Существенные черты православного нравоучения

Предлагаемое руководство не претендует на особую специальную научно-богословскую постановку в изложении данного предмета даже в объеме курса VIII класса гимназий. Его задача самая скромная – дать в руки ученикам более или менее подходящий учебник, который бы с одной стороны отвечал требованиям программы Мин. Народн. Пр. и объяснительной к ней записки и служил как бы оправданием той и другой, а с другой – соответствовал умственному и религиозно-нравственному развитию учащихся, что в данном случае весьма важно, так как обилие материала и невозможность вполне овладеть им отбивает в учащихся охоту к изучению и усвоению данного предмета – явление печальное и нежелательное.

В «объяснительной записке к программе Закона Божия в гимназиях» говорится: «В VII и VIII классах вводится повторительный курс катехизиса по особой программе, с той целью, чтобы дать этому курсу надлежащую определенность и законченность сообразно умственному развитию учащихся в сих классах, и поставить Закон Божий на ту высоту, которую он должен иметь как главный и первенствующий предмет среди других предметов школы. Программа эта дает следующие указания: 1) Истины веры... 2) В нравственной части взяты те черты православного нравоучения, которые служат основанием к опровержению возражений против обязательности оного и к оценке современных лжеучений. Посему некоторые предметы опущены, например, положительное учение о надежде и любви к Богу и о молитве. Все эти опущения могут быть восполнены повторением того, что изложено в катехизисе об обязанностях к Богу и ближним. При изложении же предметов, указанных в новой программе, должны быть показаны разности и других вероисповеданий, например, о вере без дел, об излишестве некоторых видов внешнего богопочитания и послушания церковным заповедям» (Журн. Мин. Народн. Пр. за декабрь месяц 1890 г., отд. Пр. Расп., стр. 77–78).

Из этих указаний вытекает, что, хотя для VIII кл. предлагается особая программа, но она прежде всего есть повторительный курс катехизиса с надлежащею определенностью и законченностью. Цель эта не может быть достигнута, если мы станем предлагать отрывки из учебников нравственного богословия для духовных семинарий. Отрывки так и останутся отрывками, а ничего цельного, законченного, связно-определенного они дать не могут. Поэтому и учебник, составленный в таком духе, как сколок из пространного изложения нравственного богословия, не может быть признан пригодным. Невозможность такой постановки дела особенно очевидна при том важном требовании записки, что изложение предмета должно быть сообразно умственному развитию учащихся. В духовных семинариях преподавание нравственного богословия предшествует и соединяется с ним последовательное изучение Святого Писания, ознакомление с основными началами логики, психологии и философии, – вообще со способами отвлеченного мышления; ничего подобного в гимназиях нет. Вдаваться поэтому слишком в отвлеченные богословские разъяснения, а тем более уснащать их постоянными и беспрерывными ссылками на тексты и места Святого Писания, служащие основанием этих разъяснений, положительно нет возможности и бесцельно. Сшивать же с этой целью разбросанное по разным учебникам, да еще подчас свежими, сырыми нитками, и в таком виде предлагать его – это значит подрывать авторитет предмета, представлять его несовершенным. Высота Закона Божия и его главное и первенствующее положение среди других предметов школы требуют, чтобы учебник, по крайней мере, приближался к той авторитетности, цельности и законченности, какой пользуется и имеет катехизис. При этом первый должен относиться к последнему, как ручей к источнику, следовать из него, как доказательства из теоремы, быть не только более пространным, но и более связным его разъяснением, изложением. Затем, строгая и последовательная, по возможности, связность, систематичность изложения, простота, ясность служить главными условиями более обстоятельного усвоения предмета. В своем изложении мы старались, насколько было возможно, достигнуть всего этого. С этой же целью, при изложении уклонений в области моральной жизни человека, мы не столько старались опровергнуть ложность их через сопоставление и сравнение с православным учением, чем значительно увеличился бы самый объем учебника, сколько заботились уяснением духа православного учения предупредить самую возможность их возникновения. Преследуя цельность, полноту и законченность учебника, мы кратко и в системе внесли в него то, повторение чего, по записке, должно быть сделано в объеме катехизического изложения, например, об обязанностях православного христианина к Богу, о молитве и т.п.

Окончим наше предисловие словами речи покойного о. протоиерея А. В. Горского: «Опасаемся несовершенства наших первых опытов. Но доколе же будет подавлять в нас всякую самодеятельность юношеская робость? Если бы ремесленник, не имея хороших орудий и достаточного навыка в труде, из опасения сделать несовершенное, ни за что не принимался, он умер бы с голоду» (см. Сборник, изданный по случаю празднования 50летия Московской духовной Академии. Мск. 1864 г. стр. 31). А мы в данном случае не только сами голодаем, но и других, грядущих к нам испить живой воды, томим жгучею духовною жаждою.

(Жур. Мин. Нар. Проев, за декабрь месяц 1890 г. отд. Прав. Распор., стр 71–73).

Существенные черты православного нравоучения

О законе Христовом; его необходимость при законе естественном и превосходство пред всяким положительным.

О побуждениях к исполнению его.

Вменение. Власть вменяющая; условия вменения; предмет его. Невменяемость.

Свойства христианской добродетели; ее превосходство перед языческой. Благодать и свобода.

Греховность, увлечение, слабость, порок. Всепрощение Божие под условием исправления со стороны грешника

Кроме обязанностей наших к Богу, указанных в катехизисе и составляющих христианское богопочтение, обязательны для православных:

1) Почитание в храме святынь, как то: креста, Евангелия, икон и мощей. Противоположность иконопочитания идолопоклонению.

2) Благоприличное поведение в храме.

3) Крестное знамение и поклоны земные, поясные. Почитание праздников.

4) Праздничный покой и праздность.

5) Соблюдение постов. Их значение.

Между обязанностями, к самому себе:

Самообразование в духе православия.

Попечение о чистоте совести и сердца;

Здоровье, как предмет заботы; поведете во время болезни; преступность самоубийства.

Взгляд православного на благополучие внешнее и на удовольствия. Мужество в несчастьях. Доброе имя; предосторожность от любостяжания и честолюбия.

В отношении к ближним:

Миролюбие, учтивость, честность, правдивость и преступность лжи; готовность творить добро ближнему; перенесение обид; мщение как порок; поединок.

Уважение к духовным лицам, к начальникам, к родителям и ко всем старшим.

Любовь православного к своему отечеству, требующая жертв и самоотвержения.

Власть верховная; ее важность и права.

Обязанности подданных к своему государю. Верноподданническая присяга.

Состояние семейное. Святость супружеского союза. Воспитание детей в духе православной веры.

Обязанность православного во всех обстоятельствах жизни и в затруднениях руководиться учением Священного Писания и Святой Церкви.

Облеченное безусловным авторитетом высочайшей власти правило или требование, обусловливающее собою нормальное бытие, жизнь, деятельность и назначение какого бы то ни было тварного существа, носить имя закона. Где этот закон применяется с безусловной необходимостью, там он получает такое же назначение – называется законом необходимости, иначе физическим законом. Если же закон, при всей его необходимости, обусловливается свободным отношением к нему воли тварного существа, то и самый закон называется законом свободы, нравственным законом. Человек телесной стороной своего существа безусловно подчиняется первому закону, а, как существо свободно-разумное, добровольно может подчинять себя нравственному закону, от исполнения которого зависит его счастье и блаженство.

Существенные свойства нравственного закона, как и всякого закона вообще, – необходимость, всеобщность и авторитетность. Нравственная жизнь человека, как и вообще жизнь всякого тварного существа, чтобы достигнуть конечной цели или назначения своего бытия, необходимо должна соответствовать этому назначению, находиться в правильном отношении к нему, сохранять известный определенный порядок. А устанавливается этот порядок законом, согласным с природой человека, его силами и способностями. Следовательно, нравственный закон необходим человеку для достижения им цели и назначения своего бытия – спасения и блаженства в Боге. Единством природы человека, единством цели и назначения его бытия определяется единство и нравственного закона для всех людей или его всеобщность. В частности, всеобщность его доказывается также свидетельством совести, которая всем людям предъявляет одни и те же требования. То и другое – необходимость и всеобщность закона приобретают значение только при предположении безусловной зависимости человека от единой высочайшей власти, установившей этот закон. Только безусловный, «категорически императив», скажем словами философа Канта, может обязать человека, принудить его признать и подчиниться требованию закона. Таким авторитетным императивом может быть только святая и всемогущая воля Божия. Бог един есть законоположник и судия (Иак.4:12) и все совершает по совету воли Своей (Ис.113:11; Еф.1:14; Ап.4:11); о Нем бо живем и движемся и есмы (Деян.17:28).

Применение, приложение требований нравственного закона к каждому отдельному, частному случаю, при известных внутренних (душевных) и внешних условиях и обстоятельствах жизни, называется нравственным долгом, обязанностью.

Закон Христов точно, полно, всесторонне определяет бытие, жизнь, деятельность и назначение человека. Под именем этого закона разумеется то учение веры и нравственности, которое принес на землю и сообщил людям через своих учеников и апостолов Единородный Сын Божий, Господь наш Иисус Христос. Как слово Сына Божия и Господа, через которого вся быша и без Него ничтоже бысть, еже бысть (Ин.1:3), через которого Бог и веки сотвори (Еф.1:2), закон Христов содержит в себе все свойства закона истинного и непреложного.

Правда, в природу человеческую, еще при ее сотворении, вложен был Богом закон, в силу которого человек естественно чувствовал и сознавал свою зависимость и подчинение Творцу Своему и естественно стремился располагать и устраивать свою жизнь и деятельность, сообразно Его святой воле. Художеством разума, говорит Сирах, исполни я, и добрая, и злая показа им. Положил есть око Свое на сердцах их, показати им величество дел своих. Да имя святыни Его восхвалять, и да повидают величества дел Его (Сир. 17:6–8). Выразителем велений этой проницательности – художества разума, этого ока Божия, покоящегося над сердцем человеческим, этого естественного закона Божия в человеке является совесть. Как закон, написанный в сердце каждого человека, совесть имеет то важное преимущество, что человеку нет надобности рыться в толстых кодексах и фолиантах, отыскивая ее подходящее к каждому данному случаю веление, определение; она прямо и непосредственно говорит человеку, еже ведете разуметельное доброго и лукавого (Быт.2:9). Как вложенный в природу человека Богом закон совести имеет все необходимые свойства закона истинного; он авторитетен – исходит от Бога; в силу этого же и, как закон природы человека, он всеобщ и необходим. О нравственной ответственности за неисполнение этого закона, доказывающей его всеобщность и необходимость и простирающейся потому на весь род человеческий, ап. Павел говорит: Егда бо язы́цы не имуще закона, естеством законная творят, cии закона не имуще, сами себе суть закон: Еже являют дело законное написано в сердцах своих, спослушествующей им совести, и между собою помыслом осуждающим, или отвещающим... Сего ради безответны суть (Рим.2:14–15 и 1).

Как оправдывающая или осуждающая внутренние сердечные помыслы и побуждения, совесть является законодательницей; а как общее чувство довольства или недовольства, испытываемое после совершения известного поступка, она является судией. Этот первоначальный внутренний естественный закон вполне удовлетворял цели и назначению человека: возбуждал в нем веру в Бога, приводил людей в единение с Ним и через гармоническое развитее всех сил и способностей человека в согласии и подчинении их воле Божией мог доставить ему полное блаженство.

Но, как и всякий закон нравственного миропорядка, он не имел безусловной принудительности, а обусловливался отношением к нему свободы воли человека. Пока воля человека находилась в свободном подчинении воле Божественной, до тех пор этот закон имел силу и значение. С падением же человека, когда все силы и способности в нем омрачились и даже получили противное направление, стали более склонны ко злу, нежели к добру, – и самый закон совести, находившийся в тесной связи с природой человека, его силами и способностями, лишился подходящих орудий для должного своего обнаружения. Из активного законодателя, каким он был до падения, он сделался по преимуществу реактивным строгим, неумолимым судьей наших действий и поступков, – судьей, вечно напоминающим нам, что есть Бог, суд и возмездие. Но и это его значение под влиянием продолжающейся непрерывной порочности человека может не только постепенно ослабляться, но и принять совершенно противоположное направление, когда ожесточенная, – по апостолу, сожженная (1Тим.4:2) – совесть, не имея возможности протестовать безнравственному поведению человека, с ожесточением, упорно, сама, по-видимому, изъявляет на это свое согласие, как бы этим самым желая воздать возмездие человеку за непризнание ее. Закон совести, как руководитель человека в его нравственной жизни и в достижении им своего назначения, вообще до того слабо обнаруживает свои действия в людях, что даже лучшие из них, при всем сознании его силы и значения, того, чего желают, доброго не могут осуществлять в своей жизни, а зло, которое ненавидят и от которого отвращаются, его совершают (Рим.7:14–15, 18 и 19). Не указывая точно и определенно того, что добро и что зло, и не приводя таким образом человека к его назначению, нравственному совершенству, закон совести, что особенно важно, не может указать человеку способа восстановить его падшую природу, не может предложить средств к заглажденнию грехов наших и примирению нас с Богом, оставляем людей быть чадами гнева Божия (Евр.10:4–11; Еф.2:3).

Естественный нравственный закон предполагает существование известных, определенных, живых, легальных отношений между законодателем и исполнителями его. И сотвори Бог человека, по образу Божию сотвори его (Быт.1:27). Вечно сущий Бог есть Творец человека, а человек – образ Божий, причастный вечной жизни Божества – связь тесная, живая, а потому и не оканчивающаяся творением только, а и впредь продолжающаяся, восполняющаяся, оживляющаяся последующими отношениями. Человек должен был исполнять волю Божию, видя в исполнении ее благодетельное средство к теснейшему единению с Богом и блаженству в Боге. А Бог со своей стороны, чтобы побудить людей к исполнению Своей воли, должен был обнаруживать Свою любовь к человеку, являть Себя ему живо, благотворно и действенно. Это обнаружение любви Бога к человеку, явление ему Бога, будучи внешним удостоверением святости и непреложности внутреннего естественного закона, само по себе было откровением, раскрытием отвне того, что сокрыто было, составляло содержание внутреннего естественного закона. Цель этого внешнего откровения была та, чтобы люди легче и удобнее могли веровать в Бога и достойно чтить Его. Общие требования естественного внутреннего закона через откровение, как внешний положительный закон, получали точное и определенное освещение и уяснение. Следовательно, существованием естественного закона не только не исключается возможность бытия закона откровенного, а, напротив, даже необходимо предполагается, требуется.

И действительно, еще до грехопадения первых людей Бог для утверждения веры в Себя в людях и для уяснения ими воли Своей, неоднократно являлся им, беседовал с ними и раскрывал им свою волю, а для утверждения их в добре, святой и богоугодной жизни Он дал положительные заповеди о возделывании и хранении рая, о невкушении плодов от древа познания добра и зла и, вероятно, о покое седьмого дня (Быт.2:15, 16, 17 и 3). Но особенно обнаружилась потребность в откровенном или положительном законе после грехопадения, когда вследствие извращения всей природы человека, закон совести перестал ясно указывать человеку, что добро и что зло, перестал руководить людей ко спасенью и был бессилен доставить способ и средства к его достижению.

Так как для того, чтобы привести людей в единение с Богом, прежде всего требовалось, после грехопадения, восстановить, возродить павшую природу, уничтожить в ней виновность пред Богом, снять с человека грех и наклонность к нему, поэтому семя Евангельского закона заронено было еще в раю: семя жены сотрет главу змея (Быт.3:15). Без этой веры и надежды на возможность восстановления человека и достижения им спасения, положенье падшего человечества было бы крайне безотрадно. Каждый человек мог бы вместе с ап. Павлом воскликнуть: Окаянен аз человек: кто мя избавит от тела смерти сея (Римл.7:22–24). Но резкий и быстрый переход от мрака к свету, от падения к восстановлению и примирению с Богом был бы насилием со стороны Бога над природой человека, способной только к постепенному развитию и усовершенствованию, а потому и к усвоению богооткровенных истин. Потребность и необходимость восстановления, да и самое восстановление не было бы заслуженным со стороны человека, а, напротив, насильно ему навязанным, если бы оно дано было ему тотчас по падении. Нужно было сначала довести людей до сознания своей виновности, греховности пред Богом, возбудить в душе их потребность и необходимость внутреннего нравственного возрождения и, наконец, приготовить их к достойному принятию обетованного Искупителя и веры в Него. Для выполнения этой задачи и дан был Богом избранному Им народу Еврейскому ветхозаветный положительный внешний закон, известный под именем закона Моисеева. Как данный известному народу, он естественно обусловливался бытом, характером, национальными особенностями, духовно-нравственным его состоянием и нынешним положением. В этом отношении закон Моисеев имеет историческое значение, является более законом внешне обрядно-юридическим и общественно-гражданским, нежели внутренне религиозно-нравственным. В нем преобладала внешность. Но в этом-то и состояла воспитательная задача, чтобы через урегулирование внешних отношений привести людей к сознанию необходимости упорядочить внутренние, духовные отношения, восстановить в человеке силу и значение требований нравственного внутреннего естественного закона. В этом отношении Моисеев закон был внешним выражением закона совести (Втор.30:14). Как в ясном и не обманчивом зеркале, в нем открывается воля Божия. Точное определение должных отношений к Богу и ближним ясно изобличало существовавшие уклонения. Закон указывал на нравственную испорченность, виновность, греховность: законом познанье греха, говорит ап. Павел (Рим.3:20). Он же говорит, что от дел закона не оправдится всяка плоть пред Богом (Рим.3:20), что в законы никтоже оправдается пред Богом (Гал.3:11). Поэтому закон Моисеев только указывал на необходимость нравственного возрождения, говорить, что истинная жертва Богу дух сокрушен: сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит (Пс.50:19). Но тот же закон утверждал, что сам человек ничего не может дать Богу в качестве выкупа за душу свою: Брат не избавит: избавит ли человек; не даст Богу измены за ся, и цену избавления души своея (Пс.48:8–9). Следовательно, закон Моисея не доставлял людям спасения; он только приготовлял их к принятию Искупителя, был пестуном или детоводителем ко Христу (Гал.3:24).

Сущность собственно нравственного закона Моисеева кратко изложена в заповедях десятословия, в основе которых лежит любовь к Богу и любовь к ближнему (Исх.20:1–17; Втор.6:5; Лев.19:18). В этом отношении и закон Моисея имеет вечное значение, останется навсегда обязательным для человека в этой жизни: Аз Господь Бог, сие Мое есть имя, славы Моея иному не дам, ниже добродетелей Моих истуканным, говорить Господь Бог устами пр. Иси (Ис.42:8). Содержание этого закона объемлет всю жизнь человека и все человеческие отношения. Полное величия, могущества и силы отношение Законодателя к избранному пароду, Его категорически строгое повеление: то делай, того не делай – их обилие ставили человека в противоречие с волей Божией; он сознавал необходимость исполнения закона и в тоже время чувствовал положительную невозможность выполнения всех его требований, при слабости, испорченности и поврежденности своей природы; был рабом закона, почему и самый закон, по выражение апостола, был законом рабства (Рим.8:16; Гал.4:21–5:1 и др.).

Как тень грядущих благ, как закон подготовительный, Моисеев закон, будучи, по слову апостола, свят, и его заповеди святы, праведны и благи (Рим.7:12), только указывать возможность примирения человека с Богом, его спасения, но сам по себе не доставлял этого спасения. Он только в пророчествах и внешних преобразованиях раскрывал и уяснял то, что в полноте и совершенстве принес на землю воплотившийся Сын Божий. Многочастне и многообразне, говорит ап. Павел, древле Бог, глаголавый отцем во пророцех, в последок дней сих глагола нам в Сыне, егоже положи наследника всем, Имже и веки сотвори (Евр.1:1–3). Таким образом Моисеев закон только подготовлял и доводил людей до сознания необходимости более совершенного закона – закона Христова.

В основе закона Христова лежит та же любовь к Богу и к ближнему. Но в нем строгое ветхозаветное единобожие уясняется и открывается, как Единство по существу, но Троичное в Лицах. Этим уясняется для нас полнота жизни в Самом Боге и возможность обнаружения любви в Нем Самом: Бог любы есть (1Ин.4:8). Это основное свойство существа Божия главным образом проявляется и в отношений Его к людям. Бог в Новом Завете является не, как в ветхом, строгий, суровый Законодатель, Судья, карающий до третьего и четвертого рода (Исх.20:5), а как всемилостивый и любвеобильный Бог и Отец всех (Еф.4:6), Иже убо своего Сына не пощаде, но за нас всех предал есть Его (Рим.8:34). Эта беспредельная любовь Божия к роду человеческому совершенно изменяет силу, характер и значение любви, заповеданной человеку в Ветхом Завете. То была заповедь, повеление; а в Новом Завете она является естественною со стороны человека благодарностью к Богу. Мы любим Его, яко Той первее возлюбил есть нас (1Ин.4:19).

Там любовь рабства, здесь сыноположения, а, следовательно, свободы (Гал.4:26; 5:13 и др. м.) и духа (Рим.3:27). В Ветхом Завете любовь к ближнему естественно ограничивалась только истинно-чтущими Бога, т.е., Еврейским народом, а здесь она простирается на все человечество, как искупленное кровью Сына Божия (Еф.1:7; Кол.1:14), объединенное во всеобщее братство Его всеобщею любовью. Сохранял основу ветхого завета, Иисус Христос не отменяет и всего нравственного его учения: не мните, яко приидох разорити закон, или пророки: не придох разорити, но исполнити (Mф. 5:17). Это восполнение должно понимать в том смысле, что Иисус Христос повелевал для получения жизни вечной сохранять заповеди и учил понимать и исполнять их совершеннее, нежели до Него их понимали (Мф.19:17 и 5), изъяснял их в смысле свободы не только от известных противонравственных дел и поступков, но и свободы от внутренних сердечных побуждений, которые могут вести к ним. Ветхий завет обращал внимание по преимуществу на внешние дела и поступки человека, а Иисус Христос всю сущность исполнения закона полагал в чистоте души и сердца человека. Тот содержал по преимуществу отрицательные добродетели, здесь же проповедуются положительные. Ветхозаветные добродетели упорядочивали земную, временную жизнь человека, а новозаветные имеют в виду духовное совершенство человека, имеющее завершиться в вечности Царства небесного.

Но самое главное преимущество Евангельского закона, перед ветхозаветным состоит в том, что Иисус Христос Своими крестными заслугами примирил нас с Богом, снял с нас вину проклятия закона, доставил нам путь и средства к достижению вечного спасения, обновив и возродив внутренне нашу природу благодатию Духа Святаго, посланного с небесе (1Пет.1:12). Потому-то новозаветный закон назван законом благодати (Гал.2:21); он есть сила Божия во спасение всякому верующему (Рим.1:16; Деян.4:12). В этом отношении Евангельский закон, обновляя благодатию Святого Духа природу человека и восстановляя в падшем человеке естественный закон совести, служит необходимым дополнением его и совершеннейшим его раскрытием и выражением.

Превосходя положительный откровенный ветхозаветный закон, Евангельский закон несравнимо выше стоит всякого вообще положительного закона. О законах восточных религий Индии и Китая здесь и речи не может быть; в них нет ни ясного понятия о Боге и Его отношении к Миру, ни сознания человеческой личности и ее назначения. Сравнительно выше стоит религиозное сознание Греции и Рима, в нем человеческая личность возведена до обожения, но и только... Боги их – те же люди со всеми их страстями, пороками и наклонностями. Нравственность не восходит выше эвдемонизма или эгоистического утилитаризма, а цель человеческой жизни – бесцельное блуждание в подземном царстве теней. Общественные законы их ограничивались частными предписаниями относительно устройства данного общества, где личность оценивалась не сама по себе, а по внешними условиям быта, както: национальности, пола, возраста, происхождения, состояния и т. и. Благодаря такого рода законам человеческая жизнь превратилась во всеобщее господство одних и рабство и прислуживание других. Даже естественная, возможная греховному человеку истина, справедливость до того поистрепались, что люди перестали верить в самую возможность какой бы то ни было истины. Что есть истина? – С полуиронией, полунасмешкой спрашивает Иисуса Христа изверившийся и сомневающийся в возможности всякой истины Пилат (Ин.18:38). Законное рабство, унижение женщины, сладострастие, эгоизм – вот чем переполнена была жизнь человеческая в язычестве до пришествия Христа Спасителя. Лучшие люди древности пришли к тому убеждению, что на земле не может быть установлено никакого порядка, если только сами боги, явившись на землю не восстановят его. Отсюда видно и превосходство закона Христова пред всеми положительными законами древности, и его связь, и отношение к ним. Только Сам Бог, Господь наш Иисус Христос и мог восстановить изначала нарушенный человеком порядок жизни и деятельности.

Что же касается законов, возникших на почве христианства, то все они не только имеют корень свой и начало в законе Христовом, но и, по степени приближения своего к нему, получают большую или меньшую силу, значение и освящение.

Из ясного и точного определения того, что добро и что зло, еще не следует, что человек в своей жизни станет осуществлять первое и удаляться последнего. Знание требований закона еще не обусловливает собою жизни по закону. Необходимо, чтобы это знание сделалось достоянием его сердца, как коренного двигателя всей нравственной жизни и деятельности человека. Только сердце человека, представляя то или другое положение закона желательным благом, может побудить волю стремиться к его осуществлению. Следовательно, исполнение закона немыслимо без побуждений и притом таких, которые, представляя собою средство к удовлетворению потребности сердца испытывать приятное, заставляли бы последнее вполне охотно следовать и подчиняться их велению.

Сознание необходимости таких побуждений было и у не облагодатствованных людей, руководившихся в своей жизни только требованиями естественного закона – совести. Но так как требования совести заглушались и затемнялись чувственностью, то и побуждения к исполнению их не возвышались над чувственными благами, ограничивались временными благами земной жизни, как то: удовольствия, пользы, чести и естественного сочувствия.

1. Личное мое удовольствие – вот истинная норма для всей моей нравственной деятельности. Нет ничего приятнее, как исполнять то, что доставляет нам личное удовольствие. Таково основное положение теории удовольствия (эвдемонизма). Но что для одного составляет удовольствие, то для другого может быть крайним неудовольствием. Со стремлением к удовольствию всегда неразлучен крайний эгоизм, который в корне может убить всякую общественную нравственную жизнь и деятельность.

2. Выше этого стоит побуждение пользы, особенно когда оно преследуете не личную пользу каждого, а общую пользу всего человечества (утилитаризм). Но даже общественная польза не всегда может считаться нравственным благом. Притом стремление к такой пользе весьма сомнительно и ненадежно, если достижение ее не совпадает или даже противоречит личной пользе.

К побуждениям пользы близко подходят столь же невысокие побуждения надежды на награду и страха наказания. Но где работают из-за награды, там не может быть бескорыстной добродетели, самопожертвования; а где рабский страх, там нет нравственной свободы, нравственной заслуги, там могут совершать всякое зло, лишь бы найти средство избежать наказания. Язычник, например, боясь гнева богов, не заботился о нравственном усовершенствовании, а старался только умилостивить их жертвами.

3. Нужно, по мнению философа Канта, исполнять нравственный закон не ради личных или общественных интересов, не из-за награды или страха наказания, а ради его самого. Требования нравственного закона должны стоять выше всего; это неотъемлемый долг, обязанность каждого человека. Что они должны быть долгом это верно; но почему? – эта теория не уясняет. А безотчетное исполнение долга не может сообщить живости и энергии его выполнению. Бездушный формализм и суровая холодность – вот обыкновенные выражения всякого рода отношений там, где нравственный закон трактуется только, как долг.

Сознание долга нередко видоизменяется в сердечное чувство чести. Но понятие о чести у различных людей соответственно их личному развитию, воспитанию, званию и положению в обществе, бывает различно. От грубой физической, материальной и общественной силы оно возвышается до сознания вообще человеческой личности, ее достоинства и значения: homo sum et nihil humanum, puto, mihi alienum esse. Но сознание человеческого достоинства естественным разумом, хотя и представляет собой самое высшее естественное побуждение, но не может быть признано достаточным, потому что всякое побуждение, как такое, должно стоять выше естественных сил и способностей человека, обусловливая собою их, становясь для них нормой, правилом, законом. Наконец, это побуждение, при испорченности природы человека, само по себе не может быть высокого качества, потому что человеку в его настоящем греховном состоянии естественно свойственны и хорошие, и дурные поступки.

и, 4. Самою большею степенью сердечности отличаются побуждения, основанные на естественной симпатии, сочувствии. Это чувство лежит в основе семейного союза, а через него и всякого общественного союза – дружбы, знакомства, общественного и государственного отношений. Мы естественно готовы сочувствовать радости, горю родственника, друга, знакомого, соотечественника и, по возможности, разделять их. Но чувство симпатии, хотя есть у всех, но не ко всем в одинаковой мере. Как чувство, оно крайне неопределенно и потому безотчетно; в личности оно обнаруживается не без примеси эгоизма; а как общечеловеческое сочувствие, оно слишком слабо, легко удовлетворяется и успокаивается ничтожною помощью страждущему, или даже простым удалением от себя зрелища человеческих страданий.

Все изложенные естественные побуждения к исполнению нравственного закона вытекают из такого или иного представления о личности человека. Причем в основе каждого побуждения лежит та или другая основная способность души. Представление о человеке, как существе свободно-разумном, руководящемся в своей деятельности главным образом умом и сознанием своего «я», создало побуждения пользы, чести, а представление о человеке, как существа чувственно-разумном, легло в основу побуждений удовольствия, естественной симпатии. Воля, как свободное определение нашего «я» во внешней деятельности, чтобы не обратиться в произвол, создала побуждения нравственного долга. Все эти побуждения могут иметь значение настолько, насколько он должны быть признаны естественными в облагодатствованной природе человека.

Истинным же побуждением к исполнению нравственного закона Христова может быть признано только такое, которое, вытекая из потребностей всей природы человека, всесторонне обнимало бы ее, поставляло бы человека в сознательное, разумное, сердечное, живое и жизненное отношение к Богу и ближним. Такое основное и бескорыстное побуждение к исполнению нравственного закона предлагается нам в самом законе Христовом, изложенном в Евангелии и апостольских посланиях. Оно состоит в любви человека к Богу, к ближним и к самому себе. Истинная нравственная любовь, коренясь в сердце человека, в тоже время есть разумное, живое и деятельное начало: любы николиже отпадает (1Кор.13:8), говорит ап. Павел; она объемлет всю природу и всю жизнь человека; она присуща ему. Как по преимуществу деятельное начало, она обнаруживается и развивается только взаимоотношением. Совершеннейшая любовь есть в тоже время высшая степень самопожертвования и самоотвержения, и в этом выражается и полнота любви и высочайшее личное довольство, блаженство. В основе любви к людям лежит единство человеческой природы, корень которого в Боге: Сего бо и род есмы (Деян.17:29). Отсюда, любя других подобных себе существ, мы не можем не любить первообраза нашего – Бога. Но побуждение любить Бога основывается не на подобии только нашей природы Божеской природе, а главным образом и преимущественно на том, что Бог как совершеннейшая любовь, прежде всего и более всего возлюбил нас. Потому, говорит апостол, мы любим Его, яко Той первые возлюбил есть нас (1Ин.4:19). Эта беспредельная любовь Отца небесного особенно выразилась в том, что Он и Своего Сына не пощаде, но за нас всех предал есть Его (Рим.8:32). Любовь Божия к нам – самопожертвование; оно же должно характеризовать и нашу любовь к Богу. Еще грешником сущим нам Христос за ны умре (Рим.5:8). Потому наша любовь к Нему должна быть естественною благодарностью за Его любовь к нам. Как Христос, пострадав за нас, не потерял Своего личного бытия, а прославился, так и мы, жертвуя собою в любви к Нему, сохраняем личное бытие и жизнь, приобретая высшее довольство и блаженство. Иже погубит душу свою Мене ради, сказал Спаситель, той спасет ю (Mф.10:19). Основанная на таких побуждениях любовь к Богу в свою очередь побуждает христианина к богоугождению и исполнению всех заповедей Божиих. Кого мы любим, тому нам приятно делать угодное ему. Оттого иго Христово благо, бремя Его легко есть (Мф.11:30) и заповеди Христовы тяжки не суть (1Ин.5:3) для того, кто любит Христа.

Любовь к ближним, кроме естественного основания – единства природы, в законе Христовом основывается на любви к Богу и служит непосредственным ее выражением. Кто всем сердцем, всею душою и всеми помышлениями своими любит Бога и Того, Кого Он послал, тот не может не любить и тех, на кого простирается любовь Божия. Если Господь наш Иисус Христос из-за любви ко всем людям принес Себя в жертву за всех, сделал всех Своими сынами и сонаследниками царства Божия, то мы все братья во Христе, сыны Отца небесного, искупленные и всыновленные кровью Сына Его. Потому мы должны любить друг друга. А с другой стороны на этой любви к ближним изощряется, так сказать, и самая наша любовь к Богу, взаимно обусловливая необходимость и естественность одна другой. Аще кто речет, говорит ап. Иоанн, яко люблю Бога, а брата своего ненавидит, ложь есть: ибо не любяй брата своего, егоже виде, Бога, егоже не виде, како может любити; И сию заповедь имамы от Него (т.е., от Иисуса Христа), да любяй Бога, любит и брата своего(1Ин.4:20–21).

Закон Христов, наконец, самым точным образом определяет истинную любовь человека к самому себе. Указывая, что цель человеческой жизни состоит в достижении блаженства в вечном царстве славы со Христом, он побуждаешь нас отречься от всех мирских благ и удовольствий, а если нужно, даже от самой жизни, и следовать за Христом: иже хощет по Мне ити, да отвержется себе, и возмет крест свой и по Мне грядет (Мк.8:34).

Христианская любовь, побуждая человека к самому бескорыстному и полному самоотречению и самоотвержению, по-видимому, совершенно исключает собою руководство всякого рода естественными, временными, земными побуждениями к исполнению нравственного закона Христова. По суду человеческому обыкновенно там, где смерть, нет места для жизни. Но, по предопределение Божию, и в смерти – жизнь и в жизни – смерть. Закон Христов не отрицает и побуждений естественного закона, как не отрицает он и самой природы человека; но он облагораживает их, сообщает им высшее нравственное значение.

Полное отречение от мира и мирских благ и удовольствий, и следование за Христом дает человеку не только избыток земных благ, но и возможность, и способ высшего и совершеннейшего пользования ими. Ищите, сказал Спаситель, прежде царствия Божия и правды его, а сия вся приложатся вам (Мф.6:33). Заповеди Христовы тем и отличаются от ветхозаветных, что исполнение их сообщает человеку такое блаженство, довольство, которого сами страдания нарушить не могут: зане, якоже избыточествуют страдания Христова в нас, тако Христом избыточествует и утешение наше (2Кор.1:5). Кто не может подняться до высшего побуждения самоотверженной любви, тот может сладость исполнения закона Христова испытать, ощущая в этой жизни высшее наслаждение от исполнения малейшей Его заповеди, и таким образом восходить от низшего к высшему, от несовершенного к более совершенному.

