Отец Иоанн Ильич Сергиев, Кронштадтский, протоиерей Андреевского собора

В нашей русской истории есть много прославившихся людей: великие полководцы, гениальные государственные сановники и законодатели, поэты, художники, писатели... Есть имена, которые знакомы каждому русскому человеку и ребенку, от дворцовых палат до курной хаты мужичка... Но если мы ближе рассмотрим биографию всех этих лиц, то окажется, что они обязаны своей славой или природному гению, или крупному таланту, совершенно исключительному, без которого они ничего не могли бы сделать, или, наконец, благодаря известному положению их рождение, счастливому случаю и т. п.

Слава отца Иоанна не меньше славы великого полководца, министра, ученого мужа или поэта. А между тем, слава эта, оставляя после себя яркий и долгий след в человечестве, не зависит ни от случая, ни от таланта. Каждый простой смертный может получить эту славу подобно о. Иоанну, если только он будет следовать примеру кронштадтского пастыря и отдавать всю жизнь, всю душу свою во славу Божию на благо человечества.

* * *

Едва ли на святой Руси найдется православный, который не слыхал бы об отце Иоанне Кронштадтском. Около тысячи ежедневных писем, получаемых почтенным протоиереем, и многие тысячи богомольцев, стекающихся со всей России, не исключая Урала, Сибири, Каспия, Волги и Кавказа, свидетельств о громадной популярности этого, выдающегося из ряда обыкновенных, служителя алтаря. Великим постом о. Иоанну приходится исповедовать являющихся к нему с 6–7 часов вечера и до 2-х часов ночи; тут одинаково приходится удивляться как неутомимой энергии о. Иоанна, так и терпению богомольцев, из которых многие, прождав до ночи очереди и оставаясь без исповеди, являются назавтра с утра и снова стоят у иконы Божией Матери до позднего вечера, пока, наконец, и до них дойдет очередь.

Наглядных примеров огромной, выдающейся популярности о. Иоанна много. Очень часто вокзал железной дороги осаждается тысячной толпой; а иногда у ворот дома в несколько минут группируется густая толпа; бывает, на улицах приходится даже остановить движение экипажей ввиду чрезмерного скопления публики...

– Что же это, откуда столько публики? Чего она ждет? – спрашивают прохожие.

– Отец Иоанн здесь, – лаконически отвечают из толпы, и скопление публики для всех понятно; никто не спросит, что это за отец Иоанн, почему им интересуются и т. п.

– Отец Иоанн здесь!

Откуда толпа узнала так быстро, что здесь о. Иоанн, и почему она молча ждет целые часы? И что это за толпа? Тут и военные, в чиновники, в женщины, и дети, купцы и торговцы, интеллигенты и простой народ – все столпились в группу, ждут и знают только, что – Отец Иоанн здесь!

Никого даже не интересует, скоро ли выйдет о. Иоанн, давно ли он здесь, у кого, по какому случаю в т. д.

– Подождем, выйдет.

И ждут; нередко долго ждут, а только вышел кронштадтский пастырь, ему более часа придется благословлять, пока провожающим не удастся впихнуть его насильно в карету и крикнуть кучеру: «Пошел!» Сначала бегут за каретой, заглядывают в окно и, когда карета умчится, стоят еще и смотрят вдаль…

– Уехал!..

А там, где карета снова остановится, толпа уже стоит и ждет. Точно объявление или аншлаги какие распубликованы с указанием дня и числа. Нет, просто чутьем каким-то узнают, собираются и терпеливо ждут. То же самое повторяется, где бы о. Иоанн ни был: в Петербурге, Москве, Новгороде, Харькове... 0 Кронштадте нечего, конечно, и говорить: там, около домика о. Иоанна, толпа не расходится весь день и всю ночь; одни приходят, другие уходят, – и так изо дня в день, из года в год, с возрастающей пропорцией численности толпы.

Есть и еще много примеров популярности кронштадтского протоиерее, хотя и приведенных нами было бы достаточно.

Последние годы, в каком бы семействе ни произошло большое несчастье или ни оказался бы смертельно больной, взоры всех обращаются в о. Иоанну. Мы знаем примеры, когда даже евреи прибегали к молитве нашего пастыря, получали облегчение и, конечно, немедленно после исцеления принимали православие. Знаем мы одного купца, который из далекой Сибири приехал специально помолиться с о. Иоанном, и пример этого купца вовсе не единственный. Многие знают одно очень высокопоставленное лицо, которое в критическую минуту своей болезни, когда доктора отказались помочь, приказало пригласить к себе о. Иоанна и получило исцеление. Сотни, чтобы не сказать тысячи, подобных случаев исцеления переходят из уст в уста и слагаются в целые повествования...

Такова популярность нашего выдающегося современного пастыря, жизнь которого представляет сплошной пример христианской любви, смирения и высокого самоотвержения. Популярность эта недаром досталась о. Иоанну; не реклама или случай выдвинули его и сделали всероссийски известным в высокочтимым. Нет, любовь и уважение всей России о. Иоанн стяжал своею праведною жизнью и своими молитвами.

В предлагаемом читателям очерке собраны по возможности полные материалы о З5– летней деятельности о. Иоанна. До сих пор нет еще подобного издания, и, хотя наш очерк не претендует на окончательную полную биографию о. Иоанна, но думаем, что он будет далеко не излишним.

Сам о. Иоанн сообщил подробную свою автобиографию издателю журнала «Север», где она и была напечатана в 1888 году, а оттуда заимствуем ее и мы.

«Я – сын причетника Архангельской губернии, села Сурского, и родился в 1829 году. Вот, нисколько не подготовленный к школе, едва умевший читать по складам, я поступил в архангельское приходское училище своекоштным воспитанником в 1839 году, на десятом году возраста. Туго давалась мне грамота: руководителей ближайших не было, до всего должен был доходить сам, и немалая скорбь была у меня по поводу моей непонятливости. Но с детства, будучи приучен примером отца и матери к молитве, я был благочестиво настроенным мальчиком и любил молитву и богослужение, особенно – хорошее пение. Скорбя о неуспехах учения, я горячо молился Богу, чтобы Он дал мне разум, – и я помню, как вдруг спала точно завеса с моего ума, и я стал хорошо понимать учение. Чем больше я возрастал, тем лучше и лучше успевал в науках, так что почти из последних возвысился до первого из учеников, особенно в семинарии, в которой окончил курс первым студентом в 1851 году, и был послан в Петербургскую духовную академию на казенный счет. В академическом правлении тогда занимали места письмоводителей студенты, за самую ничтожную плату (около 10 р. в месяц), и я, имея мать, бедную вдову, нуждавшуюся в моей помощи, на предложение секретаря академического правления, с радостью согласился занять это место. Окончив курс кандидатом богословия в 1855 году, я поехал священником в Кронштадт, в декабре месяце, женившись на дочери местного протоиерее, Κ.П. Несвицкого, Елизавете, находящейся в живых и доселе; детей у меня нет и не было. С первых же дней своего высокого служения Церкви, я поставил себе за правило: сколь возможно искреннее относиться к своему делу, пастырству и священнослужению, строго следить за собою, за своею внутреннею жизнью. С этою целью прежде всего я принялся за чтение священного писания Ветхого и Нового завета, извлекая из него назидательное для себя, как для человека, священника и члена общества. Потом я стал вести дневник, в котором записывал свою борьбу с помыслами и страстями, свои покаянные чувства, свои тайные молитвы ко Господу и свои благодарные чувства за избавление от искушений, скорбей и напастей. В каждый воскресный и праздничный день я произносил в церкви слова и беседы или собственного сочинения, или проповеди митрополита Григория. Некоторые из моих бесед изданы, а весьма много осталось в рукописи. Изданы: беседа «О Пресвятой Троице», «О сотворении мира», «О Промысле Божьем», «О мире» и «О блаженствах евангельских». Кроме проповедничества, с самого начала священничества я возымел попечение о бедных, как и сам бывший бедняком, – и лет около двадцати назад провел мысль об устройстве в Кронштадте «Дома трудолюбия» для бедных, который и помог Господь устроить лет 15 тому назад. И все».

Вот вся автобиография высокого пастыря, но мы многое имеем к ней прибавить.

Пастырь-учитель свыше тридцати лет является как по своему положению, так и по личным своим достоинствам выдающимся представителем православной Церкви, с неутомимою ревностью проповедующим «благовременно и безвременно», обличающим, запрещающим, умоляющим со всяким долготерпением и учением...

Наша Церковь нашла в этом скромном служителе алтаря живую силу и ревностного борца против всех нападок иноверия и безверия. Преисполненное любовью и твердостью слово о. Иоанна, простая, мягкая в задушевная речь, сила его молитв производят властное, неотразимое впечатление и не только оставляют глубокий след в слушателях или очевидцах, но заканчиваются часто полным нравственным перерождением. Яркую черту на всю жизнь и нравственный образ кронштадтского пастыря налагают милосердие и сострадание его к страждущей братии, доступное, почти нежное, отеческое обращение с людьми разных положений, внимательное отношение к человеческой совести и проникновение в глубочайшие тайники людского сердца.

По происхождению о. Иоанн – уроженец суровой холодной Архангельской губернии и первые годы своей жизни провел в не менее суровой обстановке, в многочисленной семье его отца, заурядного бедного причетника. Здесь ему приходилось видеть сцены безвыходной нищеты, почти голода, и в душе ребенка остались одни мрачные впечатления человеческой жизни, одни страдания, картины горя и отчаяния. Представления о другой, более привольной, житейской обстановке ребенок нигде не видал и не встречал. Отсюда становится понятным, почему о. Иоанн на всю жизнь сохранил глубокую любовь к людям и сострадание к человеческим невзгодам, а с другой стороны – более чем скромная обстановка его собственной жизни. 9-летним мальчиком о. Иоанна отвезли в Архангельск в приходское духовное училище; его родители, несмотря на крайнюю бедность, придавали образованию детей значение первостепенной важности, хорошо понимая, что только образование может вывести человека из печальной обстановки архангельского причетника.

Жизнь в училище не представляла для мальчика каких-либо особенностей; он хорошо учился, еще лучше вел себя, и поэтому, когда окончил курс, начальство само хлопотало о переводе его в семинарию, а потом в С.-Петербургскую духовную академию.

Из мальчика сложился уже юноша с высокими идеалами, пылкими стремлениями, широкими планами посвятить себя на дело служения Церкви и отечеству. О. Иоанн, 17-летним юношей, готовился пойти в монахи, миссионеры дальних стран и распространить свет православия далеко за пределы вашего отечества. Судьба, однако, решила иначе, и ему пришлось впоследствии всю жизнь провести у моря... а ни разу не выезжать за пределы России...

Время, проведенное в академии, повлияло на о. Иоанна, так сказать, охлаждающе... Он увидел, что вместо того, чтобы ехать в Японию или Китай, надо в самом Петербурге распространять и насаждать православие. Поприще для борьбы с безверием и иноверием было огромно; все окрестности столицы заражены расколом, а в столице свило гнездо безверие и сектантство. О. Иоанн окончательно решил остаться в белом духовенстве, поселиться в окрестностях столицы и всем существом отдаться своей пастырской миссии. В 1855 г. отец Иоанн окончил курс духовной академии со степенью кандидата богословия и в том же году принял первую открывшуюся вакансию в окрестностях Петербурга. Случай выпал в Кронштадт, в собор св. Андрее Первозванного, и с 1855 года до настоящих дней о. Иоанн остается в том же самом храме, па том же самом месте, решительно отклоняя все предлагавшиеся ему перемещения и переводы.

* * *

Отец Иоанн выдается из толпы прочих современников тем, что биографический очерк его деятельности не укладывается в обычные рамки ординарных биографий. Хотя я, кажется, передал все биографические сведения, но, в сущности, я еще очень мало сказал, и читатель далеко не получил полного представления о личности скромного священника, слава о котором прошла по всему нашему обширному отечеству и проникла в каждую деревушку. Где же особенно яркая черта всей жизни и нравственного образа отца Иоанна? Где та магическая сила, которою покоряет он себе сердца людей и привлекает вокруг себя тысячные толпы? Ведь ни проповедями, ни священнослужением, ни уроками закона Божия, ни подаяниями, нет! Все это имеют и другие служители алтаря, возвышающиеся до святительского сана, однако, народ не бежит за ними толпою, не ищет годами их благословения и молитв, не готов верить каждому их слову, приказанию, совету...

Где же «секрет» популярности отца Иоанна? Вот здесь начинается главная и самая существенная часть биографии отца Иоанна – та часть, которая совершенно отсутствует у всех других знаменитостей. Обыкновенно, мы берем того или другого современника и рассматриваем его общественную деятельность с точки зрения «славы», как высшей награды стремлений человеческого духа, насколько деятельность эта есть подобие, образ вечности и бессмертия человеческих подвигов. Мы знакомимся с «деяниями» воина, адвоката, министра, профессора – на выбранном ими пути, и в качестве биографов или историков отмечаем «славу» их подвигов.

Никому и никогда не приходило в голову заглядывать в частную жизнь знаменитого современника и там делать какие-либо характеристики, искать биографических фактов. Пожалуй, мы на это и права не имеем. К тому же государственные люди или светила наук и искусств сказываются в своих общественных деяниях настолько полно, что бесполезно было бы и рыться в их домашней жизни.

А отец Иоанн? Приложите к нему эту общую мерку – и вы ровно ничего не получаете. Всякий из читателей понимает сердцем и умом, что о. Иоанну принадлежит дивная, чудно-прекрасная слава, сливающая его воедино со всей православной Русью; к нему рвутся мысли миллионного населения, многие не довольствуются «мыслью» и едут за тысячи верст в Кронштадт, чтобы осязательнее удовлетворить свое рвение, и, однако, мы подробно рассмотрели всю 35-летнюю общественную деятельность скромного священника и не нашли в ней ничего экстраординарного, выдающегося.

Что же это?

Постараемся, насколько хватит нашего уменья, дать очерк внутренней жизни отца Иоанна, его нравственный образ, и тогда, быть может, мы найдем ключ к разгадке...

Дело в том, что жизнь отца Иоанна не делится вовсе на общественную и частную, как у всех вообще других людей. У него нет частной своей жизни. Он весь принадлежит своему долгу и служению, а потому в его биографическом очерке нельзя ограничиваться одними внешними фактами. Генерал или министр, ученый или оратор, вернувшись домой, перестает быть генералом, министром, ученым, оратором; он отдается семье, знакомым, едет в театр, играет в карты, пирует с приятелями. У отца Иоанна этого не случалось за все 35 лет ни разу; он возвращался домой, находил сотни народа, десятки неотложных приглашений, тысячи писем, просьб и т. п. Наскоро удовлетворив голод, а иногда не евши, он спешит удовлетворить по возможности всех, не взирая на утомление, голод... Даже 3–4 часа в сутки для сна не принадлежат всецело о. Иоанну: он проводит их нередко в вагоне, карете, а то и вовсе не спит...

Непреоборимая вера и пламенная любовь в Богу, правде и человеку, пропитывающая каждый атом существа отца Иоанна и заставляющая его совершенно забывать свое «я» – вот та сила, которая создала скромному священнику славу, это Сократ или Пифагор новейшего времени, с тою только разницею, что древние философы и мудрецы жиля для других по собственному высоконравственному учению, а кронштадтский пастырь не имеет нужды в собственном учении и живет для других по заповеди Христа, подражая примеру Божественного Учителя.

Не стану утверждать, справедливы ли слухи, что о. Иоанн носит вериги, но я могу удостоверить, что он на примере странника Александра Михайлова не считал вериги чем-либо противоестественным, а, напротив, говорил, что это орудие есть самый легкий способ для обуздания плохи, и человек, который не в состоянии обуздать своего тела, приучить его к лишениям, бороться с его страстями, может одеть на себя вериги...

О. Иоанн, положим, не нуждается в железных веригах, потому что его железная воля крепче всяких вериг сковывает тело со всеми его страстями и слабостями.

Итак, уничтожение собственной частной жизни и своего «я», поглощаемого самоотверженной любовью, составляет силу и славу подвижнической жизни о. Иоанна. На примерах древних христиан и греческих или римских мудрецов мы видим, что во все времена человечества для самоотверженной любви был путь к той славе, которую стяжал себе о. Иоанн. Для этой славы не нужно ни богатства, ни знатного происхождения, ни громких побед или издания мудрых законов. Сократ не имел ничего, кроме светлого разума и любви, а между тем имя его живет доныне.

Ha приморской окраине города Кронштадта, на углу двух отдаленных улиц, в полуверсте от Андреевского собора, стоит небольшой серый домик, скрытый от глаз прохожих довольно высоким забором и густою растительностью. Домик разделен на две половины, и в меньшей части, состоящей всего из трех низеньких комнаток, проживает чтимый Россиею протоиерей о. Иоанн Сергиев, один из трех священников Андреевского собора в Кронштадте.

Обстановка столько же чиста, уютна, сколько и скромна, почти бедна: кровать с жестким матрацем, простой стол, несколько стульев, два-три шкафа – вот вся меблировка квартиры кронштадтского протоиерее, раздающего ежегодно сотни тысяч рублей пособий, подаяний и Христовой милостыни беднякам.

* * *

Посмотрим, как проводит свой трудовой день Кронштадтский пастырь. Летом еще чуть загорается восток, и солнышка не видно, а зимою ночь темная и непроглядная, когда о. Иоанн просыпается; бодрый и, как всегда, серьезный в сосредоточенный, он, умывшись, становится перед своими иконами и приносит утренние молитвы... Если бы в эту минуту раздался крик: «пожар», «наводнение», «неприятель» и т. п., по всей вероятности, о. Иоанн не услышал бы их или, вернее, не обратил бы на них внимание, потому что он весь ушел в молитву, перенесся в другой мир, забыл о всем земном...

С полчаса приблизительно длится молитва, после чего о. Иоанн принимает еще более свежий в бодрый видь; во всей его фигуре видна железная энергия, несокрушимая твердость и в то же время в глазах светится необыкновенная доброта...

Вот о. Иоанн оделся и направился к церкви, но не так ему легко достигнуть цели, хотя храм всего в полуверсте. Ворота его дома окружены толпой, совершенно непроницаемой; здесь половина богомольцев, накануне прибывших «со своими немощами» к о. Иоанну за чудотворной молитвой, половина же ждет милостыни. Многим приходило в голову, что о. Иоанн делается жертвой профессиональных нищих, эксплуатирующих его щедрость и доброту. Я имею положительные факты и на основании множества примеров утверждаю, что этого нет, да и быть не может.

Обладает ли о. Иоанн необыкновенной памятью, чтобы запомнить каждого просителя, или он принадлежит к числу необыкновенных физиономистов, чтобы по выражению лица читать мысли и заглядывать в душу, или же, наконец, как утверждают многие, это особый дар свыше, откровение, но только о. Иоанн знает, кому подает и безошибочно помогает истинной нужде. Эта классификация так верна и четка, что профессиональные кронштадтские нищие не дерзают даже на дороге попадаться о. Иоанну; они обходят кривыми дорогами, чтобы случайно даже не попасть на глаза доброго, но зато и строгого пастыря. Конечно, возможны случаи, что какому-нибудь проходимцу удастся незаметно урвать подаяние или обмануть пастыря, но таких случаев, вероятно, очень мало, потому что о них почти не приходится слышать. Напротив, почти ежедневно встречается какой-либо субъект, заливающийся горькими слезами…

– Меня прогнал батюшка, – отвечал он, всхлипывая, на вопросы.

Прогнал! И это «прогнал» не только величайшее наказание для оборванца, но оно страшит его на будущее, ужасает его во много раз больше всякого судебного приговора. И никто не может утешить «прогнанного», главным образом, потому, что каждый понимает всю важность такого «прогнал» и невольно сам страшится за судьбу прогнанного, если ему не удастся вымолить прощение о. Иоанна. Оделив собравшуюся толпу нищих, разделяя их на «овец и козлищ», на правую и левую, т. е. одним подавая, а других отстраняя, о. Иоанн благословил, кого успел, а, может быть, кого «хотел» и садится на извозчика. Хоть до собора не больше полуверсты, но о. Иоанн всегда ездит, потому что иначе он только к вечеру добрался бы до собора... На паперти снова толпа и опять то же подаяние в благословение...

Наконец, пастырь в алтаре. Часов 6–6 ½ утра. В Андреевском соборе три архиерее, и потому о. Иоанну не каждый день приходится отправлять службу; если очередь не его, то он становится на клирос вместо дьячка и читает Апостол, молитвы, поет... Громко, внятно, отчетливо и с каким-то особым благоговением звучит его приятный и сильный голос, в котором нет и признака старческой дряблости.

– Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, – раздается в храме чтение о. Иоанна, и полная народом церковь падает на колени.

Кончена служба (заутреня или ранняя обедня). У отца Иоанна 10–15 визитов в Кронштадте, несколько уроков; потом 10–15 молебнов, поездка в Петербург; несколько исповедников, несколько десятков визитеров, сотни две писем, которые надо все прочитать, а на некоторые ответить, сотни две «поминаний» о страдающих и больных, просящих молитв о. Иоанна... А завтра опять то же и т. д. и т. д. изо дня в день, из года в год.

Внешность о. Иоанна за все 35 лет осталась неизменно та же. Никогда не казался он молодым человеком, но и теперь на 61 году от роду, он не только не похож на старика, но ему никто и не даст более 35–40 лет, так он моложав, свеж и бодр. А между тем ему редко удается спать более 3–4 часов в сутки; у него нет, да и не может быть, определенного времени для принятия пищи – он питается всегда наскоро тем, что предложат; не зная устали, по 5-ти и более часов кряду он, как мы сказали, находится на ногах, служа в церкви, исповедуя и причащая св. тайн сотни людей. Ежедневно он ездит в Ораниенбаум, Петербург, а то и Москву...

Лицо отца Иоанна не из тех, которое можно рисовать. Мне приходилось десятки раз видеть уважаемого пастыря, сличать потом разные фотографии и литографии... Какая разница! Ничего похожего!.. Понятно, никакая фотография и никакая гравюра не могут передать этого нервно-подвижного лица, озаряемого ясными голубыми глазами, полными глубокого выражения.

Лицо отца Иоанна вовсе не похоже на древне-патриарший лик, изображаемый на памятниках старины или на иконах: его 6орода не большая я не окладистая, не густая и не седая. Морщин на лице не только глубоких и широких, как многие себе представляют, мысленно рисуя вид о. Иоанна, по никаких нет, хотя цвет кожи, конечно, перестал быть белым с широким румянцем, как сорок лет тому назад. Борода сливается с усами и обрисовывает очертание небольшого рта. Лоб большой, высокий, с двумя складками посредине. Волосы лежат на плечах, гладко расчесанные, с пробором посредине лба. Рясу о. Иоанн носит много лет одну и ту же и на шее два креста.

Выражение лица отца Иоанна в обыкновенное время серьезное, но когда он священнодействует, поучает или ведет беседу с ищущими веры, к этой серьезности прибавляется отражение такой любви и радости, такой несокрушимой веры и готовности на всякое самопожертвование, что сразу видно человека незаурядного и неординарного; на губах его появляется улыбка, которая влечет к себе толпу; светлые и лучистые глаза полны добротой и любовью, за которыми исчезает совершенно серьезность общего выражения лица отца Иоанна.

Но иногда это самое лицо может быть грозным и гневным, заставляя трепетать людей далеко нетрусливых. Тогда серьезное выражение лица принимает вид беспощадной строгости, а глаза мечут молнии. Впрочем, о. Иоанн принимает такой вид только исключительно против наглых хулителей Бога, помня заповедь Спасителя, что всякая хула простится человеку, но хула на Св. Духа не простится и лучше бы тому человеку не родиться...

* * *

Много лет уже батюшку ловят в Кронштадте или Петербурге, вручают ему записку и просят помолиться или заехать; те, кто может – едут сами в Кронштадт, а живущие далеко – списываются почтой или телеграфом. О. Иоанн ежедневно получает специальную почту, которую возят из почтамта на квартиру секретаря (флотского офицера) платяными корзинами. Телеграммы и денежные письма имеют преимущество; их распечатывают сейчас же, и секретарь выписывает имена на особую лентообразную бумагу, которую и вручает о. Иоанну перед совершением литургии для поминовения за вынутием просфор. На другую лентообразную бумагу выписываются адреса просящих посещения, которые подносятся батюшке после богослужения и просматриваются им в алтаре, прежде начала посещений; тяжко больные и умирающие получают при этом предпочтение. После телеграмм и денежной почты, секретарь и его помощники приступают к платяной корзине простых писем, из которых делаются новые выборки на бумагу в последовательном порядке. Если не хватает физических сил справиться со всей почтой, то последние пачки писем называются лишь счетом.

– Столько-то нераспечатанных!

Лично приезжающие к отцу Иоанну в Кронштадт для исповеди или молитвы прежде имели совершенно свободный м легкий доступ, потому что батюшка принимал везде, где приходилось его встретить: на улице, в храме, у себя дома; мало того, о. Иоанн сам приходил в общие квартиры, где останавливались приезжающие к нему труждающиеся и обремененные, и здесь, по возможности, удовлетворял все просьбы и нужды «детей» своих.

Но с годами росла популярность скромного кронштадтского пастыря, увеличивались толпы его почитателей, и постепенно становилось все труднее добиться личного свидания. Явились посредники между батюшкой и желающими его видеть, преследующие в большинстве личные материальные цели.

Мне приходилось слышать негодующие протесты:

– Как это позволяет о. Иоанн торговлю своею личностью и своими услугами? Ведь знает же он о гешефтах окружающих лиц?!..

– Да, знает. Знает все это кронштадтский пастырь и ведет постоянную борьбу со злом, но физических сил не хватает справиться со всеми окружающими хищниками, которым прежде всего помогают сами же почитатели батюшки. Был, например, случай, когда о. Иоанн объявил, что он не станет посещать одного странноприимного дома. И между тем, ежедневно несколько десятков приезжих ждали его в этом доме, умоляя приехать. Прогонит он какого-нибудь хищника, и затем десятки почитателей неотступно начинают просить за прогнанного, а последние бегают за батюшкой, на коленях заливаясь слезами.

* * *

Последние 5–6 лет беседовать с о. Иоанном у него на дому стало совершенно невозможно, потому что он выходит из дому в шестом часу утра, а возвращается лишь поздно ночью, измученный и усталый; завтракать или обедать он попадает домой, может быть, в году несколько раз; для отдыха же или визитов его абсолютно никогда не бывает дома. В церкви, когда служит о. Иоанн, бывает такая масса народу, что разве только в алтаре можно перекинуться несколькими фразами; при выходе же приходится думать только, как бы добраться до экипажа.

Остаются, следовательно, странноприимные дома, если нельзя или трудно дождаться посещение батюшки на дому.

Странноприимных домов в Кронштадте шесть и все более или менее тождественны между собою, по одному, так сказать, типу. Это большие квартиры с общими комнатами и отдельными номерами; распорядительницами и заведующими фигурируют женщины, за которыми скрываются настоящие хозяева; порядок я правила в этих приютах напоминают странноприимные дома при провинциальных монастырях, но, разумеется, с внешней только стороны.

Бедняки, приезжающие в Кронштадт, пользуются общими помещениями, где за 10–15 копеек они имеют койку или постель, с соломенным матрацем, и два чайника кипятку; так как провизия, чай и сахар у таких богомольцев свои, то весь расход их и ограничивается платою за ночлег с кипятком, да еще 5–10 к. за право присутствовать на молебствии о. Иоанна и получить его благословение. В общих помещениях не полагается какого-либо комплекта, и мужчины не отделяются от женщин или взрослые от детей; все напускаются в кучу, «сколько приехало», если не хватает коек – стелют матрацы на полу. Никаких ропотов или протестов за тесноту не бывает, потому что богомольцы проводят на ночлеге всего несколько часов, в пятом часу утра все уже отправляются в церковь.

