Глава 10. Воскресение

Воскресение Иисуса Христа – то центральное событие евангельской истории, к которому вело все предшествующее повествование в каждом из четырех Евангелий. Как отмечает современный ученый, «Евангелие написано и должно читаться в свете воскресения».⁶⁰⁹

Самый большой парадокс, связанный с этим событием, заключается в том, что его никто не видел. Все евангелисты утверждают, что Иисус воскрес, но ни один не рассказывает, как это произошло. В тот момент, когда рано поутру в первый день недели женщины приходят к погребальной пещере, где было положено тело Иисуса, они обнаруживают, что тела там нет. Но каким образом оно исчезло, евангелисты не говорят, потому что прямых свидетелей у этого события не было.

Другой парадокс связан с тем, как в Евангелиях изложен материал, посвященный явлениям воскресшего Иисуса. На первый взгляд кажется, что между евангелистами слишком много расхождений, чтобы их показания можно было сшить в единую повествовательную ткань. На поверку, однако, сходства оказывается гораздо больше, чем различий. Наибольшие отличия наблюдаются, как всегда,

между, с одной стороны, версиями синоптиков, с другой – версией Иоанна. И тем не менее согласование разных свидетельств, вопреки мнению многих ученых,⁶¹⁰ не представляет собой невыполнимую задачу. «Без сомнения, повествования четырех Евангелий о воскресении представляют проблемы для тех, кто попытается их гармонизировать, – пишет исследователь. – Тем не менее вовсе не очевидно, как думают многие критики, что невозможно достичь правдоподобного согласования параллельных мест в Евангелиях».⁶¹¹

В этом мы убедимся в настоящей главе, в которой сначала последовательно рассмотрим все свидетельства евангелистов о воскресшем Иисусе, а затем попытаемся богословски осмыслить эти свидетельства как на основе раннехристианской экзегетической традиции, так и в свете современной научной дискуссии.

Согласно всем четырем Евангелиям, первыми исчезновение тела Иисуса из гробницы обнаружили женщины. Иоанн упоминает только одну: В первый же день недели Мария Магдалина приходит ко гробу рано, когда было еще темно, и видит, что камень отвален от гроба (Ин.20:1). Матфей говорит о двух женщинах у гроба:

По прошествии же субботы, на рассвете первого дня недели, пришла Мария Магдалина и другая Мария посмотреть гроб. И вот, сделалось великое землетрясение, ибо Ангел Господень, сошедший с небес, приступив, отвалил камень от двери гроба и сидел на нем; вид его был, как молния, и одежда его бела, как снег; устрашившись его, стерегущие пришли в трепет и стали, как мертвые; Ангел же, обратив речь к женщинам, сказал: не бойтесь, ибо знаю, что вы ищете Иисуса распятого; Его нет здесь – Он воскрес, как сказал. Подойдите, посмотрите место, где лежал Господь, и пойдите скорее, скажите ученикам Его, что Он воскрес из мертвых и предваряет вас в Галилее; там Его увидите. Вот, я сказал вам. И, выйдя поспешно из гроба, они со страхом и радостью великою побежали возвестить ученикам Его (Мф.28:1–8).

У Марка свидетелями отсутствия тела Иисуса в гробнице становятся три женщины:

По прошествии субботы Мария Магдалина и Мария Иаковлева и Саломия купили ароматы, чтобы идти помазать Его. И весьма рано, в первый день недели, приходят ко гробу, при восходе солнца, и говорят между собою: кто отвалит нам камень от двери гроба? И, взглянув, видят, что камень отвален; а он был весьма велик. И, войдя во гроб, увидели юношу, сидящего на правой стороне, облеченного в белую одежду; и ужаснулись. Он же говорит им: не ужасайтесь. Иисуса ищете Назарянина, распятого; Он воскрес, Его нет здесь. Вот место, где Он был положен. Но идите, скажите ученикам Его и Петру, что Он предваряет вас в Галилее; там Его увидите, как Он сказал вам. И, выйдя, побежали от гроба; их объял трепет и ужас, и никому ничего не сказали, потому что боялись (Мк.16:1 8).

Наконец, в рассказе Луки фигурируют три женщины, названные по имени, и другие, не названные:

В первый же день недели, очень рано, неся приготовленные ароматы, пришли они ко гробу, и вместе с ними некоторые другие; но нашли камень отваленным от гроба. И, войдя, не нашли тела Господа Иисуса. Когда же недоумевали они о сем, вдруг предстали перед ними два мужа в одеждах блистающих. И когда они были в страхе и наклонили лица свои к земле, сказали им: что вы ищете живого между мертвыми? Его нет здесь: Он воскрес; вспомните, как Он говорил вам, когда был еще в Галилее, сказывая, что Сыну Человеческому надлежит быть предану в руки человеков грешников, и быть распяту, и в третий день воскреснуть. И вспомнили они слова Его; и, возвратившись от гроба, возвестили всё это одиннадцати и всем прочим. То были Магдалина Мария, и Иоанна, и Мария, мать Иакова, и другие с ними, которые сказали о сем апостолам (Лк.24:1–10).

Итак, первое и наиболее очевидное различие между четырьмя свидетельствами о пустом гробе заключается в том, что в каждом из четырех евангельских повествований фигурирует разное количество женщин: только Мария Магдалина упоминается всеми четырьмя евангелистами, Матфей добавляет к ней «другую Марию», Марк – Марию Иаковлеву и Саломию, а Лука – Марию, мать Иакова, Иоанну и других (другая Мария, скорее всего, идентична Марии Иаковлевой, хотя встречались, как мы увидим далее, иные толкования).

Время описываемого события у всех четырех евангелистов одно и то же: утро дня, следующего за субботой. Однако обозначается это время по-разному. Матфей употребляет выражение ὀψέ δέ σαββάτων, τῇ ἐπιφωσκούσῃ εἰς μίαν σαββάτων (буквально: «в вечер суббот, когда светало в одну из суббот»; в славянском переводе «в вечер же субботный, свитающи во едину от суббот»). Марк употребляет три выражения: διαγενομένου τοῦ σαββάτου («по прошествии субботы»), λίαν πρωΐ τῇ μιᾷ τῶν σαββάτων (буквально: «весьма рано в одну из суббот», по-славянски: «зело рано во едину от суббот») и ἀνατείλαντος τοῦ ἡλίου («когда взошло солнце»). У Луки говорится: τῇ δὲ μιᾷ τῶν σαββάτων ὄρθρου βαθέως (буквально: «в одну из суббот глубоким утром»). Иоанн пишет: τῇ δὲ μιᾷ τῶν σαββάτων... πρωΐ σκοτίας ἔτι οὔσης (буквально: «в одну из суббот. утром, когда была еще тьма»).

Выражение μία σαββάτων («одна из суббот»), фигурирующее во всех четырех Евангелиях, означает «первую из суббот», то есть первый день недели: в Римской империи этот день именовался днем солнца, в русской традиции он получит название воскресенья. Субботний покой закончился, и женщины утром приходят ко гробу. Однако если согласно Иоанну они приходят, когда еще темно, то у Матфея начинает светать, а у Марка уже взошло солнце.

Во всех четырех Евангелиях говорится, что ко времени прихода женщин камень был отвален от гроба. Но только у Матфея повествуется о том, как это произошло: ангел, сошедший с небес, приступив, отвалил камень от двери гроба; свидетелями этого стали стражи, которые испугались и стали, как мертвые. Этот эпизод у Матфея вкрапляется в повествование о женщинах, пришедших ко гробу, однако текст позволяет предположить, что он произошел еще до их прихода и что к моменту их появления у гробницы стражи там уже не было. Такое понимание косвенно подтверждается последующим упоминанием о страже у Матфея (Мф.28:11).

Об ангеле (ангелах) в каждом из синоптических Евангелий упоминается по-разному. Только у Матфея употреблено слово «ангел», и ангел изображен сидящим на камне. У Марка говорится о юноше в белой одежде. У Луки – о двух мужах в одеждах блистающих. Описание ангела у Матфея (вид его был, как молния, и одежда его бела, как снег) отчасти напоминает описание Иисуса в момент Преображения (Мф.17:2: и просияло лицо Его, как солнце, одежды же Его сделались белыми, как свет). Описание двух мужей у Луки перекликается с описанием в книге Деяний апостольских двух мужей в белой одежде, явившихся ученикам после того, как Иисус вознесся на небо (Деян.1:10). Два ангела будут упомянуты и в рассказе Иоанна (Ин.20:12): этот рассказ, имеющий самостоятельную значимость, мы рассмотрим позже.

Речь ангела (ангелов) близка по содержанию у трех синоптиков, но приведена в трех различных редакциях. У Матфея и Марка она начинается, соответственно, призывами не бойтесь и не ужасайтесь, после чего ангел говорит женщинам, что они ищут распятого Иисуса; у Луки два мужа задают женщинам вопрос: что вы ищете живого между мертвыми? У всех трех синоптиков ангел затем возвещает женщинам о том, что Иисус воскрес (ἠγέρθη) и что Его нет здесь(οὐκ ἔστιν ᾦδε). При этом у Матфея и Марка ангел указывает на место, где лежало тело Его, а у Луки два мужа напоминают о том, что Иисус предсказывал Свое воскресение (ссылка на Лк.9:22: ...сказав, что Сыну Человеческому должно много пострадать, и быть отвержену старейшинами, первосвященниками и книжниками, и быть убиту, и в третий день воскреснуть). Речь ангела у Марка и Матфея содержит повеление возвестить ученикам (у Марка – ученикам и Петру) о том, что они увидят воскресшего Иисуса в Галилее. Завершается речь словами: вот, я сказал вам у Матфея, как Он сказал вам у Марка.

Окончание всего эпизода тоже имеет отличия в трех синоптических Евангелиях. У Матфея женщины со страхом и радостью побежали от гроба, чтобы возвестить ученикам о том, что видели. У Марка они, выйдя, побежали от гроба, их объял трепет и ужас, но они никому ничего не сказали, потому что боялись. У Луки женщины, вернувшись от гроба, возвестили все это одиннадцати и всем прочим. У Иоанна Мария Магдалина бежит к двум ученикам и говорит: у «если Господа из гроба, и не знаем, где положили Его (Ин.20:2). Таким образом, если у Матфея говорится только о намерении женщин исполнить повеление ангела и возвестить ученикам то, что они увидели, то у остальных евангелистов налицо расхождение – у Марка они не исполняют повеление ангела, у Луки исполняют, а у Иоанна Мария Магдалина лишь свидетельствует о том, что видела пустой гроб.

Перед нами типичный и яркий пример четырех свидетельских показаний об одном и том же событии. Они разнятся в деталях, но сходятся по существу. Напомним, что в книге «Начало Евангелия» мы отмечали: наличие разногласий между евангелистами в деталях при сходстве по существу говорит не против, а, наоборот, в пользу реальности описываемых событий. Если бы речь шла о мистификации, авторы, несомненно, позаботились бы о том, чтобы сверить информацию. Расхождения свидетельствуют о том, что никакого сговора между евангелистами не было. Мы также указывали на отличие свидетеля от обычного историка: свидетель говорит о том, что видел, и его рассказ всегда окрашен личным отношением к происходившему. Свидетели никогда не являются в полной мере сторонними наблюдателями: они воспринимают себя участниками события, даже если не участвовали в нем напрямую; вспоминая событие, человек переживает и вольно или невольно интерпретирует его.⁶¹²

В случае с рассматриваемым эпизодом мы имеем дело не со свидетельствами четырех очевидцев, а с четырьмя рассказами, основанными на свидетельствах очевидцев. Мы не знаем, сколько было исходных свидетельств – от одного (Марии Магдалины) до четырех (Марии Магдалины, Марии Иаковлевой, Иоанны, Саломии) и даже больше (если считать Марию Иаковлеву и «другую Марию» за два разных лица и если добавить потенциальное свидетельство упомянутых у Луки «других с ними»). И мы не знаем, каким образом эти исходные свидетельства трансформировались в устах тех, чьи рассказы легли в основу евангельских повествований. Именно указанными факторами – вероятным наличием нескольких исходных свидетельств, а также одного или нескольких передаточных звеньев между исходными свидетелями и авторами Евангелий – и объясняются названные разногласия.

При этом общий контур истории остается одинаковым во всех четырех Евангелиях. Первыми свидетелями пустого гроба оказываются женщины, и евангелисты не скрывают этого, несмотря на то что женщины в иудейской традиции считались ненадежными свидетелями. У Марка особо отмечается, что женщинам не поверили, – впрочем, не потому, что следовали в этом иудейским представлениям, а потому, что сама принесенная ими весть казалась ученикам-мужчинам невероятной, несмотря на то что они много раз слышали от Учителя предсказания о Его воскресении.

Кто понимается под «другой Марией» в Евангелии от Матфея? Она упоминается в этом Евангелии дважды: в рассказе о погребении (Мф.27:61) и в рассказе о воскресении (Мф.28:1). Обычно под «другой Марией» понимают Марию, мать Иакова и Иосии, о которой в параллельных местах говорит Марк (Мк.15:40; 16:1).

Однако существует иное, достаточно позднее, толкование, согласно которому другая Мария – это Богородица. Такое толкование мы встречаем, в частности, у Григория Паламы (XIV век):

Итак, все женщины пришли после землетрясения и бегства стражи и нашли гроб отверстым и камень отваленным, но когда предстала Матерь Дева, тогда было землетрясение, и отваливался камень, и гроб отверзался, и стерегущие присутствовали, хотя и были потрясены ужасом, так что после землетрясения, придя в себя, немедленно устремились в бегство. Богородица же, не испытывая страха, обрадовалась, видя происходящее. Я думаю, что ради Нее первой Живоносец открыл оный гроб... И ради Нее Он послал ангела, дабы он воссиял как молния, так, чтобы, пока еще было темно, благодаря обильному свету ангела Она увидела не только пустой гроб, но и плащаницы, положенные в порядке и многообразно свидетельствующие о воскресении Погребенного.⁶¹³

Данное толкование, получившее распространение на православном Востоке во II тысячелетии, является попыткой объяснить факт отсутствия в евангельских повествованиях о воскресении Христа какого-либо упоминания о Деве Марии. До Григория Паламы подобное же толкование встречалось у Феофилакта Болгарского (XII век), считавшего, что Богородица упоминается у Марка под именем Марии, матери Иакова и Иосии.⁶¹⁴

В синаксарии (поучении) на праздник Святой Пасхи говорится: «Вообще нужно сказать, что в разное время приходили ко гробу жены, в числе которых была и Богородица; ибо Она и есть Мария, Которую Евангелие называет Иосиевой, – этот Иосия был сын Иосифа».⁶¹⁵

Согласно Евангелию от Луки, после того, как женщины вернулись от гроба и возвестили о том, что видели, одиннадцати и всем прочим, показались им слова их пустыми, и не поверили им. Но Петр, встав, побежал ко гробу и, наклонившись, увидел только пелены лежащие, и пошел назад, дивясь сам в себе происшедшему (Лк.24:9–12).

Эпизод, которому Лука посвящает одно предложение, более подробно изложен Иоанном. У него к Петру присоединяется другой ученик:

В первый же день недели Мария Магдалина приходит ко гробу рано, когда было еще темно, и видит, что камень отвален от гроба. Итак, бежит и приходит к Симону Петру и к другому ученику, которого любил Иисус, и говорит им: унесли Господа из гроба, и не знаем, где положили Его. Тотчас вышел Петр и другой ученик, и пошли ко гробу. Они побежали оба вместе; но другой ученик бежал скорее Петра, и пришел ко гробу первый. И, наклонившись, увидел лежащие пелены; но не вошел во гроб. Вслед за ним приходит Симон Петр, и входит во гроб, и видит одни пелены лежащие, и плат, который был на главе Его, не с пеленами лежащий, но особо свитый на другом месте. Тогда вошел и другой ученик, прежде пришедший ко гробу, и увидел, и уверовал. Ибо они еше не знали из Писания, что Ему надлежало воскреснуть из мертвых. Итак, ученики опять возвратились к себе (Ин.20:1–10).

Иоанн упоминает только Марию Магдалину, но из ее слов {не знаем во множественном числе) становится ясно, что она приходила к гробнице Иисуса не одна: это соответствует свидетельству синоптиков. Иоанн не говорит о том, что Мария заглянула в гробницу, но это, опять же, становится очевидно из ее слов, обращенных к Петру и другому ученику. О том, что Иисус воскрес, она пока не догадывается: она уверена, что тело Господа кто-то куда-то переложил. Возможно, она полагает, что тело украдено.

Под «другим учеником» древнецерковная экзегетическая традиция понимает самого автора четвертого Евангелия; с этой атрибуцией согласно и большинство современных ученых. Другой ученик – тот, кто свидетельствует из первых уст, а не с чьих-либо слов, и это придает его свидетельству особую значимость. Он «увидел» (εἶδεν) то, о чем говорит, а не просто узнал от кого-то. Нельзя не вспомнить здесь начало Первого послания Иоанна Богослова: О том, что было от начала, что мы слышали, что видели своими очами, что рассматривали и что осязали руки наши, о Слове жизни. о том, что мы видели и слышали, возвещаем вам... (1Ин.1:1, 3).

Иоанн подробно описывает свой путь к пустому гробу. Стартует он вместе с Петром, но бежит быстрее и приходит первым. Затем он наклоняется к гробу, но не входит внутрь. Петр прибегает вторым, но в гроб заходит раньше Иоанна. Возможно, помимо буквального эта сцена имеет и символический смысл. Некоторые толкователи видят в выражении вслед за ним(ἀκολουθῶν αὐτῷ – буквально: «следуя за ним») скрытую аллюзию на превосходство Иоанна над Петром,⁶¹⁶ однако в таком понимании нет необходимости: речь идет о беге, но не о соревновании, в котором один становится победителем, другой побежденным.⁶¹⁷ Скорее, речь может идти об общем призвании, но различных дарах двух учеников: оба стремятся к одной цели, но поочередно опережают друг друга.

Первенство Петра вряд ли кем-либо оспаривалось в раннехристианской общине. В то же время упоминания о Петре и «другом ученике» в четвертом Евангелии показывают, что автор этого Евангелия отводил себе особую роль в общине учеников Иисуса. На Тайной Вечере он, а не Петр возлежит у груди Иисуса, и Петр вынужден обращаться к Иисусу не напрямую, а через него (Ин.13:23–26). В завершающей сцене Евангелия Петр идет за Иисусом, а другой ученик следует за обоими. При этом Петру Иисус предсказывает насильственную смерть, а об Иоанне говорит загадочные слова: если Я хочу, чтобы, он пребыл, пока приду, что тебе до того? (Ин.21:18–22).

В рассматриваемом эпизоде оба ученика – сначала Иоанн, затем Петр – видят лежащие пелены, но только об одном говорится: и увидел, и уверовал (καὶ εἶδεν καὶ ἐπίστευσεν). В этом не следует видеть скрытого намека на то, что Петр был одним из учеников, сомневавшихся в воскресении Иисуса (Мф.28:17). Скорее, Иоанн этими словами подчеркивает значимость собственного духовного опыта: в отличие от Марии Магдалины, которую пустой гроб натолкнул на мысль о том, что тело Господа куда-то унесли, для Иоанна вид пустого гроба и лежащих пелен стал неопровержимым доказательством того, что Христос воскрес.

Тема соотношения видения и веры вновь возникнет в эпизоде с Фомой, усомнившимся в воскресении Христа. Ему Иисус скажет: Ты поверил, потому что увидел Меня; блаженны невидевшие и уверовавшие (Ин.20:29).

Почему Иоанн акцентирует внимание на пеленах и плате, отдельно лежащем и особым образом свитом? Прежде всего потому, что именно пелены и плат становятся для него доказательством воскресения Христа. Очевидна связь между рассматриваемым эпизодом и воскрешением Лазаря. Там умерший вышел из гроба, обвитый по рукам и ногам погребальными пеленами, и лицо его обвязано было платком; чтобы освободить его от пелен, потребовалась сторонняя помощь (Ин.11:44). Здесь пелены и плат остаются лежать в гробнице как ставшие ненужными атрибуты погребального обряда: воскресший Иисус самостоятельно, без чьей-либо помощи, освободился от них.

Помимо указанной причины упоминание пелен и плата может иметь и другую: Иоанн мог счесть необходимым сказать о них потому, что и пелена, и плат бережно хранились в раннехристианской общине. Здесь вновь перед нами возникают истории Нерукотворного Образа и Туринской плащаницы. Хотя евангелист ничего не говорит об изображении лика Христа или Его тела на плате или пеленах, само упоминание об этих предметах могло быть достаточным сигналом для читателя, знающего, как они выглядят. В таком случае слова и увидел, и уверовал обретают дополнительный обертон: евангелист увидел не просто пелены и плат, но увидел изображение умершего Иисуса на них, и именно это изображение убедило его в том, что Иисус воскрес.

