Памяти высокопреосвященного Иеронима, архиепископа Варшавского и Привислинского (20 июля 1836 г. – 2 ноября 1905 г.)

Весною 1836 года случилось знаменательное событие в церковно-приходской жизни села Дмитриевых-Гор, Владимирской губернии, Священник этого села, Тихон Иванович Экземплярский со своею «матушкой» Анной Степановной отправились, провожаемые всем селом, на богомолье в Саровскую Пустынь, Тамбовской губернии, отстоявшую верстах в 200-х от Дмитриевых-Гор. Заветною целью этого путешествия было желание помолиться у могилы чтимого старца Серафима о том, чтобы Господь, молитвами старца, исцелил Тихона Ивановича от его болезни. Пешком и босиком совершили богомольцы путь свой и, по прибытии в Саров, долго молились тому, кого русский народ почитал уже и в то время за угодника Божия. И вот, в первую же ночь после молитвы, старец Серафим явился во сне Анне Степановне и сказал ей: «молитва твоя услышана не будет, муж твой не исцелеет... Береги того, кого носишь во чреве: он много послужит церкви». Немедленно Анна Степановна разбудила мужа и сообщила ему о своем видении. Помолились они еще несколько дней в Сарове и отправились в обратный путь, одновременно и скорбя, и радуясь.

Прошла весна, наступило лето, и 20-го июля – в день памяти пророка Илии, с первым ударом колокола к заутрени, родился у Анны Степановны сын, названный Илиею. С большою любовию и радостию встретила вся семья рождение маленького Ильюши, но радость эта скоро омрачилась: Ильюша, после какого-то случайного падения, начал чахнуть, у него появился горбик, и огорченные родители считали его уже не жильцом на свете. Особенно огорчало это родителей потому, чти они потеряли надежду видеть исполнение предсказания старца Серафима. Но с течением времени мальчик окреп, выровнялся и отличался от других детей живостию, своими совершенно белыми волосами, чисто голубыми глазами и особою любовию к богослужению. С самых ранних младенческих лет дети Тихона Ивановича приучались к посещению церкви, но особенно заботились об этом в отношении Ильюши. Тихон Иванович брал его с собою решительно на все службы и уже очень рано, с 6-ти лет, Ильюша пел в церкви.

На основании частых воспоминании усопшего Владыки мы можем составить некоторое представление об его родителях. О. Тихон священствовал в Дмитриевых-Горах с 1821 г. Это был человек маленького роста, тихий, кроткий, глубоко религиозный и совершенно не знавший практической жизни. Прихожане очень любили батюшку за его прекрасное служение и нестяжательность, но за то уважали гораздо больше матушку Анну Степановну. Это была женщина исключительной энергии, ума и религиозной настроенности. Весь дом и все хозяйственные работы лежали всецело на ее руках. С раннего утра и до ночи она работала, не покладая рук, и на полевых работах всегда шла впереди всех работниц. За строгость жизни ее очень почитали крестьяне. Всю свою жизнь она по обету не ела мясной пищи и не пила вина. Она же помогала мужу и в пастырской деятельности. Сам Тихон Иванович не любил выходить из дому и посещение прихожан совершала матушка. По определенному порядку обходила она избы всех крестьян, учила детей молитвам, давала наставления крестьянам, пробирала лентяев и пьяниц. Она же и лечила больных за отсутствием всякой медицинской помощи и за все это пользовалась в селе, пожалуй, еще большим авторитетом, чем добрый батюшка. Домашнее первоначальное воспитание тоже лежало на ней; Тихон Иванович только обучал детей грамоте, да учил церковному пению. Нам, однако, нельзя, говоря о родителях, Владыки, не сказать еще о няне его Анне Пантелеймоновне Куренной. Сам Владыка в своих молитвах никогда не отделял ее от родителей, и безспорно она имела в его первоначальном воспитании не меньшее значение, чем мать. Трудно представить себе более самоотверженную любовь к семье, чем какая была у этой девушки, выняньчившей Анну Степановну и всех ее детей. Никогда она не получала жалованья, а свои немногие гроши отдавала Федорушке, Ильюшечке и Иванушке, когда те отправлялись во Владимир. Та нежная любовь, с какою вспоминал свою няню почивший Владыка, ясно говорит о том, какое значение имела она в его жизни.

Осенью 1845 года закончилось беззаботное детство Ильюши в родном доме. В этом году Тихон Иванович отвез его во Владимирское духовное училище, где и оставил мальчика под покровительством его старшего брата – Феодора Тихоновича, бывшего тогда воспитанником семинарии. С этого времени начинается новый период в жизни Ильюши, когда он 16 лет своего учебного курса провел вне дома, в новой обстановке, почти сразу предоставленный в своем развитии собственным силам. А путь, который предстояло проходить ученикам духовно-учебных заведений того времени, был не легкий. Требовался большой запас природных способностей, выносливости и доброго направления, чтобы не подчиниться грубому влиянию среды. Но эта дорога была неизбежна, все ее проходили, только не с одинаковым результатом: тогда, как одни закалялись в этой обстановке и выходили людьми жизнеспособными, которые могли смело смотреть судьбе в глаза и отражать ее удары, другие падали на половине дороги или же выходили в жизнь людьми искалеченными духовно п физически. Мы не будем говорить о строе тогдашней учебной жизни; ее темные стороны достаточно известны. Мы можем только сказать, что Ильюша Экземплярский прошел весь школьный курс с полным успехом, хотя и среди крайне тяжелых условий жизни. Семь лет он провел в духовном училище, состоя большую часть этого времени певчим-солистом архиерейского хора, а пять лет в семинарии, откуда, до окончания полного курса, был назначен в Киевскую академию. Были, конечно, и светлые картины в этой двенадцатилетней ученической жизни, и мы считаем уместным в настоящем очерке сказать, что одним из самых светлых ее воспоминаний является образ последнего ректора Владимирской семинарии, благословив шаги студента Экземплярского на путь в Киев, архимандрита Леонтия, приснопамятного и для здешнего края, как бывшего архиепископа Холмско-Варшавского. Архимандрит Леонтий в то время головою возвышался над всеми своими предшественниками и сослуживцами и как преподаватель, и как начальник. Владимирская семинария обязана ему своим подъемом во всех отношениях, а почивший Владыка Иероним, в то время воспитанник богословского класса семинарии, неизменной до конца его жизни благодарной памятью о Владыке Леонтии.

Осенью 1857 года Илья Тихонович Экземплярский становится студентом Киевской духовной академии. Старый Киев и до настоящего времени хранит живую память о дивном исполнении Ильею Тихоновичем различных церковных песнопений. В то время многие были убеждены, что наиболее блестящим путем для него была бы сценическая карьера оперного певца, но эта дорога совершенно расходилась с церковным складом чувств и убеждений самого Ильи Тихоновича, и он не колеблясь подал, по окончании академии в 1861 году, заявление о своем желании служить по духовному ведомству, а сам поехал на родину получить благословение родителей на брак и на службу. Тихон Иванович в то время уже оставил служение приходского священника, так как был разбит параличом, и проживал с Анной Степановной в Дмитриевых-Горах у зятя своего о. Павла Орлова, и доныне священствующего там-же. Последним напутствием стариков-родителей уезжающему сыну был завет не забывать Бога... Больше и не привелось Илье Тихоновичу повидать старца-отца: Тихон Иванович умер в 1868 г. 69 лет от роду. А матушка Ильи Тихоновича дважды посещала сына во время его Киевской службы и также скончалась 69 лет в 1873 году.

Первое служебное назначение Ильи Тихоновича было в Черниговскую семинарию преподавателем по кафедре церковной истории. Тяжелы были первые служебные шаги Ильи Тихоновича вследствие крайней материальной необеспеченности. Он получал жалованья всего 21 р. 45 к. в месяц, и как ни преувеличивать дешевизну тогдашней жизни, нужда во всем была велика, тем более, что Илья Тихонович был не один: в начале 1862 г. он женился на сироте, дочери покойного профессора семинарии, магистра богословия Семена Ивановича Пилипеева – Анне Семеновне. Насколько бедна была обстановка жизни Ильи Тихоновича, видно из того, что в их квартире было всего два стула. Пишущий эти строки недавно встречался с одним из товарищей почившего Владыки по академии и службе в Чернигове, который вспоминал, как они – товарищи нередко заглядывали но вечерам к Экземплярским и за неимением мебели усаживались на полу и по многу часов проводили так в дружеской беседе и пении. Вообще, не смотря на бедность, Илья Тихонович не унывал. Дружеские отношения с товарищами, любовь учеников, полное доброжелательства отношение к молодому преподавателю архиепископа Черниговского Филарета Гумилевского делали пребывание в Чернигове если не приятным, то все-же возможным. Однако, все прошлое влекло в Киев, с которым связывались лучшие воспоминания, и в котором жила мать Анны Семеновны и ее бабушка. И, благодаря главным образом содействию ректора академии архимандрита Филарета Филаретова, желание Ильи Тихоновича осуществляется: осенью 1862 года он назначается преподавателем истории в Киевскую семинарию и с этого времени жизнь его надолго связывается с Киевом.

Девять лет состоял Илья Тихонович преподавателем Киевской семинарии, сначала – и не долго – по кафедре гражданской истории, затем по кафедре церковной истории с соединенными с нею предметами, а с преобразованием наших семинарий он был избран советом на вновь открывшуюся тогда кафедру педагогики. Как новая, эта кафедра требовала значительной подготовки, какую и имел Илья Тихонович, написавший еще ранее много статей педагогического содержания. В период же своего преподавания педагогики

Илья Тихонович составил учебник методики обучения, который, вместе с курсом общей дидактики проф. Зайцева и Малишевского, составил книгу: «Курс начального обучения», имевшую в свое время важное значение в качестве пособия для преподавания в семинарии. Одновременно с преподаванием педагогики, Илья Тихонович занимался и в воскресной школе, заведующим которой он состоял и после того, как перешел на кафедру гомилетики и даже когда уже оставил службу в семинарии.

Согласные отзывы учеников Ильи Тихоновича по семинарии рисуют самыми симпатичными чертами его преподавательскую деятельность. Это был, согласно воспоминаниям учеников, худой, болезненного вида учитель, отличавшийся исключительною гуманностью, пользовавшийся уважением товарищей и любовию учеников. Уроки его были совершенной новинкой в то время: он сообщал им характер бесед с учениками и вообще главным образом заботился о развитии последних и стремился к установлению с ними нравственных, близких отношений. И это удалось Илье Тихоновичу. Сам он во всю последующую жизнь с самою теплою любовью вспоминал своих учеников по семинарии, удивляясь тому трудолюбию, вниманию и любви, какие он встретил с их стороны как в отношении себя, так и в отношении преподаваемых им предметов. До последних дней своих Владыка помнил всех своих многочисленных учеников, а с некоторыми из них сохранил и непосредственные отношения при помощи переписки. В свою очередь, как сказано, и ученики хранили, а многие и доселе хранят добрую, благодарную память о «лекциях» Ильи Тихоновича, об его доброте, готовой и при бедности оказать помощь нуждающемуся, его приветливости и радушию в отношениях с учениками, а также об его прекрасном пении в семинарской церкви.

Педагогическая деятельность Ильи Тихоновича тесно связывалась и с литературной. Он был постоянным, деятельным сотрудником семинарского журнала «Руководство для сельских пастырей» и поместил в нем множество статей по разным вопросам. Наиболее серьезными с научной точки зрения являлись его статьи по истории русской церкви, статьи, которые дали автору их степень магистра богословия в 1870 году. Затем, как уже упомянуто, множество статей было написано Ильею Тихоновичем по педагогике и по вопросу народного образования. Далее, он почти один вел сложный в то время библиографический отдел журнала с обозрением богословской и педагогической литературы. Помещал, впрочем, Илья Тихонович в журнале статьи и разного содержания, как, например: «Благотворное влияние на Россию трудов и подвигов святых просветителей славянских Кирилла и Мефодия»; «Исторический обзор состава литургии православной церкви»; «Новые проповеднические опыты»; «На чем остановился вопрос о соединении англиканской церкви с православной» и мн. др. Общий характер всех статей Ильи Тихоновича – простота изложения, их самостоятельность, новизна руководящих идей и церковно-либеральное направление. Кроме «Руководства для сельских пастырей» Илья Тихонович сотрудничал и в некоторых других изданиях, особенно в «Воскресном Чтении». Эти занятия журнальной литературой, помимо своего непосредственного значения – служения богословской науке и учебно-воспитательному делу, имели большое значение еще в качестве подспорья в крайне скудном, особенно до 1867 г. содержании преподавателя семинарии; а в это время у Ильи Тихоновича было уже трое детей.

Так прошли почти десять лет преподавательской службы. Много пришлось работать в это время Илье Тихоновичу, терпеть большую нужду, пережить много тяжелых минут во время болезней семьи и своей лично, но не упасть духом, сохранить энергию, приветливость, отзывчивость на всякую нужду, а главное сохранить во всей чистоте ту веру, которая освещала весь его жизненный путь, от колыбели до последнего вздоха. Эта же вера привела Илью Тихоновича и к служению священства. В 1870 году постигло тяжкое горе семью Ильи Тихоновича: заболела жена его Анна Семеновна. Много месяцев продолжалась болезнь и, наконец, все Киевские врачи согласно отказались лечить больную, признав неизлечимой ее болезнь. В это тяжелое время болезни любимой жены Илья Тихонович дал обет принять священство, если Господь дарует здоровье Анне Семеновне. И невероятное случилось: Анна Семеновна выздоровела весною 1871 года, а через несколько дней после ее выздоровления явился на квартиру Ильи Тихоновича известный деятель освободительной эпохи Г. П. Галаган с предложением занять место настоятеля церкви, законоучителя и воспитателя в учреждаемой им в память своего умершего юноши-сына Павла Коллегии имени последнего. С радостию принял Илья Тихонович это предложение, видя в нем Божие призвание, а митрополит Арсений, также не чужой Варшавской епархии, с особым удовольствием утвердил выбор Г. П. Галагана и 19 сентября 1871 года состоялось рукоположение Ильи Тихоновича к церкви Коллегии Павла Галагана.

Четырнадцать лет священствовал отец Илья в этой церкви, будучи одновременно законоучителем Киевской первой гимназии и преподавателем педагогики в женских гимназиях и Епархиальном училище. Таким образом Илье Тихоновичу не пришлось порвать связь со своим любимым педагогическим делом, и он отдался ему с прежним самоотвержением. На новом месте служения он сохранил те же неизменные черты своего характера: прямодушие, независимость убеждений, гуманность и приветливость. Уроки Закона Божия были самыми любимыми у учеников Ильи Тихоновича, и это не удивительно: эти уроки носили совершенно особый характер. С первого класса и до восьмого вел детей Илья Тихонович, будучи в то же время и их духовным отцом. Это были не только ученики, но в собственном смысле духовные дети его. Он и называл их всегда по имени, а не по фамилии. Если «батюшка» кого-либо называл по фамилии или говорил «вы» вместо обычного «ты», то это служило признаком большего неудовольствия «батюшки» и причиною искреннего огорчения для провинившегося мальчика. Это с тем вместе было почти единственным наказанием у Ильи Тихоновича. Отметкам он придавал мало значения, а дисциплинарных взысканий вовсе не признавал. Напротив, начальство гимназии в трудные минуты обращалось за помощью к авторитету Ильи Тихоновича и последний действительно безусловно признавался детьми, знавшими, что их «батюшка» не способен к лицемерии, или лжи. Множество фактов свидетельствуют о самой горячей преданности учеников своему законоучителю, да и последний являлся на советах первым защитником и другом учащихся, и при том защитником сильным, так как и в совете авторитет его был также всегда велик. Кроме законоучительства, Илья Тихонович принимал деятельное участие во многих благотворительных учреждениях и с особою любовию отдавал много времени и труда при постройке и организации жизни Убежища для слепых.

Законоучительство настолько занимало время Ильи Тихоновича, что он почти прекратил свою журнальную работу. Памятником его литературной деятельности за это время является множество его проповедей и речей, напечатанных пока, к сожалению, лишь в незначительном числе. Как проповедник, отец Илья отличался искренностью и силою чувства своих проповедей, – особенно произносимых экспромтом. Прекрасный, мягкий голос и особенная, симпатичная дикция при произношении проповедей делали то, что последние особую красоту имели именно во время их произнесения. Как проповедник, Илья Тихонович высоко ценился киевскими митрополитами того времени – Арсением, Филаретом и Платоном; да и вообще отношения всех киевских Владык были полны отеческой любви и расположения к Илье Тихоновичу, и он до конца дней свято хранил о них благодарную молитвенную память. Преимущественную любовь оказывал Илье Тихоновичу митр. Платон. Его особенно пленила безграничная искренность и прямодушие Ильи Тихоновича, чуждые всякого страха и своекорыстных расчетов, а также особая «деликатность его во всех отношениях», как выражался покойный митрополит.

Так протекло священническое служение Ильи Тихоновича, окруженное любовию и уважением. Но дорого стоило такое отношение к делу самому «батюшке». Добрый, приветливый, всегда почти спокойный, он от непосильного нервного утомления страдал тяжелыми нервными болями. Кажется, не было ни одного года, когда бы он, совершивши подвиг поста и исповеди своих духовных детей, в здоровье встретил светлый праздник; в эти радостные дни он почти всегда лежал больным от непосильных трудов страстной седмицы. Много скорбей пришлось ему перенести и в своей личной жизни за это время. Кроме обычных тревог при постоянных почти болезнях детей, кроме, скорби при смерти некоторых из них, 1-го сентября 1876 года постигло Илью Тихоновича тяжкое, непоправимое горе – умерла жена его Анна Семеновна. Сам почивший Владыка не раз говорил, что жена его была не только любимым другом его жизни, но и учительницей по безпредельной преданности своего сердца Богу, по своему терпению, крайней сострадательности, благодаря которой она часто отдавала нуждающемуся последнее свое, даже самое необходимое, а также по какой-то особой кроткой доброте, и снисходительности к людям. Любовь же ее к мужу и детям не знала границ, и трудно словами передать всю тяжесть скорби Ильи Тихоновича, оставшегося вдовцом-свя- щенником с 5-тью детьми, из которых старшему сыну не было еще 14 лет, а младшему – всего 1½ года. Нужна была вся сила веры, чтобы без ропота и уныния перенести такое страшное горе и воспитать детей, и только последние могут свидетельствовать, чем был для них полный доброты и непрестанной заботы их отец.

Не раз после смерти Анны Семеновны киевские Владыки предлагали Илье Тихоновичу принять монашество, так как видели его выдающиеся способности, но он решительно отказывался от этого ради детей. «Почему ты не хочешь принять постриг? – говорил митроп. Платон однажды Илье Тихоновичу, «ведь живешь ты строже всякого монаха, а для детей твоих будет лучше». Но Илья Тихонович не решался на этот шаг до 1885 года, когда уже его младший сын поступил в гимназию, и оставался до этого года законоучителем, будучи в то же время благочинным Киево-Подольских церквей. Не принял Илья Тихонович и предложения быть ректором Таврической семинарии без принятия монашества, на какую должность он был избран духовенством и семинарской корпорацией. Во многом удержали Илью Тихоновича в Киеве и коллегии совершенно исключительные отношения к нему учредителей последней – Григория Павловича и Екатерины Васильевны Галаган. Они настолько ценили Илью Тихоновича, что не могли и помириться с мыслью о возможности того, чтобы он покинул Коллегию, и с своей стороны сделали много для обеспечения его материального положения.

Но митрополит Платон не оставлял своей мысли, и, по назначении епископа Чигиринского преосвященного Виталия (Иосифова) на Тамбовскую кафедру, убедил Илью Тихоновича принять назначение викарием Киевской митрополии и настоятелем Михайловского монастыря. 27 июля 1885 года состоялось пострижение протоиерея Ильи Тихоновича Экземплярского в монашество с именем Иеронима, а 3 ноября того же года совершена в Киево-Софийском кафедральном соборе хиротония его во епископа Чигиринскаго. С этого дня начинается последний период жизни почившего Владыки, когда он в течение 20-ти лет святительствовал в церкви русской и когда наиболее наглядно исполнились слова старца Серафима о том, что ему именно суждено было много послужить церкви.

С принятием архиерейского сана изменились только условия деятельности, но не самая личность Владыки. Та же чистота веры, то же прямодушие и честность убеждений, та же доброта и приветливость оставались неизменными спутниками его жизни и неизменно привлекали к нему сердца всех, знавших его близко и бывших его ближайшими помощниками. Встречал усопший на пути своей архиерейской жизни, особенно Киевского периода, и зависть, и злобу, и клевету, но твердо шел своей дорогой, прислушиваясь только к голосу своей совести и, без всякого принуждения над собою, воздавая людям добром за зло. Не будет преувеличением сказать, что кротость и незлобие, какими отличался Владыка Иероним, редко встречаются в жизни; и чем дальше текли годы, чем шире становился опыт жизни и глубже самопознание, тем полнее воцарялся в его душе мир, тем трогательнее выступала на первое место его кротость. В то время, о котором мы говорим, т. е. в конце восьмидесятых годов прошлого столетия, Владыка Иероним был полон неутомимой энергии; здоровье его окрепло, и он в пятьдесят слишком лет казался совсем еще молодым архиереем.

Первое дело, на которое обратил свое внимание Владыка, было благоустройство Михайловского монастыря, настоятелем которого он состоял. Как ни прискорбно и как ни удивительно, но великая церковь этого монастыря была крайне запущена и холодна, а средства монастырские почти все были положены на построение гостиницы. Владыка не мог равнодушно смотреть на это. Он сумел найти весьма значительные средства, на которые была капитально отремонтирована великая церковь монастыря, благоукрашена церковь Крестовая, приведены в порядок многие монастырские здания, и вообще за пять лет своего управления монастырем Владыка Иероним сделал столько, что в истории Михайловского монастыря его имя займет самое видное место. Не было такого дела и такой стороны монастырской жизни, за которыми не стоял бы сам Владыка. Начиная с богослужения, которое имело особую прелесть, благодаря голосу Владыки и торжественно-благоговейному совершению служб им лично, и кончая самыми мелкими хозяйственными заботами, – во всем царили мысль и сердце Владыки. По его же почину и под непосредственным личным руководством создалась при монастыре псаломщическая школа, давшая многих псаломщиков Киевской епархии, обученных уставу и главным образом церковному пению, которое всегда так любил Владыка. Что касается деятельности Владыки, как викария Киевской митрополии, то эта деятельность значительно облегчалась тем, что преосвященный Иероним прекрасно знал духовенство епархии, среди которого было при том очень немало его учеников по семинарии. Немалую пользу принесло и то, что Владыка, как бывший благочинный, хорошо знал церковное делопроизводство. Но вообще надо сказать, что главное внимание было уделяемо Владыкою монастырю. Как викарий же, он являлся главным образом только помощником старца-митрополита и не мог действовать вполне самостоятельно во всех отношениях. Это последнее сделалось возможным только по назначении Владыки на самостоятельную Тамбовскую кафедру, и четыре года служения его в Тамбове, могут быть названы временем наибольшего развития административно-учительной деятельности Владыки.

В июне 1890 года состоялось назначение епископа Чигиринского Иеронима епископом Тамбовским и Шацким. С глубоким огорчением принял Владыка весть о своем назначении, так как безмерно тяжело ему было покидать Киев, сделавшийся для него родным. Здесь он оставил все воспоминания молодости, близких людей, могилу жены и киевские святыни. Но он подчинился определению Св. Синода, видя в нем призыв Божий на новое делание, и решил отдать все свои силы новому служению – и не только решил, но и исполнил свое решение на деле.

Темные слухи ходили в то время о некоторых сторонах и лицах Тамбовского епархиального управления. По своей деликатности Владыка не захотел формальных расследований, но избрал другой путь осуществления правды в делах: он решился на деле; взять бремя управления на себя самого. С раннего утра Владыка был уже за работой, а оставлял ее нередко после полуночи и при этом работал необыкновенно быстро. Он лично вскрывал все почтовые пакеты и лично принимал все прошения. Личный секретарь Владыки ни разу за 4 года не докладывал дел, а только записывал его резолюции. Трудно даже представить себе, как велика была эта работа в епархии, в которой было более 1200 церквей и даже не было в это время викария. Но работая без устали, Владыка хорошо сознавал, что и ему не справиться с работой, если его не поддержит само духовенство, и он не раз обращался к нему с искренним призывом к самоотверженному служению пастве. Отношения Владыки к духовенству епархии были одновременно искренне-братские и отечески-строгие на первых порах. Необходимо было во все стороны церковной жизни внести мир и порядок, и многого удалось достичь Владыке. Каждый, кто заглянет в «Тамбовские Епархиальные Ведомости» того времени, найдет там множество предложений усопшего Владыки духовенству, касающихся всех сторон церковной жизни, и надо знать, что раз предложение было сделано, Владыка умел настоять па его исполнении. Он многого требовал от духовенства, но последнее в громадном большинстве радостно откликнулось на призыв и бодро пошло за своим энергичным архиереем, который всегда шел впереди всех в работе. Консистория также изнемогала от множества работы, но не роптала. Чиновники консистории получали особое вознаграждение лично от Владыки, а члены консистории видели в своем архиерее товарища-руководителя. Телеграмма Тамбовской консистории Варшавской по случаю кончины Владыки ясно говорит, что тяжесть работы под его руководством была приятна. Мы сказали, что и духовенство епархии в большинстве откликнулось на призыв Владыки. Что же это был за призыв? «Я служу не людям, но Богу» любил повторять Владыка, и слова его были – истина. То же завещал он и духовенству. «Что нам делать» – спрашивали его, и Владыка неизменно отвечал и всем: «служите Богу ради одного Бога». С своей стороны преосвященный Иероним сделал все возможное, чтобы поднять авторитет духовенства и защитить его от всяких враждебных влияний. Особенно тяжелым крестом для духовенства епархии были постоянные жалобы на него тамбовских помещиков, земских начальников и других служащих лиц, а также назначение на места по протекции. Владыка в первые же дни своего вступления на кафедру объявил, что он анонимных доносов принимать не будет, наушничества выслушивать не станет, протекции не допустить и в обиду духовенства не даст. Так сказал Владыка и исполнил свое обещание, хотя это было не легко. Тамбовская аристократия и дворянство вообще привыкли пренебрежительно относиться к духовенству и почти распоряжаться им. Духовенство, почувствовав силу защиты своего нового Владыки, сразу изменило свой приниженный тон и... посыпались бесчисленные жалобы. Словесных жалоб Владыка не принимал, а требовал письменных, причем большею частью разбирал их собственным отеческим судом, в присутствии обвиняемого и обвинителя. Многие выдающиеся представители тамбовской аристократии, как например, гр. П. С. Строганов, Э. Д. Нарышкин, благодетель Тамбова, и другие с глубоким уважением и сочувствием отнеслись к начинаниям Владыки и во многом оказали ему свою поддержку. Но другие сильные мира (а их много было в Тамбовской губернии) не могли простить Владыке Иерониму его полной независимости и пытались вредить ему в Петербурге, изображая его клерикалом и человеком, не признающим начальства над собою. Дважды жалобы доходили даже непосредственно до покойного Государя Императора Александра III, но в обоих случаях Государь одобрил решительные действия тамбовского Владыки. Точно так же и центральное церковное наше управление если и не оказывало Владыке особой поддержки, то все же не могло не ценить его энергичной деятельности.

Само собою понятно, что одною административною деятельностью далеко не исчерпывалось служение Преосвященного пастве, и едва ли даже не первое место занимает его пастырски-учительная деятельность. Вот, например, в каких словах говорится об этом в адресе от лица тамбовского духовенства отъезжающему в Вильну Владыке Иерониму: «Вы являли для нас высокий пример своим учительством церковным ... проповедь была неотъемлемою принадлежностью Ваших богослужений. И слышалась из уст Ваших проповедь живая, от сердца исходившая и говорившая сердцу, при полной общедоступности отвечавшая на самые насущные потребности слушателей... Неудержимо влекло в храмы и самое служение Ваше пред престолом Божиим. Не забудет паства тамбовская этого служения, благоговейно торжественного, не забудет того дивного голоса Владыки, которому и большие пространства не мешали умилением отзываться в сердцах молящихся, не забудет высоко художественного в истинно церковном духе церковного пения, так твердо Вами поставленного... Высокий пример имели мы – пастыри в лице Вашем, как священнослужителя и учителя церковного». И действительно, живо припоминается проповедь Владыки Иеронима в тамбовском храме Казанского монастыря. Обширный храм всегда был переполнен молящимися. И вот каждую службу после чтения евангелия выходил из алтаря Владыка и говорил... Надо было слышать, чтобы должно оценить эту речь, простую, всем понятную, проникнутую искренним чувством и при том произносимую с замечательной, прямо художественной интонацией. Свободно и красиво текла речь Владыки и так, по среднему подсчету, не менее 100 раз в год, считая поучения по различным случаям.

Поставивши на должную высоту богослужение и проповедь в своем храме, Владыка к этому же стремился и для целой епархии. Особенно привлекала его идея общенародного пения в церкви, и, во время своих продолжительных поездок по епархии, он имел в последние годы своего пребывания в Тамбове утешение слышать прекрасно поставленное общее пение, особенно в некоторых мордовских приходах. Вообще, при своих поездках по епархии, Владыка главное внимание уделял внутренней стороне приходской жизни. Церковная школа, церковно-приходское попечительство, общество трезвости, знание прихожанами молитв и пение в церкви – вот что привлекало почти исключительное внимание Владыки. Величайшим преступлением он считал грязь и небрежность в храме, а все формальное делопроизводство и церковные записи Владыка поручал ревизовать другим лицам и придавал этой стороне дела очень мало значения. В своих предписаниях духовенству он сделал все возможное, зависящее от него, для сокращения переписки и бумажного делопроизводства, но, конечно, многое от него не зависело. Вообще, так как речь зашла о поездках Владыки по епархии, мы должны отметить, что сам Владыка смотрел на эти поездки не как на ревизию церквей и духовенства, но как на пастырские посещения приходов. Благодаря этому все время он проводил с народом. В храме поучал лично и благословлял народ; в школе беседовал с детьми; в попечительстве – со старейшими прихожанами. И такие поездки, иногда без отдыха по месяцу и более, были до крайности утомительны. В 6 часов утра поднимался Владыка и почти немедленно выезжал с места ночлега. Без отдыха, за исключением обеда, он посещал 5–6 сел, иногда с несколькими церквами, и уже часов в 9 приезжал на ночлег, но еще не на отдых. В домах священников, где назначался ночлег, собиралось все окружное духовенство, и начиналась беседа. Владыка говорил просто и искренно о своих впечатлениях от осмотренных церквей и посещенных причтов. Если он был доволен виденным, то это была братская, непринужденная беседа; если недоволен, то нередко начало ее было горячо обличительное, но заканчивалась она все же в духе мира и братской любви. Бывало, что эти беседы продолжались за полночь, а в 6 ч. утра неизменно начинался новый трудовой день. Сам Владыка не раз говорил, что никогда он не чувствовал в себе, столько сил, как именно в Тамбове, но однако безспорно и то, что за эти годы Владыка сильно переутомил себя.

Наша речь о поездках по епархии была бы неполной, если бы мы не упомянули хотя одним словом о двух замечательных фактах, тесно связанных с этими поездками – посещении Владыкою Саровской пустыни и своей родины. Нам уже понятно, почему Владыка с особым чувством посетил Саровский монастырь, бывший теперь в его епархии и доставивший Владыке на первых порах много забот и огорчений в виду полного неустройства его хозяйственных дел. Всю свою жизнь Владыка глубоко чтил память старца Серафима, изображение последнего всегда находилось в комнатах Владыки, и в бытность свою Тамбовским епископом он уже поднял речь о канонизации старца и проверке сведений относительно чудотворений, совершенных по молитвам старца. Господь не судил Владыке в бытность в Тамбове открыть мощи святого Серафима, но даровал утешение лично поклониться святым его останкам и дожить до памятного 19 июля – дня их прославления.

Знаменательно было и посещение Владыкою села Дмитриевых Гор, отстоящих от города Елатьмы, Тамбовской губернии, верстах в 25-ти. Никогда не забывал Владыка своей родины, и памятником этой думы является церковно-приходская школа, выстроенная на средства Владыки и обеспеченная в своем существовании большим неприкосновенным вкладом. Равным образом и церковь своим благоустройством во многом обязана щедрым пожертвованиям Владыки. И теперь, когда Владыка был Тамбовским епископом, осуществилось его давнишнее желание побывать на родине, которую он оставил еще молодым человеком. Дмитриево-горцы вышли далеко за село встретить своего односельчанина – Владыку; не пошли они на работу и на следующий день, хотя пора была рабочая. Многие из крестьян помнили Владыку еще ребенком и студентом, и все знали как благодетеля села. Владыка, с своей стороны, живо перенесся мыслию в далекие годы, он целый день был на ногах, посещал все памятные с детства места, и всюду следовало за ним все село. Владыка просто и приветливо беседовал со всеми, вспоминал старину, а когда начало вечереть, обратился к народу со словом пастырского поучения. На следующий день поклонился Владыка могилам своих родителей, помолился в родном храме, благословил всех и простился навсегда с местом своей родины.

Нельзя не сказать отдельно несколько слов об отношении Владыки к духовно-учебным заведениям Тамбовской епархии и особенно гор. Тамбова. Постоянно посещал Владыка духовно-учебные заведения и особенно семинарию, и, думается, как для учащих, так и для учащихся остались памятными эти посещения. Просто, без предупреждения, приходил Владыка, заходил в преподавательскую комнату, беседовал с наставниками, а затем шел на уроки. С приветливой улыбкой входил Владыка в класс, слушал ответы учеников и объяснения преподавателя, иногда сам предлагал объяснения, иногда шутил, но всегда все это делал с полным доброжелательством и ласкою. Бывали иногда случаи, когда и учитель, и ученики оказывались в очень трудном положении, особенно после праздников, но деликатность Владыки все спасала и, кажется, никогда он не вышел из класса, не поблагодарив при учениках преподавателя, не простившись приветливо с учениками. Если трудно ручаться за всех преподавателей, то для учеников посещения Владыки всегда были приятны: «Иероним приехал» или «Иероним пешком пришел» возвещалось по всем коридорам, и не было более оживленного урока, как с знакомым семинарии гостем – Владыкой. Особенно любили семинаристы посещение Владыкою экзаменов; так весело ободряюще настраивало всех его посещение. Отношения Владыки к преподавателям были исключительно приветливы и полны внимания. «Я, – говорил сам Владыка при своем прощании с семинарией. – привык относиться с уважением и высоко ценю тех, кто принял на себя тяжелый педагогический труд, потому что сам испытал его. Нередко люди отдаляются от тех, кто стоит ниже их по службе, но я не скажу этого относительно себя. К вам я постоянно относился как к близким по призванию ... входил в ваше положение и отзывался о вас, как и прежде говорил об этом, не иначе, как о своих добрых коллегах». Таковы были отношения Владыки к духовно- учебным заведениям вообще, и много сделал он для них во время своего управления ...

Наша речь о деятельности Владыки Иеронима в Тамбове затянулась бы до бесконечности, если бы мы захотели подробно говорить обо всех его делах. Мы укажем только некоторые и немногие из них, свидетельствующие о Владыке, как энергичном инициаторе в Епархиальном управлении. На первом месте мы должны поставить любимое детище Владыки – богадельню для престарелых священно-церковно-служителей и их вдов. Кто знает бедность некоторых великорусских приходов, кто вспомнит, что в то время пенсии назначались еще по старым штатам, тот поймет, каким благодеянием для епархии было дело Владыки. Он лично сделал очень большое пожертвование на богадельню, убедил духовенство принять ее под свое покровительство, выбрал для нее место, наладил все дело, но не вполне его закончил к своему большому огорчению и, если не ошибаемся, к большому ущербу для дела. Духовенство просило Владыку разрешить именовать богадельню его именем, но он отказался от этой чести, прося считать богадельню детищем всей епархии.

Живо припоминается энергичная деятельность Владыки в голодный и холерный годы. Владыка выступил в обоих случаях во главе епархиальной помощи нуждающимся. Лично он кормил ежедневно несколько сот человек, а при посредстве епархиального комитета, впоследствии упраздненного, как и в других епархиях, по приказанию из Петербурга, Владыка широко организовал дело помощи при посредстве приходского духовенства. Чем руководился Петербург, потребовав подчинения епархиальных комитетов губернским, во главе которых стояли губернаторы, мы не знаем, но хорошо знаем, что для Тамбовской губернии это было большим несчастьем, так как духовенство было отстранено от своего прямого долга, а его энергичный руководитель ограничился личной благотворительностью. В холерный год Владыка заготовил более 600 аптечек и разослал их по беднейшим селам. – Подобно Киеву, Владыка открыл при Казанском монастыре псаломщицко- миссионерскую школу. – В его управление удвоилось число приходских попечительств, появилось несколько сот обществ трезвости, на целую треть возросло число церковных школ, несмотря на то, что много их было закрыто по распоряжению Владыки в виду полного их неблагоустройства. – На прочных началах поставлен свечной завод. – Благодаря инициативе Владыки, по его почину и при содействии гр. Строганова положено прочное основание фонду для пенсии служащим в Епархиальном духовном училище... и множество памятников до сих пор свидетельствуют и еще долго будут свидетельствовать о делах в Тамбове Владыки Иеронима.

Нам еще нужно сказать два слова об отношении преосвященного Иеронима к простому люду гор. Тамбова. Известна любовь народа к архипастырям вообще. Владыка Иероним всегда говорил, что эту любовь надо уметь ценить и быть благодарными за нее, так как именно эта любовь является единственной нравственной поддержкой в служении архиерея и вообще священника. И сотни тамбовских нищих чувствовали эту благодарность Владыки, а все вообще видели с его стороны любовь и внимание. По часу иногда после каждой службы благословлял он народ спокойно и благоговейно до последнего желающего получить его благословение, и редко кто уходил, не дождавшись его. Особенно любил Владыка благословлять и причащать маленьких детей; множество их знал он по имени, а те в свою очередь с радостной улыбкой тянулись к знакомому им доброму дедушке.

Понятно после всего сказанного, что с грустью уезжал Владыка из Тамбова, с грустью и Тамбов провожал его. Трогательные речи отъезжающему в Вильну Владыке ясно выразили эту скорбь. «Мы возлюбили вас искреннею и глубокою любовию» – говорил в своей речи известный историк Тамбовского края И. И. Дубасов, – «за многие и многие подвиги Вашего архипастырства: и за неизменную к нам отеческую ласку, и за мудрое церковное учительство, и за истинно-христианскую щедрость ко всякой «голытьбе» Тамбовской, и за весь глубоко назидательный образ жизни, и за отзывчивость на наши тамбовские нужды, и за все, что сам Господь видит»... Все речи, – а их было множество и от лиц духовных и от лиц светских, – все они полны выражением любви к отъезжающему архипастырю и грусти о разлуке с ним.

Скорбели все учреждения, от церкви до тюрьмы, которую посещал Владыка; скорбели все жители города, знатные и особенно нищие. С своей стороны с грустью простился с Тамбовом и Владыка. Кто не помнит из бывших в храме трогательности прощального служения Владыки и его отъезда? Невольно спрашиваешь: и откуда оказалась возможною такая тесная нравственная связь одного со всеми за такое короткое время? – и думается, что только искренность любви самого Владыки могла сделать это.

8 июня 1894 года, провожаемый со слезами и молитвами всем городом, отбыл Владыка из Тамбова в Троице-Сергиеву Лавру, отправляясь к месту своего нового служения. Непосредственно из Москвы Владыка проследовал в Вильну и прибыл туда 15 июня, в день ангела, вечером, а уже 16 июня проповедное слово Владыки слышалось в Виленском кафедральном Св. Николаевском соборе. Бодрым еще вступил Владыка на кафедру Литовскую и Виленскую, несмотря на свои 58 лет, и с полною готовностью отдать ей все свои силы так же, как раньше отдавал он их Тамбову. Только работать теперь приходилось ему в другой обстановке и, смеем сказать, на менее благодарной почве. Литовская епархия разноверна, вся ее прошлая история неразрывно связывалась с государственною политикою. Требовалась большая осторожность и предусмотрительность в отношении местных начальствующих лиц и духовенства. Благодаря исключительной выдержанности характера, природному такту и мягкой настойчивости Владыки, ему удалось провести 4 года своего служения в мире и любви, но не легко это было, не раз он вспоминал чистую веру и открытое сердце русского Тамбова и смущался недостатком искренности и политиканством местных западных деятелей, как духовных, так и светских. Исключительные прямодушие и искренность Владыки не позволили ему приноровиться к местному направлению жизни, и он должен был прокладывать новые пути жизненных отношений и к православным, и к иноверцам. История, можно надеяться, скажет, как много в этом направлении сделал Владыка Иероним, но уже и теперь многое свидетельствует об его делах. В то время, как ему пришлось вступить на Литовскую кафедру, в состав этой епархии входила и теперешняя Гродненская, так что у Владыки было два викария в Гродне и Ковне. Понятно поэтому, что его поездки по епархии сделались реже и менее продолжительными, а деятельность сосредоточилась главным образом в центре края – в Вильне. Здесь мы видим то же торжественно-благоговейное служение Владыки, слышим ту же живую проповедь, хотя и реже говорил здесь Владыка, чувствуя большое утомление после нервного напряжения, необходимого при импровизации. Видим мы и в Вильне те же заботы о благолепии храмов, о церковном пении, устройстве церковных школ в епархии и т. д. Неизменно отеческими остались и отношения Владыки к духовно-учебным заведениям. «Тяжело думать, – читаем мы в прощальной речи Владыке от лица семинарии, – что нам суждено расстаться с добрым, ласковым, любящим отцом... Между рассадниками духовного просвещения на святой Руси трудно найти учреждение, где бы близость между питомцами и их высшим начальником была бы так тесна, так непосредственна, как между Вами и Литовской семинарией». И это было справедливо. Кроме обычных своих посещений семинарии, Владыка прекрасно знал семинаристов по каждодневным очередным службам их в его крестовой церкви. Каждый день, утром и вечером, Владыка слушал службу и по одному голосу сразу узнавал читающих, а читали все по очереди. Прощальные речи Владыке от лица всех духовно-учебных заведений епархии перечисляют подробно все то, что сделал для них Владыка. Эти речи – живой свидетель постоянной теплой заботы Владыки как о детях, так и об учащих. Неизменно Владыка дарил любовь свою и требовал труда. «Мне, как и моим сослуживцам, пришлось много поработать, – говорил один из начальников духовно-учебных заведений, но как бы много ни было работы, как бы тяжела она ни была, она всегда спорилась и шла с успехом, потому что с Вами и под Вашим руководством работалось легко и приятно». И не только духовно-учебные, но и вообще учебные заведения Вильны пользовались исключительным вниманием Владыки, вероятно, главным образом потому, что сам он 14 лет был законоучителем. Вот как характеризует эти отношения от лица всех законоучителей их представитель, свящ. И. М. Пашкевич: для наших питомцев Ваши архипастырские посещения были радостным временем желанного свидания с равно дорогими, для всех, любящим, приветливым Архипастырем-отцом.

