Глава XXIV

Отражение искушения дьявола было полным и совершеннейшим откровением Богочеловеческой Личности Спасителя мира. Нравственный образ Спасителя мира в безусловном царственном величии и совершеннейшей красоте истины и правды, закона и суда. Абсолютное добро, равное самой идее о нем, явлено Богочеловеком во всей его целокупности. Точнейшее изъяснение положений о нравственном образе Спасителя мира. Богочеловек в общественном Его служении и при разных положениях. Нравственный образ Спасителя мира и Евангелия. Спаситель мира есть историческая Личность. При Божественном естестве Он был вместе истинным и действительным человеком. В Богочеловеке человеческий род не только приводился к Богу, но и водворялся в Боге. Третье Лицо Святой Троицы – Дух Святой и Богочеловеческая Личность Спасителя мира.

Окончание и отражение искушения от дьявола в пустыне – есть полное и совершеннейшее откровение Богочеловечной Личности Иисуса Христа – безгрешной, невинной, пребывающей в совершеннейшем, идеальном добре, в истине и правде, законе и долге бытия. Общественная потом деятельность Иисуса Христа и подвиг Его служения были делом искупления и спасения рода человеческого. «Моя пища, – говорил Иисус Христос, – есть творить волю Пославшего Меня, и совершить дело Его» (Ин.4:34); «пославший Меня Отец, Он дал Мне заповедь, что сказать, и что говорить. И Я знаю, что заповедь Его есть жизнь вечная» (Ин.12:49–50). «Отче! – молитвенно взывал Иисус Христос к Отцу Небесному перед Своими страданиями, – ...Я прославил Тебя на земле, совершил дело, которое Ты поручил Мне исполнять» (Ин.17:4). Но говоря и действуя так, Иисус Христос оставался всегда свободной, самоопределяющею Себя Личностью: «Я отдаю жизнь Мою... Никто не отнимает ея у Меня, но Я Сам отдаю ее. Сию заповедь получил Я от Отца Моего» (Ин.10:17–18), «да разумеет мир, яко люблю Отца» (Ин.14:31).

В этом именно отношении воли человеческой к воле Божественной и воплощалось и определялось как общее, так и всякое частное воление Богочеловека во всем, что истинно и право, что нравственно и благочестно, что законно и должно, что невинно и безгрешно, что праведно и непорочно, что свято и совершенно. Как «Сын Человеческий» с человеческой волей, Иисус Христос является идеальным воплощением добра: в Нем коллективно, всеобъемлюще, в полной нравственно-духовной зрелости и целостности, в совершенстве, в идеальной правде и полноте нашли свое выражение добродетели всех праведных, всех святых, всех опознавших и чтивших Божественное и вечное в себе самих, всех исполнителей воли и закона Божия: в Нем был Авель, засвидетельствованный Богом в своей праведности (Евр.11:4); в Нем был Енох, ходивший перед Богом; в Нем был Ной, обновивший собой лицо земли после потопа; в Нем был Авраам и другие патриархи, «ожидавшие города, которого строитель Бог» (Евр.11:10); в Нем был Моисей, забывший себя самого из любви к народу своему и по ревности к славе Божьей; в Нем был пророк Самуил, были Давид и Езекия, служившие Господу, были Илия, Исаия и Иеремия в своей пророческой ревности, в Нем идеально открылась и восполнилась святость закона Божия, данного еврейскому народу при Синае; в Нем, наконец, принес свой полный плод благоухающего цвета смиренной и кроткой добродетели Пречистой и Преблагословенной Девы Марии, вещавшей Архангелу: «Се Раба Господня: буди Мне по глаголу Твоему» (Лк.1:38).

Нравственный образ Иисуса Христа превосходит собой самое высокое человеческое понятие о нравственно-совершенном и невиннобезгрешном, о свято-непорочном, о высокочистом, об истинном и праведном, и притом – в зрелости и полноте, в совокупно-целостности духовной жизни. Все в Нем праведно и вместе жизненно полно; все в Нем Божественно высоко и вместе близко каждому из людей и человечно; все в Нем свято, безгрешно и непорочно, и вместе весь Он любовь, милосердие и жалость в судьбе человека-грешника; Он весь всепрощение и вместе из уст Его исходят громы небесные к обличению лжи, мнящей Себя истиной. Он творчественно велик в законе и правде, истине и суде, свят, непогрешим и идеально совершен в слове и деле. Как Сын Божий в Своем единосущии с Отцом Небесным, Он являет Собой Отца: «Видевший Меня, – говорил Он, – видел Отца» (Ин.14:9); но как «Сын Человеческий», в Своей человеческой воле Он всецело и безусловно определяет Себя в Воле Отца Небесного; Он весь – Закон Божий, весь – духовно-нравственное совершенство, весь – святость и непорочность, весь – духовная светлость и нравственная чистота, весь – добродетель, весь – премирная красота и величие безгрешной личности, весь – любовь и благость, весь – милосердие, сострадание, всепрощение, незлобие, смирение и кротость: «...научитесь от Меня, – говорил Он, – ибо Я кроток и смирен сердцем» (Мф.11:29); Он, по выражению Св. Писания, не воспрекословил, не возопил и не дал услышать голоса Своего на улицах. Трости надломленной не переломил и льна курящегося не угасил (Ис.42:3; Мф.12:19–21); как в высшем искупительном смысле, так в оказательстве сострадания, любви и милосердия, Он буквально «взял на Себя», по выражению Св. Писания, «наши немощи и понес болезни» (Мф.8:17; Ис.53:4); но вместе с тем Он судит добро и зло в людях и законодательствует, уча и действуя, по выражению Св. Писания, «как власть имеющий, а не как книжники и фарисеи» (Мф.7:29), «ибо слово Его было со властью» (Лк.4:32). «Кто ...обличает Меня о гресе?» – говорил Он» (Ин.8:46), и вместе Сам обличал грех в сокровеннейших его изгибах в душах и сердцах человеческих; но, обличая грех, Сам невинный и безгрешный, Он в безграничном милосердии говорил о грешнице, смущенной и болеющей в своей совести: «Кто из вас без греха, первый брось на нее камень» (Ин.8:7).

