Детство о. Иоанна

ВЕЛИКИЙ праведник, чудотворец и молитвенник за землю Русскую и за весь мир Православный, родился на крайнем Севере России, в местечке Суре, на берегу реки Пинеги. Прекрасный, живописный край! Река Пинега катит свои волны среди громадных гор железной руды совсем красного цвета, встречаются горы алебастровые и гипсовые ослепительно белого цвета. Боже мой, что это за горы! То они идут на целую версту неприступными крепостями и вдруг обрываются глубокими ущельями, покрытыми густой зеленью, то громадными утесами, которые, того и гляди, кажется, готовы рухнуть над головою зрителя; у подошвы их понаделаны природой причудливые пещеры; то высятся прямо в небо колоссальные замки самых фантастических форм и очертаний, и надо всем этим волшебным миром высоко наверху стоит дремучий лес, а еще выше – светлое, синее северное небо. Никакой художник в мире не в силах начертать этой дивной картины, которую Господь создал единым словом Своим: Да будут горы!

Особенно живописны громадные реки Севера – Северная Двина и красавица Сухона. С обеих сторон Сухоны почти беспрерывно идут высокие горы самых разнообразных видов и форм, покрытые роскошной и густой растительностью, то и дело виднеются высоко на горах, все в зелени, живописно ютящиеся села, с красивыми белыми каменными церквами. В иных местах горы так высоки и тесно сдвинуты над рекой, что, кажется, едешь по колоссальному коридору с живыми стенами из земли, а над головой вместо потолка небо голубое.

В этом краю диком, суровом и малонаселенном в древнее время процветало наше монашество. Здесь на Севере России просияли своими подвигами преподобные Трифон и Феодорит, Зосима и Савватий, Герман и Кирилл и многие другие. И поныне памятником обильной благодати Божией, просиявшей в этом диком и пустынном краю, является множество мощей угодников Божиих, во время оно просиявших здесь подвигами, святостью жизни и чудотворениями. Известный русский благочестивый путешественник Андрей Муравьев в свое время объездил весь этот край исключительно для того, чтобы поклониться мощам святых угодников, в обилии, как звезды на тверди небесной, рассеянных по Северу России. Свое благочестивое путешествие Христолюбивый паломник описал в прекрасном сочинении:² «Русская Фиваида на Севере». От кого же именно получила свое начало «русская Фиваида на Севере?» – Духовным родоначальником ее был знаменитый Всероссийский молитвенник преп. Сергий Радонежский. Основанная им Троице-Сергиева Лавра была рассадником, из которого двинулись на Север «ученики преп. Сергия», будущие строители Северно-русских обителей и чудотворные молитвенники за землю Русскую. От этих «учеников» преп. Сергия Радонежского впоследствии явились новые ученики, подобно своим духовным «аввам» удалявшиеся в пустыню, созидавшие там себе для молитвы землянки или келлии, впоследствии превращавшиеся иногда в обители. Таким образом, преп. Сергий Радонежский является, как бы могучим плодоносным древом, от которого произросли ветви подвижничества «Русской Фиваиды на Севере».

С течением времени, особенно под влиянием чужеземных западноевропейских веяний, стремление к подвижничеству стало на Руси ослабевать, а вместе с тем начало охладевать и усердие русского человека к святым обителям, так что многие, особенно малые, обители на Севере России прекратили свое существование и превратились в приходские храмы. На Севере России есть много приходских церквей с нетленно почивающими при них мощами св. угодников Божиих. Это – остатки древнерусского благочестия, это – памятники седой старины, когда на Севере России обильно сияла благодать Божия чрез Свои избранные сосуды... Это доброе старое время отошло в вечность; о нем молчаливо хранят воспоминания лишь могучие воды Северных рек, этих немых свидетельниц прошлого благодатного величия нашего родного Севера...

