Глава четвертая. Общие меры против умственных и нравственных заблуждений и бедствий народа

При всем усердии к исправлению пасомых и смягчению общественных бедствий, пастыри чувствовали недостаточность своего слова и для подкрепления его употребляли вспомогательные общие меры. Во-первых, они рассылали окружные послания и грамоты, в коих предлагали нравственные и практические наставления, сообразные с нуждами пасомых, пастырей и народа. Эти послания, по причине разнообразия содержания их, нельзя причислить ни к одному из рассмотренных отделов проповедничества, а должно назвать общими. Рассылая такие послания, пастыри подкрепляли их действие собственным надзором и распоряжением. При посещении епархий они предлагали народу необходимые наставления и делали распоряжения по устройству Церкви. Во-вторых, признавая священство учительным сословием, они постоянно внушали священникам руководить народ в вере, указывали на недостатки их самих и народа. Некоторые же пастыри усердно заботились о возвышении и исправлении духовенства и за свою ревность подвергались большим неприятностям. При этом, считая наказание действительным средством для обуздания греха и смягчения гнева Божия, пастыри требовали налагать епитимии на грешников, особенно богачей, притеснителей бедных. В тоже время, желая оградить и возвысить учительное сословие, далеко не удовлетворявшее своему духовному званию, пастыри внушали народу воздавать всякое почтение священству и монашеству. В-третьих, при содействии гражданской власти, пастыри делали административные распоряжения о поддержании церковного благочиния и благочестия в народе.

Мы обратим внимание преимущественно на главные послания известных пастырей, обходя, по возможности, малоизвестные, так как все они более или менее сходны содержанием. Главное внимание обращает на себя «поучение детям», Матфея, епископа саранского, которое, как думают, было разослано им по своей епархи. Поучение Матфея известно в двух редакциях, краткой и пространной. В обширном виде оно разделено на 18 глав, из коих в последних 8 главах кем-то прибавлены новые статьи. Это поучение служит совершенным типом произведений греко-русского проповедничества: оно в кратком виде содержит в себе почти все главные истины рассмотренного нами проповедничества, нравственно-аскетического и практического; отличается беспорядочностью изложения и простотою выражения.

«Имейте веру в Бога, любовь ко всем, к богатому и убогому. Пост имейте чистый, когда следует поститься, да просветлеете подобно Моисею. Милуйте убогих и немощных, лежащих и сидящих на улицах; посещайте находящихся в темницах, нагих одевайте. Домочадцев не бейте, не морите голодом и наготою, но больше милуйте. Убогий выпросит себе в другом месте, а они смотрят в твои руки. Правым помогайте, грешных милуйте. Странных вводите в дом и напитайте. Вдовиц призирайте, сущих в бедах избавляйте, старцев, попов и диаконов чтите. Челядь милуйте, наставляйте на путь покаяния; старых отпущайте на свободу, юных учите добру. Соседа не обижайте, не отымайте у него земли. Монастыри любите, то суть домы святых (описывает подвиги монастырские). К св. местам приходите, просите благословения у подвижников, приводите к ним своих детей, вводите их в домы свои для благословения и поучения. Епископа чтите, он есть молитвенник всего мира; не вступайтесь в церковные домы, в суды и земли. Если пригласите чернеца или причетника, то более трех чаш не принуждайте пить (далее следует известное учение о повиновении князю). Покоряйтесь друзьям малым и великим. Позовут вас на пир, садитесь на последнем месте. Тогда позвавший тебя скажет: друже, сядь выше, и будет тебе пред всеми честь и слава. Имейте в сердцах страх Божий; ибо начало премудрости страх Господень. Вера и страх Господень повелевает на всякий час помнить смерть и страшный день суда. Если кто сотворит грех, по внушению диавола, в тот же день да покается, опасаясь внезапной смерти (повторение о почитании духовенства и миловании рабов опускаем. Проповедник называет хозяина апостолом дома и велит учит домашних ласкою и грозою, под опасением ответственности. За ослушание велит наказывать рабов 4–30-ю ударами). Милость Божия, св. Богородицы и мое благословение да будет с вами»⁵³⁴.

Поучения митр. Алексия. а) Поучение или послание ко всей пастве. В нем, кроме объяснения притчи о семени и винограде, изложены наставления о любви, страхе Божием, покаянии, милостыне, хождении в церковь, праведном суде, почитании пастырей, и вообще о добрых делах. Между прочим, проповедник говорит, что «домашняя молитва без церковной не может иметь никакого успеха»⁵³⁵. б) Поучение христианам нижегородской области, сходное с предыдущим. Проповедник внушает духовенству учить народ страху Божию, любви, исповеди, милостыне, правде. Указывая на нестроения области, говорит: «от чего бывают удары на города, нашествия, голод, мор, пожары? Все это за грехи пред Богом». Наконец обличает пьянство и внушает всем сословиям повиновение священству⁵³⁶. в) Послание или грамота в червленый яр. Внушая духовенству и мирянам подсудность рязанскому епископу, проповедник учит их тем же нравственным истинам, какие изложены в предыдущих посланиях, между прочим – странноприимству. «Покайтесь, научитесь творить благое, поминайте смерть, воскресение, страшный суд, вечный покой, вечную муку, и не согрешите»⁵³⁷.

Слово 84 Златоустника, древнее, содержит различные правила и наставления. Напр.: «отцы установили приходить на молитву со свечою и поститься; горящая свеча прообразует Троицу. Не носящих на шее креста (мы) проклинаем в церкви. Заупокойную литургию должно служить на 4 просфорах; принесший должен положить их на кутье и поставить 4 свечи».

Слово ко всему миру (ХIII–XIV в.) обращено к духовенству и мирянам, от лица Бога, и содержит в себе разные наставления и обличения. Между прочим, проповедник говорит: «без любви неприятны мне ваши молитвы и службы. Напрасно трудитесь, совершая службу в гневе; зачем (в таком расположении) идете в церковь, оскверняете ее и св. ангелов? Возглашаете: станем добре, со страхом, а сердца ваши удалились, содержа гнев и злобу». Далее воспрещает принимать просфоры от злых людей. Это же слово, в виде послания или речи епископа, приписано Златоусту и известно вам по некоторым отрывкам, приведенным выше⁵³⁸. Следует заметить, что оно отличается требовательностью, граничащею с ригоризмом, и крайнею оригинальностью мыслей. Напр.: «вы должны оставить имение и идти в церковь; колесам есть место в ваших дворах; я послал вам письмо» и проч.⁵³⁹.

Наказная грамота митр. Макария содержит разные наставления, преимущественно о христианской нравственности и обрядности, между прочим, обличает религиозное суеверие. – Священники держат на престоле, до 6 недель, мыло и детский послед (сорочки). «Чтоб впредь таковые мерзости на престоле не клали. Чтоб просвирни не наговаривали ничего над свечами, кутьей и просфорами, кроме молитвы Иисусовой»⁵⁴⁰. Патриарх Иосиф в окружном наказе христианам повелевал, чтобы в воскресные и праздничные дни ничего не делали, упражнялись в делах благочестия, ходили в церковь на молитву. В субботу, с благовестом вечерним (за три часа до ночи) лавки запирать, ничем не торговать, в бани не ходить. Утром до пятого часа дня лавки не отворять. Во время крестных ходов лавки запирать, пока кресты не принесут в собор⁵⁴¹. К этому же отделу надобно отнести грамоты патриархов общего содержания, отрывки из которых приведены выше, и особенно увещание патр. Адриана к разным сословиям, в 24 пунктах.

Ревизия епархий. Мы не имеем достаточных сведений о деятельности пастырей относительно ревизии епархий. Заметим только, что эта ревизия, при неустройстве государства, была сопряжена с большими затруднениями, и тем более оказывалась благотворною, при усердии деятельных и неутомимых пастырей. До какой степени оказывалась благотворною ревизия епархий в древности, видно из следующего обстоятельства. С перенесением русской митрополии на север, митрополитам неудобно было посещать южные области России, присоединенные к Польше. Пастыри действовали на народ одними посланиями, которые, без личного надзора их, не оказывали влияния на нравственность. От этого духовенство южной России нравственно опустилось, не радело о своих обязанностях и просвещении народа. Об нем все отзывались с презрением. «Недостоинство восседало на митрополичьих и епископских престолах. Пресвитерство дошло до такого бесчестия, что доброму человеку стыдно принять священности типографии, которая могла облегчить заботы о просвещении духовенства и народа и положить предел порче книг, распространению суеверия и заблуждений. Но невежественный народ, считавший всякую новость ересью, сжег типографский дом. Во всяком случае, напоминая священникам об обязанности учительства, пастыри успокаивали свою совесть исполнением законного долга. Действительно, редкий из митрополитов не писал послания духовенству о долге учительства, или не упоминал об этом в своих поучениях. Особенно часто об этом говорил и писал митр. Фотий. Как митр. Даниил всего более распространялся о пользе чтения книг, так Фотий – о важности и страшной ответственности священного сана. Все этого рода послания, идущие почти через весь первый период, отличаются однообразием и подражательностью; развития в них, равно как и в поучениях о наказании за грехи, – никакого.

Древнейшее поучение священникам, или правило, принадлежит митр. Кириллу II; оно разослано было по всем епархиям. В правиле Кирилла различают три части. В 1-й части он говорит об обязанностях святителей, неустройствах Церкви и Божиих казнях; во 2-й излагает правила Владимирского собора; 3-я часть озаглавлена; «поучение к попом», и с вероятностью приписана Кириллу⁵⁴². В изложено учение о важности и страшной ответственности священ. сана, об обязанности священников к пастве и к самим себе в учении, служении и управлении⁵⁴³. Со времени Кирилла, сколько известно по дошедшим до нас памятникам, вошло в обыкновение рассылать духовенству это поучение. Самое поучение к попом, состоящее из обыкновеннейших мыслей, епископы начали рассылать по своим епархиям.

С поучением к попом сходно послание к духовенству митр. Петра. Между прочим, проповедник внушает духовенству заниматься чтением день и ночь, учить народ страху Божию, покаянию, смирению, любви, милостыне, под опасением вечной муки⁵⁴⁴.

Митр. Киприан, по примеру предшественников своих, написал послание к духовенству и христианам⁵⁴⁵.

Подобное послание к духовенству писал митр. Фотий; кроме известного учения об обязанностях священства, он излагает правила о постах, исповеди, крещении и елеосвящении⁵⁴⁶. Это же учение Фотий повторил в слове на неделю православия, богатом нравственно-аскетическими наставлениями⁵⁴⁷.

Есть еще послание кг духовенству, сходное с посланием Фотия к новгородцам; в нем изложено учение о строгом соблюдении поста, хождении в церковь, таинствах, и обличение священства, преданного торговле⁵⁴⁸.

Митр. Симон (XVI в.) писал послания: пермскому духовенству о его обязанностях;⁵⁴⁹ во Псков о вдовых священниках, и еще: назидательное поучение священнослужителям⁵⁵⁰.

По примеру митрополитов и епископы иногда писали подобные поучения. Напр. арх. новгородский Евфимий (XV в) в посланbи псковскому духовенству убеждал его воспитывать народ в страхе Божием и, между прочим, не дозволять службы священникам из других епархий⁵⁵¹.

Есть поучения священству и неизвестных проповедников. Напр. а) наставление духовным учителям как следует учить (народ) заповедям Божиим (вероятно русское)⁵⁵². б) Слово о том, какая беда предстоит иерею, неучащему и не наказывающему людей⁵⁵³. в) Поучение от иерея духовным детям, после исповеди⁵⁵⁴.

Наконец, слово Златоуста: как священникам учить людей, рекомендует настойчивую проповедь. «Хотя бы поучаемые не слушали (нас), но мы не перестанем учить»⁵⁵⁵.

В видах успеха проповеди, пастыри нередко указывали на недостатки самого духовенства и заботились об исправлении его. «Слово Златоуста» обличает священников в недеятельности. «Надлежит учить (народ) непрестанно; а мы, священники, всегда пребываем дома; от священства имеем одежду и пищу, (но) по небрежению не имеем книг, готовых не читаем, а только приобретаем различные одежды. Как не признать это злом? И учащих нас ненавидим, а пропитание и честь получаем от священства»⁵⁵⁶. Митр. Фотий в слове на Сретение, изложив любимое им учение о важности священства, рекомендует ему трезвость и предостерегает от пьянства⁵⁵⁷. Митр. Феодосий написал прекрасное послание о нерадении беломорского духовенства⁵⁵⁸. Митр. Даниил, с свойственною ему наблюдательностью, изобразил частные недостатки духовенства Успенского собора, в Москве. Изложив нравственно-аскетические наставления о приготовлении к будущей жизни, проповедник учит всех, особенно духовенство, заботиться о внутреннем благочестии и внешнем благочинии, чтобы никого не соблазнять. «Есть некоторые из священных лиц, пресвитеры, диаконы, иподиаконы, чтецы и певцы, которые играют в гусли, домры, смыки, зерны, шахматы, тавлеи, и проводят время в бесовских песнях, премногом пьянстве, любят плотское наслаждение более духовного, и таким образом служат себе, и другим в великий вред»⁵⁵⁹. Но всего более поучений об обязанностях и недостатках священства находится в Кормчей XV века. Эго большею частью поучения Златоуста. Григория Богослова, Василия Великого, Ефрема и Афанасия, с вариантами, а некоторые – русские. Напр. поучение св. Григория Богослова. «Слышите, священники, что говорить Господь! Жатва многа, а делателей мало. Некому проповедовать истину; сами не исполняете истины, а потому и не возвещаете ее. Священников уже полон мир, а на дело Божие редкий обретается. Многие и грамоты не знают, а вошли в священный чип ради льготы и чести». За дурное поведение и соблазны поучение грозит вечною мукой. Слово Златоуста о покаянии содержит наставления о том, с каким опасением надобно совершать исповедь, наставлять людей и учить их страху Божию. Поучение попом и всем людям излагает нравственные обязанности тех и других, и за неисполнение их грозит вечною мукой⁵⁶⁰. Подобное поучение: наказание и заповедь св. отец о покаянии. Обличения и наставления духовенству, изложенные в предыдущих поучениях, в кратком виде содержатся в следующих словах: «слово Златоуста попом и простым людям»; «слово божественно о покаянии и исповеди грехов». Мы обратим внимание на одно любопытное правило, содержащееся в последнем слове и свидетельствующее, между прочим, о благочестии предков. «В великий пост не велите непраздным женам кланяться до земли; пусть кланяются в пояс, или вместо поклонов дают милостыню; а если убогие, да хвалят Бога; а то они извергают младенцев, и если мы не воспретим, то в этом наша вина»⁵⁶¹.

Ревностные пастыри не ограничивались учением и обличением священства; иногда они принимали деятельные меры к исправлению его, и за это подвергались большим нареканиям. Феодосий, арх. ростовский, XV в., жаловался на нерадение духовенства к своим обязанностям, созывал его на собор, побуждал к исправлению жизни и пастырской деятельности. На митрополии московской он обнаружил такую же ревность к исправлению духовенства, и возбудил против себя общее недовольство. Геннадий, арх. новгородский (XVI в.), обнаружил большую ревность к исправлению духовенства и нажил себе многих врагов. Как бы в оправдание своей пастырской ревности, он изобразил грубость и невежество ставленников, – которые указывают на жалкое состояние народа; ибо грубые ставленники и попы едва в состоянии были исполнять церковные требы. «Приводят мужика, говорит Геннадий, ему приказываю читать апостол, а он ступить не умеет; приказываю дать псалтырь, – и по той едва бредет». Ставленники отвечали: «мы учились у своих отцов и мастеров, а виде нам учиться негде! Земля господине такова, не можем добыть, кто бы умел грамоте»⁵⁶²... Необходимость заставляла посвящать и сельских невежд, чтобы «церкви не остались без пения, а христиане не умирали без покаяния», как заметил стоглав.

Действуя на духовенство учением, обличением и личным руководством, пастыри желали возвысить его в глазах народа. Хотя духовенство не поддавалось пастырским мерам, оказывалось несостоятельным в слове и деле, ненадежным в своем звании и унижало его пороками: все же пастыри продолжали, по голодом, наготою, (пока) не покается. Прочих духовных детей исправляй, и по мере грехов наказание возлагай, – истязуй, запрещай, непокорного отлучай, от себя отжени. Коли другой примет такового, без твоего благословения, скажи епископу, да повелит соборно проклинать не покоряющегося, а принявший (его) лишен будет священства»⁵⁶³. Поучений подобного содержания в древних сборниках довольно, напр. в Изумруде соловецком, л. 296, в рукописи академич. библиотеки, № 858, л. 20. Слово св. апостол и отец о церковном приношении». Кормч. XV в.

Некоторые поучения пастырей излагают подробные правила о исповеди и епитимиях. Митр. Киприан в послании к Афанасию предписал исследовать на исповеди всякое дело, и сообразно с этим налагать епитимии, применяясь к состоянию грешника. «Иначе должно рассуждать о молодом, иначе о возрастном, иначе о согрешившем в старости, иначе о смышленом и несмысленном, иначе о согрешившем волею и неволею, иначе о свободном и рабе. Духовному отцу все надлежит испытывать и обо воем рассуждать». Сказав о священниках, что они «смотрят ко взятию,» Киприан взыскивал с них за послабление и отпущение епитимии. «Поучение и наказание попом, как следует учить духовных детей и давать им епитимии, по заповедям и правилам св. отец». Кормч. XV в. «Слово о епитимиях и отлучении, даваемых иереями»; Сборн. «№ 339, л, 266. В некоторых поучениях доказывается польза и спасительность епитимии, – епитимия уподобляется лекарству, а духовник – лекарю, врачующему раны души. Поэтому рекомендуется всем не таить греха, чтобы не погибнуть, подобно птице, пойманной в силок, за ногу, или один ноготь⁵⁶⁴. В «слове Златоуста попом и простым людям» и в «слове о покаянии и исповедании грехов» изложены, в смеси, разнообразные наставления, священникам и мирянам, относительно исповеди и епитимии. Здесь, между прочим, обличаются духовники, нерадящие о епитимии и наказании грешников. «Если отец духовный не положит (кающемуся) епитимии, противу согрешения, то предаст душу его злой муке, и ждут их неразрешимые узы, в день страшного суда. Многие пастухи просмрадили виноград мой и осквернили часть мою, поэтому примут большее осуждение. Подобает нам отцы и братия блюсти себя со всяким опасением, испытывать согрешения со всяким прилежанием. Поп, не дающий епитимии исповедующим грехи свои и прощающий грешника самоволием, есть противник Божий, попиратель закона, и проклят св. отцами. Ибо писание говорит: если слепец водит слепца, то оба впадут в яму»⁵⁶⁵.

В пособие к поучениям этого рода мысли о исповеди и епитимиях подробно изъяснены в церковных правилах; некоторые из этих правил, современные началу христианства в России сообщают любопытные сведения о нравах предков. «Приказываем иереям и всем грамотным, чтобы они пред исповедью записывали свои грехи на хартии и подавали ее духовнику. А простые люди говорят на исповеди по одному слову». «Женам повелеваем исповедоваться в притворе церковном, и внешние двери иметь отверстыми, ради соблазна». «Жена на исповеди не должна открывать головы своей»⁵⁶⁶.

Из иноков особенно благотворно действовал на народ епитимиями и нравственными наставлениями Иосиф Волоколамский. Он говорил о себе: «семь духовный отец многим князьям, боярам и простым людям». Сохранились 4 послания его «о епитимиях к детям духовным»⁵⁶⁷. К Иосифу часто обращались за наставлениями многие люди и князья, особенно волоколамские, и открывали ему свою совесть. Князь Борис часто посещал преподобного и руководствовался его советами. Князь Андрей Голени, руководясь правилами Иосифа, постригся в монахи. Вельможи и садовники почитали за счастие удостоиться его беседы, и избирали его своим духовником. Женщины, не имея возможности получить лично наставления Иосифа, спрашивали его советов чрез своих духовников, или письменно. Пользуясь своим влиянием на народ, преп. Иосиф благодетельствовал окрестной стране не только словом, но и делом. Он примирял князей, учил их миловать рабов, кормить несчастных, и сам питал до 700 человек во время голода, надеясь на помощь Божию и князей. «И имя Иосифово, говорит жизнеописатель его, яко некое священие, обносилось во всех устах. Вся страна волоколамская прилагалась к доброй жизни, наслаждалась тишиною и покоем»⁵⁶⁸. Не менее благотворное влияние на народ имели и другие подвижники, подобно Иосифу привлекавшие к себе всех святостью жизни и равными благодеяниями.