На какое место из Писания ссылается евангелист в данном отрывке? Во всех остальных случаях, когда Иоанн упоминает Писание, ссылка дается на конкретный текст из Ветхого Завета (Ин.2:17–22; 7:38, 42; 10:34–35; 13:18; 17:12; 19:24, 28, 36–37), даже если не всегда ученые единогласны во мнении, о каком именно тексте идет речь. В данном же случае слово «Писание» может иметь расширительный смысл, указывая на всю совокупность ветхозаветных текстов, которые в раннехристианской традиции рассматривались как пророчества о страждущем, умирающем и воскресающем Мессии. В число таких текстов, несомненно, входили упоминавшиеся выше псалом 21-й и 53-я глава Книги пророка Исаии.

Можно вспомнить и другие тексты,⁶¹⁸ в частности, те, что упоминаются в Деяниях апостольских: Пс.15:8–11 (Деян.2:25–28; 13:35); Пс.109:1 (Деян.2:34–35); Пс.2:7 (Деян.13:33). Эти тексты в совокупности воспринимались в Древней Церкви как пророчество о воскресении. Не случайно автор Деяний, завершая свое Евангелие, говорит о воскресшем Иисусе: Тогда отверз им ум к уразумению Писаний. И сказал им: так написано, и так надлежало пострадать Христу, и воскреснуть из мертвых в третий день (Лк.24:45–46).

Все четыре Евангелия содержат ссылки на Писания и рассматривают отдельные события жизни Иисуса как исполнение конкретных ветхозаветных пророчеств. Главное событие евангельской истории – воскресение Христа – тоже было предсказано в Ветхом Завете: в этом была глубоко убеждена раннехристианская Церковь, основывая свое убеждение на словах Самого Воскресшего.

Употребленное Иоанном слово δεῖ («надлежит») напоминает о других случаях, когда то же самое слово используется евангелистами для указания на пророчества, которые должны исполниться в жизни воплотившегося Сына Божия: Как же книжники говорят, что Илии надлежит прийти прежде? (Мф.17:10; Мк.9:11); ...и Сыну Человеческому, как написано о Нем, надлежит много пострадать и быть уничижену (Мк.9:12); И вот, два мужа беседовали с Ним, которые были Моисей и Илия; явившись во славе, они говорили об исходе Его, который Ему надлежало совершить в Иерусалиме (Лк.9:30–31); Но прежде надлежит Ему много пострадать и быть отвержену родом сим (Лк.17:25).

Картина, которую рисует Иоанн, свидетельствует о колебании двух учеников между неверием и верой. С одной стороны, о себе Иоанн говорит, что он увидел и уверовал. С другой, слова ибо они еще не знали из Писания, что Ему надлежало воскреснуть из мертвых, относятся к обоим ученикам. Совместный путь двух учеников к пустому гробу – символ их перехода от неверия к вере. Такой же символический смысл вкладывает евангелист в историю Фомы (Ин.20:24–29).

Прежде чем рассматривать свидетельства евангелистов о явлениях воскресшего Иисуса, мы должны сделать экскурс в проблематику, связанную с так называемым длинным окончанием Евангелия от Марка. Это окончание (Мк.16:9–20) представляет собой один из спорных пунктов новозаветной текстологии. В ряде авторитетных древних рукописей, включая Синайский и Ватиканский кодексы, оно отсутствует; в тех же, где присутствует, оно иногда отмечается специальными знаками, указывающими, по мнению ученых, на то, что переписчики воспринимали его как добавку к первоначальному тексту Евангелия от Марка, завершавшемуся стихом: И, выйдя, побежали от гроба; их объял трепет и ужас, и никому ничего не сказали, потому что боялись (Мк.16:8). Научный консенсус вокруг данного вопроса считается настолько устоявшимся, что многие современные комментаторы заканчивают свои толкования Евангелия от Марка на этом стихе, а «длинному окончанию» посвящают лишь краткий экскурс⁶¹⁹ или одну сноску.⁶²⁰

Отсутствие «длинного окончания» в Синайском и Ватиканском кодексах многие ученые считают достаточным основанием для того, чтобы объявить это окончание позднейшей добавкой.⁶²¹ Однако оба кодекса датируются IV веком. Есть ли данные о рукописях предшествующего периода? Есть. На основании исследования этих данных американский ученый У.Р.Фармер приходит к следующему выводу: нет сомнений в том, что во II веке имели широкое хождение рукописи Евангелия от Марка, содержавшие «длинное окончание»; что же касается рукописей, заканчивавшихся словами «ибо они боялись», то о наличии таковых во II веке сведений не имеется.⁶²² Все известные нам рукописи, в которых «длинное окончание» опущено, датируются IV и последующими веками.

Помимо рукописной традиции, в пользу принадлежности «длинного окончания» оригинальному тексту Евангелия от Марка говорят многочисленные внешние свидетельства. Во II веке это окончание, по-видимому, известно Иустину Философу: говоря о «могущественном учении, которое апостолы Его, вышедши из Иерусалима, проповедали повсюду», Иустин имплицитно ссылается на Мк.16:20 (а они пошли и проповедовали везде, при Господнем содействии.⁶²³ Эксплицитную ссылку на «длинное окончание» мы находим у Иринея Лионского , который, сопоставляя начало и конец Евангелия от Марка, пишет:

Поэтому и Марк, истолкователь и спутник Петра, так начал свое евангельское писание: Начало Евангелия Иисуса Христа Сына Божия, как написано у пророков: вот я посылаю Ангела Моего пред лицом Твоим, который приготовит путь Твой. Глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Ему (Мк.1:1–3). Он ясно называет началом Евангелия слова святых пророков, и Кого они исповедали Господом и Богом, Того он показывает Отцом Господа нашего Иисуса Христа... Пророки же не возвещали то того, то другого Бога, но Единого и Того же, хотя с разными обозначениями и под многими именами. В конце Евангелия Марк говорит: Итак, Господь, после беседования с ними, вознесся на небеса и сидит одесную Бога (Мк.16:19), подтверждая сказанное пророком: Господь сказал Господу моему: сиди по правую сторону Меня, пока я сделаю врагов Твоих подножием ног Твоих (Пс.109:1). Таким образом Один и Тот же Бог и Отец, Которого возвещали пророки, проповедует Евангелие, Которого чтим и от всего сердца любим мы, христиане, как Творца неба и земли и всего, что в них.⁶²⁴

Очевидно, что у Иринея Лионского , жившего во II веке и лично знавшего учеников апостолов, аутентичность «длинного окончания» Евангелия от Марка не вызывает никаких сомнений. В дальнейшей патристической традиции, в частности у Афраата, Евсевия Кесарийского, Иоанна Златоуста, Епифания Кипрского, Амвросия Медиоланского, блаженного Августина, «длинное окончание» цитируется

наряду с прочим текстом Евангелия от Марка.⁶²⁵ Григорию Нисскому известны оба варианта окончания. В своем 2-м пасхальном слове он отмечает: «В наиболее точных списках Евангелие от Марка заканчивается на словах «ибо они боялись». В некоторых же добавляется и следующее: «Воскреснув рано в первый день недели, Иисус явился сперва Марии Магдалине, из которой изгнал семь бесов"». И далее комментирует «длинное окончание» Марка, сравнивая его со свидетельствами Матфея и Луки.⁶²⁶

Древние переводы и конкордансы евангельского текста свидетельствуют в пользу аутентичности «длинного окончания» Марка. Татиан (II век) включает его в свой свод четырех Евангелий «Диатессарон». Оно присутствует в старолатинском переводе, датируемом II – III веками, в переводах III века – коптском и сирийском (Пешитта).

В конце IV века блаженный Иероним включает его в свой латинский перевод Евангелия (Vulgata).⁶²⁷

«Длинное окончание» Марка входит в число одиннадцати евангельских отрывков, предназначенных к чтению на воскресной утрене (а порядок этих чтений сформировался очень рано). Его включают все византийские и латинские лекционарии (Евангелия для богослужебного употребления, в которых текст поделен на отрывки в соответствии с литургическим календарем).

Из совокупности имеющихся данных крупнейший специалист по текстологии Нового Завета Б. Мецгер делает следующий двусмысленный вывод: «Хотя внешние и внутренние свидетельства подсказывают, что последние 12 стихов не принадлежат автору остального текста, этот отрывок следует признать частью канонического текста Евангелия».⁶²⁸ Мы можем согласиться только с последней частью данного утверждения. Что же касается принадлежности отрывка иному автору, это не более чем рабочая гипотеза – столь же спорная, как и многие другие гипотезы современных специалистов в области Нового Завета.

Спросим себя: мог ли текст такой длины и такого калибра, как Евангелие от Марка, заканчиваться на слове γάρ («ибо»)? А между тем именно на этом слове, согласно гипотезе противников аутентичности «длинного окончания» Марка, заканчивалось его Евангелие: ἐφοβοῦντο γάρ («ибо они боялись»). Возможно ли, чтобы за явлением юноши, возвестившего женщинам о том, что воскресший Христос предваряет учеников в Галилее, не последовало рассказа о самой встрече Христа с учениками? Даже если бы вообще не существовало «длинного окончания» и текст оборвался бы на загадочном «ибо», очевидно было бы, что окончание текста утеряно. Однако оно не только не утеряно, но и засвидетельствовано множеством рукописей, переводов, ссылок на него в святоотеческой литературе и многовековой литургической традицией.

Что же заставляет ученых игнорировать эти данные и либо считать этот отрывок позднейшей добавкой к Евангелию, либо отрицать авторство Марка? Прежде всего желание доказать, что все рассказы о явлениях Христа женщинам и ученикам – позднейшая добавка к изначальному ядру евангельского текста, которое этих рассказов не содержало. Ход рассуждения ученых таков: изначальное предание содержало только рассказ о Страстях, а впоследствии была придумана история пустого гроба, которая, в свою очередь, обросла легендами и мифами о различных явлениях Воскресшего.⁶²⁹

Другой, менее радикальный вариант той же гипотезы: изначально в Евангелии от Марка этого окончания не было, но впоследствии (не ранее II века) оно было составлено на основе эпизодов из заключительных глав трех других Евангелий.⁶³⁰ Некоторые ученые утверждают, что изначально у Евангелия от Марка должно было быть некое другое окончание, но оно было утрачено, и вместо него написали новое.⁶³¹ В качестве альтернативы «длинному окончанию» иногда рассматривают так называемое «краткое окончание», вставленное в некоторых достаточно поздних рукописях между Мк.16:8 и «длинным окончанием».⁶³² Согласно еще одной гипотезе, Марк умер, не успев завершить свое Евангелие, и его заканчивали другие.⁶³³

Ни одна из упомянутых гипотез не представляется нам убедительной: все они состоят из натяжек. Встречающиеся в научной литературе указания на якобы имеющиеся стилистические отличия «длинного окончания» от остального текста Евангелия от Марка также слишком субъективны, чтобы на их основе делать далеко идущие выводы.⁶³⁴

Единственной позицией, с которой мы готовы солидаризироваться, является та, что выражена одним из современных комментаторов Евангелия от Марка: явления воскресшего Христа – настолько очевидная интегральная часть изначальной христианской проповеди, что невозможно представить, чтобы Марк окончил свое Евангелие без всякого указания на эти явления. Книга, имеющая столь торжественный зачин (Мк.1:1: Начало Евангелия Иисуса Христа, Сына Божия}, не могла закончиться лишь указанием на страх и трепет, объявший женщин, увидевших пустой гроб. Если бы Евангелие от Марка кончалось именно так, оно шло бы вразрез со всей раннехристианской традицией, включая три других Евангелия, Деяния апостольские и послания Павла.⁶³⁵

Вопрос должен ставиться не о том, по каким причинам «длинное окончание» было добавлено к Евангелию от Марка, а по каким оно оказалось опущено в некоторых рукописях IV века и последующих столетий. Предположения высказывались самые разные. Известно, например, что многие древние рукописи (как свитки, так и кодексы) имеют серьезные повреждения в начале и конце текста. Вполне могло случиться, что у одного из свитков, на основе которого создавались последующие списки, был поврежден край, и окончание оказалось утраченным,⁶³⁶ или, если это был кодекс, у него отвалилась последняя страница. Тем не менее это окончание сохранилось в других рукописях, а также в литургической традиции Церкви и памятниках раннехристианской литературы.

Рассказ Марка о трех явлениях Воскресшего является цельным повествованием, скрепленным троекратным указанием на неверие учеников. Сначала они не поверили женщинам (Мк.16:11); затем не поверили двум ученикам, встретившим Иисуса на пути в селение (Мк.16:13); наконец, Сам Иисус, явившись им, упрекает их в том, что они не поверили свидетелям Его воскресения, а затем говорит о силе веры (Мк.16:14–18). «По-видимому, ученики остались на том же уровне, на каком были до воскресения, то есть глухими к словам Иисуса, закрытыми для понимания Его личности и явленной в Нем сверхъестественной истины», – отмечает современный православный исследователь.⁶³⁷

Тема неверия учеников возникает и в других Евангелиях: Матфей говорит о том, что одни из учеников поклонились Иисусу, а другие усомнились (Мф.28:17); Лука повествует о двух учениках, которые не узнали Иисуса и которых Он упрекал в неверии (Лк.24:25); а Иоанн рассказывает о неверии Фомы (Ин.20:24–29). Мы видим, что неверие и сомнение сопровождало учеников (по крайней мере, некоторых) на протяжение всего недолгого периода от Пасхи до Вознесения, и только событие Пятидесятницы, когда на них сошел Дух Святой (Деян.2:1–13), окончательно утвердило их в вере в воскресение Христа

Обратимся к свидетельствам о первом явлении воскресшего Иисуса. Самое краткое из них принадлежит Марку:

Воскреснув рано в первый день недели, Иисус явился сперва Марии Магдалине, из которой изгнал семь бесов. Она пошла и возвестила бывшим с Ним, плачущим и рыдающим; но они, услышав, что Он жив и она видела Его, – не поверили (Мк.16:9–11).

Отметим, что это единственный во всем Четвероевангелии текст, где говорится о том, что Иисус изгнал из Марии Магдалины семь бесов. Данное упоминание является косвенным свидетельством против гипотезы, согласно которой «длинное окончание» Марка целиком составлено на основе трех других Евангелий. Очевидно, что за этим упоминанием стоит самостоятельная традиция, экспонентом которой был только автор второго Евангелия.

В рассказе Матфея действующими лицами являются Мария Магдалина и другая Мария, которые приходили ко гробу, обнаружили его пустым, услышали весть о воскресении от ангела, а теперь со страхом и радостью великою бегут, чтобы возвестить ученикам то, что они увидели и услышали:

Когда же шли они возвестить ученикам Его, и се Иисус встретил их и сказал: радуйтесь! И они, приступив, ухватились за ноги Его и поклонились Ему. Тогда говорит им Иисус: не бойтесь; пойдите, возвестите братьям Моим, чтобы шли в Галилею, и там они увидят Меня (Мф.28:9–10).

Слово «радуйтесь» (χαίρετε) является обычным восточным приветствием, однако в контексте первого явления воскресшего Иисуса имеет совершенно особый смысл. Оно должно привести испуганных женщин в то состояние, которое Иисус обещал ученикам перед Своим арестом, сравнивая предстоящую им скорбь со скорбью женщины при родах: Женщина, когда рождает, терпит скорбь, потому что пришел час ее; но когда родит младенца, уже не помнит скорби от радости, потому что родился человек в мир. Так и вы теперь имеете печаль; но Я увижу вас опять, и возрадуется сердце ваше, и радости вашей никто не отнимет у вас (Ин.16:21–22). Стоя у креста распятого Учителя, женщины испытали эти родовые муки скорби, но теперь Его воскресение открывает им новую, доселе не изведанную радость – ту, которую никто не сможет отнять.

С наибольшими подробностями явление воскресшего Христа Марии Магдалине описано у Иоанна:

А Мария стояла у гроба и плакала. И, когда плакала, наклонилась во гроб, и видит двух Ангелов, в белом одеянии сидящих, одного у главы и другого у ног, где лежало тело Иисуса. И они говорят ей: жена! что ты плачешь? Говорит им: унесли Господа моего, и не знаю, где положили Его. Сказав сие, обратилась назад и увидела Иисуса стоящего; но не узнала, что это Иисус. Иисус говорит ей: жена! что ты плачешь? кого ищешь? Она, думая, что это садовник, говорит Ему: господин! если ты вынес Его, скажи мне, где ты положил Его, и я возьму Его. Иисус говорит ей: Мария! Она, обратившись, говорит Ему: Раввуни! – что значит: Учитель! Иисус говорит ей: не прикасайся ко Мне, ибо Я еще не восшел к Отцу Моему; а иди к братьям Моим и скажи им: восхожу к Отцу Моему и Отцу вашему, и к Богу Моему и Богу вашему. Мария Магдалина идет и возвещает ученикам, что видела Господа и что Он это сказал ей (Ин.20:11–18).

Мы помним, что во всех трех синоптических Евангелиях женщины узнают о воскресении Христа от одного или двух ангелов. Рассказ Иоанна отличается от синоптических тем, что при первом посещении гробницы Мария Магдалина не видит ничего, кроме отваленного от нее камня. Она возвещает об увиденном Петру и другому ученику; они бегут к гробнице, видят погребальные пелены и возвращаются к себе. Только после этого Мария, вновь оказавшаяся у гроба, видит ангелов и слышит от них не весть о воскресении, а вопрос: жена! что ты плачешь? Ее ответ ангелу почти дословно совпадает с тем, что она говорила Петру: унесли Господа из гроба, и не знаем, где положили Его (Ин.20:2).

Диалог Марии с воскресшим Учителем напоминает многие другие диалоги из Евангелия от Иоанна, в которых собеседники выказывают образ мыслей, полностью зацикленный на предметах и явлениях земной жизни. К числу таких диалогов относятся беседы Иисуса с Никодимом (Ин.3:1–12) и самарянкой (Ин.4:5–26). Нет никаких оснований видеть в этих диалогах лишь стремление евангелиста показать, насколько отличался духовный уровень собеседников Иисуса от Его духовного уровня. Скорее, они отражают ту истину, которая многообразно раскрывается на страницах каждого из Евангелий: в лице Иисуса земные люди, мужчины и женщины, встречали Того, Чьи слова и действия превышали их разумение; то, что происходило с Ним и вокруг Него, не укладывалось в рамки обыденного.

Воскресение Христа является кульминацией евангельской истории. И хотя первому явлению Воскресшего предшествовало возвещение об этом ангелов, именно это первое явление становится тем переломным моментом, когда самая страшная скорбь прелагается в самую великую радость. И в этот момент в центре повествования оказывается не Петр, которому было уделено столько внимания во всех четырех Евангелиях, не кто-либо иной из апостолов, а женщина, ранее не игравшая никакой существенной роли в евангельской истории. Она первой увидела пустой гроб и она же первой видит Воскресшего из гроба.

Древние толкователи усматривали в рассказах евангелистов о женщинах, первыми увидевших воскресшего Иисуса, указание на то, что благодаря Христу радикально изменилось соотношение полов. По словам Илария Пиктавийского, «то, что сначала женщины видят Господа, что Он приветствует их, что они поклоняются Ему и что Он повелевает им принести благую весть апостолам, переворачивает устоявшийся от начала миропорядок: род, через который смерть вошла в мир, теперь становится первым, которому дается принять славу, видение, плод и весть воскресения».⁶³⁸ Здесь содержится аллюзия на грехопадение первых людей, совершившееся через Еву (Быт.3:4–6). «Так проклятие Евы оказалось снято этими женщинами», – говорит блаженный Иероним.⁶³⁹

Можно указать также на то, что роль женщин в рассказах о явлениях воскресшего Иисуса предвосхищает ту роль, которую они будут играть в христианской Церкви, где, по словам апостола Павла, нет мужеского пола, ни женского, но все – и мужчины, и женщины – составляют единое тело во Христе (Гал.3:28).

Наконец, можно вспомнить другое высказывание Павла: Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное; и незнатное мира и уничиженное и ничего не значащее избрал Бог, чтобы упразднить значащее (1Кор.1:27–28). Социальное положение женщин в иудейском обществе времен Иисуса не позволяло им играть сколько-нибудь заметную роль в Его окружении. Но воскресение Христа «переворачивает установившийся миропорядок» в том числе и потому, что женщины выходят из тени, в которой они пребывали на протяжении многих веков.

