Глава третья. Увещание и утешение в бедствиях, как следствие греха

В изображении древнего быта русского народа мы показали его неустройства и бедствия. Причем мы обратили внимание на самые причины этих неустройств и бедствий, общие и частные. Предмет – очень важный для уразумения характера древнего проповедничества; ибо, как увидим, древние проповедники объясняли все бедствия и неустройства народа общею причиною: грехами и гневом Божиим. Главные из этих бедствий были: а) раздоры и войны князей и городов, дававшие пищу всевозможным страстям и преступлениям; б) нашествия варваров на Россию и особенно монголов; в) бедствия физические, особенно от голода и мора, черной смерти в XIV и чумы в XVII в. На все эти бедствия пастыри, как воспитатели народа, должны были отозваться словом увещания и утешения. И они отозвались на них, вообще, не как отцы утешители, а как блюстители нравственности, признававшие все бедствия наказанием за грехи. Таким тоном увещания пастыри, строго говоря, недостаточно утешали народ в бедах и, может быть, в тяжких случаях усиливали его смущение и страдание, хотя делали это невольно, по искренности убеждения и вследствие религиозных предрассудков. Мы не причисляем к бедствиям убеждение в близкой кончине мира, хотя проповедники и этот предрассудок считали карою Божией, и своими мрачными предсказаниями смущали народ в продолжение 300 лет. В проповеди о бедствиях, продолжавшейся чрез весь период, пастыри не касались ближайших причин бедствий, чем много облегчили бы страдания народа. Они всегда руководствовались библейским взглядом на этот предмет, общею причиною – грехом и гневом Божиим. Такой взгляд на бедствия народа наши проповедники заимствовали из греческого проповедничества, в котором, как мы видели, все бедствия государства тоже объяснялись грехом и гневом божиим. Особенно они считали несомненным признаком гнева божия войну, голод и мор. И ни в одном отделе проповедничества наши проповедники не отличаются такою подражательностью грекам, как в учении о бедствиях; в этом отделе они теряют всякую самобытность мысли, все повторяют одно и тоже. Общая мысль и содержание всех поучений о бедствиях – призывание к покаянию, посту, молитве, слезам, исповеди и вообще добродетелям, умилостивляющим Бога за грехи. И замечание критиков о бесцветности и безличности древних проповедников в этом отделе имеет полное приложение. «Они так похожи друг на друга, что нельзя составить понятия об отдельной личности. Развития в их идеях никакого; чем начал один в XI веке, тем кончил двадцатый в XVII веке». Действительно, около половины XI в. св. Феодосий в поучении о казнях божиих, написанном едва ли не по случаю нашествия половцев, говорил, что причиною казней божиих: «нашествия иноплеменников, голода и проч. наши грехи». В XV веке, по случаю общественных бедствий, эту мысль всего чаще повторял в поучениях митр. Фотий. В половине XVII века патр. Никон, как увидим, повторил те же мысли и доказательства, по случаю моровой язвы. Нельзя совершенно отрицать сказанного взгляда на бедствия; но справедливость его может быть допущена только в обширном и общем смысле, при недостатке частных, неопровержимых обстоятельств. Определение божие о грехе, как нарушении закона, таково, что грех всегда наказывает нас дурными своими следствиями. Но от естественных следствий греха, которые можно предусмотреть и отвратить, должно отличать необыкновенные наказания, напр. всемирный потоп, плен вавилонский, которые не могут быть предусмотрены и отвращены, при нераскаянности людей. Принимая во внимание отвлеченный, нравственно-аскетический характер поучений, сказанных по случаю бедствий, мы не можем назвать их практическими в строгом смысле, а разве в смысле цели, к которой они направлены; цель поучений состояла в облегчении бедствий, утешении и успокоении народа⁴⁷⁵.

