Борьба революционных отбросов с Кронштадтским пастырем и пьеса «Черные Вороны», как выражение этой борьбы. Победа ревнителей православия над «Черными Воронами»

Архипастыри у болящего о. Иоанна

МЫ уже видели выше, какое озлобление вызвала среди нашей развращенной интеллигенции грозная обличительная проповедь о. Иоанна. Отсюда неудивительно, что в жидовской прессе стали часто появляться разного рода клеветы и насмешки против о. Иоанна. Вот что писал по поводу сего один архиепископ дорогому батюшке. «Среди искренних людей, понимающих Христолюбца, были до сих дней такие, которые недоумевали, как возможно жить ему до старости среди одних похвал и общей любви. Теперь их недоумению – конец: они убеждаются в том, что участь пророков и апостолов, и прочих избранников Божиих есть и Ваша участь. Враги нашей Божественной веры злорадствуют, читая издевательства над Вашею святою личностью в издаваемых злодеями журналах, но радуются сему и последователи веры: они видят издевательные изображения Ваши не в смешном виде, но в венце исповедника. Господь, вопреки Вашему ожиданию и желанию, не соизволил, чтобы Вы после прошлогодней болезни разрешились от тела и были со Христом, потому что нужно было Вам среди прочих даров Святаго Духа принять и исповеднический подвиг. Слава Богу за все!».

Сам о. Иоанн прекрасно видел и сознавал, что за свое правдивое, исполненное благодати Св. Духа, слово он подвергнется гонению со стороны ожидовевшей интеллигенции. Так, например, в проповеди 26 сентября 1905 года после обличения неверующей и безбожной интеллигенции о. Иоанн высказывает следующие знаменательные слова. «Когда я говорю так, (т. е. обличаю интеллигенцию), то думаю, и на меня заносят свой меч эти враги всякой правды, враги Церкви Христовой. Но Вечный и Бодрый, живущий на небесах, да сохранит борющихся против неправды!» Равным образом, свою статью, посланную в Кронштадтскую газету «Котлин» (от 30 марта 1905 года), в качестве опровержения клеветы «Петербургского Листка», о. Иоанн начинает такими замечательными словами. «У кого я не вышел из веры за последние дни по поводу статьи анонима Духовцева, тех прошу прочесть мое прилагаемое здесь слово». Накоплявшаяся ненависть к о. Иоанну, в конце концов, выразилась с особенною силою в пьесе: «Черные Вороны», где осмеивался Кронштадтский пастырь и его последователи. Сию пьесу состряпал в Вологде некий Протопопов. Материалом для нее послужили газетные клеветнические статьи, направленные против о. Иоанна. Протопопов вырезывал эти статьи и, в конце концов, склеил из них пьесу. В театр стало ходить много учащегося юношества обоего пола. Молодежь посмотрела, как осмеивается о. Иоанн и заражалась, может быть, на всю жизнь гнойною язвою неверия. Среди верующих членов русского общества поднялось страшное негодование по поводу пьесы, каковое негодование нашло себе живой отклик и на страницах благонамеренной печати. Приводим соответствующие извлечения из газет.

«В настоящее время громко кричат о пьесе некоего В. Протопопова – «Черные Вороны».

В. Протопопов, кстати сказать, очень бездарный драматург, написал эту пьесу из жизни сектантов. Еврейская печать с восторгом приветствовала эту пьесу, раскричав повсюду, что она из жизни Иоаннитов, причем опять принялась травить достоуважаемого Кронштадтского пастыря.

Конечно, о. Иоанн неизмеримо выше всех пасквильных газетных нападок, но, во всяком случае, для людей, почитающих его, как в высшей степени редкого человека, – весьма и весьма неприятно видеть, как какие-то личности с типичными израильскими физиономиями на каждом шагу намекают на сцене об о. Иоанне в очень нелестных выражениях.

Я помню, какой гвалт подняла еврейская печать, когда в Малом театре шли «Контрабандисты», пьеса из интимной еврейской жизни; помню и те скандалы, которые устраивали дети Израиля во время представления «Контрабандистов». И печать радостно приветствовала эти скандалы, ибо они были протестом против пьесы, «оскорбляющей религиозные чувства евреев».

Ну, а почему же ни одна из современных красных газет ни одним словом не обмолвится против «Черных Воронов», где ежеминутно оскорбляется личность священника, глубокоуважаемого всяким, не продавшимся евреям, русским? Ответ на это несложен: о. Иоанн – черносотенник, ибо он предан Православию и Государю, а потому и чести его на все корки!

Вот, если бы в пьесе в неприглядном виде был выведен Гриша Петров или новоявленный старообрядец Миша – тогда – другое дело. Тогда газетного гвалта хватило бы месяца на два, а то и на три.

Тут же дело идет о православном черносотенном священнике, что же с ним церемониться! Ведь известно, в каком «почете» ныне православие у красных газет и их хозяев-евреев. Театральный рецензент «Бессарабской жизни» назвал печатню молебен, отслуженный перед началом сезона в театре, «комедией под названием Молебен», и русские читатели этой газеты мило улыбались, читая такое кощунство.

Пьяный хулиган, подкупленный евреями, ворвался, кажется в Симферополе, в церковь, где шла обедня, и стал орать и ругаться. И опять русские читатели мило улыбались. Но что бы сделалось с этими читателями, если бы они прочли, что еврейское богослужение названо балаганом, а одесский раввин Авиновицкий изображался на сцене главой какой-то изуверской секты, или в синагогу ворвался пьяный еврей, подкупленный русскими, и произвел там бесчинство?!

О, они, наверное, пришли бы в дикое негодование и долго не могли бы успокоиться от такого оскорбления «гонимого» племени. Но, ведь это касалось бы евреев, а кому какое дело до того, что оскорбляется то, что для русских дорого и к чему они относятся с благоговением!..

Вот что пишет по этому поводу «Курск. Быль».

«От дирекции Курского городского (зимнего) театра расклеены были афиши с объявлением, что 4 ноября вечером поставлена будет пьеса «Черные Вороны». Не станем подробно передавать кощунственного содержания этой пьесы. Упомянем только, что в пьесе «Черные Вороны» карикатурно и возмутительно-пошло высмеивается обычное для всякого верующего русского человека религиозное чувство в общественной и частной благотворительности; при всем этом на сцене употребляются церковные свечи, светильники, монашеские одеяния, произносятся некоторые обычные церковно-молитвенные слова и выражения, поются даже церковные песнопения, например, «Да исправится молитва моя» и т. п. При появлении афиш, религиозное чувство всех православных в простоте сердца верующих в Бога людей, знакомых с содержанием этой пьесы, естественно, было возмущено и не знало, что делать. И вот на защиту веры православной выступил ревнитель святой веры и канонов церкви Архипастырь Курский, Преосвященнейший Епископ ПитиРим.Он немедленно возбудил ходатайство пред г. Начальником губернии, чтобы пьеса была отменена. Ходатайство епископа уважено. Пьеса «Черные Вороны» уже не будет появляться на сцене Курского театра. Возмущенное религиозное чувство успокоено. У всех, истинно верующих в Бога, и кому только дорого нравственное воспитание юношества, нет слов для выражения благодарности досточтимому Епископу Питириму и г. Начальнику губернии, за то, что они вступились за веру православную. Не одна молитвенная слеза прольется перед Богом за их доброе дело в защиту веры православной.