Лица более состоятельные занимают отдельные номера, с правом «просить батюшку» войти в номер для беседы наедине. Содержатели странноприимных домов хорошо понимают, что это «право», как единственная возможность поговорить с о. Иоанном, стоит для некоторых больших денег и еще больших стараний; иные приезжают за тысячи верст только для этого «права», и им, конечно, ничего не значит заплатить хотя бы десятки рублей за номер. Эти-то богомольцы и составляют главную доходную статью странноприимных домов; опытные содержатели видят их сейчас же по облику, костюму, разговору, приемам, и случается, что один и тот же номер меняет несколько раз постояльцев. Приедет, например, петербуржец, сторгуется, займет комнату и только что прилег отдохнуть – стук в дверь.

– Потрудитесь, милый человек, очистить номер.

– Почему?

– Нужен номер. Не надо и денег – уходите скорей...

Оказывается – приехал харьковец. Если же случай принесет сибиряка или знакомого щедростью купца, то харьковец выпроваживается с тою же бесцеремонностью.

Πо таксе, отдельная комната стоит от 1 до 5 руб. в сутки, но постояльцу комната всегда обойдется вдвое или втрое дороже; здесь берется за все, кроме права дышать спертым тяжелым воздухом, плата за который входит уже в цену комнаты.

Курение табаку воспрещено в странноприимных домах безусловно.

В доме Быкова, специально выстроенном под квартиры для приезжающих, устроена наверху большая молельня, вся для уставленная иконами с горящими лампадами и свечами; каждый вечер здесь читаются акафисты святым угодникам.

* * *

Когда заходила речь о бесцеремонных поборах с почитателей о. Иоанна, останавливающихся в странноприимных домах, я всегда удивлялся, почему ни кронштадтская городская дума, ни Андреевское попечительство не додумались устроить какой-нибудь один общий барак для приезжающих к о. Иоанну. У всех на глазах совершается крупнейшее паломничество, и никто не хочет прийти на помощь нужде. С одной стороны, для отца Иоанна слишком затруднительны ежедневные визиты по шести

частным приютам, а с другой, богомольцам приходится слишком дорого платиться за услуги. Почему бы кронштадтской думе или Андреевскому попечительству не принять на себя, в данном случае, посредничество и не удовлетворить настоятельной потребности города? Нечего и говорить, что все затраты и расходы по устройству общего странноприимного дома окупились бы с избытком, так что материальных жертв нести никому не пришлось бы.

* * *

О. Иоанн мирится с греховностью христиан, с пороками; он молитвой и увещаниями старается свести своих детей с греховного пути, помогает им в этом всеми мерами, денно в нощно трудится для них, но когда он видит «пустоголового» субъекта, который нагло лжет ему в глаза, глумится над евангельскими заветами, над верою и Богом – он приходит в «гнев» и бежит от этих людей.

– Мне здесь нечего делать, – говорит батюшка.

Смысл этой фразы вполне понятен. Там, где нет искреннего раскаяния в своих пороках, нет твердого желания отрешиться от греховной жизни и следовать по евангельскому пути... там нет надежды на прощение, на помилование и, следовательно, нет места для церковного общения. Вот почему добрый и ласковый с «золоторотцами», о. Иоанн делается нервно-раздраженным, «чужим» с лицемерами, ханжами и кощунствующими, в каких бы нарядах в костюмах они ни приходили к нему.

О первых годах своего детства отец Иоанн сам передает несколько фактов. Вот рассказ почтенного пастыря, записанный с его слов автором настоящего очерка. Я не могу ручаться за буквальную точность изложения, но ручаюсь за то, что все факты изложены

здесь безусловно верно.

«С раннего детства, как только себя я помню, – говорил о. Иоанн, – лет 4–5, а может быть и меньше, родители приучили меня к молитве и своим собственным примером сделали из меня религиозно настроенного мальчика. Мой отец, причетник церкви села Сурского, Пинежского уезда, Архангельской губернии, брал меня постоянно в церковь, и я всею душою любил общественное богослужение, особенно хоровое пение. Дома, по шестому году, отец купил для меня букварь, но туго давалась мне грамота, и много скорбел я по поводу своей неразвитости в непонятливости. Я не мог никак усвоить тождество между нашею речью и письмом или книгою, между звуком и буквою. Да это в то время и не преподавалось с такою ясностью, как теперь; нас всех учили: «Аз, Буки, Веди», как будто «A» – само по себе, «Аз» само по себе; мудрости этой понять я долго не мог и, когда меня, на десятом году, повезли в архангельское приходское училище, я с трудом разбирал по складам и то только по печатному. Содержание отец получал, конечно, самое ничтожное, жить было страшно трудно. Я понимал уже тягостное положение своих родителей, и поэтому темнота моя в учении явилась для меня особенно тяжким бременем. 0 значении учения для моего будущего я мало думал и скорбел только о том, что отец напрасно платил свои последние крохи, а учителя тщетно стараются растолковать мне уроки.

«В Архангельске, вдали от родины и близких, я остался совершенно один, без всяких руководителей и до всего должен был доходить сам. Среди сверстников по классу я ни с кем не сходился, не находил, да и не искал поддержки или помощи. Мальчики были гораздо способнее меня, но я представлял для них мало интересного, и помочь мне чем-нибудь если они и могли, то, вероятно, не стали бы: не захотели бы возиться с сыном бедного причетника.

«И вот, как сейчас помню, однажды был уже вечер, все улеглись спать. Не спалось только мне, я по-прежнему ничего не мог уразуметь из пройденного, по-прежнему плохо читал, не понимал и не запоминал ничего из рассказанного. Такая тоска на меня напала; я упал на колени и принялся горячо молиться. Не знаю, долго ли пробыл я в таком положении, но вдруг точно потрясло меня всего... У меня точно завеса спала с глаз, как будто раскрылся ум в голове, и мне ясно представился учитель того дня, его урок; я вспомнил даже, о чем и что он говорил. И легко, радостно так стало на душе. Никогда не спал я так покойно, как в ту ночь. Чуть засветлело, я вскочил с постели, схватил книги и, – о счастье! – читаю гораздо легче, понимаю все, а тο, что прочитал, не только все понял, но хоть сейчас и рассказать могу. В классе мне сиделось уже не так, как раньше: все понимал, все оставалось в памяти. Дал учитель задачу по арифметике – решил, и похвалили меня даже.

«Словом, в короткое время я подвинулся настолько, что перестал уже быть последним учеником. Чем дальше, тем лучше и лучше успевал я в науках, и к концу курса одним из первых был переведен в семинарию».

Так почтенный пастырь характеризует свое детство и отрочество. Я сказал, что в семинарии о. Иоанн был первым учеником и послан был затем на казенный счет в здешнюю Петербургскую академию, которую окончил в 1855 году, как я говорил выше. Еще будучи в семинарии, о. Иоанн лишился нежно любимого отца, и старушка-мать осталась без всяких средств к существованию. Он хотел прямо из семинарии искать место дьякона или псаломщика, чтобы содержать свою мать, но последняя не позволила ему этого, и он отправился в академию, тем более, что это не вызывало никаких расходов или затрат. Мысль о матери не покидала его: в академическом правлении в те времена письмоводительские должности занимали студенты академии, и будущий кронштадтский пастырь «с радости», как он говорит, принял место писца за 9 рублей в месяц, чтобы полностью эти скромные средства отсылать матери.

* * *

Родина о. Иоанна – село Суры.

Скажу о нем несколько слов.

Еще верст за пять до реки Суры, ври выходе из одного из поворотов реки, развертывается красивая панорама родины отца Иоанна. Село построено при впадении реки Суры в Пинегу, на возвышенности, господствующей над всею окрестностью. Оно невелико, и многие из крестьянских изб свидетельствуют о бедности его жителей; но есть и хорошие, красивые избы. Храмов, до построения нового, было два, но из них теплая церковь, существующая уже двести лет, пришла в крайнюю ветхость, так что служба в ней в непродолжительном времени должна была прекратиться; зато холодная, поновленная заботами отца Иоанна, может еще служить немалое время. Но все эти три храма, особенно, вновь созданный отцом Иоанном и холодный, своей причудливой архитектурой придают всей местности весьма живописный вид. С юго-западной стороны, где протекает река Сура, тянется длинная полоса земли, замыкающаяся возвышением, на котором раскинут лес. С южной, на самой окраине горизонта, покрытый дымкою тумана, тянется другой лес, теряющийся в отдалении. На далеком расстоянии по этому пространству змеится речка Сура, сверкая своими струями на ярко-сияющем солнце. Там и сям работают крестьяне, плетется телега, бегают дети.

Теперь здесь есть дом сестры отца Иоанна. Дом этот, в сущности, такая же крестьянская изба по своему устройству, как и прочие избы, но гораздо выше, обширнее и поместительнее последних.

Я сказал, что в Суре две древних деревянных церкви Николаевская и Введенская, из которых одной более 300 лет, а другой около 200 лет. В этпх церквах отец Иоанн еще ребенком молился и развивал тот религиозный дух, который во всей силе проявился в настоящее время. Только что освященная отцом Иоанном и выстроенная на его средства новая церковь находится на холме, с которого открывается живописный вид на окрестности. На постройку ее вчерне уже израсходовано более 50 тысяч рублей я, кроме того, прислано утвари и облачений и проч. более чем на 50 тысяч рублей. Иконы писаны художником Журавлевым по заказу одного высокопоставленного лица и обошлись в 12 тысяч рублей; словом, новый храм окажется богатейшим из сельских храмов во всей епархии. Замечательно, что он возник почти из крох, потом уже всякий по силе возможности, – от лиц высокопоставленных до последнего бедняка, – вносил свою лепту на доброе дело.

Я говорил, что с 1885 г. и до настоящих дней отец Иоанн остается в одном и том же соборе. Произошло это назначение при следующих обстоятельствах.

В нашем духовенстве, как известно, существовал, да и доселе еще в некоторых епархиях сохраняется обычай, что священник уступает свое место или берет в помощники зятя, то есть молодого священника, женившегося на его дочери. Отсюда в некотором смысле потомственная наследственность священнических мест, освященная вековыми традициями. Чтобы быть посвященным во иерее, отец Иоанн должен был по каноническим правилам жениться, и вот на одном вечере он познакомился и тут же сделал предложение дочери протоиерее кронштадтского собора Κ.Н. Несвицкого. «Свадьбу сыграли» через три или четыре недели, и отец Иоанн был рукоположен в кронштадтский собор в сан священника.

Популярность кронштадтского пастыря основана не на случайности, а складывалась годами на прочном фундаменте добра, веры, любви и тяжелого труда. Как созидается здание из малых кирпичей, нагроможденных один на другой, и выходит пятиэтажный грандиозный дом: так и слава отца Иоанна складывалась медленно и постепенно, шаг за шагом, пока православное население нашего отечества увидело величественную фигуру служителя алтаря, покрывшего свою деятельность самоотверженными подвигами.

«Масса» или «публика» обратила свои взоры на Андреевский собор в Кронштадте только пятнадцать лет току назад, когда случаи помощи больным через отца Иоанна, выходящие из ряда обыкновенных, стали повторяться почти ежедневно и сделались достоянием печати. «Московские Ведомости», «Петербургский листок», «С.-Петербургские Ведомости» и некоторые духовные издания поместили с 1876 г. не менее 100 описаний разных случаев из жизни и деятельности отца Иоанна, с указанием и ссылками на живых свидетелей. Здесь не может быть места вымыслам или недоразумениям, и мы вправе сослаться на такое свидетельство светской и духовной печати. Помимо этого, десятки тысяч очевидцев передают из уст в уста свои собственные впечатления и рассказы о разных происшествиях, при которых они сами присутствовали. Если сотни голосов рассказывают одно и то же со всеми деталями и мелочами, разве не вправе мы не верить пм и относить все эти рассказы к области вымыслов? С другой стороны, есть и такие случаи, которые остаются вечным памятником, не нуждаясь в свидетельствах человеческих... Вот на них-то мы, главным образом, и будем останавливаться в своем очерке, передавая читателям, по возможности сжато, наиболее выдающиеся моменты деятельности кронштадтского пастыря. Я не сомневаюсь в том, что читатели и сами в состоянии будут подтвердить многое из того, что я здесь рассказываю; об этом говорили в свое время много, и рассказчики живы до сих пор. Моя задача состоит только в том, чтобы собрать в одно целое все разбросанные отрывки, выделить наиболее характерные эпизоды.

Тотчас же по определении в Кронштадт у молодого еще священника оказалась масса занятий. И странно! Большинство священников ищут работы, занятий, не знают, куда убить время от одной церковной службы до другой; разве случатся требы, позовут к больному или роженице; некоторые имеют уроки, но все-таки свободного времени достаточно даже для карт, приема гостей, знакомых и т. д. У отца же Иоанна нет времени ни пообедать, ни поспать, ни провести час-другой в семье.

Откуда это? Никто не знал его в Кронштадте, никогда он там не был, да и вообще всего год он священствует, а дела у него с утра до ночи не переделаешь.

С первых же дней служения Церкви, отец Иоанн принялся за чтение священного писания Ветхого и Нового завета, извлекая из него назидание для себя, как человека, священника и члена общества. Каждый воскресный или праздничный день произносил в церкви слова и беседы. Кроме проповедничества, с самых первых шагов своих возымел попечение о бедных, болящих и скорбящих...

И скоро все его узнали. Весть о молодом «необыкновенном» священнике быстро разнеслась по Кронштадту. Рассказы о подвигах милосердия, любви и благотворной молитве нового пастыря ходили из уст в уста и стали распространяться далеко за пределы Кронштадта. Двор маленького домика, занимаемого поныне отцом Иоанном, стал наполняться всяким народом; стекались недугующие, страждущие, труждающиеся, обремененные; нищие шли целыми толпами; приходили с семейными невзгодами, пьющие запоем, покинутые жены... Всем была нужда до «батюшки». Его звали, приглашали, просили молитвы, благословения, денежной помощи, открывали свою душу. И он никому не отказывал, принимая всех, молился с ними, утешал, обнадеживал, шел по первому зову к трудно больным, ехал за десятки верст и везде вносил мир, надежду, веру, каждый уходил от него с облегченным сердцем, облегченными телесными страданиями. Прошел год, и оказалось, что у отца Иоанна нет ни днем, ни ночью возможности отдохнуть, остаться наедине с самим собою: выходя из дому, он знал, что в садике его ожидает толпа народа; отпустив собравшихся, дав каждому, что тот просил, по мере возможности, отец Иоанн спешил с визитами, в церковь, сопровождаемый везде толпой. Он всегда неизменно бодр, свеж, точно человек, только что вышедший на прогулку после привольного обеда и сна...

Так прошли первые два года пастырства отца Иоанна; но молодая жена, как бы по обету, превратилась в сестру милосердия, помогавшую своему «глаголемому супругу» в его высоком служении Богу и ближним, совершенно забывая о своем супружестве; во все два года они виделись только на несколько минут в день, когда отец Иоанн появлялся дома поздно вечером или рано утром.

– Счастливых семей, Лиза, и без нас довольно, – говорил пастырь, – а мы с тобой всецело посвятим себя служению Богу.

Вскоре по рукоположении в Андреевский собор в Кронштадте священником, непосредственно после окончания академического курса, Иоанн Ильич Сергиев занял должность законоучителя в местном городском училище и открыл духовные беседы для православных, работая неустанно целые дни на пользу Церкви и своих духовных детей, Вследствие ли усиленных занятий или простуды отец Иоанн тяжко занемог. Дело было в начале Великого поста. Врачи объявили, что больной непременно умрет, если немедленно не прекратит есть постную пищу: питание являлось первым условием, а между тем больной не хотел принимать даже рыбы.

– Вы умрете обязательно, если не станете есть мясо, – говорят ему.

– Хорошо, я согласен, но только я спрошу сначала позволения своей матери.

– А где ваша мать?

– В Архангельской губернии.

– Напишите как можно скорее.

По просьбе отца Иоанна, в тот же день послали письмо матери с просьбой выслать как можно скорее свое благословение сыну о разрешении принимать скоромную пищу во время поста.

Прошла неделя, другая. Больному все хуже. Наконец, получается письмо от матери:

«Посылаю благословение, но скоромной пищи вкушать Великим постом не разрешаю ни в каком случае».

Отец Иоанн встретил ответ с полным равнодушием и даже видимо был доволен отказом.

– Так неужели вы не станете есть мясное? – спрашивали его врачи.

– Конечно, не стану, – спокойно отвечал отец Иоанн.

– Да ведь вы умрете!

– Воля Божия. Неужели вы думаете, что я променяю жизнь на благословение матери, на заповедь Господа: «Чти отца твоего и матерь твою»...

Несмотря, однако, на пророчество врачей, здоровье о. Иоанна не ухудшилось, и он скоро совсем выздоровел.

Первые шаги деятельности о. Иоанна в Кронштадте ознаменовалась целым рядом дел милосердия, о которых до него и слышно не было. Состоя законоучителем в двух местных учебных заведениях и одним из трех священников Андреевского собора, отец Иоанн находил еще время совершать многочисленные подвиги человеколюбия.

* * *

Для человека заурядного, человека немощного духом, казалось, не могло быть исхода из этой борьбы; но отец Иоанн, одаренный свыше необычайною силою духа, понял свой обычный исход – веру, и вера, в конце концов, привела к тому, что постепенно совершился благоприятный переворот в общественном мнении. В молодом священнике перестали уже видеть юродивого; напротив, мало-помалу, всем стало ясно, что именно таков и должен быть истинный служитель православной Церкви.

Как и все в жизни начинается с малого, так и в этом случае начало счастливой перемены положили те маленькие, ничтожные, бедные люди, подонки общества, на которых прежде всего обратил сердечное внимание сам отец Иоанн.

Итак, путем народной молвы, путем затеплившейся любви бедняков, с течением времени обрисовался образ доброго пастыря, – образ, полный захватывающего обаяния. И тогда уже не стало разногласия в разных слоях общества, которое с изумительным единодушием сознало, наконец, нравственное превосходство гонимого и осмеиваемого дотоле священника.

Таким образом, у отца Иоанна на первых же порах служения оказалась масса дела, и о стремлении убить время праздно, разумеется, не могло быть и речи. Шаг за шагом, не спеша, он приобретал познания, которых, по его мнению, ему мало дало академическое образование, приобретал силу духа и веры, – словом, шаг за шагом, нравственно совершенствовался.

Ни на одну йоту не отступая от слова, имея вначале много свободного времени, он принялся за тщательное и внимательное чтение книг священного писания Ветхого и Нового завета. Насколько было внимательно это чтение, насколько глу6око священное писание им понималось, – лучше всего свидетельствуют сделанные им на полях этих книг пометки, как, например: «Разве легко иметь совершенную любовь?» «Любовь – есть Сам Бог». «Считай себя хуже всех, если хочешь быть совершенным» и т. п. Такие пометки попадаются почти против каждого стиха, с подчеркиванием мест, имеющих особенное руководительное значение в деле духовного совершенства.

Кроме того, он поставил себе в неукоснительную обязанность ежедневно совершать божественную литургию, выражаясь иначе, ежедневно таинственно соединялся с Господом через сердечное покаяние и приобщение святых Тайн, и таким образом, изо дня в день, вел, хотя незаметную для других, но полезную, кипучую, одухотворенную деятельность, не помышляя об отдыхе.

* * *

Приведу замечательную речь, сказанную отцом Иоанном при окончании семинарского курса, на публичном акте, в 1851 году.

«Преосвященнейший владыко и вы, достопочтеннейшие посетители!

«Не много бывает для нас таких дней, каков нынешний, когда для поощрения образующегося здесь духовного юношества сделано все, что только может действовать особенным и приятным образом на молодой ум и сердце юноши, возбуждать, поддерживать и усиливать в нем стремление ко всему доброму и полезному. Вызванные сюда от скромной безмолвной жизни ученика, мы считаем для себя счастливыми и драгоценными эти часы, в которые столь несоответственно нашему прежнему состоянию так ярко, разнообразно украсили вы ныне это важное для нас поприще испытания. Редки в нашей жизни дни, столько торжественные для нас; но чем они реже, тем более увеличивают силу впечатлений на наши умы и сердца; тем сильнее пробуждают в нас сознание собственного благополучия; тем более возбуждают в нас чувства живейшей признательности к виновникам этого торжества. Нет нужды говорить, что ваше присутствие здесь, ваше внимание к нам составляют теперь нашу радость, наше удовольствие, наше торжество.

«Но при этих, столько отрадных для сердца, чувствованиях нас тревожит одна мысль, что плоды образования, нами полученного, может быть, далеко не соответствуют вашим ожиданиям; даже, может быть, кажутся очень скудными, мало вознаграждающими труды в заботы попечительного начальства. Вполне предоставляя вашему суду наши успехи на поприще образования, мы утешаемся, с другой стороны, тою мыслью, что ваша глубокая опытность не будет судить об нас по сравнению с собою. Нужно было только нам самим содействовать в наших трудах для полного успеха в деле. Ваши заботы, ваши старания о доставлении нам полезных сведений были очевидны для всякого из нас. Сколько сокровищ учености раскрыто было перед нами, чтобы каждый брал из них, что хотел, для обогащения своего ума! Как при наставлении вы старались доставить речи своей разнообразие и приятность, чтобы истины, вами сообщаемые, легче и удобнее были воспринимаемы умом в сердцем! Мы ощущали в сердце сладость ваших наставлений – и старались запечатлеть их в памяти, чтобы потом, в свое время, употребить их с пользою для себя и для других. Но всего более вы заботились, как добрые отцы, о сохранении между нами доброй нравственности, для чего с одной стороны отнимаема была возможность для совершения пороков, могущих закрасться в душу извне; с другой – постоянно внушаема была необходимость чистоты жизни, как самого верного и надежного средства – быть счастливыми во всяком состоянии и возрасте. И мы убедились, как всегда опасен порок, и как надежна и драгоценна добродетель. После таких деятельных забот о нас попечительного начальства, остается только, при умении пользоваться полученным образованием, быть довольными и счастливыми в жизни тем из нас, которые уже совершили теперь трудное поприще просвещения и оканчивают курс семинарских паук. Сколько раз мы будем обязаны вам некогда самыми драгоценными минутами счастья и восторгов при познании тех благ, какие доставляло и будет доставлять нам просвещение! «Науки, – говорит Цицерон, – составляют утешение и счастье наше во всех состояниях и возрастах». Да, многократные опыты подтверждают эту истину. Но что всего приятнее и драгоценнее для нас в науках, это – мысль, что они всегда составят нашу неотъемлемую собственность, что они достались нам вследствие долговременных, усиленных трудов, а что добыто трудами, то всегда приятно и сладко. Для исполнения с нашей стороны долга справедливости в отношении к вам, для засвидетельствования вам глубочайшей благодарности за ваши благодеяния, у нас есть только сердце а язык. Примите хотя этот плод сердечной к вам признательности; вы сами знаете, что воспитанники не могут воздать другой благодарности; как любящие отцы, вы считаете себя довольными, если ваши труды воспитания не остались напрасными, но принесли хоть сколько-нибудь плода.

«Благослови, преосвященнейший владыко, питомца, который по силам старался выполнять священный долг справедливости в отношении к благодетелям, и архипастырским благословением запечатлей и освяти конец образования двадцати двух человек.

«Ученик богословия Иван Сергиев».

На подлиннике, рукой ректора семинарии, написано: «Очень хорошо».

С 1857 года началась деятельность о. Иоанна, как законоучителя. Сначала он давал уроки в кронштадтском в уездном училище, а с 1862 года – в кронштадтской гимназии. Нечего и говорить, что воспитанники этих заведений не менее духовных его детей любили своего доброго, ласкового, благочестивого наставника «батюшку». Он не ставил «двоек», не резал на экзаменах, не задавал уроков, а вел только в часы своих уроков «беседы», и эти беседы остались неизгладимыми в памяти учеников на всю жизнь.

– Уроки о. Иоанна рельефами запечатлевались в нашем юном мозгу, – говорил впоследствии директор N-ской гимназии, Ф., бывший в числе первых учеников кронштадтского пастыря.

И действительно, на публичных экзаменах ученики о. Иоанна отвечали по закону Божию все прекрасно, так что между ними не было первых и последних.

Талант преподавателя составляет одну аз особенностей богатой натуры необыкновенного священника; его уроки ожидаются учениками, как редкое праздничное удовольствие; его слушают, затаив дыхание, следя за каждым движением и выражением его ясных голубых глаз, в которых столько света и блеска, что, кажется, они все вокруг себя озаряют. «Батюшке» не надо повторять сказанного, и во всем классе не найдется ни одного мальчика, который бы не понял или не слышал его; спросите любого, внезапно прервав урок, и он сам повторит все до мельчайших подробностей. Случалось, д-ректор обращал внимание законоучителя на заведомо ленивого или дурного ученика, прося его заняться мальчиком; но о. Иоанн не узнавал у себя в классе этого аттестованного ленивца, да и сам директор, присутствуя на уроке закона Божия, дивился происшедшей перемене. О наказаниях учеников о. Иоанн не думает; не потому, чтобы он слишком был снисходителен, а потому, что сами ученики считали самым большим для себя наказанием, если «батюшка чем-то недоволен». И они примут все меры, лишь бы снова видеть улыбку и удовольствие на добром лице своего законоучителя.

Дети, ученики школ, видели в отце Иоанне истинного «отца», строгого и доброго, ласкового и взыскательного. Его уроки были скорее удовольствием, отдыхом, чем обязанностью, работою. Это не сухое учение, а живая беседа, увлекательная речь, интересный рассказ.

* * *

О. Иоанн поучал своих учеников меткими и краткими изречениями, аз которых многие остались до сих пор в памяти гимназистов.

Вот некоторые.

– Когда молишься, помни всегда, что ты беседуешь с Богом, Отцом щедрым всякого утешения, неизменяемым, не утомляющимся нашими прошениями, и который всегда бесконечно благ, премудр, всесилен, коему по бесконечной благости, премудрости и всемогуществу так всегда удобно исполнять твои прошения, как тебе легко помыслить о них и искренно пожелать их, как легко выговаривать слова прошений, я даже бесконечно легче. Помни это и никогда не унывай на молитве.

***

– Помни, что, сердечно и твердо веруя во Христа, спасемся в жизнь вечную. Помни, как св. Церковь из верных своих последователей никого не погубила, а всех спасла благодатью Божьею – Дела Спасителя и Церкви над верующими говорят сами за себя. Дела сомнения и неверия в душе человека, убивающие его душу и тело, говорят также сами за себя.

***

– Нет ничего ближе к нам Бога. Он – Бог сердец, а сердце, в свою очередь, всего к нам ближе; это существо наше, сущность наша.

***

– Говори и делай всякую правду без сомнений, смело, твердо, решительно. Избегай сомнений, робости, вялости и нерешительности. «Не даде бо нам Бог Духа боязни, по силы и любве». Господь наш есть Господь сил.

***

– Научись вспоминать и произносить имя «Бог» всегда с великою верою, благоговением, любовью и благодарным сердцем. Никогда не произноси его легкомысленно.

***

– На молитве нужно искреннее сожаление о своих грехах и искреннее раскаяние; – перечисляя грехи, в молитвах означенные, говорить их, чувствуя сердцем, как бы свои собственные.

***

– Еще нужно пламенное желание не согрешать теми же грехами впредь.

***

– Колокольный звон – зов на беседу с Богом, детей с Отцом, зов на явку пред Него.

***

– Учитесь молиться, принуждайте себя к молитве: сначала будет трудно, а потом, чем более будете принуждать себя, тем легче будет; но сначала всегда нужно принуждать себя.