От начала служения до его конца – до Голгофы и креста, во всяком Своем положении, при самых разнообразных условиях и обстоятельствах, в каждый момент времени и во всяком месте, где сходились люди слушать слово Его, Он в Своем духовно-нравственном величии неизменно оставался одним и тем же Лицом, верным Себе в слове и деле, творчественно неистощимым и неослабным в нравственной энергии, в безгранично полной и совершенной духовно-нравственной целокупности, никогда не переходившей ни в слепоту фанатического возбуждения, ни в усталое и недовольное чувство равнодушия от загрубелости человеческих сердец, ни в личный гнев от злобы и ненависти людей, ни в чувствительную мелодраматическую мечтательность; Он необъятно и недосягаемо высок в Своем духовно-нравственном величии, Он бесподобен в гармонии Своей духовно-нравственной красоты, и вместе Он близок и родствен тому внутреннему нашему человеку, которым мы обращены к Богу и в котором мы опознаем наши Божественные элементы; в Нем истина и правда, закон и суд, воплощение долга и активное добро адекватно равны самой идее о них; «Я есмь путь и истина и жизнь, – говорил Он, – никто не приходит к Отцу, как только чрез Меня» (Ин.14:6), и это слово Его – не только слово Искупителя и Спасителя рода человеческого, но и слово «Сына Человеческого», Который говорил о Себе: «Я дал вам пример, чтобы и вы делали то же, что Я сделал вам» (Ин.13:15); мир впервые опознал в нравственном образе Иисуса Христа идеальное добро и идеальное нравственное совершенство.

Если бы Евангелие не давало нам прямых, точных, положительных и ясных указаний на то, что человеческое естество в Богочеловеке было живо и действенно, и что человеческая воля в Нем оказывала себя, как увидим, во всем своем самоопределении, и Сам Иисус Христос не отметал от Себя ничего человеческого, такого, что свято, невинно, нравственно-чисто, безгрешно и добро по самой природе, благословенной Богом, то трудно было бы устоять перед обольщением той еретической мысли, что в Иисусе Христе действовало одно только Божественное естество. Так все в Нем Божественно полно и совершенно и находилось в гармонии и целокупности Его идеального нравственного образа! Охарактеризовать или описать нравственный образ Иисуса Христа отдельными духовно-нравственными чертами почти невозможно: Спаситель скорее непосредственно опознается нами из Евангелия, ощущается, вселяется в нас и переживается нами, чем изучается и живописуется нами из того же Евангелия.

Иисус Христос неотделим от Своего слова: все четыре Евангелия, как бы одно слово Его и одно слово в Евангелии, один пункт научения Христова согласны как со всеми четырьмя Евангелиями, так с жизнедеятельностью Спасителя и с Его личным примером. Нравственный образ Иисуса Христа близок и усладителен для всякого более или менее чистого сердца; Он отраден и вожделен для всякой растерзанной печалью и сокрушением, для всякой мучимой раскаянием души человеческой, ищущей себе укрепления, утешения и силы свыше; Он светоносен, мирно-радостен и небесно-обоятелен и упокоителен для всякой совести, ищущей примирения с Богом; Он – благо, отрада и покой (Мф.11:28–30) для всех труждающихся и обремененных; но вместе с тем Он грозный Судия для всякой лукавой, нечистой и преступной совести, судимой в самых потаенных и сокровенных ее изгибах Его Божественным словом (Ин.12:48). Личность Иисуса Христа бесподобна по идеальному согласию в Нем Божественного и нравственно чистого, невинно-безгрешного, девственно-непорочного человеческого; ангельская чистота мысли и воли Его соединена была с беспредельной глубиной сознания нравственных принципов в их последнем основании и в конечных причинах их опознания; в Нем совершенно не находишь того, что мы называем «личным, субъективно-волимым», а находишь то, что Божие, а равно то, что может «взыскать и спасти погибшего»; Он весь «служение, самоотвержение и жертва»: «Я не сужу никого», – говорил Он; но если Он говорил об истине, если судил добро и зло в людях, то не допускал ни умаления, ни ослабления в Своем свидетельстве о правде, о законе и суде: «...если и сужу Я, – говорил Он, – то суд Мой истинен; потому что Я не один, но Я и Отец, пославший Меня» (Ин.8:15–16).