Проповедь, не удовлетворявшую всем нуждам Церкви и потребностям народа, пастыри восполняли правительственными мерами относительно церковного благочиния и благочестия народа. Меры эти были двояки. Во-первых, это были грамоты, правила или постановления митрополитов, относящиеся к церковному благоустройству; во-вторых, соборные определения пастырей. Те и другие часто излагались в форме поучений и рассылались по церквам, или вручались принимающим священство, для руководства в жизни. Учительные грамоты преимущественно употреблялись до XV века, так как при неустройстве русской земли трудно было созывать соборы. Владимирский собор 1274 года вызван был крайними неустройствами в Церкви, причиненными нашествием монголов. Соборные определения относительно церковного благочиния собственно начинаются с ХV века, со времени объединения России и развития русского законодательства. Правила и постановления митрополитов, при благоговении предков к их сану, принимались наравне с определениями вселенских соборов и заносились в кормчую книгу, тем более что они часто заимствовались из писаний св. отцов. Определения русских соборов служили источником церковного учения и управления, хотя нередко были отменяемы, по указанию опыта и церковной практики. Так, московский собор 1667 г, сделал отзыв о стоглаве, что он многое решал простотою и невежеством, и вменил его в ничто: «яко не бысть». Между тем, патриархи Филарет, Иоасаф, Иосиф, Адриан, в своих указах часто делали извлечения из стоглава, вносили определения его в богослужебные книги. Извлечения из стоглава находятся и в царских грамотах XVII века. Любопытно следить, на какие вопросы больше обращают внимание грамоты митрополитов и определения соборов, какие недостатки чаще обличают, и какими следствиями сопровождалось все это для жизни общественной. И так как эти грамоты и определения вызывались нуждами Церкви (и потребностями века: то для ясности дела необходимо следить развитие их в хронологическом порядке. Нечего и говорить, что, при обширности данного вопроса, для нас достаточно коснуться существенных сторон его, выяснить отношение грамот и соборных определений к церковному благочинию и благочестию народа, обходя, по возможности, каноническое содержание их.

При скудном проповедничестве в древности, богослужение и обрядность, можно сказать, были главною школою христианского воспитания. В чтении, молитвах и песнях Церкви народ почерпал знание веры, в обрядах богослужения видел, по возможности, осуществление догматов и правил христианской деятельности. Поэтому, богослужение не менее, если не более, проповеди и всей древней письменности влияло на общественные нравы; и пастыри, заботясь о благочестии народа, по необходимости заботились о церковном благочинии. Устрояя благочиние Церкви, пастыри обратили особенное внимание на положение и недостатки учительного сословия, – духовенства. Их грамоты и определения в этом отношении служат продолжением церковной проповеди и обличений духовенства. Но как вообще распоряжения пастырей относительно благочиния, так и, в частности, относительно духовенства не были достаточны, ибо неустройства Церкви, невежество и пороки духовенства, а с ним и народа, в XVI – XVII веке достигли крайней степени. Что могли значить несколько десятков грамот нескольких митрополитов, епархиальных архиереев, и определения 5 – 6 соборов, на протяжении громадного государства, при 10 – 12,000 церквей, в 700 лет! Они далеко не обнимали всех нужд Церкви в неустроенном государстве, не удовлетворяли нравственным недугам грубого духовенства и народа. Все эти меры могли иметь заметное значение в связи со скудным проповедничеством, как дополнение к нему. Но и самое древнее проповедничество тоже далеко не удовлетворяло нравственным нуждам народа и духовенства.

Определения Владимирского собора (1274 г.) и цареградского (1301 г.) почти все относятся к богослужению и совершению таинств. Правило или слово, в котором Кирилл II изложил постановления Владимирского собора, и дополнительное поучение к попам нам известны. В них изложено учение о важности священного сана, епитимиях, и, между прочим, обличаются недостатки духовенства, неисполнение им святых обязанностей в отношении к пастве. «И безгрешный священник пойдет в муку, за грехи пасомых, если не учил и не наказывал их». Говоря о епитимиях, митрополит не дозволяет отпускать грехи за деньги и дары. Знай, что невежественным священникам трудно выполнять все предписания, он повелевает им обращаться к себе, в случае каких-либо недоумений. «Я сам обличу и отлучу». Слово это было разослано по епархиям, для руководства духовенству. Митр. Максим, заботясь о благоустройстве Церкви, созывал в Киеве собор 1284 г.; последствия его неизвестны. Он издал правило, в котором обличал уклонения народа от церковных постановлений относительно поста и брака. В правиле означены времена постов Успенского, Петрова и Филиппова, а также – в среды и пятки, совпадавшие с праздниками. В обличение языческого обычая похищать жен правило внушает совершать брак по уставу Церкви. Против этого обычая еще прежде восставал митр. Иоанн, и также сделано постановление на Владимирском соборе. Митр. Петр написал постановление, в котором обличает недостатки священства: лихоимство, занятие торговлей, нетрезвость и незаконное сожительство. Преданного пьянству митрополит не признает священником. Митр. Фотий штрафовал пьяных лишением церковного облачения. Вдовым священникам дозволяет служение, под условием вступления в монастырь. Строгость этих постановлений свидетельствует о распущенности невежественного духовенства, соблазнявшего народ своею недостойною жизнью. Митр. Киприан, как отличный канонист и ревнитель благочестия, с охотою отзывался на все вопросы и нужды Церкви, и оставил много канонических правил относительно благоустройства Церкви. Самое замечательное сочинение его в этом отношении, по множеству канонических определений, – послание к игумену Афанасию. Относительно богослужения, Киприан объясняет обрядовые действия, предписывает читать толковое евангелие, а на трапезе – Ефрема, Дорофея, Василия, Златоуста, и недочитанные на утрене праздничные чтения; чтобы каждый священнослужитель исполнял свое дело, священник не служил вместо диакона; разъясняет таинства крещения, брака, покаяния, причащения, в совершении которых допускались неисправности. Относительно богослужения и обращения со священнослужителями Киприан дал канонические определения в грамоте псковитянам, в ответах псковскому духовенству, и других (между прочим замечено: после воды, освященной крестом, мирянину разрешается мясо, иноку – молоко)⁵⁶⁹. Относительно поведения духовенства указывает качества церковнослужителей и обличает некоторые злоупотребления. Избираемые в клир должны быть непорочны, подобно новорожденным. Даже пономарь и просвирня должны быть девственники, или однобрачные. Если же клирик замечен будет в каком-либо пороке, то ему до смерти воспрещается служить. Подобная строгость объясняется соблазнительным поведением вдового духовенства, на что жаловались митрополиту псковитяне. Относительно неустройств иноческой жизни Киприан обратил внимание на праздношатательство монахов⁵⁷⁰. Он определил пребывать инокам в том монастыре, где пострижены, в повиновении начальству, и в хранении своего чина; переходить в другой монастырь с увольнительной грамотой; оставивший монашество, если вере укоризна и поношение»⁵⁷¹. Причиною неблагоговения народа к церкви собор поставляет бесчиние духовенства. «Попы и причетники в церкви всегда пьяны, на божественном пении бесчинно стояли, лаялись, сквернословили и бились до кровопролития». «Попы по церквам пели бесчинно, вдвое и втрое, миряне в то время говорили праздные речи, глумление; зря на их бесчиние, такоже творили». «Пастыри и овцы вкупе заблудиша и погибоша». «Бесстрашие вошло в люди. В соборных и приходских церквах стоят в шапках и тафьях, с посохами, как на торжище, на позорище, на пиру, в корчме. В глумлении не слышат божественного пения; беседы, смрадные слова, говор, ропот и всякое прекословие»⁵⁷²! Собор распространился о важности священства, ответственности его пред Богом и людьми, отрешении от всего земного и благоговейном житии. Он подкрепил свои резкие обличения и наставления правительственными мерами, которые освящались авторитетом высшей власти. Для исправления нравственных недостатков и суеверных обычаев народа собор разослал повсюду запретительные царские указы, подвергавшие преступников гражданскому суду. Важные меры приняты и для исправления духовенства. Протоиереям внушено избирать честных священников, для надзора за поведением духовенства; по городам и селам с тою же целью учреждены старосты и десятские священники. Архиереям вменено в обязанность, во-первых: рассылать грамоты к протоиереям и игуменам, которые давали им право надзора за старостами и десятскими священниками; во-вторых, посылать соборных священников на ревизию церквей. «Сии священники дозирают, чтобы церковный чин и божественное пение были по уставу, да и весь народ должны пользовать духовно»⁵⁷³. Учреждение поповских старост, «исполненных разума и украшенных добродетельми», было известно и раньше. Вообще, стоглав есть сильный протест на тяжкие грехи народа. Этот протест высказал в своей речи, на соборе, Иван Грозный. «Какие грехи не сбылись в нас? и чем Господь не наказал нас? Все злое мы пострадали от великого Божия наказания». И сам оратор был типом своего века, совмещал в себе его достоинства и недостатки, внешнюю набожность и величайший эгоизм, неуважение чужих прав. В отношении учения веры собор оказался не совсем правым, даже покровителем раскола и суеверия, и потому «яко не бысть» !..

Со времени стоглава прошло более 100 лет, и казалось-бы заботы пастырей о благе народа должны увенчаться успехом. Между тем, к концу XVII века, церковная и гражданская власть заявила об упадке народной нравственности, и причиною этого признала недостойную жизнь духовенства. Безнравственность народа явно сказывалась в крайнем неблагоговении к церкви. Русские церкви в XVII веке представляли плачевное зрелище. В алтаре и на клиросе, вперемежку с перебранками, шла непостижимая суматоха в чтении и пении. Богослужение совершалось зараз несколькими голосами. Один говорил ектению, другой пел, третий читал, четвертый произносил возгласы. Священники, нередко, вычитав молитвы дома, в церкви стояли спокойно и произносили одни возгласы. «Народ со всяким бесстрашием и небрежением творил беседы неподобные, с смехотворением⁵⁷⁴. По церкви бродили иноки с образами и блюдьями, нищие, попрошайки, пустосвяты и юродивые, бранились между собою и дрались. «От них в церквах великая смута и мятеж, смрадная лая и драка до крови»⁵⁷⁵. Усердные богомольцы, смотря в разные стороны, молились каждый своей иконе; дети бегали и шалили. Среди общего шума, крика и писка, не было слышно чтения и пения. Соборы, патриархи и лучшие люди постоянно жаловались на беспорядок богослужения и бесчинство народа в церкви⁵⁷⁶. Особенно сильно жаловался на это патр. Гермоген (1610 г.): «христолюбивые люди поведают нам со слезами, а иные приносят и писание, что в церковном пении великое неисправление, великая слабость и нерадение в священническом и иноческом чине. Говорят голоса в два, три, четыре, инде в пять и шесть! Вем многих собирающихся в храм не Бога ради; овех зрю дремлющих, овех озирающихся сюду и сюду, иных глаголющих»⁵⁷⁷. Собор 1666 – 67 года замечает, что духовенство служило проводником суеверия, предрассудков и пороков, и общество, признавая его наемником, охладело к церкви⁵⁷⁸. Признав общий упадок нравственной жизни, особенно в высших классах, зараженных лютеранством, что и служило причиною волнений в обществе, собор обратил главное внимание на недостатки духовенства и устройство богослужения. Он преследовал в духовенстве корыстолюбие, неприличные промыслы, праздношатание и оставление приходов, нетрезвость, срамословие, кощунство и нерадение о своих обязанностях. Корыстолюбие простиралось до того, что за самое причащение взималась плата. Относительно вдовых священников собор ограничил прежние определения, подвергнув запрещению только нецеломудренных. В неприличных промыслах, нетрезвости и в праздношатании собор обвинял и монашество. Иноки держали лавки, отдавали в наем постоялые дворы. Нетрезвость, общая всем сословиям, проникла тогда в самые знаменитые монастыри. Многие бродили по монастырям, ночевали вне обители, или в женском монастыре, а инокини в мужском. Преследуя своими определениями означенные беспорядки, собор предписал предавать скитающихся иноков гражданскому суду. Общею мерою для восстановления веры и исправления нравов собор признал поучение или церковную проповедь. Патр. Никон исправлял духовенство казнями (плетьми и цепями). К мерам церковной власти об улучшении нравов присоединились заботы и гражданской власти. Алексей Михайлович издал грамоту 1660 года, в которой обличал нерадение христиан о своем спасении. «Есть православные, которые нисколько не имеют попечения о своих душах, не имеют духовных отцов, и всегда пребывают без покаяния. Многие в совершенных летах, в 30 – 50, а иные до старости дошли, а к покаянию не пришли и отцов духовных никогда не имеют»⁵⁷⁹.

Все означенные меры к исправлению нравов были полумерами, и потому не достигали своей высокой цели. Далеко ли простиралось просветительное действие грамот и определений митрополитов? Их определения и правила вносились в кормчую книгу, служили основою церковного суда и распоряжений соборов относительно благочестия и благочиния. С XV века соборы часто ссылаются на грамоты митр. Петра, Киприана, Фотия, особенно в вопросах о поведении духовенства. И при всем том некоторые из этих грамот впоследствии были изменены и совсем отменены, применительно к нуждам времени и Церкви. Предполагать же всеобщее влияние их на духовенство трудно. Одинаковой участи с грамотами митрополитов подвергались определения и грамоты соборов, вследствие той же причины, невежества и грубости духовенства. Самые энергические распоряжения стоглава о назначении поповских старост и ревизии церквей не приносили всей ожидаемой пользы. Легко сказать: «избрать священников искусных, исполненных разума, украшенных добродетелями, могущих пользовать духовно и народ». Много ли таких обреталось в невежественной стране? А какими пособиями располагали они к возвышению нравственности русского духовенства и народа? Не говоря уже о моральных средствах, были ли они обеспечены материально для частых разъездов и распоряжений по приходам? Поэтому и не видим особенных плодов от всех регламентаций властей об устроении благочиния и возвышении народной нравственности. Словом: аскетическое воспитание, располагавшее назиданием, обличениями и предписаниями, оказалось бессильным к исправлению народа и возвышению государства. Требовалась крутая реформа для исправления вековых недостатков государства и обновления русской жизни новыми законами, обнимавшими не одни духовные, но и материальные нужды народа. Определение отношения практической проповеди к жизни народа и вообще влияния греко-русского проповедничества на жизнь вполне выяснит нам этот предмет. Грамоты и определения церковной власти, по большей части утратившие каноническое значение, служат историческим памятником нужд Церкви и пастырской заботливости о благе общем.

Мы видели одностороннее отношение нравственно – аскетического проповедничества к жизни. Оно развило в народе благочестие и религиозные качества, которые не имели прямого приложения к земным целям, успехам гражданственности и образования. Религиозное чувство оказывалось благотворным в критические минуты, когда ослабевали связи государства. Оно пробуждало в народе сознание долга, нравственного закона, и самопожертвования для блага отечества. Религиозное чувство оказалось благотворным и в смысле колонизации бедного государства. Возбуждая тысячи иноков на подвиг уединения и миссионерства, оно осветило дикие племена божественною верою, насадило монастыри и церкви, – школы христианского просвещения. Озаряя верою концы России, благочестие возвысило и политическое значение ее. Оно привлекло к монастырям население, помогло возделать необитаемые земли, и скрепило разнородные племена в одну православную Русь. Особенно важную услугу в этом отношении оказали знаменитые монастыри, лавры. Лавра киевская, Сергиева и местные обители ежегодно привлекали тысячи богомольцев, служили центрами религиозного и политического сближения народа. Здесь встречались люди всех званий, из отдаленных концов России, совершали общественные сделки, сроднились мыслями и верою, празднуя память святых. В прочих отношениях заслуги нравственно – аскетического проповедничества не полны и даже не чужды порицания. Направив мысль и деятельность народа почти исключительно к целям духовным, оно не благоприятствовало науке, держало народ в бедности и невежестве, создало предрассудки, вредные государству, искупленные тяжкими жертвами. Особенно вредным в этом отношении оказалось аскетическое убеждение в неприкосновенности обрядов, освященных стариною, самых азов, буквы закона и описок. Нельзя одобрить излишнюю ревность аскетов в обличении греха, запугивание слушателей знамениями и несчастиями, как выражением гнева Божия. Подобные угрозы и пророчества, особенно о разрушении мира, оказывались ложными и производили соблазн, напрасно смущали угнетенный народ, в продолжение столетий. Конечно, эти предсказания вытекали из религиозных предрассудков и сопровождались благом – умножением монастырей и подвижников, особенно в XV веке: но все же цель не оправдывает средства. Аскетический ригоризм останется навсегда памятником заблуждений и уроком витиям – не пускаться в разглагольствования и объяснения непонятных явлений общими мыслями. Особенно в наше испытующее время необходима твердость мысли и убедительность слова. И в своем отвлеченном направлении нравственно-аскетическое проповедничество оказалось не вполне приложимым к жизни. Развивая в грубом обществе идеальную нравственность и опираясь на монастырские уставы, выдерживающие формализм, оно создало внешнее благочестие, малознакомое с духом христианским. Под внешними подвигами благочестия и монастырской дисциплины в обществе скрывались всевозможные страсти и пороки. Эгоизм и аскетизм жили на Руси под одной кровлей. На это внешнее благочестие, чуждое христианства, жаловались все просвещенные умы. Само собою понятно, что в требованиях идеального совершенства проповедничество не удовлетворялось наличными добродетелями века и не замечало их. Оно исключительно карало грех, возвещало гнев Божий, покаяние, умилостивление правосудия постом, молитвою, слезами и прочими подвигами. Таким односторонним отношением к жизни проповедничество сузило свой объем или программу, сделалось малопроизводительным в важнейшем отделе – практическом. Оно не может быть точным зеркалом современной жизни, ее общественных и семейных явлений. Этого мало. Мы увидим, что самое аскетическое воспитание народа создано не одним проповедничеством. Оно совершалось под влиянием разных источников богословской литературы, в которых сама проповедь находила поддержку. Таким образом, даже с точки отвлеченного направления, влияние проповеди на народ оказывается ограниченным.

Практическое проповедничество, подавленное аскетическом содержанием, оказалось скудною прибавкой к отвлеченной проповеди. Оно редко выражалось в самостоятельных поучениях, полных житейского смысла и назидания. Большею частью оно разбрасывалось отдельными мыслями в нравственно-аскетических поучениях, вторгалось в них неожиданно, без отношения к предмету, последовательности и доказательности. Поэтому практическое проповедничество оказалось еще более скудным в своем развитии и приложении к жизни, нежели проповедничество нравственно-аскетическое. При всей поддержке администрации, содействии церковных и гражданских властей, оно не истребило, в 700-летний период, всех заблуждений и недостатков народа, и отчасти содействовало укоренению предрассудков, нетерпимости и раскола. В отделе практического проповедничества мы показали, по частям, степень соответствия его нуждам времени. Необходимо собрать сделанные указания в одну статью, чтобы видеть общее отношение и приложение к жизни практической проповеди.