Но, помимо обычных забот и архипастырских трудов, в Вильне был предмет особой заботы для Владыки – это отношения к иноверцам. Владыка по самой природе своей не мог допустить какой бы то ни было вражды и злобы во взаимных отношениях православных и иноверцев, а с другой стороны, со всею энергиею и откровенностию стоял на страже интересов православия. В личных отношениях он был приветлив равно со всеми и в своей личной благотворительности не делали, ни для кого исключений: все бедняки видели в нем помощника и защитника. «Одушевленный любовью к ближнему, – читаем мы в адресе Владыке от Виленских евреев, – Вы ближнего видели во всяком человеке, сердцу Вашего Высокопреосвященства близки все страждущие, кто бы они ни были... Сколько бедных евреев от щедрот Ваших питались!... Не оскудевала рука Ваша давая и не знала шуйца, что творила десница». Пользуясь уважением иноверцев, относясь к ним благожелательно и приветливо, Владыка в то же время высоко держал в своих руках знамя православия. Не будучи способным по своему характеру действовать путем тайных интриг в деле защиты интересов православия, Владыка и в этом случае действовал открыто и решительно, поставивши своею целию воссоздать, хотя бы до некоторой степени, то Свято-Духовское Братство, которое до времени приезда Владыки Иеронима в Вильну только именем своим напоминало о былом громадном значении, какое оно имело в качестве духовного оплота православия в крае. Много сил своих, много личного труда, а главное любовь свою вложил Владыка в то, чтобы оживить деятельность захиревшего Братства, сделать его центром просветительной деятельности в духе, православной церкви, объединить в нем все лучшие силы для служения Церкви. И во многом удалось это Владыке, не смотря на кратковременность его пребывания в Вильне. Вот как говорится об этом в адресе Братства Владыке, при его отъезде, в Варшаву: «По Вашему почину пересмотрен и дополнен устав Братства. Вашими заботами устроена и правильно поставлена миссионерская деятельность Братства... Благодаря Вашим трудам, заботам и щедрым жертвам возожжены на двух окраинах Вильны светильники веры Христовой – благолепные храмы со школами при них – Снипишский и Новосветский; в последнее время Вы готовились приступить к постройке в Вильне третьей церкви-школы... Религиозно-просветительная деятельность Братства под Вашим мудрым руководством развернулась полно и широко и напомнила собою лучшие дни Виленского древнего Братства. Благодаря Вашим заботам и щедрому пожертвованию открыта для распространения света Христовой истины братская типография... Десятки тысяч книг уже изданы Братством для народа и свыше 50,000 распространено по городам и селам здешнего края. Таким образом сбылось то, о чем еще так недавно могли только мечтать лучшие представители Братства! В течение последних трех лет число церковных школ умножилось, немало школ снабжено от Братства библиотеками. Наконец, Вы решили открыть при Братстве школу для подготовления опытных и разумных чтецов и певцов... Вы не щадили ни средств, ни забот... Всякая добрая мысль, даже доброе намерение на пользу Братства и его святых задач встречали в Вас неизменное сочувствие и поддержку... Вы, Высокопреосвященнейший Владыко, своим ревностным и доблестным служением, своим глубоким пониманием задач и нужд нашего края во многом напомнили нам время и деятельность приснопамятного Святителя Литовской церкви митрополита Иосифа. В виду Вашей столь полезной и плодотворной деятельности, общее собрание единогласно определило: избрать Ваше Высокопреосвященство пожизненным почетным попечителем Братства».

Едва ли нам надо перечислять все начинания Владыки в Вильне. Некоторые из них указывает в своей речи от лица духовенства прот. И. Котович. «В Вашей архипастырской деятельности, – говорил он между прочим, – многое просится на память: и священный обряд пассий, так благовременно введенный Вами, и Ваши поучения и отзывчивые на современные потребности жизни и общества речи... и благовестник-колокол, широкой и могучей волной возвещающий торжество православия, и неиссякаемые щедроты Ваших жертв... Под дыханием Вашей любви деятельность Св. Духовского Братства и миссионерство получили жизненное направление. А что сказать о здешних скромных храмах Божиих, особенно о прекрасном Ново-Светском храме, которые так многим обязаны Вашим настояниям и щедрым вкладам. Не очевидные ли это памятники, которые лучше и громче слов будут говорить о Вас сознанию и чувству? долго, долго»... Действительно, много поработал Владыка в Вильне, много успел сделать, а еще более начал или только предполагал сделать, но Бог судил иначе. Своею простотою, добротою, отсутствием всякой искусственности и тени лицемерия, Владыка привлек к себе сердца многих и сам в свою очередь сроднился с Литовскою паствою, сроднился до того, что не хотел ее покидать: назначение на Холмско-Варшавскую кафедру состоялось без ведома Владыки. Как отнеслись к этому назначению Вильна и сам Владыка? Первая была поражена скорбию. В лице множества своих представителей она обратилась к генерал-губернатору В. И. Троцкому с просьбою ходатайствовать от лица города об оставлении Владыки Иеронима в Вильне. Но из Петербурга пришел ответ от Обер-Прокурора Синода, что отменить Высочайше утвержденное определение Синода невозможно. Вильне оставалось только с молитвенными благожеланиями проводить своего доброго Владыку. Последний же, со всегдашнею покорностью воле Божией, чрез кого бы она ни проявлялась, принял назначение, простился с глубокою грустью с паствой Литовской в свой любимый праздник Благовещения Пресвятой Богородицы и, уже утомленный годами и непосильным трудом, поднял на свои плечи посылаемый ему крест нового служения. Поклонившись Виленским мученикам, отправился Владыка далее на запад солнца и своей жизни – в Варшаву, которой суждено было сделаться местом последних трудов, забот и скорбей сердца для Владыки и местом его вечного упокоения.

Служение почившего Владыки Иеронима в Варшаве продолжалось около восьми лет. Весь свой многолетний опыт и все высокие силы своего жизненного заката отдал почивший Владыка Варшавской пастве. Здесь он сделал так много, что имя его в церковной истории нашей западной окраины займет одно из первых мест. И что больше всего чувствуется – почивший Архипастырь, вступив на Варшавскую кафедру с словами мира и любви, действительно принес и неустанно возвещал нам своими делами Евангельский мир и любовь; ими горело сердце Святителя даже тогда, когда, казалось, уже не было места милосердию, кротости и прощению. Высоко и убежденно Святитель держал, не упуская из рук до последней минуты, это знамя Христианства – мир и любовь, всегда веря в их непобедимость и могущество.

Ниже помещаемое насколько возможно подробно характеризует незабвенное служение Почившего в Варшавской епархии.

В Бозе почивший Архиепископ Иероним должен быть причислен к сонму тех русских архиереев, которые были истинными архипастырями для вверенных их попечению пастырей и пасомых. Чуждый властолюбия, враг формалистики, высоко образованный, исполненный любви и благожелательного снисхождения ко всем, он не был только начальствующим недоступным сановником для подчиненных, он воистину пас Церковь Христову. Основное качество его великой души – любовь проникало также и все действия его, относившиеся до епархиального управления.

В настоящей заметке конечно невозможно вполне подробно обрисовать деятельность почившего архипастыря по епархиальному управлению – мы ограничимся указанием только более характерных ее проявлений.

Для характеристики деятельности почившего архипастыря в указанной области, прежде всего необходимо отметить его неизменный обычай – разрешать непосредственною своею епископскою властью дела, касающиеся поставления пастырей и духовного суда над ними. Таким образом почивший архипастырь практически устранял влияние консистории на эти важные дела, – влияние как известно, в большинстве случаев неполезное для пастырей; особенно ценно в данном отношении ограничение действия над пастырями формального консисторского суда; консисторский суд, требующий производства формальных следствий по всяким донесениям и жалобам на пастырей и состоящий исключительно в канцелярском рассмотрении этих следствий, граничит с полным отсутствием суда. Какой-нибудь недобросовестный прихожанин или и совершенно посторонний человек вздумает, иногда под нетрезвую руку, написать донос или жалобу на пастыря; обычно по такому доносу или жалобе производится формальное следствие при светском депутате, с опросом в присутствии обвиняемого пастыря прихожан, включительно до так называемого повального обыска, и... нравственное сознание пастыря унижено и пастырский авторитет его среди прихожан подорван навсегда, хотя бы донос или жалоба оказались неосновательными. Приходилось слышать от самих пастырей, что пастырь, подпавший формальному следствию, уже не может подняться ни в своем собственном сознании, ни в сознании прихожан. Почивший архипастырь никогда не спешил с производством следствий – он обращался к совести обвиненного пастыря и в ней познавал вину его и из нее черпал посылки для своих заключений и решений.

Весьма важно для характеристики деятельности почившего архипастыря по епархиальному управлению то, что он требовал от пастырей своих преимущественно подвигов духовного делания на ниве Христовой, не останавливая нарочито внимания на канцелярской исправности пастырей по ведению церковного письмоводства, а также то, что он говорил с пастырями не языком консисторских указов, а языком личных непосредственных к ним посланий и обращений. Не наша задача излагать здесь подробно все послания и обращения почившего архипастыря, но на некоторые из них, которые были изданы в последнее время именно взамен консисторских указов, мы должны сослаться. В 1904 году католическою церковию праздновался юбилей установления в 1854 году догмата о Непорочном зачатии Матери Божией, в течение этого года католическое духовенство подготовляло народ к торжествам, возбуждало в нем повышенное религиозное настроение. Можно было ожидать, что возбуждение народа в дни самых юбилейных торжеств проявится неудержимым, бурным потоком, который увлечет в своем течении некоторых нетвердых членов православной церкви, и потому необходимо было побудить и православных пастырей к усиленной пастырской деятельности среди народа. Почивший Архипастырь и обратился лично от себя к пастырям, дорогим сотрудникам своим, с настойчивым призывом совершать общественные богослужения с особенным благочинием и благолепием, неопустительно и усердно вещать пастве Слово Божие, наставлять во внебогослужебных собраниях, в школах, домах и при случайных встречах, дабы уберечь паству от уклонения «во ино благовествование».

В епархиальное управление поступали сведения о недоразумениях, возникавших иногда между некоторыми пастырями и учителями начальных школ, недоразумения эти порождали вражду между лицами, стоящими у одного и того же дела народного просвещения, отчего несомненно страдало и самое это дело и унижался в глазах прихожан авторитет пастыря. По требованиям епархиально-консисторского строя по поводу таких сведений должно было состояться протокольное определение консистории и затем последовать соответствующий циркулярный указ последней благочинным епархии. Но почивший Архипастырь взамен этого обратился непосредственно к пастырям с словом, в котором «не страхом наказания и не обещанием наград, но ради Христа» призывал их к миру с учителями и к особым заботам о малых детях Царства Христова.

В самое последнее время необходимо было сделать распоряжение о принятии пастырями мер духовного характера к восстановлению мира между враждующими партиями населения, – и в этом случае почивший Архипастырь взамен формального предписания идет к пастырям с воззванием, в котором призывает возлюбленных своих сотрудников потрудиться самоотверженно, чтобы колеблющихся утвердить, враждующих умиротворить и всех привести к христианским чувствам кротости, миролюбия, покорности всеблагой воле Божией и нелицемерной любви ко всем ближним.

Для характеристики деятельности почившего Архипастыря по епархиальному управлению необходимо остановиться на отношении его к коренному вопросу архипастырской практики епископов бывшей Холмско-Варшавской епархии – к вопросу о греко-униатах, упорствовавших в своем отчуждении от православной церкви. Ныне, после издания 17 Апреля настоящего года узаконения о религиозной свободе, этого вопроса уже не существует, но в свое время он стоял неразрешимою загадкою пред всеми Варшавскими архиепископами, управлявшими Холмско-Варшавскою епархиею с 1875 года. И к этому вопросу почивший Архипастырь относился с свойственною ему любовию и благожелательною снисходительностью. Свое отношение к упорствовавшим он ясно выразил в обращении к пастырям в 1898 году по вступлении на Варшавскую кафедру, и мы приведем его подлинные слова из этого обращения. Здесь он говорил: не может пастырь быть спокойным свидетелем совершившегося отчуждения верующих от церкви. Тут место особой пастырской ревности, особым заботам о врачевании недужных, заботам о том, чтобы отыскать заблудшую и возвратить угнанную овцу. Трудно это, но и необходимо. Не осуждением, не угрозами и насилием, но только любовию, кротостию, терпеливым постоянным учительством пастырь церкви может обратить заблудшихся, воссоединить любовию то, что отторгнуто лукавством и насилием. И в настоящий раз я считаю уместным напомнить пастырям о постоянной снисходительности церкви к немощам верующих. Нет сомнения, что не все упорствующие руководятся в своих действиях враждою и ненавистью к церкви. Нередко препятствует их единению с православною церковию простая преданность некоторым обрядам, не входящим в практику православного богослужения. Как поступать в таких недоуменных случаях, я всегда с полною охотой дам свои указания. Но что церковь православная, как любящая мать, готова идти на встречу стремлениям к единению с нею ее неутвержденных чад – это не подлежит сомнению и с особенною ясностью обнаруживается на церковной практике в отношении старообрядцев-единоверцев, находящихся в духовном детстве и однако пользующихся всеми благами общения с церковию. Подобно этому ревность о чистоте православия не исключает со стороны пастыря, по моему благословению, и отеческой снисходительности к немощам так называемых упорствующих. Высказанных в приведенных словах принципов почивший архипастырь неуклонно держался и в своих практических отношениях к упорствующим. Он решительно оставил систему очищения униатских обрядов и стал против насильственного удержания в православной церкви упорствовавших. В делах епархиального управления, касавшихся определения вероисповедной принадлежности бывших греко-униатов, он всегда стремился уступать действительным запросам совести последних. Душою же почивший архипастырь скорбел об отчуждении упорствовавших от православной церкви и настойчиво призывал их в лоно ее. Он говорил им: вы долго ходили во тьме духовной, как ночью: пора воспрянуть от духовного сна, возвратиться к источнику света – церкви православной, Глава которой Сам Христос. Он, наш Спаситель всемилостивый, Его Пресвятая Матерь, ангелы и святые, ждут вас в церкви православной, нашими недостойными устами молят и зовут вас к себе. Слушайте же глас сей и не ожесточите сердец ваших. Благословен от Господа, кто послушает гласа моего, убоится Бога и покается. Господи, призови Сам людей Твоих! Господи, укрепи глас мой, да услышать его все, кого Ты Сам призываешь!

Необходимо также указать, что почивший архипастырь с высоким достоинством носил свое епископское звание, смело высказывал свои убеждения и не отступал от принятых решений в угоду кому бы то ни было. Припоминаем, что однажды сановный Петербург настаивал на отмене решения почившего архипастыря относительно перемещения пастыря, но эти настояния не имели успеха, так как архипастырь категорически заявил, что считает свое решение окончательным. В 1903 году неожиданно состоялось решение Святейшего Синода об учреждении самостоятельной Холмской епархии. Почивший архипастырь не усомнился высказать первенствующему члену Синода, что разделение единой православной епархии в Привислинском крае, может послужить к разобщению православно-русских деятелей, к разъединению сил, направленных на одно дело и не будет способствовать успеху этого дела.

Мы не будем перечислять отдельных проявлений деятельности почившего архипастыря по епархиальному управлению – все его действия в этой области носят печать мудрости, благоразумной снисходительности и готовности идти на встречу всякому благому начинанию – оттого так легко жилось и такт, охотно работалось всем под его властию.

Но считаем необходимым отметить, что почивший архипастырь в своей деятельности по епархиальному управлению особенное внимание отдавал делу церковного строительства. Православный храм для русских, заброшенных в Привислинский край, является не только домом Божиим, местом молитвы, но в некотором смысле и русским домом, в нем русские люди входят в общение друг с другом и при нем сосредоточивается русские просветительные и благотворительные учреждения в крае. Русские люди Привислинского края должны принести благодарение почившему архипастырю за его церковно-строительные труды, его управление Холмско-Варшавскою епархиею было особенно многоплодным по этим трудам, своим словом он возбуждала, энергию русских людей и направлял ее на важное и святое дело. В управление его построены новые православные храмы в городах: Радоме, Томашове-Петроковском, Лукове, Велюне, Волковышках, Острове, Константинове, Сосновицах, Пултуске, Кольне, Влоцлавске, и в селах: Киевце, Берестье, Долгобычеве, Ригаловке, Воскренице, Вирове, а также начаты постройкою храмы в селах: Мостове, Наброже, Горбове, Добратычах, Турговицах, Мандане Княжпольском, Лещинах Збережье, Заболотье, Бите. Свое управление Холмско-Варшавскою епархиею почивший архипастырь завершил постройкою на личные свои средства храма на Вольском православном кладбище в Варшаве. Не говоря об идейном значении этого храма, как храма, именно православного, построенного в древне-русском стиле ростовских церквей (на костях православных святых), а не переделанного из костела, каков прежний кладбищенский храма, мы должны указать, что этим даром почившего архипастыря удовлетворена острая нужда русского населения Варшавы в теплом кладбищенском храме.

С. М.

Характер и достоинство учительной деятельности каждого пастыря определяется с одной стороны – природными дарованиями души, с другой стороны – школьной, жизненной или служебной подготовкой. Почивший Архиепископ Иеронима, обладал от природы ораторским талантом – легко и свободно говорить, а благодаря исключительной музыкальности голоса, талант слова получал выражение в прекрасной дикции¹.

Затем, педагогическая и, в частности, известная в свое время законоучительская деятельность – дала ничем незаменимую практику успешного и живого сеяния Слова Божия.

В природных свойствах души Почившего, в его долголетней близости к нежным детским сердцам находит, несомненно, основание та сердечность, которая составляет общий тон его пастырских речей. Этой природной и жизнью развитой чертой можно бы объяснить и общий характер проповедничества, – оно имеет, исключительно почти, предметом своим нравственные истины, мораль.

Для уяснения характера проповедничества архиепископа Иеронима, небезразличен его взгляд на дело проповеди. Он нам известен.

Придавая громадное значение в пастырской деятельности – делу проповеди, владыка понимал проповедь, непременно как живое слово, чуждое сухой учености, или пышного красноречия, простое в изложении, но душевное. Простота и величие Евангельского изложения указывались, как вечный образец формы изложения и содержания, – вот почему место проповеди указывалось почти всегда по прочтении Евангелия. Живое слово или импровизация – вот та форма пастырского учительства, которая, нам кажется, более всего соответствовала личному настроению архиепископа Иеронима и в свое время им неизменно употреблялась. Писанных проповедей у Владыки, в общем, не много, потому что преосвященный Иероним был по преимуществу проповедник-импровизатор². Таким он особенно известен на Тамбовской и отчасти Виленской кафедрах. Можно сказать, что почти ни одной службы не проходило, чтобы Владыка не заключил, Евангельского чтения своим живым словом. И это живое слово было одушевленной речью, в которую Владыка влагал, казалось, всю душу. «И бывало, рассказывал, прихожу домой – весь расстроенный, бросаюсь на диван и отдыхаю после проповеди».

Варшавский период архипастырского служения Высокопреосвященного Иеронима в деле учительства и проповеди, имеет свои особенности, как по форме, так и по содержанию. Это последний период жизни и служения Почившего. Архипастырь прибыл в Варшаву уже на склоне лет (62 лет), утомленный долголетним пастырским служением, – хотя с доброй энергией служить, но с ослабевавшими физическими силами, уже с начатками той болезни, которая медленно, но упорно вела к жизненному концу. И хотя старческие силы естественно подавляли импровизаторскую энергию Почившего, Владыка, особенно в первые два года своего служения, не оставлял ни одного выдающегося случая без своего краткого, простого, но теплого любовного назидания. Посещения Холма, Люблина и, особенно, освящение храмов сопровождались всегда живыми речами Архипастыря.

Главные мотивы и тон архипастырской проповеди отражаются в приветственных речах высокопреосвященного Иеронима в Варшавском и Холмском кафедральных соборах (29 марта и 3 мая 1898 г.): в них Владыка, горячо желая новой пастве своей земного благополучия и спасения, раскрывает те необходимые христианские начала, без которых не может устроиться жизнь христианина и которых он, вместе с Апостолом, душевно желает, – это – «благодать» и «мир». Благодать, как милость Божия, как сверхъестественная сила, которая сообщается нам по вере нашей в Св. Таинствах и очищает нас от грехов, – и мир, как такое душевное настроение, при котором жизнь течет без тревог и волнений, при взаимном благожелательстве и безобидной уступчивости; мир с Богом, мир с ближними и мир с совестью. Здесь же Владыка указывает те принципы, которые он намерен положить в основу своего служения, и которые, позволим сказать теперь, почивший выполнил до конца: «прихожу к вам с твердым добрым намерением служить делу вашего спасения как, чем и сколько могу, хотя с кротостью, любовью и долготерпением". Золотые и оправданные слова!

Эти христианские начала, намеченные, как основа для архипастырского служения своей пастве, стали, как увидим ниже, основными мотивами учительно-проповеднической деятельности: «Ко всем ближним вашим, говорил Владыка Холмской пастве, будьте снисходительны, терпеливы, доброжелательны». – «Когда мы сами сыты, а ближний наш голодает, довольство наше неполное... Полным оно становится только тогда, когда у нас есть возможность помогать нуждающимся. В таком пользовании дарованными нам благами – наше счастье и общение со Спасителем нашим в исполнении Его святой заповеди»³. Нищие, заключенные в тюрьмах, пользовались всегда особенным вниманием любящего сердца Владыки. Своею щедрой лептою он старался улучшить быт арестантов к дням великих праздников, в то же время, при посещениях, умиротворяя их призывом к кротости и долготерпению: «Вы не можете прийти ко мне, я пришел к вам по заповеди Господней: «в темнице был и приидосте ко мне». «Я пришел сюда, говорил Владыка, обращаясь к больным военного госпиталя, помня грозные слова Спасителя, которые он скажет на Страшном Суде: идите от Меня, – Я не знаю вас, – болен был и вы не посетили меня».

Заметны речи Высокопреосвященного Иеронима к Люблинской пастве 3 сент. 1898 г. – первая, и затем 29 января 1899 г. Выражая свои архипастырские благожелания новой пастве, Владыка отечески указывает на тот долг, который налагает на каждого из нас церковь, общество, семья: любовь к матери-Церкви, поддержание, укрепление и направление упорствующих и слабых в вере на истинный путь – нравственный долг каждого из нас. «Если бы я прошел мимо несчастного умирающего, не оказав ему помощи, Бог и собственная моя совесть осудили бы меня. Так они осудят каждого, кто безразлично относится к этим несчастным, умирающим духом». «В общественной жизни старайтесь избегать эгоизма. Взаимная благожелательность, полное внимание к нуждам ближнего, благотворительность, воспитание в правой вере и доброй нравственности подрастающего поколения – вот основы общественной жизни. В семейной жизни супружеская верность – основа семейного счастья и общественного благополучия. Когда в семейных очагах горит чистый огонь, то и все общество бывает неповрежденным, нравственно возвышенным». Отношения детей к родителям должны выражаться в почтении и повиновении, а со стороны родителей «благоразумная заботливость, не переходящая в баловство и потворство к слабостям детей»⁴. Второе поучение Люблинской пастве (в 1899 г.) было посвящено выяснению преимущественного значения общественной молитвы в храме пред домашней. «Всякий раз чувством благодарения Богу наполняется сердце мое, когда я могу вместе молиться с паствой моей, совершая божественную службу... Вообще глубоко ценю совместную церковную молитву, как по своему личному настроению, так и по высокому значению ее в сравнении с домашней. Не отрицаю значения домашней молитвы, когда она является выражением личного искреннего настроения, такт, сказать, потребностью души неотложною, – но это особый исключительный порыв души. При житейской суете нужно долго ожидать этого настроения. А в храме, при виде многих искренно молящихся, желательное настроение приходит скоро. В храме всегда есть угодные Богу люди, праведники, молитва которых благоприятна Богу и восполняет немощи других. Эта черта общественной молитвы – братское общение, родственное во Христе единение – есть главное ее преимущество пред частною уединенною молитвою. «Умоляю, заканчивает Владыка, – родителей хранить наш древний православный обычай внимательно слушать и приучать к тому детей своих. Это святое семя падет на добрую почву»⁵.

Храмоздательство во все времена архипастырского служения было делом особенно дорогим, близким сердцу почившего Владыки, и всякими средствами – ходатайством, одобрением, советом, личной материальной поддержкой содействовал он устроению новых храмов. И справедливо, при освящении церкви женской гимназии в г. Лодзи (1904 г.), протоиерей А. Рудлевский в приветственной речи отметил, что будущий историк Холмско-Варшавской епархии, обозревая историю ее последних годов, время святительства архиепископа Иеронима назовет временем усиленного церковного строительства.

И радость архипастырская о новом храме рельефнее всего выражалась в речах и поучениях, без которых владыка Иероним не оставлял ни одного случая освящения храма, особенно в первые годы своего служения в Варшаве.

Так, в восторженной речи своей, при освящении храма Варшавской I мужской гимназии, Владыка говорит: «Много храмов на служение Богу довелось освятить мне, много раз трепетало и радостно билось сердце мое по окончании обряда освящения и из глубины души изливалось чувство благодарения Богу за совершившееся. Но такого радостного состояния души я не помню, не испытывал, как ныне», – и затем с высоким красноречием и теплотой излагает значение храма и православного богослужения в практическом изучении Закона Божия. «Богослужение есть самое верное средство к изучению Закона Божия с действительною нравственною пользою и неотразимым влиянием, в смысле утверждения детей в вере и укрепления в них нравственного чувства»⁶.

Высокой нравственной удовлетворенностью, глубокой сердечностью и умилением звучит речь Владыки при освящении церкви, приюта и школы в г. Лодзи 4 октября 1898 г. «Не могу отказать себе в удовольствии высказать мои искренние сердечные пожелания храму, приюту, школе и обывателям. Да будет в храме сем беспрепятственно совершаемо богослужение с благоговением и в чистоте сердца. Да услышаны будут возносимые здесь моления, прошения и благодарения Богу. Да будет православный приют действительным местом убежища, пристанищем для бесприютных сирот и брошенных на произвол судьбы детей. Да пошлет им здесь Отец небесный и Питатель сирых то, чего лишены они – заботливость отца и ласку матери. Да будет школа церковная путеводной звездой к жизни доброй, трудовой и честной. Наконец, братское общение и единение обывателей города в деле благотворения да не ослабевает, но крепнет и развивается»⁷.

Можем назвать еще речи, поучения при освящении храмов в Вене, Зегрже, при освящении Суворовского кадетского корпуса, отличающиеся простотой речи, но задушевностью.

Нельзя не упомянуть, особо, еще о том учительстве, которое, по обстоятельствам прошедшего служения архипастыря, всегда, до последнего времени было особенно близким сердцу Архиепископа – бывшего законоучителя, – это наставления учащемуся юношеству. Владыка любил посещать учебные заведения, духовные и светские. Окруженный детьми, он, казалось, переносился в мир прошедшего, за десятки лет назад, в среду школы, которой он отдал лучшие годы своей жизни. Вообще Владыка нежно любил детей, и нам приходилось видеть ту радость, слышать те благодарные воспоминания, с какими бывшие ученики, даже сравнительно неудачники, встречали своего бывшего законоучителя.

«Только не ждите меня со страхом: я этого не люблю», сказал Почивший ученикам Холмского дух. училища, обещая скоро снова их посетить. Это характерно, потому что, действительно, любовь изгоняет страх. Это может сказать теперь и каждый в отношении к Почившему.

Особенное внимание, с оттенком нежной грусти, обнаруживал Владыка к оканчивающим школу, чтобы навсегда уже переступить ее порог. Таких он неизменно напутствовал своим прощальным, всегда сердечным, словом заботливого отца. «Учение ваше в гимназии оканчивается, но оно не может считаться полным, – его дополнить теперь должны вы сами... Жизнь Иисуса Христа, Его учение – вы знаете, но учение апостольское вы знаете меньше... Постарайтесь теперь прочесть все писания св. Апостолов, ежедневно прочитывать хотя понемногу из деяний и посланий св. Апостолов, – и вы приобретете добрый навык, который усладит вашу жизнь. Те св. слова, которые вы прочтете в тот или другой день, пусть будут и программой жизни того дня... А как смотреть нам на нашу жизнь, как поступать нам при том или другом жизненном обстоятельстве, этому научает нас третья книга: это псалтирь – назидательная и полезная книга; она может дать ответ на наши духовные запросы; я знал нескольких женщин, которые весьма любили читать эту книгу и не могли удержаться от слез, когда в словах св. Псалмопевца находили выражение того же состояния духа, в каком находились сами; и это-то сходство душевного состояния со словами Псалтири увлекало их к молитве, к которой прибегал и великий Царь в дни радости, когда получал от Бога милости и помощь, и в часы скорби, когда не находил для себя утешения на земле»⁸.

«Закон Божий, говорил Владыка в другой раз, вы изучили хорошо, но хорошими ответами не оканчивается изучение закона Божия. Знание этого предмета пойдет с вами на всю жизнь, потому что христианская жизнь немыслима без исполнения закона Божия: «Аще сия веете, блаженни есте, егда творите я». Знание налагает на христианина обязанности и ответственность: «Той же раб, ведевый волю господина и не уготовав, не сотворив по воле его, биен будет много». Владыка неизменно награждал оканчивающих учеников и учениц евангелиями, молитвословами, иконками, крестиками. Вручая (в 1899 г.) ученицам от себя на память образки Остробрамской Божией Матери, Владыка сопровождал это такими словами: «благословляю вас иконою Божией Матери, к вам Она ближе. Святости, чистоте и добродетелям ее вы особенно должны подражать». Благословляя учеников крестиками, Владыка выразился так: «Желаю вам выбрать факультет по вашим склонностям и благополучно кончить курс, не уклоняясь ни направо, ни налево»⁹.

Обращает на себя внимание то архипастырски-отеческое наставление, с которым Владыка, при посещении Холмской дух. семинарии в 1899 г., обратился к воспитанникам 6 класса:

«Четыре главных жизненных вопроса, – говорил Владыка, – в настоящее время подлежат вашему вниманию и требуют вашего самоопределения: отдых от трудов, поступление на место псаломщика или учителя, выбора, подруги жизни и принятие Священства»; – и по каждому из этих вопросов преподал свое руководящее наставление. «Отдохновение после трудов ваших не только позволительно и законно, но и необходимо, – нужно, чтобы оно было полное и ничем неотравляемое. Служение псаломщика иногда пренебрегается... между тем по существу – эта должность высокая и почтенная, как и всякое служение церкви Божией. Столь же почтенна и высока – должность народного учителя. Вообще, не нужно удаляться от народа, – нужно стать к нему как можно ближе, ознакомиться с его бытом и духовными потребностями, нужно полюбить народ. – В выборе подруги жизни следуйте более всего внутреннему голосу своего сердца и указанию Промысла Божия. Не увлекайтесь так называемым – приданым, деньгами, а следуйте лишь своему сердечному влечению; выбирайте себе подругу по душе, по сердцу, а остальное все придет само собою... Не стремитесь получить непременно обеспеченный приход, – будьте довольны на первых порах и малым и нескоро переходите с одного прихода на другой, а старайтесь хорошо поработать в том, какой указал вам Господь»¹⁰.

Но в учительной деятельности почившего Святителя исключительно важное значение имеют его архипастырские «воззвания», «послания» и «обращения». Это та форма общения с обширной паствой, которая, будучи освящена авторитетом апостольским, более всего соответствует маститой старости, как отеческое наставление, как завещание умудренного опытом Святителя. Всех посланий восемь, пять – к пастырям, три – к пастве вообще. Первые два воззвания, написанные в год вступления на Варшавскую кафедру, представляют общие наставления Архипастыря, впервые говорящего со своей паствой и потому подробно излагающего путь пастырского служения («к Пастырям») и путь спасения каждого христианина, и в частности – наставления колеблющимся или пребывающим в упорстве; все другие – относятся к последнему времени (1 – 1904 г., 5 – 1905 г.) и вызваны событиями церковной и общественно-государственной жизни. Общий характер всех вообще посланий – это спокойный, ровный тон, общедоступность и редкая простота изложения, но неизменная задушевность, сердечность, любвеобилие, попечительность кроткого Архипастыря. Довольно одного «обращения», чтобы заключить о тоне и характере всего послания: «Близкие мне по духу и братской о Христе любви пастыри, дорогие мои сотрудники».

Необходимо остановиться с большей подробностью на первых двух посланиях, ввиду их общего учительного значения. Первое воззвание к Пастырям, весьма обширное по объему (24 стр.), обстоятельно навертывает путь пастырского служения в воссоединенном приходе, указывает те действительные средства, которые могут создать пастырю авторитет и влияние на вверенную ему паству, которые могут укрепить верных, поддержать слабых в вере и вернуть, обратить к церкви ее заблудших сынов. Более верной, более высокой программы для пастырского служения не может требовать самое высокое церковное сознание.

«В настоящее время пастырь должен быть готов, более чем когда-либо, всю жизнь свою посвятить делу спасения заблудших чад своих. Теперь настало время действовать; не праздные сожаления о минувшем, а твердая решимость и любовь пастыря могут дать лекарства для врачевания и исцеления тяжелого недуга. Тесное духовное общение верующих с Церковью и ее пастырями – вот первое и самое действительное средство для охранения православных от соблазнов и для возвращения на путь заблудших. В тесном общении пастыря с пасомыми я вижу первый залог успешной пастырской деятельности и глубоко убежден, что такое общение вполне возможно и естественно. Пастырь должен быть истинным отцом для своих пасомых. Сердечное участие пастыря к постигшей семью скорби, его теплая совместная молитва сделает то, что в осиротевшей семье он приобретет себе сердечно преданных чад. И, наоборот, сухим чисто формальным отношением к делу он навсегда оттолкнет сердце, искавшее любви и утешения. При холодном отношении священника, с неохотой идущего в дом бедного прихожанина, безучастно отстраняющегося от скромной радости своих детей, он вместе с платою за труд унесет боязнь и нерасположение к себе. Конечно, добрая отзывчивость к интересам прихожан возможна только при любви, которая составляет основу пастырской деятельности. От священника много зависит поддержать религиозное настроение прихожан, как источник союза верующих с церковью. Великая разница, более чувствуемая сердцем, служит ли священник для молящихся, или же и сам молится с ними. А исповедь? – какое это сильное средство утвердить свою духовную связь с верующим, если у пастыря сердечное отношение к своему долгу. Кроме личного сердечного отношения к религиозным нуждам пасомых, у священника есть не мало средств, чтобы упрочить связь верующих с церковью. Таковы – общее церковное пение, торжественные богослужения, крестные ходы, паломничества – все это возбуждает подъем религиозного чувства, и между тем – все это не трудно, все возможно – при любви и желании священника.

Священник не может ограничиваться формальным совершением треб и богослужения; он не наемник, – он должен быть духовным руководителем и отцом своих пасомых. Это возможно только тогда, если пастырь знает своих прихожан и в тесном живом общении с ними. Этому главному условию успешной пастырской деятельности много препятствует частая перемена приходов. Если священник живет с постоянной мыслью о лучшем приходе, то станет ли такой пастырь жить интересами своего прихода, будет ли народ любить такого пастыря и слушать голоса его. Священник близко должен знать духовно-нравственные нужды своего прихода, и в этом большую помощь окажут ему пастырские посещения прихожан. Случаев к тому так много в жизни прихода. Но пастырские посещения всегда должны оставаться свободным делом священника, руководящегося духовно-нравственными нуждами прихожан, а неформальной обязанностью пастыря посетить в известный промежуток времени всех своих прихожан.

При пастырской попечительности, способной создать единение пастыря с прихожанами, вырастет сила и значение прихода, который явится великой силой, при помощи которой только и возможно пастырю выполнить свою широкую задачу пастырского звания. Церковное братство и попечительство, рожденные в недрах прихода, дадут священнику большую поддержку к духовному подъему верующих и к материальному их благосостоянию, – через эти учреждения разовьется обще-приходская благотворительность, на которую священнику следует обратить особенное внимание, потому что она больше всего укрепит связь пастыря с приходом.

Великим и действительным средством к сближению прихода с церковью является школа церковная, воскресные школы и внебогослужебные беседы. Последние должны отличаться жизненностью и общедоступностью, – тогда они будут и средством к научению народа и отвлекут от вредных развлечений.

Но предметом особой заботы и попечительности священника в нашей епархии должны быть упорствующие. «И здесь я могу только молить о любви к ним, о преимущественной заботе и ревности пастырей об их спасении». Христос Спаситель дал образ истинного отношения Церкви и пастырей к заблудшим чадам ее в притче о пастыре, ищущем заблудшую овцу. Ревность и забота пастыря – отыскать заблудшую и возвратить угнанную овцу – не осуждением, не угрозами или насилием, но только любовью, кротостью, терпеливым и постоянным учительством. Необходимо помнить пастырям о постоянной снисходительности Церкви к немощам верующих, и «потому ревность о чистоте Православия и преданность обрядам Православной церкви не исключает со стороны пастыря, по моему благословению, и отеческой снисходительности к немощам – так называемых – упорствующих».

Последняя усердная просьба Архипастыря ко всем пастырям – это о мире и христианской любви не только к членам Православной церкви, но и к лицам инославного исповедания. Христианский пастырь не может быть, подобно ветхозаветному, безучастным к страданиям ближних, хотя бы иноверцев, тем более поселять вражду между своими чадами и чуждыми Православной церкви. «Если возможно с вашей стороны, будьте в мире со всеми людьми» (Рим.10:11, 18). К цели торжества Православной церкви пусть пастырь идет «путем света, христианской любви и честного исповедания истины, а не путем тьмы и обмана». «Приимите, дорогие мои сотрудники, сердцем слово, сказанное от любящего вас сердца. Твердо и неуклонно стойте на страже врученного вам стада Христова, да будете безупречны пред своею совестью и готовы в день суда Христова сказать Ему: вот я и дети, которых даль мне Бог».

С особенной подробностью изложили мы главные мысли этого высокого «воззвания», потому что, по нашему мнению, в нем начертана просто, убедительно и сердечно вечная программа пастырства, – и читать это воззвание нужно было не только в 1898 г., но и теперь, завтра, можно бы сказать всегда, – но особенно тогда, когда пастырскую душу обуревают скорби, недоумения, смущения...

Таким же высоким и общеучительным характером отличается и первое «воззвание» «к воссоединенным от унии православным, в Холмской Руси и Подляшьи находящимся». Написано в 1898 году – в год вступления Святителя на кафедру, и самим Владыкой прочитано 8 сентября в Холмском кафедральном соборе. Это было время, когда враги Православия и русской народности, воспользовавшись всенародной переписью (1897 г.), внесли смуту в среду воссоединенных и причинили Холмской церкви много тревог и скорбей.

Преподав благодать и мир от Бога, Архипастырь, по примеру Апостола, начинает воззвание благодарением Богу за милость Его быть чадами св. Православной церкви. Исторически созерцает Холмско-Червонную Русь, крещенную при св. Владимире; вспоминает великого защитника Православия князя Даниила Романовича Галицкого, возлюбившего Холм, построившего в нем храма. Богородицы, в котором от древних дней хранится чудотворный образ Холмской Божией Матери.

Вспоминает житейские гонения и напасти за веру Православную, которые перенес русский народ, но остался преданным сыном Православной церкви. Более двух веков страдала Русь от татар, – многое погибло, но вера Православная не погибла, потому что она утверждена на камне. Позднее Западная Русь, где Холм и др. города, подверглась гонению врагов Православной веры – поляков, которые в продолжении нескольких столетий силились разрушить все дорогое нам, и многие погибли в водах римско-католичества. Но небо прояснилось. Западно-русская церковь победно вышла из борьбы, но в ней остались только люди простые сердцем, простые по жизни... «С первого дня моего пришествия в этот край я о вас думаю, вас люблю всем сердцем моим, за вас молюсь». Еще недавно, во дни переписи народной, подули противные ветры, устремились мутные реки. Вы остались на камне веры Православной и не упали. Будьте твердыми до конца. Возведите очи в гору, к Холмскому образу Божией Матери, пред которой и я с вами преклоняю колена и взываю из глубины души, да сохранит Она вас в Православии непоколебимыми, в жизни Богу угодными. И увидят упорствующие и иноверцы ваши добрые дела и прославят Отца нашего Небесного. – Любите Православную церковь, как заботливую о вас мать, и утешайтесь ее св. Таинствами. Приучайте детей ваших любить Господа своего и святой Его храм. Чтите пастырей ваших, непрестанных молитвенников, за вас Богу. Братства любите и по возможности все – будьте их членами. Любите школу церковную. Братья Христовы! «Стойте в вере, мужайтеся, утверждайтеся» (2Кор.16:13). «Благодать вам, мир Божий и лобзание мое каждому из вас о Христе Иисусе, Господе нашем.»...

Другая часть воззвания обращена к чуждающимся церкви Православной по разным причинам: одни – по ложному стыду, другие по малодушию, боясь насмешек и угроз односельчан, иные же по ожесточенному упорству и ненависти к Церкви и всему русскому. Все вы отвергаете материнские заботы св. Церкви, но она не может отвергаться от вас, – она по прежнему любит вас, молится за вас, чтобы сам Господь нашел вас, взял как заблудшую овцу своего стада на рамена свои и принес на лоно Церкви. Православные, которых вы чуждаетесь, любят вас, желают вам счастья, и если кому-либо из упорствующих приходится нести кару по закону, то причиною этого были враги наши и ваши, но которых вы считаете друзьями. Они обманывают вас, как обманули во время народной переписи, наговорив вас записываться не только католиками, но и поляками, и сказали, что этого желает сам Царь. Всякую клевету, ложь на церковь Православную вы принимаете за правду по ненависти к матери своей Церкви. Сколько гибнет людей, уклоняясь от св. Таинств, а виной всему – упорство и ожесточение. Но да не лишит вас Господь того счастья, какого сподобила, гонителя Савла Апостола языков. Объятия Церкви простерты к вам, и я зову вас в Церковь соединиться с тем избранным Господом стадом, от которого вас отлучили. Зову колеблющихся и боящихся из вас, – пора воскреснуть от духовного сна и возвратиться к источнику света – церкви Православной, глава которой Христос, Его Пресвятая Матерь, Ангелы и все святые ждут вас и моими устами молят и зовут вас к себе. «Благословен от Господа, кто послушает гласа моего, убоится Бога и покается. Долготерпелив и многомилостив Господь; с любовью принимает обращающихся к Нему. Господи, призови Сам людей Твоих! Господи, укрепи глас мой, да услышат его все, кого Ты Сам призываешь!»

Интересен в отношении к вышеизложенному воззванию отзыв о нем упорствующих заключенных: «Выслушавши в церкви и прочитавши в камере Архипастырское воззвание, упорствующие из разных уездов, находящиеся в Седлецкой тюрьме, сказали: «такого слова должны послушаться и поляки, не только мы»¹¹.

Третье по времени Архипастырское послание обращено к пастырям и относится к концу 1904 года. Ближайшим поводом к его написанию послужило юбилейное празднование римско-католиками догмата о Непорочном Зачатии Пресвятой Богородицы (8 Декабря 1904 г. н. ст.).