Он не испытывал никогда ни замешательства в мыслях, ни страха, ни робости перед людьми; никакое двусмысленное или общее – без содержания слово не сходило с Его уст; Он не знал, что такое подобострастие, что такое малодушная уступка превратным суждениям людей, искавших или ожидавших этой уступки; Он ни перед кем не раболепствовал, никого не заискивал, и делал это не от превознесенного в Себе Самом сознания Своего превосходства или царственного достоинства, а от действия в Нем истинной и идеальной свободы безгрешной, непорочной, праведной и святой Личности; Он одинаково был ровен и спокоен как среди преданных Ему Его учеников, так и среди мрачных, гневных и озлобленных против Него Его врагов; Он не ведал угодливого молчания и не настраивал Себя под тон других: Он шел одним и тем же путем истины, добра и правды как при сочувствии Своих слушателей, так при взрыве негодования изуверов; Его никогда нельзя было застать неготовым дать ответ по вопросам закона и долга, истины и правды, добра и зла, жизни и смерти, оправдания или суда; Он был Сын Божий, Царь и Мессия, но говорил об этом не для личного Своего прославления, а во имя и для славы Отца Небесного, во имя и для спасения рода человеческого – в Нем, Спасителе мира.

Вот Он, после искушения в пустыне, снова у Иордана перед Крестителем Своим – Иоанном: этот пророк Божий, «величайший из рожденных женами», свидетельствуя о Нем, как об Агнце Божием, берущем на Себя грехи мира, сам умаляет Себя перед Ним; но это обстоятельство нисколько не изменяет собой начала пути Его в Его общественном служении: Иоанн Креститель, исполняя свое посланничество от Бога, обратил взоры людей на Спасителя мира; но Сам Спаситель ничего не заимствовал от пророка Иоанна. Вот два ученика Иоанна Крестителя следуют за Иисусом Христом; Спаситель спрашивает их: что им нужно? «Равви, – отвечали они, – где ты живешь?» – «Пойдите и увидите», – сказал им Иисус Христос (Ин.1:38–39), не считая это обстоятельство ни за особенное знамение для начала Своего служения, ни за особенную честь для Себя, что ученики великого пророка последовали за Ним, потому что Он знал одно и в этом одном был утвержден, что в воле Отца Небесного выбор для Него ближайших Его учеников (Ин.17:11).

Вот восторженный душей Нафанаил исповедует Его Сыном Божиим и Царем Израилевым (Ин.1:49); но это исповедание, равное и одинаковое по смыслу и содержанию с позднее бывшим исповеданием Апостола Петра (Мф.16:16), не вызвало однако того благословения, которое было дано Иисусом Христом исповеданию Апостола Петра, ибо Спаситель благословлял не то, что исключительно касалось одной Его Личности, но совместно с Царством Божиим на земле: Божественный взор Иисуса Христа в том и другом случае отделял восторженное чувство одного ученика от проникновенного, глубокого убеждения и непреложной веры другого. Но ни в первом, ни во втором случае нет и тени в словах Иисуса Христа какого-либо самодовольного, лично льстящего впечатления и чувства: Он одобряет доброе, восторженное впечатление души Нафанаила, но видит еще незрелость его внутреннего человека, а потому и говорит ему: «увидишь больше сего» (Ин.1:50); наоборот: «Блажен ты, Симон, сын Ионин, – сказал Он Апостолу Петру на его исповедание веры, – потому что не плоть и кровь открыла тебе это, а Отец Мой, Сущий на небесах» (Мф.16:17).

Без сомнения, в словах этих, сказанных Апостолу Петру, Иисус Христос был духовно восторжен; но Он был таковым не из Себя лично, а потому, что «на сем камне», т.е. исповедании Его Сыном Божиим, выраженном Апостолом Петром от лица всех Его учеников, создастся Церковь Божия, «и врата ада не одолеют ее» (Мф.16:18). Вот Он двукратно изгоняет из храма Иерусалимского «продающих и покупающих» (Ин.2:14–17; Мф.21:12–13): Ему повинуются все и не смеют противиться; но, явив величайшее знамение Своей Божественной силы, Он остался лишь в том, что касалось осквернения святыни и кощунственного отношения к дому Божию, а не поражал воображение людей Своим влиянием на них; так все исходило у Него неизменно из глубин нравственных основ, из объективной истины, из сознания и призвания быть в том, в чем явлена воля Божия и святится имя Божие. Вот Он чудесным образом насыщает в пустыне народ, сожалея о нем, но когда этот народ хотел внезапно взять Его и объявить Царем (Ин.6:15), Он уклонился внезапно, дабы Своим присутствием не дать даже обнаружиться этому восторженному чувству народа; когда многие из евших в пустыне вновь нашли Его, Он строго обличил их за их земные вожделения, обратив их умственный взор не к тленной пище, а к вечной жизни, которая, открываясь в Нем, как «печати Отца-Бога» (Ин.6:27), от Него сообщается всякому верующему в Него (Ин.6:44).