Практическое проповедничество, вследствие малообразованности и аскетизма проповедников, оказалось малопроизводительным в обличении умственных заблуждений относительно веры. В обличении язычества, важнейшего источника заблуждений, проповедники довольствовались перечнем богов и обрядов, без достаточного разъяснения этих предметов, их отношении к вере и жизни. Они обращали особенное внимание на главные языческие торжества, сопряженные с буйством народа, развратом и соблазнами. В этом деле проповедникам помогала наглядность предметов, близость их к жизни и столкновение с христианскими обрядами. Дельных обличений в этом роде написано мало, так как шумные торжества языческие редко показывались на улице. Если проповедничество оказалось успешным в истреблении язычества в центре России и идолопоклонства на окраинах ее, то в этом отношении ему помогло время, изгладившее языческие воспоминания, – религия, с ее богослужением, законодательство, объединившее племена России в один народ. Еще большая скудость произведений заметна в обличении астрологи, требующей научного знания. Связанная с астрономией и физиологией, астрология ставила в тупик неучей моралистов. Незнакомые с естествознанием, они не могли опровергнуть науку, обольщавшую всех химерами, основанными на физических законах. Высказанные моралистами обличения отзываются односторонностью, общими богословскими мыслями, с примесью заблуждений. Особенная скудость произведений заметна в обличении ересей и апокрифов. В обличении ересей и апокрифов требовалось критическое исследование, которое дается наукою, всесторонним образованием; а такого образования недоставало начетчикам, особенно в XV – XVI веке. Самый сильный враг еретиков жидовствующих Иосиф Волоколамский поражал их сводом текстов и выписками из св. отцов, тогда как еретики не обращали особенного внимания на эти авторитеты. Зато в обличении католиков можно было ограничиться богословской полемикой, созданною греками. Эта ожесточенная полемика, вызванная преданием, принесла более вреда, нежели пользы. Она оградила православие от происков пап, кои могли не удастся, и задержала просвещение. Все латинское, западное, сделалось для народа богоненавистным, еретическим. Следствия этой нетерпимости были самые печальные. Особенно важная задача предстояла проповедничеству в обличении религиозного суеверия, вытекавшего из крайностей аскетизма. Следовало ограничить обожание обряда и внешней формы монашества, излишнее построение церквей, в возмездие неправд, скитов-пристанищ раскола, бессознательное пострижение и проч. Эти вопросы едва были затронуты проповедью. Наши проповедники не были настолько развиты, чтобы успешно бороться, так сказать, с благочестивыми предрассудками. Да это было и небезопасно по тому времени. Зато реформа окупила тяжкими жертвами невольные опущения проповедников. Она отнеслась крайне строго к обрядности, аскетизму, избытку часовен, скитов, иноков. В обличении апокрифов проповедникам была доступна простейшая сторона дела: обуздание сельского духовенства, с выгодою промышлявшего фабрикацией легенд. Но проповедники не обратили внимания и на это дело, по непривычке ли к подобным занятиям, или по неумению отличить вымысел от истины. По этим причинам ереси больше преследовались полицией, а апокрифы – индексами и запретами, мало приносившими пользы. Невозможно истребить апокрифы, удовлетворявшие религиозной любознательности, прозаическими индексами и запретами: «не читайте лживых книг, насеянных на пагубу душ!» От того, не смотря на индексы и запреты, апокрифы необыкновенно разрослись к концу периода. Не понимая обширного значения ересей и апокрифов, проповедники тем более не понимали воспитательного влияния их на жизнь общественную и семейную, не пускались в рассмотрение следствий зла, и не спасли государство от потрясений, созданных ересями и суеверием.

В исправлении нравственных недостатков проповедничество оказалось более производительным, так как нравственные правила и уклонения от них доступнее уму, нежели догматы и отвлеченные созерцания. Особенно важную услугу в этом отношении проповедь оказала возвышением царской власти, подавившей междоусобия, спасением государства в смутное время, и внушением милости к бедным, которых было великое множество. Против главных пороков народа, – эгоизма и корыстолюбия, особенно властителей и судей, написано довольно поучений, хотя нельзя доказать, что все они принадлежат русским писателям, и что влияние их на нравы было очень заметно. Против пьянства написано довольно много поучений, лучших в своем роде, хотя действие их на нравы тоже не было слишком ощутительно. Корыстолюбие и пьянство во весь период остались господствующими пороками в народе. Против чувственности вообще, пресыщения, разврата и буйства написано поучений очень мало, недостаточно для исправления столь укорененных пороков. Равным образом слишком мало написано поучений против топких, второстепенных страстей, вытекавших из главных недостатков народа и отравлявших общественную жизнь. Страсти эти: гордость, зависть, клевета, неблагодарность, коварство, расточительность, праздношатание, ханжество, бранчивость, сквернословие, ропот в несчастиях и проч. Все эти страсти проявлялись в бесчисленных видах и преступлениях, которыми наполнена древняя история. По всему видно, что их слабо сдерживали закон, религия и проповедь.

На неустройства семейные проповедники еще менее обращали внимания, нежели на недостатки общественной жизни. Безмолвные скорби домашней жизни ускользали от их аскетического созерцания. Правда, в облегчение участи рабов написано довольно поучений о милости и сострадании к бедным; ибо несчастий рабов, как и вообще нищих, сирот, изгоев, поражали всех. Но зато проповедники ничего не сделали в облегчение участи жен и детей, не смягчали сурового произвола домовладыки. Следуя греческим убеждениям, они нападали на жен, виновниц греха, и на детей, испорченных в своей природе. Между тем главную причину зла, – насильственные браки, опустили из виду; в течение 700 лет они не обратили внимания на этот жизненный вопрос, конечно, потому что между аскетизмом и браком ничего нет общего. Замечательно также упорное предубеждение в пользу сечения детей. Самые просвещенные люди XVII века держались этого убеждения. Полоцкий, ходячая библиотека чужих мнений, наравне с суровыми аскетами древности, проповедовал сечение детей. Подобно Домострою Сильвестра, он с охотою распространяется об этом предмете в своих поучениях. Полоцкий начертывает недосягаемый идеал нравственного воспитания, в силу которого отец должен быть чист как солнце, мать как луна, дети как звезды. Они должны молиться утром и вечером, ходить ко всем службам, исповедоваться и приобщаться. Для этого нужны побуждения. Воспитание надобно начинать жезлом, с малых лет. Юноши подобны деревьям; что примут в начале, – покажут в старости; что будет написано жезлом на молодых деревьях, то сильнее обозначится в старых. «Аще чад не биеши, не сподобишься радости, не приимешь сытости и сладости. Снопа аще не млатиши, не возьмеши хлеба; ореха аще не разбиеши, (не возьмеши) ядра»⁵⁸⁰. Строгими поучениями, нечуждыми предрассудков, проповедники внесли в домашний быт лишнее горе и слезы. Все эти суждения о женской злобе, о пользе плетей для юношества, о грозе домовладыки и аскетизме домашнего быта не обещали отрады угнетенным; они утверждали предрассудки темного времени и произвол деспотов. Скудость практического проповедничества становится особенно заметною с половины XV века, со времени упадка живой проповеди. И хотя с этого времени стали умножаться сборники проповедей, но они не могли заменить живого слова, как по своей малодоступности, так и по отвлеченности содержания, общности мыслей, теряющих силу от частого повторения. Скудость практического и отвлеченного проповедничества становится особенно заметною в южной России, где, по свидетельству Транквиллиона, под владычеством Польши, развращение нравов достигло крайних пределов. Недостаток проповедничества заметен на восточных окраинах России, где, по свидетельству священника орловского, царствовали невежество и грубость, а проповедь сочтена ересью. Недостаток проповедничества особенно чувствителен был в Сибири, где, по свидетельству арх. Симеона, митр. Филофея и свят. Иннокентия, царствовали произвол и разврат. Крижанич, относительно недостатка проповеди в России, в ХVII веке, сделал некоторое исключение; а в Сибири вовсе не нашел проповедников. «В великом русском государстве много пастырей, мужей книжных и учительных (незамеченных историей); а в Сибири (нет) ни одного такого». В это-то время крайнего оскудения проповеди усилились заблуждения и предрассудки, страсти и пороки, особенно на окраинах и отдаленных концах России. Заблуждения и пороки до того укоренились на Руси, что их не могли истребить законы, усилия церковной и гражданской власти. Умственные и нравственные недостатки предков перешли в потомство несчастным наследством, и наш просвещенный век считается с ними.

Коротко сказать: проповедничество нравственно – аскетическое и практическое не обнимало всех сторон жизни общественной и семейной, не отвечало всем нуждам и требованиям данного времени. И если оно оказало доброе влияние на церковную и гражданскую жизнь народа: то не само собою, а в связи с другими источниками, из коих заимствовало свое содержание. Эти источники – произведения греко-русской литературы вообще, и в частности греческое проповедничество. Поэтому русское проповедничество не может служить единственным мерилом при оценке народной жизни, и должно быть рассматриваемо в связи с прочими источниками, влиявшими на аскетическое воспитание народа.

Влияние греко-русской литературы на проповедь и жизнь условлено не только богословским и нравоучительным содержанием, но и самою формою, тоном изложения. При недостатке системы в древней литературе, стройного изложения наук, нравственное учение и назидание вторгалось во все отрасли ее, и проповедническая форма считалась лучшим проводником богословских знаний в жизнь. «Под руководством ее (греко-русской литературы), говорит некто, происходило все образование древнего человека. Под ее влиянием воспитались русские писатели и по ее образцам составляли собственные сочинения. Особенно некоторые произведения переводной словесности были настольными книгами, своего рода учебниками, воспитавшими склад понятий и стремлений, который выразился в древне-русской жизни и словесности»⁵⁸¹.

Основанием греко-русской литературы и проповедничества служила библия. Библия приведена в полный состав в XV веке, по поводу обличения жидовской ереси; до того времени она обращалась в народе отдельными книгами. Книги Св. Писания употреблялись в двояком виде: одни без толкований, и назначались для церковного чтения, другие с толкованиями св. отцов, и назначались для домашнего чтения. В особенном употреблении были: евангелие, апостол (послания и деяния), отчасти апокалипсис, с толкованием Андрея Кесарийского; из ветхого завета – псалтырь. Все эти св. книги, за исключением апокалипсиса, были вместе и богослужебными книгами. Они переписывались тщательно, во множестве экземпляров, в заголовках расписывались золотом; в знатных домах нередко оправлялись в золото и жемчуг, и даже приковывались к стене цепью. Наибольшим уважением предков пользовалась псалтырь, выражающая покаянные чувства. Она была богослужебною книгою, молитвенною и учебником. Многие благочестивые люди вычитывали ее ежедневно, утешались ею в скорбях, делали ее предметом ворожбы и богословских диспутов⁵⁸². Псалтырь чаще употреблялась толковая, с объяснением Афанасия Великого, Феодорита, Брунона, и следованная. В одной следованной псалтыри писец воспел благотворность ее. «Подобно светильнику, озаряющему пещеру, молитва псалтыря разгоняет мрак греховный. Как железо разжигаемое преобразуется в огненный блеск, так просвещается ум зарею благодатного огня»⁵⁸³ и проч. Большим уважением предков пользовались притчи, премудрость Соломона и Сираха, как по назидательности содержания, так и по простоте формы. Многие изречения этих книг вошли в народные поговорки и пословицы. Были еще в употреблении паремейники, избранные места Св. Писания, читаемые в праздники; благочестивые люди читали их и дома. В книгах Св. Писания положено основание аскетическому направлению греко-русской литературы и проповеди. В них вообще осуждается чувственный мир и любовь к нему, как помеха к нравственному совершенству, предписывается самоотвержение, несение креста: подвигов, лишений, скорбей. И вообще пояснено, что путь в царство небесное труден, и только усиленные искатели достигают его. Причем, в книгах ветхого завета (особенно пророческих) изъяснено растление человека, осужденного Богом; в книгах нового завета (особенно в евангелии) указаны средства к нравственному обновлению. Что же касается земного счастия, удобств жизни, о которых хлопочет человеческая мудрость: то Св. Писание почти не занимается ими, как несовместными с самоотвержением. Блага земные обещаны подвижникам. «Ищите прежде царства Божия и правды его, и сия вся приложатся вам». Кроме нравственного содержания, Св. Писание оказало важное влияние на литературу фигуральною речью, символизмом пророческих книг и евангелия. Фигуральная и символическая речь сделалась принадлежностью и украшением богословской литературы.

Богослужебные книги, наравне с Св. Писанием, были в употреблении с X века; они поступали в Россию в болгарском и сербском переводах. Существенно необходимые книги, между прочим, служебник и октоих, были переведены на славянский язык Кириллом и Мефодием. Над переводом и исправлением книг трудились также митр. Алексий, Киприан и другие. Рукописные богослужебные книги, в полном составе, были достоянием соборных церквей; в сельских церквах, бедных, служба ограничивалась небольшими книгами; евангелием, апостолом, часословом, служебником; о месячных минеях, при дороговизне письма, не могло быть и речи. Истреблению книг и церквей содействовали войны и набеги врагов. Проповедники жалуются на истребление св. книг, «которых Бог не щадит в гневе своем». Богослужебные книги, изъясняющие дух Св. Писания, проникнуты строгим аскетизмом. Церковные песни, молитвы и каноны, писанные аскетами, усвоившими дух евангелия в теории и практике, проникнуты чувством покаяния и страхом суда Божия. Эти чувства сильно выражены в канонах великого поста, с частым восклицанием: «помилуй мя, Боже!» В каноне Иисусу на 25 страницах выражается страх неумытного суда, по видению прор. Даниила. «Река огненная пред судищем влечет, книги разгибаются, тайная являются... Господь грядет судити – кто стерпит видение Его? Вострепещи, душе окаянная и уготови дела твоя!»⁵⁸⁴. Утренние и вечерние молитвы, писанные аскетами, особенно Макарием и Златоустом, тоже проникнуты страхом суда Божия и вечной муки. С особенною определенностью в богослужебных книгах изложены правила аскетической жизни, взятые из монастырских уставов и вошедшие в древние сборники. Правила предписывают всем христианам ежедневно, во всю жизнь, совершать подвиги, из любви к Богу и в ожидании небесных наград. Приводятся и частные побуждения или доказательства из Св. Писания: «молитеся непрестанно»; и еще: «да не явишися предо мною тощ». Всякому христианину предписывается совершать церковные службы, с молитвами и поклонами, и еженедельно вычитывать псалтырь. Немогущим посещать церковь и неграмотным полагаются сотни поклонов за каждую службу, канон, кафизму, с краткою молитвою Иисусовой; всех поклонов на день приходится, по меньшей мере, 1200. Молитву Господню, Богородицы и символ веры надобно читать по нескольку раз в день. Кроме того, читать молитвы во всякое время, за делом, и не развлекаться суетными делами и помыслами. Желающему не возбраняется усиливать свои подвиги и научать других тому же. Правила эти изложены в конце следованной псалтыри и служебника. Нигде в древней литературе аскетизм не заявил своих прав на жизнь общественную и семейную с такою силою, как в приведенных правилах. Не смотря на кажущуюся неприложимость данных правил к жизни, мы увидим, что они исполнялись в древности усердно; и что многие люди, даже высшего общества, пренебрегая общественными и семейными обязанностями, налагали на себя чрезвычайные, удивительные подвиги. Остатки или следы аскетического направления древней Руси приметны доселе в простом народе. Мещане и купцы в городах ежедневно ходят к ранней обедне, иногда и к поздней; и вообще народ соблюдает денно-нощную молитву с поклонами, держит пост и в понедельники, и совершает другие подвиги, часто добровольные. Образованное общество пошло другим путем, под влиянием европейской цивилизации. Богослужебные книги, бывшие в постоянном употреблении, оказали огромное влияние на дух церковной проповеди и жизнь народа как содержанием, так и выражением своим. Скорбные чувства покаяния, греховности, умилостивления Судии постом, молитвою и слезами, приобретали особенную выразительность в цветистом слоге. В богослужебных книгах расточено богатство фигур, примеров, сравнений, аллегорий и диалогов. Фигуральною речью и диалогами наиболее проникнуты акафисты, службы святым и каноны. Каноны Дамаскина, изучившего диалектику Аристотеля, равно и проповеди его, отличаются особенно цветистым слогом. Скорбные чувства покаяния, изображенные в богослужебных книгах, выраженные, по вкусу времени, цветисто и освященные практикой Церкви, сделались источником мысли и слова для проповедников⁵⁸⁵. Мы знаем, что похвальные слова святым писались в форме акафиста, оканчивались молитвою к ним и к Богу. Из русских проповедников особенной подражательностью церковным песням отличались: митр. Иларион, Кирилл Туровский и Цамблак; эти проповедники даже содержание для своих поучений брали из библии. Свидетельства из богослужебных книг особенно часто приводил в своих поучениях митр. Даниил.

Так, Иларион слово свое о законе и благодати, проникнутое символизмом, оканчивает обширною молитвою к Богу, от русской земли. Кирилл Туровский, подражая церковным песням и канонам, влагает в уста библейских лиц длинные и довольно скучные речи. Слово по пасхе, в 3-ю неделю, представляет в этом отношении как-бы некоторую драму. Богоматерь произносит плачевную речь у креста: «увы мне, чадо мое! свете!» и проч. Затем говорит Иосифу аримафейскому речь: «потрудись, благообразне, сходить к беззаконному судии Пилату, и испроси позволение снять тело со креста» и проч. Иосиф произносит пред Пилатом весьма длинную речь и получает просимое. Снимая тело со креста, опять говорит речь, и больше словами песней: «солнце незаходимое! какими плащаницами обвью Тебя, покрывающего землю мглою и небо облаками? Или какое благовоние возлию на твое тело?» и проч. Ангел произносит мироносицам весьма длинную речь. Слово оканчивается обширною похвалою Иосифу и молитвою ему. Слово Цамблака на Преображение есть подражание церковной песни и подобному слову Дамаскина, – заканчивается похвалою Фавору. В слове на усекновение проповедник обличает Ирода и Иродиаду словами церковных песней. В похвальном слове Петру и Павлу тоже заимствует мысли и выражения из песней. «Петр, камень веры, троекратным изъявлением любви искупил троекратное отречение» и проч. Нравственно-аскетическая проповедь, освященная духом богослужебных книг, настроила предков к благочестию и аскетизму. Слова Кирилла Туровского заносились в прологи и сборники ХIII – ХV века, наравне с отеческими, и составляли назидательное чтение. Слова Илариона тоже заносились в проповеднические сборники; а похвала его Владимиру служила образцом для составителей похвал князьям, в назидательном тоне. За церковное назидание, выраженное, по духу времени, цветисто, предки почтили Илариона, Кирилла и Цамблака высокими титулами.

После книг Св. Писания и богослужебных, давших аскетическое направление литературе и жизни, большое влияние на проповедь и жизнь имели нравоучительные сборники, называемые «Пчелами». «Пчелы» заключали в себе нравственные изречения и практические истины из Св. Писания, особенно притчей Соломона ц Сираха, из св. отцов и светских писателей. Сентенции «Пчел» были сокращением истин, изложенных в нравственно-аскетическом и практическом проповедничестве. Своим разнообразным содержанием, приложимым к жизни, и простою формою «Пчелы» напоминали предкам о их христианских общественных и семейных обязанностях и знакомили их с светскою литературою. Если предки, при своем аскетизме, допускали в сборниках изречения философов и поэтов: то только потому, что эти изречения поверялись и освящались церковным авторитетом. Между тем, суждения светских писателей о жизни и природе расширили взгляд предков на мир, часто односторонний, воспитанный исключительно верою и затемненный предрассудками и суеверием. В этом отношении «Пчелы» послужили зерном светской литературы, подавленной в древности богословием и самостоятельной со времени реформы. Нравоучительные изречения и сентенции, любимые предками, указывали на младенческое образование их, как указывали на подобное состояние древних народов. Сентенции и афоризмы, не удовлетворяющие европейцев, удовлетворяли древних людей, не владевших систематическим образованием и богатством знаний, собранных в наших общественных и частных библиотеках. При скудости наук в древнем мире, удобопонятности и анекдотическом характере сентенций, они по необходимости были любимым чтением и заправляли воспитанием народа. Поэтому евреи высоко ценили изречения Соломона и Сираха, греки – семи мудрецов, китайцы – Конфуция, и т. д. Изречения Соломона о проходимости счастья памятны доселе. С целью назидания древние народы любили писать нравоучения на памятниках (египтяне), на зданиях (римляне), на мебели (персы), на сосудах (индийцы).

Основою русских сборников, называемых «Пчелами», были подобные греческие, называемые антологиями. Антология или сборник Максима исповедника, (VII в.) заключает в себе 71 главу. Два сборника Антония (монаха), – первый сборник содержит 76 глав, второй 100 глав. Списки «Пчел», с русскими дополнениями, становятся известны с XIII века, умножаются в XV веке и значительно восполняются русскими статьями и пословицами в XVII веке. Краткие статьи «Пчелы» по списку XIII века и проч., в нравоучительном и практическом тоне, следующие: о благодати; о житейской добродетели и о злобе, или дерзости, – злоба неисправима; о правде; о мужестве и крепости; о дружбе и братолюбии; о милостыне; о целомудрии и чистоте; о клевете и лжи; о печали, – сушит сердце; о ласкательстве, – ласкатели обирают; о мудрости, разуме, или самопознании; об учении, – порицает невежество; о безумии, – глупому неприличны украшения; о женах – свойства злой жены; о власти и княжении и проч. В статье о дружбе приведены слова Сократа: «сколько кто имеет друзей, столько очей и ушей, столькими владеет мыслями, на пользу». В статье о мудрости приведены слова Диодора: «мудрый лучше крепкого, и умная дума сильнее многих рук»; и Пифагора: «коня без узды не удержать и богатства – без ума». Некоторые изречения весьма остроумны. В «Пчеле» XV века изречение Плутарха: «отцы более любят дочерей, ибо они требуют их помощи; а матери – сыновей, ибо они могут помогать им»⁵⁸⁶.

