Величие и широта всеобъемлющей любви о. Иоанна

ХРИСТОС Воскресший объединил в Себе все земное и небесное. Сила благодати Христа Воскресшего, проявляясь в многоразличных знамениях и чудесах, совершенных апостолами, проявила свое чудодейственное могущество в объединении всего человечества. О. Иоанн, удостоенный обильной благодати Христовой, имел особый Божественный дар объединять людей. В этом отношении поучительны его посещения аристократических домов. В тех аристократических домах, где обыкновенно все основано на тонких светских приличиях, отец Иоанн своим присутствием всех, без различия возраста и положения соединял в одну семью. Был такой случай. Одно, занимающее видное положение в обществе, лицо, пригласив почтенного пастыря, забыло все светские условности и поспешило на кухню, чтобы позвать прислугу на общую молитву. Так велика была объединяющая сила духа в отце Иоанне! Нередко, когда он по роскошной лестнице спускался из богатых палат, где-нибудь в швейцарской его улавливала бедная работница или «угловая» жилица с заднего двора, и он, не колеблясь немало, спускался к ней, утешал, молился, даже разделял скромные куски, после только что оконченной роскошной трапезы среди блестящего общества, а затем, оказав материальную помощь, уходил. Явившись в один из многолюдных домов Петербурга, отец Иоанн, по бесконечной доброте своей, не мог отказать никому из его обитателей в посещении. И случалось, что, проходив по такому дому несколько часов, он слишком поздно приходил, наконец, к тому крупному аристократу, который заранее приглашал его в этот дом...

Пароходы, отходящие из С.-Петербурга в Кронштадт, всегда бывали переполнены богомольцами всевозможных званий и профессий. Кого только здесь не было?! Вот как описывал это один верующий пассажир, ездивший во время оно в Кронштадт за благословением и наставлением к дорогому батюшке.

Публика была очень интересна по своему составу; в ней, кажется, были представители всех сословий и званий. Я назову лишь только некоторых из них. Вот группа студентов одной Академии. Один из них уже кончил курс, другие еще учатся. Вот ученый профессор химии Горного Института, написавший несколько сочинений по своей специальности даже на немецком языке, едет тоже в Кронштадт и тоже к о. Иоанну. Что это такое? Не обман ли зрения? Каким образом попал сюда человек из той среды ученых, из которых многие уже давно твердят всем, что в мире кроме материи ничего нет. С полной уверенностью они говорят: «Бога, конечно, не существует, религия – вздор; вот вам телескопы и микроскопы, укажите вы нам Бога, душу человека, загробный мир»... Как я после узнал, г. профессор целых пятнадцать лет, действительно, не хотел ничего и слышать о Боге, душе человека, ее бессмертии. Его в это время вполне удовлетворяли атомы, микроорганизмы и т. п. тонкие существа. В погоне за ними он даже лишился одного своего глаза во время одного своего опыта. Целых пятнадцать лет он жил в полной свободе, как подсказывал ему его разум, омраченный неверием. И к чему же пришел этот человек? Он не мог вынести этого неестественного положения. Сама природа стала ему говорить, что оно ненормально. Он стал чувствовать пустоту своей жизни. Он, наконец, понял, что человек одарен не одним холодным рассудком, живет не одними только исключительно учеными интересами; он имеет еще сердце и волю, имеет непреодолимые религиозные и нравственные запросы и стремления. Полная и довольная жизнь возможна только тогда, когда удовлетворены те и другие. И вот по настоятельному требованию своей природы, прислушиваясь к голосу совести, он не выдерживает своего ложного положения. Жгучая, постоянная неудовлетворенность всем окружающим заставляет его искать разрешения своих сомнений и приводит его к о. Иоанну.

Вот сидит довольно молодая дама, изящно одетая. Черты лица, движения, разговор, – все обличает в ней аристократку. Она едет также к о. Иоанну. Глядя на нее, невольно задумаешься. Что заставляет ее ехать на этот маленький, бедный островок? Ведь, кажется, ничего не придумаешь, чего бы ей недоставало в жизни. Она живет в роскошном доме, напоминающем собою дворец. Там картины лучших русских и заграничных художников ласкают ее взор. Там собраны сочинения всех писателей – русских и иностранных. Ее слух услаждают почти ежедневно звуки чудной, волшебной музыки. Не слышно нигде грубой речи; ее взор не встречает грубых и уродливых, безобразных манер. В ее доме собраны лучине плоды труда человеческого, иногда многолетнего и упорного. И море, и суша, и глубины земные, и горы, и воздух принесли сюда свои богатые дары. Отовсюду собраны лучшие произведения людей и лучшие дары природы. Целый полк прислужников окружает ее, стараясь предупредить каждое самое малое ее желание. Для нее возможны все самые высшие и благородные развлечения. Для нее почти не существует ни времени, ни пространства: деньги дают возможность посетить самый отдаленный уголок земли, по телеграфу и телефону разговаривать с тем, кто живет за сотни и тысячи верст. Словом, кажется, для нее нет ничего невозможного. Но, несмотря на всю эту роскошь и богатство, она едет из своего угла, этого как бы волшебного царства, к о. Иоанну. Очевидно, и великолепные палаты, и роскошь, и знатность не могут сохранить человека от сомнений, неудовлетворенности и печали.