Вот Он, восседая на осле, торжественно, при ликовании народа, входит в Иерусалим, никому не запрещая восторженно приветствовать Себя «Царем Израилевым» (Ин. 12:3); на трусливые и злобные (Мф.21:15) замечания растерявшихся начальников и старейшин иудейских, обращенные к Нему: «Слышишь ли, что они говорят?», Иисус Христос спокойно ответил: «Да! разве вы никогда не читали: из уст младенцев и грудных детей Ты устроил хвалу» (Мф.21:16; Пс.8:3). «Весь город пришел в движение, – говорит евангелист Матфей, – от громогласного и восторженно-торжественного гласа народного: «Осанна, Сыну Давидову! благословен грядый во имя Господне! Осанна в вышних!» (Мф.21:9–10). Что же значило это необыкновенное событие в жизни Христа Спасителя? Какая цель допущения и принятия этого чрезвычайного торжества? Сам Спаситель открыл нам тайну ликования народа во имя Его: «И когда приблизился к городу, – говорит евангелист Лука, – то, смотря на него, заплакал о нем, и сказал: о, если бы и ты хотя в сей твой день узнал, что служит к миру твоему!» (Лк.19:41–42). «Се, Царь твой грядет, дщерь Сиона, сидя на молодом осле» (Ин.12:15; Зах.9:9). «Душа Моя теперь возмутилась, – говорит Иисус Христос среди ликовавшего и толпившегося к Нему народа, – и что Мне сказать? Отче! Избавь Меня от часа сего! Но на сей час Я и пришел. Отче! Прославь имя Твое!» (Ин.12:27–28).

Итак, вот цель принятия Иисусом Христом чрезвычайного торжества в Иерусалиме: дать знаменательнейшее свидетельство о Себе, как Спасителе мира, Царе и Мессии родному народу, явить как бы нарочитый день для Иерусалима, дабы он при свете ясного пророчества «узнал, что служит к миру его», явить день последнего снисхождения Божия к людям, в который только не хотящие видеть и слышать могут и, смотря – не видеть, и слушая – не слышать, а вместе явить день и час спасения людей и прославления Отца Небесного, ибо с именно с этого дня начальники иудейские и воздвигли, можно сказать, крест Спасителю мира, почему о том именно дне и говорил Искупитель рода человеческого: «Ныне суд миру сему; ныне князь мира сего изгнан будет вон. И когда Я вознесен буду от земли, всех привлеку к Себе» (Ин.12:31–32).

Вот Он в саду Гефсиманском называет предателя Своего «другом», и это священное слово – «друг» истинно выражало расположение души и сердца Иисуса Христа по отношению к Иуде, ибо в течение трех с половиной лет Иисус Христос ни в чем не выделял Иуду в Своем святом обществе, хотя знал наперед, что именно Иуда предаст Его (Ин.6:64). Вот Он, хотя связанный, как якобы злодей, с величием царственного достоинства в Себе отвечает первосвященнику Анне, вопросившему Его об учении и об учениках Его: «Я говорил явно миру; Я всегда учил в синагоге и в храме, где всегда иудеи сходятся, и тайно не говорил ничего. Что спрашиваешь Меня? Спроси слышавших, что Я говорил им; вот они знают, что Я говорил» (Ин.18:20–21). Так может говорить только идеально чистая, свободная от всякого смущения в себе совесть. Вот Он среди членов синедриона свидетельствует о Себе, как о Сыне Божием, и вместе с свидетельством произносит Свой Божественный приговор над беззаконными безбожными Своими судьями. На вопрос членов синедриона: «Ты ли Христос? Скажи нам!» – Он ответил: «...если скажу вам, вы не поверите; если же и спрошу вас, не будете отвечать Мне, и не отпустите Меня; отныне Сын Человеческий воссядет одесную силы Божией. И сказали все, – замечает евангелист, – Итак, Ты Сын Божий? Он отвечал им: вы говорите, что Я» (Лк.22:67–70).

Этот ответ, по свойству еврейского языка, был однозначен: «Да, Я подлинно и истинно есть Христос, Сын Божий». И хотя Он знал, что на именно на этом свидетельстве Его о Себе обоснуется осуждение Его на смерть, однако, в формальном и якобы законном исследовании начальства о Его личности, Он не заградил уст Своих о свидетельстве об истине, исповедуя Себя тем, кем, действительно, был и за что был распят на кресте. Вот Он, стоя перед Пилатом, открывает правителю Иудеи, что Он есть Царь, но «царство Его не от мира сего»: Он «на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать о истине» (Ин.18:36–37); забывшегося при этом язычника, который свою личную волю отождествил с законом, Спаситель обращает к памятованию долга и к сознанию той истины, что Он – Пилат – не источник власти, а лишь полномочный представитель ее, призванный судить по закону. На слова Пилата: «Не знаешь ли, что я имею власть распять Тебя?» – Иисус Христос с достоинством истины, с авторитетом верховной власти ответил: «Ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше» – и как Верховный Судья произнес Свой приговор над Пилатом и над Своими предателями: «Посему более греха на том, – сказал в заключение Иисус Христос Пилату, – кто предал Меня тебе» (Ин.19:11).

Вот из уст Его исходит слово обличения, которое, подобно грому небесному, подобно огню пламенеющему, поражает преступное лицемерие ханжей, на знамени своем написавших имя Иеговы, Моисея и пророков и под этим знаменем, как «тати и разбойники», волки-хищники, поедавших «домы вдов и сирот», съедавших «плоть овец» стада Божия, этих лицемеров, которые, «седши на седалище Моисея», затворили «Царство Небесное человекам», ибо они и «сами не входили, и хотящих войти не допускали» (Мф.23:2–13); но это – «горе вам, книжники и фарисеи, змии, порождения ехиднины» (Мф.23:13–31), многократно повторенное Спасителем, вдруг здесь же сменяется бесподобным по нежности и теплоте чувства голосом любви к Иерусалиму и его населению, сменяется ни с чем не сравнимым голосом глубочайшей скорби и беспредельного соболезнования к бедственной участи, которая, по правосудию Божию, ожидает Иерусалим и иерусалимлян: «Иерусалим, Иерусалим! – заключил Свое обличительное слово фарисеям Иисус Христос, – избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! Сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели» (Мф.23:37). Это трогательнейшее слово, это скорбная песнь любви, болезнующей и совоздыхающей о бедствиях иудейского народа, вылилась из глубины души Богочеловека и, что едва ли с чем сравнимо, вылилась тотчас после молниеносно обличительного слова: горе вам, горе вам!.. Значит, в самом обличении скрывалась скорбь, жалость, любовь и ревнование о спасении чад и братий Иерусалима!