«Пчелы», пользовавшиеся уважением предков, имели влияние на составление других нравоучительных сборников. «Златая цепь» (XIV века) составлена под влиянием «Пчелы» и содержит в себе краткие поучения о добродетелях. Добродетели эти: пост, молитва, страх господень, нестяжательность, милостыня, и особенно смирение. Слово отца к сыну о смирении, сокрушении сердца, суете жизни внушает уничижаться пред всеми. Поучение о правой вере, или добродетелях, в коем сказано: «не отлагает свет заутрени, ни тьма – вечерни. Все должно исполнять в уставленное время. Только ангелы непрестанно служат Богу». Статья о правой вере, или 100 назидательных изречений о добродетелях; подобные находим в стоглавнике патр. Геннадия. Некоторые из этих изречений вошли в слово Даниила Заточника, впоследствии переделанное⁵⁸⁷. Практические наставления. Слово о повиновении князьям, а также о храбрости, о челяди, о тайне (кто хранит тайну, блюдет свою голову); о снах (не должно верить им), и проч. Списки «Златой Цепи», как сказано, различны по составу своему. Слово Даниила Заточника составляет ряд размышлений, наставлений, пословиц, взятых из разных книг, между прочим, из премудрости Соломона и Сираха, и особенно из «Пчелы». Размышления Заточника бессвязны; они касаются нравственных и житейских предметов: мудрости и глупости, богатства и бедности, щедрости и скупости, свойств злой жены, междоусобий князей, злоупотреблений бояр, судей, иноков. «Станешь посылать умного, не много говори; пошлешь глупого, и сам не ленись идти... С добрым советником князь высокого стола додумается, с дурным и малого лишится». «Богатый везде известен и имеет друзей, а бедный и между своими незаметен. Заговорит богатый, все замолчат и превознесут его до облак; заговорит бедный, все закричат на него». Князь щедрый – река без берегов; князь скупой – река с высоким берегом, – ни напиться, ни коня напоить. Не имей двора и села близь князя. Его судья – огонь, а чиновники – искры... Кто служит доброму господину, дослужится свободы, кто – злому, дослужится большей работы». Далее следует описание злой жены, частью известное нам из приведенных выше примеров. «Что есть злая жена? Ослепление ума, поборница греха, печаль лютая и погибель дому. Лучше варить железо и долотить камень, нежели учить злую жену. Она учения не слушает, Бога не боится, людей не стыдится, все осуждает и укоряет». Все эти нарекания взяты из греческих сочинений, изображающих византийскую, порочную женщину. Подобные нарекания находим в греческих поучениях, в «Златоструе» и сборнике Святослава, в повести о Соломоне и проч. Все эти сочинения воспитали в грубом обществе предубеждение к женщине, как виновнице соблазна, унизили ее достоинство и отравили семейное счастие. «Слово» Заточника, отразившее недостатки древней Руси, в простой, анекдотической форме, пользовалось большою известностью, и дошло до нас во множестве списков. Известны два списка слова XII – XIII века; в ХIII веке оно было переделано. Составитель слова, подобно Даниилу, жалуется на свою бедность. «Был я в великой нужде, испытал все зло. Заработный хлеб часто у меня как полынь во рту, и питие свое плачем растворяю». Историки относят «слово» Даниила к домостроям или домашним поучениям. Но, применяясь к изложению «слова», мы признаем его переходным звеном к домашним поучениям⁵⁸⁸. Бессвязное изложение сентенций «слова» Заточника напоминает своею формою «Пчелу», а нравственно-практическое содержание – домострой, нечуждые последовательности в мыслях.

Сентенции рассмотренных нами сборников имели влияние на умножение домостроев или домашних поучений. В домостроях, кроме нравственных наставлений, изложены правила относительно хозяйства, домашней экономии, обращения с людьми, и вообще житейской мудрости. Сказка об Акире, или поучение отца сыну, взятое из греческого или болгарского языка, хорошо выражает дух домостроев. Отец в особенности рекомендует сыну смирение. «Имей ум высокий, а голову пониженную; мысли устремляй на небо, а взор на землю; сердцем вопий к Богу, а уста смыкай». «В печали и напасти не укоряй Бога». «Не будь без меры сладок и горек, чтобы не отвернулись от тебя». В других сборниках этот афоризм читается иначе: «не будь без меры сладок, чтобы не проглотили тебя, и – горек, чтобы не выплюнули». «Дары ослепляют судей». «Легче поднять камень и железо, нежели тягаться с законником», и т. д.⁵⁸⁹ Сказка об Акире невольно напоминает различные наставления детям, помещенные в сборнике Святослава и «Златой Цепи». Таковы поучения: св. Василия юношеству, св. Феодоры своему сыну, поучение Ксенофонта своим детям (нравственные наставления о любви к ближним и указание на собственную жизнь, как образец для подражания). Лучшим выражением нравственно аскетического духа домостроев служит «поучение о правой вере». В нем исчисляются добродетельные подвиги: смирение, кротость, послушание, покаяние, пост, молитва, любовь к ближним, милостыня и бодрость. В сборнике XVI века это поучение составлено не только из назидательных изречений, сходных со «словом» Заточника, но и из притчей Соломона. Поучение о правой вере сходно с поучением детям Владимира Мономаха. Поучение Мономаха есть подражание поучению св. Василия юношеству. Оно не только выражает аскетический дух домостроев, но и примиряет обязанности подвижника с долгом мирянина, как общественного и семейного деятеля. Мы увидим, с каким сочувствием взглянули на это поучение либералы, преследующие аскетизм, как начало, враждебное жизни.

В поучении своем Мономах предписывает покаяние, слезы, постоянную молитву, даже на пути («зовите беспрестанно в тайне: Господи помилуй»); нощные поклоны и пение, которыми побеждается диавол; хождение в церковь до восхода солнца («так делали все добрые люди»); укрощение страстей, особенно гордости, помыслов, внешних чувств и языка, порабощение тела; терпение напастей и перенесение обид («лишаем не мсти, ненавидим и гоним терпи, хулим молись»). В основу и довершение подвигов автор полагает страх Божий, причину всего доброго, и вообще советует избегать лености и понуждать себя на подвиги, ради Господа. «О, Владычице! отыми гордость и буесть от убогого сердца моего, да не возношуся суетою мира сего, в пустошнем житии». Не ограничиваясь аскетизмом, которого требовала древняя литература, проповедь и жизнь, автор признает важность мирских обязанностей, общественных и семейных. Он внушает детям правосудие, соблюдение данного слова и крестного целования, внимательность к домашним и общественным делам, особенно на войне, милосердие к бедным и обходительность со всеми; советует угощать послов и гостей, так как они разносят добрую и худую славу. Милостыню автор предпочитает посту, признает ее достаточною для спасения. «Малым делом можете заслужить милость Божию. Это не то, что чернечество, или голод, которые терпят добрые люди». В пример добродетелей века Мономах изображает свою жизнь, дневные занятия, военные подвиги и приключения на охоте; говорит, что против одних половцев совершил 83 больших похода, а малых не помнит, взял в плен до 300 князей, заключил 19 договоров⁵⁹⁰. Между дельными наставлениями нельзя не заметить увлечения общими местами, которые всегда расточают моралисты. Так, в подражание слову Василия: «старейшим покарятися, с меньшими любовь имети», автор говорит: «старые чти, яко отца, молодые яко братию», или советует детям жить в мире и согласи, любить своих жен, не давать им власти и проч. Это увлечение общими местами тем более кажется бесплодным, что одинаково повторяется всеми, без видимых хороших последствий. Почти все русские князья и цари, начиная с Ярослава, завещали своим детям мир, а следовала война. Особенно ясно подтверждает эту мысль завещание Грозного, обильное сентенциями, несогласными с его жизнью⁵⁹¹. Не распространяемся о так называемых «вождях по жизни», в которых нравственные сентенции и правила хозяйства излагались пространно. «Вожди» составляют достояние житейской мудрости прежних веков, слагались постепенно, и переходили от поколения к поколению. Это подтверждают слова одного «обрядника» или «вождя по жизни». «Всему тому (правилам жизни) есть обычай из покон века, да и дело то неписанное, а уложено не даром старыми людьми»⁵⁹². Все эти сочинения, вместе с проповедническими сборниками, создали замечательный домострой Сильвестра. В этом сборнике, как увидим, отразилась аскетическая жизнь предков, со всеми ее достоинствами и недостатками.

Жития святых составляли любимое чтение предков. Изображая христианские правила в живых примерах, жития действовали вдвойне на умы читателей, теорией и практикой. Убеждение в необходимости подвигов казалось тем сильнее, что жития написаны цветисто, в панегирическом тоне, с идеализацией пустынничества. Идеализация пустынничества художественно выражена в житии Варлаама и Иосифа. Это житие, признанное наукою поэтическим произведением, пользовалось такою популярностью, что отразилось в народной поэзии⁵⁹³.Жития святых наиболее поражали предков описанием загробного мира, с его мытарствами, раем и адом, картинами вечного блаженства и мучения, Этими изображениями жития св. оказали большое влияние на литературу и аскетическое настроение предков. Они тем более влияли на жизнь, что перемежались аскетическими наставлениями, поучениями и похвальными словами святым. И кто из нас не испытал чарующего влияния житий, особенно в молодости, под влиянием чувства! Как любимое чтение предков, жития святых появились на Руси в начале христианства, весьма размножились к XVI веку и дошли до нас в большом количестве списков. Замечательные памятники в этом отношении следующие. Жития святых, с похвальными словами некоторым из их (с греческого языка). Жития святых, за март, и слова св. отец, помещенные в супрасльской рукописи XI века (с болгарского). Сборник житий – рукопись Успенского собора, XII века. Патерики синайские, XII и ХIII века, содержат деяния и поучения синайских подвижников (переведены с греческого на болгарский). Были у нас патерики скитские, содержащие жизнь египетских подвижников; иерусалимские, излагающие жизнь палестинских подвижников, азбучные и другие. Пролог XII–ХIII века содержит отрывки и сказания из житий святых, истории библейской и церковной, по порядку дней каждого месяца; назначался для ежедневного чтения подвижникам. В русских прологах помещались и поучения на дни святых (Славянский пролог, синодальный, заключается в 2-х частях). Сборник XV века содержит египетский патерик, отрывки из скитского и других патериков, жития святых и поучения. По образцу указанных сборников на Руси составлялись жития святых отечественных.

Патерик печерский, составленный по образцу греческих патериков, состоит не только из житий, но и из посланий. Основание патерику положено перепиской епис. Владимирского Симона с иноком Поликарпом. В посланиях их, проникнутых аскетизмом, изображены подвиги и чудеса печерских иноков. «Они, говорит Поликарп о составителях житий, видели сами препод. мужей, слышали о их жизни, чудесах, и составили патерик, котируй читая, наслаждаемся духовными словами. Я ничего такого не видел, не обходил св. мест, ни Иерусалима, ни синайской горы, а следуя слышанному от епис. Симона, написал это. Не хочу хвалиться ничем, как только монастырем печерским и бывшими в нем черноризцами, их житием и чудесами»⁵⁹⁴. Замечательный сборник житий, составленный митр. Макарием, Великие Чети минеи. В чети-минеях собрана почти вся древняя литература, как видно из слов Макария: «я дал 12 великих миней, и в них евангелие, апостол, послания и деяния, с толкованием; три псалтыри разных толковников; Златоструй и Маргарит; Златоуст, Василий и Григорий Богослов, с толкованием; великая книга никоновская, с прочими посланиями; и прочие св. книги, в них – праздничные и похвальные слова; всех св. отец жития; все патерики: азбучные, иерусалимские, египетские, синайские, скитские, печерские; и все св. книги, которые обретаются в русской земле»⁵⁹⁵. Чети-минеи заключают в себе много поэтических сказаний, так как составитель их не отличался даром критики, смешивал истинные сочинения с подложными. Впрочем, и ложные сказания, в роде легенды о Меркурии Смоленском, о князе Петре и супруге его Февронии, необходимы для характеристики нравов. И потому Чети минеи служат одним из главных пособий для истории проповедничества. Вообще в житиях святых, особенно русских, заключаются сведения о жизни предков, их благочестии и пороках, суеверии и заблуждениях. В поучениях и похвальных словах находим доказательства проповеднической деятельности пастырей, перемен в судьбе проповеди, ее процветания и упадка. Изучая этот сборник хронологически, мы можем следить развитие древней жизни и проповеди, в занимательных чертах, малодоступных современной науке.

После житий святых летописи, странники и сборники легендарные пользовались особенным вниманием предков и развивали в них аскетические стремления и предрассудки. Летописи русские составлены под влиянием греческих хронографов, палеи и рассказов богомольцев или странников. В древности появлялись местные летописи, обнимающие жизнь отдельных княжеств. Такова летопись пр. Нестора, имеющая предметом своим насаждение в России христианства и доведенная до 1110 года. Ипатьевская летопись изображает события южной России и главным образом раздоры князей, до ХIII века; событий северной России она касается со времени Боголюбского. Лаврентьевская или суздальская летопись изображает события южной и северной России (суздальские и новгородские дела), до исхода ХII века. Нe упоминаем о летописи новгородской, псковской и других. С XV века, времени сосредоточения московского государства, появляются летописные сборники, обнимающие события государства, разных областей его. К концу первого периода, с упадком слабого просвещения, в летописях умножились суеверные предания, повести о волшебстве, каменных дождях, гласах животных и проч. В Никоновской летописи много невероятных сказаний. Густынская летопись преимущественно отличается суеверным характером. Поводом к составлению летописей было ведение пасхальных таблиц и дневников, и особенно поучительный тон греческой литературы, желание грамотных иноков поделиться своими знаниями, поучить людей добродетели.

Летописи, составляя любимое чтение предков, подобно Чети минеям, развивали в них аскетические стремления. В изображении жизни летописцы обращали особенное внимание на церковные события: построение монастырей и церквей, прославление угодников, различные откровения. Самые житейские события они освещали библейским взглядом. Изображая подвиги князей, они хвалили их за благочестие, покровительство иноков, милосердие к нищим, построение церквей, и вообще утверждение веры. Осуждая пороки современников, летописцы показывали всю несообразность их с званием христианина. Сказания свои летописцы оживляли текстами, библейскими примерами и сравнениями, часто некстати, размышлениями в проповедническом тоне, особенно при описании бедствий. Так, суздальский летописец, излагая неважные обстоятельства из жизни князей, ставит ряды нравоучений, текстов, библейских сравнений. «Константин освятил церковь, которую украсил иконами, как говорит пророк: желанье сердца моего дал еси ему, и хотенья уст его неси лишил его... Как Соломон на освящение церкви сотворил пир, и люди благословили царя, так и блаженный Константин угостил людей, и люди благословили (его), говоря; даст Господь премудрость Соломону и Константину многу зело, и разлитие сердца, яко песок при мори... Константин встретился с отцом и поцеловался, как сказал приточник: сын разумный, чтяй отца, возвеселит душу свою». (Этот летописец любил книги и в храме записывал поучения пастырей)⁵⁹⁶. Нестор объясняет народные бедствия; войну, засуху, голод, мор, наказанием за грехи⁵⁹⁷. Изображая нашествие татар, новгородский летописец делает обращение к читателям. «Видя Божие попущение на всю русскую землю, отцы, братия и дети, кто из нас не плачет? Кто остался в живых? Видя это, о если бы мы устрашились и восплакали о своих грехах день и ночь, забыв про имение и братскую ненависть»! Софийский временник, 1240 г., описывая нашествие Батыя, изображает плач земли русской, в поучительном тоне. «Русские сыны! зачем вы ходили пред Богом в похотях сердец? Или не слыхали пророка говорящего: если хотите и послушаете Меня, снесте благая земли, а если не хотите и не послушаете, оружие пояст вас. Вижу, как праведным судом впадаете в немилостивые руки. Мое вдовство – опустение городов, монастырей, церквей, потеря детей, учителей, священников, властителей и народа». Вообще, все бедствия в мире и необыкновенные явления летописцы приписывали гневу Божию и наказанию за грехи, вражду и злодеяния – искушению от диавола, успехи и счастие – благословению Божию, за добро. В происшествиях мира везде у них очевидные следы Промысла и непосредственное участие высших сил. При таком взгляде на мир, исторические задачи решаются легко, сомнения рассеиваются, тайны исчезают. Не находя ничего трудного в разрешении задач общественной жизни, летописцы думают устроить земное счастие нравственным исправлением. Поэтому они, в духе проповедников, преподают всем нравственные уроки, делая обширные выписки из Св. Писания. Они внушают людям покаяние, братолюбие, повиновение старшим и родителям, верность присяге и крестному целованию, веру в Промысл, и благочестивые чувства. Они предлагают, наиболее, духовные средства к земному счастию, недостаточность которых пояснил вековой опыт и особенно крутая реформа. Вообще, в убеждениях летописцев, как и проповедников, царствует невозмутимый покой, свойственный младенческой мысли, неразвитой наукою. По этой причине в летописях уживаются с историческою истиною невероятные сказания, ложные взгляды и грубые предрассудки. Так, Ипатьевская летопись причислила убитых крестоносцев к лику мучеников. «О сих (немцах) Господь знамения прояви; по трех днях телеса их ангелом взяты из гробов; и прочие, видя это, теснились пострадать за Христа»⁵⁹⁸. Летописи дошли до нас во множестве списков, особенно летопись Нестора (временник), служившая образцом для позднейших летописцев.

«Паломники» наравне с летописями составляли любимое чтение предков. Насколько летописи знакомили народ с жизнью и святынями отечества, настолько «паломники» знакомили его с жизнью и святынями востока. Знакомство со святынями востока окончательно утверждало народ в православии и аскетизме. Там все места освящены жизнью Основателя христианской веры и подвигами Его учеников и апостолов. В Иерусалиме гробы пророков, Голгофа и святой крест; в Египте, Палестине и на Афоне древние монастыри, образец подвижничества, и мощи великих угодников. В Царьграде школа православия, сокровища литературы, источник богословского образования. Вот та духовная сила, которая притягивала к себе русский народ, с самого начала христианства, и проповедником которой служили странники или паломники. Замечательнейший «паломник», служивший образцом для позднейших сочинений этого рода, игумена Даниила. Как любимейшее чтение предков, «паломник» Даниила дошел до нас во множестве списков. Даниил описал свое путешествие в Иерусалим (около 1115 г.) в назидательном тоне. «Из любви к св. местам я описал все, что видел, для верных людей, чтобы иной, услышав о св. местах, поревновал мыслью и удостоился получить награду, равную с ходившими (туда)». В своем путешествии автор сообщает любопытные сведения о некоторых чудесных явлениях: о схождении небесного света (огня) на гроб Господень, в великую субботу, о самовозжении ламп над гробом Господним, о видимом схождении Св. Духа на Иордане⁵⁹⁹. Путешествие арх. Досифея (в начале ХIII в.) назидательно сведениями об Афоне и жизни иноков. «Братия, живущие (на Афоне) в келиях, держат правильно (во всю жизнь): каждый день прочитывают половину псалтыри и 600 молитв (молитвы Иисусовой); полагают от 300 до 500 поклонов; и всякий час, делая рукоделие, беспрестанно, с воздыханием говорят: Господи Иисусе Христе!.. Неграмотные, кроме церковного правила и поклонов, совершают молитв Иисусовых 7000. Старым внушается умное внимание, совершение молитвы Иисусовой, – поклепов по силе. Святогорцы весьма любят молчание, удаляются бесед мирских, молвы и мятежа. В келли надобно иметь иконостас, или крест, и пред ним совершать правило. Неграмотный должен служить рукоделием, повиновением, отсечением своей воли»⁶⁰⁰. Достоин внимания паломник арх. Антония (сказание о св. местах Царьграда, в начале ХIII века). Автор упоминает о блюде княгини Ольги, с изображением Спасителя на драгоценном камне, и проч.⁶⁰¹. Путешествие инока Стефана в Царьград, 1350 г., любопытно не только изображением святынь, но и памятников искусства, каменных соборов, колонн и статуй. «О святой Софии ум человеческий не может сказать. София имеет 365 дверей и столько же престолов; окованы весьма хитро». Подобно Даниилу, автор сообщает разные предания о святынях и оказывает полную веру своим проводникам. Так, в одной церкви он видел каменную чашу, в которой, на браке в Кане, вода превратилась в вино; на столпе Константина видел Ноев топор и проч. «Много и иных столпов по граду, от мрамора, (и) на них писание от верху до низу». И конце XIV века описали свое путешествие в Царьград и виденные святыни диакон Игнатий и дьяк Александр. В XV веке иеродиакон Зосима описал святыни Афона, Царьграда и Иерусалима. В XVI веке Коробейников и Греков (купцы) описали свое путешествие в Иерусалим, Египет и на Синай: наполненное удивительными рассказами, оно часто переписывалось, печаталось и имело многих читателей⁶⁰².