С глубокою скорбью воспоминает Архипастырь тяжелые дни, переживаемые родиной. Ожесточенная кровопролитная война, гибель тысячами братий; внутри России, в столице – крамола, злодеяния, святотатственно похищается великая русская Святыня – Чудотворная Казанская икона Божией Матери.

История многострадальной отчизны свидетельствует, что в тяжелую минуту сердце русского народа обращалось к Господу: народ притекал в храмы и в покаянной молитве находил облегчение своей скорбящей душе. И теперь святой долг русских пастырей утешить народ, ободрить его надеждой на милосердие Божие: «утешайте скорбящий русский народ, разъясняйте ему смысл посылаемых десницей Господней испытаний, призывайте его к покаянию и молитве». Особенно в нашем Холмско-Подляшском крае, русский народ нуждается в пастырском вразумлении, наставлении, утешении. Враги Церкви и России перетолковывают всякое событие государственной, церковной и общественной жизни, сеют смуту в темной среде, народной, с целью, искони русский, едва освободившийся, православный народ отторгнут снова от союза с православной Россией. Сочиняются и распространяются нелепые слухи о военных событиях, разбрасываются подпольные листки, создается брожение в народе. Упорствующие – почва восприимчивая, и уже замечается приподнятое настроение, незаконные действия; но и в среду православных эти слухи вносят смущение, соблазн, действуя угнетающим образом.

При таком тревожном настроении особенно опасны для неокрепшей Православной паствы готовящиеся юбилейные празднества в честь новоизмышленного догмата о «Непорочном Зачатии». Юбилей 1901 года не мало колеблющихся увлек в сети Папства. И теперь целый уже год католическое духовенство приготовляет народ к юбилейным торжествам. Усиленной проповедью, частою исповедью желают достигнуть сильнейшего возбуждения толпы народной, а это возбуждение, как бурный поток, может увлечь и нетвердых сынов нашей Холмской Православной церкви. Пастыри! берегите свое словесное стадо, – опасность велика. Ложь и обман темных людей могут опутать сердце доверчивого простолюдина. Разоблачайте коварные замыслы врагов, сообщайте здоровые понятия о событиях, раскрывай те славную историю Русскую, изображайте картины многократного проявления к нам милости Господней, явите пред забитыми здешней неволей людьми великую мощь русского народа с Царем его Православным и скажите, что эта русская сила создана на камени веры Православной.

Торжественное богослужение, горячая воодушевленная проповедь и умелое руководство в таинстве исповеди – вот испытанные, могучие орудия в руках латинского духовенства, – ими они неотразимо влияют на свою паству, ими же совращают чад наших. Пользуйтесь и вы этими средствами, но под знаменем правды.

Пусть благолепная служба Божия будет и у вас в то время, когда в костеле торжественное богослужение, – может быть и к вам зайдет помолиться «колеблющийся», и в эту минуту молитвы, кто знает, – не проникнет ли луч света Божия в его темное сердце. Простая, живая, сердечная проповедь пусть неопустительно раздается в храмах; особенно благовременно раскрывать учение Православной церкви о Матери Божией. Клевещут, что Православная церковь унижает достоинство Богоматери, не признавая непорочного ее зачатия. Раскройте неправду латинского учения и научите, как высоко и свято чтит Православная церковь Матерь Божию; – не только в храме, но и в школе, по домам, при случайных встречах раскрывайте истину. Святой тайной исповеди пользуйтесь с мудрой воспитательной целью.

Здесь влияние пастыря может быть глубоко и неотразимо. Не понося костела, воспитывайте народ в любви и привязанности к своей родной Церкви с ее святыми установлениями – Таинствами, обрядами; утверждайте в той мысли, что польская уния была насилием и временной неволей; теперь Православная церковь, как мать, восприняла своих дорогих детей в единение своей любви, и ничто, верим, не разлучит этого народа от союза с Православною церковью и великой Россией. Только не опускайте рук в мнимом безсилии, не расслабляйте энергии унынием. Помните – дадите ответ Богу за каждую погибшую овцу. «Да будут чресла ваши препоясаны и светильники горящие».

Все остальные послания, из них три к пастырям, относятся к 1905 году – последнему году пастырства и жизни почившего Святителя. Сердце Владыки терзалось последними событиями и невзгодами, постигшими Холмско-Варшавскую паству, особенно после издания Манифеста 17 Апреля. Не напрасно Владыка называл себя в последнее время «мучеником». Тело слабело, недуг угнетал, а скорби своей Церкви не давали покоя и мира душе. Но тревожная забота о судьбе своей паствы, желание ободрить, наставить, утешить своих чад возбуждало последнюю энергию Старца-Архиерея и выражалось в целом ряде посланий, воззваний, увещаний... и так до самого смертного одра. Последнее послание подписано уже дрожащей, болезненной рукой – 25 октября 1905 года.

«Архипастырское обращение к Пастырям» от 19 января 1905 года – написано по поводу несогласий, возникших между некоторыми священниками и школьными учителями и повлекших за собою разногласие между священниками и учебным начальством.

В начале своего «Обращения» Архипастырь свидетельствует любовь свою к пастве, радость своего сердца и скорби его, когда он обозревает историю Холмской церкви с ее событиями, то трогательными в своем величии, то мрачно-ужасными.

Вспоминает свое первое обращение (1898 г.) к своей, тогда новой еще, пастве, – свои наставления пастырям и верующим. Я молил всех – прежде всего иметь тесное духовное общение с Церковью и ее пастырями, а вас – пастыри, иметь общение духовное со всеми своими пасомыми, знать и звать каждую овцу по имени. Между другими способами я останавливал особое ваше внимание на занятиях в школе, как на действительном средстве сближения с приходом и утверждения связи его с Церковью. Прошло более шести лет. Памятуя слова апостола, я давал вам, пастыри, полную возможность каждому работать не по принуждению, но по совести и собственному разумению. Мне не было надобности требовать от вас исполнять свой долг, как волю начальства. Я радовался, видя вашу широкую самодеятельность. Богослужение везде – чинно и благолепно; поучаете усердно. Заведено общее пение, школы открываются, церковные братства оживляются... Но на светлой картине стали замечаться прискорбные явления. Некоторые пастыри стали невнимательны к своим законоучительским обязанностям, – и это стало предметом грустных недоразумений между священниками и учебным начальством. Отношения между некоторыми священниками и учителями начальных училищ – стали враждебны; начались жалобы друг на друга, – одни обвиняют в подрыве пастырского влияния на народ и в недостойном поведении; другие – учителя – в грубом обращении и нерадении священников о своих обязанностях по школе. Эти взаимные жалобы доставляют моему сердцу большое огорчение. Я чувствую, какое горе грозить стаду от таких пастырей и учителей. Я убеждаю и усердно прошу – уврачевать эту скрытую рану в жизни нашей Церкви. Пастыри – погрешившие – кто вам ближе, как не учитель, помощник ваш в деле учения!? Истинный пастырь принимает к себе в дом учителя или учительницу, как родных, как членов своей семьи. Взаимная любовь и помощь в труде – верные плоды таких отношений. В упорствующих приходах, где нет общения с паствой, священник через учителя многое может сделать, – и какое лишение и ущерб для дела, если учитель бежит от пастыря, не зная его гласа. На чьей совести ответственность, или хоть часть ея, как не на пастыре! Народный учитель-крестьянин – сын народа; где он так мог испортиться, что священник не может с ним жить и служить? Если от недостаточного образования и дурного влияния – и виновен, то где же для него спасение в глухой деревне, как не в доме пастыря? Не осуждать и не отталкивать, а приблизить нужно. «Если впадет человек в некое прегрешение, вы, духовные, исправляйте такового в духе кротости» (Гал.7:1). Спешит с жалобой на учителя – недобрый пастырь. Евангелие учит иначе. Меры кротости наедине – первое средство для вразумления и исправления; даже в случае неуспеха – не спешить с жалобой, а поведать местной церкви, т. е. братству, уважаемым прихожанам. Но большое горе в том, что иногда во всем виновен бывает пастырь, – небрежность в законоучительстве падает тяжестью на учителя... Это уже не пастырь. Ведь, в настоящее время, когда души взрослых – нередко почва каменистая и тернистая, в детские души и нужно усердно насаждать веру в Бога, страх Его святой, – и каким лучше путем, как не через школу!? Какая же ответственность на священнике, нерадивом к своим законоучительским и блюстительским обязанностям. Знаю, по личному опыту, школьный труд – велик он, но и плоды его велики. И призываю я сам к нему не страхом наказания, не обещанием наград, но ради Христа, ради «малых сих», ради славы и силы церкви Христовой. Заключение словами апостола: «От великой скорби и стесненного сердца я писал вам со многими слезами, не для того, чтобы огорчить вас, но чтобы вы познали любовь, какую я в избытке имею к вам» (2Кор.2:4).

Так нежно, так кротко и любовно поучал Архипастырь, даже тогда, когда скорби, огорчения терзали его душу. Тем сильнее, тем действительнее было это «семя», попадавшее на смущенную и виновную совесть... Поистине жезл кротости...

Остальные четыре послания относятся ко времени 17 апреля (Манифест о свободе совести). Жизнь православных в Холмской Руси стала особенно тяжелой; начались гонения и преследования, когда тысячи слабых в вере оставили Церковь и соблазном влекли за собой других, когда раздался вопль отчаяния, даже со стороны пастырей, достигший Царственного трона, когда, казалось, уже настали последние времена для Православия в Холмской Руси.

Архипастырское послание, от 12 мая 1905 года, обращено к пастырям быв. греко-униатских приходов Холмско-Варшавской Епархии.

Архипастырь приветствует 17-е апреля, как день памятный в истории Церкви и отечества. И пастыри должны радоваться, потому что только свободный дух может приносить угодные Богу жертвы, и что отныне нет места для клеветы на нашу Церковь, как гонительницу за веру, и на нас, как гонителей.

Сердце мое радовалось бы, но многие думы и заботы волнуют его. Не только я, но все мы – пастыри церкви Христовой, особенно пастыри воссоединенных от унии приходов, овцы которых готовы покинуть церковную ограду, – переживаем тревогу. К вам мое слово, вас зову на новый подвиг служения Церкви. Меня смущает не сожаление, что церковь Православная лишается исключительного покровительства, не боязнь за целость Церкви, не желание силой покорять Христу народ, потому что начало свободы религиозных учений сродно духу и учению нашей Церкви, и не внешним покровительством сильна церковь Христова.

Сердце мое успокаивается за судьбу Церкви, когда мысль моя возвращается в глубь веков. Вот – Спаситель мира, – по Его слову могли явиться легионы Ангелов и защитить Его, но Он не хотел царствовать над рабами. Этот Божественный Учитель ученикам своим не дал иного способа утверждения истины, как только слово любви и убеждения. И ученики подражали своему небесному Учителю, – сами мученически почили, но не умерло их дело. У преемников апостольских одна мольба к людям – даровать свободу исповедания христианской истины, так как Богу не угодно насилие и «жертвы требуются от свободного духа» (Тертул.). И церковь Христова не погибла, а окрепла и победила языческий мир. После этого верующей душе нет страха за судьбу церкви Христовой, и христиане, испытавшие ужас гонений, не могут желать этого для своих заблуждающихся братий и в господстве и насилии видеть залог процветания Церкви.

Враги Церкви клевещут, что Церковь из гонимой сама стала гонительницей. Но история – от Миланского эдикта, законы Императора Константина Вел., голоса великих учителей Церкви, все они призывают к любви и свободе. Св. Афанасий Вел.: «не мечем и стрелами, не с помощью воинов возвещается истина, но убеждением и советом». Св. Григорий Богослов: «Бог требует, чтобы мы обращались не от насилия, но от убеждения, и я признаю законным не принуждать, но убеждать». Св. Иоанн Златоуст: «Сила истины не нуждается ни в какой помощи... ничто так не привлекает, как кроткое и полное любви обращение». Вот голос древней Церкви – гонимая, она просит о свободе веры, торжествующая – дарует всем свободу. И душа радуется, что теперь повторено Русским Императором слово о свободе веры первого христианского императора, и с надеждой взирает на будущее церкви.

Но тревога и смущение души омрачают радость, когда подумаю о современном положении Православия во всей России и особенно на нашей окраине. Видимо, ослабела древне-неразрывная связь русского народа с Церковью, религиозное самопознание народа упало. История ответит, как это случилось, – кто виновен. Мы не боимся за Церковь, ни за народ русский, – истина победит, силы народа проснутся, ревность к вере пробудится. Но сердце сжимается при мысли об опасности овцам словесного стада, при сознании ответственности за овец стада. Отсюда смущение и печаль наша, но да будет она в радость. Милость Господня не допустит погибнуть слабому и беззащитному; грядущая опасность согреет любовью к детям своим сердца пастырей, и эта любовь подвигнет их на защиту народа своего от лжеучений. Пробудится жизнь православного прихода, и народу тогда не будут страшны нападения врагов истины. Вся Россия трепетно ждет Высочайше обещанного Собора Пастырей и верующих Православной церкви, чтобы обсудит нужды Церкви и помочь возрождению православной жизни. Но сердцу моему особенно близка Холмско-Варшавская епархия. Многовековая жизнь Русского народа в этом крае, полная притеснений, скорби и страданий, проходит сейчас пред моим мысленным взором. Многое погибло безвозвратно для Православия; остался и выдержал испытания веков только простой народ, который, после времен унии, снова принят Православной церковью в свои объятия. Это была великая радость – воссоединение с Церковью последних Холмских униатов. Но многие из простых сердцем забыли и не узнали уже голоса зовущей их Церкви: «или голос этот – голос любви и мира – был подменен, а от лица Церкви говорили люди, чуждые духа ее и не призванные ею. История ответит, и частью уже ответила, что было причиною этого великого несчастия. Я не сужу и не осуждаю никого, но оплакиваю детей моей паствы, не возвратившихся к Церкви своей. Я призывал их в Церковь, я обращался к их пастырям», правительство ограждало слабых от волков, но не судил Бог в наши дни помиловать народ свой.

И раньше, когда Православная церковь была ограждаема правительственной поддержкой, я умолял вас об одной только любви к заблуждающимся, просил не надеяться на внешнюю помощь, на защиту правительства. И теперь, когда дана свобода веры, я повторяю тоже, чего просил раньше. Начинается новая жизнь в Холмской Руси, – возлюбленные пастыри, одним евангельским путем, без опеки и помощи внешнего закона, пасите свое стадо. Одно у вас оружие в борьбе с врагами Церкви – слово любви христианской и убеждения, – в такой борьбе дыхание и жизнь нашей Церкви. Но опасность велика! Вижу тьмы людей, уходящих от Церкви и раньше чужих ей, – вижу врагов сильных, пытающихся соблазнить и преданных чад Церкви. Уже слышны угрозы и запугиванья православных людей со стороны врагов. Облекитесь во всеоружие Божие, приблизьтесь с любовью к народу, учите, просвещайте народ, утешайте, поддерживайте его, – любите народ и любовью зовите его в Церковь. Верю и надеюсь, что сердца ваши загорятся огнем пастырской ревности, готовностью идти на подвиг.

Выйдут из вашей среды великие вожди и они утвердят всю братию. Время рождает нужных ему борцов, и я молю Господина жатвы, да изведет из среды вашей достойных деятелей на нашу Христову ниву. Твердо надеюсь, что многие упорствующие сердца смягчатся, замолкнет клевета на нашу Церковь, и тогда теперешняя наша печаль в радость будет... Об этом моя забота и мольба. «Призри с небесе, Боже, и виждь и посети виноград сей».

Следующие два послания, одно «к Православной пастве Холмщины и Подляшья», другое «к воссоединенным от унии православным», и по времени написания (18 мая и 27 мая 1905 г.) и по содержанию и поводам, по которым оне написаны, – весьма близки между собою и одно другим восполняется.

Клевета на Православную церковь, нелепые слухи, проявления фанатизма, нетерпимости со стороны римско-католиков и особенно бывших упорствующих; с другой стороны, скорби и преследования православных, страх за жизнь и благосостояние, заставлявшие даже твердых в вере изменять Православию – побудили Архипастыря в эту трудную минуту церковной жизни прийти на помощь своей пастве со словом правды, утешения, ободрения. Архипастырь словами апостола умоляет быть твердыми в истинной вере Христовой «не уподобляться слабым младенцам, колеблющимся и увлекающимся всяким ветром учения, по лукавству человеков и хитрому их обольщению» (Еф.4:13–14). Слова Царя (17 апреля), полные мира и любви, умышленно извращены.

Нелепая молва дерзает говорить, что вера польско-католическая – единственно истинная и что она одна только будет в нашем крае, и что даже Царь Православный принял веру католическую; и что храмы православные будут отняты, священники изгнаны, и что скоро настанет полное владычество поляков. Но, чадца, не смущайтесь. Спешу со словом утешения и радости. Верен Бог, Православная вера наша – есть истинная вселенская Христова вера, и такой будет до скончания века. И на св. Руси, и здесь в Холмщине и Подляшьи – эта вера Православная всегда (от св. Владимира) была, есть и будет. Ею создалась св. Русь. Все Цари русские ее исповедывали, – ей неизменно предан и наш Император Николай II. Он сам сказал, что «"вместе с Царицей своей и всеми русскими людьми выше всего чтит и любит родную Православную церковь», и теперь дал нам доказательство своей преданности церкви Православной и заботливости о чадах ея. И затем Архипастырь передает, как 12 мая с. г. (1905), в 2 ч. дня, Император с Царским семейством своим принял игуменью Леснинского жен. монастыря с пятью крестьянами Седлецкой губ., которые поведали Царю свои скорби и притеснения православному народу. Царь утешил, ободрил и обласкал Своим словом: «Холмщина и Подляшье останутся, как и были, русскими землями; св. церкви будут стоять твердо и по прежнему в них будет славить Бога русский народ». Итак, возлюбленные чада мои, видите, что клевета на Церковь и царя рассеялась; не страшитесь теперь ложных слухов и запугиваний. Молю же вас – твердо держаться истинного учения Православной церкви и хранить залог св. Духа, даруемый вам в св. Таинствах.

Архипастырское послание от 27 мая 1905 г. написано, как и предыдущее, по поводу насилий над православными даже в день Светлого Христова Воскресения, по поводу ложных слухов, прокламаций и заграничных листков, в которых клеветали на Церковь, Царя, и извращали самый смысл манифеста (17 апреля). Общий смысл: мир вам, не бойтесь.

В тот светлый день, когда была всеобщая радость и благодарность Богу и Царю за дарованную свободу веры, упорствующие, совершенно отпав от Церкви, причинили скорбь и печаль своим православным братьям, даже в день Воскресения Христова. Но, возлюбленные, не бойтесь, – мир вам. Вы – русские – имеете защитника Православного русского Царя. Было время – давно – тогда не было кому защитить нашу веру и людей православных, кроме Единого Бога. Но отцы ваши не боялись гонений, – они были сильны верою в помощь Божию и заступничество Царицы Небесной. Теперь ли вам смущаться, когда вы под кровом Церкви и под защитой Православного Царя, – мир вам, не бойтесь.

Далее Архипастырь объясняет, почему Царь дал свободу всем молиться по совести. «Православная церковь научила Царя нашего, что если он сделает это дело мира и любви, то этим возвеличит Православную веру. Православная церковь научила Царя, что она – столп и утверждение истины, что сами силы ада не одолеют ее, что насильно, против воли и совести, нельзя спасти человека... Но несчастны те, которые покидают свою Церковь; им не грозит кара земная, но есть Суд Божий. Несчастны – упорствующие, – не страшитесь их, вас защитят, но жалейте их, заботьтесь об их обращении и молитесь за них. Вы же, верные, будьте твердыми и слушайтесь голоса пастырей, – они научат вас и объяснят вам, если что-либо будет смущать вас... Любите храмы Божии, – многие из них ветхи и бедны, но в них Господь, Его Пречистая Матерь и все святые принимают ваши моления и подают помощь... Любите богогласник – эту книгу ваших благочестивых предков; храните ваши добрые обычаи, обряды, и этому учите ваших детей. Вы – члены великого тела Христова, – Его Святой Церкви, вы дорогие члены великого Русского народа. Радуйтесь и благодарите Бога, сохранившего вас для вашего спасения и для славы св. Православной церкви.

«Архипастырское воззвание к пастырям Варшавской епархии» от 25 октября 1905 г. было уже «последним сказанием». Это предсмертный голос Святителя к своим пастырям, по поводу смуты, объявшей всю Россию, волнений, борьбы враждебных партий, готовых ввергнуть отечество в междуусобную брань.

Архипастырь, вспоминая историческую роль духовенства, всегда близкого пароду, жившего с ним одною жизнью, одними думами и чаяниями, скорбевшего с народом в тяжелые минуты и спасавшего его от грозивших бед, – призывает и теперь русское духовенство исполнить пастырский долг служения народу. «Призываю вас, возлюбленные мои сотрудники о Господе», стать на страже вверенного вам стада. Теперь не время молчать, – время – говорить громко, настоять, обличать, запрещать, умолять со всяким долготерпением и учением (2Тим.4:2). Прошу, явите крепость любви и ревности пастырской для спасения волнуемых страстями вражды и своеволия. Умиротворяйте враждующих, приводя их к христианским чувствам кротости, миролюбия, увещевая чад своих братолюбиво и приветливо относиться и к людям иных народностей и исповеданий, не доводя до вражды и насилий, гибельных для общественного порядка и безопасности.

Вот весь круг тех посланий почившего Святителя, в которых больше всего отразилась апостольская ревность Архипастыря о благе своих чад, его заботливость об устроении доброй христианской жизни, его пастырские скорби и радости.

Но можно ли сказать, что всем изложенным исчерпывается пастырское учительство почившего Архиепископа?

Проповедь, в каких бы ни было видах, никогда не обнимает всего учительства пастыря, тем более архипастыря. Оно выражается во всех сторонах архипастырской деятельности, а как она разнообразна и обширна!

По этому случаю нельзя не вспомнить одной из самых последних резолюций почившего Святителя, именно потому, что она высоко учительна и в тоже время проникнута той свободой христианского духа, которая именно должна быть неизменным достоянием каждого христианского пастыря. Резолюция от 15 октября 1905 г. – на доклад ключаря кафедрального собора, свящ. Т. Теодоровича, просившего разрешения и благословения на открытие сбора пожертвований в кафедральном соборе в пользу голодающего населения местностей России, пострадавших от неурожая: «Вполне, одобряю этот добрый христианский почин. Не сомневаюсь, что духовенство вверенной мне епархии разделяет чувства докладчика. Идя навстречу каждому доброму начинанию пастырей – сотрудников моих, призываю Божие благословение на сбор пожертвований в пользу наших голодающих братьев – способом, какой подскажет сердце. Действие этого Архипастырского наставления и призыва отразилось не только в Варшаве, выразившись в щедром сборе и до ныне продолжающемся, но и далеко за пределами ея: «от неизвестной» получена, в ответ на призыв Владыки, богатая лепта в пользу голодающих – в 500 руб. (именно) «в священную память почившего Святителя».

Наконец, многое, многое скрыто и неведомо нам. Но если бы можно было проникнуть в души всех тех – пастырей и мирских людей, которые по делам ли службы или своей нужде, или просто дорожа Архипастырским благословением, входили в общение с почившим Владыкой, – то там бы мы нашли много глазу невидимых следов учительного и Архипастырского воздействия. Основание такого воздействия лежало в общедоступности, в отеческой приветливости и искреннем сочувствии всякому делу, с которым шел к Святителю обремененный скорбью человек, с уверенностью, что в любвеобильном сердце Архиерея он найдет желательный отклик.

За учение мира, неизменно возвещаемого тобою нам, – мир праху твоему, Архипастырь!

Благодарная, молитвенно-неизменная любовь тебе – от всех тех сердец, на ниве которых твое любвеобильное, Святитель, сердце не уставало сеять семя добра и христианской любви!

Свящ. Т. Теодорович.

Славен был в Бозе почивший архипастырь возобновлением и строением прекрасных храмов на местах его святительского служения, славен щедрыми благотворениями, но мы хотим сказать о нем, как о святителе, явившем образ истинной красоты в совершении богослужения.

Кому удавалось присутствовать в кафедральном соборе, например, на пасхальной службе, совершаемой усопшим архипастырем, тот выносил неизгладимое впечатление от этого восхищающего сердце богослужения.

Весь храм горит огнями. Гремит радостно хор, славящий воскресшего Христа. Вот блеснули слова: «Воскресения день! просветимся людие!» Безшумно раздаются тесно сомкнутые ряды молящихся. Идет архипастырь с каждением по храму. Белое, как снег, одеяние, благолепное свежее лицо, серебряная седина бодрой старости и ласковый, мягкий голос, возглашающий любовно и ободряюще: «Христос воскресе!» С каким вдохновением звучит ответное «Воистину воекресе» умиленных богомольцев! Легкий аромат фимиама, нежный звук – шелест звонцов на саккосе, и тесные ряды молящихся смыкаются, скрывая дивное видение. Не подобным ли видением пленены были в Святой Софии посланцы князя Владимира?

Или вот на литургии выходит архипастырь из алтаря на амвон, и льются из уст его благодатные слова: «Призри с небесе, Боже, и виждь и посети виноград сей, его же насади десница Твоя!» Замолкли кроткие звуки. Тихо, сосредоточенно святитель произносит: «Елицы во Христа крестистеся» ... и звонкие серебристые голоса маленьких певцов несутся к небу, радостно вторя словам своего старца-отца.

И вот уже святителя нет, а голос его все еще как будто звучит нам, – звучит и не проходит...

Да будет благословенна память почившего архипастыря, давшего нам почувствовать и оценить тонкую красоту нашего богослужения!

Н. Одинцов.

ВАШЕ ВЫСОКОПРЕОСВЯЩЕНСТВО,

Высокопреосвященнейший Владыко,

Милостивейший Архипастырь и Отец¹².

По неисповедимым путям Промысла Божия 27 февраля 1898 г. кормило правления Холмско-Варшавской епархии вверяется Вашему Архипастырскому водительству и благопопечительности. Умудренный богатым житейским опытом и всегда глубоко сознающий и чувствующий радости и скорби своих пасомых, Вы, Владыко святый, вступили на кафедру новой паствы с словами мира, любви и с сугубым призыванием благодати Божией на своих пасомых. Как архипастырь, низводя благодать Божию на верующих священнодействиями, Вы, по заповеди Апостола, неустанно назидали пасомых учением церковным и многократными посланиями и воззваниями к пастырям и пасомым, желая оживить, возбудить и укрепить дух любви и веры Христовой в них. И по милости Божией Ваши архипастырские груды и заботы не остались тщетными. Истинные чада Православной Церкви Христовой в Холмско-Варшавской епархии, предводимые и ободряемые Вашим личным примером, постепенно объединялись между собою и свое духовное единение выражали в созидании храмов Божиих, как центров религиозной жизни. И в жизни Холмско-Варшавской епархии Ваше правление, несомненно, ознаменовывается многочисленным, для нашего края, построением церквей. Неразрывно с этим возрастает и церковно-школьное благоустроение в епархии; под обильным воздействием Вашей сердечной доброты и теплоты видимо вступило в лучшую стадию дело призрения немощных вдов и сирот и обездоленных судьбою младенцев от смешанных браков.

Ваша архипастырская благопопечительность с особою силою простиралась и на рассадник духовно-пастырского просвещения в крае – нашу Холмскую духовную семинарию. С первого момента посещения ее Вашим Высокопреосвященством, Холмская духовная семинария особенно дорога и близка сердцу Вашему потому, что она своим устроением и жизнию воскрешала в Вашем сердце светлый образ и заветы сыновне почитаемого Вами от юности незабвенного основателя и устроителя ее покойного митрополита Московского Леонтия. Главная же задача семинарии – воспитать будущих пастырей Церкви, непосредственных Ваших помощников и соработников на ниве Христовой в Холмско-Варшавской епархии – вызывала в любвеобильном сердце Вашем всегдашнее желание знать и иметь точные сведения о потребностях и интересах этого юного рассадника духовно-пастырского просвещения в крае. И Вы действительно с отеческою любовию всегда следили за внутреннею жизнию семинарии, за ходом учебно-воспитательного дела в ней и насаждением в сердцах питомцев идеала истинного пастырства.

Будучи разъединены местом жительства с семинарией, Вы, благостный Владыко, мудрые свои руководственные указания, направляющие семинарию к истинной цели ее жизни, давали или чрез викарного Владыку – своего непосредственного помощника, епископа Люблинского, или чрез ближайшего начальника семинарии о. ректора ея. Во время же посещения Холма Вы непосредственно научали питомцев семинарии подготовляться к пастырскому служению сознательно-сердечным усвоением евангельских истин. Особое внимание свое Вы уделяли богословским наукам, как основоположным в семинарском обучении, лично присутствуя на экзаменах по сим предметам и предлагая мудрые вопросы из области христианского вероучения и пастырской практики. Желая же непосредственно ознакомиться с духовным складом воспитанников всех классов, Вы и в Варшаве находили время для прочтения высылаемых Вам лучших, средних и худших сочинений воспитанников семинарии. Зная по личному опыту необходимость и полезность медицинских сведений для приходского пастыря, Вы, Высокопреосвященнейший Архипастырь, неослабно содействовали введению изучения медицины в семинарии. Заботясь о воспитанниках семинарии, как истинный отец, и желая, чтобы они могли использовать и время отдыха более целесообразно, Вы обратили особенное внимание на развитие и усовершенствование в них любви к музыке и пришли на помощь личным своим даром.

В отношении ко всем воспитанникам семинарии Вы, Высокопреосвященнейший Владыко, как умудренный долголетним личным педагогическим опытом, вообще всегда были полны отеческой ласки и снисходительности, и особенно рельефно эти светлые черты Вашего духа проявлялись к слабым по способностям, и еще не окрепшим в добром воспитании. Материальная нужда воспитанников также находила щедрую помощь от Вашего Высокопреосвященства.

Вся же полнота отеческой любви Вашей к воспитанникам семинарии являлась при окончании ими курса, когда Вы лично напутствовали их после экзаменов ободряющим архипастырским словом своим, авторитетным руководством и благословением иконами Христа Спасителя и Холмской Божией Матери, дабы они не изнемогали в тяжелом труде пастыреводительства среди грозных жизненных бурь.

С заветом духа мира и любви явились Вы, Высокопреосвященнейший Владыко, и к нам – начальствующим и учащим в семинарии, лично прошедши сами не легкий путь семинарского учительства, Вы, Владыко-Архипастырь, прежде всего явили пример отеческого доверия к нам в учебно-воспитательном деле, не обставляя последнее ни сухим формализмом, ни холодно-строгою легальностию. В Ваших указаниях и распоряжениях корпорация семинарии всегда слышала или голос благопопечительного отца, или голос мудрого педагога-руководителя, или голос старшего опытного друга, желающего дать младшему-неопытному – благовременный совет.

Навсегда останутся неизгладимыми в наших сердцах личные беседы Ваши с нами, дышащие всегда приветом, добротою и благожелательностию, как в делах педагогических, так и в житейских.

Семи-с-половиной-летнее управление Вами семинарией внедрило в нас ту мысль, что пред Вами, Милостивейший Владыко, мы все равны, все одинаково хороши, все дороги, все работники и труженики, которых Вы всегда ценили, ободряли, поощряли и награждали.

Под Вашим мудрым, отечески благожелательным руководством, окрыляемые Вашим доверием, мы все работали по мере сил, дружно и усердно, стараясь оправдать Ваше доверие и не злоупотребить им, а неизбежные в делах каждого человека недочеты наши, верим, всегда покрывала любовь Ваша. – И мы очень счастливы, что при Вашем руководительстве семинарией во время, столь чреватое разными смутами и волнениями в учебных заведениях, жизнь нашего скромного питомника текла спокойно и нормальным руслом.

Последний же знак великой любви и заботливости Вашей о нас, – тружениках в семинарии, – исходатайствование нам пенсионных преимуществ – превзошел даже меру наших ожиданий и своею благотворностию простирается не только на нас лично, но и на семьи наши.

Изволением Божиим и Монаршим повелением Холмская поместная церковь, трудами и попечениями сонма своих Архипастырей приведенная в возраст совершенный, отныне вступает на путь самостоятельной епархиальной жизни. Вместе с этим и наша духовная семинария, доселе руководимая Вами, вверяется попечению ближайшего своего Архипастыря, Епископа Холмского и Люблинского. Приходится порывать нити любви, связавшие за 7½ лет нас с Вами, Высокопреосвященнейший Владыко; нити эти глубоко залегли в сердце нашем и твердо закрепли в нем и поэтому расставаться нам с Вами тяжело и грустно.

Памятуя все доброе, оказанное Вами Холмской духовной семинарии, при расставании невольно в сознании всех нас, учащих и учащихся, является вопрос – что воздадим Вам за отеческую любовь Вашу к нам? Любовь в ответ вызывает любовь, сердечное воспоминание, русское спасибо, сыновне-почтительный поклон – всего этого мало. Одно может сравняться с тем благом, которое Вы явили к нам – это искренняя и усердная молитва, чтобы Всевышний благословил правление Ваше Варшавско-Привислинской паствой благодатию Своею и продлил жизнь Вашу на многие лета в здравии и неизменном благополучии.

Благословите, Милостивый и дорогой наш Архипастырь и Отец, при отходе от нас, в последний раз наши труды и занятия, не забудьте эту любящую Вас семинарию в святительских молитвах Ваших и покройте немощи наши архипастырскою любовью, а в знак всегдашнего духовного единения примите от нас сию св. икону святителей Божиих Леонтия и Феодосия, во имя которых посвящены храмы Холмской духовной семинарии, в которых Вы, Архипастырь, возносили вместе с нами молитвы к престолу Всевышнего.

Почивший в Бозе Высокопреосвященный Иероним путь жизни своей до последних минуть ее прошел, подвизаясь добрым подвигом. Господь наделил его многоразличными дарованиями – и он, как верный раб, ни одного из талантов, данных ему от Господа, не сокрыл бесплодно в землю, а всю – некратную – жизнь свою приложила, к развитию и укреплению их в себе, и, удвоив их, по завету Господню, употребила, на пользу и утешение ближних. Много людей всех возрастов и состояний облагодетельствовал он, но всего более потоков любви излилось из его дивного сердца на детей и юношей, еще не окрепших возрастно и не пустивших твердых корней в суровой жизни. Любящая, мягкая, заботливая душа покойного измлада искала общения с детьми, которые нуждаются в теплоте, сердечного участия и любви, подобно тому как молодые нежные растения тянутся к свету и теплоте солнечной. Еще на школьной скамье во Владимирской семинарии мы видима, его в обществе малых детей: он состоит старшим и певчих архиерейского хора. Тяжела и мучительна была жизнь бурсы того времени; еще тяжелее, по многим обстоятельствам, было положение маленьких бурсачков – певчих архиерейского хора. Нужно было иметь много мужества, такта, терпения и – главное – любви к детям, чтобы взять на себя бремя ближайшего воспитателя их... С вступлением покойного в самостоятельную жизнь в звании профессора семинарии в Киеве – врожденное ему тяготение к детям сказывается в его деятельности все более и более. Так мы видима., что покойный из предметов семинарского курса избирает себе педагогику и открывает при семинарии воскресную школу, которою – кстати сказать – он заведует долгое время, по выходе из семинарии; педагогику он преподает, и в других учебных заведениях и издает пособие по дидактике и много статей по педагогике. Очевидно, что природное влечение к детям побуждало покойного углубиться в важный предмет воспитания, чтобы образовать в себе, святое искусство воспитания. Личная жизнь его к тому времени складывается так, что выдвигает новые условия к развитию в нем любви к детям. Господь благословляет его семейную жизнь детьми. Это обстоятельство своей жизни покойный до конца дней своих почитал для себя высшим даром Божиим, составившим ему отраду и счастье в его многотрудной и по временам тернистой жизни. В нем мы усматриваем причину счастья для многих облагодетельствованных покойным детей и юношей. Если никакими способами нельзя привить душе человека чуждого ей свойства, то и наоборот – условия жизни развивают природный дар души до пределов – иногда поразительных. Дарованные Богом дети покойного были для него точилом, на котором до высокой степени изощрился врожденный его душе дар любви к малым. Благодаря горячей любви к собственным детям, для покойного стало впоследствии естественно проникать чувством своим во все изгибы детской души и при нужде врачевать и очищать самые болезненные раны детского сердца. В любви к своим детям он приобрел совершеннейший опыт любви ко всем детям, встречавшимся ему на пути его широкой и многоразличной деятельности. Хотя и обремененный служебными обязанностями, покойный в силу особенностей личности своей никогда не мог стоять вдали от жизни маленьких своих детей – особенно с того времени, когда они остались сиротами, с ранней кончиной их матери. Он представляет собою счастливое исключение в жизни по своей привязанности и заботам о своих малых детях: обыкновенно люди, занятые служебными делами, мало уделяют времени своим детям. Часто нам приходилось слышать из уст его о том, какое горячее участие принимал он в жизни каждого своего ребенка. Дыханием нежного чувства веяли эти воспоминания старца; чувствовалось при этом, что и теперь, когда нить жизни его готова порваться, невидимые нити, связывавшие его с детьми с раннего младенчества их, доселе так же крепки, как крепка любовь, никогда не умирающая.

Богом благословенная природа покойного не дала его любви к детям замкнуться в узкой сфере семейных отношений. Природный дар любви, расцветший во всей полноте под влиянием отеческих чувств и изливавшийся прежде всего на детей его, неиссякаемо действовал и в отношениях его к чужим детям, требовавшим внимания, сочувствия и помощи. Теплота любви, как и тепло физическое, действуют одинаково: лучи их досягают и предметов, отдаленных от источника их, и на них действует в высокой степени плодотворно...

Опыт воспитательной деятельности на началах любви из семьи покойный переносил в школы. в которых он состоял профессором, воспитателем и законоучителем. Иначе и быть не могло: он был слишком цельною личностью, чтобы не быть одинаковым в тождественных по существу положениях отца и учителя-воспитателя. Лет 20 тому назад нам лично приходилось встречаться с знавшими покойного учителем и законоучителем и с его учениками. Все они отзывались о покойном одинаково как о сердечно-заботливом учителе. Это в недавнее скорбное время свидетельствовал пред всеми нами питомец почившего в таких словах: «кто в Киеве не знал, кто не любил Илию Тихоновича? Особенно любили его ученики семинарии и ученицы епархиального училища. Его лекции были – семейная беседа; каждому он, как родной, улыбнется, каждого поддержит, приласкает, пожалеет... В воскресные дни он собирал нас на свои беседы праздничные, учил говорить проповеди, жить с людьми»... А вот что говорит тот же питомец из истории одного юноши, которому грозила в многолюдном городе смерть от холода, голода и бедности: «юношу этого пригласил к себе профессор семинарии Илья Тихонович Экземплярский. Он посадил юношу в своем кабинете, приласкал нежно, щадя самолюбие юноши, предложил ему свою одежду и дал билет на получение бесплатных лекарств. Я его не знал, – говорил нам этот бывший юноша, теперь уже старец – и не искал его, а он искал таковых. Единая токмо бедность моя приблизила его сердце ко мне».

И добрая слава, благодарение Богу, не всегда остается сокрытою от людей и она, при помощи добрых людей, распространяется. Такая добрая слава о добрейшем учителе распространилась по стогнам и домам древнего Киева. Когда открылась в Киеве коллегия И. Галагана, то на место законоучителя и воспитателя в ней, помимо массы желающих, был избран выдающийся педагог – человек Илья Тихонович Экземплярский.

Чем больше расширялась для покойного внешняя материальная возможность удовлетворения его сердечной потребности изливать любовь к детям и юношеству, тем шире и могущественнее проявляется его заботливость и благотворительность в отношении к ним. На святительских кафедрах Тамбовской и Литовской из любящего сердца его излились на питомцев духовно-учебных заведений реки благодеяний – духовных и материальных. Вот что мы читаем в прощальной речи ректора Литовской семинарии, при отправлении покойного из Вильны в Варшаву: «Между духовными рассадниками просвещении на св. Руси трудно найти учреждение, где бы близость между питомцами и их высшим начальником была так тесна, так непосредственна, как между Вами и Литовской семинарией: многих учеников вы знали не по фамилии только, а по характеру, наклонностям и стремлениям, – по всему нравственному облику... Вы, как мудрый садовник, воспитывали эти молодые деревья, опытной рукой отнимая одни ростки, другим давая свободу для роста своим непосредственным воздействием. Ласки, похвала, одобрение и ободрение, вразумление и увещание были обычными средствами Вашей заботливости о духовном росте будущих сил Православной Литовской Церкви... Все заботы Ваши приправлены были, как яства солью, Вашею глубокою любовию отца; в них чувствовалась благожелательная воля, теплое чувство, любящее сердце, открытая добрая душа и умелая снисходительность ласкового отца. Впрочем, пусть об этом они (воспитанники) сами скажут Вам, ибо Ваша рука, не устававшая в благотворении всем обращавшимся к ней, с избытком ущедряла их: их праздники украшены были рядом удовольствий от Ваших Владычних щедрот, их собственная библиотека наполовину наполнена на Ваши средства»... В этих словах о. ректора нет никакого ораторского преувеличения, обычно допускаемого в официальных речах. Когда до Варшавы донесся слух о назначении Высокопреосвященного Иеронима на Варшавскую кафедру, я, лично много слышавший об отношении его к учащимся, поспешил поделиться доброй вестью с учениками своими. Один из них, услыхав имя Владыки, вскричал: «вот так счастье нам!» На мой вопрос, что означает его восторг, он ответил мне, что его братья учатся в Вильне – один в училище, а другой в семинарии – и они постоянно дома рассказывают о Владыке, о его простоте, любви, доброте, подарках ученикам и проч. Непринужденные рассказы учеников в семье о том же, о чем свидетельствовал о. ректор, думается нам, служат лучшим подтверждением его слов и вместе лучшею и верною характеристикой отношений покойного к учащемуся юношеству.

Служение покойного Высокопреосвященного Иеронима в Варшаве было концом и завершением его доброй многополезной деятельности на ниве Господней. Как позднее лето, склоняясь к осени, напрягает, кажется нам, все производительные силы природы, чтобы, расставаясь с жизнью, дать живущим всевозможные плоды летнего произрастания, – такова же была и деятельность нашего архипастыря у нас в отношении всех и особенно учащихся в нашем училище. Наступали новые дни, месяцы и годы, и, казалось, с наступлением каждого из них, Владыка стремится сделать что-нибудь новое на пользу учащихся, как будто спеша, боясь, что не хватит у него времени для благодеяний.

Как сейчас помню первую встречу Владыки. Он приехал утомленный последними днями в Вильне и не совсем здоровый, – о чем и заявил. Собор переполнен, все желают получить благословение нового архипастыря; среди них и воспитанники нашего училища. Зная об утомлении Владыки и о том, что его ожидают на сегодня еще многие труды, мы не решаемся подойти к нему. Но он сам требует нас к себе, заявив, что для детей у него всегда найдутся время и силы. Благословляя детей, Владыка внимательно всматривается в лицо каждого, иного погладит по голове, на другого положит руку, иному скажет «должно быть шалишь?» у некоторых спрашивал: «отчего ты бледный? – здоров?» и тут же, обращаясь ко мне, несколько раз говорил: «берегите здоровье детей!» Дыханием весны повеяло на всех нас от ласкового привета нового архипастыря. Посещение Владыкой училища и более близкое знакомство с ним навсегда закрепило в нас впечатление первой встречи и установило отношение, не прерывавшееся до конца дней его: простоты, искренности, благожелательности и заботливости с его стороны, и искренности и откровенности со стороны учащих и учащихся.

