В Академии 1851–1855

В академии провел Иван Ильич Сергиев четыре года и окончил в ней курс в 1855 году. Чтобы облегчить тяжкую сиротскую долю матери, овдовевшей в годы его студенчества, он, оставаясь студентом, берет на себя труд письмоводства в канцелярии академии и все свое жалованье 10 р. в месяц отсылает матери.

«Я получал 10 рублей за письмоводство в академии и считался богачом», с улыбкой рассказывал о. Иоанн впоследствии, вспоминая студенческие годы своей жизни.

О студенческих годах дорогого батюшки о. Иоанна товарищ его по академии протоиерей Н. Г. Георгиевский говорит следующее: «О. Иоанн был моим близким другом в течение всей академической жизни. Мы с ним сидели рядом и в аудитории, и в занятной комнате. О. Иоанн, будучи студентом, отличался необыкновенной тихостью и смиренным характером. Все товарищи, в течение всего 4-х летнего курса, не видели от него никакого озлобления, хотя для этого и были случаи, в виду его отчужденности от увеселений. О. Иоанн отличался редкой набожностью. После обычной вечерней молитвы все мы, студенты, ложились спать, а он еще долго, стоя на коленях, молился перед образом у своей кровати.

Будучи не привязаны к внешней жизни, мы с о. Иоанном в течение всего академического курса ни одного раза не были ни на одной вечеринке, ни в одном театре, а все время проводили в чтении книг, нужных для сочинений».

С внешней стороны о. Иоанн был студентом академии, как и прочие студенты, но с внутренней – он был в очах Божиих избранником Божиим, человеком, которому суждено было идти особым путем жизни; посему провидение Божие поставило его в академии в особо благоприятные условия. Письмоводительское место дало ему, кроме жалованья, еще уединение. Письмоводитель пользовался особой «своей» комнатой, благом, которого были лишены остальные студенты, и вот эта письмоводительская комната была местом первых молитвенных, подвижнических трудов великого праведника и чудотворца о. Иоанна.

Уединенная комната, длинные ночи поддержали и воспитали тот дух молитвенного деятеля, задатки которого даны были всеми предшествующими годами семейной и школьной жизни. Здесь один – на один, Иван Ильич Сергиев переживал первые восторги общения с Богом и надмирными обителями.

Четыре года студенчества он провел в молитве и чтении. Еще ранее поступления в письмоводители он на первый заработок от переписки чьего-то профессорского сочинения купил толкование Златоуста на Матфея и радовался покупке, как «сокровищу из сокровищ».

– Особенно любил я, – рассказывает сам дорогой батюшка о. Иоанн – читать Библию и толкование Златоуста на Евангелие.

За этим чтением Иван Ильич проводил длинные зимние часы. Иногда глубокая мысль Иоанна Златоуста до такой степени охватывала его своей возвышенной красотой, что он плакал в порыве духовного восторга и рукоплескал златоустому витию, как рукоплескали Иоанну Златоусту когда-то его Антиохийские и Царьградские слушатели. Целые дни, недели и месяцы проходили в этом чтении, и на Златоусте и Библии воспитывалась душа будущего пастыря доброго.

О чем думал, чем жил в это время избранник Божий о. Иоанн Кронштадтский? У нас нет его дневников, но воспоминания товарищей позволяют составить довольно полное представление о данном вопросе. Нередко можно было видеть Ивана Ильича у камелька второго этажа. Наверху, недалеко от теперешней церкви, именно рядом с «пономарской» был один из студенческих №№. И вот здесь, около горящей печки, любил греться Иван Ильич Сергиев. Часто к нему присаживался кто-нибудь из обитателей №, и начиналась беседа... О чем велась эта беседа? Конечно, обо всем... Но некоторые темы, по-видимому, преобладали. «Чаще всего Сергиев беседовал со мной о смирении», – пишет протоиерей Л. П-ов. Вот тема характерная для Сергиева. Таким образом, и в это время больше всего занимает его заповедь о всепрощении, любви побеждающей. Он много думает об этой первой христианской добродетели и мало-помалу приходит к убеждению, что здесь сила и центр христианства, что все побеждает смиренная любовь, что к Богу и торжеству Его правды ведет один путь этой же любви смиренной. «Смирение... Что может ему противиться, какая злоба его победит, какая сила пойдет против него?.. Когда остановишься перед преградой легкой и задашь себе вопрос, как сломить ее, – силой или смиренной любовью, всегда отвечай себе: возьму смиренной любовью, и победишь».