* * *

Московские монархисты, собравшись на частную беседу в русском монархическом собрании, решили послать московскому генерал-губернатору телеграмму по поводу тех издевательств над православными церквами, которые допускаются в театрах, а также по поводу недопустимости предпраздничных спектаклей. Отправлена телеграмма такого содержания: «Русское монархическое собрание в Москве в частной беседе обсуждало вопрос о том издевательстве над православной верой, которое повсеместно допускается в московских театрах. Особенно гнетущее впечатление произвело известие, что в Москве собираются поставить пьесу Протопопова «Черные Вороны», где в резко кощунственной выходке осмеивается личность пастыря о. Иоанна Кронштадтского. Поэтому русское монархическое собрание берет на себя смелость просить Ваше Превосходительство о запрещении ставить в Москве эту, глубоко оскорбляющую чувства русского человека пьесу». Другая телеграмма следующего содержания: «Русское монархическое собрание, обменявшись мнениями о развращающем влиянии на молодежь предпраздничных спектаклей, постановило выразить протест по поводу разрешения спектаклей, концертов и других увеселений накануне воскресных и праздничных дней. Равным образом монархическое co6paние находит нежелательным допущение спектаклей в течение Великого поста».

Многим памятны скандалы, которые устраивали евреи в разных городах артистам, рисковавшим поставить «Контрабандистов». Кончилось тем, что евреи добились почти повсеместного воспрещения ставить эту, будто бы человеконенавистническую, пьесу. Общеизвестное умение евреев затушевывать все, что носит в отношении их обличительный характер.

С возникновением нынешней разнузданности печати они, не довольствуясь кровью массы убитых ими, за последние три года Русских людей, вознамерились клеветнически обезличить и обесславить все то, что чтит православно Русский народ. Началось безудержно-наглое осмеяние православной церкви и ее лучших представителей.

У всех живы в памяти ручьи клеветнической грязи, излившиеся со страниц ожидовевшей газеты «Петербургский Листок» и других кагальных тявкуш, на голову заслуженно чтимого всем миром отца Иоанна Кронштадтского. Изветы кагала не только не поколебали любви и уважения Русского народа к любимому пастырю, но и еще с большей силой оттенили значение почивающей на нем благодати Божией.

Теперь в Петербурге появилась пьеса, вызывающая шумное одобрение еврейской печати, под названием «Черные Вороны», в которой предается живому осмеянию и поруганию подвижническая деятельность отца Иоанна. Пьеса эта, написанная, хотя и Русским по фамилии, представляет собою грубую перекройку из не менее бессодержательного романа, печатавшегося в «Петербургском Листке» под названием «Иоанниты», и содержание ее лишь доказывает умственное и нравственное убожество автора. «Черные Вороны» написаны, что называется, «белыми шипами» и, не представляя ничего похожего на правду, рассчитаны лишь на скандальный успех и, конечно, на выгодный «гешефт»...

Чтобы не быть голословным в своих суждениях, я имел терпение прослушать, от начала до конца эту пьесу. Театр, в котором гнездились «Черные Вороны», по внешнему виду и внутренней распланировке чрезвычайно напоминает торговые бани.

Среди публики было множество еврейских физиономий. Исполнители пьесы вполне заслуживают звания «холодных» артистов.

Подробно рассказать содержание «Черных Воронов» – этого грязного пасквиля, угодного лишь евреям и нравственно ожидовившимся русским, было бы равносильно пережевыванию соломенной трухи. Автор на основании сплетен «Петербургского Листка», изобразил группу каких-то вороватых проходимцев, ничего не имеющих общего с почитателями отца Иоанна, причем имя, Пречистое имя Богоматери кощунственно треплется на протяжении всей пьесы. Русские простые женщины, которых он называет «иоаннитками», выведены какими-то католическими монахинями и все время говорят повышенным тоном.

Суть пьесы держится на истрепанно-любовной подкладке. Какая-то, скучающая от безделья, купеческая вдова влюбляется в студента, а тот в ее падчерицу. Падчерица увлекается учением «иоаннитов», убегает к ним, потом разочаровывается в них и, при содействии того же студента, возвращается обратно к своей мачехе... Я внимательно вслушивался в каждое слово пьесы, стараясь отыскать хотя бы подобие действительности, но передо мною всплывал лишь злонамеренно клеветнический вымысел, унижающий значение сцены... Каждое слово пьесы способно глубоко возмутить всякого верующего православного русского человека. Является вопрос, как могла высшая администрация разрешить открытое глумление над православной религией и над личностью олицетворителя высших заповедей Христовых, отца Иоанна, того отца Иоанна, чье имя, словно светоносный маяк, в течение многих лет светит во тьме нынешнего безверия и «освободительного» человеконенавистничества.

Стыдно Русским людям молчать при виде злобной еврейско-изменнической травли имени пастыря, деятельность которого так сильно и кратко выражена в предсмертных словах незабвенного защитника истин православия Императора Александра Третьего:

«Вас любит Русский народ, потому что он знает, кто Вы и что Вы» – было последними его земными словами.

(«Русск. Зн.»).

* * *

Кощунственные выходки неверующей части русского общества, проявлявшиеся в пьесе «Черные Вороны», шибко шедшей в Петербурге, однако были, в конце концов, прекращены благодаря энергичному действию специально для сего прибывших в Петербург двух ревнителей православия – Епископа Саратовского Гермогена и Епископа Орловского (потом Кишиневского) Серафима. Трудно было святителям вести эту борьбу. С.-Петербургский епархиальный миссионер Н.Булгаков написал к Протопопову (сочинителю «Черных Воронов») собственноручное письмо, в котором хвалил его за пьесу, а Протопопов тотчас же напечатал это письмо около обложки «Черных Воронов», чтобы пьеса лучше расходилась, и чтобы больше народу шло в театр смотреть «Черных Воронов», дескать, это дело – хорошее! Это помощь миссионеру Булгакову. И до чего только дойдет человек в погоне за гешефтом?!.

Епископ Гермоген Саратовский сначала написал следующую статью в местном органе против «Черных Воронов».

* * *

Поистине это черная стая сущих воронов – безнравственная и бездарная труппа актеров, евреев и бывших русских людей – налетела на наш бедный город; она издали почуяла трупный запах от разлагающихся здесь в некоторой среде органических устоев нравственности и общественности, этих жизненных начал, растерзанных так еще недавно бушевавшим здесь революционно-убийственным (освобождающим от жизни) движением. Да, налетели «черные вороны»... Но, ведь, начавшееся кое-где теперь смрадное разложение, именуемое на безнравственном еврейском жаргоне пробуждением весны, и не могло, конечно, привлечь к себе и сопровождаться появлением невинных и чистых ласточек, а неизбежно лишь появлением «черных воронов»: какова весна, таковы и пташки перелетные...

Однако же в области нравственной и религиозной нельзя оставаться спокойными и как бы безучастными наблюдателями неизбежного, по-видимому, сосуществования и последовательности, злых и мертвящих душу явлений: для людей, оставшихся еще живыми, необходимо всеми своими силами противостать наглому демоническому движению, стремящемуся все живое, нравственное, святое низвергнуть во мрак душевной смерти и нравственного забвения и затем все окутать ужасным гниением и смрадной атмосферой общего разврата и пороков. О, страшный сон! Ужасное забвенье!..