Закон Христов не отрицает также и побуждений пользы. Иисус Христос спасение души, по его значению и пользе для человека, ставить выше обладанья всем миром (Mф.16:25–26); Он кротким обещает наследование земли (Mф.5:5). Ап. Павел в совершенной нравственной жизни усматривает залог временного и вечного благополучия: благочестив на все полезно есть: обетование имуще живота нынешнего и грядущаго (1Тим.4:8). Пожертвование жизнью для блага ближнего считается совершеннейшим видом истинной любви (Ин.15:13); а милость и сострадание к ближнему это такие дела, за которые главным образом мы получим оправдание на страшном Христовом суде (Мф.25:34–46).

Исполнение нравственного долга в христианстве получает определенное содержание. Мы должны любить Бога и прощать своим врагам, потому что Бог прежде всего возлюбил нас и простил нам наши грехи (Мф.18:27 и 33).

Не сознание своего человеческого достоинства, а сознание своего христианского звания для нас должно быть выше и дороже всего (Еф.4:1). Ни прельщение благами мира сего, ни мучения и пытки, ни даже самая смерть не могли в первых мучениках христианства поколебать этого сознания: «я христианин».

Не исключает, наконец, закон Христов и естественного сочувствия, как побуждения. Сам Иисус Христос прежде всего явил Свою любовь к Своим соотечественникам. Из всех Своих учеников особенную любовь питал к Евангелисту Иоанну Богослову (Ин.21:20). Заботился о Своей Матери даже во время Своих крестных страданий (Ин.19:26–27). Ап. Павел того, кто не соблюдает родственных отношений, ставит ниже язычника: аще кто о своих, паче же о присных не промышляет, веры отверглся есть и невернаго горший есть (1Тим.5:8). Но любовь эта, по учению Спасителя, не должна превышать любви к Нему: Иже любит отца или матерь паче Мене, несть Мене достоин (Мф.10:37).

Ожидание награды так естественно закону сыноположения, что он даже блудного сына награждает всеми благами даже в большей мере, нежели верного (Лк.15:22–23, Лк.15:27–28). А кого нельзя побудить к исполнению закона любовно и другими средствами, для того и рабский страх и угроза наказания, если подействуют, могут иметь значение и принести желанный плод (Мф.25:26–27).

Нужно обратить внимание на то, что христианство имеешь в виду не людей совершенных, для которых можешь быть одно только совершенное побуждение, а людей несовершенных, греховных и даже порочных и грубых; оно стремится и их привести к единой и совершеннейшей любви в Боге и для Бога. Потому и о нем, как некогда сказал ап. Павел о себе в отношении к своей проповеднической деятельности, можно сказать, что оно должно всеми быть вся, да всяко некие спасет (1Кор.9:22).

Из положения, что человек и после падения не потерял совершенно способности разумно и сознательно, по внутреннему сердечному побуждению, отличать доброе от злого, сохранил также в некоторой степени способность свободно определять себя к добру и удаляться от зла, – что в облагодатствованной его природе сказывается еще в большей степени и силе, – естественно вытекает ответственность его за такие или иные поступки, как его собственные, и притом совершенные им при известном участии его разума (сознания) и свободной воли. Оценка действий и поступков человека со стороны участия в них сознания, свободы воли человека и знания им требований положительного закона называется вменением.

Нравственный закон обнимает собою всю жизнь и деятельность человека; следовательно, с этой точки зрения нравственно-безразличных действий нет и быть не может. Всякое действие и поступок, если они не могут быть признаны добрыми, они, очевидно, злые.

Безусловное право и власть вменения принадлежит только Богу, который Един есть законоположник и судия, могий спасти и погубити (Иак.4:12). Зная в совершенстве не только наши дела и поступки, но и мысли и все внутренние, сокровенные побуждения нашего сердца, Он один непогрешительно может судить о степени участия разума и воли в каждом поступке человека. Судьею наших поступков является также наша совесть; но, как помраченная грехом, она не может быть признана судьею верным и непогрешительным. Кроме того, власть вязать и решить, а, следовательно, делать нравственную оценку человеческим действиям дана Иисусом Христом через апостолов Церкви и пастырям Церкви (Мф.18:17–18). Гражданская власть, по учению Христа Спасителя и апостолов, также облечена полномочием свыше (Ин.19:11), служением Богу в отмщение злое творящему (Рим.13:4).

Основными условиями вменяемости должно признать сознательность и свободу совершения известного действия. Степенью участия нашего сознания и свободы воли в совершении данного поступка определяется степень его нравственной нам вменяемости. Большей степени вменения подлежит поступок, в совершении которого мы обнаружили полное сознание не только побуждений и самого действия, но и всех последствий его, проявили полную свободу воли и наоборот. Необходима при этом наличность обоих факторов: сознания и свободы. Действие вполне сознательное, но несвободное, совершенное по действию чужой злой воли или по принужденно; совершенно не вменяется человеку, если последний употребил все зависящие от него меры и средства к противлению ему. Точно также и вполне свободное действие, при полном отсутствии сознания, не может быть вменено человеку, если только причина отсутствия сознания не от него зависит. Вменяются нам не только наши собственные сознательные и свободные действия, но и чужие, если мы вполне или отчасти были их участниками, или подали к ним повод своим влиянием, словом или примером.

Нравственной оценке подлежит не только самый поступок, но и те побуждения, в силу которых он совершен. Причем, нравственно добрый поступок не извиняет дурных побуждений его совершения и наоборот – добрые побуждения не оправдывают собою худого дела, из-за них совершенного. Так судит наши поступки наша совесть; к этому же стремится в нравственной оценке наших действий и суд человеческий. По совершеннейшая оценка наших действий в связи с сокровенными нашими мыслями и помыслами сердечными может быть произведена только судом Божиим (Рим.2:6).

Не подлежит вменению физическая невозможность исполнить требование закона, например, увечье, болезнь, дряхлость и т.п.; – нравственная невозможность, например, повеление Навуходоносора и отказ трех отроков; ответ апостолов членам синедриона на запрещение последнего распространять учение Христово и т.п.; – неведение закона, если причина его не в нас кроется: Аще бысте слепы были, говорит Иисус Христос фарисеям, не бысте имели греха (Ин.9:41),

Добродетелью (доброю деятельностью) называется всякое свободное проявление человеческой воли – дело, поступок, согласный с внушениями совести или с требованиями божественной воли, ясно выраженной в законе, и отпечатлевающий в себе нашу любовь к Богу и ближним. Свойства добродетели – свобода воли, сознательность, закономерность и выражение любви христианской. Добродетель как единичное доброе дело, поступок может быть совершена не только далеко не нравственно-добрым человеком, а даже и совершенно порочным, например, краденным облагодетельствовать нищего. Но такого рода добродетелью всегда руководит не любовь к Богу и ближнему, а низменные, грубые расчеты. Добродетель, как дело, поступок, согласный с высшими требованиями разума и внушениями совести, не чуждый даже сердечных побуждений, была свойственна и язычникам. Ап. Павел говорит о язычниках, что они, не имея писанного откровенного закона, руководствуются в своей жизни естественным законом совести, которая при существовании противоположных внутренних сердечных побуждений, избирает одни и отвергает другие (Рим.2:14–15). Но при этом побуждениями к такого рода добродетели служили не высшая закономерность или любовь, а указанные нами раньше естественные побуждения – удовольствия, пользы, долга, чести и естественного сочувствия: любят, как сказал о них Спаситель, любящих их, добро делают тем, от кого сами ожидают добра; дают взаймы тому, от кого надеются получить обратно (Лк.6:32–34). Наконец, добродетель, как поступок, согласный не только с требованиями совести, но по-видимому, и с божественной волей, выраженной в положительном законе, но чуждый истинной любви, есть вид фарисейской добродетели или формальное исполнение требований нравственного закона. Глаголю бо вам, говорит Спаситель о такой добродетели, яко аще не избудет правда ваша паче книжник и фарисей, не внидете в царстве небесное (Mф.5:20).

Истинно христианская добродетель должна проистекать от чистого сердца (Лк.6:45 ср. Mф.5:8), служить выражением всех сил и способностей души человека, т.е., быть делом сознательным, разумным, сердечным и свободным, совершаться не ради каких-либо внешних целей и побуждений, а ради любви к самому добру. При этом и обнаруживаться она должна не в единичных фактах или совокупности их, а быть следствием постоянного и неизменного доброго нравственного расположения или настроения человека.

Нравственная невинность составляет первую и низшую степень такого настроения. Кто еще не испытал греха по собственному опыту, тот далек от него. Эту нравственную неповрежденность преодолеть нелегко; первый шаг ко греху, как бы он ни был незначителен,, всегда останется самым трудными из всех последующих. Но чтобы удержать и сохранить за собой это состояние нравственной невинности, человеку необходимо вести постоянную борьбу с соблазнами и искушениями плоти, мира и дияавола. Темь более такая борьба необходима для человека с привычкой ко греху, страсти и порочному настроению. Отсюда, христианская добродетель есть поступок борьбы, подвиг: царствие небесное нудится, т.е., берется силою, и нуждницы восхищают е – и те, которые употребляют это усилие, достигают его (Мф.11:12). Самого высшего совершенства это настроение достигает тогда, когда человек может осуществлять и, действительно, осуществляет в своей жизни и деятельности одно только истинно христианское благо, добро; становится по духу и жизни святым. Если даже такой человек, как ап. Павел, который, еще в этой жизни, в узах бренного тела, мог духом возвышаться даже до третьего неба – рая, и слышать слова, которых человеку нельзя пересказать (2Кор.12:2–4), – если он сам замечал в себе нравственные недостатки (1Тим.1:15), то очевидно, что совершенная, полная святость для человека в этой жизни не достижима, а есть только идеал, к которому он должен стремиться: святи будите, якоже Аз свята есмь (1Пет.1:15–16; Лев.19:2); будите вы совершени, якоже Отец ваш небесный совернен есть (Mф.5:48).

Но так как достигнуть самого высшего совершенства, как и сохранить первую низшую его степень – нравственную невинность человек, вследствие естественной наклонности ко греху, собственными силами, без содействия благодати Божией, не может, поэтому добродетель, и как доброе дело, и как нравственное настроение, есть дело (результат) столько же благодати, сколько и естественные усилия человека. Без Мене, сказал Спаситель, не можете творити ничесоже (Ин.15:5). Бог есть действуяй в нас, учит ап. Павел, и еже хотети и еже деяти о благоволении (т.е., по Своему благоволению) (Фил.2:13). Всяко даяние благо, и всяк дар совершен свыше есть, по слову ап. Иакова, сходяй от Отца светов (Иак.1:17). Если же добродетель есть дело совместных действий свободы воли человека и благодати Божией, то на какой бы степени нравственного совершенства ни находился человек, он, чтобы не потерять этого нравственного совершенства, не лишиться его, не пасть, может, подобно ап. Павлу, похвалиться только немощами своими (2Кор.12:5; ср. 11). Истинно христианское смирение поэтому есть коренное свойство всякой христианской добродетели.

Единство источника христианской добродетели, единство побуждения и цели и единство нравственного закона обусловливают собою и единство добродетели. Потому и выразился ап. Ткаков: иже весь закон соблюдет, согрешит же во едином, бысть всем повинен (Иак.2:11). Но в отношении предметов, на которые направляется нравственная деятельность человека, добродетелей много.

Из сказанного следует, что христианская добродетель есть постоянный и неусыпный подвиг, в котором ум выше всего ставит истину и справедливость, воля – исполнение нравственно доброго, сердце – стремление к истинно чистому, возвышенному и благородному; а все существо человека, при содействии благодати Божьей, выражается в сознательном, искренне-сердечном и свободном осуществлении в жизни и деятельности христиански доброго, нравственного.

Насколько и после падения в человеке сохранились образ и подобие Божие, настолько христианская добродетель имеет нечто общее с языческою. Той и другой присущи сознательность, свободное проявление воли и согласие с естественным нравственным законом или требованиями совести. Но поскольку христианская добродетель есть плод веры и любви христианской, постольку она несравненно выше стоит языческой, превосходит ее.

Через веру в Иисуса Христа, как Искупителя, христианин получает благодатные дары к возрождение, обновлению и освящению всей его природы и всех его дел. В этом и состоит главное отличие христианской добродетели от языческой, что в первой действует еще и благодать Божия, помогая или содействуя человеку достигать такой святости, совершенства, до которого язычник естественными силами никогда не мог подняться.

Затем, истинно-христианская любовь, очищая добродетель от всего низменного, грубого, чувственного и земного, возводит ее на такую степень совершенства, где она в одинаковой мере, если не больше, распространяется и на врагов, как и на друзей, обнимая собою все человечество в одной пламенной и нераздельной любви к Богу. Язычеству была чужда такая добродетель.

Наконец, смирение и самоотвержение, как главные свойства христианской любви, составляют неотъемлемую принадлежность и христианской добродетели, что уже совершенно чуждо язычеству, которое насквозь было проникнуто грубым эгоизмом и крайне себялюбивым самоохранением своего «я».

В деле нравственного возрождения и преуспеяния христианина в добродетели, в деле его нравственного самоусовершенствования и достижения им спасения и вечного блаженства в Боге принимают участие два главных фактора. – Бог и человек; Бог – Своею благодатью, а человек свободою воли.

Благодатью называется непосредственное воздействие Святого Духа на человека в деле достижения последним спасения. Действием благодати Святого Духа человек духовно и притом не только внешне, но и внутренне возрождается в новую жизнь во Христе, вся природа его обновляется и освящается, так что он становится как бы новой тварью (Гал.6:15), Божьим творением, созданным во Христе Иисусе на дела благая, яже прежде уготова Бог, да в них ходим (Еф.2:10). Благодатию Божиею есм, еже есм (1Кор.15:10), говорил о себе ап. Павел. Необходимость благодати Божией он так изъясняет, что без нее мы не можем даже помыслить о чем либо добром (2Кор.3:5), не знаем, о чем молиться, как должно (Рим.8:26), что все христианские добродетели – любовь, радость, мир, долготерпение и т.п. (Гал.5:22–23) – плод благодати и что от нее зависит вся полнота нравственного совершенства (Фес.5:23): Аще кто не родится водою и Духом, не может внити в царствие Божие (Ин3:5); без Мене не можете творити ничесоже (Ин.15:5).

Что же касается того, в чем собственно состоят свобода воли человека, как существа ограниченного, тварного, при абсолютной (самостоятельной и неограниченной) свободе воли Божьей, то решение этого вопроса не столько подлежит рассудочному определению, сколько составляет предмет непосредственного внутреннего сознания, ясно сказывается в сознании людей облагодатствованных. Никто не станет отрицать, что каждый человек в своей деятельности ясно различает два вида поступков: одни, как исключительно зависящее от него самого, от соизволения его личной воли, и потому свободные; а другие, как не зависящее от него, вынужденные, несвободные. Поступки, вытекающие из личной воли человека, суть выражение его личной свободы. Так понимаемая свобода есть, собственно, свобода выбора внутренних побуждений (импульсов) за – и против совершения данного поступка. Если выбор определяется личными побуждениями, то такая свобода граничит с произволом и ничем почти от него не отличается; если же он определяется требованиями высшего закона естественного – внутреннего и положительного – внешнего (откровенного), то и сама свобода получает высшее, нравственное значение, становится истинно нравственною свободою, законною. Всякое уклонение в мире нравственном от этой законности есть нарушение истинной свободы, произвол, беззаконие: грех есть беззаконие (1Ин.3:4). Отсюда, нравственная свобода воли человека состоять в непринужденном и свободном самоопределении ее к внешней деятельности, согласной с внутренним естественным и внешним положительным откровенным законом, как ясным и точным выражением воли Божией.

Если истинная свобода воли человека состоять в свободном подчинении ее воле Божией, то этим самым уже уясняется отношение к ней благодати Божьей в деле спасения человека. Воля Божия есть естественный и необходимый закон для деятельности свободы воли человека. Только подчинение этому закону не имет формы обязательной принудительности, а обусловливается свободным к нему отношением человека. Истинная человеческая свобода только и может обнаружиться в сфере влияния воли Божией, т.е., под непрерывным воздействием на нее благодати Святого Духа. Благодать Божия поэтому не только не стесняет свободы воли человека, а папротив расширяет ее, делает неограниченною, вводит ее в некоторую беспредельную область: хождах в широте, яко заповеди Твоя взысках, (Пс.118:45), говорит пр. Давид. Но она и не насилует воли человека, увлекая его ко спасению, потому что от него эависит, следовать ли ее влиянию и воздействию, или же нет. Первый грех человека в том и состоял, что он, при несравненно большей ощутительности веяния благодати Божией, чем какую он сохранил, когда, по падении, слышал глас Господа Бога ходяща в рай по полудни (Быт.3:8), свободно преступил, заповедь Божию, уклонился от исполнения предназначенной ему высшей цели, признав конечною низшую цель. В этом факте ясно обнаружилось и воздействие благодати Божией, и отношение к ней свободы воли человека, и сохранение человеком последней, после падения, хотя и в извращенном виде. Нравственное обязательство следовать, подчиняться воле Божией осталось; но человек сделался более удобопреклонен ко злу, т е. к уклонению от его велений, нежели к добру, т.е. к подчинению ей. Эта удобопреклонность ко злу настолько сильна в человеке, при его греховном состоянии, что даже лучшие в нравственном отношении люди, каков ап. Павел, жалуются, что не еже бо хотят доброе, творят: а еже не хотят злое, сие содевают (Рим.7:19). Сам человек своими естественными силами, как свидетельствуете об этом собственным опытом своей жизни бл. Августин, никогда не может преодолеть этого влечения ко злу, хотя этим и не исключается возможность с ним некоторой борьбы, в которой перевесь всегда почти останется на стороне зла. В этом-то состоянии нам особенно необходима божественная помощь, благодать, которая, уничтожая греховность, восстанавливает истинную свободу воли человека, сохраняет ее, регулирует ее даже при возможности противления с ее стороны этому благодатному воздействию и возводит человека на широту блаженства вечного; там только и свобода, где Дух Господень (2Кор.3:17).

Непреложным, законом, для свободной деятельности человека должна служить воля Божия. Сознательное и свободное противление человеческой воли этой высшей норме есть отрицание всякой законности, беззаконие (αvoμία), грех. Грех, говорит ап. Иоанн, есть беззаконие (1Ин.3:4). Одушевляющим началом греха и корнем его служит эгоизм, самолюбие, стремение поставить свое «я» на место конечной цели – воли божественной: будете яко бози (Быт.3:5). Как добродетель состоит не в единочном деле, а главным образом во внутреннем расположении, так и грех. Различие состоит в том, что там процесс большей частью идет от дела к расположению – отвне во внутрь, а здесь, наоборот, основой всякого греха, как дела, является расположение; на последнем он возникает, усиливается, крепнет и укореняется, этим самым в свою очередь утверждая и укрепляя и самое это расположение.

Расположение, на почве которого возникает, усиливается и развивается грех, называется всеобщей природной греховностью человеческого рода. Попытки человеческого разума объяснить ее происхождение естественным путем: воспитания, подражания – привычки, внушения, или метафизически: ограниченностью существа человеческого, чувственной стороной человеческой природы, супранатуральной субстанциональностью самого зла – не привели ни к какому желанному результату. Откровенное учение о происхождении греха, как и всеобщего греховного состояния всегда останется единственно удовлетворительным, верным и несомненным как по своему божественному авторитету, так и по приложению к жизни и деятельности человека. Св. Писание происхождение греха относит к началу бытия мира духовного, ангельского, когда ангелы, не сохранив своего достоинства, оставили свое жилище (Иуд1:6), сделались диаволами: яко исперва диавол согрешает (1Ин.3:4); он, по слову Спасителя, отец лжи (Ин.8:44). По его навету допустил грех, согршил и первый человек: он человекоубийца бе искони, и во истине не стоит (Ин.8:44). Творяй грех, говорит Евангелист Иоанн Богослов, от диавола есть: яко исперва диавол согрешает (1Ин.3:8). По естественному происхождению всех людей от Адама, зараженного грехом, его грех как грех родоначальника, сделался достоянием всего человеческого рода. «Как от зараженного источника естественно течет зараженный поток: так от родоначальника, зараженного грехом и потому смертного, естественно происходит зараженное грехом, и потому смертное потомство (Кат.3 чл.). Нет и не может быть на земле чистого человека, при естественном его происхождении от Адама, даже если бы и всей жизни его был только один день (Иов. 14:4–5). Единым человеком, говорит ап. Павел, грех в мир вниде, и грехом смерть: и тако смерть во вся человеки вниде, в немже вси согрешиша (Рим.5:12). Этот грех подверг человечество осуждению Божию (poena) и извращению всей его природы (culpa). Проклятие и смерть, как наказания (poena) Божьи за грех, снимаются с человека, но вере в Иисуса Христа, в таинстве крещения, а наклонность природы ко греху (culpa), хотя и значительно ослабляется, но остается в человеке и после крещения во всю его земную жизнь, пока он, при воздействии благодати Божией и добровольном со своей стороны подчинении ей, не достигнет мужа совершенна, меры возраста исполнения Христова (Еф.4:13). Эта всеобщая природная греховность состоит в том, что человек больше влеченися ко злу, чем к добру, скорее и охотнее осуществляет в своей жизни зло, которого не желает, нежели добро, которого желает (Рим.7:19). Сущность ее, таким образом, состоит в наклонности сердца ко злу, в извращении воли и помрачении разума и совести. Она-то и служиь основою, корнем всякого греха. Каждый христианин на пути преуспеяния в добродетельной жизни, при помощи благодати Божией, прежде всего должен вступить в борьбу с этой наклонностью. Хождение по духу благодати ослабляет эту наклонность, а хождение по веку мира сего, по князю власти воздушныя, духа, иже ныне действует в сынах противления (Еф.2:1) усиливает эту наклонность. Последнее хождение и есть, собственно, то, что мы называем грехом.

Кийждо же, говорит ап. Иаков, искушается от своея похоти влеком и прельщаем (Иак.1:14). Возникающая в душе человека под видом якобы естественных влечений, возбуждений эгоистические пожелания, похотения, действуя на ум, сердце и волю человека, увлекают его во грех своею обманчивою прелестью. Отсюда и первое зарождение в душе человека греха, его развитие и совершение называется увлечением. Возникают же эти пожелания в душе или сами собою под влиянием памяти и воображения, или же в зависимости от внешних впечатлений. В том и другом случае они представляют собою для человека искушение, которое легко может вовлечь его во грех. Потому и самое искушение есть не что иное, как «такое стечение обстоятельств, в котором есть близкая опасность потерять веру, или впасть в тяжкий трех» (Кат.6 прош.). Зародившееся в нашей душе, или полученное отвне представление соблазпительного образа, как процесс не вполне от нас зависящий, не составляет еще собою греха. Это только повод, побуждение, предлог ко греху или, как он называется у христианских подвижников, прилог ко греху. Если только человек не обратит внимания на возникший в душе его греховный образ, изгонит, удалит его, он свободен от греха; это будет одно только искушение. Сосредоточение же внимания на греховном образе порождает в уме человека греховную мысль; вследствие чего последняя и называется вниманием. Человеку легко еще отогнать, убить в себе греховную мысль, победить ее в самом зародыше; тогда будет только грех внимания. Если же он продолжает всматриваться в этот образ, дополняя его черты игривыми и причудливыми созданиями своей фантазии, и этим самым склоняет и сердце к тому, чтобы оно находило приятность, испытывало чувство удовольствия от этого внутреннего созерцания, тогда грех переходит из мысли в сердечное чувство. Согласие сердца на доводы разума дает греху корень и жизнь. Преступный предмет начинает нам нравиться, казаться возможными благом, доставлять пока впутреннее сердечное довольство, услаждение. В этом состоянии грех восходит на третью и, можно сказать, на самую главную ступень в своем развитии. Услаждение греховными помыслами есть уже прямо грех. От услаждения до желания осуществить его только один шаг. Здесь необходима борьба и притом самая сильная, потому что грех, овладев сердцем человека, в существе дела уже на половину совершен. Побежденный на этой ступени он останется грехом впутреннего сердечного чувства. Если же сердце представляет его не только возможным благом, но и желательным, воплощает его во внешнем образе (вовне), начинает стремиться к обладанию им, искать его, тогда грех восходит на четвертую высшую ступень желания, одушевляемого страстным стремлением к его осуществлению. В страсти, по выражению ап. Иакова, похоть зачинает. Согласие воли на удовлетворение греховной страсти называется решимостью; это самая высшая внутренняя ступень в развитии и образованя греховного акта. Решимость, по выражению того же апостола, рождает грех. Этим заканчивается внутренний процесс образования греха; осуществлению его на деле могут помешать разве только непреодолимый внешние, независящие от воли человека обстоятельства; в противном случае, он с неудержимою силою стремится к осуществлению вовне, являясь внешним поступком, делом. Таже похоть заченши раждает грех: грех же содеян раждает смерть (Иак.1:15), т.е., внутренние и внешние бедствия во свидетельство того, что грех обещал обманчивое счастье. На всех этих ступенях своего внутреннего развития, включительно до решимости, грех может быть остановлен борьбою и сопротивлением доброй воли. Большую силу в этой борьбе дают христианину молитва и пост, особенно против искушений, исходящих из области телесных ощущений.

Грехи, зарождающиеся в душе человека под влиянием памяти и воображения, можно назвать непосредственными, а – под влиянием внешних впечатлений – посредственными; главная причина тех и других в самом человеке. Посредствующей причиной греха может быть мир и главным образом окружающие нас люди, которые могут вводить нас во грех своими словами и делами. Но самые сильные искушения происходят от диавола, который одинаково и совместно может и непосредственно влиять на человека и в то же время предлагать ему искушения вовне – в мире и при посредстве порочных людей. На это указывает ап. Павел, когда говорит, что наша брань не к крови и плоти, но к началом, и ко властем, и к миродержителем тмы века сего, к духовом злобы поднебесным (Еф.6:12; ср. 1Кор.7:5). Упорное противление фарисеев учению и делам Христа Спасителя Сам Господь Иисус Христос относит к внушенью диавола. Вы отца вашего диавола есте, и похоти отца вашею хощете творити (Ин.5:44). Трезвитеся и бодрствуйте, заповедует всм христганам ап. Петр, зане супостат ваш диавол, яко лев рыкая, ходит иский кого поглотити (1Пет.5:8).

Нужно, наконец, отличать искушения от испытаний, которые посылаются Богом для нашего утверждения в добродетельной жизни. Бог несть искуситель злым, не искушает Той никого (Иак.1:13). Искушение поэтому различается от испытания по цели: первое имеет цель злую, а второе – добрую, благую. Но так как в том и другом случае близка возможность греха, отпадения от Бога, поэтому мы и просим Его: не введи нас во искушение. Т. е., чтобы, при испытании, Бог не допустил нас до падения.

Нравственной слабостью называется такое состояние, в котором человек, частью вследствие природной греховности, а частью вследствие слабого сопротивления воли греховным искушениям, совершая грех, легкомысленно относится к тому, что он делает, не думает о последствиях своих поступков. Каждый человек начинает свою греховную жизнь с этого состояния. В этом состоянии человек, совершив известный проступок, ищет успокоить совесть или свойственной природе человека удобопреклонностью ко злу, или сравнительной маловажностью греха, или же, наконец, бесконечным милосердием Божиим.

Но не говоря уже о том, что все эти доводы крайне не основательны, отзываясь сатанинскою лестью и коварством, самое это состояние далеко не так безопасно, как кажется. Как бы маловажен ни был грех, но он все-таки нарушает чистоту нравственного состояния человеческой природы: иже весь закон соблюдет, говорит ап. Иаков, согрешает же во едином, бысть всем повинен (Иак.2:10). Этим самым ослабляется воля человека, которая в другой раз окажет еще меньше сопротивления подобному греху, а через это усиливается в человеке нравственная беспечность и леность. Он теряет возможность, способность и охоту к правильной оценке своих поступков и нередко грехами слабости он начинает считать грехи несомненно важные и тяжкие. Особенно это должно сказать относительно грехов темперамента и страстного аффекта; их мы обыкновенно привыкли считать как бы естественно неизбежными и потому совершенно извинительными; таковы, например, грехи легкомыслия, упрямства, нравственного ослепления (когда человек в порыве страсти не признает ничего святого и нередко даже глумится над ним).

Вследствие повторения греха человек приобретает навык к прегрешению, грех становится привычкой; а вместе с тем усиливается и развивается греховная к нему страсть. В соединении укоренившейся страсти и приобретенной привычки и состоит порок, в котором человек становится рабом греха; а самое это греховное состояние называется порочным.

По мере того, насколько известный порок овладевает той или другой коренной способностью души человека – умом, волею или сердцем, или же и всеми ими вместе, – различаются и степени порочного состояния.

Когда порабощена греху одна только воля, при полном сознании разумом ненормальности такого состояния и намерены освободиться от греха, тогда такое состояние называется самосознательным рабством греху. В начале человек стремится к освобождению от греха и надеется достигнуть этого. Эта сердечная искра надежды; согреваемая верою и любовью, может привести человека к исправлению. Но если она угаснет в человеке, он потеряет эту надежду, то спасти его может в этом случае только вера в Бога.

Оправдание греха рассудком создает высшую степень порочности, обыкновенно называемой самообольщением или самообманом. Эгоистическая воля здесь порабощает рассудок и создает на месте нравственных требований откровенного закона и чистой совести моральные требования греха. Это происходит так. Человек чувствует укоры совести, но не хочет отстать и от греха, раздвояется и постепенно входит в сделку с совестью, желая рассудочно оправдать свое поведение с одной стороны идеальностью требований закона и совести, невозможные якобы для человека, а с другой – общечеловеческой слабостью и всеобщей греховностью. Создавая таким образом свою среднюю человеческую мораль, свои требования, он постепенно доходит до отрицания не только существования совести, нравственного миропорядка, но даже и его виновника Бога.

Подчинив греху разум, человек постепенно убивает в себе всякое доброе чувство и совесть. Такое состояне, по справедливости, можно назвать нравственным идиотизмом. Грешник не хочет, да и не может обратить внимания на самого себя. Валяясь в пороке, как в грязи, он не чувствует и не сознает его мерзости, нечистоты. Это нравственный труп, весь пропитанный и снедаемый червыо порока. Таково было моральное состояние фарисеев в последние дни земной жизни Христа Спасителя (Мф.23:27). Таково было, по изображению ап. Павла, состояние большинства язычников и иудеев пред пришествием в мир Иисуса Христа (Рим.3:13–18).

Наконец, порочное состояние достигает в человеке самой высшей и крайней степени, когда грешник не только теряет, уничтожает в себе всякую способность к добру, но с презрением, ненавистью, ожесточением ведет против него постоянную борьбу. Это состояние называется нравственным ожесточением. Все силы человека не только диаметрально противоположны добру, но и крайне эгоистично действуют против последнего; сам человек в этом состоянии является как бы воплощением диавола, антихриста. Нечто подобное представляли собою известные в истории своим человеконенавистничеством и жестокостью римские императоры: Калигула, Нерон.

Крайняя степень ожесточения называется грехом-хулою на Духа Святого. Об этом грехе Сам Спаситель сказал: всяк грех и хула отпустятся человеком: а яже на Духа хула, не отпустится человеком. И иже аще речет слово на Сына человеческаго, отпустится ему: а иже речет на Духа Святого, не отпустится ему, ни в сей век, ни в будущий (Mф.12:31–32). Грех против Духа Святого есть упорное противление действиям благодати Божьей, – потеря всякой надежды на помилование, отчаяние. В таком состоянии находились Каин, убивший брата, Иуда, предавший Господа, а теперь находятся – все иудеи. Спаситель отказывает в прощении этого гpеxa в этой и в будущей жизни, а Иоанн Богослов о согрешающих таким грехом запрещает даже ходатайствовать пред Богом, молиться (1Ин. 5:16). Отказа этого и запрещения не должно понимать в том смысле, чтобы Бог, иже всем человеком хощет спастися и в разум истины приити (1Тим.2:4), отвергал истинное раскаяние человека, повинного в этом грехе. Такой возможности со стороны Бога нет, да и быть не может. Грех этот называется смертным по тому нравственному ожесточению, до которого он доводит человека, лишая его даже возможности воздействия на него благодати. Крайняя степень ожесточения, изгоняющая прощающую благодать – вот причина, почему грех этот доставляет человеку нравственную смерть, как вечное осуждение и отчуждение его от Бога и Его жизни.

Как бы нравственно глубоко человек ни пал, для него все-таки возможно исправление – не восстание, а восстановление. Великие грешники – разбойник на кресте, Мария Магдалина – удостоились быть членами небесного царства Христова. Но ни естественно – нравственный человек, ни тем более грешник, добровольно омрачивший свои ум, волю и сердце грехом, сам собою не может достигнуть исправления. Кто бо чист будет от скверны: никтоже, аще и един день житие его на земли (Иов.14:4–5); Брат не избавит: избавит ли человек; не даст Богу измены, за ся, и цену избавления души своея (Пс.48:8–9).

Но невозможная у человек, возможна суть у Бога (Лк.18:24). Если сам человек не может восстать, то он может быть восстановлен Самим Богом, при помощи Его божественной благодати. «Обрати мя, Господи, – взывал, находясь в таком состоянии, бл. Августин, – и аз обращуся к тебе». Како убо, пишет ап. Павел, призовут, в Негоже не вероваша; како же уверуют, егоже не услышаша; како же услышать без проповедающаго (Рим.10:14). Бог словом Евангелия призывает к Себе неведущих Его, и различными вразумлениями в жизни, например, честью, богатством, а иногда наоборот – позором, бедностью (блудного сына на путь исправления побудил голод); потерей близких сердцу и т.п. – побуждает грешника обратиться на путь истины, добродетели. Это предваряющая благодать, которая подается человеку Богом туне – даром, без всякой с его стороны заслуги. Внять этому призыву, воспринять, сохранить и соблюсти внушения этой благодати – это уже дело свободы воли человека, потому и обращение грешника на путь истины совершается не без участия воли его самого. Первое, что производит в грешнике благодать, если он принимает ее, это – покаяние и вера. Покаяние должно состоять не в одном только сознании своей греховности, но и в сознании того, что эта греховность произошла по нашей вине. Потому оно должно соединяться с твердым намерением и решимостью на будущее время не только возненавидеть грех, отстать от него, но, по мере сил и возможности, исправить свою жизнь, загладить грех добрыми делами. Равным образом и вера должна выразиться не в усвоении только и знании откровенных истин, а и в вытекающем отсюда сердечном влечении к Богу и Христу, как к высочайшему благу и источнику всякой истины и жизни. В соединении истинного покаяния с живой верой или иначе – в покаянной вере и состоит акт обращения грешника. Покаянная вера называется обращением потому, что с этого момента – через нее грешник отвращается от самолюбия и удовлетворения греховных потребностей своего «я» и обращается, направляет все свои силы и способности ко Христу и исполнение Его святого закона. Обращение это совершается большей частью не вдруг, а постепенно. Под действием благодати сначала человек сознает свою греховность, виновность, кается, приобретает веру, под ее влиянием обличает себя в греховности, виновности, согревая это самообличение надеждою на помилование, пока окончательно не утвердится в мысли и готовности начать свое исправление. Этой решимостью заканчивается обращение.

