Глава X. Обожение. Видение Бога

Православное учение о видении Бога, сформулированное догматически святителем Григорием Паламой и его сторонниками на нескольких Поместных Соборах в период с 1340 по 1360 гг., основывается на многочисленных свидетельствах Священного Писания и творениях Святых Отцов. В систематическом виде оно изложено Владимиром Лосским в книге «Боговидение».²⁸⁹

Лосский отмечает, что уже в Библии содержится два ряда текстов, как бы противоречащих друг другу: один отрицает возможность боговидения, другой, напротив, утверждает, что в этом видении и заключается высшее предназначение человека. К первому ряду, в частности, относятся слова Бога Моисею: «Лица Моего не можно тебе увидеть, потому что человек не может увидеть Меня и остаться в живых» (Исх. 33:16; ср. Суд. 6:22, Ис. 6:5, Ин. 1:18). Ко второму ряду относятся ветхозаветные и новозаветные повествования о встречах Бога с людьми, в частности слова Иакова «я видел Бога лицом к лицу, и сохранилась душа моя» (Быт. 32:30), рассказ о Моисее, который видел Бога «лицом к лицу» и беседовал с Ним, «как друг с другом» (Исх. 33:11), а слова Иова, который твердо верит в возможность боговидения: «Я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию, и я во плоти моей узрю Бога. Я узрю Его сам, мои глаза, не глаза другого – увидят Его» (Иов. 19:27), и его слова в конце книги: «Я слышал о Тебе слухом уха, теперь же глаза мои видят Тебя» (Иов. 42:5). Сюда относятся также слова Христа «блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят» (Мф. 5:8). Апостолы Иоанн и Павел пишут о конечных плодах усыновления Богу, когда мы «увидим Его, как Он есть» (1Ин. 3:2) и не через тусклое стекло, а «лицом к лицу» (1Кор. 13:12).²⁹⁰

В творениях Святых Отцов тоже присутствуют оба мотива: утверждается невидимость и неприступность Бога и вместе с тем ясно говорится о возможности видеть Его. Преподобный Симеон Новый Богослов, например, горячо полемизирует с теми, кто усматривает в словах апостола Иоанна «Бога не видел никто никогда» (Ин. 1:18) указание на невозможность боговидения. Он пишет, что его идейные противники, услышав от него о видении Бога, «тотчас изменяют выражение лица и отворачиваются, как будто услышав нестерпимое богохульство. Потом, приняв кроткий вид... отвечают: «И кто же посмеет сказать, что он когда-либо видел или всецело созерцал (Бога)?.. Ведь сказано: Бога не видел никто никогда». О помрачение! Кто это сказал, ответь мне? – «Единородный Сын, – говорит, – Сущий в недре Отчем, Он явил». Правду говоришь, и свидетельство твое истинно, но только оно против твоей души. Ибо если я покажу тебе, что Тот же самый Сын и Бог говорит, что это возможно – что тогда скажешь? А Он говорит: Видевший Меня видел Отца (Ин. 14:9). И это сказал Он не о видении Его тела, но об откровении Его Божества».²⁹¹

Утверждение о невозможности видения Бога преподобный Симеон называл самой худшей ересью, совмещающей в себе все существующие ереси.²⁹² Он утверждал, исходя из собственного опыта, что Бог открывается человеку и становится видимым, причем не в будущей жизни, но уже здесь, на земле: «Откуда я знал, что Ты являешь Себя приходящим к Тебе, еще пребывающим в мире?.. Откуда я знал, Владыко, что Ты, будучи невидимым и невместимым, бываешь видимым и вмещаешься внутри нас?.. Ибо слыша, как Твои проповедники говорили об этом, я полагал, что это бывает в будущем веке и только по воскресении, и не знал, что это и теперь... совершается».²⁹³

Каким образом невидимый Бог может быть видим, и как с Неприступным можно общаться? Не устраняя изначальной антиномичности проблемы боговидения, святитель Григорий Палама разрешает ее при помощи различения между «сущностью» (ousia) и «энергией» (energeia – действие) Бога: «Божественная сущность приобщима не в самой себе, а в своих энергиях».²⁹⁴ Он пишет: «Сущность Божия непричастна и некоторым образом причастна. Мы приобщаемся Божественного естества и вместе с тем нисколько его не приобщаемся. Итак, нам нужно держаться того и другого утверждения».²⁹⁵ Сущность Божия остается цельной и неизменной, и божественная благодать не является излиянием сущности Бога, но проявлением Его энергии. И человек, созерцая Бога, не сливается с сущностью Созерцаемого, а становится причастным Его энергии.