Да, не напрасно верующая и верная правилам нравственности часть саратовского общества встревожилась и заволновалась, наблюдая ужасное пробуждение весны и возмутительное появление «Черных Воронов»: в большей части саратовского общества, не поддавшейся смертоносному разложению, повсюду слышен теперь ропот, негодование, озлобление...

Православные приходские пастыри возмутились в высшей степени; отцы законоучители составили свое чрезвычайное собрание и решили принять все меры противодействия ужасному злу нравственного растления юношества и вытравливания в среде юношества и всего общества религиозного чувства и здорового бытового чувства общественности и патриотизма. Начальник губернии оказал свое содействие обществу и, сколько мог, пугнул черных воронов... Ввиду происходящих естественных тревог и нравственных терзаний саратовского общества, Православный Саратовский Епископ вынужден был послать следующую телеграмму в С.-Петербург, Обер-прокурору Святейшего Синода.

«В Саратовских театрах много раз исполнены возмутительные пьесы, первая – «Пробуждение Весны», рассчитанная на растление нравственного чувства русского общества, в особенности юношества, вторая – «Черные Вороны»; эта последняя несколько прикровенно, хотя, впрочем, с весьма прозрачными подчеркиваниями и прибавлениями вне программы в карикатурной и крайне оскорбительной для религиозного чувства форме, осмеивает монашество, отца Иоанна Кронштадтского и его почитателей; для осуществления или, вернее сказать, воплощения этого возмутительного замысла в сценических формах (заменяющих собою здесь обычный словесно-критический язык литературных статей) лукаво придумана совершенно невозможная и вовсе не существующая какая-то якобы секта; с прозрачными подчеркиваниями, ярко раскрывающими злостный замысел пьесы, карикатурно обрисованы духовно-нравственные черты этой фантастической секты, ее отношения к какому-то святому «отцу», к какой-то «матушке», украшенной, между прочим, вокруг головы, прислоненной к стене, каким-то световым нимбом из электрических лампочек; столь же карикатурно и возмутительно пошло высмеивается обычное для всякого верующего русского человека религиозное чувство к общественной и частной благотворительности; при всем этом, на сцене употребляются церковные свечи, светильники, монашеские одеяния, произносятся некоторые обычные церковно-молитвенные слова и выражения, поются даже церковные песнопения; например: «Да исправится молитва моя» и т. п. Повторяю, что «черные вороны» (безнравственные актеры) скрытый возмутительный замысел фантастической пьесы своей прозрачно всегда подчеркивают некоторыми выражениями и действиями, допускаемыми помимо программы. Саратовское общество, верующее и держащееся нравственных правил, возмущено ужасно. Начальник губернии все сделал, что мог, для успокоения возмущенного чувства общества: «черные актеры» значительно убавили свои подлые и возмутительные подчеркивания и прибавления помимо программы; однако, сущность злостного смысла и даже форма его выражения от этого изменились, в общем, не так значительно и заметно, и народ оскорбленно ропщет, волнуется по-прежнему; депутации являются ко мне буквально каждый день; необходимо решительное распоряжение и успокоение со стороны высшей правительственной власти. Почитаю своим архипастырским долгом засвидетельствовать мучительно пережитым опытом 1905 года, что помянутыми нынешними зрелищами, как банкетами и митингами того времени, наше общество, в религиозном отношении, другая – в политическом, последняя выражает сильное недовольство и резкие порицания против власти, как духовной, так и светской. Ввиду всего изложенного, усерднейше и неотступно умоляю Ваше Высокопревосходительство от лица всего нашего верующего общества саратовского, походатайствуйте, ради Бога, о немедленном запрещении названных зрелищ, хотя бы в пределах нашей несчастной губернии Саратовской; вновь и вновь молю Вас, ради Бога, исполните эту вопиющую мою просьбу для спасения «малых сих», погибающих, – одних от соблазна, других – от недовольства, чувства озлобления, ожесточения... Сердечно прошу ответить телеграммой для успокоения оскорбленной и невольно ропщущей части Саратовского общества».

Гермоген, Епископ Саратовский и Царицынский

* * *

Открытое выступление истинного ревнителя благочестия и ревностного защитника Православия, Высокопреосвященнейшего Владыки Гермогена, Епископа Саратовского и Царицынского, возмущенного наглостью безбожников, ободренных молчанием высшей духовной власти, вздумавших перенести свое глумление над искренним чувством почитателей искреннего пастыря и великого праведника о. Иоанна Кронштадтского на театральные подмостки, вызвало в истинно верующих христианах самую живейшую радость и успокоение.

Все, которых справедливо возмущала кощунственная пьеса «Черные Вороны», – в силу их убежденных религиозных чувств, не могли, конечно, не выразить своей благодарности смелому поборнику и ревностному защитнику Веры Христовой. С первого же момента выступления его против кощунственной пьесы, задавшейся целью осмеять, опошлить, забросать грязью, клеветой истинный светильник Веры Христовой, о. Иоанна, и его последователей, в редакцию Кронштадтск. Маяка стали поступать письма от отдельных лиц и даже групп с просьбами выразить благодарность Высокопреосвященнейшему Владыке. В начале этого месяца по почину редактора-издателя означенного журнала, Н. И. Большакова, был послан благодарственный адрес Высокопреосвященнейшему Владыке Гермогену следующего содержания:

Высокопреосвященнейшему Владыке Епископу Саратовскому и Царицынскому Гермогену.

Владыко Святый!

Мы, истинные почитатели великого пастыря, о. Иоанна Кронштадтского, во главе с редактором-издателем журнала «Кронштадтский Маяк» Николаем Ивановичем Большаковым, – все те почитатели, которых современная жидовская печать называет «сектантами», не имеем возможности точно выразить чувства благодарности за Вашу истинно-пастырскую ревность к поддержанию духа Православия в нашей измученной, истерзанной крамолой стране.

Ваше печатное заявление, что Вы не находите ничего зловредного, «сектантского» в нашем стремлении жить по-христиански, сильно подняло в нас дух бодрости, дало уверенность, что мы идем по верному, тернистому пути к достижению вечного блаженства, заповеданного Богом.

Толпа, всегда слепо поддающаяся влиянию отдельных личностей, и тут оказалась слишком легкомысленной, идя на удочку слуг сатаны, исконного врага человеческого.

Мы, истинные христиане, оставшиеся верными защитниками Веры Христовой, наивно думали, что такое открытое глумление над верой и обрядами Православной Церкви вызовет взрыв негодования со стороны нашего столичного духовенства, но их упорное до сих пор молчание действует на нас самым удручающим образом. Правда, была наряжена для расследования комиссия, но результат ее действий пока не известен, между тем, как кощунство продолжается, растлевая наше общество.

Можно понять впечатление наше, полученное от прочтения Вашего пастырского воззвания, которое показало нам, что жив еще дух истинной любви к Тому, Кто взял на Себя грехи мира, пострадав на Кресте, жив еще дух ревности в людях, не испорченных, не воспринявших в себя духа заблуждения...

Это воззвание показало нам, что мы не одни стоим на страже, оберегая Веру Христову, Царя Самодержавного и дорогое Отечество от вредного влияния людей заблуждающихся.

Да даст Господь Вам и всему истинно-православному населению Вашей Епархии, дружно вставшей на защиту дорогой нам Веры, силы и ревность продолжать свое святое дело, за успех которого мы непрестанно возносим горячие молитвы к Престолу Всевышнего. Да проникнет оно в самые сокровенные уголки нашей необъятной Руси, пробудив в православном народе дружное стремление разом уничтожить насаждаемые плевелы безверия.