За обращением грешника на путь истины следует его оправдание и освящение, одним словом, – возрождение или духовное обновление через таинства по вере в Иисуса Христа. В таинстве святого крещения человек умирает для жизни плотской и греховной и возрождается в жизнь духовную, святую, становится новой тварью во Христе, словом, – получает прощение не только первородного греха и всех содеянных, но и чувствует, сознает в себе действительную чистоту своего нравственного чувства; короче сказать, не внешне только, а и внутренне – по своему существу оправдывается. Для грешника христианина, уклонившегося от пути истины, и потом снова обратившегося на этот путь с истинным раскаянием, таким средством служит таинство покаяния. Через миропомазание же и другие таинства человек получает все необходимые благодатные силы и средства для утверждения и укреления в жизни духовной, святой, – иначе говоря, – освящается, делается сыном Вожиим и членом Его благодатного царства.

В обращении грешника на путь истины, в его оправдании и освящении и состоит всепрощение Божье.

Получив все благодатные дары, яже к животу и благочестию (2Пет.1:3), человек – христианин должен не безучастно относиться к ним, а согревать, укреплять и утверждать их в себе богоугодною жизнью и добрыми делами, восходя от крепости в крепость, от силы в силу, дондеже достигнем еси в соединение веры и познания Сына Божия, в мужа совершенна, в меру возраста исполнения Христова (Еф.4:13), когда будет Бог всяческая во всех (1Кор.15:28) и Он один будет заправлять всеми нашими желаниями и действиями, будет действовать в нас, и еже хотети, и еже деяти о благоволении (Фил.2:13). Цель этого совершенства – полное личное единение с Богом и в Боге. Да вси, по слову Спасителя, едино будут: якоже Ты, Отче, во Мне, и Аз в Тебе, да и тии в Нас едино будут (Ин.17:21).

Сохранение верности такому направлению во всю свою земную жизнь для каждого христианина должно быть первой и священнейшей обязанностью. Имеяй ухо, да слышит, что Дух глаголет церквам: побеждающему дам ясти от древа животнаго, еже есть посреди рая Божия. Буди верен даже до смерти, и дам ти венец живота (Откр.2:7 и 10).

По учению православной Церкви оправдание человека совершается гармонически совместным действием благодати Божией и свободы воли человека.

Римско-католическая церковь своим особым учением об искуплении, по которому оно является внешним актом оправдания человека без всякого отношения к внутреннему расположению его сердца, разорвала связь между спасающимся и Спасителем, вследствие чего спасение совершается не столько при содействии благодати Божией, сколько в силу свободы воли самого человека. В этом смысле еще в V веке Пелагий учил, что человек сам собственными силами может достигнуть спасения, хотя это ему и трудно сделать без содействия благодати Божьей. Но с другой стороны католические богословы эту свободу воли до того подчинили контролю церкви, что это стало равносильно отрицанию всякой свободы в человеке. В результате получился тот вывод, что оправдание и спасение человека зависит от власти церкви; ей одной принадлежит право вязать и решить. Как власть внешне действующая, она, при определении вменяемости человеку его действий и поступков, пользуется и средствами внешними, и не качественной их стороной, а количественной – их совокупностью, суммой. Такими внешними средствами могут служить только добрые дела. Чем больше и более выдающихся добрых дел совершил человек, тем большее право он, по суду и определению церкви, получает на спасение. Следовательно, оправдание человека грешника, по учению римско-католиков, стоит в прямой зависимости от совершения таких дел, которые определением церкви могут быть вменены ему в заслугу, как добрые дела, вполне достаточны для достижения им спасения. Мало того, церковь в лице папы имеет право вменять добрые дела одного лица в личную заслугу другому.

Святые, которые всю жизнь свою провели в высочайших и величайших подвигах поста, целомудрия, нестяжательности и изнурения плоти, не будучи повинны Богу тяжкими грехами, совершили так много добрых дел, что последние составили собою целую сокровищницу благ церкви, при помощи которых можно достигнуть спасения. Распорядителем и раздаятелем их состоит папа; он может вменять их всякому в искупление за его грехи прошедшие или будущие. Умершие в мире с церковью, но не успевшие принести плодов достойных покаяния, через посредство своих живых родственников, заручившихся на этот предмет сверхдолжными заслугами святых через покупку индульгенций, также освобождаются от чистилищного огня.

Такое учение об оправдании человека одними только добрыми делами без отношения их к внутреннему расположению лиц, совершающих их, в основе извращает все нравственное христианское учение. Добрые дела не служат выражением любви к Спасителю, а представляют собою оброчную плату, возвращение должником долга своему Заимодавцу, чисто коммерческую сделку, расчет раба с своим господином. Верующий, работая Христу, как наемник, получает расчет у кассы церковной, которой нет дела до его усердия, лишь бы исполнена была требуемая работа. На этом основании иезуиты построили положение: «цель оправдывает средства». Но и недостаток должной работы легко покрывается принесенными в кассу деньгами, за которым можно получить для расплаты со Христом добрые дела других лиц. Индульгенции богатым и разбойникам, при всей их безнравственной жизни, дают полную возможность достижения спасения. Распущенность нравов, убийства, грабежи, насилия, обман – вот следствия, к которым приводит учение католиков об оправдании одними только добрыми делами. Но возмутительнее всего в этом учении индульгенции, как кощунственное святотатство или похищение власти, которая может принадлежать одному только Богу.

Против такого учения в свое время особенно сильно восставал Лютер. Он и особенно его последователи учение о всепрощении Божием довели поэтому до противоположной крайности, утверждая, что оправдание грешника совершается исключительно благодатью Божьей по вере в Иисуса Христа, а не добрыми делами; без благодати человек не может ни желать, ни тем более творить добрых дел. Благодать же приобретается через веру в Искупителя. Кто искренно, от всего сердца верует в Иисуса Христа, как своего Искупителя и Спасителя, тот может быть вполне уверен не только в достижении блаженства, но и в действительности обладания им веры во Христа – и ты спасен. Отсюда, необходимым условием оправдания, по учению Лютера, является личная вера в Иисуса Христа, не стесняемая никакими посредствами, никаким церковным авторитетом; эта вера сама из себя рождает соответствующие ей добрые дела. Следствием такого учения было крайнее возвышение авторитета личной свободы, граничащее с личным произволом, мечтательная самоуверенность и самоуслаждение верующего в нравственной жизни и отрицательное отношение ко всему внешнему устройству церкви, в частности – отрицание церковной дисциплины, внешних обязательных обрядов, постов, подвижничества и т.п. В конечном итоге это учение ведет к отрицанию всякой внешней законности, как ограничения личной свободы.

Реформаты, развивая учение Лютера о вере в спасающую благодать, довели его до такой крайности, которая в основе подрывает всякую нравственную деятельность человека, как не имеющую никакого значения в деле оправдания и спасения человека. Если дело спасения человека зависит не от него, а от благодати Божией, то почему не все спасаются? Кальвин ответил на этот вопрос безусловным предопределением от вечности одних к спасению, а других к осуждению и, так называемой, благодатью непреоборимой, которая одних, даже против их воли, необходимо влечени ко спасению, а на других, предопредленных к погибели, не простирается. При руководстве этим учением вести такую или иную жизнь совершенно безразлично, потому что добродетельная жизнь отверженного все равно не дарует ему спасения, а порочная жизнь избранного не может служить препятствием к достижению им блаженства и спасения.

Спаситель, научая людей словом, делом и примером Своей жизни обнаружению и проявлению истинной любви, указал также и то, на кого и в какой мере должна простираться эта любовь: возлюбиши Господа Бога Твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею и всею мыслею твоею: сия есть первая и большая заповедь. Вторая же подобна ей: возлюбиши искренняго твоего яко сам себе. В сию обою заповедию весь закон и пророцы висят (Mф. 22:37–40). Первая и самая главная обязанность христианина – это всем существом своим любить Бога, а вторая – любить ближнего так, как самого себя. Следовательно, вторая обязанность предполагает и зиждется на присущей каждому человеку естественности, необходимости и законности существования третьей обязанности в отношении его к самому себе. Исполнение этой последней обязанности Иисус Христос признает настолько присущим каждому человеку, что Он как бы и не считает ее заповедью: никтоже бо когда, по слову Его апостола, плоть свою возненавиде, но питает и греет ю (Еф.5:29), хотя в учении Своем подробным изложением обязанностей наших к ближним Он, с очевидной ясностью и убедительностью, требовал от каждого и истинной любви к самому себе. Вот почему ап. Павел в послании к Титу заповедует христианам, отвергшеся нечестья и мирсиих похотей, целомудренно, праведно и благочестно жить в нынешнем веке (Тит.2:12), распределяя таким образом все обязанности наши на три главных вида: христиане должны проводить жизнь а) целомудренно – в личной нравственной чистоте, б) праведно – в правильном образе наших действий в отношении к ближним, и в) благочестно – в достойном величия и святости Божией внутреннем и внешнем служении нашем Богу. Отсюда три главных вида наших обязанностей, а именно: 1) к Богу, 2) к нам самим и 3) к ближним.

Частные виды общей обязанности нашей о любви к Богу содержатся в первых четырех заповедях закона Моисеева. Совокупность всех этих обязанностей называется служением Богу или богопочтением. Необходимость богопочтения основывается на врожденном человеку, безотчетном чувстве зависимости нашей от высочайшего Существа, вытекает из понятия о Боге, как нашем Творце, Промыслителе и Спасителе и указывается в самом слове Божием. В Ветхом Завете Бог говорит Аврааму при заключении с ним завета: Аз есм Бог твой, благоугождай предо Мною, и буди непорочен (Быт.17:1). В Новом Завете Сам Иисус Христос сказал: Господу Богу твоему поклонишися, и Тому единому послужиши (Mф.4:10); Он же учил, что должпо покланяться Отцу небесному духом и истиною (Ин.4:24). К тому же должно побуждать нас а) представление величия святости и благости Божией: Несть подобен в бозех Тебе, Господи, – восклицает царь и пророк Давид, – и несть по делом Твоим (Пс.85:8); Исповедайтеся Богу богов, яко в веки милость Его (Пс.135:2), и б) наше собственное благо и счастье: Аще заповеди Моя соблюдете, пребудете в любви Моей (Ин.15:10), и идпеже есм Аз, ту и слуга Мой будет (Ин.12:26); любящим Бога вся поспешествуют во благое (Евр.8:28).

Истинным богопочтением должно быть только единое, воздаваемое единому истинному Богу: слыши, Израилю, – учит Спаситель, повторяя слова ветхого завета, – Господь Бог ваш, Господь един есть (Мр.12:29; ср. Исх. 20:2–3 и Втор.6:4). При раскрытии тайны Троичности Лиц в Боге в Новом Завете, богопочтение должно быть служением Единому Богу в Троице покланяемому. Потому же оно должно быть вселенским, неизменным, вечным. На всяком месте владычества Его, – поет царь Давид, – благослови, душе моя, Господа (Пс.102:22). Грядет час, говорит Господь самарянке, егда не в горе сей, ни во Иерусалимех поклонитеся Отцу (Ин.4:21). Аз Господь Бог, сие мое есть имя, славы Моея иному не дам, ниже добродетелей Моих истуканным (Ис.42:8). Богу Отцу слава во веки веков аминь (Гал.1:5 и др.; Еф.3:21).

По отношению к человеку оно должно быть разумным, сердечным, свободным и, что особенно важно, благоговейным. Если Серафимы, по словам пр. Исаий, закрывают лица свои пред Богом из благоговения к Нему (Ис.6:2–3), то тем более человек, будучи ничтожнее их пред Богом, должен молиться благоговейно. Требуя разумности от богопочтения, евангелист Иоанн пишет: не всякому духу веруйте, но искушайте духи, аще от Бога суть (Ин.4:1). Ап. Павел говорит, что только сердце может веровать в правду: сердцем бо веруется в правду (Рим.10:10). Полное раскрытие и уяснение воли Божией людям Сам Иисус Христос считает признаком свободного отношения к ней воли человеческой. Вы друзи Мои есте, аще творите, елика Аз заповедаю вам. Не ктому вас глаголю рабы, яко раб не ввесть, что творит господь его: вас же рекох други, яко вся, яже слышах от Отца Моего, сказах вам (Ин.15:14–15).

Так как человек состоит из души и тела, тесно и неразрывно связанных между собою и равно зависимых и подчиненных Богу, посему, как заповедует ап. Павел, мы должны прославлять Бога не только в душах, но и в телах наших, которым равно суть Божии (1Кор.6:20). Дух есть Бог, сказал Спаситель в беседе с самарянкою, и иже кланяется Ему, духом и истиною достоит кланятися (Ин.4:24). По смыслу речи Иисус Христос имеет в виду здесь две существовавшие формы, вида поклонения Богу – самарянское, вызванное потребностью духа в его стремлении к богоугождению, и иудейское, хотя и установленное Самим Богом, но ограничивавшееся в то время исполненим одной только внешней обрядности. Отсюда, требование Спасителя о поклонении Богу духом и истиною должно понимать не только в смысле необходимости внутреннего и внешнего богопочтения, причем преимущество должно быть на стороне первого, но и в смысле необходимости высшей божественной санкии того и другого. Поклонение Богу должно быть по преимуществу внутренним, духовным; но дух его должен определяться законом Христовым, который есть закон духа (Рим.7:14); но оно должно быть также и внешним, насколько последнее согласно с истиною откровения Божия и самою природою человека. Таким образом богопочтение разделяется на два вида: внутреннее и внешнее. То и другое имеют в виду и заповеди закона Моисеева. Из них в первых двух излагаются обищие обязанности внутреннего и внешнего богопочтения, а в двух последующих указываются особые виды внешняго богопочтения, как заслуживающее преимущественного внимния. При этом в первой заповеди говорится по преимуществу о внутреннем богопочтении, а во второй – о внешнем; третья имет близкое соотношение с первой, как внешнее выражение внутреннего богопочтения, а четвертая – со второй, как такое же выражение внешнего богопочтения.

Внутреннее богопочтение должно выражаться двояко – в познании Бога и вытекающем из этого познания почтении к Нему. Словами: Аз есм Господь Бог Твой – «Бог как бы указует на Самого Себя человеку, и следственно повелевает познавать Господа Бога» (Кат.1). Богопознание христианин должен считать важнейшим из всех знаний. Оно одно только в состоянии дать решительные и вполне удовлетворительные ответы на все высшие запросы и потребности его ума и сердца, доставить мир и покой его душе, привести его к вечному блаженству в Боге. Полное же и совершенное знание о Боге человек может почерпнуть из божественного откровения ветхого и особенно нового завета, которое на то и дано людям, дабы они могли право и спасительно веровать в Бога и достойно чтить Его. Потому существенно необходимо каждому православному христианину прежде всего изучать Святое Писание и по преимуществу нового завета, затем уяснять его ceбе через изучение писаний Святое отцов и учителей Церкви. Для кого это доступно, тот должен учиться богопознанию, по меньшей мере, в объеме простого катехизического учения. Всякий же православный христианин необходимо должен, по крайней мере, прилежно слушать поучения о Боге и о делах Его в Церкви, и вести благочестивые о сем разговоры дома.

Но богопознание, без соответствующего ему живого отношения к Богу, не доставляет, да и не может доставить, человеку никакой пользы и значения. Не всяк глаголяй Ми, Господи, Господи, внидет в царствие небесное: но творяй волю Отца Моего, Иже есть на небесех (Мф.7:21). Поэтому с богопознанием необходимо должно соединяться также и богопочтение, как совершеннейшая его форма и выражение: да не будут тебе бози инии разве Мене (Исх. 20:3).

Богопочтением в собственном смысле называется живое и деятельное отношение наше к Богу, основанное на откровенном познании Его. Такое отношение прежде всего должно выражаться верою в Бога. В зтом случае вера не есть только высший источник познания предметов мира сверхчувственного, а и внутреннее, твердо и непоколебимо сложившееся в самой душе человека, в его сердце, личное убеждение в истинности и непреложности откровенного учения о Боге и в необходимости поэтому сообразовать свою жизнь с этим учением. Как сложившееся и установившееся убеждение, такая вера не может выражаться только теоретически – в мыслях и словах; она необходимо, прежде всего и главным образом, должна выражаться практически – в жизни и деятельности человека. Она не должна быть прибретением одного только ума человеческого, а необходимо должна стать достоянием сердца и естественным выражением воли человека. Усвоение веры сердцем и выражение ее в воле человека превращают ее из высшего источника познания сверхчувственного в заслугу человека пред Богом, делают ее добродетелью, самою первою и существенно необходимой для нас в этой жизни. Только такою верою наши праотцы достигли оправдания, спасения: верова же Авраам Богови, и вменися ему в правду (Рим.4:3). Только руководящийся такою верою праведный от веры жив будет (Гал.3:11); она одна и горы может преставляти (Мф. 21:21; Мр.11:23). Веруяй в Мя, говорит Иисус Христос, дела, яже Аз творю, и той сотворит, и болша сих сотворит (Ин.14:12). Этою верою христианство победило языческий мир: сия есть победа, победившая мир, вера наша (Ин.5:4).

С живой, сердечной и деятельной верой находится в тесной связи непрестанное памятование о Боге, которое заставляет человека во всем поступать осмотрительно, потому что Он видит не только дела, но и сокровеннейшие помышления наши; потому оно иначе называется хождением пред Богом. Если пред лицом начальника подчиненный не дозволит себе допустить чего-либо оскорбительного по отношению к нему, то тем более не сделает этого истинный христианин по отношению к Богу, Которого он должен любить несравненно больше, нежели добрый сын любит своего отца. И как добрый сын, прилагая все свое старания сделать угодное отцу, прежде всего боится как бы не оскорбить его чем-либо, так и истинно верующий с хождением пред Богом должен соединять и страх Божий, опасаясь чем-либо оскорбить Отца небесного. Страх Божий поэтому есть страх сына пред любимым и любящим Отцом. Впрочем, и рабский страх суда Божия может удержать человека от греха и этим путем привести его к сыновнему страху.

Уже в самой вере, которая, по апостолу, есть не только вещей обличение невидимых, но и уповаемых извещение, т.е., уверенность в желаемом и ожидаемом как бы в настоящем, – кроется корень христианской надежды. В самом деле, там, где нет достаточного основания для получения желаемого, не может быть и надежды. Вера же христианская, излагая учене о Боге не только как всемогущем Творце, но и как всеблагом Промыслителе, Искупителе и Спасителе человечества в Лице Господа нашего Иисуса Христа, этим самым полагает прочное и незыблемое основание для христиаской надежды. Господь Иисус Христос есть упование наше, или основание нашей надежды (1Тим.1:1). Предметом своим христианская надежда имеет то благо, которое принес на землю воплотившийся Единородный Сын Божий, доставив нам его Своим учением, жизнью, крестными страданиями, смертью, воскресением и вознесением на небо. Поэтому ап. Петр заповедует христианам, говоря: совершенне уповайте на приносимую вам благодать откровением Иисус Христовым (1Пет.1:13). Главнейшая из благ, дарованных нам Иисусом Христом – это просвещение нас светом истины, избавление от греха, проклятия и смерти, всыновление Богу и Отцу и обещание вечного личного счастья и блаженства и вечной жизни со Христом. На эти-то предметы и простирается главным образом христианская надежда. Как блага, уже дарованные человечеству, они составляют предмет вообще христианской надежды – надежды христиан; но такая надежда не имеет еще отношения к каждой отдельной личности. Поэтому стремление каждого человека в частности сделать ожидание этих благ своим личным достоянием, заставить свой ум познать их, как высочайшую несомненную истину, – сердце стремится к ним, как к единственному, исключительно высшему счастью и блаженству, а волю – действовать в направлении осуществления и достижения этого счастья – христианскому учению о надежде сообщает личный интерес, возводит его на степень самодеятельности, делает его подвигом, добродетелью. Кто всем сердцем своим, всею душою своею и всеми мыслями своими, наконец, всею своею жизнью, делами и поступками стремится к познанию учения Христова, как света истины, правды (оправдания), – к своему личному спасению и вечному блаженству в Боге, у того христианская надежда сделалась его личною добродетелью. Надежда, как и вера, составляет естественную потребность нашего сердца. При этом человек, питаясь надеждой и не получая, не испытывая никакого удовлетворения от нее в настоящем, легко мог бы отчаиваться в получении будущих благ, посему христианская надежда обнимает собою будущее, как и настоящее; причем временное счастье в ней есть следствие уверенности в получении будущих благ. Отсюда, христианская надежда, как добродетель, есть совершенное успокоение сердца в Боге, в полной и несомненной уверенности, что Он непрестанно печется о нашем спасении и дарует нам обещанное блаженство.

Наша вечная жизнь, наше личное счастье, блаженство так дороги нам, что мы тогда только можем быть спокойны сердцем, когда передадим их в верные и надежные руки. Отсюда истинная надежда не может быть без полной преданности нашей воле Божией. Последняя же достигается терпением. В терпении вашем стяжите души ваша, учит Иисус Христос (Лк.21:19), или: претертьвый же до конца той спасется (Mф. 24:13). Лучшим средством укрепления в христианской надежде служит молитва. Просите, и дастся вам, ищите, и обрящете: толцыте, и отверзется вам (Мф.20:7). Ничто так не укрепляет человека в надежде, как представление величия, святости, всемогущества и благости Божией, словом, совершенств Божьих. В молитве же, прославляем ли мы Бога, благодарим ли мы Его за Его великие для нас благодеяния, обращаемся ли к Нему с молитвою о помощи, наконец, исповедуем ли мы пред Ним грехи свои, мы всегда касаемся тех или других Его совершенств. Одно представление о Нем, как об Отце нашем небесном, теплым чувством близости и любви отзывается в сердце каждого человека, подавая ему великую надежду на несомненное получение обещанных благ через молитвенное обращение. Наконец, что особенно важно, Сам Иисус Христос с молитвою соединяет, надежду получить желаемое: еже аще что просите от Отца во имя Мое, то сотворю, да прославится Отец в Сыне (Ин.14:13).

С верой и надеждой на Бога находится в тесной связи и любовь к Богу, Как вера и надежда, так и любовь составляет естественную потребность души человека. Как естественное в человеке чувство любовь выражается сочувствием, симпатией. В человеческой жизни доверие и преданность естественно выражаются теплыми и сердечно добрыми отношениями, иначе сказать, естественною любовью. Но такая любовь, как мы раньше сказали, не высокого нравственного достоинства и в основе своей не чужда бывает эгоизма. Истинная же любовь может быть только выражением, следствием, плодом христианской веры и надежды. О Христе бо Иисусе, говорить ан. Павел, ни обрезание что может (законная праведность), ни необрезание, по вера любовью поспешествуема (Гал.5:6). Христианину одной веры без любви и добрых дел не достаточно для спасения. Ибо вера без любви и добрых дел есть недействующая и мертвая, а потому не может привести к вечной жизни. И бесы веруют и трепещут (Иак. 2:19). Не любяй бо брата, пребываешь в смерти (1Ин. 3: 14). Вера без дел мертва есть (Иак. 2: 26). Вера в соединении даже с надеждой не может доставить спасения, если та и другая не будут оживлены, одухотворены любовно. Руководимый верою и надеждою Израиль, при первосвященнике Илие, потерпел полное поражение в войне с Филистимлянами, при чем и кивот завета – святыня и надежда Израиля – был взять в плен (1Цар.4:3–11). Милости хощу, а не жертвы, говорит Иисус Христос, повторяя слова пророка Осии (Mф.12:7; ср. Ос. 6:6). Самая вера и надежда достигают высшего нравственного значения и совершенства только под воздействием любви и добрых дел: от дел совершися вера (Иак. 2:22). Если вера служит основанием для нравственно доброй деятельности человека, а надежда составляет цель этой деятельности, то любовь есть то, что связывает, соединяет основание и побужденине к деятельности с ее целью, дает им жизнь и значение.

Христианская любовь есть пламенное сердечное влечение всего существа человеческого вести жизнь по Боге и для Бога; желание имый разрешитися и со Христом быти (Фил.1:23). Вера сообщает этому влеченью достоинство, разумность и сознательность, а надежда облекает его ореолом вечности, постоянства и неизменности; вследствие чего и самое это влечение получает значение, разумность, сознательность, постоянство, вечность и неизменность. В будущей жизни вера заменится лицезрением Бога, надежда оскудеет, одна только любовь будет продолжаться вечно, так как Сам Бог есть любовь: Бог любы есть (1Ин.4:8); любы николиже опападает (1Кор.13:8). В этом смысле ап. Павел называет, любовь совокупностью совершенств: стяжите любовь, яже есть соуз совершенства (Кол.3:14). Впрочем, отсюда не следует, что можно спастись одною только любовью и добрыми делами, без веры. Невозможно, «чтобы человек, не имеющий веры в Бога, истинно любил Его. Притом человек, поврежденный грехом, не может творить истинно добрых дел, если не получит через веру в Иисуса Христа духовной силы или благодати Божией» (Кат. о любви). Без веры не возможно угодити Богу: веровати же подобает приходящему к Богу, яко есть, и взыскающим Его мздовоздатель бывает (Евр.11:6). Благодатно бо есте спасена через веру, и сие не от вас, Божий дар: не от дел, да никтоже похвалится (Еф.2: 8–9). Наконец, любовь христианская не есть только внутреннее чувство, влечение; она необходимо должна выражаться во вне, в исполнении заповедей Божьих, в совершении дел закона Христова. Иисус Христос говорить: имеяй заповеди Мои, и соблюдаяй их, той есть любяй Мя: аще кто любит Мя, слово Мое соблюдет (Ин.14:21,23). Не любим словом, ниже языком, по делом и истиною (1Ин.3:18). Отсюда попятным становится, почему любовь наша к Богу есть и должна быть и совершеннейшим в то же время подвигом, добродетелью с нашей стороны. Подчинить свою свободу воли и все свои силы и способности исполнению заповедей Христовых добровольно, при испорченности нашей природы и наклонности ко злу, сделать их для себя благим игом и бременем легким и удобоносимым это есть уже заслуга наша пред Богом, добродетель, подвиг. Легкость несения этого ига еще более облегчается тем, что исполнению нами заповедей Божьих содействует блатодать Св. Духа, яко любы Божия излияся в сердца наша Духом Святым, данным нам (Рим.5:5).

Истинная христианская любовь естественно соединяется с повиновением Богу, благодарностью и ревностью о славе имени Божия. Кого мы любим, тому мы всегда охотно готовы подчиняться: сия бо есть любы Божия, да заповеди Его Соблюдаем (1Ин.5:3). Наша любовь к Богу по самому существу своему имеет вид благодарности: мы любим Бога, яко Той первое возлюби нас (1Ин.4:19); о семь есть любы, не яко мы возлюбихом Бога, но яко Той возлюби нас (1Ин.4:10). Любовь Божия к нам обнаружилась в снисхождении, всепрощении и в делах милости и сострадания. Образ бо дах вам, говорить о Себе Иисус Христос, да, якоже Аз сотворих, и вы творите (Ин.13:15). Следовательно, и мы, в благодарность за Его такую любовь, отвечая Ему любовью же, должны быть снисходительны к ближним, прощать их обиды нам, оказывать им милость и сострадание. Аще кто речет, яко люблю Бога, а брата своего ненавидит, ложь есть: ибо не любяй брата своего, егоже виде, Бога, егоже не виде, како может любити (1Ин.4:20); Понеже сотвористе единому сих братий Моих менших, Мне сотвористе (Mф.25:40). Ревность о славе имени Божия есть такое свойство христианской любви, в силу которого христианин не только сам во всем старается благоугождать Богу и все свои дела обращать к Его славе, но и пламенно желает распространению славы Его между людьми, чтобы и окружавшие его исполняли волю Божию. Тако да просветится свет ваш пред человеки, яко да видят ваша добрая дела, и прославят Отца вашего, Иже на небесех (Mф.5: 16), Любы назидает (1Кор.8:1).

Чтобы точнее уразуметь, сохранить и соблюсти наши обязанности в отношении богопознания и богопочтения, необходимо знать главнейшие уклонения в нравственной области от внутреннего богопочтения или грехи против него.

Bсе грехи против истинной веры в Бога можно свести к следующим трем главным: а) неверию, б) лжеверию и в) суеверию.

а) В частности, к неверию относятся следующие грехи:

1. Атеизм (безбожие) или отрицание бытия Божия, Его свойств и действий. Таких людей, которые отрицали бы в себе идею Бога, Его бытие, в настоящее время нет, ибо это было бы крайней степенью безумия; только, как заметил еще царь Давид, рече безумен в сердце своем, несть Бог (Пс.52:2); а есть только такие, которые идею Бога заменяют другой идеей: – натуралисты – законами природы, рационалисты – законами разума, и пантеисты отожествляют Бога с миром. Скептики (частное направление в учении рационализма), сомневаясь во всем, доводят это сомнение до крайности, отрицая бытие Божие или теоретически – на началах разума, например, деисты, признающие бытие Божье, но отрицающие все действия Божии в мире, как то: промысел, откровение, чудеса, благодать и, в частности, все вообще действия, относящиеся к искуплению человека; – или же практически, когда, хотя и не отрицают бытия Бога и Его действий, но живут так безбожно и развратно, что как бы над ними Бога вовсе и не существует.

2. Политеизм (многобожие), «когда, вместо единого истинного Бога, признают многия мнимыя божества» (Кат.1).

3. Фатализм или вера в слепую судьбу, которая заправляет всем миром. Фатализм бывает двух видов: материалистический, когда все события в природе – перемены погоды и самых времен года, извержения вулканов, бури, град, неурожаи, повальные болезни и т. и. считаются делом необходимости (судьбы), и богословский, когда отрицают свободу человека и все действия его объясняют рядом причин и следствий. Такое учение иначе называется детерминизмом.

б) Лжеверие является в том случае, когда к истинному богопознанию и богопочтению примешиваются мнения ложные, противоречащие ему, или же не имеющие особой важности и значения. Сюда относятся:

1. Новоиудейство или исполнение обрядового закона Моисеева, имевшего только временное значение, до явления в мире Христа Спасителя. Самое понятие о Боге в нем не чуждо антропоморфизма. (В символических книгах новоиудейства – Талмуде – есть такая несообразность: Бог представляется в образе человека громаднейшей величины, рассказывается, какие у Шехины (Бога) плечи, руки, ноги, какая шея, борода, брови; говорится, будто Шехина несколько часов посвящает на изучение Талмуда, потом выходит играть с левиафаном; Бог, как люди, гневается, имеет нужду в отдыхе, сне и т.п.; говорится, что Моисей вышиб жезлом глаз архангелу Михаилу, посланному Богом возвестить первому о его смерти.

2. Магометанство. С верой во единого Бога соединяет веру в ложного пророка Магомета, в слепую судьбу, в чувственную загробную жизнь и т.п.

3. Ересь, когда люди к учению веры примешивают мнения противные божественной истине. Сюда можно также отнести и ложный мистицизм, – когда человек думает, что он может входить в непосредственное соотношение с Богом и получать новые откровения якобы объясняющие непонятные места Святого Писания Таковы секты квакеров, гернгутеров и хлыстов.

4. Раскол, т.е., своевольное уклонение от единства церковного из-за разногласий в обрядах и вообще в таких церковных установлениях, которые не относятся к сущности веры.

в) Суеверие¹ – суетная, пустая вера или вера в символически таинственное соотношение предметов мира видимого с предметами мира невидимого. Суеверие касается ума, когда верят какой-нибудь обыкновенной вещи, как будто бы она имеет божественную силу, и на нее, вместо Бога, надеются, или ее боятся. Верят, например, что спастись можно только по старым книгами, что чтение книг противорелигиозных опасно и страшно. Суеверие касается сердца, когда надеются найти счастье, узнать свою будущность по приметам пустым, а не надеются на божественное провидение. Касается, наконец, воли, когда человек руководится в своей жизни не волею Божию, а тем, что сулят ему гаданья, ворожба, талисманы и т.п. К суеверно должно также отнести магнетизм и спиритизм (волшебство). Магнетизм, когда верят в таинственные, невидимые силы природы; а спиритизм есть вера в неотразимое влияние духов, по преимуществу злых, и стремление действовать их силой, – в том, и другом случае совершенно устраняя силу Божию.

Уклонения от христианской надежды или грехи против нее выражают или недостаточное понимание ее, или оскудение, или ложное направление. К ним относятся:

1. Индеферентизм или религиозное безразличие в делах веры, ни холод, ни теплота, по выражение книги Апокалипсис (Отк.3:15); он состоит в безразличном отношении к самой вере и исполнение ее требований.

2. Квиетизм или леность в отношении к учению благочестия, молитв и общественному богослужению.

3. Пиэтизм или нравственная беспечность, успокаивающая себя надеждою на милосердие Божие.

4. Отчаяние, когда человек теряет надежду на милосердие Божие.

5. Богоотступление, когда отрекаются от истинной веры из страха человеческого или для мирских выгод.

6. Самонадеянность, когда надеются на свою мудрость, искусство и силы.

7. Человеконадеяние, когда кто чрезмерно надеются на способности, силы и содействие других людей, а не на милость и помощь Божию.

К грехам, противным истинной любви христианской, относятся:

1. Самолюбие или чрезмерная любовь к самому себе.

2. Любление твари паче Бога или чрезмерное пристрастие человека к миру и земным благам.

3. Человекоугодие, когда угождают людям до того, что из-за этого забывают, нерадят об угождении Богу.

4. Слепая любовь или ограничение дейетшй богопочтения одними только внешними обрядами.

5. Религиозное лицемерие – фарисейство, ханжество; в первом есть внутреннее сознание своей несостоятельности, а во втором и это сознание утрачивается.

6. Религиозный фанатизм пли ложная ревность по Боге, – когда люди, за известные мнения – правильные или ложные – и притом вовсе ненужный в деле спасения, одни сами лезут на костры, а другие преследуют, подвергают истязаниям, пыткам и даже смертной казни. Этим пороком страдали наши староверы, западные инквизиторы. Особенно этим пороком отличаются магометане и их проповедники.

Второй заповедью закона Моисеева предписываются обязанности внешнего богопочтения. Самая заповедь, запрещая поклонение и служение идолам, как мнимым божествам или как изображениям ложных богов, этим самым повелевает покланяться и служить только единому истинному Триипостасному Богу. Поклонение есть выражение во внешних знаках и действиях нашей любви, преданности и благоговения к Богу. Служение же наше Богу есть совокупность поклонения с молитвенным обращением к Богу, совершеннейшим выражением чего служить, так называемое, общественное богослужение.

