Нечто о современных отношениях римской Церкви к восточной православной

Не очень давно вышло у нас сочинение, под заглавием: Об отношениях римской Церкви к другим христианским Церквам и ко всему человеческому роду. Записки Авдия Востокова. (Спб. 1857 г. ч. 1 и 2). Сочинение это составляет очень важное пpи- обретение в нашей духовной письменности. Близкие и верные сведения автора о римской Церкви, добытые тщательным изучением истории, догматов и установлений, равно и глубоким проницанием в самый дух этой Церкви, практически-прямой взгляд автора на свой предмет, обширность и разнообразие ученых познаний, сила убеждения и основательность доказательств, сильный дух ревности о Православии, руководящий мыслями и пером автора: все это делает сочинение его весьма замечательным, а чтение книги занимательным и поучительным. К этому надобно прибавить живое, одушевленное изложение, которое автор сумел придать своим мыслям, счастливо избежав ученой сухости, отчего чтение книги не только не тяжело, но и приятно. Польза этого сочинения, как в ученом круге, так и общественном, несомненна. Дай Бог, чтобы оно принесло всю желаемую пользу и тем читателям, которых найдете (а без сомнения найдете, потому что не теряете их из виду) вне православной Церкви.

Автор, говоря об отношениях римской Церкви к другим христианским Церквам, начинает с современных отношений Рима к Церкви восточной, особенно же к нашей отечественной. Это придает сочинению особенное значение. Мы, не входя в разбор частных сторон сочинения, последуем за автором на его главную точку зрения и, в связи с основными мыслями его, изложим несколько своих замечаний.

В предисловии автор, между прочим, говорит: «не смотря на дух кротости, миролюбия и терпения нашей Церкви, пастырей и последователей ее, на Западе издано в предшествовавшие века последователями различных христианских вероучений, преимущественно же издается в наши времена, такое множество книг против учения восточной Церкви, что их трудно было бы даже перечесть, не только оценить по достоинству. Такие книги вообще наполнены клеветами, баснями, порицаниями, очевидными вымыслами и лжами, а особенно умственными, ядотворными хитросплетениями, с очевидною целью образовать в Европе дух, враждебный восточной Церкви, особенно нашему отечеству, и, поколебав вероучение нашей Церкви, совратить простых последователей ее с пути истины. Но особенно вооружились против нее теперь так называемые ультрамонтаписты, или писатели латинской Церкви, провозглашающие господство своего папы и частной римской Церкви над всеми правительствами, частными Церквами и народами миpa. Правда, что с учением ультрамонтанизма не совсем согласны и писатели латинской Церкви, состоящие вне Италии, наприм. в Австрии, Баварии и в самой Франции; но ультрамонтанизм, распространяемый и усиливаемый в наше время езуитами, преимущественно во Франции, пользуясь повсеместным распространением Французского языка, посредством сочинений на этом языке, с какою-то лихорадочною деятельностью усиливается повсеместно насадить свой образ мыслей, особенно же восстает против вероучения и иерархического устройства восточной Церкви, не щадя для этой цели самых чудовищных вымыслов, очевидных лжей и бессовестного искажения исторических истин.... Наконец, эти сочинения темными путями стали проникать и в наше отечество, по всей вероятности действием ультрамонтанизма, который теперь с крайним напряжением всех своих сил старается усилиться привлечением на свою сторону, как можно более, последователей своего образа мыслей. Притом, cии сочинения, враждебные восточной Церкви, издаются под заманчивыми названиями, в уютных форматах, с такою типографскою опрятностью, что как бы невольно завлекают любопытство читателей, в числе коих найдется, конечно, и в нашем отечестве не мало таких, которые, имея поверхностное понятие о предметах христианского вероучения, не могут не увлекаться мыслями, противными истине. Сверх того, проживающие в нашем отечестве некоторые иноверцы, обращаясь с последователями нашей Церкви, не опускают случаев предлагать возражения против ее догматов, или привлекать к чтению книг, составленных в духе, враждебном ее вероучению. Итак очевидно, что руководствуемые нашею Церковью находятся теперь в положении, подобном тому, в каком были правоверующие христиане первых четырех веков Христианства, когда еретики и неверные усиливались всевозможными хитросплетениями поколебать учение церкви Христовой. – В противоположность учению и действиям ультрамонтанизма издается настоящая книга». (Предисловие стр. IV–VII).

