, вражда на Бога, невозможность угодить Его законам, невозможность принадлежать Христу, как должно, иметь Его в себе обитающим. Смотри также, сколько благ бывает, если имеем в себе Духа: принадлежать Христу, иметь в себе Самого Христа, соревновать ангелам. Это и значит – умертвить плоть, т.е. жить вечной жизнью, еще здесь на земле иметь залог воскресения и с легкостью идти стезею добродетели. (Апостол) не сказал, что тело уже недеятельно в отношении греха, но – мертво для греха, чем и возвышает легкость подвигов. Тот (кто имеет Христа) увенчивается даже без дел и трудов. Потому (апостол) и присовокупил – «для греха», чтобы ты понял, что Он раз навсегда истребил порок, а не естество тела. В противном случае было бы уничтожено многое такое, что может быть полезно для души. Итак, не об этом говорит (апостол), но он желает, чтобы тело, живя и пребывая, было мертво. Когда наши тела в отношении телесной деятельности нисколько не отличаются от лежащих в могиле, это и есть знак того, что имеем в себе Сына, что в нас пребывает Дух. Но ты, услышав о смерти, не страшись, потому что имеешь в себе действительную жизнь, за которою не будет следовать никакая смерть. Такова жизнь Духа, она уже не покоряется смерти, но губит и истребляет смерть, и сохраняет бессмертным то, что получила. Потому (апостол), назвав тело мертвым, не сказал – Дух живит, но наименовал его жизнью, давая тем разуметь, что он может дать жизнь и другим. Потом опять, привлекая слушателя, говорит о причине и свидетельстве жизни: это есть праведность. Когда не бывает греха, не является и смерть, а когда нет смерти, бывает вечная жизнь.

Рим.8:11. Аще ли же Дух воскресившаго Иисуса от мертвых живет в вас, воздвигий Господа оживотворит и мертвенная телеса ваша, живущим Духом Его в вас.

Опять (апостол) начинает говорить о воскресении, потому что надежда воскресения особенно поощряет слушателя и укрепляет его примером Христовым. Не страшись, говорит, того, что ты облечен смертным телом; имей в себе Духа, и тело несомненно воскреснет. Итак, что же? Разве не воскреснут тела, не имеющие Духа? А как же всем должно предстать пред судилище Христово? Как же будет достоверным учение о геенне? Ведь если не имеющие Духа не воскреснут, то нет и геенны. Итак, что значит сказанное (апостолом)? Все воскреснут, но не все в жизнь, а одни – в наказание, другие же – в жизнь. Потому не сказал: воскресит, но: «оживотворит», что обозначает больше, нежели воскресение, и даровано одним праведным. Указывая же причину этой чести, он прибавил, говоря: «живущим Духом Его в вас». Таким образом, если ты, живя здесь, утратишь благодать Духа и умрешь, не сохранив ее в целости, то без сомнения погибнешь, хотя и воскреснешь. Подобно тому, как (Христос), видя, что в тебе сияет Дух Его, не восхощет предать тебя наказанию, так, увидев, что Он в тебе угас, не согласится ввести тебя в брачный чертог, как и юродивых дев. Итак, не позволяй телу жить ныне, чтобы оно жило тогда; заставь его умереть, чтобы оно не умирало впоследствии. Если оно останется живым, оно не будет жить, а если умрет, будет тогда жить. Тоже будет и при всеобщем воскресении: тело сперва должно умереть и быть погребено, а потом сделаться бессмертным. Тоже совершилось и в крещении: сперва человек распят и погребен, а потом воскрес. Тоже было и с Господним телом: и оно было распято и погребено, а потом воскресло.