Не распространяемся о сборниках легендарного содержания: «палеях», «хронографах», «жемчугах» и проч., о коих упомянуто выше. Служа источником естествознания и прикрасой библейских сказаний, эти сборники, наравне с апокрифами, имели важное влияние на образование предков. Они распространяли в народе нелепые предрассудки и особенно религиозное суеверие, весьма упорное и опасное. Оно тем более опасно, что прикрыто личиною благочестия, перемешано со статьями назидательными и враждебно всякому просвещению, движению мысля. Таков, например Странник XVI века, к коем изложены некоторые суеверные понятия о природе, Георгий Писида. Подобные сведения содержит Матица Златая, в коей помещены: слово св. Феодосия о тропарях и поучение человека верна к духовному брату о злобе мачихи. В трактате о птицах здесь сообщено оригинальное сведение о финиксе, о ней же Давид рече: праведник яко финикс процвете» ... В Жемчуге, сборнике XV века, энциклопедии естествознания, сказано: «веруем в птиц; коли где хощем поити, то станем послушающе: которая (птица) поиграет впереди, – правая или левая». Предоставляя подробное исследование о легендарных сборниках истории проповедничества, мы ограничимся относительно этого вопроса общим замечанием современного нам историка. «Не подлежит сомнению, что умственное и нравственное воспитание предков совершилось под двумя влияниями, совершенно противоположными: под влиянием отеческих и вообще православных писаний, доставлявших здоровую пищу, и под влиянием писаний еретических и вообще ложных. Оба эти влияния неизбежно должны были отразиться и отразились в произведениях нашей духовной литературы»⁶⁰³.

Самое обширное влияние на русскую проповедь и жизнь имели проповеднические сборники, переведенные с греческого языка, и отчасти пополненные, в позднейшее время, русскими статьями. Они служили настоящим складом слова и мысли для русских проповедников-самоучек. Строго говоря, русские проповедники почти не сказали ничего самостоятельного, в 700 летний период. В нравственно-аскетическом проповедничестве они ограничились повторением и переделкой отеческих поучений. В чисто аскетической проповеди, требующей глубокого отвлечения и анализа, почти буквально повторяли учение греческих аскетов. Достойное благоговения учение о помыслах, Нила Сорского, заимствовано из сочинения Нила Синайского и других аскетов, на которых ссылается автор. Правда, наши проповедники оживляли греческую проповедь заметками о русской жизни; но и в этом отношении они подражали грекам. В поучениях Златоуста, Василия вел. и других отцов, есть краткие указания па недостатки их современников. Многие слова о пьянстве и корыстолюбии судей переделаны с греческого языка. Влияние греческого проповедничества на русскую проповедь и жизнь определяется сборниками, о коих упомянуто выше. Мы исчислили проповеднические сборники, взятые с греческого языка, или составленные на Руси, и ограничились общим замечанием относительно содержания их. Мы сказали, что все сборники греческого проповедничества своим духом предвещают нравственно-аскетическое направление русской проповеди. Вникая в связь этих сборников с наследованною нами проповедью и богословскою литературой, мы можем показать честнейшее отношение их к проповеди и жизни.

Относительно сборников, взятых с греческого языка, предлагаем более важные замечания. Состав их пополняется и количество умножается с ХIII по XVI век. Этому содействовало сравнительное спокойствие государства, начавшееся с половины ХIII века, и умножение монастырей. Медленность рукописного дела, отличавшегося тщательною отделкою, до XVII века, и дороговизна книжного материала требовали нескольких столетий для приведения этих сборников в надлежащий вид. Преобладание аскетических статей в сборниках, и особенно Лествицы, переводимой в каждое столетие, согласовалось с покаяным духом народа и ожиданием конца миру. Особенно важное значение к этом отношении имел сборник Никона Черногорца (пандекты и тактикон), заключавший в себе 103 слова. Этот сборник, трактующий о добродетелях и пороках, особенно монашеских, предлагал статьи догматические, канонические и обрядовые, уяснявшие нравственность в теории и практике. Множество отрывков, изложенных в сборнике, расширяло взгляд предков на всю область богословия и знакомило их с такими сочинениями, которые не были переведены на славянский язык. Этим объясняется значительное количество списков обширного сборника, дошедших от ХIII–XV века. Беседы св. отцов, особенно Златоуста, и толкования Св. Писания, вместе с житиями, тоже содействовали уяснению догматов и нравственности христианской. Вообще, в сборниках, взятых с греческого языка, заметны тревога, сосредоточенность духа, отрешенность от мира, ожидание суда, приближение кончины века, – мрачные предсказания и приготовление к вечности.

Несколько иным характером отличаются сборники, составленные в России. Преобладающее содержание их тоже нравственно-аскетическое. В словах св. подвижников выдающаяся тема – покаяние, спасение души и подвиги. Некоторые слова аскетов высоко подымают эту тему. Напр. слово св. Ефрема: «блаженны возлюбившие Бога, и ради Его любви вознерадившие о всяких вещах»; или Василия Великого; «о суетном житии (сем)», и проч.⁶⁰⁴ Но этот тон начинает ослабевать. Вместе с словами отцов появляются русские статьи смешанного содержания, расширяющие область богословия; пытливость и ученость значительно усиливаются к концу периода. Вообще, в этих сборниках более широты взгляда, исследований, рассуждений и спокойствия мысли. По всему видно, что напряженное ожидание конца света прошло и жизнь понемногу начала вступать в свои права; внимание богословов обращено на житейские предметы, близкие к вере.

Мы познакомились с двумя главными сборниками, в коих преимущественно выразился дух русского проповедничества, Златоустником и Изумрудом; займемся – второстепенными. Второстепенных сборников можно насчитать до 20-ти. 11 из них XVI века (№ 316, 318, и остальные по 325 включительно, а также 330 и 331) ; 8 – XVII века (№327, 333, и остальные по 339-й включительно). Некоторые сборники, не важные содержанием, опущены. Дать точное и раздельное понятие о перечисленных сборниках весьма трудно, и главным образом потому, что в них нет системы. Недостаток логики и последовательности мыслей, который мы видели в проповедях, с большею ясностью обнаружился в сборниках, как деле более сложном. Статьи разного содержания свалены в кучи и сплочены посредством наслоения. Вообще же в сборниках можно различать некоторую общность идей, повторяемых на разные лады, в разных формах. Эта общность идей выражается не только в словах подвижников, известного направления, но и в житиях святых, в рассказах о чудесах, в правилах монашеских, в назидательных сентенциях, коими пополнены все сборники. В сборниках часто приводятся изречения «пчел» и целиком списываются «пчелы». Некоторые сборники, напр. «Цветник», XVI века, № 326, разделенный на 190 глав, краткостью статей, особенно о нравственных предметах, напоминает содержание «пчел». Во множестве поучений, не надписанных именами св. отцов, можно подозревать русских авторов, но доказать это трудно. Такого рода поучений особенно много в сборниках XVII века. Поучений чисто русских авторов, или с вероятностью приписываемых им, весьма не много, и почти все они приведены нами в своем месте. К этому общему содержанию сборников надобно присоединить изъяснение книг Св. Писания и отдельных мест его, в виде вопросов и ответов; перечисление апокрифов, изложение обрядов, церковных правил и гражданских законов, и полемических статей. Полемические статьи направлены против еретиков греческих и русских, и особенно против католиков. Полемика против католиков, отчасти – униатов и лютеран, усилена в сборниках XVII века, и здесь она облеклась в артикулы, литические приемы. Не упоминаем подробно о канонах, службах святым, посланиях, легендарных повестях, многочисленных ошибках, ересях и противоречиях, коими наполнены бессвязные сборники. О правописании, слоге, коверкании имен, нескладице предложений неприятно говорить. Выдающиеся ошибки ставим на вид. В числе аскетических правил есть указ о епитимиях, проникнутый суеверием. Определив количество литургий, заглаждающих грехи нескольких месяцев, указ говорит: «то ти год до года; а самому (кающемуся) пост на 6 недель. Сей подвиг назначен князю и боярину; священник и простолюдин да постится трегубо»⁶⁰⁵. Нередко встречается проклятие на тех, кои не следуют двуперстному крещению. Особенно поражают несогласием аскетические правила разных сборников. Так, в одном сборнике правило грамотным и неграмотным внушает следующий подвиг. «Подобает умеющим грамоте пети на всяк день утреню и часы, вечерню, повечерие и полунощницу, и ничего не оставлять, не отправив. Аще кто не умеет грамоте, пети ему 50-й псалом; аще и того не умеет, да поклонится пред Богом, по силе, и речет: Господи помилуй, 300 (раз)⁶⁰⁶. И тоему пети за утреню, и за часы, и за вечерню, и за повечерие; и тако творите по вся дни». В другом сборнике правило неграмотным внушает; «за кафизму полагать- 300 поклонов, за полунощницу 600, за утреню 1300, за часы 1300, за вечерню 600»⁶⁰⁷.

Исчисленные проповеднические сборники имели образовательное влияние на наших проповедников. Они давали направление их мыслям, содержание для слова и самое выражение. Пользуясь готовым материалом, неопытные проповедники ограничились компиляцией и переделкой отеческих поучений. Подражательность и компилятивность русских поучений доказана разбором Изумруда и Златоустника. Влияние проповеднических сборников, даже со стороны их формы, отразилось вполне в словах митр. Даниила, доктора закона божия, воспитанного на бессвязных сборниках. От него самого осталось до трех сборников поучений, «собранных от божественных писаний», проникнутых аскетизмом. В расположении слов нет связи. И каждое слово, очень обширное, делится механически на три части. В 1-й части, как мы видели, излагается предмет слова; во 2-й – доказательства из Св. Писания, богослужебных книг, св. отцов, учителей, аскетов, церковных правил, житий святых, патериков, разных сборников, без всякой внутренней связи; в 3-й – нравственные наставления. И этот план не соблюдается точно. В 1-й и 3-й части автор предлагает обличения и наставления, перебегает от предмета к предмету, пускается в общие соображения, нравственные увещания, коими всегда одушевлен. Нередко в одном поучении, даже в одной части его, он повторяет сущность нравственно-аскетического учения. Так, в 3-й части 11-го слова (о судьбах Божиих и умирающих младенцах) учит хранить веру, исполнять обеты крещения, все предания, заповеди, каяться в грехах, ходить в церковь, помнить краткость жизни, суетность блат, близость смерти, суд и воздаяние⁶⁰⁸. В одном сборнике можно насчитать до 50 писателей, особенно аскетов. Сборники Даниила, лучшего витии, сжато отразившие свойства древнего проповедничества, со стороны его содержания и формы, пояснили законченность его. Они свидетельствовали о неподвижности религиозной мысли и жизни народа, необходимости просвещения и реформы для дальнейшего развития народа. Со времени Даниила наши проповедники, подобно греческим компиляторам средних веков, повторяют одно и тоже. Притом эти давние повторения, принявшие официальный вид, облеклись в форму указов, предписаний. А известно, какое впечатление производят указы; в них казенная форма вытесняет чувство и одушевление, необходимые оратору. Таковы грамоты матриархов и царей, излагавшие нравственные обязанности. Последним словом в этом роде можно назвать увещание патр. Адриана ко всем сословиям, в 24 пунктах, о хранении заповедей и таинств, удалении от грехов и иностранных обычаев, четырехкратном говений и проч.⁶⁰⁹. «Сия увещания, говорит патриарх, от св. отец собранная и ко спасению наставляющая, повелех напечатать». Неудивительно, что такие грамоты и увещания, взятые из сборников, сделались программой для проповедников XVII века. О постах, особенно великом, четырехкратном говении, ежедневном хождении в церковь, хранении заповедей и таинств, говорили везде. Подобные наставления мы находили в грамотах миссионерам, в поучениях Донецкого, Подольского, Полоцкого, Транквиллиона, священника орловского и проповедников Сибири. Словом: в XVI веке, пред концом периода, сборниками митр. Даниила подведен итог древней проповеди, как подведен итог древней жизни стоглавом, церковно-повествовательной литературе – Великими чети минеями. Нового от них ждать было нечего – закон, вечно повторяющийся в отживающих литературах. Подобный итог начал блаж. Иероним своим каталогом церковных писателей, кончил патр. Фотий своею библиотекой.

Окончательный итог проповедническим и вообще письменным сборникам, проникнутым аскетизмом, влиявшим на проповедь и жизнь, подведен Домостроем Сильвестра. Все нравственно-аскетические наставления, по коим сложилась древняя жизнь, взяты Домостроем из Св. Писания, богослужебных книг, житий святых, проповеднических сборников, особенно Златоустника и Изумруда (первые 25 глав).

Все практические наставления о домохозяйстве и обращении с людьми взяты из пчел, премудрости Соломона и Сираха, вождей по жизни, домостроев, рассмотренных нами, особенно – поучения Владимира Мономаха (последняя 38 глав). Последняя глава – письмо к сыну тоже состоит из нравственных наставлений. Не только мысли, но и самые выражения этого Домостроя заимствованы из указанных нами сборников. Домострой Сильвестра, как выражение благочестивой жизни предков, подвергался многим переделкам и дошел до нас во многих списках. В позднейших списках он принял характер общего руководства и озаглавливался различно. Даже первая глава Домостроя озаглавливалась различно, напр.: «поучение и наказание от отцов духовных ко всем православным христианам»⁶¹⁰.

Оканчивая обзор древней письменности Домостроем⁶¹¹, мы сознаемся, что не видим других источников, более влиявших на аскетическую проповедь и жизнь, как те, кои рассмотрены нами. Поэтому, все добродетели предков, напоминающие учения сборников и богословской литературы, можем приписать влиянию этих источников, хотя бы без прямых и очевидных доказательств. А для возможного уяснения данного предмета необходимо коснуться вопросов: а) о центрах богословского образования на Руси и б) о сравнительном влиянии на жизнь литературы вообще и проповеднических сборников в частности. Оба вопроса рассмотрим в совокупности.

Центрами просвещения были главные города России: Киев до ХIII века и с ХIV века до конца периода; Владимир с XIII века; Москва с XV века; Новгород, Псков, Вильно. В этих городах, центрах духовного и гражданского направления, сосредоточивались лучшие умы древности, книжные таланты и письменная деятельность. Здесь, в соборных церквах, по праздникам, во время постов и бедствий, каждый день, читались поучения народу. Здесь списывались литературные и особенно проповеднические сборники, в пособие архиереям и духовенству. Смешанные литературные сборники заменяли наши руководства по богословию и обращались преимущественно в духовенстве; проповеднические сборники главным образом оказывали просветительное влияние на народ. Центрами образования отчасти служили и епархиальные города. Возвышение и упадок образования в епархиальных городах условливался степенью просвещения и деятельности епископов. Просветительное влияние этих городов было незначительно, как по малочисленности епархий в древней Руси, так и по малообразованности епископов. Епархии открыты в 992 году, между прочим, в Ростове, Чернигове, Белгороде, Владимире волынском; число их возрастало постепенно⁶¹². В начале ХIII века русских епархий было 16; в начале XV века 19 (между прочим, сарская и пермская), в том числе 9 юго-западной России. В деле просветительного влияния на народ заслуживают внимание: Ростов, Чернигов, Нижний, Острог. В епархиях, особенно управляемых просвещенными епископами, каких мы встречали не мало, могли иметь влияние на народ и священники, более разумные и усердные, особенно при совершении таинств, назначении прихожанам епитимии, крещении иноверцев и т. под. Само собою разумеется, что соборные, приходские и монастырские церкви, с частым богослужением, были первою школою христианского просвещения. Это просветительное значение церкви хорошо понято древними проповедниками. «По вся дни, говорит проповедник XIII века, ходите к церкви». «В церковь вернии приходят слышати божественные учения, отеческие сказания, житии свитых и мучения. Та вся слышавше просвещают души своя». «Вонми в церкви божественная учения, и еже слышасте, внесете в дом свой, да дом ваш церковь творится»⁶¹³. Впрочем народ мог усвоить из богослужения простейшие чтения евангельские, жития, молитвы ектении, канонов и проч. Церковнославянский язык богослужебных книг, составленный из разных наречий, темный перевод книг (особенно псалтыри) и отделение разговорного языка от книжного делало богослужение маловразумительным. Настоящим учением в церкви были уставные чтения и особенно живая проповедь. В этих соображениях необходимо представить общие сведения о количестве церквей в древних епархиях. В XVII–XVIII веке в европейской России было свыше 12,000 церквей; в Сибири, как сказано, – 160 церквей⁶¹⁴. В больших городах – Киеве, Москве и Новгороде церквей (в том числе домовых) были сотни; не смотра на опустошительное действие пожаров в древней Руси, церкви возобновлялись скоро, даже в большем количестве. В Новгороде, с 1054 по 1229 год, построено 69 церквей (деревянных не более 15) ; в 1417 году в нем было семь соборов. В 1124 году в Киеве сгорело 600 церквей (вероятно (60) ⁶¹⁵. Количество церквей Москвы издавна выражено пословицей; «сорок сороков»⁶¹⁶. К приходским и городским церквам надобно присоединить тысячи монастырских церквей, которые всегда посещались народом. Впрочем, не все исчисленные церкви приносили пользу. Предки наши строили много церквей по частным побуждениям и причинам, по обетам, в избавление от бед, и в возмездие неправд и грабежей. «Мы всякий день видим, говорит Крижанич, утиски, выдоры и грабежи. На прилику, кто тысячу рублев выдерл, мнит свои расчеты добро быть справлены, аще даст 10 рублев в милостыню». Эти церкви, не обеспеченные вкладами, оставались праздными. Многие церкви мало посещались, вследствие неточного распределения приходов. Приходы были часто небольшие, дворов в 15, и разбросаны на расстоянии 50 – 100 верст; вследствие этого прихожане не бывали в церкви по целым годам. По причине свободного перехода крестьян, до XVII века, и богатые церкви пустели. Стоглав воспретил строение лишних церквей, которые не были обеспечены материальными средствами и вкладами строителей.

Общие сведения о количестве монастырей в России и их просветительном значении изложены выше. Здесь сообщаются частные сведения, выясняющие этот предмет с большею определенностью. Важное просветительное влияние на народ имели первоклассные монастыри; Киево-Печерский, Сергиев, Волоколамский, Кирилловский, Чудов, Соловецкий и другие. Некоторые новгородские монастыри тоже заслуживают внимания. Здесь списывались, в большом количестве, проповеднические сборники и составились богатые библиотеки. Здесь, по руководству настоятелей: Феодосия, Сергия, Кирилла, Иосифа, читались поучения братии и народу, иноки обязывались учить друг друга Св. Писанию. Отсюда рассылались учительные послания в города, к вельможам, народу и вообще духовным детям. Здесь скоплялись богатства и вклады жертвователей, а также многочисленные иноки, вследствие чего многие монастыри называлась лаврами. О количестве иноков находим общие сведения, напр.: «в монастырях было множество братства». Впрочем известно, что в суздальском Евфимиевом монастыре находилось 300 иноков. Здесь собирались лучшие люди всех сословий и духовные дарования. Отсюда выходили аскеты, пастыри и миссионеры, просветители народа. Следует заметить, что эти влиятельные монастыри счастливо расположились в пустынной России. Наибольшая часть их основана в северной России, где господствовало невежество, суеверие и идолопоклонство. Важнейшая по своим заслугам Киево-Печерская лавра, оплот православия, процветала на юге. В этом деле виден Божественный Промысл, спасительный всем человекам. И не напрасно о киевских горах возвещены утешительные обещания. Оттуда воссияла великая благодать для России: ограждение православия и народности нашей от католицизма и иезуитов. Что касается просветительных пособий, коими владели монастыри, то они отличались религиозным характером. Монастырские библиотеки были наполнены книгами библейскими, богослужебными и отеческими. Так, в, библиотеке кирилловского монастыря, из 1938 книг рукописей, по Св. Писанию было свыше 250, богослужебных книг до 560, отеческих творений почти столько же. Некоторые творения были во множестве экземпляров, напр. Лествица в 26 экземплярах, Шестоднев в 13 и проч. В библиотеке Соловецкого монастыря, из 1378 книг, по Св. Писанию – 197, богослужебных – 489, отеческих 425. В Сергиевом монастыре – 800 рукописей церковных и 3000 старопечатных книг⁶¹⁷. Большая часть русских монастырей не имела сильно значительного влияния на народ. Это были монастыри малые, состоявшие из 2 – 7 иноков. Не отличенные собственными заслугами и жизнью своих настоятелей, они мало имели доходов и напрягали силы свои для поддержания существования. Так было до преобразования монастырей в XVI веке митр. Макарием, и особенно в XVII веке, когда в первые 50 лет число обителей возросло до 100! Их целыми десятками приписывали к большим монастырям и архиерейским домам. По поводу споров о церковных имуществах Зиновий Отенский описал труды и лишения бедных монахов. «Видел я некоторых иноков из тех монастырей, которых осуждают за деревни. Руки у них скорчены от тяжких страданий, кожа как воловья истрескалась; лица осунувшиеся, волосы растрепаны. Истязатели (сборщики) бьют и волочат их без милости. Ноги и руки посинели и опухли. Иные хромают, другие валяются. Имения у них так много, что и нищие более их имеют. Обыкновенная пища их – овсяный не веяный хлеб, ржаные толченые колосья, и такой хлеб без соли. Вода – их питье, овощи – рябина и калина. Об одежде что и говорить!» Кроме бедности и незначительности своей, многие монастыри были пристанищем соблазна и пороков. С XI века встречаем частые жалобы на неустройства монастырей, особенно устроенных князьями и боярами близ городов. Обогащенные вкладами, не связанные уставом общежития, они, по свидетельству летописей, не знали подвижничества. И пастырям нашим, особенно св. Сергию и митр. Макарию, стоило многих трудов ввести общежитие и ограничить беспорядки иночества. Жалобы на эти беспорядки шли издалека, даже в период высшего развития монашества. Константинопольский патриарх в послании к преп. Сергию называет Русь «дикою и невежественною землею, где иноческий образ равен мирским людям,» и учит иноков послушанию и единомыслию⁶¹⁸. Со времени Грозного монастыри пришли в большее расстройство, ибо они наполнялись опальными боярами, привыкшими к разгулу. А по замечанию Стоглава многие постригались «покоя ради телесного, чтобы всегда бражничать»⁶¹⁹, занимались «праздношатанием, строением пустынь, с 2 – 3 чернцами, в соблазн православным»⁶²⁰. В послании в Кириллов монастырь Грозный обличает нестроения знаменитых монастырей, Симонова и других, в коих многое делалось по мирскому. Регламент обличает размножение скитов, бродяжничество и другие недостатки иноков⁶²¹.