***

– Уважай себя, как образ Божий: помни, что этот образ – духовный, и ревнуй об исполнении заповедей Божиих, восстановляющих в тебе подобие Божие. Крайне остерегайся нарушать малейшую заповедь Божию; это нарушение разрушает в нас подобие Божие и приближает нас к подобию дьявола. Чем больше будешь нарушать заповеди Божии, тем больше будешь уподобляться дьяволу.

***

– Научись подавлять свое сердце силою имени Господня и своей воли в то время, когда оно больше всего страдает порывом самолюбия, когда оно готово всех и все разить и ломать.

***

– Чаще приводи себе на память, что в тебе зло, а не в людях. Таким убеждением, совершенно истинным, предохранишь себя от многих грехов и страстей. Беда наша часто в том, что мы свое зло приписываем другому.

***

– К молитве, пред иконами или без них, нужно приступать всегда с полною надеждою на получение просимого, например, от скорби, душевной болезни и грехов, потому что и прежде тысячу раз получаема была явная милость от Господа или Владычицы, и не надеяться на получение просимого или сомневаться в слышании молитвы было бы крайним безумием и слепотою.

***

– Когда молишься, веруй твердо, что Господь присущ каждому слову молитвы, и о чем ты попросишь, Он есть исполнение, для тебя и для всякого другого, каждого прошения твоего.

***

– Если все твое благо будет общим с ближним, то все Божие будет с тобою. «Аще же хощете, просите, и будет вам Моя вся Твоя, суть Твоя – Моя».

***

– Всячески почитай лики человеков живых, да почитаешь, как должно, лик Божий. Ибо лик Господа Иисуса Христа есть лик человеческий. – Не уважающий лика человеческого не уважит и лика Божия.

***

– Так как Бог есть мысленное Существо, то чрезвычайно скоро можно потерять Его из сердца; равно как скоро же можно решительным покаянием во грехах приобресть Его

сердцу.

***

– Когда молишься небесным силам, не представляй их очень грозными.

***

– Что значит просвещение научное без любви христианской? – Ничто. «Мудрость мира сего есть безумие пред Богом».

Смирись, кичливый ум, пред учением Евангелия и пред нищетою Христовою, сойди с своего пьедестала, стань пониже, подойди к этим бедным, коих Сам Христос не постыдится называть Своею братиею, и протяни им руку помощи; не себе только собирай, не свои только прихоти удовлетворяй, – а и в Бога богатей делами добрыми, которые и по смерти пойдут вслед за тобою.

***

– Молящийся! Имя Господа, или Богоматери, или ангела, или святого да будет тебе вместо Самого Господа, Богоматери, ангела и святого; близость слова твоего к твоему сердцу да будет залогом и показанием близости к твоему сердцу Самого Господа, Пречистой Девы, ангела или святого. – Имя Господа есть Сам Господь – Дух везде сый и все наполняющий; имя Богоматери есть Сама Богоматерь, имя ангела – ангел, святого – святый. – Как это? Не понимаешь? – Вот как: тебя, положим, зовут Иван Ильич. Если тебя назовут этими именами, ведь, ты признаешь себя всего в них и отзовешься на них, значит согласишься, что имя твое – ты сам с душою и телом; так и святые: призови их имя, ты призовешь их самих. Но у них, скажешь, нет тела. Что же из этого? Тело только вещественная оболочка души, дом ее, – а сам человек, сущность человека, или внутренний человек его, есть душа. Когда и тебя зовут по имени, не тело твое отзывается, а душа твоя, посредством телесного органа.

***

– Сначала исправь свою жизнь, а потом приступай в Св. Дарам...

***

– Молитва, постоянное чувство своей духовной нищеты и немощи, созерцание в себе, в людях и в природе дел премудрости, благости и всемогущей славы Божией, молитва – постоянно благодарственное настроение.

***

– Как близка к тебе твоя мысль, так близка вера к твоему сердцу, так близок к тебе Бог, и чем живее и тверже мысль о Боге, чем живее вера и познание своей немощи и ничтожества и чувство нужды в Боге, тем он ближе. Или как близок воздух к телу и к внутренностям его, так близок Бог. Ибо Бог, так сказать, мысленный воздух, которым дышат все ангелы, души святых и души людей живущих, особенно, благочестивых. Ты не можешь жить без Бога ни минуты, и действительно каждую минуту живешь Им: о Нем же бо живем и движемся и существуем.

***

– Иисус Христос, раздавая пищу, предварительно взирал на небо, благодарил, благословлял, потом преломлял и подавал. Апостол Павел на корабле также. Так и мы должны благодарить Бога за пищу и питие и за все блага вещественные, но в особенности – духовные.

Еще больше подобных изречений читатели найдут в «Дневнике о. Иоанна», который печатался 1891 году в журнале «Русский Паломник», изд. г. Поповицкого.

Тридцать пять лет почтенный кронштадтский пастырь проповедует Слово Божие в своем Андреевском соборе. Почти каждый воскресный и праздничный день раздается в храме Божием его поучение, и тысячи слушателей сплошной стеной занимают все пространство церкви до притвора включительно.

«Слово», произнесенное им в первое священнодействие литургии в Андреевском соборе, показывает, какие высокие чувства и стремление воодушевляли о. Иоанна, когда он начинал прохождение «высочайшего на земле звания священнического». «Сознаю высоту сана и соединенных с ним обязанностей, – говорил он, обращаясь к своей пастве; – чувствую свою немощь и недостоинство, но уповаю на благодать и милость Божию, немощная врачующую и оскудевающая восполняющую. Знаю, что может сделать меня более или менее достойным этого сана и способным проходить это звание. Эго любовь ко Христу и в вам, возлюбленные братья мои... Любовь – великая сила: она и немощного делает сильным, и малого великим... Таково свойство любви чистой. евангельской. Да даст и мне любвеобильный ко всем Господь искру этой любви, да воспламенит ее во мне духом Своим Святым».

Первое «Слово» о. Иоанна было как бы предначертанием всей его последующей деятельности.

Наиболее популярные беседы, выдержавшие ухе много изданий – «О Пресвятой Троице», «О Боге – творце мира», «Беседы о блаженствах евангельских» и др.

Во вступлении к целой серии бесед о. Иоанн говорит: С Божьею помощью мы будем излагать вам, братья, самое главное учение в нашей вере – догмат о Святой Троице. Хотя

есть между нами знающие хорошо это учение, которые не требуют, да кто учит их; но таких – очень немного: несравненно больше знающих нехорошо, даже меньше, чем нехорошо, а служитель св. алтаря должен веем преподать учение веры ясное и отчетливое. Да и для хорошо знающих не лишнее дело – повторять в памяти знакомое им учение веры, как не лишнее дело – постоянно видеть глазами свет или вдыхать и выдыхать воздух; потому что наше учение еще нужнее, чем видимый свет и воздух. Памятовать о Боге, говорит св. Григорий Богослов, – необходимее, чем дышать.

«Итак для всех необходимо нужно учение о Боге. Поэтому мы и будем говорить так, как будто бы здесь все были равны по степени знания. Но прежде чем будем излагать речь о начальной, царственной и блаженной Троице, мы скажем, братья, несколько слов о важности и непостижимости этого учения и о смиренной простоте веры, с какою нужно слушать его.

«Учение о Пресвятой Троице так важно, что в вере христианской нет важнее и возвышеннее этого учения; а все другие знания человеческие, относящиеся к земной жизни вашей и не касающиеся веры, если взять их вместе, – в сравнении с познанием единого Бога, в Троице поклоняемого, – то же, что едва заметная точка, потому что Бог есть источник всякой премудрости и знания, и познание Бога во святой Троице есть жизнь вечная для разумных тварей. Без исповедания Пресвятой Троицы нет христианства».

Говоря о вере в таинство Божие, о. Иоанн замечает: «Где нет тайн? Человек сам для себя – и в своей душе, и в своем теле – есть тайна. Кто удовлетворительно объяснил, например, как соединена душа человеческая с телом, как они взаимно действуют друг на друга, как сон восстановляет силы человека и пр.? Значит, прежде всего, человек должен верить своим собственным тайнам. Есть бесчисленное множество тайн и в окружающей нас природе: человек так мало знает в сравнении с тем, чего еще не знает, – несмотря на успехи естественных наук, – что каждый из нас смиренно должен сознаться вместе с одним из древних мудрецов в том, что мы знаем лишь только то, что ничего не знаем. Человек должен изучать слово Божие. Не знать, как должно, Пребожественной Троицы со стороны христианина было бы и безумною дерзостью, и неблагодарностью. Всякий подданный знает, хотя по имени, своего царя; знает о его державе, власти и силе; благоговеет пред его особою; облагодетельствованный часто и с удовольствием вспоминает и говорит о своем благодетеле. Даже вол знает владеющего им, и осел – ясли господина своего. Как же нам не знать, что над всеми людьми и над всем миром – держава, царство, сила и слава Отца и Сына и Св. Духа? Как человеку, получившему от Св. Троицы все дары, начиная с жизни до струи воздуха, им вдыхаемого, не вспоминать часто и с должным благоговением о Триедином Благодетеле своем?»

Говоря о воспитании юношества, о. Иоанн дает совет: «Дети пусть чаще вспоминают о Сыне Божием, Который не знает другой воли, кроме воли Отца; пусть и они научатся во всем повиноваться родителям, – если воля родителей законна, и всегда почитать их, как посредников наших в Божественном даре жизни. Все же, и отцы, и дети, мужи и жены, старцы и юноши, будем поклоняться Триипостасному Божеству: Сыну во Отце со Святым Духом, Духу, от Отца исходящему и в Сыне почивающему».

Особенно горячо и часто проповедует о. Иоанн о милосердии и благотворении к ближним.

«У первых христиан, т. е. живших при апостолах и после них, было все общее: богатые и достаточные добровольно жертвовали своим имением и деньгами, и собранное хранилось у предстоятелей церкви, которые употребляли оное на содержание бедных, вдов, сирот, больных, странных, заключенных в узах и других нуждающихся. Есть у нас род сокровищницы, – пишет один церковный учитель: каждый ежемесячно или когда пожелает, вносит в нее, сколько может и сколько хочет. Эти подаяния употребляются на пропитание и погребение бедных, на содержание детей, лишившихся родителей, на старцев, из дому уже не выходящих и работать не могущих, на облегчение участи несчастных, потерпевших кораблекрушение... Составляя между собою одно сердце и одну душу, можем ли мы отказаться от общности имущества?

Наконец, и то должно служить важным побуждением к милосердию, что оно весьма полезно для самих благотворителей, ибо оно укрепляет в них чувство человеколюбия и возвращается к дающему с приращением.»

Бедность или неимение средств не служит отговоркой для нежелающих благотворить.

«Вместо великого дара принеси усердие. Ничего не имеешь? – Утешь слезою. Великое врачевство злополучному, когда кто от души пожалеет о нем; несчастие много облегчается искренним соболезнованием... Так учит нас и разум, в закон, и собственный опыт, и справедливейшие из людей.

«Кому и как должно подавать милостыню? Иисус Христос говорит: всякому, просящему у тебе, дай; значит, должно помогать и благотворить всем, не делая разбора в лицах, состоянии, происхождении, вероисповедании. Каждому, истинно нуждающемуся, должно оказывать милость, ибо все они одинаковое имеют право на сожаление и так же смотрят на руки ваши, как мы на руки Божии, когда чего просим, и гораздо лучше простирать руку и недостойным, нежели, из опасения встретиться с недостойными, лишать благодеения и достойных. Должно помогать не по тщеславию и самолюбию, не из желания благодарности и вознаграждения, но бескорыстно, для угождения Богу и из любви в ближнему. Милостыня, зараженная болезнью тщеславия, не есть уже дело милосердия, но хвастовство и жестокосердие. Милостыня состоит не в том, чтобы только давать деньги, но в том, чтобы давать с христианским чувством милосердия. Должно благотворить ви помогать добровольно, охотно, искренно, радушно, с почтительностью и непритворною любовью к бедным, без всякого негодования, досады и презрения.»

О бытии мира духовного о. Иоанн говорил во многих беседах. Приведем небольшой отрывок.

«Вникнем, отчего некоторые люди говорят, что нет ангелов. Оттого, что они не видят доказательств их бытия; а верить – просто не хотят: им хочется все видеть, осязать, – словом, испытать; между тем, они не видят, не осязают их. Это – люди, руководствующиеся даже и в вере низшею своею природою, – чувствами. Но в этом случае самая слепота таких людей некоторым образом доказывает то, что ангелы на самом деле есть. Так, слепец не видит солнца, луны и звезд, украшающих небо и освещающих землю, но это неведение доказывает только то, что он слеп. Светила сияют независимо от того, видит он их или нет. Так же и бытие ангелов не зависит, конечно, от того, видим ли мы их оком веры, или, – так как мы не хотим возвыситься над перстью, из которой созданы, и не видим ничего дальше земли, – потому самому не примечаем следов бытия не только светлых духов, но и, может быть, многого другого. Есть до того потемневшие душевные очи у некоторых людей, что они не верят даже в духовное Солнце, все просвещающее и оживотворяющее. Но это, братья, тяжкая болезнь души, слепота духовная. Спросим об ангелах людей святых и благочестивых, и они докажут нам ясно, как день, бытие мира духовного».

«Впрочем, кто хочет и из видимого увериться в невидимом мире духов, то и с этой стороны не останется без уверения: нужно только внимание. Начиная с человека до былинки, все свидетельствует о невидимом».

О. Иоанн не славится своим ораторским искусством, и речь его с внешней стороны страдает многими недостатками, о которых знает и сам почтенный пастырь. Но каждое поучение его дышит жизнью, правдой и убежденностью. С первого раза, прослушав проповедь о. Иоанна, как будто не получаешь впечатление, но все мысли его твердо запоминаются, наводят на размышление и заставляют вникнуть в самого себя, призадуматься... О. Иоанн не проповедует, не влагает в чужие мозги своих учений, а «помогает родиться» своим собственным хорошим мыслям, вызывает их из головы. И эта манера часто приводит к самым прекрасным результатам, как бы ни была сильна и эффектна «проповедь», она, конечно, произведет иногда даже ошеломляющее впечатление, но своя собственная мысль, получившая самостоятельное развитие, всегда прочнее засядет в голове и скорее приведет человека к желанной цели, Вот почему после каждой почти проповеди к о. Иоанну приходят несколько слушателей за разъяснениями и просят дополнительных сведений. Добрый пастырь охотно дает их и проводит нередко два-три часа в беседе. Около него, где бы он ни был, сейчас же соберется толпа и внимает, следит за поучением.

– Ну, подумай, сообрази, – ласково говорит о. Иоанн, – ну, возьми пример с соседа.

И сейчас расскажет какую-либо притчу, всем очевидную, и путем аналогии приведет сомневающегося к истине.

Однажды зашла речь о бытии Бога.

– Батюшка! Вот Библия говорит о происхождении земли, человека. А если взять науку...

– Не бери науку в критику Библии, – строго перебивает пастырь. – В Бога мы можем только верить, а не доказывать Его бытие. Кто верит, тот не требует доказательства, а если ты хочешь доказывать, так где же вера? Я тебе говорю: у меня в кармане есть булка; а ты отвечаешь: верю, батюшка, а дай-ка я рукой пощупаю... Одно из двух: верь или щупай.

– Но, ведь, ученье свет, батюшка?

– Свет, большой свет. Но скажи, разве ты зажигаешь лампу днем? Или, если ты пришел ночью любоваться на звездное небо, разве ты принесешь свечу? Она тебе мешать будет, а, ведь, и лампа и свеча – свет...

– Так, батюшка; да я рад бы верить, но не могу.

– И я не могу, и все мы не можем. Вера дается от Бoгa просящим ее. Ты говоришь – хочешь верить, вот и проси. Обрати взор свой к небесам, забудь земное и проси Царя небесного...

Случалось, что после подобных бесед споривший является через несколько времени радостный, сияющий...

– Батюшка, а я получил веру. И как легко, как хорошо! Весь мир, кажется, обнял бы; с души точно гора свалилась.

– Благодари Бога и помни, какие обеты накладывает на тебя вера. Без дел вера мертва; надо любить Бога, а кто говорит, что он Бога любит, а брата своего ненавидит, тот лжец, по свидетельству апостола Иоанна.

Однажды к о. Иоанну обратился мужичок с вопросом, как ему молиться за брата, убитого во время драки, без исповеди, со злобой на сердце.

– Молись за всех православных – отвечал пастырь.

Такой ответ дает о. Иоанн почти во всех случаях, когда е нему обращаются с вопросами: за кого и как молиться?

Но сам о. Иоанн не отказывает в молитве не только христианам других исповеданий, но даже евреем и магометанам. К нему однажды обратился татарин, у которого умирала жена.

– Батюшка! – говорил он, – слышал я, что твой Бог сильнее нашего Аллаха; по твоей молитве у соседа поправился ребенок; помолись за жену мою...

– Изволь. Помолимся вместе.

О. Иоанн опустился на колени и стал читать молитву; татарин бил себя в грудь и повторял слова молитвы. Они молились около часа, и, когда поднялись с колен, на глазах у татарина блестели слезы.

– Ступай с миром домой.

По выздоровлении жены, татарин со всей семьей принял православие.

В 1859 году вышли в свет «Катехизические беседы» о. Иоанна, в которых он излагал своей пастве в общедоступной форме основные догматы христианства. Вслед за тем последовал целый ряд изданий поучений, сказанных о. Иоанном: «О Пресвятой Троице», «О сотворении мира, «О Промысле Божьем», «О блаженствах евангельских» и т. д. Несколько лет тому назад о. Иоанн приступил к изданию полного собрания своих слов, поучений и бесед. Они составили тринадцать выпусков, из которых некоторые вышли уже четвертым изданием. В настоящее время о. Иоанн предполагает издать все свои сочинения в трех томах.

* * *

Теперь печатается полное собрание проповедей и изречений о. Иоанна. Приведу из них несколько.

– Дух Святый называется Утешителем по существу Своему, которое есть мир, радость и блаженство бесконечное, а по действию Своему нa души верующих, которых Он утешает, как мать, в их добродетелях, в их страданиях, скорбях и болезнях, в их подвигах за веру, называется еще Утешителем в противоположность злому духу уныния, который часто приражается к душам нашим. Всякое явление имеет причину. Так, сотворив какое-либо доброе дело, вы радуетесь, находите утешение в душе своей. Отчего? – Оттого, что в вас Дух Утешитель, везде сый и вся исполняяй, Сокровище благих, который утешает вас. Напротив, сделав что-либо худое или и не сделавши ничего худого, вы ощущаете иногда в душе убийственное уныние. Отчего? – Оттого, что вы допустили овладеть собою злому духу уныния. Например, вы становитесь на молитву и вами овладевает уныние, между тем как до молитвы его не было; или – вот вы принимаетесь читать какую-нибудь книгу духовного содержания, например, Св. Писание: и вами тоже овладевает уныние, леность, сомнение, маловерие и неверие. Отчего? – Оттого, что вас искушают, над вами коварствуют злые духи уныния, сомнения и неверия. Вы в церкви у богослужения: и вам скучно, тяжело, лень, – на вас напало уныние, – отчего опять? – Оттого, что над вами коварствуют злые духи уныния и лености. Или вы принимаетесь за сочинение духовное, например, за проповедь: и в вашем сердце, в вашем уме мрак, холод, а во всем теле – расслабление. – Отчего? – Оттого, что в вас коварствуют невидимые враги. – Доказать это легко: только не стань всего этого делать, и будет так легко и приятно, будет такой простор в душе и сердце – откуда что возьмется. – Потому Дух Святый совершенно необходим всем нам во всех благих делах наших: Он есть наша сила, крепость, свет, мир, утешение.

***

– Если сердце и мысли твои в согласии со вселенским верованием и с заповедями Божьими, то непременно ты имеешь тогда тесную связь с Богом и с Ним сходство, потому что Бог есть духовная, мысленная, личная Сущность; но если сердце твое и помышление твои в чем-либо изменяют сознательно вселенской вере и заповедям Божьим или словам Евангелия, предписывающим правила христианской жизни, то твое соединение с Богом разрывается, и твое сердце вступает в гибельную связь с врагом истины и жизни – дьяволом.

Бог есть любовь и более всех всесожжений и жертв требует от      нас любви взаимной, – любви, которая милосердствует, не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла... все покрывает, всему верит, все переносит и никогда не перестает. Весь закон Божий состоит в двух словах: люби Бога и ближнего.

– Дивное создание – человек! Смотри – в земле заключено Божие дыхание, личное, самостоятельное, свободное, образ Caмoro Бога; сколько премудрости, красоты в устройстве телесной его скинии, сколько премудрости, любви, – словом, Богоподобие показывает в жизни сам человек – этот бог для земли, как сказано: «Сотворим человека по образу Нашему, и да обладает всею землею!» Но, чтобы ты не гордился, человек, смотри, что бывает с тобою, когда то, что в тебе по образу Божию, выйдет из тела, как из храма своего? – Тебя как будто и совсем не будет, ты исчезнешь для этого мира; храм твоего духа теряет всю свою доброту и благолепие, делается землею и повергается в землю, от нее же взят, смешиваясь совершенно с нею, как часть ее. – Дивное создание Божие – человек! Дивно вселил Господь в прах образ Свой – бессмертный дух. Но подивись, христианин, еще больше премудрости, всемогуществу и благости Творца: такой же прах Он прелагает и претворяет в Самое Пречистое тело и Пречистую кровь Свою, и вселяет в них Самого Себя, Дух Свой Пречистый и Животворящий – так что Тело и Кровь Его бывают вместе дух и живот, и для чего это? Для того, чтобы тебя грешного очищать от грехов и освящать, и освященного соединять с Собою, и соединенного обожить, облаженствовать и обессмертить. О, чудеса благости, премудрости и всемогущества Спасовых!

– Дух Святый – Сокровище всех благ или духовного богатства, Посмотрите, каким чудным богатством исполнены были души, в коих обитал Дух Божий, каким светом ведения, каким благоуханием добродетелей! Душа человека благочестивого бывает пребогатою духовною сокровищницею. Таковы: Павлова душа, Петрова душа, Иоаннова душа, Златоустова, Василиева, Григориева. Благий человек от благого сокровища сердца своего износит благое. Вот где истинное сокровище. Оно совсем не то, которым дорожит свет.

– Таланты, данные каждому из нас Богом для общего блага, а не для угождения только нашему собственному самолюбию, разве не побуждают нас к услуге нашим собратьям в их нужде? Тебя останавливает нищий... хотя ты и слишком надменно проходишь мимо него. Вразумись чужими бедами. Дай хотя самую малость бедному: и то не будет малостью для того, кто нуждается, – и для Самого Бога, если подаяние будет по силе.

***

– Все дышащее дышит воздухом и без воздуха не может жить; все разумно-свободные существа живут Духом Святым, как бы воздухом, и без Него не могут жить. Святым Духом всяка душа живится. Познайте, что Дух Святый в таком отношении находится к душе вашей, в каком воздух к телу.

***

– Что означает явление Аврааму трех странников? Означает, что Господь, Троичный в Лицах, постоянно как бы странствует на земле и надзирает за всем, что на ней делается, и к бдительным, внимательным к себе и своему спасению и ищущим Его рабам Своим приходит Сам, гостит у них и беседует с ними как с друзьями, «к нему приидем и обитель у него сотворим»; а нечестивых людей попаляет огнем.

***

– Бог и святые так же слышат нас в молитве, как слышат друг друга люди, разговаривающие между собою, или как слышат проповедника люди, предстоящие в храме, или воины – голос вождя, – слышат даже несравненно лучше и совершеннее; потому что мы слышим слова другого, но не знаем, что у него на сердце и в мыслях, и случается так, что иной одно говорит, а совершенно другое имеет на сердце. Бог же и святые не так: видят, что у нас в мыслях и на сердце, – Бог Сам Своим всеведением, а святые благодатью Св. Духа, в которой они вечно пребывают, и замечают, соответствуют ли слова наши сердцу, и если вполне соответствуют сердцу, а сердце, в свою очередь, верующее, сокрушенное и смиренное, горит любовью и усердием (яко мы усердно к Тебе прибегаем) и желанием получить просимое, то они любезно преклоняются на нашу молитву и подают желаемое. Бог и святые хотят, чтобы мы на молитве представляли их живыми, присущими себя, чтобы мы зрели их сердечными очами. Жив Бог; несть Бог мертвых, но живых: и вси Тому живи суть.

– Сознаю высоту сана и соединенных с ним обязанностей, – обращается он к прихожанам в первый день своего служения литургии в Андреевском кронштадтском соборе. – Чувствую свою немощь и недостоинство, но уповаю на благодать и милость Божию, немощная врачующую и оскудевающая восполняющая. Знаю, что может сделать меня более или менее достойным этого сана и способным проходить это звание. Это – любовь ко Христу и к вам, возлюбленные братья мои. Любовь – великая сила, – продолжает он: – она и немощного делает сильным я малого великим. Да даст и мне любвеобильный кo мне Господь искpy этой любви, да воспламенит ее во мне Духом Своим Святым. Прошу о сем ваших молитв.

***

– Для чего сошел Сын Божий на землю? – Для того, чтобы спасти нас, для восстановления в нас падшего образа Божия. Сын Божий стал сыном человеческим... для того, чтобы нас сделать сынами Божиими из чад гнева и погибели. О, неизреченная любовь Божия! О, несказанные щедроты Господни! – Он Преблагий сделал это: Он освободил человечество в избранных Своих, очистил от всякой скверны плоти и духа, освятил, прославил, возвел от тление к жизни вечной, удостоил блаженного предстояния страшному Престолу Славы Своей.

– Я поставил себе за правило: сколь возможно искреннее относиться к своему делу и строю следить за собою, за своею внутреннею жизнью.

Это подлинные слова отца Иоанна, характеризующие всю его жизнь, цели, стремления, правила, принципы и т. д. В этом же и ключ к разгадке его силы, его значения, беспримерной популярности и громкой известности.

Мы видим в кронштадтском пастыре не только служителя алтаря, но и учителя, добровольного проповедника, щедрого благотворителя, доброго исцелителя, мудрого организатора Дома Трудолюбия, наставника слабых, утешителя страждущих и т. д. и т. п. Он ни на чем не останавливается, все признает «своим» делом. Кто бы ни обратился к нему с просьбою – он никогда не ответит:

– Это не мое дело...

Имеет десятки тысяч годового дохода, он не имеет лишнего рубля на завтра – это факт; все полученное одной рукой он сейчас же раздает другой, а если не хватает полученного, он откажет в том только случае, если отдаст свое жалованье, лишние вещи и откажет себе в ужине или обеде. Детей у него не было и нет. Жену свою он приучил давно уже смотреть на все своими глазами, и как «пастырь добрый», он все заботы, все время, труд и силы отдает детям духовным. Чем больше он работает, чем больше он себя изнуряет, тем более является у него сил и крепости; чем больше он раздает денег бедным, тем больше притекает к нему средств.

– Я живу не для себя, а для других.

В этих немногих словах сказано все, и в них заключается тайна всей жизни отца Иоанна, его популярности, подвижничества и земной славы! Отец Иоанн 35 лет стремился к достижению этой высокой цели и при всей своей скромности может сказать, что он всецело достиг этой дели.

Приведем несколько примеров «самозабвения», если можно так выразиться, отца Иоанна.

Однажды, лет 20 тому назад, отец Иоанн только что вернулся домой, после бесчисленных визитов к больным и страждущим; перед домом, по обыкновению, стояла толпа нищих, ожидавших подаяния. Отец Иоанн роздал все до последнего двугривенного и оставил только 20 копеек на пароход, чтобы, отдохнув, ехать в Ораниенбаум к трудно больному. Надо заметить, что у кронштадтского пастыря никогда нет никаких денег не только на «черный», но и на завтрашний день; жена его первое время немало беспокоилась по поводу такого постоянного безденежья, но с годами она убедилась в отсутствии нужды и привыкла жить «сегодня», не думая о том, что будет завтра.