Такой взгляд делает автор на современные отношения папизма к православной Церкви. Читая эти строки, можно бы подумать, что наша Церковь находится в великой опасности... Но, с другой стороны, можно сомневаться, чтобы почтенный автор в точном смысле признавал состояние нашей Церкви подобным состоянию Церкви первых веков среди ересей и гонений, т. е. в такой же, или почти в такой же степени, страдательным. Автор, конечно, хотел только сказать, что и в настоящее время православная Церковь подвергается козням врагов, как и в первые времена. Да, когда Церковь была свободна от этих козней? Когда истина не подвергалась наветам и всевозможным нападениям лжи? А чтобы судить о значении и силе этих наветов, и отсюда выводить заключение о степени опасности, угрожающей от них Церкви, надобно обратить внимание на существенное различие между ультрамонтанизмом и ересями первых веков. Ереси тех времен были весьма опасны для Церкви и производили в ней сильнейшие, бедственные потрясения, прежде всего потому, что возникали извнутри самой Церкви, зараждались в важнейших истоках ее внутренней жизни, развивались и действовали в главнейших членах, и даже самых жизненных органах ее собственного тела. Известно, что основателями и предводителями ересей были наибольшею частью высшие члены церковной иерархии. За тем, особенную силу придавали ересям два обстоятельства, в каких находилась сама Церковь: первое – собственные, внутренние неустройства в самой Церкви, происходившие главным образом от недостатка твердости и определенности в порядке церковного управления, и в особенности от нетвердости и неопределенности взаимных отношений между властями церковною и государственною и значения последней в делах Церкви; второе – то, что православная вера еще не вполне проникла в народность христиан, (в духе и формах которой еще много было до-христианского), и не соединялась с нею в такой степени, чтобы дела веры становились делами жизни народной, дух веры – духом народным; дела веры, правда, были делами общественными, но только общественными, а не народными, и не входили в соотношение с народными интересами. Таким образом, и ереси, не касаясь народности, ее духа, ее чувств и интересов, а только возбуждая толки и мнения, тем свободнее и беспрепятственнее развивались и действовали ко вреду Церкви. Под влиянием ересей, христианский народ легко разделялся на разные религиозные общества (партии); но в его жизни народной отсюда ничего не изменялось. Ариане, македониане, несториане, монофизиты и монофелиты были одни и теже византийцы или александрийцы и составляли одно и тоже гражданское общество; не редко в одном семействе были: отец и мать ариане, а из детей – одни православные, другие-аномеи, несториане, и пр. Гражданское правительство также нередко, не стесняясь ни чем, не находило никакого вреда ни для себя ни для народа – терпеть, даже покровительствовать ересям.