Вот перед Иисусом Христом люди, прошлое которых грех, позор и беззаконие; у ног Его женщина-грешница: «плача, она начала обливать ноги Его слезами, и отирать волосами головы своей, и целовала ноги Его, и мазала миром» (Лк.7:38); перед Ним Закхей, начальник мытарей, грешник (Лк.19:7), заклейменный позором и отверженный в обществе за занятие, сопряженное с беззаконием, и сам сознающий, что совесть его отягчена неправдою (Лк.19:8). Осчастливленный словом Иисуса Христа, этот грешник весь восторгается добром, отрицается себя самого, бывшего лихоимца и обидчика, и изъявляет готовность сделать, по слову Иисуса Христа, всякое самопожертвование (Лк.19:6–8). Так, значит, обаятельна, так привлекательна была личность Иисуса Христа для душ и сердец, у которых под пеплом греха тлела еще искра Божия, готовая вспыхнуть ярким пламенем при благодетельном прикосновении к их внутреннему человеку или проникновенного взора, или спасительного слова Сына Божия!

В том и другом событии Евангелие передало нам поразительнейшие примеры влияния Иисуса Христа на людей. Не менее свидетельствуют собой и те служители при храме, которые, быв посланы схватить Иисуса Христа, не только не посмели «наложить на Него рук», но возвратившись к пославшим их первосвященникам, на вопрос последних: «Для чего не привели Его?» – отвечали: «Никогда человек не говорил так, как этот человек» (Ин.7:32; 44–46). Он «друг мытарям и грешникам» (Мф.11:19; Лк.7:34), – говорили о Нем мнящие себя праведниками; Спаситель не отвергал этого, напротив подтверждал, говоря: «Сын человеческий пришел взыскать и спасти погибшее» (Лк.19:10), «не требуют здравии врача, но болящии» (Мф.9:12): как поэтому неудержимо и с какой силой должно было рождаться или воскресать стремление к нравственному исправлению у тех людей, у которых сознание о своих грехах пробуждалось под влиянием живого слова Иисуса Христа, ибо «слово Его было со властию» (Лк.4:32), замечает евангелист, или усыпленная совесть оживала под обаянием Его святой Личности! «Блаженно чрево, носившее Тя, и сосца, яже еси ссал» (Лк.11:27), – воздвигла однажды глас свой некая жена из народа, слушая слово Христово, и этот глас был, без сомнения, восторженным приветом Богочеловеку от души, которая не знала ни лести, ни притворства, а действовала в данном случае по непосредственному чувству неиспорченного сердца.

«Ты имеешь глаголы вечной жизни» (Ин.6:68), – таково свидетельство Апостола Петра о силе слова и учении Христова; Он «говорит слова Божии» (Ин.3:34), – таково свидетельство пророка Иоанна Крестителя о помазанном благодатию слове Спасителя мира; «Равви! мы знаем, что Ты учитель, пришедший от Бога» (Ин.3:2), – таково свидетельство об Иисусе Христе, как Божественном Учителе народа, непредубежденного фарисея, искавшего истинного просвещения в вере через личную беседу с Иисусом Христом; «идите за Мною, – сказал Иисус Христос Симону и брату его Андрею, – и они тотчас... последовали за Ним», – говорит евангелист Матфей (Мф.4:19–20); «следуй за Мною», – сказал Иисус Христос мытарю Матфею. И он встал и последовал за Ним, свидетельствует о себе сам евангелист Матфей (Мф.9:9).

Таковы разнообразные свидетельства о влиянии, силе и властности слова Богочеловека, и Сам Спаситель объясняет нам тайну Своего значения для людей: «Глаголы, яже Аз глаголах вам, дух суть и живот суть» (Ин.6:63). «Весь мир идет за Ним» (Ин.12:19); «все уверуют в Него» (Ин.11:48), – так говорили враги Иисуса Христа о необыкновенном Его влиянии на народ. И действительно, только боязнь страшного для всякого иудея отлучения от синагоги за признание Иисуса Христа Мессиею (Ин.9:22), только железное ярмо, в котором начальники и фарисеи держали народ в делах веры и совести, только наглая ложь, что Христос творит чудеса силою веельзевула, князя бесовского, что Он льстец и обманщик, и «человек-грешник» (Ин.9:24), что, дескать, никто из начальников и фарисеев не уверовал в Него (Ин.7:48), ибо «Христос, когда придет, никто не будет знать, откуда Он» (Ин.7:27), – только все это, соединенное вместе, подобно тяжким узам, возложенным на мысли и чувства народа, удерживали его от решительного и безусловного принятия Иисуса Христа за истинного Царя и Мессию. Впрочем, и при таких неблагоприятных и тягчайших условиях обнаружения истинных чувств для народа, он вполне заявил себя в своих отношениях к Иисусу Христу, когда в необыкновенном энтузиазме – в восторге и ликовании провожал и встречал Его во время торжественного входа Его в Иерусалим.