Но если угасли на Севере древнерусские бытовые формы, угасли многие храмы и монастыри, то не угасло то, что никогда не умирает и умереть не может, – души отошедших в вечность подвижников древнерусского Севера, дух их родоначальника всероссийского молитвенника преп. Сергия Радонежского. Все святые Божии человеки, по смерти сподобляясь особенной близости ко Христу Воскресшему, подобно солнечным лучам, заимствующим свою силу от соединения с солнцем и непрестанно озаряющим всю землю, покровом своих благодатных молитв просвещают и осеняют всю землю Русскую. Воскресший Христос, по молитвам преп. Сергия и древнерусских северных подвижников, этих благодатных покровителей Севера, избрал смиренную супружескую чету, сельского бедного чтеца Илию и его супругу рабу Божию Феодору для того, чтобы от них воссиял великий молитвенник земли Русской – Протоиерей Иоанн Ильич Сергиев, подобный другому великороссийскому молитвеннику преп. Сергию Радонежскому. Знаменательно, что и фамилия «дорогого батюшки» о. Иоанна «Сергиев» тезоименита с именем преп. Сергия Радонежского. Сам дорогой батюшка о. Иоанн находил нечто знаменательное в своей фамилии «Сергиев». В 1891 году, 29-го июня, при освящении в своей родной Суре построенного им прекрасного каменного храма, (именно главного придела в честь св. Николая чудотворца), о. Иоанн говорил: «Кому суждено Богом создать этот величественный храм?! Не человеку, отличающемуся знатным родом, или званием, или богатством, но человеку неродовитому, сыну бедного сельского причетника, служившего в этом же селе, в котором, по крайней мере, три с половиною столетия преемственно в разное время священствовали иереи из рода «Сергиевых». Вспомните, читатель, картину храма в ночь пред пасхальной заутреней. Полумрак. Еле-еле заметны в полумраке иконы преподобных и прочих угодников Божиих, помещенные в иконостасе. Но вот зажигается одна свеча, другая, и золотые иконы начинают сиять ярким блеском, и, кажется, сами угодники Божии радуются с людьми о Христе Воскресшем...

О. Иоанн, обильно озаренный благодатию Христа Воскресшего, и был тем светильником, который озарил и как бы воскресил пред нашим духовным взором все величие и дивную красоту русских угодников Божиих, от которых нас удаляет, подобно облакам, мгла греховности и неверия. Взирая на его благодатное величие, подвижничество и чудодейственную силу молитвы, всякий с благоговением взирал и на жития прочих святых Божиих угодников, убеждаясь в их истинности и непреложной достоверности.

И вот среди этой духовной красоты и внешней бедноты пришлось вырасти Кронштадтскому светильнику.

Сура раскинулась на одном из самых красивых поворотов реки Пинеги, при впадении в Пинегу Суры. Она высоко царит над всей окрестностью. Далеко, далеко на севере виднеется синева гор.

«Вот они Летовские холмы – бывшие пят или шесть тысяч лет тому назад берегами великой реки Суры». (О. Иоанн. Дневник за 1902 г.).

«С юго-западной стороны, где протекает река Сура, тянется длинная полоса земли, замыкающаяся возвышением, на котором раскинут лес. С южной, на самой окраине горизонта, покрытый дымкою тумана, тянется другой лес, теряющийся в отдалении. На далеком расстоянии по этому пространству змеится речка Сура, сверкая своими струями на ярко-сияющем солнце. Там и сям работают крестьяне, плетется телега, бегают дети». (Животов).

Красивый угол, но в то же время это и один из самых захудалых уголков, как мы уже сказали, всюду темного и бедного Пинежского края. И уж, конечно, далеко небогата была в убогом селе хижина псаломщика Ильи Сергиева.

Эта хижина сохранилась и теперь. По ней можно видеть, среди какой глубокой бедности протекло детство великого праведника, чудотворца и молитвенника земли русской и всего мира православного – дорогого батюшки о. Иоанна.