Междоусобие удельных князей было главным бедствием древней Руси. Оно грозило совершенным разложением государства, подчинило его монголам и породило бесчисленные неустройства. В это неустроенное время, обнимающее XI–XIV века, спасителем государства явилось духовенство. С одной стороны, оно ограничивало междоусобия обличением и назиданием, с другой стороны, подкрепило свое слово делом, возвысило царскую власть в лице московских князей и содействовало уничтожению уделов. Прямых, официальных обличений раздоров князей мы почти не находим в древнем проповедничестве. Это объясняется благоговением пастырей к властям, наследованным от греков, основание которому лежит в писании, а равно политическою зависимостью их от князей. К тому же, пастыри понимали, что раздоры князей за наследство глубоко коренятся в государственном строе и что их обязанность по возможности ограничивать непобедимое зло. Пастыри обуздывали самоуправство князей большею частью домашним увещанием и посланиями. К такому увещанию их обязывало гражданское право, по которому они были советниками князей, и духовное, как отцов духовников, руководителей в вере. Известно, что духовниками и руководителями древних князей большею частью были игумены, славные по жизни и уму; они нередко возвышались до сана епископа и митрополита. И редко духовниками князей и царей были протоиереи, тоже известные по своим услугам. Только в крайних случаях, когда того требовало общее благо, пастыри оставляли свойственный им спокойный тон, прибегали к угрозам, обличениям и запрещениям. В таких случаях они большею частью действовали по поручению высшей иерархической и гражданской власти.

Пастыри Церкви, как учители веры и советники князей, нередко писали к ним послания, по разным случаям и обстоятельствам. В этих посланиях они обыкновенно побуждали князей к благочестию, внушали им заботливость о подданных, внимательность к службе и правосудие. Этими мерами пастыри достигали важных целей и приносили не малую пользу государству. Настраивая князей на добро, они обуздывали их страсти, ограничивали влияние клеветы, вражды, разделений и смут. В критические минуты пастыри нередко одушевляли князей на подвиг самоотвержения для блага государства. Так, митр. Никифор в послании к Мономаху, писанном по случаю поста, дает наставления князю об обязанности его. Как грек и ритор, усвоивший византийское образование, он осторожно идет к цели, прикрывает свои наставления разными умствованиями, фигурами и изворотами слова. Он учит князя вникать в дела правления, не доверять окружающим его людям, особенно клеветникам; ибо по их проискам многие подвергаются незаслуженным наказаниям и изгнанию. В заключение, советует князю помнить и петь псалом: «милость и суд воспою тебе»⁴⁷⁶.

Подобным образом Кирилл Белозерский в послании к в. князю Василию убеждает его быть внимательным к своим обязанностям, по той причине, что «если он удостоился великой государственной власти, то должен более всех трудиться». Такое же наставление дает игумен Филофей московскому князю. «Царствующему надлежит держать свое царство с великим опасением. Убойся Бога, давшего тебе все это; не надейся на золото, богатство и славу, ибо все это здесь останется. Богатство заключается не в сокровищах, но в помощи нуждающимся»⁴⁷⁷. В этом же духе писал послание митр. Даниил к в. князю. «Великому государю надлежит исполнить добродетель и правду, заботиться о том, чтобы привести находящихся в твоей власти в разум истины; ибо государь есть глава своим людям. Не хвались сильный своею силою, ни богатый богатством, но о том хвались, чтобы разуметь и творить суд и правду»⁴⁷⁸. Из посланий, имевших влияние на участь государства, заслуживает внимания послание преп. Сергия к Димитрию Донскому, побудившее его переправиться за Дон, перед куликовской битвой. «Иди, господин, писал преп. Сергий; поможет тебе Бог и св. Богородица». Подобным образом митр. Геронтий побуждал Иоанна III сразиться с Ахматом, для освобождения отечества. «Бог да сохранит твое царство и даст тебе победу. Мужайся и крепися, духовный сын, как истинный воин Христов. Добрый пастырь полагает свою душу за овцы. Избави врученное тебе стадо от грядущего зверя»⁴⁷⁹. В этом отношении замечательна грамота к Иоанну III духовника его Вассиана. По свидетельству одних, эта грамота ободрила Иоанна и его войско к битве с Ахматом; по свидетельству других, она не имела влияния на ход дела (но вовремя прибыла). Но как памятник проповедничества, свидетельствующий о необыкновенном патриотизме и ревности ко благу отечества, грамота заслуживает внимания. Между прочим, эта грамота служит доказательством того, что наши пастыри щедро расточали московским князьям царские титулы, и чрез это содействовали их возвышению. В грамоте Вассиан изобличает крайнюю осторожность Иоанна III, по которой он уклонялся от сражения с татарами, и трусливость бояр, склонявших Иоанна к отступлению. «Что тебе советуют? повергнуть щиты, предать христианство и отечество сыроядцам, и после скитаться по чужим странам! Государь, помысли, из какой славы до какого бесчестия хотят они довести твое величество! Сколько чрез это погубишь народу, сколько церквей оставишь разоренными! Убойся, Бог взыщет от тебя кровь русских людей. И куда хочешь бежать, где воцариться, кому оставить царство свое? Оставь свое намерение. Если скажешь: мы под клятвою прародителей не поднимать рук против царя... Боголюбивый царь! когда клятва дана по нужде, нам велено прощать и разрешать от нее. Святейший митрополит, и мы, и весь собор, прощаем, разрешаем и благословляем тебя идти не на царя, но на разбойника и хищника. Лучше солгавши получить жизнь, нежели погибнуть, истинствуя»⁴⁸⁰. Действуя на князей посланиями, наставляя их в добре и благочестии, пастыри тем с большим дерзновением и вместе с осмотрительностью обличали их в преступлениях и раздорах. Приписывая князьям царские титулы, пастыри не хотели обличать их публично, чтобы не унизить Богом поставленной власти. Они только намекали в церковных поучениях на раздоры и междоусобия князей, и потому поучений этого рода до пас дошло мало⁴⁸¹. Обыкновенно пастыри обличали князей в домашней беседе, наедине, редко посланиями, и склоняли их к примирению. Обличая раздоры князей, пастыри говорят о зависти, неблагодарности, нехранении тайны, нарушении клятвы, и других низких страстях, питаемых междоусобиями. О подобных страстях и пороках они упоминали и в обличении судей, богачей и властителей.