«Свидетельство женщин, ввиду их легкомыслия и пристрастия, не должно быть принимаемо во внимание»: эти слова летописец еврейского народа Иосиф Флавий вкладывает в уста Моисея.⁶⁴⁰ Они отражают широко распространенное в иудейской среде мнение о недостоверности свидетельских показаний женщин. Между тем именно женщины принесли ученикам Иисуса весть о Его воскресении. Тот факт, что во всех четырех Евангелиях свидетельство женщин не только принимается во внимание, но в каком-то смысле играет ключевую роль, лишний раз указывает на решительную смену традиционной для иудаизма культурной парадигмы в христианстве. Отныне женщина – не менее достоверный свидетель, чем мужчина.

Если же рассматривать поведение женщин и мужчин, как оно отражено в последних главах евангельской истории, в нравственном аспекте, то превосходство женщин оказывается очевидным. Когда Иисус был арестован, все ученики-мужчины, оставив Его, бежали. Один из учеников оказался предателем, другой трижды прилюдно отрекся от Учителя. При кресте Иисуса мы видим лишь одного из двенадцати учеников, при погребении – ни одного. Женщины же неотступно следуют за Иисусом, стоят у Его креста, присутствуют при Его погребении и первыми, раньше мужчин, приходят к Его гробу в утро воскресения. Вполне естественно, что именно они первыми узнают о Его воскресении: им Он является, им адресует призыв к радости, тогда как первое, что услышат от Него одиннадцать учеников-мужчин, будет упрек в неверии (Мк.16:14).

Мария поначалу принимает Иисуса за садовника (κηπουρός). Некоторые комментаторы объясняют это тем, что Иисус появился обнаженным (точнее, в одной набедренной повязке), так как оставил погребальные пелены в гробнице.⁶⁴¹ Однако такое предположение безосновательно. Ни одно из Евангелий ничего не говорит о том, во что был одет воскресший Иисус, когда являлся Марии и затем ученикам. По крайней мере, когда два ученика встретили Его по дороге в Эммаус (Лк.24:15–16), вряд ли Он мог идти с ними в одной лишь набедренной повязке.

Иисус сначала обращается к Марии так же, как обратился к Своей Матери с креста: γύναι («женщина», славянское «жено»). И повторяет вопрос, который она только что услышала от ангелов: жена! что ты плачешь? Добавление кого ищешь? имеет параллели в словах ангела (ангелов) из синоптических Евангелий: вы ищете Иисуса распятого (Мф.28:5); Иисуса ищете Назарянина, распятого (Мк.16:6); что вы ищете живого между мертвыми? (Лк.24:5).

Комментаторы отмечают, что Мария, согласно Евангелию от Иоанна, дважды повернулась к Иисусу: сначала она обратилась назад (ἐστράφη εἰς τὰ ὀπίσω) и увидела Иисуса стоящего, а затем, когда Он назвал ее по имени, она, обратившись (στραφεῖσα), говорит Ему: Раввуни! Иоанн Златоуст считает, что Мария сначала от ангелов обернулась к стоявшему сзади Иисусу, затем вновь к ангелам и потом опять к Иисусу.⁶⁴²

Несмотря на то что Иисус заговорил с Марией, она продолжает не узнавать Его. И только после того, как Он называет ее по имени, она понимает, Кто перед ней. Слово «Раввуни» (арамейское רוני rabbūnī – буквально: «учитель мой») в греческом тексте Евангелия встречается еще один раз только у Марка: так к Иисусу обращается слепой (Мк.11:51). Оно представляет собой, возможно, более персонализированную и ласковую форму, чем обычное наименование «равви», которое мы слышим из уст учеников Иисуса (Ин.1:38, 49; 4:31; 9:2; 11:8), включая Петра (Мк.9:5; 11:21) и Иуду (Мф.26:25, 49; Мк.14:45), а также из уст Никодима (Ин.3:2), Иоанновых учеников (Ин.3:26) и народа (Ин.6:25).⁶⁴³

Почему Мария Магдалина не узнаёт воскресшего Иисуса? Вряд ли можно это объяснить тем, что она плакала, или тем, что было еще темно. Скорее, причина в том, что изменился Его внешний вид. Этот вывод подтверждается свидетельствами других евангелистов: у Луки два ученика не узнают Иисуса, когда Он присоединяется к ним по дороге (Лк.24:13–35), а затем другие ученики принимают Его за духа, и Ему приходится доказывать, что Он – Тот Самый Иисус, Которого они видели и знали (Лк.24:36–43). У Иоанна Иисус в доказательство того, что это Он, а не кто-то другой, показывает ученикам Свои руки, ноги и ребра (Ин.20:20), а Фоме – раны на Своем теле (Ин.20:27). Когда Иисус стоит на берегу, ученики не узнаю́т Его (Ин.21:4).

В евангельских рассказах о воскресении перед нами предстает Христос, имеющий руки, ноги, ребра, раны на теле.

В то же время узнаю́т Его не сразу, а если и узнаю́т, то скорее по косвенным признакам: голосу, знакомому жесту, произносимым словам. Мария узнала Его «не по виду, но по голосу»,⁶⁴⁴ и то не сразу, а только когда Он назвал ее по имени. Можно вспомнить слова Иисуса о добром пастыре, чьи овцы слушаются голоса его, и он зовет своих овец по имени... а овцы за ним идут, потому что знают голос его (Ин.10:3–4).

Почему Иисус запрещает Марии прикасаться к Нему? Не противоречит ли это свидетельству Матфея, у которого женщины, увидев воскресшего Иисуса, ухватились за ноги Его (Мф.28:9)? Гармонизировать два повествования можно, предположив, что слова не прикасайся ко Мне были непосредственной реакцией на поведение Марии, ухватившейся за ноги Иисуса.

Более сложной представляется логическая связь между запретом прикасаться к Нему и тем, что звучит как объяснение причины этого запрета: ибо Я еще не восшел к Отцу Моему. Древние толкователи усматривали в этом указание на изменение природы тела Христа после воскресения: Мария видела в нем прежнего Иисуса, Он же «сделался по плоти гораздо более совершенным» и потому «научает ее более благоговейному с Ним обращению».⁶⁴⁵ Однако такое толкование вступает в противоречие с тем, что произойдет спустя совсем немного, когда Иисус предложит Фоме ощупать Его руки и ребра (Ин.20:26).

Параллелизм между явлением Иисуса Марии Магдалине и Его последующим явлением Фоме усматривается в том, что в обоих случаях Иисус ведет Своих последователей к новому типу веры, основанному не на чувственном опыте видения или прикосновения, а на духовном опыте веры в Его воскресение. Мария призывается не прикасаться к телу Иисуса так, будто Он просто вернулся к Своему прежнему образу существования, а возвестить ученикам о том, что Он восходит к Отцу. Фома будет призван от неверия перейти к вере, основанной не на видении Иисуса в теле, а на вере в Его воскресение.⁶⁴⁶

Ученые предлагают и иные варианты толкования.⁶⁴⁷ Некоторые исследовательницы из феминистического лагеря находят в словах не прикасайся ко Мне признаки грубости и пренебрежительного отношения к женщине.⁶⁴⁸ Однако невозможно переносить современные стандарты вежливости и политкорректности на эпоху двухтысячелетней давности и рассматривать евангельские сюжеты через их призму. Хотя Евангелия написаны мужчинами, ни одно из них не содержит признаков неуважения к женщинам. Что же касается повествований о явлениях воскресшего Христа, то в них роль женщин оказывается более существенной, чем роль учеников-мужчин.

Как представляется, слова Иисуса, обращенные к Марии, можно истолковать в том смысле, что Он спешит к Отцу и не хочет, чтобы она удерживала Его на земле. Формула восхожу к Отцу Моему и Отцу вашему напоминает о прощальной беседе Иисуса с учениками, в которой подобные формулы звучат не менее шести раз: Я к Отцу Моему иду (πορεύομαι) (Ин.14:12); иду (πορεύομαι) к Отцу (Ин.14:28); иду (ὑπάγω) к Пославшему Меня (Ин.16:5); Я иду (ὑπάγω) к Отцу Моему (Ин.16:10); оставляю мир и иду (πορεύομαι) к Отцу (Ин.16:28); Я к Тебе иду (ἔρχομαι) (Ин.17:11).

Тема возвращения к Отцу – лейтмотив прощальной беседы. В рассказе о явлении Иисуса Марии этот лейтмотив возникает вновь, однако характерные для прощальной беседы глаголы πορεύομαι, ὑπάγω и ἔρχομαι, обозначающие движение по горизонтали,⁶⁴⁹ заменяются здесь на глагол, указывающий на движение ввысь: ἀναβαίνω («восхожу»). Вероятна связь с вознесением, о котором не упоминается в Евангелии от Иоанна, но говорится у синоптиков (Мф.16:19; Лк.24:51 и Деян.1:9–10).⁶⁵⁰

В Евангелии от Матфея за рассказом о явлении воскресшего Иисуса женщинам следует эпизод, отсутствующий в других Евангелиях:

Когда же они шли, то некоторые из стражи, войдя в город, объявили первосвященникам о всем бывшем. И сии, собравшись со старейшинами и сделав совещание, довольно денег дали воинам, и сказали: скажите, что ученики Его, придя ночью, украли Его, когда мы спали; и, если слух об этом дойдет до правителя, мы убедим его, и вас от неприятности избавим. Они, взяв деньги, поступили, как научены были; и пронеслось слово сие между иудеями до сего дня (Мф.28:11–15).

Этот эпизод представляет собой отклонение от основного сюжета, напоминающее подобные отклонения в истории Страстей, как она изложена Матфеем. В частности, рассказ о суде первосвященников над Иисусом прерывается у него историей самоубийства Иуды (Мф.27:3–10). Повествование о суде Пилата прерывается упоминанием о его жене (Мф.27:19). За рассказом о погребении тела Иисуса следует упоминание о встрече первосвященников и фарисеев с Пилатом в субботу (Мф.27:62–66). Все эти эпизоды отсутствуют у других евангелистов.

Тематически рассказ о встрече воинов с первосвященниками связан с рассказом о совещании первосвященников и фарисеев с Пилатом. Однако основной смысловой акцент, как нам кажется, ставится евангелистом на последней фразе: и пронеслось слово сие между иудеями до сего дня. Ученые спорят о том, в какой момент истории ранней Церкви Матфей написал свое Евангелие: одни датируют его концом I века, другие настаивают, что оно было написано до разрушения Иерусалима в 70 году. Как бы там ни было, существует временная дистанция между описываемыми событиями и временем составления Евангелия: на нее и указывает Матфей.

За этот временной промежуток в христианской общине сложилась своя интерпретация описываемых событий, основанная на уверенности в том, что Господь истинно воскрес (Лк.24:34). Но своя интерпретация сложилась и в иудейской среде, и именно на нее указывает евангелист. Эта интерпретация найдет отражение в памятниках раввинистической литературы. Во II веке о ней свидетельствует Иустин Философ:

...Хотя Христос объявлял пред вами, что Он даст вам знамение Ионы, внушая этим, чтобы вы, по крайней мере после воскресения Его из мертвых, покаялись в своих злых делах и, подобно ниневитянам, со слезами умоляли Бога, чтобы город ваш не был взят и разрушен, как он теперь разрушен: несмотря на это, вы не только не покаялись, узнав о воскресении Его, но. разослали по всей вселенной избранных мужей разглашать, что «появилась безбожная и беззаконная ересь, через Иисуса – какого-то Галилеянина, обманщика, Которого мы распяли, но ученики Его ночью похитили Его из гроба, где Он был положен по снятии со креста, и обманывают людей, говоря, что Он воскрес из мертвых и вознесся на небо». Вы и теперь, когда ваш город взят и ваша земля опустошена, не раскаиваетесь, но еще осмеливаетесь проклинать Его и верующих в Него. Но мы ни вас, ни принявших от вас такое мнение не ненавидим, но молимся, чтобы все вы хотя бы теперь раскаялись и получили милость от Всеблагого и многомилостивого Отца всего – Бога.⁶⁵¹

Антииудейский подтекст Евангелия от Матфея хорошо известен. Вполне естественно, что евангелист, пишущий для христиан из среды иудеев, считает необходимым указать на существование подобной версии исчезновения тела Христа. Как отмечает Н.Т.Райт, «использование этой истории достаточно четко указывает на то, что первые христиане всегда ожидали встретить обвинение в краже тела – и предпочли рассказать историю о возникновении этого обвинения, хотя бы и рискуя посеять в сознании людей подобную мысль, лишь бы не оставить это обвинение без ответа»⁶⁵² Исследователь видит в данном факте яркое доказательство того, что воскресение Христа было изначальной неотъемлемой частью христианской проповеди вопреки мнению тех ученых, которые считали, что сначала существовала община, объединенная вокруг нравственного учения Иисуса, а легенду о пустом гробе сочинили позже: «Если бы были варианты христианства, ничего не знавшие об этом... возникновение историй о краже тела и историй, опровергающих это обвинение, было бы просто чем-то невероятным»⁶⁵³.

Обратимся к повествованию о явлении Иисуса двум ученикам на пути в Эммаус. Основным источником здесь служит Евангелие от Луки, однако эпизод кратко упоминается и у Марка:

После сего явился в ином образе двум из них на дороге, когда они шли в селение. И те, возвратившись, возвестили прочим; но и им не поверили (Мк.16:12–13).

Выражение в ином образе заслуживает внимания. Оно, по-видимому, указывает на изменение не только внешнего вида Иисуса, но и природы Его тела, которое после воскресения обрело сверхъестественные свойства. Так понимает это выражение Феофилакт Болгарский, комментируя тот же эпизод в версии Луки:

Иисус, подойдя, пошел с ними. Ибо, имея тело уже духовное и Божественнейшее, Он в расстоянии мест не находил препятствия быть с теми, с кем Ему угодно. Поэтому и телесные очертания, с которыми тогда явился Спаситель, не позволяли им узнать Его. Ибо Он явился им, как говорит Марк (Мк.16:12), в ином образе и в иных чертах. Он телом располагал уже не по законам природы, но сверхъестественно и духовно. От сего-то очи их и были удержаны так, что не узнавали Его.⁶⁵⁴

Поскольку эпизод является частью «длинного окончания», аутентичность которого оспаривается исследователями, в научной литературе принято считать, что версия Марка основана в данном случае на версии Луки.⁶⁵⁵ У Марка этот эпизод обозначен как второе из трех явлений воскресшего Иисуса: первым было явление Марии Магдалине (Мк.16:9–11), третьим будет явление одиннадцати (Мк.16:14–18). У Луки эпизод также занимает второе место после явления Иисуса женщинам:

В тот же день двое из них шли в селение, отстоящее стадий на шестьдесят от Иерусалима, называемое Эммаус; и разговаривали между собою о всех сих событиях.

И когда они разговаривали и рассуждали между собою, и Сам Иисус, приблизившись, пошел с ними. Но глаза их были удержаны, так что они не узнали Его. Он же сказал им: о чем это вы, идя, рассуждаете между собою, и отчего вы печальны? Один из них, именем Клеопа, сказал Ему в ответ: неужели Ты один из пришедших в Иерусалим не знаешь о происшедшем в нем в эти дни? И сказал им: о чем? Они сказали Ему: что было с Иисусом Назарянином, Который был пророк, сильный в деле и слове пред Богом и всем народом; как предали Его первосвященники и начальники наши для осуждения на смерть и распяли Его. А мы надеялись было, что Он есть Тот, Который должен избавить Израиля; но со всем тем, уже третий день ныне, как это произошло. Но и некоторые женщины из наших изумили нас: они были рано у гроба и не нашли тела Его и, придя, сказывали, что они видели и явление Ангелов, которые говорят, что Он жив. И пошли некоторые из наших ко гробу и нашли так, как и женщины говорили, но Его не видели. Тогда Он сказал им: о, несмысленные и медлительные сердцем, чтобы веровать всему, что предсказывали пророки! Не так ли надлежало пострадать Христу и войти в славу Свою? И, начав от Моисея, из всех пророков изъяснял им сказанное о Нем во всем Писании.

И приблизились они к тому селению, в которое шли; и Он показывал им вид, что хочет идти далее. Но они удерживали Его, говоря: останься с нами, потому что день уже склонился к вечеру И Он вошел и остался с ними. И когда Он возлежал с ними, то, взяв хлеб, благословил, преломил и подал им. Тогда открылись у них глаза, и они узнали Его. Но Он стал невидим для них. И они сказали друг другу: не горело ли в нас сердце наше, когда Он говорил нам на дороге и когда изъяснял нам Писание?

И, встав в тот же час, возвратились в Иерусалим и нашли вместе одиннадцать апостолов и бывших с ними, которые говорили, что Господь истинно воскрес и явился Симону. И они рассказывали о происшедшем на пути, и как Он был узнан ими в преломлении хлеба (Лк.24:13–35).

Этот длинный рассказ занимает центральное место в 24-й главе Евангелия от Луки, посвященной воскресению Христа. По объему он составляет почти половину этой главы. По структуре он распадается на несколько сцен, прописанных подробно и тщательно. В первой сцене два ученика идут в селение; во второй к ним присоединяется Иисус, Которого они не узнают и Который вступает с ними в диалог; в третьей сцене они входят в селение, Он остается с ними в доме, преломляет хлеб, они узнают его, но Он тотчас становится невидим; в четвертой они возвращаются к ученикам, которые, в свою очередь, возвещают им о том, что Иисус воскрес и явился Симону.

Почему Лука уделяет такое внимание данному эпизоду? Возможно, потому, что Лука был одним из двух учеников, о которых в нем идет речь. Такое предположение осторожно высказывает Феофилакт Болгарский.⁶⁵⁶ Эпизоды, в которых фигурируют два ученика, причем один назван по имени, а другой остается безымянным, присутствуют в Евангелии от Иоанна (Ин.1:35–40; 20:2–10). Однако если безымянного ученика из Евангелия от Иоанна древнецерковная экзегетическая традиция вполне единодушно отождествляет с Иоанном, то в отношении безымянного ученика из Евангелия от Луки такого единодушия не наблюдается.⁶⁵⁷ Тем не менее Феофилакт не одинок в своем толковании. Он опирается на более раннюю византийскую литургическую традицию:

Косвенным свидетельством в пользу того, что именно Лука был одним из двух упомянутых учеников, является тот факт, что оба героя повествования были не из числа одиннадцати апостолов (это явствует из окончания истории, когда они возвращаются в Иерусалим и находят там одиннадцать). Тем не менее они были учениками («двое из них» значит «двое из учеников»). Только у Луки упоминаются других семьдесят учеников (Лк.10:1), и церковная традиция причисляет самого Луку к этой группе. Есть достаточные основания полагать, что двое учеников, о которых идет речь в Лк.24:13–35, были из числа семидесяти, коль скоро они не входили в круг одиннадцати.

Лука в своем Евангелии не претендует на роль очевидца: в прологе он прямо говорит о том, что опирается на свидетельства «очевидцев и служителей Слова», к которым себя не причисляет (Лк.1:2).⁶⁵⁸ Тем не менее он вполне мог быть очевидцем части событий, вошедших в его повествование, и рассматриваемая сцена вполне могла принадлежать к их числу. Подробность, с которой он ее описывает, и место, которое она занимает в завершающей главе его Евангелия, является весомым аргументом в пользу того, что в данном случае мы имеем свидетельство из первых уст.

Эммаус в научной литературе отождествляется с Аммаусом, упоминаемым Иосифом Флавием.⁶⁵⁹ В III веке в этом городе жил известный христианский писатель Юлий Африкан. В византийскую эпоху город получил название Никополь. Церковный историк IV века Евсевий Кесарийский, перечисляя места, связанные с евангельской историей, называет «Эммаус, откуда был Клеопа, упоминаемый в Евангелии от Луки»; по словам историка, «сегодня это Никополь, знаменитый город в Палестине».⁶⁶⁰

Эммаус-Никополь находится приблизительно в 30 км к северу от Иерусалима. Это больше, чем 60 римских стадий (=11 км), упоминаемых у Луки⁶⁶¹. Однако некоторые рукописи, в том числе Синайский кодекс IV века, говорят о 160 стадиях вместо 60.⁶⁶² Эта цифра соответствует расстоянию от Иерусалима до Эммауса-Никополя.

Мы не знаем, с какой целью два ученика шли в Эммаус. Поначалу мы также не знаем, о чем они разговаривали. Сюжет их беседы выясняется из их ответа Путнику, Который присоединился к ним и Которого они приняли за одного из паломников, пришедших в Иерусалим на Пасху. Почему они не узнали Иисуса? Евангелист объясняет это тем, что глаза их были удержаны. Однако вполне правдоподобным кажется приведенное выше объяснение Феофилакта Болгарского, основанное на том, что внешний вид Иисуса после воскресения изменился и Его тело приобрело особые, сверхъестественные свойства.