В глухую осеннюю ночь, на 19-е октября 1829 года, на далеком севере на берегах реки Пинеги, в селе Суре, Архангельской губернии, Пинежского уезда, в 500 верстах от Белого моря, в бедной семье причетника Ильи Сергиева, при самой скудной, печальной обстановке родился мальчик – хилый и, на первый взгляд, болезненный до такой степени, что родители, не надеясь сохранить его жизнь даже на несколько дней, решили в ту же ночь окрестить его, причем дали ему имя святого Иоанна Рыльского, память которого празднуется на следующий день. Ни родителям, ни кому другому, не могла придти в голову в то время мысль, что этому хилому ребенку суждено окрепнуть и телом и духом, окрепнуть и прогреметь впоследствии не только по всему необъятному пространству Русской земли, но и далеко, далеко за ее пределами.

Нельзя не удивляться, как знаменательно было рождение отца Иоанна! Подобно тому, как Христос родился в бедной обстановке, от простых родителей, да посрамит богатых, сильных и мудрых мира сего, так и великий служитель Христа Воскресшего родился на севере в убогой хижине. Подобно тому, как жизнь младенца Христа была в опасности от кровожадного Ирода, так и жизнь новорожденного младенца, знаменитого проповедника о Христе Воскресшем, была в опасности от болезненного и слабого его телесного состояния.

После крестин, день ото дня, здоровье новорожденного стало заметно поправляться, и родители, приписывая такую перемену ничему иному, как бесконечной благости Провидения, проявившейся чрез посредство святого Таинства, с ревностным благочестием принялись за воспитание подраставшего ребенка.

Когда Ваня стал подрастать, отец усердно водил его с собою в церкоь к Богослужению, а мать, являясь достойною сотрудницею мужа в деле воспитания сына, непрестанно руководила его юною чуткой душой, направляя ее к несению легкого и благого ига Христова, воспитывая в Ване благоговейное отношение к правилам и уставам св. церкви.

И уже здесь, в эти годы, будущий о. Иоанн стал понимать и чувствовать то, что он называет «душой» богослужения. Здесь именно в Ване стал складываться будущий вдохновенный истолкователь православного Богослужения о. Иоанн. «В церкви, писал он впоследствии в своем дневнике, все сладкие надежды и чаяния наши, мир наш, радость наша, вместе с очищением и освящением. Тут так часто возвещается истина будущего воскресения, победа смерти. Кто любящий жизнь, не возлюбит церковь всем сердцем?!» («Моя жизнь во Христе», т. II, 88 стр.). «В храме, говорит о. Иоанн в другом месте своего дневника, добрые, простые верующие души – как в доме Отца Небесного: так им свободно тут и легко, легко. Здесь предвкушают истинные христиане будущее царствие, уготованное им от сложения мира (Мф.5:44), будущую свободу от всякого греха и смерти, будущий покой и блаженство» (там же, 292 стр.). И отец подстерегал каждое проявление детской религиозности и давал ему настоящее доброе направление. Сам дорогой Батюшка о. Иоанн вспоминает об этой духовной помощи ему со стороны отца, необразованного, но сильного верой в Бога.

Эта помощь подавалась, конечно, больше всего в форме книги, рассказа...

О чем читали Ване: о святом, божественном, о Христе, Его деле и жизни, о Богоматери, угодниках, о том, как жили святые в пустынях, как спасались, терпели голод, нужду, царей не боялись, Христа исповедали, как им птицы небесные корм носили, и звери их слушались, как на том месте, где кровь их падала, цветы вырастали. И образ Христа всеведущего, вездесущего Бога со сладкою силой втеснялся в его душу, наполняя ее чистым, благоговейным страхом, и Христос становится чем-то близким, родным...

Что такое была его мать – мы знаем достаточно из рассказов о ней. Мы не будем повторять этих рассказов, которые теперь мудрено проверить, но из всех их, несомненно, одно: это была женщина простая и сильная с верующей простотой своей.