Недалеко от этой дамы сидел известный богатый купец. И он ехал к о. Иоанну. Богатство сделало его маленьким князьком. Пред ним преклонялись сотни людей, восхваляли его в речах, газетах, исполняли каждое его малейшее желание. Его сила и влияние, кажется, не знали границ. Он был всюду принят. Не было ни одного удовольствия, которое было бы ему недоступно. Он не знает конца своим владениям. Все испытал в своей жизни. Это – новый Соломон, Соломон конца 19 века. И к чему же пришел он своим опытом?

– Много денег у меня, говорил он, много лесов, земли, лугов и всяких владений, но ни на что мне не хочется теперь смотреть. Тяжело мне. Днем и ночью гложет меня какая-то тоска. Я не знаю, что сейчас предпринять и куда деваться. Я заблудился и не знаю для себя никакого выхода. Заблудился среди белого дня... Да, среди белого дня, повторил он. Мне сказали, что о. Иоанн помогает многим. Вот я и еду к нему, не поможет ли он и мне?

Таково чистосердечное признание богача, крупного землевладельца. Очевидно, и громадные богатства не спасают человека от скорби; скорбь может пробраться и к богачу и опутать его такою крепкой паутиной, что человек потеряет всякую возможность сам лично освободиться от нее.

Палуба 2-го класса также была полна. Здесь были люди среднего сословия – крестьяне и бедняки. Замечательную картину представляли крестьяне. Одни из них с котомками за плечами, в худых лаптях, в плохой одежонке прошли сотни верст, перенесли все невзгоды продолжительного путешествия. Некоторые шли далее Христовым именем в Кронштадт⁶. Что их влекло сюда? Все одно и то же желание – посмотреть, послушать великого пастыря и поучиться у него, как жить им «по Божьи». Ведь и бедность не устраняет этих вопросов из души человека.

Я не преувеличу, если скажу, что к о. Иоанну ехал бедный и богатый, знатный и незнатный, ученый и неученый, аристократ и крестьянин. Тут были старые и малые, мужчины и женщины. Все большею частью ехали о чем-либо просить о. Иоанна. Одни – материальной помощи, другие – совета, третьи – исцеления, некоторые – принести ему благодарность за оказанную уже им ту или другую помощь.

Когда о. Иоанн однажды выходил из фотографии, где по просьбе приезжих студентов духовной Академии снимался вместе с ними, то огромная толпа уже ожидала его на улице около фотографии и устремилась к дорогому батюшке за благословением. Все теснились к нему, ловили его руки, хватали его за полы рясы, в несколько голосов спрашивали его, другие о чем-то горячо молили. Все это обычные картины, где появлялся о. Иоанн. Батюшка не только благословлял и подавал духовную милостыню бедным страдальцам и мученикам жизни, но и многих наделял щедро вещественною милостынею. Наконец, усадили дорогого батюшку. Распахнулись ворота, сильная резвая лошадь быстро покатила пролетку. Долго провожали глазами великого праведника. За ним бежала пестрая толпа, окружая его коляску со всех сторон. Словно это была какая особая почетная стража. От быстрого бега у бежавших болтались за плечами сумки, слетали шапки, платки, трепались волосы. Сначала многие ничуть не отставали от лошади, окружая по-прежнему коляску со всех сторон. Потом толпа начала редеть. Многие стали понемногу отставать и возвращаться обратно. Но было несколько таких скороходов, которые не отставали от лошади ни на один вершок. О. Иоанн скрылся от нас, окруженный этими своими, хотя уже немногими, но весьма усердными спутниками.