То ли в наше время, в нашей Церкви? Ультрамонтанизм не очень страшен для православной Церкви, прежде всего потому, что это – враг внешний, чужесторонний, а не внутренний, не домашний; все его козни и нападения на нашу Церковь приражаются к ней отвне, а не внутри ее зачинаются. Потом, православная вера в Poccии – вера господствующая, торжествующая, крепкая столько же всею строгостью первоначального, апостольского и отеческого учения, сколько и неизменною чистотою исповедания по всей Рoccии, во все времена ее; она составляет исторический завет Pocсии, ненарушимо сохраненный от самого начала в ней Христианства, неприкосновенное достояние и святыню русского духа, который с нею сроднился в своих коренных идеях и чувствах, в своих нравах и обычаях, общественных и частных; это – основная, народная сила, развитая и окрепшая в исторической жизни народа; она охраняется самодержавною властью, для которой самой составляет коренной закон; она ограждается всеми законами государства. При таких основаниях православной веры в России, много ли может сделать много ли опасен для нее ультрамонтанизм, с его тощими брошюрами, наполненными, по собственным словам нашего автора, только чудовищными вымыслами, очевидными лжами и безсовестным искажением исторических истин? – Автор, в особенности, высказывает свои опасения за простых последователей нашей Церкви, или, как он выражается в другом месте, за немощных братий наших. Если здесь разуметь простой народ, или вообще массу народа, то можно необинуясь сказать, что дух нашего народа в деле веры составляет для нее необычайную силу: это такая неодолимая скала, которой не сокрушить, но о которую скорее всего сокрушится всякий ультрамонтанизм. Православие так глубоко и твердо укоренено в духе нашего народа, что коснуться первого значит касаться последнего, и поколебать первое иначе нельзя, как потрясши последний. Это истина несомненная; но, что касается собственно ультрамонтанизма, то ни к какому другому вероисповеданию русский народ не питал и не питает такого неодолимого отвращения, как папизму: для нашего народа папизм и басурманство всегда были почти одно и тоже; все, несогласное с Православием, народ называет без различия – латынством. «Всех убо вер еретических сквернейши и лютейши: понеже всех древних еллинских и жидовских и агарянских и еретических вер ереси проклятыя в закон свой прияша (латины). И со всеми погаными языки и с проклятыми со всеми еретиками обще все действуют и мудрствуют». Такое понятие о латинах высказывалось у нас (да еще не простым народом) именно в борьбе русской народности с западным коварством и насилием, во времена самозванцев. Известно, что даже мысль об антихристе, наиболее ходячая в нашем народе, постоянно привязывалась у нас к Риму и к папскому престолу. Самого папу нередко называли у нас стрыем антихристовым. Даже местные церковные исправления pycский раскол признает и называет – папежством, а виновника их Никона – папежем прокятым, и проповедует, что православная Церковь после Никона вдалась в латынство. Это факт замечательный: – но это факт исторический; во всей истории России, во всех периодах и эпохах ее, оказывается это неодолимое гнушение латынством. Наконец почти все письменные памятники (церковные) прежних времен Pоссии,-догматические, канонические, исторические, проповеднические и другие, наполнены полемикою против папизма. Замечательно также, что в разных ересях и расколах русских можно находить следы ересей и расколов западных: но ни в одной русской секте нет ничего похожего на папизм.

Между тем, как много значит в деле веры дух народа, это, кроме того, что само по себе понятно, засвидетельствовано современными нам отцами греко-восточной Церкви, которые в своем окружном послании, ответном на известное послание папы Пия IX (6 января 1848 г.) к восточным христианам, писали: «у нас ни патриархи, ни соборы никогда не могли ввести (в Церковь) что-нибудь новое; потому что хранитель благовеpия у нас есть самое тело Церкви, т. е. самый народ, который всегда желает сохранить веру свою неизменною и согласною с верою отцов его, как это испытали многие и из пап, и из латинствующих патриархов, со времени разделения (восточных и западных христиан) нисколько не успевшие в своих против нее покушениях». – Тоже во всей силе можно и надобно сказать о нашем народе. Французский язык, заманчивые названия книжек, издаваемых ультрамонтанизмом, их уютный формат, типографская роскошь, все эти орудия ультрамонтанизма, на которые указывает автор, для нашего народа не слишком сильные орудия. Если же в сети папизма и впадают иногда некоторые души: то какие это души? Это люди, еще прежде увлечения в папизм, не принадлежавшие России, ни по вере, ни по духу, ни по нравам, ни по образу жизни, ни по чему; да и увлекаются они обыкновенно за границею, а не в отечестве. Изыдоша от нас, но не быша от нас... Это большею частию такие люди, в которых бурные страсти и всякие безрассудства жизни отсаждают на дне души мутную воду мрачных и смятенных чувств возмущенной совести, и в этой мутной воде слугам папизма очень не трудно ловить пищу (соб. III. 29) для своей иезуитской пропаганды. Это тлен, сам собою извергающийся из недр православной Церкви. Эти люди становятся даже, в свою очередь, иезуитами и пишут иезуитские книжки против отечественной Церкви. Вот доказательство, что в их отступлении совсем нет ни размышления, ни религиозных убеждений, что это дело слабомыслия и мутной совести: потому что – какой же умный и совестливый человек (не говоря уже о религиозном) может сделаться езуитом? – Но страшно ли это для отечественной Церкви? Это жалко, грустно, но отнюдь не страшно. Все неутомимые ревнители западной Церкви ошибаются в своих расчетах о русской Церкви, потому, что не знают русского духа в отношении – именно к их папизму. Для вразумления их не худо бы перевести на какой-нибудь современный язык нашу старинную полемику против Рима, именно от тех времен, когда папизм явно приражался к нашей Церкви в своих коварствах и насилиях. Это было бы самое сильное слово русского народного Православия к Риму и лучший ответ на знаменитую брошюру: «La Russia sera-t-elle catholique»?