Привычным взглядом опытного хозяина в учебно-воспитательном деле Владыка быстро замечал, чего недостает у нас, что нужно поставить иначе, что нужно ввести и что отменить, а любящая заботливость подсказывала ему пути и средства для исполнения того, что предначертывал ему его педагогический опыт и отеческое расположение к учащимся.

Первое внимание Владыка, по обыкновению своему, обратил на материальную помощь нуждающимся – по одному случаю. Спустя недолгое время, по прибытии к нам Владыки, мне во время одного из служебных докладов пришлось упомянуть о бедственном положении одного ученика. Полуслепая мать его – с двумя мальчиками – зарабатывала себе пропитание шитьем жилеток для продажи на рынке. Ничтожный заработок давал возможность существовать семье только впроголодь – в подвал, в одной комнате с другими жильцами. Мать-полька стеснялась и боялась обращаться в училище за помощью. Тронутый несчастным положением мальчика и его семьи, Владыка сейчас же дал средства для определения его в училищное общежитие. С тех пор, до окончания образования в семинарии, мальчик пользовался постоянным вниманием благопопечительного архипастыря и денежными пособиями. Этот случай побудил Владыку поскорее точно ознакомиться, насколько нуждаются учащиеся в нашем заведении в помощи. Узнав о положении дела, он решил основать Общество вспомоществования нуждающимся учащимся при Варшавском духовном училище. Зная, что в Варшаве, при отсутствии достаточного русского населения, трудно рассчитывать на привлечение общества к членским взносам на помощь нуждающимся ученикам и видя также, что служилому люду в Варшаве редко приходится слышать хорошее церковное пение, Владыка благословил устроить ряд духовных концертов с тем, чтобы плата за них легла в основу фонда Общества вспомоществования бедным ученикам. Знаток и любитель церковного пения, Владыка принял сам живое участие в подготовительных к концертам работах: сам просматривал программы, присутствовал на спевках и почтил состоявшиеся концерты своим личным посещением. Живое участие Владыки к нуждам бедных мальчиков духовного училища тронуло многих из светского русского общества в Варшаве, доселе не интересовавшегося судьбами маленького для Варшавы учебного заведения, и они сочли долгом своим посетить концерты. Собранные концертами средства дали возможность открыть деятельность Общества. На первом заседании Общества Владыка от себя вручил щедрый вклад, побуждая этим примером и других к пожертвованиям. После Владыкою пожертвовано в Общество более 2000 руб., но, по скромности своей, он приказывал вклады свои записывать «от неизвестного». Основанное Владыкою Общество было предметом постоянного попечения его: он заботился о привлечении членов в него, скорбел, когда видел, что средства Общества не дают возможности удовлетворить всем насущным потребностям учеников; каждое заседание Общества всегда происходило в его покоях и под его председательством. Теплым словом призывал к помощи старец, открывая заседание, и горячей благодарностью за сочувствие беднякам и сиротам закрывал собрание. Да будет священна память старца-милостивца за его живое отеческое участие к бедным детям, за его труды и заботы об Обществе... Не одна теплая молитва вознесется за него к Престолу Всевышнего, Отца сирот, от сирот, которым основанное им Общество дает возможность получить доброе воспитание и хоть некоторое образование.

Благотворение Владыки ученикам не исчерпывалось этим видом помощи. Всякая нужда их, доходившая до слуха и сердца его, редко оставалась неудовлетворенною. Отзывчивость Владыки к бедности была так велика, что иногда становилось как-то неловко докладывать ему о нужде того или другого ученика. Тогда находились другие пути к сердцу Владыки.

Помимо личной непосредственной помощи, Владыка был всегда готов оказать ее ученикам своим ходатайством пред другими. Нужно кого-нибудь из учеников определить в хорошую больницу, отправить на лечение водами, – Владыка с удовольствием пишет просьбы за них к власть имущим. Владыка не раз высказывал свой взгляд на эти ходатайства: «я прошу в личное мне одолжение исполнить мою просьбу не для меня, а для нуждающегося: в нужде его я убежден, и они должны мне поверить, а если не сделают доброго дела, стыдно им будет, а не мне». Насколько дети понимали и чувствовали сердечное желание Владыки помочь им, видно из того, что бывали случаи, когда ученики наши просили Владыку о помощи родителям или родственникам их.

Заботливость Владыки об учениках не ограничивалась предоставлением им необходимого для существования их в училище. Любящее сердце его шло дальше: ему хотелось по возможности скрасить жизнь детей в казенном заведении настолько, чтобы воспоминания о семье и родительских ласках не отравляли горечью нежные сердца детей. Эта заботливость проявлялась особенно в, так сказать, нарочитые дни: в посты, особенно в день причащения, на Пасху, масленицу, Рождество Христово и другие. Смотря по времени, от Владыки прибывали то пуды кренделей, то корзины с яблоками и грушами, то мешки с конфетами... Дороги не самые подарки, а патриархальная простота и отеческая любовь к детям, исходившая от лица, стоявшего на неизмеримо высоком от них положении. При удобном случае благодаришь Владыку за милость к детям, – старец обычно отвечает: «ну, ну, велика важность, – пусть едят на здоровье! ведь матерей-то здесь нет: некому сунуть пирожок или яблочко»... Приближался праздник Рождества Христова... Из года в год повторялась одна и та же история... Пройдет много лет, а воспоминания о ней будут являться мне всегда во всей поэзии ее простоты и сердечности. Знаю, что надо подумать о елке, чтении и пении на ней и других развлечениях: ученики и Владыка будут просит этого, по молчу. Ученики спрашивают: «елка будет?» «Не знаю, говорю, как Владыка». «Владыка прикажет», слышу. «А вот, посмотрим, говорю, он ныне что-то молчит: вероятно, сердить на вас, – кричите, шалите, плохо учитесь, дурно поете в церкви»... Иду по какому-нибудь делу к Владыке. Архипастырь, всегда добрый и внимательный, теперь особенно приветлив. Оканчивается деловой разговор, – и Владыка, с благодушной улыбкой, вопрошает: «ну, что же, как в этом году – будет елка?» «Не знаю, Владыко, как прикажете». «Ну, вот, как прикажете! Я просил бы; ведь, праздники; родных у них нет. Я вот и денег приготовил – хватит?» «Владыко, я после скажу, сколько истратил, тогда и отдадите». «Нет, нет – я уже буду покоен, что праздник у ребят будет»... И праздник был, всегда... 7 лет был... И в приготовлениях к нему, и на самом детском торжестве всегда непременно участвовал старец-патриарх. Обдумывалась вместе с ним программа вечера, решался вопрос о подарках детям, составлялся список гостей, доброжелательных духовному училищу... День

елки!.. Сколько у ребят хлопот, веселья, трепетных ожиданий, сладостного страха у исполнителей ответственных ролей – чтецов и певцов!.. Кто из вас, дети, не будет вспоминать с любовным умилением в годы зрелости и старости этих дней?!... Наступает вечер... Выстроенные в ряды дети с нетерпением ожидают прибытия дорогого гостя. И вот входит, всегда в назначенную минуту, благолепный старец на детский праздник, хоть в последнее время и слабый, и недомогающий, но всегда приветливый и ласковый, явно интересующийся детскою радостью. С благословения его идет не мудрое, но всегда воодушевленное детское исполнение программы вечера – по силам ребячьим, а после подарки, которые раздает сам Владыка... Всему бывает конец, а хорошему и приятному он наступает как-то всегда скорее: так кажется... Прочитано, показано и спето все по программе, кое-что повторено, по желанию Владыки и к особенному удовольствию маленьких артистов... догорают свечи на елке, тускнеет в комнате... устал и старец... нужно прощаться. С сожалением прощается он с детьми, столпившимися около него тесным кольцом, благодарит их за удовольствие, доставленное ему их стараниями, обещает еще как-нибудь устроить вечер... Если бы я владел вдохновенной кистью художника, я непременно нарисовал бы для нашего училища картину: «Прощание Владыки с детьми после елки». В центре Владыка-старец, говорящий с детьми, с лицом доброго дедушки, кругом дети, нагруженные его подарками, с разрумянившимися от пережитых волнений лицами, с блестящими, устремленными на доброго Владыку, глазенками, а поодаль догорающая елка с распростертым над ней ангелом – певцом мира и любви... Эта картина была бы эмблемой отношений Владыки к детям и, по моему убеждению, лучшим памятником ему, против которого не возмутился бы и скромный дух почившего...

Случались дни в училище – непраздничные и радостные, а печальные и тревожные, когда в училище появлялись эпидемические заболевания. В эти дни Владыка проявлял еще большее участие к детям. Конечно, требовалось Владыкой, чтобы были приняты все меры к ограничению эпидемии, к облегчению больных, ежедневно докладывалось ему о положении больных; но отеческая нетерпеливость побуждала его несколько раз еще спрашивать, в каком положении больные. До Владыки больница училища не имела своего доктора, а пользовал больных врач, состоящий при архиерейском доме. Покойный справедливо нашел эго положение больницы ненормальным и исходатайствовал для училища, дополнительное к получаемому из конторы архиерейского дома, жалованье врачу. Благодаря этому делу Владыки явилась возможность не только лечить, как следует, больных учеников, но ввести систематически регулярный медицинский надзор за физическим состоянием всех учеников. Этим и наше бедное средствами училище поставлено в условие, необходимое для всякой нормальной школы.

Последним самым крупным делом заботы Высокопреосвященного Иеронима об учащихся в Варшавском духовном училище были его хлопоты о постройке нового здания для училища. Почти ¾ века наше училище ютится в зданиях, нисколько не соответствующих самым элементарными требованиям к школьной гигиены. Много перебыло в нем учеников за 60 слишком лет, многие из них, несомненно получивши здоровое духовное воспитание, получили здесь нездоровье телесное. Нечего и говорить о том, что для всех детей без исключения наше училище никогда не представляло благоприятных, условий для правильного физического развития и укрепления. Мысль о непригодности училищных помещений тяготила всегда всех ведавших делами его. Но страх пред крупной затратой, неуверенность в прочности существования самого училища в Варшаве всегда как-то подавляли возникавшую мысль о постройке нового здания. А время шло... и уносило с собою здоровье детей. Не так посмотрел на это дело Владыка Иероним. Убедившись, что ремонтами, переделками и подмазками ничего не достигнешь, он решил строить новое здание. «Здоровье – дар Божий, – сказал он однажды мне, – и мы не имеем права отнимать его у детей, – нужно строить что-нибудь новое». И, благодаря его влиятельному ходатайству, почти через ¾ века своего существования училище теперь имеет надежду, спустя недолгое время, быть в собственном благоустроенном здании, в здоровой и красивой местности Варшавы... Планы нового здания готовы, с удовольствием осмотрены Владыкою и благословлены им. Да будет же благословение старца, стоявшего уже на пороге вечности, вечной охраной нашего училища в дни скорбей и невзгод, которые могут пасть на его долю в будущем!..

Наше слово не было бы оконченным, если бы мы опустили сказать о заботах покойного Владыки о религиозно-нравственном воспитании учеников нашего училища и об обучении их. Любовь и расположение Владыки к детям, проявлявшиеся в заботах об улучшении материального их положения, достаточно ясно предуказывают нам, что он не мог упустить из внимания вышеуказанные существеннейшие стороны ученической жизни. И действительно, и в эту сокровищницу им сделаны вклады. Но, разумеется, при суждении о них нужно иметь в виду, что так как они относятся к устроению внутреннего человека, – действие их не приходило с соблюдением, и они не производят того внешнего впечатления, каким сопровождалась деятельность Владыки по благоустроению внешней жизни учеников. И то нужно сказать, что старец, слабеющий силами под разрушительным действием прежде подъятых трудов и тяжкой болезни, к тому же обремененный слишком сложными вообще, – а в нашем крае, и острыми – делами епархиального управления, не мог принимать личное непосредственное участие в обыденном течении внутренней жизни училища: он не часто бывал гостем в стенах училища, – и это очень печалило его, как он не раз высказывал. «Меня утешает одно, – добавлял он, – что я все-таки вижу часто детей – в церкви во время богослужений и у себя под окнами во время их прогулок и игр». И там, и здесь Владыка присматривался к ученикам и высказывал свои впечатления, замечания и советы. Церковь особенно много давала поводов для педагогических указаний Владыки. Здесь он видел главную школу воспитания учеников. Он не требовал продолжительных богослужений, считая это не по силам детскому возрасту. За то он внушал, чтобы ученики принимали живое участие в богослужении, следили за всем совершаемым с полным вниманием. «Должно воспитать в детях благоговение к церкви, – читаем в одной из записочек Владыки по поводу замеченного им, – должно строго наблюдать, чтобы дети входили в церковь чинно, тихо, не шепча, с полным сознанием того, что они входят в храм Царя Небесного; нужно наблюдать, чтобы дети, проходя мимо алтаря, останавливались и делали крестное знамение: это сейчас же напомнит им, где они находятся, и даст им настроение, которое потом уже поддержите и совершаемым богослужением». «А вот сегодня, – читаем в другой записочке, – один рыженький мальчик, в третьем ряду, все зажигал и тушил свечку вместо того, чтобы петь; скажите ему, что в другой раз я позову его к себе». Словом, Владыка внимательно смотрел на учеников и замечал и обличал уклонения их от должного порядка и благоговейной настроенности. «Дети духовной школы, – говорил он, – должны быть примером для других детей».

Сам знаток и любитель церковного пения, Владыка желал, чтобы все ученики за время училищной жизни научились петь церковные службы. В классе не научишь этому, – нужно чтобы в церкви все пели. И вот общее пение, за несколько месяцев до прибытия Владыки только начавшееся, еще не упорядоченное и робкое – им было одобрено, поддержано и всячески поощрялось. Детское пение, при переходных голосах, при отсутствии больших голосов, не может быть совершенным. Нам часто приходилось слышать возражения против него от людей, считающих себя компетентными в суждении о пении; а Владыка, несомненно знаток и любитель пения, не только не тяготился общим пением учеников, но всячески поощрял его, конечно, потому главным образом, что видел в нем воспитательное средство к приучению детей к должной внимательности к церковному богослужению и к практическому изучению богослужебных напевов.

В обыденной жизни учеников Владыка не терпел насилия и лжи и требовал строгого преследования этих пороков, особенно лжи. «Если с этих пор они будут лгать, – говорил он, – то, что из них выйдет в жизни!?» Но вообще он верил в добрую природу учеников и всякие дурные проявления детской натуры считал явлением временным, болезненным уклонением, подлежащим исправлению.

Воспитанник старой школы до 67 года, – Владыка не сочувствовал ныне действующему уставу, по которому требуется от учеников быть одинаково успешными по всем предметам, и постоянно указывал, чтобы по возможности снисходить к частичной неуспешности ученика, имеющего достаточное развитие и удовлетворительные успехи в общем. Но, разумеется, связанный постановлениями закона и циркуляров, он не мог формальным образом бороться с действующей системой. – Не одобрял Владыка и существующих постановлений об экзаменах, изнуряющих учеников и не приносящих существенной пользы образованию. Несколько лет тому назад он входил с ходатайством в Святейший Синод об отмене переводных экзаменов и в частности и особенно об отмене приемных экзаменов из училища в семинарию. В то время ходатайство его «в виду предстоящего общего для всех духовно-учебных заведений пересмотра устава» было отклонено. Но Владыка все-таки старался смягчить требование действующего устава. Так, в семинарии приемные экзамены он ограничивал одним-двумя предметами, в то время как в других епархиях для поступления в семинарию требовалось сдать экзамен по всем предметам училищного курса. В последнее лето исполнилось желание покойного: отменены вступительные экзамены в семинарию для учеников училища. Будем надеяться, что в недалеком будущем исполнится и первая мысль его: с учеников духовно-учебных заведений будет снята ненужная, обременительная тяжесть переходных экзаменов, как снята она с учеников светских учебных заведений.

Обыденному ходу учебного дела в училище, Владыка уделял серьезное внимание, и правление училища нередко слышало его замечания и практические указания. И в них, как везде, мы видим желание Владыки облегчить учеников, заботу, чтобы никто из учителей, даже помимо воли, не допустил всегда возможного в живом деле, уклонения в сторону излишней строгости. Владыка внимательно прочитывал журналы педагогических заседаний, взвешивал данные для письменных работ темы и, когда находил, что они непосильны ученикам или кажутся не совсем ясными для детского понимания, требовал замены их новыми или другой формулировки их. При рассмотрении четвертных или годовых отметок, Владыка беспокоился, если по какому-либо предмету усматривал большой % неудовлетворительных баллов. В таких случаях он требовал и от начальника и от учителя подробных объяснений причин сравнительной неуспешности учеников. И даже признавая данные объяснения вполне достаточными, он все-таки обращался к сердцу преподавателя и в нем – в преданности делу и в любви к детям – указывал могучее средство к уменьшению количества малоуспевающих учеников...

Скоро пройдет быстротекущее время. Питомцы наши из детей вырастут в юношей и мужей; из-под тихого крова учебных заведений выйдут в шумный мир для жизненной борьбы. И тогда, в мрачном тумане человеческого себялюбия и зависти, в их светлых детских воспоминаниях с особенною силою выступит образ почившего архипастыря-милостивца. И эти воспоминания да послужат им уроком любви, милости и снисхождения к малюткам, которые будут искать у них помощи!...

В. Щ.

Высокопреосвященный Иероним был большой ревнитель просвещения. Он любил бывать в учебных заведениях г. Варшавы; совершал богослужение в их храмах в престольные праздники. 2-го ноября 1898 года он торжественно освятил великолепный храм св. Татианы при первой мужской гимназии, богато обставленный старанием быв. попечителя Учебн. округа А. Л. Апухтина. Каждый год, кроме последнего в своей жизни, Владыка присутствовал в первых гимназиях – мужской и женской – и Александринско- Мариинском институте на экзаменах Закона Божия, причем всегда ласково-отечески напутствовал окончивших курс воспитанниц и воспитанников на вступление в жизнь самостоятельную, благословляя их евангелиями и молитвенниками в прочных кожаных переплетах, а также девиц – иконками в серебряных ризах, а юношей – крестиками. И в течение учебного года архипастырь считал долгом посетить, хоть раз, учебные заведения и побывать на уроках Закона Божия. Отношение Владыки к учащимся, особенно малолетним, было в высшей степени сердечное, отеческое. Для учащихся, особенно девочек, эти посещения доброго архипастыря были настоящим праздником. Девицы всегда чуть не до кареты провожали старца-архиепископа дружным и задушевным пением: «Многая лета».

Особенно близко к сердцу принимал почивший архипастырь свою первую в Варшаве церковно-приходскую школу, устроенную по его мысли и его почину на пожертвования варшавских приходских церквей. Осенью 1899 г. Владыка пригласил к себе священно-служителей г. Варшавы. На этом собрании, в интимной беседе, говорилось о лучшей постановке проповедничества; признано было, что проповедь должна быть важною составною частью богослужения, что она должна быть церковна, жизненна, удобопонятна; как на удобнейшее время для ее произнесения Владыка по своему священническому опыту указал время после, чтения Евангелия. На этом же собрании Владыка обратился к духовенству с предложением устроить в Варшаве первую церковно-приходскую школу. Приходское духовенство откликнулось на призыв любимого архипастыря. Настоятели – кафедрального собора, церквей – Успенской, Св.-Троицкой, Пражской, Вольской и Замковой согласились вносить из церковных средств в сложности 1000 рублей ежегодно на содержание школы, а молодой военный священник К. Журавский изъявил желание быть заведующим этой школою. Школа открыта 10-го января на Черняковской ул. за Лазенковским парком – близ казарм Лейб-Гвардии Уланского и Гусарского полков, недалеко от церкви Уланского полка, где о. Журавский был священником. Первым учителем был студент семинарии Ст. Андреев. Открытие ознаменовано молебном, отслуженным в помещении школы благочинным свящ. П. Каллистовым. Собралось до 40 детей – мальчиков и больше девочек, с их родителями. Последние радостно собрались на невиданное торжество; некоторые матери с младенцами на руках. Все, в большинстве люди бедные, трудящиеся, благодарили за учреждение церковной школы, без которой им трудно было воспитывать детей в православно-русском духе. Матери – часто католички не могли научить детей не только православной вере, но даже и языку русскому, а некоторые дети совсем не понимали по-русски. Живо пошло учение; дети научились говорить по-русски, полюбили свою школу, исправно стали посещать и уроки, и богослужение в ближайшей Уланской церкви, собираясь пред всенощной и обедней в школу. Особенно детям полюбилось пение и церковное, и светское – русские песни. Учитель занимался успешно, особенно пением при помощи скрипки. Владыка пожертвовал для школы образ Спасителя и свой портрет. Стены увешаны картинами из священной и русской истории. Вид довольно уютный. И отношения детей установились на первых порах добрые, товарищеские. Грубых проступков не было. 13 ноября 1900 года Владыка сам посетил церковно-приходскую школу и пробыл около двух часов; ласково разговаривал с детьми, слушал чтение по-славянски и по-русски. Дети пропели несколько песнопений и русских народных песен. Архипастырь был очень тронут тем, что дети, недавно не говорившие по-русски, теперь довольно свободно объясняются и охотно поют церковные и народные песни. Свое удовольствие от виденного и слышанного в школе Его Высокопреосвященство выразил в следующей записи в школьной книге почетных посетителей: «1900 г. 13 ноября был в школе и с удовольствием слушал ответы по Закону Божию и русскому чтению, а также пению церковному. Благодарение Богу за все; спасибо труженикам школы; да пребудет на них и детях благословение Божие. Архиепископ Иероним». Узнав, что дочь оружейного мастера Серафима Попова добровольно занимается в школе обучением детей рукоделию, Владыка выдал ей из своих средств пособие. Высокопреосвященный до конца дней не переставал благодетельствовать школе, ежегодно жертвуя по 25 р., а в 1901 году даже 35 р. на школьную елку в праздник Рождества Христова. Так как учащиеся по большей части – дети бедных родителей, то Владыка не раз давал им на завтраки по 10–25 рублей. Последнюю сумму передал заведующему школою незадолго до своей кончины. Никогда в Варшавской церковно-приходской школе не умрет память о ее приснопамятном учредителе и покровителе.

Протоиерей П. Каллистов.

В ночь на 2 ноября 1905 г. почил сном праведных Высокопреосвященный Иероним, архиепископ Варшавский и Привислинский, попечитель Варшавского Православного Свято-Троицкого Братства и почетный председатель братского Совета. Искренно всеми любимый и высоко всеми чтимый, благостный архипастырь закрыл навеки свои светлые, утомлённые зеницы, сомкнул уста вещие, вещавшие нам любовь и мир, и сложил свои щедродательные руки, не оскудевавшие до последней минуты его земного бытия. Угас светильник веры и благочестия, потух светоч любви и милосердия, догорел луч, озарявший с вершин святительской кафедры наши окраины светом правды и науки!

Тяжелая и невозвратимая утрата постигла нашу церковь, правительство, общество и в частности наше Свято-Троицкое Братство в лице одного из достойнейших и добродетельнейших архипастырей.

Почивший святитель принадлежал к числу тех выдающихся иерархов нашей церкви, которые не только своим служением церкви и государству, но и своими делами любви и милосердия к ближним, паче же присным в вере, оставляют о себе память нетленную, вечную.

Но в настоящую минуту, когда могила почившего архипастыря слишком свежа, и впечатления о невозвратимой тяжелой утрате не улеглись, едва ли можно нам современникам писать историю его деяний, и едва ли такая история выйдет беспристрастна. Мы, как непосредственные свидетели святительских трудов его, обязаны лишь сгруппировать для будущего историка Русской церкви и в частности для летописца этого края и Холмско-Варшавской епархии исторический материал.

Не сомневаемся, что все учреждения Варшавской и Холмской епархий пришлют свои «Листки«, не дубовые, не лавровые, не пальмовые, а листки, в которых изобразят, в чем коснулась их деятельность почившего Владыки и в каких результатах выразилась. Из этих »Листков», из надгробных речей, некролога, описания погребения и других статей по поводу кончины архиепископа Иеронима Варшавское Православное Свято-Троицкое Братство, согласно постановлению своему, состоявшемуся под председательством Высокопреосвященного Никанора, нынешнего архиепископа Варшавского и Привислинского, в 16-й день января 1906 года, сплетет венок на могилу архиепископа Иеронима.

На мне, как на ближайшем исполнителе распоряжений почившего попечителя Братства и братского Совета, лежит обязанность хотя в кратких словах и в слабой степени изобразить, в чем выразилась руководящая и благотворительная деятельность Владыки Иеронима по Братству вообще и по призрению и воспитанию православных сирот в частности, т. е. принести тоже листок и от Братства для «венка» общей признательности и благодарности. Сим исполняю свой долг.

Архиепископ Иероним вступил на Варшавскую кафедру в 27 день марта 1898 года и в тот же день, благовествуя нам благодать и мир от Бога Отца и Господа Нашего Иисуса Христа, принял звание попечителя нашего Братства. Еще до прибытия Владыки в Варшаву мы были предварены и путем печати, и путем частных сообщений о благоплодном и многоплодном служении его церкви и государству в Киеве, Тамбове и Вильне, о его высоких качествах душевных, о его щедрых пожертвованиях на благие начинания, о его сердечной теплоте и сострадании к бедным, обездоленным и особенно к детям сиротам, оставшимся без крова на попечении нужды и горя. Еще более утвердили нас в этом слова архиепископа Флавиана. Прощаясь с нами, нынешний Киевский митрополит, растроганный разлукой, обратился к нам с кафедры со словами: «Вижу скорбь вашу по мне, но меня утешает, а вас должно радовать то, что на мое место, по воле Божией, грядет креплий мене словом и делом Высокопреосвященный Иероним, известный своим красноречием, высоким умом, опытностию, душевным огнем и сердечной теплотой»¹³.

Вскоре мы воочию убедились в высоких качествах своего Владыки. После первых богослужений и проповедей, почивший сразу завоевал любовь и симпатии всего православного населения края. Все спешили на его служения. Он обладал прекрасным, звучным, мягким голосом-тенором, плавностью речи, благоговейными приемами и этим именно привлекал на свои богослужения и людей, не любивших посещать храмы, и даже иноверцев. Архиерейский хор при нем, как любителе и знатоке пения, доведен до состояния блестящего. Кто из слышавших не помнит проповедей почившего архипастыря? Кто не восхищался при чтении обращений его к пастырям и пастве, дышащих душевной теплотой? У меня до настоящих дней сохранилось в памяти содержание послания его к упорствующим из бывших униатов, заключенное молитвенным обращением: «Господи, услыши глас мой! Господи, призови Сам людей Твоих!»

С делами и деятельностью Свято-Троицкого Братства Владыка Иероним стал знакомиться со дня принятия звания попечителя Братства. Все помыслы, все стремления его были направлены к тому, чтобы увеличить число призреваемых сирот и изыскать для этого источника. На одном из первых заседаний Совета новый Владыка предложил увеличить число стипендий. На представление казначея Братства, что в случае увеличения числа призреваемых сирот Братство перешагнет за пределы сметного назначения, он ответил: «несколько стипендий я приму на свой счет», – что и привел в исполнение.

С первых же дней своего служения в Варшаве архиепископ Иероним обратил внимание Совета на то, что призрение и воспитание православных сирот от смешанных браков, при бедных православных семействах земских, стражников, курьеров, крестьян, и проч. он считает не практичным и не надежным в смысле нравственном, и физическом, и потому предложил Совету обратиться к местным властям, с просьбою иметь наблюдение за призреваемыми при частных, семействах, православными сиротами. Вслед за тем Владыка сделал распоряжение об увеличении трех детских приютов, при учрежденных в крае трех женских монастырях – Леснинском, Вировском и Теолинском, – и при основанном им вскоре после того, в 1899 г., Радечницком. Кроме обыкновенных братских стипендий были учреждены две стипендии Высочайших Имен – одна Имени Государя Императора Николая Александровича для православного сироты – мальчика от смешанного брака при Варшавском духовном училище, а другая – ее Величества Государыни Императрицы Александры Феодоровны для такой же сироты – девочки при Холмском Мариинском училище. На стипендии эти Братство отделило стипендиальный капитал в сумме 10.000 руб. и исходатайствовало Высочайшее соизволение, воспоследовавшее в 1-й день сентября 1898 года. С расширением детских приютов, при обителях и с устройством школ, ремесленных отделений и разных, мастерских при тех приютах, дело призрения и воспитания православных, сирот, сразу стало на почву твердую надежную, в виду чего Владыка предложил Совету прекратить воспитание призреваемых Братством сирот при частных семействах, а отправлять их в приюты при обителях, которые несомненно сослужат службу родине и воспитанием православных сирот наших в духе русских государственных и народных начал. Особенное внимание Владыка обратил на то, чтобы дети, воспитывающиеся при монастырях, по выходе из приютского возраста, обучались свойственным полу, возрасту и способностям, ремеслам и занятиям и чтобы выпускались в свет или отдавались для дальнейшего усовершенствования в мастерские с некоторою подготовкой. Не ограничиваясь заботами об одних православных сиротах, почивший архипастырь, по сношению с Варшавским генерал-губернатором, распорядился, чтобы и православные подкидыши, призреваемые в Варшавском воспитательном доме при больнице Младенца Иисуса, не были лишены попечения о них нашей русской семьи в близком общении с нашею Православною церковию. В этих видах еще в 1899 г. было передано 22 девочки из подкидышей в Вировскую обитель и 35 мальчиков в Леснинскую. Далее, заботы почившего попечителя по призрению православных обездоленных детей и этим не ограничились: он обратил еще внимание на то, что православные подкидыши, передаваемые из Варшавского воспитательного дома на вскормление крестьянкам-католичкам, впоследствии, подрастая, лишены возможности иметь хотя бы какое-нибудь понятие о своей народности и вере, а напротив, воспитываясь в католических семействах, усвояют себе невольно и начала того исповедания, – по-польски говорят, крестятся по католическому обряду и проч. Для устранения такого серьезного неудобства архипастырь исходатайствовал разрешение передавать таких младенцев в семейства русских крестьян, живущих в пределах Седлецкой и Люблинской губерний.

Вслед за сим были выработаны Советом «Правила об учреждении комитетов попечения о православных детях-сиротах и подкидышах» и учреждены два комитета в Седлецкой губернии, в городах Седлеце и Беле. Комитеты обязаны были заниматься приисканием кормилиц и вообще наблюдать за правильным воспитанием детей в православных семействах до приютского возраста. Но по отдаленности расстояния и по некоторым другим не предотвратимым препятствиям благое начинание это не увенчалось успехом, и самые комитеты, по истечении трех лет, были закрыты.

Мерилом того, с какою архипастырскою любовию и с каким теплым участием почивший Владыка относился к детским нуждам, служит то, что число призреваемых в монастырских приютах детей с каждым годом увеличивалось. Во время своих архипастырских посещений женских обителей Высокопреосвященный значительную часть своего времени посвящал обозрению детских приютов, причем благословлял и детей, особенно ласкал детей-сирот, одарял их крестиками, иконками, евангелиями, брошюрами, беседовал с детьми, слушал их чтение и пение. При этих же посещениях он обращал особенное внимание воспитательниц на то, чтобы сироты, согласно Высочайшим предуказаниям, содержались в приютах и школах в простой обстановке, воспитывались бы в страхе Божием, укореняющем в юных сердцах начала доброй нравственности, приучались бы к труду, бережливости, чтобы из них потом вышли трудолюбивые, полезные граждане. За исполнением этих распоряжений своих архипастырь следил сам и в этих видах предложил монастырям представлять в Совет Братства сведения о занятиях и успехах стипендиатов. Сведения эти, не лишенные интереса, помещались и в годовых отчетах братского Совета¹⁴.

Во время заседаний братского Совета, на которых всегда присутствовал почивший попечитель Братства, как почетный председатель братского Совета, он всегда поднимал свой вещий голос о необходимости приютов для воспитания бедных детей. Надобность в приютах таких и всеобщей грамотности он ставил выше других нужд страны. Однажды, когда один из членов Совета, (генерал К. В. Комаров), сказал: «пусть казна отпускает нам деньги – мы всех новобранцев сразу выучим грамоте», Владыка самым уверенным тоном ответил: «Обучение солдат грамоте и доброй нравственности – дело тоже крайне необходимое, но, по моему, обучение это следует начинать не на двадцать втором году жизни человека, у которого много других, воинских, занятий, а гораздо раньше. Необходимо заботиться прежде всего о детях, особенно о сиротах; надо строить для них приюты, учреждать школы и благоразумным воспитанием укоренять в юных душах нравственные основы, любовь к труду, к занятиям ремеслами и приготовлять из них честных и трудолюбивых граждан. Путем такого воспитания и обучения мы поднимем благосостояние родины, уменьшим число преступлений, дадим государству хороших воинов, сократим расходы на устройство колоний для малолетних преступников, на усиление персонала судов, на содержание тюрем, арестных домов, на Сахалин, на которые тратим теперь миллионы».

В зимние месяцы у Владыки Иеронима собирались, обыкновенно один раз в неделю, по четвергам – с 7 до 9 час. вечера – на беседу сановники и люди науки. Во время этих собеседований, посвященных событиям текущей жизни, науке, всеобщей грамотности, преуспеянию православия в пределах Варшавского генерал-губернаторства, постройке храмов и проч., отводилось время и нашей русской общественной благотворительности и в частности деятельности Братства, составлявшего, видимо, особый предмет забот и попечений почившего. На собеседованиях этих не мало я перенял высоких мыслей, прекрасных практических указаний, как вести дело призрения и обучения сирот, устройства приютов, с чего начать и как вводить дело всеобщей грамотности, в основу которой должна быть положена святая вера и добрая нравственность, на ней основанная.

На одном из таких собеседований почивший архипастырь выразил намерение пожертвовать Братству капитал в 40.000 руб. на цели воспитания православных сирот – преимущественно от смешанных браков, так как эти обездоленные существа чаще всего попадали в чужую среду и потом навсегда терялись в подавляющей массе инославных, в ущерб нашей святой вере и нашей народности. – О своем намерении пожертвовать на цели Братства капитал почивший иерарх прежде всего объявил мне и потом на ближайшем заседании братскому Совету. Несколько дней спустя он дал предложение Совету, при котором прислал и пожертвованный капитал в 40.000 руб. Мотивы и цель пожертвования выражены в самом предложении архипастыря, от 8 февраля 1904 г., которое поэтому приводим вместе с «Положением о стипендиальном фонде имени архиепископа Холмского и Варшавского Иеронима при Варшавском Православном Свято-Троицком Братстве, утвержденным Святейшим Синодом (Указ Синода 31 мая 190а г. за № 5445) в том же сокращенном виде, в каком оно напечатано в Холмско-Варшавском Епархиальном Вестнике¹⁵.

Число русских людей в пределах Варшавского генерал-губернаторства с каждым годом умножается. Вместе с тем возрастает и число православных сирот, преимущественно от смешанных браков. Такие сироты по смерти своих православных отцов остаются без крова, вне всякого общения с Православною церковию и русскою народностью, ютятся при инославных семействах, испытывают нужду, горе и нередко теряются в массе инославных в ущерб своей народности и вере.

Варшавское Православное Св.-Троицкое Братство, имеющее своею главною целью призрение и воспитание таких обездоленных детей в духе православия и русской народности, уже не мало воспитало их в течение своей семнадцатилетней деятельности. В настоящее время оно имеет на своем попечении более ста человек таких сирот, помещая их в православных семействах, в приютах и в приютах-школах при существующих в крае четырех женских монастырях. Опыт свидетельствует, что воспитание сирот в приютах, в простой обстановке, укореняет в юных сердцах нравственные основы, приучает детей к труду и приготовляет из них честных, трудолюбивых граждан. Поэтому я желаю, чтобы воспитание наших сирот в приютах получило широкое применение.

Не ограничиваясь одним желанием увеличить число призреваемых православных сирот от смешанных браков в приютах-школах, я жертвую на это святое русское дело из своих личных средств 40.000 р. билетами государственной 4% ренты в распоряжение Варшавского Православного Свято-Троицкого Братства на основании особого о сем положения.

Настоящее положение утверждено Святейшим Синодом. Указ 31 мая 1905 г. № 5445.

§ 1.

Пожертвованный архиепископом Холмским и Варшавским Иеронимом Варшавскому Православному Свято-Троицкому Братству капитал в сумме сорок тысяч рублей, в четырехпроцентных свидетельствах государственной ренты, составляет неприкосновенный фонд, которому присвояется наименование стипендиального фонда имени архиепископа Холмского и Варшавского Иеронима при Варшавском Православном Свято-Троицком Братстве.

§ 2.

Капитал, составляющий этот фонд, хранится неприкосновенно в Варшавской Конторе Государственного Банка, а проценты с оного ежегодно расходуются полностию исключительно на призрение и воспитание девочек стипендиаток – православных сирот, преимущественно от смешанных браков, в приюте-школе, которому присвояется наименование »приюта архиепископа Иеронима".

§ 3.

Получение из Конторы Банка процентов, прием стипендиаток, размер стипендий, попечение о стипендиатках и проч. вверяется Совету Варшав. Прав. Св.-Троицкого Братства под руководящим указанием попечителя Братства епархиального преосвященного.

§ 4.

Призреваемые сироты должны содержаться, согласно Высочайшему предуказанию о приютах, в простой обстановке, учиться грамоте, приучаться к труду вообще и обучаться ремеслам и занятиям, которые бы могли доставить им безбедное существование в будущем.

§ 5.

В случае закрытия Варшавск. Прав. Св.-Троицкого Братства стипендиальный фонд в сорок тысяч руб. поступает с тем же назначением в ведение того начальства или учреждения, в которое будут переданы дела, капиталы Братства и призреваемые им сироты.

Протекут годы; найдутся историки Русской церкви, летописцы этого края и Холмско-Варшавск. епархии, которые не обойдут молчанием и нашего Варш. Православного Свято-Троицкого Братства и станут доискиваться в архивах: кто основал Братство, кто содействовал его преуспеянию, кто создал его и проч., я облегчу им разрешение этой задачи: Братство учредил или основал архиепископ Леонтий, при архиепископе Флавиане оно окрепло, а создал Братство и сделал из него солидное русское благотворительное учреждение, призревающее до ста православных сирот, архиепископ Иероним. Такое разрешение исторического вопроса не встретит, надеюсь, никакого возражения.

Одновременно с пожертвованием Братству неприкосновенного фонда, у Владыки, чувствовавшего себя не совсем здоровым, возникла мысль предпринять ряд других благих начинаний. Я упомяну только о тех из них, о существовании которых известно всему русскому населению края. Прежде всего он предположил соорудить на свои средства в городе Гостынине (Варшавской губ.) православный храм, на месте древнего Гостынского замка, в котором томился в заточении, скончался и быль временно похоронен царь Василий Иоаннович Шуйский и его соузники. По просьбе почившего я составил об этом историческую докладную записку. Извлечение из этой записки потом напечатано отдельной брошюрой под заглавием: «Гостынский замок – место заточения, кончины и первой усыпальницы царя Василия Иоанновича Шуйского». Подлинную записку Владыка препроводил бывшему Обер-Прокурору Св. Синода К. П. Победоносцеву, от которого получил письмо, что начинание это следует отложить до наступления лучших дней.

Затем почивший предположил построить православный храм на историческом Вольском православном кладбище у стен Варшавы и устроить в той местности приют или богадельню для престарелых и увечных православных бедняков. Из этих начинаний почивший успел осуществить только первое. Когда вы подъезжаете к Варшаве по Варшавско-Венской или Калишской жел. дор. или по Сохачевскому шоссе, то издали, за несколько верст, вашим взорам представляется высокий, каменный, с зеленым куполом православный храм. Это и есть тот изящный храм, который построил на свои средства архиепископ Иероним. Под сводами храма почивают и останки создателя святого храма сего.

Устройству богадельни, к сожалению, не суждено было осуществиться при жизни Владыки, но мне известно, что он оставил на это доброе дело соответственный капитал, и что родственники и почитатели памяти его предполагают осуществить и это благое начинание, если только ход событий позволит построить богадельню в избранной Владыкой местности; в противном случае предположенное к постройке благотворительное заведение будет устроено в родном селе Владыки Дмитриевых-Горках.

Кроме отмеченных выше щедрых пожертвований, почивший иерарх жертвовал тысячи на сооружение храмов, приютов, на голодающих, пострадавших от пожаров, на войну, на сооружение флота, на женские обители в крае и на разные просветительные и благотворительные учреждения. Всякому частному человеку, обращавшемуся к нему в нужде, он давал совет, материальную и нравственную поддержку. Как в прежних местах своего святительства – в Киеве, в Тамбове, в Вильне, так и в Варшаве почивший оставил по себе память светлую, нетленную – вечную преимущественно своими делами веры, любви и милосердия.

Свои добрые дела архиепископ Иероним завершил, как я упомянул, сооружением в 60.000 руб., на Вольском православном кладбище каменного изящного храма, под сводами которого почивают его останки. Пускай же эти святые своды хранят в нетлении дорогие останки своего создателя! Сооружением этого храма он создал и молитвенный памятник себе, своему русскому патриотизму и своим делам – памятник, к которому не зарастет русская народная тропа. Пока будет существовать этот храм, пока будет в Варшаве хотя один православный русский человек, до тех порт, не забудется имя приснопамятного создателя храма сего – архиепископа Иеронима. Одновременно почивший наш Владыка создал себе и памятник нерукотворный в душах всех бедняков здешних и в юных сердцах наших православных сирот, на облегчение злой доли которых он вложил свои значительные средства, свою живую душу.

М. Устимович.

г. Варшава, 17 Января 1906 г.

В 1 час 50 минут с 1 на 2 ноября 1905 года тихо в Бозе почил Высокопреосвященный Иероним, архиепископ Варшавский и Привислинский.

Смерть подходила к почившему архипастырю медленно. Уже более года было слышно о недомогании нашего Владыки. Но больной усиливался побороть свою болезнь и там, где труд архипастыря был необходим, Высокопреосвященный всегда выходил на работу. За работой мы застаем его и в последние предсмертные его дни. Так, 16 октября Владыка служил литургию в кафедральном соборе, после которой долго благословлял богомольцев, 17 октября – молебен по случаю годовщины чудесного спасения Августейшей Семьи близ ст. Борки, а вечером того же числа присутствовал на заседании Варшавского Св. Троицкого Братства и руководил этим заседанием. 19 октября покойный архиепископ служил благодарственное молебствие по поводу дарования России свободы манифестом 17 октября; 20 октября Высокопреосвященным Владыкой была совершена панихида по в Бозе почившем Императоре Александре III; 21-го им отслужен молебен по случаю празднования дня восшествия на престол Государя Императора Николая II. В этот день мы заметили крайнюю усталость молящегося архиепископа. Но все же, не дальше как на другой день, именно 22 октября, Владыка по случаю храмового праздника Варшавской 1 женской гимназии прибыл в храм и отслужил после литургии благодарственное молебствие. После молебна Владыка долго благословлял воспитанников, воспитанниц, учащих и других присутствовавших в храме богомольцев. Делами Владыка занимался до последнего времени.