Религиозность без уступок и колебаний, вера в Бога без сомнений, властность матери – вот черты огромного величавого образа, перед которым нельзя не остановиться с благоговейным уважением. Эта мать могла направлять сына. А она хотела не только быть суровой, но и любить. Болезненный Ваня часто мог видеть, особенно во время оспы, которая едва не свела его в могилу, свою мать в слезах перед иконой Богоматери. Он видел, как она молилась за него, и научался сливаться с ней в глубокой проникновенной молитве.

Неудивительно, что при таких условиях Ваня все время жил в атмосфере молитвы.

Его мысли – уже в это время всегда были горе – около Бога и Сил Небесных. Еще 6-ти лет Ваня видел наяву ангелов. «Однажды ночью – рассказывает близкая к о. Иоанну игуменья Таисия – 6-ти летний Ваня увидел в комнате необычный свет... Взглянув, он увидел среди света Ангела в его небесной славе. Младенец Иоанн, конечно, смутился от такого видения. Ангел успокоил его, назвавшись его Ангелом Хранителем, всегда стоящим окрест его в соблюдение, охранение и спасение от всякой опасности.

Зачастую у нас можно заметить, что родители забывают вложить в души детей своих нравственные основы, вследствие чего со стороны детей является открытое непочтение и грубое отношение к родителям. Не то видим в нашем глубокоуважаемом пастыре: с самого раннего детства он представлял собою идеал послушания, покорности и нежной сыновней любви. В течение своей жизни в важных случаях, он, несмотря на то, что сам был священником, учителем нравственности, постоянно обращался за советами к матери, хотя она была женщина безграмотная, следовательно, по понятиям многих из современных детей, не могла давать никаких советов.

Здесь будет вполне назидательно привести следующей факт, красноречиво свидетельствующий о том, как впоследствии глубоко укоренилось в сердце дорогого батюшки о. Иоанна унаследованное им от матери уважение к уставам церкви.

Однажды в начале Великого поста от усиленных занятий, от простуды, а может быть, от плохого и неправильного питания о. Иоанн тяжко заболел.

Врачи объявили, что больной непременно умрет, если немедленно не прекратит есть постную пищу: питание являлось первым условием, а между тем больной не хотел принимать даже рыбы.

– Вы умрете обязательно, если не станете есть мяса, – говорят ему.

– Хорошо, я согласен, но только спрошу сначала позволения своей матери.

– А где ваша мать?

– В Архангельской губернии.

– Напишите как можно скорее.

По просьбе великого Праведника отца Иоанна, в тот же день послали письмо матери с просьбой выслать как можно скорее свое благословение сыну о разрешении принимать скоромную пищу во время поста.

Прошла неделя, другая. Больному все хуже. Наконец, получается письмо от матери:

«Посылаю благословение, но скоромной пищи вкушать Великим постом не разрешаю ни в каком случае».

Отец Иоанн встретил ответ с полным равнодушием и даже видимо был доволен отказом.

– Так неужели вы не станете есть мясного? – спрашивали его врачи.

– Конечно, не стану, – спокойно отвечал отец Иоанн.

– Да ведь вы умрете!

– Воля Божия. Неужели вы думаете, что я променяю жизнь на благословение матери, на заповеди Господа: «Чти отца твоего и матерь твою»...

Несмотря, однако, на пророчество врачей, здоровье о. Иоанна не ухудшилось, и он скоро совсем выздоровел.

Родительница отца Иоанна неоднократно приезжала к нему и скончалась 8 июля 1871 г. Она похоронена на гор. Кронштадтском кладбище. К ее могиле горожане относятся с большим уважением. В 1880 г. почитателями отца Иоанна над могилою его матушки сооружена прекрасная часовня.

Благодаря нравственному влиянию окружающих, Иоанн рос молчаливым, сосредоточенным в самом себе, мальчиком, и только церковное Богослужение с песнопениями и молитвами восхищали душу кроткого отрока. Живя близко с природою, он восхищался ею: каждая полевая былинка, каждое насекомое возбуждали в нем покорность и благоговение пред величием Творца всяческих...