В другом месте своего предисловия (стр. II) автор наш говорит: «вообще кротость, мягкость в обращении, снисходительное терпение заблудших, благодушное ожидание обращения на путь истины уклонившихся от нее, составляют столь отличительные свойства пастырей нашей отечественной Церкви, что в храмах ее никогда почти не слышно слов, направленных против разномыслящих в учении веры. Изредка только чрезвычайно важные обстоятельства заставляют знаменитейших наших пастырей возвысить иногда голос в защиту какой либо истины, но и то в самых кротких, нимало неоскорбительных для противников Церкви, выражениях». Taкие черты автор совокупляет намеренно – для того, чтобы тем разительнее выставить противоположность в духе римской иерархии, отличающемся нетерпимостью, фанатизмом и самым неспокойным прозелитизмом. Но не должно преувеличивать силу выражений автора, чтобы не обратить их не в пользу отечественных пастырей. На иной взгляд выражения: «мягкость, снисходительность, терпение, благодушное ожидание, – почти никогда не слышно, только изредка, – только чрезвычайные обстоятельства заставляют» и т. д.: такие выражения могут подавать мысль о недостатке энергии и ревности, даже о равнодушии.... Нет! На этот предмет можно взглянуть ближе. Если на наших церковных кафедрах редко слышится полемика против других вероисповеданий: то это имеет свои разумные ocнования: во 1-х) народ наш, всею душою преданный своей вере, строго сохраняющий правила своей Церкви, мирно пасется на покойной пажити праотеческих преданий и равнодушно смотрит на другие вероисповедания: к чему же бить тревогу? Напрасная тревога может только распугать овец. Положим, что и волки рыскают; но если волки бродят только по лесам, или но окраинам наших полей, и наши овцы не тревожатся: не довольно ли быть только на страже, верной и бдительной, и не смыкать глаз, не оставлять овец без надзора? А необходимо ли поднимать шум? – Во 2-х) есть два рода защиты веры: отрицательный, каков и есть полемический, состоящий в обличении и опровержении противных вере учений, и положительный, заключающийся в точном изложении православного учения, со всем убеждением в его истинности, без состязаний с противомыслящими. Последний способ, наиболее свойственный духу православной Церкви, есть и самый верный и надежный; напротив, ничто столько не способствует развитию иномыслия, как споры; споры очень не редко имеют совсем противные цели последствия: укореняют заблуждения и колеблют убеждения в истине. У нас мало полемики; но у нас преобладает положительный способ утверждения православной веры. Особенно в последнее время, катихизические поучения, содержащие в себе положительное изъяснение православных догматов, распространены почти повсюду в отечественной Церкви. Это полезнее всякой полемики; и состоянию веры господствующей, крепкой своею внутреннею, духовною силою, мирно почиющей в духе народа, этот способ охранения веры наиболее приличествует. – В 3-х) церковная кафедра не единственное место для богословской полемики, и может быть даже, во многих отношениях, не совсем удобное и не всегда приличное. Например, мы думаем, что для нашего народа слишком странно было бы слышать в своих церквах открытую полемику против папы.... Он ходит в церковь не за тем, чтобы заниматься там папою и спорить с ним. Наша Церковь, наша кафедра не так, не в таком духе устроена... Между тем, вне храмов, у нас полемика не скудна и не слаба. Богословские сочинения, которые в последнее время начали выходить в свете в большем, против прежнего, числе, по многим предметам не чужды полемического направления; даже можно сказать, что вообще наши духовные книги, более или менее, почти всегда склоняются к полемическому направлению, хотя бы главный предмет их был сам по себе и не полемический. Можно указать довольно сочинений и прямо полемических, в отдельных книгах и в статьях современных духовных изданий. Почтенный автор указывает только два сочинения против папизма, из которых одно принадлежит еще началу нынешнего столетия. А относительно наших духовных журналов автор замечает, что статьи их читаются только подписчиками их: но ведь и книги читаются только теми, кто захочет купить их, и проповеди в церквах слушаются только теми, кто придет в церковь! А если угодно, можно указать еще факт, не лишенный