И мы глубоко верим в нашу победу, ибо расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящие Его, яко исчезает дым, да исчезнут, яко тает воск от лица огня, тако да погибнут беси от лица любящих Бога и знаменующихся крестным знамением и в веселии глаголющих: радуйся, пречистый животворящий Кресте Господень, прогоняяй беси силою на тебе пропятого Господа нашего Иисуса Христа, во ад сшедшего и поправшего силу диавола и даровавшего нам тебе, Крест Свой честный, на прогнание всякого супостата...

Редактор-Издатель журнала

«Кронштадтский Маяк»,

Н. Большаков

* * *

В скором времени, после отправления этого адреса по назначению, наша редакция была осчастливлена получением ответа, который мы тут же помещаем:

Милостивый Государь,

г-н Редактор!

Преосвященный Владыко Гермоген, Епископ Саратовский и Царицынский, поручил мне выразить Вам Его глубокую благодарность за Ваше внимание и письмо, полученное в начале текущего ноября.

Владыко обещается Вам, спустя несколько дней, написать сам; теперь же почти ежедневно службы...

Преосвященный Владыко просит Вас напечатать в Вашем уважаемом журнале «Кронштадтский Маяк» телеграмму, посланную Им в петербургскую газету «Колокол». При сем прилагается телеграмма и отдельными оттисками листки «Черные Вороны».

Не найдете ли возможным распространить эту телеграмму («Черные Вороны») в Петербурге, кроме напечатания в «Кронштадтском Маяке», и отдельными листками. Если Вам угодно, – мы можем выслать Вам.

С глубоким почтением к Вам, Саратовского Архиерейского дома,

Иеродиакон Павел (Кусмарцев)

14 ноября 1907 года.

От редакции: ожидая с нетерпением дорогих нам строк Самого Преосвященного Владыки, считаем непременным долгом исполнить желание его, помещая телеграмму «Черные Вороны» в этом же № журнала, распространив ее в отдельных листках повсеместно.

Н. Воскресенский

* * *

Телеграмма Епископа Гермогена

12 ноября Епископом Гермогеном послана в редакцию газеты «Колокол» нижеследующая телеграмма:

«Усерднейше прошу редакцию напечатать следующую мою статью:

«Черные Вороны»

В № 520 досточтимой газеты «Колокол» я прочел, нисколько не удивившись, вполне характерное по содержанию письмо лица самого близкого, родного «Черным Воронам» – Протопопова. Она объясняет создание «Черных Воронов» якобы из возвышенных мотивов, именно – из православно-миссионерских своих намерений. Каково, подумайте! А преступная театральная сцена, вдруг, сопричислила это родное детище своего искреннего служителя и защитника к разряду явлений, совершенно однородных со злокачественным «Пробуждением весны», и враны Протопопова действительно, по искреннему решению самих же актеров, сопровождают собою всюду эту пошлую и отвратительную «весну», как сродную себе стихию, созданную нам лукавым освободительным движением. Теперь стало вполне очевидным, что как «весна», так и ее «враны» протопоповские «Жизнь человека», «Сестра Беатриса» и «Чудо странника Антония» ярко обозначают собою не что иное, как новый фазис, новый уклон продолжающегося демонического движения, или же, если хотите, особый вид безбожного, антихристианского миссионерства. В самом деле, нельзя не заметить того, что оставленное пока на время, как неудавшееся, бывшее революционное политиканство, вдруг, точно по наперед начертанной программе, очевидным образом сменилось повсюдным как бы миссионерством, то якобы моральным, то якобы религиозным, в сущности, конечно, и антиморальным, и антирелигиозным, и вглядитесь, как одни и те же лица мгновенно стали приспособляться к совершенно противоположным, чем прежде, занятиям: так в литературе, в сфере образования, общественного мнения и т. п. Даже, наконец, на театральной сцене появились революционные разновидности под личиною точь-в-точь миссионеров, притом исключительно православных; с другой стороны, и самая театральная сцена и актеры стали вдруг, почему-то, сродни нашим заправским по должности миссионерам!.. О! превратное время! О, лукавые хамелеоны, низкие клевреты и прислужники злого духа времени! Неужели вы думаете, что праведный суд Божий не отыщет вас под наскоро надетыми и плохо прилаженными личинами, – ведь нашел же он многих ваших «товарищей», злодейски подвизавшихся в бывшую так еще недавно политиканскую революционную эпоху; этот же суд не дремлет и над теми лютыми товарищами вашими, которые подобно вам тоже в своем роде миссионерствовали и еще теперь миссионерствуют, именно, прививают народу русскому злодейский дух грабительства, нещадения жизни и всякого другого блага всех людей – бедных и богатых; этим своеобразным лихим миссионерам, лихим людям, вы, протопоповские враны, жадные любители «весны» и других подобных «пробуждений», вы вполне помогаете, вы содействуете этим разбойникам, и даже, очевидно, преднамеренно спешите расплодить их побольше, опустошая душу и сердце народа от охраняющих его религиозных живых чувств; вы преднамеренно, также ради содействия «товарищам», угашаете светлую нравственную чуткость народа русского, в особенности нашего юношества. Вы, очевидно, евреи и бывшие русские люди, исполняя свое подлое служение, свой кровавый культ бесу мятежей и революции, хотите вызвать теперь из недр самого народа, воспитать и затем бесчеловечно толкнуть на нашу родную Россию другую революционную волну, вместо недавней, особую, как бы самородную, самобытную волну дикой и пьяной смуты междоусобицы, подобной бунту Пугачева... Но «кто, яко Бог!» Небесный Архистратиг и земной Архистратиг России с пламенно верующим и светло одушевленным могучим ополчением из среды того же Православного Народа Русского, мы глубоко верим, запретят, пресекут и разрушат все ваши злодейские замыслы, построения и сооружения; вот, уже народ сам своим чутьем и распознал, кто вы, непрошенные просветители, «черные» растлители народного духа, сущие «вороны», скрывающиеся под личиною театральных «православных» миссионеров; для проведения в жизнь, в душу народа русского своей подпольной демонической миссии, вы воспользовались вполне подходящим для ваших целей учреждением – театром: и вот, во всех городах по всему лицу русской земли, на театральных подмостках совершается теперь давно предначертанный и составленный замысел осмеяния и подрыва религиозного чутья и чувства народа русского при пособии попутного вытравливания чувства нравственного; всюду теперь «Черные Вороны» каркают и высмеивают то Богородицу, то преподобного Серафима, издеваются над русским православным монашеством, оскорбляют насмешливыми сценами отца Иоанна Кронштадтского; дошли, наконец, недавно до осмеяния Св. Иоанна Крестителя. Впрочем, Протопопов причисляет помянутых свято чтимых лиц к «кумирам» православия; и поэтому он, как главный из театральных «миссионеров», спешит освободить народ от чувства обаяния и почитания к этим лицам; сам он, Протопопов, однако, в своей черной комедии не называет великих и святых имен, дорогих для верующей души народной, а предоставляет это делать на местах, как рабочим и ремесленникам, самим актерам на театральных сценах; – и вот, мы видим теперь, как всюду во всех концах России, подстрекнутые и воодушевляемые самим отцом «Черных Воронов», «товарищи» актеры совершают свой общий злостный заговор, доканчивают задуманное общее подлое дело религиозно-нравственного опустошения России, путем сценических представлений, этих духовно-убийственных разрывных орудий, производящих всюду возмутительное попрание и страшное истязание живых религиозных и нравственных чувств народа... Итак, в этой новой лихой године революционно-убийственного движения повторяются все прежде уже испытанные «товарищами» способы крушения жизни и духа народных. Притом, вглядитесь, здесь есть подстрекатели, действующие за спинами товарищей, есть и послушные исполнители их велений... Итак, было бы просто смешно не замечать, ибо стало ясно, как Божий день, что для театральных «Черных Воронов», их лихих миссионеров вовсе не важно то обстоятельство, существует ли, или вовсе не существует какая-то тайная секта «иоаннитов»: по нашему-де «товарищескому» мнению, конечно, существует; раз есть обаяние к лицу, как к какому-то «кумиру», или лицу, духовную власть имущему над духом и сердцем народа, – значит, по плану подпольных «миссионеров», надо взорвать это лицо на воздух, – а что при этом может погибнуть великое множество других людей, многие будут искалечены навсегда в духовном отношении, – это «так им и нужно»... Ведь это уже принятый способ товарищей; и вот «товарищи» и составляют духовно-нравственную бомбу, из первой попавшейся пустой коробки «каких-то там «иоаннитов» – зажигай фитиль на подмостках – и готово!.. Есть и другие подобные бомбочки: вот общей конструкции, без русских гвоздей и шпилек: «Жизнь человека», «Сестра Беатриса», «Чудо странника Антония», «Иуда Искариот» и проч., и проч. Итак, очевидно, как ясный Божий день, что «товарищи» (актеры) и их подстрекатели (театральные сочинители) предприняли в России особую духовно-нравственную крамолу, или революцию. В заключение, ради неизменно дорогой и святой личности о. Иоанна, вновь и вновь считаю долгом засвидетельствовать на основании имеющихся точных данных (которые вскоре сообщу в печати) и моего личного глубокого убеждения, что такой секты, какую сочинил Протопопов, вовсе нет налицо, как секты именно, как организованной еретически-религиозной группы. Вот, например, телеграмма Епископа Пермского Никанора, – она указывает лишь на некоторых женщин, злоупотреблявших именем отца Иоанна Кронштадтского, а вовсе не свидетельствует о появлении какой-то секты «иоаннитов»; ведь, известно, конечно, что дурные люди способны злоупотреблять святыми предметами и святыми именами; следовательно, вовсе нет ничего удивительного в том, что какая-нибудь ничтожная группа людей негодных пользуется высокочтимым и драгоценным для верующего русского сердца именем о. Иоанна Кронштадтского для своих низких целей, эксплуатируя так или иначе благоговейные чувства почитателей этого великого молитвенника русской земли, облагодетельствовавшего миллионы людей религиозно, нравственно и даже материально. Благодаря этим именно разносторонним несметным благодеяниям отца Иоанна издавна уже в Кронштадте, в Петербурге, в Москве, Саратове, Харькове, Одессе и во всех, буквально во всех городах и селениях России, рассеяна там и там многолюдными группами всероссийская многомиллионная община, объединенная как благоговейною любовью к самому отцу Иоанну Кронштадтскому, так и к Феофану Затворнику, преподобному Серафиму Саровскому, Амвросию Оптинскому, Иеромонаху Варнаве, недавно почившему в Москве, и, другими словами, ко всему необъятному сонму святых мужей, составляющих как бы светлый млечный путь на обширном и многовековом небосклоне России. Итак, вся Poccия, блистающая как драгоценными бисерами, – светлыми ликами своих святых мужей, ее столь чудно озаряющих, запрещают тебе, темная стая «Черных Воронов», жалких писак и актеров, оскорблять ее в лице ее святых досточтимых сынов, составляющих ее вековое и вечное сокровище и лучшее достояние, достояние, которым она возвеличена и благодаря которому она может стоять твердо и непоколебимо в виду всех других различно богатых в других отношениях народов мира. А таковое именно возмутительное оскорбление наносится всей России, когда в лукавой карикатуре с прозрачно подчеркнутым замыслом осмеивается не какая-нибудь ничтожная группа жалких и негодных людей, но намеренно затрагивается и высмеивается святая личность великого мужа, несказанно дорогого для всей верующей России. Итак, «Черные Вороны», перестаньте кружиться и глумиться над Россией, перестаньте, пока еще не поздно!..