В этом контексте понимается повествование о Моисее, который не мог увидеть лицо Бога, но мог увидеть «Бога сзади»: « [Моисей] сказал: «покажи мне славу Твою». И сказал [Господь]: «...Я проведу пред тобою всю славу Мою... лица Моего не можно тебе увидеть, потому что человек не может увидеть Меня и остаться в живых... когда же будет проходить слава Моя, Я поставлю тебя в расселине скалы и покрою тебя рукою Моею, доколе не пройду; и когда сниму руку Мою, ты увидишь Меня сзади, а лице Мое не будет видимо"» (Исх. 33:18–20, 22–23). «Лицо Бога» – это Его сущность, которая невидима и неприступна, а «увидеть сзади» означает приобщиться к Его энергии. Впрочем, боговидение в Ветхом Завете было частичным и неполным, в Новом Завете оно полнее и ярче: люди видят лицо Христа, воплощенного Бога. Об этом апостол Иоанн говорит: «Бога не видел никто никогда; Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил» (Ин. 1:18), то есть Сын Божий открыл Бога людям, сделал Его видимым.

В житиях святых и в творениях Отцов Церкви описано множество случаев, когда во время молитвы ум человека бывал «восхищен» в иной мир, где он созерцал Бога, ангелов, Царство Небесное. Апостол Павел пишет: «Не полезно хвалиться мне, ибо я приду к видениям и откровениям Господним. Знаю человека во Христе, который назад тому четырнадцать лет, (в теле ли – не знаю, вне ли тела – не знаю: Бог знает) восхищен был до третьего неба. И знаю о таком человеке (только не знаю – в теле, или вне тела: Бог знает), что он был восхищен в рай и слышал неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать» (2Кор. 12:1–4). Преподобный Исаак Сирин пишет о созерцаниях и откровениях, которые случались со святыми во время молитвы: «Когда священник приготовится, станет на молитву, умилостивляя Бога, молясь и собирая свой ум воедино, тогда Дух Святой нисходит на хлеб и вино, предложенные на жертвеннике. И Захарии во время молитвы явился ангел и предвозвестил рождение Иоанна. И Петру, когда во время шестого часа молился в горнице, явилось видение... И... архиерей однажды в год, в страшное время молитвы... входил во Святое святых и повергался на лицо свое, и слышал Божьи глаголы в страшном и неизреченном видении. О, как страшно сие таинство, которому служил при этом архиерей! Так и все видения святым бывают во время молитвы. Ибо какое другое время так свято и по святыне своей столь прилично принятию дарований, как время молитвы, в которое человек собеседует с Богом? В это время... человек... погружается мыслью в единого Бога, и сердце его наполнено бывает Богом, и оттого уразумевает он непостижимое... и ум поражается и поглощается изумлением... и бывает он вне мира сего... И не молитвою тогда молится ум, но бывает в восхищении, при созерцании непостижимого – того, что за пределами мира смертных, и умолкает в незнании всего здешнего. Сие-то незнание называется лучшим знанием. О сем-то незнании говорится: блажен постигший незнание, неразлучное с молитвой».²⁹⁶

Опыт боговидения для человека является столь личным и сокровенным, что редко кто из святых говорил о нем подробно. Апостол Павел ограничился несколькими фразами о неизреченных глаголах, которые «человеку нельзя пересказать». В этом смысле исключительным и единственным во всей святоотеческой литературе представляется преподобный Симеон Новый Богослов (XI в.), который в своих произведениях с невиданной дотоле откровенностью рассказал о встречах с Богом, о тайнах созерцания, о многочисленных видениях и откровениях, которые он имел. Преподобный Симеон часто во время молитвы созерцал Бога как свет:

Что за новое чудо совершается ныне?

Бог и ныне желает быть для грешников зримым...

Я страшусь и подумать, как же выражу словом?

Как язык все опишет или трость начертает?

Как поведает слово, как язык мой расскажет,

Как уста изрекут все, что я вижу сегодня?..

Среди ночи глубокой, среди тьмы беспросветной

С изумленьем и страхом я Христа созерцаю.

Небеса отверзая, Он нисходит оттуда,

Со Отцом мне являясь и Божественным Духом.