Но этот же народ оставил нам свидетельство о себе в том, насколько он был несамостоятелен в деле веры и насколько подавлен был нравственно и умственно авторитетом старейшин – книжников и фарисеев. «Народ невежда в законе» (Ин.7:49), говорили о нем фарисеи, и сам народ, к несчастью, не мыслил о себе выше этого жестокого приговора над ним, ибо и желая, чтобы именно Иисус Христос был признан Мессиею, народ ждал такого признания не от себя самого, а от начальников своих: «Не удостоверились ли начальники, – робко спрашивали себя люди из народа, – что Он подлинно Христос?» (Ин.7:26), да и «когда придет Христос, неужели сотворит больше знамений, нежели сколько Сей сотворил?» (Ин.7:31). При всей однако, забитости своей, при всем слепотстве в делах веры, состоя исключительно под опекою книжников и фарисеев, народ все-таки не молчал, а заявлял решительно свое благоговение к Пророку из Галилеи, и это признавали сами враги Иисуса Христа, они боялись того же народа и старались наложить на Спасителя руки так, «чтобы не сделалось, – как они говорили, – возмущения в народе» (Мф.26:5), оставлять же Его далее свободно проповедывать народу – опасно, ибо, «если оставим Его так, – говорили они, то все уверуют в Него» (Ин.11:48).

Торжественный вход Иисуса Христа в Иерусалим показал начальникам иудейским, каково было истинное расположение народа к Иисусу Христу: «Первосвященники же и книжники, – говорит евангелист Лука об этом времени и событии, – и старейшины народа искали погубить Его, и не находили, чтобы сделать с Ним; потому что весь народ неотступно слушал Его» (Лк.19:47–48). Последние события в жизни Иисуса Христа: как предательство Иуды, суд первосвященников Анны и Каиафы, двор первосвященнический с наглостью слуг первосвященнических, как суд Пилата со спирою воинов и бичеванием, как кровожадные взрывы исступленного народа: «Распни, распни Его!», как крест и Голгофа с «насмешками проходящих» – все это события, несмотря на весь их ужас, несмотря на адскую злобу и ненависть людей, изощрявших как бы всю свою изобретательность для того, чтобы сделать страдания Иисуса Христа, физические и нравственные, наиболее чувствительными, несмотря на забвение людьми всякой человечности в деле осуждения на смерть Иисуса Христа, нисколько, однако, не изменили собой ни вообще нравственного образа Спасителя мира, ни в частности – проявления Его личных чувств и расположения к людям. Он, измученный и перенесший смертельное бичевание, Он, Который не издал ни единого вздоха или вопля о Самом Себе, идя на распятие, говорил женам иерусалимским: «Дщери иерусалимские! не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и детях ваших, ибо приходят дни, в которые скажут: блаженны неплодные, и утробы неродившия, и сосцы непитавшия» (Лк.23:28–29). Кто переживал крестные муки, приняв их, как выражение злобы и ненависти людской, Тот с креста молился Отцу Небесному о Своих распинателях: «Отче! прости им, ибо не знают, что делают» (Лк.23:34).

Можно ли, спрашивается, еще что-либо прибавить к величию духовно-нравственного образа Иисуса Христа? Какими духовно-нравственными чертами можно было бы пополнить царственную красоту совершеннейшей добродетели и чистого, безусловного, идеального добра во всех чувствах, мыслях, волениях и действиях Иисуса Христа? Существуют ли такие черты, чтобы указать на них, помимо образа Христа Спасителя? Если собрать воедино все великое человеческое в нравственном отношении, все высокое и святое, все невинное и непорочное, все целокупно-совершеннейшее, и по этому «всему» создать мысленный образ – и тогда этот умопредставляемый образ будет безгранично мал перед этим реальным, исторически бывшим и описанным в Евангелии образом Спасителя мира! И с другой стороны, – только историческое Лицо, Которого «слышали, Которого видели своими очами, рассматривали, осязали руками» (1Ин.1:1–2), могло дать Собою содержание Евангелиям: так все Божественно-совершенно и идеально-полно в беспредельном величии нравственного образа Иисуса Христа!

Ни философия, ни поэзия в своей художественной правде не могли создать идеала, который в одно и то же время был бы и Божественно совершен, адекватно равен самой идее добра, и человечен, целостно гармоничен во всем человеческом, что природно-невинно, свято, нравственно-чисто, непорочно и безгрешно. Повторяем: только историческое Лицо Сына Человеческого могло дать Собой содержание Евангелий: «Бог явися во плоти» (1Тим.3:16), вот определение личности Иисуса Христа: «Слово плоть бысть и вселися в ны, Ти видехом славу Его, славу яко Единородного от Отца, исполнь благодати и истины» (Ин.1:14); «...живот явися, и видехом, – говорит евангелист Иоанн, – и свидетельствуем, и возвещаем вам живот вечный, иже бе у Отца, и явися нам» (1Ин.1:2–3). Но определяя Личность Иисуса Христа по Его Божественному естеству, Св. Писание в то же время свидетельствует, что Он был истинный человек с действующей в Нем человеческой волей, пребывшей, с одной стороны, «неслитно, неизменно или непреложно», с другой – «нераздельно и неразлучно» с волей Божественной. Будучи совершенным Богом, Иисус Христос есть вместе совершенный человек, и единосущный Отцу по Божеству, Он есть единосущен нам по человечеству (Прав, испов. в.ч. 1-я Отв. на 38 в.) с подлинным и истинным человеческим естеством по телу и по душе, с ее силами, свойствами и проявлениями.