Гермоген, Епископ Саратовский и Царицынский

* * *

1907 года 5 декабря, с поездом в 10 ч. утра по Балтийской железной дороге выехали в Кронштадт с целью посетить болящего высокочтимого и горячо любимого всею православною Русью Кронштадтского пастыря о. Иоанна Ильича Сергиева – высокопреосвященный Владимир, митрополит Московский, преосвященные Серафим Орловский и Гермоген Саратовский, в сопровождении пастырей и мирян из почитателей о. Иоанна, в том числе были о. протоиерей И. И. Восторгов, В. М. Скворцов и др.

Поездку предполагалось совершить, как совершенно частное паломничество к угасающему физически великому церковному светильнику и народолюбимцу-пастырю. Но распространившаяся по Кронштадту весть, что прибудут в город высокие гости-иерархи, подняла на ноги и местное духовенство, и представителей власти, и общество.

На вокзале встретил архипастырей жандармский офицер и приветствовал святителей от имени главного начальника порта, при этом доложил, что в соборе Андреевском ожидает высокопреосвященного торжественная встреча.

При звоне колоколов архипастыри вошли в собор, который был освещен полным освещением и наполнен множеством народа и представителями общества; здесь же были при орденах и в форме генерал-губернатор, генерал Иванов, начальник порта и губернатор Кронштадта адмирал Никонов. Духовенство соборное встретило владыку в полном облачении, причем ключарь собора, протоиерей Попов, обратился к высокопреосвященному митрополиту с прекрасною речью, в которой ярко выразил и сильно подчеркнул такую мысль: промчавшийся по Руси циклон освободительной смуты особенно свирепо пронесся над Кронштадтом и нагнал сюда немало черных воронов, падких на всякую мерзость, не щадящих никого и ничего, одобряющих все, что идет на пользу революции и для свержения чтимых святою Русью авторитетов. Оратор просил у владыки молитвенной помощи и заступления в борьбе с «черными воронами» – героями нашего крамольного подлого времени, и благодарил за высокое внимание к болящему о. Иоанну.

«Черные хищники обычно слетаются туда, – так приблизительно ответил владыка, – идеже труп, и уснащаются там, где добыча...

Кронштадт всегда был и есть, благодаря пастырским подвигам веры и милосердия болящего ныне высокочтимого старца-пастыря, – в глазах всей истинно русской, православно верующей России местом, где возжжен маяк, где сияет звезда веры и ревности о церкви Божией... Пригнанные попутным ветром буйной годины «черные вороны», даст Бог, скоро разлетятся, – им здесь добычи не найти. Молитва веры верного служителя церкви была и да будет впредь спасительным маяком для обуреваемых и здесь напастями нашего смутного свободного от веры и совести времени».

Приложившись к кресту и приняв окропление св. водою, святители проследовали на поклонение св. иконам и св. престолу, а певчие, одетые в парадные кунтуши, тихо запели «достойно» входное.

Диакон произнес ектенью, а затем провозгласил многолетие, в том числе и архипастырям-гостям. Высокопреосвященный митрополит произнес последнее многолетие сам: «церковнослужителям, градоначальнику, военачальнику и всем православным жителям города сего»...