Из Евангелия от Иоанна мы узнали, как Мария Магдалина приняла Иисуса за садовника. Теперь видим, как два ученика не узнают Его. Параллелизм двух историй усматривается еще и в том, что Иисус начинает беседу с вопроса. Там Он спрашивал Марию : жена! что ты плачешь? кого ищешь? (Ин.20:15). Здесь Он спрашивает учеников: О чем это вы, идя, рассуждаете между собою, и отчего вы печальны?

Ученики начинают рассказывать Иисусу об Иисусе, и Он имеет возможность узнать, что они о Нем думают. Они признают Его не за Мессию, а за пророка, сильного в деле и слове пред Богом и всем народом. Более того, они выражают нескрываемое разочарование в связи с тем, что мессианские чаяния в отношении Его, как кажется, не сбылись: а мы надеялись было (ἠλπίζομεν), что Он есть Тот, Который должен избавить Израиля. В то же время до них уже дошел слух о пустом гробе, который видели женщины. Это их изумляет, но не более того: они еще весьма далеки от веры в то, что Он мог воскреснуть из мертвых.

Ответом на сбивчивое повествование учеников является упрек Иисуса: О, несмысленные и медлительные сердцем, чтобы веровать всему, что предсказывали пророки. Он напоминает аналогичные упреки ученикам из других евангельских эпизодов: Неужели и вы еще не разумеете? (Мф.15:16); Что помышляете в себе, маловерные... еще ли не понимаете и не помните?.. (Мф.16:8–9); Неужели и вы так непонятливы? Неужели не разумеете?.. (Мк.7:18); Еще ли не понимаете и не разумеете? Еще ли окаменено у вас сердце? Имея очи, не видите? имея уши, не слышите? и не помните? (Мк.8:17–18). За всеми этими упреками просматривается тема непонимания учениками слов и действий Учителя, неверия в Его Божественную силу. Неверие и сомнение сквозят и в словах двух путников, направляющихся в Эммаус.

Мы не знаем, сколько времени продолжался совместный путь Иисуса и двух не узнавших Его учеников, но, по всей видимости, это был достаточно долгий путь. Об этом свидетельствуют слова: И, начав от Моисея, из всех пророков изъяснял им сказанное о Нем во всем Писании. В этих словах суммировано содержание наставления, которое должно было включать толкование мессианских мест из Ветхого Завета, начиная с Пятикнижия Моисеева и кончая пророческими книгами.

Раннехристианская Церковь обладала обширным арсеналом цитат из Ветхого Завета, рассматривавшихся как пророчества о страданиях, смерти и воскресении Мессии. Многие из этих цитат мы встречаем на страницах Евангелий, в Деяниях апостольских и в посланиях Павла (в их число входят и 21-й псалом, и 53-я глава Книги Исаии). Традицию их мессианского прочтения заложил Сам Иисус: еще до распятия, предсказывая Свою смерть, Он приучал апостолов к мысли о том, что все происходящее с Ним совершается, да сбудется Писание (Ин.13:18; ср. 15:25; 17:12). Но если раньше Он ссылался на отдельные места Писания для указания на отдельные события Своей жизни, то на пути в Эммаус Он дает ученикам последовательный обзор мессианских пророчеств Ветхого Завета.

Когда путники подошли к селению, Иисус показывал им вид, что хочет идти далее. Это может напомнить о чуде хождения по водам, как оно описано у Марка. Там Иисус, увидев, что ученики попали в бурю, подошел к ним, идя по морю, и хотел миновать их (Мк.6:48). Евангелист не объясняет, почему Он хотел пройти мимо; в параллельных повествованиях (Мф.14:25; Ин.6:19) эта деталь отсутствует. В данном случае мы также не имеем объяснения причин, по которым Иисус делал вид, что хочет идти дальше. Можно лишь предположить, что речь идет об одной из особенностей Его поведения, проявившейся в двух разных случаях.

Ученики убеждают Путника войти с ними в дом и разделить трапезу. И тут происходит неожиданное: вместо того, чтобы вести Себя как гость, Он принимает на Себя роль хозяина. Не они преломляют хлеб и угощают Его, а Он благословляет хлеб и подает ученикам.

Слова взяв хлеб, благословил, преломил и подал им не могут не напомнить о Тайной Вечере, на которой Иисус, согласно Марку, взяв хлеб, благословил, преломил, дал им и сказал: приимите, ядите; сие есть Тело Мое. И, взяв чашу, благодарив, подал им: U пили из нее все (Мк.14:22–23; ср. Мф.26:26–27; Лк.22:19–20). На вечере в Эммаусе чаша отсутствует, но о преломлении хлеба говорится в тех же выражениях, которые мы встречаем во всех синоптических свидетельствах о Тайной Вечере. Похожие выражения были использованы евангелистами также при изложении двух случаев чудесного умножения хлебов (Мф.15:36; Мк.6:41; 8:6; Лк.9:16; Ин.6:11).

В раннехристианской Церкви оба чуда умножения хлебов воспринимались как прообразы Евхаристии – во многом благодаря терминологии, избранной евангелистами для их описания.⁶⁶³ Термины «благословить», «благодарить» и «преломить» вполне однозначно воспринимались как указания на Евхаристию, а понятие «преломление хлеба» было синонимом Евхаристии (Деян.2:42,46; 20:7). Апостол Павел спрашивал: Чаша благословения, которую благословляем, не есть ли приобщение Крови Христовой? Хлеб, который преломляем, не есть ли приобщение Тела Христова? (1Кор.10:16).

В рассказе о вечере в Эммаусе выражение «преломление хлеба» тоже употреблено, и не случайно многие древние толкователи видели в этом эпизоде не что иное, как еще одну Евхаристию, совершённую Иисусом. Блаженный Августин пишет:

Действительно, с их глазами случилось нечто, и они пребывали в таком состоянии вплоть до преломления хлеба, так что им вместо Его лица виделось другое изображение; и только после совершения таинства преломления хлеба открылись глаза их, как о том повествует Лука... Так что не может считаться познавшим Христа тот, кто не причащается тела Его, то есть Церкви, на единство которой апостол Павел указывает словами: Один хлеб, и мы многие одно тело; ибо все причащаемся от одного хлеба (1Кор.10:17); когда же Он подал им благословенный хлеб, открылись у них глаза, и они узнали Его. Разумеется, открылись они для познания Его именно вследствие устранения препятствия, которое не позволяло им узнать Его. Не исключено, что это препятствие исходило от сатаны, Христос же дозволил это до времени совершения священнодействия хлеба, дабы мы постигали, что при участии в единстве Тела Его устраняются преграды, воздвигнутые врагом, так что Христос может быть познан.⁶⁶⁴

Рассказанный Лукой эпизод – единственный во всем корпусе Четвероевангелия случай, когда Иисус внезапно делается невидимым. Иоанн повествует о неожиданном появлении Иисуса при закрытых дверях (Ин.20:26), но о Его столь же неожиданном исчезновении мы читаем только у Луки. Церковная традиция объясняет способность воскресшего Иисуса внезапно появляться и исчезать особыми свойствами, которые Его тело приобрело после воскресения. Иоанн Златоуст называет тело Христа после воскресения «столь тонким и легким, что вошло сквозь затворенные двери»; это тело было «лишено материальной грубости» (παχύτητος πάσης απήλλακτο – буквально: «чуждо всякой плотности»).⁶⁶⁵

Однако сам евангелист Лука в рассматриваемом эпизоде делает акцент не на изменении природы тела Христа, а на субъективном опыте учеников: сначала глаза их были удержаны, так что они не узнали Его, потом же, когда Он преломил хлеб, открылись у них глаза, и они узнали Его; и в тот же самый момент Он стал невидим для них. При помощи этих выражений, а также последующего вопроса учеников не горело ли в нас сердце наше? передан опыт узнавания воскресшего Христа, – опыт, который не ограничивается телесным видением. Этот опыт является внутренним, а не внешним: он не привязан к глазам или иным органам чувственного восприятия; он связан не столько с интеллектом, сколько с сердцем как центром духовной и эмоциональной активности человека.

Речь идет об опыте присутствия Иисуса в жизни людей. Отныне этот опыт не связан напрямую с видением Христа в Его материальном теле. Блаженны невидевшие и уверовавшие, – скажет Иисус Фоме (Ин.20:29). По словам исследователей, «Иисус идет с путниками по дороге в Эммаус видимым, но неопознанным. После же того, как они узнали Его, Он возвращается с ними в Иерусалим «невидимо"».⁶⁶⁶

Внезапное исчезновение Христа, таким образом, означает начало новой эпохи в жизни Церкви. Ему надлежит покинуть землю и взойти к Отцу. Но Он не оставляет учеников без Своего присутствия. Отныне они будут распознавать Его присутствие через преломление хлеба (Евхаристию) и через то внутреннее горение сердца, которое позволит им безошибочно узнавать Его в своем внутреннем опыте.

Два ученика, потрясенные пережитым, не остаются в Эммаусе, но в тот же час отправляются обратно в Иерусалим. Если учесть, что к моменту, когда они вошли вместе с Иисусом в дом, день уже склонился к вечеру, вернуться в Иерусалим они могли только глубокой ночью. Во всяком случае, нет необходимости полагать, что они пришли лишь к утру следующего дня: выражение склонился к вечеру может указывать на любой отрезок времени внутри девятого часа (от трех до шести часов дня по современному счету), а при быстрой ходьбе расстояние в 30 км можно преодолеть часов за пять-шесть; следовательно, два ученика могли вернуться еще до полуночи.

В Иерусалиме они узнаю́т от одиннадцати и бывших с ними, что Господь действительно воскрес и явился Симону. Об этом явлении Симону (он же Петр, он же Кифа) умалчивают другие евангелисты, но о нем свидетельствует апостол Павел в Первом послании к Коринфянам: Ибо я первоначально преподал вам, что и сам принял, то есть, что Христос умер за грехи наши, по Писанию, и что Он погребен был, и что воскрес в третий день, по Писанию, и что явился Кифе, потом двенадцати... (1Кор.15:3–5). Данное свидетельство Павла будет подробнее рассмотрено нами ниже. Сейчас для нас важно отметить, что Лука – не единственный, кто говорит об отдельном явлении воскресшего Иисуса Петру.

Из Евангелия от Иоанна мы узнаём о том, как Иисус явился на море Тивериадском Петру и шести другим ученикам (Ин.21:1–22). Можно ли считать этот рассказ параллелью к упоминанию о явлении Симону в Лк.24:34? На наш взгляд, нет. У Луки встреча двух путников с Воскресшим происходит в первый день недели, и возвратиться они должны были не позже следующего дня. У Иоанна же описанное явление имеет место значительно позже – не ранее девятого или десятого дня, если учесть, что предшествующий ему эпизод с Фомой (Ин.20:26–29) происходит после восьми дней. К тому же у Иоанна Христос является не одному Симону, а еще шести ученикам.

Все четыре евангелиста повествуют о явлении Иисуса одиннадцати ученикам. У Матфея это явление происходит на горе в Галилее, и рассказом о нем завершается его Евангелие (Мф.28:16–20). Марк не уточняет, где и когда Иисус явился одиннадцати, отмечая лишь, что Иисус явился им, когда они возлежали на вечере (Мк.16:14). Оба этих рассказа мы рассмотрим позже, поскольку в обоих Евангелиях они помещены в самом конце и тематически связаны с темой послания учеников на проповедь.

Здесь же мы обратимся к версиям Луки и Иоанна. У Луки рассказ о явлении Иисуса одиннадцати ученикам стоит на третьем месте после рассказов о посещении женщинами пустого гроба и о путешествии двух учеников в Эммаус. Происходит оно в тот момент, когда два ученика вернулись в Иерусалим и рассказали апостолам о встрече с Иисусом на пути:

Когда они говорили о сем, Сам Иисус стал посреди них и сказал им: мир вам. Они, смутившись и испугавшись, подумали, что видят духа. Но Он сказал им: что смущаетесь, и для чего такие мысли входят в сердца ваши? Посмотрите на руки Мои и на ноги Мои; это Я Сам; осяжите Меня и рассмотрите; ибо дух плоти и костей не имеет, как видите у Меня. И, сказав это, показал им руки и ноги. Когда же они от радости еще не верили и дивились, Он сказал им: есть ли у вас здесь какая пища? Они подали Ему часть печеной рыбы и сотового меда. И, взяв, ел пред ними. И сказал им: вот то, о чем Я вам говорил, еще быв с вами, что надлежит исполниться всему, написанному о Мне в законе Моисеевом и в пророках и псалмах. Тогда отверз им ум к уразумению Писаний. И сказал им: так написано, и так надлежало пострадать Христу, и воскреснуть из мертвых в третий день, и проповедану быть во имя Его покаянию и прощению грехов во всех народах, начиная с Иерусалима (Лк.24:3б 47).

Если предположить, что два ученика вернулись в Иерусалим поздно вечером первого дня недели, то свидетельству Луки не противоречит свидетельство Иоанна:

В тот же первый день недели вечером, когда двери лома, где собирались ученики Его, были заперты из опасения от Иудеев, пришел Иисус, и стал посреди, и говорит им: мир вам! Сказав это, Он показал им руки и ноги и ребра Свои. Ученики обрадовались, увидев Господа. Иисус же сказал им вторично: мир вам! как послал Меня Отец, так и Я посылаю вас. Сказав это, дунул, и говорит им: примите Духа Святого. Кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся.

Фома же, один из двенадцати, называемый Близнец, не был тут с ними, когда приходил Иисус. Другие ученики сказали ему: мы видели Господа. Но он сказал им: если не увижу на руках Его ран от гвоздей, и не вложу перста моего в раны от гвоздей, и не вложу руки моей в ребра Его, не поверю.

После восьми дней опять были в доме ученики Его, и Фома с ними. Пришел Иисус, когда двери были заперты, стал посреди них и сказал: мир вам! Потом говорит Фоме: подай перст твой сюда и посмотри руки Мои; подай руку твою и вложи в ребра Мои; и не будь неверующим, но верующим. Фома сказал Ему в ответ: Господь мой и Бог мой! Иисус говорит ему: ты поверил, потому что увидел Меня; блаженны невидевшие и уверовавшие (Ин.20:19–29).

Мы видим, что начало истории у обоих евангелистов практически совпадает: Иисус является неожиданно и приветствует учеников словами мир вам. В обоих Евангелиях Иисус показывает ученикам части Своего тела: у Луки – руки и ноги, у Иоанна – руки и ребра. Это свидетельствует о реальности тела воскресшего Иисуса, которое сохраняет признаки материального тела, хотя и приобрело способность проходить сквозь запертые двери (впрочем, и до воскресения Иисус мог ходить по воде).

Однако отличия между двумя рассказами весьма существенны. У Луки речь идет об одном явлении, у Иоанна – о двух. У Луки присутствуют одиннадцать учеников и бывшие с ними, у Иоанна – одиннадцать без Фомы. У Луки ученики принимают Иисуса за духа, у Иоанна об этом не говорится. У Луки Иисус ест рыбу и сотовый мед, у Иоанна об этом умалчивается (впрочем, в Ин.21:9–13 мы увидим, как Иисус предлагает ученикам рыбу и хлеб). У Луки Иисус отверзает ученикам ум к разумению Писаний, у Иоанна этой темы нет. Зато только у Иоанна Иисус посылает учеников на проповедь, дарует им Духа Святого и право отпускать грехи : этой темы нет у Луки, а у двух других синоптиков она выражена иначе и в ином контексте (Мф.28:18–20; Мк.16:15–18). Наконец, весь эпизод с Фомой присутствует только у Иоанна.

Рассказ Луки о явлении одиннадцати продолжает ту же тему, что была затронута в повествовании о двух учениках на пути в Эммаус. Там Иисус говорил: Не так ли надлежало (ἔδει) пострадать Христу и войти в славу Свою? И начав от Моисея, из всех пророков изъяснил им сказанное о Нем во всем Писании. Здесь Иисус говорит: надлежит (δεῖ) исполниться всему, написанному о Мне в законе Моисеевом и в пророках и псалмах; после чего отверзает ученикам ум к уразумению Писаний и доказывает, что так надлежало (ἔδει) пострадать Христу, и воскреснуть из мертвых в третий день. Тема исполнения ветхозаветных пророчеств о страждущем и воскресающем Мессии в обоих случаях стоит в центре повествования.

У Иоанна в самой сердцевине оказывается ниспослание ученикам Святого Духа. О том, что после Своего воскресения Иисус пошлет ученикам Утешителя, Он говорил на Тайной Вечере (Ин.14:16, 26; 15:26; 16:7). В церковной традиции исполнением этих предсказаний считается событие Пятидесятницы (Деян.2:4). Некоторые современные ученые считают возможным поставить знак равенства между рассказом книги Деяний о Пятидесятнице и повествованием Иоанна о том, как Иисус дунул на учеников, сказав: примите Духа Святого. Однако различий слишком много, чтобы можно было говорить о тождестве событий.⁶⁶⁷ Скорее, суммируя данные Иоанна, Луки и Деяний, речь можно вести о двух стадиях дарования Утешителя: при первом явлении ученикам Иисус сообщает им этот дар (Ин.20:22–23), однако затем повелевает оставаться в Иерусалиме, пока они не облекутся силою свыше (Лк.24:49). Пятидесятница становится событием, когда действие Святого Духа «активируется» в учениках через сошествие на них огненных языков.

Глагол «дунул» (ἐνεφύσησεν) во всем корпусе Нового Завета встречается один раз – только в рассматриваемом месте Евангелия от Иоанна. В Ветхом Завете он использован 11 раз, в том числе в книге Бытия – в рассказе о том, как Бог «вдунул» (ένεφύσησεν, по переводу LXX) в лицо Адама дыхание жизни (Быт.2:7). В греческом переводе Книги пророка Иезекииля тот же глагол в повелительном наклонении (ἐμφύσησον) употреблен в словах Дохни на этих убитых, предваряющих рассказ о том, как дух Божий вошел в мертвые тела, которые ожили (Иез.37:9). Вряд ли эти совпадения случайны.⁶⁶⁸ Животворящая сила Духа Божия, явленная в сотворении человека и таинственно предуказанная в пророчестве Иезекииля, подается ученикам Иисуса через Его дуновение.

Слова кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся имеют параллели в Евангелии от Матфея, где Иисус в ответ на исповедание Петра говорит ему: что свяжешь на земле, то будет связано на небе, и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах (Мф.16:19); затем то же самое обещание Он дает всей группе учеников (Мф.18:18). Явившись ученикам после воскресения, Иисус возобновляет это обещание, сопровождая его дарованием Духа Святого, по действию Которого оно будет реализовываться в опыте апостольской общины.

Лука в рассказе о явлении одиннадцати рисует смену настроения и эмоционального состояния учеников. Сначала они, приняв Иисуса за духа, смутились и испугались (мы можем вновь вспомнить рассказ о хождении по водам, когда ученики испугались, приняв Иисуса за призрак). Затем, когда Он показал им руки и ноги, они от радости еще не верили и дивились. Наконец, Он отверзает им ум к уразумению Писаний. От сомнений и колебаний через промежуточное состояние радости, смешанной с недоверием и удивлением, ученики переходят к вере в воскресение Христа благодаря дару понимания Писаний, получаемому непосредственно от Него.

У Иоанна динамика перехода от неверия к вере выражена на примере Фомы. Этот ученик ранее дважды упоминался в Евангелии от Иоанна. В рассказе о воскрешении Лазаря Фома говорил ученикам: Пойдем и мы умрем с ним (Ин.11:16).⁶⁶⁹ На Тайной Вечере Фома спрашивал Иисуса: Господи! не знаем, куда идешь; и как можем знать путь? (Ин.14:5). Теперь же Фома, не присутствовавший при первом явлении Воскресшего, являет решительное недоверие к тому, что слышит от учеников: если не увижу... не поверю. Спустя восемь дней Иисус является вторично и обращается напрямую к Фоме, показывая Ему руки и ребра и говоря: не будь неверующим, но верующим. Сомнения и колебания исчезают одномоментно, и Фома восклицает: Господь мой и Бог мой!

Торжественное исповедание веры Фомы является не только кульминацией рассказа о двух явлениях воскресшего Иисуса ученикам. В каком-то смысле оно – смысловой центр всего четвертого Евангелия. Это единственное Евангелие, в котором слово «Бог» напрямую применяется к Иисусу, причем происходит это в самом первом стихе: В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог (Ин.1:1). Синоптики называют Иисуса Сыном Божиим и Господом, но ни один из них не называет Его Богом. У Иоанна же исповедание того, что Иисус – Бог, является исходным пунктом. От него через серию рассказов о деяниях и словах Иисуса, о Его страданиях, смерти и воскресении Иоанн приводит читателя к исповеданию, в котором сфокусирован весь основной пафос его Евангелия: Иисус – Бог. Это исповедание вкладывается в уста Фомы, но с ним, по мысли Иоанна, должен солидаризироваться всякий читатель его Евангелия.