1. Идолопоклонство, когда вместо Бога покланяются и служат идолам, или изображениям какой-нибудь твари, небесной или земной или в водах живущей. Это самый грубый грех против внешнего богопочтения; ему предаются люди, неведущие Бога. В среде же христианства существуют, хотя не менее предосудительные грехи против внешнего богопочтения, но более тонкие, и потому не так бьющие в глаза. К ним относятся:

2. Любостяжание, как чрезмерная страсть к приобретению, наживе, с его крайними выражениями – скупостью и расточительностью. Ап. Павел говорит, что лихоимание есть идолослужение (Кол.3:5). Потому что любостяжательный человек более работает богатству, нежели Богу.

3. Чревоугодие, или лакомство, объедение и пьянство. Эти пороки относятся к идолопоклонству потому, что чревоугодники выше всего поставляют чувственное удовольствие, а потому, говорит апостол, что у них бог чрево, или иначе сказать, чрево есть их идол (Флп.3:19).

4. Гордость, к которой относится также и тщеславие. Гордый выше всего ценит свои способности и преимущества, и таким образом он для него суть идол; а тщеславный желает, чтобы и другие сего идола почитали. Такое расположение гордого и тщеславного даже чувственным образом оказалось в вавилонском царе Навуходоносоре, который поставил сам себе золотого идола и велел покланяться ему (Дан. 3).

Исходным началом, средоточным пунктом, и завершением внешнего богопочтения служит молитва. Молитва есть возношение ума и сердца к Богу, являемое благоговейным словом человека к Богу. Как выражение нашей любви и преданности Богу, как возношение, посвящение Ему всего нашего существа, молитва есть жертва наша Богу, добродетель. Что воздам Господеви о всех, яже воздаде ми; Чашу спасения приму, и имя Господне призову: молитвы моя Господеви воздам пред всеми людьми Его (Пс.115:3–5), говорит царь Давид. Молитва имеет две стороны внутреннюю и внешнюю. Возношение ума и сердца составляет внутреннюю ее сторону, а выражение этого возношения в слове и во внешних знаках благоговения есть внешняя, наружная сторона молитвы. Первая из них в свою очередь подразделяется на два вида. Смотря потому, что преобладает в молитве – ум или сердце, и самая молитва получает характер умственной, или сердечной молитвы. Насколько деятельность души и тела, ума и сердца, при всем их тесном взаимоотношении и связи, может обнаруживаться самостоятельно и почти независимо, настолько и молитва может быть внутренней или внешней, умственной или же сердечной только.

Так как центром религиозной жизни и нравственной деятельности человека служит сердце; поэтому от степени участия сердца в совершении молитвы зависит ее нравственное достоинство и значение. Внутренняя молитва без внешней возможна. Но такая молитва свойственна только человеку совершенной и святой жизни и притом при сильных душевных аффектах, влияние которых на душу не успело еще оформиться в определенное представление и чувство. Пример такой молитвы можно видеть в Моисее, перед переходом через Чермное море (Исх.14:15). В состоянии же греховности и при обычном течении нашей жизни, имея душу и тело, мы должны прославлять Бога в телесах, и в душах наших, яже суть Божия; так как естественно, чтобы от избытка сердца уста говорили. «Господь наш Иисус Христос был духовен в высочайшей степени; но и Он духовную молитву Свою изображал и словами, и благоговейными движениями тела: иногда, например, возведением очей на небо, а иногда преклонением колен и лица на землю» (1Кор.6:20; Мф.12:34; Ин.17:1; Лк.22:41; Мф.26:39; Кат. о молитве). Может быть также одна только наружная, внешняя молитва, без внутренней, «когда кто произносит слова молитвы без внимания и усердия». Но такой молитвы «не только не довольно для получения благодати, напротив того, одна наружная молитва, без внутренней, прогневляет Бога. Сам Бог изъявляет негодование на таковую молитву»: приближаются Мне люди сии усты своими, и устнами чтут Мя, сердце же их далече отстоит от Меня: всуе Же чтут Мя. (Мф.15:8–9; Кат. о молитве).

По характеру содержания молитва имеет три вида: хвалебный, благодарственный и просительный. В первой мы прославляем Бога за Его божественные совершенства, во второй – благодарим Его, за Его благодеяния; в третьей – просим Его о своих нуждах.

Молитва, в которой сжато и кратко изложены все главные потребности и нужды христианина и которая должна служить образцом для всех молитв, есть молитва, которой Господь наш Иисус Христос научил Своих учеников и которую последние передали всем верующим. В ней Самим Господом выражены должные и потому всегда желательные для каждого православного христианина его отношения к Богу, ближним, самому себе и внешним благам мира. Усердие и ревность по славе имени Божия богомудрых и просвещенных мужей, начиная от глубокой древности и оканчивая временами вселенских соборов даже несколько позже, создала обширный цикл молитв, соответственно различным состояниям душевной жизни человека, так что каждый верующий в нем, как в изобильно богатом и чудно прекрасном цветнике, может питаться ароматом благоухания духовного по потребности своей. Из молитв этого рода, по богатству содержания и разнообразию душевного настроения, особенного внимания заслуживают псалмы Давида, пророка и царя еврейского; они должны быть настольною книгою всякой благочестивой семьи и всякого христианина. Для ежедневного употребления Святое Церковь все богатство молитв и песнопений разделила на два далеко неравных круга: один из них служит для домашнего употребления, известный под именем молитвослова, а другой – для общественного богослужения, известный под именем богослужебных церковных книг.

Молитва, как и всякая добродетель, должна быть постоянной и непрерывной. Непрестанно молитеся (1Сол.5:17), учит ап. Павел. Бдите убо, заповедует Сам Иисус Христос, на всяко время молящеся (Лк.21:36). Но это не значит, чтобы мы все время жизни нашей стояли на молитве, чего, конечно, никто не может исполнить, имея каждый нужду во времени для удовлетворения своих необходимые житейских потребностей. Требование непрестанно, неусыпно молиться должно понимать не по букве, а по духу – в смысле сохранения во всех частных случаях, как и в общем течении всей нашей жизни молитвенного расположения, настроения, по слову апостола: аще убо ясте, аще ли пиете, аще ли ино что творите, вся во славу Божию творите (1Кор.10:31). Не только начало и окончание всякого дела поэтому мы должны освящать молитвою, но и среди трудов мы непрестанно должны устремлять наш ум и сердце к Богу.

Некоторые из видов внешнего богопочтения, по особой своей важности в религиозной жизни христианина, заслуживают боле внимательного к ним отношения и более подробного рассмотрения. К числу таких видов относятся обязанности, прямо указанный Самим Богом в третьей и четвертой заповедях закона Моисеева, а также вытекающие из общей о внешнем богопочтении второй заповеди, но выражают собою сущность и значение собственно православного христианского богопочтения. К первым относятся: исповедание веры, клятва и обеты, как обязанности, предписываемые третьей заповедью, и соблюдение праздников и постов, как исполнение четвертой заповеди, а ко вторыми – отношение православного христианина к храму и святыням его и особые внешние знаки православнохристианского богопоклонения.

I. Третья заповедь, запрещая употребление и произнесение имени Божия всуе, т.е. в разговорах бесполезных и суетных и притом льстиво, с нарушением должного благоговения, этим самым предписывает свято и нерушимо чтить Его в особенно важных случаях, когда этого требуют законные и нравственные обстоятельства жизни христианина. К таким случаям должно отнести:

Оно состоит в открытом признании себя православным христианином, когда этого требует слава имени Божия. Ап. Павел говорит: сердцем бо веруется в правду, усты же исповедуется во спасение (Рим.10:10), т.е. сердечная уверенность в истинности божественного откровения дарует оправдание, а открытое признание этой уверенности доставляет спасение. Следовательно, основанием, причиной, побуждением к исповеданию веры должно служить спасение других и себя. Исповедание может иметь своим предметом все содержание веры, или отдельные ее истины. Поводом к нему может служить слава имени Божия. К обстоятельствам же, вынуждающим нас на открытое исповедание веры должно отнести: а) беседу о Боге и Его делах, при чем нельзя обойтись без произнесения имени Божия и выражения нашего личного к Нему отношения; б) молитвенное обращение к Богу, по своему существу тесно связанное с исповеданием веры и в) требование от нас правительственною властью исповедания веры. Свойства и условия достойного исповедания веры должны состоять в его сознательности, разумности, полной свободе, проникнутой истинной любовью и благоговением к Богу и Ииcycy Христу. Как состоит в человеке, оно не должно быть временным, случайным, только в некоторых случаях проявляющимся, а постоянным, твердыми, непоколебимым, продолжающимся во всю жизнь человека. Претерпевый же до конца, той спасется (Mф.24:13).

Грехи против такого исповедания веры: 1. безрассудное исповедание веры, когда без повода и должной причины прибегают к нему, чтобы получить венец мученичества; 2. ропот на Бога или жалоба на Его провидение, свидетельствующая об оскудении истинной любви и благоговения к Богу; 3. кощунство, когда священные предметы или слова обращаются в шутку или в поругание; 4. богохульство или дерзкие слова на Бога и, 5. невнимательность в молитве.

Клятва есть призывание имени Божия для утверждения или отрицания чего-либо. Цель клятвы, как говорит апостол, состоит в том, что всякому их (т.е., людей) прекословию кончина во извещение клятва есть (Еф.6:16), т.е. клятва имеет целью, служит средством к окончательному удостоверению истины, при крайних разногласиях и сомнениях. Значит там, где можно добиться, достигнуть истины обыкновенными, простыми средствами, всякая клятва неуместна, будет употреблением имени Божия всуе. В этом смысле Спаситель окончательно запрещает клятву: не клятися всяко (Mф.5, 34). Но в общественной и частной жизни человека бывают такие случаи, когда нет никакой возможности обыкновенным, естественным путем доказать истину утверждаемого, или ложь отрицаемого; а между тем от этого может произойти большой вред для ближнего, или беспорядок в общественной жизни. При общей порочности и греховности, как бы человек честен и добродетелен ни был, ему не убедить судью «честным словом», – судью, который в первый раз видит его пред собою и опытно знает, что у многих честное слово – пустой звук. Точно также государство только в том случае может быть вполне уверено в исполнении подданными воли Высочайшей власти, если оно заручится у них тем, что должно быть каждому в отдельности дороже самой жизни. Отсюда, крайняя необходимость знания истины в делах общественных (на суд; кстати заметим, обнаружение злой воли и злоупотребление везде возможно) и важность государственного строя, порядка и безопасности заставляют людей прибегать к клятве.

Что же касается законности употребления клятвы, то в Ветхом завете Сам Бог клялся: Мною Самем кляхся, глаголет Господь (Быт.22:16) Аврааму. А Бог Тойжде тогда и ныне и никогда не станет употреблять того, что противно Его святости. В Новом завете ап. Павел видит в этом месте употребление клятвы: Аврааму обетовая Бог, понеже ни единым имяше большим клятися, клятся Собою (Евр.6:13).

Некоторые из наших сектантов – на основании слов Спасителя: не клятися всяко – отрицают вообще употребление даже государственной клятвы. Но этими словами Иисуса Христа, как сказано выше, запрещается употребление клятвы напрасное, легкомысленное, без особой на то нужды. Толкование сектантов не правильно, да и вытекает оно у них из того ложного положения, что они отрицают вообще внешнее богопочтение, и следовательно, и клятву как один из видов его.

Условия клятвы: 1. со стороны требующего клятвы – не принуждать к ней, употреблять только в делах законных и притом важных; а со стороны клянущегося – здравый ум, знание дела, правдолюбие и честность; 2. предметом клятвы должно быть дело нравственно и физически возможное; 3. совершение клятвы должно быть благоговейным, со страхом Божиим и, наконец, 4. форма клятвы должна быть кратка и ясна, без двусмысленностей.

Грехи против клятвы: божба или легкомысленное употребление клятвы в обыкновенные разговорах. Спаситель в этом отношений заповедует людям достигать такой степени нравственного совершенства – правдивости и честности, чтобы окружающие верили простому их утверждению, или отрицанию: буди же слово ваше, ей, ей; ни, ни: лишнее же сею от неприязни есть (Mф.5:37); ложная клятва, когда утверждают клятвою то, чего нет, и клятвопреступление, когда не исполняют справедливой и законной клятвы.

Примечание. У нас обычно клянутся перед раскрытием Святого Евангелия, в котором возвещено о нашем спасении, и крестом, как орудием нашего спасения. Этим выражается, что клянущийся в залог верности клятвы жертвует своим спасением, дарованным ему крестными заслугами Господа нашего Иисуса Христа.

Обетами называются такие благочестивые обещания, которые добровольно даются христианами или по влечению сердца (монашество) или вследствие каких-либо обстоятельств жизни, например, при спасении от опасности – раздаяние милостыни, при выздоровлении обещание поклониться святыням г. Киева, или обещание не пить вина и т.п., но не предписываются прямо законом. Могий вместит, да вместит (Мф.19:12), сказал Иисус Христос относительно обета девства. Цель обетов – достижение высшего нравственного совершенства известной личностью при известных обстоятельствах, или добровольная жертва благодарности Богу за Его благодеянья. Предмет обетов бывает различен: вещественный и невещественный, личный и общественный, временный и постоянный (обет Закхея – вещественный, личный и временный; монашество – соединение вещественного с невещественным, личного с общественным, постоянный). По форме обет бывает или простым обещанием, или торжественным пред всею церковью (монашество, обет трезвости). Условия его: сознательность, свобода, безвредность, возможность и непременное исполнение, а главное, чтобы он был чужд тщеславия, корыстолюбия и человекоугодия. Грехи, противные обету: противозаконные обеты и нарушение законных обетов, данных Богу.

Примечание: Бывают еще обеты братства. Два лица, отправляясь в далыий путь, или на войну, обещают клятвенно (обыкновенно через целование и обмен крестов) друг другу братскую помощь, а, в случае смерти одного, другой обязан позаботиться о приличном погребении своего спутника и принести о нем известие родным. Весьма симпатичный обет выраженья христианско-братской любви.

II. Из общих обязанностей внешнего богопочтения, предписываемых второю заповедью, а также из повеления четвертой заповеди о почитании субботнего дня особого внимания со стороны каждого православного христианина заслуживают следующие: 1. почитание храма и святынь его, 2. отношение к храму православного христианина и его поведение в нем; 3. соблюдение внешних знаков богопоклонения; 4. сущность, значение и цель почитания праздников в связи с уяснением понимания их покоя и, наконец, 5. соблюдение постов и их значение.

Еще в Ветхом Завете Бог повелел Моисею построить скинию, избрав ее местом Своего особого невидимого благодатного присутствия и выражения обнаружения Своей воли к избранному народу, и целью, куда должны быть направлены все силы души и помыслы каждого из сынов израилевых. Скиния поэтому была местом благодати Божией и целью молитвенных стремлений и порывов народа. Тем же потом для него служил храм Соломона и Зоровавеля. Последний Самим Иисусом Христом назван был тем, что принадлежит Отцу Его (Лк.2:49), домом Отца Его (Ин.2:16), домом молитвы (Лк.19:46), т.е., местом, по преимуществу предназначенным для молитвы. Своим учением о том, что поклонение Богу в духе и истине, не должно быть приурочено к известному только месту, Иисус Христос не исключал существования храмов, как особых мест, по преимуществу предназначенных для молитвы. Не противоречит этому также и Его учене о молитве Отцу небесному втайне (Mф.6:6). Сам Он, хотя весьма часто уединялся для молитвы, тем не менее в дни, ознаменованные особой милостью Божией к избранному народу, посещал также и храм Иерусалимский. Этот храм, можно сказать, был средоточным местом всей Его общественной деятельности; здесь в последнее дни земной жизни Спасителя раздавались Его грозные и обличительные речи мнимым исполнителям закона Божия; здесь же имели место и Его теплые и сердечные отзывы об усердии истинных почитателей и ревнителей этого закона и самого храма. Таким образом, по мысли Христа Спасителя, храм есть место не только присутствия благодати Божией, но и место общественной молитвы, школа благочестия. Идеже бо еста два или три собрани во имя Мое, ту есм посреди их (Мф.18:20). По вся дни при вас седех уча в церкви (Mф.26:55). По примеру Иисуса Христа и апостолы для общественной молитвы, назидания и совершения таинства Евхаристии собирались в особом доме, заменявшем тогда храм, а на первых порах, в часы дня, установленные ветхозаветной церковью для совершения общественного богослужения, нередко посещали и храм Иерусалимский.

Как места особого невидимого присутствия Божия, Его благодати, как места общественной молитвы, совершения таинств, храмы сами по себе должны возбуждать в душе каждого христианина почтение и благоговейное к ним отношение. Проходя или проезжая вблизи храма, христианин, отрешившись от всех мирских забот и мыслей, сняв шляпу, с благоговением должен осенить себя крестным знамением и сотворить при этом краткое славословие: «Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе».

Из главных принадлежностей храма особого почтения, благоговения и уважения заслуживают следующее предметы: Святое крест, Святое Евангелие, иконы и мощи.

Святой Крест для христиан, как орудие нашего спасения, служит наглядным и живым напоминанием о спасительных для нас страданиях и смерти Господа нашего Иисуса Христа, возбуждая в душе верующего необходимость для достижения спасения спострадать и сораспяться Христу, дабы совоскреснуть Ему.

В Святом Евангелии живыми красками изображена жизнь, учение и деятельность Спасителя. Читая или слушая его, мы как бы слышим проповедующего нам Самого Господа. Как слово Божие, оно должно возбуждать в душе верующего самое высокое почтение и благоговение.

Святые Иконы. Изваяния Херувимов над крышкой кивота и их изображения на завесе, отделявшей Святое Святых от святилища, в ветхозаветном храме свидетельствуют, что употребление священных изображений еще тогда не чуждо было богооткровенной религии. В Новом Завете Иисус Христос, по преданию передал нерукотворенное изображение Своего лика послу эдесского царя Авгаря. Ев. Лука, как свидетельствует тоже предание, написал несколько изображений Богоматери с Предвечным Младенцем, одобренных Ею. «Благодать Родшагося из Мене и Моя буди с теми иконами», сказала при этом Пресвятая Дева. Употребление икон ведет свое начало с первых веков христианства, но всеобщими, оно сделалось с IV века – времени торжества христианства в римской империи. На седьмом вселенском соборе (787 г.) употребление икон в частных домах и в храмах, как непререкаемая истина, вытекающая из духа учения Христа Спасителя и вполне согласная с этим учением, было признано и утверждено, как одна из существенных сторон выражения христианской религии.

С внешней стороны иконопочитание, по соборному определеню, должно выражаться в поклонении и коленопреклонении пред иконами, в каждении, воскурении фимиама и возжении светильников, а с внутренней стороны – со стороны участия нашей мысли и чувства – христианин, взирая на икону, покланяясь пред нею, покланяется не веществу (дереву, металлу, бумаге) и не самому на них изображению (краскам, рисунку), что было бы, действительно, идолопоклонством, а возводит свою верующую мысль и сердце к первообразу, к лицу изображенному на ней: Богу, явившемуся во плоти, Пречистой Его Матери и святым Его. При этом он почитает святых не как особых богов или как низшие божества, а почитает действующую в них и через них благодать или, что тоже, силу Божию, а их самих, как присных, близких Богу, другов Божиих. Возводит таким образом почитание многих к единству почитания и поклонения единому Богу. В этом случае священные изображения или иконы суть книги, написанные вместо букв лицами и вещами. Подобно книгам, они возвещают нам о делах Божиих, совершившихся через святых Его, по слову пророка и царя Давида: Дивен Бог во святых Своих (Пс.67:36). Наконец, иконы, как предметы, освященные молитвою и окроплением священной воды, низводящих на них благодать Божию, сами по себе заслуживают благоговейного к ним отношения и некоторого почитания; в чем еще более удостоверяемся тем, что некоторым из них по воле всеблагого Бога, служат посредствами Его всесильной и всемощной милости и человеколюбия .

Святые мощи. Сказанное о чудотворных иконах еще в большей степени и силе относится к чествованию Святое мощей. Через посредство Святое мощей не только совершаются различные чудотворения, но и самое существование их служит несомненным доказательством и утверждением важности и истинности почитания как святых, так и изображений ликов их. Нетление Святое мощей есть наиболее для всех очевидное чудо, которое могло произойти единственно но воле Божией.

Лютеране, реформаты и наши русские штундисты, отрицая существование тесной и неразрывной связи, единства между церковью воинствующей и торжествующей, отвергают почитание святых икон и останков святых или Святое мощей, называя это идолопоклонством, запрещенным второю заповедью. Это взгляд ложный. Икона – не кумир, которому язычники покланялись, как Богу. Идол есть изображение ложного божества, а икона есть изображение истинного Бога во плоти или святых Его. Чествуем мы иконы поклонением почитательным (προσχυνηαιν), но не истинным богопоклонением (λατρειαν), которое принадлежит только единому Богу.

Святой храм со всеми его освященными и святыми предметами, как место особого присутствия Божия и действий Его благодати, – такое место, где мы, молитвенно предстоя Самому Богу и Господу нашему Иисусу Христу, входим через таинства Святое Церкви в теснейшее единение с Ним, получая обетование и залог жизни вечной, должен служить предметом особого благоговейного почитания, как величайшая святыня. Душа православного христианина должна пламенеть к посещению храма Божия. Коль возлюбленна селения Твоя, Господи сил, в изгнании, вдали от Иерусалима и его храма, взывал некогда царь и пророк Давид, желает и скончавается душа моя во дворы Господни (Пс.83:2–3). Для христианина всегда должно быть желательнее приметатися в дому Бога (быть попираему у порога храма Божия)... паче, неже жити ему в селениих грешничих (Пс.83:11). Возвеселихся о рекших мне: в доме Господень пойдем (Пс.121:1) – должен говорить он всякий раз, заслышав церковный благовест. Полный благоговения и страха Божия он должен вступать в храм Божий. Если пред отцом, матерью, старшими и начальствующими мы должны стоять почтительно, скромно и благоприлично, то тем в несравненно большей и высшей степени мы должны выражать это в храме Божием, где Сам Царь царствующих и Господь господствующих приходит заклатися и датися в снедь верным, где Его престол окружают Херувимы и Серафимы. Глубокое молчание, страх и трепет должны наполнять все существо и сердца молящихся.

Нельзя поэтому без душевной скорби, возмущения и негодования смотреть на тех, кои тяготятся посещением храма даже и в праздничные и воскресные дни, или же хотя и посещают иногда, но не для молитвы, а для встречи с знакомыми или по другим причинам, убивая при этом нередко самые священные и торжественные минуты богослужения на пустой разговор, шутки, а иногда даже и смех.

Напротив того, христианин, присутствуя в храме Божьем, должен прежде всего оставить все мирские помыслы и заботы, всего себя посвятить на молитву Богу и принимать самое живое, деятельное и сердечное участие в молитвах и песнопениях и соединенных с ними воспоминаниях общественного христианского богослужения.

Живу же не ктому аз, говоритьо себе ап. Павел, но живет во мне Христос, а еже ныте живу во плоти, верою живу Сына Божия, возлюбившаго мене и предавшаго Себе по мне (Гал.2:20). Так должен думать о себе и всякий православный христианин. Настоящая жизнь дана нам не для славы нашей, а для прославления Господа нашего Иисуса Христа, посему вся она внутренне и внешне должна служить выражением веры в Него, принесшего Себя в жертву Богу за наше спасение. Постоянное выражение веры в распятого за нас Господа должно быть неотемлемою характерною особенностью жизни православного христианина. Внешним выражением этой веры и служит крестное знамение. Мне же, говорит ап. Павел, да не будете хвалитися токмо о кресте Господа нашею Иисуса Христа (Гал.6:14). Крестное знамение, совершаемое с благоговением и верою в Искупителя, служит твердым оплотом, силою, ограждающей нас от всякого рода козней и ухищрений духа злобы – диавола. В нем и через него выражается и наше недостоинство, сознание нашей виновности и греховности, смирение, покорность и, с другой стороны, наша крепость, мощь и сила, которою мы в состоянии преодолеть всякого рода препятствия на пути к нашему спасению.

Насколько поэтому тяжело согрешают те, кои, творя крестное знамение, совершают его крайне небрежно, без должного благоговения и веры; тем хуже еще поступают те, кои стыдятся совсем его употреблять всенародно, или же и совершенно отрицают его. К последним относятся лютеране и русские штундисты. Слово бо крестное (этим суемудрым) погибающим убо, скажем словами ап. Павла, юродство есть, а спасаемым нам сила Божия есть (1Кор.1:18).

Но примеру Самого Иисуса Христа, который в саду Гефсиманском молился, преклонив колена (Лк.22:41), пав на землю (Мк.14:35), пав на лице Свое (Мф.25:39), христиане молитву и крестное знамение обыкновенно сопровождают поклонами поясными, или же земными, преклоняют колена, или же повергаются ниц. В обыденной жизни выражение почтения к известному лицу обозначается преклонением головы или даже и поясным поклоном, а при усиленной просьбе просители нередко прибегают к коленопреклонению. Тем естественнее выражать таким образом наше смирение, недостоинство, покорность и благоговение по отношению к Богу. Состоя из тела и души, человек и телом должен принимать участие в молитвенных порывах души к Богу. Ап. Павел заповедует: прославите убо Бога в телесех ваших, и в душах ваших, яже суть Божия (1Кор.6:20). Телу же, по его природе, свойственно принимать участие в выражении душевных аффектов, желаний и стремлений только видоизменением своего положения, соответственно характеру последних. При радости, например, мы естественно поднимаем голову и выравниваем весь корпус своего тела, а при печали, голова невольно клонится долу, сгибая и все тело.

Поклоны малые, поясные, земные, коленопреклонения и вержения ниц так естественны состоянию молящегося, что искони употреблялись и употребляются не только христианами, но и язычниками.

Основание для соблюдения праздничных дней содержится в установлении Богом еще в Ветхом Завете праздновании седьмого дня и в прямой заповеди об исполнении этого установления. В этой заповеди содержится четыре главных, основных положения или повеления: памятование дня покоя, его освящение, обязательность труда в будние шесть дней и посвящение седьмого дня исключительно на служение Богу.

Помнить день покоя это значит ни в каком случай и никогда не забывать того дня, который Самим Богом назначен для воспоминания о Его великих делах творения мира и человека. Таким днем у евреев был седьмой день недели, в который Бог почил от всех Своих дел, яже сотвори (Быт.2:2), и который поэтому и назван субботой – днем покоя. Мы же, христиане, празднуем не последний день недели, а первый или воскресный, так как в этот день совершилось еще более великое благодеяние Божие: падший человек был восстановлен воскресшим Господом нашим Иисусом Христом. Празднование первого дня недели – воскресного, а не седьмого – субботнего, по началу своего установления, восходит к самому событию. В самый день воскресения Христова, вечером ученики Его все были вместе в одном доме; тоже они сделали и на 8-й день после Его воскресения (Ин.20:19–26). Посвящать этот день вспоминанию воскресения Христова, как видно из книги Деяний Апостольских, еще во времена апостолов вошло в обычай (Деян.20:7), а в IV веке положительно было узаконено всею Церковью. Так празднование воскресного дня заменило собою празднование субботы. Но нельзя сказать, чтобы мы совершенно перестали праздновать день субботний. Суббота, как день пребывания Иисуса Христа плотью во гробе, подобно пятнице, по слову Спасителя (Mф.9:15), должен бы быть днем поста, но в воспоминание сотворения мира и в продолжение первоначального празднования, христиане в этот день освобождаются от поста; кроме того, богослужение субботы по торжественности ближе стоит к воскресному, нежели к будничному, повседневному.

В ветхом же завете Сам Бог установил, кроме субботы, празднование и других дней, ознаменованных Его особыми благодеяниями к избранному народу, таковы, например, праздники пасхи, синайского законодательства и др. По примеру ветхозаветной Церкви и новозаветная посвящает празднованию дни, ознаменованные благодеяниями Божиими к роду человеческому. Главным между всеми ими и по торжеству несравненно превосходящим все праздники новозаветной Церкви есть праздник праздников и торжество торжеств – Пасха, установленный в воспоминание величайшего из всех событий домостроительства Божия о спасении рода человеческого, воскресения Господа нашего Иисуса Христа. Затем следуют, так называемые обыкновенно по числу их, двунадесятые праздники, установленные в воспоминание выдающихся событий из земной жизни Господа нашего Иисуса Христа или Его Пречистой Матери и, наконец, праздники в честь Святое апостолов и особенно чтимых Церковью святых, через посредство которых обильно изливается на верующих милость и благодать Божия.

Праздники, как дни, ознаменованные особой милостью и благодеяниями Божьими к нам, несомненно, должны быть свято чтимы и соблюдаемы. Черною неблагодарностью было бы с нашей стороны, получив милость, не воздать за нее хвалы Богу. Како не обретошася, возвращшеся дати славу Богу, токмо иноплеменник сей (Лк.17:18), сказал Христос, выражая негодование по поводу того, что из исцеленных десяти прокаженных только один самарянин оказался благодарным. Как никогда не следует забывать милостей Божиих к нам, так никогда не должно забывать и праздничных дней, установленных Святое Церковью в воспоминание этих милостей.

Праздничные дни не только должно памятовать, но и освящать их, как дни святые, делами, соответствующими их святости. Человек может и должен трудиться, заниматься делами в продолжении шести дней. Работать он должен настолько ревностно, усердно и прилежно, чтобы этих дней вполне достаточно было для совершения, исполнения и окончания всех его дел и занятий житейских. Седьмой же день должен быть отдыхом, покоем, субботой в смысле того, как некогда Бог, сотворив в шесть дней мир, в седьмой день почил от дел Своих, т.е., перестал совершать в этот день в таком роде и такие дела, какие Он совершал в продолжении шести дней. И, как покой божественный не значит абсолютного бездействия, праздности, так и покой праздничного дня не должен быть таким. Как Господь в седьмой день, найдя все сотворенное Им добрым зело, остановил Свой божественный взор на сотворенном, поддерживая и сохраняя его, т.е. промышляя о нем, так и человек в праздничный день прежде всего своею мыслью должен обнять все сделанное им в продолжении шести дней, и за все доброе возблагодарить Господа Бога, а за несовершенное и злое принести Ему сердечное и истинное покаяние. Таким образом, праздничный день должен быть покоем, посвященным Господу Богу. Посещение общественного богослужения, усердная молитва, душеспасительные беседы, разговоры и чтения – вот дела приличные и свойственные праздничным дням. Кроме того, благодаря и прославляя Бога за оказанные нам милости, в эти дни и мы сами, по преимуществу, должны быть милостивыми и сострадательными по отношению к ближним. Оделять из своих достатков неимущих и бедных, посещать увечных, больных и заключенных в темницах – эти дела, по преимуществу, следует совершать в дни праздничные, особенно тем, кто, за недосугом и домашними заботами, не может совершать их и в другие дни.

Из сказанного вытекает, что покой праздничных дней не есть отсутствие, прекращение всякой деятельности, бездеятельность или праздность. Первоначальное назначение человека в этой жизни, кроме главной обязанности – служения Богу, по определению Божию, должно состоять в непрерывном труде. Еще Адаму и Ев Господь заповедал возделывать и хранить рай. Заповедь о шести днях труда была только напоминанием и повторением первой заповеди для человека, уклонившегося от прямого пути. Бог есть бесконечная и непрестанная деятельность; человек как образ и подобие Божье, должен подражать и уподобляться Ему. Такое понимание назначения человека исключает собою всякую бездеятельность, праздность. Как существо ограниченное в своих силах и способностях душевных и главным образом телесных, человек естественно нуждается в отдыхе как смене деятельности одних сил другими. Физический труд рабочих шести дней, в продолжение которых душевные силы как бы приостанавливаются, спят, в дни праздников заменяется трудом духовным, предоставляя отдых, покой телу. При такой смене деятельности одной стороны человеческого существа другою, не можешь быть и речи об абсолютной бездеятельности, праздности. Последняя, понимаемая в этом смысле, совершенно чужда назначению и природе человека, и положительно запрещается прямой заповедью о труде. Если заповедь запрещает леность и бездействие в будние рабочие дни, то тем более заслуживает осуждения такое. провождение праздничных дней. Сам Спаситель, совершая в субботние дни дела милости и сострадания и по преимуществу в эти дни поучая народ истинам Своего царствия, строго осуждал фарисейский взгляд на провождение праздничных дней в смысле даже предназначения их только для молитвы, а тем более для безделья. Суббота человека ради, говорил Он, а не человек субботы ради (Мр. 2:27), т.е. дни покоя для того и установлены, чтобы в эти дни преимущественно добро творити (Мф.12:12). Отсюда видно, насколько далее самая мысль о праздности чужда христианскому провождению праздничных дней.

Но с другой стороны нельзя также слишком ригористически строго понимать христианское провождение праздничных дней. Благородные, невинные удовольствия и развлечения совершенно не исключаются покоем праздничных дней. Торжественность последних естественно должна выражаться в соответственной ей торжественности внешней обстановки, положения и настроения человека. Если Иисус Христос признает законною радость об овце пропавшей и о драхме потерянной, но потом найденных, и естественным разделение этой радости в кругу близких, родных и знакомых, то как не порадоваться, не разделить в том же кругу родных и знакомых радости о благодеяниях, полученных от Бога? Только бы радость эта была радостью о Господе, т.е. всегда соединялась с мыслью о премудрости и благости Божией, была достойной с нашей стороны Ему благодарностью, а не безумием, исключающим собою всякую мысль о Боге. Последнее провождение праздничных дней тоже будет праздностью, понимаемою в смысле суетности, пустоты, бесцельности и даже положительного вреда тех занятий, которыми нередко предаются в праздники, таковы, например, нескромные игры и зрелища, светские песни, невоздержность в пище и питии и т.п. Словом, как бы мы ни понимали праздность, как бездеятельность или же как бесполезность, пустоту занятий, в том и другом случае она не свойственна вообще человеку-христианину и должна быть положительно чужда покою праздничных дней. Ибо покой этот, в смысле даже отдыха внешнего, по видимому, бездействия, должен быть отображением, божественного покоя или блаженным успокоением души в Боге, отрешенным от всего земного и мирского сосредоточением души на духовном созерцании предметов мира и действий человеческих в Боге и для Бога.

В учреждении праздничных дней выражается воспоминание милости Божией к нам, а в учреждении постов выражается наше отношение к этой милости, насколько мы дорожим ею и считаем себя достойными ее. Отсюда, с учением о праздниках в тесной и неразрывной связи находится учение о постах. Постом мы обыкновенно приготовляемся к достойной встрече торжества праздника. Вот почему установленные Церковью посты обыкновенно предшествуют тому или другому празднику: Великий пост – Святое Пасхе; Петров – дню святых ап. Петра и Павла; Успенский – Преображению Господню и Успению Пресвятой Богородицы; Филиппов (рождественский) – Рождеству Христову. Этой же тесной связью постов с праздниками объясняется также и то, в чем должна состоять сущность и какой характер должно иметь провождение постов.