Благословив народ, архипастыри и сопровождавшие их отправились в дом к о. Иоанну.

К высоким гостям и посетителям скоро вышел и дорогой батюшка, но уже не тою всегда быстрою и бодрою поступью. О. Иоанн сильно приутомлен болезнью, – поседел, лицо вытянулось и исхудало, имеет бледно-желтый восковой цвет, – свидетельствующий об изнурительной лихорадке. Чудные голубые глаза уже не блестят прежнею живостью, а имеют взор потухающий, хотя полны той же пленяющей доброты и ласки. Голос гораздо мягче и не имеет тех резких надорванных нот, которые слышны были ранее от переутомления. Сердца любящих о. Иоанна почувствовали, что тяжелые немощи изнуряют великого старца, пастыря православной России, и едва ли долги будут дни его жития. Некоторые из приезжих не могли удержать слез, лобзая, может быть, в последний раз дорогого батюшку.

– Сердечно благодарю вас, высокие гости, преосвященнейшие архипастыри, что вспомнили меня, малаго, и посетили мои немощи, – в особенности лобзаю вашу любовь, высокопреосвященнейший владыка!..

Прибыли генерал Иванов и адмирал Никонов.

Болящего старца владыка митрополит усадил с собой рядом на диван.

О. Иоанн попросил благословить чай и поданную закуску. Сам всем гостям налил и подал по рюмке вина и провозгласил здоровье «высоких дорогих гостей».

Высокопреосвященный митрополит пожелал здравия болящему, всем дорогому хозяину, и многих лет жизни на благо св. церкви.

Все дружно и от полноты любящего сердца пропели: «многия лета», что, видимо, глубоко тронуло страдальца.

О. Иоанн просидел с гостями более получаса, – оживленно беседовал о своих летах (ему теперь 79 лет), о немногих здравствующих товарищах архипастырях, – рассказывал о своей мучительной болезни, не дающей ему ни днем, ни ночью покоя более чем на 15–20 мин. И только во время богослужения, которое он снова, вопреки требованиям врачей, начал отправлять ранним утром, – природа дает ему ослабу часа на два. Особенно слабеют силы от отсутствия аппетита и полного бездействия желудка, – твердого ничего не может принимать.

Несмотря на требования врачей, как непреклонно ревностный хранитель церковных установлений, о. Иоанн наотрез отказался от скоромного питания, хотя бы и в виде лекарства.

– Благодарю Господа моего за ниспосланные мне страдания, для предочищения моей грешной души – смиренно сказал о. Иоанн, заканчивая скорбную повесть о своей болезни. Оживляет св. причастие.

Почувствовав слабость сил, он удалился в келью.

Высоких паломников-архипастырей, начальствующих лиц и всех присутствующих протоиерей Попов пригласил в свою квартиру на трапезу.

Здесь почтенный сослуживец высокочтимого о. Иоанна выразил глубокую признательность владыке митрополиту за посещение болящего старца и Кронштадта, которые глубоко чтят в Московском архипастыре достойного преемника великих Московских святителей, молитвенников и начальников земли святорусской.

Владыка митрополит ответил глубоко всех захватившею речью о достойных носителях «здравого русского ума».

После трапезы высокопреосвященный митрополит снова посетил о. Иоанна, который вышел, закутанный в шубу, – с ясно выраженным лихорадочным процессом.

Здесь же была и супруга о. Иоанна, такая же слабая старица, как и он.

Владыка вспомянул о посещениях о. Иоанном Москвы, – просил покрыть своей любовью, если когда недосуги мешали, оказать ему духовное внимание, и просил молиться и в сей будущей жизни.

Старец, видимо взволнованный ласкою святителя, сказал: – Вы, владыка святый, меня простите, я всегда в сердце своем носил и сохраню до конца дней моих особую любовь и почитание вашей святыни.

Попрощавшись, владыка заехал с визитами к генерал-губернатору и губернатору, и отбыл в Петербург в 4 ч. дня, сопровождаемый красным звоном колоколов Андреевского собора, а преосвященные Гермоген и Серафим, оба духовные дети о. Иоанна, решили остаться, чтобы на другой день помолиться в Андреевском соборе и еще раз насладиться лицезрением славного всероссийского пастыря и беседою с ним. Торжественно было всенощное бдение накануне праздника в память святителя Николая. Народ не вмещался в обширном храме. На литии и полиелее выходили оба преосвященные, и оба же помазывали богомольцев св. елеем, пока не утешили всех до единого; помазание продолжалось и после окончания службы. На другой день, в самый праздник, раннюю обедню служил сам о. Иоанн, почувствовавший себя, под влиянием утешения духовного, гораздо крепче, чем в предыдущие дни, когда он не в силах был совершить литургию и причащался на дому. Все радовались этому приливу сил и бодрости к дорогому батюшке. Позднюю литургию совершили оба преосвященные. Опять собор был переполнен. Царила необычайная тишина. Чувствовалось повышенное молитвенное настроение. В соборе видны были и представители власти в мундирах и лентах, и простые крестьяне и крестьянки, пришедшие издалека к великому молитвеннику. Все чувствовали, что архипастыри, пламенные почитатели о. Иоанна, приехали почтить его святость, помолиться о его здоровье, засвидетельствовать ему свою любовь и глубокое почтение. За литургией оба архипастыря и протоиерей И. Восторгов произнесли проповеди.¹⁰⁶ Речи были выслушаны с особым вниманием; когда же они касались лица и деятельности о. Иоанна, когда упоминали о гонении на него со стороны разнузданной печати, то рыдания и плач прерывали проповедников. Мысль о том, что литературные разбойники и разбойники сцены дерзнули оскорблять святую личность чтимого пастыря, – мысль эта захватывала всех и вызывала у всех глубокое чувство негодования.

По окончании службы без конца слышались благодарности прибывшим гостям за слово и молитву, слышались отовсюду просьбы способствовать прекращению безобразной наглой печати и сцены. С 9 час. утра и до 3 час. дня длилась служба и последующее благословение епископом Гермогеном многочисленных богомольцев.

После литургии оба епископа и сопровождающие их лица посетили о. Иоанна. Старец встретил их выражением живейшей благодарности за службу и слово назидания, и вручил от себя преосвященным и о. И. Восторгову святые иконы. Затем с ними он удалился в свою уединенную келью и там беседовал около часу, по его словам, о предметах первейшей важности. Собеседники вышли от о. Иоанна растроганные и в слезах... О. Иоанн и его гости вместе послали Царственному Имениннику Государю Императору поздравительную телеграмму, которая была составлена в следующих выражениях:

Царское Село, Его Императорскому Величеству Государю Императору.

Сегодня в Кронштадтском Андреевском соборе служением двух архиереев, множества духовенства, при великом стечении верующих, вознесены нами молитвы о державе, победе, пребывании в мире, здравии и спасении Твоем, возлюбленный наш Самодержец и венчанный Вождь России; приносим поздравления наши Тебе со днем Тезоименитства. Победой Тезоименитой Ты разрушишь все козни вражия.

Твои, Государь, верноподданные и богомольцы.

Протоиерей Иоанн Сергиев.

Гермоген, епископ Саратовский и Царицынский.

Серафим, епископ Орловский и Севский.

Протоиерей Иоанн Восторгов.