Во вторник, 25 октября, с утра Его Высокопреосвященство почувствовал головную боль, но не придал этому особого значения и стал заниматься обычными делами; при этом подписал архипастырское воззвание свое к пастырям Варшавской епархии о воздействии с их стороны к устранению междоусобной розни среди населения. День этот Владыка провел вполне удовлетворительно, но ночью плохо спал, состояние ухудшилось, почему утром приглашен был пользовавший Владыку, в отсутствие профессора Щербакова, домашний врач, который признал положение больного серьезным и прописал ему полный покой в постели. Ночь со среды на четверг прошла довольно хорошо, и больной чувствовал себя сравнительно удовлетворительно; следующей же ночью опять состояние ухудшилось. В пятницу приглашен был профессор Кудревецкий, который подтвердил поставленный домашним врачом диагноз болезни. В субботу, 29 октября, в 11½ часов дня, после исповеди Владыка причастился Св. Таин. В воскресенье состоялся консилиум врачей, с участием профессора Щербака и доктора Рейхмана, которыми подписан следующий бюллетень: «30 октября 1905 г. В ночь с 25 на 26 октября у Его Высокопреосвященства появились признаки закупорки мозговых артерий; явления эти постепенно усиливались; 27 октября больной находился в почти бессознательном состоянии; параличные явления стали заметны в левой половине тела, особенно в левой верхней конечности. Деятельность сердца удовлетворительна. Температура тела 37°, пульс – 84». 31 октября Владыка был почти без сознания. Консилиум врачей 1 ноября признал положение больного Владыки безнадежным.

1-го же ноября в 6 ч. вечера было совершено над болящим Владыкою таинство Елеосвящения кафедральным прот. П. Каллистовым и свящ. Т. Теодоровичем и А. Квачевским, а в 9½ ч. экономом архиерейского дома Иеромонахом Иннокентием прочитана отходная.

Когда распространилось известие о болезни Владыки, в Варшаве, стали возноситься во всех приходских храмах молитвы «о болящем архиепископе Иерониме». 29 октября все священнослужители епархиального, а 31 октября все священнослужители г. Варшавы – епархиального и военного ведомств – собрались в кафедральном соборе и вознесли ко Господу молебствие о недужном архипастыре. Но назначенный Господом предел земной жизни Высокопреосвященного архиепископа наступил. В 1 час 50 минут ночи с 1 на 2 ноября наш архипастырь тихо в Бозе почил.

Указанный бюллетень врачей достаточно ясно говорит, чем был болен усопший и как протекала его болезнь. Но этот бюллетень не касается, конечно, внутреннего настроения больного, которое было таково, что его кончину должно назвать истинно христианскою.

Уже 26 октября доктором был предписан больному полный покой в постели. Больной во всем подчинялся докторским предписаниям, кроме одного: он не мог не молиться по обычаю своему пред образами. Много раз во время своей болезни он, не будучи в силах лично подняться, требовал поднять его, подвести к киоту и образам и подолгу молился пред ним с горячим чувством за свою паству п близких, благословляя своих пасомых на разные стороны. Даже и в то время, когда силы совсем оставляли больного, он потребовал ночью посадить его на постели и долго благословлял, сидя так. Наконец, не будучи уже в силах и сидеть, он лежа продолжал благословлять свою, оставляемую им, паству, и с этим благословением заснул до будущего, общего со своими духовными детьми, пробуждения: последние трое суток больной почти не просыпался и оставался без движения. Кончина его была истинно христианская, безболезненная, непостыдная, мирная; он принял в своей жизни полноту таинства Церкви и отдал служению ей все свои силы до последнего вздоха. Как истинный пастырь стада Христова, он и в жизнь вечную отошел с молитвою за паству на устах, с благословением ее от полноты своей любви и с истинно христианским заветом ей: «с надеждою и верою в чудеса Господа Иисуса Христа молитесь денно и нощно» – это был последний завет почившего окружающим его.

О кончине Владыки немедленно сообщено было причту кафедрального собора и всем служащим при архиерейской кафедре лицам, так что спустя полчаса все были в сборе. Тело почившего архипастыря священнослужители отерли елеем из лампады, теплившейся пред киотом в спальне Владыки, облачили по чину и затем при 12-ти ударном звоне большого колокола перенесли в зал, где тотчас же была совершена первая панихида. По окончании ее протоиереи и священники начали посменно читать Евангелие у гроба почившего. По четырем сторонам почившего стали воспитанники духовного училища с рипидами, а у изголовья ученик-жезлоносец с посохом.

2-го ноября, в 1 час дня, собралось у праха почившего 15 священнослужителей, во главе с кафедральным протоиереем, которые совместно совершили панихиду. Во время панихиды иподиаконы держали дикирий и трикирий. Не смотря на то, что по краткости времени оповещения о панихиде сделано не было, обширный зал архиерейского дома был переполнен молящимися, среди которых было много представителей высшего русского общества. Много собралось также молящихся на панихиде в 7 часов вечера.

В 9 ч. вечера членом правления духовного училища, прот. К. Голоскевичем, с диаконом Очередном была отслужена панихида, в присутствии корпорации и всех учеников училища, исполнивших ее общим пением. Пение детей, пришедших в поздний час отдельно помолиться за любимого покойника, произвело на присутствовавших трогательное впечатление.

Утро 3-го ноября начали молением о покойном те же ученики духовного училища: в 9 час. совершена была панихида прот. К. Голоскевичем, в сослужении свящ. А. Квачевского, иером. Иннокентия и диакона С. Балицкого. Во время панихиды прибыли из Холма Преосвященный Евлогий, епископ Холмский и Люблинский, и ректор Холмской духовной семинарии архимандрит Дионисий, поспешившие, не смотря на трудность и даже опасность сообщения, отдать последний долг недавно бывшему начальнику их. Отслушав вместе с детьми панихиду, Преосвященный Евлогий поклонился праху покойного и некоторое время смотрел на лицо почившего архипастыря, прежде всегда с любовию встречавшего его, ныне безгласного и бездыханного. Воспоминание недавнего прошлого и скорбь настоящего видимо отражались во взгляде Преосвященного, когда он обратился с благословением к ученикам училища.

В 12 ч. дня Преосвященный Евлогий с многочисленным духовенством, в присутствии множества молящихся, совершил архиерейским служением панихиду. В этот день с раннего утра архиерейский дом наполнили сменявшиеся толпы русских людей, приходивших поклониться своему усопшему архипастырю.

Того же 3 ноября, в 5 ч. вечера, было совершено перенесение смертных останков почившего архиепископа Иеронима в кафедральный собор Св. Троицы. В 4½ ч. пополудни начался погребальный печальный перезвон; в 5 ч. крестный ход, по установленному ранее церемониалу, направился из собора в покои Владыки. У гроба почившего Владыки Преосвященным Евгением была совершена лития. После этого состоялось перенесение останков Владыки в собор в следующем порядке: 1) впереди псаломщик Крестовой церкви в стихаре нес фонарь; 2) диакон нес запрестольный крест; 3)· два диакона и два псаломщика несли крышку гроба; 4) далее шли корпорация духовного училища и чиновники консистории; 5) архиерейские певчие в кунтушах, с пением канона Великой Субботы; 6) псаломщики, диаконы, священники и протоиереи церквей г. Варшавы и Ректор Холмской семинарии архимандрит Дионисий – по два в ряд, – протоиереи с архиерейскими регалиями; 7) после следовал епископ Евлогий; 8) протодиакон и соборный диакон с кадилами; 9) жезлоносец с посохом покойного и лампадчика, с лампадою – ученики духовного училища; 10) духовник почившего иеромонах Иоанникий – с двумя псаломщиками по бокам – с иконою; 11) два· диакона несли мантии почившего; 12) за ними протоиереи и священники, числом 6, несли гроб почившего; по углам 4 воспитанника духовного училища со свечами и 4 воспитанника с рипидами – в стихарях; по сторонам гроба два иподиакона с дикирием и трикирием. За гробом шли родственники почившего и множество богомольцев. По внесении в собор и установлении гроба на катафалк, кафедральным протоиереем И. Д. Каллистовым была сказана трогательная речь. После речи было совершено заупокойное всенощное бдение. Собор был переполнен молящимися.

В пятницу, 4 ноября, в 9 часов утра начался благовест к заупокойной литургии, и кафедральный собор стал наполняться богомольцами, стекавшимися отдать последнюю почесть своему почившему архипастырю. Много богомольцев было в соборе, но еще больше теснилось их вокруг собора, не имея возможности за недостатком места попасть в храм. Литургию совершал Высокопреосвященный Никандр, архиепископ Литовский и Виленский, с Преосвященным Евлогием, епископом Холмским и Люблинским, в сослужении с ректором Холмской духовной семинарии архимандритом Дионисием, соборным и градским духовенством. Пели полный архиерейский хор и хор лейб-гв. Литовского полка, преимущественно теми напевами, которые любил почивший, теперь безгласный и бездыханный. Вместо причастного стиха протоиереем Н. Мизецким произнесено было надгробное слово.

Окончилась божественная литургия, и во главе с Высокопреосвященным Никандром свыше сорока священнослужителей вышли совершить отпевание, в присутствии Главного Начальника края генерал-адъютанта Г. А. Скалона, генералов: Боголюбова, Ольховского, Бибикова, Карпова, Стогова, гофмейстера Мартынова, д. с. с. Беляева, Крашенинникова, Бницкого и многих других представителей военных и гражданских управлений. Пред отпеванием Преосвященный Евлогий, сотрудник почившего, принявший от него хиротонию, произнес речь. Затем началось отпевание, в трогательных напевах которого, введенных в употребление в Варшаве почившим Владыкою, тесно сплелись и скорбь о свежей утрате и христианское упование на бессмертие. Чуть слышный печальный перезвон и белые облачения священнослужителей внедряли те же мысли и чувства. Во время отпевания были произнесены речи протоиереем Ю. Татаровым и ключарем собора священником Т. Теодоровичем. Но вот прочитано последнее Евангелие, вот и последнее целование... и последние слова благодарности за все благодеяния почившего Варшавскому духовному училищу, выраженные в речи смотрителя училища В. Щеглова. Богомольцы постепенно покидают храм, приготовляясь к участию в погребальном шествии. Священнослужители и сыновья почившего архипастыря выносят гроб. Гроб водружается на белой колеснице, запряженной шестеркою лошадей в белых попонах, и покрывается вместо покрова архиерейскою светло-голубою мантией; белые ступени колесницы усыпаны белыми пышными хризантемами.

В 3 часа с четвертью величественное шествие, при перезвоне всех соборных колоколов, с пением ирмосов покаянного канона, тронулось по Медовой улице между шпалерами из рот лейб-гв. Литовского, Кексгольмского, С.-Петербургского и Волынского полков, Гроховского, Пултуского, Белгорайского, Варшавского пехотных полков, 2, 3 и 4 Варшавских крепостных полков и от Варшавской крепостной артиллерии. Впереди шли псаломщик с фонарем, диакон с крестом и хоругвеносцы с хоругвями, за ними певчие лейб-гв. Литовского полка в синих кунтушах, ученики Варшавского духовного училища по четыре в ряд, учителя того же училища и чины Варшавской духовной консистории, далее хор архиерейских певчих в голубых кунтушах, с исполатчиками в белых стихарях, за ними длинною сверкающею лентою псаломщики, диаконы, священники, протоиереи, по два в ряд, в белых, вперемежку с голубыми, облачениях, Преосвященный Евлогий, сопутствуемый протодиаконом и диаконами с кадильницами, посошник с посохом почившего Владыки, его духовник с двумя псаломщиками по сторонам, с иконами, и наконец погребальная колесница с гробом, сопровождаемая по сторонам четырьмя воспитанниками Варшавского духовного училища в стихарях, с рипидами.

За гробом теснились родственники почившего и густые ряды богомольцев. Здесь были высший представитель власти в крае и другие сановники и чины военного и гражданского ведомств, ученицы и ученики гимназий во главе с начальствующими лицами, кадеты Суворовского корпуса и все пришедшие сказать своему почившему архипастырю последнее «прости». Погребальное шествие замыкали и сопровождали отряды от лейб-гв. Уланского Его Величества и лейб-гв. Гродненского гусарского полков, а также от 4 и 6 Донского и 2 Оренбургского казачьих полков.

Против Успенской церкви на Медовой улице· шествие остановилось. Перезвон прекратился, и совершена была краткая лития. Другая лития была отслужена на Банковой площади против церкви первой женской гимназии. По пути следования шествия всюду виднелись толпы горожан, но тревожное время, переживаемое Варшавою, на все наложило свою печать.

Уже серый осенний день начинал клониться к вечеру, когда погребальное шествие приблизилось к Вольской заставе. Потянулась неблагоустроенная улица дурной славы предместья, но шествие все так же величественно подвигалось, окутываемое надвигающимися сумерками, и только теснее, живою стеною, сжались на узкой дороге молчаливые ряды богатырей-всадников, которые в сумерках казались еще больше. Разразившаяся на газовых заводах стачка рабочих не дала возможности городскому управлению распорядиться зажечь заблаговременно фонари по пути следования погребального шествия.

Но вот при последних холодных отблесках погасающего дня обрисовались линии кладбищенских церквей, окруженных чащею могучих тополей, и около половины шестого шествие приблизилось к месту вечного упокоения. Изящная церковь-усыпальница, последнее создание почившего, рдела внутренним приветным светом среди окружающей темноты, готовая принять под свой кров своего создателя, так еще недавно ее освятившего. Высокопреосвященный Никандр с причтом Вольской церкви и множеством заранее собравшихся богомольцев вышли на встречу шествию, с хоругвями и перезвоном. Гроб сняли с колесницы, освещенной факелами, и с пением ирмосов, звучавших особенно торжественно среди кладбищенской тишины, понесли вокруг храма. Наконец гроб был внесен во храм и поставлен на приготовленное место, чтобы на следующий день предать его земле. Своды храма огласились пением последней литии, протоиерей К. Голоскевич произнес последнее надгробное слово, и участники погребального шествия, возблагодарив Бога, молчаливо стали покидать храм, унося воспоминание о христианском торжестве погребения православного епископа.

Н. О.

Говоря о погребении почившего архипастыря, нельзя умолчать о той милости Божией, которая была явлена участникам погребения при их возвращении с кладбища.

Кончина и погребение Высокопреосвященного Иеронима случились как раз во время так называемого «выражения радости» по случаю манифеста 17 октября. Время было неспокойное, омраченное усиленными покушениями на русских людей, хотя и объявлено было в Варшаве военное положение. Не удивительно поэтому, что при такого рода обстоятельствах у многих из собиравшихся принять участие в отдании последних почестей усопшему архипастырю невольно мелькало опасение, чтобы не вышло чего неожиданного и неприятного при погребальном шествии. Но это опасение являлось только на миг и тотчас же гасло: так казалось невероятным злоумышление против людей, занятых христианским делом, так несовместимым с общепринятыми во всем мире понятиями о неприкосновенности мирных религиозных проявлений.

К глубокому прискорбию, случилось именно то, чему и верить не хотелось.

По окончании литии над гробом архипастыря в церкви начался разъезд участников в погребении. Было уже совсем темно, а фонари вдоль дороги все еще стояли незажженные. Разыскивать кареты, которых было свыше двадцати, и усаживаться в них в темноте при значительном скоплении народа было не совсем удобно, и потому экипажи отъезжали с некоторыми промежутками. Прежде всего тронулся казачий отряд, сопровождавший шествие до кладбища, а за ним уже двинулись кареты. В первых трех каретах отправились дамы и некоторые светские лица, а затем уже следовали кареты и другие экипажи, в которых помещались соборные диаконы, священники и прочие участники погребального шествия.

Когда третья карета, в которой находился между прочим пишущий эти строки, была уже за линией железной дороги (с полверсты от кладбища), вдруг раздался сильный гул, как бы от выстрела орудия крупного калибра. Все едущие невольно подскочили на своих местах. Лошади пошли полною рысью. Взрыв послышался как будто несколько в стороне. «Ну», подумалось: «вероятно, погиб еще кто-нибудь из наших безответных воинов, а может быть, и несколько человек сразу: ведь здесь так сурово беспощадны к русскому воинству». Но велико и болезненно было наше смущение, когда по приезде к кафедральному собору мы были встречены тревожными вопросами: «Ах, Боже! Что там такое? Что с преосвященными? Целы ли они?» Оказалось, что в архиерейском доме уже знали о значении раздавшегося взрыва, от которого вздрогнула и зазвенела в архиерейском доме посуда на столе, приготовленном для поминального обеда, – знали и трепетали за судьбу участников погребения. Минуты тревожного ожидания тянулись немилосердно. Тяжелым камнем давила душу мысль о том, что там происходит за 4 версты, где так темно, где по сторонам шоссе такие глубокие рвы, где оставались еще все духовенство с архипастырями, архиерейские певчие, певчие Литовского полка, ученики Варшавского духовного училища и много усердных христиан обоего пола, даже с детьми. Кто-то пал жертвами невероятного, зверского покушения?

Но вот через некоторый промежуток времени начали прибывать одна за другой кареты. Явилось соборное духовенство, а вот и архипастыри – гости, Высокопреосвященный Никандр и Преосвященный Евлогий. И все целы и невредимы, пережив несколько тревожных минут. Слава Богу! Слава Богу! Чувствуется прилив бодрости после пережитого угнетенного состояния.

Из расспросов выяснилось, что когда пятая карета, в которой ехали священники: В. Шингарев, В. Садиков и Г. Мозолевский, поравнялась с домом Коха, недалеко от обводной железной дороги, из окна этого дома быль брошен разрывной снаряд, который и взорвался пред этой каретой. Оглушительный взрыв, потрясший всех ехавших, сопровождался звоном разбитых в доме стекол. Лошади повернули в сторону. Послышался топот возвращающейся сотни, торопливые опросы: «из какого дома бросили?» и трескотня выстрелов по окнам дома. Между тем на шоссе происходило сильное замешательство среди движущихся экипажей. Остановленные взрывом, первые экипажи загромоздили дорогу. Пока оглушенные и оторопевшие возницы справлялись с лошадьми, задние экипажи стали наезжать один на другой и столпились у места взрыва. Лошади подымались на дыбы, иные бросались назад. В одной карете от сотрясения воздуха разбились стекла. Слышался беспорядочный крик. С дамами делалось дурно. На кладбище тоже поднялся переполох. Каждого тяготила одна мысль: как-то теперь удастся добраться до города, миновать это недоброй славы Вольское предместье? Быть может, и еще раздадутся взрывы?.. Жутко было особенно тем, кто не запасся экипажем, надеясь, что похороны закончатся еще засветло. Впрашивались Христом Богом ехать, где угодно. Дам сажали на козлы. Тревожные минуты!

Но мало-помалу движение восстановилось, и к величайшей радости, не оказалось ни одного пострадавшего. Бомба, сильно снаряженная, упала как раз в глубокий ров, тянущийся вдоль шоссе, с крутыми откосами, и вдобавок наполненный водой, и там взорвалась. Очевидно, это обстоятельство и спасло проезжающих от ее губительного действия. Упади бомба на аршин – два дальше, на шоссе, Бог весть что могло бы быть с той каретой, в которую она была направлена. Кроме едущих, подвергались еще опасности и пешеходы, которых было много, но идучи кучно, они в момент падения бомбы как раз около этого места остановились, так как на шоссе была грязь, и высматривали, где посуше. Какой-то солдатик, подсевший к певчим в линейку, говорил, что его сильно оглушило взрывом, и он было упал, но скоро оправился. Вообще надобно сказать, что и пешеходов миновала чаша быть искалеченными или убитыми. Это ли не милость Божия?

А к покушению готовились заблаговременно: схваченный и уличенный молодой злодей Вронский прибыл в дом Коха еще накануне. Но смотрение Божие разрушило злоумышление человеческое!

Н. О.

Высокопреосвященный Владыко!

Что значит это необычное пришествие твое в свой кафедральный храм? Ты еще ни разу не входил сюда сим образом странным. Мы привыкли тебя встречать здесь грядуща со славою яко преемника Апостолов, представляющего Лице Самого Христа и Пастыреначальника. Давно ли еще мы радостно стремились в сретение тебе, не как начальнику, а как любимому отцу? Нам сладостно было видеть твой лик, слышать твой нежный голос; быть близко к тебе, молиться с тобою доставляло нам отраду, потому что в этом общении нашем была «вера, любовию поспешествуема» (Гал.5:6). Не было смятения, ни страха, – была радость, потому что «любовь изгоняет страх» (1Ин.4:18). А теперь мы в смятении, мы смущены. Встреча с тобою не радует нас: мы плачем...

Что же случилось? Увы, уже не благословит нас десница твоя, щедрая на всякое даяние благо; уже не осветит, не согреет взор твой ясный сердца тоскующего, унывающего. Мы видим пред собою не бодрого, благолепного первосвященника, в веселии и радовании идущего к жертвеннику Божию вознести к Богу жертву хваления и умилостивления за себя и за всех нас. Видим пред собою тебя изнемогшего, уязвленного жалом смерти, нуждающегося в молитвах и жертвах других о себе.

Нам не верилось, что это неизбежное сбудется так скоро. Под твоим отеческим крылом нам было слишком хорошо и безопасно, чтобы думать о близком конце. Твой пастырский посох был для нас не жезлом железным поражающим, сокрушающим, но жезлом правоты (Пс.44:7), правильного руководства, куда идти, – источником уверенности и утешения, по слову Псалмопевца: «жезл твой и палица твоя, та мя утешиста» (Пс.22:4).

Те качества доброго пастыря, которые перечисляет св. Апостол Павел в послании к любимому ученику Тимофею, убеждая его быть образцом в слове, в жизни, в любви, в духе, в вере, в чистоте (1Тим.4:12), – все эти качества присутствовали в тебе, но из них ярче всех, как бриллиант твоей святительской панагии, блистала любовь твоя, никогда не прекращающаяся, которая, по Апостолу, есть совокупность совершенства (Кол.3:14). Эта любовь состраждущая научила тебя немощи немощных носити (Рим.15:1). Она открыла тебе тайну падения и тайну возрождения душ человеческих и дала тебе искусство врачевать эти души грешные, искупленные кровию Сына Божия. Эта любовь всепобеждающая покорила тебе сердца многих во всех местах твоего служения. Четыре великих города с их областями черпали обильно из богатого источника твоей благости, и мы последние едва ли не более всех. Тому назад семь с половиною лет ты пришел сюда, в этот св. храм, еще бодрый и свежий для твоего возраста; в последние годы светило твое видимо клонилось к западу, но его свет тихий, как свет заходящего солнца – образ невечернего света Христа – имел особенное свойство не опалять и не ослеплять, но дивно очаровывать душу, вливая в нее ясность, тихую отраду, предвестие вечного радования о Господе.

Владыко святый! Зачем ты нас покидаешь? – в такое тяжелое время, полное опасностей и мучительных предчувствий? Пастырь, зачем оставляешь стадо, расхищаемое волками? Кормчий, зачем бросаешь корабль обуреваемый, сокрушаемый волнами, которому нужна была твоя любовная мудрость, чтобы верно идти в тихую пристань?

Отец наш! Как хотелось бы сесть у ног твоих, взяться крепко – крепко за ризы твои и закричать громко с болию сердца: Владыко! не уходи... Кто так кротко, как ты, будет пасти нас на пажитях злачных? Кто будет водить нас к водам тихим? (Пс.22:2). Кто будет покровителем вдов и сирот, нежным отцом для детей, питателем немощных и неимущих, которым ты расточал блага щедрой рукой? Владыко! останься с нами... благодетельствуй еще... Но если это невозможно, если не можешь ослушаться гласа, призывающего тебя, – по крайней мере там, где станешь в чине своем, в ряду святителей великих и прославленных, поминай чад твоих, чтобы святые семена, которые ты в них сеял обильно, взошли и принесли свой плод, – чтобы все мы, согретые любовию твоею, возросли в достойных сынов царствия Божия.

Св. Иоанн Богослов заканчивает свой Апокалипсис такими словами: И показал мне ангел чистую реку воды жизни, светлую как кристалл, исходящую от престола Божия (22, 1).

Господь призвал к Себе возлюбленного отца нашего, архипастыря Иеронима. Болит сердце скорбию от этой разлуки... Но она разгоняется тем светом, в котором мы видим образ усопшего, дух которого погрузился в чистую, светлую реку воды жизни, текущую к Богу.

Около 4-х десятков лет я непрерывно пребывал в любви архипастыря Иеронима и потому могу и должен ныне свидетельствовать о его чистой, как кристалл, душе и о тех реках живой воды, которые постоянно текли из нее.

Благослови, усопший Владыко, во славу Божию поведать житие твое.

Переношусь воспоминаниями в богоспасаемый Киев.

Вот страшная буря на Днепре. Она целый день носит на волнах лодку с людьми. Только чудом Божиим спасаются они, в том числе и юноша некий, следовавший в Киев для окончания образования. Но спасшийся от смерти на воде, он должен был в многолюдном городе погибнуть от голода и холода, от бедности. Юношу спасло опять чудо. Его пригласил к себе профессор семинарии Илья Тихонович Экземплярский. Так назывался в мире наш Владыка. Он посадил юношу в своем кабинете, приласкал и, нежно щадя самолюбие юноши, предложил ему свою одежду и дал билеты на получение бесплатных лекарств.

Отцы и братия. Я знаю того юношу, ибо это был я. Это мне усопший Владыка сотворил такое добро, никогда меня дотоле не знавший. И я его не знал и не искал его, а он искал таковых. Единая токмо бедность моя приблизила его сердце ко мне. Так началась его любовь ко мне.

Кто в Киеве не знал, кто в Киеве не любил Илию Тихоновича? Особенно любили его ученики семинарии и ученицы епарх. училища. Его лекции были – семейная беседа. К каждому он, как родной, улыбнется, каждого поддержит, приласкает, пожалеет.

В воскресные дни он собирал нас, будущих священников, на свои праздничные беседы, учил говорить проповеди, жить с людьми.

Весь Киев тогда любил его пение в церкви.

Вот и сейчас в моих ушах стоит голос его молитвенного пения: едино просих от Господа, то взыщу: еже жити ми в дому Господни вся дни живота моего; зрети ми красоту Господню и посещати храм святый Его (Пс.26). О чем он пел, то Господь ему и дал. Он избран был в законоучители коллегии Павла Галагана.

Посвящая его во священника к церкви той коллегии, митрополит Арсений сказал ему: «у вас, изящного во всех отношениях, и церковь будет изящна». Посетившая вскоре ту церковь Императрица Мария Александровна долго говорила с о. Илиею и потом сопровождавшим ее сказала: «первого такого священника встречаю».

Митрополит Платон всем сердцем полюбил о. Илию Тихоновича и убедил его принять сан архиерейский, быть у него викарием. «И откуда у тебя все это, чего и мы не имеем?!» выражал он удивление своему избраннику.

Но раньше принятия архиерейского сана в жизни о. Илии Тихоновича был случай, получивший историческую известность.

В каникулярное время в м. Коростышеве, живя на даче, за болезнию местного священника, моего тестя, протоиерей Илия Тихонович Экземплярский встречал и принимал митрополита Платона. Сей сподвижник м. Семашки в Вильне радостию радовался, видя особенную любовь между духовенством православным и католическим в Коростышеве. Он посетил и то и другое духовенство, и священника и ксендза, церковь и костел, и в последнем назвал костел и церковь родными сестрами, которые давно поссорились, но в свое время помирятся и будут опять едино. Душою этого великого события был протоиерей Илия Тихонович Экземплярский.

Потом последовали пострижение его в монашество и хиротония во епископа 3-го ноября, ровно 20 лет назад. Стоял при пострижении в пещерах Киевской Лавры и я, и так близко, как Иоанн Богослов при кресте, так близко, что слышал, как постригаемый учитель мой говорил постригавшему архимандриту Ювеналию, указывая на меня – «это чадо мое»!

«Хорошо управлявший домом своим и детей своих содержавший в послушании со всякою честностию», Преосв. Иероним стал для Киева, Тамбова, Вильны и Варшавы таким епископом, какого желал Ап. Павел в Послании к чаду своему Тимофею (1Тим.3:1–7). Могу ли не воспомянуть и сего? Когда Владыка Иероним первый раз вступил в Седлецкий собор, то на мою речь ответил: «возлюбленный ученик мой, оставляя Вильну и отправляясь в Варшаву, я думал о тебе. Ныне радуюсь за тебя».

Сколько добра полилось от нашего Владыки на всю Холмско-Варшавскую епархию, на ее монастыри, церкви, братства, особенно на Св.-Троицкое Варшавское, которому так недавно он дал 40,000 р. на детей, на попечительства, школы, приюты, на вдов, сирот и подкидышей! Кратко упомяну только о том, что поступило через меня. На Вировскую обитель Владыка пожертвовал несколько тысяч. Игумению Анну на свои средства посылал лечиться в Италию. На Седлецкую церковь-школу дал 2,300 р. и в каждую церковь прислал или деньги, или ризы, иконы.

Благодаря ему Холмское женское училище имеет двенадцать стипендий для девиц духовного звания. Говорить ли о многочисленных архипастырских посланиях усопшего Владыки, в которых он сердцем своим обнимал каждого пастыря, каждого от унии воссоединившегося и каждого упорствующего! И последним его делом перед смертию было архипастырское послание к нам пастырям по случаю переживаемых событий.

Вся жизнь Владыки была одно только добро, одна любовь ко всем. За то и кончину ему Господь Дал тихую, безболезненную. Чистая душа его спокойно погрузилась в чистую реку воды жизни, текущую к Богу.

Благодарим Тебя, Господи, что в лице почившего архипастыря мы имели от Тебя Ангела мирна, верна наставника, хранителя душ и телес наших.

Дорогой наставник мой, благодетель и отец! Вот я, как самарянин, един от десяти прокаженных, видя, яко исцелев, падаю ниц у гроба твоего и гласом велиим славу Богу и тебе благодарение приношу.

Всю жизнь свою я старался исполнять твои живые уроки, творить такожде, яко же и ты творил. Теперь, по смерти твоей, за упокой души твоей буду стараться алчущего напитать, жаждущего напоить, странника ввести в дом, нагого одеть, больного и в темнице посетить. Ты же не оставь меня и оттуда своею любовию.

Господи, Иисусе Христе! Молитвами святителя Иеронима, даруй всем нам то, о чем он непрестанно Тебя молил: мир, тишину, здравие и во всем благопоспешество. Аминь.

«Отец мой, отец мой!» восклицал некогда в глубокой горести древний пророк, когда увидел удалявшегося от него любимого наставника – и растерзал ризы свои (4Цар.2:12). Сей скорбный вопль простираю ныне и я, приближаясь к гробу твоему, мой возлюбленный, мой незабвенный Владыка и благодетель, – и не одежды, а самое сердце мое терзается ныне острою, мучительною болью, при мысли о разлуке с тобою. На чужой стороне, вдали от родных и близких сердцу, Господь в твоем лице послал мне истинного наставника и любящего отца; – и сколько даров любви твоей излилось на главу мою! Ты сказал мне некогда, что возлюбил меня как сына. Исповедую глубокую правду этих святительских слов твоих. Ты оградил юность и неопытность мою заветами жизненной мудрости твоей. Ты возвел меня на высоту иерархическую, от твоей руки принял я сей архипастырский жезл, Ты заботливо руководил первыми шагами трудного епископского подвига моего, наконец, уже сходя во гроб, ты благословил меня ла путь самостоятельного иерархического служения. Могу ли я забыть великую любовь твою?! И вот разрывается ныне, в этой земной жизни сей тесный союз любви, согревавший сердце и коренившийся в глубине его, и сжимается оно больно, тоскливо, сиротливо ощущая какую-то гнетущую пустоту.

Простите мне, бр., что я позволил себе занять внимание ваше личною исповедью моей сердечной скорби о почившем Владыке. Я вижу, что скорбь моя сливается с вашею общею скорбию о добром отце нашем. И когда я смотрю на ваши омраченные печалью лица, когда вижу эти слезы на глазах ваших, мне вспоминаются слова евангельские о сынах чертога брачного, которые не могут печалиться и плакать, когда с ними жених; но когда отнимется у них жених, тогда начинают поститься и плакать. Сокровенная тайна взаимных отношений между пастырем и паствою в Слове Божием уподобляется союзу брачному в его чистом, возвышенном, христианском идеале, сущность которого заключается в любви, простирающейся до самоотречения, до полного единения жизни любящего с жизнию любимого существа, когда две эти жизни как бы сливаются в одну, когда нераздельны бывают и скорби и радости. Ныне отнимается у церкви Варшавской ее жених, и плачет бедная вдовица и скорбят ее осиротевшие чада.

И это горе наше является тем более трогательным, что жизнь православной паствы здешней, особенно в последние дни, богата не радостями, а слезами и скорбями. И если бы мы могли заглянуть в сердце почившего святителя, мы увидели бы, какими муками крестными оно билось за свое дорогое детище, за свою горячо любимую страждущую паству, «Я мученик» – такое признание невольно вырвалось однажды из сердца почившего Владыки. Особенно много терзаний доставляла ему наша несчастная многострадальная Холмская Русь, где православный русский народ уж много веков напрягает последние усилия, чтобы отстоять свою веру православную и русскую народность от напора враждебных влияний, где он изнемогает в неравной борьбе, где много овец уже похищено волками из стада Христова. Этому бедному Холмскому народу наш добрый Владыка отдал свое любвеобильное сердце еще при самом начале архипастырского своего служения здесь. Сколько любви и скорби в его посланиях к этому народу, сколько нежной заботливости о его духовных нуждах! И что же!? проникли ли эти слова любви в омраченные сердца? Откликнулись ли они на его призыв и утешили ли отеческое сердце любящего архипастыря? Увы, бр., он мог сказать о себе словами пророка: «Целый день я простирал руки мои к народу непослушному и упорному» (Ис. 65, 2) И уже на самом закате дней его пастырскому сердцу нанесен был страшный удар массовым отпадением от Православной церкви ее чад. И опять удрученный горем добрый старец собирает последние слабеющие силы, едет в Холм, опять кротко и ласково звучит там в собрании пастырей его старческое слово, полное любви, терпения и снисхождения... Скорбя об этих непослушных чадах своих, наш добрый архипастырь всегда болел душой и о тех, кто призван был возделывать эту трудную тернистую ниву. Пусть пастыри глухих деревенских приходов нашей Холмщины притекут ко гробу сему и поведают скорбь свою об утрате их дорогого любящего отца. Наши женские обители – нищие и убогие – могли бы также сказать нам, какую нравственную и материальную опору имели они в почившем благодетеле! Сколько слез отерла его рука! Сколько деток-сирот бесприютных накормила! К детям особенно нежную любовь питал почивший. Говорят, что можно лицемерить и в любви; но любовь к детям – это необманчивый признак истинно-доброго сердца. И сердце нашего доброго Владыки никому так широко не открывалось, как к «малым сим». В этом отношении он был истинным учеником Того Божественного Человеколюбца, который Своею любовью обнимал и благословлял детей (Мр.10:16).

И вот ныне отлетел от нас наш добрый, кроткий ангел мира. Ушел от нас наш прекрасный, незлобивый, благолепный старец. Что же воздадим тебе за любовь твою? Твоя Холмская паства горячо любила тебя при жизни; не порвалась эта любовь и с отделением ее от твоего управления. Напротив, вся наша Холмщина единодушно уже в последние дни плела тебе венок похвал, которым надеялась порадовать твое архипастырское сердце. Увы, теперь тебе не нужны эти знаки любви нашей. Но вместо сего мы принесем тебе чистый фимиам горячих молитв о душе твоей. Да воздаст тебе сторицею за нею любовь твою Сама божественная любовь. На легких крыльях любви да вознесется добрая и любящая душа твоя в то царство любви, где эта любовь будет гореть вечным немерцающим светом в сердцах тех, кто умел зажечь ее священный огонек еще в этой земной жизни. А для нас твоя кроткая, всепрощающая и милосердная любовь да будет незабвенным священным пастырским заветом.

Холмско-Варшавская епархия так недавно разделена на две епархии – Варшавскую и Холмскую. И вот первая снова ущербляется и как бы вновь разделяется. Ее навеки покидает наш возлюбленный архипастырь – отец. Велика наша скорбь; она не вмещается в нашем сердце и глубоко потрясает всю осиротевшую паству. Вчера почтенный настоятель сего кафедрального храма в глубоко трогательной речи правдиво выразил как привлекательные черты почившего, так и общее искреннее печалование. Неоднократно, обливаясь слезами, он взывал к почившему: «зачем покидаешь нас, дорогой отец, не уходи от нас, останься с нами». И все мы вместе с ним плакали и мыслью – сердцем вторили: «не уходи, останься». Но взыванья наши бессильны пред смертью, совершилась воля Божия, и потрясенный оратор закончил свою речь прощальным: «иди с миром».

Иди ... Но куда? Из Варшавы все-таки не уходи. Иди к той пастве Варшавской, которая очень многочисленна, но пребывает без архиерея. Иди же с миром и устрояй там новую, особую Варшавскую епархию. Говорю о Воле, о Вольском православном кладбище. Сколько тысяч легло там православных – сколько высоких мыслей, чувств и дорогих воспоминаний погребено там! И у большей части этих покойников давно никого из сродников не осталось в Варшаве. Они в некотором роде сироты. Не мало там и наших собратов – пастырей. В короткое время из нашего недлинного ряда служителей Божиих смерть призвала туда достойных протоиереев: Метаньева, Горизонтова, Костылева, Чеховича, Левашева, Жахановича, Корженевского – тихо они почивают там, на Вольском православном кладбище. Теперь вот и архиерей, великий иерарх и молитвенник, идет к ним. Идет он во всеоружии духовном и с знаменем чрезвычайным и лучезарным. Провидящий, он с первых дней своего служения в Варшаве прилагал постоянные заботы о лучшем порядке и устроении Вольского кладбища, на котором, наконец, на свои средства построил новую прекрасную церковь, под сводами которой уже заложена его любовь – его любимый сын, а под алтарем церкви уготовано место вечного жилища для его архиерейства. Вот где теперь возникает новая Варшавская епархия с архиереем, с сонмом пресвитеров и многими тысячами православных покойников. Иди, архипастырь, и духом твоим – управь в созданном тобою храме усердную молитву о почивающих, о новой твоей пастве. Твое там устроение так велико и многозначительно, что вся Россия, на обширном пространстве которой рассеяны сродники почивающих в твоей епархии, будет благословлять твое незабвенное имя и благодеяния твоего архиерейства. В этом сознании и убеждении мы и говорим тебе, наш дорогой отец: иди с миром. Предаемся воле Божией. – Но на прощанье с тобой позволь нам искренним, нелицемерным сердцем принести тебе долг нашей признательности за твою великую любовь к нам, за высокие качества души твоей, всегда творчески оживлявшие и ободрявшие наш пастырский путь, за твое мудрое управление ныне осиротелой паствой.

Много уже об этом сказано пред твоим, незабвенный архипастырь, гробом. Все слышанное единомысленно все разделяют и сердцем воспринимают. Однако это не удовлетворяет окружающих гроб любимого архипастыря-отца. Всем громко хотелось бы выразить свою любовь к нему и словом целовать добрую память его. Многие, в особенности пастырская и консисторская семьи, когда узнали о том, что я хочу и что мне дозволено словом сыновней любви и признательности поклониться гробу сему и почтить память почившего архипастыря, просили меня принять их при этом в сердечное общение. Извещаю вас, собратья и друзья, что посильно вмещаю вас в моем слове, сплетая венок благодарной любви и сердечной признательности на гроб нашего дорогого, горячо любимого и незабвенного архипастыря и отца.

Справедливый и твердый без жестокости, снисходительный без человекоугодливости, наблюдательный без подозрительности, учительный без суровости и навязчивости, сам независимый по характеру и умевший, когда нужно было, с достоинством отстаивать свои архиерейские права, поэтому и в других не терпевший фарисейства и приниженности, всегда простой и открытый, отвращавшийся всякой лести и во всех случаях спокойно рассудительный – таков был тот, которого мы теперь лишаемся, Преосвященный Иероним!

И как нам не плакать, не горевать по нем.

О, если бы почивший мог услышать нас, заглянуть в наши сердца и измерить нашу великую печаль!.. Но если это не возможно для него, скованного смертью, то хотя вы, дети его, сыновья и дочь, узнайте о нашей любви к вашему достойному отцу и о той памяти, которую он оставляет по себе. Не хочу раздражать вашей скорби, но безопасно могу сказать вам: дай Бог, чтобы каждый сын и каждая дочь в подобной печали могли иметь такое утешение, какое завещевает вам ваш незабвенный отец, оставляя по себе столь дорогую память не только для присных, но для многих, очень и очень многих знающих его, не только для всей Варшавской паствы, но и для бывших паств его: Киевской, Тамбовской и Виленской, где память о нем ярко жива и совершается с великими похвалами. Каким он был там, таким же остался и до конца дней своих на последнем месте своего служения – в Варшавской епархии.

Немногие факты из наших воспоминаний могут оправдать и утвердить сказанное. Первый и важнейший вопрос, на который он, по прибытии в Варшавскую епархию, обратил самое серьезное внимание, это был вопрос о следственных делах и о духовном суде. Сам много лет священствовавший, он хорошо знал и высказывал, как легко возбудить жалобу против священника и как последнему трудно оправдываться. Священник, нередко говорил он, несправедливо оклеветанный, непременно встретит укоры и притязания со стороны общества, если обратится в суд с жалобой на клеветника; вы, скажут ему, пастырь духовный, который и врагов должен прощать, а не разводить распри, несогласия и вражду. И приходится, конечно, и молчать и прощать; а между тем клевета оставила свой черный след в приходе, а в душе пастыря беспокойство и угнетение. В виду этого, почивший архипастырь только в крайних случаях допускал гласные следственные дела, предпочитая им негласные расследования и большею частью архиерейский отеческий суд. Теперь много говорят о пользе условного суда и наказания. В этом отношении архиерейский суд имеет самое высокое и незаменимое значение. Нам известны случаи, когда виновные пастыри доверчиво открывали пред своим архипастырем всю свою душу, после чего условно были прощены и помилованы и затем не только исправлялись, но как бы перерождались. В подобных случаях почивший архипастырь творил великое дело епископства, представляющего образ всепрощающего и милующего Пастыреначальника Христа. Деяния Преосвященного Иеронима в этом отношении многоплодны, святы и поистине незабвенны.

Вспоминаем и первое посещение им Варшавских церквей. Сколько благости, отеческой любви и мира принес он и нам – пастырям, и нашим прихожанам. С добрым и кротким лицом, он сам всем нам многолетствовал, всех ласково научал, всем преподал заветы добра и христианской любви, всех ободрил и утвердил в христианском единении.