Постом, по установлению Церкви, обыкновенно называется воздержание от пищи и пития в известной степени на определенное время. По степени воздержания посты бывают различны, начиная с полного воздержания от какой бы то ни было пищи и оканчивая разрешением мирским людям на мясо. По продолжительности посты бывают – полудневные (до принятия Св. Тайн на литургии, до водоосвящения на канун праздника Крещения Господня), однодневные (в среду и пятницу, на Воздвижение Креста Господня и др.) и многодневные (св. Четыредесятница, Петров, Успенский и Филиппов посты).

С телесным постом, по установлению Церкви, должен необходимо соединяться, составляя его главную, существенную, неотъемлемую принадлежность, и пост духовный.

"Постящеся, братие, телесне, постимся и духовны: – поет Святое Церковь, – разрешим всякий союз неправды, расторгнем стропотная нуждных изменений (уничтожим неправду насильно навязанных (ближнему) обязательств): всякое списание (запись) неправедное раздерем: дадим алчущим хлеб, и нищыя безкровныя введем в домы: да приимем от Христа Бога велию милость (Стихира на «Господи воззвах» в среду первой недели Великого поста).

Пост, как и праздники, есть установление божественное. Еще в раю заповедью о невкушении плодов от древа познания добра и зла уже положено было ему начало. Моисеем пророком, по повелению Божию, было узаконено проводить день очищения в посте и покаянии (Лев.16:29–31, 23, 27–32). В Новом Завете Господь наш Иисус Христос Своим примером сорокадневного поста, перед вступлением в открытое служение роду человеческому, положил начало и освятил пост (Mф.4:2); дал прямую заповедь о посте Своим ученикам, сказав: егда отымется от них жених, тогда постятся (Mф.9:15); указал, как следует богоугодно проводить пост (Mф.6:16–18); указал силу и значение поста (Mф.17–21). Постились также и апостолы (Деян.13:2–3, 14, 23).

Неправы поэтому те, кои утверждают, что установление постов измышлено отцами Церкви, монахами и аскетами.

Пост не есть установление, противное природе человека, насилующее ее; он прежде всего есть естественная и необходимая потребность правильного ее развитая. Что теперь считается постом, то первоначально составляло исключительную пищу для человека, существенно необходимую, самую естественную и притом самую лучшую. Питание злаками полевыми и древесными плодами вполне достаточно укрепляло тело первобытного человека, содействовало его росту и развитию, возбуждая и направляя стремление его духа к Богу и жизни с Ним. Только извращение природы, человека грехом вызвало дозволение со стороны Бога употреблять в пищу и животных. То – пища естественная, а последняя – только дозволенная. При теперешнем нормальном состоянии человека лучшим питанием для него может служить периодически регулярная замена одной пищи другою, чего не отрицает даже современная гигиена. Следовательно, пост, как употребление растительной пищи, есть естественная потребность человеческой природы.

Если принять во внимание, что питание такою или иною пищею влияет на развитие в человеке таких или иных инстинктов и наклонностей, то не трудно прийти к заключению, что животная пища, развивая в человеке грубые инстинкты и наклонности, убивает высшие порывы и стремления духа. Напротив того, растительная пища, питая тело, не препятствует деятельности и развитию духа. В этом смысле поста есть умерщвление плоти со всеми ее страстями и похотями, и возвышение духа к духовному, бессмертному и божественному. Так смотрят на пост аскеты, подвижники.

Пост имеет и догматически-религиозное значение (символическое), как выражение нашего отношения к милости Божией, как достойное приготовление наше к торжеству праздника. Пост есть по преимуществу время покаяния, т.е. сознания своей греховности, виновности, сокрушения о грехах и твердого намерения исправить свою жизнь по закону Христову. – время печали, яже по Бози (2Кор.7:10). Печаль эта обыкновенно развивается в двух направлениях: печаль о грех и печаль спострадать Христу, чтобы с Ним и прославиться. В этом состоянии христианин лучше всего может ощущать величие благодеяний и милости Божией, и важность праздничного торжества, а следовательно, и достойнее может отнестись к восприятию этой милости.

Пост, далее, имеет нравственное значение, как воздержание не только от пищи и пития, но и от всего того, что сквернит и душу, и тело. В этом смысле он служит началом, дверью к нравственному совершенству.

Наконец, пост есть одно из средств выражения нашей любви к ближнему. приобретая этим общественное значение. Ограничения в пище и питании, сбереженья в расходах дают излишек, который, по мысли Церкви, должен идти в пользу алчущих, странных, слепых, хромых, бездомных и т.п. При этом добровольное воздержание людей богатых может благодетельно влиять на людей бедных, которым по нужде приходится быть воздержными.

Но, что особенно важно, пост в соединении с молитвой у соблюдающих то и другое в духе учения Христова становится великой религиозно-нравственной силой, которой уничтожаются все козни и ухищрения духа злобы – диавола (Mф.17:21) и вместе с тем христианин предохраняется от всякого зла и бедствия.

В наше время не особенно любят соблюдать посты, особенно в среде, так называемого интеллигентного слоя общества. В оправдание приводятся различные основания: указывают то на вред поста, то на его якобы только церковное установление, то на его вредное влияние на естественны роста и развитие человеческого организма и т.д. Уже из вышесказанного видно, насколько не состоятельны все эти возражения. Здесь можно указать еще только на тот общедоступный по наблюдению факт, что в простонародье и вообще там, где посты еще строго соблюдаются, люди здоровее, крепче, дольше живут и смертность между ними меньше, да и виды болезней однообразнее, чего никоим образом нельзя сказать об интеллигентном обществе. Не здесь ли кроется одна из причин излишней изнеженности, хрупкости, болезненности и скоротечности жизни нашей интеллигенции? Бог милосерд и потому терпит нашим грехам. Природа же – злая мачеха; она немедленно и жестоко наказывает людей за проступки их против ее велений. Как далеко еще от нас истинное образование!

После обязанностей наших к Богу следуют обязанности наши к ближнему, которого мы, по учению Христа Спасителя, должны любить, как самих себя (Мф.22:39; Лев.19:18). Следовательно, правильное и точное понимание и исполнение наших обязанностей к ближним зиждется, основывается на таком же понимании и исполнении каждым из нас обязанностей по отношению к самому себе. Посему и учению об обязанностях наших к ближним естественно должно предшествовать учение об обязанностях к самим себе. Положительной заповеди и прямых указаний в откровенном законе на обязанности к самому себе нет, потому что, как говорит ап. Павел, никтоже бо когда свою плоть возненавиде, но питает и греет ю (Еф.5:29). Любовь человека к самому себе настолько естественна и присуща его природе, что, действительно, не было нужды давать в этом отношении еще какой-либо внешний закон. Но в виду того, что в самом понимании истинной любви к себе люди начали разногласить и нередко считают выражением любви к себе то, что положительно законопреступно и вредно, поэтому каждому православному христианину необходимо точнее знать, что особенно он должен любить в себе, как существенно необходимое и полезное для его души, тела и жизни, соответственно его главной и конечной цели бытия и назначения – вечному спасению и достижению небесного царства Христова. Посему и учение об обязанностях христианина к самому себе может быть разделено на три главных вида: 1. обязанности по отношению к душе; 2. по отношению к телу и 3. по отношению к внешним благам жизни. Душа наша, по общепринятому положению в психологии, имеет три главных, коренных, основных способности: ум, сердце и волю. Посему и учение о душе может быть подразделено в свою очередь на три вида: а) попечение об уме, или забота христианина о самообразовании в духе православия; б) попечение о чистоте сердца и в) попечение о развитии и воспитании воли. В душе же человека коренится вложенный в его природу Самим Богом закон – то, что называется совестью, оком Божьим на сердцах, людей (Сир.17:7), естественным законом Божьим в самом человеке. Поэтому г) забота христианина должна также простираться и на сохранение этого закона, состоять в попечении о чистоте совести.

Хотя область нравственного имеет в виду главными образом внешнюю деятельность человека, обнаружения его свободной воли, но, в силу тесной и неразрывной связи последней с остальными способностями души – умом и сердцем, правильное развитие и обнаружение воли находится в большой зависимости от правильности развития, образования и воспитания первых двух коренных способностей души.

Необходимости, важности и значения общего и специального образования в настоящее время никто не станет отрицать. . Но так как такой или иной сто характер и направление в значительной степени обусловливают собою чувствования сердца и стремления воли, нередко противные истинному достоинству, нравственному совершенству и назначение человека, поэтому необходимо заботиться о таком развитии и образовании ума, которое вполне отвечало бы сущности, значение и цели бытия человеческого. Такой характер может сообщить образованию только откровенное учение Христово, воспринимаемое разумом, но усвояемое верою.

Потребность такого самообразования вытекает из того взаимоотношения, в каком находятся разум и вера, как орудия, способы познавания предметов. Разум есть способность, при помощи которой мы познаем предметы мира видимого и постижимого, а вера есть высший источник всякого вообще познания и главными образом познания предметов мира сверхчувственного и непостижимого. Если бы ограничить развитие человека только областью доступного разуму, то ему пришлось бы отказаться от большей части того, что он признает за истину, но что он усвоил не разумом, а принял на веру. Усвоение ребенком первоначальных, представлений и понятий, равно как и все школьное обучение, главным образом зиждутся на вере в авторитет. Но добытые путем такой веры знания все-таки будут не полны, не в состоянии будут удовлетворить высшим стремлениям и потребностями, человеческого духа, если они не будут освещены истинным светом откровенной веры. Никакая наука не может с точностью указать причины и цели бытия всего сущего и, в частности, – бытия, цели и назначения человека в этой жизни. Знание же всего этого существенно необходимо для правильного развития и нравственного совершенства человека. Последнее может быть достигнуто только путем веры в истинность откровенной христианской религии, которая одна только вполне удовлетворяет высшим потребностям человеческого духа и дает несомненные, ясные, точные и определенные ответы на все важные запросы о цели и назначении мира и человека.

В наш век особенного развития положительных практических знаний и стремления к материальному обеспечению нередко можно слышать возражения против необходимости и важности религиозно-нравственного образования, против его жизненности и практического интереса. Но этот взгляд легко опровергается историей до Христа и после Христа. Христианство дало толчок не только правильному умственному развитию человечества, но и всем сторонам его частной и общественной жизни; оно возродило и обновило ее. Христианские нравственные начала имеют не количественное, а качественное значение, и развитие и усовершимость их состоит не в открытии новых начал, до того неведомых, а в степени приложения к жизни и усвоения одних и тех же вечных начал. В этом отношении жизненный и практический интерес их не исчерпаем. Как ни сильна в настоящее время погоня за материальным обеспечением, а счастливцев в жизни весьма немного. Примирить с невзгодами жизни всех остальных людей в их гигантской борьбе за существование может одно только христианство. Только христианство влагает в сердце человека здравые и твердые убеждения, предостерегает его от всякого рода невзгод, увлечений и падений, которые разрушительно действуют на здравый строй мыслей и убеждений и на весь нравственный склад жизни человека.

Во всей же целости и неповрежденности истины Христова учения сохраняются, раскрыты, уяснены и имеют жизненный интерес и значение только в лоне Православной христианской церкви, которой одной только, по обетованию Спасителя, врата адова не одолеют (Мф.16:18), с которой пребывает до скончания века Сам Иисус Христос и живет, действует и управляет Дух Святый. Только Православная церковь есть Церковь Бога жива, столп и утверждение истины (1Тим.3:15). «В нее-то, по выражению Святое Иринея Лионского , как бы в богатую сокровищницу, апостолы в полноте положили все, что принадлежит истине, так что каждый желающий может принимать от нее питие жизни. Она есть дверь жизни» (Прот. ерес. кн. 3 гл, 4). Вот почему самообразование в духе православия должно быть главным предметом заботы христианина о своей душе.

Сердце, как способность души, есть источник чувствований приятных, доставляющих удовольствие человеку и потому желательных для него, и – неприятных, расстраивающих нормальное течение его жизни и нарушающих спокойствие душевного настроения, и потому не желательных. Первые человек старается возможно чаще испытывать и дольше удерживать, а последние, по возможности, – удалять, избегать, сокращать. Объектом того и другого рода чувствований служит окружающий нас мир, жизнь и деятельность людей, в частности – искусство (поэзия, музыка, живопись, скульптура). Прекрасное, наблюдаемое во всех этих областях, всегда производит приятное впечатлите на душу, возвышает и облагораживает ее настроение и деятельность. Нужно только строго различать в собственном, истинном смысле прекрасное от такового только в названии. Обыкновенно истинно прекрасным называют выражение идеи в чувственной, конкретной форме. С этой точки зрения художественные произведения пластического искусства древней Греции можно также признать истинно – прекрасными, равно как и художественные картины реального направления в живописи фламандской школы. Такими же можно признать страстные и соблазнительные по содержанию и напеву песни, как произведения художественного творчества. Но христианский взгляд на истинно прекрасное стоит несравненно выше этого реально философского. В христианстве истинно прекрасным признается не только гармоническое сочетание идеи и формы, но и согласие той и другой с требованиями внутреннего естественного закона (нравственное чувство совести) и внешнего откровенного закона Евангельского. В этом смысле отличительные его свойства суть – невинность или чистота, высота и простота и духовность, понимаемая в смысле идеального отображения, отпечатка свойств вечно и бесконечно сущего.

Все то, что служит временным интересам – частным или общественным, что приурочено к понятиям духа времени, к принятым мнениям и излюбленным вкусам людей, что льстит чувственности человека, возбуждая его низменные, животные, плотские страсти; – все это должно быть чуждо истинно прекрасному. Только то, что, представляя собою святую истину, остается таким для всех мест, времен и народов, возбуждая и подымая духовную деятельность человека, – то, на чем может успокоиться мятущийся дух человека, только это несомненно запечатлено духом истинно прекрасного, возвышенно художественного, невинно чистого.

Высота и простота подлинно прекрасного сказывается не в одинаковом понимании его всеми, а в одинаковом его на всех влиянии: и на человека с развитым эстетическим вкусом и на простолюдина с чистым сердцем. Высочайший идеал такой высоты и простоты истинно прекрасного представляет собою прежде всего Святое Евангелие, как изображение земной жизни и деятельности Христа Спасителя. Сюда же относятся поэтические произведения ветхозаветных и новозаветных боговдохновенных писателей. Вся внешняя обрядовая сторона христианской религии – храмы с их принадлежностями, обряды и богослужение – есть в высшей степени возвышенное, но в тоже время простое, общепонятное и общедоступное выражение истиннопрекрасного.

Наконец, истинно прекрасное, где бы мы его ни наблюдали, должно быть запечатлено характером высшего, неземного величия, духовностью; оно должно вещать о Боге, быть чудом Его в творениях мира и в делах рук человеческих, отрешая человека от всего низменного, чувственного и земного, возводить взор его к небесному, вечному и неизменному. Высшими формами обнаружения его в этом отношении должно признать красоту вселенной, созерцание которой еще псалмопевца Давида привело в восторг: Господи Боже мой, возвеличился еси зело: во исповедание и в велелепоту облекся еси... Яко возвеличишася дела Твоя, Господи: вся премудростью сотворил еси (Пс.103:1,24). Чудна дела Твоя, и душа моя знает зело (Пс.138:14), – и выражение истинно христианской любви и преданности, доходящих до самоотвержения и самопожертвования, – той любви, которая полагает душу свою за друзей своих (Ин.15:13).

Вся забота христианина поэтому должна состоять в том, чтобы он, удовлетворяя потребности сердца в его стремлении к наслаждению приятным, упражнял и развивал в нем только стремление к истинно прекрасному с христианской точки зрения. Впрочем, невинные удовольствия и радости жизни, хотя и не составляют истинно прекрасного в собственном смысле, но если они не противны правилам христианской жизни, то наслаждение ими дозволительно. Все же греховное, соблазнительное, порочное должно быть устранено от сердца, как оскверняющее его.

Правильное развитие и направление чувствований сердца имеет громадное значение в нравственной жизни и деятельности человека. Вера как источник познания коренится в сердце; только сердце верит в правду (Рим.10:19). В жизни человек руководствуется и управляется главным образом сердечными побуждениями. Доводы разума тогда только могут влиять на его жизнь и деятельность, когда они переходят, становятся сердечными побуждениями. Образование, наконец, и развитие воли, как деятельной способности души, совершается под влиянием чувствований сердца. Сердце поэтому есть средоточие, центр, источник и двигатель всей жизни и деятельности человека; оно, по слову Иисуса Христа, есть исходище живота (Mф.15:18) и добро и зло в жизни человека имеет своим началом доброту или злостность его сердца (Ин.6:45). Вот почему первый долг христианина обратить самое серьезное внимание на правильное развитие и чистоту сердечных чувствований.

Воля, как раньше было указано, есть способность души, – всего нашего «я» – определять себя к такой или иной внешней деятельности. Оценка же всех действий и поступков человека с качественной их стороны составляет предмет особой науки о нравственности. Насколько ум и сердце с одной стороны, а воля с другой, как силы и способности единой неделимой души, находятся между собою в тесной и неразрывной связи и взаимоотношении, настолько образование и направление воли находится в связи и под влиянием образования ума и развития сердечных чувствований. Есть люди, которые в своей практической жизни руководятся исключительно почти доводами разума; есть и такие, у которых чувство всегда берет перевес над всеми возможными соображениями разума, даже подчас противореча им или же и вовсе не справляясь с тем, что в данном случае может подсказать разум. Но бывают также и такие, вся жизнь которых есть целый ряд почти непрерывных действий и поступков, которые не могут быть объяснены ни доводами разума, ни внушениями сердца. Эта кипучая и непрестанная жажда деятельности свидетельствует о преобладании в душе человека воли над другими ее способностями. Следствие отсюда то, что забота о воспитании воли с одной стороны находится в зависимости от воспитания и направления ума и сердца, а с другой – воля есть в тоже время самостоятельный фактор жизни и деятельности человека, весьма сложный и трудно поддающийся поэтому определению своих существенных свойств и качеств. Мы можем только судить о действиях его, но менее всего предопределять или же так или иначе направлять его в его действиях. Какими верными средствами располагает человек, чтобы удержать волю свою в известном направлении и направлять ее в ту или другую сторону, трудно указать. Средств этих слишком много и притом, в применении к каждому частному случаю, они весьма различны.

Не вдаваясь поэтому в подробное их изложение, мы укажем только крайние пределы для деятельности человеческой воли: чего она должна держаться и чего избегать. Воля человека, как существа тварного и потому ограниченного, не может быть неограниченной. Она естественно должна прежде всего ограничиваться абсолютной волей Божией. Последняя для нее должна быть непреложным и неизменнейшим законом. Совершенный и безгрешный Богочеловек Христос Иисус так молился Отцу небесному: Отче, аще волиши мимо нести чашу сию от Мене: обаче не Моя воля, но Твоя да будет (Лк.22:48). И учеников Своих, и нас Он учил молиться также: да будет воля Твоя яко на небеси, и на земли (Mф.6:10). Разумевайте, учит ап. Павел, что есть воля Божия (Еф.5:17). Воля же Божия в отношении к нам состоит в деятельном, жизненном восприятии и усвоении нами истин, предложенных нам в откровенном законе. Сия бо есть воля Божия, святость ваша, хранити себе самех... Бе призва бо нас Бог на нечистоту, но во святость (1Сол.4:3,7). Содержанием воли Божьей служит выражение беспредельной Его любви к миру и, в частности, к человеку. Следовательно, и содержанием воли человека должна быть любовь его, направленная к Богу, к ближним и самому себе. «Любить себя должно для Бога, и частью для ближних; любить ближних должно для Бога; а любить Бога должно для Него Самого, и больше всего. Любовь к себе должно приносить в жертву любви к ближним; а любовь к себе и ближним должно приносить в жертву любви к Богу» (Кат. о раздел. зап. на две скриж.). Совершенно извращенное направление принимает воля, когда она целью всех своих действий поставляет свое «я», удовлетворение собственных себялюбивых и самолюбивых эгоистических потребностей. Болий бо в вас, сказал Спаситель, да будет вам слуга. Иже бо вознесется, смирится: и смиряяйся, вознесется (Мф.23:11–12). Отсюда, эгоизм, гордость и тщеславие должны быть чужды деятельности христианина, как не достойные его и славолюбие, самолюбие. Смирение и делание добра втайне – вот должное поле для обнаружения воли христианина. Не менее позорно и постыдно для христианина, если он своей жизнью и деятельностью исключительно старается подслужиться, угодить людям до забвения Бога. Ап. Павел говорит: аще бо бых еще человеком угождал, Христов раб не бых убо был (Гал.1:10); – или все свои надежды возлагать на людей. Сия глаголет Господь; проклят человек, иже надеется на человека, и утвердит плоть мышцы своея на нем, и от Господа отступит сердце его (Иер.17:5). Полная преданность Богу, доходящая до самоотвержения, должна руководить всего деятельностью человека. Иже хочет по Мне идти, говорит Иисус Христос, да отвержется себе (Мк.8, 34). Неправильное направление принимает воля, когда обращается к земным благами и страстно стремится к их приобретению и обладанию ими. Не пецытеся убо, глаголюще: что ямы, или что пием, или чим одеждемся, сказал Христос; всех бо сих язы́цы ищут: весть бо Отец ваш небесный, яко требуете сих всех. Ищите же прежде царствия Божия и правды его, и сия вся приложатся вам. Не пецытеся убо на утрей, утрений бо собою печется: довлеет дневи злоба его (Mф.6:31–34). Но бывает и так, что человек вовсе не обнаруживает своей воли или вследствие собственного нерадения, лености, или вследствие крайней беспечности и самонадеяния на милость Божию. Это порок, которого всеми силами своей души должен избегать христианин. Ап. Павел строго осуждает леность и праздность: аще кто не хочет делати, ниже да ясте (2Сол.3:10). Не слышателие бо закона праведна пред Богом, но творцы закона, сии оправдятся (Рим.2:13).

Вообще же в этой жизни, при слабости и греховности нашей воли, не возможно не испытывать всего, но доброго нужно держаться. Удерживаться от всякого рода зла (1Сол. 5:21–22),

Совесть есть естественный, внутренний закон, вложенный в природу человека Самим Богом еще при ее творении; это образ и подобие Божие в человеке. Естественное влечение к благу было основным свойством совести первозданного человека. Она была мерой, нормой всей его деятельности, его постоянным наставником и руководителем. Но омраченная первородным грехом, она перестала быть руководительницей, а является скорее строгим и взыскательным судьей уже совершенных человеком всех его поступков. Чем греховнее человек, тем боле заглушена бывает в нем совесть: порочное состояние доводит голос совести до полного усыпления, даже ожесточения (сожженная совесть).

Забота христианина о совести должна состоять в том, чтобы, насколько возможно, восстановить ее в ее первозданном значении, чтобы развитие ее совершалось не в связи и зависимости от развития душевных способностей – ума, сердца и воли, а наоборот, чтобы последние развивались под ее контролем. Для достижения этого, нужно прежде всего постоянно прислушиваться к голосу совести, стараться поступать согласно с ее внушениями; затем, веления совести проверять согласием их с положительным откровенным законом; всегда стараться поступать в высшей степени осмотрительно, ведая, что Бог знает не только наши слова и поступки, но даже душевные помыслы и сердечные пожелания; всегда памятовать о Боге – ходить пред Богом, подобно Еноху; не допускать, наконец, ничего такого, чтобы могло запятнать нашу совесть. А так как избежать этого весьма трудно, поэтому нужно, насколько возможно, чаще очищать свою совесть в таинстве покаяния и в ежедневном, домашнем исповедании своих грехов. Наконец, совесть наша, как закон Самого Бога, возвышается и укрепляется в нас от степени причастия нашего жизни Божества, Его благодати. Поэтому забота о сохранении благодати Божией и укреплении ее в нас через таинства и главным образом через таинство Святое Причащения должна составлять главную и существенную обязанность православного христианина. В этих же видах сохранения благодати Божией, а следовательно, и чистоты совести, христианин должен учиться Богопознанию, слушать и назидать себя поучениями и разговорами о Боге и Его делах, читать Святое Писание и Святое Предание и посещать храм Божий, как место, по преимуществу, особого благодатного присутствия и воздействия Божия.

Человек, как существо двухсоставное, состоящее из тела и души, естественно должен развивать и усовершать ту и другую сторону своего существа, т.е., душу и тело. Развитие и усовершимость эта должны происходить согласно главной цели и назначения человека – достижения им посредством правильного употребления временной, земной своей жизни, вечного спасения и блаженства в Боге. Отсюда, христианин должен заботиться не только о душе, но и о теле, – с тою только разницею, что забота его о теле должна простираться настолько, насколько оно служит необходимым орудием и средством для души в обнаружении ее стремлений к Богу. Попечение христианина о теле с этой целью получает нравственное значение.

Так как тело должно служить орудием, посредством которого обнаруживается деятельность способностей души, поэтому прежде всего нужно заботиться о его здоровье вообще и крепости физических сил, не расслаблять их невоздержностью и вообще всякого рода необузданными страстями, – заботиться, чтобы оно могло служить вполне хорошим орудием и проводником для деятельности души. В этом отношении должно не только наблюдать умеренность и воздержность в пище и питии, но, если только это необходимо для спасения, то и преднамеренно воздерживаться от них, соблюдая христианские посты. Пост, как средство обуздания плоти и ее страстей, нормирует телесную сторону человеческого существа и подчиняет ее велениям духа. Тело, как управляемое в своем бытии физическими законами, должно безусловно подчиняться этим законам, из коих основной – движение, развивающее и укрепляющее телесные силы человека. Поэтому умеренный труд – это естественная потребность для существования, развития и укрепления нашего телесного организма. – потребность, предназначенная ему волею Самого Творца.

Если же христианину или вследствие его собственного нерадения, или же в силу неблагоприятно сложившихся для него внешних обстоятельств его жизни, или, наконец, по допущению Божию, случится заболеть, занемочь, то и тут он не должен падать духом, ведая, но слову премудрого, что благая и злая, живот и смерть, нищета и богатство, от Господа суть (Сир.11:14). Первым в этом случае естественным его желанием должно быть выздоровление. И так как болезнь, как и самая смерть и другие бедствия и несчастия, есть следствие греха, оброк греха, то прежде всего больной должен стремиться очистить свою душу и тело от скверны греха искренним покаянием, принятием Святых Таин и сердечной молитвой. Отец покаявшемуся своему блудному сыну и исповедавшему пред ним свои грехи не только доставил душевную радость выражением своей любви к нему, но и внешнее довольство, одев его в лучшую одежду и дав перстень на руку его, и обувь на ноги, напитав его. И егда грешник возвратится от беззакония своего, и сотворит суд и правду, той жив будет в них (Из.33:19). Плоть бо Моя, сказал Спаситель, истинно есть брашно, и кровь Моя истинно есть пиво (Ин.6:55). Ядый Мою плоть и пияй Мою кровь имат живот вечный (Ин.6:54). Только молитва веры, по слову ап. Иакова, может спасти болящего и только через нее Господь может поднять больного с одра болезни и простить ему грехи, особенно если она совершается от лица Церкви, соединяясь с таинственным воздействием благодати Святого Духа через таинство Елеосвящения (Иак.5:14–15). Но при этом христианин не должен пренебрегать, чуждаться советов и помощи врача, который призван к этому Самим Богом, да и содействует выздоровлению больного тем, что создано Богом для пользы же человека (Сир.38:1–15).

Одною из самых главных и важных обязанностей христианина к своему телу должно быть сохранение его нравственной чистоты или целомудрия. Блуд, как нравственная порча тела, растлевающая всю нравственную природу человека, по справедливости, считается одним из смертных грехов. Обыкновенно говорят, что целомудрие еще можно сохранить до известного возраста, до 17–18 лет, а дальше оно может доставлять положительный вред здоровью человека, как задерживающее и стесняющее естественно возникающую потребность природы. Но примеры подвижников – девственников, людей науки – Канта, Ньютона, Юма, Платона, всю свою жизнь остававшихся девственниками, равно как и обычаи древних германцев, целомудренность и теперь среди женщин – свидетельствуют, что целомудрие вообще можно сохранить и что оно легко сохраняется, по крайней мере, до 25–30 лет. Самый факт раннего развития половых потребностей свидетельствует о нравственной испорченности и сравнительной развращенности современного общества, а отнюдь не есть естественная потребность природы. Наконец, если бы это было так, тогда природа не наказывала бы так жестоко преждевременно вкусивших этого запрещенного плода. Против раннего нравственного растления плоти, против блуда прежде всего восстает сама природа. Блудяй, говорит ап. Павел, в свое тело (против своего тела) согрешает (1Кор.8:18). Христианское целомудрие, как добродетель, состоит не в сохранении телесно-нравственной чистоты тела, но и в преднамеренном удалении от всего того, что противно истинной любви христианина к самому себе, в удалении от всякого рода соблазнов, вне нас находящихся. А также от всякого рода дурных мыслей и нечистых пожеланий, которые менее заметно, но еще боле оскверняют душу и тело, внутренне склоняя человека ко греху.

Если, по естественному требованию природы и нравственно, человек обязан заботиться о здоровье своего тела, стремиться к сохранению и продлению дарованной ему от Бога жизни, то насколько преступно, безнравственно поступают те, кои сами себя лишают этого блага. Самоубийство во всех его видах и проявлениях есть, прежде всего, преступление против естественных законов природы. Тогда как все живущее в силу закона природы стремится продлить свою жизнь, один только самоубийца, нарушая закон, не им установленный, стремится покончить со своею жизнью. Далее, жизнь наша не нам только принадлежит, а и обществу – ближним. Кто лишает себя жизни, тот является преступником против общества, не желая служить ему своими трудами и жертвовать для него своею жизнью, наконец, что самое главное, самоубийство есть дерзость, величайший и тягчайший грех против Самого Бога. Он даровал нам жизнь, и во власти и силе одного только Его продлить ее для нас или же прекратить. Самоубийство – это восстание на Бога: жизнь дана нам Богом для бесконечного совершенства и достижения вечного спасения, самоубийца этого не признает. Оправдывая самоубийц, обыкновенно говорят, что для него, при его безвыходном положении, более разумного исхода нельзя было избрать. Но в этой жизни нет, да и быть не может, такого положения, из которого человек не мог бы выйти нравственно победителем. Утрата всего того, что в этой жизни было для нас дорого и любо, есть не боле как вразумление Божие, допущенное с целью нашего нравственного возвышения и спасения. Тоже самое должно сказать о незаслуженном позоре, бесчестии. Заслуженный же позор, позорная болезнь есть справедливое наказание, несение которого в этой жизни есть еще милость Божия, не наказывающая нас в конец. Безропотное перенесение всего с христианским терпением, смирением и покорностью воле Божией возвышает человека в очах Божьих, поселяя в нем надежду, что наказующий Господь не до конца прогневается, ниже в век враждует (Пс.102:9). Яко не до конца забвен будет нищий, терпение убогих не погибне до конца (Ис.9:19). Следовательно, не убивать жизнь следует, а сохранять ее, употребляя все силы и средства к ее нравственному исправлению. Кто не потерял веры в Бога, в Его непрестанный и неусыпный о нас всеблагой промысел, кто верит и надеется на будущую загробную блаженную жизнь, тот никогда не станет самовольно лишать себя жизни. Только чрезмерное пристрастие человека к благам мира сего и чувственными удовольствиям, при атеизме и эгоистическом малодушии, могут привести его к самоубийству.

Как попечение о душе находится в зависимости от состояния вашего тела, его здоровья, так благосостояние тела и его правильное и целесообразное развитие находится в зависимости от некоторых существенно необходимых внешних условий и обстоятельств жизни, которыми обусловливаются благомощие, здоровье и крепость тела. К числу этих внешних условий, под общим именем внешних благ, внешнего благополучия, относятся богатство, почести и удовольствия.

По первоначальному предназначению Божию, человек создан был с высоким почетом, был царем и полным властелином всего мира и всех тварей, наслаждался полным и всесторонним довольством и блаженством. Ложное и высокомерное представление о себе и своем отношении и к миру и его благам, дошедшее до забвения Бога и Его заповеди, вовлекло человека в грех. С этого момента стремление человека к благам мира и удовольствиям становится всегда диаметрально противоположными его стремлению к Богу. Вот, почему Иисус Христос неоднократно предостерегал своих учеников, а в лице их и всех нас от увлечения богатством, почестями и удовольствиями. Вот почему и апостолы, и отцы Церкви особенно сильно восставали против пристрастия ко всякого рода земным благам.

Но не эти блага, как дар Божий, сами по себе и с христианской точки зрения на них не предосудительны.

Богатство, предназначенное быть достоянием всех людей, но падению человека, даруется Богом только немногим. Не заключая само в себе безотносительного блага, оно приобретает это значение от своего употребления и отношения к вечному благу – нашему спасению. Причина неравномерности распределения богатств между людьми заключается прежде всего в неисповедимых судьбах премудрой промыслительной деятельности Божьей по отношению к каждому из нас; каждому дается столько, насколько достанет у него сил и способностей благоразумно употреблять дарованное. Но чтобы и эта неважная заслуга не заставила нас гордиться одного перед другим, мы не должны забывать участи приточных богачей, из которых один с прискорбием во всю свою потустороннюю жизнь, сый в муках, должен вспоминать и ту незаслуженную им милость Божию, что он в этой жизни восприял благая своя (Лк.9:25), а другому Бог сказал: безумне, в сию нощь душу твою истяжут от тебе: а яже уготовал еси, кому будут (Лк.12:20). Самого стремления к приобретению богатства христианство не осуждает, если только при этом не опускается из виду главная цель жизни – достижение царствия Божия. Равным образом и обладание богатством не предосудительно, если только оно не извращает понятия об истинной любви и порядок ее обнаружения. И при богатстве легко достигнуть спасения, если только богатый, памятуя о милости и любви к нему Бога, станет любить и миловать от щедрот своих неимущих. Как талант, вверенный нам Богом, как дар Божий, богатство «дается нам от провидения Божия» для того, чтобы мы давшему нам его могли возвратить с избытком; благоразумно пользуясь сами, уделяли часть своих остатков для вспомоществования бедным.