Он один, но в трех Лицах:

Три в единстве всецелом,

Трисвятое сиянье в трех Божественных солнцах.

Озаряет Он душу ярче солнца земного,

Просвещает Он светом помраченный мой разум...

К тем, кто видит, приходит Он как свет среди света,

В светозарном сиянье все Его созерцают.

Ибо зрячие видят в свете Духа Святого,

Кто же Духа увидел, созерцает и Сына,

А кто Сына увидел, тот Отца созерцает,

И Отец вместе с Сыном созерцаем бывает.

Все сие, как сказал я, происходит со мною,

Несказанное чудо я едва понимаю,

Вдалеке созерцая красоту, что незрима

Из-за яркого света ослепительной славы...

Трепеща, ужасаясь, я пришел в исступленье

И не мог выносить я нестерпимую славу

В эту ночь ощущений несказанных и странных...²⁹⁷

В «Гимнах» преподобный Симеон говорит о том опыте боговидения, о котором апостол Павел не смог или не захотел сказать:

Опять мне ясно светит свет, опять его я вижу,

Он отверзает небеса и ночь уничтожает...

Ко мне нисходит свет с небес и выше всех возносит:

Я, находясь среди всего, вдруг вне всего поставлен.

Не знаю – в теле, или нет – но там я пребываю,

Где светит свет один простой, который созерцая

Я тоже становлюсь простым, незлобивым и кротким.²⁹⁸

В учении преподобного Симеона нет ничего, что не было бы известно Святым Отцам прежних веков; он не создал «нового богословия» в смысле догматических новшеств: новизна его богословия в том, что он огласил, сделал явным и изъяснил сокровенный опыт боговидения, о котором никто до него не дерзнул говорить столь прямо. Божественный свет, который он созерцал, не имеет ничего общего с обычным земным светом: это нетварный свет, являющийся, как о том учил спустя три столетия после Симеона святитель Григорий Палама, энергией Божества. Этот свет осиял апостолов на Фаворе, этот же свет был явлен Моисею на Синае и назван мраком. Если Синайский мрак и Фаворский свет по природе одно и то же, будучи и тот и другой энергией Бога, то различие между ними должно заключаться в степени «интенсивности» Божественного присутствия: ветхозаветный праведник был покрыт десницей Божьей и не мог видеть лицо Бога, а только видел Его «сзади», апостолы же созерцают сияющее лицо Христа. Преподобный Симеон почти никогда не пишет о мраке, а всегда о свете: он созерцал Бога лицом к лицу и общался с Ним без всяких преград.

Латинское слово «религия» (religio) означает, по Лактанцию, «связь» или «восстановление связи» (от religare – «связывать»).²⁹⁹ Многие религии ставят своей целью восстановление или установление живой связи человека с Богом, но ни одна из религий не знает такой полноты богообщения и приобщения к Божеству, какая возможна в христианстве. Бог, Который становится пищей человека, Которого можно не только искать, жаждать, но и вкушать – такого Бога знают только христиане. Христос есть «Хлеб жизни» (Ин. 6:35), «Хлеб насущный» (Мф. 6:11), «сходящий с неба и дающий жизнь всему миру» (Ин. 6:33). Истинная жизнь, «жизнь с избытком» (Ин. 10:10) возможна только во Христе; вне Христа – неполнота жизни, увядание, умирание. «Для меня жизнь – Христос, и смерть – приобретение», – говорит апостол Павел (Фил. 1:21).

Целью христианской религии является достижение такой полноты богообщения, при которой мы самым тесным образом приобщаемся к Божеству. В Евхаристии человек душой и телом соединяется с Богом, в молитве он умом и сердцем восходит к Богу, в опыте боговидения внутренними очами созерцает Божество. «Бог есть огонь», говорит Библия (Втор. 4:24, Евр. 12:29), огонь, который «поедает» и истребляет всякое зло и грех, который освещает и делает еще более светлым всякое добро. Каждая встреча с Богом является соприкосновением с огнем: для одних оно смертельно, для других спасительно.