Слова Иисуса блаженны невидевшие и уверовавшие по форме напоминают целый ряд других изречений Иисуса, начинающихся словом «блаженны» (Мф.5:3–11; Лк.6:20–22; 10:23; 11:28, 12:37–38; 23:29). Современный исследователь предлагает видеть ключ к интерпретации рассматриваемых слов в следующих изречениях из Апокалипсиса: Блажен читающий и слушающие слова пророчества сего и соблюдающие написанное в нем; ибо время близко (Откр.1:3); Се, гряду скоро: блажен соблюдающий слова пророчества книги сей (Откр.22:7). Слова Иисуса относятся к тому времени, когда верующие уже не будут видеть Его физическими глазами, но будут узревать Его очами веры благодаря Его постоянному присутствию в «книге сей», то есть в Евангелии.⁶⁷⁰

Не случайно сразу же за рассказом об исповедании Фомы следуют слова, которыми вполне можно было бы закончить Евангелие, так как они подводят итог всей истории земной жизни Христа и звучат как эпилог:

Много сотворил Иисус пред учениками Своими и других чудес, о которых не писано в книге сей. Сие же написано, дабы вы уверовали, что Иисус есть Христос, Сын Божий, и, веруя, имели жизнь во имя Его (Ин.20:30–31).

О том, почему Евангелие от Иоанна не закончилось на этих словах, мы скажем в разделе, посвященном двум окончаниям этого Евангелия. Для нас сейчас важно, что здесь подчеркивается центральное значение исповедания веры в Иисуса как Христа, Сына Божия, Господа и Бога. Четыре наименования Иисуса, каждое из которых несет на себе мощную богословскую нагрузку, присутствуют на коротком отрезке из четырех стихов (Ин.20:28–31). Такой концентрации христологических терминов мы не встречаем ни в одном другом месте корпуса Четвероевангелия.

Обратимся к явлению воскресшего Иисуса ученикам, которое Иоанн называет третьим:

После того опять явился Иисус ученикам Своим при море Тивериадском. Явился же так: были вместе Симон Петр, и Фома, называемый Близнец, и Нафанаил из Каны Галилейской, и сыновья Зеведеевы, и двое других из учеников Его. Симон Петр говорит им: иду ловить рыбу. Говорят ему: идем и мы с тобою. Пошли и тотчас вошли в лодку, и не поймали в ту ночь ничего. А когда уже настало утро, Иисус стоял на берегу; но ученики не узнали, что это Иисус. Иисус говорит им: дети! есть ли у вас какая пища? Они отвечали Ему: нет. Он же сказал им: закиньте сеть по правую сторону лодки, и поймаете. Они закинули, и уже не могли вытащить сети от множества рыбы. Тогда ученик, которого любил Иисус, говорит Петру: это Господь. Симон же Петр, услышав, что это Господь, опоясался одеждою, – ибо он был наг, – и бросился в море. А другие ученики приплыли в лодке, – ибо недалеко были от земли, локтей около двухсот, – таща сеть с рыбою.

Петр пошел и вытащил на землю сеть, наполненную большими рыбами, которых было сто пятьдесят три; и при таком множестве не прорвалась сеть. Иисус говорит им: придите, обедайте. Из учеников же никто не смел спросить Его: кто Ты? зная, что это Господь. Иисус приходит, берет хлеб и дает им, также и рыбу. Это уже в третий раз явился Иисус ученикам Своим по воскресении Своем из мертвых (Ин.21:1–14).

Вновь мы видим, как ученики не сразу узнают Иисуса, и в конце повествования слышим глухой намек на сомнения в том, что это Он; они не смеют спросить Его: кто Ты? Евангелист употребляет глагол ἐξετάζω, означающий не просто «спрашивать», но «испытывать», «допытываться», «выяснять». «Ученики понимали, что это действительно Он, отмечает Иоанн, но в то же время им хотелось в этом удостовериться», – говорит современный толкователь.⁶⁷¹ «Видя изменившееся лицо, исполненное необычайного величия, они были очень изумлены и хотели бы что-нибудь спросить об этом; но страх и сознание, что это был не кто- то другой, а именно Он, удерживали их от вопроса», – говорит древний толкователь.⁶⁷²

Можно было бы предположить, что ученики поначалу не узнали Иисуса по той причине, что Он стоял на берегу, а они были в лодке, однако евангелист специально отмечает, что расстояние до берега было небольшое (двести локтей составляет около девяноста метров). Еще одно объяснение подчеркивает человеческую слабость: Петр и другие ученики слишком устали и разочаровались после бесплодных усилий целой ночи.⁶⁷³ Однако наиболее очевидное объяснение вытекает из сопоставления этого явления с другими явлениями Воскресшего: изменился Его внешний вид. То, что Иисус ранее являлся им дважды и что они услышали Его голос с берега, не помогло им узнать Его.

Каким образом Иоанн узнал Учителя? Вероятно, не столько по голосу или внешнему виду, сколько благодаря тому же внутреннему чувству, которое охватило двух учеников из Евангелия от Луки, когда они встретили Иисуса на пути в Эммаус.

Когда ученики вышли на землю, вытащив за собой сеть, они обнаружили, что рыба уже жарится на огне. Ранее в евангельских повествованиях об умножении хлебов и о Тайной Вечере мы видели, как Иисус, благословив, преломлял хлеб, однако обязанность найти еду и приготовить ужин лежала на учениках. У Иоанна мы читали о том, как ученики отлучались в город купить пищи, пока Иисус сидел у колодца, а затем, вернувшись, просили его: Равви! ешь (Ин.4:8, 31). Теперь же ученики и Учитель как бы меняются ролями: Он Сам приготовил для них еду и приглашает к обеду.

Хлеб и рыба, разложенные на огне, вероятно, появились там сверхъестественным образом: об этом в повествовании евангелиста не говорится, но это подразумевается. Можно также отметить тот факт, что хлеб в Евангелии от Иоанна является евхаристическим символом, а рыба в Древней Церкви символизировала Христа: в греческом слове ἰχθύς видели криптограмму для обозначения слов ‘Ιησοῦς Χριστὸς Θεοῦ Υἱὸς Σωτήρ («Иисус Христос, Сын Божий, Спаситель»). Однако очевидно, что совместная трапеза Иисуса с учениками в данном случае не была Евхаристией.

Ел ли Иисус вместе с учениками или только угощал их? У Матфея и Марка ничего не говорится о том, чтобы Иисус ел с учениками после воскресения. У Луки воскресший Иисус возлежит с двумя учениками, однако в момент преломления хлеба становится невидимым (Лк.24:30–31). Из рассматриваемого повествования Иоанна явствует, что Иисус разложил рыбу на огне, приказал ученикам принести пойманную ими рыбу, взял хлеб и дал им, также и рыбу: само по себе все это еще не доказывает, что Он ел вместе с ними. Однако употребленное далее выражение когда же они обедали (Ин.21:15), очевидно, указывает не на апостолов, а на Иисуса вместе с апостолами.

Тот факт, что Иисус ел с учениками, а не просто наблюдал, как они едят, находит наиболее прямое подтверждение в словах Петра из книги Деяний: Сего Бог воскресил в третий День, и дал Ему являться не всему народу, но свидетелям, предызбранным от Бога, нам, которые с Ним ели и пили, по воскресении Его из мертвых (Деян.10:40–41). Для Петра тот факт, что воскресший Иисус был способен есть и пить с учениками, является доказательством того, что явившийся им не был ангелом или призраком: Он воскрес в человеческом теле. Это тело, как мы видели, приобрело особые свойства, и даже внешний его облик изменился. Однако способность есть и пить воскресший Иисус не утратил.

Рассказ Иоанна о явлении Иисуса ученикам на море Тивериадском имеет сходство с рассказом Луки о чудесном лове рыбы на озере Геннисаретском (Лк.5:1–11)⁶⁷⁴. В книге «Чудеса Иисуса» мы указали на основные пункты сходства и различия между двумя эпизодами.⁶⁷⁵ Повторим их здесь.

Сходство касается следующих деталей: 1) ученики ловили рыбу в течение всей ночи и ничего не поймали; 2) в обоих повествованиях участвуют Симон и оба сына Зеведеева (к которым в Евангелии от Иоанна примыкают Фома, Нафанаил и двое неназванных учеников); 3) Иисус повелевает ученикам закинуть сеть; 4) они вылавливают такое количество рыбы, которое невозможно объяснить иначе как чудом; 5) упоминается, что произошло с сетью (у Луки она стала прорываться, у Иоанна ученики не могут вытащить ее от тяжести); 6) в обоих эпизодах только Петр реагирует на чудо; 7) в обоих случаях Петр называет Иисуса Господом; 8) прочие участники события в обоих эпизодах ничего не произносят; 9) в обоих случаях история заканчивается тем, что ученики следуют за Иисусом (Лк.5:11; Ин.21:19); 10) в обоих эпизодах Симон назван «Симоном Петром» (что у Луки больше нигде не встречается).⁶⁷⁶

Отличия рассказа Иоанна от рассказа Луки заключаются в следующем: 1) Иисус находится не в лодке с учениками, а на берегу; 2) ученики не сразу узнают Его; 3) Симон и сыновья Зеведеевы находятся в одной лодке, а не в разных; 4) сеть не разрывается; 5) Петр не просит Иисуса выйти от него, а, наоборот, вплавь бросается Ему навстречу; 6) ученики вытаскивают сеть с рыбой на берег; 7) Иисус повелевает им принести пойманную рыбу, хотя на огне уже жарится другая рыба; 8) пойманную рыбу пересчитывают, и евангелист называет точное количество (сто пятьдесят три); 9) ученики обедают с Иисусом; 10) никто не смеет спросить Его кто Ты?, зная, что это Господь.

Как мы отмечали в той же книге, два близких по смыслу чуда, помещенных в начале одного Евангелия и в конце другого, образуют смысловую арку. Скорее всего, было два похожих чуда: одно в начале общественного служения Иисуса, другое в конце. Второе чудо стало напоминанием Петру о его призвании, на которое при первом чуде указал ему Иисус. Слова Петра иду ловить рыбу, с которых начинается рассказ о втором чуде (Ин.21:3), можно воспринять как указание на его намерение вернуться к прежнему занятию после того, как Иисус умер и воскрес. Повторение чудесного лова рыб должно было напомнить Петру и другим ученикам, что Иисус поставил перед ними иную задачу: ловить человеков (Лк.5:10).

Это подтверждает и следующий сразу же за описанием второго чуда диалог между Иисусом и Петром:

Когда же они обедали, Иисус говорит Симону Петру: Симон Ионин! любишь ли ты Меня больше, нежели они? Петр говорит Ему: так, Господи! Ты знаешь, что я люблю Тебя. Иисус говорит ему: паси агнцев Моих. Еще говорит ему в другой раз: Симон Ионин! любишь ли ты Меня? Петр говорит Ему: так, Господи! Ты знаешь, что я люблю Тебя. Иисус говорит ему: паси овец Моих. Говорит ему в третий раз: Симон Ионин! любишь ли ты Меня? Петр опечалился, что в третий раз спросил его: любишь ли Меня? и сказал Ему: Господи! Ты все знаешь; Ты знаешь, что я люблю Тебя. Иисус говорит ему: паси овец Моих. Истинно, истинно говорю тебе: когда ты был молод, то препоясывался сам и ходил, куда хотел; а когда состаришься, то прострешь руки твои, и другой препояшет тебя, и поведет, куда не хочешь. Сказал же это, давая разуметь, какою смертью Петр прославит Бога. И, сказав сие, говорит ему: иди за Мною (Ин.21:15–19).

Выражение ὅτε οὖν ἠρίστησαν, с которого начинается данный текст, правильнее было бы перевести как «когда они позавтракали». Беседа, следовательно, происходит не за едой, а после еды.

Следует обратить внимание на то, что в центре диалога между Иисусом и Петром стоит не тема покаяния, а тема любви. Иисус не спрашивает Петра, сожалеет ли он о содеянном, и Петр не произносит слова раскаяния: сожаление и раскаяние как бы само собой подразумеваются. Иисус сначала спрашивает Петра, любит ли он Его больше, чем другие ученики, а затем дважды, любит ли он Его.⁶⁷⁷ Петр, в свою очередь, дважды отвечает одинаково, а в третий раз, восприняв настойчивость Иисуса как признак недоверия, усиливает свой ответ дополнением Ты все знаешь. Это дополнение, вероятно, является намеком на отречение и раскаяние.

Тема любви занимает центральное место во всем четвертом Евангелии и особенно в главах 14–17, содержащих описание прощальной беседы Иисуса с учениками и Его молитвы об учениках. В этой беседе Иисус говорил о любви Отца к Сыну и Сына к Отцу, о Своей любви к ученикам и любви учеников к Нему, о любви Отца к Его ученикам и о любви учеников между собою.⁶⁷⁸ Любовь – не простая, человеческая, обусловленная родственными связями или взаимным влечением людей друг к другу, а сверхъестественная, жертвенная, являющаяся даром Божиим и требующая от человека подвига, – связывает Отца, Сына и учеников в единое нерасторжимое целое. Именно любовь является тем ферментом, который пронизывает собой все тело Церкви, соединяя людей с Богом и друг с другом.

Спрашивая Петра о том, любит ли он Его, Иисус говорит именно об этой жертвенной любви. Не случайно за троекратным исповеданием Петра следует предсказание Иисуса о том, что он закончит жизнь не своей смертью. Как Бог возлюбил мир настолько, что отдал Сына Своего Единородного (Ин.3:16), и как Сын настолько возлюбил Своих овец, что жизнь Свою положил за них (Ин.10:15), так и Петру предстоит доказать любовь к Учителю не словами, а собственной жизнью.

Троекратный вопрос Иисуса толкователи – и древние, и современные – связывают с троекратным отречением Петра, а в троекратном паси овец Моих видят восстановление Петра в апостольском достоинстве:

…Так как, когда совершались злодейства иудеев и происходили бывшие при этом события, божественный Петр, объятый великим ужасом, трижды отрекся Господа, то Он и исцеляет этот недуг и требует трех отдельных исповеданий, как бы противопоставляя их тем трем отречениям... Падение словом и вину, заключавшуюся в одних только речах, и разрешать надлежало точно таким же образом. Поэтому требовал сказать, любит ли он больше других. Итак, кто получил большее по сравнению с другими отпущение, от того и требуется сказать, больше ли он и любит, ибо, по слову Спасителя, кому много отпускается, тот много и возлюбит (ср. Лк.7:47).⁶⁷⁹

Об отречении не воспоминает, не укоряет за него, но говорит: если любишь Меня, позаботься о братьях и докажи теперь ту горячую любовь ко Мне, о которой ты говорил, что готов и умереть за Меня... Троекратным вопрошанием и исповеданием врачует троекратное отречение…⁶⁸⁰

Троекратное отречение Петра от Иисуса соответствует троекратному обету любви, который теперь Иисус от него получает. Этому новому Петру, любящему Иисуса как доброго пастыря, положившего жизнь за Своих овец, может быть поручена новая задача – следовать за Иисусом (Ин.21:19, 22; ср. Ин.13:36) в роли второго пастуха стада Иисусова, который будет охранять овец и подобно Иисусу отдаст за них жизнь (Ин.21:18–19; ср. Ин.12:33; 18:32). В этой роли необходима ревность и энергия Петра, однако своеволие его теперь замещено (Ин.21:18) истинным ученичеством. Таким образом, смысл изображения Петра в этом Евангелии. не в том, чтобы очернить Петра, но в том, чтобы показать, как трудным путем, через падение и обретение благодати Иисуса, он приходит к возможности стать главным пастырем Церкви.⁶⁸¹

Петр играет ключевую роль во всей 21-й главе Евангелия от Иоанна. Список учеников, которым Иисус явился в Галилее, начинается с Симона Петра. Он инициирует рыбную ловлю, другие шесть учеников следуют за ним. Он бросается в море и плывет навстречу Иисусу. Он вытаскивает на землю сеть с рыбой. Ему Иисус трижды задает вопрос, любит ли он Его, и трижды повелевает пасти овец Своих. Ему Иисус предсказывает мученическую смерть.

И тем не менее в 21-й главе есть еще одна значимая фигура: это ученик, которого любил Иисус. Как мы помним, на Тайной Вечере он возлежал у груди Иисуса, и Петр через него задавал вопрос Учителю (Ин.13:23–26); потом оба они бежали к гробу Иисуса, но любимый ученик бежал быстрее и вошел первым (Ин.20:2–4). Сейчас же именно он, а не Петр первым узнаёт стоящего на берегу Иисуса. Иоанн Златоуст по этому поводу отмечает:

Петр и Иоанн опять обнаруживают особенности своих характеров. Тот был пламеннее, а этот возвышеннее; тот стремительнее, а этот проницательнее. Поэтому Иоанн первый узнал Иисуса, а Петр первый пошел к Нему... Итак, Петр, как только узнал Его, бросил все – и рыбу, и сети – и препоясался. Хотя ученики были в расстоянии двухсот локтей, Петр, несмотря и на это, не захотел ждать, пока придет в лодке, но поспешил вплавь.⁶⁸²

Приведем также комментарий русского богослова протоиерея Сергия Булгакова, посвятившего специальное исследование взаимосвязи между Петром и Иоанном:

В описании рыбной ловли мы наблюдаем ту же тонкую молчаливую параллель двух учеников. Узнает Господа Иоанн и сообщает об этом Петру, и для последнего до такой степени несомненно свидетельство Иоанна. что он, верный своему темпераменту, бросается в море навстречу Господу. Ясновидение любви и веры, преимущество ведения и здесь остается за Иоанном, который, однако, пребывает сопряженным с Петром неким таинственным союзом.⁶⁸³

Двуединство первоверховного апостола и любимого ученика сохраняется и далее, в завершающей сцене Евангелия от Иоанна:

Петр же, обратившись, видит идущего за ним ученика, которого любил Иисус и который на вечери, приклонившись к груди Его, сказал: Господи! кто предаст Тебя? Его увидев, Петр говорит Иисусу: Господи! а он что? Иисус говорит ему: если Я хочу, чтобы он пребыл, пока приду, что тебе до того? ты иди за Мною. И пронеслось это слово между братиями, что ученик тот не умрет. Но Иисус не сказал ему, что не умрет, но: если Я хочу, чтобы он пребыл, пока приду, что тебе до того? (Ин.21:20–23).

В отличие от Евангелий от Марка и Луки, где Христос возносится на небо (Мк.16:19; Лк.24:51), Евангелие от Иоанна завершается сценой, в которой Иисус идет, а двое учеников следуют за ним. Эту сцену можно уподобить окончанию художественного фильма, в котором герои уходят вдаль под движущиеся субтитры. Очевиден также параллелизм между завершающей сценой Евангелия и самым первым появлением в этом Евангелии будущих учеников Иисуса, которые, услышав слова Иоанна Крестителя о Нем, последовали за Ним (Ин.1:35–39). Сходство усиливается, если принять во внимание, что и в первом эпизоде одним из двух учеников, не названным по имени, был, вероятнее всего, сам автор четвертого Евангелия.