В недавнее время особенно сильно начало распространяться учение, известное под именем коммунизма, по которому неравномерное распределение имущества между людьми признавалось явлением ненормальным, и высказывалась попытка ввести общность имуществ по примеру того, как это было во времена апостолов в иерусалимской христианской общине. Взгляд этот можно было бы признать верным и практически осуществимым, если бы можно было создать действительное, а не фиктивное единство и общность всех жизненных интересов в современном обществе, как то: одинаковую степень развития и образования всех членов общества, единство стремлений и желаний, единство цели, единство силы и степени участия в общем труде и т.п. Что разность в сознании важности и значения известных общественных интересов естественно порождает разность в живости и энергии осуществления их, это очевидно само собою и может быть доказано многими фактами обыденной жизни. Далее, все стремления и желания людей соединить единством главной цели почти невозможно. Затем, физически невозможно хромого заставить ходить, а слепого – видеть; следовательно, физически невозможно единство силы и степени участия каждого в известном труде. Наконец, при предположении, что всего этого можно достигнуть, условия эти не могут служить постулятом общности имущества; последняя может быть только следствием добровольного соглашения членов такого общества, а не принудительным принципом. Такая общность только и возможна там, где участников мало и где все члены общины тесно соединены внутренним единством духа. Так было и в иерусалимской общине, где у верующих было сердце и душа едина (Деян.4:32). Но и в то время, как это видно из обличительных слов ап. Петра к Анании, общность имущества могла быть и была необязательна (Деян.5:4). Стремление же достигнуть этого насильственными мерами внешних законов было бы нарушением справедливости и попранием прав личности, не говоря уже о том, что отнимало бы охоту и всякое побуждение к труду у одних, а в других содействовало бы еще более укоренению лености и праздности.

Не богатство само по себе, а такое или иное отношение к нему человека может быть нравственным или же безнравственным. Если на приобретение и обладание богатством уходят все силы и способности человека, если богатство становится для него конечной целью жизни, тогда такое отношение к богатству безнравственно. Оно имеет несколько видов: обнаруживаясь первоначально, как страсть к приобретению, наживе, оно является или в виде корыстолюбия, доходящего в иных случаях до скупости, или же в виде расточительности, или, наконец, в виде лжеупования на богатство. Так как с богатством соединяется внешнее довольство и независимость в отношениях, то приобретение его является весьма естественным желанием, особенно у людей с эгоистическими наклонностями сердца. И смотря по тому, что в них преобладает, – сознание ли довольства жизнью, или же сознание своей независимости, – корыстолюбие может перейти или в расточительность или в скупость. Первая, как стремление испытать возможно большее количество и возможно более разнообразных удовольствий, в свою очередь служит источником многих порочных наклонностей. Удовольствия, льстя только чувственности человека, приводят нередко к печальным последствиям: неразборчивости средств для приобретения богатства, нравственной распущенности, самоунижению и постыдной жизни (блудный сын). Корыстолюбие переходит в скупость, когда стремление к наживе имеет в виду главным образом приобретение независимого положения в жизни. Скупость же, в свою очередь, питает в себе много пороков: высокомерие, надменность, несправедливое отношение к ближним, отсутствие к ним всякого сострадания, вечный страх о возможности лишиться богатства, доходящий до ложного взгляда на намерения и действия окружающих скупого лиц и родственников; ложное услаждение богатством, заставляющее человека отказывать себе в насущном куске хлеба, лишь бы количественно увеличить свое богатство; хитрость, обман, насилия и притеснения. Соединение расточительности со скупостью порождает в человеке лжеупование на богатство. Для таких людей богатство – мамона, бог. Такое состояние богача есть крайнее безумие, до какого может довести человека страсть к наживе. Такой человек совершенно умирает для жизни духовной и для Бога. В тот же час, когда он, подобно приточному богачу, успокоился мыслью и сердцем на своем богатстве, он навсегда уже предал душу свою истязателям – диаволу и ангелам его, совершенно забывая, что злом приобретенное зле и погибнет и что о нем самом память с шумом прекратится с его смертью. Вот почему все указанные пороки, под общим именем любостяжания, ап. Павел справедливо приравнивает к идолослужению (Кол.3:5), называя их искушением, сетью, вовлекающею человека во многия безрасудныя и вредныя похоти (1Тим.6:6). Христианскою мерою в удовлетворении необходимых для нас внешних жизненных потребностей должно быть искание, по слову Спасителя, насущного хлеба (Mф.6:11). Имеюще же пищу и одеяние, сами доволни будем (1Тим.6:8), говорит ап. Павел. «А что сверх сего, и служит не столько для нужды, сколько для удовольствия, то предать в волю Божию, и если дано будет, благодарить Бога, если не будет дано, не заботиться (Кат. 4-е прош.). Ничтоже бо внесохом в мир сей, яве, яко ниже изнести что можем (1Тим.6:7).

Порицание в христианине чрезмерного пристрастия к богатству и роскоши еще не может служить основанием для запрещения ему всякого вообще наслаждения и удовольствия в этой жизни. Истинной радости общественной, семейной и личной жизни вовсе не предосудительны в христианине. Некогда рай для Адама был естественным условием для его внешнего довольства и наслаждения. Ной наслаждался плодами от трудов рук своих. Авраам угощал трех странников. В Ветхом Завете вообще можно найти немало примеров из жизни народа Божия, где удовольствия и развлечения, с точки зрения священных писателей, признаются вполне естественными и даже узаконенными Самим Богом. В Новом Завете Сам Иисус Христос во время Своей земной жизни не чуждался принимать участие в радостях жизни – в том случае, если они устраивались людьми в ознаменование выдающихся событий в жизни их личной, семейной и общественной, и могли служить удобным поводом и случаем к назиданию присутствующих. Так, Он присутствовал на браке в Канне Галилейской, принимал предложенное Ему угощение в доме Симона и Лазаря, признавал естественным веселиться при возвращении и драхмы потерянной и овцы заблудшей (Лк.15:6–9); радость отца о возвратившемся блудном сыне Он так выражает: Ядше веселимся (Лк.15:23); возвеселитижеся и возрадовати подобаше, яко брат твой сей мертв бе, и оживе: и изгибл бе, и обретеся (Лк.15–32). Сам он сотрапезовал ученикам Своим на тайной вечери, по обычаю, отведывая чаши и предлагая ее учениками. Наконец, и с естественной точки зрения, как существенно необходим человеку сон, отдых и покой, точно также естественно, даже необходимо, человеку время от времени испытывать и некоторые удовольствия и наслаждения в этой жизни. Такими удовольствиями обыкновенно признают балы, театры, разного рода игры, танцы, развлечения, прогулки, пикники и т.п. Но в пользовании всеми этими удовольствиями христианин должен наблюдать следующие условия, при наличности которых они только и могут быть признаны позволительными и законными: 1. необходима нравственная законность повода, причины удовольствия, особая милость Божия к нам, личные заслуги, важные события и факты в жизни семейной, общественной и государственной. Устраивать же пиршества и развлечения единственно из-за пристрастия к ним или же для того, чтобы заполнить пустоту свободного, по видимому, времени, не только не достойно христианина, но и нравственно вредно; 2. необходимо наблюдать меру, по апостолу, благообразие и чин (1Кор.14:40) в наслаждении удовольствиями. Невинно вино, т.е., употребление вина в должной мере, укоризненно же пьянство (Пр.20:1), сказал премудрый; 3. самое наслаждение должно быть видом благодарности нашей Богу, Подателю всех благ: аще ясте, аще ли пиете, аще ли ино что творите, вся во славу Божию творите (1Кор.10:31), говорит ап. Павел; 4. в выборе тех или иных удовольствий нужно сообразоваться с индивидуальными особенностями личности, жизненными условиями и общественным положением. Вся ми лет суть, говорит о себе ап. Павел, но не вся на пользу: вся ми лет суть, но не вся назидают (1Кор.10:23): вся ми лет суть, но не аз обладан буду от чего (1Кор.6:12). Только физически, нравственно и духовно полезное, – то, что освежает и возвышаете наш дух, нравственно ободряет нас, укрепляет наши силы и энергию к исполнению обязанностей и к перенесению труда, – это только и может доставлять нам истинное удовольствие. Если удовольствие назидательно может служить уроком для нравственного совершенства человека, оно позволительно; а если оно только портит человека, сбивает его с истинного пути, нравственно развращает, что особенно можно сказать об азартных играх, театре, маскараде, то его должно избегать. Наконец, можно испытывать всякого рода нравственно дозволенные удовольствия, но не следует делаться рабом их, не следует доходить до той крайности, чтобы они возобладали над нами. Вообще все то, относительно чего нет прямого запрещения в законе Божием, что согласно со славою имени Божия и требованиями нравственного закона и совести, – все это может быть предметом наслаждения и удовольствия для человека-христианина. Чистым вся чиста (Тим.1:15). Всякое создание Божие добро, и ничтоже отменно, со благодарением приемлемо (1Тим.4:4).

Позволительны для христианина удовольствия, не предосудительно в нем также и стремление к внешнему довольству и обладанию благами мира сего, при сохранении известных условий. Но, к сожалению, в мире весьма мало богатых, а довольных и наслаждающихся благами и того меньше. Для большинства людей даже богобоязненных, добродетельных вся жизнь нередко представляет собою непрерывный ряд бедствий, страданий, мучений, неудач, – словом, – всякого рода несчастий. Отчего это происходите? Решение этого вопроса занимало умы выдающихся мыслителей всех времен, начиная с глубокой древности. Священный писатель книги Иова примером жизни этого праведника пытался разрешить эту проблему, но не достиг цели: вопрос так и остался открытым. В Новом Завете Иисус Христос часто касался этого вопроса и различно решал его в применении к известным единичным случаям, но когда слушатели – ученики думали, что они узко вполне владеют его решением, являлся новый случай (ни сей согреши, ни родителя его, но да явятся дела Божия на нем (Ин.9:3), сказал Христос о слепорожденном), который разбивал все их решения. Господи сей же что; спросил некогда ап. Петр Спасителя, указывая при этом на ап. Иоаннa. Глагола ему Иисус: аще хощу, да той пребывает, дóндеже прииду, что к тебе; ты по мне гряди (Ин.21:22).Этот ответ ап. Петру есть ответ всем нам христианам. Не останавливаться над жребием и участью других, а неуклонно, твердо и бодро следовать за Господом туда, куда Он нас зовет. Неисповедимы пути промысла Божия о человеке, и не нам докапываться причин их, пытать их; но каждый внимай зову Спасителя: Иже хощет по Мне ити, да отвержется себе, и возмет крест свой, и по Мне грядет (Мк.8:34). Самое следование за Христом не есть насильное, а добровольное, значит, полное живой веры, беспредельной преданности, надежды и искренней, сердечной любви. Притом следование это должно быть соединено с полным самоотвержением. Христианин должен не только отказаться от удовлетворения всех своих личных желаний и стремлений, от удовлетворения всякого рода чувственных пожеланий, мирских благ и удовольствий, но, если этого потребуют обстоятельства, быть готовым пожертвовать самой жизнью ради Христа. Но чтобы это пожертвование жизнью не было преждевременным, необдуманным, поспешным и потому мало полезным, он должен с бодростью духа, с покорностью и смирением, терпеливо нести крест свой, взять его в руки – вполне овладеть им, – и тогда только следовать за Христом. Крест наш, крест жизни каждого православного христианина есть совокупность всех тех испытаний, бедствий и страданий, которые, по предопределению Божию, нужно перенести нам в этой жизни для достижения спасения, яко многими скорбми подобает нам внити в царствие Небесное (Деян.14:22; 2Сол.1:4). По трудности и тяжести своей они подобны крестным страданиям, а по обязательной необходимости их перенесения они так же неизбежны, как неизбежна крестная смерть для приговоренного к ней. Нужно большой твердости духа, мужества, чтобы не пасть под бременем, тяжестью этого креста. Ибо только претерпевый до конца спасен будет(Мк.13:13; Мф.10:22). Надежным и неослабным путеводителем в этом случае для христианина служит твердая и непоколебимая вера и надежда на Бога, возгреваемая молитвой. Господь даде, Господь отъять, должен повторять он с многострадальным Иовом, яко Господеви изволися, тако бысть: буди имя Господне благословенно во веки (Ив.1:21). Возверзи на Господа печаль твою, наставляет царь Давид, и Той тя препитает: не даст в век молвы праведнику (Пс.54:23). Поддержкой и истинным утешением в этом случае служит внутреннее, духовное сознание благодатного единения с Иисусом Христом, который, Сам искушен быв (по всяческим, темже) может и искушаемым помощи (Евр.2:18; ср. 4:15), да не надеющеся будем на ся, но на Бога восставляющаго мертвыя: иже от толикия смерти избавил ны есть, и избавляет: наньже и уповахом, яко и еще избавит (2Кор.1:9–10). Зане якоже избыточествуют страдания Христова в нас, тако Христом избыточествует и утешение наше (2Кор.1:5). Благодатная сила христианского мужества и терпения в несчастьях особенно ясно обнаруживалась в первые века христианства. Апостолы с радостью переносили всякого рода гонения и мучения за имя Христово (1Кор.4:10–13), Мужество удостоило первомученика архидиакона Стефана видеть небеса отверзстыми и Сына человеческого Сидящим одесную Бога (Деян. 7:56); оно же воодушевляло мучеников при самых жестоких и страшных пытках и казнях. Сохранение такого мужества во всякого рода неблагоприятных жизненных обстоятельствах есть великая заслуга, наградой за которую в загробной жизни будет, по апостолу, венец правды, его же воздаст Господь всем возлюбившим явление Его (2Тим.4:8).

Если от христианина требуется известное нравственно определенное отношение к миру, его благам и удовольствиям, то тем более такое отношение обязательно для него в его отношениях к ближним. Объективная мера, норма этих отношений состоит в том, чтобы составить о себе в среде окружающих нас людей доброе имя и стараться упрочить и сохранить его за собою. Как внешнее наше благосостояние, так и нравственное настолько зависит от окружающей нас среды, что такое или иное установившееся в ней о нас мнение и соответствующее ему отношение к нам этой среды далеко не безразлично для нас. Доброе суждение о нас ближних возбуждает нашу энергию, ободряет наш дух и возвышает и укрепляет нашу волю в ее благих начинаниях. В этой жизни лучше имя доброе, неже богатство много (Пр. 22:1), как говорит премудрый. Первое всегда остается с нами и при нас, легче и удобнее сохраняется, как зависящее только от нас самих, и больше приносит человеку даже временного счастья и удовольствия, лучшим залогом служит к достижению вечного блага, нежели богатство. Пецыся о имени, говорит Сирах, то бо ти пребывает паче тысящ великих сокровищ злата (Сир.41:15–16). Скрывайте же себе, заповедует Спаситель, сокровище на небеси, идеже ни червь, ни тля тлит», и идеже татии не подкопывают, ни крадут (Mф.6:20). Первым между этими сокровищами должно признать сохранение доброго имени вообще или чести человека, как христианина. Свою христианскую честь человек должен так высоко ставить, чтобы она ясно и отчетливо выражалась в его жизни и деятельности. Тако да просветится свет ваш пред человеки, сказал Христос, яко да видят ваша добрая дела, и прославят Отца вашего, иже на небесех (Mф.5:16). Если от каждого христианина вообще требуется так строго оберегать свою честь, свое доброе имя, то тем боле обязательно это для тех, которые по своему общественному положению поставляются на видное место служения, чтобы быть светильниками и светочами для окружающих. Никтоже сам себе приемлет честь, но званный от Бога, якоже и Аарона (Евр. 5:4). Честь звания и положения дается от Бога, а потому должно быть достойными этой чести. Ниже вжигают светильника, и поставляют его под спудом, но на свещнице, и светит всем, иже в храмине суть (Mф.5:15). Честь личности, звания и положения христианина должна быть ему дороже всего, должна быть святою; мы должны, как говорит апостол, хранити себе самех. Не призва бо нас Бог на нечистоту, но во святость (1Сол.4:7). Тот же апостол так дорожил честью своего апостольского служения, что говорил: добрее мне паче умерети, нежели кто похвалу мою да испразднит (1Кор.9:15). Доброе имя наше, честь должна определяться не нашим субъективным о ней представлением или точно таким же суждением окружающих, не званием и не положением нашим, а единственно внутренним согласием нашей воли и ее деятельности с требованиями совести и откровенного закона Божия, – это дело сколько нашей личной заслуги, силы и уменья, столько же и действующей в нас и через нас благодати Божией: любящим Бога вся поспешествуют во благое (Рим.8:28). Вот почему и охранение этой чести, защита доброго имени должна ограничиваться не нашими личными интересами, даже не интересами общества, а главным образом славой имени Божья в нас, да имя святыни Его восхвалим, да повидаем величества дел Его (Сир.7:8). Попрание такой чести не может быть восстановлено ни личными претензиями и усилиями, ни судом общества, ни даже гражданским судом. Она собственно не может быть и попрана, а только затемнена, помрачена мнением и отношением к ней людей заведомо порочных; но не им судить, не им и восстановлять ее. Господь ее защитник и восстановитель; наша же обязанность, при всякого рода нападках и глумлениях нашего доброго имени, не изменять ему. Блажени есте, егда поносят вам, и ижденут,и рекут всяк зол глагол на вы лжуще, Мене ради. Радуйтеся и веселитеся, яко мзда ваша многа на небесех (Мф.5:11–12).

С таким понятием о добром имени, чести ничего общего не имеет честь, основывающаяся на наших личных субъективных и вследствие этого более или менее эгоистических представлениях, а также честь, достоинство которой ограничивается, покоится на суждении о нас окружающих. Первая обыкновенно носит название гордости, высокомерия, а вторая – тщеславия, надменности, «потому что гордый выше всего ценит свои способности и преимущества, а тщеславный желает, чтобы и другие эти достоинства в нем почитали». Корень той и другой в эгоизм, который свое «я» ставит выше всего; отсюда то и другое, под общим именем честолюбия, крайне предосудительны в христианине. Давид правилом жизни для себя поставлял не только изгонять всякую гордыню из дома своего, но с гордыми оком и несытыми сердцем даже в пище и питии не иметь общения (Пс.100:2,5,7). Ап. Иаков пишет: Бог гордым противится, а смиренным дает благодать (Пр.3:34; 1Пет.5:5), Ап. Павел говорит, что истинному духу – противно тщеславиться (Гал.5:26), а Господь наш Иисус Христос строго обличал честолюбивых и тщеславных фарисеев, говоря: како вы можете веровати славу друг от друга приемлюще, и славы, яже от единого Бога, не ищете (Ин.5:44).

Якоже хощете да творят вам человецы, и вы творите им такожде (Лк.6:31), сказал Иисус Христос, определяя с внешней стороны, формально начало нравственной деятельности человека в отношении к ближним. Внутренним воодушевляющим нервом, двигателем – реальным содержанием такого отношения должна быть любовь. Возлюбиши ближнего твоего, яко сам себе (Мк.12:31; Мф.22:31). Как и насколько мы любим и должны любить самих себя, так и настолько, даже в большей степени, мы обязаны любить ближних. Любовь к себе должна служить нормой любви к ближним, а последнею должна проверяться истинность нашей любви к самим себе. Следовательно, указанные нами выше обязанности христианина к самому себе должны лечь в то же время в основу обязанностей его к ближним.

Высшие побуждения для выражения любви к ближним следующие: человек не только творение Божие, но образ и подобие Божие; Бог прежде всего и более всего до того возлюбил нас, что и Сына Своего Единородного принес в жертву за наше спасение; через всыновление кровью Его, мы все сделались чадами Божьими по благодати; все мы члены одного тела Христова, призваны Им к одному званию, освящаемся и руководимся одним Духом Божьим, предназначены к единой цели – спасению и вечному блаженству в Боге. Кто истинно верует и любит Бога и посланного Им для нашего спасения Господа Иисуса Христа, кто признает водительство Святого Духа, тот не может не любить ближнего. Ибо мы тем только и можем выразить нашу любовь к Богу, если станем любить того, кого Он любит. О сем познахом любовь, учит евангелист Иоанн Богослов, яко Он по нас душу свою положи: и мы должны есмы по братии душы полагати (1Ин.3:16). Отсюда и ближними нашими мы должны считать всех людей, потому что любовь Божия равно простирается на всех людей, яко солнце Свое сияет на злыя и благия, и дождить на праведныя и неправедныя (Mф.5:45), Да и по естеству все люди суть ближние наши, «потому что все суть создания единого Бога, и произошли от единого человека. Но присные в вере (единоверные – православные) сугубо близки нам, как чада единого Отца небесного, по вере в Иисуса Христа (Кат. о раздел. зап. на две скриж.).

В соотношение с ближними мы можем входить или своими личными интересами и отношениями, или же как члены семьи, Церкви, общества и отечества, как поданные государя. Отсюда и обязанности в отношении к ближним разделяются на общие, обязательные для каждого православного христианина, независимо от его положения, – иначе индивидуальные, и частные, налагаемые на него его положением, как члена семьи, Церкви, общества и государства, – иначе социальные.

Общие личные обязанности наши в отношении к ближним весьма разнообразны и многосложны. Из них особенного внимания заслуживают те, которыми существенно определяется, характеризуется собственно наше православно-христианское отношение к ближним, и исполнением которых усвояется истинный дух и направление христианской нравственности или нашего нравственного отношения к ближним. Сюда относятся:

В основе любви нашей к ближним должно лежать миролюбие или соблюдение мира, спокойствия, тишины во всех отношениях наших с ближними. Как христианская добродетель, миролюбие не есть только внешнее, объективное отношение наше к ближним, но и субъективное состояние нашего духа. Чтобы быть миролюбивым в отношении к другим, нужно прежде всего стать таким по отношению к самому себе. Несть мира в костех моих от лица грех моих (Пс.37:5), жаловался некогда псалмопевец Давид. Кто не может умиротворить бушующие в нем страсти и похоти, тот не может и помышлять о мире с другими. Забота его прежде всего должна состоять в том, чтобы тело подчинить высшим проявлениям и велениям души, чтобы плоть не желала противного духу (Гал.5:17). Но так как нередко в человеке и сама душа малодушествует (Пс.76), бывает прискорбна (Пс.41:6; 42:5), мятется зело (Пс.6:4), кичится – гордость и тщеславие одолевают ее, – посему необходимо и ее умиротворить с внушениями совести и с требованиями божественного закона. Господь наш Иисус Христос, явившись поселить мир в людях и примирить их с Богом, пред Своим вступлением на дело общественного служения, искушениями в пустыне прежде всего в Себе Самом преодолеть все человеческие страсти, дабы исполнить волю Отца небесного. Так и миролюбивый человек может быть таким только тогда, когда в нем самом тело находится в мире и согласии с душою и совестью, а последние подчиняются велениям Божьим. Такому субъективному состоянию свойственно проявлять себя соответствующим образом и вовне, в его отношениях к ближним. Наслаждаясь миром и спокойствием в самом себе, человек естественно распространяет их и на окружающих, желает жить в мире со всеми, насколько это зависит от него самого, т.е., старается поступать со всеми дружелюбно, и не подавать причины к несогласию; случившееся же несогласие всевозможно прекращать, даже с уступкою своего права, если только сие не противно долгу, и ни для кого не вредно; старается и других враждующих между собою примирять, по мере возможности, а когда не может, молить Бога о их примирении (Кат, о 7-й зап. блаж.).

О благодетельном влиянии и высоком нравственном значении миролюбивого отношения нашего к ближним нет надобности распространяться; оно само собой понятно. Благосостояние личное, общественное и общечеловеческое покоится исключительно на миролюбивом отношении людей между собою. Всякому известно, как пагубно влияют на жизнь человека всякого рода несогласия, раздоры, споры, войны ит.п.

Учтивость или приветливость есть внешнее, объективное выражение нашей любви к ближним, имеющей своим содержанием миролюбие; это, так сказать, первый шаг христианина по отношению к ближним, но такой шаг, которым предопределяются и все его дальнейшие отношения к ним. В жизни, первая встреча, первое знакомство, первый разговор обыкновенно служат пробным камнем, основанием, по которому составляется такое или иное мнение и суждение о человеке. В общественной жизни строго осуждаются небрежность, непочтительность, невежливость и грубость в обращениях. Как внешняя форма нашей любви к ближним, учтивость выражается в приветливости с незнакомыми и в рукопожатиях, поцелуях и других формах любовного обращения со знакомыми. Иисус Христос, посылая Своих учеников на проповедь, заповедал им; В оньже аще дом внидете, первые глаголите: мир дому сему. И аще убо будет ту сын мира (человек готовый в сердце своем принять этот мир), почиет на нем мир ваш, аще ли же ни, к вам возвратится (Лк.10:5–6.) Следовательно, христианская приветливость не есть, так называемая, светская вежливость, которая под приличной формой обращения весьма часто не заключает соответствующее ей содержание, а иной раз даже скрывает совершенно противное ей. Формальная учтивость христианина необходимо должна соединяться с добрым сердечным расположением. В прощальной беседе со Своими учениками Иисус Христос сделал строгое разграничение между светской вежливостью и идеальным истинно христианским благожеланием. Мир оставляю вам, сказал Он, мир Мой даю вам: не якоже мир дает, Аз даю вам. Да не смущается сердце ваше, ни устрашает (Ин.14:27). Успокоением и умиротворением всей жизни, а главное – сердца и совести ближнего должно быть наше приветствие, благожелание, учтивость по отношению к нему, чего вовсе не заключает в себе светская вежливость. Соединение последней с высокомерием, гордостью и тщеславием порождает, так называемую, холодную вежливость, которая одним уже внешним своим выражением невольно отталкивает от себя всех и каждого. Как первый шаг выражения отношения нашего к ближним, учтивость служит лучшим средством к прекращению вражды, ссор и разногласий между людьми.

Характер всех дальнейших наших отношений к ближним, проистекая из миролюбия и начинаясь учтивостью, может выражаться в общем двояко. Как обнаружение наших мыслей и чувств по отношению к ближним, эти отношения должны характеризоваться правдивостью; а как взаимо охранение прав личных, звания, общественного положения и имущественного состояния, они могут быть обозначены честностью.

Честным называется такой человек, который не из корыстных видов и побуждений и не по практическому расчету, а принципиально – по любви к ближнему – не делает ему никакого зла и желает, чтобы и ближние точно также относились и к нему; свято охраняет права личные, общественные и имущественные ближнего, требуя, чтобы и его права охранялись другими. С христианской честностью не нужно смешивать гражданской или законной честности. Вор, грабитель, обидчик, за отсутствием улик и очевидных доказательств, законом оправдываются; но христиански честными их нельзя признать. Так называемое безобидное взяточничество (щенками в «Ревизоре» Гоголя) с юридической точки зрения и общественной почти не предосудительно, но нравственно честными людей, пользующихся такого рода взятками, нельзя назвать. Иногда честность понимают, как видимое, внешнее согласие поступков и действий человека с внутренним законом совести и внешним – божественным; но и это будет только формальная честность. Истинное и высокое значение она получает только тогда, когда проистекает из чистого сердца и одухотворяется искреннею и беспредельною любовью к ближним, обнимая и совмещая в себе все стороны, поступки и действия человеческой жизни. Чтобы не быть строго ригористичной (суровой), она необходимо должна соединяться с истинной гуманностью и снисходительностью, т.е., делать уступку в правовых отношениях к ближнему, насколько допускают это божественный закон и совесть и насколько это не противоречит сохранению общего блага ближних. Братолюбием друг ко другу (будьте) любезны, говорит ап. Павел, честью друг друга болыша творяще (Рим.12:10),

Благий человек, сказал Иисус Христос, от благого сокровища сердца своего износит благое: и злый человек от злаго сокровища сердца своего износит злое: от избытка бо сердца глаголют уста (Лк.6:45). Наши мысли, суждения, действия и поступки, по слову Спасителя, находятся в самой тесной и неразрывной связи и соотношении с состоянием нашего сердца. «Слово Божие уподобляет сердце человеческое оку, и приписывает совершенным христианам просвещенна очеса сердца (Еф.1:18). Как чистое око способно видеть свет; так чистое сердце способно созерцать» (Кат. о 6-й зап. блаж.) правду и истину и стремиться к ней. Отсюда, правдивость есть сердечная любовь и стремление к правде и истине с твердым и непоколебимым убеждением ее одну только знать и осуществлять в своей жизни и деятельности.

Стремление человека к правде и истине вкоренено в его природу Самим Богом: сотвори Бог Адама: по образу Божию сотвори его (Быт.5: 1). Образ Божий в человеке, по изъяснение ап. Павла, состоят в правде и преподобии истины (Еф.4:24). Стремиться к правде и истине обязывает нас. Слово Божие учением о нас, как членах единого тела Христова – Церкви. Темже, пишет тот же апостол, отложим лжу, глаголите истину кийждо ко искреннему своему: зане есмы друг другу удове (Еф.4:25). Оправданные новым главою – Христом, мы стали членами Его тела, удами последнего. Следуя Его учению, мы для достижения вечного и блаженного единения с Ним должны говорить и поступать правдиво и истинно, потому что и Он Сам есть путь, и истина, и живот (Ин.14:6).

Правдивость нужно отличать от прямодушия или откровенности и от простодушия или наивности. Простодушие не делает различия между нравственно добрым и позволенным, и нравственно злым и запрещенным; оно безразлично обнаруживает в жизни то и другое. Несколько выше его стоит откровенность или прямодушие, которое уже сознает различие между тем и другим, имеет стыд и совесть; но нет меры и мудрости в осуществлении правды и истины. Противоположное ему качество – криводушие пли скрытность, которая маскирует свои мысли и чувства не соответствующим им внешним отношением и выражением. О таких людях обыкновенно говорят, что у них «на языке – медок, а на сердце – ледок». Правдивость тем и отличается от этих низших качеств души, что она совмещает в себе и премудрость, т.е., добытое опытом жизни уменье во время и к делу говорить, высказывать правду и истину или же умолчать о ней, ибо, как говорит премудрый, есть время глаголати и есть время молчати (Ек.3:7), – и меру в осуществлении нравственно-позволенного.

Правде и истине противополагается ложь, а правдивости – лживость. Никто не станет отрицать преступности и предосудительности лжи с явным намерением вредить ближнему, ввести его в обман. Такой вид лжи положительно осуждается законом Божьим: не крадьте, не лгите, и не обманывайте друг друга (Лев.19:11). Темже отложше лжу, глаголите истину, кийждо ко искреннему своему (Еф.4:25) Не лжите друг на друга, совлекшеся ветхого человека с деянми его (Кол.3:9). Ложь не согласна ни с достоинством человека, ни с его значением и назначением, ни с его любовью к ближним; она есть преступление против Самого Бога. Мерзость Господеви устне лживе (Пр.12:22), говорит премудрый. Даже такая ложь, при которой нет намерения вредить ближнему (вроде безобидной шутки), также «не позволительна, потому что не согласна с любовью и уважением к ближнему и не достойна человека, и наипаче христианина, как созданного для истины и любви» (Кат. о 9-й зап.).

На Западе в католическом богословии иезуитами было развито положение: «Цель оправдывает средства», остающееся в нем, за небольшими ограничениями, до последнего времени. Ad majorem gloriam Dei – для вящей славы Божией можно иной раз допустить и ложь. Много темных и постыдных дел совершено было ими, при руководстве таким принципом. Но, во-первых, они превратно понимают славу Божию. Бог ни от рук человеческих угожденья приемлет, требуя что, Сам дая всем живот и дыханье и вся (Деян.17:25); а тем более Он гнушается всякой ложью, если даже один помысл неправедный есть уже мерзость в Его очах (Пр.15:26). Во-вторых, известной благой цели должны соответствовать и подходящие ей побуждения и средства; в противном случае, самая цель теряет нравственное значение и достоинство. Убить скупца, чтобы воспользоваться его богатством для построения храма, не только не есть благое дело, а осквернение святыни и святости Божьей. Допустить ложь в известном случае, чтобы приобрести несколько тысяч денег в пользу бедного монастыря, – это значит отказаться от промысла Божия, унизить достоинство Его служителей и значение молитвы. В-третьих, наконец, здесь не обращается внимания на нравственную деятельность человека. Цель сама по себе может быть и благою, но такое или иное участие человека в достижении ее может быть или нравственно добрым, или злым. При нравственной оценке деятельности человека не самые поступки, а побуждения к ним играют главную роль. Если человек в своих побуждениях допустил ложь, то, как бы ни были прекрасны достигнутые им цели, а оправдать его никак нельзя. Предательство Иуды было ближайшей причиной смерти Иисуса Христа, даровавшей жизнь всему миру, но самый поступок навсегда наложил на него клеймо предателя.

Нередко также можно слышать еще такое мнение, что, если ложь даже легкомысленная преступна, то ложь по нужде, в крайних обстоятельствах – для спасения, например, чести, а подчас и самой жизни ближнего – вполне заслуживает оправдания. Врачи, например, никогда не говорят больному о неизбежности для него печального исхода болезни; окружающее нередко утаивают от нас смерть близких нашему сердцу родных, не желая опечалить нас ею. «Что предосудительного, – говорят защитники этого мнения, – в том, если под благовидным предлогом удалить, например, человека из дома, где его могут обокрасть, убить или где он может заживо сгореть? А между тем сообщить ему об этом прямо по чему-либо положительно нельзя». Но дело в том, что во всех подобного рода случаях нравственная слабость и малодушие признаются не только естественными, но и нравственно законными. Нравственно, например, расслабленному человеку такой же доктор не решается напомнить о неисповедимых судьбах промысла Божия, чтобы не убить его этим. Значит, забота о здоровье у того и другого стоит выше обязанностей их к Богу, чего не должно быть. Затем, в подобных случаях человек является судьею в том, в чем суд не ему принадлежит. По человеческому суду, мысль о неизбежности смерти может убить больного, а по божественному промыслу, она могла бы послужить причиной к его выздоровлению. Человек думает, что он лучше сделает, если сохранит жизнь больному, а Бог посылает ему смерть, желая предуготовить его к высшему благу через спасение, быть может, от предстоявшего ему нравственного падения премудрость бо мира сего, буйство у Бога есть (1Кор.3:19). Не суть бо совети Мои, якоже совети ваши, ниже якоже путие ваши, путие Мои, глаголет Господь. Но якоже отстоит небо от земли, тако отстоит путь Мой от путей ваших, и помышления ваша, от мысли Моея (Ис.55:8–9). В данном случае люди, по своей религиозной неразвитости, нравственной простоте, только в соблазн вводят других, не думая о том, что Божье, но что человеческое (Mф.16:23). Нет такого горя и бедствия, которого бы мужественно, с терпением и покорностью воле Божией не должен перенести истинный христианин. Только недостаток истинной религиозности в обществе заставляет членов его вступать в непозволительные сделки с неразвитой и греховной совестью. Словом, ложь, в каких бы она видах и формах не обнаруживалась, всегда заслуживает, полного осуждения и нравственно ни в каком случае не может быть допущена, а тем более оправдана.

Свойство истинной любви – обнаруживать себя в ней соответствующими ей добрыми делами. Высочайшая, совершеннейшая и беспредельная любовь Божия к человеку в том и состоит, что Он не пощадил Сына Своего Единородного и предал Его за нас, для нашего спасения. Отблеском, отображением такой любви должна быть и любовь каждого православного христианина к ближнему. Не любим словом, ниже языком, но делом и истиною (1Ин.3:18). Аще сия весте, блажени есте, аще творите я (Ин.13:17). Кто исполняет учение Христово самым делом, кто творит добрые дела, тот, по истине, любит Господа. Поэтому с истинною любовью к Богу в христианине должна естественно и необходимо соединяться потребность и готовность творить добро ближнему.