Говорят, что такое усердие до слез трогает о. Иоанна, и он иногда останавливается среди дороги, чтобы обласкать бегущих за ним. Если бы он стал останавливаться везде и всюду, то и сотой части не посетил бы тех больных и несчастных, которые везде ожидают его, не успел бы хотя бы по два, по три слова сказать тысячам людей, пришедших к нему отовсюду. Мне вспомнился в эти минуты невольно один рассказ. Один светский человек говорил одному архипастырю, что апостолы ходили пешком, а нынешние архипастыри ездят на четверне в каретах. Архипастырь остроумно заметил своему собеседнику, что тогда паства сама бежала за пастырями, а теперь ее и на четверне не догонишь. За о. Иоанном, и далеко не в первохристианские времена, следовало столько народа, что он принужден был даже бежать от толпы на самой быстрой лошади, чтобы не быть взятым совершенно в плен.

Везде и всегда он избегал всякого проявления благодарности, стараясь скрыться от разных депутаций и народных чествований. При виде встречающей его тысячной толпы, он неоднократно говорил:

– Что мне с ними делать? Куда от них укрыться...

Пробовал о. Иоанн просить своих почитателей с церковной кафедры держать себя скромнее и не устраивать ему триумфов. В редких беседах с представителями печати он просто чуть не умолял их не печатать о случаях исцеления его молитвами и вообще не писать о его деятельности. Наконец, придумывал он разные потаенные входы и выходы, но все напрасно! Чем больше избегал он огласки и популярности, тем больше его преследовали. В конце концов, он сделался совершенно равнодушен ко всему окружающему и не замечал, кажется, что происходит вокруг. Затрут ли его толпой, он будет стоять и ждать, пока кто-нибудь не высвободит его, или сами осаждающие не сделаются снисходительнее. Встречают ли, провожают ли его, он раскланивается, терпеливо все выслушивает и как посторонний свидетель, идет далее своею дорогою.

Как прост, ласков и обходителен был отец Иоанн с бедняками, таковым же он являлся в богатых домах и в палатах сановников, не нося в себе ни тени лицеприятия.

Вообще для отца Иоанна все равны, и богатый и бедный, и нарядный и оборванный, дающий и просящий, дворянин и мещанин, всем им у отца Иоанна один почет, одно место.

Чем больше человек привязан к земле и земным похотям, тем меньше он найдет отклика в о. Иоанне, и наоборот, чем свободнее сердце человека от привязанностей к тленным сокровищам, тем ближе и роднее оказывается он кронштадтскому пастырю...

Здесь есть какое-то «родство душ», непонятное взаимное влечение, не поддающееся определению путем внешних наблюдений. Вы видите, напр., двух стариков, стоящих перед «батюшкой»... Один – миллионер, который сует в руку священника пачку ассигнаций и приниженно кланяется, а другой, – оборванный нищий, стоит, понурив свою седую голову... Первый рассыпается в комплиментах и любезности по адресу батюшки, а второй молчит, и только слезы одна за другой катятся по морщинистым щекам. Между этими двумя стариками такая разница, что только здесь, у алтаря, они и могли сойтись вместе, стоять рядом... Один вращается в избранном обществе, его визиты принимают, как редкое и ценное внимание, а другой – обитатель ночлежных приютов, который, даже при объяснениях с дворниками или сторожами, почтительно снимает шапку... Тут они рядом! Миллионера шокирует это соседство, он ждет, что о. Иоанн сейчас же его попросит в алтарь, предложит ему посетить его, отслужить молебен... Ведь он архиерея принимает в своих хоромах, а тут сделал честь скромному священнику, сам первый к нему приехал и вдруг изволил стоять рядом с каким-то нищим оборванцем!.. Вот миллионер сделал приятную улыбку, заметив, что батюшка достает из кармана просфору, и приготовился благочестиво перекреститься....

Но батюшка протянул руку с просфорой к нищему, положил левую руку ему на плечо и ласково заговорил:

– На-ка, милый, просфорку. Ты где живешь, как имя твое?

Миллионер краснеет, бледнеет... Он готов провалиться сквозь землю, его губы что-то шепчут, а ноги машинально пятятся....

– Благословите, батюшка, – произносит он нерешительно.

Но о. Иоанн увидел такого же оборванца, как первый, с которым он сейчас говорил, и спешит протянуть ему сложенную крестом руку.

О. Иоанн, обнимая в своем сердце любовью всех людей, как детей Отца небесного, сияющего солнцем на добрых, злых, посылающего дождь на праведных и неправедных (Мф.5:45), не отказывал в своих горячих молитвах не только христианам других исповеданий, но даже евреям и магометанам.

К нему однажды обратился татарин, у которого умирала жена.

«Батюшка, – говорит он – слышал я, что твой Бог сильнее нашего Аллаха: по твоей молитве у соседа поправился ребенок; помолись за жену мою»...

– «Изволь. Помолимся вместе». Отец Иоанн опустился на колени и стал читать молитву; татарин бил себя в грудь и повторял слова молитвы. Они молились около часа, и, когда поднялись с колен, на глазах у татарина блестели слезы.