значения и вообще, а тем более для нас и для нашей кафедры. Римское учение о папе, о том, что папа есть всемирная глава Церкви и самодержавный духовный владыка над всеми Церквами, правительствами и народами, это учение, – исчадие тьмы средних веков, в наш век оказывается уже само по себе несостоятельным, устаревшим и отсталым; теперь оно принадлежит уже истории и, как совсем несовременное, смело может быть причислено к анахронизмам. В настоящее время и сами латины (разумеется, лучшие и просвещеннейшие) плохо веруют в главенство папы, даже в догматическом его смысле; а о практическом его приложении и говорить нечего. Видно, что много они веруют в своего папу, когда даже в догматических его постановлениях, следовательно таких, в которых авторитет его для них должен быть непререкаем, публично обличают папу во лжи, заблуждениях, в незнании св. Писания, в искажении мыслей св. отцов, и т. д.; когда берут на себя, как говорят, «скромный (!!) труд рассеявать заблуждения папы и тот дух преобладания, который, под предлогом ложного единства, стремится только подавлять умы и вводить темный материализм формыzx на место животворного света истины»¹. Если сами латины так разумеют папу и папизм, с чего же православным много заниматься им и пугать самих себя этим призраком? – Да и то надобно сказать, что учение римской Церкви давно уже исследовано и переисследовано. Кто не знает тех доводов, какими догматы папизма утверждаются, и тех, которыми они, со стороны Православия, опровергаются? Сколько бы мы ни пересматривали эти догматы, всегда надобно повторять одно и тоже, давно известное. Следовательно, если нет слишком настоятельных побуждений к состязанию с папистами, то и не удивительно, что не слишком часто в нашей Церкви возвышается голос против них. Есть для нас и для наших пастырей дела поближе и поважнее папства.

В том же тоне автор замечает, что «даже в наших духовных академиях и семинариях наставники ограничиваются историческим изложением веры, указанием времени, в которое появилось какое либо новое, противное древнему, учение, приведением в защиту истины свидетельств слова Божия и отцов Церкви» (Пред. стр. III). Конечно это и нужно и достаточно для защиты истины и для опровержения заблуждений. Но у автора главная мысль – полемика. Он продолжает: «бывает и то, что когда воспитанники академий и семинарий сами порываются писать рассуждения о неосновательности мнений, противоположных догматам восточной Церкви, начальники и наставники удерживают юношеский порыв, внушая воспитанникам, что самая благонадежная защита Православия состоит в обуздании собственных страстей и в образе жизни, согласном с волею Божиею» (там же). Почтенному автору, по-видимому, не известен метод преподавания наук в наших духовно-учебных заведениях, или он говорит о каком-нибудь давно-прошедшем времени. В настоящее время полемика против иноверных учений весьма значительно развита и усилена в наших духовно-учебных заведениях, особенно в академиях, и составляет даже особую науку, в которой эти учения не только исторически излагаются, но и в своих подробностях догматически рассматриваются и всевозможными доводами опровергаются. Полемический характер проникает даже почти во все богословские науки, потому что изложение православной веры, в отношении догматическом, нравственном, обрядовом, каноническом, почти всегда и как-бы невольно встречается с противоположными мнениями. Что касается упражнений воспитанников, то известно, что воспитанники не сами себе задают письменные упражнения; а наставники дают им, – и очень нередко, – задачи именно полемические с целью – приобучить их к опровержению ложных мнений. Даже окончательные сочинения воспитанников академий, составляемые для получения ученых, академических степеней, очень часто имеют полемическое настроение. A внушение, что наилучшее свидетельство истины есть жизнь, сообразная учению истины, это внушение – само по себе; это коренное начало всего духовного воспитания и приготовления воспитанников к служению Церкви: но оно отнюдь не исключает и не стесняет полемики. Вообще говоря, наши духовные воспитанники выходят из учебных заведений с достаточным запасом всевозможного оружия против ересей, так что в состоянии не только понимать и обсуживать иноверные учения, но и основательно опровергать их.