Так, в Златоустнике 33-е слово св. отец о смирении направлено против вражды и раздоров. Другое слово, под тем же номером, Златоуста, направлено против злобы (здесь между прочим сказано, что Сампсон погиб от пьянства). 110-е сходно содержанием с предыдущими словами и распространено дополнениями. В поучении, произнесенном на владимирском соборе, сказано: «20-е мытарство назначено для тех, которые своею враждою погубили Россию». В Изумруде 46-е слово Златоуста (историч. повесть) учит не верить клеветникам. Мысли о нарушении клятвы, данного слова и вероломном целовании креста разбросаны во многих поучениях. «Ничего нет хуже и грешнее, говорят проповедники, как целовать крест криво; за это Бог насылает разные казни». Встречаются также наставления о хранении тайны. «Дела божии поведать, а тайну цареву хранить». «Кто хранит тайну, блюдет свою голову», и т. под. О благодарности написано поучение Кириллом арх. ростовским (ХIII в.). «Имей всегда в памяти своего благодетеля и молись за него. Не смей забывать того, кто помог тебе в беде, выкупил из плена, простил долг и проч. А кто не помнит своего благодетеля и злословит его, тот подобен голодному и замерзшему псу. Быв согрет и накормлен, он лает на своего благодетеля и хочет укусить его»⁴⁸².