Все невинные и безгрешные чувства и желания человеческие, освященные Законом Божиим и свойственные естеству человеческому, пребывающему в духовной зрелости, в нравственной чистоте и непорочности, находили в Иисусе Христе свое натуральное воплощение и обнаружение. Вполне и совершенно человеческая воля свидетельствовалась в Нем действиями всей Его земной жизни, действиями, понятно, такими, которые проистекали из невинно-естественных, нравственно-чистых, святых и непорочных, должных и благословенных Богом в самой природе души человека чувств, расположений и желаний. Иисус Христос возрастает, находясь в повиновении Своих родителей, преуспевая «в премудрости и возрасте и в любви у Бога и человеков» (Лк.2:51–52); Он развивается физически и нравственно-духовно вполне по закону человеческого естества: как Сын, Он имел Свое нежное чувство к Своей Матери, попечение о которой составляло Его заботу даже во время ужасных крестных мучений (Ин.19:26–27); Он радовался радостью об укреплении в вере Своих учеников (Ин.11:15; Лк.10:21); питал личную, вполне человеческую симпатию к девственному душою и телом Апостолу Иоанну (Ин.13:23, 19:26); находил сердечно-душевное удовлетворение Себе в дружественном расположении к Нему благочестивой семьи Лазаря, которого и Сам называл Своим другом; «Друг наш уснул», говорил Он ученикам Своим об умершем Лазаре (Ин.11:11–13), евангелист же Иоанн замечает от себя, что «Иисус же любил Марфу и сестру ее <Марию> и Лазаря» (Ин.11:5), сами сестры – Марфа и Мария посылали вестника от себя Иисусу Христу, уведомляя Его, что «вот, кого Ты любишь, болен» (Ин.11:3) – следовательно, дружественное расположение Иисуса Христа к семейству Лазаря было положительным фактом для самого семейства; Он в Своей человеческой воле искал укрепления и получал его в молитве к Отцу Небесному (Мф 14:23, 26:36–42; Мк.6:46; Лк.6:12, 9:28–29, Ин.17:4–26); как истинный человек Он скорбел скорбью друга и плакал слезами этой скорби (Ин.11:33–35); возмущался «духом» от наглости извращенных и преступных душ (Ин.13:21); взирал «со гневом» на бесстыдство, бездушие и бессердечие людей, «скорбя», как замечает евангелист, «об ожесточении сердец их» (Мк.3:5), сострадал людям, проникаясь «жалостию» к горю человеческому (Лк.7:13), сожалея о них в их несчастиях (Мф.14:14) и соболезнуя им в их лишениях (Мк.8:2); как Сын Своего народа, как высоко-любящая душа, как идеально-чистое, светлое и доброе сердце, Он скорбел и плакал о непреоборимом заблуждении Своего народа, об отвержении его Богом, о предстоящем разрушении Иерусалима и храма, о бедствиях, которые ожидали народ иудейский за отвержение Его – Царя и Мессии (Лк.19:41–44); скорбя об этих народных бедствиях, Он призывал самый народ молиться, чтобы Господь смягчил скорби «дней тех» (Мк.13:18); Он чувствовал обиду наглого и бесстыдного обращения с Собой слуги первосвященника Анны: «Если Я сказал худо, – ответил Он презренному рабу, ударившему Его в ланиту за якобы непочтительный ответ первосвященнику, – покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьешь Меня?» (Ин.18:23); наконец, как человек, Он страдал на кресте и умер со словами Богочеловека – Сына Божия и Сына Человеческого, Искупителя и Спасителя рода человеческого: «Совершилось!» (Ин.19:30) – «Отче! В руки Твои предаю дух Мой» (Лк.23:46).

Итак, историческое событие – определение Иисуса Христа, как подлинно Богочеловеческой Личности, в Которой истинно и действительно были соединены два естества, оставшиеся в полной, совершеннейшей и безусловной ответственности друг другу, т.е. человеческое естество в Нем пребыло в правде, адекватно равной идее бытия частной воли в отношении к абсолютной Воле Божества, как Верховному Разуму во вселенной, делало откровение в Иисусе Христе «вечной жизни» и, следовательно – спасения людей достоянием вообще естества человеческого: в Богочеловеке человеческий род не только приводился к Богу, но и водворялся в Боге, как Абсолюте, Первопричине и Первоисточнике «вечной жизни». Возглавленная в Иисусе Христе эта жизнь открыла «Царство Божие» на земле, имея «Главу и Вождя, Великого и Вечного Первосвященника, Царя и пророка» в Сыне Божием, т.е. в последнем Основании и конечной Причине: «Сей, будучи сияние славы, – говорит Апостол, – и образ ипостаси Его <Бога> и держа все словом силы Своей, совершив Собою очищение грехов наших, воссел одесную (престола) величия на высоте» (Евр.1:3); «Он есть умилостивление за грехи наши, и не только за наши, но и за грехи всего мира» (1Ин.2:2); «как в Адаме все умирают, так во Христе все оживут»: «первый человек Адам стал душею живущею; а последний Адам есть дух животворящий» (1Кор.15:22–45).