Мы остановились на мыслях автора, изложенных в предисловии, потому, что эти мысли выражают взгляд его на свой предмет. Он высказывает тут свое понятие о состоянии православной Церкви в отношении к папизму. Наконец в заключении своей книги автор пишет, что он составил свои записки с тем, – «чтобы доставить чадам православной Церкви противоядие против козней латинской пропаганды и чтобы в писателях сей Церкви, имеющих силы и средства, возбудить ревность к изданию книг, для спасения православных, простых сердцем, от прелести латинства». Таким образом у автора в виду – полемика и полемика: полемику против папства желал бы он развить и усилить в отечественной Церкви. Без сомнения, скажем и мы с автором, православные пастыри не могут оставаться равнодушными свидетелями того, как сочинения западных писателей против восточной Церкви темными путями проникают в наше отечество и завлекают читателей. Тут нужно противоядие и, конечно не темное, (потому что истина не терпит тьмы и не нуждается в ней, как ложь), а явное, гласное. Но собственно для православной Церкви в чем должна заключаться сила этого противоядия? В том ли, чтобы отравлять чувства православных ненавистью против латинян? Православная полемика должна ли только выставлять на позор коварные прелести папизма? В таком случае это не будет ли только взаимным препирательством между Церквами, раздраженною враждою, ожесточенною борьбою, без дальнейших, лучших видов для той и другой стороны? Наконец не будет ли это только продолжать и усиливать несчастное разделение между ними? Полемика православной Церкви должна иметь дух и цель более возвышенные. Дух Христов, дух самой Церкви, даже дух современного просвещения и образованных нравов побуждают искать единения; но единение возможно только там, где действует дух мира и христианской любви. Сам почтенный автор высказывает мысль, что «если бы писатели восточной и западной Церкви, не подавляя истины ложью, старались беспристрастно, непререкаемыми доказательствами и свидетельствами истории, уяснить те предметы вероисповедания, по которым они разделяются: то, при содействии благодати Божией, cии Церкви снова соединились бы» (введ. стр. 7). Вот единственная, достойная православной Церкви, полемика! К сожалению, автор не объясняет, какого времени писателей (прошедшего, или настоящего, или будущего) надобно разуметь в его словах: это нужно было бы особенно в отношении к восточным писателям, которых здесь он заподозревает в подавлении истины ложью, также, как и западных. Но и тут возникает еще вопрос, чрезвычайно важный: действительно ли и в какой степепи писатели с той и другой стороны могли бы привести обе Церкви к желаемому соединению? И вообще: единения народов в вере решительно ли можно ожидать от писателей? Во 1-х) история показывает, что в продолжении десяти веков разделения писатели той и другой Церкви не помогли соединению их, а разделению способствовали – и очень много. Все дело в безпристрастии и непререкаемости, о которых говорит автор и которые легче предполагаются, чем соблюдаются. Известно, что религиозные споры, также как и религиозные войны, бывают всегда упорнее, раздражительнее и ожесточеннее всяких других споров и войн. Это потому, что тут люди спорят не за вещественные свои интересы, а за свои убеждения, за свою совесть, за основные идеи жизни. – Во 2-х) в настоящее время, по ходу дел человеческих, вопрос о единении вер есть вопрос не догматический только и следовательно не книжный только, а вопрос, вместе с тем, практический, народный; это вопрос не умов только мыслящих и сердец религиозных, даже не Церквей только и их вероисповеданий, а вопрос и государств и народов, не частный, или местный, а всеобщий, мировой. Подобные вопросы в истории не решаются одними писателями... В 3-х) сам же автор чрез несколько строк пишет: «к прискорбию, желаемое