В молитвах перед Причащением и после Причащения этот опыт огня выражен с особенной силой: «Якоже огнь да будет ми, и яко свет Тело Твое и Кровь, Спасе мой, пречестная, опаляя греховное вещество, сжигая же страстей терние, и всего мя просвещая... »; «Се, приступаю к Божественному Причащению. Содетелю, да не опалиши мя приобщением; огнь бо еси, недостойная попаляя, но убо очисти мя от всякия скверны». Огонь Тела и Крови Христа просвещает весь душевно-телесный состав человека: «Давый пищу мне Плоть Твою волею, огнь Сый и опаляяй недостойныя, да не опалиши мене, Содетелю мой, паче же пройди во уды (члены) моя, во вся составы, во утробу, в сердце. Попали терние всех моих прегрешений, душу очисти, освяти помышления... да яко огня мене бежит всяк злодей, всяка страсть». Это просвещение Божественным огнем является приобщением к Свету, соединением с Богом, обожением человека: «Тепле кающияся и чистиши, и светлиши, и света твориши причастники, общники Божества твоего соделоваяй независтно»; «Боготворящую Кровь ужаснися, человече, зря; огнь бо еси, недостойныя попаляяй. Божественное Тело и обожает (обоживает) мя и питает: обожает дух, ум же питает странно». Как хлеб и вино Евхаристии прелагаются, то есть изменяются и становятся Телом и Кровью Христа, так и человек, приобщаясь Бога, изменяется и преображается: «Усладил мя еси любовию, Христе, и изменил мя еси Божественным Твоим рачением (любовью)»; «Покажи мя Твое селение единаго Духа... и сыном света соделай Твоего служителя».³⁰⁰

Преображение человека в результате приобщения к Богу в святоотеческой литературе называется по-разному – «богоусыновлением», «богоуподоблением», «изменением в бога», «превращением в бога», «обожением». Идея «обожения» (theosis) была центральным пунктом религиозной жизни Востока, вокруг которого вращались все вопросы догматики, этики и мистики.³⁰¹ Исповедовать истинную веру, соблюдать заповеди, молиться, участвовать в таинствах – все это необходимое иначе, кроме как для достижения обожения, в котором и заключается спасение человека.

Обожение – высшее духовное состояние, к которому призваны все люди: «Для того создал нас Бог, чтобы мы стали причастниками Божеского естества (2Пет. 1:4) и причастниками Его присносущности и являлись подобными Ему (ср. 1Ин. 3:2) по благодатному обожению, ради которого все устроено и пребывает», – говорит святой Максим Исповедник.³⁰² Человек, согласно преподобному Иоанну Дамаскину, «вследствие своего тяготения к Богу превращается в бога, однако – в смысле причастия Божественному свету, а не потому, чтобы он переходил в Божественную сущность».³⁰³ Достижение обожения возможно в земной жизни, однако исключительно редки те, кто его достигают здесь. В будущей же жизни каждый, кто войдет в Царство Небесное, станет «причастником Божеского естества» и соединится с Богом.

В современной богословской науке не однажды высказывалось мнение, будто на христианское учение об обожении оказал сильное влияние неоплатонизм. Так считал крупнейший русский патролог архим. Киприан (Керн), цитировавший по этому поводу Плотина: «Цель человеческой жизни – не безгрешность, а обожение».³⁰⁴ Точнее, впрочем, было бы перевести: «стремление – не быть вне греха, а быть богом».³⁰⁵ Но выражение «быть богом» в политеистической традиции понималось очень широко, так как theos (бог) могло быть даже синонимом слова daimon («демон», «божество», «бог»)³⁰⁶ «быть богом» означало достичь духовности, совершенства и безгрешности, присущей демонам (бесплотным духам).

Правда, Плотин говорит и о большем – именно о созерцании Верховного Начала (называемого Единое, Первоединое, Благое, Сущее, Все) и единении с Ним в экстазе блаженной любви. Однако экстаз и обожение Плотина не следует полностью отождествлять с соответствующими понятиями патристической традиции. Плотиновский экстаз есть результат умственной деятельности, размышления о Боге; философ не говорит о молитве как пути к боговидению, тогда как у христианских авторов созерцание Бога является плодом молитвенного труда. Обожение Плотина – это растворение в Едином, слияние с Ним до полной утраты собственной индивидуальности, «исчезновение» в Божестве, тогда как христианское обожение означает наивысшее приобщение к Божественному свету и причастность Божественной энергии без утраты своей личности, взаимообщение и взаимопроникновение Бога и человека как двух личностей, становящихся «равными». И главное – неоплатонизм не знает Христа как единственной Личности, открывающей человеку Божественную реальность в непосредственном опыте, не знает Бога, ставшего хлебом, пищей, питанием для души и тела. Кроме того, неоплатонический экстаз – сугубо интеллектуальный процесс, не предполагающий какого-либо участия тела в обожении: тело – лишь оболочка, темница, гроб, из которого надо выбраться, чтобы общаться с чистейшим Абсолютным Духом. Для христианина же обожение становится возможным только благодаря воплощению Слова, воспринявшего наше человечество и давшего нам Свое Божество, причем тело является полноправным участником процесса обожения и тоже приобщается к Божественной энергии, входящей «во вся составы, во утробу (во внутренности), в сердце».³⁰⁷