Еще чаще, чем у огня, можно было видеть Ивана Сергиева в саду. Любил он ходить по аллеям академического сада и думать. Сад напоминал ему его любимые Архангельские леса. Он не скрывает от нас, в области каких вопросов двигалась его дума. Больше всего он думал о темноте – паутине зла, которая окутала мир, о жертве, принесенной на Голгофе, о тех темных и несчастных народах, которые и доселе еще сидят во тьме и сени смертной. И ему было до слез жалко этих людей, не коснувшихся ризы Христовой, и он рвался туда к ним проповедовать о Христе, звать темных людей в светлое Христово Царство. Одно время твердо сложилось у Сергиева решение идти в глубь северной Сибири и Америки к неведущим Христа, постричься в монашество и поступить в миссионеры. Но мало-помалу с этим решением вступили в борьбу новые мысли. Сергиев не мог не заметить, что рядом с ним не менее язычества, чем в Африке; он видел, что «дикари» Петербурга знают Христа не больше, чем дикари какой-нибудь Патагонии.

Он видел и начинающееся среди культурных классов искание Бога. Видел, как потерявший Бога культурный человек с ужасом бегал по улицам города и искал Бога, крича в смятении и ужасе.

«Бога я ищу, Бога! Мы убили Его. Не блуждаем ли мы в бесконечном ничто? Не стало ли холоднее? Не наступает ли ночь»?

«Где наш Бог? Мы убили Бога – Бога живого человека. И вот руки наши в крови Бога и нечего поставить на место Его».

И вот ему стало казаться, что лучше остаться здесь, среди этих городских язычников из христиан. Иван Сергиев искал успокоения в молитве, и нашел. Если верить авторитетному биографу – в это время повторилось его детское видение, но в более ясной форме.

«Однажды, – рассказывает его биограф – отец Иоанн, после одной из своих прогулок, увидел себя во сне священником, служащим в каком-то неизвестном ему соборе в Кронштадте. Сергиев увидел в этом сне указание Божие на то, что ему нужно быть священником».

Через несколько недель кончился четвертый год его студенчества – и на одной вечеринке (о. Сергиев почти никогда на них не бывал) Иван Ильич встретился с дочерью протоиерея Несвицкого из Кронштадта (Елизавета Константиновна). Тотчас же он сделал ей предложение и, по окончании курса, обвенчался. Студенческие годы окончились. Наступила жизнь... Сам Иван Ильич вышел из академии благодарный ей за то, что она дала, и – с еще большей жаждой знаний.

«Обильно открыл Ты мне, Господи, истину Твою и правду Твою. Через образование меня науками открыл Ты мне все богатство веры, природы и разума человеческого. Уведал я слово Твое – слово любви, проходящее до разделения души и духа нашего; я изучил законы ума человеческого и его любомудрие, строение и красоту речи; проник отчасти в тайны природы, в законы ее, в бездны миросоздания и законы мирообращения; знаю населенность земного шара, сведал о народах отдельных, о лицах знаменитых, о делах их, прошедших своею чередою в мире; отчасти познал великую науку самопознания и приближения к Тебе; словом, – многое узнал я, так что вящшая разума человеческого показана ми суть».

«Слава Тебе, Господи! Но хочу знать больше. Дух мой жаждет знания. Сердце мое не удовлетворяется, не сыто. Учусь и буду учиться».

* * *

12 декабря 1855 года, о. Иоанн был рукоположен преосвященным Христофором, епископом Винницким во священника. Когда после этого он вступил впервые в Кронштадтский собор, то остановился на пороге почти в ужасе; это был собор его детских видений, о которых он вдруг вспомнил теперь с поразительной ясностью.