Слова, которые Иисус посвящает судьбе любимого ученика, представляют собой загадку для толкователей. Иногда в них видят указание на то, что автор четвертого Евангелия надеялся дожить до второго пришествия Христа. Однако такое толкование противоречит разъяснению, которое делает сам автор: слова Иисуса не означают, что он не умрет. Скорее, в них можно видеть иносказание, обозначающее отличие пути Иоанна от пути Петра. Последнему предстоит мученическая смерть, тогда как Иоанн станет свидетелем Иисуса на земле и напишет Евангелие, которое сохранится до второго пришествия:

Любимый ученик провел день с Иисусом в самом начале Его служения, еще до того, как Петр впервые Его увидел (Ин.1:40–42)... Слова о его «пребывании» в конце Евангелия указывают на несение им свидетельства после того, как евангельская история Иисуса достигла завершения. Предназначение Петра – отдать жизнь за Иисуса и Его последователей (Ин.21:18–19); предназначение любимого ученика – продолжать свидетельствовать об Иисусе. Таким образом, возможность для любимого ученика быть свидетелем открывается еще до того, как учеником становится Петр, и свидетельство его продолжится и после того, как Петр закончит свое ученичество. В определенном смысле оно продолжится до второго пришествия, поскольку это свидетельство заключено в Евангелии.⁶⁸⁴

Согласно церковному преданию, Иоанн Богослов, автор четвертого Евангелия, дожил до глубокой старости : об этом говорят Ириней Лионский и другие авторы.⁶⁸⁵ По сообщению блаженного Иеронима, Иоанн скончался на шестьдесят восьмом году после распятия Христа, то есть около 100 года по Р.Х.⁶⁸⁶ Тот же автор сообщает, что в старости Иоанн уже не мог внятно говорить и лишь повторял своим ученикам: «Дети, любите друг друга».⁶⁸⁷

Большинство специалистов по Новому Завету считают, что оригинальный вариант Евангелия от Иоанна заканчивался на Ин.20:30–31. С точки зрения этих ученых, вся 21-я глава является самостоятельным материалом, добавленным к этому Евангелию позднее.⁶⁸⁸ Предполагают, что текст Евангелия прошел через различные стадии редакции и 21-я глава была присоединена к тексту неким позднейшим автором с целью сблизить четвертое Евангелие с синоптическими путем внесения в него эпизода, происходящего в Галилее.⁶⁸⁹ Согласно другой теории, последователи Петра и последователи Иоанна, долгое время находившиеся во вражде, пришли к пониманию необходимости взаимного признания и уважения: на этой почве якобы и возникла 21-я глава.⁶⁹⁰ В доказательство того, что эта глава принадлежит иному автору, приводят список слов, содержащихся в ней, но отсутствующих в главах 1–20.⁶⁹¹

Рукописная традиция, однако, не подтверждает приведенные гипотезы. В отличие от «длинного окончания» Евангелия от Марка, отсутствующего во многих рукописях, 21-я глава Иоанна присутствует во всех известных списках этого Евангелия. Гипотеза о ее вторичном происхождении базируется исключительно на соображениях, касающихся структуры текста, в котором эпилог сходного содержания появляется дважды (Ин.20:30–31 и Ин.21:24–25).

Однако структурные несообразности встречаются и в других местах. Наиболее известная из них находится на стыке 14-й и 15-й глав: после слов встаньте, пойдем отсюда никто не встает, а Иисус продолжает говорить на протяжении еще трех глав.

Как мы говорили в другом месте,⁶⁹² подобного рода «швы», время от времени возникающие в тексте Евангелия от Иоанна, могут иметь причиной не наличие разных авторов или редакторов, а наличие разнородного текстового материала, принадлежащего перу одного автора. Более чем вероятно, что Иоанн писал свое Евангелие не в один присест, а постепенно: сначала он записывал отдельные эпизоды, а затем сшивал их в цельное повествование.

В последнее время уверенность ученых в том, что 21-я глава была добавлена к изначальному тексту, поколебалась. Некоторые открыто выступают против такого мнения. Крупный исследователь Нового Завета Р.Бокэм считает, что свидетельство Иоанна о Петре «обретает смысл, только если мы рассматриваем главу 21 как неотъемлемую часть книги».⁶⁹³ Ученый не принимает теорий, разделяющих заключительные части Евангелия на чреду последовательных добавлений,⁶⁹⁴ и убедительно доказывает, что Евангелие от Иоанна никогда не существовало без 21-й главы.⁶⁹⁵

Другой известный специалист, К.Кинер, полагает, что 21-я глава является «легитимной частью четвертого Евангелия», отмечая при этом, что древние авторы совсем не всегда считали необходимым прекратить писать после того, как сочиняли заключение.⁶⁹⁶ Ученый фиксирует значительную степень сходства словаря 21-й главы со словарем других глав Евангелия и отмечает слабость стилистического аргумента против единства текста.⁶⁹⁷

Рассматривая вопрос о том, является ли 21-я глава Евангелия от Иоанна добавлением, эпилогом или заключением, православный библеист протоиерей Иоанн Брек приходит к выводу, что она является подлинным заключением этого Евангелия. Данный вывод ученый делает на основании сопоставления 1-й и 21-й глав, в которых усматривает сознательный параллелизм. Две главы – первая и последняя – благодаря этому параллелизму становятся «конвертом», в который упакован весь остальной текст Евангелия.⁶⁹⁸

Одной из причин формирования в научном сообществе мнения о том, что 21-я глава Евангелия от Иоанна – позднейшая добавка, является наличие в этом Евангелии двух заключений, близких по смыслу и словарному составу. Для наглядности приведем оба заключения одно за другим:

Много сотворил Иисус пред учениками Своими и других чудес, о которых не писано в книге сей. Сие же написано, дабы вы уверовали, что Иисус есть Христос, Сын Божий, и, веруя, имели жизнь во имя Его (Ин.20:30–31).

Сей ученик и свидетельствует о сем, и написал сие; и знаем, что истинно свидетельство его. Многое и другое сотворил Иисус; но, если бы писать о том подробно, то, думаю, и самому миру не вместить бы написанных книг. Аминь (Ин.21:24–25).

Первое заключение стоит в конце 20-й главы, второе завершает 21-ю главу, следуя сразу же за словами Иисуса о любимом ученике и авторским комментарием к ним. Несмотря на внешнее сходство, два заключения выполняют две разные функции. Первое, как мы видели, запечатлевает собой смысловую кульминацию Евангелия – исповедание Иисуса Господом и Богом. Второе завершает весь евангельский рассказ, переводя внимание читателя с любимого ученика вновь на главного героя текста – Иисуса Христа.

Можно предположить, что второе заключение или его часть принадлежит не самому Иоанну, а его ученику-переписчику. О том, что древние авторы писали не сами, а часто диктовали текст писцам, хорошо известно. В отношении Иоанна Богослова это подкрепляется многовековой иконографической традицией: на многих иконах Иоанн изображается диктующим Апокалипсис своему ученику Прохору. Почему не мог какой-нибудь ученик сделать от себя приписку к основному тексту Евангелия?

Косвенным подтверждением такой гипотезы может служить множественное число в словах и знаем (οἴδαμεν), что истинно свидетельство его, а затем единственное в слове думаю (οἶμαι). Эти слова можно интерпретировать как внешнее свидетельство в пользу достоверности свидетельства автора основного текста. Во всяком случае, нигде ранее автор четвертого Евангелия не говорил о себе в первом лице: ни во множественном, ни в единственном числе. Даже в словах И видевший засвидетельствовал, и истинно свидетельство его; он знает (ἐκεῖνος οἶδεν), что говорит истину.. (Ин.19:35) евангелист пишет о себе в третьем лице.

В наше время существует практика, по которой одно лицо заверяет свидетельство или подпись другого: нотариус заверяет подпись клиента; секретарь может заверить подпись своего начальника; автор может свой подписью заверить собственный текст, если он записан или напечатан кем-либо другим. В древности тоже существовали разные способы заверения подлинности свидетельства или подписи. В апостольских посланиях мы встречаем такие формулировки: Сие кратко написал я вам чрез Силуана, верного, как думаю, вашего брата... (1Пет.5:12); Мое, Павлово, приветствие собственноручно (1Кор.16:21); Приветствие моею рукою, Павловою (Кол. 4:18; 2Фес.3:17). Первая формулировка, вероятно, означает, что текст был надиктован Силуану Петром. Две другие могут означать как то, что Павел собственноручно писал свои тексты, так и то, что он таким образом «визировал» текст, написанный под его диктовку.⁶⁹⁹

Вне зависимости от того, является ли второе заключение Евангелия от Иоанна частью авторского текста или парафразом первого заключения, сделанным рукой переписчика, основной мыслью и там, и здесь является утверждение о том, что Иисус сотворил много других чудес. Первое заключение содержит простую констатацию этого факта, второе – его метафорическое описание, подобающее торжественности момента (и самому миру не вместить бы написанных книг). И если первое заключение подводит итог богословскому развитию всего четвертого Евангелия, то второе является полноценным эпилогом.

Являясь ученикам после Своего воскресения, Иисус говорил им об ожидающей их миссии. Тема послания учеников на проповедь присутствует во всех четырех Евангелиях.

У Иоанна она вправлена в повествование о явлении Иисуса одиннадцати ученикам вечером первого дня недели:

Иисус же сказал им вторично: мир вам! как послал Меня Отец, так и Я посылаю вас. Сказав это, дунул, и говорит им: примите Духа Святого. Кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся (Ин.20:21–23).

Ключевым в рассказе Иоанна является глагол «посылать» (ὰποστέλλω – в первом случае, πέμπω – во втором). В Евангелии от Иоанна приведено множество изречений, в которых Иисус подчеркивает, что Он послан Отцом. Напомним лишь некоторые: Моя пища есть творить волю Пославшего Меня и совершить дело Его (Ин.4:34); Кто не чтит Сына, тот не чтит и Отца, пославшего Его (Ин.5:23); Я ничего не могу творить Сам от Себя. Как слышу, так и сужу, и суд Мой праведен; ибо не ищу Моей воли, но воли пославшего Меня Отца (Ин.5:30); Я же имею свидетельство больше Иоаннова: ибо дела, которые Отец дал Мне совершить... свидетельствуют о Мне, что Отец послал Меня. И пославший Меня Отец Сам засвидетельствовал о Мне (Ин.5:36–37); Вот дело Божие, чтобы вы веровали в Того, Кого Он послал (Ин.6:29); ибо Я сошел с небес не для того, чтобы творить волю Мою, но волю пославшего Меня Отца. Воля же пославшего Меня Отца есть та, чтобы из того, что Он Мне дал, ничего не погубить, но все то воскресить в последний день (Ин.6:38–39); Как послал Меня живой Отец, и Я живу Отцем, так и ядущий Меня жить будет Мною (Ин.6:57); Я знаю Его, потому что Я от Него, и Он послал Меня (Ин.7:29); Пославший Меня есть со Мною; Отец не оставил Меня одного, ибо Я всегда делаю то, что Ему угодно (Ин.8:29).

Воскреснув из мертвых, Иисус передает Свою миссию апостолам: отныне они должны быть Его посланниками в мире, и Святой Дух будет помогать им. Иисус наделяет учеников властью прощать грехи. Ранее Он говорил Петру: ..Что свяжешь на земле, то будет связано на небесах, и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах (Мф.16:19). То же самое Он говорил другим ученикам (Мф.18:18). Однако именно теперь, когда Иисус должен вернуться туда, откуда пришел, Он передает власть прощать грехи Своим ученикам.

Мы можем вспомнить, что при исцелении расслабленного Иисус сказал: Прощаются тебе грехи твои (Мф.9:2; Мк.2:5; Лк.5:20). Эти слова возмутили фарисеев: Кто может прощать грехи, кроме одного Бога? (Мк.2:7; Лк.5:21). Однако теперь не только Сам Сын Человеческий, но и Его ученики обладают этой властью. От них она перейдет к епископам и пресвитерам и будет передаваться из поколения в поколение через таинство рукоположения в священный сан.

Выше мы говорили о том, что ниспослание Святого Духа, упомянутое у Иоанна, не следует смешивать с тем, которое произойдет в день Пятидесятницы. Временной промежуток в пятьдесят дней необходим для апостолов, чтобы после перенесенных потрясений собраться с силами и мыслями перед выходом на проповедь (можно вспомнить, что и Иисус провел сорок дней в пустыне перед выходом на служение). О том, что ученики должны ожидать исполнения обетования, говорится в Евангелии от Луки:

И сказал им: так написано, и так надлежало пострадать Христу, и воскреснуть из мертвых в третий день, и проповедану быть во имя Его покаянию и прощению грехов во всех народах, начиная с Иерусалима. Вы же свидетели сему. И Я пошлю обетование Отца Моего на вас; вы же оставайтесь в городе Иерусалиме, доколе не облечетесь силою свыше (Лк.24:46–49).

Лука не уточняет, о каком «обетовании Отца» идет речь. Однако поскольку его Евангелие является первой частью дилогии, вторую часть которой составляет книга Деяний, можно предположить, что он намеренно не делает это уточнение. Ученики должны находиться в Иерусалиме до того момента, когда исполнится обещание Учителя и Он пошлет им Святого Духа. Это событие произойдет в день Пятидесятницы, с которого и начнется новое миссионерское служение апостолов.

Отметим тему прощения грехов, которая оказывается общей в рассказах Иоанна и Луки. Обратим внимание также на слова начиная с Иерусалима: они указывают на то, что Иерусалим продолжит на какой-то период оставаться центром, из которого миссия апостолов будет расходиться

концентрическими кругами. Когда-то Иисус говорил ученикам: На путь к язычникам исходите, и в город Самарянский не входите; а идите наипаче к погибшим овцам дома Израилева (Мф.10:5–6). Сейчас перед ними ставится иная задача: проповедовать по всему миру. Однако они не должны забывать о своей малой родине. Задача обращения ко Христу дома Израилева с них не снимается.

Вселенский характер миссии, ожидающей апостолов, в полной мере отражен в наставлениях, которые ученики получают от воскресшего Учителя в Евангелии от Матфея:

Одиннадцать же учеников пошли в Галилею, на гору, куда повелел им Иисус, и, увидев Его, поклонились Ему, а иные усомнились. И приблизившись Иисус сказал им: дана Мне всякая власть на небе и на земле. Итак, идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать все, что Я повелел вам; и се, Я с вами во все дни до скончания века. Аминь (Мф.28:16–20).

На слове «Аминь» Евангелие от Матфея завершается, и описанное явление Иисуса становится его заключительным эпизодом. Несмотря на торжественный характер этого эпизода, евангелист не считает нужным умалчивать о том, что не все ученики поклонились Воскресшему. Некоторых все еще терзают сомнения: Он или не Он? воскрес или не воскрес? человек или призрак?

Ученики все еще на пути от неверия к вере и все еще ближе к начальной точке пути, чем к конечной. Об этом прямо говорится в Евангелии от Марка:

Наконец, явился самим одиннадцати, возлежавшим на вечери, и упрекал их за неверие и жестокосердие, что видевшим Его воскресшего не поверили. И сказал им: идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари. Кто будет веровать и креститься, спасен будет; а кто не будет веровать, осужден будет. Уверовавших же будут сопровождать сии знамения: именем Моим будут изгонять бесов; будут говорить новыми языками; будут брать змей; и если что смертоносное выпьют, не повредит им; возложат руки на больных, и они будут здоровы (Мк.16:14–18).

Сравнение двух отрывков показывает, что речь идет о двух разных явлениях. У Матфея дело происходит на горе в Галилее, у Марка – в закрытом помещении, когда ученики возлежат на вечере. Марк не уточняет ни время, ни место события. Возможно, он имеет в виду тот же случай, что описан у Иоанна, когда Иисус вечером первого дня недели явился ученикам, собравшимся при запертых дверях (Ин.20:19); возможно, это другой случай. Более того, если у Матфея мы имеем дело с одним эпизодом (ученики идут на гору, Иисус приближается к Ним и посылает их на проповедь), то повествование Марка можно разбить на два эпизода: сначала Иисус является одиннадцати, а потом – при каком-то другом случае – дает им наставление. Только у Матфея Иисус говорит о власти, данной Ему на небе и на земле, и о том, что Он будет пребывать с учениками до скончания века. Только у Марка Он говорит о знамениях, которые будут сопровождать уверовавших, и об осуждении неуверовавших. Слово Евангелие присутствует только у Марка, а тринитарная формула во имя Отца и Сына и Святого Духа только у Матфея.

Отличий, как видим, слишком много, чтобы можно было считать, что некий продолжатель Марка, сочинивший «длинное окончание», смоделировал эту сцену по образцу той, что описана у Матфея. Несомненно, за рассказом Марка стоит самостоятельная традиция. Тем не менее в ряде пунктов два рассказа тематически пересекаются. В обоих случаях Иисус является одиннадцати. В обоих эпизодах сообщается о сомнениях учеников (Матфей) или их неверии и жестокосердии (Марк). И там и здесь Иисус подчеркивает вселенский характер ожидающей учеников миссии (всем народам – у Матфея, по всему миру – у Марка). В обоих наставлениях говорится о том, что проповедь апостолов должна сопровождаться крещением уверовавших (крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа – у Матфея, кто будет веровать и креститься – у Марка).

Тема крещения заслуживает отдельного комментария. Крещение было характерной особенностью проповеди Иоанна Предтечи, сопровождавшейся призывом к покаянию (Мф.3:1–12; Мк.1:4–8; Лк.3:1–18). Иисус воспринял от Иоанна призыв к покаянию, но о том, чтобы Его проповедь сопровождалась крещением, упоминается только в Евангелии от Иоанна – и то с оговоркой : хотя Сам Иисус не крестил, а ученики Его (Ин.4:1–2). Это изолированное упоминание позволяет предположить, что лишь на начальном этапе Своего служения Иисус заимствовал от Иоанна обряд крещения; в дальнейшем мы ни разу не слышим о каких-либо массовых или индивидуальных крещениях, совершавшихся Иисусом или Его учениками.⁷⁰⁰

На рубеже II и III веков Тертуллиан говорит о том, что если ученики Иисуса и крестили, то это было то же крещение покаяния, которое практиковал Иоанн Предтеча: подлинное крещение могло появиться только после искупительной смерти и воскресения Христа.⁷⁰¹ Именно в тот момент, когда воскресший Христос заповедал ученикам не только проповедовать, но и крестить, закон о крещении вступил в силу.⁷⁰²

Крещение отныне становится той дверью, через которую уверовавшие будут входить в Церковь. Оно должно совершаться во имя Отца и Сына и Святого Духа. Нигде более в Евангелиях мы не встречаем фразу, в которой перечисляются Отец, Сын и Святой Дух. В Евангелии от Иоанна Иисус постоянно говорит о Своем Отце, неоднократно упоминает Утешителя (Святого Духа), но тринитарная формула, которая на все последующие времена станет обязательной для совершения таинства Крещения в христианских общинах, присутствует из четырех евангелистов только у Матфея.

Исследователи обращают внимание на то, что в Деяниях и посланиях апостола Павла говорится о крещении во имя Иисуса Христа (Деян.2:38), во имя Господа Иисуса (Деян.8:16; 10:48; 19:5), призвав имя Господа Иисуса (Деян.22:16), во Христа Иисуса (Рим.6:3) или просто во Христа (Гал.3:27). Из этого некоторыми делается вывод, что в раннехристианской Церкви крещение совершалось во имя Иисуса и лишь на более позднем этапе, в связи с развитием тринитарной доктрины, появилась формула во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Автором этой формулы, считают ученые, придерживающиеся такого мнения, является не Иисус Христос, а Матфей, заимствовавший ее из литургической практики своей общины.⁷⁰³ Полагают, что крещение во имя Отца и Сына и Святого Духа существовало в Сирийской Церкви, к которой принадлежал Матфей.⁷⁰⁴ Другие, напротив, считают, что в словах из Евангелия от Матфея не следует видеть крещальную формулу: они лишь описывают то, что совершалось в крещении.⁷⁰⁵

Между тем тринитарная формула зафиксирована во всех известных памятниках, отражающих крещальную практику Древней Церкви. Рукописная традиция Евангелия от Матфея, в свою очередь, не дает никаких оснований для предположения о том, что тринитарная формула была кем-то добавлена к первоначальному тексту Евангелия: она содержится во всех известных рукописях этого Евангелия. Есть веские основания считать, что с самого начала бытия Церкви крещение совершалось, по заповеди Иисуса, во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Что же касается упоминаний о крещении во имя Господа Иисуса в Деяниях, то их-то как раз совсем не обязательно интерпретировать в смысле крещальной формулы: это выражение может означать вступление в число учеников Христа через принятие заповеданного Им крещения.

В Евангелии от Матфея крещение связывается с исполнением заповедей Иисуса. В беседе на Тайной Вечере Иисус, согласно Евангелию от Иоанна, говорил ученикам: Если любите Меня, соблюдите Мои заповеди (Ин.14:15); Кто имеет заповеди Мои и соблюдает их, тот любит Меня; а кто любит Меня, тот возлюблен будет Отцем Моим; и Я возлюблю его и явлюсь ему Сам (Ин.14:21); Если заповеди Мои соблюдете, пребудете в любви Моей, как и Я соблюл заповеди Отца Моего и пребываю в Его любви (Ин.15:10). О тех же заповедях, согласно Матфею, Иисус напоминает ученикам в связи с крещением. О каких заповедях идет речь? Очевидно, обо всей совокупности духовно-нравственного учения, содержащегося на страницах Евангелий. Если крещение не сопровождается переменой образа жизни и готовностью человека исполнять заповеди Христа, оно остается бесплодным.