Из многочисленных домашних бесед и обличений князей, отчасти и посланий, мы обратим внимание на те, которые сопровождались важными следствиями, ограничивали кровопролитие, восстанавливали общественный и семейный мир. Из житий печерских подвижников видно, что они благотворно действовали на князей киевских своими беседами, располагали их к миру и взаимной уступчивости; особенным успехом в этом деле пользовался Феодосий печерский; он писал обличительные послания к кн. Святославу. Но самую обширную деятельность в примирении князей показал митр. Кирилл I-й, часто посещавший неустроенную Русь, при начале монгольского владычества. Он тем более имел успех в своем деле, в бедственное время России, что был «велий философ», по выражению летописи, «смышлен в божественном писании, искусен в учении и весьма учителен»; поучения его не дошли до нас. Достойны упоминания в этом отношении и другие пастыри. Митр. Петр увещевал Святослава поделиться землею с племянником, или оставить ему все, выйти из города и не сражаться. Митр. Феогност принудил князя Александра, принятого псковитянами, удалиться из Пскова, и тем предотвратил войну с Иоанном Калитой. Подобным образом св. Сергий примирил князей Олега и Димитрия. «Сей чудный старец кроткими и тихими речами беседовал с Олегом о мире, любви и душевной пользе, и кн. Олег переменил свирепость, утих, умилился душою, устыдясь такого св. мужа. Он заключил с Димитрием вечный мир, и скрепил его женитьбой своего сына на дочери Димитрия». Это один из многих примеров и доказательств столкновения двух сил, – моральной и материальной, и превосходства первой над последнею. Митр. Фотий предостерегал князя Василия от замыслов дяди его Юрия. Игумен вологодский Григорий обличал князя Юрия и просил его уступить престол племяннику Василию; он также обличал Шемяку, грозя ему погибелью за обиды, причиненные христианам. Митр. Иона смело ходатайствовал за князя Василия перед Шемякой. «Ты сделал неправду, ввел меня в грех и стыд, обещал выпустить великого князя, а вместо сего посадил и детей с ним. Ты дал мне честное слово, и они послушали меня, а теперь остаюсь пред ними лжецом. Выпусти его, сними грех с своей и моей души; что тебе может сделать слепой и малые дети? Если боишься, укрепи его честным крестом и нашею братией – владыками». Это ходатайство имело влияние на освобождение Василия и на дело московского государства. Епископы, руководимые Ионою, поддерживали и защищали в. кн. Василия, убеждали Шемяку примириться с ним, грозили ему отлучением от Церкви и проклятием. Арх. Вассиан действовал успешно в южных областях России, по поручению митр. Ионы, утверждая князей, епископов и народ в вере и добродетели. Митр. Иона устроил и домашний мир князей. Строгим посланием он обличал детей кн. Юрия, не покорявшихся своей матери. «Прослави всем сердцем отца твоего и не забудь матернего рождения. Вспомни, яко от того родился еси. Что воздашь им за дар их? можешь ли их родить? Чтущий отца и матерь сам возвеселится о чадех»⁴⁸³. Собственно, посланиями часто примирял князей Кирилл Белозерский; он увещевал и располагал к миру братьев великого князя Андрея и Юрия. К князю Василию он писал: «мы слышали, что между тобою и сродниками – суздальскими князьями идет великое смущение, из-за вас христианам кровопролитие. Рассмотри, где правда? и если ты виноват, уступи. Слышно, что ты стесняешь их; окажи им любовь и милость»⁴⁸⁴.

При раздробленности древней России и медленной организации царской власти, поводы к войнам и общественным неустройствам подавали, кроме князей, вольные города. Города эти – Новгород, Псков, Пятка, Пермь и другие. Больные города, особенно Новгород и Псков, управляемые вечем, ограничивали власть своих князей, нередко изгоняли их, сносились с иностранными государствами и своеволием раздражали московских князей. Все это порождало столкновения вольных городов между собою и с князьями, раздоры и войны. Кроме того, своеволие городов часто порождало внутренние смятения и кровопролитие; в этом отношении особенно известен неурядицами и дурною славою вольный Новгород. Укрощая междоусобия князей, пастыри усмирили вражду их с вольными городами и внутренние волнения городов. Укажем на более замечательные подвиги пастырей в этом отношении. Арх. новгородский Иоанн примирил князя Андрея с Новгородцами. Митр. Кирилл II руководил своими советами Ярослава Ярославича и примирил его с Новгородом. Войну Донского с Новгородом предотвратил новгородский владыка, обещав наказать новгородцев, виновных в разбоях. Новгородский архиепископ отклонил заговор новгородцев на жизнь Василия темного и его младших сыновей; он доказал, что от этого не будет пользы Новгороду, так как в Москве остался мститель, старший сын князя Иоанн. Епископы весьма часто укрощали раздоры и волнения городов; укажем важнейшие заслуги их в этом отношении. Новгородский епископ Нифонт в 1156 году своим посредничеством прекратил войну, начавшуюся между киевлянами, черниговцами и новгородцами, и нередко усмирял волнения Новгорода. О частых волнениях Новгорода и усмирении их владыками дает понятие кровопролитная схватка, бывшая в начале XV века. Некий Степанко, схватив боярина Божина, закричал: «помогите мне на этого злодея»! Толпа, вероятно недовольная боярами, бросила Божина в Волхов и разграбила боярские дома. Вооруженные бояре бросились на мятежников. Ударили набат; поднялся весь город; на мосту завязалась драка, от которой погибло много народу. Владыка новгородский Симеон, окруженный духовенством, с крестами и иконами, стал на мосту, осенил народ крестом и прекратил драку, сказав: «идите с Богом и с миром, в домы свои»; Арх. новгородский Феодосий в послании к царю Иоанну доносил о грабежах и убийствах, совершавшихся в Новгороде, просил у него помощи и защиты. В 1397 году арх. Иоанн склонил новгородцев и псковитян к миру представлением ожидаемой кончины мира. «Дети, говорил он, видите, уже последнее время».