О том, что такое обожение, лучше всего могут сказать те, кто его достиг. Обратимся вновь к писаниям преподобного Симеона Нового Богослова, который подчеркивает, что единение с Богом – это освобождение от тленности и выход в иные миры, за пределы видимого, за границы интеллектуального познания:

О Бог и Господь Вседержитель!

Твоей красотою незримой

Насытиться сможет ли кто-то?

Твоей необъятностью, Боже,

Наполниться сможет ли кто-то?

Увидит ли кто-нибудь, Боже,

Лица Твоего сиянье,

Хотя бы ходил он достойно

Во всех Твоих повеленьях?

Великое, страшное чудо,

Невозможное совершенно –

Живя в этом тяжком мире,

В этом страшном и мрачном мире,

Унестись вместе с телом из мира.

О чудная страшная тайна!

Кто превзошел свое тело?

Кто, превзойдя мрак тленья,

Оставил весь мир и скрылся?

О, как легковесно познанье!

Как бедны все слова земные!

Ибо где человек тот скрылся,

Кто, пройдя это мир, унесся

За пределы всего, что видим?..

Насколько хлеб чистый и свежий

Дороже и слаще грязи,

Настолько и много больше

Все небесное выше земного

Для тех, кто его вкусили.

Устыдись, мудрецов всех мудрость,

Лишенная истинных знаний!

Простота наших слов на деле

Настоящую мудрость содержит,

Что к Богу близка живому...

А я через эту премудрость

Возрождаюсь и богом бываю,

Созерцая Бога во веки.³⁰⁸

Преподобный Симеон подробно говорит об участии тела в обожении. Бог «обнимает» и «целует» человека, тело которого, так же как и душа, всецело преображается и обновляется:

Но может ли кто более

Еще к Нему приблизиться?

И можно ль вознестись туда,

К безмерной высоте Его?

Когда я размышляю так,

Он сам внутри является,

Блистая в сердце немощном,

Меня Он озаряет вновь

Бессмертным осиянием,

Все органы телесные

Лучами освещая мне.

Всего меня объемлет Он,

Всего меня целует Он,

Себя же отдает всего

Мне, грешнику великому.

Любовью насыщаюсь я,

Безмерной красотой Его,

Божественнейшей сладостью,

Блаженством наполняюсь я.

И света причащаюсь я,

И к славе приобщаюсь я,

Сияет все лицо мое...

Все органы телесные

Бывают светоносными.³⁰⁹

Божество сравнивается с огнем, а человеческое естество с сеном; огонь охватывает собой сено, но не попаляет его:

Когда же я вне всех видимых вещей оказался,

Я очень испугался, видя, откуда исторгнут.

Узрев вдалеке будущее и поймать желая,

Я возгорелся огнем любви, и мало-помалу

Этот огонь неизъяснимо превратился в пламя

Сначала лишь в уме моем, потом же и в сердце,

И пламя любви к Богу источало во мне слезы.

Доставляя вместе с ними несказанную радость...

Оно, хотя и очень сильно внутри горело,

Не сжигало во мне вещества, подобного сену,

Находящегося в глубинах души, но – о чудо! –

Все это вещество всецело превращало в пламя,

И сено, соприкасаясь с огнем, не сгорало,

Но скорее огонь, охватывая собой сено,

Соединялся с ним, сохранив его невредимым...

Как, оставаясь неизменным и совсем неприступным,

Ты сохраняешь неопалимым вещество сена

И, сохраняя неизменным, все его изменяешь,

Так что это сено есть свет, хотя свет не есть сено?