соединение потому особенно чрезвычайно затруднительно и едва ли возможно, что римская Церковь учение о управлении вселенскою Церковью (т. е. о папском главенстве и веру в него считает одним из главных, если не первым своим догматом» (стр. 7–8). К этому можно прибавить, что и вся сущность и сила римского католичества заключается в идее папского главенства, и эта идея составляет не догматическое только, или книжное учение на Западе, но и практику западной Церкви, ее основу и во внутренней жизни и во внешних отношениях к единоверным государствам. Это для нее вопрос жизни и смерти. Римскому католичеству отказаться от идеи папскаго главенства значило бы самому на себя наложить руки. Нет! Единение веры есть плод не писательского пера, а христианской жизни, не ученой полемики, а любви Христовой. Когда народы путем истинного просвещения и добра войдут деятельно в дух Христианства, когда усвоят и раскроют в своей жизни всю силу любви христианской: тогда само собою прекратится и разделение веры и народы составят единое стадо единого Пастыря.

К слову о писателях: вот настоящее сочинение нашего писателя способствует ли единению Церквей? В таком ли духе и направлении оно написано? Автор, желающий соблюсти верные души от злых делателей, блюдет ли сам себя от сечения, т. е. от всяких поводов, со своей стороны, к усилению вражды и разделения? Предоставляем эти вопросы собственному размышлению автора и усмотрению других читателей. Мы заметим только, что автор, глубоко убежденный в несправедливости римского учения о папе, cильно проникнутый чувством злоупотреблений папской власти, поставил себе задачею – открывать и преследовать эти несправедливости и злоупотребления во всем: в догматах, обрядах, канонах, во всей истории римской Церкви, также как в личных действиях пап, особенно по отношению к другим Церквам и разным народам. Поставив именно зло в римской Церкви главным для себя предметом, автор со всем увлечением неприятно возбужденных против папизма чувств, которых и не скрывает, предается самой усиленной полемике. Не естественно ли, что при таком направлении он уже не может оставаться спокойным мыслителем и хладнокровным писателем? Не удивительно, если и читателю, не увлеченному раздражением чувств, при более спокойном и хладнокровном рассмотрении, иное может казаться не совсем так, как представляется на взгляд автора. Таким образом беспристрастному читателю не может не показаться странным, что автор не оправдывает в римской Церкви и таких действий, которые, независимо от духа зла, преследуемого в ней автором, могут, по-видимому, иметь в самих себе свои местные основания, или даже общие, повсеместные: как, например, автор не оправдывает в римской Церкви того, что епископы латинские утверждаются в своем сане папою, (хотя вполне оправдывает то, что на Востоке константинопольские патриархи утверждаются турецкими султанами), что папа своим епископам и всем подчиненным не верит на слово, а требует от них присяги. Автор не одобряет в римской Церкви и того, что есть также и в восточной. Так, например, автор пишет: «по учению латинских богословов, нанесение удара или причинение обиды кому бы то ни было из клира Церкви считается святотатством, от которого разрешать папы предоставили самим себе. За причинение тяжкой обиды высшему духовному сановнику, виновный, по канонам латинской Церкви, немедленно подвергается отлучению от Церкви. Как это далеко от изречения Спасителя: аще тя кто ударит в десную твою ланиту, обрати ему и другую» (ч. 2. стр. 66, 67). Почтенному автору неужели не известно, что на восточных соборах за такое преступление положена анафема? А апостольские правила и причетнику, за личное оскорбление даже священника, или даже диакона, определяют отлучение церковное. Эти постановления внесены в общий церковный канон: стало быть, они приняты всею Церковью².