Медленное организование власти и закона, к довершению бедствий отечества, сопровождались раздорами бояр; ибо всякая физическая и духовная сила, не сдерживаемая законом, распускается и бушует. Русские бояре тоже были силою и притом дикою, оставившею разрушительные следы в истории. В звании дружинников они занимались грабежом, наездами, поборами и притеснением слабых; за это они подвергались осуждению в словах, направленных против судей, богачей, притеснителей народа, вдов и сирот. С возвышением московских князей бояре утратили прежнюю свободу, стали считаться знатностью рода, породили нескончаемые раздоры и местничество. Раздоры и самоуправство бояр достигли высшей степени в малолетство Иоанна IV и продолжались 10 лет. Преследуя личные интересы, бояре губили друг друга, грабили и притесняли народ; во главе крамольников стояли Шуйские, Бельские, Глинские, и низвергали друг друга. Во время этих беспорядков некоторые иностранцы, опасаясь за свою жизнь и имущество, выехали из России. Местничество бояр, грубый политический предрассудок старины, сопровождалось особенно вредными следствиями для государства, до 1682 г. Соображаясь с этим предрассудком, правительство раздавало должности людям знатного происхождения, большею частью без заслуг и способностей. При отступлении от принятого обычая, бояре, оберегая родовую честь, нередко делались ослушниками царя; они не соглашались даже сесть за столом ниже своего соперника, и твердили одно: «готов ехать на казнь», или: «вели государь казнить, а мне меньше такого-то не бывать». В самое тяжкое время боярских смут и разделений явился обличителем их митр. Даниил; он и сам пострадал от бояр, лишился своей кафедры. В слове 9, 10,12, 13, 15 и 16 проповедник стороною касается самоуправства бояр, предостерегает их от зависти, гордости, гнева, сребролюбия, клеветы, и наговоров, посевающих вражду, изображает лукавство и непостоянство мира, учит любви, правосудию, милосердию и снисхождению к ближним. В побуждение к исполнению этих добродетелей, украшающих общественную жизнь, напоминает о страхе Божием, о скоротечности жизни, о неизбежности смерти, о суде, вечных наградах и наказаниях. «Все изречения Христовы наставляют нас на благое, а мы, христиане, держимся обычаев язычников, друг друга укоряя и понося, друг друга кусая и пожирая, как рыбы. Мстя за себя, ты ссоришься, творишь поединки, убиваешь. Что ты скрежещешь и свирепеешь на меня, как бы хочешь убить?.. Возненавидим мир, и князя его, и вещи его. Мир, это – молва, лукавство, зависть, вражда, горесть сокрытая в сладости, пристрастие к мимотекущему, лицемерие, неправда, грех, ненависть, желание славы, гордость, воровство, разбой, любодеяние, которыми диавол прельщает и губит людей. Поэтому мы должны ненавидеть мир и суету его... Обуздаем возлюбленные язык наш, удержим несмысленные вещания, поживем кротостью, смирением и любовью, да сподобимся настоящего жития во славу Божью и будущих благ». В последнем слове, писанном за месяц до отречения митрополита от кафедры, изложены наставления относительно общественных раздоров и неустройств. Обращаясь ко всем духовным чадам, проповедник говорит: «примите слово о смирении, союзе, согласи и любви». Затем внушает слушателям жить смиренно, избегать недуга разделений, излагает учение о любви и плодах ее; учит не лгать друг на друга, прогонять клеветников, посевающих раздоры, и молиться друг за друга; наконец оговаривается в резкости слова. «Да не поропщет кто-нибудь на нас за такие слова; мы не имели в виду никого и не назвали по имени, а только учили себя и слушателей»⁴⁸⁵.