И с сеном Ты, Свет, соединяешься неслитно,

А сено бывает как свет, изменившись неизменно.³¹⁰

Бог остается Богом, и человек остается человеком, сено не смешивается с огнем, и огонь не попаляет сена, Божество не сливается с человечеством, и человечество не растворяется в Божестве. И вместе с тем соединение с Богом бывает настолько тесным и приобщение настолько полным, что весь человек всецело изменяется, преображается, становится богом по благодати. Преподобный Симеон называет обожение «чудной тайной» и «страшным таинством», о котором знают немногие. Однако он подчеркивает, что все Священное Писание говорит об обожении, и тот, кто достиг вершин боговидения, собственным опытом открывает все то, что скрыто в библейских образах и символах:

Кто перешел тот темный воздух,

Который назван был стеною

Царем Давидом, а Отцами

Наименован «морем жизни»,

Кто в пристань тихую вступает,

Тот блага вечные находит,

Ибо там рай, там древо жизни,

Там сладкий хлеб, вода живая...

Там купина огнем пылает,

Всегда горя и не сгорая,

Там обувь тотчас с ног спадает.

Там расступается пучина,

И я один иду по суху...

Там я нашел скалу крутую,

Что вечно мед мне источает...

Там ел я манну – хлеб небесный...

Там видел жезл я Ааронов,

Что был сухим, но распустился...

Свою бесплодную там душу

Узрел я вновь плодоносящей,

Подобно дереву сухому,

Что плод прекраснейший приносит...

Там слышал: «радуйся во веки,

Ибо Господь всегда с тобою!»

Там слышал я: «иди, омойся,

Очисть себя в купели плача!»

Так сделав, я прозрел внезапно.

Там чрез всецелое смиренье

В гробу себя похоронил я,

Но сам Христос, придя с любовью,

Грехов моих тяжелый камень

От двери гроба отодвинул,

Сказав мне: «выходи оттуда!..»

Там я увидел жизнь иную –

Нетленную и неземную,

Которую Христос-Спаситель

Всем дарует, кто ищет Бога.

Там Царство Божие обрел я

Внутри себя – Отца и Сына

И Духа – Божество святое

И нераздельное в трех Лицах.³¹¹

Таким образом, человек, достигший святости еще в земной жизни, приобщается к Царству Божьему, соединяется со светом Святой Троицы и наполняется Божеством. Однако после всеобщего воскресения и Страшного Суда святых ожидает еще более полное блаженство и всецелое уподобление Богу, представить себе которое ум человеческий не в силах: «мы теперь дети Божии; но еще не открылось, что́ будем. Знаем только, что, когда откроется, будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он есть» (1Ин. 3:2).

Когда человек придет в совершенство духа, вполне очистившись от всех страстей, и когда душа, по неизреченному общению, всецело вступив в единение с Духом Утешителем, как бы растворенная в Духе, сама сподобится стать духом, тогда все в ней делается светом, все – радостью, все – покоем, все – веселием, все – любовью, все – милосердием, все – благостью, все – добротой, и как бы погружается она в добродетели силы благого Духа, подобно камню, отовсюду объятому водами в океанской бездне. Таким-то образом, всемерно соединившись с Божиим Духом, уподобляются таковые самому Христу, имея в себе непреложные добродетели Духа и являя такие плоды. Дух сделал их внутренно непорочными и чистыми, потому... всегда и во всем сияют в них плоды Духа... Иногда человек входит преклонить колено, и сердце у него делается полным божественной энергии, душа... веселится с Господом, подобно невесте, радующейся о женихе... Случается также, что таковой бывает занят целые дни, но на один час обращается к молитве, и тогда внутренний человек бывает восхищен молитвой, и объемлется бесконечной глубиной (будущего) века, и ощущает он такую неизреченную радость, что всецело восторгается летящий и восхищенный ум его, и происходит в мыслях забвение обо всем земном мудровании, потому что его помыслы... как пленники, уводятся в божественное и непостижимое. Поэтому в тот час бывает с человеком, что, по молитве его, вместе с молитвой отходит и душа. А предлагающему вопрос «хватит ли у человека сил всегда пребывать в таком состоянии?» должно отвечать следующее: не бывает времени, когда бы благодать не сопребывала и не была укоренена в человеке, и в ком она пребывает, в том делается чем-то естественным и неотъемлемым... Иногда сильнее, иногда слабее она воспламеняет в нем огонь, и свет иногда озаряет его в большей мере, а иногда удаляется и тускнеет... и хотя светильник горит неугасимо, но иногда делается яснее, и тогда человек празднует как бы в большом упоении Божией любовью, а иногда и самый свет, являющийся в сердце, отверзает дверь еще более внутреннему и глубокому свету, так что человек, весь поглощенный этой сладостью и созерцанием, бывает уже вне себя... Прийти же в эту меру можно кому-либо не сразу и не легко; и только после многих предшествовавших трудов и подвигов, при многолетнем усердии, после испытания и различных искушений возможно достигнуть меры совершенного бесстрастия. Сим только образом истинный во всяком труде и самоизнурении, благодушно перенесший все искушения... человек сподобляется наконец великих почестей, духовных дарований и божественного богатства, и потом делается наследником Небесного Царства.