Итак, станем и мы делать это, будем непрестанно умерщвлять тело в делах его. Я говорю это не о сущности тела, – да не будет, – а о склонностях к порочным делам. Не терпеть ничего человеческого и не служить удовольствиям – в этом тоже состоит жизнь, а лучше сказать, это и есть единственная жизнь. А тот, кто покорился удовольствиям, не может уже и жить, вследствие возникающих отсюда беспокойств, страхов, опасностей и бесчисленного роя страстей. Придет ли ему мысль о смерти, он уже прежде смерти умер от страха; представится ли ему в уме болезнь, обида, бедность или что-нибудь другое из неожиданного, он уже погиб и уничтожен. Что может быть несчастнее такой жизни? Но не таков живущий Духом: он стоит выше и страхов, и скорби, и опасностей, и всякой перемены, потому что ничего не терпит, но, – что гораздо важнее, – презирает все, что бы ни случилось. Как же это бывает? Если Дух постоянно живет в нас, как и (апостол) не просто сказал, чтобы Дух на короткое только время пребывал в нас, но всегда жил, вследствие чего и не сказал: Дух живший, но «живущий», означая тем постоянное пребывание. Итак умерший для жизни есть преимущественно таковой (живущий Духом). По этой причине (апостол) и сказал: «дух... живет правды ради» (Рим.8:10). А чтобы сказанное было яснее, представим себе двоих людей – одного преданного роскоши, удовольствиям и житейской прелести, а другого умершего для всего этого – и посмотрим, кто из них больше живет. Пусть один из этих двоих будет весьма богат и знатен, кормит тунеядцев и льстецов, пирует и упивается и проводит в этом целые дни; а другой, живя в нищете, посте, в прочем суровом житии и любомудрии, только к вечеру принимает необходимую пищу, или, если хочешь, не ест по два и по три дня. Кто же у нас из этих двоих преимущественно живет? Хорошо знаю, что многие укажут на того, который веселится и расточает свои имущества, а мы называем того, который удовлетворяется умеренностью. Если же возникает еще спор и противоречие, то войдем в жилище каждого, и именно во время самого веселья, когда богач, по твоему мнению, живет в полном смысле, и, вошедши, посмотрим, в каком состоянии каждый из них находится: из дел их видно будет, кто жив и кто мертв. Итак, одного найдем за книгами, в молитве и в посте или бодрствующим за каким-либо другим необходимым делом, трезвящимся и беседующим с Богом, а другого найдем погруженным в пьянство и в состоянии нисколько не лучше мертвого; если же подождем до вечера, то увидим, что он еще больше бывает объят смертью и в таком состоянии застает его сон, между тем как первый проводит ночь без сна и бодрствует.

Итак, о котором мы можем сказать, что он преимущественно живет, о том ли, который лежит в бесчувственном состоянии и служит для всех предметом смеха, или о том, кто трудится и беседует с Богом? Если ты подойдешь к первому и спросишь о чем-нибудь необходимом, то не услышишь ни слова, как от мертвого; а если пожелаешь побеседовать со вторым, хотя бы и ночью, или днем, то увидишь, что он походит более на ангела, нежели на человека, и услышишь, как он любомудрствует о небесных предметах. Видишь ли ты, что один живет выше всех живущих, а другой лежит в состоянии, которое хуже состояния умерших. Последний, если и примется за какое-нибудь дело, видит одно вместо другого и подобен безумным, а лучше сказать – несчастнее и этих. Если кто-нибудь обидит помешанного в уме, то все мы чувствуем сострадание к обиженному и порицаем обидчика, а если увидим, что кто-нибудь издевается над таким человеком, то не только не чувствуем к нему жалости, но и осуждаем самого лежащего. И, скажи мне, это ли жизнь? Не хуже ли она бесчисленных смертей? Видишь ли ты, что предающийся удовольствиям не только мертв, но даже хуже мертвеца и несчастнее сумасшедшего? Один возбуждает к себе жалость, а другой ненависть, один получает прощение, а другой подвергается наказанию за то именно, чем и болеет. Если же и по наружности так смешон человек, у которого течет гнилая слюна и от которого дурно пахнет вином, то представь, каково положение несчастной души, погребенной в таком теле, как в гробе. Видеть это – то же самое, как если бы кто-нибудь дал полную власть служанке варварского происхождения, безобразной и бесстыдной, издеваться и оскорблять девицу скромную, благоразумную, свободную, благородного происхождения и прекрасную. Таково пьянство.