Максим грек, с живостью отзывавшийся на современные общественные вопросы, не оставил без внимания и раздоров бояр. Он написал в обличение современных неустройств два слова и одну аллегорическую статью в обличение властей вообще. В слове о победе над крымским ханом внушает сынам России быть благодарными Богу, жить в любви и согласии, повиноваться князю и епископам, и прославлять Бога доброю жизнью⁴⁸⁶. Во втором слове обличает людей в нечестии и неблагодарности Богу, судей и властителей в неправосудии и корыстолюбии, пастырей в любостяжании, убеждает всех жить праведно и благочестиво⁴⁸⁷. В аллегорической статье, изображающей царство, Василию, окруженное зверями, проповедник с приторным чувством оплакивает неправды властителей. Здесь он вполне обнаружил склад греческого ума, мечтательного, склонного к мистицизму, риторству, фантастическим натяжкам и преувеличениям, так неприятно поражающим здравый, практический ум. Василия, одетая в траур и назвавшаяся дочерью царя небесного, плачет о том, что современные ей властители славолюбивы и корыстолюбивы, враждуют и терзают друг друга и своих подданных, как дикие звери⁴⁸⁸. Обличая раздоры и смуты бояр, проповедники умалчивают о местничестве, вероятно потому, что оно ограждено было государственным законом. Местничества коснулся в одной из своих речей митр. Макарий. Благословляя царя и войско в поход на Казань, проповедник сказал боярам: «царь идет на свое дело к Казани. А вы бы господа послужили царю. Не гордитесь друг пред другом. А розни и мести между вами (чтоб) не было. Если случится кому с кем неприхоже, вы бы предали то забвению, а дело государево делали, и не яростно, но любовью взирали друг на друга. Кто захочет с кем посчитаться об отчестве, как придете, государь даст счет». Но когда Феодор Алексеевич спросил на соборе: «уничтожить, или оставить местничество, вредное особенно на войне?» – патриарх изобразил вред местничества, назвал его источником зол и неудач в государственных делах, и заключил, что «не может достойно восхвалить царя за его мудрое намерение». Разрядные книги были тотчас сожжены, и члены собора воскликнули: «да погибнет братоненавистное местничество и не помянется во веки!».

Усмирение князей, вольных городов и бояр было временным облегчением зла, но не искореняло его совсем. И проповедники, не ограничиваясь увещанием, подкрепили слово делом, приняли решительную меру к истреблению междоусобий, истощавших государство. Мера эта состояла и возвышении московских князей и сосредоточении царской власти в их руках. С возвышением московских князей произвол партий, городов, князей и бояр ослабел, страсти утихли и водворилось общественное спокойствие. В этом важном деле не следует преувеличивать заслуг проповедников, приписывать им политическую проницательность и дальновидность государственных планов. Напротив, в возвышении московских князей, пастыри водились расчетом, желанием временных выгод и указанием текущих обстоятельств; они даже не предвидели того унижения, которое неизбежно вытекало для них из неограниченной царской власти московских князей. Только некоторые пастыри высокой святости выказали при этом духовную прозорливость о величии Москвы и политическом значении России. Пастыри – проповедники разными способами содействовали возвышению московских князей, и, во-первых, частым провозглашением царственных титулов.

Расточая царственные титулы, пастыри сначала не имели в виду собственно московских князей. Руководясь греческим проповедничеством, в котором до высшей степени развито учение о повиновении властям и божественном происхождении царской власти (помазании), проповедники иногда приписывали царские титулы и удельным князьям. Так, в поучении Феодосия об умеренном питии сказано: «третье государю» (т. е. третью чашу – за здоровье князя). В поучении Никифора Мономаху княжеский титул смешивается с царским: «и той есть царское и княжеское» ... Пастыри в своих посланиях и проповедях щедро расточали царские титулы московским князьям, заметив их политический такт, внимание к духовенству, и происходящие отсюда выгоды. Особенно неумеренно и подобострастно расточались эти титулы со времени куликовской победы, когда власть московских князей стала возвышаться. Так, например, послание Стефана пермского к победителю Мамая озаглавлено: «послание учительно к православному царю и великому князю Димитрию, всей России самодержцу и победоносцу». Мы видели, как громко величал Вассиан Иоанна III в своей грамоте, увидим, как проповедники величали Василия Иоанновича и других князей. Вообще, у русских проповедников вошло в правило величать московского князя «царем и государем всей России, столбом Церкви, богоизбранным, превысочайшим и вседержавным». Такое благоговение духовенства пред московскими князьями возвышало их в глазах народа и собственном сознании, и вместе с тем принижало удельных князей. Иоанн III принял герб византийских императоров – двуглавого орла; в вольном Новгороде он громко произнес: «я ваш государь! даю мир, не бойтесь»... Василий Иоаннович, по свидетельству Герберштейна, «властью над подданными превосходил всех монархов в свете». Со времени этих князей бояре стали подписываться уничижительными именами: «холоп, Васюк», и тем с большим напряжением стали считаться родовою честью, спорить о местах.