Так супружеская чета привыкла жить и живет доныне, будучи даже материально не беднее миллионера. Кронштадтский пастырь «посеял» за 35 лет не менее 300–400 тысяч рублей, розданных им за это время разными суммами от 1 к. до сотни рублей. Зато и жатва его велика и обильна. Если бы он пожелал иметь наличных миллион рублей, он мог бы собрать его в несколько дней. Мы говорим это на основании фактов; при одной вести об открытии в Кронштадте «Дома Трудолюбия» о. Иоанну посылались со всех сторон приношения в таких размерах, что «приход» всегда превышал потребности. Но в то же время лично у о. Иоанна очень часто не бывает в кармане и рубля. Так было и в рассказываемом нами случае. Оставив себе на пароход 20 коп., о. Иоанн знал, что дома у него этой суммы не найдется. Едва он вошел в свою скромную комнату, как услышал в прихожей шум и громкий разговор. Не снимая верхней одежды, о. Иоанн вернулся в прихожую; оказалось, что какая-то женщина с рыданиями просит пустить ее к батюшке.

– Пусть подождет, – говорит о. Иоанну жена: – ведь ты с 5 час. утра ходил, голодный, измученный; пообедай, отдохни...

– Погоди, я спрошу, что она хочет.

Увидав батюшку, женщина бросилась ему в ноги.

– Спаси нас, отец, – молила она: – у меня муж умирает, пятеро детей второй день не ели, я сама едва хожу... Одна надежда на тебя...

– Пойдем к тебе, – ласково отвечал о. Иоанн, подымая женщину, – Господь тебе поможет...

И о. Иоанн, совершенно забыв об обеде и усталости, вышел из дому вместе с женщиной.

– На, вот тебе 20 коп. Зайди в лавку, купи хлеба и яиц, больше у меня нет.

Придя к женщине, о. Иоанн действительно застал картину страшной нищеты: умирающий смотрел безжизненно остановившимися глазами и не шевелился; дети стонали от голода.

Когда хлеб и яйца были съедены, о. Иоанн сам помог женщине убрать ее темную подвальную каморку, привел несколько в порядок детей и затем, опустившись на колени перед крошечным образком, висевшим в углу, начал громко молиться...

Женщина повторяла слова молитвы и все ждала, когда же отец Иоанн будет просить у Господа исцеления больного, улучшения их бедственного положения, нужды... Но отец Иоанн просил совсем о другом... Он молил Бога о прощении грехов, спасении души, о вере и любви к Спасителю...

Когда голос его стих, он стоял еще долго, опустив голову, и затем, встав с колен, подошел к кровати и благословил больного.

– Приди кo мне завтра в церковь, – сказал о. Иоанн уходя.

Не успел он выйти из дома, как увидел уже несколько человек, ожидавших его с приглашениями в Петербург и Ораниенбаум; выслушав просителей, о. Иоанн отправился с ними на пароход и только в первом часу ночи вернулся домой «обедать»...

Назавтра женщина ожидала на паперти выхода своего благодетеля. Увидав ее в толпе, о. Иоанн достал из кармана несколько конвертиков и передал их ей.

В конвертах, врученных о. Иоанном, оказалось несколько кредитных билетов и облигаций восточного займа в 1000 рублей. Больной совсем оправился от болезни, открыл свою торговлю и теперь занимает в Кронштадте видное и почетное положение; недавно он пожертвовал 10000 рублей на нужды благотворительности.

Вот какие результаты имел двугривенный о. Иоанна и его отказ от обеда, чтобы поспешить на помощь нуждающемуся ближнему.

Как пример самоотверженной любви о. Иоанна даже к врагам своим, напомним случай, о котором в свое время много говорили.

С некоторых пор о. Иоанн стал замечать преследующую его даму, которая появлялась всюду за ним и докучала ему своими праздными разговорами. Пастырь кротко просил ее оставить его в покое, но преследование дамы становились все назойливее; видя, что о. Иоанн не обращает на нее ни малейшего внимания и молча переносит все причиняемые ему неприятности, дама перешла к брани и угрозам; при целой толпе

народа она поносила пастыря недостойными словами, грозила кулаками и однажды покусилась на оскорбление действием...

О. Иоанн кротко успокаивал свою оскорбительницу, защищал ее от негодующей толпы и, когда полиция возбудила дело о нарушении тишины и спокойствия, о. Иоанн не только отказался от всяких личных обвинений, но сам защищал обидчицу и просил об ее оправдании. Странная дама была приговорена к штрафу. Вскоре, однако, она уже очевидно для всех оказалась невменяемой: она лишилась рассудка...

В числе лиц, неприязненно относившихся к о. Иоанну, был, между прочим, кронштадтский полицеймейстер Головачев, который несколько лет тому назад был предан суду за лихоимство и взяточничество. Зная враждебные действия Головачева против уважаемого пастыря, прокурорская власть вызвала в качестве свидетеля о. Иоанна. Здание суда ломилось от публики в день допроса о. Иоанна. Головачев и его защитники были в сильной ажитации. Но вот начался допрос, и к общему удивлению о. Иоанн говорил только о хороших поступках Головачева, и в каждом обвинительном пункте он отвечал и указывал что-нибудь гуманное, полезное...

– Свидетель, – обратился к о. Иоанну прокурор, – вы должны говорить на суде всю правду, ничего не скрывая.

Глаза о. Иоанна засверкали тем огнем, который не раз заставлял дрожать многих; он не дал кончить прокурору начатой фразы и произнес на всю залу твердым голосом:

– Я говорю по священству...

Все присутствующие затаили дыхание. Прокурор отказался от допроса, защитники тоже, – и о. Иоанн оставил залу суда, видимо взволнованный, но по обыкновению кроткий и ласковый. Его часа полтора держала в коридорах толпа народа, прося благословения. Слова: «я говорю по священству» остались у всех надолго в памяти.

Любовь к ближним отца Иоанна замечательна тем в особенности, что он не ограничивается одним удовлетворением простого чувства сострадания. Есть много нервных людей, которые, эгоистическое чувство, они делают добро, приносят жертвы и т. д. Не подлежит сомнению, что о. Иоанн – человек нервный; весьма возможно, что он не лишен чувства сострадания, приносящего ему личные страдания, но его любовь и его добрые дела отнюдь не исходят из этого чувства. Можно привести тысячи доказательств в подтверждение того, что его любовь всегда самоотверженна, его добрые дела исходят из одной любви к другим, а не к себе. Любовь о. Иоанна всегда идет далее простого сострадания, а иногда и расходится с последним совершенно диаметрально. Мы знаем много случаев, когда по эгоистическому чувству сострадания следовало бы немедленно устранить причины страдания ближнего, а между тем, о. Иоанн усиливал эти страдания, конечно, временно, зная хорошо, что спасение и счастье страдающего – вовсе не в одном устранении временных настоящих страданий. Человек нервный, с эгоистическим чувством сострадания, не станет поступать так и еще менее будет заботиться об отдаленном будущем данного субъекта, нуждающегося не в паллиативных мерах исцеления, каковы лекарство или подаяние, а в радикальном, коренном исправлении для блага всей своей жизни и грядущего, иногда весьма отдаленного, будущего.

Не раз случается, например, что о. Иоанн отказывает в исповеди или благословении, хотя обратившийся к нему со cлезами умоляет не гнать его; иногда мольбы граничат с отчаянием и сопровождаются слезами, плачем, рыданиями. Человек нервный поспешил бы скорее удовлетворить просьбу, чтобы избавить себя от такой тяжелой и неприятной сцены, однако, о. Иоанн остается непреклонным и выдерживает борьбу. Отчего? Потому что он видит, что проситель пришел к нему не с искренним сердечным раскаянием, а, скорее, по суеверию, в силу одной обрядности; благословение или исповедь при таких условиях не принесут пользы для спасения души просителя или его нравственного исправления, а между тем, некоторые муки волнения и страха, проявляющиеся в слезах и мольбах, скорее принесут пользу; получивший отказ, если у него есть искра раскаяния, не остановится на этом, будет продолжать внутреннюю борьбу с собой, вернется еще раз в о. Иоанну и тогда, если получит просимое, то оно достигнет цели. Мы знаем одного московского купца, который промышлял возмутительным кулачеством и для «успокоения совести» решил съездить «пoгoворить» к отцу Иоанну, хотя самое бессовестное обирание и эксплуатирование продолжалось по-прежнему. О. Иоанн не только отказал в исповеди, но наговорил купцу много горьких истин. Мольбы и клятвы не помогли: купец уехал обратно, не получив св. причащения. Спустя полгода он снова явился и по-прежнему уехал ни с чем. Только в третий раз, когда он прекратил свою преступную деятельность, рассчитался с обиженными и сделал много пожертвований, решив заниматься честным трудом, о. Иоанн ласково его ободрил, допустил до исповеди и, благословив, отпустил домой с «миром»...

­­­­­

Отец Иоанн, как мы видели выше, отправляет в течение долгого 35 -летнего периода все священнические обязанности, до законоучительства включительно, наравне со всеми другими иереями; у него есть свои прихожане, требы и т. д., как и во всех других церквах с одним или несколькими священниками; но та деятельность, о которой я буду говорить ниже, выходит из пределов «прихода» кронштадтского Андреевского собора, как вообще она выходит из пределов обязанностей духовного отца и пастыря Церкви. Эта деятельность «вне-нормальная», если можно так выразиться, или «сверх-нормальная», и она-то дает отцу Иоанну тот нравственный облик, который, подобно магниту, притягивает к себе сердца людей, заставляя их искать скромного и ничем по внешнему виду или положению не выделяющегося священника.

* * *

«Отношения» отца Иоанна ко всем, к нему обращающимся, необыкновенно просты, задушевны, искренни и очень теплы. Ни состояние, ни положение обращающихся к «батюшке» не имеют ни малейшего значения; богатому и бедному, нарядному и оборванному, дающему и просящему, генералу и мещанину – один почет и место, одинаковое внимание, такая же приветливая улыбка и готовность сделать все, что возможно. Нищий ли в лохмотьях или разряженный франтик подойдет к батюшке, он посмотрит в глаза, наклонит к говорящему ухо и твердо даст ответ. Отказ или привет, сухой, суровый выговор, обещание, увещание или прямое разрешение и благословение даются по соображениям, ничего общего не имеющим с состоянием, костюмом и внешностью просителя. Напротив, насколько я заметил, о. Иоанн охотнее и ласковее беседует с бедными, чем с богатыми, с теми, которые просят помощи, чем с дающими...

Какие же, однако, есть у «батюшки» мотивы и соображения, в силу которых он делит своих детей на категории и далеко не одинаково награждает своими симпатиями?

Мотивы есть, но очень они не похожи на общепринятые в нашем обществе мотивы... У нас на первом плане богатство, затем идет благовоспитанность, характер, привычки, круг, общество, манеры, возраст, связи, репутация и т. д. Для о. Иоанна все это абсолютно не имеет никакого значения!

Душа человека, внутренний мир и область сердечных побуждений – вот критериум, на который мерит «батюшка» своих детей...

Чем больше человек привязан в земле и земным похотям, тем меньше он найдет отклика в о. Иоанне, и, наоборот, чем свободнее сердце человека от привязанностей в тленным сокровищам, тем ближе и роднее оказывается он кронштадтскому пастырю...

Здесь есть какое-то «родство душ», непонятное взаимное влечение, не поддающееся определению путем внешних наблюдений. Вы видите, напр., двух стариков, стоящих перед «батюшкой»... Один – миллионер, который сует в руку священника пачку ассигнаций и приниженно кланяется, а другой, оборванный нищий, стоит, понурив свою седую голову... Первый рассыпается в комплиментах и любезностях по адресу батюшки, а второй молчит, и только слезинки одна за другой катятся по морщинистым щекам. Между этими двумя стариками такая разница, что только здесь, у алтаря, они и могли сойтись вместе, стоять рядом... Один вращается в избранном обществе, его визиты принимают, как редкое и ценное внимание, а другой – обитатель ночлежных приютов, который, даже при объяснениях с дворниками или сторожами, почтительно снимает шапку... Тут они рядом! Миллионера шокирует это соседство, он ждет, что о. Иоанн сейчас же его попросит в алтарь, предложит ему посетить его, отслужить молебен... Ведь он архиерее принимает в своих хоромах, а тут сделал честь скромному священнику, сам первый к нему приехал, и вдруг изволь стоять рядом с каким-то нищим оборванцем... Вот миллионер сделал приятную улыбку, заметив, что батюшка достает из кармана просфору, и приготовился благочестиво перекреститься...

Но батюшка протянул руку с просфорой к нищему, положил левую руку ему на плечо и ласково заговорил:

– На-ка, милый, просфорку. Ты где живешь, как имя твое?

Миллионер краснеет, бледнеет... Он готов провалиться сквозь землю, его губы что-то шепчут, а ноги машинально пятятся...

– Благословите, батюшка, – произносит он нерешительно.

Но о. Иоанн увидел такого же оборванца, как первый, с которым он сейчас говорил, и спешит протянуть ему сложенную крестом руку.

* * *

Если верна пословица, что лицо есть зеркало души, то о. Иоанн именно на лицах своих «детей» ищет отражение души. И только одной души – ничего ему больше не надо! По выражению глаз, складке на губах, по интонации голоса «батюшки» сейчас же можно заметить, какое «отражение» увидел он в зеркале... Мелкое ли самолюбие, сухой эгоизм, тщеславное заискивание, напускное ханжество или, наоборот, душу любящую, с высокими идеалами, чистыми помыслами, хорошими и инстинктами, искренними намерениями...

Как аукнулось, так и откликнулось! Кто пришел получить лицемерное прикрытие своих подлых и грязных дел, кто пришел заплатить подать за невинные слезы измученных «ближних» или же явился алчно искать мирских сокровищ, тот встретит ледяной прием у «батюшки» и уйдет с тем, с чем пришел, но зато «взыграет» та душа, которая пришлась «родной» «батюшке», нашла в ней сердечный отклик, теплое участие и невидимое общение... В «зеркале» тотчас же отразится столько радости, счастья, довольства и наслаждения, что лица эти можно ясно видеть в тысячной толпе... Читатели не посетуют на меня, если я приведу здесь несколько примеров и рассказов из области «родства душ» о. Иоанна и его детей. Жизнь внутренняя, невидимая редко отражается так эффектно и рельефно, как внешние проявления исцелений или материальных пособий о. Иоанна, но эта жизнь дает гораздо больше поучительного и нового материала. Для людей, отвергающих духовный и религиозный элемент в деятельности о. Иоанна, приводимые факты не будут иметь никакого значения, но ведь они точно так же отвергают в все остальное. Если бы в о. Иоанне было достаточно веры для того, чтобы воскрешать умерших или повелевать стихиями, то и тогда нашлись бы основания для отрицания фактов и уверения, что «все это сказки»...

* * *

Очень много различных рассказов о нравственном влиянии о. Иоанна на своих детей. Упомяну об одном факте, из лично мною проверенных, и действующие лица коих мне самому известны. Это история мелочника-лавочника в Кронштадте, о которой много говорят и до сих пор. Лавочник этот жив, здоров и сам рассказывает следующее...

– Я торгую в Кронштадте лет уже 20. Моя лавочка помещается недалеко от того дома, где живет «батюшка» отец Иоанн и в полуверсте от «Дома Трудолюбия». Благодаря этому соседству, мне ежедневно приходилось видеть о. Иоанна, а толпы нищих снуют мимо моей лавки постоянно. Вы сами понимаете, что для торговли эта публика составляет одну помеху и не приносит никакой пользы. Тем не менее торговал я отлично, вдвое больше моих товарищей, лавки которых помещаются на бойких улицах. Почему? Я объяснял это тем, что кругом «Дома Трудолюбия» стали устраиваться странноприимные дома, появились богомольцы, и моя лавочка с каждым днем торговала все лучше. Последние 6–7 лет ко мне каждый день начал заходить батюшка... Он приходил только менять бумажные деньги на мелкие монеты, ему, видите ли, нужно было оделять нищих копейками, и он менял у меня рублей 10–15 каждый день. Я против такой услуги ничего сначала не вмел, хотя приходилось другой раз задерживать покупателей и терять много времени; однажды лавка была полна покупателей, и входит о. Иоанн.

– Дайте, – говорит мне, – на 20 рублей мелочи...

Такая это меня взяла досада! Мелочь самим нужна, народу – хоть разорвись, а тут пересчитывай полчаса копейки на целых 20 рублей. Делать, однако, нечего, обидеть батюшку не хотелось, и я исполнил его просьбу, но подумал:

– Хоть бы ты убрался куда-нибудь в другую лавку со своими копейками. Надоел, право...

Отец Иоанн поблагодарил, взял мешочек с медяками и вышел. Проходит день, другой, третий... Батюшка не идет менять. Я на это и внимания не обратил, даже доволен был... Прошло около месяца... Замечаю я, что с каждым почти днем торговля у меня идет все хуже и хуже; покупателей не только толпы нет, но частенько и никого нет в лавке. А тут, как на грех, капуста скисла, хлеб. что ни испечешь – мякина одна, просто выбрасывай, огурцов целая бочка пропала. Словом, через два месяца моя торговля сделалась неузнаваемой, точно руку кто наложил; убыток за убытком, а покупателей почти и не видать...

Взяла меня дума! Чтο бы могло такое приключиться?.. Никаких таких видимых причин нет: приказчики те же, и лекаря те же, и не выезжал никто из околотка, даже прибавилось жильцов по улице... Что за притча?!..

Убытки, между тем, все растут не по дням, а по часам. Если так торговать, к концу года можно обанкрутиться... Пошел я раз к приятелю, и беседуем с ним, рассказываю все, как есть.

– Странно, – говорит. – А что, отец Иоанн ходит к тебе мелочь выменивать?

– Нет, – говорю, – давно перестал... А что?

– Да смотри, не обидел ли ты его чем?

Меня точно по голове кто обухом ударил. Вспомнил я, как последний раз мысленно ругнул батюшку, в как с этого самого дня перестал он ходить ко мне, и в тот же день, вечером, пришлось мне выбросить 12 пудов скисшей капусты, а торговля точно «оборвалась» вдруг. Заплакал я горько и говорю: так и так.

– Ну, вот видишь, – отвечает приятель, – сам и виноват. Не хотел пустяком беднякам услужить, ведь, не для себя батюшка менял деньги, сам знаешь; другой рад бы был, своих прибавил, а тебе и времени жалко стало.

Пошел я точно убитый. На другой день, чуть свет, к батюшке... Он узнал меня, прямо говорит:

– Я больше не тревожу тебя...

Я в ноги. Каюсь, плачу...

А батюшка так ласково говорит:

– Встань, встань. Господь милостив, простит, ты только бедняков-то люби; ведь, братья они тебе. Христос и для них пострадал на кресте... Не отворачивайся от просящего, если можешь помочь ему чем-нибудь, а то и Господь от тебя отвернется!

– Батюшка, – говорю, – простите...

– Я на тебя не сержусь и не гневаюсь. Ты меня ничем не обидел... Если ты кого и обидел, так бедняков моих, а не меня...

Батюшка отслужил по моей просьбе молебен, а я каждый день стал прикармливать нищих: кому хлеба, кому грошик – не отказывал никому почти...

– И?..

– И все пошло по-старому. Торгую опять, слава Богу...

* * *

Было бы излишне, да и невозможно, перечислять здесь все подвиги милосердия и любви отца Иоанна к ближним – обездоленным. Укажем для примера два-три случая.

О. Иоанн заметил в храме изнуренного старика на костыле, с лицом, выражавшим страшное горе и страдание. О. Иоанн подозвал его к себе после богослужения и выразил желание проводить его до дому. Оказалось, что этот старик – еще «николаевских времен» солдат, имеет негодяя-сына и голодает по нескольку дней.

– Вот тебе, старик, мелочь. Но ты молись и благодари Господа. Я сделаю тебя богачом, – сказал ему на прощанье о. Иоанн.

Старичок думал в простоте души, что добрый пастырь даст ему много денег, но в свертке, данном о. Иоанном, оказалось всего на полтину меди. Он стал ждать. Между тем, отец Иоанн разыскал его сына и в течение целого месяца ежедневно посвящал ему несколько часов; они вместе работали, занимались, молились, и впоследствии пьяница и мелкий плут сделался честным, трудолюбивым и способным мастером, имеющим ныне собственный дом в Кронштадте.

– Так вот богатство, обещанное мне батюшкой, – говорил после со слезами старик, перебравшись жить к своему сыну и любуясь крошками-внучатами. Вообще семья эта поныне считается самою благочестивою и богобоязненною, а вместе с тем и самою счастливою.

Другой случай имел место в первый же год поступления о. Иоанна в Кронштадт. Он занялся «соборными нищими», т. е. нищими, стоящими постоянно на паперти собора. Среди них немало находилось молодых и здоровых тунеядцев, забиравшихся неоднократно комитетом о нищих. Стоять праздно и собирать милостыню им было легче работы, а стыд этими людьми давно потерян... Но в глазах о. Иоанна «эта золотая рота», или «босоногая команда» была, прежде всего, людьми и людьми глубоко несчастными.

– Я готов бы был переносить нищету, – говорил пастырь. – Я не боюсь голода и холода. Это еще не есть несчастье, но вот, когда я забуду Бога, потеряю стыд и совесть; когда мне не стыдно будет протягивать здоровую руку за Христовой помощью и нести подаяние в кабак; когда я не буду даже сознавать, замечать этого – тогда я сделаюсь глубоко несчастным, жалким и погибающим.

И отец Иоанн спешил на помощь к этим «золоторотцам»; отделял от них людей менее испорченных, доставал им службу и места; усовещевал закоренелых пьяниц-нищих

и не отказывал никому в помощи...

О. Иоанн довольно часто посещал купеческое семейство С. на Васильевском Острове, во 12 линии, близ Малого пр. В этом же доме жили три молодых человека из учащихся, нередко подтрунивавших над непонятной популярностью о. Иоанна, собирающего толпу везде, где он только появляется. Однажды им пришла мысль «посмееться» над целебной силой молитв Кронштадтского пастыря, и они придумали такой фокус. К-ий, самый 6ойкий юноша, отправился в семейство С. убедительно просить о. Иоанна, когда он будет у них, заехать к его умирающему товарищу. С-в прикинется тяжко больным, а М-н изобразит плачущего брата у постели умирающего. Сказано – сделано. О. Иоанн выслушал просьбу К-го, посмотрел пристально на него и сказал:

– Я никому не отказываю в молитве и зайду к вам, но помните, что вы шутите с Богом!..

К-ий сконфузился, но все-таки, настаивая на просьбе, уверял, что товарищ при смерти.

– Хорошо, я сейчас буду.

Не прошло и 10 минут, как у дверей квартиры молодых людей раздался звонок. С-в юркнул в постель, покрылся одеялами и начал слабо стонать. М- опустился на колени у изголовья мнимо-больного, а К-ий бросился отворять двери.

– Где ваш больной? – отрывисто спросил пастырь, делая ударение на слове «ваш».

Пожалуйте, батюшка, пожалуйте, – засуетился К-ий и завел гостя в снежную комнату.

Больной продолжал стонать, a М-н всхлипывал.

О. Иоанн остановился посреди комнаты и глазами искал образ. Иконы в комнате не оказалось. Тогда он опустился на колени посреди комнаты и, перекрестившись, начал молиться...

– Господи, пошли им по вере их...

– Аминь!

О. Иоанн быстро поднялся и, не прощаясь, направился к выходу. К-ий и М-н побежали его провожать до лестницы... С громким смехом возвратились они в комнату больного. Ваня, Ваня, вставай, о. Иоанн уехал...

– Да вставай же, полно притворяться, ведь он уехал... Увы! Несчастный не притворялся. Он лежал в полном параличе: язык, руки, ноги – все отнялось, в только усиленное моргание глаз доказывало, что юноша жив и хочет что-то сказать.

Столбняк ужаса нашел на шутников. Они не понимали, что кругом происходит, и когда пришли в себя, переглянулись и горько заплакали над «живым трупом».

– Ваня, Ваня, над Богом мы хотели смеяться... прости, прости нас...

Послали за докторами. Три опытных врача провели всю ночь у постели больного и констатировали такой паралич, который излечивается годами, если только излечивается.

– Вероятно, страшное горе поразило вашего товарища: вся его нервная система разбита, – говорили врачи.

Молодые люди только рыдали, не решаясь рассказать врачам истину.

С первым же поездом наутро оба шутника поехали в Кронштадт. О. Иоанн не мог их принять до вечера, и, когда ему доложили о молодых людях, он выслал им сказать, что ничего для них сделать не в состоянии. М-н и К-ий всю ночь продежурили у серенького домика и, когда поутру о. Иоанн показался, бросились ему в ноги, умоляя простить их.

Добрый пастырь поднял юношей и велел им идти в церковь. Там, после литургии, он отвел их к иконе св. Николая чудотворца, и здесь около двух часов длилось наставление. Почтенный пастырь начал с указания на неприличие их поступка, на то, что они не имеют права шутить с людьми старше их и затем перешел к изложению евангельского учения.

– Теперь помолимся, – сказал о. Иоанн, когда наставление было кончено.

Нечего и говорить, что молодые люди никогда еще так не молились, как в эту минуту. Св. икона чудотворца казалась им живым ликом, сначала грозным, а потом все более и более милосердным.

– Поезжайте с Богом и Его славословьте.

У юношей точно гора свалилась с плеч. Они чувствовали непонятную для них радость: душа их ликовала, и все окружающее казалось им в каком-то радужном свете.

Товарищи приехали домой к вечеру. Им отворил дверь С-в.

– Ваня, ты ли это? Ты здоров! – бросились к нему друзья.

– Почти здоров. Голова только тяжела и какая-то усталость во всем теле...

Оказалось, что в тот именно час, когда в Кронштадте о. Иоанн молился с юношами у иконы св. Николая чудотворца, С-в приподнялся, и постепенно к нему стала возвращаться возможность владеть онемелыми членами. Первою ожила правая рука, и первым движением ее было – крестное знамение.

Едва ли надо прибавлять, что молодым людям не приходило уже в голову шутить над вопросами веры и религии.

Я упоминал уже, что жизнь самого о. Иоанна дает меньше материала для наблюдателя, чем быт, душевные движения и жизнь многочисленных «детей» его. Оно и понятно: о. Иоанн живет не для себя, а для других, поэтому на других его и надо изучать, знакомиться с его собственною жизнью и деятельностью. Для людей малоразвитых и неспособных анализировать происходящие кругом явления, конечно, больше всего имеют значение исцеления больных и материальная поддержка бедных. Здесь видны для всякого как причина, так и следствие данного явления: бедный стал богатым, больной выздоровел! Такое явление поймет каждый ребенок, и поэтому-то в «славе» о. Иоанна массовое движение вызвали именно такие факты выздоровления и обогащения. Десятки лиц, давшие «биографию» кронштадтского пастыря, не пошли дальше этих внешних простых явлений. Им, вероятно, оказалось не под силу взглянуть глубже на происходящее в Кронштадте паломничество и присмотреться к той толпе, которая ежедневно окружает батюшку и стекается в Кронштадт со всех концов России!.. Если бы они способны были давать себе отчет в наблюдениях, то, без сомнения, увидали бы, что внутреннее перерождение человека в его душевные проявления при сношениях с о. Иоанном гораздо важнее, интереснее и знаменательнее внешних фактов.

Для большей наглядности, я приведу несколько примеров, которые сами говорят за себя и докажут читателям правильность моих предыдущих слов. Конечно, те, которые объясняют нервным потрясением или магнетизмом случаи исцелений о. Иоанна, назовут настоящие факты фанатизмом или расстройством умственных способностей, но я, право, пожелал бы, чтобы все люди были такими сумасшедшими; тогда не нужно было бы ни тюрем, ни судов, не было бы тогда ни нищих, ни голодающих, а тем паче обиженных в обездоленных.