– Ступай с миром домой, – сказал ему отец Иоанн.

По выздоровлении жены татарин со всей семьей принял православие.

* * *

Из Ростова на Дону к отцу Иоанну Кронштадтскому обратилась письменно одна еврейка X., которая более двенадцати лет страдала болью в ногах и пояснице; за эти двенадцать лет, больная обращалась ко многим врачам, была в Харькове у профессоров, – но все было бесполезно, исцеления не последовало, и бедная женщина в течение долгих лет страдала, не получая ни от кого никакой помощи. Наконец, кто-то надоумил несчастную обратиться к отцу Иоанну и просить его помолиться за нее пред Господом Богом. X. немедленно отправила письмо в Кронштадт, в коем просит отца Иоанна помолиться за нее, несмотря на то, что она еврейка. Так прошло недели две, и в последнее время больная стала чувствовать себя значительно лучше, а боль в ногах, по ее словам, совсем прекратилась. Понятно, когда это явление стало известным среди местных обывателей и знакомых, то это вызвало целую сенсацию, и, по примеру г-жи X., к отцу Иоанну отправлены были еще письма от других больных.

* * *

В городе Таганроге, по словам «Приаз. Края», много говорят о следующем случае. В одном еврейском семействе Б. была тяжелобольная, на выздоровление которой врачи уже потеряли надежду. Когда больной сделалось совсем плохо, врач, также еврей, на вопросы родных, нет ли какого-либо средства спасти больную, отвечал, что теперь одна надежда на о. Иоанна Кронштадтского, не придавая словам своим особенного значения. В тот же вечер, однако, была послана телеграмма в Кронштадт к о. Иоанну с просьбой помолиться о выздоровлении больной, и на следующее утро у последней появились признаки улучшения, а через три дня больная совершенно оправилась.

Слава об отце Иоанне Ильиче Сергиеве, протоиерее Кронштадтском, давно уже перешедшая пределы России, проникла даже в маловерующий Париж.

Газета «Русский Парижанин» сообщает следующий случай исцеления по молитве отца Иоанна.

Житель г. Гавра, г-н Куррэ, внезапно помешался и был помещен в дом умалишенных в Париже. Никакое лечение не помогало, и врачи, наконец, заявили опечаленной жене его, что ей следует оставить всякую надежду. Г-жа Куррэ как-то читала во французских газетах об отце Иоанне и в отчаянии решилась обратиться к нему.

Она написала письмо, адресуя его «Monsieur le prêtre lohann Cronstadt», в котором просит батюшку помолиться за ее мужа. Вскоре последовал ответ за № 689-м от секретаря отца Сергиева, г-на Костина. Этот ответ г-жа Куррэ принесла в Редакцию «Русского Парижанина», с просьбою перевести. Он гласил:

«Уведомляю вас, что батюшка передает вам пастырское свое благословение, во имя Господне, и молит безмерную благость Божию простереть милость Свою на вас. Молитесь и уповайте на милосердие Пресвятой Богородицы. Просьбу вашу батюшка исполнил и собственноручно написал больному мужу вашему письмо, которое и отправил ему вместе с образком».

Помянутое здесь письмо отца Иоанна было передано больному. Читать по-русски он, конечно, не мог, но, тем не менее, в его состоянии скоро появилось улучшение, и через месяц врачи признали возможным выпустить его из больницы, и г-н Куррэ вновь принялся за свои прежние занятия. Образок, присланный отцом Иоанном, он носит теперь постоянно на груди.

* * *

Один из петербургских духовных журналов приводит любопытные доказательства славы о. Иоанна за границею.

Ближайшим следствием этой популярности явилось более 200 писем, полученных о. Иоанном весною 1895 г. с разных концов мира. Из Франции, из разных государств Германии, из Австрии, Швеции, Испании, Португалии, Италии, Англии и Греции, и даже из далекой Америки, из столиц и из неизвестных городков, и даже деревень, слетались в Кронштадт письма на различных языках с просьбой о помощи духовной и материальной, о молитве за несчастных и болящих. – Все письма, полученные о. Иоанном из-за границы можно разделить: 1) Большая часть – просьбы помолиться об исцелении от различных болезней; 2) просьбы помолиться о внутреннем исправлении, об увеличены веры в людях; 3) просьбы молитвою или помощью материальною вывести из крайней нужды или содействовать осуществлению какого-нибудь предприятия; 4) просьбы дать совет или благословить какой-либо новый жизненный шаг; 5) просьбы ответить на вопросы религиозного характера и в благодарение за оказанную помощь и выражения чувств благоговения к отцу Иоанну.