Кто из имеющих ум не предпочел бы лучше тысячу раз умереть, чем прожить таким образом один день? На следующий день после такого смешного препровождения времени человек по-видимому встает и трезвым, однако и тогда не имеет совершенного целомудрия, так как его глаза подернуты еще туманом после бури пьянства. Положим даже, что он и совершенно трезв: какая от этого польза? Трезвость его непригодна ни к чему иному, как только заметит порицателей его. Пока он был в безобразном положении, то имел ту выгоду, что не чувствовал насмешек, а с наступлением дня лишается и этого утешения, потому что сам замечает, как слуги перешептываются, жена краснеет от стыда, друзья осуждают и враги насмехаются. Что может быть печальнее такой жизни – в течение дня служить посмешищем для всех, а вечером опять приводить себя в то же безобразное положение? Но что? Ты желаешь, чтобы я представил тебе в пример лихоимца? И лихоимство есть пьянство своего рода, даже более неприятное, а если оно есть пьянство, то, без сомнения, есть и смерть, притом гораздо хуже той смерти, так как и самое опьянение сильнее. Не так гибельно упиться вином, как страстью к деньгам; там вред ограничивается болезнью и оканчивается бесчувственностью и гибелью самого упившегося, а здесь простирается на тысячи душ, всюду возбуждая различные нападения. Итак, противопоставим одно другому, посмотрим, что у них общего и в чем один превосходит другого, и сделаем сейчас сравнение обоих упившихся. Ведь с тем блаженным, живущих по Духу, их нельзя и сравнивать, а можно только рассматривать в отношении друг к другу. Итак, представим еще раз трапезу, за которой тысячи убийств. Что между ними общего и в чем они походят один на другого? В самом характере болезни: хотя вид пьянства различен, так как одно производится вином, а другое деньгами, но страсть одинакова, потому что они оба одинаково одержимы безумной похотью. Как упивающийся вином, чем больше выпьет чаш, тем больше их желает, так и любящий деньги, чем больше приобретает, тем сильнее разжигает пламя страсти и тем большею томится жаждою. В этом они имеют сходство между собою, а в другом сребролюбец, в свою очередь, имеет преимущество. В чем же именно? В том, что один переносит нечто сообразное с природою, потому что вино имеет горячительное свойство и, усиливая врожденную сухость, таким образом производит у пьяных жажду. А лихоимец вследствие чего постоянно желает большого? Отчего происходит, что когда он больше обогащается, тогда живет в большей нищете? Страсть эта неудобопонятна и походит больше на загадку. Но посмотрим на них, если угодно, когда опьянение их прошло; впрочем, сребролюбца никогда и нельзя увидеть по окончании пьянства, он всегда находится в состоянии опьянения. Итак, посмотрим на них обоих в состоянии опьянения, разберем, кто из них смешнее, и изобразим их самыми точными чертами. Представим себе человека, потерявшего рассудок от вина, как он при наступлении вечера смотрит во все глаза и никого не видит, как бесцельно и без причины блуждает кругом, натыкается на встречающихся, изрыгает, как он растрепан и обнажен до бесстыдства, как жена, дочь, служанка и все много смеются над ним. Выведем также на средину и сребролюбца. Здесь поступки достойны не только смеха, но и проклятия, сильного гнева и бесчисленных громов. Впрочем, рассмотрим пока одно смешное. И сребролюбец, подобно пьяному, никого не узнает, ни друзей, ни недругов, также слеп, хотя смотрит во все глаза, и как тот везде видит вино, так этот везде видит деньги. Изрыгаемое им гораздо гнуснее, потому что он извергает из себя не пищу, но слова хулы, оскорблений, вражды и смерти, привлекая тем на свою голову тысячи небесных молний. Как у пьяного тело бывает синее и расслабленное, такова же у сребролюбца душа, а лучше сказать, и самое тело у него не свободно от этой болезни, но подвержено ей в большей степени, потому что хуже вина изъедают и постепенно истощают его заботы, гнев, бессонница. Одержимый пьянством может хотя ночью протрезвиться, а сребролюбец пьян постоянно, и днем и ночью, и в бодрственном состоянии и во сне, подвергаясь наказанию больше всякого узника и работающих в рудниках или даже другому более тяжелому мучению.