Спешит он, далее, познакомиться с духовенством, собирает в г. Холме благочинных и отечески беседует с ними о нуждах и потребностях епархии, о положении пастырей. Впечатление от этого собеседовательного общения получилось чрезвычайное; всюду заговорили о высоких душевных качествах Преосвященного Иеронима, о его простоте, доступности и сердечном, внимательном отношении его к духовенству. Все это в высшей степени расположило духовенство к архипастырю и, как всюду было слышно, обязывало его, пастырство, служить делу Божию по совести и с усердием. Истинная любовь действенна и в данном случае она вполне оправдала себя. Архипастырь радовался и искренно полюбил своих сопастырей. Между прочим, когда его раз спросили о силе и средствах того впечатления и благодетельного воздействия, которое он произвел и на духовенство, архипастырь скромно отвечал: «Что ж, я сам долго священствовал, а посему и в архиерействе остался священником в моем общении с пастырями; хочу быть благожелательным другом и советником их и, признаюсь, не насилую себя в этом отношении».

Много важных уроков любви христианской и доброго пастырства преподал нам почивший и в частных, случайных беседах. – Высокие душевные качества нашего архипастыря-отца поражали нас, пленяли, властно обязывали, и мы нередко спрашивали себя: откуда такая превосходная простота у Владыки, эта чарующая доступность, милая общительность, такая сила спокойствия, самообладания и снисходительности, такое общение любви?

Наши наблюдения и размышления привели нас к убеждению, что сила того добра, которым жила душа архипастыря, есть прежде всего природный дар Божий, без чего истинная и неизменная популярность, которой почивший всюду и постоянно пользовался у всех его знавших, не мыслима. – Важно, затем, и значение семейного начала. Семейство – лучшая лаборатория чувства христианской любви. Искренно сочувствовать другим, разделять чужую радость и чужое горе, уважать как святыню права всякого ближнего, снисходить к чужим немощам и недостаткам, обращаться со всеми с непритворною простотою и с дружелюбием – все это преимущественно вырабатывается в семье и наиболее свойственно человеку, приучившему себя к христианскому исполнению своих семейных обязанностей. А на почившем до конца дней его лежали эти обязанности. Он знал и радости, и горе семьи. Много радовали его дети, но он много скорбел после преждевременной смерти жены. Много горя причинила ему и смерть, уже в Варшаве, любимого его сына. Много было слез и тревог. Все это открывало тайну жизни и благодатно воспитывало и укрепляло в добре от природы доброе и любящее сердце почившего. Он знал жизнь, знал, что она не без терний, и умел понимать и нужду, и лишения, и горе других. – Любовь его крепла и возрастала и по отношению к его пастве. – Не бесследно было, наконец, в этом отношении и его продолжительное пастырское служение. Приход это тоже семья, которая и родит и воспитывает в пастыре чувство христианской любви. Приход же учит пастыря и великим тайнам жизни. Тысячи исповедников открывают пред пастырем свою душу со всеми ее невзгодами, бурными страстями и преступлениями. Таким путем невольно возбуждается в пастыре сочувствие к ближнему и милосердное отношение к нему; он ищет для страждущих елея, чтобы возлить на их раны, и привыкает любить даже преступных, которые в большинстве случаев правильнее могут быть названы несчастными. Не живоносный ли это источник и средство для развития в пастыре высокой и деятельной христианской любви.

Возьмем все из жизни почившего в совокупности, что только отчасти отмечено нами, и пред нами встанет тот человек великой души и деятельного добра, памяти которого мы пред сим гробом поклоняемся.

Да, мы расстаемся с великим архиереем и с великим человеком. Слово наше искренно и нелицемерно. Но, прости, дорогой отец, оно бессильно пред величием твоей души. Ты назывался Владыкой, но не владычествовал над нами ради власти. – Мы говорили и писали тебя: «Милостивейший Архипастырь и Отец», и это не были лишь мертвые звуки и письмена, это не было лишь общепринятой формой обращения, а было действительным и правдивым отношением к тебе, как к отцу нашему милостивому. И Преосвященным мы тебя называли не по форме только и установлению. Все те высокие чувства и расположения, которыми так богато была одарена твоя душа, а также твои отеческие отношения к нам по истине святы, и мы сознательно именовали тебя высоким архиерейским титулом: по всей правде тебе надлежит имя Преосвященного, Высокопреосвященного. И мы верим, что Правосудный Бог примет тебя, святитель, во святые свои обители. – А от нас, скорбящих, прими, дорогой отец, великое спасибо за все твое добро. Спасибо тебе за твою неизменную любовь к нам, за твою приветливость и снисходительность, за высокое нравственное поучение твоей мудрости и высоких качеств твоей превосходной души. Горячо молимся и будем молиться о тебе. Молитвенно и ты не расставайся с нами – молись о нас. Поклон тебе до сырой матушки – земли, а вечная и добрая память о тебе никогда не умрет и не умалится в наших любящих и признательных сердцах.

Уже много слов искренно скорбных, полных преданности и любви к почившему святителю – мы слышали у гроба его. Не довольно ли, скажете, этой словесной тревоги духу почившего? Но простите, други, – дерзаю сказать еще я, дерзаю, потому что преступно, невозможно мне молчать, как невозможно туго натянутой струне не звучать после удара по ней. Я верю, я чувствую, – твой святительский дух, витающий над нами, он – всегда ласково-кроткий и терпеливо-снисходительный к моим ему речам, – позволит мне сказать и в сей последний раз.

Каждый из нас, более близких по служению к нашему архипастырю, чувствует теперь в глубине своей души на фоне общей скорби, – нечто особенное, не для всех одинаковое, сообразно свойству личности, но что по-своему усугубляет скорбь каждого из нас. Ты, любвеобильный святитель, не по достоинству моему, а только по любящему сердцу своему, призвал меня из далекой деревни и поставил служить у твоей кафедры.

Если бы я свой мысленный взор мог оторвать на миг от этой скорбной картины, чтобы перенестись только за несколько дней назад и дальше в глубь недавнего прошедшего, то жизнь нашу, жизнь нашей Варшавской паствы с ее почившим архипастырем, я скорее всего сравнил бы с жизнью природы в теплый летний вечер, когда солнце в своем стремлении к закату не жжет нас своими прямыми – горячими лучами, но тихо ласкает нас ровным светом и мирным теплом. И бодреет человек, оживает птица и распускается цветок. И легко дышится и хочется жить.

Но солнце зашло, светильник погас, а взор все устремляется в сторону скрывшегося светильника, пристально глядит и все ждет прежних светлых и теплых лучей... Позволь же, наш незабвенный святитель, из сокрывшегося горизонта твоей жизни вызвать, вспомнить хоть какой-нибудь из тех теплых лучей, которыми ты светил и согревал нас. Эти лучи – сокровище твоей души.

Казалось бы нескромно, даже дерзко, касаться сокровищ души почившего святителя в тот великий момент, когда почивший стоит пред лицом Всевидящего и Праведного Судии. Но этими сокровищами своей души архипастырь жил, служил нам, святительствовал, – и теперь, когда он лежит безмолвный, – не наш ли, пастырей-сотрудников долг – показать эту душу, открыть ее сокровища, поведать о тех путях, которыми душа святителя жила и служила нам. Пусть это ненужно почившему, ибо достоинство его не измеряется нашими словами, но это нужно для нас самих и для тех, которые кругом нас.

Я коснусь одной-двух черт жизни почившего, тех, которые были виднее нам и которые меня всегда особенно трогали. Святитель поражал всех знавших его своей исключительной приветливостью, ласковой речью, чуждой обидного упрека, нежным обращением со скорбной, мятущейся и даже пред ним виновной душой. Чувствовалась такая теплота и доброта души, что искренность охватывала человека, и он высказывал все сокровенное как доброму, участливому отцу. Могу ли забыть? Три года, из них два особенно часто, по долгу службы, я бывал у почившего, – и ни разу я не вышел из его приветливых покоев угнетенным, неудовлетворенным, немирным. И выговор, который трудно было заслужить у нашего Владыки, облекался в такую осторожную, мягкую форму, что, уча, наставляя, он не бил, не угнетал. Бывало, идешь к архиерею, не раз угнетенный, смущенный, со скорбью на душе, служебной-ли, житейской, даже семейной, – и несколько минут беседы-общения с умиротворенной душой архипастыря так тебя успокоят, так тебя ободрят, что иным, примиренным идешь в жизненный путь. Только на почве высокой христианской любви мог развиться этот мир, эта радость души святителя, во всех ценившего образа. Божий и человеческое достоинство.

Но красота и доброта души почившего ни в чем так ярко не отражалась, как в делах милосердия. И если бы я не сказал, из уважения к так понятной скромности тех, которые окружают гроб сей, не сказал об этой душевной черте архипастыря, я не сказал бы того, что составляет существо и смысл духовной жизни почившего. Но у меня есть и особенный повод говорить о милосердии.

Я научился верить, что милосердие, будучи выражением евангельской любви, есть в настоящее время лучшее, непобедимое знамя нашего пастырства. И если мы – пастыри – возьмем это знамя милосердия в свои руки и бодро и смело понесем его в мир, то, я твердо верю, мир – образованный, по нашей или не нашей вине покинувший нас и Церковь, – вернется к нам, Церкви, Христу, и мы снова все вместе будем веровать, молиться, любить... Вот почему я всей своей скорбной мыслью устремляюсь к милосердной душе почившего архипастыря, – в ней, в жизни ее я прозреваю целую школу милосердия, где, часто незримо, сеялись те святые семена, которые способны своей живучестью пробить камень, не погибнуть среди терний...

Я не говорю о давно прошедшем – Киевском, Тамбовском, Виленском святительстве, – я сейчас вспоминаю свое, последнее время. Приходишь к архиерею, – слезы у него на глазах. – Что – Владыко? – «Не могу видеть спокойно горя людского; вот – бедная диаконская сирота, как бы ей помочь, устроить»?

Владыка, говорю однажды, – бедная женщина просит разрешения сделать церковный сбор в соборе для уплаты за правоучение в гимназии. – «Зачем собирать, я могу дать», и передает немалую сумму. И как знали доброту души Владыки! Две недели назад встречаю в коридорах собора плачущего юношу. Говорит: «я к архиерею, слышал, что он помогает; я – сын священника (Василевский), сирота, мать бедная, – 8 детей». Говорю о нем Владыке в соборе – во время причастна, и сразу – «при первом свиданьи поговорим и устроим его». И дождался бы бедный внимания и милости к себе и начало уже сделано, если бы не болезнь и смерть...

А последнее горе народное – голод в России... Как оно близко было сердцу почившего, это лучше всего говорит одна из последних резолюций архипастыря, в которой так рельефно отразилась великая душа святителя, благословляющая своих сотрудников – пастырей на подвиг милосердия теми путями, какие подскажет каждому его сердце.

Но довольно слабых слов: святитель ушел, покинул нас. Скорбь велика, – это скорбь счастливых детей, лишившихся доброго отца. Такие дети не забудут отца. Еще долго – долго нашему мысленному взору будет предноситься спокойно – величавый и кроткий образ нашего старца архиерея, и острая скорбь, сменяясь тихой грустью, будет напоминать нам, что не встретим уже мы своего старца, не будем провожать в его кафедральный храм. Не выйдет он со светильниками к своей пастве на амвон, чтобы сказать перед ней и о ней: «призри с небесе, Боже, и виждь и посети виноград сей и утверди», сказать так, как мог сказать только приснопамятный архиепископ Иероним.

Но если телесный облик с годами и будет теряться, как всегда, изменчивой памятью, – то высокий нравственный образ почившего святителя, так сродный лучшим запросам и стремлениям человеческого, особенно пастырского, духа, не поблекнет, а еще со временем уяснится и утвердится. И у кого из нас создался этот нравственный облик нашего почившего архипастыря, то он долго-долго будет в его сознании, а за себя ручаюсь, что образ почившего святителя будет одним из последних, которые будут оставлять мое предсмертное сознание, мою молитвенную память.

Мир праху твоему, наш незабвенный архипастырь, наш мудрый учитель, наш милосердный отец!

Высокопреосвященнейший Владыко!

У гроба твоего нельзя умолчать о твоей отзывчивости на все доброе, христианское. Чутким сердцем ты отзывался на лепет ребенка и на запросы зрелого ума. Ты слишком хорошо понимал, что столь простые для детского сердца евангельские истины нередко встречают сомнения в критическом уме взрослого человека, и считал своим долгом идти против этих сомнений. Поэтому во всю свою архипастырскую деятельность ты так высоко ставил проповедь, уясняющую глубокий смысл евангельских сказаний. А глубина этого смысла очерчена во вспоминаемых мною твоих собственных словах. Ты говорил: «я читаю ежедневно несколько глав Евангелия и каждый раз я открываю в них дотоле неизвестный мне смысл».

При таком взгляде, естественно, ты с полной отзывчивостью отнесся и к запросу православных людей вверенной тебе епархии иметь в Варшаве религиозно-просветительное общество, объединяющее пастырей и мирян в стремлении к совместному уяснению и проведению в жизнь великих евангельских заветов. Ровно два года назад ты открыл это общество, принимал в жизни его личное участие и живо интересовался его деятельностью, руководя и направляя ее по правильному руслу.

Молимся об упокоении души твоей и просим: не оставь твоим предстательством пред Господом юное общество, которому теперь более чем когда-либо требуется сила и мужество. Мир праху твоему, добрый и любвеобильный архипастырь.

Да простят мне – архиереи Божии, сонм иереев благочестных и все содружество здесь предстоящих, что я в настоящую минуту дерзаю открыть уста мои.

Знаю – устали мы от труда телесного и наипаче от туги душевной; знаю, что новое слово о почившем причинит новую боль сердцу всем нам и особенно присным его; знаю также и то, что слабое слово мое не в силах сплести достойный венок похвалы почившему, да и не нуждается он, готовый предстать пред Судию всех и Мздовоздаятеля небесного, в похвалах земного преклонения. И не к тому нудит меня сердце мое. – Когда наступает час разлуки временной, нас охватывает жгучее желание насмотреться на дорогого нам человека, запечатлеть в памяти особенно дорогие черты его. И теперь – в горький час разлуки вечной с почившим архипастырем – хотелось бы – до боли – сердцу моему, вместе с вами, углубиться воспоминаниями в созерцание духовного образа Владыки, чтобы в душе нашей отлились на веки милые свойства его, в вечную нам память о нем и полезное назидание.

И здесь прежде всего приковывает взор мой к себе тот чудный дар, которым Творец и Раздаятель дарований духовных попремногу наделил усопшего, – это сердце, преисполненное любви и «духа жива», которыми запечатлены все дела почившего и особенно труды и заботы его на пользу нашего малого питомника вертограда Господня. Помазанный этими великими дарами Господними, почивший с первого вступления нашего под архипастырский омофор его и до последних дней жизни его и словом и делом проповедал нам «лето Господне приятно».

Сам попреизлиха вкусивший от горького корня учения, сопряженного с лишениями и бедностью, он сделал все возможное силам его, чтобы облегчить участь учащихся в школе нашей. Его заботливостью, его трудами и его средствами, главным образом, в училище нашем, почти после семидесятилетнего существования его, учреждено Общество вспомоществования бедным учащимся. Оно отрет много слез у неимущих вдовиц – матерей и даст многим детям-сиротам высокое счастье получить образование наравне с детьми обеспеченными...

Холодна и сурова школьная доля бедных мальчиков; постоянная жизнь в четырех стенах казенного здания, постоянный труд, без удовольствий и развлечений, иссушили немало душ бедных юношей. Сам на себе перенесший всю тяжесть жизни школы казенной, почивший всегда заботился о том, чтобы скрасить хоть как-нибудь монотонную жизнь наших воспитанников, особенно в дни великих праздников, когда во всех семьях, благословенных Богом, царит любовь, радость и ликование. В эти, горькие для сирот и бедняков, дни по его инициативе, его средствами и непременно при его личном участии у нас устраивались большие детские праздники... Пройдут годы,... как волны о твердый гранит, разобьются о беспощадную жизнь лучшие порывы душ наших воспитанников, загрубеют сердца их; но вспомнят они о заботливости о них архипастыря – и станет у них светлее на душе, смягчится от нахлынувших воспоминаний суровость сердца их, и образ его будет для них нравственным светочем в жизни и твердой опорой для веры в добро.

В жизни маленьких школьников, как и в жизни взрослых людей, бывают испытания, когда от грозящего разразиться над ними несчастия может спасти их только сильная своею любовию рука высшего начальства. Так бывает, когда питомцев наших постигают болезни телесные, а по временам и недуги духовные. В такую тяжкую для учащих и учащихся пору свободный от сухого формализма дух почившего раздвигал для нас узкие рамки мертвых статей закона писанного. И так спаслись многие, быть может, от конечной погибели.

Высоко ставя для жизни драгоценный дар Божий – здоровье физическое, Владыка непрестанно заботился об улучшении материальных условий жизни наших питомцев. Но, видя, что никакие средства не в силах бороться с страшным действием сырого и темного, веками прогнившего здания, Владыка напряг все свое влияние, чтобы построить новое, вполне соответствующее благоустроенной школе, здание. Как древнему вождю народа избранного, на раменах своих вознесшему людей своих к вожделенному порогу земли обетования, не судил Господь водрузить жезла своего на ней, а только издали показал ему всю роскошь ее; – так и нашему архипастырю не дал водрузить креста своего на обетованном нам здании; только издали – на планах видел он всю красу его... И порадовалось старое сердце его радостью великою за малых деток своих.

Любовь к детям почившего, естественно, отражалась и на нас, приставленных к ним в качестве учителей и воспитателей, и заставляла нас работать не столько за страх, сколько за совесть. И личными отношениями к нам он возгревал в нас этот великий принцип работы не за страх, а за совесть. Сам прошедший тернистый путь учительства, он всегда являл к нам спасительное для дела доверие, не стесняя нас ни сухой формалистикой, ни страшною для подчиненных легальностью. Он был для нас не грозным начальником, а мудрым руководителем и опытным другом, всегда готовым дать неопытному благовременный совет практической мудрости. Мы, как и питомцы наши, всегда видели в нем отца, болящего и веселящегося о чадех своих.

Владыко возлюбленный! За великую любовь твою к нам прими от нас венок из цветов общей любви нашей к тебе, и да увенчает он главу твою, служа залогом непрестанного нашего с тобой общения; ибо «любы», по слову Апостола, «николиже умирает». Из проливаемых ныне над гробом твоим слез, от которых мы не можем удержаться по немощи нашей, прими от нас только одну слезу для вечного орошения неувядаемого венка нашего – слезу общей нашей благодарности – от нас и от малых питомцев наших.

В настоящую минуту все мы, сидя за этой трапезой, делимся воспоминаниями и мыслями о нашем почившем архипастыре; только человеку свойственно переноситься мыслию – любовью к человеку, изъятому из среды живых. Нашему Создателю Богу угодно было наделить человека способностью переноситься любовью и благодарностью к другому человеку даже в то время, когда он находится от него далеко, далеко: – за горами, за реками, за морями; поэтому в нас сильна вера, что и души передших от нас в другой мир, принадлежащий одному и тому же Миросоздателю и Миродержцу, стремятся к нам такою же любовию, какою мы стремимся к ним. Так верим, что душа почившего нашего архипастыря и после своего отшествия от нас обнимает нас своею любовию, как мы любили и любим его.

Мысль об этой любви в нас сильна особенно в настоящую минуту, когда мы, священнослужители, только что проводили на место вечного упокоения нашего любвеобильного архипастыря. За этой трапезой уместен вопрос: чем дорог был почивший особенно для нас – священнослужителей? Думаю, что выражу правильно ответ, если скажу, что почивший архипастырь возбуждал в нас к себе любовь тем, что он сам питал любовь к нам, и еще тем, что он был чужд формалистики. Настоятели церквей Привислинского края обременены лишнею формальной перепиской. Так, напр., священники только этого края пишут акты о крещении и смерти в 4-х книгах, а акты о браковенчании в 5 книгах. Архипастырь видел этот тяжелый труд пастырей и старался его облегчить, насколько это было для него возможно. Так, существовал у нас, по примеру других епархий, богослужебный журнал, где священник обязан был своевременно записывать, когда и где он совершал какое-либо богослужение и когда и где проповедывал и о чем именно проповедывал. Не говоря о том, что такие журналы служат выражением недоверия архипастыря к священникам, они отнимают у пастыря время на формулировку содержания проповеди и вообще на излишнюю запись. Почивший архипастырь уничтожил этот журнал не потому, чтобы он не знал древнеклассического изречения: forma dat rei esse, a потому, что forma иногда может говорить и о том, чего не было... Нет, на место формы архиепископ Иероним ставил дух – дух свободноразумный, так свойственный духу Христовой церкви. Без этого духа нет жизни в человеке. Письмя убивает, дух животворит. Почивший архипастырь знал, что Богом дается власть начальнику не для того, чтобы он от подчиненных своих требовал беспрекословного слепого исполнений его воли, – это, благодаря штрафам, перемещениям и наградам нетрудное дело, а для того, чтобы уметь своею любовию возбудить в подчиненном свободноразумное рвение к своему долгу, по своей совести и по своим силам. Такое понятие о власти было причиною того, что наш архипастырь Иероним нас не только любил, но и уважал; повторяем, покойный Владыка был чужд формалистики. И как он радовался, видя пользу для своей епархии от такого отношения к делу! Года два тому назад в этой комнате почивший архипастырь мне передавал о том, что его недавно посетили знатные лица, которые с особою похвалою отзывались о православном духовенстве нашей епархии и высказывали желание, чтобы такими добрыми качествами отличались и священнослужители других епархий в России. – И между тем, – беспримерное в России явление: в течение 8 лет, на сколько припоминаю, было у нас всего 5 или 6 следственных дел, производившихся обычным формальным консисторским судом.

Где секрет этого необычного в русских консисториях явления? Объясняется это тем, что Владыка, избегая формы, руководился духом любви. Влияя на сотворшего вину этим духом, он возбуждал дух исправления, дух рвения к добру. Влияя на виновного и невиновного духом любви, архипастырь возбуждал и к себе любовь во всех нас. В этом случае обнаруживалось в нашем архипастыре исполнение древлеклассического практического совета: Si vis amari, – ama – изречения, которое не раз высказывал и блаж. Августин. А известно, любовь покоряет и покоряется. Вот почему наш архипастырь не действовал принудительно.

Нам надо молить Бога, чтобы мы оказались достойными любви и у преемника нашего почившего архипастыря, чтобы и он нас обнимал такою же любовию, какою нас обнимал наш почивший архипастырь, и чтобы будущий наш архипастырь видел нашу любовь к нему, выражающуюся и в рвении к нашему пастырскому долгу.

Наш почивший архипастырь оставил нам собою образ любви, возбуждавший и возбуждающий в нас при исполнении своего долга свободноразумную деятельность для блага церкви. Желательно, чтобы этот дух в нас рос и укреплялся. Это дух нашей Церкви, и выражение его не имеет предела. И будет время, когда все будут свободны, в свободу славы чад Божиих. Это будет в вечности. И потому возгласим нашему почившему архипастырю: вечная память.

Не стало одного из замечательнейших деятелей нашей православной Церкви, не стало Высокопреосвященного Иеронима.

Всем доступный, благожелательный, милостивый, ласковый, миролюбивый и умиротворяющий, почивший Владыка оставил по себе самую светлую, незабвенную память. Если бы нас спросили: какая наиболее заметная черта выделялась в его характере, мы все единогласно ответили бы: глубокая сердечная любвеобильность и миролюбие.

Почивший святитель наш имел особый дар привлекать к себе других духом архипастырской любви, своею замечательной тактичностью, миролюбивою снисходительностью и искреннейшим ко всем доброжелательством. Еще был у него редкий удивительный дар – это уменье снизойти до каждого из нас и нас приподнять до своей высоты. Это заставляло нас в беседе с ним открывать свою душу, как отцу родному. Слышали мы и замечания его, когда в чем-либо провинились пред ним, но эти замечания начальнические только он один умел высказать так просто, безобидно, мягко, деликатно, хоть иногда и прямо. Слышали – и сколько раз! и его ободряющие слова милости и благодарности и, если можно так выразиться, ласки отеческой. В течение почти восьми лет его архипастырского служения здесь мы привыкли видеть в нем такое близкое участие и в нашем общественном положении, и к нашим семейным нуждам. Всех бы он хотел утешить, всем помочь, всех наградить. Виновных он щадил, в надежде исправления, так что никаких следственных по консистории дел, за все это время, почти не было; резких, не только карательных, но и повелительных мер избегал, действуя более кротостью вразумления, в уповании, что каждый из нас сам сознает и восчувствует лежащий на нем долг. Ссор и раздоров не терпел, тайные доносы и ябеды – отстранял, всего более любил и рекомендовал мир, как самонужнейшее благо для священнослужителя, и всегда настойчиво оберегал его.

Светлую память о почившем святителе хранит Владимир на Клязьме, место его родины, с его духовною семинарией, где он был слава и краса ее, а затем Киевская духовная академия, где с блестящим успехом развивались его богатые духовные дарования.

Светлую память о нем хранят Киев, Тамбов, Вильня. Там все с сердечною радостью приветствовали его прибытие на кафедру и всегда с горькими слезами провожали его. Везде оставлены почившим памятники архипастырской любви, и эта память, как и здесь в Варшаве, увековечена крупными благотворительными, многотысячными учреждениями.

До последней минуты своей жизни архипастырь наш сберег елей веры и любви, как это видно из его последнего архипастырского послания к нам, чтобы встретить Верховного Пастыреначальника со светильником горящим.

Вот какой муж доблести угас, вот какое сердце биться перестало! Прими, дорогой и незабвенный наш архипастырь, от нас земляков своих и всех твоих почитателей наш глубокий поклон, как долг нашей признательности, высокопочитания, любви и преданности к тебе. Молитва о тебе всегда будет в сердцах наших. Помолись и ты о нас, аще имаши дерзновение ко Господу, да даст и нам, хотя частью, послужить ему с тою верою и любовию, в которых ты назидал и утверждал нас.

Один из пораженных горем – земляков почившего архипастыря

19 марта 1906 г. Варшавское Общество религиозно-нравственного просвещения в духе православной Церкви, учрежденное с благословения Высокопреосвященного Иеронима, поминало своего первого почетного покровителя.

Поминовение происходило в общем собрании Общества, которое состоялось в 8 час. вечера в зале Варшавской VI мужской гимназии. Собрание почтили своим присутствием Высокопреосвященный Никанор, архиепископ Варшавский и Привислинский, также многие лица из варшавского духовенства и светского общества – мужчины и дамы. Пред началом собрания членом Общества протоиереем П. И. Недумовым отслужена лития о упокоении души приснопамятного архипастыря, при стройном пении любительского хора Общества.

После литии на кафедру взошел председатель совета Общества протоиерей П. Каллистов и произнес следующую речь, посвященную памяти Высокопреосвященного Иеронима.

«Настоящее собрание Общества религиозно-нравственного просвещения – первое по кончине Высокопреосвященного архиепископа Иеронима, первого почетного покровителя нашего Общества. Поэтому, вознеся предварительно усердную молитву о упокоении души почившего архипастыря, считаем долгом признательности сказать несколько слов в память незабвенного нашего покровителя, начав сведениями о его жизни.

Высокопреосвященный архиепископ Иероним, в мире Илья Тихонович Экземплярский, родился 20 июля 1836 г. в с. Дмитриевых Горках, Меленковского уезда, Владимирской губ., в семье скромного сельского священника, где усвоил и первые уроки христианского благочестия. С теплым чувством покойный архипастырь всегда вспоминал о своем детстве, о благочестивых родителях, о христианской кончине своего отца, последовавшей в заутреню праздника Сретения Господня. Предчувствуя близкую кончину, старец говорил окружающим, что верно читают уже в церкви «Ныне отпущаеши раба твоего, Владыко», сам произнес с чувством эту молитву праведного Симеона и тихо скончался. Высокопреосвященный Иероним не даром особенно чтил праздник Сретения Господня.

Образование Илья Тихонович получил во Владимирской духовной семинарии, где, обладая прекрасным голосом он был певчим архиерейского хора, что не помешало ему быть и превосходным учеником. Как лучший воспитанник, он отправлен был для завершения образования в Киевскую духовную академию, в которой окончил курс учения в 1861 г. По окончании образования, И. Т. около 10 лет трудился в должности учителя сначала Черниговской, а потом Киевской духовной семинарии и вместе занимался литературными трудами, сотрудничая в журналах «Воскресное чтение» и «Руководство для сельских пастырей»; в последнем вел отдел библиографии. Занимая в семинарии кафедру педагогики, Илья Тихонович в 1865 г. издал собственное руководство по этому предмету, под заглавием: «Руководство к начальному обучению. Дидактика и методика». Удостоенный в 1870 г. ученой степени магистра богословия, И. Т. оставляет скромную должность семинарского преподавателя, принимает сан священства и делается законоучителем модного в то время учебного заведения в Киеве, коллегии Павла Галагана. Было что-то особенное в этой перемене службы, потому что, – как рассказывал сам Высокопреосвященный Иероним, – покойная Императрица Мария Александровна, при посещении коллегии, выслушав наедине объяснение причины, побудившей Илью Тихоновича принять священный сан, прослезилась. В должности законоучителя коллегии Галагана круг деятельности И. Т. Экземплярского расширился: скоро он сделался одним из самых известных и популярных киевских священников. Церковь коллегии стала усердно посещаться избранною публикой. Многих привлекало его прекрасное служение, чудный голос, проповеди, вдобавок удобное время службы – 11 час. дня. Многие избирали его своим духовником и не оставляли его до принятия им архиерейского сана.

Как опытного педагога, его стали приглашать для преподавания педагогики в разные учебные заведения, напр. в женские гимназии, в женское духовное училище. Епархиальное начальство также пользовалось дарованиями и трудолюбием прот. Экземплярского, давая ему специальные поручения, возлагая на него должности, напр. должность благочинного церквей. В это же время И. Т. достиг значительного материального благосостояния. Супруга учредителя коллегии, г-жа Галаган, ценя высокие качества законоучителя и желая удержать его у себя, внесла в Кредитное Учреждение капитал с тем, чтобы процентами с него о. Экземплярский пользовался, состоя на службе в коллегии, а по прослужении в должности определенного числа лет и весь капитал поступил в его собственность. Тем временем супруга И. Т-ча, давно больная, скончалась. Прослужив еще несколько лет в должности законоучителя вдовцом, прот. Экземплярский в 1885 г. призывается к высшему иерархическому служению в сане епископа. Сам знаменитый митрополит Киевский Платон, признавая достоинство и заслуги О. протоиерея Экземплярского, избрал его себе в сотрудники и викарии и посвятил в сан епископа Чигиринского. Незадолго до рукоположения в епископский сан, протоиерей Илья Тихонович, согласно обычаю, пострижен в монашество, с наречением Иеронимом, и некоторое время был архимандритом – настоятелем Михайловского Златоверхого монастыря, в котором настоятельствовал и в сане епископа Чигиринского. Древний Михайловский монастырь много обязан Преосвященному Иерониму своим благоустройством, особенно обновлением своего соборного храма. С июня 1890 г. Преосв. Иероним получает в управление самостоятельную Тамбовскую епархию. Здесь на первых порах потребовались от него усиленные архипастырские труды. Два страшные бедствия одно за другим, – сначала голод, потом холерная эпидемия – обрушились на Тамбовскую губернию. Преосвященный Иероним в это время был ангелом-утешителем своей бедствующей паствы. Девять месяцев подряд он раздавал от себя ежедневно по семь пудов печеного хлеба голодающим, а во время холеры разослал по епархии более 600 противохолерных аптечек. В Тамбове Преосв. Иероним много жертвовал на приют для бессемейных и престарелых священно-церковно-служителей, на общежитие для воспитанников семинарии и на всякое доброе дело, откуда бы оно ни начиналось. С апреля 1894 г. видим святителя Иеронима на кафедре Лиговской, на которой восседали знаменитые архипастыри: Иосиф Семашко, Макарий, Александр, Алексий. Преосвященный Иероним был достойным их преемником. Святительское служение Преосв. Иеронима в Литве можно назвать зенитом его славы. Здесь он, при помощи Божией, сделал добра больше, чем где бы то ни было. По его почину, при его щедрой поддержке восстановлена братская типография, построены две прекрасные церкви в предместьях города Вильны, широко развернулась здесь и благотворительная деятельность его: по большим праздникам выдавались сотни обедов бедным от имени архиепископа; посылались щедрые подаяния в тюрьмы. Его милосердием пользовались не только православные, но и католики и евреи. Никакому нуждающемуся он не отказывал в ободрении и материальном вспомоществовании. А духовные – вдовы, сироты, престарелые, имели в нем буквально отца. За то великою любовию платила Преосв. Иерониму паства Литовская за его благодеяния, и неподдельна была ее печаль, когда, чрез 4 года доблестного архипастырского служения в Вильне, уже в сане архиепископа, Владыка Иероним призван был на видную и ответственную кафедру Холмско-Варшавскую. Здесь святительское служение Высокопреосвященного Иеронима прошло на наших глазах. Его светильник ярко горел на свещнике церковном: его свет еще ощущается. Все воспоминания еще полны им. Все мы помним его церковную службу, его пастырские послания и к пастырям, и к пасомым, особенно воссоединенным от унии, которых он стремился привлечь, укрепить в православии, и которые тем не менее, под напором враждебных стихий, в последний год его жизни массами унесены были из ограды церковной. Эта скорбь имела немалое влияние на ухудшение здоровья святителя, приведшее его к преждевременной кончине. Здесь, в Варшаве, архипастырь Иероним также благодетельствовал, как и в других местах. А кто хочет вещественных памятников его благотворной деятельности, пусть посмотрит на новую Вольскую церковь, которая служит украшением всей окружающей местности и которая под алтарем своим скрывает дорогой нам прах его; пусть обратится в Св. Троицкое Братство, которому Владыка Иероним пожертвовал 40.000 руб. на приют – школу для девочек-сирот; пусть спросит бедные сначала и теперь обители Вировскую и Радечницкую, сколько почивший архипастырь передавал в разное время на их нужды тайно; пусть вызовет тех разного звания людей, которые также втайне получали от него щедрые пособия во всякое время и на пропитание, и на одежду, и на уплату за квартиру, за обучение и содержание детей в учебных заведениях, и на прочие нужды. Количество таких облагодетельствованных по некоторым признакам чрезвычайно велико. Для характеристики его щедрости припомним как-то слышанное нами случайно его замечание: «если у меня сегодня в шкатулке нет 500 руб., я беден и ничего не могу сделать». Это был архипастырь по преимуществу милостивец.

Как святитель, как строитель тайн Божиих, Высокопреосвященный Иероним явил нам архиерейское служение во всей его священнолепной красоте. В его священнослужении все было прекрасно и изящно: его великолепные облачения, панагии, митры, посохи, дикирии, рипиды, – все это его собственное; все его движения были плавны, мягки, неспешны; его голос в высшей степени приятный, мелодичный, задушевный. На первых порах даже свет

ские люди, обыкновенно редко бывающие в церкви, нарочно ходили к архиерейским службам из простого любопытства. Особенно нравилось оригинальное, ему только свойственное, произнесение им слов: «призри с небесе, Боже, и виждь и посети виноград сей» и вслед за тем тихое, но повсюду слышное, пение им же, в тон мальчикам- исполатчикам, при осенении на все стороны: «Святый Боже, Святый крепкий, Святый бессмертный, помилуй нас». Он обратил большое внимание на пение архиерейского хора. При нем послышались вновь превосходные умилительные напевы эктений, херувимской, «Достойно есть» и пр.

В Варшаву Преосв. Иероним прибыл уже на склоне дней своих, когда силы вообще изменяют человеку. Некогда проповедовавший слово Божие почти за каждой, совершаемой им, литургией, он в последние годы говорил поучения уже редко. Однако всем еще памятна проповедь, сказанная им на первую пассию 1899, о терпении, образцовая и по содержанию, и по манере произношения, проповедь, характерно показывающая, каким он был проповедником в цветущую пору своей жизни.

Но чем почивший Владыка был для подчиненного ему духовенства? Когда он умер, все единодушно говорили, что потеряли отца, и говорили искренно, от сердца, не в обычном банальном смысле этого слова. Почтенные, заслуженные протоиереи звали его отцом, папашей и были правы. Его обхождение, всегда простое, ласковое, было истинно отеческое. И отцы бывают иногда суровы, строги: от этого отца едва ли кто когда слышал слово резкое, обидное, укоризненное. Его обращение было всегда кротко и мягко. Если кому приходилось сказать что-нибудь строгое и неприятное, это говорилось всегда в такой деликатной форме, что оставалось только благодарить за урок. И виноватый уходил не раздраженный, но успокоенный, ободренный. Кротость почившего святителя известна всем, служившим с ним. Преосв. Антоний Волынский, видевший его всего несколько часов в своей жизни, отлично охарактеризовал его в нескольких словах своей телеграммы, по поводу его кончины: «молюсь о упокоении ангельски – кроткой души Преосв. Иеронима». Эту характеристику все поняли и признали верной.

Кротость архипастыря благотворно действовала и на подчиненных. При нем уменьшилось число тяжб в духовенстве, возникавшие пререкания редко доходили до обидных следствий и судных дел, чаще ограничивались негласным дознанием и пастырским внушением.

Кому неизвестна проницательность, психологическая чуткость покойного Владыки? Он был всем доступен, готов был со всеми говорить откровенно, по душе, но понимал людей удивительно тонко: всякую фальшь, деланность живо чувствовал, лести не любил и от людей неискренних, льстивых сторонился.

Нельзя забыть патриархальной простоты и радушия, с которыми Преосв. Иероним принимал у себя священнослужителей. В среде их он держался не как начальник, а скорее как старший в семье. Он принимал запросто, часто в одном подряснике, приглашал садиться, провожал. Мне, помнящему другие времена, когда пред архиереями повергались ниц, когда к Владыке шли со страхом и трепетом, иногда натощак, как мой покойный отец- священник, ходивший пешком представляться архиерею на дачу за 7 верст от города, не евши с утра до вечера, точно на священнодействие, такой страх внушали тогда Владыки своему духовенству, – мне, при этих воспоминаниях, особенно диковинно было видеть, как этот знаменитый заслуженный архиепископ принимал у себя иногда священников по домашнему, как эти последние сидели с ним рядом за одной трапезой, подобно ему, в одних подрясниках, как Владыка угощал ближе к нему сидящих, наливая вино, предлагая кушанье. Когда приходилось тому бывать у него на даче по делам службы и ночевать, Владыка самолично осведомлялся, удобно ли поместили, хорошо ли сделана постель, есть ли все необходимое. Все это – мелочи, но весьма характерные для такого лица.

А как почивший Владыка относился к детям-школьникам и школьницам! Умилительно было наблюдать его в среде учащейся молодежи в училище, в гимназии, в институте. В нем был виден старый и добрый законоучитель. Так он умел понравиться детям, привлечь сердца их ласковым словом, отеческою шуткой. И ему самому доставляло утешение, радость видеть детей, учащихся. Придет бывало утомленный, несколько сумрачный; а пробудет часа два среди детей, полюбуется на их свежие наивные личики, – и повеселеет сам, развлечется; а уезжая говорит: «вот и отдохнул, а так с утра не хорошо было». С любовью, с участием всегда всех благословит, а выпускных всегда напутствовал задушевным словом, благословляя на предстоящую жизнь от себя крестиками, образками, молитвенниками в прочном кожаном изящном переплете. А какую радость всегда приносил он с собою на экзамены Закона Божия! До приезда архиерея обыкновенно побаиваются, перешептываются, вздыхают, а приедет он, заговорит, станет спрашивать, – и куда весь страх девался! Всем как-то станет легче, робость пройдет, а собирается уезжать – жалко расстаться. И теснятся к нему дети и поют ему, поют: «Многая лета! многая лета!» без конца; бегут на крыльцо, не слушаясь начальства, рискуя простудиться, рад бы бежать и дальше за каретой... Смотришь Владыку Иеронима среди молодежи и невольно напрашивается параллель: Спаситель, благословляющий детей...

Чем же был архипастырь Иероним для нашего Общества религиозно-нравственного просвещения, за что это Общество собралось здесь, чтобы помянуть его? Естественно было ожидать, что святитель, сам долго прослуживший на учебном поприще, заявивший себя и в других местах служения любовию к просвещению, сочувственно отнесется и к нашему Обществу, поставившему себе цель идеальную, просветительную. И действительно, когда явилась мысль об этом Обществе, первоначально в среде светских людей, Владыка Иероним принял ее близко к сердцу, благословил начинателей, ободрил, руководил при составлении устава, почтил своим присутствием открытие Общества в ноябре 1903 г. и всегда живо интересовался его делами. Никогда наше Общество не забудет этого внимания, этой ласки и участия и всегда с благодарностью будет помнить о своем первом кротком и просвещенном покровителе».

В ответ на эту речь певчими-любителями и присутствующими с задушевностью была пропета «Вечная память!»

Каф. Прот. П. Каллистов.

Благодать вам и мир от Бога

Отца нашего и Господа Иисуса Христа

(Рим.1:7).

Такими словами приветствовали в посланиях своих св. апостолы верных чад и братий своих, и я, смиренный служитель Церкви Христовой и преемник апостольского служения, вступая на Холмско-Варшавскую кафедру, обращаюсь к вам, пастыри и пасомые, чада и братия новой, Богом врученной мне, епархии с апостольским приветствием: благодать вам и мир. Нет лучшего и более утешительного и благожелательного приветствия, так как им предусматриваются и обнимаются все стороны и интересы жизни временной и вечной. Два слова только, а ими выражается весь смысл и значение жизни! Как нужно понимать их?

Слово благодать означает милость Божию, дар Божий, который мы получаем от Отца Небесного не по заслугам нашим, а по силе крестной искупительной жертвы Господа нашего Иисуса Христа, – означает сверхъестественную силу Божию, которая сообщается нам по вере нашей в святых таинствах и очищает нас от грехов. Ясно, что пожелание мое вам благодати равносильно тому, если бы сказал я: желаю вам, новые, Богом данные, чада и братия, всего, что необходимо для жизни вашей телесной и духовной, – желаю и благ временных, для земной жизни нужных, и благ духовных, необходимых для достижения вечной жизни блаженной, так как жизнь наша земная всецело зависит от Бога-Творца нашего и Промыслителя, то еще яснее становится, как важно то, милостив ли к нам Господь, или гневается на нас, – дает ли нам свою благодать, или же лишает ее нас, и жизнь наша несчастна, полна бедствий и горя. А в жизни духовной еще более важно, действует ли в нас благодать Божия, оживляющая, возбуждающая, укрепляющая и ко всему благому руководящая, или же лишены мы ея, и жизни духа нет в нас, т. е., душа наша нравственно умерла, как умирает тело без воздуха и пищи. Вот как сильно значение и действие благодати и потому понятно, почему я желаю ее вам и молюсь, чтобы Господь не лишил вас своей милости и благоволения, но да пребудет на всех вас благодать Божия.

Нераздельно с благодатию и мир, которого я пожелал вам, также необходим для нашего земного благополучия и нашего спасения. Под миром разуметь нужно такое душевное настроение, при котором жизнь течет без тревог и волнений, при взаимном благожелательстве и безобидной уступчивости. Такой мир троякий: мир с Богом, мир с ближними и мир с совестию.

