Пастырь Добрый

20 января сего года духовенство г. Торжка проводило на место вечного покоя своего старейшего собрата, протоиерея Василия Федоровича Соколова. Покойный состоял на службе при Христорождественской кладбищенской церкви 51 год и вышел за штат за 4 месяца до своей кончины. На погребение единодушно собрались все священники, во главе с архим. Борисоглебского монастыря Арсением. Сказаны было два трогательных надгробных слова, из коих одно коснулось жизни покойного о. протоирея, его полувекового служения в качестве священника городской кладбищенской церкви.

Василий Федорович был духовником половины новоторжских причтов, и нам привелось быть в числе его духовных чад. Посему, да не прогневается душа почившего, если мы предадим гласности некоторые воспоминания о нем, пока они живы в нашей памяти. Дела человека, каковы бы они ни были, после смерти идут вслед за ним, но если то были дела добрые, достойные подражания, пусть они оставят след и в душе живых¹.

Покойный протоиерей Василий Федорович принадлежал к разряду пастырей ветеранов, носил на груди бронзовый севастопольский крест, пережил эпоху 60-х годов и всех перемен, внесенных этими годами в русскую жизнь. Он видел своими глазами все общественные и церковные перемены, случившиеся в четыре царствования, принял посвящение от рук Архиепископа Гавриила и непрерывно служил при шести тверских Архипастырях. Человеку, столь долго пожившему и честно потрудившемуся, достигшему сана протоиерея, естественно было почувствовать некоторое сознание своих полувековых заслуг. Люди так склонны давать себе за все цену, помнить свои заслуги, дела великие и малые. Василий Федорович был не такой человек. Он был воплощенное смирение и кротость. В нем не было ни капли гордости. Самый вид его, лицо, глаза, улыбка выражали эти качества. Представьте себе пастыря-старца, носящего своеобразную старческую красоту и прелесть. От природы невысокий, а годами еще более согбенный, белый, как лунь, старичок с розовым румянцем на светлом, добром, спокойном лице. Густая, до старости прекрасно сохранившаяся растительность не скрывала, а еще более оттеняла черты его доброго лица. А его ласковые глаза, – кто их забудет! В них видна была, как в зеркале, прекрасная душа, чуждая всякой гордости, самомнения, самовосхваления. Когда он говорил, еще больше говорили его глаза. Они как-бы говорили каждому собеседнику: «простите, извините; Боже сохраните обидел-ли я чем-нибудь вас, каким-нибудь неосторожным словом?».

Есть люди, которые любят общественную деятельность, спешат заявить о себе громкими делами; но есть и такие, которые живут в тиши уединения весь свой век и не хотят, чтобы о них говорили. Покойный В. Ф. принадлежал к последним. Его жизнь была жизнью отшельника; его дом был кельей в миру. Кругом него волновалось бурное житейское море, боролись страсти, менялись настроения, била ключом общественная жизнь, происходила та жизненная борьба, в которой возвышаются сильные, падают слабые. В. Ф. жил вдали от всей этой жизненной драмы. Его ладья, управляемая евангельскими началами беззаветной веры и надежды на Бога, тихо скользила по житейскому морю, пока незаметно привезла своего пловца к тихому пристанищу.

Могут подумать, что В. Ф., любя спокойствие и щадя здоровье, намеренно удалялся от мира. Но это будет неправда.

Священнику, лежащему во гробе, не даром дается в руки Евангелие. Эта священная книга заставляет человека прежде всякой общественной деятельности обратить внимание на самого Себя. А священнику, как светильнику, стоящему вверху горы, нужно заботиться о чистоте своего внутреннего духовного света больше, чем всякому другому. Его все видят, у всех он на глазах, в наше время на него не стесняются указывать даже пальцем. Светильнику души померкнуть в омуте жизни недолго. Вот почему деятельность, обращенная на самого себя, должна служить главной заботой пастыря. Если мы будем осуждать пастырей, закрывающих глаза пред случайными и скоропреходящими общественными течениями, мы должны будем осудить и всех тех великих и святых Божиих людей, которые не взлюбили мира за то, что видели в нем один грех, гордость житейскую, погоню за славой, борьбу страстей. Даже больше: нам пришлось бы осудить всех тех великих отцов Церкви (Григория Богослова, Иоанна Златоуста и мн. др.), которые, ради спасения собственной души, отказывались от высокого епископского и даже патриаршего сана; пришлось бы отнестись с осуждением и к тем мужам древности, кто искал спасения «в пустынях скитающихся и в горах и вертепах и пропастях земных».... Да не будет!

Впрочем, любя тишину уединения, В. Ф. не бегал и общественной службы. Он много благодарит духовенство за честь, когда его выбирали на ту или другую должность². Но сам он не гнался за такой честью. Он доволен был своим маленьким делом. Со свойственным ему смирением он полагал, что для маленького человека и маленького дела достаточно.

Таким делом для В. Ф. служила молитва и частая, служба церковная. Пусть этого дела не замечают люди нашего века, пренебрегают им³. Оно для них стало так же непонятно, как непонятно для них вообще все пастырство церковное и служение священное. А мы позволяем себе думать, что этим именно делом и мир стоит, и Церковь Божия останется незыблемою до конца времен. Много может молитва праведного в наш неверующий век.