Скажи же теперь – жизнь ли это, а не смерть ли, или – не хуже ли и всякой смерти? Смерть доставляет покой телу, избавляет от насмешек, стыда и грехов, а эти два рода пьянства ввергают во все это, заграждают слух, ослепляют глаза и держат рассудок в большом мраке. Сребролюбец ни о чем не хочет ни слышать, ни говорить, как только о прибыли и росте на прибыль, о бесстыдных барышах, о ненавистных торговых заведениях, о делах приличных рабам, а не свободному человеку; как собака, он на всех лает, всех ненавидит, от всех отвращается, против всех враждует без всякой к тому причины, восстает на бедных, завидует богатым, ни с кем не водит дружбы. Если он имеет жену, детей и друзей и если из всего этого нельзя извлечь ему для себя выгоды, то они являются ему врагами более злыми, чем враги действительные. Что может быть хуже такого безумия? Что несчастнее того, когда человек сам себе всюду устраивает утесы, подводные камни, стремнины, пучины и бесчисленные бездны, когда он имеет одно только тело и служит одному чреву? Если тебя привлекают к общественным делам, ты избегаешь этого, опасаясь больших издержек, а сам на себя налагаешь тысячи дел, которые гораздо труднее общественных, совершаешь маммоне служения, которые не только более убыточны, но и более опасны, и приносишь этому злому мучителю не только деньги, телесный труд, душевные мучения и скорби, но и самое тело свое, чтобы у тебя, жалкий и бедный человек, от этого варварского рабства что-нибудь прибавилось. А разве ты не видишь, сколько людей относится на кладбище каждый день, не видишь, что они идут в могилу нагими и лишенными всего и не только не имеют возможности взять ничего из своей собственности, но и то, чем прикрыты, должны уступить червям? Смотри же на них ежедневно и, может быть, это укротит твою страсть, если только, вследствие издержек на погребение, не будешь безумствовать еще больше: ведь страсть жестока, болезнь ужасна. Потому-то и мы в каждое ваше собрание беседуем об этом и постоянно оглашаем ваш слух, чтобы хотя вследствие повторения мог получиться какой-нибудь успех. Но не возражайте: эта разновидная страсть готовит вам многие мучения не только в будущий день, но и прежде его. Стану ли говорить о тех, кто постоянно находится в узах, или кто одержим долговременною болезнью, или борется с голодом, или о ком-либо другом, – ни о ком не смогу сказать, что он терпит столько же, сколько сребролюбцы. Что может быть ужаснее – для всех представляться ненавистным и всех ненавидеть, ни к кому не относиться хорошо, никогда не быть сытым, всегда терпеть жажду, непрестанно бороться с голодом, который гораздо тяжелее обыкновенного, иметь ежедневные скорби, никогда не быть в здоровом уме, постоянно находиться в волнении и тревогах? Все это и еще больше этого переносят сребролюбцы: в случае прибыли, хотя бы получили и владеют всем, они не чувствуют никакого удовольствия, потому что желают большего, а в случае ущерба, хотя бы потеряли один оболь, они представляют себе, что ни с кем не случалось большего несчастья, как будто они потеряли и самую жизнь. Какое слово может изобразить это зло? А если такова здешняя участь сребролюбца, то помысли, что ожидает его по смерти: лишение Царства, геенские муки, вечные узы, внешний мрак, ядовитый червь, скрежет зубов, скорбь, теснота, огненные реки, никогда неугасающая пещь. Собразив все это и сравнив с удовольствием от денег, исторгни с корнем эту болезнь, чтобы, получивши истинное богатство и освободившись от ужасной этой нищеты, достигнуть тебе и настоящих и будущих благ благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу и Святому Духу слава, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.