Эта внутренняя сосредоточенность сохранилась в нем впоследствии и при иной среде. И эта любовь к природе, и покорность, и благоговение пред всемогуществом Божиим отразились и на всех его поучениях. Так в одном месте он говорит:

«Дивно всемогущество Твое, Господи! Как ты сказал в начале, так доныне каждый злак, каждое деревцо и дерево слушаются Тебя! С наступлением весны, лишь только будет достаточное количество теплоты для развития растений, у бездушной Твоей твари начинается дивная работа в скромной неизвестности недра земного, также – на стеблях и сучьях дерев, без шуму, без стуку, правильно, постепенно. Вот они выходят на свет Божий: ни одна травушка, ни один листочек, ни одно деревцо не собьется с пути, не забудет данного ему образа (формы) и смотрите, – откуда что берется: травка на земле или листочек на дереве развертывается, становится шире и шире, больше и больше, и, наконец, голая земля покрывается прекрасным разноцветным ковром, который манит и глаз, и обоняние; а деревья наряжаются в лиственную густую одежду и прикрывают свои члены. Так все делается живописно, нарядно на нашей земле от этих растений! И все это берется как будто из ничего, по одному слову Господню, сказанному однажды навсегда! Да и мы, братия, не из того же ли небытия возникаем к бытию? Чем мы бываем в начале – в чреслах отчих? (Евр.7:10). Не очевидно ли чрез это Творец дает нам знать, что в начале Он привел все из небытия в бытие? Братия, будем смотреть на растения и поучаться. Как очевиден, осязателен Господь наш, наш Отец всемогущий, в этих растениях! Каждая травка, каждый листочек, каждый цветок как будто шепчет нам: «тут Господь!» Рассматривайте, братия, премудрое устройство растений и познавайте в них Бога»...

С 6 лет Ваню стали учить грамоте. Она не давалась ему. Желая научить своего избранника более уповать на просветительную благодать Божию, чем на слабые человеческие силы, Господь испытывал его сначала слабыми успехами в ученье. «Отец купил (пишет в своем дневнике О. Иоанн) для меня букварь, но туго давалась мне грамота, и много скорбел я по поводу своей неразвитости и непонятливости. Я не мог никак усвоить тождество между нашею речью и письмом, между звуком и буквою. Да это в то время и не преподавалось с такою ясностью, как теперь; нас всех учили: «Аз, Буки, Веди», как будто «А» само по себе, «Аз» само по себе; мудрости этой понять я долго не мог, и когда меня, на десятом году, повезли в Архангельское приходское училище, я с трудом разбирал по складам и то только по печатному. Содержание отец получал, конечно, самое ничтожное, жить было страшно трудно. Я понимал уже тягостное положение своих родителей, и поэтому темнота моя в учении явилась для меня особенно тяжким бременем. О значении учения для моего будущего я мало думал, и скорбел только о том, что отец напрасно платит свои последние крохи».

С тревогой боязни за сына, Сергиевы отослали своего Ваню в училище, они боялись, что он не справится с учебой.

И на первое время их боязнь оправдалась.

Не весело жилось Ване в чужом городе при крайней бедности. Он рос и учился один, без друзей, без поддержки, погруженный в себя, в свои детские думы и планы.

Жизнь была не сладкая. Кормили, конечно, скудно, но к этому Ваня привык. Плохо было то, что не было ни книг, ни бумаги...

«Вместе с другими, такими же бедняками, ходил я, – рассказывает о. Иоанн, – «собирать» бумагой по присутственным местам.

Помню, каким богачом я чувствовал себя, когда экзекутор консистории дал мне, кажется, чуть не две дести»...