В Евангелии от Марка Иисус перечисляет знамения, которые будут сопутствовать уверовавшим: они будут изгонять бесов, говорить новыми языками, оставаться невредимыми при укусах змей и при отравлении ядом, исцелять больных через возложение рук. Изгнание бесов и исцеление больных (в том числе через возложение рук) было неотъемлемой частью земного служения Иисуса: большинство совершённых Им чудес принадлежит к этим двум категориям. Теперь Иисус передает способность изгонять бесов и исцелять Своим ученикам.

Говорение на языках было распространенным феноменом в ранней Церкви. Апостол Павел включает его в число «духовных даров», которыми обладают некоторые христиане. Однако дар пророчества он ставит выше дара говорения на языках, к которому относится сдержанно: говорящий на незнакомом языке назидает себя, а не Церковь; его дух молится, но ум остается без плода; языки суть знамение для неверующих, но не для верующих; обладающий даром языков должен молиться о даре истолкования; лучше сказать пять слов умом, чем тьму слов на незнакомом языке (1Кор.14:1–22).

Что же касается других упомянутых знамений, то они представляют собой лишь отдельные примеры чудесных способностей, которыми будут обладать уверовавшие. Одно из подобных знамений описано в Деяниях. Когда апостол Павел на острове Мелит подбрасывал хворост в костер, из огня вылезла ехидна и повисла у него на руке. Местные жители вообразили, что от укуса змеи у Павла будет воспаление или он внезапно падет мертвым. Но он стряхнул ее в огонь и остался невредимым (Деян.28:1–6).

Евангелие от Матфея завершается торжественным обещанием Христа оставаться со Своими учениками во все дни до скончания века. Телом Он покидает их, но духом остается с ними. Его присутствие в Церкви они будут ощущать при каждом священнодействии: собираясь в воскресный день для преломления хлеба (Деян.2:42; 20:7), они будут чувствовать, что Он рядом. В опыте Церкви до скончания времен будет осуществляться обетование Христа: Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них (Мф.18:20).

Чреда явлений воскресшего Иисуса ученикам завершается Его вознесением на небо. Марк говорит об этом кратко, не обозначая место действия:

И так Господь, после беседования с ними, вознесся на небо и воссел одесную Бога. А они пошли и проповедовали везде, при Господнем содействии и подкреплении слова последующими знамениями. Аминь (Мк.16:19–20).

Лука уточняет, что вознесение произошло в Вифании – селении близ Иерусалима, куда Иисус неоднократно приходил при жизни (Мф.21:17; 26:6; Мк.11:1, 11–12; 14:3; Лк.19:29; Ин.12:1) и где он воскресил Лазаря (Ин.11:1–44). Таким образом, если Евангелия от Матфея и Иоанна заканчиваются в Галилее, а от Марка в необозначенном месте, то действие Евангелия от Луки завершается близ Иерусалима:

И вывел их вон из города до Вифании и, подняв руки Свои, благословил их. И, когда благословлял их, стал отдаляться от них и возноситься на небо. Они поклонились Ему и возвратились в Иерусалим с великою радостью. И пребывали всегда в храме, прославляя и благословляя Бога. Аминь (Лк.24:50–53).

Расхождения между евангелистами, касающиеся завершения евангельской истории, объясняются тем, что они заканчивают ее на разных отрезках времени. У Матфея последней сценой оказывается встреча Иисуса с учениками на горе в Галилее (Мф.28:16–20). У Иоанна Иисус с двумя учениками уходит в неизвестном направлении (Ин.21:19). И только Марк и Лука доводят историю до завершающего пункта: вознесения. Отметим, что Матфей прерывает рассказ в тот момент, когда одни ученики поклонились Иисусу, а другие усомнились. Лука же доводит его до того момента, когда все ученики поклонились возносящемуся на небо Иисусу.

Свою вторую книгу Лука начинает прологом, в котором говорит о том, что Иисус явил Себя живым, по страдании Своем, со многими верными доказательствами, в продолжение сорока дней являясь им и говоря о Царствии Божием (Деян.1:3). Именно из этого упоминания мы узнаём, что вознесение произошло на сороковой день после воскресения. Рассказ о вознесении в Деяниях содержит дополнительные подробности по сравнению с рассказом из Евангелия от Луки :

И, собрав их, Он повелел им: не отлучайтесь из Иерусалима, но ждите обещанного от Отца, о чем вы слышали от Меня, ибо Иоанн крестил водою, а вы, через несколько дней после сего, будете крещены Духом Святым.

Посему они, сойдясь, спрашивали Его, говоря: не в сие ли время, Господи, восстановляешь Ты царство Израилю? Он же сказал им: не ваше дело знать времена или сроки, которые Отец положил в Своей власти, но вы примете силу, когда сойдет на вас Дух Святой; и будете Мне свидетелями в Иерусалиме и во всей Иудее и Самарии и даже до края земли.

Сказав сие, Он поднялся в глазах их, и облако взяло Его из вида их. И когда они смотрели на небо, во время восхождения Его, вдруг предстали им два мужа в белой одежде и сказали: мужи Галилейские! что вы стоите и смотрите на небо? Сей Иисус, вознесшийся от вас на небо, придет таким же образом, как вы видели Его восходящим на небо.

Тогда они возвратились в Иерусалим с горы, называемой Елеон, которая находится близ Иерусалима, в расстоянии субботнего пути. И, придя, взошли в горницу, где и пребывали, Петр и Иаков, Иоанн и Андрей, Филипп и Фома, Варфоломей и Матфей, Иаков Алфеев и Симон Зилот, и Иуда, брат Иакова. Все они единодушно пребывали в молитве и молении, с некоторыми женами и Мариею, Материю Иисуса, и с братьями Его (Деян.1:4–14).

В каком-то смысле именно этот рассказ, распадающийся на четыре самостоятельных тематических сегмента, может служить эпилогом ко всей истории жизни, смерти и воскресения Иисуса Христа. В первом сегменте Лука возвращается к завершающим словам беседы Иисуса с учениками, в которых Он говорил о том, что пошлет им обетование Отца (Лк.24:49). Во втором сегменте вводится новая тема: ученики спрашивают о «временах и сроках»; здесь же Иисус повторяет обетование и говорит о предстоящей им миссии. В третьем сегменте Иисус возносится на небо. В четвертом перед нами предстают основные персонажи евангельской истории – те, кому надлежит эту историю продолжить.

Иисус «собирает» учеников, а они «сходятся» по Его повелению. Вопрос, который они задают Ему, отражает возлагавшиеся на Него мессианские ожидания. Его распятие и смерть, как казалось, раз и навсегда положили конец этим ожиданиям. Но теперь, после того как Он воскрес и многократно явился ученикам, после того как у них пропали сомнения, что это действительно Он, старые надежды воскресают. И вопрос сформулирован именно так, как того следовало ожидать: ученики спрашивают о восстановлении политического могущества Израильского царства.

На протяжении всего времени Своего земного служения Иисус наставлял учеников о Царстве Небесном и о вечной жизни. Об этом Он говорил в многочисленных притчах, в Нагорной проповеди, в разговорах с отдельными людьми, в поучениях народу, произносимых в присутствии учеников.

Любые претензии на политическую власть Иисус отвергал, начиная с искушения от диавола в пустыне и кончая ответом на вопрос Пилата, действительно ли Он является Царем Иудейским. Неотмирный характер власти, которой Иисус обладает, казалось бы, должен был стать очевиден для учеников, а Его смерть на кресте должна была убедить их в том, что Он не искал земной власти. И тем не менее они озвучивают тот взгляд на значение и роль Мессии, который был распространен в народе, видевшем в Нем прежде всего избавителя от римской власти.

Отвечая ученикам, Иисус ничего не говорит о восстановлении царской власти в Израиле. Вместо этого Он говорит о временах и сроках, которые Отец положил в Своей власти (Деян.1:7), имея в виду Свое второе пришествие. Отныне ученики должны будут пребывать в ожидании Его прихода, но время этого события будет от них сокрыто. О том, что Иисус вернется, говорят и два мужа в белой одежде, представшие ученикам в момент вознесения.

Проповедь апостолов должна, начавшись в Иерусалиме, охватить Иудею и Самарию и дойти до края земли. Взор учеников прикован к Израильскому царству, давно колонизированному римлянами, а Иисус расширяет их горизонт до максимальных возможных пределов. Его миссия заключалась не в том, чтобы отвоевать Израиль у римлян, а в том, чтобы завоевать Своим учением весь мир. Но покорять мир Он будет при помощи учеников, которым для этого потребуется Его постоянное присутствие и содействие Святого Духа.

Перечисление лиц, оставшихся в Иерусалиме в ожидании сошествия Святого Духа, важно потому, что именно они составили основу той первоначальной церковной общины, из которой начнет развиваться Церковь по всей вселенной. Ее ядром являются одиннадцать апостолов. Они пребывают в молитве вместе с некоторыми женами и Мариею, Материю Иисуса, и с братьями Его.

Матерь и братья Иисуса упомянуты Лукой не случайно. В синоптических Евангелиях о них упоминалось в последний раз только в связи с эпизодом, в котором они стояли за дверью, когда Иисус проповедовал; вместо того чтобы выйти к ним, Он указал на учеников и сказал: Вот матерь Моя и братья Мои; ибо, кто будет исполнять волю Отца Моего Небесного, тот Мне брат, и сестра, и матерь (Мф.12:46–50; Мк.3:31–34). К этому можно добавить информацию из Евангелия от Иоанна о неверии братьев Иисуса в Него (Ин.7:1–5) и из Евангелия от Марка о том, как родственники хотели взять Иисуса обратно в семью, подумав, что Он сошел с ума (Мк.3:21).

Свидетельства Иоанна и Марка относятся к начальному периоду служения Иисуса. Именно к этому времени относится конфликт между Иисусом и Его родственниками по плоти.⁷⁰⁶ Как долго продолжался этот конфликт, мы не знаем. Однако мы видим Матерь Иисуса стоящей у Его креста (Ин.19:25), а о братьях узнаём из Деяний апостольских. Это означает, что в какой-то момент – раньше или позже – родственники Иисуса по плоти не только примирились с Его образом жизни, но и стали Его последователями. Одному из Его братьев, Иакову, будет отведена ключевая роль в формировании иерусалимской церковной общины (Деян.12:17; 15:13; 21:18; 1Кор.15:7; Гал.1:19).

Окончание Евангелия от Луки плавно перетекает в начало книги Деяний. Тем самым евангелист показывает, что история христианства не закончилась ни смертью, ни воскресением, ни вознесением Иисуса Христа. Эта история в момент вознесения Иисуса на небо только начиналась. Иисус стал тем пшеничным зерном, которое, упав в землю, умерло, чтобы принести сторичный плод (Ин.12:24). И теперь свидетельство о Его воскресении и проповедь Его учения всецело сосредотачиваются в руках апостолов.

Как мы видели, в Евангелии от Матфея упоминались два явления воскресшего Иисуса: женщинам, которые шли от гроба, и ученикам на горе в Галилее. У Марка говорится о трех явлениях: Марии Магдалине, двум ученикам на дороге и одиннадцати, возлежавшим на вечере. Лука описывает явление двум ученикам на пути в Эммаус, кратко упоминает о явлении Симону и затем подробно рассказывает о явлении одиннадцати и бывшим с ними: итого три эпизода. Наконец, Иоанн описывает четыре явления: Марии Магдалине, ученикам без Фомы вечером первого дня недели, ученикам с Фомой на восьмой день и ученикам на море Тивериадском.

Общий список явлений воскресшего Иисуса составлен блаженным Августином на основе гармонизации четырех Евангелий:

Итак, у всех четырех евангелистов мы находим десять упоминаний о явлениях Господа людям после воскресения. Сначала у гроба женщинам (Ин.20:14); затем им же, возвращающимся от гроба (Мф.28:9); в третий раз – Петру (Лк.24:34); в четвертый – двум на дороге (Лк.24:15); в пятый – многим в Иерусалиме, где не было Фомы (Ин.20:19 24); в шестой – там, где Его увидел Фома (Ин.20:2б); в седьмой – у моря Тивериадского (Ин.21:1); в восьмой – на горе в Галилее (Мф.28:16 17); в девятый – ученикам, возлежащим на вечери (Мк.16:14); в десятый – в тот же день, но уже не на земле, а при вознесении на небо, о чем упоминают Марк и Лука.⁷⁰⁷

Как и в других подобных случаях, Августин рассматривает евангельские повествования как взаимодополняющие: каждое из них дает лишь частичную картину происходившего. Это косвенно подтверждается упоминаниями книги Деяний о многократных явлениях Воскресшего ученикам:

Сего Бог воскресил в третий день, и дал Ему являться не всему народу, но свидетелям, предызбранным от Бога, нам, которые с Ним ели и пили, по воскресении Его ИЗ мертвых (Деян.10:40–41).

Он в продолжение многих дней являлся тем, которые вышли с Ним из Галилеи в Иерусалим и которые ныне суть свидетели Его перед народом (Деян.13:31).

Следует также обратить внимание на свидетельство апостола Павла, важность которого определяется тем, что он писал раньше, чем евангельские повествования приобрели окончательную форму и сложились в единый корпус из четырех свидетельств. В отличие от Августина, он не имел возможности сличить письменные источники и основывается исключительно на устном предании. Павел упоминает пять явлений: Кифе; двенадцати; пятистам братьям; Иакову; всем апостолам (1Кор.15:3–7). О явлении Кифе (Симону) упоминает Лука; о явлениях двенадцати (точнее, одиннадцати) упоминают все четыре евангелиста; о явлениях пятистам братьям и Иакову мы не знаем из Евангелий ничего; явление «всем апостолам» можно считать за отдельный эпизод или отождествить с описанным у Луки явлением «одиннадцати и бывшим с ними».

Итоговый список явлений воскресшего Иисуса включает не менее двенадцати эпизодов, однако, судя по упоминаниям к книге Деяний, их могло быть и больше. Во всяком случае, их было достаточно для того, чтобы у апостолов исчезли всякие сомнения в достоверности воскресения Христа и чтобы они могли говорить о нем как о неопровержимом факте.

Трудно переоценить значение, которое факт воскресения Христа из мертвых имел для развития христианской Церкви. Любые попытки найти объяснение возникновению и развитию Церкви за пределами этого события входят в конфликт с исторической правдой. Исследователи могут верить или не верить в воскресение – это их право и, как говорится, личное дело. Но доказывать, что ранние христиане в него не верили, что существовала первоначально некая секта, которая сплотилась вокруг распятого на кресте учителя нравственности и лишь впоследствии обожествила его и придумала миф о его воскресении, значит идти против рожна (Деян.9:5), отметая огромный массив свидетельских показаний.

Между тем именно так поступали многие авторы XIX века, такие как Шлейермахер, Гегель, Штраус, Ренан, Толстой, априорно отвергнувшие все евангельские чудеса и главное из них – воскресение Христа – как противоречащие естественным законам и потому заведомо недостоверные. В Иисусе их привлекало прежде всего нравственное учение, которое каждый из них толковал на свой лад. А в научной библеистике появился миф о некоем утерянном письменном первоисточнике, из которого якобы и родилось христианство: этот первоисточник включал некоторые изречения Иисуса и истории из Его жизни, но в нем не было ни большинства чудес, ни воскресения.⁷⁰⁸

Если мы посмотрим на историю ранней Церкви, как она изложена в книге Деяний и в посланиях апостола Павла, мы увидим, что в первоначальной христианской проповеди акцент делался отнюдь не на нравственном учении Иисуса. Апостолы говорили прежде всего о Его смерти и воскресении. Самая первая письменно зафиксированная христианская проповедь была произнесена Петром через пятьдесят дней после воскресения Христа. Проповедь сфокусирована исключительно на смерти и воскресении Христа:

Мужи Израильские! выслушайте слова сии: Иисуса Назорея, Мужа, засвидетельствованного вам от Бога силами и чудесами и знамениями, которые Бог сотворил через Него среди вас, как и сами знаете, Сего, по определенному совету и предведению Божию преданного, вы взяли и, пригвоздив руками беззаконных, убили; но Бог воскресил Его, расторгнув узы смерти, потому что ей невозможно было удержать Его (Деян.2:22–24).

В следующей своей проповеди, произнесенной в притворе Соломоновом, Петр вновь говорит о том же: Но вы от Святого и Праведного отреклись, и просили даровать вам человека убийцу, а Начальника жизни убили. Сего Бог воскресил из мертвых, чему мы свидетели (Деян.3:14–15). И на суде у первосвященников Анны и Каиафы – тех самых, которые были виновниками суда над Иисусом, – он снова свидетельствует о воскресении Христа (Деян.4:8–12).

Воскресение Христа является центральным пунктом проповеди апостола Павла. В рамках настоящей книги мы не можем даже бегло рассмотреть учение Павла о воскресении. Ограничимся наиболее известным и значимым текстом, в котором Павел излагает суть христианской проповеди:

Напоминаю вам, братия, Евангелие, которое я благовествовал вам, которое вы и приняли, в котором и утвердились, которым и спасаетесь, если преподанное удерживаете так, как я благовествовал вам, если только не тщетно уверовали. Ибо я первоначально преподал вам, что и сам принял, то есть, что Христос умер за грехи наши, по Писанию, и что Он погребен был, и что воскрес в третий день, по Писанию, и что явился Кифе, потом двенадцати; потом явился более нежели пятистам братий в одно время, из которых большая часть доныне в живых, а некоторые и почили; потом явился Иакову, также всем Апостолам; а после всех явился и мне, как некоему извергу (1Кор.15:1–8).

Многочисленные и разнообразные свидетельства о воскресении, помноженные на личный опыт Павла, которому воскресший Иисус явился на пути в Дамаск, превратив его из гонителя Церкви в апостола (Деян.9:3–9), делают для него факт воскресения Христа неопровержимым. Однако Павел не останавливается на этом, но идет дальше и делает утверждения, которые могут шокировать своей безапелляционностью:

Если же о Христе проповедуется, что Он воскрес из мертвых, то как некоторые из вас говорят, что нет воскресения мертвых? Если нет воскресения мертвых, то и Христос не воскрес; а если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша. Притом мы оказались бы и лжесвидетелями о Боге, потому что свидетельствовали бы о Боге, что Он воскресил Христа, Которого Он не воскрешал, если, то есть, мертвые не воскресают; ибо если мертвые не воскресают, то и Христос не воскрес. А если Христос не воскрес, то вера ваша тщетна: вы еще во грехах ваших... Но Христос воскрес из мертвых, первенец из умерших (1Кор.15:12–17, 20).

Павел не боится заявить о том, что без веры в воскресение христианство не имеет никакого смысла: в этом случае тщетна и проповедь апостолов, и вера тех, кто на нее откликнулся. Разве недостаточно следовать нравственным принципам, установленным Христом, исполнять Его заповеди? Оказывается, нет. О нравственности вообще ничего не говорится в этом манифесте христианской веры: вся аргументация вращается вокруг воскресения. Почему? Павел объясняет:

Ибо, как смерть через человека, так через человека и воскресение мертвых. Как в Адаме все умирают, так во Христе все оживут, каждый в своем порядке: первенец Христос, потом Христовы, в пришествие Его. А затем конец, когда Он предаст Царство Богу и Отцу, когда упразднит всякое начальство и всякую власть и силу. Ибо Ему надлежит царствовать, доколе низложит всех врагов под ноги Свои. Последний же враг истребится – смерть... (1Кор.15:22–26).

Воскресение Христа представлено здесь как событие космического масштаба. Оно касается не только Его, но и всех людей. Адам представляет собой собирательный образ ветхого человечества, погибающего вследствие греха. Христос соединяет в Себе обновленное человечество, искупленное от греха Его смертью. Воскресение Христа открывает путь к воскресению из мертвых для всякого человека, и именно в этом – сердцевина евангельской проповеди, а отнюдь не в той или иной нравственной или социальной программе.

Мы возвращаемся к важнейшему христианскому догмату – об искупительном значении смерти Иисуса Христа. А этот догмат, как мы видели, зиждется на вере в Иисуса как Бога и Спасителя. Если бы Иисус не был Богом, Его смерть не имела бы искупительной силы для людей, а Его воскресение не освобождало бы их от власти смерти.

Евангелия повествуют о трех случаях, когда Иисус вернул людей к жизни: в Капернауме Он воскресил дочь начальника синагоги (Мф.9:18–19, 23–26; Мк.5:21–24, 35–43; Лк.8:41–42, 49–56), в Наине – единственного сына вдовы (Лк.7:11–16), в Вифании – Своего друга Лазаря (Ин.11:1–44). Случаи воскрешения мертвых пророками Илией и Елисеем отмечены в Ветхом Завете (3Цар.17:17–24; 4Цар.4:8–37).