7-го декабря батюшка имел счастье получить из Царского Села от Государя Императора следующую милостивую телеграмму:

«Сердечно благодарю вас, отец Иоанн, и прошу передать преосвященным Гермогену, епископу Саратовскому и Царицынскому, и Серафиму, епископу Орловскому и Севскому, и протоиерею Восторгову Мою душевную благодарность за молитвы и благопожелания. Надеюсь – будете иметь облегчение вашего недуга.

НИКОЛАЙ».

Светлое чувство умиления и молитвенного подъема духа осталось у всех участников этого торжества. У нас «Пасха», говорили воодушевленные и умиленные богомольцы.

(Слово, произнесенное Протоиереем И. И. Восторговым 6 декабря 1907 г. в Кронштадтском Андреевском Соборе).

Повествуется в одном древнем житийном сказании, что к некоему благочестивому старцу-подвижнику приходили со всех сторон слушатели и почитатели, прося молитв, совета, благословения. Многие и о многом спрашивали его, и всем и каждому он отвечал в меру Духа, ему данного. Только один юноша, всегда посещая старца, сидел у его ног, молча, и ни о чем его не спрашивал. Однажды старец, заметив это, наконец, обратился к юноше с вопросом: почему он молчит и ни о чем его не спрашивает? Юноша ответил: Отец мой! Для меня довольно только слушать и смотреть на тебя!

Старец кронштадтский – вы знаете, о ком я говорю – разве не напоминает нам и не повторяет ли на наших глазах, в течение десятков лет этого древнего старца? Неистребимо живет в душе человека потребность найти и облобызать святыню, поклониться ей, побывать в ее освящающем и поднимающем дух общении. У русского православного народа потребность эта является особенно повышенною, она заполняет и потрясает всю душу народную, господствуя над всеми другими ее интересами и запросами. И вот сюда, к чудному старцу, столько лет обращает свои взоры святая и святолюбивая Русь. Одни к нему являлись лично, с ним молились и молятся, получают совет и благословение, получали нередко и дар чудодейственной помощи. Как их ни много, они сравнительно со всею Русью, едва приметная часть народа. Все прочие, как юноша пред древним старцем, только созерцали это дивное видение нашего времени и радовались Божьей благодати, в нем почивающей, и возгревали веру и упование, и насыщались его обильною духовною трапезою слова, молитвы, непрестанного поучения, – поучения его жизни, подвига, любви, щедродательности, горящей веры и горящего слова, исходящего из уст его. От страны глубокой полунощи, где в борьбе с суровою природою, спасаясь от врагов, нашел себе русский человек пристанище свободы и училище крепости духа и характера, воссиял наш светильник. Там некогда возросли великие духом преподобные Трифон и Феодорит, Зосима и Савватий, Герман и Кирилл, и многие другие. Их духом напоенный стоит здесь более полувека великий в простоте веры и смирении пастырь-молитвенник, – на грани русского царства, у полунощной столицы, на конце земли русской, у самого моря, светя, как маяк, разбиваемым житейским кораблям среди мирских бурь и тревог житейских!

Здесь, в этом святом храме, полвека трепетал самый воздух его от гласа молитв и воздыханий всероссийского пастыря и молитвенника; здесь проливались его первые слезы священнической молитвы: здесь возносились к Богу его пастырские скорби и радости; здесь около него было столько духовых восторгов веры, упований, столько событий и случаев возрождения покаяния, спасения, отрад и утешения, столько чудес божественной благодати, – что поистине должно сказать словами Господа к Моисею у купины неопалимой: «иззуй сапоги с ног твоих, место, на котором ты стоишь, свято...» Столько лет неизменно и непрестанно днем и глубокою ночью, и утру глубоку, еще сущей тьме, он стоял здесь и учил, и молился, – и дал ему Бог радость видеть, как город, известный в прежнее время только блудом и пороком, обратился во всероссийское чтимое место, в место паломничества, как действие его служения сказывалось все шире и шире.

Долго и постепенно разгорался его светильник, пока не засиял на всю Россию и далеко за ее пределами правилом веры, образом кротости и воздержания учителем, пока не стяжал наш пастырь всероссийский смирением высокая и нищетою – богатая. Вздымались гордо волны неверия в 60-х годах, были жестокие бури в церкви; поднимались ереси; возрос и пал Толстой... Отец Иоанн бестрепетно и непрестанно увещевал, наставлял, бичевал, обличал порок и гордыню неверия и ереси; он стоял несокрушимым столпом православной церковности, на себе самом, в живом примере показывая и доказывая силу, живость и действенность святой церкви, которая способна возрастить в своих недрах такого благодатного пастыря. Он зажег священный огонь в тысячах душ; он спас от отчаяния тысячи опустошенных сердец; он возрастил Богу и в ограду церкви тысячи гибнущих чад; он увлек на служение пастырское столько выдающихся людей, которые именно в личности о. Иоанна успели увидеть, оценить и полюбить до самозабвения красоту священства... Теперь они, нередко уже стоящие на высоких степенях иерархии, приезжают к старцу Божию и пред ним смиренным, склоняются до праха земного. Вчера и сегодня мы были тому свидетелями.

И вот, в последние годы, когда назревала и прорвалась гноем и смрадом наша пьяная, гнилая и безбожная, безнародная, самоубийственная революция, мы увидели страшное зрелище. Ничего не пощадили ожесточенные разбойники, не пощадили ни веры, ни святынь народных. И старец великий, светило нашей церкви, «отец – отцев славная красота», честь нашего пастырства, человек, которым гордились бы каждая страна и каждый народ, – этот старец на глазах у всех возносится на крест страданий, предается поруганию и поношениям; его честь, его славу, его влияние расклевывают черные вороны. Поползла гнусная сплетня, газетные гады, разбойники печати, словесные пены и шакалы, могильщики чужой чести, вылезли из грязных нор. Еврействующая печать обрушилась грязью на о. Иоанна. Нужно им разрушить народную веру; нужно опустошить совесть народа; нужно толкать народ на путь преступления; нужно отомстить человеку, который так долго и успешно укреплял веру, воспитывал любовь к Царю и родине, бичевал всех предателей, наших иуд и разрушителей родины, начиная от Толстого и кончая исчадиями революции... Его первого стала травить и бесславить разнузданная печать. Помню я, два года назад, возвращаясь из Сибири к северной столице, по всей линии железной дороги эти листки, рисунки, стихи и издевательства над о. Иоанном Кронштадтским... Потом на краткое время травля ослабела, но теперь вся эта грязь опять соединяется в один общий поток. Черные вороны тучами собираются над Россией, и первое, что они силятся расклевать хищными клювами – это святыни и святых, подорвать авторитет уважаемых лиц, подорвать благоговение религиозное, на котором построен всякий долг, всякий порядок, всякая жизнь, истинно достойная и истинно человеческая. Нам нет дела до того, что собственно хотел выразить автор бездарной сценической стряпни, рассчитанной на обирание простодушных людей, – обирание, которое он бичует, однако, не в себе и себе подобных, как бы следовало, а в других. Может быть он, как уверяет, и в самом деле хотел изобразить в отталкивающем виде изуверное сектантство и религиозное шарлатанство, хотя бы прикрывающее себя именем о. Иоанна; ведь зло может прикрываться не только именем чтимого пастыря, но даже именем Иеговы (иеговисты) или Иисуса (иезуиты); ведь и в других областях мысли и жизни вообще сатана нередко преобразуется в образ ангела, и разве мы не видели, как разбойники, насильники и предатели народные, служащие за еврейские деньги разрушению России, выступают под знаменем братства, равенства и особенно «народной свободы» или блага общества (социализм)? Итак, мы не говорим здесь о пьесе и ее содержании: мы говорим о том, что сделали из нее на сцене гнусные служители сцены, лакеи, продажные и пресмыкающиеся прислужники низменных инстинктов толпы и диавольской революции. На сцене вместо бичевания сектантского зверства или обмана, к ужасу православных, изображается быт и обстановка наших православных обителей и храмов, и недвусмысленно выводится в шутовском виде наш доблестный пастырь, всенародно чтимый, о котором народная вера давно сказала свой приговор, что житие его славно и успение будет со святыми. И это в то время, когда он, на склоне дней, обессиленный мучительным недугом, ослабевший телесными силами, едва двигаясь, совершает среди верующих по-прежнему свои, может быть, последние на земле подвиги молитв и благочестия, когда он не в силах защитить себя, когда мы трепещем за каждый день и час его жизни, когда еле теплится и вот-вот погаснет эта святая лампада, догорит эта чистая Божья свеча! Неужели нет ему защиты? Неужели мы оставим его одиноким посреди нашего многолюдства? Неужели он отдан на растерзание духовных псов, на пытки и издевательства этих разбойников?