На основании данных сведений и соображений о пространстве и населении России, можем составить приблизительное понятие о влиянии на жизнь просветительных центров. Много ли значили, в деле образования, 6 – 7 центральных городов, до 20 епархий, почти столько же влиятельных монастырей и 12,000 с лишним церквей, в 700 летний период? И эти центры просвещения были раскиданы на 40 – 50,000 квадратных миль европейской России, 300,000 квадратных миль Сибири, с 10 – 12.000,000 населением. А главное, что эти центры не опирались на школы и общее образование, а потому зависели в действиях своих от многих случайностей. Об элементарных школах древней Руси, поддержанных частными лицами, не распространяемся. В ХV веке обучение грамоте перешло в руки мастеров, коих лекции оплачивались кашей и другими припасами. Естественное дело, что десятки и сотни тысяч людей, на окраинах России, в целые столетия не знали таинств, не бывали в церкви, не видели монастыря, не слыхали божественного учения. О невежестве и безнравственности их нечего толковать. Все это бедное человечество, опутанное грехами, не освященное таинствами, так и ушло в могилу! Но и в центре России для большинства людей христианское просвещение было не многим доступнее. В актах часто встречаем жалобы на холодность людей к церкви, на уклонение их от таинств и других обязанностей, которых они не понимали. С XVIII века назначаются штрафы и принудительные меры, обязывающие всех ходить в церковь, говеть и проч. Ясное дело, что религиозное просвещение вообще было доступно жителям центральных и областных городов, соседних с лаврами, соборным прихожанам, особенно духовенству и знати. Причем, сборники смешанного содержания служили пособием к проповеди и удовлетворяли любознательности грамотных горожан. Проповеднические сборники вообще действовали на неграмотных людей, часто приходивших издалека в собор, для слушания проповеди (Кирилла ростов., Серапиона, Никона и других). И просветительное действие сборников не могло быть обширным, особенно до ХV века, по причине их дороговизны и редкости. Древние сборники, заключавшие в себе сотни листов, писалась на пергаменте, крупным полууставом, и доступны были состоятельным лицам. Владимир Галицкий заплатил 11 рублей (8 гривен кун) за молитвослов. Влияние сборников расширяется с XV–XVI века, времени изобретения бумаги (получалась из заграницы) и введения книгопечатания. Вследствие этого полууставный почерк уступил место скорописи, и сборники в XVII веке размножились. По надписям сборников видно, что они не редко принадлежали и людям среднего сословия. Встречаются сведения и догадки, что священники и иноки иногда проповедовали в церквах по книгам⁶²². В XVI и даже XVII веке главными покупщиками книг были священники и иноки. Но эти отрадные явления не составляли общего правила. Итак, при скудных способах просвещения, церкви с их богослужением и сборники богословские были главными просветительными орудиями. Причем сборники смешанного содержания служили руководством богословия и основою проповедничества; сборники проповеднические оказывали самое обширное и благодетельное влияние на народ. Проповеднические сборники, под влиянием богослужения, воспитали аскетические нравы и убеждения предков, которые удивляют нас строгостью, при всех своих недостатках. Эти нравы и убеждения послужат уроком и просвещенному потомству, не столько страстному, как грубые предки, но за то, слабому телом и духом, неспособному к аскетизму.

Мы ознакомились с характером и недостатками русского народа из светских сочинений и обличений проповедников. Недостатки эти важны и неоспоримы. Отрицать их, или затенять панегирическими возгласами старине, значило бы искажать историческую правду, обмывать, как говорится, не замачивая. Но и преувеличивать недостатки народа, не видеть, из-за их, добродетелей и достоинств – другая крайность. Недостатки эти не столько черны, чтобы им не ужиться с добродетелью, и не столько ответственны, чтобы не заслужить пощады пред судом истории, особенно, если они искупаются аскетическими подвигами. В вопросе об отношении проповедничества к жизни сказано, какие чувства и стремления насадила проповедь в народе. Посмотрим плоды этих чувств, подвиги и добродетели, в каких выразились благочестивые стремления предков. При этом не забудем ограниченности человеческого ума и слабости воли, вследствие которых добро и зло перепутывается в нас неразрывно, и наше совершенство состоит более в стремлении к святости, нежели осуществлении ее. Нет ничего труднее, как взвешивать дела людей и производимое на них впечатление словом. Слово, и особенно проповедь, не подчиняется выкладкам статистики, дело это неуловимо в своих подробностях и отдаленных следствиях. Сами слушатели не дадут отчета в принятом впечатлении и не знают, какими следствиями оно обозначится в жизни. Можно только вообще сказать, что благодетельность слова, как принятой пищи, не подлежит сомнению. Все эти замечания вполне приложимы к нравственно-аскетической проповеди. Трудно взвесить влияние ее на жизнь, потому что жизнь эта духовна и скрытна. Кроме того, аскетическая проповедь, односторонняя в своих требованиях, не замечает наличных достоинств и добродетелей века, не довольствуется ими, а только казнит грехи, возвещает гнев Божий и требует исправления. Если ограничиться свидетельствами проповедников, видевших всюду зло и беззаконие, преувеличивавших грехи и меру наказания, то следовало бы осудить наших предков на вечный позор. Между тем таже строгая проповедь, видевшая в людях одни недостатки, незаметно для нее самой воспитала в них многие добродетели, достойные похвалы. Словом: русское проповедничество, как и всякое другое, не может служить надежным пособием для изучения добрых свойств народа. Оно дает нам относительно этого вопроса самые скудные сведения. Добродетели предков могут быть усмотрены из свидетельств истории; и если они своим характером напомнят аскетическую проповедь, то дадут право заключать о влиянии ее на жизнь.

Нравы предков, при всех их недостатках, были монашеские. Они утверждались более на обрядности, доступной чувству, нежели на духе религии. Приняв веру в смысле нравственных предписаний и усвоив ее чувством, предки не вдавались в религиозные споры, подобно грекам, в рационализм, и – материализм, подобно римлянам. Они держали веру свято, всецело, не отделяя буквы от догмата. До какой степени они держали веру непоколебимо, свидетельствуют польские и вообще иностранные писатели. Кромер: «Русь упорно держится греческих обрядов». Стрыйковский: «все русские народы пребывают твердо и непоколебимо в вере, по обрядам греческим». Сарницкий: «русский народ стоит твердо в исповедании (христианском)». Герберштейн: «Русь как начала, так до сего дня пребывает в вере по обряду греческому». Иовий: «русские с непоколебимою твердостью сохраняют учение и обряды, принятые от греческих наставников». Гваниньи: «русские, как приняли веру христианскую, до сего дня крепко и единодушно держатся ее. Хотя некоторые бояре, подвластные польскому королю, следуют лютеранскому и Цвинглиеву учению, но весь народ, большая часть вельмож и дворян твердо содержат веру по закону греческому. И все области России, подвластной князю московскому, крепко и единодушно стоят в вере, принятой от греков»⁶²³. Для нас особенно дорого свидетельство митр. Фотия, строгого проповедника покаяния. Он полюбил Русь, новое отечество, за ее веру и благочестие, восхищался успехами миссионеров и говорил, что Бог совершает «чудные дела в этом народе».

До какой степени эта вера, усвоенная чувством, была малосознательна, привязана к букве и форме, видно из наивных вопросов и недоумений предков относительно веры. Вопросы эти становились иногда опасными в применении к практике. «Можно ли колоть (животных) в неделю, которая назначена для молитвы»? «Целовав крест, можно ли есть мясо и сыр»? «Можно ли постучать яйцем в зубы до обедни? – раз можно, а многажды нельзя» У Иоанна III произошла размолвка с митр. Геронтием за то, что митрополит, при освящении успенского собора, ходил не по солнцу: «за такие дела, говорил в. князь, приходит гнев Божий». Много об этом спорили, и ничего не решили. Митр. Геронтий посадил архим. Геннадия в ледник, в оковах, за то, что он «обесчестил Богоявленскую воду», дозволив пить ее после обеда. При такой внешней, младенческой вере, предки не могли углубляться в догматы ее и скоро освоиться с духом христианским. Их не поражали ошибки, преувеличения и противоречия в словах проповедников. Один говорил: «будь ты постник, всегда трезв и нищ, проводи ночи без сна, но если не переносишь оскорблений, не спасешься». Другой: «нашествие врагов – гнев Божий». Третий: «любя вас, я пролил вашу кровь» и т. д. Мыслящий человек соблазнился бы этим разногласием. Предки спокойно уживались с нравственными противоречиями и даже хитрили пред вечною правдою. Проповедь учила: «награбленное отдай с лихвою, иначе не спасешься». Они раздавали ничтожную долю нищим из всего награбленного и закрывались мантией от вечного суда, жертвою в монастырь на помин души. Конечно, эти противоречия вынуждались условиями жизни. Отзываясь единодушно о крепкой вере русских, явно младенческой, иностранные писатели не объясняют частных свойств ее. Русские писатели достаточно объясняют аскетический характер и частные свойства ее.

Из рассмотренных нами проповедей, особенно митр. Даниила, посланий и похвальных слов святым, отзывов летописи о малоизвестных проповедниках, писем патр. Никона и других святителей, видно, что все сословия на Руси руководились в жизни наставлениями иноков. Но кроме частных свидетельств есть общие указания и доводы относительно руководства народа иноческим уставом и теми правилами, кои проводились в древних проповедях. Некто (инок) составил иноческий устав в руководство мирянам; этот устав напечатан в следованной псалтыри (острожской, 1596 г.). Составитель устава объяснил побуждения к написанию его. «Я сделал это не по собственному желанию и не по какому-либо человеческому помыслу (тщеславию), но был принужден к тому. Многие христолюбивые, желающие спасения, иноки и мирские, и особенно благоверные жены, боящиеся Бога, требовали и просили нас (об этом), и наскучили нам. И мы написали от божественных правил, желающим, только не монастырским, а внешним (мирянам); ибо мы знаем, что монастыри имеют свои божественные уставы, повеления и правила, в типиках. И не наше дело писать типики»⁶²⁴. Судя по этому руководству, можем предусматривать жизнь предков, проявление веры их в чисто монашеских подвигах. Действительно, предки усвоили себе всю монастырскую обрядность и по ней устроили свои действия. Сильная природа их и могучий характер выносили монашеские подвиги твердо, до последнего часа жизни. Не обо всех подвижниках благочестия свидетельствует древняя история. Она обращает особенное внимание на князей и бояр, стоявших на виду у всех. Но общая среда, выдвигавшая подвижников в палатах и дворцах, убеждает в том, что их было неисчетное множество во всех сословиях и в простом народе. Для краткости слова мы будем указывать на более замечательные подвиги и примеры благочестия.

Следуя монастырскому уставу, предки всего более любили молитву, очищающую душу и возносящую ее к небу. Если в мире, по действию соблазнов, они увлекались страстями, пересудами, бранью и сквернословием; то дома и в церкви каялись в своих согрешениях, молились Богу долго и усердно, с поклонами и часто со слезами. «В комнате, где стояло наибольше образов, собиралась вся семья и прислуга, зажигались лампады и свечи, курили ладаном. Хозяин читал вслух утренние молитвы, иногда заутреню и часы, смотря по досугу, умению и степени благочестия; умевшие петь пели. У знатных людей и у князей были домовые церкви, и все домашние сходились в церковь, где молитвы, утреню и часы служил священник, а после богослужения кропил, предстоящих св. водою. Затем все расходились для своих занятий. Приступая к занятию, считали необходимым сделать пред образом крестное знамение, с земным поклоном, а если можно, то и принять благословение священника»⁶²⁵. «Вставали и ночью на поклоны, особенно в посты» (напр. Владимир Мономах, Андрей Боголюбский). «Михайло (кн. тверской) измлада имяше и никако измените правила своего: в нощи пояше псалмы. А како пойде из Владимира, от недели до недели пощашеся, причащашеся тела и крови господни. Отнеле же ят бысть, вся ночи не даде сна очима, да не вздремлет, но паки славяше Бога, с многими слезами, и глубоким воздыханием исповедаяся ему: Господи! услыши молитву мою и вопль мой к тебе да придет. И егда стражи забиваху в колоде руце его, ни тако озлобляем, пояше непрестанно псалтырь, а един от отрок седяше, перекладывая листы. Он же прилежно глаголаше: Господи, не отврати лица твоего, яко скорблю! И тако на всяк час моляся Богови»⁶²⁶. С домашнею молитвою предки соединяли церковную. Максим Грек с упреком заметил, что «русские каждый день поют каноны и песни святым, и считают довольство земное наградою за свое благочестие». Молитвы церковные были продолжительны в посты, при исповеди, особенно в Великий пост. Алексей Михайлович в Великий пост выстаивал службу церковную по четыре часа, полагал по 1500 поклонов, и этим удивлял иностранцев. Флетчер, осуждая многое в русской церкви, черня русские и особенно монастырские нравы, сознается, что «набожность господствовала в России»⁶²⁷.

С усердием к молитве и богослужению предки соединяли любовь к построению храмов, сооружению монастырей, скитов, часовен, икон в дорогих окладах, доброшумных колоколов. Иконы часто подымали, носили их для освящения полей и домов, и пред началом пиршества служили пред ними акафисты и молебны, с водоосвящением. Во время войн, которые были часты, иконы и кресты носили среди полков, а по окончании войны прославляли Бога. В начале христианства в России храмов и монастырей было уже много. В Киеве построено до 600 церквей и 13 монастырей; Никоновская летописи возводит число церквей до 700! Церкви, как дом божий, строили без печей, чтобы не равнять их с домом обыкновенным, хотя при зимних холодах нередко замерзали св. дары. Так было до XV в. Мы видели, что церкви строились иногда по корыстным побуждениям; а бояре нередко заводили домовые церкви из тщеславия, чтобы на молитве не смешаться с толпою. Были случаи, что больший боярин в церкви сводил с первого места жену меньшего боярина, и ставил на это место свою жену. Как бы то ни было, но предки, особенно богатые люди, не щадили денег для построения и украшения церквей. Это благочестивое усердие можно объяснить малообразованностью предков. Они сознавали, что церкви и монастыри служили для них единственными школами вероучения. Самые дома свои они украшали иконами, в виде иконостаса, на подобие церкви. К иконам делали привески из золота, серебра, дорогих камней и жемчуга. В богатых домах иконостас закрывали завесою, сметали с него пыль крылом и вытирали губкой. С особенным великолепием украшались священ. изображениями хоромы боярские и царский палаты. Вошедший в дом делал поклоны перед иконами, кланялся и домашним⁶²⁸. Максим Грек заметил, что «русские строят великолепные храмы». Курбский подтверждает подобные свидетельства. «Вся земля русская от края до края, подобно чистой пшенице, держится верою в Бога. В ней божии храмы числом подобны звездам небесным; в ней множество монастырей, которых никто не в силах перечислить, и бесчисленное множество преподобных монахов».

Об украшении домов иконами свидетельствует Маржерет: «иконы весьма в большом количестве украшают жилище каждого русского»⁶²⁹. Иконы и священ. изображения нередко украшали наружность храма, сени архиерейских покоев, выставлялись на домах и на воротах, особенно в обителях. С особенною роскошью и великолепием украшалась икона Божией Матери. На ней изображали венец с короною, металлический, с сиянием и лучами. К венцу привешивались жемчужные ожерелья и цаты. К иконе прилагался убрус и лентий, низанный жемчугом; концы его и рясны опускались по сторонам; еще привешивались зарукавье и ожерелье, жемчужные. Кресты напрестольные украшались серебром и золотом. Напрестольные евангелия и апостолы тоже украшались богато; доски оклеивались толком и бархатом, металлическою каймой и цатами по углам⁶³⁰. В богатых приходах евангелие оковывали чеканным серебром и золотом и осыпали камнями. Благоговение предков к иконам, кресту и домашнему иконостасу было так велико, что они не допускали здесь присутствия женщины. Проникшись убеждениями византийцев о женщине, как виновнице греха и соблазна, они считали прикосновение ее к святыне предосудительным. «Достойно ли быть с женою своею в клети, спрашивал книжник, идеже иконы и честный крест? Своя жена, отвечал другой, не в грех». «Можно ли служить в платье, к которому пришит женский лоскут? – Разве жена погана?»⁶³¹. Так было на Руси до ХVII и даже ХVIII века. С XVII века бояре стали расписывать свои палаты на европейский лад. Боярин Матвеев украсил свои комнаты картинами, зеркалами и часами; иконостас домовой церкви расписал итальянскою живописью. Петр I дозволил изобразить в своих покоях мифологические сцены, а на доме выставил статуи богов. Указом 1722 г. запрещено украшать иконы привесками монет и серег, ходить с иконами из церквей и монастырей⁶³². Вообще, Русь поражала иностранцев своею церковностью и особенно наружным благочестием. «Внешний вид русского города и селения показывал, что религия – господствующая сила в стране. Иностранцы видели в городах множество богатых церквей и монастырей. Палаты князей и богатых людей украшались внутри и снаружи на церковный лад. По городу постоянно слышался звон доброшумных колоколов; на всех улицах стояли часовни, иконы в окладах, с зажженными свечами. Прохожие крестились пред каждою церковью и часовней, иные клали земные поклоны. Здесь можно было встретить духовенство с иконами, крестами, пением и св. водой. Торжественные крестные ходы совершались весьма часто»⁶³³. Самая одежда русских своим покроем напоминала влияние Византии и носила отпечаток церковный. Многие миряне носили монашеские одежды и принимали на себя вид пустынников. Облачение бояр, кафтаны (ферязи), с широкими поясами, напоминало одежды духовенства. Праздничное платье бояр и царей походило на церковные ризы; оно делалось из дорогих материй, яркого цвета, украшалось золотом, серебром и множеством пуговиц. Бояре надевали на шею тяжелые золотые цепи с крестами. Кафтан царский, в виде саккоса, и шапка, в виде митры, украшались жемчугом, образками и крестами, на подобие одежды греческих царей.