Все упомянутые эпизоды, однако, имеют качественное отличие от воскресения Христа: в них люди возвращались к той земной жизни, из которой были временно изъяты смертью, чтобы затем вновь умереть. Христос, воскреснув из мертвых, не возвращается к земной жизни, хотя и является земным людям в облике земного человека из плоти и крови. Его воскресение означает переход в иное бытие: Он возвращается туда, откуда пришел, – в вечность, где пребывает в неразлучном единстве с Отцом. Но возвращается Он туда, «обогащенный» человеческой плотью. И именно в том, что эта плоть, преображенная и изменившаяся, но тем не менее сохраняющая все признаки плоти, включая раны на теле, вознесена на небо, богословская традиция Церкви видит указание на то, что благодаря воскресению Христа путь к воскресению открывается для «всякой плоти».

В богослужебных текстах праздника Вознесения Господня говорится, что Христос, вознесшись на небо, «спосадил» вместе с Собой на божественном престоле человеческое естество:

Нашим современникам, не искушенным в тонкостях богословия, непросто бывает понять подобные литургические тексты. Однако за ними стоит мысль, которую можно изложить более простым языком: приняв на Себя человеческую плоть, Бог в Самом Себе обновил естество человека, утратившее первоначальные свойства в результате грехопадения. Возносясь на небо, Он вместе с Собой возносит человеческое тело вместе с душой, чтобы поместить его в недрах Божественной жизни. К Богу возносится Его тело, но оно нерасторжимо связано с телами других людей – тех, которые через веру и крещение вступили в число Его учеников, а через причащение соединились с Его Плотью и Кровью.

Возносясь на небо, Христос оставляет на земле Свою Церковь. В понимании апостола Павла Церковь – это прежде всего Тело Христово (1Кор.12:27). Членами Тела являются христиане, а главой – Сам Христос (Кол. 1:18). И для Павла это не просто метафора. Он говорит об онтологическом, сущностном единстве между людьми и Христом через причащение Тела и Крови Христа (1Кор.10:17).

Будучи Телом Христовым, Церковь синонимична Христу. Но в то же время она является общиной людей, объединенных верой в Него. Если раньше, до создания Церкви, люди жили сами по себе, а Бог Сам по Себе, то теперь жизнь Самого Бога – через Христа – нерасторжимо связана с жизнью людей. Придя на землю, Сын Божий обрел на ней Своих братьев и сестер, которых хочет ввести туда, где пребывает Он Сам: в вечное Царство Бога. Преддверием этого Царства является Церковь земная, а полнота Царства осуществляется в Церкви торжествующей, где в небесной славе вместе со Христом пребывают все верные Ему и последовавшие за Ним.

История воскресения из мертвых Иисуса Христа, Сына Божия и Сына Человеческого, лежит в самой сердцевине христианства. Если вынуть из него эту историю, оно перестает быть самим собой. Не случайно противники христианства на протяжении веков главным объектом своих нападок делали именно эту историю, объявляя ее вымышленной и предлагая различные альтернативные версии того, что могло произойти с Иисусом и Его общиной после смерти. Вот лишь несколько таких версий:

1. В основе легенды о воскресении Иисуса лежит мистификация. Его тело было украдено из могилы учениками, которые объявили, что Он воскрес. Это, похоже, самая ранняя из известных альтернативных версий: она зафиксирована в Евангелии от Матфея (Мф.28:13).

2. Все рассказы о воскресении Иисуса основаны на одном-единственном свидетельстве – Марии Магдалины, которая, первой увидев пустой гроб, сообщила ученикам Иисуса, что Он якобы воскрес, а они поверили ей. Эту версию в III веке выдвигал противник христианства Цельс, с которым полемизировал Ориген.⁷⁰⁹ В XIX веке подобную же версию мы находим у Ренана, по словам которого в возникновении мифа о воскресении Христа «играла видную роль сильная фантазия Марии Магдалины... Страстное чувство галлюцинирующей женщины дало миру воскресшего Бога».⁷¹⁰

3. После смерти Иисуса Петр и некоторые другие ученики имели видения, которые они интерпретировали как явления Воскресшего. С течением времени «рассказы о явлениях Воскресшего писались, переписывались и еще раз переписывались». Так появились те истории о явлениях Воскресшего, которые вошли в Евангелия.⁷¹¹ Эту версию озвучивает ряд авторов из числа скептиков и рационалистов.

4. Воскресение Иисуса следует понимать метафорически или как притчу: Иисус воскрес, но только «в сердцах людей».⁷¹² После Его смерти ученики «пережили некий опыт, который породил в них убеждение, что Иисус присутствует в нынешнем времени».⁷¹³ Истории о явлениях Воскресшего возникли вследствие того, что пораженные скорбью ученики «ощутили Его незримое присутствие, преодолели чувство вины, найдя в Его трагической смерти смысл, идеализировали и интернализировали своего Учителя, бережно храня в памяти Его слова и дела».⁷¹⁴ Эта версия также озвучивается целым рядом современных авторов.

5. Иисус должен был быть арестован, когда находился в доме вместе со Своими учениками, но вместо Него был арестован другой человек, который затем был распят. А Иисус, впавший в дремоту, был вознесен Аллахом на небеса. Эта версия содержится в Коране.⁷¹⁵

6. Распятый Иисус не умер, а впал в летаргический сон (или глубокий обморок). После того как Его тело было положено в пещеру, прохладный воздух и запах благовоний помогли Ему очнуться, а благодаря землетрясению от гробницы отвалился камень. Сбросив погребальные пелены, Иисус переоделся в лежавшую там одежду садовника. Эта версия была выдвинута в XIX веке некоторыми теологами- рационалистами.⁷¹⁶

7. У Иисуса был брат-близнец по имени Христос. После того как Иисус был распят, брат-близнец явился Марии Магдалине, а затем другим ученикам Иисуса, заставив их поверить в то, что Иисус воскрес. Эта недавно озвученная версия принадлежит американскому автору Ф. Пулману⁷¹⁷.

К перечисленным версиям можно было бы добавить много других, выдвигавшихся в разные эпохи разными авторами. Самые фантастичные и маргинальные можно отбросить без комментариев. В частности, гипотеза Пулмана о брате-близнеце «настолько натянута и так вольно обращается с фактами, что теряет даже внешнее правдоподобие. Величайшую из когда-либо рассказанных историй он превращает в величайшую нескладицу, какую только можно вообразить... Принимать такую басню всерьез могут только самые легковерные читатели».⁷¹⁸

Теория о том, что в основе всей христианской проповеди лежит мистификация (ученики украли тело Иисуса, а потом объявили Его воскресшим), казалась не требующей комментариев уже евангелисту Матфею, включившему ее в свое повествование без какой бы то ни было оценки. Учитывая, что Иисус оставил после Себя группу последователей, состоявшую как минимум из ста двадцати человек (Деян.1:16), а по другим сведениям – более пятисот (1Кор.15:6), невозможно себе представить, чтобы все члены этой общины поверили в столь явный обман и чтобы впоследствии многие члены общины отдали свою жизнь за проповедь этого обмана.

Теорию, изложенную в Коране, мы также оставляем без комментариев как противоречащую ясному и недвусмысленному свидетельству четырех Евангелий о смерти Иисуса на кресте, Его погребении и воскресении.

Теория глубокого обморока или летаргического сна, в который якобы впал Иисус, затем сумевший собственными силами выбраться из гробницы, вызвала критику вскоре после своего появления даже в среде теологов-рационалистов. Д. Штраус писал по этому поводу:

Вышедший из гроба полуживым, ходящий в болезненном виде, нуждающийся во врачебных пособиях и уходе и, наконец, изнемогающий от томительных страданий, Иисус Христос никак не мог бы произвести на учеников то впечатление победителя смерти и владыки жизни, которое послужило основанием всей дальнейшей их деятельности. Такое возвращение к жизни только ослабило бы впечатление, какое Иисус производил на учеников при Своей жизни и смерти, исторгло бы у них плачевные вопли, но никак не могло бы их скорбь превратить в воодушевление, их почитание Его довести до обожания.⁷¹⁹

Теорию о том, что в основе всех рассказов о явлениях воскресшего Иисуса ученикам лежит свидетельство одной экзальтированной женщины –Марии Магдалины, еще в III веке убедительно опроверг Ориген. Он показал, что рассказы о явлениях Воскресшего слишком разнообразны и многочисленны, чтобы их можно было свести к одному источнику.⁷²⁰ Попутно Ориген опроверг мнение Цельса о том, что, если бы Иисус воскрес, «Он должен был бы явиться Своим врагам и судье, который Его осудил, вообще всем без исключения», а не только группе учеников.⁷²¹ Если Иисус при жизни отказывался совершить чудо для доказательства Своего всемогущества (Мф.16:1–4; Мк.8:11–12) и не сошел с креста, чтобы убедить неверующих, почему Он должен был после смерти являться Своим противникам, чтобы их в чем-то убедить? О них Он сказал в притче о богаче и Лазаре: если бы кто и из мертвых воскрес, не поверят (Лк.16:31).

Теория, согласно которой рассказы о воскресении Иисуса многократно переписывались, не находит никакого подтверждения в текстологической традиции четырех Евангелий. Несмотря на то что в поиск их более ранних прототипов были вложены колоссальные человеческие и финансовые ресурсы, этот поиск дал нулевой результат. Самые разнообразные домыслы относительно гипотетических первоисточников евангельских повествований высказывались учеными на протяжении XIX–XX столетий, но ни один такой первоисточник так и не был найден. Об этом мы подробно говорили в книге «Начало Евангелия».⁷²²

Пожалуй, наиболее живучими оказались теории, согласно которым повествования Евангелий о воскресении Христа следует понимать метафорически – как свидетельства о том, что память об Иисусе бережно хранилась в сердцах Его последователей. В той или иной степени эти теории восприняты многими современными авторами из либерального лагеря, в том числе теми, что входили в печально известный «семинар по Иисусу», предпринявший грандиозный сизифов труд по демонтажу евангельского текста с целью доказать отсутствие исторического зерна в большинстве евангельских повествований.

Один из этих авторов, Дж. Д. Кроссан, считает, что изначальное «Евангелие креста», лежавшее в основе Евангелия от Марка, не содержало в себе описаний явлений воскресшего Иисуса. Богословие Марка основывалось на диаде Страстей и парусии (второго пришествия), предвкушением которого было Преображение: места для воскресения в этом богословии якобы не было. Хотя в Евангелиях от Матфея, Луки и Иоанна явления Воскресшего описываются, сами евангелисты не одобряли эти рассказы.⁷²³ Хромая логика неизбежно приводит к кривым выводам. Основанная на голословных утверждениях и подкрепленная лишь гипотетическими источниками⁷²⁴ замысловатая и искусственная конструкция, созданная ученым, призвана доказать, что никакого воскресения не было.

Подобной же хромой логике следует другой сторонник метафорического прочтения воскресения – Р. Аслан, представляющий Иисуса зилотом,⁷²⁵ который боролся за независимость Израиля от римлян, но потерпел поражение в этой борьбе и был распят на кресте. Чтобы восстановить его репутацию мессии, понадобилась история о воскресении, сформулированная раннехристианской общиной в качестве основного вероучительного постулата: на нем Павел в середине 50-х годов I века построил все здание христианского богословия. Когда же в середине 90-х годов того же столетия евангелисты создавали рассказы о явлениях воскресшего Иисуса, это делалось для того, чтобы «облечь плотью и костями уже сложившийся Символ веры, создать повествования из уже сложившегося вероучения и в особенности – чтобы опровергнуть обвинения критиков». К тому времени «прошло шесть десятилетий с момента распятия», и евангелисты, наслышанные обо всех возможных возражениях против воскресения, смогли создать такие рассказы, которые опровергали каждое из них в отдельности.⁷²⁶

Однако если вера в воскресение Христа была изначальной частью христианской проповеди, то как эта вера могла появиться? Если воскресение не было историческим событием – а именно это пытаются доказать авторы все новых и новых «революционных биографий» Иисуса, – то откуда взялась та уверенность в воскресении, которой пронизана вся раннехристианская проповедь? Действительно, вера в воскресение Христа была частью христианского Символа веры с самого начала, и именно на этой вере была построена вся церковная жизнь первых христиан. Но пытаться доказать, что эта вера была сфабрикована одним человеком (Павлом), или что она основывалась на галлюцинациях одной экзальтированной женщины (Марии Магдалины), или что в основе ее лежит обман небольшой группы учеников, выкравших тело Иисуса из могилы, значит идти против очевидности.

Уникальность евангельских повествований заключается в том, что все они описывают события, имевшие место в истории. Вопреки мнению тех, кто считает, что воскресение Христа было исключительно предметом веры, а не историческим событием,⁷²⁷ евангелисты утверждают прямо противоположное: оно было историческим событием, и именно это событие стало для учеников главным доказательством того, что распятый и умерший на кресте Иисус был Мессией-Христом, Спасителем мира и воплотившимся Богом.

В то же время воскресение всегда оставалось и будет оставаться предметом веры. Мы не раз обращали внимание на то, что даже в общине учеников поначалу были сомневающиеся и терзаемые неверием. Евангелисты не только этого не скрывают, но каждый из них по-своему это подчеркивает (Мф.28:17; Мк.16:14; Лк.24:21, 37; Ин.20:25). Тем не менее явления воскресшего Иисуса были достаточно многочисленными, чтобы сомнения рассеялись и на их место пришла твердая убежденность в факте воскресения, – убежденность, которая духовно оплодотворила первохристианскую общину, дала ей второе дыхание после ухода ее Основателя.

Сомневающиеся и неверующие всегда были и всегда будут. Верить или не верить в историчность евангельских свидетельств – дело выбора каждого человека. Но нельзя не увидеть глубокую внутреннюю недоброкачественность в выводах авторов тех произведений научной и художественной литературы, в которых рассматриваются евангельские сюжеты, но при этом ставится под сомнение или отвергается достоверность свидетельства евангелистов. Добровольно покидая твердую почву свидетельств очевидцев, основанных на неопровержимых (по крайней мере, с точки зрения самих очевидцев) исторических фактах, такие авторы становятся на зыбкий грунт домыслов и спекуляций, начинают выдвигать фантастические гипотезы, вынуждены придумывать несуществующие источники и слепо верить в них.

Мы возвращаемся к теме, с которой начали первую книгу серии «Иисус Христос. Жизнь и учение», – к поискам «исторического Иисуса». Эти поиски продолжаются, но постепенно в научном сообществе вызревает консенсус относительно того, что «исторического Иисуса» можно найти только на страницах Евангелий – и нигде больше. Любой альтернативный образ превращается в очередного «сфабрикованного Иисуса»,⁷²⁸ созданного по образу и подобию его автора⁷²⁹. Понадобилось двести с лишним лет блуждания по беспутьям, чтобы это понять, и до сих пор это поняли далеко не все представители научного сообщества, специализирующиеся по Новому Завету.

Тем не менее сознание необходимости возвращения к Евангелию как основному – и единственному достоверному – источнику сведений о жизни, смерти и воскресении Христа в научном сообществе неуклонно растет. На смену образам Иисуса, созданным воображением ученых, – еврейского раввина, знатока и ценителя Торы,⁷³⁰ провозвестника восстановления Израильского царства,⁷³¹ иудейского крестьянина, ставшего философом-киником,⁷³² апокалиптического пророка,⁷³³ социального пророка, мистика, целителя, экзорциста и мудреца,⁷³⁴ борца против насилия в политической и социальной сферах,⁷³⁵ зилота, революционера и националиста,⁷³⁶ «просто человека, жившего внутри своего собственного времени и культуры, выше которых часто не мог подняться»,⁷³⁷ – возвращается традиционный образ Иисуса, основанный на свидетельствах евангелистов.

В этом смысле симптоматично появление на заре XXI века целого ряда книг, направленных на восстановление исторической справедливости в отношении «Иисуса Евангелий», доказательство достоверности евангельских повествований в целом и рассказов о воскресении Христа в частности.

Первой теме посвящена книга Д. Бока «Иисус согласно Писанию». Ученый доказывает, что для того, чтобы понять Иисуса, необходимо принять Его таким, каким Его портрет рисуют четыре Евангелия.⁷³⁸ Рассказы евангелистов о воскресении являются неотъемлемой частью этого портрета.⁷³⁹

Монография К.С. Кинера «Исторический Иисус Евангелий» продолжает ту же тему. Один из ведущих современных исследователей Нового Завета, автор объемных комментариев на Евангелия от Матфея и Иоанна, поставил задачу продемонстрировать в этой книге историчность событий, описанных евангелистами, и показать, что изображение Иисуса в Евангелиях более правдоподобно, чем альтернативные гипотезы его современных критиков, которые пользуются источниками избирательно с целью доказать свои теории, вместо того чтобы основывать теории на совокупности свидетельств.⁷⁴⁰ Кинер показывает в числе прочего, что все раннехристианские источники единогласно подтверждают телесное воскресение Иисуса,⁷⁴¹ тогда как все теории, созданные с целью его опровержения, не имеет под собой реальной почвы.⁷⁴²

Доказательствам историчности воскресения Иисуса посвящено фундаментальное исследование Н.Т. Райта, еще одного крупнейшего библеиста, поставившего целью собрать все прямые и косвенные свидетельства о воскресении в раннехристианских письменных памятниках, поместив их в широкий контекст иудаизма периода Второго храма. Райт исходит из того, что «есть две вещи, которые можно с уверенностью отнести к историческим фактам... – это пустой гроб и встречи с воскресшим Иисусом». Именно два этих факта, взятые вместе, дают основания для появления веры в воскресение Иисуса. Иные объяснения появления веры в воскресение не в силах убедительно интерпретировать этот факт.⁷⁴³ Под конец книги, включающей около 1000 страниц убористого текста, автор приводит читателя к следующему выводу: «...историку, независимо от его убеждений, не остается иного выбора, кроме как согласиться, что и пустой гроб, и «встречи» с Иисусом – это «исторические события»... это реальные события; это значимые события; они доказуемы – согласно обычным критериям исторической науки».⁷⁴⁴

Отметим также книгу профессора философии Оксфордского университета Р. Суинберна «Воскресение Бога воплощенного». Книга интересна тем, что вся система доказательства воскресения Иисуса выстроена в ней на основе строгой философской и даже математической логики. Автор приходит к выводу, что вероятность воскресения Христова с рассматриваемых им точек зрения достаточно высока, тогда как основные альтернативные теории (Иисус не умер на кресте, а был снят с живым; тело Иисуса оставалось в гробнице, но ученики нашли не ту гробницу; тело украли противники Иисуса; тело было похищено грабителями могил; тело украли и перепрятали ученики Иисуса) несостоятельны и неубедительны.⁷⁴⁵ Приложение к книге представляет собой целую серию математических выкладок и формул, при помощи которых автор доказывает свой основной постулат: «.вся совокупность имеющихся у нас свидетельств с очень высокой степенью вероятности подтверждает то, что Бог воплотился в Иисусе Христе, воскресшем из мертвых».⁷⁴⁶

Последняя из упомянутых нами книг (список можно было бы продолжить) вызвала неоднозначную реакцию. Критика прозвучала не только от противников воскресения Христова, но и от его сторонников, которые усомнились в том, что вера в воскресение нуждается в подобного рода доказательствах. «При всем уважении, какое вызывает эта пламенная защита воскресения, – пишет один из них, – я сомневаюсь, что много людей способно прийти к вере во Христа просто на основе математических расчетов, определяющих вероятность того или иного аргумента. Пасхальная вера рождается из личного опыта, глубоких духовных переживаний, не говоря уже о влиянии Духа Святого.. .»⁷⁴⁷

Личный опыт, духовные переживания и влияние Духа Святого – категории, которыми редко оперирует ученый, поскольку их использование неизбежно придает его исследованию субъективный окрас в глазах научного сообщества. В то же время именно три этих фактора (или их отсутствие) в известной мере определяют отношение ученого к евангельскому тексту. Нередко за альтернативными версиями истории жизни, смерти и воскресения Иисуса стоит отсутствие у исследователя собственного опыта общения с Воскресшим и связанных с этим опытом духовных переживаний, происходящих под воздействием Святого Духа – Утешителя, Которого Иисус обещал послать и послал Своим ученикам.

С другой стороны, наличие этого опыта вовсе не мешает ученому оставаться объективным и беспристрастным, пользоваться в своем труде классическими критериями исторической науки, а при необходимости и философскими или логическими категориями. И оказывается, что вера в воскресение Христа, вера в Иисуса как Бога и Спасителя не только не является препятствием для поиска «исторического Иисуса», но и, наоборот, помогает Его найти в тех самых евангельских повествованиях, которые на протяжении веков открывали, открывают и будут открывать подлинного, а не сфабрикованного Иисуса – Того, в Которого два миллиарда людей на планете верят как в Своего Бога и Спасителя.