Со времени падения первых людей до Рождества Христова мира не было на земле: гнев Божий и проклятие тяготели над нею; и только Искупитель наш, своими страданиями и крестною смертию удовлетворив правосудию Божию, умилостивил Отца Небесного, примирил нас с Ним. С тех пор и стал возможен мир человека с Богом. Средства для получения этого мира нам хорошо известны, – скажу кратко. Необходимо исполнять святую волю Божию, выраженную в Божественном законе и постановлениях Церкви Христовой, и всячески избегать того, что прогневляет Бога, удаляет Его от нас. Такого мира желаю вам.

Большею частью бывает так, что кто живет в мире с Богом, тот имеет мир и с ближними, так как достижение первого облегчает возможность второго. Исполнителю заповеди Божией о любви к ближнему легко быть в мире с ним, не завидовать, не клеветать, не вредить ему какими-либо средствами. Но, к сожалению, как ни трудно иметь и хранить мир с Богом, а быть в мире с ближними еще труднее, так как житейские столкновения с ближними неизбежны, взаимные отношения до крайности разнообразны. Самое верное средство к сохранению мира – заповеданная Христом любовь к ближнему, исключающая всякое враждебное и зложелательное настроение. Этого мира от всей души желаю вам.

Тот внутренний голос души нашей, который одобряет или осуждает наши действия, называемый совесть, также имеет значение в вопросе о мире; и с нею мир иметь нужно; в противном случае она не даст покоя и будет мучить душу, как неумолимый судья, до тех пор, пока не послушаемся ее, или же усыпим ее. Несомненно, что человеку, находящемуся в мире с Богом и людьми, легче иметь мир с совестью, – она, как блюстительница закона, не будет тревожить того, кто не против закона. Такого мира с совестью также желаю вам.

Чувствую, что вступительное приветствие мое и благожелания оказываются тяжелыми, налагая на вас заботу о нравственном совершенствовании, так как благодать и мир пребывают только там, где нет греха и зла. Приветственное слово мое иным и быть не должно, так как прихожу к вам с твердым добрым намерением служить делу вашего спасения, как, чем и сколько могу, хотя с кротостию, любовию и долготерпением, чтобы преподать вам некое дарование духовное к утверждению вашему (Рим.1:2). Потому и вступаю на дело служения пастве Холмско-Варшавской не без смущения, так как по долгу служения обязан всемерно стараться и молиться, чтобы Господь хранил вас от всякого зла, и просить вас также умолять Бога о помощи на всякое дело благое. В этой взаимной молитве о ниспослании всем вам благодати и мира образуется союз – единение архипастыря с паствою в духе любви. И по молитве нашей взаимной, усердной Отец наш Небесный и Господь наш Иисус Христос, милостию и изволением Коих преподается всем верным благодать и мир, не лишит нас своего благоволения. В том наше утешение, наша надежда, что Господь благословит начало нашего духовно-родственного общения, поможет продолжению и увенчает добрым успехом конец. Да пребудет над всеми вами Божие благословение!

Возлюбленные братия и чада Богом вверенной мне паствы!

Благодать вам и мир от Бога

Отца нашего и Господа Иисуса Христа

(Рим.1:7).

Прежде всего благодарю всеблагого Господа Бога за всех вас, благодатию Божиею призванных быть чадами святой, соборной и апостольской, единой истинной, православной Церкви. Велика милость Господа нашего, которую Он явил всем нам русским, православным. Еще в древние времена принесено было Евангелие Христово в русскую землю, и уже при святом равноапостольном князе Владимире во всей России воссияла благодать Божия. В его дни все русские люди были просвещены святым крещением, – в том числе и наша Холмско-Червонная Русь. Господу угодно было в нашем отечестве, в святой Руси, утвердить свою истинную православную Церковь. Как звезды по небу, так по лицу земли русской от дней святого Владимира воссияли Божии храмы, а из среды народа русского Господь явил целые сонмы святых угодников: равноапостольных князей, святителей всея Руси и чудотворцев, преподобных печерских угодников, святых мучеников за веру христианскую православную. И здесь, в нашей Холмской Руси, издревле сияло православие, великим защитником которого был князь Даниил Романович Галицкий. Он возлюбил город Холм, построил на нем храм Пресвятой Богородицы, в котором и доселе хранится великая святыня – чудотворный образ Холмской Божией Maтери, принесенный из Константинополя в Киев и св. князем Владимиром пожертвованный Холму.

Много веков прошло с тех дней, в которые Русь просвещена была светом учения Христова. Много житейских напастей и гонений за веру православную претерпел и перенес русский народ и до сего дня не ослабел верою, пребыл преданным сыном святой православной Церкви. «Кто слушает слова мои и исполняет их, – говорил Христос Спаситель наш, – того уподоблю мужу благоразумному, который построил дом свой на камне; и пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры и устремились на дом тот; и он не упал, потому что основан был на камне» (Мф.7:24, 25). Господь утвердил на святой Руси дом Свой – Свою святую православную Церковь, и силы ада не одолели ее, хотя много бед и гонений за веру перенес русский православный народ. Подобно бурной широкой реке и опустошительному ветру устремляются на Русь святую древние враги веры православной – татары. Русские воины погибли в бою, весь народ был разорен; многие города и селения вместе с храмами были разрушены и сожжены. Всюду лилась кровь православных защитников отечества и веры христианской. Более двух веков страдала Русь от татар, но верою народ не ослабел, православие не погибло; Церковь русская православная, этот дом, построенный на камне, не упал, но пребыл невредимым.

Но еще большим испытанием посетил Господь нашу западную половину России, где Холм, Львов, Галич, Вильна, Брест, Почаев. Здесь все затоплено было врагами православной веры, не татарами, но братьями нашими по крови поляками. И здесь много веков лились реки, которые хотели потопить в своих водах все русское, православное; дули ветры, силившиеся поколебать и разрушить все дорогое нам. И многое погибло безвозвратно в это скорбное время. Русские князья, бояре, даже духовные лица, даже некоторые архиереи боролись, боролись и, наконец, пали в тяжкой борьбе, потонули в водах римско-католичества. «Настала скорбь гонения за слово, и они соблазнились; забота века сего и обольщение богатства заглушили в них слово» истины (Mф.13:21– 22). Но ныне нет уже гонений за веру православную. Небо прояснилось: воцарились Богом помазанные православные государи, призывающие всех безвозбранно исповедовать православную веру – и дом, западно-русская православная Церковь, не упал. Но кого же мы видим уцелевшими после многовекового здесь потопа и бури? Кого видим пребывающими неизменно русскими преданными Церкви православной, с обрядами греко-восточными? Вас, народ Божий, людей, простых сердцем, простых по жизни. Бог смирил гордого, яко язвена. Вы же, как злато, в горниле разных бед очищенное, сияете в Церкви православной, как драгоценное для Господа Иисуса Христа сокровище. Веселится о вас Церковь Христова, веселится о вас весь народ русский, веселится о вас и Царь наш православный. Веселюсь о вас и я, Божиею милостию смиренный архипастырь ваш. С первого дня моего пришествия в этот край царства русского я о вас думаю, вас люблю всем сердцем моим, за вас благодарю Бога, за вас возношу Ему горячие молитвы и по власти, Богом данной мне, всех вас архипастырски благословляю, усердно прося вам «благодати и мира от Бога Отца нашего и Господа Иисуса Христа». Веселитесь и вы о Господе и радуйтесь, ибо Божия благодать хранит вас от падения, укрепляет силы ваши, возращает веру вашу. «Господь помог и утешил вас... Многи скорби были вам, и от всех их избавил вас Господь». Ведомо мне, как трудно многим из вас и в настоящие дни, сколько соблазнов и злобы окружает вас. Еще так недавно, во дни переписи народной, подули противные ветры, устремились на вас мутные реки. Враги всего русского и православного приступили к вам с соблазном и клеветою, но вы пред Богом и снятиями людьми показали, как тверды вы в вере, сколь глубоко преданы святой матери Церкви православной. Вы остались на камне веры православной и не упали. Да продлит же Господь милости. Свою к вам, да пребудете до конца твердыми в вере истинной, верными сынами Церкви православной. Возводите очи свои в гору, к чудотворному образу Божией Матери Холмской. Во дни татарского погрома, в века польского угнетения и гонения за веру православную, предки ваши пред сим образом изливали молитвы свои ко Владычице мира, Заступнице усердной рода христианского. Преклоняю и я с вами колена мои пред сим чудотворным ее образом и из глубины души взываю к Владычице, да сохранит Она вас молитвами Своими в православии непоколебимыми, в жизни Богу угодными. Упорствующие и иноверцы да видят добрые дела ваши и да прославят вместе с вами едиными усты и единым сердцем общего Отца нашего Небесного. Любите святую православную Церковь, которая печется о нас как мать. От первых дней жизни и до последнего вздоха, она через служителей своих призывает на всех нас милость и благословение Божие. Во дни радости нашей она благодарит за нас Господа; во дни скорби и болезни возносит к Нему свои горячие молитвы о всех скорбящих и обремененных, милости Божией и помощи требующих. Даже после смерти верующих, когда самое имя наше позабудется всеми на земле, мы пребудем чадами Церкви. Никогда она не перестанет возносить своих молитв о прежде отошедших отцах и братьях наших, а после нашей смерти и о всех нас, во успении сущих, зде лежащих и повсюду православных. Будем же любить Церковь так, как она любит нас. И прежде всего молю вас, не забывайте храмов Божиих, где и в радости, и в печали все мы найдем тихое пристанище и богоугодную чистую радость. Вспомним слова псалмопевца, царя Давида: «Одного прошу у Господа: посещать, как можно чаще, храм святый Его». Чтение и слышание слова Божия, пение церковных песнопений да будет радостью и утешением вашим. Бывайте по возможности часто у святой исповеди и причащайтесь пречистого Тела и Крови Господних. Приучайте детей ваших, возлюбленных Господом нашим Иисусом Христом чад Церкви, любить своего Господа и храм Его святой. Чтите пастырей ваших, как служителей Божиих, непрестанных молитвенников за вас к Богу, пекущихся о спасении душ ваших. Братства не забывайте. Вписывайтесь в число братчиков церковного братства. Ваши руки будут держать братскую свечу, а Дух Святой согреет молитвою и любовию сердца ваши. Желал бы я, чтобы каждый и каждая из вас принадлежали к церковному братству, как истинные дети Церкви, ревнующие о благолепии храмов Божиих. Любите школу церковную. В ней научат вас разумению веры и многому полезному в сей жизни и для будущей вечной. Братья возлюбленные! Вы крещены, вы миром святым помазаны, вы храм Духа Святого, вы причастники Тела и Крови Христовых, вы чада единой святой православной Церкви. Братья Христовы! «Стойте в вере, мужайтеся, утверждайтеся» (Кор.16:13). Благодать вам и мир Божий и лобзание мое каждому из вас о Христе Иисусе, Господе нашем, Ему же подобает слава во веки веков. Аминь.

Выслушайте слово мое, и вы, чуждающиеся Церкви православной по разным причинам. Одни из вас поступают так по ложному стыду и нерешительности – только потому, что много лет не ходили в Церковь и думают будто стыдно уже теперь итти. Другие по своему малодушию страшатся насмешек односельчан, боятся, что их станут называть схизматиками, а то по ненависти к православию и подожгут. Есть среди вас и такие, которые чуждаются Церкви православной по ожесточенному упорству и ненависти к Ней и всему русскому. Все вы отвергаете материнские заботы о вас святой Церкви, но она, верная завету своего Основателя Господа нашего Иисуса Христа, не может отвернуться от вас, не может равнодушно видеть, как вы, дети ея, блуждаете подобно овцам, неимущим пастыря. «Кто из вас, говорит Христос, имея сто овец и потеряв одну из них, не оставит девяноста девяти в пустыне, и не пойдет за пропавшею, пока не найдет ея? А нашед, возьмет ее на плечи с радостью. Сказываю вам, что так на небесах более радости будет об одном грешнике, кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии» (Лк.15:4–7). Такой завет Господа Церкви: не оставлять заблудших чад своих, но с любовию искать их, дабы возвратить на путь спасения. И православная Церковь мать наша великую скорбь терпит о заблуждении вашем и удалении от нее. Вы относитесь к снятой Церкви с ненавистью, но она любит вас, она непрестанно молится за вас Господу Богу, чтобы Он Сам нашел вас, взял как заблудшую овцу Своего стада на рамена Свои и принес на лоно Церкви. И какая великая радость бывает, когда заблудшие чада возвращаются на путь истины. Верьте мне, что те, кого вы чуждаетесь, к которым, т. е. к нам православным, иногда и враждебно относитесь, любят вас, желают вам счастия и в сей земной жизни и спасения в будущей вечной. Если кому-либо из упорствующих и приходилось нести кару по закону, то поверьте, что причиною этого были враги наши и ваши, враги всего русского и православного, которых вы считаете своими друзьями и потому слушаете их. Но какие же они братья вам, если обманывают вас? Если бы они боялись Бога и искренно любили вас, то не обманывали бы вас. Кто лжет, тот не от Бога, не друг, но враг. Была недавно общенародная перепись, дело чисто государственное, ничьей религии не касающееся. А что наговорили вам мнимые друзья ваши, – враги истины? Вы записались не только католиками, но и поляками. И вы поверили, что этого Царь хочет? Вспомните же теперь и послушайтесь истинно Царского голоса, который с высоты трона призывает всех русских к верности православной Церкви: «Поляки безвозбранно да чтут Господа Бога по латинскому обряду, русские же люди искони были и будут православными и вместе с Царем своим и Царицей выше всего чтут и любят родную православную Церковь». Вот воля и сердечное желание нашего православного, благочестивейшего Монарха. Судите сами поэтому, как далеки вы были от истины, как велико ваше заблуждение. Всякая ложь, всякая клевета на Церковь православную принимаются вами за правду по ненависти к единой святой Церкви, матери вашей. На самый край погибели завели вас враги Церкви и народа. Хуже всего то, что некоторые из вас ненавистью к святой Церкви превосходят даже римско-католиков –поляков. Какой великий это грех. И вы думаете, что это угодно Богу, что это Ему служба? Горе нам, ибо вы являетесь слепыми орудиями слепых вождей. Вы угрозами, клеветою, издевательством и другим препятствуете жить богоугодною жизнью в общении со святою Церковью. И рады бы многие посещать святой храм, исповедоваться, причащаться св. Таин, венчаться, крестить в церкви своих детей, да вас боятся, вы их соблазняете, и живут они вне Церкви. Сколько народа гибнет чрез это, а виною всему ваше упорство и ожесточение. Вы подобны Савлу, гнавшему Церковь христианскую и думавшему, что он этим служит Богу. «После всех, – говорить о себе святой Апостол Павел, некогда Савл, – явился и мне Христос, как некоему извергу» (1Кор.15–8). Да не лишит Господь и вас этого счастия, да явит Он вам Себя и да соделает Он вас из гонителей Своей Церкви смиренными, кроткими, кающимися в своих грехах чадами Церкви. Ее объятия простерты к вам, и я по долгу архипастырства и любви зову вас в Церковь, зову соединиться с тем избранным Господом стадом, от которого вас некогда отлучили; зову соединиться с родным вам русским народом, с своим Царем и Царицей одною православною верою. Колеблющиеся и боящиеся из вас ждут особого призыва и повеления. Вышеприведенные слова Богом помазанного Царя да будут для вас этим призывом. Вы долго ходили во тьме духовной, как бы ночью: пора воспрянуть от духовного сна, возвратиться к источнику света – Церкви православной, глава которой Сам Христос. Он, наш Спаситель всемилостивый, Его Пресвятая Матерь, ангелы и святые ждут вас в Церкви православной, нашими недостойными устами молят и зовут вас к себе. Слушайте же глас сей и не ожесточите сердец ваших.

Благословен от Господа, кто послушает гласа моего, убоится Бога и покается. Долготерпелив и многомилостив Господь; с любовию принимает обращающихся к Нему.

Господи, призови Сам людей Твоих! Господи укрепи глас мой, да услышат его все, кого Ты Сам призываешь! Аминь.

Близкие мне по духу и братской

о Христе любви пастыри, дорогие мои

сотрудники!

Волею Божиею я призван к совместным трудам с вами на настоящей новой для меня ниве Божией. Не скажу, чтобы жизнь Холмско-Варшавской епархии была неизвестна и чужда мне до времени моего вступления в ее пределы. Особенности религиозной жизни этого края известны всей России и тем более мне по месту моего последнего служения. С чувством благоговения вступил я на эту древлеправославную кафедру. Знал я и помнил, что этот край нам, русским людям, родной: он славянский. Было время, когда и в этом крае, как славянском, следовали православной проповеди свв. первоучителей славянских Кирилла и Мефодия. Это было в ту пору, когда у всех славянских семейств был один язык, когда царила между ними сильная любовь и когда все славяне славили Бога как едиными усты, так единым сердцем. Было время – что подтверждают и польские историки, – когда польское племя исповедывало православную веру, возвещенную свв. Кириллом и Мефодием, и исполняло обряды восточного исповедания – обряды, сохранившиеся всецело в православно-русской церкви. К прискорбию, увлечение некоторых славянских племен западным р.-католическим учением произвело разделение между славянскими племенами, и, родные нам по племени, поляки, вот уже несколько столетий удалились от сродного славянскому духу восточного исповедания и приняли р.-католичество. И вот почему прибывающие на эту окраину нашего отечества русские люди не находят среди родственного нам польского племени православных обычаев, которыми украшается русское отечество, которыми живет Россия. Для русских людей в этом крае, можно сказать, единственное место, где русский человек видит все вполне русское, православное, где все напоминает ему далекую от него дорогую родину – это православный храм. Стоя в храме во время богослужения, он возносит свои молитвы к Богу при мысли, что в это же время, при точно таком же богослужении, на его далекой родине молятся отец и мать, брат и сестра. На вас, священнослужители храмов, посещаемых поселившимися в этом крае русскими людьми, лежит обязанность благолепием и стройностию богослужения содействовать подъему русского православного духа молящихся во вверенных вам храмах. Православно-русские пастыри! Радуйте сердца русских людей, находящихся вдали от своей родины, своим примером любви к своим родным русским отечественным обычаям, примером любви к обычаям и установлениям св. православной Церкви.

Вступая на Холмско-Варшавскую православную кафедру, я также знал и помнил, что в числе моих чад новой паствы находятся потомки борцов и мучеников за веру православную; между пастырями моей паствы, моими ближайшими сотрудниками – преемники тех славных предстоятелей Церкви, которые на раменах своих вынесли всю тяжесть гонения на православных, сами не соблазнились и сумели поддержать и укрепить народ православный. Но вместе с этим я не мог и не хотел закрывать глаза свои на то грустное явление, которое омрачает светлую картину торжества веры православной, разумею существование многих тысяч упорствующих, живущих вне общения с Церковию. Это расхищенные овцы православного стада, и таких уже много. Надо ли говорить, как велико настоящее горе и как тяжела мысль, что это горе может увеличиться. И потому в настоящее время пастырь должен быть готов более, чем когда-либо, всю жизнь свою посвятить делу спасения заблудившихся чад своих. Теперь настало время действовать; не праздные сожаления о минувшем, но твердая решимость и любовь пастыря могут дать лекарства для врачевания и исцеления тяжелого недуга. Тесное духовное общение верующих с Церковью и ее пастырями – вот, по моему убеждению, первое и самое действительное средство для охранения православных от соблазнов и для возвращения на путь истины заблудших. Живая тесная связь верующих с Церковию и пастырями, – это та великая сила, благодаря которой все ужасы гонения на православную Церковь в здешнем крае, все усилия врагов православия и христианской любви не могли поколебать православно верующих в их любви и преданности святой Церкви. И в настоящее время от пастыря во многом зависит возрастить и укрепить связь верующих с Церковию и чрез свое личное духовное общение с пасомыми утвердить в их среде свой авторитет. «Овцы слушаются голоса его (пастыря), и он зовет своих овец по имени и выводит их; и когда выведет своих овец, идет пред ними; а овцы за ним идут, потому что знают голос его; за чужим же не идут, но бегут от него, потому что не знают чужого голоса» (Ин.10:3–5). Так велика связь истинного пастыря и овец; так велико послушание последних первому. Но, конечно, тогда только и возможно будет послушание овец голосу пастыря, когда он будет знать своих овец, «звать их по имени», и овцы знать голос своего пастыря, видеть в нем своего, Богом данного, отца. Поэтому в тесном общении пастыря с пасомыми я вижу первый залог успешной пастырской деятельности и глубоко убежден, что такое общение вполне возможно и естественно. Правда, огромное большинство прихожан люди простые по вере и жизни, но пастырям хорошо известны слова св. Апостола, что «Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых; и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное; и незнатное мира и уничиженное и ничего незначущее избрал Бог, чтобы упразднить значущее» (1Кор.1:27–28). Не оправдались ли эти слова в жизни нашей западнорусской Церкви? Бог попустил сильным мира и первым в Церкви совратиться с пути истины, но дал силу простому сердцем народу перенести искушение. И если народ наш не развит, то на ком же первее всего лежит долг привести по возможности всех чад своих в меру возраста совершенна? Или может оттолкнуть пастыря от стремления сблизиться с пасомыми бедность последних? Но еще св. Апостол Иаков с горечью упрекает верующих за разделение чад Церкви: «послушайте, братия мои возлюбленные, не бедных ли мира избрал Бог быть богатыми верою и наследниками Царствия, которое Он обещал любящим Его? а вы презрели бедного. Не богатые ли притесняют вас, и не они ли влекут вас в суды? не они ли безславят доброе имя, которым вы называетесь?... если поступаете с лицеприятием, то грех делаете» (2:5–9). Если же священник будет чуждаться общения с народом, если отец безучастно отвернется от своих детей, то куда же они пойдут искать утешения и научения? в церковь? но чтобы верующие могли найти в ней и утешение, и научение, необходимо, чтобы пастырь был истинным отцом для своих пасомых. В минуту скорби душа человека ищет сочувствия и утешения и глубоко страдает, не встречая его. Я возьму обычный пример: отношение пастыря к осиротевшей семье. Сердечное участие пастыря в постигшей ее скорби, его теплая совместная молитва сделают то, что в осиротевшей семье он приобретает себе сердечно преданных чад. И наоборот, сухим, чисто формальным отношением к делу он навсегда оттолкнет сердце, искавшее любви и утешения. Подобное бывает и при радостных событиях в жизни прихожанина. К священнику несут весть о рождении нового члена семьи, он является вестником благословения Церкви ее новому члену; он бывает обыкновенно и самым дорогим гостем в радующейся семье. И тут то же: если священник разделит радость родителей, приветствует их ласковым словом, с любовию примет новое дитя своей паствы, он навсегда оставит в сердце присутствующих семя любви к себе. При холодном же отношении священника, с неохотою идущего в дом бедного прихожанина, безучастно отстраняющегося от скромной радости своих детей, он вместе с платою за труд унесет боязнь и нерасположение к себе. Конечно, такая отзывчивость к интересам прихожан возможна только при любви, которая составляет основу пастырской деятельности. И если такая любовь есть, то как много в практике пастырской случаев для того, чтобы поддержать и возрастить связь верующих с Церковию. Народ и в радости, и в скорби идет в церковь, в храме ищет успокоения и утешения. От священника во многом зависит поддержать такое религиозное настроение прихожан. Великая разница, хотя и чувствуется она больше сердцем, служит ли священник только для пришедших молиться, или же и сам молится вместе с ними. В исповеди особенное значение имеет и благотворно действует сердечное отношение пастыря к своему долгу. В несколько минут, посвященных им делу врачевания обремененной грехами, но ищущей мира, души, пастырь при помощи Божией может навсегда утвердить свою духовную связь с верующим и многое сделать для его духовного усовершенствования.

Но и кроме своего личного сердечного отношения к религиозным нуждам пасомых, священник весьма многое сделает для упрочения связи верующих с Церковию, если постарается привлечь своих прихожан к непосредственному участию в богослужении. И конечно, здесь на первом месте нужно поставить общее церковное пение. Возникнуть и окрепнуть это нелегкое дело может только при живом сочувственном отношении к нему священника. В его власти расположить к этому прихожан, выражением же своего одобрения и своевременною помощью поставить это доброе дело на твердую почву. Без сочувствия же священника, даже при существовании средств к осуществлению столь важного дела, последнее может заглохнуть или и вовсе не возникнуть. Почти то же надо сказать о любимых народом чрезвычайных торжественных богослужениях, например, акафистах, так называемых здесь отпустах, крестных ходах в праздничные дни, паломничествах к местно чтимым святыням и т. п. Сделать все это вполне согласным с духом православного богослужения, возбудить этим подъем религиозного чувства верующих, – все это не трудно, все возможно при любви и желании священника. При важном же значении всего этого для упрочения связи верующих с Церковию и самими пастырями, небрежное отношение к делу явится противным нравственному долгу пастыря, к сознанию которого я и обращаюсь в своей беседе.

В настоящий раз я не касаюсь обстоятельно служения священника, как совершителя богослужения; не говорю о необходимости для него особого попечения о чистоте своей личной жизни, прилежании в церковном учительстве и т. п. Все это ясно и само по себе и может быть требуемо от священника, как должное. Но что, кроме любви и сознания нравственного долга, может заставить священника жить одними интересами со своими духовными детьми, скорбеть и радоваться с ними, поддержать и укрепить ослабевающего? А между тем в этом не менее, чем в исполнении определенных законом обязанностей, состоит долг пастыря, как духовного отца своих прихожан. Еще в Ветхом Завете пророк строго обличает пастырей именем Божиим за нерадение их об овцах и именно за то, что пастыри «стадо не пасли, слабых не укрепляли, и больной овцы не врачевали, и пораненной не перевязывали, и угнанной не возвращали и потерянной не искали, а правили ими с жестокостию и насилием, и рассеялись оне без пастыря и рассеявшись сделались пищею всякому зверю полевому» (Иез.34). Если так ясно выражена обязанность пастыря блюсти свое стадо еще в Ветхом Завете, то насколько возвышеннее требования нравственного долга от христианского пастыря! «Пасите Божие стадо, говорит Апостол, какое у вас, надзирая за ним не принужденно, но охотно и богоугодно, не для гнусной корысти, но из усердия, и не господствуя над наследием Божиим, но подавая пример стаду» (1Пет.5:2–3). Священник не может ограничиться формальным совершением треб и богослужения, он не должен быть наемником, которому чужды радость и скорбь его духовных детей. Для того же, чтобы действительно быть руководителем и отцем своих пасомых, священнику, опять повторяю, необходимо находиться в живом духовном общении с прихожанами. И вот важное препятствие на пути к осуществлению этой великой задачи пастырского служения я вижу в частой перемене приходов. Если священник живет с постоянною мыслью о «лучшем» приходе, то какая же может быть речь о возможности духовного единения пастыря с пасомыми; станет ли такой пастырь жить интересами своего прихода; будет ли в свою очередь и народ любить такого пастыря, слушать голос его? А ведь в этом главное условие успешной пастырской деятельности. И если где-то особенно в нашем крае желательна тесная духовная связь священника с пасомыми, а такой связи нет и быть не может там, где бывает нередкая перемена пастырей. Поэтому я желаю и усердно прошу, чтобы вы не искали, без настоятельной нужды, нового места служения, но все усилия приложили к укреплению своего влияния в занимаемом приходе.

Думаю, что делу ближайшего ознакомления с духовно-нравственными нуждами прихода большую помощь могут оказать пастырские посещения прихожан, важное значение которых мне хотелось бы отметить в настоящей беседе. Без подобных посещений священнику весьма трудно было бы ознакомиться с бытом и нуждами прихожан. Правда, посещение прихожан является во многих случаях обязательным долгом для пастыря. Таковы, например, случаи, когда священника приглашают в дом для совершения каких- либо треб. Затем, существует прекрасный обычай посещать прихожан во дни великих праздников, когда священник является вестником благословения Церкви и вместе со своими духовными детьми разделяет праздничную радость. Но все же этого едва ли достаточно для пастырских воспитательных целей. Обыкновенно праздничные посещения прихожан совершаются в короткий промежуток времени, священник утомлен, да и цель подобного посещения не может быть слишком расширяема. Поэтому, кроме этих обязательных и обычных посещений, желательны посещения пастырем своих прихожан вне специально церковной богослужебной обстановки, с главною целью воздействовать нравственно на них и для возможного с ними сближения. Едва ли нужно и говорить, что случаев к подобного рода частным посещениям представляется бесконечно много. И болезнь прихожанина, и радостное событие в семье, поощрение особо ревностных в исполнении религиозных обязанностей и наоборот наставление уклоняющимся от посещения храма и т. д. Конечно, говоря о несомненной пользе пастырских посещений, я далек от мысли желать, чтобы эти посещения приняли характер чисто формальной обязанности пастыря посетить в известный промежуток времени всех своих прихожан. Пастырские посещения всегда, по моему мнению, должны оставаться свободным делом священника, руководящегося духовно-нравственными нуждами прихожан и их готовностью сердечно откликнуться на отеческий его призыв.

До сих пор я говорил преимущественно о необходимости тесной связи пастыря с прихожанами, как отдельными личностями, требующими для своего совершенствования пастырской попечительности. Но если такое единение существует, то несомненно тесна связь пастыря со всем приходом в совокупности его членов, и в данном случае приходи, нуждаясь в пастырской попечительности о себе, и сам является великою силою, при помощи которой пастырю возможно будет выполнить широкую задачу, возлагаемую на него пастырским званием. К пастырю Церкви в значительной мере применимо то, что говорил о себе св. Апостол Павел: «всем бых вся, да всяко некия спасу» (1Кор.9:22). Конечно, такая всеобъемлющая деятельность посильна только св. Апостолу. Но и в жизни прихода собственно нельзя и представить себе такого события или состояния, к которому мог бы безучастно отнестись пастырь. Усилия одного человека легко могут оказаться и недостаточными. И вот в своем же приходе священник найдет себе помощь. Церковное братство и попечительство, душою которых должен быть священник, всегда явятся великою силою, орудием к духовному подъему верующих, к подъему их материального благосостояния. О том, что желательно участие священника и в материальных нуждах прихода, разумеется, не может быть и речи, хотя эта обязанность и отступает на второй план перед первою и главнейшею – духовным руководительством прихожан. Известна материальная необеспеченность нашего крестьянина; вся жизнь его проходит в борьбе из-за куска насущного хлеба, и нередко бывает достаточно пожара или неурожая, чтобы этот неутомимый честный труженик сделался нищим, которому без посторонней помощи грозит голодная смерть. Может ли пастырь оставаться равнодушным свидетелем такого несчастья? Разумеется нет: он сделает, что может, по долгу христианской любви, но, к прискорбию, и сам он не богат. И здесь со всею ясностию выступает значение общеприходской благотворительности; и если она сосредоточится в церковных учреждениях, как то: братстве и попечительстве, то кому же как не священнику быть руководителем в помощи доброму делу, кому лучше знать истинную нужду прихожан и кто беспристрастнее его может отнестись к делу, конечно только при искреннем желании служить своему приходу. А это участие священника и в нуждах внешнего быта пасомых еще более, без сомнения, укрепит духовную связь его с приходом. Истина известная и высказанная еще отцами Церкви, что тогда только слово и поучение пастыря будет воспринято сердцем верующих, когда он и сам является отзывчивым на их личные нужды. Вся история Церкви от времени Апостолов подтверждает это. Поэтому особенно важно для пастыря принимать живое участие, по возможности стоять во главе таких учреждений, как братства и попечительства, которые одновременною целью своей деятельности поставляют и духовно-нравственное преуспеяние народа, и его материальное благосостояние.

Наряду с церковно-благотворительными учреждениями, действительным средством к сближению с приходом и утверждением его связи с Церковию является школа церковная. Здесь дело так ясно говорит за себя, что я не буду и указывать подробно, насколько важно и сравнительно легко влиять на еще не установившиеся детские души, чтобы направить их на истинный путь. Знаю, что занятие школою – это нелегкая задача для священника; но зато велика награда такого труда; без преувеличения можно сказать, что ни в чем не обнаруживаются так ясно плоды ревностного пастырского труда в смысле благотворного влияния на народ, как труда школьного. Но хотя и велико просветительное значение церковной школы, тем не менее заботою о ней одной не должен ограничиться ревностный пастырь. Взрослые его прихожане нередко нуждаются в научении даже самым основным истинам веры, не говоря уже о большом количестве неграмотных среди наших крестьян. И в данном случае многое могут сделать воскресные школы и внебогослужебные беседы священника с прихожанами. Конечно, нельзя требовать от каждого пастыря устройства воскресной школы и занятий в ней без помощников. Но если школа уже существует или представляется возможность к ее возникновению, то долг священника оказать ей всякое содействие и поддержку, принять ее под свое руководство. Подобное же значение в деле народного просвещения имеют и внебогослужебные чтения и собеседования, пользующиеся полным сочувствием народа повсеместно; и дай Бог, чтобы они росли и укоренялись все более и более. Здесь главное, чего нужно пожелать, заключается, по моему мнению, в жизненности собеседований при их общедоступности. Только при этих условиях цель будет достигнута и они могут явиться действительным средством к научению народа, равно как будут представлять для него живой интерес и отвлекать от вредных развлечений.

Все вышесказанное мною касается пастырской попечительности о пасомых, преданных православной Церкви. Но в нашей епархии есть еще предмет особой заботы и попечительности священника, – так называемые упорствующие. Как относиться к ним пастырю Церкви? И здесь я могу только молить о любви к ним, о преимущественной заботе и ревности пастырей об их спасении. Христос Спаситель дал образ истинного отношения Церкви и пастырей к заблуждающимся чадам ее в притче о пастыре, ищущем заблудшую овцу. А как подходит к этим обманутым верующим образ заблудившейся беспомощной овцы! Правда, они нередко с враждою относятся к матери – православной Церкви, они отвергают ее заботы; но этот заблуждающийся, обольщенный народ действует по неведению и заслуживает полного сожаления и всепрощения. Они по истине не ведят, что творят, и потому наиболее требуют всепрощающей любви Церкви и забот о себе. Церковь с грустью видит уклонение от нее людей, утративших веру в Бога и Его Церковь; она скорбит о разделении, существующем в христианском мире. Но особенно скорбит Церковь, особенно ревнует о заблуждающихся верующих в простоте душевной, которые лишены благ церковного общения только по неразумению истины и злому воздействию лиц, хотя и именующих себя христианами, но на деле чуждых истинно христианской любви, видящих в верующих душах только орудие к осуществлению своих планов. Не может здесь пастырь быть спокойным свидетелем совершившегося отчуждения верующих от Церкви. Тут место особой пастырской ревности, особым заботам о врачевании недужных, заботам о том, чтобы отыскать заблудшую и возвратить угнанную овцу. Трудно это, но и необходимо. Не осуждением, не угрозами или насилием, но только любовию, кротостию, терпеливым постоянным учительством пастырь Церкви может обратить заблудшихся, воссоединить любовию то, что отторгнуто лукавством и насилием. И в настоящий раз я считаю уместным напомнить пастырям о постоянной снисходительности Церкви к немощам верующих. Нет сомнения, что не все упорствующие руководятся в своих действиях враждою и ненавистью к Церкви. Нередко препятствует их единению с православною Церковию простая преданность некоторым обрядам, не входящим в практику православного богослужения. Как поступать в таких недоуменных случаях, я всегда с полной охотой дам свои указания. Но что Церковь православная, как любящая мать, готова идти на встречу стремлениям к единению с нею ее неутвержденных чад – это не подлежит сомнению и с особенною ясностью обнаруживается на церковной практике в отношении старообрядцев – единоверцев, находящихся в духовном детстве и однако пользующихся всеми благами общения с Церковию. Подобно этому ревность о чистоте православия и преданность обрядам православной Церкви не исключает со стороны пастыря, по моему благословению, и отеческой снисходительности к немощам так называемых упорствующих.

Наконец, усердная просьба моя ко всем пастырям о мире и христианской любви не только к членам православной Церкви, но и к лицам инославного исповедания, живущим совместно с православными. Даже в случае враждебного отношения односельчан к православным, пастырь любовию более, чем жалобами и угрозами, может изменить недоброжелательное настроение иноверцев. Мы, православные, с осуждением и справедливым негодованием говорим о тех людях, которые, ради достижения своих целей, решаются возбуждать ненависть в среде верующих. Да не будет, поэтому, ничего подобного в деятельности православного пастыря, призванного вселять мир и любовь в души верующих. Христос Спаситель в притче о милосердном самарянине дал нам образ любви и сострадания ко всем окружающим. Христианский пастырь не может быть, подобно ветхозаветному, безучастным к страданию ближних, хотя бы иноверцев; тем более не должен он поселять вражду между своими чадами и чуждыми Церкви православной. «Если возможно с вашей стороны, будьте в мире со всеми людьми» (Рим.10:11, 18). Не о безразличном отношении пастыря говорю я, не о холодности с его стороны к делу торжества истинной Церкви, но о тех средствах, которыми он может содействовать этому. Пусть пастырь идет к этой цели путем света, христианской любви и честного исповедания истины, а не путем тьмы и обмана, составляющих удел вора, который приходит только для того, чтобы «украсть, убить и погубить» овец. Церковь православная во все дни руководилась в своих действиях любовью, глубоко в ее сознании отпечатлелись слова св. Апостола Павла: «если я говорю языками человеческими и ангелскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий... и если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы» (1Кор.13:1–3). Итак, долг православного пастыря всеми силами содействовать упрочению в среде своих прихожан мира с ближними, этого великого жизненного блага, без которого невозможно для человека осуществить заповедь о любви христианской и даже найти покой собственной душе.

Примите, дорогие мои сотрудники, сердцем слово, сказанное от любящего вас сердца. Твердо и неуклонно стойте на страже врученного вам стада Христова, да будете безупречны пред своею совестию и готовы в день суда Христова сказать Ему: «вот я и дети, которых дал мне Бог».

Блюдите, како опасно ходите, не якоже не мудри, но якоже премудра, искупующе время, яко дние лукави суть

(Евр.5:15–16).

Возлюбленные о Христе братия, пастыри и сотрудники мои!

Поистине дни лукавые и тяжелые переживает ныне наша дорогая родина. Вот уже более полугода на Дальнем Востоке с необыкновенным ожесточением ведется страшная кровопролитная война, где тысячами гибнут братья наши; тяжело скорбит за этих славных, самоотверженных героев сердце народное, болезненно сжимается оно от тех озлоблений, которые причиняет нам жестокий враг. Вот и внутри России и не только на окраине ея, но и в самой столице, безумная крамола творит свои злодеяния. Свершается, наконец, еще невиданное и неслыханное на Св. Руси злое дело: святотатственно похищается одна из величайших исторических святынь Русской земли – чудотворная Казанская икона Божией Матери, в течение трех веков спасавшая Россию от нашествия иноплеменников и от многих бед и скорбей.

В годины тяжких испытаний, которые неизбежны в жизни как отдельного человека, так и целых народов, и которых было немало в истории многострадальной отчизны нашей, сердце благочестивого русского народа всегда обращалось ко Господу, единому Помощнику нашему в скорбях и болезнях; во множестве притекал он тогда в храмы Божии и здесь в сердечных воздыханиях, в слезах молитвы и в поучениях пастырских искал и находил облегчение душе своей. И ныне на русских пастырях православных лежит св. долг утешить народ Божий в бедствиях войны, ободрить и укрепить его дух надеждой на бесконечное милосердие Божие. «Утешайте, утешайте люди моя», говорил некогда Господь пастырям своим «священницы глаголите в сердце Иерусалиму» (Ис. 40, I). То же и ныне вещает Господь пастырям русским: утешайте скорбящий русский народ, разъясняйте ему смысл посылаемых Десницей Господней испытаний, призывайте Его к покаянию и молитве.

И, быть может, нигде, на всем широком протяжении земли русской, не нуждается в такой мере православный русский народ в пастырском слове вразумления, наставления и утешения, как в нашем Холмско-Подляшском крае. Вы знаете, православные пастыри Холмщины и Подляшья, как здесь враги православной Церкви и России перетолковывают по-своему всякое событие государственной, церковной и общественной жизни, как всеми мерами стараются внести смуту в темную среду народную, чтобы здешний исконно-русский и православный народ, освобожденный от рабства Польши и унии, снова отторгнуть от живого и крепкого союза с единокровной и единоверной православной Россией. Достаточно памятна нам в этом отношении всенародная перепись 1897 года. И в настоящее тревожное время, как уже стало известно, в некоторых глухих уголках Холмщины, а особенно Подляшья, среди деревенской темноты сочиняются и распространяются самые нелепые и зловредные слухи о настоящих военных событиях, и эти вымыслы, в духе известных латино-польских мечтаний, подкрепляемые подпольными листками, преимущественно заграничного издания, делаясь достоянием толпы, создают некоторое брожение в народе. Разумеется, они находят для себя благоприятную, восприимчивую почву среди наших несчастных слепцов – «упорствующих», у которых в связи с этим в последнее время стало замечаться несколько приподнятое настроение духа, большая смелость в речах и самоуверенность в действиях, даже незаконных, как то: самовольные, без церковных обрядов, погребения умерших, постановки крестов с двусмысленными надписями и др.; но и в среду православных слухи эти вносят смущение и соблазн, а на некоторых, живущих в приходах с преобладающим населением упорствующих, эти слухи действуют прямо подавляющим и угнетающим образом.

На почве такого тревожного настроения народа становятся особенно опасны для неокрепшей еще в православии паствы нашей католические празднества с обычными у них пышными процессиями, исповедью и зажигательными проповедями латинского духовенства. Католические юбилейные праздники 1901 года не одну сотню колеблющихся православных уловили в сети папства. В настоящем 1904 году среди католиков идут уже деятельные приготовления к празднованию другого, еще более грандиозного, юбилейного торжества в память 50-тилетия установления в 1854 году нового латинского догмата о Непорочном Зачатии Божией Матери. Праздник этот состоится 8 декабря (по новому стилю) сего года¹⁷ и должен быть обставлен необыкновенною торжественностью. Для выработки программы юбилейных празднеств заблаговременно была назначена папою особая комиссия «из выдающихся кардиналов», эта комиссия обратилась с особым посланием ко всем католикам, чтобы они достойным образом приготовились к означенным празднествам и приняли бы в них самое живое, горячее участие. Католическими епископами, вследствие этого, предписано духовенству в течении целого года приготовлять народ к юбилейным торжествам. С этою целью 8-е число (по новому стилю) каждого месяца во всех костелах должна совершаться литургия с пением так называемых «годзинок» в начале ее и «литаний» и других молитв в честь богоматери – в конце. В то же время ксендзы призываются к усиленной проповеднической деятельности, а миряне к тому, чтобы возможно чаще исповедоваться и причащаться Св. Таин. Всеми этими средствами наше местное латинское духовенство сумеет, несомненно, воспользоваться, чтобы достигнуть сильнейшего возбуждения толпы народной, и это возбуждение во дни самого праздника может проявиться неудержимым, бурным потоком, который может увлечь в своем течении некоторых нетвердых членов нашей православной Церкви.