Главные естественные побуждения к совершенно добрых дел указаны Самим Иисусом Христом, в Его изображени страшного суда. Всех их шесть: голод, жажда, странничество, бедность, болезнь и пребывание в темнице. В приложении к двум естествам природы человека, каждое из этих побуждений может быть понимаемо двояко – в прямом значении – буквально, и переносно – в духовном смысле: голод и жажда телесные и духовные; странничество, как скитание по миру, в духовном смысле – искание веры; бедность материальная (нищенство) и религиозная (невежество, язычество); болезни тела и души; собственно пребывание в темнице и в духовном смысле – подчинение греху и власти диавола. Вообще же это есть изображение состояния человека, вдали от Бога и людей или отверженного Богом и людьми. Безысходность и безотрадность такого состояния исторически была пережита всем человечеством до Христа и, в частности, в большей или меньшей степени переживается каждыми из нас. Кто перевесь трудность и тяжесть хоть одного из подобных состояний, тот легко может себе представить, как тяжело в подобных случаях чувствовать и сознавать свое одиночество, и насколько существенно мы нуждаемся, если не в действительной помощи ближних, то, по крайней мере, в сочувственном сердечном слове, ободрении и укреплении с их стороны. Для приточного богача казалось, что капля воды от перста Лазаря могла бы хоть на время прекратить его нестерпимые адские мучения. Но и в этом мире жизнь человеческая наполнена целыми неиссякаемыми потоками слез и горя, и широкие реки мучений и бедствий человеческих, пересекая одна другую, повсюду стоят на пути течения нашей жизни. И нужно быть человеком без всякого чувства и сердца, чтобы со спокойною совестью пройти мимо их.

Дела милости и сострадания, к каковым двум видам добрых дел могут быть сведены все побуждения, указанные Спасителем, это прежде всего дела человечности (самарянин – в причте Господа), естественное влечение человеческой природы; но они в то же время относятся и к числу главных обязанностей христианина, который, по милости и состраданию Божию, получил доступ ко спасению. Милуяй нища, взаим дает Богови, по даянию его воздастся ему (Пр.19:17), говорит премудрый; в противном случае, и ему самому, как сказал ап Иаков, будет суд без милости не сотворшему милости (Иак.2:13). Просящему у тебе дай, учит Спаситель, и хотящаго у тебе заяти не отврати (Mф.5:42). Благотворите и взаим дайте ничесоже чающе (Лк.6:35). Добро творите ненавидящим вас (Mф.5:44). Из этих слов Иисуса Христа видно, что благотворительность даже там, где, по-видимому, возможны соображения скорее расчета, нежели милости, – при займах и вражде – не должна оскудевать. Следовательно, мнение, что, при раздаче милостыни, необходимо соблюдать разграничение между нуждающимися, так как, без этого, можно дать подаяние и тому, кто в нем не нуждается, и, что всего хуже, содействовать развитию лености, попрошайничества, пьянства и других пороков, – мнение это нельзя признать верным. В деле благотворительности имеет значение не то, кому она оказывается, а то, кто и как ее совершает. Кийждо (да сеет), говорит ап. Павел, якоже изволение имать сердцем, не от скорби (т.е., не с огорчением), ни от нужды (т.е., не с принуждением): доброхотна бо дателя любит Бог (2Кор.9:7; Рим.12:8). Как выработанный в человеке воспитанием внешние правила приличия и вежливости с течением жизни до того в нем укореняются, что становятся как бы природными, совершаются вне его воли и сознания, так и дела милосердия настолько должны быть привычны для нас, чтобы левая ваша рука не знала, что творит правая (Мф.6:3– 4). Чистое и искреннее сердце, добрая воля и любовь, простирающаяся на всех людей – вот прочные основы, на которых зиждется христианская благотворительность. В делах милости мы должны уподобляться Отцу нашему небесному, который солнце Свое сияет на злыя и благия, и дождить на праведныя и на неправедныя (Mф.5:44–45).

В тесной связи с милостивым и сострадательным отношением нашим к ближним находится христианская добродетель всепрощения или перенесения обид. Иисус Христос, заповедуя Своим последователям любить врагов, благословлять проклинающих нас, благотворить ненавидящих нас, молиться за обижающих и гонящих нас (Мф.5:44), Сам на кресте молился за врагов Своих. Легко нанести человеку обиду, причинить зло; а еще легче отплатить злом за зло, но христианская любовь, растворяемая миролюбием, милостью и состраданием к ближнему, должна гнушаться такого отношения. Ибо, где разлад, ссора, вражда, гнев, там нет любви, а последняя в христианине николиже престает, николиже отпадает (1Кор.13:8). Если можно и должно любить врага, то можно снести также обиду от него. Но как его любить, как любить того, кто причиняет нам одно только зло? В суждении об этом принимаются обыкновенно во внимание одни факты, а не причины, обстоятельства и побуждения совершения их. Между тем люди обыкновенно причиняют нам зло или же по злостности своего характера, нравственному ожесточению, или по навету духа злобы, действующего на них непосредственно или через посредство других людей. В том и другом случае это нравственно больные, слабые люди, о которых мы должны также заботиться, как о физически больных. И насколько душа важнее тела, настолько и забота наша о них должна быть более внимательною и сердечною. Как для больного во время болезни лучшим средством служит чистый воздух, удобоваримая пища, абсолютный покой, правильный уход и лечение, так и для нравственно больного естественно необходимы любовь, кротость, миролюбие и воздаяние добром за зло. Радикальнее средств быть не может. Сие бо творя – так относясь к врагу, по выражению ап. Павла, углие огненно собираеши на главу его. Не побежден бывай от зла, но побеждай благим злое (Рим.12:20–21). Враг не может не почувствовать, как от горячего угля жара на голове, той теплоты и благотворности, какими будет веять на него твое полное любви к нему отношение. По человечеству мы не можем не возмущаться его злыми поступками, не гневаться; но ненавидеть его, питать к нему злобу и согрешать таким образом против него мы не имеем никакого нравственного основания. Гневайтеся и не согрешайте: солнце да не зайдет во гневе вашем (Еф.4:26). Яже глаголете в сердцах ваших, на ложах ваших умилитесь (Пс.4:5).

Лучшим средством к терпеливому перенесению обид служит самообличение и христианское смирение. При всякой полученной обиде, прежде всего и главным образом нужно обратить внимание на то, не послужили ли мы сами причиной ее; а, при христианском смирении, никто не станет утверждать, что он в этом отношении не повинен.

Нравственные болезни менее ощутительны, заметны для нас, но глубже вкореняются, боле пагубно действуют на нас, нежели физическе страдания. Здоровых людей, вследствие всеобщей греховности, в этом отношении почти нет. В жизни поэтому большею частью бывает так, что нанесенная обида не только не прощается, а таит в сердце оскорбленного человека озлобление, желание отомстить, отплатить своему врагу еще большим злом. Такое греховное состояние души называется мщением. Оставаясь в душе человека продолжительное время, оно приобретает все свойства порока: омрачает разум, развращает сердце, сковывает волю, заглушает внушения совести, а потому является пороком. В таком именно состоянии находился Каин по отношению к брату своему Авелю, когда Бог предостерегал его, говоря: почему ты огорчился? и от чего поникло лице твое? Если делаешь доброе: то не поднимаешь ли лица? а если не делаешь добраго: то у дверей грех лежит; он влечет тебя к себе, но ты господствуй над ним (Быт.4:6–7).

Порок мщения так велик, что в Святом Писании первые его зародыши – гнев и ненависть – осуждаются, как уголовные преступления. Всяк гневайся на брата своего всуе, повинен есть суду (Mф.5:22). Всяк ненавидяй брата своего человекоубийца есть (1Ин.3:15).

Право должного воздаяния принадлежит одному только Богу: Мне отмщение, и Аз воздам, глаголет Господь (Рим.12:19; Быт.18:25; Пс.7:9–12), или тому, кто уполномочен от Него общественной должностью гражданскою, или же духовною: Повеждь церкви: агце же и церковь преслушает (брат твой), буди тебе якоже язычник и мытарь (Мф.18:17). Князи бо не суть боязнь добрым делом, но злым. Хочеши же ли не боятися власти; благое твори, и имети будеши похвалу от него: Божий бо слуга есть, тебе во благое. Аще ли злое твориши, бойся: не бо без ума (всуе) меч носить: Божий бо слуга есть, отмститель во гневе злое творящему (Рим.13:3–4).

Одним из общераспространенных способов мщения в среде высшего и среднего круга общества, особенно среди военных, служит поединок или дуэль. По мнению поединщиков, нанесенное оскорбление может быть смыто только кровью между оскорбителем и оскорбленным. «Поскольку решать частные распри есть дело Правительства, но вместо того поединщик своевольно решается на такое дело, в котором предстоит явная смерть и ему, и сопернику: то в поединке заключаются три ужасные преступления: мятеж против Правительства, убийство и самоубийство» (Катех. о 6-й зап.).

Оправдывают существование, законность дуэлей необходимостью защитить безвинно попранную нашу общественную честь, достоинство, восстановление которых гражданским судом или лично неудобно, или крайне трудно. Но прежде всего ваша честь, достоинство в обществе не всегда тождественны с такими же нашими действительными качествами. С другой стороны, если бы это были и действительные наши качества, то унижение их в глазах общества еще не уничтожает их в нас самих. Не высоко, далее, нравственно стоит то общество, которое легко переменяет свое мнение о человеке, доверчиво относится ко всякой молве и клевете; дорожить мнением такого общества не следует. В жизни христианин должен руководиться не мнением о нем общества, а законом Божьим и велениями совести. Затем, с христианской точки зрения, кто дорожит своим добрым именем, честью, тот не позволит себе нанести даже заслуженное оскорбление, а тем более оскорбить кого-либо безвинно. Только человек, который не дорожит собственной честью, вернее – у которого честь невысокого достоинства, – может допустить подобный поступок; а следовательно, много чести будет для него, если из-за его оскорбления рисковать, жертвовать собственною жизнью. Истинная честность всегда будет стоять выше и вне оскорблений от подобного рода людей. Наконец, нет и нельзя доказать причинной связи между оскорблением чести и восстановлением ее через поединок. Попрание общественной чести может быть восстановлено или дальнейшим опытом примерной жизни или же законом. Решение этого вопроса через поединок свидетельствует о том, что вызывающий на дуэль боится, что он не сможет доказать этого своею дальнейшею жизнью, являясь таким образом нравственным трусом, человеком слабохарактерным, а большею частью, и, действительно, бесчестным, потому что только в надежде на умение и ловкость владеть известным родом оружия ему еще остается возможным поддержать свою мнимую честь. Может восстановить попранную честь закон: попрание справедливости, правды можно, без стыда, передать на суд гражданский. Если же это такое оскорбление, что его не удобно оглашать, то тем более не следует из-за него рисковать жизнью, потому что оно или маловажно, ничтожно, сомнительно, или же и совсем ложно. Творяй же истину грядет к свету, да явятся дела его (Ин.3:21), а это оскорбление настолько истинно, что бежит света. Если даже допустить, что оскорбление значительно, но нет возможности законно доказать несправедливость его, то лучше терпеливо его перенести, нежели допущенное беззаконие защищать беззаконным самосудом. При этом закон защищает только такую честь, попрание которой нарушает общественные отношения, парализуетправильные отношения между членами общества. Если же дуэлью защищается только такая честь, которая не может подлежать определению закона, то очевидно, что она не имеет общественного значения, а есть дело личного эгоизма, который для своего «я» создает свой особый суд, который, как стоящий вне всякого закона, является беззаконием.

В последнее время в кругу военных законом разрешено существование дуэлей, но в каждом отдельном случае дуэль должна быть допускаема только по постановлению товарищеского кружка. Самый этот закон не есть оправдание законности дуэли, а имеет такое же значение, как и закон Моисея о разводе (Mф.19:8; Мк.10:3), Только крайнее жестокосердие и отсутствие религиозных начал в некоторых слоях этого общества послужили поводом к тому, чтобы беззаконие взять под крепкую руку закона и тем лишить его прелести греха и беспредельности и беспорядочности беззакония. Что убо закон; преступлений ради приложися (Гал.3:19).

Истинной причиной дуэлей служит не восстановление даже общественной чести, а различного рода грубые инстинкты и порочные стремления, страсть зависти, неудовлетворенные желания, а главное – стремление поставить личный произвол выше всяких требований закона гражданского и откровенного. Вызывающий на дуэль, жертвуя своею собственною жизнью и подвергая опасности жизнь противника, присваивает себе то право, которое в социальном отношении принадлежит государству, а по происхождению – только одному Богу, который есть единственный распорядитель всех судеб человека. Затем, право пользования благами этой жизни, стремление к счастью и блаженству тоже не нам принадлежит, а между тем дуэлисты самовольно лишают его и себя и того, кого вызывают на дуэль. Христианству, которое проповедует любовь к ближним, смирение, прощение обид без всяких ограничений, самоотвержение, должна быть чужда даже одна мысль о чем-либо подобном поединку, дуэли, как и вообще какому бы то ни было мщению. Вси бо (самовольно) приемший нож ножем погибнуть (Mф.26:52). Всякого рода убийцам, по выражению книги Апокалипсис, часть им в езере горящем огнем и жупелом, еже есть смерть вторая (Отк.21:8).

Человек, по природе своей, как справедливо заметил еще Аристотель, существо общественное (ξωον πολιτιχον). Физический его рост, развитие и жизнь, как равно и душевные способности могут развиваться и притом правильно только при помощи и воздействии на него более совершенных, нравственно и физически окрепших других членов общества, которым он обязан даже самого жизнью. Плотское родство, чувство зависимости от других с первого дня рождения естественно питают в человеке благодарность, почтение, уважение и любовь к тем, которые дали нам жизнь и содействуют ее духовному и телесному развитию и совершенству. На этих началах зиждутся требования естественной социальной общечеловеческой этики. Но естественная жизнь человека не есть еще высшее благо; она получает такое значение только в христианстве через веру во Христа и духовное возрождение в таинстве крещения и через благодатные действия в прочих таинствах. Таким образом у христианина, кроме общей обязанности любить ближних, являются еще особые обязанности, как члена Церкви, общества, государства и семьи.

Почтение и уважение к пастырям духовным определяется важностью и значением их в жизни пасомых, а также высотою и святостью их пастырского служения.

Аще кто не родится водою и Духом, сказал Иисус Христос, не может внити во царствие Божие (Ин.3:5). Этого духовного взросления иначе нельзя получить, как только через посредство пастырей, которым одним, в лице апостолов, Иисус Христос дал власть возрождать людей в жизнь духовную, святую, и воспитывать в ней. «Мы обязаны пастырям, пишет Святой Иоанн Златоуст, несравненно более, чем нашим плотским отцам, ибо эти рождают нас для мира и для жизни с миром, а те – для неба и для вечной жизни с Богом» (Кн. III о свящ.). Кийждо нас да разумеет, говорит ап. Павел, якоже служителей Христовых и домостроителей таин Божиих (1Кор.4:1). Возрождая своих чад в жизнь духовную, святую, пастыри Церкви во все продолжение земной их жизни неусыпно должны заботиться о них, вникать в их религиозные нужды и иметь к ним отеческое внимание и благорасположение. Внимайте убо, заповедует ап. Павел, себе и всему стаду, в немже вас Дух Святый постави епископы, пасти церковь Господа, и Бога, юже стяжа кровию Своею (Деян.20:28). Постоянная готовность быть всем вся (1Кор.9:22), ревность и усердие в исполнении своих обязанностей, полное бескорыстие, смирение и примерная жизнь – вот обязанности пастыря по отношению к пасомым. Пасите еже в вас стадо Божие, учит ап. Петр, поспещающе не нуждою, но волею, и по Бозе: ниже неправедными прибытки, но усердно: ни якоже обладающе причту, но образи бывайте стаду (1Пет.5:2–3). Любовь, доходящая до полного самоотвержения, и непрестанная забота о спасении вверенных Богом чад должны быть главными руководственными началами всей деятельности пастыря.

Важность значения пастырской деятельности для жизни пасомых в соединении с большой трудностью ее и ответственностью за нее пред Богом обязывает последних не только с благодарностью, уважением, почтением и любовью относиться к пастырям Церкви, повиноваться и подчиняться их благим советам, наставлениям, вразумлениям и обличениям, но и, насколько возможно, облегчать труд выполнения их задачи своею добродетельною жизнью, молитвами о них и заботой о приличном пастырскому сану материальном обеспечении своих духовных отцов. Повинуйтеся наставником вашим, пишет ап. Павел, и покоряйтесь, тии бо бдят о душах ваших, яко слово воздати хотяще: да с радостию сие творят, а не воздыхающе (с принуждением, неохотно): несть бо полезно вам сие (Евр.13:17). Молю же вы, братие, Господем нашим Иисус Христом, и любовию Духа, споспешествуйте ми в молитвах о мне к Богу (Рим.15:30; Еф.6:18–19). Не весте ли, яко делающий священная, от святилища ядят; и служащии олтарю, со олтарем делятся; тако и Господь повеле проповедающим благовестие, от благовестия жити (1Кор.9:13–14). Достоин бо есть делатель мзды своея (Mф.10:10; Лк.10:7).

Так относиться к пастырям Церкви еще более побуждает нас высота и святость их пастырского служения. Через преемство апостольского рукоположения в таинстве священства пастыри Церкви поставляются Самим Иисусом Христом к освящению верующих. Той дал есть овы убо Апостолы, овы же пророки, овы же благовестники, овы же пастыри и учители, к совершению святых, в дело служения, в созидание тела Христова (Еф. 4:11–12). Как поставленные Иисусом Христом. пастыри совмещают в себе всю высоту и полноту Его власти, могут вязать и разрешать – лишать спасения и спасать, становятся спасителями и посредниками благодати, дарованной нам Иисусом Христом. Иже вас приемлет, Мене приемлет: и иже приемлет Мене, приемлет пославшаго Мя (Mф.10:40). В своей пастырской деятельности они представляют собою образ Самого Иисуса Христа, при богослужении с Херувимами и Серафимами предстоять престолу Господню и славословят Его с ангелами и архангелами. Следовательно, любовь наша к Богу обязывает нас любить и почитать и Его служителей. Всею душею твоею благоговей Господеви, говорит Иисус сын Сирахов, и иереи Его чти: всею силою (твоею) возлюби сотворшаго тя, и служителей Его не остави. Бойся Господа, и прослави иерея, и даждь часть ему, якоже заповедано ти (Сир.7:31–33).

Как спасение зависит, от нашего отношения к пастырям духовным, так земное наше благополучие обусловливается подчинением нашим и уважением к начальствующим в разных отношениях. Начальствующие над нами заступают в том или ином отношении место родителей, а потому и «почитать их должно после родителей, по подобию их». Такими начальниками являются те, которые вместо родителей пекутся о нашем воспитании, то есть, начальствующие в училищах и наставники; – те, которые охраняют нас от беспорядков и неустройства в обществе, то есть, начальники гражданские; те, которые защищают нас от обид силою законов, то есть, судии; – те, которым государь вверяет охранение и защищение общественной безопасности от врагов, то есть, начальники военные; – господа, в отношении к тем, которые им служат и которыми они владеют (Катех. о 5-й зап.). Воздадите, пишет ап. Павел, всем должная: емуже убо урок, урок: а емуже дань, дань: а емуже страх, страх: и емуже честь, честь (Рим.13:7). Сохранение наших собственных личных интересов, спокойствие и общественная безопасность служат естественными побуждениями к почтительному, уважительному, доброму нашему отношению ко всякого рода начальникам. Но, кроме этого, ап. Павел указывает еще и на высшее побуждение к этому – на установление всякой власти Самим Богом, в силу чего ослушники начальства становятся в тоже время и противниками Бога. Всяка душа властем предержащим да повинуется. Несть бо власть, аще не от Бога, сущыя же власти, от Бога учинены суть. Темже противляйся власти, Божию повелению противляется: противляющиися асе, себе грех приемлют (Рим.13:1–2).

Неравномерность распределения жребия земного счастья и положения общественного между людьми создала отношения господ и рабов или слуг. Господа не только должны точно наблюдать и сохранять материальные интересы своих слуг, но и вообще быть справедливыми к ним, нравственно наставлять и просвещать их в вере и любви к Богу и ближним. На свою прислугу они должны смотреть не как на вьючное животное, которое для того только и существует, чтобы служить им, доставлять известную пользу, выгоду, удобство, а как на меньших своих братьев во Христе, искупленных кровию Его, как на равноправных членов Его благодатного царства, в котором несть Еллин, ни Иудей, обрезание, и необрезание, варвар и Скиф, раб и свобод: но всяческая и во всех Христос (Кол.3:11). Господие, заповедует ап. Павел, правду и уравнение рабом подавайте, ведяще, яко и вы имате Господа на небесех (Кол. 4:1). При таком отношении господ к прислуге, последняя в свою очередь должна со страхом и трепетом, в простоты сердца своего (Еф.6:5) быть послушною, покорною, повиноваться во всем своим господам, жертвовать своими силами и трудами во благо господ своих. На свое зависимое, подневольное положение прислуга должна смотреть, как на выражение по отношению к ней воли Божией, а, следовательно, и награды за труды свои ожидать главным образом не от господ своих, а от милости и щедрот всеведущего Бога. Неведомый для нее цели такого определения воли Божией обязывают ее поэтому повиноваться не только добрым господам, но строгим и взыскательным. Раби, послушайте господий своих по плоти, со страхом и трепетом, в простоте сердца вашего, якоже и Христа: не пред очима точию работающе яко человекоугодницы, но якоже раби Христовы, творяще волю Божию от души (Еф.6:5–6). Раби повинуйтеся во всяком страсе владыкам, не токмо благим и кротким, но и строптивым (1Пет.2:18).

В природе детей коренится естественное чувство влечения, симпатии, приверженности к своим родителям. Физическая их беспомощность в первые годы их жизненного пути, при постоянных непосредственно благодетельных материальных заботах о них родителей, еще боле усиливает это чувство. С раскрытием сознания в детях оно становится сознательным. По мере развития добрых чувствований оно становится искренним, сердечным. Наконец, обнаруживаясь во внешних действиях и поступках детей, оно получает название невинности и чистоты детских отношений или доброй нравственности, которая выражается в послушании, повиновении и почтении детей по отношению к родителям.

Первый долг детей по отношению к родителям есть почтение. Чти отца твоего и матерь твою, повелевается пятою заповедью, которая стоит первою в ряду заповедей к ближним. Место, отведенное этой обязанности Самим Богом в ряду других наших обязанностей к ближним, свидетельствует об особенной ее важности и значении. О важности почтения к родителям в семейном кругу каждому из нас известно по собственному опыту. Не только порядок, тишина и спокойствие семьи на нем покоятся, но и внешнее ее благополучие, довольство и достаток могут проистекать только из почтения детей к родителям. Но значение его этим не ограничивается. Кто любит и почитает родителей, тот из-за любви к ним не станет неуважительно и непочтительно относиться и к тем, кого они уважают и почитают, т.е., к ближним. Таким образом, отношением к родителям предопределяется наше отношение к ближним, – к обществу, отечеству и государству. Первые семена веры, надежды и любви к Богу залагаются в сердце дитяти также родителями. Следовательно, почтение к родителям есть основа, на которой зиждутся и развиваются наши отношения к Богу и к ближним. В виду такого важного значения заповеди о почтении к родителям – в виду того, что на исполнении ее «утверждается порядок» не только, «во-первых, семейственной, а потом и всякой общественной жизни» (Катех. о 5-й зап.), но и жизни нравственно-религиозной, к ней присоединено обещание благополучия и долголетней жизни – да благо ти будет, и да долголетен будеши на земли, чтобы очевидною наградою сильнее побудить к исполнению столь важной заповеди. Потому же и исполнение этой заповеди всегда почти соединяется с благоволением и милостью Божиею, а неисполнение наказывается, как грех против Бога. Припомним, например, благословение Ноя Иафету за его почтительность к отцу; да распространит Бог Иафета. Действие этого благословения и теперь, после нескольких тысячелетий, продолжается в потомках Иафета – европейцах, которые не перестают распространять во все страны света свои поселения, торговлю, власть, религию и нравы. Проклятие же Хама за непочтительность и теперь тяжелым бременем лежит на потомстве его – народах Азии и Африки. Благословение отчее, говорит премудрый Сирах, утверждает домы чад (Сир. 3, 9). «Бог, по премудрому и праведному Своему провидению, особенно хранит жизнь и устрояет благополучие почитающих родителей на земле; к совершенному же награждению совершенной добродетели, дарует бессмертную и блаженную жизнь в отечестве небесном» (Кат. о 5-й зап.). В силу той же важности и значения исполнения пятой заповеди в Ветхом Завете законом Моисеевым за непочтительность к родителям положена была смертная казнь. Иже злословит отца своего, или матерь свою, смертью да умрет (Исх. 21:16). Почтение к родителям не должно прекращаться даже в том случае, когда дети замечают в них действительные недостатки и слабости. Аще и разумом оскудевает (отец), прощение имей (к нему) (Сир.2:13). Ни низость происхождения родителей, ни их бедность, ни необразованность их и грубость нравов и обхождений не должны служить основанием для непочтения к ним. премудрый учит: помяни отца твоего и матерь твою, посреди бо велмож седиши: Да не како забвен будеши пред ними, и обычаем своим обуяеши: и похощеши, дабы ты не родился и день рождения твоего прокленеши (Сир.23:17–18).

Общий долг почтения к родителям часто выражается повиновением и послушанием, признательностью и благодарностью, а также доброю памятью о них. О своем повиновении и послушании Отцу небесному Иисус Христос неоднократно так выражался: яко снидох с небесе, не да творю волю Мою, но волю пославшаго Мя Отца (Ин.6:38). Отче мой, аще возможно есть, да мимоидет от Мене чаша сия: обаче не якоже аз хощу, но якоже Ты... буди воля Твоя (Мф.26:39, 42). О Нем же евангелист замечает, что Он бе повинуяся има (Лк.2:51), т.е., земным Своим родителям – названному отцу и Матери Своей. Послушание и повиновение детей родителям, по апостолу, оправдывает, делает их угодными Богу. Чада, послушайте своих родителей, о Господе: сие бо есть праведно (Еф. 6:1). Чада, послушайте родителей своих во всем: сие бо угодно есть Господеви (Кол.3:20). Повиновение родительской власти не должно быть безусловным, а должно быть повиновение только о Господе, т.е., ограничиваться областью исполнения требований закона Господня; в противном случае, т.е., если бы родители потребовали от детей чего либо противного вере или закону Божию, тогда последние должны сказать им, как сказали апостолы начальникам иудейским: аще праведно есть пред Богом, вас послушати паче, нежели Бога судите (Деян. 4:19). И должно претерпеть за веру и закон Божий все, что бы ни последовало. Впрочем, и в этом случае отказ их от исполнения требуемого не должен иметь характера резкого протеста. Не чувство негодования, или презрения должно исполнять их сердце, а чувство скорби и желание отвратить каким-нибудь способом печальную необходимость поступить вопреки воле родителей. При этом дети не должны изменять своих отношений к родителям, продолжая охотно и искренно повиноваться им во всех других случаях и исполнять всякое другое, не противное закону Божию и гражданскому, требование их.

По мере достижения детьми совершеннолетия послушание их родителям переходить, принимает вид признательности, благодарности за все их заботы и попечения. По слову апостола, дети должны отплачивать родителям такою же заботливостью и любовьо, какую сами от них имели, даже большею – должны взаем воздаяти родителем (Тим.5:4). Всем сердцем твоим прославляй отца твоего, пишет премудрый, и матерних болезней не забуди: помяни, яко тема рожден еси, и что има воздаси, якоже они тебе (Сир. 7:29–30).

Наконец, почтение к родителям, послушание и благодарность должны запечатлеваться в душе и сердце дитяти, – в его словах, мыслях, действиях и поступках, – доброю памятью о своих родителях, которая должна простираться, сказываться, иметь влияние не только на всю жизнь и деятельность детей, но и переходить из рода в род. Души их (родителей) во благих водворятся, а семя их (их добрый род и то добро, которое они в нем насадили) наследит землю (Пс.24:13). В память вечную будет праведник (Пс.111:6). Добрая память о родителях должна выражаться в возношении молитв о спасении их, особенно в поминовении при совершении божественной литургии, – святой Кирилл Иерусалимский говорит: «превеликая будет польза душам, о которых моление возносится в то время, как святая предлежит и страшная жертва» (Тайновод. поуч. 5, гл. 9), – в исполнении свято и верно их наставлений и советов, а также завещаний, непротивных закону Божию и гражданскому. Сам Иисус Христос одобрял иудеев за неполноте ими отеческих предатй, но только ограпичивал их. значение прямым исполнение заповедей Божьих, говоря: сие же подобаше творити, и онех не оставляти (Мф.23:23; Мф.15:2; Мр. 7:3–5).

***

Духом обязанностей детей к родителям определяются и отношения вообще младших к старшим. Как житейская, так и духовная мудрость приобретается годами и опытом жизни. Чем дольше человек живет, тем больше он может знать и испытать, а, следовательно, его мнение, совет, наставление может иметь большую силу и значение в жизни. Заручиться, пользоваться опытами жизни старших мы можем только при благорасположении их к нам, а последнее снискивается уважением и почтением нашим к ним. Особенного почтения и уважения с этой точки зрения, да и по заповеди Божией, заслуживает старость человеческая. Сам Бог – Вечная премудрость – в книге пр. Даниила человекообразно называется Ветхий денми (Дан.7:13). На этом основании церковная живопись Бога Отца изображает в человеческом образе крепкой, мощной, но глубокой старости. В человеческой старости некоторым образом внешне выражается образ Божий. Почему и почтение к старцам есть не только уважение к их долголетию и многоопытности, но и почтение в них и через них к Богу. Пред лицем седаго востани, и почти лице старчо, и да убоишися Господа Бога твоего (Лев.19:32). Мы никогда не должны забывать строгости суда Божия за непочтительность детей к старцу – пророку Елисею из истории жизни ветхозаветных праведников. Кто бы и каков бы ни был старец, нужно всегда относиться к нему вежливо и почтительно. Даже в том случае, когда мы, по должности своей, вынуждаемся делать замечание, выговор, запрещение неодобрительным действиям старцев, – даже в этом, случае мы должны сохранять к ним уважение и почтение. Ап. Павел молодому епископу Тимофею пишет: старца не укоряй, но умоляй, якоже отца: юноши, якоже братию: старицы, якоже матери: юныя, якоже сестры, со всякою чистотою (1Тим. 5:1–2).

Страна, где мы родились, физически развивались, окрепли и возмужали, где живут наши родители и где жили их предки, где покоится прах тех и других, где, быть может, ляжет и наш прах, где жили и живут люди близкие и дорогие нашему сердцу; общество, народ, в среде и под благотворным влиянием которого мы получили воспитание и образование; его нравы, обычаи и государственное устройство – совокупность всего этого составляет то, что в общежитии называется отечеством. Как последняя, конечная стадия, в которую может развиться и образоваться семья через размножение рода и родов, оно необходимо должно сохранять в себе семейные права и обязанности. В нашем же отечестве, где православная христианская религия признается господствующею, каждый член его должен сохранять и соблюдать православно-христианские основы и начала семейственных прав и обязанностей. Что должен постоянно и неуклонно исполнять каждый член семьи в отдельности, то естественно должно входить в обязанность и совокупности их. Вот почему закон Христов, имея в виду не совершенное устройство временного благополучия человека на земле, а его вечное личное спасение, не указывает прямо обязанностей наших в отношении к отечеству, но несомненно обусловливает их общею обязанностью нашей к ближним – любовью.

Примером любви к своему отечеству служит Сам Иисус Христос. Явившись на землю спасти все человечество, Он предложил средства к достижению спасения прежде всего Своим соотечественникам; к ним Он обратился со Своею проповедью Евангелия, начав ее с Галилеи, как места, где Он провел Свои детство, отроческие годы и юность; среди них главными образом совершал Он Свои благотворные чудеса, между которыми первое опять таки произошло на браке в Кане галилейской. Любовь к своим соотечественникам побудила ап. Павла с мучительной сердечной скорбью сказать, что он желал бы сам быть отлученным от Христа за братьев своих, родных ему по плоти, то есть, Израильтян (Рим.9:2–4). Ветхий Завет изобилует примерами самоотверженной любви еврейского народа к своему отечеству: Моисей, Давид, Иеремия, Даниил, братья Маккавеи, из жен – Мариам, Есфирь, Юдифь – это только особенно выдающиеся между множеством других образцы любви к отечеству, высокого патриотизма. Когда Израиль у горы Синая впал в грубое идолопоклонство и тем навлек на себя праведный гнев Божий, в это время боговидец, законодатель, посредник между Богом и народом, предводитель и руководитель последнего, избранник Божий Моисей молил Бога лучше изгладить его из книги жизни, но не лишать Своего благоволения избранный народ (Исх. 32:32).

Любовь к отечеству, доходящая до самоотвержения, есть не только естественное чувство в человеке, возникающее из любви к родине, родным и близкими нашему сердцу, но, как следует из сказанного, есть в тоже время и наша христианская обязанность, освященная примерами Иисуса Христа, апостолов и святых мужей глубокой древности. Как христианская добродетель, эта любовь должна выражаться в соответствующей ей деятельности. Истинный патриот не тот, кто везде и всем кричит про свою любовь к отечеству, а тот, кто всю свою жизнь и деятельность посвящает во благо и на пользу отечеству, кто всеми силами старается поднять внешнее его общественное благосостояние и внутреннее, духовное его процветание и развитие, если имеет к этому законную возможность, способности и средства; наконец, – тот, кто, по крайней мере, жертвует трудами рук своих для увеличения его благосостояния, довольствуясь при этом своим жребием. Милость и сострадание, справедливость, миролюбие и довольство своим жребием, по словам проповеди Иоанна Крестителя, – вот основные добродетели, которыми характеризуются истинно – патриотические отношения (Лк.3:11–14).