Своих детей, т. е. родных по плоти, у отца Иоанна Кронштадтского нет л никогда не было, зато детей духовных у него великое множество, как у священника, христианина и, наконец, как у человека. Я скажу без преувеличения, что цифра «детей» отца Иоанна достигает нескольких десятков тысяч человек, и он воистину отец их, заботящийся не об одной духовной их жизни, но вникающий во все нужды земного существования, начиная с пищи, ночлега, работы и кончая болезнью. Можно было бы пожелать только, чтобы кровные отцы пеклись и любили родных своих детей в такой же мере, как о. Иоанн заботится и любит детей духовных. А знаете вы, читатель, кто зачастую эти нежно любимые «дети» о. Иоанна?

Голь-горемычная, пьяницы-пропойцы...

Так, по крайней мере, зовут этих несчастных бедняков в Кронштадте, хотя они не более как глубоко несчастные...

Есть и еще «дети» о. Иоанна – это религиозные почитатели пастыря, его исповедники и пользующиеся его молитвами, советами, благословениями, наставлениями, указаниями и т. п. Число их гораздо больше «подзаборной братии» иди «золотой роты».

В своей книге «Отец Иоанн» я постарался только дать возможно полную биографию почтенного пастыря, не касаясь тогда вовсе его духовных детей. А между тем, какой это огромный мир, представляющий для наблюдателя массу интересного и поучительного материала! Читатели, я уверен, не посетуют на меня, если я предложу им несколько очерков из жизни этого именно мира, который возрастает с каждым днем, захватывает все большие и большие сферы, обещая в недалеком будущем сделаться таким же великим, как велики истины, исповедуемые и проповедуемые скромным кронштадтским пастырем.

Однажды летом к о. Иоанну приехал неизвестный человек в страшно возбужденном состоянии. Один вид этого человека, с блуждающими глазами, трясущимися руками, в беспорядочном, хотя и приличном костюме, свидетельствовал о чем-то необычайном, каком-то ужасном горе. Подобные визиты у о. Иоанна совсем не редкость; сплошь и рядом приезжают «растрепанные субъекты», как их зовут в Кронштадте, или от умирающих близких людей, или растратив чужие деньги, совершив уголовщину, потеряв состояние и т. п. Ко всем таким лицам о. Иоанн относится особенно внимательно и как-то осторожно, бережно; но меня всегда удивляло, что почтенный пастырь не проявляет никаких экстренных мер, не бросается к ним с помощью, утешением, успокоением; напротив, иногда он оставит такого растрепанного субъекта, уедет в Петербург и точно забудет о его существовании... О странно! Казалось бы, человек, дошедший до отчаяния, при виде такого равнодушия, должен бы окончательно упасть духом, но «растрепанный субъект», напротив, после двух-трех слов с о. Иоанном заметно успокаивается и в течение нескольких часов уединения, оставленный с самим собою в храме, постепенно возвращает самообладание, начинает здраво мыслить, обсуждает положение, событие и... одно из двух: или о. Иоанн по возвращении не находит его уже в Кронштадте или находит в состоянии тихой грусти, покорности и облегчающих душу слез...

«Растрепанный субъект», о котором я завел речь, был в числе последних. Назовем его Михаилом Петровичем. Вот краткие биографические сведения. Он молодой еще человек, тридцати с небольшим лет, красивый и хорошо воспитанный, из порядочной семьи; вместе с дипломом он, благодаря протекции, получил место и впереди имел карьеру. Словом, Μ.П. все имел от жизни для безбедного и счастливого существования в «обществе».

– Все, чего можно было желать, я имел, – говорил впоследствии Μ.П., – и я никогда не задумывался над жизнью, над своими отношениями к обществу и окружающим. Да и зачем было думать или давать себе отчет, когда всегда все шло точно по приказу, казалось, всегда так будет; я ничего не желал, кроме того, что дается без всяких головоломных решений.

Жизнь, однако, оказалась неполной. То, что легко давалось, скоро надоедало, не представляло уже интереса и становилось скучным, приторным. А кругом Μ.П. все было таким. Тоска, скука, хандра постепенно закрадывались в его душу и начала отравлять существование. Он даже доходил до мысли о самоубийстве...

– Надо жениться, – решил Μ.П.

В наш век это решение самое заурядное. Наука, знание, искусство, слава, польза общества и т. п. очень редко делаются предметом увлечения для человека, осознавшего пустоту своего существование. Чаще всего человек среднего ума и не придет к подобному сознанию, без какого-либо сильного или нравственного, или душевного потрясения, но если, подобно М.П., явилось непрошеное сознание, то прямой и самый простой способ решения – жениться! Будет жена, дети, обязанности семьянина, и, следовательно, нет более пустоты. Сильная любовь пли увлечение для такой женитьбы не требуются; нужно только найти подходящий для будущей семьи индивидуум, что вовсе не трудно.

Жена нашлась, Мих. Пет. сделался семьянином и был совершенно счастлив, как вдруг жена его сбежала с каким-то французом, а сам Μ.П. очутился в Кронштадте...

Напрасно было бы расспрашивать M.П., как и почему все это случилось. Он младенчески отвечал на все вопросы:

– Решительно понять не могу! Все у ней было, всего довольно, и я души в ней не чаял...

Я зашел бы слишком далеко, если б стал анализировать прошлую жизнь Μ.П. О внутренней жизни его можно только сказать, что ее не было и в зародыше! Никогда и ни разу мысли его не останавливались на вопросе о цели существования или о высшем призвании человека. Раз только случилось ему от души хохотать, когда один студент, несколько месяцев сидевший над микроскопами, однажды, ликующий, торжественный, объявил, что ему удалось найти какое-то химическое соединение.

О. Иоанн приехал поздно вечером и заметил Μ.П., сидевшего на паперти Андреевского собора. Батюшка подозвал его и велел завтра прийти к ранней обедне в «Дом Трудолюбия». Но завтра после ранней обедни оказалась такая масса народа, что батюшке опять некогда было говорить с Μ. П.

– Вы можете остаться до завтра? – спросил о. Иоанн.

– Конечно, могу, батюшка, – покорно отвечал тот.

Однако прошло пять дней, пока, наконец, о. Иоанн принял Μ.П. За это время растрепанный субъект превратился в прежнего bon-ton’ногo господина, только с каким-то мрачным оттенком, без признака улыбки. В пять дней Μ.П. переродился: из юноши сделался серьезным человеком и целыми днями просиживал, погруженный в думы; глубокие складки на лбу и сосредоточенный, как бы злой взгляд неподвижных глаз свидетельствовали, что думы его были невеселые.

– Что же вы хотите от меня? – начал беседу о. Иоанн тоном полного равнодушия и с таким выражением серьезности, какого никогда не видали на его добром лице разные оборванцы, нищие и больные...

Μ.П., видимо, не ожидал такого прямого вопроса, которым и сам никогда не задавался прежде; он слышал, что разные люди в несчастье едут к о. Иоанну, у него тоже случилось несчастье, и он поехал... А зачем – он и сам не знал; вернет ли ему кронштадтский пастырь жену или утешит только – он себя и не спрашивал. Прошла минута молчания. Отец Иоанн не хотел помогать своему собеседнику высказаться...

– Человеку всегда после легче будет, когда он сам прямо и громко назовет свое положение истинными словами. Нужно довести его до полного покаяния, – говорит кронштадтский пастырь.

– У меня жена ушла... убежала, – произнес Μ. П., едва выговаривая слова.

– Ну?

– И я... я... страшно страдал!..

– Страдали? Теперь вы страдаете меньше...

– Меньше, – произнес радостно Μ.П., сознавая, что с момента его приезда в Кронштадт, он действительно стал меньше страдать; это облегчение казалось ему случайным, временным, как бы затишьем перед бурей, но теперь он почувствовал, что рана его получила целительный бальзам, и выздоровление совершается быстро. Как, почему и откуда идет облегчение, он, конечно, не сознавал, но чувствовал, что ему необыкновенно легко и приятно около батюшки.

– Кто живет в Боге, тому страдания не тяжелы, а кто любит Бога, тому все во благо... Подумай хорошенько, не в прошлом ли твоем лежит причина всего настоя того; так ли ты жил, как подобает жить христианину, доброму, честному и порядочному гражданину? Не заслужил ли ты сам того, что жена тебя бросила?

Часа два длилась беседа батюшки с Μ.П. и закончилась молитвою. С первого класса гимназии Μ. П. не молился до этого дня... Он оставил церковь «Дома Трудолюбия» почти в восторженном настроении, и, при мысли о жене, он уже не мечтал о кровавой мести, не упивался надеждой смертью француза вознаградить свою честь...

Дня через два батюшка опять встретил M.П. и спросил, что он делает в Кронштадте.

– Я хочу получить у вас исповедь и св. причащение...

– Добро, а примирился ли ты с врагами своими?

– Я сам первый враг себе и другим, батюшка, – отвечал Μ.П. – Мне просить надо прощения у других, а не им у меня... Я сегодня молился даже за них...

– Хорошо. Приходи вечером в собор, мы побеседуем.

Через неделю Μ.П. вернулся в Петербург и принялся за работу. Перерождение было полное. Все свободное время он проводил за молитвою с чтением св. писания. В театрах, на гуляньях его не видали, но в подвалах и углах нищих обездоленных он появлялся нередко; товарищи-сослуживцы были поражены переменой в Μ.П., и все единогласно находили, что он сделался необыкновенно добр, внимателен и предупредителен ко всем, не пропуская ни одного случая быть кому-нибудь полезным; он интересовался литературой, новыми полезными открытиями, художеством и во всем тщательно избегал той пикантности, за которой прежде был первый «ходок»; начальство с своей стороны ставило Μ.П. в образец...

Если я скажу, что Μ.П. до сих пор часто ездит к о. Иоанну и считает его единственным своим благодетелем, духовным отцом и другом, то я могу покончить с нашим героем...

* * *

В моих черновых записях есть не один десяток таких же Михаил Петровичей, но я полагаю, что нет нужды рассказывать все эти истории, потому что в общем одна и та же идее, одно в то же начало и конец. Человек вполне равнодушный после сильного потрясение сознавал пустоту и отвратительную пошлость такой жизни... Он искал выхода, искал его y кронштадтского пастыря и превращался в полезного гражданина, хорошего христианина и находил свое собственное счастье! Для общества, для государства и Церкви такое превращение приносило огромную пользу, увеличивая контингент хороших людей.

Я полагаю, что и за это, как за помощь бедным, отцу Иоанну можно сказать искреннее спасибо!

* * *

Вот рассказ одного бедняка. «В начале прошлого года непосильная работа свалила меня: я опасно заболел. Усилиям докторов моя болезнь не поддавалась, и страдания, причиняемые мне болью в печени и зуд от разлития желчи во всем теле, не давали мне покоя ни днем, ни ночью. Домашние мои, измученные уходом за мною и нравственным страданием за исход болезни, обратились к кронштадтскому «батюшке» с просьбою о его приезде к больному и... он приехал. Приехал в бедную квартирку болящего, подойдя к постели, кротко и ласково сказал: «Вставай, помолимся». И я, встававший только с помощью ухаживавших за мною, теперь нашел силы встать, одеться я выйти в другую комнату, где были уже приготовлены стол и икона для молебна, опустился на колени и благоговейно слушал, как пастырь взывал к Владычице о моем исцелении. С каждым словом молитвы я чувствовал, как какая-то чудная сила вливалась в меня, сердце трепетно билось, боли стихали, и слезы, крупные благодатные слезы лились из глаз... И не я один плакал – плакали все, кто был в комнате, исключая только того, кто взывал к Богоматери, требуя Ее помощи и призывая Ее заступничество за болящего. Наконец, окончив молитву, он с ясной улыбкой обратился ко мне с вопросом: «Что более всего причиняет тебе страдание?» Я сказал о моей болезни и пожаловался на жгучий зуд, разъедавший мое тело и не дававший мне ни минуты покоя ни днем, ни ночью. Он прикоснулся к больному месту, провел несколько раз руками по моему телу, благословил меня и, сказав: «Молись Богу, будешь здоров!» – уехал. Все это совершилось так быстро, так неожиданно, точно во сне. Я не ложился более в постель и через две недели принялся за работу. Болезнь прошла, не возвращалась, и я забыл о том, кто дал мне возможность жить, работать и помогать в заработке другим. Прошел год, и тот же труд вторично подорвал мои силы: у меня открылось легочное кровохаркание. Я вспомнил отца Иоанна, послал ему телеграмму с просьбой о молитве и дал обещание поехать при первой возможности в Кронштадт, чтоб лично просить его благословения. И через неделю я был здоров».

Этот бедняк сделался теперь миссионером.

* * *

Почти два года уже, как я познакомился с одним из почитателей о. Иоанна, которого буду называть Петром Ивановичем. Много вечеров провели мы в дружеской беседе, делили друг с другом свои впечатления, интересовавшие нас наблюдения, и в настоящее время Петр Иванович делит со мной все свои радости и горе. Мы и до сих пор встречаемся с ним очень часто.

Лет 10 тому назад Петр Иванович занимал на службе видный пост, носил блестящий мундир и жил, как подобает жить особе Ѵ-го класса, получающей 6000 руб. годового содержания. К религии П.И. относился вполне равнодушно, не то чтобы он был атеистом, а просто обходил вопросы веры молчанием, находя, что и так век прожить можно, а «умирать буду – подумаю»... Для окружающих он был человек сухой и почти злой; помощи или добра он никому не оказывал, а если приходилось покарать – пощады или сострадания – ни-ни!

– Живым в гроб уложу, – говорил он сам.

«Характер» ли такой суровый был у П.И., пли воспитание, служба закалили его, но только человек-кремень был, и любовью окружающих он не пользовался...

В 1882 году у П.И. скоропостижно умерла жена – единственное существо, нежно им любимое. Перед смертью, когда доктора отказались уже лечить больную, П.И. послал за о. Иоанном.

– Пусть помолится – все равно умирать, а если выздоровеет – уверую!

Отец Иоанн отвечал посланному:

– Мне у вас делать нечего!

Он не поехал.. Больная умерла... И.П. пришел в отчаяние... Он сидел уже с револьвером в руке, когда ему точно молния ударила в голову.

– А ведь о. Иоанн не поехал; у вас, говорит, мне делать нечего... Отчего не поехал? Что это за о. Иоанн?!.. К Вино-ву поехал, и там ребенок умирающий поправился.

* * *

Петр Иванович погрузился в думы и просидел более часа неподвижно. Когда он очнулся, в его мозгу созрел ясный и определенный план действий...

На другой же день он отправился к о. Иоанну и просил исповеди. Здесь вылилась, так сказать, вся наболевшая душа его.

– Со смертью жены, – рассказывал после Петр Иванович, – предо мною открылась какая-то пропасть, бездна, мрачная пустота... Я почувствовал холод смерти и бессилие всех наших знаний, которыми человечество гордится, суетность всех забот, хлопот... Если человек со всей наукой так бессилен и ничтожен перед природой, если все существование, вся цель жизни только и ограничивается смертным часом, только для того мы живем, чтобы при первой случайности обратиться в гниющий прах, – то стоит ли жить!? Чего ради мы живем?.. Нет, этого не может быть! Тайна и отрицание не синонимы. Если мы не знаем природы даже зародышных клеточек и не можем уяснить себе своего существования, как выражается профессор Гарханов, то из этого не следует, что все таинственное, духовное, невидимое не существует!..

Отец Иоанн не дал П.И. отпущения грехов и ограничил только молитвою, длившеюся более часа.

В первый раз в жизни П.И. испытал какое-то непонятное чувство, неизвестное ему раньше, но хорошее, благотворное чувство. С первых слов молитвы он забыл все земное, что раньше исключительно занимало его мысли; перед его духовными глазами раскрылся новый прекрасный мир... И странно, в этом мире он не чужой, и ему там есть место!

– Хотелось бы мне остаться там навсегда, никогда не разлучаться с этим миром, но молитва была кончена, и батюшка пригласил меня удалиться... Почти с ужасом спросил я: неужели мне нельзя больше никогда прийти еще? Но батюшка кротко так смотрел на меня и ласково произнес: «Можешь каждый день приходить».

* * *

Петр Иванович действительно стал ходить каждый день и, случалось, ловил батюшку с утра до вечера, чтобы помолиться вместе несколько минут. Через неделю или полторы он получил св. причащение. Первым результатом его «новой» жизни было совершенно другое отношение ко всем людям, начиная с прислуги, солдат и др. простолюдинов. У него было странное желание помочь, услужить каждому, вызвать удовольствие на лице, улыбку, доставить всякому что-нибудь приятное.

– Так бы вот всех обнял и расцеловал, всех без исключения и изъятия.

Суровый характер П.И. преобразился до такой степени, что он потерял всякую способность сердиться; напротив, какую бы неприятность ему ни причинили. он жалел только провинившегося и старался всеми силами убедить его, что так поступать не следовало. Когда ему приходилось слышать о враждующих или о ком-нибудь обиженном, – он страшно волновался и принимал все меры, чтобы как-нибудь ослабить неприятные последствия. Само собою разумеется, что все свободное время он проводил в чтении библии и молитве; он пристрастился к этому занятию, как пьяница к вину, и страдал ужасно, если ему целый день не удалось раскрыть «родной книги»...

В домашней жизни П.И. также многое изменилось. Оп бросил курить, совершенно перестал пить, упростил стол до минимума, удалил все предметы роскоши и, выйдя в отставку, посвятил себя всецело воспитанию детей – сына и двух дочерей.

Главным врагом П.И. за его «перерождение» сделался его родной брат, называвший его «юродивым».

– Похоронил жену и бросился в ханжество. Это показывает только твое малодушие или еще хуже – слабоумие... Ты малость рехнулся, – говорил ему брат.

– Скажи, кому же я причинил вред своим «юродством»? Я совершенно счастлив; дети, полагаю, не проиграют от того, что я больше посвящаю им времени и внимания... Окружающим, ты сам знаешь, я многим принес существенную пользу, а не вред...      ·

– Да ты, ведь, сделался нетерпим в приличном обществе; ты потерял карьеру, ведешь такой образ жизни, что у тебя никто не бывает...

– Постой. Я потерял карьеру – это верно, но скажи по совести – потеряла ли служба оттого, что я вышел в отставку? Ведь, нет? Ты сам это хорошо знаешь. Служба была мне нужна, а не я службе! Затем относительно того, что нашим знакомым нельзя у меня попьянствовать или повинтить, то согласись, не обязан же я ради такой глупости отказываться от своих взглядов, убеждений и ломать собственную жизнь. И без меня все наши приятели найдут, где напиться...

– Да с чего же ты себя-то изводишь?

– Клянусь тебе памятью моей жены, что я никогда не был так счастлив, как теперь. Ничто не могло мне доставить такого удовольствия, как глава прочитанной Библии... Я счастлив совершенно в своем «юродстве», и оно никому не приносит вреда, скорее пользу, почему же мне не «юродствовать»?.. Ты говоришь, что застрелился бы, если бы потерял свое положение, а я легко могу все потерять, потому что то, без чего я не мог бы теперь жить, т. е. вера и молитва, у меня никто не в состоянии отнять. Ты, значит, зависишь от тысячи случайностей, а я – ни от кого. Ты должен бояться всего: болезни, падения курса, нерасположения своего «общества», смерти близких людей и т. д. и т. д., а я – ничего, потому что мое «юродство» заменяет и поглощает для меня все. Ты не можешь жить без теперешнего положения, значит, сколько же людей и случаев могут приговорить тебя к смертной казни?! Ты дрожишь при мысли о гробовой доске, потому что не уверен в последующем, а я с радостным трепетом жду этого момента, хотя жизнь дает мне много радостей. Кто же из нас счастливее?

– Это рассуждение напоминают мне бред больных в доме умалишенных. Ты замечал, что идиоты всегда смеются: вероятно, у них такое же радостное настроение, как твое...

– Софизм и парадокс – не доказательства. Ты знаешь, что умалишенные и идиоты страшно страдают физически, а я так здоров, что ты сам завидуешь моему здоровью. Умалишенные теряют рассудок и не могут мыслить логично, а я еще вчера сделал за тебя три докладных записки, и ведь никто не нашел их бредом умалишенного. Зачем ты меня напрасно оскорбляешь?..

Петр Иванович живет со своими «новыми взглядами» седьмой уже год. Он каждый месяц причащается у о. Иоанна, каждый праздник посещает церковь и живет тихою счастливою жизнью. Все те, которые считают его за «юродивого», не брезгают обращаться к нему за помощью и пользуются как его знаниями, опытностью, так и деньгами. Отказа нет никому, у П.И. нет удовольствия выше, как помочь врагу своему.

Но могут ли быть у него враги?

* * *

Но особенным предметом попечения пастыря являлись больные и старые. Никакая зараза или убожество обстановки не могли остановить его от визита к таким страдальцам. Он не только безвозмездно исполнял в таких случаях все церковные требы, но постоянно помогал сам по мере средств.

Приведем несколько случаев, свидетельствующих о силе молитвы о. Иоанна. Первый случай, заставивший о себе говорить, относится к 1879 или 1880 году. В Кронштадте проживало зажиточное семейство Ф., состоящее из мужа, жены, двоих детей и матери Ф. Сам Ф. занимал довольно видное место и за свои нравственные качества пользовался общим уважением. Четыре уже года прошло, как старушка-мать заболела тяжкой и неизлечимой болезнью: у нее открылась водянка в ногах. У постели несчастной перебывали все светила науки до покойного Боткина включительно, но помощи не было; напротив, болезнь усиливалась, развивалась, и дни старушки были сочтены... Созванный консилиум, с участием семи профессоров, определил, что водянка достигла сердца, и жизнь, самое большее, протянется дней шесть. Спасения нет, и всякое лечение бесполезно.

Старушка необыкновенно хотела жить, имея какое-то предчувствие, что она не должна еще умереть, и молила врачей спасти ее.

– Есть еще возможность попробовать выпустить воду, отвечали ей, – но операция эта очень тяжкая и в ваши годы перенести ее невозможно. Из ста шансов 99 за смертельный исход, который сократит только напрасно дни и причинит мучения.

Врачи разъехались, и старушка пожелала остаться одна для молитвы. Спустя час она позвала сына и потребовала, чтобы немедленно пригласили о. Иоанна для молитвы и служения молебствия. К вечеру пастырь прибыл и провел у постели около часу. Благословляя больную, о. Иоанн сказал г. Ф.:

– Я вас попрошу привезти завтра мамашу в собор на литургию...

– Но, батюшка, мамаша пятый год не встает уже с постели. Завтра ей будут делать страшную операцию...

– Операции не надо никакой делать, а я надеюсь, что завтра вашей мамаше не очень трудно будет явиться в храм Божий...

– Нет, нет, батюшка, это невозможно. Доктора запретили ей всякое движение; да еще доживет ли она до завтра...

– Прощайте и исполните мою просьбу.

О. Иоанн удалился. Г. Ф. проводил его до улицы и вернулся к матери, которая имела совершенно сияющий бодрый вид.

– Дети мои, – плакала она, – я с каждой минутой чувствую облегчение; точно мне сделали уже операцию.

Всю ночь семейство провело без сна. Старушка под утро сошла с постели, в которой провела более 4 лет, и ее водили под руки по всем комнатам. Радости и ликованию не было конца. Когда в церквах ударили в колокол к обедне, больная двигалась уже с палкой без посторонней помощи.

Едва ли надо говорить, что все семейство Ф., по завету о. Иоанна, присутствовало в соборе; старушка отстояла всю обедню и молебен Спасителю. Через три дня она была совершенно здорова и здравствует поныне, т. е. около 10 лет. Она прожила, следовательно, более лет, чем дней обещано ей было семью профессорами и целым консилиумом светил врачебной науки...

Расскажем еще несколько случаев, создавших о. Иоанну столь обширную популярность.

Ha далеком Урале, в Екатеринбурге, проживал богатый золотопромышленник в 3-в, слывший там отцом всех нуждающихся и страдающих.

Однажды 3-в сам спустился в шахту, на глубину около 30 сажен в землю, делал там распоряжение, указание и только что приказал подымать себя наверх, как вдруг оборвалась глыба руды, и несчастного засыпало. Сотни рабочих рук лихорадочно стали спасать любимого хозяина, но все-таки прошло сравнительно много времени, и притом 3-в получил сильные ушибы падавшей землей, так что его вынули без всяких признаков жизни. Доктора на прииске, конечно, не было; послали в Екатеринбург, верст 70–80, но 3-в не подавал никаких признаков жизни.

– Вот что, господа, – обратился к толпе главный приказчик прииска, – молитесь вы все, а я пошлю сейчас срочную телеграмму о. Иоанну в Кронштадт.

Немедленно пригласили священника служить молебствие; тысячная толпа опустилась на колени, и раздавались громкие рыдания.

Скоро прибыл врач. Осмотрел больного, ощупал пульс, принял все известные ему меры возвращения к жизни и... перекрестив безжизненный труп, сказал:

– Безнадежен...

– Умер, умер! – пронеслась в толпе роковая весть, я послышались новые рыдания.

– Нет, признаков смерти еще нет, но только разве чудо может спасти больного. Смерть должна наступить с минуты на минуту.

Шли томительные часы. От одра 3-ва не отходили ни доктор, ни его многочисленные члены семьи.

На дворе была толпа рабочих, не расходившихся до получения решительного известия об исходе катастрофы. Все ждали, ждали... Но чего?

Известия от о. Иоанна! Масса и не знала еще ничего об о. Иоанне, но инстинктивно ждала чуда из... Кронштадта...

Часа через три во всем доме поднялась суматоха.

– Вздохнул, вздохнул! – слышались возгласы.

Действительно, больной слабо вздохнул и подал признак еще не угасшей жизни. Взглянули на часы. Было без четверти 3 или, по петербургскому времени, 2 часа 15 минут. Доктор и близкие удвоили внимание и уход за больным; минут через десять последовал еще вздох, но уже глубже и спокойнее. К вечеру умирающий открыл глаза и на другой день сидел на постели.

От отца Иоанна была получена депеша:

«В 2 часа 15 минут отслужил молебен».

Нечего и говорить о произведенном впечатлении. Выздоровевший 3-в славил Бога и в память о. Иоанна устроил близ своего прииска богадельню для престарелых рабочих и вдов. На другой год он нарочно поехал в Кронштадт, чтобы лично благодарить о. Иоанна и помолиться с ним в храме.

Вот еще несколько рассказов.

Молодая супруга г. В-га, более брюшным тифом, лежала в постели в бессознательном состоянии. Врачи признали ее положение безнадежным, с минуты на минуту ожидая смертельного исхода. Муж бодрствовал рядом в комнате. Вдруг он слышит, что его зовет жена.

Он идет на ее зов. Почти твердым голосом она говорит ему:

В доме случилось что-то необыкновенное... поди, узнай...

Муж выходит на лестницу и видит ее сверху донизу наполненную народом. Оказывается, что отец Иоанн в это время был в одной из квартир того дома у больного. Узнав эхо, г. В. опрометью бросается в ту квартиру, где был отец Иоанн, вбегает во черной лестнице и, дождавшись его, просит пойти к его больной жене. Отец Иоанн с обычною приветливостью соглашается и идет в квартиру г. В. Войдя туда, он прямо направляется в комнату больной, точно он раньше несколько раз бывал в этой квартире. Больная встречает его без удивления, будто так и должно было случиться, но с каким-то необычайным благоговением, как она сама впоследствии говорила: вдруг в ней что-то загорелось. Отец Иоанн подошел к ней и, после нескольких слов утешения и ободрения, говорит:

– Ну, что же? Помолимся Богу, привстаньте...