Пастыри церкви Холмско-Варшавской! вы видите беды, угрожающие вашему стаду, которое Господь поручил вам беречь и охранять; не оставляйте же его беспомощным и беззащитным при надвигающейся опасности. Особенно зорко наблюдайте за теми темными агитаторами, которые хитросплетениями лжи и обмана стремятся опутать сердце доверчивого простолюдина. Разоблачайте пред народом злые и коварные замыслы врагов его; сообщайте пастве своей здравые и истинные понятия о современных событиях, развертывайте пред нею поучительные страницы славной истории русской, начертайте пред ее взорами чудные картины многократного проявления к нам дивных знамений милости Господней и его заступления; раскройте пред здешними, несколько запуганными и забитыми прежнею неволею, людьми великую незыблемую мощь народа русского, во главе с Царем его самодержавным, православным; поведайте им, что эта грозная мощь создана на камени веры православной, в живом союзе со святою греко-восточною церковию. По Апостолу: вразумляйте бесчинные, утешайте малодушные, заступайте немощные (1Сол.5:14).

Берегите паству свою от уклонения «во ино благовествование», особенно в виду предстоящего и уже подготовляемого юбилейного латинского праздника. Смотрите, какими средствами ведется это приготовление. Торжественность богослужения, горячая воодушевленная проповедь и умелое руководство в тайне исповеди – вот те старые испытанные, могучие орудия в руках латинского духовенства, посредством которых не только создалось неотразимое, почти деспотическое влияние его на свою паству, но не без успеха ведется совращение в латинство православных чад наших.

Против иезуитских приемов латинской пропаганды боритесь оружием правды. Во дни, когда в костелах отправляется какое-либо торжественное богослужение, с большим стечением народа, пусть и ваши храмы будут открыты для общественной молитвы, пусть и оттуда доносятся святые звуки службы Божией, отправляемой с возможным благочинием и благолепием. Не один колеблющийся, «храмлящий на оба колена», зайдет и к вам молиться, а быть может, проникнет в эти минуты в его темное сердце луч света Божия, коснется его божественная благодать, и не станет он обращаться «инуде», и... «приобрел ты брата своего». Что это так, об этом может свидетельствовать опыт наиболее усердных ревностных пастырей. Не придет колеблющийся, – зайдет ваш добрый прихожанин, да если и никто не придет, не пропадет за Богом ваша молитва.

Проповедь церковная пусть неопустительно раздается в храмах ваших. Усердно вещайте народу слово Божие. Простая, живая, идущая от сердца речь ваша найдет для себя добрую почву. В настоящие дни сосредоточьте свое внимание и усердие проповедническое на учении православной Церкви о Матери Божией. Латинские проповедники часто смущают простодушный народ клеветою на православную Церковь, будто она, не признавая Непорочного Зачатия Богоматери, тем самым унижает ее достоинство, недостаточно Ее почитает. Раскройте неправду этого новоизмышленного католического учения, которого никогда не знала Вселенская Церковь, и для которого нет оснований ни в Св. Писании, ни в Св. Предании. Заградите уста клеветникам указаниями на то, как высоко и свято чтит православная Церковь Матерь Божию, Честнейшую Херувим и Славнейшую без сравнения Серафим, укажите, сколько праздников в похвалу ее установлено, сколько храмов в честь ее красуется на Св. Руси, сколько чудотворных икон Ея, пред которыми с благоговением преклоняется русский народ – и в Холме и в Лесной, и в Турковицах, и в Почаеве, и во всех концах русской земли. Эту проповедь не ограничивайте только церковным амвоном, вещайте истину Христову и на внебогослужебных собраниях, и в школе, и по домам, при совершении треб церковных, и при случайных встречах, – словом, по Апостолу, «благовременно и безвременно». Для укрепления в сознании прихожан своих пастырских наставлений, давайте грамотным читать полезные и доступные их пониманию книжки¹⁸. Данною вам от Господа великою властью «вязать и решить» пользуйтесь с мудрою воспитательною целию на созидание своей паствы. В святой тайне исповеди обнажается и раскрывается пред вами душа вверенного вам народа Божия, со всеми ее достоинствами и недостатками. Здесь влияние пастыря может быть глубоко и неотразимо: одно доброе слово, обращенное к больной совести, может совершить в душе переворот. Оберегайте своих прихожан от посещения костелов во дни латинских праздников. В здешнем народе и доселе еще держится унаследованное от унии убеждение, не полагающее большего различия между церковию и костелом. Отнюдь не понося костела, не унижая его (как часто поносят нашу церковь латинские ксендзы), внушайте однако же своим прихожанам, как опасно посещение костела, как многие из-за этого посещения колебались в своей древле-отеческой православной вере и охладели к родной матери своей – Церкви. Особенно же предостерегайте православную паству от обычая исповедоваться и причащаться в костеле; внушайте, что не во спасение такая исповедь. Постоянно указывайте народу, как незаконны притязания латино-польского костела захватить обратно воссоединенный от унии народ Холмщины и Подляшья, разъясняйте ему, что польская уния лишь временно, и при том путем жестоких насилий, владела этим русским достоянием; но теперь, когда родная мать этого народа – Св. Церковь православная, долго скорбевшая в разлуке с похищенными у нее униею ее дорогими детьми, снова восприняла их в единение любви своей, то, мы верим, не только японская война, но и никакие силы вражии, или как говорит Св. Апостол, ни скорбь, ни теснота, ни гонение, ни голод, ни нагота, ни беда, ни меч... ни настоящее, ни будущее – (Рим.8:35, 38–39) – ничто не разлучит этого народа от союза его с Церковию православною и с единою великою Россиею.

Пастыри православные! мы лишь отчасти указали, как нужно вам в настоящую трудную и опасную годину бороться против врагов паствы нашей, еще недостаточно утвежденной в православии и потому поддающейся иногда соблазнам и увлечениям. Самые обстоятельства, а лучше сказать, Сам Господь укажет вам, как поступить в том или другом частном случае. Только не опускайте рук в мнимом бессилии, только не впадайте духом в расслабляющее энергию уныние. Смело и твердо стойте на страже своей паствы: внимайте себе и всему стаду, пасти которое поставил вас Дух Святый (Деян.20:28). Помните, что за каждую похищенную, пропавшую, погибшую овцу этого стада дадите ответ Господу, который с вас взыщет погибель ее. Да будут чресла ваши препоясаны и светильники горящие (Лк.12:35). Облецытеся во вся оружия Божия (Еф.6:11) и ходите прямо ногами вашими, дабы храмлящее не совратилось, а лучшее исправилось (Евр.12:12–13).

Усугубим же горячие молитвы к Единому Пастыреначальнику нашему, да поможет нам в настоящее трудное время разрозненную и неокрепшую еще паству нашу утвердить в православии и единомыслии, а отторгнутых «упорствующих» братьев наших привлечь в единение веры и любви и благодати Божией.

Близкие мне по духу и братской о Христе любви сопастыри, дорогие мои сотрудники.

Призванный волею Божиею в 1899 году на кафедру Холмско-Варшавскую, я отдал ей сердце свое и на нее устремил свои взоры, изучая прошедшую ее жизнь и обозревая настоящую. Целый ряд трогательных событий предстал предо мною вместе с именами великих защитников и борцов за веру православную, сердце мое исполнялось радостию, когда я видел сотни тысяч преданных Церкви чад ее, выдержавших все ужасы и соблазны тяжелой исторической жизни на далекой русской окраине. Но не мог я не видеть и не смотреть на то глубокое грустное явление этого края, которое, в лице многих тысяч упорствующих, омрачало радость моего сердца и исполняло его скорбию и заботою.

От избытка сердечных чувствований я обратился с словом к своей новой пастве – и к возлюбленным чадам Церкви, преданным ей, и к упорствующим, и к вам – дорогие сотрудники мои и сопастыри. В-первых, сердце мое видело и приветствовало потомков славных борцов и мучеников за веру православную; во-вторых, я видел расхищенных овец православного стада, заблуждающихся и нередко ожесточенных, но заслуживающих сожаления и всепрощения, требующих особой заботы о своем спасении и умиротворении их души; в вас – пастыри моей паствы преемников тех славных предстоятелей Церкви, которые на раменах своих вынесли всю тяжесть гонения на православных, сами не соблазнились и сумели поддержать и укрепить народ православный. Я молил всех прежде всего иметь тесное духовное общение с Церковию и ее пастырями, а вас, пастыри, иметь тесное личное общение духовное со всеми своими пасомыми, знать и звать каждую овцу по имени, не отталкивать сердец духовных своих детей сухим, формальным отношением к делу. Указывая разные способы поддерживать и возращать связь верующих с Церковью, в том числе и на целый ряд церковно-благотворительных учреждений, я останавливал ваше особое внимание на занятиях в школе, как на действительном средстве для сближения с приходом и утверждения связи его с Церковью; писал вам, что ни в чем не обнаруживаются так ясно плоды ревностного пастырского труда, в смысле благотворного влияния на народ, как труда школьного.

Прошло довольно времени – более шести лет. В продолжение всего этого времени, памятуя слова Апостола: Пасите Божие стадо, надзирая за ним не принужденно, но охотно и богоугодно, и не господствуя над наследием Божиим, но подавая пример стаду (1Пет.5:2–3), я давал вам, пастыри, и даю полную возможность каждому работать не по принуждению, но по совести и по мере собственного разумения на пользу общую. Мне, слава Богу, до настоящего времени не было надобности требовать от вас исполнять свой долг, как долг начальства. Я радовался и радуюсь, видя вашу усердную и широкую самодеятельность.

Постоянным усердным богослужением вы привлекаете в храмы Божии всех своих прихожан; поучаете их и в храмах, и по домам; общее церковное пение ставится везде чуть не на первом месте; в редком приходе нет церковной школы, в большинстве приходов их по несколько; несколько школьных зданий воздвигнуто стараниями и пожертвованиями пастырей; они же являются душою церковных братств и попечительства – этой великой силы, этого орудия к подъему духа верующих и их материального благосостояния; множество трудящихся в народных училищах законоучителей заслужили глубокое уважение и благодарность за добросовестное и усердное исполнение долга.

Но и на этой светлой картине, к великому прискорбию моему, начали замечаться нежелательные явления. Некоторые пастыри стали относиться к исполнению своих законоучительских и блюстительских в начальных училищах обязанностей не с должным вниманием. А это послужило предметом грустных недоразумений между священниками и учебным начальством.

Кроме того, во взаимных отношениях некоторых священников и учителей начальных училищ явилась враждебность, выражающаяся даже в жалобах друг на друга, сущность которых сводится со стороны священников к обвинению учителей в действиях, клонящихся к подрыву пастырского влияния на народ, и недостойном их поведении; а со стороны учителей к обвинению священников в грубом обращении и нерадении их о своих обязанностях по школам. Эти взаимные жалобы доходят до меня и каждая из них доставляет моему сердцу искреннее и большое огорчение. Я вижу и чувствую, какая беда, какое горе грозит стаду моему от таких пастырей и учителей, от такого отношения их к своему делу. И, пока не поздно, я обращаюсь с словами убеждения и усердною просьбою уврачевать эту внутреннюю, скрытую рану в жизни нашей церкви. Пастыри, допустившие себя до публичного обличения учителями вверенных вам начальных училищ! Вы получили такое богатство просвещения и такие божественные силы быть истинными пастырями овец, долженствующими полагать душу свою за каждую из них. Которая же из овец наиближе к вам – как не учитель, первейший помощник ваш в деле учения и миссионерства. Истинные пастыри, – слава Богу, много их, – учителя или учительницу, особенно на первых порах, а потом и постоянно, принимают к себе в дом как родных, как членов своей семьи. Взаимная любовь и помощь в труде – вот добрый плод такого отношения к делу. В упорствующих приходах, где священнику нет никакой возможности иметь непосредственное общение с упорствующими, добрый пастырь много может сделать и делает чрез учителя. И обратно, великое, ничем неисправимое, лишение, если в лице учителя пастырь видит овцу своего стада, которая бежит от него, не зная его гласа. И кто бывает виноват в этом; не лежит ли хотя часть вины и ответственности на совести самого пастыря? Что такое народный учитель? Это, большею частью, крестьянин по происхождению, сын народа, окончивший сельское училище, а потом учительскую семинарию. Где он мог так испортиться окончательно, неисправимо, что священник не может с ним жить и служить? Если же он от полуобразования и дурного влияния и впал уже в некие прегрешения, то где же для него спасение в глухой деревне, как не в доме пастыря. Вне его он погиб. Не осуждать, не отталкивать его нужно, а приблизить. Всякий добрый пастырь постарается спасти заблудшего, помня апостольский завет: если впадет человек в какое согрешение, вы, духовные, исправляйте такового в духе кротости (Гал.6:1). А недобрый пастырь спешит с жалобою на учителя. Такому пастырю напомню также слово Апостола: рабу Господа не должно ссориться, но быть приветливым ко всем, учительным, незлобливым, с кротостию наставлять противников, не даст ли им Бог покаяния к познанию истины (2Тим. 2, 24). Сам Господь учит в евангелии, что делать, когда согрешит к тебе брат твой. Если бы и это не помогло для вразумления и исправления – меры домашние наедине – то и в таком случае нечего спешить с жалобою, а поведать местной своей Церкви, напр. братству, уважаемым прихожанам.

Но еще большее горе в том, что иногда во всем виноват бывает пастырь, прежде всего неисполнением своих законоучительских обязанностей, вследствие чего тяжесть эта всецело ложится на учителя. О таком пастыре скажу, что он не пастырь и не радит об овцах.

В настоящее время священник, главным образом, в школе в детские души и может вложить веру в Бога, слово Божие и страх Его святый. А души взрослых во всех сословиях, нередко почва каменистая и тернистая для сеяния Слова Божия. В нашем же крае, особенно где упорство, вся надежда наша на воспитание детей в вере православной. Какая же страшная ответственность лежит на священнике, относящемся нерадиво к своим законоучительским и блюстительским обязанностям! Знаю, как велик труд школьный по долголетнему личному опыту, но велики и плоды такого труда. Знаю, что большею частью и не вознаграждается, как следовало бы, такой труд. Но я призываю к нему не страхом наказания и не обещанием наград, но ради Христа, заповедавшего особую заботу о малых детях Его Царства, ради славы и силы Церкви Христовой!

Братия моя о Господе! От великой скорби и стесненного сердца я писал вам со многими слезами, не для того, чтобы огорчить вас, но чтобы вы познали любовь, какую я в избытке имею к вам (2Кор.2:4).

Господь Иисус Христос со духом вашим. Благодать с вами. Аминь.

Мир возрадуется, вы же печальны будете;

но печаль ваша в радость будет

(Ин.16:20).

Возлюбленные о Христе братие, пастыри и сотрудники мои!

17 апреля, в день Светлого Христова Воскресения, Государю Императору угодно было возвестить своему народу о даровании всем русским подданным свободы вероисповедания и богослужения. Отныне это памятный день в истории нашей Церкви и нашего отечества. Миллионы русских иноверных и инославных подданных радуются всем сердцем, служат благодарственные молебны, шлют своему Государю благодарственные адресы. Вся Россия приветствует в воле Государя залог дальнейшего свободного преуспеяния нашего отечества. Радоваться бы должны и мы, пастыри, твердо зная и веруя, что только свободный дух может приносить угодные Богу жертвы; радоваться – и за Церковь нашу, и за себя самих, ее служителей, так как отныне нет места для клеветы на нашу Церковь, как гонительницу за веру, и на нас, как гонителей.

Радостию чистою, искреннею исполнено было бы и мое сердце, но многие думы и заботы волнуют его. Как сопастырь ваш, обращаю к вам, возлюбленные мои братья во Христе, мое слово, голос сердца моего, пережившего многое после великого дня. Знаю и чувствую, что не один я переживаю тревогу, но и все мы, пастыри Церкви Христовой, особенно же все вы, пастыри воссоединенных от унии приходов, имеющие многих овец, готовых покинуть ограду церковную. К вам прежде всего слово мое, пред вами открываю душу мою, вас зову на новый подвиг служения родной Церкви.

Что смущало меня, что заботами переполнило мое сердце? Не сожаление ли это, что Церковь православная лишается исключительного покровительствуемого положения? Не боязнь ли это за Церковь православную, нуждающуюся в поддержке и защите? Не желание ли это силою привлечь ко Христу и покорить Ему народы земли?

Нет, не этот страх смущает меня и не это желание наполняет мое сердце. Нет ничего более сродного духу и учению нашей Церкви, как это, возвещенное с высоты престола, начало свободы религиозных учений, и не внешним покровительством сильна Церковь Христова.

Мысль моя переносится в глубь веков, к тому времени, когда Церковь только утверждалась на земле, и сердце мое успокаивается от тревоги за судьбу Церкви Христовой.

Я вижу Спасителя мира, Того, по одному слову Которого могло явиться более двенадцати легионов ангелов, но Он не хотел царствовать над рабами и учил своих учеников: «не знаете, какого вы духа; ибо Сын человеческий пришел не губить души человеческие, а спасать» (Лк.9:55–56). Тот, Кто говорил о Себе, что Он кроток и смирен сердцем, Тот, Кто, по слову Апостола, будучи злословим, не злословил взаимно, страдая, не угрожал; но предавал то Судии Праведному (1Пет.2:23), и, как агнец, безгласно претерпел самую смерть с молитвою за врагов, – этот Учитель рода христианского не мог заповедать Своим ученикам иного способа утверждения истины, как только слова любви и убеждения. И это слово оказалось действенно: малое семя, сохраненное в мире (Ин.17:15), продолжало возрастать и крепнуть. Я вижу первых проповедников Христа, святых апостолов, и все они были подражателями своему Небесному Учителю, проповедниками мира и любви. И совершилось великое чудо: «одиннадцать человек, говоря словами Св. Иоанна Златоустого, победили вселенную, и при том страдая, а не действуя; будучи поражаемы, но не поражая; подвергаясь злоумышлениям, но не злоумышляя; терпя удары, но не нанося ударов; будучи гонимы, но не гоня; будучи преследуемы, но не преследуя».

Апостолы почили, почти все, мученическою смертию от руки гонителей, но не умерло их дело. Бесконечное поле деятельности лежало пред их преемниками в служении Церкви Христовой; на последнюю ополчились все силы земные, и среди всех ужасов пыток и гонений на Церковь мы слышим слово благодарности за все к Богу и одну мольбу к людям – мольбу даровать свободу исповедания христианской истины. Целый сонм христианских апологетов простирает руки к престолу римских императоров и от лица Церкви умоляет их даровать последней свободу, так как Богу неугодно насилие, и «жертвы требуются от свободного духа» (Тертуллиан).

И Церковь Христова не погибла среди пыток и гонений, но возросла, но окрепла и, наконец, победила языческий мир. На римском знамени изображается крест Христов, и этим торжественно исповедуется, что «победил Галилеянин». Можно ли после этого бояться за судьбу Церкви Христовой? Есть ли место в верующей душе христианина страху, что заблуждение победит истину и тьма – свет Христов, просвещающий всех? Могут ли христиане, испытавшие весь ужас гонений и насилий и видевшие всю бесплодность их, желать этого для своих заблуждающихся братьев и видеть в таком господстве залог церковного роста?

История отвечает нам и на этот вопрос и отвечает, без сомнения, отрицательно. Враги Церкви не раз клеветали на нее, что она немедленно из гонимой сделалась гонительницей, но история говорит другое. Торжество христианства возвещается Миланским эдиктом, и вот что читаем мы в нем: «Мы решили дать как христианам, так и всем другим людям свободу следовать той религии, какую кто бы захотел избрать». Подобное же возвещается и в другом эдикте Св. Константина Великого: «хочу, чтобы, подобно верующим, приятности мира и тишины вкушали и неверующие... Люди здравомыслящие должны знать, что только те будут жить свято и чисто, коих Сам Бог призывает почить пред святым Его законом, а отвергающиеся пусть, если угодно, владеют жребием своего лжеучения». Таков великий завет первого христианского равноапостольного императора, и этот закон был вместе выразителем общецерковного сознания. Из этого и последующего времени слышится голос великих учителей церкви, и все они призывают к любви и свободе.

Великий святитель Афанасий Александрийский исповедует: «Спаситель столь кроток, что не употребляет насилия, а, напротив, ударяет в дверь и говорит душе: «отверзи Ми, Сестра Моя», и когда отворят, входит; а когда медлят и не хотят, удаляется. Не мечем и стрелами, не помощию воинов возвещается истина, но убеждением и советом... Истинному благочестию свойственно не принуждать, но убеждать, и Сам Господь не принуждал, но отдавал на произволение: «аще кто хощет по Мне ити». Святой Григорий Богослов учил так же. По его слову, «Бог требует, чтобы мы обращались не от насилия, но от убеждения... То, что делается по свободному произволению, как скрепленное узами сердечного расположения, и весьма законно, и надежно... и я признаю законным не принуждать, но убеждать, и нахожу сие более полезным, как для нас, так и для тех, кого приводим к Богу». Подобное этому учению исповедал и Св. Иоанн Златоуст. По его слову, «христианину не позволено опровергать заблуждения принуждением и насилием, но заповедано убеждением, словом и кротостию совершать спасение человеческое». Поэтому ни один из царей, принявших христианство, не издавал против язычников таких указов, какие выдумали против нас служившие бесам... Ничто так не привлекает, как кроткое и полное любви обращение. Любовь есть истинная учительница, она может освободить людей от заблуждения». «Сила истины, говорит святитель в другом слове, не нуждается ни в какой помощи; хотя-бы и тысячи людей старались заглушить ее, она не только не истребляется, но становится блистательнее и возвышеннее. Так же учили и все другие великие и святые отцы. Вот голос древней Христовой Церкви: она, гонимая, молит о свободе веры: торжествующая, дарует всем свободу и исповедует ее устами своих служителей и равноапостольного императора.

Пред лицем такого согласного учения и Христа, Спасителя нашего, и Церкви Его успокаивается душа верующего и радуется тому, что в ее земные дни повторяются Русским Императором слова первого христианского императора, и с надеждою взирает на будущее Церкви Христовой православной.

Откуда же тревога, откуда смущение души, омрачающие несколько радость, откуда гнетущая дума о чадах нашей паствы? Если источник веры нашей и надежд в истории древней Церкви, то причина настоящего смущения в современном положении православия и во всей России, и на нашей окраине.

Во всей России народ русский православный предан Церкви, любит ее, слушается голоса ее пастырей. Так было искони, так оно и теперь. Но не можем мы обольщать себя и не можем не видеть, что ослабела несколько эта древненеразрывная связь русского народа с Церковью, не можем не видеть некоторого упадка религиозного народного самосознания. Как случилось это, когда случилось, кто виноват? Все это вопросы, на которые должна ответить история. Но что это случилось, несомненно доказывает некоторый успех среди русского населения, особенно городского фабричного, проповеди противной Церкви православной, проповеди сектантских учителей. Мы не боимся ни за Церковь, ни за народ русский; мы верим и знаем, что истина победит, что проснутся дремлющие силы самого народа, пробудится живая ревность в вере. Но раньше что? Невольно сжимается сердце при мысли о том, как в среду простого, непросвещенного народа проникнут лжеучители, чтобы соблазнить многих. Сердце пастыря не может не трепетать при мысли об опасности, какая угрожает овцам словесного русского стада, при сознании ответственности за овец этого стада, волною которых одевались и мы, и отцы наши (Иез.34:3), но которых мы недостаточно знаем по имени (Ин.10:3–4), если они уходят из ограды нашей Церкви; которых мы не можем защитить от грядущего волка, но не можем без ужаса смотреть, когда волк будет уносить одну овцу за другою из стада Христова. Отсюда смущение наше, отсюда печаль наша, но печаль наша в радость да будет. Господь не попустит погибнуть слабому и беззащитному; грядущая опасность согреет любовию к детям своим сердца пастырей, и эта любовь объединит их на великий подвиг защиты народа от лжеучения; пробудится жизнь русского прихода, и народ, вместе с пастырями, силою любви к Церкви и силою духа воспитается «в мужа совершенна», которому не будут страшны нападения врагов истины. Вся Россия ждет осуществления Высочайшего обещания призвать на собор пастырей и верующих православной Церкви и даровать им право обсудить нужды Церкви и озаботиться возрождением приходской жизни.

От всей России обращаю взоры свои к особенно близкой сердцу моему окраине Холмско-Варшавской епархии. Проходят предо мною картины многовековой жизни русского православного народа в этом крае, и вижу я целый ряд угнетений веры православной, стеснений и даже мучений людей православных. Многое погибло безвозвратно для православия; многие князья, бояре, даже духовные лица соблазнялись и отпадали от истины, но простой сердцем народ наш при Божией помощи выдержал все испытания тяжкой годины и дождался светлых дней торжества истины. Но не все остались твердыми; многие поколебались от вековых гонений; оказались отторгнутыми от родной Церкви, – я разумею унию и униатов. По вере отцов, – это православные; по происхождению и нередко по языку, – это русские люди. Церковь русская православная не могла забыть чад своих, отторгнутых от нее; она простирала к ним руки свои, она призывала их к себе. И многое множество их возвратилось в лоно родной Церкви, и это было великое торжество и великая радость. Дольше, чем в других местах, оставались униаты в нашей епархии, более других дорожили они обычаями своими и находились в колебании, куда им идти: в Церковь ли русскую или в римский костел. Предания отцов и самая народность их – все говорило, что истинный путь для них – в Церковь русскую православную. И совершилось воссоединение с Церковию последней части русских униатов, и вместе с радостию случилось великое горе, переполняющее скорбию наши сердца и до сих пор: создалось так называемое упорство и упорствующие. Десятки тысяч некогда православных людей не узнали своей истинной матери – Церкви православной и отвратились от нее. Или они так сроднились с римским католицизмом, что не узнали голоса своей Церкви, зовущей их; или же голос этот, голос любви и мира, был подменен, и от лица Церкви говорили люди, чуждые духа ее и непризванные ею. История ответит, и частию уже ответила, что было причиною этого великого несчастия; Бог же один Судия всех. Я не сужу никого и не осуждаю никого, но оплакиваю детей моей паствы, не возвратившихся к Церкви своей. Призывал я их предаться водительству Церкви и быть верными ей детьми; призывал я вас, как дорогих сотрудников своих, на пастырский подвиг служения делу обращения упорствующих к союзу с Церковию. Я молил о любви к ним и о заботе об их спасении. Правительство наше считало своим долгом оградить слабых, неокрепших овец стада от волков, губивших их. Но не судил Бог в наши дни помиловать народ Свой. Упорство не исчезло, но озлоблялось в своем отчуждении от Церкви.

Вы помните, к чему я призывал вас в то время, когда Церковь православная была ограждаема и правительственною поддержкою; вы знаете, что и в послании к вам, и лицем к лицу я просил и умолял вас об одной только любви к заблуждающимся, просил и молил не надеяться на внешнюю помощь, не обольщаться мыслию о возможности правительственными заботами защитить православных и тем более обратить заблудившихся. И теперь, когда с высоты престола обещана всем свобода исповедания Бога, я могу повторить то же самое, о чем просил ранее. Возлюбленные пастыри Богом вверенной мне паствы, Бог призывает нас к новой жизни в истории Холмской Руси. Без опеки и помощи внешнего закона, как истинные пастыри Церкви Христовой, евангельским путем ведите стадо свое и пасите его. В борьбе с врагами Церкви да будет у вас только одно оружие – слово любви христианской и христианского убеждения. На такую только борьбу водит Своих воинов Сам Начальник веры нашей православной, и в такой только борьбе дыхание и жизнь нашей Церкви. Возлюбленные! Опасность велика, борьба неизбежна. Вижу тьмы людей, уходящих от Церкви, бывших чуждыми ей; вижу еще большее горе: вижу врагов сильных, пытающихся отвратить и преданных Церкви чад ее и соблазнить их; со скорбию уже слышу я о доносящихся угрозах и запугиваниях православных людей со стороны врагов истины, злоупотребляющих милостью Государя. Возлюбленные! Облекитесь во всеоружие Божие для предстоящей вам брани. Приблизьтесь с любовию к народу, как это было в первые дни жизни Церкви Христовой, о чем читаем в Деяниях Апостольских; будьте одно с народом, как это было здесь в Холмской Руси до введения унии, когда вся сила православия была в народе и его преданности Церкви. Учите народ, просвещайте его светом истины; утешайте народ и поддерживайте его, если придется ему претерпеть какое-либо зло от насилия и вражды гонителей; любите народ и голосом любви зовите его пребывать в Церкви и возвращаться в нее. Голос любви, это голос истинно доброго пастыря, и овцы стада узнают этот голос. Верю я и надеюсь, что ваши сердца уже загораются огнем пастырской ревности, что дух ваш готов к новой жизни подвига и любви. Верю я, что из вашей среды выйдут великие вожди, которые утвердят и всю братию свою. Всякое время рождает потребных ему деятелей, и я молю Господина жатвы, да изведет из среды вас достойных жателей и явит вас ловцами человеков в мрежу Христову. Твердо надеюсь я, что многие упорствующие смягчатся сердцем, когда не останется места для врагов истины клеветать на Церковь православную, и что придут дни, когда многие колеблющиеся, отторгнутые насилием, воистину возвратятся любовию, и теперешняя печаль наша в радость будет. Об этом забота моя и молитва моя: «призри с небесе, Боже, и виждь, и посети виноград сей, и утверди и, его же насади Десница Твоя».

Благодать вам и мир от Бога Отца нашего и Господа Иисуса Христа, возлюбленные мои чада!

«Братия, стойте и держите предания, которым вы научены или словом, или посланием нашим»

(2Сол.2:15).

Такими словами умолял св. Апостол Павел Солунских христиан быть твердыми в единой вере Христовой. По благодати и власти, данной мне от Господа пасти Церковь Христову, и я, как архипастырь православно-русского народа Холмщины и Подляшья, обращаюсь к вам, возлюбленные мои духовные чада, и умоляю вас твердо держаться Православной веры Христовой и «не уподобляться слабым младенцам, колеблющимся и увлекающимся всяким ветром учения по лукавству человеков и хитрому их обольщению» (Еф.4, 13–14).

Полные мира и любви Слова возлюбленного Монарха нашего, Государя Императора НИКОЛАЯ АЛЕКСАНДРОВИЧА (о свободе вероисповедания), возвещенные в светлый праздник Воскресения Христова (17 апреля сего 1905 г.), недругами Церкви православной и народа русского стали умышленно извращаться. В необузданной дерзости своей они стали распространять нелепую молву, что вера польская – католическая – единственно истинная, что будто в нашем крае везде будет только она одна, и что сам наш Царь православный переменил свою отеческую веру на чуждое нам и предкам нашим католичество. Они стали говорить, что православные храмы Божии будут отданы полякам-католикам, священники православные с своими прихожанами, если не примут польской веры, будут изгнаны из нашего края, начальниками везде будут поляки-католики, и что уже скоро настанет полное владычество поляков в крае. Они даже осмеливаются причинять православным людям оскорбления, стеснения и мучения, говоря самохвально: «прежде был верх ваш, а теперь наш».

Но, чадца моя, возмогайте о Господе и не смущайтесь духом: «печаль ваша в радость будет» (Иоан. 16, 20). Спешу к вам со словом утешения и радости.

Как архипастырь ваш, свидетельствую вам Богом живым, что Православная вера наша есть истинное учение Христа Спасителя; она единая святая, апостольская, отеческая и вселенская вера и будет пребывать незыблемо до скончания века.

На всей Святой Руси великой и в нашей Холмщине и Подляшье, со времен святого Князя Владимира, всегда была, есть и будет православная вера. Ею наша Русь святая росла, крепла и одолевала всех своих врагов.

Все наши цари русские всегда исповедовали православную веру и в ней почерпали силу для своего могущества. Неизменно предан православной вере и Государь Император Николай Александрович; в ней он почерпает для Себя отраду и обновление сил душевных. С высоты царского престола Он не раз свидетельствовал, что «вместе с Царицею Своею и всеми русскими людьми, выше всего чтит и любит родную православную Церковь». И ныне, в тяжелые дни испытаний для православных Холмской Руси, возлюбленный Монарх наш дает новое уверение непоколебимой преданности вере и Церкви православной и отеческой заботливости о верных чадах ее.

12 числа сего мая, в 2 часа дня, в Царском Селе, где теперь пребывает Государь Император с Августейшим семейством Своим, игумения Леснинского женского монастыря, вместе с пятью крестьянами Седлецкой губ. из сел: Носова, Свор, Луковцев и Ситникова, удостоились быть у Их Величеств и, припадши к царственным стопам, со слезами поведали Им о скорбях и притеснениях, причиняемых православному русскому народу в нашем крае поляками-католиками. Как отец родной, Государь наш милостиво выслушал скорби крестьянские, обласкал крестьян и успокоил тем царственным Словом Своим, что наши Холмщина и Подляшье останутся, как и были, русскими землями; святые церкви православные будут стоять твердо, и по прежнему в них будет славить Господа Бога русский народ по заветам святой православной Церкви, – для ограждения же православных людей от притеснений и оскорблений даст Свой Царский наказ. В знак духовного единения в вере со всем православным русским народом Он, Царь-Государь, благословил иконой Христа Спасителя каждого из крестьян. Как истинно-русский Царь, Он, по народному обычаю, отпуская крестьян, угостил их хлебом-солью со Своего царского стола.

Вот, возлюбленные о Христе чада мои, теперь вы сами видите, что все клеветы врагов на православную Церковь, на Царя-Батюшку и Царицу-Матушку рассеялись и исчезли, как дым, пред правдивым и могучим Царским словом, и вам теперь не должны быть страшны никакие ложные слухи и запугиванья. Безбоязненно мы будем славить Бога в своих православных храмах, и никакая вражья рука не причинит нам вреда.

Возлюбленные чада моя! апостольски молю вас твердо держаться истинного учения православной Церкви Христовой, которое вам вещают пастыри ваши, и хранить залог Духа Святого, даруемый вам во святых таинствах.

Заповедую также вам: «Совершайте молитвы, прошения, моления, благодарения за всех людей, за Царя и за всех начальствующих, дабы проводить нам жизнь тихую и безмятежную во всяком благочестии и чистоте, ибо это хорошо и угодно Спасителю нашему Богу» (1Тим.2:1–2).

Возлюбленные братия и чада Богом вверенной мне паствы!

Бодрствуйте, стойте в вере, мужайтеся,утверждайтеся

(1Кор.14:13).

В Светлый праздник Христова Воскресения нашему Благочестивейшему Государю угодно было возвестить Своему народу о даровании каждому русскому подданному свободы исповедании Бога и свободы богослужения. Отныне все иноверцы и христиане других исповеданий: римские католики, лютеране и другие – получают полную свободу молиться по своему обряду; отныне каждый и православный христианин, который не боится Бога и суда Божия, может, без страха наказания земной власти, оставить святую православную Церковь.

Много в России и иноверцев и христиан, неправославных, и велика была их радость, когда они узнали о Царской воле: они, каждый по своему, молились Богу о здравии и благоденствии Государя Императора и повергали к Его стопам свою благодарность.

Так поступили люди здравомыслящие, боящиеся Бога и верноподданные своего Государя. Не так было у нас; не так поступили многие из наших упорствующих. Они не только захотели отпасть от святой православной Церкви, к которой принадлежали их праотцы и отцы, но, вместо всеобщей радости и благодарности Богу, захотели причинить скорбь и печаль своим православным братьям. Они омрачили радость Светлого праздника, они клеветали на православного Русского Царя, когда говорили, что храмы наши будут по

Его указу отбираемы и переделываемы в костелы; они мучали и устрашали вас тем, что будут мстить вам за воссоединение с православною Церковию и силою заставлять принимать католичество. Все радовались в день Воскресения Аристова, а вы были в смущении и страхе и провели в некоторых местах ночь под Светлое Воскресение в затворенных храмах из боязни насилий со стороны упорствующих.

Ваше смущение и скорбь побуждают меня обратиться вам, возлюбленные, со словом мира и утешения.

Мир вам (Ин.20:19). Не бойтесь (Мф.14:27).

Выслушайте меня, вашего архипастыря, которому Бог дал власть учить вас. Я объясню вам, зачем Государь наш православный дал свободу верования всем своим подданным. Вот как говорит об этом Сам Государь в Своем Высочайшем указе. Он говорит, что «всю отраду для Себя Он неизменно почерпает в общении со святою православною Церковию и в ней только», в Церкви православной, «Он обновляет Свои душевные силы».

Благодарение Богу! цари русские всегда были и останутся православными, верными и преданными чадами святой Церкви. Православный Русский Царь – великий защитник и всех Своих православных подданных. Не бойтесь и не смущайтесь: Он не позволит никому обидеть вас, Он защитит вас от всех врагов ваших, и пред Ним дадут ответ все желающие сделать вам зло за преданность Церкви.

Было время, когда в этом крае в течение нескольких столетий святую веру православную ненавидели, а православных всячески преследовали и угнетали. Тогда некому было защитить веру нашу и людей православных, кроме Единого Бога. Отцов ваших хотели тогда насильно переродить из унии в римское католичество, против чего боролись сами униатские епископы. Но все это, все жестокости и угнетения не одолели Церкви православной. Сам Бог помог здешнему русскому народу сохранить до самого воссоединения с православною прародительскою верою и народность свою русскую, и обряд восточный. Отцы ваши не боялись тогда страха гонений и притеснений; они были сильны верою в помощь Божию и заступничество Царицы Небесной. Вам ли теперь смущаться, когда вы возвратились к своей матери Церкви и под защиту православного Царя.

Мир вам! Не бойтесь!

Враги истины смущают вас и ложно толкуют, зачем Царь даровал свободу всем молиться по совести. Послушайте, что говорит об этом Сам наш Благочестивейший Государь. Он говорит, что сама православная Церковь внушила сердцу Его стремление обеспечить каждому из Его подданных свободу веры и молитвы по его совести.. Православная Церковь научила Царя нашего, что если Он сделает это дело мира и любви, то этим возвеличит православную веру. Уповая на это, ради возвеличения веры нашей, Государь Император указом 17 апреля и даровал свободу веры всем своим подданным. Православная Церковь научила Царя, что она – столп и утверждение истины, что сами силы ада не одолеют ее и что ей не страшны все нападки и злоумышления врагов истины. Православная Церковь научила Государя, что насильно, против воли и совести, нельзя спасти человека, что если кто не боится и Бога, и Божьего суда, тот пусть не слушается и голоса Церкви: он отдаст ответ Богу, он лишится благодати, спасающей человека и подаваемой ему в Церкви.

Поистине, несчастны те, которые покидают свою истинную мать – Церковь Православную. Правда, им не грозит теперь кара земная, они радуются и хотят обижать других; но забыли они о том, что есть еще суд Божий; не думают они о том, что, отпадая от Церкви, лишаются ее молитв и спасительных таинств.

Поистине несчастны и наши упорствующие! Не страшиться их вы должны, так как не попустит Царь им обидеть вас, но жалеть их, заботиться об их обращении на путь истины и молиться об их спасении. И милостив Господь! кто знает, может быть, пожалеют сами упорствующие, что оставляют свою веру, свою народность и свой язык и принимают чужую веру и чужое богослужение. Господи, услыши молитву нашу, вразуми заблудившихся, обрати на путь истины уклонившихся с него.

Вы же, возлюбленные, пребудьте верными детьми Церкви православной и слушайтесь голоса своих пастырей. Предки ваши перенесли все тяготы гонений на веру православную и не поколебались в своей верности Церкви. Не смущайтесь же и вы теперь словами людей зломыслящих. Верьте слову великого Государя, верьте слову своих пастырей. Они научат вас и объяснят вам, если что-либо будет смущать вас.

Любите Божии храмы. В большую ветхость пришли многие из них, сердце болит при виде бедности их. Но велики и святы они не видом своим, а тем, что в них Господь, Его Матерь Пречистая и все святые принимают моления наши и подают нам милость и помощь. Ваши предки любили храм и богослужение, они наполнили унию чудным восточным напевом; ваши предки книжку составили церковных набожных песней – Богогласник, – по которому вы и теперь поете песни Холмской Божией Матери, Святителю Николаю и всем праздникам православной Церкви. Подражайте праотцам вашим, любите храм Божий, пойте сами в церкви; храните невозбранно в церкви добрые обычаи ваши и обряды, согласные с духом богослужения православной Церкви. Этому учите и детей ваших, да возрастают они во славу Божию под кровом Святой Церкви.

Братия мои возлюбленные! Вы – члены великого Тела Христова – Его Святой Церкви; вы свои Богу, Божией Матери и всем святым; вы – дорогие, славные члены великого Русского народа! Радуйтесь и благодарите Бога, сохранившего вас для спасения вашего и для славы Святой Православной Церкви! Знайте, братия, кто вы, и пусть помышления страха не входят в сердца ваши. Вы сильны своей верою и правдою, вы родные своему Царю и всему Русскому народу!

Радуйтесь, усовершайтесь, утешайтесь, будьте единомысленны, мирны (2Кор.13:11), и да будут милости Великого Бога и Спаса нашего Иисуса Христа со всеми вами.

Отцы и братие, возлюбленные во Христе сопастыри богохранимой Варшавской епархии!

Переживамое нами тревожное время, полное многих опасностей, налагает на нас великие и исключительные обязанности. Неслыханная смута, обнявшая значительную часть населения России, не прекращается. Высочайший Манифест, от 17 сего октября, возвестивший начало новой, свободной жизни для всех русских граждан, произвел вообще отрадное, успокоительное действие, но еще не погасил разгоревшуюся борьбу враждующих партий. К сердечному горю всех благомыслящих граждан, волнения не только не утихают, но как будто разрастаются, грозя ввергнуть отечество в междоусобную брань, плачевные последствия которой невозможно исчислить.

Православное русское духовенство всегда было близко своему народу, из среды которого оно и вышло, всегда жило с ним одною жизнью, одними думами и чаяниями, всегда болело его скорбями и в нужную минуту умело возвышать свой предостерегающий голос, чтобы уберечь народ от грозивших ему несчастий. И теперь, в тяжелую годину общего смущения, настала пора русскому духовенству исполнить пастырский долг служения своему народу.

Душевно скорбя о происходящих нестроениях и вместе с вами усердно моля Господа отвратить гнев Свой, праведно на ны движимый, архипастырски призываю вас, возлюбленные мои сотрудники о Господе, мужественно стать на страже вверенного вам стада. Теперь в особенности не время молчать; теперь время говорить громко, настоять, обличать, запрещать, умолять со всяким долготерпением и учением (2Тим.4:2). Усиленно прошу вас, явите всю крепость любви и ревности пастырской о спасении душ человеческих, волнуемых пагубными страстями вражды и своеволия, от которых еще никогда не исходило чего-либо доброго; потрудитесь самоотверженно, чтобы колеблющихся утвердить, враждующих умиротворить и всех привести к христианским чувствам кротости, миролюбия, покорности всеблагой воле Божией и нелицемерной любви ко всем ближним, увещевая пасомых ваших братолюбиво и приветливо относиться и к сожительствующим с ними согражданам иных народностей и исповеданий, не доводя неизбежных разногласий в мнениях до враждебных и насильственных действий, гибельных для общественного порядка и безопасности.

Молим убо вы, братие, вразумляйте бесчинные, утешайте малодушные, долготерпите ко всем (1Сол.5:14), не исключая никого, не пренебрегая никакой человеческой душой, памятуя, что «Христос за всех умре» (2Кор.5:15).