Любовь к отечеству должна простираться на его нравы, обычаи, семейственный быт и государственное устройство. Что исторически в известном обществе сложилось веками, то безрассудно отвергнуть в один час – это значило бы ломать исторические устои общественной жизни, ниспровергать ее вековое устройство, стараться вырвать из сознания общества всю его прошлую жизнь, признать ее небытием, фикцией. Утверждать это, а тем более стремиться к такому общественному перевороту могут, по словам ап. Петра, только люди своевольные, и дерзкие, срамники и сквернители, употребляющее свои обманы для самоугождения: Они прельщают не утвержденныя души, сердце их приучено к любостяжанию. Это сыны проклятия. Произнося надутое пустословие, они уловляют в плотския похоти и разврат тех, которые едва отстали от находящихся в заблуждении. Обещают им свободу, сами будучи рабами тления (2Пет. 2:10,13–14,18–19). Ап. Иуда отзывается о таких людях не мене резко: Это мечтатели, которые оскверняют плоть, отвергают начальства и злословят высокия власти. Это ропотники, ничем не довольные, поступающее по своим похотям. Уста их произносят надутыя слова; они оказывают лицемерие для корысти (Иуд.1:8, 16). Своеволие, дерзость, порочность, осуждение всего, гордость и самомнение, мечтательность и недовольство, корыстолюбие в связи с властолюбием – все это, прикрытое лестным обещанием несбыточной свободы, разукрашенноенадутыми, пышными фразами, всегда составляло неотъемлемую принадлежность революционеров всех времен и народов; этою темною силою они всегда влияли на сердца не утвердившихся в добре людей, вовлекая их этим только в пагубу и разврат телесный и нравственный. Истинный патриот должен поэтому свято охранять общественный и государственный быт своего отечества, как дарованный Самим Богом: несть бо власть аще не от Бога: сущия же власти от Бога учинены суть, – и неуклонно подчиняться ему не только из страха наказания, но и по совести (Рим.13:1–5). Поэтому всякий раз, когда обществу и его государственному устройству, быту грозит опасность потерять свою самобытность, самостоятельность, каждый член его обязан пожертвовать всем – деньгами, имуществом, положением и даже собственной жизнью для сохранения его целости, устойчивости и неповрежденности. Больши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя (Ин.15:13), сказал Спаситель. Небрежность в этом отношении, неисполнение этого подвига христианином, по словам ап. Павла, ставит его нравственно хуже язычника. Аще кто о своих, паче же о присных (домашних) не промышляет, веры отверглся есть и неверного горший есть (1Тим.5:8); даже в делах благотворительности следует, по тому же апостолу, оказывать предпочтение своим по вере пред иноверцами: да делаим благое ко всем, паче же к присным в вере (Гал.6:10).

Патриотизму или любви к отечеству противоположен космополитизм, который проповедует равную и одинаковую любовь ко всем нациям, народам и государствам всего земного мира; говорит, что христианин должен быть истинным гражданином всего космоса, мира, что только такое учение есть истинно христианское, что в христианстве, по учению апостола, несть еллин, ни иудей (Кол. 3:11; Гал.3:28), что ближним, по заповеди Спасителя, должно считать всякого человека, к какой бы нации, государству он ни принадлежал (Лк.10:29–37). Предпочтительной любви к своему отечеству не должно быть; такая любовь будто бы не согласна с духом христианства.

Но, как раньше было замечено, христианство никогда не занималось прямо вопросом об общественном земном быте и устройстве человеческих обществ, и слова ап. Павла, на который защитники этого мнения ссылаются, относятся не к устройству общественного быта, а к пользованию дарами благодати Божьей. Приводя второе библейское место, проповедники космополитизма опускают из виду повод и обстоятельства уяснения Иисусом Христом понятая: «ближний», евреи считали ближними только своих единоверцев и любовь свою ими ограничивали, а Спаситель указываете, что она должна простираться и на иноверцев, которые содействуют нашему благосостоянию, оказывают нам милость. Доброе к нам благорасположение иноверных и чуждых нашему отечеству народов может побуждать нас любить их братскою любовью. Правда, и без этого мы должны любить их; по любовь эта будет братскою не по жизни, а по Богу: мы должны любить и уважать в них творение Божие, их человеческие права, права всыновления их Богом через Иисуса Христа. Но если они становятся врагами нашего отечества, посягают на его целость и благосостояние, словом, – действуют противно духу христианской любви мира, тишины и спокойствия, тогда мы, по примеру Самого Иисуса Христа, защищавшего Себя пред Каиафой от несправедливых оскорблений слуги, имеем право всеми законными средствами защищать и охранять достояние своего отечества. В этом случае и будет истинно христианская любовь, которая всегда должна соединяться с миролюбием и справедливостью. Мне отмщенье, Аз воздам, глаголет Господь (Евр.10:30). Космополиты, проповедуя о равной любви ко всем, неправы, ибо такая любовь возможна была бы только в том случае, если бы все люди, как члены первой христианской общины иерусалимской, прониклись в одинаковой мере и степени духом христианства, составляя собою как бы одно сердце, и один дух (Деян.4:32). Но это только идеал христианства, а не его действительная жизнь. Не мните, сказал Спаситель, яко приидох воврещи мир, но меч (Mф.10:34; Лк.12:51). Неодинаковое отношение различных наций и народностей к христианству, неодинаковость усвоения ими его истин естественно в жизни этого мира должны рождать несогласия, споры и вражду, в которых люди являются не космополитами, а, по словам Самого Иисуса Христа, ревностными не на жизнь, а на смерть поборниками своих взглядов, мнений, суждений, нравов и обычаев. Сохранить нейтральность, одинаковость отношений в таких случаях немыслимо. Нужно быть для этого человеком без веры, чувства, сердца и убеждений, – нравственно потерянным. Последнее и бывает большею частью одною из основных причин космополитизма в людях. Но это не граждане мира, а его отщепенцы, отребье, не только совершенно ни к чему не пригодное, но и во всех отношениях вредное и всему миру и особенно тому обществу или государству, среди которого обретаются такие субъекты. Космополит – это тот же, скажем, словами ап. Павла, пакостник общественной плоти, ангел сатанин (2Кор.12:7), который для того только и существует в обществе, чтобы совершать пакости, тормозить его спокойствие, мешать духовному и нравственному его развитие и совершенству.

Происхождение верховной власти объясняется естественной, существенной, необходимой потребностью известного общества, народа ввести, сохранять и поддерживать у себя порядок, благоустройство, мир, тишину и спокойствие, словом, – иметь то, что называется государственным устройством и управлением. То и другое – государственное устройство и управление не мыслимы без объединения личных интересов каждого члена общества, как и всей их совокупности в высочайшем авторитете верховной власти, носителем и выразителем которой является государь или правительство. Равноправность в законодательстве и управлении всех или нескольких членов общества, по личному усмотрению каждого из них, невозможна. Всякое царство, сказал Спаситель, раздельшееся на ся запустеет (Мф.12:26). Без единоличной верховной власти государство не может существовать. Те государства, имже несть управления, падают аки листвие (Пр.11:14). Как существование семьи невозможно без родителей, а ее благоустройство немыслимо без их власти, так и самое существование благоустроенного государства немыслимо без верховной власти, «потому что государство есть великое семейство, в котором государь есть отец, а подданные – дети государя и отечества» (Кат. о 5-й зап.). верховная власть особенно является естественною там, где мысль о ее необходимости возникла, ясно сознается самим народом. Так было у евреев, также она возникла и у нас на Руси, когда предки наши пришли к тому убежденно, что «земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет», и попросили варягоруссов прийти «княжить и володеть нами». Но возникшая по требованию народа верховная власть не может и не должна воли народа признавать высшим конечным для себя авторитетом, высшей инстанцией. С признанием верховной над собой власти воля народа, чтобы не перейти в необузданный произвол и грубое своеволие, необходимо должна безусловно подчинить себя этой власти. Сильное государство невозможно без сильного Правительства.

Верховная власть у различных народов выразилась в различных формах правления. Совершеннейшею между ними должно признать монархический образ правления, как представляющий собою возможность самого большого и, возможно, лучшего объединения всех частных благ и интересов в единстве направления их к единому общему благу и цели. Когда верховная власть в основу своих распоряжений полагает согласие их с учением христианским, тогда она сама и государство ее управляемое называются христианскими. Нашему русскому народу, у которого прочно сохраняются устои семейной жизни и православная христианская вера в единого Бога в Троице покланяемого особенно свойственно монархическое правление и притом самодержавное и неограниченное. Самодержавным наш русский образ правления называется потому, что в нем все функции государственного управления в высшей своей инстанции непосредственно подчинены воле самого монарха; а неограниченным – потому, что эта его воля не ограничивается никакой посторонней волей человеческой, имея законом и судьей для себя свою совесть да одного Бога. Такая воля не может ни пред кем-либо другим нести ответственности и подсудности, а потому и называется неответственною и неприкосновенною.

Христианское учение придает особую важность и значение как самой государственной власти, так и всем распоряжениям от нее исходящим. Не отрицая естественности происхождения государственной власти, оно историей своей свидетельствует и учением утверждает, что, по своему происхождению, эта власть прежде всего и главным образом происходит и зависит от Бога. Так первый царь еврейский Саул, хотя, по-видимому, был избран народом, но не иначе, как по соизволению на то Самого Бога (1Цар.9:16). Цари языческих народов, как свидетельствует книга Царств, избираются и поставляются также Богом (3Цар.19:15). Мною цари царствуют, говорит Господь устами премудрого, и силнии пишут правду (Пр.8:15). В Новом Завете Сам Иисус Христос всякой власти усвояет божественное происхождение. Не имаши власти ни единыя на Мне, говорит Он Пилату, аще не бы ти дано свыше (Ин.19:11). Ап. Павел учит: несть власть, аще не от Бога: сущыя же власти от Бога учинены суть. Темже противляяйся власти, Божию повелению противляется (Рим.13:12).

Самое избрание и поставление в цари утверждается Богом и освящается через священное миропомазание. Господь откры во ухо Самуилу днем единым, прежде пришествия к нему Сауля, глаголя: помажеши его царя над людьми Моими Израилем (1Цар.9:15–16). Отсюда, как в Ветхом Завете, так и в Новом, все цари именуются помазанниками Божиими. В священном помазании сообщаются им благодатные дары Святого Духа к достойному и благопоспешному прохождению ими царского служения. Такое влияние Святое помазание имело на Саула, когда он сталь после помазания, во пророцех (1Цар.10:11), на Давида, над которым ношашеся Дух Господень от того дне (от дня помазания), и потом (1Цар.16:13). Как избранники и помазанники Божии, государи представляют собою каждый личность, запечатленную от Бога, священную, превознесенную, достойную благоговения, и потому неприкосновенную. Не прикасайтесь помазанным Моим, говорит Господь устами царственного пророка Давида (Пс.104:15). Неприкосновенность эту должно понимать не только в смысле запрещения посягать на жизнь священной особы царя, ибо, как сказал еще царь Давид, кто, подняв руку на помазанника Господа, останется ненаказанным (1Цар.26:9), но и в смысле безусловного подчинения и повиновения Его велениям. Всяка душа властом предержащым да повинуется... противляяйся власти, Божию повелптю противляется (Рим.13:1–2).

Особенно священною и неприкосновенною должно признать государственную верховную власть у нас на святой Руси, где Господь даровал ей права потомственного преемственного престолонаследия, как некогда Он даровал их избранному дому и роду Давида (2Цар.7:12). Этим вечная премудрость Божия свидетельствует, что, как род Давида были предками по плоти Иисуса Христа, так наши государи, по духу, – Его же истинные представители, потомки, сыны Царя царей, носители и выразители власти Его благодатного царства на земле. Вот почему их самодержавие не есть привилегия, не есть простое «сосредоточение» человеческой власти, а есть тяжкий подвиг, великое служение, сверхчеловеческого самоотвержения, «крест», а не наслаждение. Еще и нет будущего самодержца, еще не имеет он своей воли, своего желания выбирать между долей царя или пахаря, а уже, по закону наследственности, предназначено ему отречься от себя и возложить на себя крест власти. Не по желанию, не по влечению способностей своих, а по Божию назначению ставится он на служение свое. И не должен он спрашивать себя, есть ли у него силы, а должен только верить, что, если Бог избрал, то нет уже места человеческому колебанию. Кто пылает истинною любовью ко Христу Богу и Царю, тот не может поэтому не чтить и не благоговеть к помазаннику и избраннику Его государю. Вот почему и ап. Петр страх Божий поставляет в тесную связь с почтением к Царю. Бога бойтеся, царя чтите (1Пет.11:17).

Священные права верховной власти касаются внутреннего управления государством и охранения его отвне в его отношениях к другим государствам. В первом отношении права верховной власти – законодательство, которому, по учению христианскому, усвояется санкция божественного освящения: Много царие царствуют, и силнии пишут правду (Пр.8:15), – управление: властители Мною держат землю. От Господа дана есть держава царям, и сила от Вышняго (Прем.6:3), – суд: Боже, суд Твой цареви даждь и правду Твою сыну цареву (Пс.71:1; 2Пар.19:6), – и право установления государственной дани или подати: сего боради и дани даете: служители бо Божьи суть во истое сие пребывающе. Воздадите убо всем должная: емуже убо урок, урок: а емуже дань, дань: а емуже страх, страх: и емуже честь, честь (Рим.13:6–7). Во втором отношении, при защите и охранении государства отвне, верховной власти принадлежит право верховного вождя: и судити имать нас царь наш, и изыдет пред нами, и поборет поборением о нас (1Цар.8:20), – устройство регулярного войска (1Цар.8:11–12) и заключение торговых и мирных договоров.

Божественное происхождение верховной власти и высокие полномочия власти государя и его личности обязывают подданных питать к нему первую, после Бога, искреннюю и сердечную любовь, почтение и уважение. Бога бойтеся, царя чтите (1Пет.11:17). Эта любовь прежде всего должна выражаться повиновением и подчинением как ему самому, так и поставленному от него начальству. Повинитеся убо всякому человечу начальству Господа ради: аще царю, яко преобладающу: аще ли же князем, яко от него посланым (1Пет.2:13–14; Рим.13:1–5). С повиновением должно соединяться и ревностное, усердное содействие Ему добросовестным исполнением своих обязанностей службы и звания в Его цели – достижении общего блага государства. Воспоминай тем (т.е., своим пасомым) начальствующим и владеющим повиноватися и покорятися, и ко всяку делу благу готовым быти (Тит.3:1). Хощеши ли не боятися власти; благое твори и имети будеши похвалу от него (Рим.13:3). К самой личности государя не только при его присутствии, но и в отсутствии его, делом, словом и мыслями должно относиться с уважением, почтением и благоговением. И в совести убо твоей не клени царя (Ек.10:20). Не прикасайтеся помазанным Моим (Пс.104:15). Наконец, в силу той же особой важности и значения верховной власти ап. Павел, умоляя, заповедует прежде всего молиться за царя и за всех, иже во власти суть. Молю убо прежде всех творити молитвы, моления, прошения, благодарения, за вся человеки, за царя, и за всех иже во власти суть: да тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте. Сие бо добро и приятно пред Спасителем нашим Богом (1Тим.2:1–3). Преданность и любовь наша к государю должна простираться до полной готовности положить за Него свою жизнь, так как в этом только и может выразиться высшая степень нашей к Нему любви. Больши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя (Ин.15:13). Вот почему слова: «за веру, Царя и отечество» православному христианину всегда будут служить высшим воодушевляющими побуждением в его самоотверженной деятельности при защите интересов Церкви, верховной власти и государства.

Высота, важность и святость власти и самой личности государя с одной стороны, а с другой – сознание необходимости, важности и значения повиновения этой власти вызвали потребность верноподданнической присяги. Этим клятвенным обещанием пред Богом подданные для большей нравственной принудительности следовать велениям и подчиняться власти государя связуют свою совесть. При этом в залог верности своей государю они поставляют то, что должно быть дороже всего каждому православному христианину, а именно – вечное спасение, даруемое нам крестными заслугами Господа нашего Иисуса Христа и возвещенное в Святое Евангелии. Верноподданническая присяга не есть, как думают некоторые, противоестественное, насильственное стеснение совести и личной свободы. Она была бы стеснением только в том случае, если бы принуждала к чему-либо противному чистой совести и нравственной свободе. В данном же случае она требования совести и истинной свободы обращает только в нравственную необходимость, принуждая, по заповеди апостола, повиноватися не токмо за гнев, но и за совесть (Рим.13:5).

По важности своей и значению в нравственном миропорядке человеческой жизни изложенный выше обязанности к ближним, к власти духовной и светской в естественном ходе духовно-нравственного развития человеческой индивидуальной личности корнем своим, исходищем, основною ячейкой, из которой развиваются и на которой основываются имеют семейное состояние. Здесь впервые человек развивает свои физические, духовные и нравственные силы и способности, религиозные и общественные влечения и наклонности. Богато одаренный от Бога всеми силами и способностями первый человек, по изображению книги бытия, не мог вполне обнаружить их вовне, скучал в своем одиночестве до создания жены, заме не обретеся помощник, подобный ему (Быт.2:20). Что человек вывел из наблюдений над окружающим его миром, то Бог, от вечности предвидя, постановил: не добро быти человеку единому: сотворим ему помощника по нему (Быт.2:18). И сотвори Бог человека, по образу Божию сотвори его: мужа и жену сотвори их. И благослови их Бог (Быт.1:27). Из этих слов Библии видно, что семейное состояние есть не только естественно необходимое человеку по его природе, но и состояние, получившее свое начало от Бога, Им Самим благословенное и освященное.

С появлением человека в его полном, двупольном составе явился и закон супружеской жизни не только как средство продолжении и размножения человеческого рода, по и как совершеннейший способ всестороннего обнаружения и развития индивидуальных сил и способностей человека. Бесконечное духовное и нравственное усовершенствование в достижении вечного единения с Богом и спасения – вот главная цель брака, по установление Божию, учению Иисуса Христа и апостолов. Сего ради, повторяя слова Божьи в Ветхом Завете и Иисуса Христа в Новом, говорит ап. Павел, оставит человек отца своего и матерь, и прилепится к жене своей, и будета два в плоть едину (Быт.2:24; Мф.19:5; Еф.5:31). Единство это не должно понимать как внешнее соединение, но оно есть внутреннее и духовное сочетание двух восполняющих друг друга особей, установленное Богом, и настолько тесное и неразрывное, что разлучение их, по суду человеческому, есть возмущение против Самого Бога. Еже убо Бог сочета, человек да не разлучает (Мф.19:6). По апостолу, это единение, по таинственности его непонятной для нас внутренней связи и по ее полной и неразрывности, будучи великой тайной, служит выражением, образом союза Христа с Церковью (Еф.5:32). Все приведенные выше изречения Святого Писания свидетельствуют, что истинный брак, по идее христианства, возможен между двумя только особями разного пола. Ни полигамия (многоженство), ни полиандрия (многомужество) не могут сохранить главной цели брака. Точно также брак, по той же идей христианства, должен быть нерасторжим.

Как установление, получившее свое начало и освящение от Бога, возвышенное учением апостольским до великого таинства, во образ союза Христа с Церковью, супружеский союз, а за ним и христианская семья, получает высшее значение и освящение, становится святым (Еф.5:26–27), союзом совершенства (Кол.3:14). Существенным предварительным условием законности брака для лиц, желающих вступить в него, служит нравственная свобода брачущихся: браки по расчету, принуждению, или по одной только склонности, влечению нельзя признать нравственно законными, как нельзя также признать такими браки между лицами крайне различного возраста и воспитания. Святость брачный союз приобретает благословением Церкви через священника. Через церковное таинство брака вступающим в супружеский союз испрашивается благодать чистого единодушия к благословенному рождению и христианскому воспитанно детей. Воодушевляющим нервом супружеской жизни должна служить христианская любовь в соединении с супружеской верностью. Мужне, любите своя жены, якоже и Христос возлюби Церковь, и себе предаде за ню (Еф.5:25). Этими словами ап. Павла выражается степень и сила любви и образ супружеской верности. Жены, своим мужем повинуйтеся, якоже Господу: зане муж глава есть жены, якоже и Христос глава Церкве (Еф.5:22–23; Быт.3–16). Но повиновения этого нельзя понимать безусловно, в смысле рабского подчинения; оно обусловливается любовью мужа, есть естественное и прямое ее следствие. И Иисуса Христа мы любим, говорит евангелист Иоанн Богослов, зане Той первее возлюбил есть нас (1Ин.4:19). Обоюдною любовью между супругами должны сглаживаться недостатки их личного развития и совершенствования; та же любовь должна, побуждать их к терпению и снисхождению друг ко другу, к взаимопомощи в нуждах духовных и материальных. Супружеский союз это есть домашняя церковь (1Кор.16:19; Кол.4:5), зародыш и зерно великой Христовой Церкви в духовном отношений, а в материальном – такой же зародыш общества и государства, где, по апостолу, мы должны друг друга тяготы носить, и тако исполнить закон Христов (Гал.6:2). Верность в семейной жизни должна обнимать собою все земное существование каждого из супругов, простираясь не только на все их слова и поступки, но и на внутренние помышления и движения сердца. Ибо мужатая жена живу мужу привязана есть законом: аще ли же умрет муж ея, разрешится от закона мужеского (замужества). Темже убо, живу сущу мужу, прелюбодейница бывает, аще будет мужеви иному (Рим.7:2–3). Всяк, иже воззрит на жену, ко еже вожделети ея, уже любодействова с нею в сердце своем (Mф.5:28).

Заповедь Божия о несовершенстве одиночной жизни, сотворение человеку помощника по нему, освящение таинства брака Иисусом Христом через посещение пред началом Своей общественной деятельности брака в Кане галилейской, возвышение его в великое таинство Церкви – все это, свидетельствуя о святости брака, показывает также, что он есть совершеннейшая общая форма человеческой жизни. Он есть выражение творческой любви Бога к миру, которая желает, чтобы и другие твари блаженствовали, Самим Богом избранный способ распространения, сохранения и утверждения до скончания века Церкви Христовой на земле. Это путь, ведущий одних и вводящий других в благодатное царство Христово, а через последнее и в вечное Его царство славы. Но греховность рода человеческого этот богоданный путь, как корень всякого блага, особенно извратила, усеяв его бесчисленным множеством колючих терний эгоизма, гордости, самолюбия, праздности и других пороков, извратив его до того, что оженивыйся только и печется, что о мирских, како угодити жене (1Кор.7:33). Все высшее, духовное стало отходить на второй план. Люди начали работать не Богу, а мамоне. Христианство, внося в мир свет Истины, с прискорбием заметило эту ненормальность. Посему для тех, кто желает посвятить свою жизнь безраздельно на служение Богу, оно указало высший, специальный путь нравственного совершенства в сохранения чистоты совершенной и целомудрия, – девства. «Девство лучше супружества, если кто может в чистоте сохранить оное». О сем именно сказал Иисус Христос: не вси вмещают словесе сего, но имже дано есть: могий вместити, да вместит (Мф.19:12–12). И апостол говорит: глаголю же безбрачным и вдовицам: добро им есть, аще пребудут якоже и аз. Аще ли не удержатся, да посягают. Не оженивыйся печется о Господних, како угодити Господеви: а оженивыйся печется о мирских, како угодити жене. Вдаяй браку свою деву, добре творит: и не вдаяй, лучше творить (1Кор.7:8–9, 32–33, 38). Некоторые моралисты запрещают вступление в брак лицам материально необеспеченным; но ни прямого, ни косвенного указания на это в Святом Писании нет, а, наоборот, противное этому есть. Не пецытеся убо, глаголюще: что ямы, или что пием, или чим одеждемся; всех бо сих язы́цы ищут (Mф.6:31–32). Нередко Сам Господь направляет людей на путь безбрачия или особенной исключительностью положения, или решительными неудачами в жизни, или же физической неспособностью. Насилие же над природою (Ориген) даже ради царствия Божия строго осуждается Церковью (см. толков. Феофилакта Болгарского на Мф.19:12). Тем более безнравственным должно считать безбрачие нечистое, которое проводят люди, руководясь эгоистическими целями и другими низменными побуждениями. Примеры такого безбрачия особенно сделались частыми среди современного сравнительно материально обеспеченного класса общества. О таком безбрачии апостол говорит: аще ли не удержатся, да посягают: лучше бо есть женитися, нежели разжизатися (1Кор.7:9), и в другом месте – ни блудницы... ни прелюбодеи, ни сквернители, ни малакии, ни мужеложницы... царствия Божия не наследят (1Кор.6:9–11).

Грех против чистоты девства есть блуд или беспорядочная плотская любовь между людьми, не находящимися в супружестве. Порок блуда не только извращает нравственную природу человека, но и, как зло физическое, он гибельно действует и на его тело. Блудяй в свое тело согрешает (1Кор.6:18). Когда же находящиеся в супружестве беззаконно обращают супружескую любовь к посторонним, тогда происходить грех, или порок прелюбодеяния. Так как этим нарушается главная цель брака, как таинства, то лишением ее и наказываются Богом не сохраняющее супружеской верности. Прелюбодеи... царствия Божия не наследят (1Кор.6:9–10).

Плодом супружеской жизни бывают дети. В церковном таинстве брака родители получают благодать не только к чистому единодушию в их семейной жизни, но и к благословенному рождению и христианскому воспитанно детей. Благословенный брачный союз дает и детей благословенных. Следовательно, в виду будущего потомства, чтобы оно было благословенным, первая нравственная забота вступающих в брак должна состоять в соблюдении религиозно-нравственных условий чистоты брака и его законности. На самое рождение детей они должны смотреть, как на милость Божию, удостоверяющую святость их супружеского союза. Та же строгая религиозность и чистая нравственность родителей должны лечь в основу всех дальнейших отношений их к детям, в основу всего воспитания последних.

Общие и специальные правила семейного воспитания составляют предмет особой науки о воспитании – педагогики. Нравственное учение христианское в данном отношении имеет целью указать только основы необходимости, важности и значения религиозно-нравственного воспитания детей, притом в духе и правилах православной веры. Родители прежде всего должны всегда помнить, что воспитание детей, хотя и не вполне от них зависит, однако нравственно ответственность за него всецело Самим Иисусом Христом возлагается на их совесть. Не может древо добро, плоды злы творити, ни древо зло плоды добры творити. Темже убо от плод их познаете их (Mф.7:18, 20). Неблаговоспитанность детей прежде всего служит позором, бесчестием для самих родителей. Отрок заблуждаяй (по-русски: оставленный в небрежении) срамляет родители Своя (Пр.29:15), говорит премудрый Соломон. Студ Отцу ненаказан (невоспитан) сын, говорит Сирах: дщи же (невоспитанная) на умаление (унижение) будет (Сир.22:3). Общей нормой при воспитании детей могут служить следующие слова ап. Павла: отцы, не раздражайте чад своих, но воспитывайте их в наказании и учении Господни (Еф.6:4). Не следует раздражать детей, донимая их подчас неуместными требованиями и излишней строгостью и суровостью, что может привести их к холодности, малодушию, унынию (Кол.3:21). Любовь, растворенная терпением и самоотвержением, должна ясно обнаруживаться во всех отношениях родителей к детям; она должна выражаться так и настолько, чтобы воспитать, прежде всего, в детях уважение и почтение к родителям, так как это, по апостолу, особенно угодно есть пред Богом (1Тим.5:4). На этой общей основе родители воспитывают детей в наказании и учении Господни.

Наказание – это наставление в действительных истинах христианства или, по апостолу, обучение благочестию, которое на все полезно есть, обетование имеюще живота нынешняго и грядущаго (1Тим.4:8). Укоренение в душе детей с малых лет добрых навыков, наклонностей и привычек имеет громадное значение по своему влиянию на всю последующую их жизнь. «Чесому, говорит благочестивый составитель предисловия к часослову, – чесому тонкое детство обучено бывает, того дряхлая старость неудобь оставляет: ибо учащением дела обычай восприятый, и многим временем нрав утверждейся естества имать силу». Наставь юношу при начале пути его, учит премудрый Соломон; он не уклонится от него, когда и состареет (Пр.22:6).

Совместно с нравственным воспитанием должно идти и религиозное воспитание или учение Господне. Оставите детей, учит Спаситель, приходити ко Мне, и не браните им: тацех бо есть царствие Божие (Мр.10:14), Родители обязаны поэтому дать детям полную возможность приходить ко Христу через принятие ими таинства крещения и других таинств, в которых сообщается благодать к достижению вечной жизни со Христом. Воспитать в детях рвение, усердие и любовь к храму Божию и богослужению, в нем совершаемому, составляет одну из главных обязанностей родителей; этим они, действительно, предоставят детям возможность приходить ко Христу. С воспитанием в детях любви к православному христианскому богослужению и храму должно совместно идти и обучение их истинам веры христианской. В основе этого семейного обучения должно лежать вкореннеие страха Божия. Начало премудрости есть страх Божий (Пр.1:7), научает ветхозаветный мудрец. Приидите, чада, взывает пророк Давид, послушайте мене: страху Господню научу вас (Пс.33:12). "Без страха Божия, учит Святой Василий Великий, нельзя сделаться ни знающим, ни благоразумным, ни добрым; в нем ключ ко всему этому».

Лучшим средством вкоренить начала нравственности и веры в Бога в сердце дитяти может служить только собственный пример самих родителей. Жизнь детства есть по преимуществу жизнь внешних впечатлений. В силу особой восприимчивости детской натуры первые впечатления глубоко и прочно западают в душу дитяти. Родители никогда не должны упускать этого из виду и всегда быть должным примером веры и нравственности для своих детей.

С развитием в детях дара слова и понимания начинается в собственномсмысле обучение православной христианской вере. Краткие библейские рассказы, жизнь Христа Спасителя, изложение жизни Божьей Матери и угодников Божьих, выдающиеся примеры благочестия из отечественной истории, а также и все то, где говорится о дивных делах Божиих, Его Промысл о человеке, – все это должно служить материалом для утверждения в детях веры в Бога и любви к Нему. Но и здесь нужна осторожность; только верующим сердцем можно действовать на сердце, потому что, как говорит ап. Павел, только сердцем веруется в правду (Рим.10:10). Можно и должно почаще прибегать к чтению самой Библии, язык которой (разумеем русский перевод) и содержание могут быть доступны даже для детей; конечно, избирать для этого нужно только те места, которые религиозно-нравственно могут быть пригодны для детей. По словам ап. Павла, самое это чтение, как чтение слова Божия, производит неотразимое влияние на душу и сердце слушателей. Живо бо слово Божье, и действенно, и острейше паче всякого меча обоюду остра, и проходящее даже до разделения души же и духа, членов же и мозгов, и судително помышлением и мыслем сердечным (Евр.4:12).

В заключение учения о религиозно-нравственном воспитании детей приведем слова ап. Павла: ни насаждаяй что есть, ни напаяяй, но возращаяй Бог (1Кор.3:7). Опыт жизни и примеры истории свидетельствуют, что, как бы далеко ни простиралась заботливость родителей о воспитании детей, часто на деле оказывается далеко не то, к чему они стремились. Потому особенно в этом важном деле родители более всего и чаще всего должны прибегать к помощи и содействию Божию, должны постоянно просить Подателя всех благ о даровании им свыше помощи в этом деле, должны к Нему постоянно обращаться и молить Его о своих детях, чтобы Сам Он возращал их в страхе Своем, удалял от зла и укреплял во всяком благом деле, предавая при этом жизнь и судьбу своих детей в Его Отеческое промышление. Просите, сказал Иисус Христос, и дастся вам: ищите, и обрящете: толцыте и отверзется вам. Всяк бо просяй приемлет, и ищай обретает, и толкущему отверзется (Mф.7:7–8). Но, к сожалению, как мало теперь молящихся отцов и матерей, особенно среди зажиточного интеллигентного класса общества, который думает, что возможно достижение истинной премудрости исключительно разумом.

В изложении существенных черт православного христианского нравоучения нет возможности представить пи подробного уяснения его, ни частных случаев его приложения к жизни; да и пространное нравственное богословие не может всех их предусмотреть и предуказать. Жизнь человеческого духа слагается из такого множества обнаружений и обстоятельств, что положительно нет возможности всю эту массу заранее осветить светом христианского учения. С другой стороны и соответственно этому самое христианское учение, как дело Духа Божия, так всеобъемлюще глубоко и всесторонне обширно, – так, как воспевает пр. Давид, заповедь Божия, широка зело (Ис.118:96), что исчерпать, хотя бы в главных чертах, все ее содержание почти нет человеческой возможности. Оттого она всегда и будет свет миру (Ин.8:12). Потому христианин всегда в жизни может встретить такие обстоятельства и затруднения, выйти из которых самому чисто – нравственным и сохранившим правую веру, бывает очень трудно. Ему нужно наперед знать, куда в таких случаях обращаться за разрешением этих затруднений, недоразумений и сомнений. Все то, что необходимо знать христианину для достижения вечной жизни и спасения, во всей своей широте и полноте изложено в Священном Писании и Священном Предании. Темже убо, братие, заповедует ап. Павел, стойте, и держите предания, имже научистеся, или словом, или посланием нашим (2Сол.2:15). Первое под именем Библии, а второе под именем правил апостольских, семи вселенских и девяти поместных Соборов и учения отцов Церкви заключены в письмени. Кто имеет возможность и подготовлен к этому, тот может пользоваться и тем, и другим. Православная Церковь всех своих чад побуждает неослабно, насколько возможно, чаще читать Библию и особенно усердно и с благоговением Новый ее Завет, – Святое Евангелие. Но и в нем не все каждому может быть доступно и не все каждый может понимать так, как следует; а между тем и при чтении Евангелия нужна такая же осторожность, относительно которой предупреждает дееписатель Апокалипсиса, говоря: сосвидетельствую бо всякому слышащему словеса пророчества книги сея: аще кто приложит к сим, наложит Бог на него язв написанных в книге сей: и аще кто отымет от словес книги пророчествия сего, отымет Бог часть его от книги животныя, и от града святаго, и написанных в книге сей (Ап.22:18–19). Необходимо поэтому для уразумения истинного смысла Святого Писания руководствоваться и Святым Преданием, согласным с Божественным откровением и Святым Писанием, А так как пользоваться им не всякий может, поэтому, при отыскании истины в делах веры и нравственности, христианин должен слушаться и руководствоваться голосом Святой Церкви, которая есть верая хранительница и истолковательница Святого Писания и Святого Предания. Как Церковь Бога жива, она, по изречению ап. Павла, есть столп и утверждение всякой истины (1Тим.3:15). Св. Ириней Лионский пишет: «Не должно у других искать истины, которую легко заимствовать от церкви. Ибо в нее, как бы в богатую сокровищницу, Апостолы в полноте положили все, что принадлежит истине, так что каждый желающий может принимать от нее питие жизни. Она есть дверь жизни» (Прот. ересей кн. 3, гл. 4). Архипастыри и пастыри Церкви, которым Самим Господом Иисусом Христом дана власть учить и наставлять всех в вере и в жизни по вере (Mф.28:19–20), руководимые благодатью Святого Духа, при всякого рода недоумениях и затруднениях, несомненно могут указать путь к истине и спасению. Они даже в решении тех вопросов, на которые нет прямого указания ни в Святом Писании, ни в Святом Предании, могут дать и самый лучший и более всего согласный с духом христианства совет. Некогда ап. Павел, не имея прямого указания в учении Иисуса Христа на разршение вопроса о второбрачии и советуя вдовицам не выходить во-второе замуж, в оправдание своего такого совета, сказал: мнюся бо и аз Духа Божия имети (1Кор.7:40). Потому в важных и особенно затруднительными случаях своей религиозно-нравственной жизни православный христианин должен обращаться за указаниями и наставлениями или к архипастырям Церкви или же, по их совету, к высшей духовной власти – Святейшему Синоду.