Преподобный Макарий Египетский

Братья и отцы! Велико снисхождение и человеколюбие Божие к людям. Поэтому, изумляясь неизреченной благости Бога и трепеща, я взываю так: «О, изумительное чудо и сила заповедей Божиих! О, какими они делают тех, кто исполняет и соблюдает их!» Ибо я некогда положил начало в них, когда немного выбрался из глубины зла и мрака... Все, что я делал, было (поначалу) лишь удалением от зла, но оно подвигало меня к добру... Ибо как при восходе солнца тьма понемногу разгоняется и исчезает, так и при воссиянии добродетели изгоняется грех, подобно тьме, и прекращает свое существование, и мы становимся настолько же добрыми во всем, насколько прежде были злыми. Так мы... при помощи Бога Живого воссозидаемся и обновляемся, очистившись душой, телом и умом... Из всего этого получил (нечто) и я, последний и худший из всех... Я получил благодатью благодать, благодеянием благодеяние, огнем огонь и пламенем пламя, и к восхождению прибавились мне восхождения, а в конце восхождения – свет, и к свету еще более ясный свет. И посреди него снова воссияло яркое Солнце и из него появился луч, и он наполнил все... В это время я пребывал в сладчайших слезах и несказанном удивлении. Божественный же ум беседует с моим умом и учит (меня), говоря так: «Понял ли ты, куда Моя сила человеколюбиво возвела тебя за веру и малое терпение, подтверждающие любовь твою? Вот, будучи смертным, ты стал бессмертен, и держимый тлением обретаешься выше него. Живя в мире, ты пребываешь со Мной, нося тело, не бываешь терзаем ни одной из телесных страстей». На это я со страхом и радостью отвечал и сказал: «Кто я, Господи, грешный и нечистый, что Ты взглянул на меня и удостоил беседы (с Тобой)? О, пречистый, невидимый и неприступный для всех, как Ты являешься для меня доступным и сладким и видишься прекраснейшим через осиявающую Тебя славу и благодать?» Все это я слышал таинственно и отвечал необычным образом, сверхъестественное же (видение) изумляло меня... Неизреченная красота Явившегося поразила сердце мое и подвигла меня к безграничной любви... Мне было дано удостовериться, что прощены все грехи мои, однако я видел себя грешным более всех людей. Не мог я не верить Говорившему, но и верить боялся, чтобы не впасть в превозношение. С тех пор я часто восхожу на высоту созерцания без воли моей и добровольно схожу с нее, чтобы (не забыть) меры человечества и соблюсти непоколебимое смирение. Я знаю много, чего не знают другие, и однако я невежествен более всех людей. Радуюсь, что Христос, в Которого я уверовал, даровал мне Царство вечное и непоколебимое, но, как недостойный этих благ, непрестанно плачу и не прекращу плакать... Когда бываю ниже всех, тогда возношусь выше небес и любовью соединяюсь со Христом, Богом моим, на Которого и надеюсь, что, когда освобожусь от этой земной и тяжелой плоти, предстану еще ближе (к Нему), и не только – но и яснее узнаю вечную радость и ликование тамошней любви. Итак, я желал это написать вам, братья мои, не как хотящий добиться славы – ибо таковой безумен и чужд горней славы – но чтобы вы знали безмерное человеколюбие Бога, и сколь легко бремя заповедей Самого Спасителя и Бога нашего, и каково воздаяние дара Его, и чтобы, узнав это, вы или пожелали достичь Его любви, или как вечной смерти ужасались и боялись не достичь ее... И еще: чтобы вы увидели, как омраченные непостижимо становятся светом, приблизившись к великому Свету – те, которые, хотя и из низшего восстанавливаются, как некогда Моисей, но соединяясь с высшим, (становятся) богами.

Преподобный Симеон Новый Богослов