Не встававшая с подушки несколько недель, больная приподнялась на постели. Отец Иоанн, положив ей руку на голову, начал молиться, В порыве веры и благоговейного умиления, больная встала на колени в постели, руки ее, до тех пор лишенные движения, свободно сложились на груди… Лицо ее горело... слезы лились градом. Отец Иоанн, благословив ее, дал несколько наставлений в том, как истинный христианин должен веровать и надеяться на Бога. Больная после молитвы почувствовала себя бодрою и, как хозяйка, обратилась к отцу Иоанну с вопросом, не хочет ли он подкрепиться. И вот добрый пастырь говорит:

– Если рюмочку вина дадите, поблагодарю вас; очень уж я ослаб и утомился... но только, по русскому обычаю, хозяйка сама должна подать гостю вино.

Услышав это, больная приподнялась с постели, опустила ноги на пол, близкие накинули на нее платье, и она твердыми шагами направилась в столовую к буфету, достала вино и подала благодатному гостю. Отпив несколько глотков и благословив больную и семью, отец Иоанн направился к выходу. Как рассказывала сама больная, в ней в тот момент закипели два чувства: благодарность к Богу и желание жить. Будет ли она жить? Хотелось ей спросить у отца Иоанна, во она не смела. Как бы читая в душе ее этот вопрос, отец Иоанн почти в дверях оборачивается и говорит ей:

– Бог поможет – поправитесь. Верьте – все в Его силе. Через несколько дней она совершенно выздоровела. Врачи, разумеется, назвали это кризисом и т. д., признав совершившийся факт делом случая. Нельзя не прибавить, что супруг больной – лютеранин, а сама она – православная.

Сын одного весьма состоятельного купца, несколько лет тому назад получив исцеление от опасной болезни молитвами отца Иоанна, выразил желание поступить в монашество, но не мог привести в исполнение этого намерения по несогласию отца. Спустя несколько времени, отец его умер вскоре того, как сын был помолвлен с искренно любимой девушкой. Почти тотчас же вслед за смертью отца, после которого молодому человеку, кроме торговли, осталось несколько десятков тысяч рублей, заболела и затем скончалась его невеста. Катастрофа эта до такой степени повлияла на молодого человека, что он, ликвидировав свои дела, решился, употребив часть оставшегося ему наследства на благотворительные цели, вступить в число книгонош «Общества распространения св. писания в России».

В 1887 году, в июле месяце, отец Иоанн был приглашен каретным извозопромышленником С-вим, больной жене которого предстояла сложная и крайне опасная операция. Исповедав и приобщив больную Св. Тайн, уважаемый пастырь посоветовал ей не уклоняться от операции, которая и была вскоре после того совершена доктором Байковым. Результаты операции, по словам сведущих и близких к больной лиц, оказались самыми благоприятными, так что в непродолжительном времени больная выздоровела.

Подобный же случай произошел с сестрою известного поэта, ныне умершего, В.Г. Бене-овой, проживающей па Петербургской стороне, по Большой Пушкарской улице, близ церкви Введения во храм Пресвятой Богородицы. В.Г. в начале Великого поста 1888 года занемогла острым ревматизмом, который потом осложнился воспалением легких. Нужно заметить, что В.Г, уже довольно преклонных лет, т. е. в том возрасте, когда воспаление легких крайне опасно и в большинстве случаев смертельно. Врачи признали ее положение безнадежным. Больная не могла двинуть ни одним членом. Тогда она решилась пригласить отца Иоанна. Последний, приехав, с первых слов предложил ей приобщиться Св. Тайн, на что В. Г. сейчас же охотно согласилась, хотя родные ее отчасти противились этому.

– Соединитесь с Господом, – сказал почтенный пастырь, – и Господь восставит вас.

– Где уж мне поправиться, батюшка, я стара... Дай Бог хоть умереть спокойно, – был ответ больной.

– Сестра о Христе, – возразил отец Иоанн, – не наше дело знать времена или сроки, которые Отец положил в Своей власти, отвечу я тебе словами апостола. Соединись со Христом, и во власти Его все возможно.

С этими словами отец Иоанн снял дароносицу и, поставив ее на стол, приготовленный для молитвы, сказал, указывая на нее:

– Вот, в этой дароносице – Пречистое Тело и Кровь Христовы, а под видом их, Он Сам, Всеблагий, вошел в твой дом. Веруй, через сердечное покаяние соединись с Ним, вера твоя спасет тебя. Не смотри на года. Он и дочь Иаира умершую воскресил, как же тебя, болящую, восставить не может?

Проговорив это, отец Иоанн стал перед образом на колени и начал горячо молиться, после чего исповедал и приобщил больную.

Потом он упрекнул окружающих, зачем ее раньше не приобщили, и когда последние сказали: «Она, батюшка, не говела», отец Иоанн возразил:

– Первые христиане приобщались Св. Тайн каждый день, а вы и больного приобщить не хотите. Бежать Христа нехорошо.

Благословив всех, почтенный пастырь удалился.

На другой день больная почувствовала себя лучше, а через несколько дней, к удивлению врачей, совершенно поправилась и чрез полторы недели могла ехать за город для окончательного восстановление сил.

Очень трогательное впечатление на обширном собрании произвели на присутствующих следующие два случая. Один из приезжих издалека обратился к отцу Иоанну с следующими словами:

– Батюшка, благословите! Я нарочно приехал сюда вчера из Одессы, чтобы лично поблагодарить вас за спасение моей жены. Ухаживая за больными тифом детьми, она сама сильно заболела; доктора нашли ее безнадежною, и мне предстояла тяжелая утрата, но я уповал на Бога и решился обратиться к вам телеграммою, прося святых молитв ваших за больную жену и мать. Вы помолились, дорогой батюшка, и в ту же ночь явились во сне больной жене моей и приказали, чтобы кто-нибудь простер над нею свои руки; когда она проснулась и рассказала об этом сидевшей около нее женщине, та исполнила ваше приказание. Больная крепко заснула, а на следующий день встала как ни в чем не бывало и снова начала ухаживать за поправлявшимися детьми.

В то же время одною из присутствующих дам, рыдая, был рассказан еще один случай исцеления безнадежно больной дочери ее.

– Дочь моя опасно заболела; лучшие петербургские доктора были приглашены мною для лечения ее, но все было напрасно: силы ее ослабевали с каждым часом все более и более; я созвала консилиум и узнала роковой приговор, что дочь моя должна умереть. Я отчаивалась, не знала на что решиться, но Господь умудрил меня обратиться к вам, дорогой батюшка. Вы были так милостивы ко мне и к моей дочери и не отказались приехать; подойдя к постели, с которой больная долго не вставала, вы своею пастырскою рукою посадили ее и, благословив, приказали встать... Мы были все поражены, когда дочь моя спросила вдруг: «Мама, позволь мне встать, я чувствую себя отлично», и, вставши, начала молиться вместе с нами Богу, благодаря и благословляя в душе вас, наш дорогой наставник.

Мы видели десятки случаев, когда молитва о. Иоанна совершала даже чудеса, перерождала душу и сердце человека, совершала нравственный подъем упавшего духа, исцеляла телесные недуги и т. д. Легкомысленно было бы думать, что всякий больной, обратившийся в критическую минуту к молитве о. Иоанна, получал непременно исцеление. Тогда это была бы какая-то клиника, в которую обращались бы все «на случай», как теперь обращаются к барону Вревскому и разным знахарям.

– Поможет – хорошо, а не поможет – все равно умирать надо: доктора отказались лечить.

Если мы знаем сотни случаев, когда молитва о. Иоанна спасала больных и помогала умирающим, то мы знаем тоже тысячи случаев, когда к нему писали и ездили «на авось», но никакой помощи не получали.

– Молитесь, Господь поможет вам по вере вашей, – говорит всегда о. Иоанн и в этом смысле молится сам.

Очевидно, если к молитве обращаются «на случай», как к соломинке, за которую хватается утопающий, то нечего и ждать от отца Иоанна какой-либо помощи, потому что он, прежде всего, человек искренно и глубоко верующий, живущий по букве и духу евангельского писания.

Напротив, те сравнительно немногие, которые находили нравственное или физическое исцеление у о. Иоанна, были все без исключения люди или набожные, или проникшиеся в ту минуту, когда они говорили с о. Иоанном, твердой и непоколебимой верой в возможность чудесной силы Божьей, ниспосылаемой по молитве людей, сильных верою и благочестивой жизни. Правы они или нет, имеем ли мы здесь дело с промыслом Божьим или простою случайностью – оставим на совести каждого. Наша задача – правдиво передать только одни факты, не пытаясь давать им научного или канонического толкования.

* * *

Случаи исцеления больных о. Иоанном порождают в интеллигентных классах не только сомнение, но и прямые протесты.

– Здесь о. Иоанн не причем, – пишет мне один капитан. – Спросите любого доктора, и он скажет вам, что сильнейшие нервные потрясения могут почти моментально разрушить человеческий организм и также моментально совершать реакцию к выздоровлению. Это не чудо, а простое физиологическое явление, и напрасно такими рассказами о мнимых чудесах морочить необразованных читателей.

Вероятно, читателю приходилось не раз слышать в обществе подобные же мнения об исцелениях о. Иоанна, почему я и позволяю себе остановиться на письме моего корреспондента несколько подробнее. Я замечу только, что я не высказывал раньше и не высказываю теперь личного своего мнения об исцелениях о. Иоанна, во-первых, потому, что мнение мое никому, вероятно, не интересно, во-вторых, оно не имеет в данном случае никакого значения, так как привожу факты и только констатирую известные явления или события, и, в-третьих, потому, что вовсе не считаю себя каким-либо авторитетом ни в делах веры, ни медицины.

Никто, конечно, не станет возражать моему корреспонденту о действительности нервных явлений. Это бесспорно. Я знаю, напр., одного профессора, который лечит больных и очень успешно самым простейшим способом. Приходит в нему больной, чуть ли не расслабленный, с сильнейшим потрясением всей нервной системы.

– Ну, что у вас? – спрашивает профессор.

Больной рассказывает... Он страшно исхудал, боли во всем теле, рукой плохо владеет.

– Э… э… пустяки, – небрежно перебивает профессор, – ну, покажите...

Осмотр длится недолго.

– Ничего у вас нет. Одни пустяки. Через неделю молодцом будете; вот вам лекарство...

Ободренный больной точно воскресает, сразу чувствует себя лучше и скоро совсем выздоравливает.

Точно так же неоднократно видел, как гипнотизер Фельдман брал тяжело больных из госпиталей и приказывал им моментально выздороветь; те вставали и ходили здоровыми...

Все вы знаете, что ни профессор, ни Фельдман не делали чудес; хотя явления эти и не находят себе в науке ясного объяснения, как равно и всякое лекарство, помогающее одному и не оказывающее на другого ни малейшего влияния, составляет явление непонятное, но оно не чудо. Я готов даже допустить, что половина больных, исцеленных о. Иоанном, получила бы точно такое же исцеление у того профессора или Фельдмана без всяких молитв или веры. Не надо забывать, что сама жизнь наша и 99 из 100 медицинских явлений составляют тайну, которую люди науки стараются объяснить гадательными теориями, а простой народ – «волей Божьей»... Не странно ли в самом деле: лежит перед нами человек; все, что мы у этого человека видели, осталось налицо, и все, что можно видеть при вскрытии – тоже налицо, а что-то невидимое исчезло, и человек превратился в разлагающийся труп! Доктор скажет, что человек умер от апоплексии, рака, дифтерита, а мужичок определит: «Бог смерть послал», но по существу для тайны жизни оба сказали то же самое.

* * *

Закончу эту главу словами о. Иоанна:

«Подлинно, Сам Бог указывает наивернейший путь в царствие небесное, когда посылает продолжительные болезни избранникам Своим. Болезни очень спасительны для нас в нашем состоянии. Никогда мы не можем так легко избежать многих грехов, как в болезни. Какие грехи всего более беспокоят нас? Самолюбие, своекорыстие, сладострастие, чревоугодие. Но скажите: чем будет гордиться больной? Не смиренное ли с знание своих немощей, не надежда ли на Единого Бога, помощника слабых и немощных, всего приличнее ему в его положении? Чревоугодие, сладострастие? Но не замирают ла они совсем в больном и расстроенном организме страдальца? Возьмем человека, страждущего лишением зрения. Великое несчастье. Но при этом несчастный не обладает ли он некоторою долею счастья? Не может ли он считать себя вполне свободным от грехов неосторожного воззрения на предметы соблазнительные, порождающие в душе зрителя или зависть, или похоть вредную? А страждущий лишением слуха от скольких грехов делается свободным вменно потому, что он не имеет возможности слышать многое такое, что возмущает дух, оскверняет ум и сердце. Да, если когда, то в болезни всего менее у нас возможности ко греху, в болезни всего более средств убегать его.

В журнале «Русский Паломник» печатается в высшей степени интересный «Дневник о. Иоанна», из которого я позволю себе привести несколько выдержек, рекомендуя читателям обратиться к подлиннику.

Вот как определяет сам о. Иоанн значение и характер «Дневника»:

«Сила Моя в немощи совершается, говорит Господь, и где умножился грех, там преизбыточествует благодать, говорит великий апостол. Эта сила и эта благодать Господня и во мне, немощном и грешном, воспревзбыточествовали во все дни жизни моей, с ранней юности до настоящих дней, и проявлялись осязательно в чудном озарении души моей светом покаяния в молитве, в умилении сердца в чистых, горячих, животворных и сладких слезах, скверну сердца очищающих. Я старался всегда совершать домашнее и общественное богослужение с ясным и глубоким пониманием его смысла, с сильным и

горячим чувством, с миром в душе. Но есть сильные враги молитвы: это, во-первых, наши страсти житейские и начальства и власти тьмы, духи злобы поднебесные, о коих апостол говорит в своем послании: «наша брань не с плотью и кровью, но с начальствами и властями тьмы, с духами злобы поднебесными». С этими всезлобными врагами молитвы, всякой правды мне и приходилось вести неравную, упорную и жестовую борьбу на живот и на смерть с самого начала моего священнического служения, потому что священник, по самому сану своему и званию, есть Божий ратоборец, облеченный во всеоружие Божье для непрестанной, невидимой брани с невидимыми легионами злых духов, нападающих рано и поздно на оружника Христовой веры с пламенными стрелами злобы своей, с тонкостью, хитростью, быстротою и силою многовековой своей падшей духовной сильной природы. Но так как священник есть также падший, грешный, многострастный, легкоуязвимый с разных сторон своей внутренней жизни и в этом заключается слабая его сторона или слабые его стороны при ведении духовной борьбы с миродержателями тьмы века сего, то я с самого начала моего священнослужения должен был усиленно молиться Господу сил, как и теперь молюсь, да научит Он, Всеблагий, руки мои на ополчение и персты мои на брань невидимую, упорную, ожесточенную брань. И я не оставлен беспомощным в этой спасительной брани: я возводил очи мои, полные слез, к небу, откуда всегда приходила мне помощь, хоть часто не вдруг и не скоро, по причине бывшей неопытности в искушениях на молитве. При непрестанных внутренних искушениях я должен был постоянно обращать душевное око мое внутрь себя, чтобы усматривать нападение невидимых врагов, и таким образом приучил себя почти к непрестанному духовному созерцанию и тайной молитве и всегдашнему благодарению Господа за ниспосылаемую мне помощь в духовной войне; ибо с помощью Божьею я всегда, в конце концов, выходил победителем из нее, хотя при начале моего служения бывал часто побеждаем коварством и хитростью бесплотных врагов. При таком характере моей внутренней жизни Господь сподоблял меня часто чудных внутренних озарений и светлых мыслей касательно молитвы вообще и разных предметов веры а жизни христианской, и я старался не пропускать их без особенного внимания и записывал их в свой дневник. Таким образом, составилось в течение тридцати пяти лет много рукописных заметок моих об этих предметах, которые я осмеливаюсь предложить, в извлечении, вниманию почтенной публики. Это – самые беглые, летучие заметки, писанные на всяком месте то карандашом, то чернилами. Прошу не взыскать за то, что было писано для себя, а не напоказ кому-либо».

***

Священник – слуга Божий, вооруженный Его властью и силою (в покаянии); сила крестная – священническое благословение.

Молитва всегдашняя, потому что всегда грешим; благодарение всегдашнее, потому что ежедневно, ежеминутно получаем новые милости Божьи, а и старых без числа много; славословие всегдашнее, потому что всегда видим славу дел Бога нашего в нас и в мире, особенно, славу Его бесконечной любви к нам.

Сначала исправь свою жизнь, а потом приступай я Св. Дарам…

Где нет тайн? Человек сам для себя – и в своей душе, и в своем теле есть тайна. Есть бесчисленное множество тайн и в окружающей нас природе: человек так мало знает в сравнении с тем, чего еще не знает, – несмотря на успехи современных естественных наук, – что каждый из нас должен смиренно сознаться вместе с одним из древних мудрецов в том, что мы знаем лишь только то, что ничего не знаем.

Отчего мир гонит истинную веру, благочестие, правду, которые столь благотворны для людей, внося в разрозненные общества человеческие единство, взаимную любовь, добрые нравы, мир, порядок? Оттого, что мир весь во зле лежит (Ин.5:19), люди возлюбили злобу паче благостыни (Пс.51:5), и князь мира сего, дьявол, действующий в сынах противления, ненавидит правду адскою ненавистью и гонит ее, так как она служит обличением неправды, колет ей глаза, стесняет ее.

Мы видим, что современный человек упал крайне глубоко, весь погрузился в чувственность, связал всего себя житейскими страстями и чувственными удовольствиями, извратил порядок жизни, указанный Творцом, и, таким образом, не только не следует Божественному плану спасения нашего, но, насколько этот план касается его, разрушает оный. Посмотрите со вниманием на жизнь современного человека, как она неестественна, как не христиански препровождается. Посмотрите, как он извратил самые наслаждения чувственные! Для обоняния и вкуса и отчасти для самого дыхания он изобрел и воскуряет острый, пахучий дым, принося это, как бы постоянное кадило, демону, живущему во плоти, заражает этим дымом воздух жилища своего и воздух внешний. Чрево стало идолом: постов многие совсем не держат, считая их тягостными; пирование и пьянство сделались явлениями постоянными; деньги стали положительно кумиром, и для легкого приобретения их люди не пренебрегают никакими средствами, как бы они ни были неблагородно-нечестивы; все помыслы, работы, забавы, в том числе и игры, – словом, удовольствия, искательства, намерения, предприятия, даже учения направлены к земле; о небе, о небесном звании, о небесном учении и житии во многих домах нет и помину. Человек-христианин, где ты? Как ты глубоко ниспал? В какую ты тьму зашел сам добровольно?

***

Все вещественное, мы видим, тлеет, начиная с пищи и одежды; грехи также, все замечаем, растлевают душу и тело. Это должно возродить в нас надежду нетленного, непреходящего. Вы, сладкопитающиеся, вы, тщеславящиеся одеждою, домами, богатством, – что вы делаете?

***

На молитве надо всего более стараться о горячности духа, о горячности и искренности раскаяния во грехах. Анания, Азария и Мисаил, пророк Даниил (пред явлением архангела). Благоразумный разбойник.

***

У людей, мало молящихся, слабо сердце: и вот, когда она хотят молиться, сердце их расслабляется и расслабляет их руки, тело и мысли, и трудно им молиться. Надо преодолеть

себя: постараться молиться всем сердцем, потому что хорошо, легко молиться всем сердцем.

***

Дьявол постоянно в сердцах наших лжет на Бога, особенно, на его вездеприсутствие: забы Бог, отврати лице Свое; на правосудие: не взыщет; на бытие: несть Бог.

***

Молитвою часто называют то, что вовсе не есть молитва, – сходил в церковь, постоял, посмотрел на иконы пли, прежде, на людей, на их лица, наряды, говорит: помолился Богу; постоял дома перед иконою, покивал головою, проговорил заученные слова без понимания и сочувствия, говорит: помолился Богу, хотя мыслями и сердцем вовсе не молился, а был где-либо в другом месте с другими лицами и вещами, а не с Богом.

***

Придите же, подобные мне, грешники, ко Христу Спасителю с верою и покаянием нелицемерным, и Он даст вам мир. Я сам подвергался и подвергаюсь многократному, разрушительному и смертоносному мятежу страстей: и всякий раз, через сердечное покаяние, получал от Господа избавление. Кайтесь же, кайтесь, грешники и грешницы! Позаботимся же о стяжании святости, как говорил Сам Господь: «Святи будете, якоже Аз свят есмь Господь Бог ваш»... Кайтесь, кайтесь!

***

Доселе я жил Богом (мыслил, чувствовал, питался). И впредь буду жить Им же. Всякое беспокойное попечение отлагаю и полагаюсь на надежду мою, на дыхание мое – Христа.

***

Молитва – вода живая, которою душа утоляет свою жажду. Когда молишься, тогда представляй, что как бы Един только и был пред тобою Бог, Троичный в Лицах, и кроме Его ничего не было. Представь, что Бог в мире, как душа в теле, хотя и бесконечно выше его и не ограничивается Им; твое тело мало, и все его проникает малая душа твоя, но мир велик, Бог бесконечно велик, и по всему творению Бог все наполняет, – везде Сый и вся исполняяй.

***

Что тебе за польза от лакомой пищи и напитков, как тебе не стыдно обременять себя ими? Зачем ты отдаешь себя во власть чувственности? Или тебе это приятно? Смотри: мнимая сладость твоих удовольствий есть опасная приманка плоти. Бойся этой приманки; если хочешь быть с Богом, если хочешь быть вечно благополучным, то ты должен согласиться, что тебе надобно попоститься душою своею, собрать свой ум, помышление исправить, мысли очистить, вместо рубища дел неправедных украсить себя драгоценною одеждою добрых дел. Телесный пост установлен для того, чтобы легче было поститься душе.

***

Весьма многие приходят на дух с совершенным равнодушием и, если бы у них не спросили ничего, тο они ничего бы не сказали или сказали только вообще, что-де грешен, отец духовный, во всех грехах. И если бы еще это сказали с сердечным сознанием своей вины, – нет, то и горе, что без сознания грехов своих, а так – чтобы скорее кончить дело. Возлюбленные! Не будем дело крайнего милосердия Божия к вам грешным обращать в повод к гневу Божию. Что мы за бесчувственные такие! Нам ли не о чем поскорбеть на исповеди! Мало ли у нас грехов: если бы мы и всю жизнь свою стали плакать о грехах своих, – и тогда бы не сделали ничего лишнего, а только должное.

***

В самые скорбные, безотрадные минуты Господь с нами.

«С ним есмь в скорби». А мы думаем, что нет, что Бог оставил вас. О, несказанная держава Бога нашего над сердцами нашими! Мать не может совершенно привлечь нашего сердца в любовь свою, а Господь привлекают тайнами и молитвою.

Враг ежедневно сильно гонит мою веру, надежду и любовь. Гонят тебя, моя вера! Гонят тебя, моя надежда! Гонят тебя, моя любовь! Терпи, вера, терпи, надежда, терпи, любовь! Мужайся, вера, мужайся, надежда, мужайся, любовь! – Бог ваш поборник! – Не ослабевай, вера, не ослабевай, надежда, не ослабевай, любовь!

***

Не душа ли больше есть пищи? Ах, неизмеримо, бесконечно больше! В душе сияет образ Бога невидимого, Творца всего. Не только чего-либо вещественного, но души своей, жизни своей я не должен щадить для пользы брата, вещественной или телесной, особенно же духовной. Служа с любовью пользам брата, я служу Самому Богу. О! Я чувствую сердцем высокую, великую истину: «Понеже сотвористе единому сих братий Моих меньших, Мне сотвористе». Почему так? – Потому, во-первых, что всякий человек есть образ Божий, и, во-вторых, потому, что Иисус Христос есть Бог и вместе человек и Глава тела Церкви Своей, так что мы составляем уди Его, от плоти Его и от костей Его, то есть мы – члены Христовы.

***

Каждому, истинно нуждающемуся, должно оказывать малость. Но при этом должно помогать не по тщеславию и самолюбию, не из желания благодарности и вознаграждения, но бескорыстно, из угождения Богу и из любви к ближнему. Милостыня, зараженная болезнью тщеславия, не есть уже дело милосердия. Итак, если кто дает не с расположением усердия, тот лучше не давай.

Любовь – Бог. Если любишь, Бог в тебе пребывает, и ты в Боге, Злоба – дьявол. На мгновение озлобишься на ближнего – и бес в тебе, зайдет иголкой и постарается сделаться в тебе горой, – так он расширяется, и так он тяжел! Итак, люби постоянно Бога и ближнего. Не допускай до сердца своего злобы ни на мгновение, считая ее бесовскою мечтою. – Аминь.

***

Как комнатный воздух имеет тождество с внешним и от него происходит, как он необходимо предполагает наружный, всюду разлитый воздух: так и душа наша – дыхание Духа Божия – предполагает существование Вездесущего и вся исполняющего Духа Божия. Параллель между храминами вещественными и храминами духовными.

***

Господь так милосерд, что не гнушается никакою нашею молитвою, но милостиво приемлет всякую и несовершенное исправляет, – только бы мы обращались к Нему и совсем не забывали Его.

***

Надо уметь господствовать над своим сердцем в минуту оскорбления, подавлять в себе гнев и неудовольствие в самом начале. Укорил кто тебя? А ты благословляй. Бил? А ты терпи. Презирает и за ничто почитает он тебя? А ты при веди себе на мысль, что из земли ты составлен и в землю опять разрешишься. Кто ограждает себя такими рассуждениями, тот найдет, что всякое бесчестие меньше действительности.

***

Душа наша потому называется душою, что она дышит Духом Божиим, т. е. она так называется от Духа Животворящего.

***

Слава Тебе, Всесвятый, Животворящий Душе, от Отца исходяй и в Сыне присно почиваяй, нераздельный от Отца и Сына! Слава Тебе, Сыне Божий, о Дусе Божии изгонявый бесов и Им спасение наше строяй, освящаяй, умудряяй, укрепляяй нас! Слава Тебе, Огче, благоволяй о нас присно в Сыне Духом Святым! Нераздельная Троице Единице, – помилуй нас!

***

Слава Духу Божию, от Отца исходящему для оживления всякой твари и исполняющему всю вселенную. Слава Ему, Животворящему ангелов и человеков и всякую тварь. Слава Ему, Силе нашей, Святыне нашей. Слава Ему, Соприсносущному Отцу и Сыну.

***

Какое имя Богу нашему? – Любовь, Благость, Человеколюбие, Щедроты. Когда молишься, зри сердечными очами, что пред тобою стоит Любовь и Благость, что тебе внимает Человеколюбец.

***

«Ты бо рекл еси, Господи: хотением не хощу смерти грешника, но яко еже обратитися и живу быти ему; и яко семьдесят седмирицею оставляти грехи»...

***

Господи! Даруй мне сердце простое, незлобивое, открытое, верующее, любящее, щедрое.

***

Забуду ли я Тебя, Господи, Невидимый, Непостижимый, Господи, исполняющий присно сердце мое жизнью, светом, миром, радостью, силою, терпением, Тебя, Который бываешь для меня всяким благом в моей жизни и Един составляешь жизнь мою? – О! Не дай мне забыть Тебя!

***

Не все ли Я для тебя, Я Отец, и Сын, и Святый Дух – Бог твой, живот твой, покой твой, радость и блаженство твое? Твое богатство, твоя пища и питие, твое одеяние и все твое? – К чему же ты прилепляешься? К праху ли? Чего ты жалеешь для Меня в лице ближнего? Праха ли? Для Меня ли, все сотворившего, для Меня ли, Который могу землю и камни претворить в хлебы, воду источить из камня? – Будь всегда со Мною и во Мне, и будешь всегда спокоен и весел. – Пострадало ли когда твое упование на Меня? Не всегда ли Я успокаивал и оживотворял тебя?

***

«Господи Иисусе Христе, Сыне Бога живого, пастырю и агнче, вземляй грех мира, иже заимования даровавый двема должникома и грешнице давый оставление грехов ее; Сам, Владыко, ослаби, остави, прости грехи»...