Возглавляя Собою человеческий род для «жизни вечной», и Сам будучи источником этой жизни по Божественному Своему естеству, Иисус Христос по человеческому естеству как в самом акте Своего – Сына Божия – воплощения, так в деле всего Своего потом служения явил идеальное совершенство естества человеческого, могшее быть воспитанным и явленным в роде человеческом, и, следовательно, добро в Нем неограничено, так как определялось принятием человеческого естества в единство Божественной Личности. Исторический факт воплощения Божественного Лица в естестве человеческом, или Богочеловечность Иисуса Христа есть само по себе торжество абсолютного добра над злом в роде человеческом. Но устанавливая этот исторический факт, т.е. что принятие человеческого естества в единство Божественной Личности Иисуса Христа есть абсолютное торжество добра над злом в роде человеческом, так как в этом событии естество человеческое явилось адекватным Божественной идее о нем и равным Божественному изволению, и, следовательно, явилось идеально и абсолютно добрым, мы предвидим следующее замечание: «Св. Писание свидетельствует, что как охрана добра в мире, так и воспитание сего совершеннейшего добра в Благословенном Семени Жены, т.е. в человеческом естестве Иисуса Христа, принадлежит Богу, а не самому, т.е. одному только человеку, что Бог охранял и возращал добро в семени Адама, Ноя, Авраама, Давида до преблагословенной и Пречистой Девы Марии, от Которой, как предочищенной Богом, воплотился, наконец, Сын Божий».

Замечание это вполне справедливо, и говорит оно о такой истине, которая свидетельствуется всем Св. Писанием. Мало этого: Св. Писание свидетельствует нам, что «Святое Семя» в роде человеческом не только во все времена от Адама до Ноя, от Ноя до Авраама, от Авраама до Давида, от Давида до Пресвятой Девы Марии сохранялось и предочищалось Богом «благодатно», или, по выражению Св. Писания о Пресвятой Деве Марии, «облагодатствовано свыше» (Лк.1:28–35), но что даже Сам Иисус Христос, по Своему человеческому естеству, имел «благодать на благодать» (Ин.1:14–16): «ибо не мерою, – говорит Иоанн Креститель, – дает Бог Духа. Отец любит Сына и все дал в руку Его» (Ин.3:34–35), и Сам Иисус Христос свидетельствует о Себе: «Дух Господень на Мне; ибо Он помазал Меня благовествовать нищим, и послал Меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедывать пленным освобождение, слепым прозрение, отпустить измученных на свободу, проповедывать лето Господне благоприятное» (Лк.4:18–19).

Следовательно, человеческое естество в Иисусе Христе имело и, прибавим, должно было иметь полное, всецелое и совершеннейшее облагодатствование. Истина об этом и указание на это в Св. Писании утверждается, во-первых, безгрешным и непорочным зачатием Иисуса Христа от Духа Святого и Девы Марии (Лк.1:35), и во-вторых, сошествием Святого Духа ни Иисуса Христа после Его крещения в образно-телесном виде «голубя» (Мф.3:16). Так и должно было быть: ибо, если по самому акту творения, о чем было сказано в десятой главе, человек поставлен был Богом в непосредственный с Собою союз и единение в Третьем Лице Святыя Троицы – в Духе Святом, то совершеннейшее добро естества человеческого должно было по закону самого бытия с Богом и в Боге иметь совершеннейшее и всецелое освящение и озарение от Духа Божия, и в этом случае Дух Святой для человеческого естества Иисуса Христа не только был вполне и всецело свойствен, но благодатно и собствен. Ибо в человеческом естестве Иисуса Христа не только восстал невинный и безгрешный Адам, но такое «святое семя» от Адама, которое воспринято было в единство Божественной Личности, следовательно, в Иисусе Христе, по Его человеческому естеству, являлось Святое Семя, не могшее согрешить и, действительно, не согрешившее, и притом – являлось в абсолютном и бесконечном добре, так как это добро имело определение в Лице Второй Ипостаси – Сыне Божием, стало быть – в Абсолютном Существе – Боге.

Что же касается того, что полное и всецелое облагодатствование человеческого естества Иисуса Христа определялось совершенством идеальной правды и идеального добра воли человеческой в Иисусе Христе, это обследовано нами с достаточной полнотой в предыдущей и в этой главе. Иисус Христос по своему человеческому естеству был в наивысшей и совершеннейшей полноте той правды во вселенной, по которой Бог в разумно-свободных существах открывает Себя непосредственно через таинственное единение с ними в Духе Святом, что и было раскрыто нами в десятой главе этого труда; что же касается того, что единение человека с Богом через озарение Духа Божия основывается на самой природе духа человеческого, поставленного самым актом своего творения от Бога в союз и единение с ним, об этом также в общем сказано уже нами, а потому в следующей главе предстоит нам указать, насколько это озарение человека Духом Божиим было высоко и многообъемлюще в неповрежденном состоянии первых людей в Раю и насколько, с другой стороны, грех, принесенный в существо человека его падением, расторг и ослабил непосредственный союз человека с Богом и единение с Ним в Духе Святом.