Без сомнения, достойны осуждения те пастыри, которые ради собственного спокойствия удаляются мира, замыкаются в себе, закрывают глаза на все окружающее, тем больше, если они делают так, чтобы жить в свое удовольствие, служить себе и своему чреву, чтобы жить и веселиться во вся дни светло. Но мы уверены, что душа покойного В. Ф. не даст Богу ответа ни в чем подобном.

Большинству новоторжского духовенства покойный был духовным отцом, и мы знали его жизнь. Нам не однажды доводилось бывать в его даме. Везде простота, отсутствие всяких следов роскоши. Незаметно бедности, но нет и тех жизненных удобств, которые создают утонченный вкус и барские привычки. Дом В. Ф. и вся его обстановка – типичный дом и обстановка не городского, а сельского священника. Вы входите в зал, и спустя минуту из боковой двери появляется хозяин. Одежда самая простая, без всяких претензий на щегольство или на моду. Ласковым тоном хозяин приглашает вас сесть и сейчас-же засуетится угощением, чаем. Вы его успокаиваете, заявляете, что вам ничего не нужно, и начинаете разговор. Старец мало выходит и мало имеет знакомств, но замечательно умеет говорить: тихо, ласково, добродушно, очень складно и очень интересно. Местами в речи его проглядывает юмор, но невинный и ни для кого необидный. Заведешь беседу. В. Ф. рассказывает свою жизнь. Человеку, долго пожившему, есть что рассказать, молодому есть что послушать и поучиться. Жизнь В. Ф. розами не цвела, напротив, была сплошь усеяна тернием и шипами. В начале службы одолевало семейство: мать, сестры, братья, все сироты и все на шее Василия Ф. Всех надо накормить, обуть, одеть, а на что? Доходы сначала были грошовые. Будучи 40 лет, В. Ф. пережил страшную семейную драму, потерял подругу жизни. Но судьба готовила ему еще более тяжкий удар: он лишился единственного сына, взрослого, подававшего надежды⁴. Бог не оставил несчастного, не отнял у него силы терпеть. На руках В. Ф. оставались неперестроенные сестры-сироты. Заботы его сосредоточились на этих сиротах.... Невеселую картину представляла его служба в первые годы. Кладбище, не имевшее ограды, было страшно запущено. Церковь деревянная, убогая, старая и ветхая, тесная, холодная. Начнешь служить, а ветер свободно гуляет по церкви, лампады тушит, свечи задувает. Приходилось, бывало, снег отметать от престола и жертвенника, прежде чем начать Божию службу. Что может быть хуже такого убожества! Много горя принесла и постройка нового храма. «Главное, средств не было, и всех нужно было упрашивать, умаливать. А тут болезнь подкралась и на восемь месяцев уложила в постель. Не думал и встать. Куда бы девались мои сироты»....

Рассказывает В. Ф. свое печальное прошлое, а у самого и в тоне голоса и в выражении лица бесконечное смирение пред Божественным Промыслом, так благоволившим и так устроившим. Где ты черпал эту силу, старец Божий?

Тихо в доме. В углу мерцает лампада пред иконою Божией Матери, скорбящих Утешения, Отрады душ мятущихся. Тихо и в душе старца-пастыря, верою поборовшего бурю напастей, с терпением несущего крест. Тихо сделается и у тебя на душе, когда выйдешь из его дома.

Особенно симпатичен В. Ф. был, как духовник. Это был в нем особенный дар привлекать в себе сердца грешников кающихся. Все, кто имел счастье исповедоваться у В. Ф., единогласно утверждают, что он был духовник на своем месте. Во время исповеди располагал он к себе необычайно и невольно заставлял открывать пред Богом вся тайная тьмы. В те моменты, когда В. Ф. совершал исповедь, невольно припоминалась известная притча Господня о блудном сыне. Уму предносилась картина кроткого, любвеобильного Отца, который спешит навстречу потерянному сыну и, падши на выю, лобызает его.... Кончив исповедь, В. Ф. непременно просил каждого помолиться за него, простить ему все согрешения.

Бог послал своему верному рабу безболезненную и мирную кончину. Старчески прихварывал покойный в последние годы, но когда человеку идет восьмой десяток лет, недуги телесные являются сами собой, и было бы удивительно, если бы их не было. Только ночью на 17-е января В. Ф. сделалось дурно, и он почти не спал. В 7 часов утра он хотел вставать и попросил чаю. Но в 8 часов пришедшая в его комнату, со стаканом чая, сестра нашла своего «братца» отошедшим в лучший мир. У В. Ф. было какое-то предчувствие, что конец жизни его будет в январе. В январе он родился, в январе вступил в брак и принял священство. И еще какие-то немаловажные в жизни В. Ф.-ча события произошли тоже в январе. За год до смерти он говорил нам лично: «Боюсь января. Пройдет он, еще год проживу. Но почему-то думается мне, что именно январь будет для меня роковым».

Так и случилось. Предчувствия не обманули В. Ф-ча. Живых прихожан у В. Ф-ча не было. Со свойственным ему добродушным юмором В.Ф. говаривал, что прихожане его «все спят и не беспокоят священника». Но зато, когда он умер, нашлось не мало живых, вспомнивших доброго, кроткого пастыря и пришедших проводить Василия Федоровича на место, где был «его приход». Густая толпа народа провожала его на кладбище, желая вечного покоя «во светлостях святых, в селениях праведных» и моля Пастыреначальника о прощении вольных и невольных его прегрешений.

Мир праху твоему, пастырь добрый!

Священник И. Галахов