При несложности древней жизни многие ходили в церковь ежедневно. «Первое к церкви, да не застанет солнце на постели; тако бо деяше отец мой и вси добрии мужи»⁶³⁴. В праздники, которых в году набиралось до 100, предки особенно усердно ходили в церковь и посещали монастыри. «Просвещени людие светло праздноваху воскресение, праздники и посты»⁶³⁵. Смотря на праздники, как на живые существа, полные благодати, предки проводили их благоговейно. Они украшали дом (в богатых домах полы устилались коврами), приготовляли лучшие блюда, наряжались, и в полночь отправлялись в церковь; остальное время дня проводили в посещениях и благотворениях. Ежедневное посещение церкви, особенно в праздники, входило и в придворный этикет. Поздоровавшись с боярами, царь вместе с ними отправлялся к обедне, в домовую церковь; в большой праздник – в собор, или в монастырь. После полудня снова отправлялся к вечерне, с синклитом. В эти дни праздничные, все, не исключая рабов, освобождались от работы. Перед большими праздниками цари и знатные люди посещали тюрьмы, богадельни, и раздавали милостыню. Соборы определили порядок празднования. Владимирский собор постановил: «христианские праздники почитать благоговейно; не совершать бесчинных игр и поединков; убитых на них не отпевать». Стоглав, перечислив св. дни, повелел праздновать воскресение и субботу, проводить их в молитве и богослужении, пении псалмов, поучении и благоговейном размышлении⁶³⁶. Многие старожилы, особенно в Москве, доселе вспоминают эти древние обычаи и сознаются, что они чувствовали праздник на душе, которого не могут дать модные увеселения. Духовная награда дается за подвиг⁶³⁷. Мы, впрочем, видели, что праздники очень часто не обходились без соблазнов; особенно масленица, столь привлекательная для крепких сил, разнуздывала все страсти народа.

Вместе с праздниками предки соблюдали посты, которые в совокупности составят полгода. С особенным усердием они проводили Великий пост и посты, назначаемые по случаю общественных бедствий. Многие налагали на себя произвольные посты в понедельник, обетные пятницы и проч. Если предки любили пьянство и пресыщение, коими бесчестили праздники: то умели и обуздывать свою природу подвигами поста. До какой степени пост в древности был повсеместен и строг, видно из слов летописца. «Россияне миряне в великий пост питаются редькою, капустою и хреном, вареное едят в субботы и недели; от рыбы воздерживаются всячески, кроме благовещения и недели ваий. Благоговейнейшие постятся, за грехи свои, (строже); только хлеба кусок съедают по полудни, обмакнув его в пепел. А монахи, неравно мирским, держат жестокое житие; всегда, когда постятся, съедают только кусок хлеба с водою в сутки»⁶³⁸. Многие принимали пищу в два и три дня раз, в первую и последнюю неделю поста по разу. Многие, из детства, чувствуя призвание к аскетизму, изнуряли себя постом. Иоанн юродивый до того чувствителен был в греховности своей природы и измождал себя постом, что заставлял родителей опасаться за его здоровье. «Какие у тебя, чадо, грехи? Ты еще не винен», говорили родители его⁶³⁹. Многие от излишнего поста заболевали и делались неспособными к занятиям. Митр. Даниил обличал непомерно ревностных постников, объяснял им значение поста, нравственную цель его, определял разумные границы подвига, с нарушением которых пост терял свою силу. О том, что многие отказывались от мяса и рыбы на всю жизнь, воздерживались от них в известные дни, нечего и говорить. Особенно строгому посту предавалась в монастырях. В житиях святых говорится, что многие настоятели обуздывали стремительных постников, боясь за их жизнь и нравственное состояние. Действительно, многие подвижники решались на неслыханные подвиги воздержания, особенно в Великий пост. Некоторые впадали в исступление ума, и даже умирали в болезнях. Но подвижники, богатые силами, выдерживали во всю жизнь необыкновенные подвиги. Некоторые из них, по примеру Богочеловека, решались на 40-ка дневный пост. Феодосий Печерский в Великий пост обыкновенно уходил в пещеру, выдерживал 40-ка двевный пост, доказывая опытом, что человек может жить «не одним хлебом». Послабления в старину не допускались, и высшие лица подавали пример в подвигах воздержания. Алексей Михайлович в недели великого поста по три дня не ел ничего (пн., среда, пят.), в остальные дни обедал. Во времена общественных бедствий пастыри налагали на всех трехдневный пост, в коем участвовали и дети. Детям до обедни не давали есть; на кормилиц, приносивших детей к причастию, тоже налагали пост до обеда⁶⁴⁰.

В посту, наиболее по субботам, предки молились за умерших. «Жены, говорит Кирик, наиболее кланяются до земли в субботу, говоря: кланяемся за упокой»⁶⁴¹. В завещаниях пастырей и князей и в домостроях находим увещания о поминовении родителей. Грозный в завещании к детям пишет: «не забывайте нас родителей своих в литургиях, панихидах и милостынях, понеже нам и себе велику пользу приобрящете, здесь и в будущем веке»⁶⁴². И памятником этой заботливости об умерших он оставил синодик в 2-х томах. Синодик послан в Кириллов монастырь, с приложением 2200 рублей, на вечное поминовение 3470 человек, убитых царем. Царь записывал их итогами: «помяни Господи 1505 убиенных новгородцев, их же имена сам веси», и проч. На помин души предки делали вклады в монастыри, строили и обогащали церкви. Вклады увеличивались во времена эпидемий, черной смерти, и в конце XV века, когда десятки тысяч людей обращались к Богу с покаянием. Опускаем из виду второстепенные качества народа, насажденные нравственно-аскетическою проповедью. Главное внимание следует теперь обратить на две добродетели, слабо внушенные древнею проповедью, целомудрие и честность, или правдивость в делах.

Сознаемся, что рассмотренные нами добродетели выражают более внешность христианства, нежели дух его, а последние две – могли бы придать внешним подвигам внутреннюю силу. К сожалению, мы не находим достаточно фактов для оправдания наших предков с этой стороны, или в этом отношении. Весьма немногое можно сказать в похвалу их целомудрию и честности, хотя некоторые предполагают, что аскетизм внушал им эти свойства и обуздывал их страсти. Относительно целомудрия предкам вменяют в заслугу то обстоятельство, что они привыкали к святости брака, вследствие чего, с каждым веком, выводилось многоженство, и нарушение брака становилось реже. В истории XII века находим доказательство ревности народа к святости брака и целомудрия. Жители Галича 1174 года сожгли Анастасию (попадью), за предосудительное сожительство ее с князем Ярославом, а князя обязали присягою к законной брачной жизни. Подобный пример встречаем в XVII веке. Князь Шаховской просит разрешения у патр. Филарета в незаконном сожительстве с женою, и указывает на многих подобных ему людей, постригающих своих жен и вступающих во второй брак. «Но ты прехитрый врачу исцели мя, да не впасти мне, от уныния, в руце дияволи, понеже юн есьмы и не могу одолети плотского сладострастия»⁶⁴³. Относительно честности предков можно сказать, что она не имела прочного основания в самой обстановке жизни, и развитие этою начала предоставлено позднему, лучшему времени. За то предки имели некоторые доблести, отчасти восполнявшие недостаток совести, правды и честности в делах.

Предки наши особенно отличались милосердием к бедным и гостеприимством, за что хвалили их иностранцы. Относи милостыню к лицу Спасителя, предки благотворили нищим, особенно в пасху, рождество и на поминках. Князья и пастыри часто служили примером милосердия. О многих из них летописи выражаются так: «бяше милостив паче меры, нищия милуя, сироты и вдовицы заступая, обидимыя изимая». Князь Иоанн получил название Калиты за то, что носил мешок с деньгами для раздачи бедным. Патр. Филарет содержал в Москве, на свой счет, богадельни, больницы и сиротские дома. Патр. Никон устроил в Новгороде четыре и в Москве две богадельни. Митр. Иов выстроил в Новгороде дом для странников, другой для подкидышей, и три больницы. Митр. Феодосий взял в свою келью расслабленного, служил ему и омывал струпы⁶⁴⁴. Вообще, в домах царских, бояр и купцов, содержалось множество нищих и странников, для коих были особые помещения. Святители и проповедники милосердия служили для всех примером этой добродетели, столь необходимой в древности. Милосердием к бедным предки отчасти заглаждали свои неправды, так как «милостыня очищает многие грехи».

Предки совмещали и другие добродетели, сродные милосердию, вытекавшие из одного и того же источника – любви к ближнему. Добродетели эти: самопожертвование для блага общего и покорность царю, устроителю общества. Если в обыкновенное время предки дозволяли себе неправду и насилие, условленные духом времени; то в критических обстоятельствах они вознаграждали эти недостатки самопожертвованием для блага общего, по одному слову царя. Этими высокими свойствами, вытекающими из религиозных убеждений, предки не раз спасали Церковь и отечество. Гражданские свойства народа, выражающие его покорность высшей воле, и способность к пожертвованиям, издавна определены пословицами: «про то ведает Бог и государь», «на то воля Божия и государева». В этих пословицах оказался общий смысл русского народа, возвышающий его над всеми славянскими племенами и восполняющий его частные недостатки.

Представителями и образцами аскетизма были монастыри, давшие направление общественной и семейной жизни народа. Руководимые строго аскетическою проповедью, они в высшей степени развили те добродетели, которые внушали народу. Высшего аскетизма монастыри достигли в ХV веке, времени общественных бедствий и ожидания конца миру. Ревностные настоятели того времени, не довольствуясь обычным уставом, обходили разные монастыри, заимствовали их предания и заводили строгие общежития. Замечательные монастыри того времени: волоколамский, основатель которого Иосиф руководился уставом Кирилловой обители, и сорский, основатель которого Нил руководился уставом афонской горы. Оба настоятеля, строгие аскеты, разошлись во взглядах на устройство обителей и дух монашества. Иосиф придавал большое значение дисциплине, формальностям устава, и смотрел на монастыри с государственной точки зрения. Нил обращал внимание на внутреннее развитие духа и совершенно отделял монастырь от мира. По некоторым обычаям иноков Иосифова монастыря можно судить об обиходе прочих монастырей. Братия проводила большую часть времени в молитвах. Кроме богослужения, в будни и праздники требовавшего 6 – 10 часов, и келейного правила, каждый монах полагал в день от одной до трех тысяч поклонов; некоторые прочитывали по 77 псалмов в день, и проч. Посты соблюдались по уставу; некоторые вкушали хлеб с водою, иные принимали пищу через день и проч. Для измождения плоти сокращали сон, исполняли черные работы, носили вериги и власяницы. По окончании дня исповедовались духовнику в грехах и помыслах⁶⁴⁵. Многие, не вынося этих строгих правил, оставляли монастырь. Иные обители строгостью устава и продолжительностью молитв превосходили устав Иосифа. Об игумене и братии Ефросинова монастыря заметил очевидец: «это железный с железными!»

Проникнутые евангельским духом милосердия и самоотвержения, монастыри выполняли и общественные добродетели, которые имели особенное значение в неустроенной Руси. Кроме заслуг миссионерства и колонизации страны, монастыри служили олицетворением заповеди о милости и сострадании к бедным⁶⁴⁶. При монастырях устраивались богадельни, больницы, сиротские дома и школы. В голодные годы монастыри служили житницами для народа. В продолжение голодного года Иосиф волоколамский кормил более 700 человек, а для бедных детей построил гостиницу. В праздники, особенно храмовые, в монастырях угощали нищих. В храмовой праздник Успенского собора кормили до 2500 нищих. Подражая, обителям, и миряне, в праздники, угощали нищих, при чем нередко дьячки пели духовные канты. Нищих рассаживали на дворе, в сенях, иногда за столом с гостями, а после обеда оделяли милостыней; им прислуживали бояре и святители (Димитрий рост.). Нищих нередко питали во дворце, и государи давали им милостыню из собственных рук. Монастыри своего проповедью подымали дух народа для спасения государства, восстановления царской власти, утверждения общественного порядка, и частыми вспоможениями поддержали успех народных предприятий. В этом отношении неоцененную заслугу государству оказала Сергиева лавра. По выраженью патр. Иоакима, она «утвердила общий разум в вере и государстве». В столь высоких практических добродетелях сказался не только обрядовый смысл подвижничества, но и дух христианства.

Завершением аскетических нравов и добродетелей века было странствование предков по свят. местам. Люди всех званий отправлялись на восток, особенно в Иерусалим, поклониться местам, освященным Богочеловеком; некоторые проводили остаток дней своих на Афоне и в Иерусалиме (Евфросиния Полоцкая). Путешествия в Палестину до того усилились, что еп. Нифонт запрещал их, а арх. Иоанн назначал епитимии давшим обет идти в Иерусалим⁶⁴⁷. Многие благочестивые люди принимали на себя необыкновенные подвиги: ношение вериг, пребывание в затворе и на столбе, юродство. Доселе сохранились вериги Кирилла Белозер., Димитрия Прилуцкого, Евфимия Суздальского, Савватия Тверского, Моисея и Евфимия Новгородских. Евфросиния (бывшая супруга Донского) изнуряла себя постом и тяжелыми веригами, а в обществе являлась богато одетою. В затворе спасались многие печерские подвижники: Антоний, Исаакий, Агапит, Афанасий и проч.⁶⁴⁸. Столпническую жизнь проводили Кирилл (еписк. туров.) и Никита, бывший полицейский чиновник. Замечательнейшие юродивые: Михаил, из рода московских князей; он принимал пищу раз в неделю и спал на земле; Иоанн Вологодский носил вериги с крестами, ходил полунагой; Никола Салос Псковский ездил на палочке. В юродстве сокрыта глубокая тайна христианства, намекающая на первобытную гордость человека; в нем, по воле Провидения, заключается укоризна надменному уму. Отказываясь от ума естественного, лучшего украшения человека, эти подвижники прикрывают своим уничижением высшую, божественную мудрость, и дают уроки гордым, заносчивым людям. Иоанн Вологодский в слух обличал Годунова. Салос, подъехав на палочке к Грозному, несколько раз сказал: «Иванушко! покушай хлеба, а не крови», и предложил ему в Великий пост сырое мясо. На ответ Грозного: «я христианин, и в пост не ем мяса», Салос возразил: «ты делаешь хуже! питаешься кровию, забыв Бога». Михаил предсказал рождение Иоанна III и падение Новгорода.

Среди общества, проникнутого аскетизмом, являлись необыкновенные характеры, вполне усвоившие дух самоотвержения и попрания мира. Эти характеры являлись во всех сословиях, и замечательнейшие из них – перед концом первого периода, когда Русь покрыта была густым мраком невежества и суеверия. Само собою разумеется, что наибольшее количество аскетов являлось в строгих монастырях. Об них встречаем в летописях общие одобрительные отзывы. Напр.: «иноки имели одно попечение: превосходить друг друга смирением, любовью, усердием к церкви, исполнением работ со страхом Божиим. Не было между ними мирских бесед, празднословия; говорили только от писания, на пользу братии». «Иноки Кирилловой обители сияли великими добродетелями; они имели такое попечение о посте и до того преуспели в любви Божией, что никогда не занимались земным, всегда возносились умом к божественному свету»⁶⁴⁹. «Иноки Чудова монастыря так жили духовно, так были честны и боголепны, что все приходили к ним за назиданием»⁶⁵⁰. Встречаются общие отзывы и об отдельных иноках. «Варсонофий, после 5-ти лет игуменства, провел в пустыне 10 лет, в молитве и богомыслии. Многие иноки и миряне приходили к нему отовсюду, для назидания, объяснения писания и разрешения недоумений. Сам митр. Фотий отправлял к нему послов с этою целью»⁶⁵¹. «Григорий Полонинский (в Галиции) был такой святой, какого не было прежде, и после не будет»⁶⁵². Но для истории важнее и поучительнее характер Дионисия, настоятеля Сергиевой лавры. Дионисий обнаружил свой аскетический нрав в водовороте житейских отношений, в самое бурное время. Он показал высшую степень бесстрастия, подчинения разума и свободы заповеди о самоотвержении, и, что особенно важно, страдал невинно за правду.

В первый раз Дионисий показал свой мягкий характер на московском базаре, при покупке книг. Оскорбленный буяном, он отвечал: «если б я был настоящий монах, то не бродил бы по рынку. Прости меня грешного! (Ты) послан от Бога на мое утверждение». Такую же мягкость он обнаружил в обращении с подчиненными. Он отдавал приказы в таком тоне: «если хочешь, брат, то сделай то-то». Монах обыкновенно не обращал внимания на подобные приказы, облеченные в гуманную, непривычную для него форму. Когда другие спрашивали: «от чего не исполняешь воли настоятеля?» тот отвечал: «архимандрит дал мне на волю: хочу делаю, хочу нет». Этого святого и умного человека невежды предали суду, за исправление книг, за то, что «имя Св. Троицы велел в книгах марать, и Св. Духа не исповедует, яко огонь есть». Грубая толпа бросала в него грязью, с криком: «вот еретик! хочет вывести из мира огонь». Дионисию присудили наказание: бить по 1000 поклонов в день. Митр. Иона велел приводить Дионисия, в праздники, на патриарший двор, и там заставлял его бить поклоны. «Он же, принимая все это с благодарением, глагола сице: то правило ему не свое, но повелением (дано). Должно убо мне имети свое (правило) и за себя приносити молитву Богу. И приложи от своего усердия, сверх повеленного, по другой тысяще»⁶⁵³. Но этот мягкий человек, уступчивый в делах личного интереса, являлся необыкновенно твердым в делах общественной пользы. Он всегда находился подле патр. Гермогена, на сходках; увещевал толпу к повиновению, и был виновником спасения отечества. Усвоенный им дух подвижничества делал его неодолимым в подвигах. Подчинение одной личности правилам самоотвержения и аскетизма в жизни гражданской не имеет особенного значения. Более важным представляется этот вопрос в приложении к жизни семейной и общественной. Представителем аскетизма в жизни семейной является слабая женщина, боярыня XVII века, Иулияния Лазаревская. Она своим примером доказала, что можно и в мире спастись и угодить Богу в семейной жизни, хотя бы с этим угождением неразлучны были опущения по дому. Из детства Иулияния предалась строгому посту; 15-ти лет вышла замуж и прижила десятерых сыновей и три дочери. Всю жизнь она потом скорбела, что не могла остаться девою, и находила отраду в иноческих подвигах. «Она молила своего мужа, чтобы отпустил ее в монастырь. Но тот не соглашался, читал ей книги блаж. Косьмы и прочих отцов. Не спасут нас черные ризы, и не погубят белые, если творим богоугодное. Кто отходит в монастырь, не заботясь о детях, тот. ищет отдыха, а не любви Божией. Она оставила свое намерение, но умолила мужа не иметь с нею общения, и сделала отдельные постели. Отвергшись от всего мирского, всею душою обратилась к Богу, Пост и воздержание восприяла паче меры. По пятницам вовсе не вкушала, затворялась в клети и упражнялась в молитвах. В субботы и воскресенья ставила трапезу попам, вдовам, сиротам и слугам. Блаженная всего более пеклась о нищих, по слову Спасителя: когда творите пир, не зови родню, ни соседей богатых, чтоб они тебя не позвали. Но зови нищих, и создастся тебе в воскресение праведных. Сна употребляла 1–2 часа, ложилась без постели, и тело свое удручала, под головы и к телу подстилала дрова острием, под ребра клала ключи. Не желала покоя, не ложилась, пока не засыпали рабы; потом вставала и всю ночь, до заутрени, молилась Богу со слезами; шла к заутрене и литургии. Не любила гордости и величания. Хотя не умела грамоте, полюбила слушать божественное чтение, и всегда со слезами говорила; как подражать житию прежних святых, и какими делами можно умолить Бога? С тех пор как разлучилась с мужем, не мылась в бане. Иных добрых дел ее невозможно пересказать»⁶⁵⁴. «Каждый вечер полагала по 100 поклонов, а в обувь клала ореховую скорлупу. Заработанное раздавала нищим, и даже отдавала свою долю хлеба; ходила за больными и лечила заразительные язвы. Ко смерти мужа постриглась в монашество, 1604 года»⁶⁵⁵. В жизни Иулиянии находим свидетельство о проповеди сельского священника Потапия. «Этот священник научил ее, вместе с мужем, страху божию, по правилам св. отцов, и прочим добродетелям; молитве, посту, милостыне. Потапий в иноках назван Пименом»⁶⁵⁶.

Особенно важно, в историческом смысле, аскетическое поведение на престоле Феодора Иоанновича, которого отец признал неспособным к управлению государством. Для разъяснения этого вопроса довольно начертать дневной обиход царя. «Он был тих, милостив и чрезвычайно набожен. Обыкновенно встает он около четырех часов утра. Когда оденется и умоется, приходит к нему отец духовный с крестом, к которому царь прикладывается. Затем крестовый дьяк вносит в комнату икону святого, празднуемого в тот день, перед которою царь молится около четверти часа. Входит опять священник со святою водою, кропит ею иконы и царя. После этого царь посылает к царице спросит, хорошо ли она почивала? и чрез несколько времени сам идет здороваться с нею в средней комнате, находящейся между его и ее покоями; отсюда идут они вместе в церковь к заутрене, продолжающейся около часу. Возвратясь из церкви, царь садится в большой комнате, куда являются на поклон бояре, находящиеся в особенной милости. Около девяти часов цари. идет к обедне, которая продолжается два часа; отдохнувши после службы, обедает; после обеда спит обыкновенно три часа, иногда же только два, если отправляется в баню или смотреть кулачный бой. После отдыха идет к вечерке и, возвратясь оттуда, большею частью проводит время с царицею до ужина. Тут забавляют его шуты и карлы мужеского и женского пола, которые кувыркаются и поют песни; это самая любимая его забава; другая забава – бой людей с медведями. Каждую неделю царь отправляется на богомолье в какой-нибудь из ближних монастырей. Если кто на выходе бьет ему челом, то он, избывая мирской суеты и докуки, отсылает челобитчика к большому боярину Годунову»⁶⁵⁷.