***

Господи Иисусе Христе Боже наш, – иже нашего ради спасения изволивый плоть носити, да прославивши чудно словесное естество, неизреченным Твоим благоутробием и благостью и иже во истинном познании обращающиеся из глубины греховныя, простити обещаяй...

Благий Человеколюбче, иже тварь единым словом соделавый и из нея человека создавый, последи же сего неизреченным Твоим человеколюбием падшего сего и раба греху бывша восприемый и освятивый, яко да не погибнет до конца дело руку Твоею, давый же сему и Своя спасительные заповеди в память Твоего пришествия и Твоих повелений, и Божественного вочеловечения...

***

Господи! Имя Тебе – Любовь: не отвергни меня, заблуждающего человека. Имя Тебе – Сила: подкрепи меня, изнемогающего и падающего. Имя Тебе – Свет: просвети мою душу, омраченную житейскими страстьми. Имя Тебе – Мир; умири мятущуюся душу мою. Имя Тебе – Милость: не преставай миловать меня.

***

Я молюсь иногда в церкви о людях Божьих так: Вот, многие из предстоящих в храме Твоем стоят праздны душами своими, как сосуды праздные, и о чесом помолиться, якоже подобает, не ведят; исполни Ты их сердца ныне, в это время для них благоприятное, в этот день спасения, благодатью Всесвятого Духа Твоего, и даруй их мне, молитве моей, любви моей, исполненных познанием благостыни Твоей и сокрушения и умиления сердечного, как наполненные сосуды; даруй им Духа Святого Твоего, ходатайствующего в них воздыхании неизглаголанными. Я сам, пастырь, грешен и нечист паче всякого человека, во не призри на грехи мои, Владыко, а призри их по великой милости Твоей, и молитву мою, ради благодати священства, на мне лежащей и во мне пребывающей, услыши в час сей; да не будет во мне, Господи, праздна благодать священства, но да горит она во мне всегда верою, надеждою, любовью и сыновним дерзновением молитвы о людях Твоих.

Владыко! Слезную молитву мою о духовных чадах моих и всех благоугождающих Тебе христианах православных приими за самое попечение мое об их спасении, за мою заботу пастырскую! Будь, по молитве моей, Сам Ты для них и гласом, и трубою, пробуждающею от сна греховного, и оком, надзирающим за их сердцами, и рукою, подкрепляющею их на пути к горнему отечеству и восстановляющею падающим от маловерия и уныния, и любовью материнского, которою скуден я, нежно заботящеюся о их истинном благе; буди им вся, да всяко некия спасеши. Ты бо Един еси воистину Пастырь, самыя души человеческия невидимо и сокровенно пасущий, Ты единый истинный и премудрый Учитель, – глаголящий в самыя сердца людей Твоих; Ты еси един истинный Любитель Своих созданий и чад по благодати: у Тебя и Премудрости и Всемогущества бездна. – Ты един присно Бодрый и Неусыпающий и в самом сне нас поучающий путям Твоим. Буди убо Ты, Владыко, вместо меня пастырь и учитель вверенным от Тебя мне овцам моим; Сам води их на пажити злачные; Сам охраняй их от волков духовных и плотских. Сам направи ноги их на путь истины, правды и мира. Буди вместо меня для них и светом, и оком, и устами, и рукою, и премудростью, паче же всего любовью, ею же скуден аз многогрешный.

Нам предстоит теперь рассмотреть «плоды» любви о. Иоанна или благотворительную его деятельность за 35 лет. Эти плоды разделяются на помощь материальную и нравственную, причем, та и другая многообильны и весьма осязательны. Достаточно сказать, что о. Иоанн жертвует ежегодно от 100 до 150 тысяч рублей (точной цифры не может определить и сам о. Иоанн) и причащает, как мы видели, не менее 15–20 тысяч человек в год. Хотя эти цифры довольно красноречивы в говорят сами за себя, но, в ввиду огромного общественного значения благотворительности отца Иоанна, мы считаем небезынтересным несколько подробнее остановиться на этой стороне деятельности почтенного пастыря.

Отец Иоанн отправляет в течение долгого 35-летнего периода, как я уже упомянул, все священнические обязанности до законоучительства включительно наравне со всеми другими иереями; у него есть свои прихожане, требы и т. д., как и во всех других церквах с одним или несколькими священниками; но та деятельность, о которой мы будем говорить ниже, выходит из пределов «прихода» кронштадтского Андреевского собора, как вообще она выходит из пределов обязанностей духовного отца и пастыря Церкви. Эта деятельность «вне-нормальная», если можно так выразиться, или «сверх-нормальная», и она-то дает о. Иоанну тот нравственный облик, который, подобно магниту, притягивает к себе сердца людей, заставляя их искать скромного и ничем по внешнему виду или положению не выделяющегося священника.

В своем месте мы говорили о необыкновенной популярности о. Иоанна, представляющего собою образец как добродетели, так и скромности чисто христианской, и здесь мы хотим только протестовать против упреков некоторых скептиков, ставящих о. Иоанну чуть ли не в вину его популярность. Мы можем засвидетельствовать, что у отца Иоанна Сергиева постоянно правая рука не знает, что делает левая. Он избегает всякого проявления благодарности, прячется ох разных депутаций или демонстраций и неоднократно, при виде встречающей его тысячной толпы, он восклицал:

– Что мне с ними делать? Научите, куда от них укрыться...

Пробовал о. Иоанн просить своих почитателей с церковной кафедры держать себя скромнее и не устраивать ему триумфов; при редких беседах с представителями печати он просто умолял не печатать о случаях исцеления его молитвами и вообще не писать о его деятельности; наконец, придумывал он разные потаенные входы и выходы, но все напрасно! Чем больше избегал он огласки и популярности, тем больше его преследовали, так что, махнув в конце концов на все рукою, он сделался совершенно равнодушен ко всему окружающему и не замечает, кажется, что происходит вокруг. Затрут ли его толпой, он будет стоять и ждать, пока кто-нибудь не высвободит его или сами осаждающие не сделаются снисходительнее; встречают ли, провожают ли его, он раскланивается, терпеливо все выслушивает, и, как посторонний свидетель, идет далее своею дорогою. За все 35 лет священнослужения отец Иоанн не только ни разу не вызвал какой-либо демонстрации, но не дал даже малейшего повода заподозрить его в желании стать предметом демонстративного чествования. Мало того, когда оп замечал только желание с чьей-либо стороны эксплуатировать его популярность (а таких поползновений было множество), он резко и решительно обрывал свои отношения.

Мы говорим все это, чтобы представить благотворительную деятельность кронштадтского пастыря в надлежащем виде. Человека, который сам спрашивает «Дом Трудолюбия», сколько он ему прислал или пожертвовал тогда-то; который, получая одной рукой запечатанный пакет с деньгами тут же передает его просящему, не распечатывая; наконец, который отдает неимущим все, что получает с имущих, а это «все» равняется нередко сотням тысяч рублей, такой человек не может искать популярности просто потому, что она ему ни на что не нужна. Человек, который отказывает в посещении предлагающему ему тысячу рублей, а идет в подвал к нищему, которому, кроме посещения, надо еще дать из своего кармана помощь материальную, не может быть заподозрен в какой-нибудь корысти... Здесь нет места мелочным делам земного, тленного богатства.

О нравственной помощи пастыря мы говорили в первых главах нашего очерка. Мы видели десятки случаев, когда молитва о. Иоанна совершала даже чудеса, перерождала душу и сердце человека, совершала нравственный подъем упавшего духа, исцеляла телесные недуги и т. д.

Перейдем теперь к другой, не менее интересной и почтенной отрасли – благотворительной помощи о. Иоанна. Здесь уже двух мнений не может быть.

Официальная благотворительная деятельность отца Иоанна сосредоточивается, главным образом, на кронштадтском «Доме Трудолюбия» и частью на устроенном по тому же типу «Доме Трудолюбия» в С.-Петербурге.

С самого вступления своего на пастырское поприще, о. Иоанн стал заботиться об улучшении быта беднейшей части населения своего прихода и всего Кронштадта. Еще в шестидесятых годах он заговорил в печати об учреждении «Домов Трудолюбия». В 1874 году, по его инициативе, было учреждено при Андреевском соборе приходское попечительство. «Церковное попечительство, – говорил о. Иоанн при его открытии, – есть учреждение первых христиан времен апостольских, которые, по братской любви, так заботились друг о друге, что «не бяше нищ ни един из них» (Деян. 4, 84). Оно особенно необходимо у нас. Дай Бог, чтобы оно было и у нас в таком же духе единомыслия и любви».

Вскоре при церковно-приходском попечительстве возникло замечательное благотворительное сооружение, в основе которого положены незыблемые начала: «труд и любовь». Благодаря поддержке таких деятелей, как барон Буксгевден, генеральша Лапшина, доктор Дворяшин в др., из «Дома Трудолюбия» разрослось дерево, прикрывшее своими ветвями до двадцати городов России, в которых теперь бедняки-труженики могут получить помощь не как подаяние, а как плату за труд. Мы имеем отчеты за все годы существования кронштадтского «Дома Трудолюбия» и из них особенно характерно видна основная черта всей деятельности о. Иоанна – поразительная скромность. Отец Иоанн не состоит в правлении «Дома» ни председателем, ни почетным управителем или распорядителем; все почетные звания и должности розданы другим, а между тем участие этих «других» и о. Иоанна выражается такими цифрами: «другие» 1 ½, много 2 тысячи рублей в год вносят в кассу общества, а отец Иоанн 50–60 тысяч... Нужно выстроить флигель или здание для помещения ночлежного приюта, «другие» составляют планы, сметы, заведуют постройкой, а о. Иоанн в стороне... он дает деньги на постройку... только! И по просьбе самого о. Иоанна его имя почти не фигурирует в отчетах; возьмите, например, последний отчет:

Доходы:

Постоянных доходов в пожертвований

1943 р. 15 к.

% с неприкосновенного капитала

2377 р. 74 к.

Доходы из разных источников

6003 р. 44 к.

Временные пожертвования

46911 р. 83 к.

Итого:

57236 р. 16 к.

Эти «разные источники» и «временные пожертвования» слагаются из сумм:

Ежегодные субсидии:

Субсидии, отпускаемые по Высочайшему повелению

1000 р.

От Ее Императорского Высочества Великой Княгини Александры Иосифовны

200 р.

От Его Императорского Высочества Великого Князя Александра Михайловича

100 р.

От Петергофской земской управы

250 р.

От разных лиц на попечительство

417 р. 20 к.

От разных лиц на устройство лампады перед образом Спасителя в «Доме Трудолюбия»

35 р.

От разных лиц по завещанию

175 р.

Членского взноса от 103 человек

534 р.

Вынуто из кружек

975 р. 73 к.

и т. д. А затем следуют скромные рубрики:

а) Пожертвования протоиерея И.И. Сергиева:

На попечительство

41963 р.

На постройку ночлежного приюта

2000 р.

Итого

43963 р.

По изданию бесед протоиерея И.И. Сергиева:

Получено от продажи бесед

2042 р. 30 к.

Получено от продажи карточек

296 р. 10 к.

Итого

2338 р. 40 к.

Итого 46000 р. или 90% всех доходов!

И то же самое повторяется из года в год. Располагая такими «временными» суммами, «Дом Трудолюбия» успел скопить до 100000 руб. запасного капитала, выстроил три большие здания с церковью и устроил приют для призрения нескольких тысяч человек. Под общим наименованием «Дома Трудолюбия» находятся в Кронштадте:

1) Ночлежный приют на 800 мужчин и женщин, занимающий четыре этажа большого каменного здания. За 3 коп. (неимущие даром) бедняки получают ночлег и утром кружку чая с хлебом. Постели устроены в виде нар с подушками из соломы. Первоначально предполагалось дать такие же тюфяки, но расход вышел чрезмерный, потому что менять тюфяки приходилось чуть не ежедневно. Зимою, когда морские работы на судах прекращаются, в Кронштадте остается без крова много рабочего люда, и для них этот ночлежный приют единственное убежище.

2) Женская мастерская для девочек и взрослых девушек, которых обучают шитью и дают заработок на швейных машинах. Несколько десятков бедных тружениц получают здесь кусок хлеба, а не умеющие – выучиваются шить под руководством мастерицы.

3) Переплетная мастерская, дающая работу и профессиональное образование нескольким беднякам, а также служащая практическим классом для мальчиков-питомцев школы «Дома Трудолюбия».

4) Сапожная мастерская – недавно устроенная, но давшая уже несколько хороших сапожников.

5)      Народная      столовая, которая питает бедняков (до 600 человек в день) сытной и здоровой пищей за самую грошовую плату: чай 1 к. стакан, суп 2 к. порция и т. п.

6) Богадельня для женщин, где нашли приют 14 бездомных стариц, из которых младшей 63 года, а старшей 95 лет: они получают полное содержание и взяты о. Иоанном с улицы буквально.

7) Лечебница, отпускающая лекарство и амбулаторную помощь нескольким тысячам бедняков. Она занимает две, хорошо устроенные, комнаты, имеет аптеку и пр. Врачи дежурят даром.      ·

8) Народные чтения, устраиваемые в громадном зале-аудитории по воскресеньям. Народу бывает всегда масса.

9) Библиотека даровая, с читальным залом, единственная в Кронштадте.

10) Книжная лавка, продающая по своей цене полезные издания.

11) Начальные училища для 150 девочек и 200 мальчиков, с тремя благоустроенными классами, прекрасными пособиями и проч. Обучают даром.

12) Детская библиотека для всех кронштадтских детей, единственная в городе, если, впрочем, не единственная в России.

13) Рисовальные классы для всех желающих за 2 р. в год.

14) Детский приют для 100 круглых сирот, получающих здесь все, не исключая и образования.

15) Убежище денное для детей, которых родители оставляют здесь, отправляясь на работу.

16) «Дом Трудолюбия» или мастерские, где 300–400 человек, неспособных ни к какому труду, треплют пеньку, мочалу, клеят картузы и т. п. За свой труд они получают 15–20 коп., которыми уплачивают за обед в столовой и за ночлег в приюте.

17) Помощь на дому: пособие выдавались деньгами, одеждой и обувью, множество народу отправлялось на родину и т. п. и т. п. Под покровительством этого отдела находились круглый год 2877 человек.

Все перечисленные учреждения занимают несколько собственных домов, составляющих целый городок; в центре главного флигеля – домовая церковь и народная аудитория.

* * *

Еще с петровских времен в Кронштадте существует так называемая «Матросская слободка, служащая и поныне местом жительства для высылаемых из столицы административным порядком. Можно судить, что за люди населяют это предместье Кронштадта, какое чувство омерзения должно испытываться при посещении этого притона общественных отбросов.

Ссыльные эти носят наименование «посадских», и в описываемое нами время городские жители много терпели от них. Ночью не всегда безопасно было пройти по улицам города, рискуя подвергнуться нападению и грабежу. Вот на этих-то нравственно погибших людей и обратил свое внимание любвеобильный пастырь.

Чуть загорелся восток... С моря потянуло прохладой... Спит еще Кронштадт, и только «посадская голь» лезет из своих «щелей» – грязных, вонючих углов, в низеньких ветхих домишках.

– Боже! неужели здесь живут, – думал я, обходя в первый раз посадские трущобы,

точно вросшие в землю. Оказалось, что не только живут, но живут плотнее и скученнее, чем, например, в богадельнях или казармах. Нары понаделаны рядами, а местами еще в два этажа! Голые доски, полутемная нетопленная изба, смрадная, нестерпимо-пахучая атмосфера – вот признаки посадских щелей. Не стану описывать подробнее отвратительную обстановку кронштадтской нищеты, потому что в ней не ничего исключительного и особенного: такую же обстановку и бедность и если бедность, то непременно антисанитарную грязь и можно встретить везде в России, и везде, где нищета, там и грязь, где бедность, там и вонь; парадной, «нарядной» нищеты, как, например, в Германии, у нас нет. Хоть чистота, в сущности, ничего не стоит, но у русских она составляет исключительное достояние богатых...

Только что пробило 5 часов утра, как из убогих посадских избушек начали выскакивать фигуры, мужские и женские, в каких-то «маскарадных» костюмах: кто в кацавейке и больших калошах, кто в зипуне с торчащими клоками ваты; на голове остов цилиндра, соломенная в дырах шляпа и т. п. Все торопятся, точно по делу бегут...

– Не опоздать бы, не ушел бы...

Только это у всех и на уме, потому что, если «опоздать», или «он» ушел – день голодовки и ночлег под открытым небом.

Конечно, этот «он» – отец Иоанн, «отец» и единственный печальник всей кронштадтской подзаборной нищеты... Без него половина «посадских», вероятно, давно извелась бы от холода и голода.

– Куда же вы так торопитесь? – спросил я одного оборванца, когда первый раз знакомился с «золотой ротой» Кронштадта.

– В «строй», – отвечал он. – Кто опоздает к раздаче – после не получит...

Я пошел тоже за бежавшими...

На дворе было холодно и совсем еще темно; фонарей в этих улицах в Кронштадте нет, так что ходить приходится почти ощупью. Мы прошли несколько улиц, пока на горизонте обрисовался купол Андреевского собора.

– Где «строиться?» – спрашивали золоторотцы друг друга...

– У батюшки, у батюшки... Он сегодня не служит в соборе.

Когда я подошел к дому, в котором живет о. Иоанн, там собралось уже несколько сот оборванцев, и народ продолжал стекаться со всех сторон.

– Стройся, стройся! – слышались голоса.

Сотни собравшейся голи начали становиться вдоль забора, начиная от дома о. Иоанна по направлению к «Дому Трудолюбия». На одной стороне становились мужчины, на противоположной панели женщины. Меньше чем в 5 минут образовалась длинная лента из человеческих фигур, примерно, в полверсты. Бедняки стояли в три колонны, т. е. по три человека в ряд, так что занимали всю панель; женщин было гораздо меньше мужчин.

Все ждали...

Долго я ходил по линии «строя», всматриваясь в эти изнуренные лица, исхудалые, оборванные фигуры... На лице каждого можно было прочесть целую житейскую драму, если не трагедию... Были тут молодые, почти юноши и седые старцы, попадались на костылях убогие, с трясущимися головами, с обезображенными лицами...

Да, такую коллекцию «сирых» трудно подобрать; если каждый из них в отдельности не способен тронуть сердце зрителя, то коллекция этих «детей отца Иоанна» может заставить дрогнуть самое черствое сердце! Пусть большая часть их пьяницы или люди порочные, пусть сами они виноваты в своем положении, но ведь это люди... люди страдавшие, страдающие и не имеющие в перспективе ничего, кроме страданий!

Вот бывший студент медицинской академии, вот надворный советник, поручик, бывший купец-миллионер, вот родовой дворянин громкой фамилии... У этого семья и больная жена, у того старуха-мать, сестры... Мне показали старика, который двадцать лет питается одним хлебом и водой, у него высохла правая рука, он лишился возможности работать и 20 лет живет подаянием о. Иоанна. Двадцать лет он не имеет собственного угла, не видал тарелки супа, и если бы не отец Иоанн, то давно умер бы с голоду.

Я просил показать мне этого старика. Несчастный стоял в хвосте «строя» в первой колонне.

– Любоваться пришли, – ядовито обратился он ко мне с укором, когда я остановился против него.

Вид старика был суров; нависшие седые брови почти закрывали глаза, а всклокоченная седая борода спускалась на грудь; глубокие морщины и желтый отлив кожи красноречивее слов свидетельствовали о пережитом старцем... Его высокая фигура как-то сгорбилась, а правая рука висела без движения...

– Возьми, старец, – протянул я ему руку с кредитным билетом.

– Оставьте себе или дайте вон им, – отвечал он, мотнув головой в сторону «строя» и не принимая моей руки. – Я не нищий; моя правая рука высохла, а левая не принимала еще милостыни...

– Да ведь ты же 20 лет живешь подаянием?

– Ложь! 20 лет меня питает отец Иоанн, но милостыни я не просил и подаяния не принимал.

– Так если ты берешь от отца Иоанна, почему же не хочешь взять от меня?

– Я не знаю тебя и знать не хочу, а о. Иоанн мой отец; он не свое дает, а Божие, дает то, что он получает для нас от Бога. Ты дашь мне двугривенный, как нищему, а о. Иоанн дает мне как родному, как другу, дает любя... Он тысячу рублей дал бы, если бы нас меньше было; для него деньги не имеют той цены, как вам, господин.

Я на этом прекратил разговор, но потом ближе познакомился со стариком; история его так интересна, что я впоследствии вернусь еще в нему...

* * *

Еще не было 6 часов, когда из калитки хорошо знакомого «золоторотцам» дома вышел «батюшка»…

Толпа заколыхалась, но все остались на местах, обнажив только головы.

Отец Иоанн снял свою шляпу, сделал поклон своим «детям», перекрестился на виднеющийся вдали храм и пошел по «строю».

Раз, два, три... десять... двадцать...

Двадцатый получил рубль для раздела с 19-ю коллегами. Опять: «раз, два, три... десять... двадцать» и так до самого конца «строя». Только что кончился счет, вся толпа бросилась с своих мест к «батюшке». Кто становился на колени, кто ловил руку «батюшки» для поцелуя, кто просил благословения, молитвы; некоторые рассказывали свои нужды... И отец Иоанн всех удовлетворил, никому не отказал; видно было, что почтенный пастырь сроднился с этой средой, понимает их без слов, по одному намеку, точно так же, как и толпа понимает его по одним жестам...

Окруженный и сопровождаемый своими «детьми», о. Иоанн медленно движется к собору Андрея Первозванного (или церкви «Дома Трудолюбия») для служения ранней обедни. Исчез «батюшка» в дверях храма, и толпа рассеивается по городу, лишь ничтожная часть остается на паперти для сбора подаяний. Это уж профессиональные нищие, которых, однако, сравнительно очень немного, и напрасно некоторые полагают, будто о. Иоанн размножает нищих.

* * *

«Строй» золоторотцев, как я называю нищих о. Иоанна, образовался давно уже, лет 30, но дисциплинировался, развился и приумножился за последние годы. Пo самому умеренному расчету, число бедняков, живущих за счет отца Иоанна, достигает тысячи человек, причем все они ежедневно утром и вечером получают несколько копеек. Независимо от этого, для них устроены на средства кронштадтского пастыря ночлежный приют, рабочий дом и двенадцать благотворительных заведений. Я упоминал прежде, что содержание приютов, лечебниц, мастерских и др. заведений при кронштадтском «Доме

Трудолюбия» обходится отцу Иоанну в 50–60 тысяч руб. ежегодно, не считая утренних и вечерних раздач, а также случайных выдач, более или менее крупных.

Бедняки привыкли смотреть на заботы о них почтенного пастыря, как на что-то должное, почти законное. Если иногда случается, что при разделе «строй» получает по 2 коп. на человека, вместо ожидавшихся З-х, то раздаются громкие протестующие голоса:

– Не брать, ребята, ничего не брать, не надо. Этак завтра батюшка по копейке даст. Что ж мы будем на улице ночевать, что ли (в ночлежном приюте взимается по 3 коп. с

человека).

– Митрич, ступай депутатом к батюшке, скажи, что меньше 3-х мы не берем.

Впрочем, эти голоса никогда не одерживали победы и оставались в ничтожном меньшинстве. Ни «Митрич» и никто другой никогда не решились бы идти с протестом, а так, погалдят, пошумят, возьмут, конечно, то, что дают, и разбредутся по домам.

Отец Иоанн и сам смотрит на заботы о кронштадтских бедняках как на свою обязанность. Последние годы он не имеет времени оделять «строя», но поручает это кому-либо из приближенных, а когда уезжает в Москву или на родину, то оставляет на все дни определенную сумму с тем, чтобы бедняки ежедневно утром и вечером получали по 3 или 5 коп. (смотря какими ресурсами располагает пастырь).

«Строй» обожает своего «отца» и «кормильца»; нравственное влияние батюшки на него громадно.

Однажды имел место следующий случай. Бывший полицеймейстер Головачев сообщил отцу Иоанну, что его нищие занимаются грабежами, и что один из них сорвал с г. Б. дорогую бобровую шапку, когда тот проезжал вечером по одной глухой улице. В тот же день, по получении этого известия, о. Иоанн собрал свой «строй» и объявил ему неприятную весть. «Строй» молча выслушал батюшку, и десятки голосов отвечали:

– Не наших это, батюшка, рук дело. Сегодня же мы разузнаем и найдем виновника.

Действительно, в тот же день вечером бобровая шапка была представлена о. Иоанну...

Вообще, довольно батюшке намекнуть о каком-либо желании, чтобы бедняки немедленно приняли все меры к выполнению воли своего «отца».

* * *

«Строй» подвергается довольно частым видоизменением. Можно назвать несколько десятков (а может быть и сотен) бедняков, которые, под влиянием пастырства отца Иоанна и при его материальной поддержке и помощи, сделались теперь если не богатыми, то сравнительно достаточными тружениками: некоторые получили хорошие места, другие сделались торговцами, третьи покинули Кронштадт и Петербург, отправившись на заработки в провинцию. Но прибывающих всегда больше выбывающих, почему численность «строя» растет с каждым годом. Конечно, в массе есть люди порочные, есть и профессиональные нищие, но можно утверждать, что хороших больше, чем худых, и несчастных больше, чем порочных, даже много больше. Отец Иоанн знает про плевелы своей паствы и старается игнорировать их по возможности, но никогда не выделяет их из «строя» при разделе подаяния, руководствуясь общим правилом: «просящему у тебя дай». А если этот «просящий» снесет подаяние в кабак – это дело его совести, он за это отвечать будет.

* * *

Есть еще и кронштадтские бедняки, на которых обратил свой взор «батюшка»...

Немногим, вероятно, известно, насколько Кронштадт переполнен нищими всякого рода; в силу особых условий, о которых мы распространяться здесь на будем, там особенно развит самый гибельный род нищенства – посылание родителями-тунеядцами или пьяницами детей собирать милостыню. Эти несчастные дети, особенно, девочки, пробираясь во всевозможные трущобы, делаются свидетельницами такой грязи, такого нравственного падения, какое можно только встретить в кронштадтских трущобах, развращающих физически и нравственно не только всех, случайно попавших туда, но и малолетних девочек, которые в 8 лет нищенствуют, в 9 лет воруют, а в 11–12 торгуют собой.

Вот этим-то несчастным детям, загубленным своими же родителями, пришел на помощь о. Иоанн.

Доктор Дворяшин в своем докладе, читанном на общем собрании членов «Дома трудолюбия» и представленном отдельно отцу Иоанну, горячо и убедительно доказывал необходимость прийти на помощь несчастным детям, которые гибнут в омуте развратной жизни их родителей, и долг честных людей – вызвать их из этой грязи. Для этой цели он предлагал открыть приют, наименовав его «Домом Милосердия» отца Иоанна. В этот приют будут приниматься нищенствующие дети, не моложе 8 лет. Там они будут обучаться закону Божию, разным ремеслам, садоводству и огородничеству, а с развитием дела предполагается открыть образцовую ферму.

Отец Иоанн, этот покровитель всех голодных и холодных, этот «печальник» меньшей братии, не мог не принять близко к сердцу этого дела, и, благодаря его высокогуманному, истинно-христианскому участию, а также благодаря его неутомимым помощникам и исполнителям его благих предначертаний: A.А. Костину, H.А. Есипову и H.Н. Шеману, участь приюта обеспечена. Приют имени отца Иоанна не будет нуждаться в средствах: его приют – приют всей России, всех его почитателей; богатый и нищий, сановник и мужичок, всякий принесет свою лепту на это благое дело.

Чтобы дать возможность многочисленным почитателям отца Иоанна неразрывно связать свое имя с его приютом, при последнем учреждены именные стипендии по 100 руб. в год.