Больно мучила его мысль о родном доме, о нищете там, и, кажется, в это время он научился с особенной болью чувствовать чужую нужду, болеть о чужой бедности, нищете, в это время он больше всего грезил о том, что, когда вырастет, выведет и отца, и мать из нужды и поможет всем. В Ване развилась болезненная чуткость к страданию.

В частности, в его жизни эта бедность родителей мучила его особенно потому, что грамота ему не давалась.

Школьная мудрость оказалась для него еще труднее начальной учебы. Ласковой помощи матери рядом не было, учители мало заботились о том, чтобы помочь ученикам – и Ваня растерялся... Дело школьное шло плохо. Он работал целые дни и все-таки не успевал. Что осталось делать?.. Для религиозно настроенного о. Сергиева был один исход – молитва. И вот в вос- <...>³

на утешение родителям. И вот, как сейчас помню, однажды был уже вечер, все улеглись спать. Не спалось только мне, я по-прежнему ничего не мог уразуметь из пройденного, по-прежнему плохо читал, не понимал и не запоминал ничего из рассказанного. Такая тоска на меня напала; я упал на колени и принялся горячо молиться. Не знаю, долго ли пробыл я в таком положении, но вдруг точно потрясло меня всего... У меня точно завеса спала с глаз, как будто раскрылся ум в голове, и мне ясно представился учитель того дня, его урок; я вспомнил даже, о чем и что он говорил. И легко, радостно стало на душе. Никогда не спал я так спокойно, как в ту ночь. Чуть засветлело, я вскочил с постели, схватил книги и – о счастье! – читаю гораздо легче, понимаю все, а то, что прочитал, не только все понял, но хоть сейчас и рассказать могу. В классе мне сиделось уже не так, как раньше: все понимал, все оставалось в памяти. Дал учитель задачу по арифметике – решил, и похвалили меня даже. Словом, в короткое время я подвинулся настолько, что перестал уже быть последним учеником. Чем дальше, тем лучше и лучше успевал я в науках и к концу курса одним из первых был переведен в семинарию».

Нечего и говорить, что религиозная настроенность нисколько не ослабела у Вани в эти училищные годы: впечатления, вынесенные из семьи, были слишком сильны.

«Знаешь ли – сказал он в беседе с игуменией Таисией – что, прежде всего, положило начало моему обращению к Богу и еще в детстве согрело мое сердце любовью к нему? Это – святое Евангелие. У родителя моего было Евангелие на славяно-русском языке; любил я читать эту чудную книгу, когда приезжал домой на вакационное время, и слог ее, и простота речи были доступны моему детскому разумению; я читал и услаждался ею и находил в этом чтении высокое и незаметное утешение. Это Евангелие было со мною и в духовном училище. Могу сказать, что Евангелие было спутником моего детства, моим наставником, руководителем, утешителем, с которым я сроднился с ранних лет».

Одиночество в школе, наоборот, подняло и усилило религиозно-молитвенную настроенность Вани: Бог был его единственным утешителем.

Как шла его дальнейшая ученическая жизнь, мы знаем мало. Есть только несколько характерных, но случайных указаний. Школа не убила в нем любви к природе. Природа по-прежнему говорила с ним, «как друг и как учитель, о Боге, вечности и о правде».

Поэтично описывается в его воспоминаниях путешествие на каникулы домой. Идешь сотни верст пешком, сапоги на руках тащишь: потому вещь дорогая. Приходилось идти горами, лесами; суровые сосны высоко поднимают стройные вершины. Жутко. – Бог чувствуется в природе. Сосны кажутся длинной колоннадой огромного храма. Небо чуть синеет, как огромный купол.

Теряется сознание действительности. Хочется молиться. «И чужды все земные впечатления – и так светло в глубине души и, кажется, с тобой в уединении весь мир беседует в тиши и на своем языке непонятном и годы и веки вторит свободно торжественный гимн вездесущему Богу». «Идешь и сны видишь», т. е. идешь, а мысль далеко-далеко с Богом, – у Бога...