«Но зачем ты говоришь об этом нам?» – может быть, спросите вы в тоске и горести и в недоумении. «Зачем?» Но тогда спросите, зачем плачет любящий сын около растерзанного отца или матери? Зачем в большом горе, остановив плачь, и, по-видимому, успокоившись, мы, увидя близких, любимых, нам сочувствующих, молчаливые среди чужих, здесь, среди своих, не можем сдержать горести и слез, и воплей? Так и ныне, в этом храме, при виде этого множества молящихся детей и почитателей о. Иоанна, дайте нам излить свое горе, выплакать свои слезы!

А затем, в этот день церковно-гражданского праздника, хочется чрез вас, чрез все это великое множество народа, из этого храма на всю Россию сказать: «О, храните святыню и святых! Берегите ваши духовные сокровища! Защищайте, отстаивайте их от тех свиней, что топчут их ногами! Или не знаете, что уста праведных каплют премудрость, язык же нечестивых погибнет? Или не верите, что идеже внидет досаждение, тамо и бесчестие – и это мы видели на всех этих усилиях свободы и «освободительного движения», полного одной злобы и досаждения? Или забываете, что в благословении правых возвысится град, а устами нечестивых раскопается? Или перестало быть непреложною истиною, что праведниками держатся царства человеческие, что семя свято – стояние их, что правда возвышает народ, а умаляют племена греси?

Или думаете, что если вы избиваете пророков, подобно богоубийственным евреям, то не оставится дом ваш пуст? Или каждый год у вас будет новый Иоанн Кронштадтский, что вы не дорожите им?

Не унизите вы Бога и святыни, не заплюете неба, – плевки возвратятся на головы плевавших; но сами вы, сами вы – какой ответ дадите? Что скажут о нас потомки? Как справедливо они осудят нас за то, что мы не умели и не хотели уберечь святого, не защитили, не оградили его оградою и стеною любви, – и это в то время, когда живы и среди нас тысячи исцеленных чудесно, тысячи им возрожденных? Тогда как ответим мы и Богу, и не свершится ли над нами Его правый и страшный приговор, что если мы Моисея и пророков не слушаем, что если кто из мертвых воскреснет, не поверим? Тогда не дошли ли мы до хулы на Духа, за которую одну, по суду даже самой воплощенной любви, объявившей прощение всякой хуле и всякому греху, нет прощения ни в сей жизни, ни в будущей?

Тогда и на земле не устоять нашему царству, и не жить нашему народу. Любовью к нашему старцу, молитвою за него, проявлением всенародного и общественного негодования к исчадиям черных воронов и всякой театральной нечисти, мы должны ополчиться в защиту наших попираемых святынь.

А вам, гнусные хулители, готово пророческое слово того самого праведника, которого вы теперь обливаете грязью. Как бы в предзрении скорби, всего три года назад, о. Иоанн писал в своем дневнике: «Благодарю Тебя, Господи, Боже мой, что Ты призвал меня в общение Божественной Трапезы Твоей, сделал меня сотрапезником и собеседником Твоим, чтобы возлежать как бы на персях Твоих, или точнее, иметь Тебя внутрь в персях и в сердце моем. Какой Ты сподобил меня чести, какого достоинства, какой любви, какого общения! Что я Тебе за это принесу и что воздам, великодаровитый, бессмертный Царь?! Но какое прискорбие, что служители Твои и сотрапезники Твоей Божественной Трапезы ныне в пренебрежении и поношении у людей века сего; как они поносят священников Твоих, и Церковь Твою, и святое слово Твое, которое изрек Дух Святый! И доколе Ты терпишь их, доколе не уничижишь их, уничиживших Тебя, Бога нашего, и не изгладишь имени их из числа живых! Да погибнет память их с шумом. Буди!»¹⁰⁷. Аминь.

Вернувшись из Кронштадта, святители восхотели помолиться на Карповке о здравии болящего дорогого батюшки.

9-го декабря в Иоанновском женском монастыре, на Карповке, с большою торжественностью совершено было богослужение, привлекшее многочисленных богомольцев с разных концов города.

Божественную литургию совершали во главе с Высокопреосвященным Антонием, Митрополитом С.-Петербургским и Ладожским, Преосвященный Гермоген, епископ Саратовский и Царицынский, Преосвященный Серафим, епископ Орловский и Севский, монастырский благочинный архимандрит Никифор, архимандрит Софроний, синодальный миссионер протоиерей Иоанн Восторгов, настоятель храма протоиерей Димитрий Федоров и прочее многочисленное духовенство, при хорах митрополитском и монастырском, умилительное пение которых дополняло торжественность богослужения.

Во время ектений были провозглашены особые моления за драгоценнейшее здравие досточтимого пастыря, ныне болящего о. Иоанна Кронштадтского, общая горячая любовь к которому, главным образом, и собрала такой многочисленный сонм духовенства.

И надо было видеть, как многие из присутствующих богомольцев, не исключая и духовенства, со слезами на глазах возносили горячие моления к престолу Всевышнего, чтобы почувствовать всю полноту глубокой, неразрывной духовной связи присутствующих с этим великим учителем Православной Церкви и ярким светильником Веры Христовой...

После окончания литургии и за литургией раздавались листки, разоблачающие желания и действия безверов, разрушителей религиозных чувств народа. Это обличительное слово, полное горькой правды, ярко рисует причину нападок их на истинных православных христиан, горячо, беззаветно любящих дорогого пастыря, о. Иоанна, прозванных за эту любовь «иоаннитами».

Богослужение окончилось во втором часу дня; после него Высокопреосвященный Владыка отбыл из монастыря, а прочее духовенство, совместно с почетными богомольцами, проследовало в трапезную.

Энергичная деятельность Епископов Гермогена и Серафима в борьбе с «Черными Воронами» увенчалась успехом. Кощунственная пьеса была запрещена, а сами ревнители православия были почтены назначением присутствовать в Св. Синоде. Дорогой батюшка был назначен членом Св. Синода. В борьбе с «Черными Воронами» принимал большое участие литературным путем редактор «Кронштадтского Маяка» Н. И. Большаков. Театральное кощунство было подавлено. Солга неправда себе, а правда возсияла светлее солнца.