Оконченные исследования, под именем «Очерка», необходимо выразить в общих положениях, как для ясности и определенности настоящего труда, так и для уразумения цели его. История выясняет теорию минувшей жизни для уразумения настоящих явлений, так как прошедшее живет в настоящем, хотя и не может защищать себя. Это приложение исторических исследований к современным вопросам, явлениям жизни и науки, придает особенную занимательность первым и несомненную важность последним. Без отношения к жизни ученые исследования делаются мертвым, непроизводительным капиталом. Сущность учения о характере древней проповеди и ее влияния на жизнь сводится к немногим точным положениям.

Древнее проповедничество не имеет самостоятельного характера. Оно отличается рабскою подражательностью, как в своем содержании, так и в изложении, проповедничеству греческому. Из отвлеченной греческой проповеди истолковательного направления русская проповедь усвоила одну отрасль ее – нравственно-аскетическую, как более подходящую к условиям русской жизни. Эта проповедь имеет своим предметом истины нравственные, в высшем развитии их называемые аскетизмом, труженичеством, подвижничеством. Нравственно аскетическая проповедь, опиравшаяся на чистый аскетизм, развитый уставами монастырей, находила поддержку в изъяснительных беседах и церковно-исторических, особенно похвальных, словах. Изъяснительные беседы или слова побуждали к аскетизму развитием учения о смерти, суде, вечной муке и вечном блаженстве; церковно-исторические – описанием подвигов святых, их самоотвержения и небесного воздаяния. Под влиянием отвлеченного проповедничества, аскетического, практическая проповедь не достигла полного развития; и в этом отношении сказалась подражательность наших проповедников св. отцам. Практическая проповедь, изложенная в виде сентенций, отрывочных наставлений, не обняла всех явлений жизни, подлежащих руководству веры, всех умственных заблуждений и нравственных недостатков народа; и потому мало содействовала устроению жизни, общественного и семейного блага. Общею основою проповедничества была греко- русская литература, проникнутая аскетизмом, с примесью апокрифических вымыслов, заблуждений и суеверия. Скудное содержанием нравственно-аскетическое проповедничество ослаблялось еще неудачным, беспорядочным изложением. Церковная речь, слитая из разных наречий и идиотизмов, чуждая литературной отделки, разъединенная с живым словом, не могла оказать большой услуги русской проповеди, возвысить ее предметы, усилить и облагородить мысли. Напротив, церковно-славянская речь, отстаиваемая книжниками как священная принадлежность слова, вредила успеху проповеди; нескладными выражениями и запутанными периодами она затемняла смысл речи и охлаждала впечатление предмета. Неряшливое изложение мыслей, чуждое логических приемов, – анализа, синтеза, последовательности и доказательности, окончательно роняло проповедь. Рассеивая ум по многим предметам, набросанным в кучу, без всякого плана, оно лишало проповедь целости, определенности, оригинальности, и утомляло бесполезными повторениями, обширным разглагольствием. О декламации, искусном произношении, скрывающем недостатки содержания и изложения, в древности не могло быть и речи. Аскетизм проповедников, преследовавший выказность и «упестрение истины», не допустил бы такой роскоши на кафедре. Внешняя обстановка или почва историческая не благоприятствовала успеху и развитию проповеди. Недостаток школ, необразованность духовенства, скудость просветительных пособий, при обширности земли и ценности письменных произведений, делали назидание недоступным для большей части населения России. И только свидетельство летописей о проповедничестве многих аскетов и миссионеров дает право заключать о большей распространенности проповеди и влияния ее на жизнь, нежели как это поясняют литературные памятники. Впрочем, скудость и малодоступность проповедничества значительно восполнялась жизнью аскетов, пояснявших свое слово добрыми делами, подвигами добродетели. При таком направлении и обстановке проповеди ее высокое учение не могло вполне привиться к грубому чувственному народу. Оно привилось к нему внешнею, обрядовою стороною, понятною чувствам, а не духом христианским, едва постижимым и трудно уловимым, особенно без помощи науки. Поэтому в народе уживались всевозможные противоречия, – с подвигами благочестия соединялись предосудительные пороки, недостаток честности и самообладания. Предрассудки и суеверие, освященные преданием и духовными книгами, окончательно сбивали с толку и извращали нравственность.

При всех заблуждениях и недостатках, православная Русь, под влиянием аскетизма, взлелеянного проповедничеством, выполнила свои задачи, которые имеют отношение к современности и служат указателем дальнейшего развития русской жизни и науки. Указания истории, как завещание старины, обязательны для новой России, поворотившей, с XVIII века, на путь европейской цивилизации, сглаживающей нашу народность и православие. А этот вопрос заслуживает полное внимание, если мы не желаем безгранично увлекаться новизною учений, отречься от своей народности и быть «недостойным орудием Провидения» в назначенной нам цели. Тяжело гадать: не сделается ли Русь когда-нибудь из православной либеральною? По крайней мере древняя Русь не была такою.

Древняя Русь, под влиянием аскетизма, была хранилищем православия и нам передала его в целости, – в этом отношении заслуга ее неоспорима. Русь держала веру, как залог спасения, лучший дар Божий. За эту веру она пролила много поту и крови. Все претензии чужих национальностей на Россию мужественно отражались во имя веры, освящавшей общественную и семейную жизнь народа. Все войны с соседями начинались во имя расширения и защиты православной земли. Держась за веру со всею крепостью здоровой, хотя и грубой силы, предки естественно увлеклись ригоризмом, нетерпимостью, привязанностью к азам, букве закона. Мудрено было бы поступить иначе, при их невежестве и ревности к благочестию. Этою ревностью к закону Русь оправдала свое, призвание, объявила себя достойным орудием Провидения, в простоте ее смысла и сердца. Не даром же она удивляла иностранцев своею твердостью в вере, и заслужила название «святой, православной». Самые аскетические характеры, выступавшие на всех поприщах жизни и удивлявшие крайностью своего направления, были следствием аскетического строя жизни общественной и семейной, плодом общего одушевления божественною верою. И эти аскеты, стоявшие на всех ступенях жизни и на верху общественной лестницы, подавали всем пример благочестия. В этом случае религиозное общество на наличный нравственный капитал получило законные и богатые проценты. Эту веру, дорого стоившую предкам, соблюденную невредимо в течение 700 лет, мы должны хранить свято и передать потомству. Мы должны делать это, пока в силах, или вернее: пока Бог не сдвинул светильника веры с места своего. Притом же, под словом: «мы», в особенности разумеем цивилизованное общество, отшатнувшееся от церковных уставов. Простой народ доселе держится древнего благочестия. Печать аскетизма не сглаживается в нем никакими реформами. Люди среднего и низшего сословия доселе живут по указанию Домостроя. Древняя набожность у них проявляется на каждом шагу. Те же молитвы и посты, иконы в переднем углу, лечение болезней водою с икон и проч. А в среде раскольников мы находим самую букву Домостроя; здесь даже говорят языком Домостроя. Отступление, от его правил, освященных древностью, почитается своеволием и беззаконием. Реформы и гонения только усиливают обязательность Домостроя. Остается воспользоваться этим обрядовым благочестием народа, дать ему более разумное направление.

Древняя Русь, под влиянием аскетизма, сделалась провозвестником христианства и цивилизатором диких племен. В этом отношении заслуга ее еще выше; обязательность продолжения начатого ею дела не подлежит никакому сомнению. Выполнив с успехом задачу миссионерства, Русь довершила свое благочестие, показала отличную ревность к вере. Она принесла бесчисленные жертвы в пользу христианства и православия. Без средств, без поддержки обществ и правительства, она провозгласила евангелие до пределов восточного океана, освятила тысячи народностей, улучшила их быт и состояние. Невозможно исчислить всех жертв, принесенных нашими аскетами, в пользу христианства. Пример главных миссионеров – Стефана, епископа пермского, и Филофея митр. тобольского, жертвовавших собою для спасения ближних, убеждает в трудности этого служения. Приблизительный итог душ, обращенных в древности в христианство, свидетельствует об энергии и заслугах древних миссионеров. Из смешанного населения России, показанного в начале XVIII века в 12,000,000 душ, к концу века числилось 4,000,000 инородцев, – почти треть населения. Только аскетизм, одушевлявший проповедников на подвиги самоотвержения, мог одолеть преграды, поставленные судьбою, к объединению и освящению народностей России. С XVIII века правительство и общество взяли на себя миссионерское дело, и оно ведется с большим успехом.

Выполнив с успехом свои задачи, под влиянием аскетизма, древняя Русь завещала и нам продолжение их, как дело неоконченное, нам, водящимся европейскими началами об улучшении жизни, предпочитающим практические цели внушениям аскетизма. И мы должны выполнить завещания старины, не смотря на иные руководственные начала, чтобы не отказаться от своего призвания. Мы должны соблюсти православие, поскольку западные народы считают нас хранителями чистой веры, и передать его потомству. Мы должны облагодетельствовать верою и цивилизацией восточные народы, угнетенные суеверием и нищетою. И дома, внутри России, предстоит много забот в этом отношении. Надобно поднять нравственность народа и на готовом основании, религиозности внешней, воздвигнуть дух христианства. Только ныне, при успехах просвещения и перемене всего строя общественной жизни, можно внушить народу, что внешняя религиозность, без самообладания, честности, исполнительности христианского долга, не приносит большой пользы, и подвергается осуждению. Ныне время искоренить заблуждения и предрассудки, угнетающие дух народа и вредящие его нравственности. Науки естественные и приложение их к жизни не напугают никого и окажут содействие религии⁶⁵⁸.

При этом деле возьмем в руководство приговоры литературы относительно недостатков древнего благочестия и суеверия народа. «Вековое развитие религиозно-нравственного чувства, укоренение одной веры, сверхъестественного учения, были причиною того, что народ погрузился в вредные предрассудки и суеверия. Без умственного развития и самая нравственность, воспитанная византийской ификой, являлась большею частью бессмысленной (?!) формальностью. Издавна русские люди, вследствие неразвитости ума, позволили себе всякие пороки: воровали, грабили, делали насилия слабым, нагло обманывали в торговле и контрактах, плутовали, постоянно стремились нажиться неправдами на счет чужого труда, – и все это прикрывали формальной наружностью византийской нравственности, успокаивали свою совесть тем, что усердно ходили в церковь, в праздники гуляли и пьянствовали, в церкви и дома усердно клали земные поклоны, ставили свечи перед образами, делали щедрые вклады в церкви и монастыри. Вообще, при неразвитости ума, в одежде византийской нравственности, сплошь и рядом открыто, азиатски-чванно господствовало наружное благочестие, извращенное всякими пороками»⁶⁵⁹. «Постом и милостынею многие ограничивали свою праведность, и оставляли без внимания правду, целомудрие, воздержание, терпение и кротость. Соблюдая пост, не думали воздерживаться от грубых страстей. Принимая в дом странников, больных, нищих, делая пожертвования в церкви и монастыри, многие позволяли не малые обиды и несправедливости»⁶⁶⁰. Самые церкви многие созидали по тщеславию, обольщаемые откровениями⁶⁶¹. «Привязанность к форме, обряду, отразилась в жизни общества. Добродетелями времени были: частое присутствие при богослужении, строгое соблюдение постов, почитание икон, мощей, вклады в монастыри, построение церквей, раздача бедным пищи и денег, путешествие к св. местам. Но истинное религиозное чувство, которое оживляет обряд, преобразует нравственную жизнь, было мало развито»⁶⁶².

Так сложно и обширно приложение нашего исследования к современной жизни. Оно не менее сложно и в приложении к науке о проповедничестве, как в его содержании, так и изложении. Древнее проповедничество дает нам поучительный урок относительно направления проповеди в ее содержании. Содержание проповеди было нравственно-аскетическое, как более подходившее к нуждам времени. Этот опыт служит указателем направления и духа современной проповеди. Так как народ недалеко ушел от древних обычаев, то и ныне чувствуется потребность в нравственном учении; только это учение необходимо поставить в условные границы, применимые к жизни, чуждые ригоризма и аскетизма. При возникающем сознании общества дисциплинарность, опутывающая каждый шаг человека, может убить религиозное чувство, иссушить сердце. Нет нужды из любви к Богу проводить мрачный взгляд на жизнь. С этою любовью совместны добрые отношения к миру и людям, к благам земным и к самому себе. Со смирением и самоотвержением можно согласить уважение к себе и своим достоинствам, заботу о чести, мнении людей, общественных преимуществах и счастии. Догматическая проповедь, ознакомляющая с курсом богословия и поощряемая ныне конкурсами, оказалась непригодною. Народ, не привыкший к богословским отвлеченностям, тяготится ими, и, кроме того, не посещает церкви методически. Это сознано духовенством и заявлено в печати.

Древняя проповедь с нравственные учением соединяла практические истины; и в этом отношении она служит для нас примером, хотя несовершенным. Практическая проповедь требует ныне полного развития. Полагая в основание, проповеди нравственные истины, учение об обязанностях, добродетелях и пороках, надобно исправлять недостатки нашего времени и общества. Недостатки эти состоят в умственных заблуждениях относительно веры, охлаждении к церкви и добродетелям христианским, и особенно замечаются в цивилизованном обществе. Эти недостатки бесконечно разнообразятся по областям, приходам, и особенно по сословиям, как это замечено в «Очерке». В простом народе преобладаете чувственность, греховность плоти, упрямство, буйство, суеверие; в чиновничестве – преступления по службе – кляузы, взяточничество, подделка документов, растрата имущества; у купечества – фальшивые обороты в торговле, подделки, утайки, контрабанда, плутовство; у дворян и военных – препирательства о чести и правах, ссоры, наезды, обиды, грабежи и насилия, у духовенства – корысть и святотатство. В нынешнее время в дворянстве, вод влиянием европеизма, развиваются вольнодумные взгляды на религию, добродетель и порок, неуважение к обрядам и постановлениям Церкви, кощунство, страсть к наслаждениям, игре и расточительности. Вследствие чувственного направления общества, под влиянием европейской цивилизации, и как симптом начинающегося материализма, ныне проявляется ненависть к аскетизму и сословию монашества. «Мы видим, говорит некто, столкновение идеалов монашеских с идеалами светских людей, которые силятся отстоять за собой права на жизнь в вольном свете, а не в монашеской келье. Советы духовных лиц были полезны князьям, по некоторые из этих советов были в высшей степени непрактичны. Князья не могли исполнить их, не сделавшись монахами. Положение князя делало для него неудобною созерцательную жизнь в слезах и посте. Он (Владимир Мономах) примиряет обязанности княжеской жизни с требованиями христианскими. Указывая на ночь, как на удобное время для земных поклонов, князь оставляет за днем добрые дела, поставляя их на первый план»⁶⁶³. Уступая времени в его разумных требованиях, в должном применении христианского закона к условиям жизни, мы должны быть строги в обличении крайних взглядов. По примеру старины мы должны отстаивать аскетизм и представителя его – монашество, как противоядие материализму, противовес философским увлечениям. Хотя монастыри изолированы с обществом, но они нужны, как школы благочестия, завещанные древностью. Поддержанный ими аскетизм пригодится против модных обычаев, разложения нравов, и особенно в критические минуты, для подъема народного духа, по старой доброй памяти. Кроме того, монастыри имеют общественных представителей и полезных деятелей в лице ученых монахов. Монашеством в особенности поддерживается тип святой, православной Руси. С уничтожением монашества на Руси, по образцу европейских держав, она утратит свой тип и сделается земным обществом, лишенным благодати.

В отношении внешней логической формы древняя проповедь не может служить образцом; но она дает хороший урок относительно школьного предрассудка, опутывающего современную проповедь схоластикой. Древняя проповедь, не умея справиться с мыслями, их внешним расположением, соблюдала логику здравого смысла; она говорила зараз о многих предметах, существенно необходимых для слушателей. Этим предпочтением содержания форме она обличает нынешнюю проповедь, жертвующую существом дела логической форме. Нынешняя проповедь, следуя латинским образцам, в основание проповеднического искусства полагает тему, взятую по приказу, или на удачу, Развитие темы, условленное подразделениями, не заботится о жизни, ее стремлениях и недостатках. Представляя стройное сочинение по форме, такая проповедь отличается бессодержательностью, однообразием, утомительными повторениями и неприложимостию к жизни. Самый обыкновенный логический прием, уронивший нынешнюю проповедь, состоит в раскрытии евангельских повествований и притч, всем известных, в перифразировке и разбавлении их обилием синонимических речений. Множество слов, поучений и бесед, составленных по логической форме, носят печать школьной фабрикации, на подобие стальных перьев. Нет в них оригинальности, самобытности и жизни. Необходимо соединить практический смысл древней проповеди с логическою формою новой. Правильное сочетание состоит в выборе одного или нескольких предметов, относящихся к жизни, и в последовательном развитии их. В этом случае жизненный предмет дает естественную форму, а не форма логическая дает искусственное содержание. Учение о темах и разъяснениях повествований надобно бросить. Школа, погруженная в теории и системы, не имеет возможности, досуга и привычки заняться действительною жизнью. Пока она не сблизится с миром, она не может быть истолкователем его нужд и стремлений.

Древняя проповедь дает нам урок и относительно слововыражения. Созданная книжниками, она не могла получить надлежащего развития в своем выражении, как не получила его и в других отношениях. Как разъяснение божественного учения, проповедь, по понятию книжников, должна облекаться в церковнославянскую речь. «Я думаю, говорит Зиновий Отенский, что это лукавое умышление христоборцев (!), или грубых смыслом, чтобы уподоблять или низводить книжные речи от общих народных речей. Гораздо приличнее, я думаю, исправлять общие народные речи книжными речами, а не обесчещивать книжные речи народными. Поэтому не следует говорить: жду, а чаю воскресения мертвых»⁶⁶⁴. Подобные взгляды на славянскую речь инока Вишневского, порицавшего науки, известны. Этот предрассудок темных веков держится доныне. Многие желают соблюсти славянскую фразеологию, поддерживающую отрешенность мысли от живых предметов, как святыню. Сведения об этом предмете, как и вообще о недостатках русской проповеди, изложены в «Русском Проповедничестве»⁶⁶⁵. Но церковная и житейская практика вытесняет подобные предрассудки. Заменяя славянские формы живою речью, она показывает, что выражение, как и изложение проповеди, подлежит усовершимости. В самом деле, родной язык, лежащий в основе образования, должен быть господствующим и в проповеди. Он один даст нам не только формы речи, но и знаки вещей, со всеми их оттенками, понятными из детства. Живой язык даст нам в своих оборотах логическое и художественное содержание вещей, вложенное в них гением народа. Как бы ни был богат чужой и мертвый язык, он не может заменить языка живого, как не заменят опавшие листы живой зелени, сияющей цветами.

История древнего проповедничества, греко-русского и латино-русского (о коем речь впереди), выясняет нам религиозную жизнь народа, в связи с гражданскою, возвышение и упадок ее под влиянием церковного слова, и начертывает путь к дальнейшему совершенству, развитию общественной жизни. Вместе с тем она выясняет судьбу проповеди, постепенную усовершимость ее содержания, формы и выражения; предохраняет от заблуждений и предрассудков школы и партии относительно неприкосновенности состава проповеди, освященного церковной практикой. Важнейшая заслуга истории проповедничества состоит в изъяснении нравственных обязанностей христианина, отсечении ригоризма и применении нравственного закона к практическим целям, возвышающим общество. Ибо заметно большое различие в поведении людей, руководимых слепою, или разумною верою. Залог высокой нравственности заключается в свободе исследования. «В различных областях одного народа примечается великое противоположение в общежитии людей по мере того, как просвещение покровительствуется, или утесняется. Между тем как в католических областях немецкой земли народные понятия омрачены грубостью невежества и суеверия, протестантские земли, где царствует разумная свобода в разбирательстве мнений, отличаются общим распространением просвещения и благонравия»⁶⁶⁶. В этом смысле, как продолжение истории проповедничества и вывод из него, необходимо специальное сочинение «о недостатках современного проповедничества в его теории и практике»⁶⁶⁷.