Отец Иоанн первым оказал существенную помощь приюту, купив за городом на свои деньги большой дом с полной обстановкой и большими огородами; дом этот со всеми пристройками он подарил «Дому Трудолюбия» для приюта. Вслед за отцом Иоанном начали поступать другие пожертвования.

* * *

Вот что может сделать один истинный благотворитель.

В конце своего очерка я хочу познакомить читателей с выдающимися моментами в жизни о. Иоанна, когда он делался предметом общественного чествования.

Такие моменты:

1. Поездка в Харьков.

2. Поездка на родину для освящения выстроенного им самим храма.

3. Юбилеи – 25-летний и 35-летний.

* * *

В таких приблизительно выражениях корреспондент «Южного Края» описывает пребывание досточтимого пастыря в Харькове.

«Если б отец Иоанн решился удовлетворить всех тех харьковских жителей, – добавляет он, – которые хотели принять его у себя и помолиться с ним в своем доме, – пришлось бы прожить ему у нас не полторы-две недели, а несколько месяцев».

15-го июля, по настоянию харьковского архиепископа Амвросия, отец Иоанн служил литургию в городском соборе в первый и единственный раз, вследствие больших затруднений от чрезмерного скопления публики. Совершал он литургию в сослужении всего городского духовенства, и «это была беда, а не служба», как выражается один из очевидцев. Толпа напирала и едва не врывалась, подталкиваемая задними рядами в алтарь. Певчие пели в алтаре, в алтаре же перед царскими вратами делались все выходы. Железные решетки в соборе оказались поломанными натиском толпы. С трудом отец Иоанн выбрался из собора в одном подряснике и без шляпы. Стечение народа вокруг собора было тоже необычайное. Вся площадь и прилегающие к ней улицы сплошь переполнены были народом. Никакие полицейские меры не могли водворить порядка. При таких условиях понятно, почему, при всем своем желании, отец Иоанн не мог принять приглашений от некоторых настоятелей церквей и старост совершить богослужение в котором-нибудь из городских храмов.

По окончании божественной литургии отец Иоанн посетил редакцию «Южного края» и оттуда с балкона благословил собравшийся на Николаевской площади народ.

Вследствие упомянутой невозможности совершать молебствие в церквах, отец Иоанн, не желая обидеть харьковцев, решился, по предложению преосвященного Амвросия, отслужить 20 июля молебен на Соборной площади.

Небывалое зрелище представляла собою в этот день Соборная площадь, а также и соседние улицы и переулки. Народ теснился так, что, по общепринятому выражению, яблоку некуда было упасть. Все крыши домов усеяны были желающими увидеть всеми обожаемого кронштадтского пастыря. Картина вышла поразительная, напоминающая далекие времена первых веков христианства, когда молитвы нередко совершались под открытым небом. В этот день, по уверению очевидцев, на молебствии присутствовало более 60 тысяч человек. Энтузиазм народа возрос до последней степени.

Насколько благотворно отразилось посещение отца Иоанна на харьковцах, насколько они остались ему благодарны, доказывают драгоценное евангелие и адрес, поднесенные депутацией от жителей города Харькова в день его 35-летнего юбилея священствования 12 декабря 1890 года. Как выражение чувств благодарных харьковцев мы приводим выдержки из этого адреса:

«Ваше высокопреподобие, глубокоуважаемый отец Иоанн! В сегодняшний знаменательный для вас день 35-летяего служения вашего у престола Всевышнего со всех кондов России возносятся теплые молитвы о вас и вашем драгоценном здравии, любвеобильный кроткий пастырь, ибо нет города, нет деревни, в которых не было бы людей, вам обязанных и произносящих имя ваше с чувством умиления и вечной благодарности.

«Задолго до приезда вашего к нам на юг мы уже глубоко чтили вас, отец Иоанн, и сколько раз испрашивали ваших святых молитв в тяжкие минуты испытаний. Многие из нас предпринимали путешествие в Кронштадт для того, чтобы получить ваше благословение, поведать вам свою скорбь и ходатайствовать о вашем предстательстве перед Престолом Всевышнего. Молва о вас переходила из уст в уста, и мы почитали счастливыми тех, кто молился вместе с вами и испытывал на себе ваше благотворное влияние.

«Какова же была наша радость, когда мы узнали, что вы проведете в окрестностях Харькова летом текущего года около трех недель! Быстро разнеслась желанная весть по всему краю, и тысячи недужных, страждущих и утешения требующих устремились к вам с надеждою на милосердие Божие и на силу ваших молитв.

«Мы никогда не забудем вашего истинно-христианского самоотвержения, ваших пастырских трудов, вашей любви к ближним, вашего участия к чужому горю, вашего благотворного влияния на умы и сердца. Иноверцы и неверующие – и те заражались всем тем, чему они были свидетелями в немногие дни пребывания вашего в Харькове и Рыжове. Память об этих днях, память о тех проявлениях духа и силы, которые мы видели собственными глазами, никогда не изгладится у жителей города Харькова и всего края и будет переходить из рода в род, как драгоценное воспоминание о лучших минутах нашей жизни».

* * *

Освящение храма на родине о. Иоаннa отличалось тем жe энтузиазмом населения...

Приготовление к празднику открылось всенощным бдением.

Служба началась в 6 часов вечера, а окончилась в 10 часов. Богослужение совершал преосвященный Адександр, в сослужении двух архимандритов, отца Иоанна и нескольких священников и иеромонахов. Архиерейские певчие, под руководством своего регента г. Обновленского, пели звучно и стройно. Акафист преподобному читали все священнослужившие, с архипастырем во главе. Текст акафиста производил трогательное впечатление на молящихся.

* * *

В день 25-летия священнослужительства о. Иоанна гимназия поднесла юбиляру следующий адрес.

Для примера общей благодарности, питаемой к нему родителями учеников, мы дословно приведем адрес, поднесенный в день 25-летия его законоучительства в кронштадтской гимназии:

      «Высокочтимый и всеми уважаемый пастырь и наставник Иоанн Ильич!

«Исполнилось 25 лет еще нового, особо важного твоего служения государству и обществу, и в частности нам, отцам и матерям, в наших детях, которых ты, как законоучитель кронштадтской классической гимназии, руководил на пути духовного просвещения.

«Не сухую схоластику ты детям преподавал, не мертвую формулу – тексты и изречения – ты им излагал, не заученных только на память уроков ты требовал от них; но на светлых, восприимчивых душах ты сеял семена вечного животворящего Глагола Божия.

      Множество детей перешло чрез твою святую школу. Многие твои ученики стоят на различных степенях и званиях на службе Царю и Отечеству; многие из них еще подрастают и готовятся к вступлению на общественное поприще, – и все они, вдохновленные тобой и твоим святым общением с ними, вспоминают твою любовь, наставления, твои уроки, – и все, благословляя тебя, с благоговением вспоминают те незабвенные часы, которые они проводили с тобою.

Ты, сам не замечая того, своего пламенною любовью к Богу я бесконечным милосердием к твоим братьям-людям, зажигал своим живым словом в своих учениках светоч истинного Богопознания, а своим святым примером и милосердием наполнял их юные сердца страхом Божиим, верою, упованием на Бога и любовью к Нему и братьям.

Не мерилом только таланта я увлекательности речи, как профессора на кафедре, не мерилом постоянного успеха сдачи экзаменов – мы говорим о твоей научной деятельности, – а теми наглядными плодами христианской жизни, нравственности, гражданских доблестей, семейных отношений, которые оказались в твоих учениках в многочисленных примерах.

Да будет наша, отцов и матерей, благодарность, как мирная молитва к Богу за тебя, да изольет Он на тебя, от Всесвятого Своего Престола, столько же духовной радости, сколько ты подал утешения нам в наших детях, в их благонравии и успехах».

О. Иоанн произнес следующую речь:

«Сила Божия в немощи совершается; и она дивно совершалась во мне в продолжение 25-летнего священствования моего, и, дерзну сказать, – ибо скажу истину, – чрез меня совершалась во многих, в простоте верующих, очевидным, осязательным образом Слава благодати! Слава Господу Иисусу Христу, даровавшему нам благодать на благодать (Иоан. 1, 16). Говорю вам об этой силе Божией во мне для того, чтобы вы вместе со мною прославили Великого Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа, Коего благодать и милость не оскудевают и ныне, как не оскудеют до века. Кто исчислит за все это время бездну спасения Божия, совершавшегося во мне благодатию Христовою всякий день и – многократно! Не могу исчислить бесчисленного множества козней миродержца и приступов страстей, разрушенных милостию и силою Христовою во мне, по моей тайной молитве веры, ради сердечного покаяния и, особенно, – силою Божественного Причащения! Какой ангельский многообъемлющий ум прочтет все тайные дары Божии, – благодатные дары милости, очищения, освящения, просвещения, мира, умиления, свободы и пространства душевного, радости в Духе Святом, дерзновения и силы и многоразличной помощи, коих я невидимо сподоблялся во все дни моего священствования! Не могу исчислить бесчисленного множества врачеваний благодатных душевных и телесных, совершенных во мне Господом, через сердечное призывание имени Его. Слава Спасителю нашему Вогу! Он видит, что я неложно воссылаю Ему эту славу. Только Им и о Имени Его я славен, а без Него – бесчестен; только Им силен, а без Него – немощен».

* * *

35-летний юбилей праздновался 12 декабря 1890 года.

День начался в Кронштадте в 5 часов утра, хотя для многих он вовсе не начинался или, лучше сказать, начался еще накануне. Каждый поезд Балтийской железной дороги привозил все новые группы почитателей кронштадтского пастыря, и к вечеру странноприимные дома переполнились в такой степени, что многим не хватало ни кроватей, ни даже стульев. В десятом часу вечера окончилась в Андреевском соборе всенощная, совершенная юбиляром. Залитый огнями храм был переполнен, а с фасада ярко горели иллюминационные звезды, освещая густую толпу народа, не попавшую в собор... Около дома «батюшки» собралась вся кронштадтская голь – «посадская армия», как их зовут, в ожидании раздачи обычной милостыни. Оборванцы стояли правильной шеренгой, по три в ряд, мужчины и женщины отдельно. Когда все разбрелись по домам, и жизнь на улицах стихла – был уже первый час ночи, а в 4 часа утра снова все были на ногах.

Заутреня и ранняя обедня были совершены в церкви «Дома Трудолюбия» иеромонахом Задне-Никифорской пустыни, Олонецкой губернии, Геннадием, при чем была освящена роскошная серебряная вызолоченная хоругвь, подносимая о. Иоанну «пасомыми и почитателями» для строящегося храма в Архангельской губ., па месте родины о. Иоанна. По окончании богослужения эта хоругвь, в предшествии певчих и духовенства и в сопровождении толпы народа, была перенесена в Андреевский собор, где о. Иоанн служил позднюю литургию. Первый удар большого колокола был только в 10 часов утра, а собор и площадь начали наполняться народом еще до рассвета! Погода морозная, но прекрасная...

* * *

Богослужение в соборе окончилось во втором часу дня. Литургию, как я сказал, совершал сам юбиляр. Перед торжественным молебствием о здравии и благоденствии юбиляра, отслуженным соборно всем духовенством Кронштадта и многими протоиереями из Петербурга, товарищи и сослуживцы о. Иоанна, т. е. духовенство и другие лица, горячо поздравляли «своего протоиерея».

Первым прочитал адрес священник Андреевского собора о. Петр.

– Тебе, – говорил пастырь, – как представителю смирения и простоты, веры и благочестия, приносим мы привет, как пастырю, который ежедневно, ежеминутно был подвижником любви; ты сделался достоянием сердец всех русских православных; наш уединенный морской город, благодаря тебе, превратился в предмет общего религиозного внимания; здесь, у тебя, в первый, быть может, раз, тысячи людей познали нужду молитвы, славы имени Божия. Ты – заступник и помощник слабых и неимущих. Молим Всевышнего, да даст нам силы и крепость походить на тебя...

Вместе с адресом о. Петр вручил юбиляру св. икону. Вторым говорил о. Василий, священник Владимирской церкви в Кронштадте. За ним приблизился к юбиляру контр-адмирал Бурачев и приветствовал о. Иоанна от лица «пасомых и почитателей», соорудивших хоругвь для Архангельской церкви. Прочитанный г. Бурачевым адрес был полон самых лестных выражений признательности о. Иоанну. Следующий адрес был от петербургского духовенства и от общества религиозно-нравственного просвещения в духе православной Церкви. Общество приветствовало юбиляра, как своего члена:

– Да будет благословенно в вас и через вас Имя Господне.

Затем староста собора, г. Коршунов, подал юбиляру Евангелие в серебряном переплете.

Очень прочувственный адрес был от харьковских жителей, поднесших юбиляру икону Божьей Матери и огромное Евангелие в золотом переплете. Депутация благодарила о. Иоанна как своего духовного отца и свидетельствовала, что его недавнее пребывание в Харьковской губернии оставило неизгладимые следы среди населения.

Далее говорил теплое, задушевное приветствие иеромонах Александро-Невской лавры Палладий, поднесший юбиляру св. Евангелие. Последним говорил приветствие от петербургского духовенства священник храма Смоленской Божьей Матери, поздравивший юбиляра от имени прихожан и причта. Глубоко растроганный о. Иоанн сказал несколько слов:

– Благодарю вас, господа. Я – недостойный грешник, и вы меня слишком возносите...

Начавшееся соборное молебствие было отслужено 14-ю священниками, при З-х дьяконах и двух хорах певчих.

Юбилейный акт состоялся в церкви и залах кронштадтской городской думы. Парадная лестница, вестибюль и коридоры были уставлены тропическими растениями и убраны флагами. Вся кронштадтская интеллигенция, власти и приезжие депутаты собрались в церкви в ожидании виновника торжества. Только во 2-м часу появился на амвоне отец Иоанн, по обыкновению, бодрый, довольный, радостный. Блеск приветливых глаз, ласковая улыбка, руки сложены на груди, голова слегка наклонена.

Акт начался молебствием, в котором участвовало более 10 иереев в праздничном облачении. Тотчас после многолетия поздравил юбиляра кронштадтский губернатор, контр-адмирал Шварц.

От имени кронштадтского городского управления прекрасный адрес прочитал голова г. Шебунин. Юбиляр характеризуется с точки зрения общественного деятеля, который создал целую сеть благотворительных учреждений.

– Кронштадт, – говорится в адресе, – является достоверным свидетелем высоких подвигов отца Иоанна как благотворителя бедных, целителя больных, утешителя несчастных и кормильца нищих; проявляя горячее участие в судьбе ближних, вы охотно едете на помощь нуждающемуся, а ваше авторитетное имя влечет вместе с вами и других. Вы создали в Кронштадте учреждение, дающее пищу, пристанище, труд и начальное образование неимущим. Нет доброго дела, с которым имя ваше не было бы связано. В наш век, век борьбы личных интересов, ваше 35-летнее бескорыстное служение ближним является таким подвигом, пред которым невольно преклоняешься...

Отец Иоанн ответил г. Шебунину:

– Благодарю вас, но вы слишком много на меня возлагаете. Со мной работали дружно и энергично другие, – гг. моряки, и я им передаю часть получаемых мною похвал.

Следующий адрес был от общества моряков. Комендант, контр-адмирал Брылкин, с одушевлением прочел этот адрес, в котором, между прочим, говорится:

– Моряки вспоминают сегодня, что они вам, отец Иоанн, обязаны наукой молиться. Да. Вы, посещая наши корабли перед отплытием, показывали нам примером, как надо молиться... Вся морская семья молит теперь Бога о продлении дней ваших.

– Благодарю вас, земляки, – сказал о. Иоанн.

Директор мужской гимназии г. Козен прочитал адрес:

«Дорогому учителю, рассаднику чистой любви, который свыше 25 лет был руководителем будущих граждан».

– Чувство любви они воспитали под крылом вашим и унесли это чувство с собою в жизнь...

После директора довольно долго говорил один из бывших учеников, а затем последовал опять целый ряд депутаций: от общества спасения на водах (к. а. Рыкочев), петербургского Дома Трудолюбия (д-р Дворяшин), общества ночлежных домов (В.И. Аристов задушевно произнес прекрасное приветствие, оставившее на всех впечатление), от учреждений Андреевского попечительства, хора певчих и др, Многие депутации подносили подарки и св. иконы; здесь были хлеб-соль, полотенце на престол, воздух, Евангелие и т. д. Особенно хорошо вышитое шелками изображение Богоматери (ученицы приюта).

* * *

Очень оригинальна была депутация от ночлежников или «посадских нищих», приветствовавшая о. Иоанна как своего благодетеля и кормильца. Один из призреваемых в приюте сам сочинил и внятно продекламировал недурные стихи.

* * *

По окончании акта состоялось три юбилейных обеда: в зале городской думы (по подписке), в залах «Дома Трудолюбия» от петербургских почитателей и для бедняков на 750 человек в помещении народной столовой при «Доме Трудолюбия».

Юбиляр успел побывать на всех обедах и везде выслушать заздравные тосты...

Привожу целиком речь о. Иоанна в этот день.

«Что значит, возлюбленные братья и сестры, это необычное в будничный день торжественное собрание ваше в этом святом храме, посвященном имени первозванного апостола Христова? Что собрало вас в этом святилище? Не обинуясь скажу, что вас соединила и собрала вера и любовь ваша к Богу, а после Бога и кo мне как служителю Его. По невыразимой милости Господа Бога ко мне, грешному, и безмерному Его долготерпению, мне суждено дожить до дня, в который исполнилось тридцать пять лет служения моего в сане священника при этом храме. Вы по снисходительной любви своей кo мне сочли не бесплодными для церкви Божьей и для вас этот немалый круг времени и пришли вместе со мною возблагодарить Творца времен за неисчетные милости Его ко мне и к вам, явленные в течение стольких лет чрез мое посильное служение Господу и вам, и просить продолжения их в будущем.

Итак, сегодня у нас скромное торжество веры Церкви, торжество священства, пастырства и паствы, торжество братского единодушия и христианской любви. Значит, и на нашем дворе праздник, по присловию русскому. Слышим или читаем часто о праздниках разных учреждений и праздниках людей науки, искусства, разных общественных служений, а ныне праздник церковный. Благодарю всем сердцем, всем существом моим Господа за Его милости ко мне, а вам всем мой сердечный поклон за братскую во Христе любовь. Вы в лице моем воздаете честь священному сану, коим почтила благодать Христова подобных вам, немощных по природе людей, в том числе и меня. Честь, воздаваемая вами мне ныне, восходит в Самому вечному Первосвященнику, Господу вашему Иисусу Христу, за вас святившему Себя и принесшего Самого Себя в жертву за нас Отцу Своему небесному; ибо священство мое и всех освященных есть Христово священство: истинный, вечный священник один – Христос, и в лице нашем священствует Он Сам, вечный Первосвященник, по чину Мельхиседекову. Христе Боже, Ты Сам прослави прославляющих нас, Твоих священников, на земле; а нам, священникам, даруй благодать достойно проходить высочайшее служение священства и самим всегда освящаться и других освящать и спасать данной нам благодатью.

«Вы собрались, возлюбленные братья, почтить меня недостойного дарами и похвалами. Благодарю сердечно за эти священные дары, разумею икону и хоругвь святую, а похвалу вашу как я приму? Я, по слову и наставлению Христову, есть раб непотребный, сделавший только то, что должно было сделать, при пособии благодати, данной мне Господом. Да и сделал ли я все, что должен был сделать? По совести скажу: нет, много недоставало в моем служении по внутреннему человеку и, вообще, служение мое было не без недостатков. Мой долг сознавать это и просить снисхождения к моим недостаткам и милости у Господа, да и у вас снисхождения к моим немощам. Но желаю всем сердцем святыни и совершенства, и буду всеми силами, с помощью Божьею. стремиться к исправлению и совершенству, ибо нам сказано: будете совершенни, якоже Отец ваш небесный совершен есть (Мф.5:48)».

* * *

Недавно почивший архиепископ Никанор сказал об о. Иоанне следующую речь:

«Поразительнейшее знамение времени – отец Иоанн Кронштадтский. Ведь его жаждут принять везде, от подвала до раззолоченных палат. Этого мало. Он не может, не имеет времени читать все посылаемые к нему письма и телеграммы, которыми наполняются целые корзины. Он не имеет времени удовлетворить насущнейшим потребностям – питания и отдыха. Когда он приближается из Кронштадта к Петербургу, здесь на пристани всегда уже знают и ждут его толпы народа; знают наперед и ждут его во всякой части города, у всякого дома, где предполагается его прибытие. При выходе из закрытого экипажа, при выходе из домов к экипажу его рвут на части, чтобы принять его благословение, рискуя и его, и сами себя раздавить в народной толкотне. Его молитвенной помощи ждут и просят не только в России, но и за границей. И молитвенная помощь его, всегда с его стороны простая, ничего чудесного прямо не обещающая, бывает иногда поразительно чудесною. Истинно поразительна, даже чудесна самая вера в отца Иоанна Кронштадтского всех сословий Петербурга, да и всех концов России. А такой простой, безыскусственный человек, но истинно верующий в действенность силы Божьей и в наши дни священник. Чудотворна та икона, – выразился глубоко-мудрый первосвятитель Российской Церкви, 90-летний старец, – которая сильна возбудить веру в свою чудотворность. Силу этого глубокомысленного изречения можно применить и к отцу Иоанну Кронштадтскому. Да, чудотворец он уже потому самому, что возбудил крепкую веру в чудотворную силу Божью, содевающуюся в человеческой немощи и в наши неверные дни.

Не знамение ли это времени? Кто мог подумать 20 лет назад, в 60-х годах, что Петербург так согласно будет выражать свою веру во всемогущую чудотворность силы Божьей, перед очами нашими являемую в немощи человеческой! И, однако же, это факт, – факт, свидетельствующий о повороте в склоне народного духа».

Другой авторитетный пастырь Церкви, известный проповедник, настоятель кафедрального Исаакиевского собора, Π.А. Смирнов, говоря в собрании, в присутствии нескольких иерархов Церкви и высокопоставленных лиц, Петербургского братства во имя Пресв. Богородицы, в речи своей о пашковской ереси, которая в последнее время так сильно распространилась в столице, высказал об отце Иоанне Кронштадтском следующее:

«Но, если велика сила вражья, то бесконечно могущественна сила Божья. Около самого Петербурга, на пути, откуда пришел к нам начальник ереси (лорд Редсток, от которого впоследствии и образовалась пашковская ересь) является пастырь с особенным даром молитвы и исцеления. Простой и добрый, искреннейший человек, он действует на прибегающих к нему именно и только как священник, теми средствами, какие указует Церковь: совершением молебствий пред св. иконою и окроплением освященною водою, чтением Слова Божия и словом пастырского назидания, постом и говением, исповедью и преподанием св. Тайн, – и благодати священства усвояет все, что совершает через него милосердый Господь. И перед нашими глазами точно повторяются события евангельской я апостольской истории; толпы народа окружают всюду верного носителя Божественной благодати, немощные врачующей, и не дают покою ему ни на один час, как некогда ученикам Иисуса. Этот смиреннейший пастырь – живой и сильный обличитель гордого суемудрия сектантского».

* * *

После 35-детнего юбилея осталось несколько памятников.

На первом плане – церковь в «Доме Трудолюбия» или правильнее сказать, пристроенный к церкви алтарь. Сооружение богатое, капитальное, сделанное почитателями высокочтимого отца Иоанна; благодаря наружной выпуклой (каменной) пристройке, церковь стала гораздо поместительнее, а главное – удобнее для совершения служб. Утварь церковная, иконостас, св. иконы – не оставляют желать лучшего. Второе место после алтаря занимает каменная часовня, на могиле матери отца Иоанна, Феодоры Власьевны Сергиевой, скончавшейся 6-го июля 1871 г. и похороненной на загородном кронштадтском кладбище. Часовня еще не отстроена, хотя стены окончены и сделана крыша; осталось лишь внутренняя отделка и окраска снаружи. Часовня с куполом в Византийском стиле с высокими дверьми; внутри имеется портрет покойной, перед которым горит неугасимая лампада; много свежих венков свидетельствуют, что часовня, и недостроенная еще, привлекает посетителей. Наконец, еще один памятник. Новая спасательная станция в Ораниенбауме (на оконечности земляной дамбы), строящаяся почитателями отца Иоанна с его благословения. На плане этой станции, постройка которой начата с месяц тому назад, о. Иоанн написал: «Этот план одобряю и благословляю всех участников. По случаю приближения распутицы приступим ныне же с Божьей помощью к постройке проектированного здания для Ораниенбаумской спасательной станции общества спасения на водах, состоящего под Высочайшим покровительством Государыни Императрицы. Прежняя станция бурей уничтожена, а потому чувствуется крайняя надобность в постройке новой усовершенствованной станции, как пристанища всем терпящим бедствие на море. Сердечно благодарю добрых деятелей за их заботы и обо мне грешном, а также за постройку названного здания со всеми приспособлениями. Желаю полного успеха и процветания этому истинно христианскому делу».

При станции будет устроена отдельная комната собственно для отца Иоанна и будет находиться одна спасательная лодка его имени. Если припомнить, как часто приходится уважаемому пастырю ездить из Кронштадта в Ораниенбаум во время распутицы, непрочного льда и бурь, то значение новой станции и горячее желание почитателей скорее ее устроить станет понятным! Тем, которые желают присоединить свое имя к сооружаемому «памятнику», представляется отличный случай, пока станция еще не готова...

Мы заканчиваем наш очерк. Скажем в заключение, что дивная и необъятная по размерам слава о. Иоанна дает различные отголоски в нашем обширном отечестве. Есть почитатели кронштадтского пастыря, которые, видя в нем силу веры, испытав на себе эту силу, навсегда отрешились от греховной мирской жизни и с честью теперь живут во славу Божью. Мы могли бы указать для примера одно еврейское семейство, которое, приняв православие, может теперь смело служить образцом христианского благочестия; один купец, содержатель трактира, исцелившийся молитвой о. Иоанна, теперь всю свою жизнь посвятил подвигам любви и милосердия; один домовладелец, чудесно вставший с смертельного одра после молитвы о. Иоанна, сделался миссионером и проповедником веры православной. Многие семейства, благодаря влиянию кронштадтского пастыря, ведут ныне самую набожную и христианскую жизнь, удостаиваясь регулярно через воскресенье принятия св. причащения. Таких семейств можно указать несколько сот, но общее число их, вероятно, гораздо больше.

Затем, есть вторая категория людей, так сказать, фанатических поклонников о. Иоанна, которые, помимо его какого-либо участия, склонны образовать нечто вроде секты, возвели кронштадтского протоиерея в «ангела» или в «святые» и образовали свое собственное учение, не похожее на учение православной Церкви, которого так строго держится о. Иоанн. Эти самозваные «последователи» о. Иоанна объявились далеко от пределов Кронштадта и пока немногочисленны, но духовное начальство обратило уже на них внимание и принимает свои меры против увлечения людей, ничего общего с о. Иоанном и его наставлениями не имеющих.

Наконец, есть и еще отголоски славы о. Иоанна. Эти отголоски чужды религии и преследуют исключительно низкие материальные цели. Отец Иоанн нередко был вынужден официально заявлять, что продаваемые от его имени молитвы, беседы, крестики и т. п. не имеют с его деятельностью не только ничего общего, но прямо представляют из себя бесцеремонную аферу. Находились проходимцы, бравшие на себя посредничество между о. Иоанном и ищущими его молитвы. Конечно, во всех этих случаях сам пастырь был не при чем...

Закончим наш очерк словами самого отца Иоанна, в которых и заключается вся сила его славы и подвижничества.

– Я поставил себе за правило сколь возможно искренне относиться к своему делу и строго следить за собою, за своею внутреннею жизнью...

В этих словах кронштадтского пастыря – объяснение характера его деятельности и тайны его влияния на сердца людей.