Возвышая московских князей титулами, пастыри еще более возвышали их сосредоточением духовной власти на севере России, сначала во Владимире, а потом в Москве. В этом случае они руководились чувством личной безопасности от нашествия монголов и заботою о сохранении церковных имуществ.

Древнее духовенство, преимущественно монашествующее, владело богатым имуществом. Оно состояло большею частью из земель, жертвуемых князьями и боярами, на помин души, постройку монастырей и церквей, содержание духовенства и вспоможение бедным⁴⁸⁹. При общественном гражданском неустройстве духовенство брало на себя опеку государства в тех статьях, которые и для современных правительств служат бременем. Но эти имущества, при раздорах князей, терпели ущерб и переходили из рук в руки. Поэтому для духовенства было выгодным сосредоточение государственной власти в одних руках. А так как московские князья отличались большим тактом в управлении: то кроме граждан, отовсюду стекавшихся под их защиту, к ним тяготело и духовенство. Кроме того, они понимали, что духовенство составляло на Руси единственную правильно организованную власть, придававшую значение и гражданской власти, и потому привлекали к себе митрополитов, в видах собственного блага. Да и вообще московские князья располагали к себе духовенство благочестием, милосердием к нищим, аскетическими стремлениями. При одном из князей, особенно отличавшемся такими свойствами, митр. Петр поселился в Москве. «Начат пребывати в Москве больше иных градов; видяше бо Ивана Даниловича богоугодно живуща и добрыми делами украшена, милостива к нищим, честь велию подавающа служителем церквей и тех учению внимающа: его же зело возлюби великий чудотворец Петр». При таких взаимных выгодах, расположениях и расчетах русские митрополиты, с XIV века, поселились в Москве, и чрез это утвердили господство московских князей над удельными. С сосредоточением церковного управления в Москве, внимание всех останавливалось на московском князе, с которым митрополит согласовался в делах правления. Утвердив таким образом господство московских князей, митрополиты продолжали расширять ее зависящими от них средствами. И во-первых, они мужественно поддержали власть и господство московских князей при слабых наследниках Калиты. Величайшие услуги в этом отношении оказали два митрополита: св. Алексий и св. Иона. При слабом Иоанне II, брате Симеона гордого, и малолетнем Димитрие Иоанновиче (донском), удельные князья, суздальский и тверской, всеми силами добивались старшинства. В случае успеха они погубили бы возникавшее самодержавие и возродили бы междоусобия. Но кроме бояр московских, защищавших Иоанна и Димитрия, непобедимым защитником их явился митр. Алексий. Алексий известен был своими заслугами и пользовался большим уважением в Орде. Сознавая свое влияние, он смело действовал в пользу Иоанна и Димитрия, и сделал много для поддержания их власти и достоинства. Напр.: он отлучил смоленского князя от Церкви, за помощь, оказанную им Литве против Москвы; проклял князей, которые обещали помощь Москве против татар, и не исполнили своего обещания. Митр. Иона оказал важную услугу Василию темному, освободив его из заточения успешным ходатайством за него перед Шемякой. Следствием освобождения Василия было поражение Шемяки и окончательное утверждение великокняжеского достоинства в роде московских князей. И не напрасно москвичи так геройски отстаивали господство своих князей и не любили чужих, удельных князей. Этот факт пояснил летописец отзывом о Калите. «С тех пор, говорит он, как московский князь Иоанн Данилович стал великим князем, по всей русской земле настала великая тишина и татары перестали воевать ее». При Иоанне III настала совершенная тишина в государстве, и народ питал к нему полное сочувствие, так как свобода, имущество и жизнь каждого человека были, по возможности, обеспечены. Когда же московские князья укрепились, стали круто поступать с уделами и вооружили против себя вольные города, митрополиты и в этих обстоятельствах явились опорою московских князей, защитниками их власти. Они рассылали послания в вольные города, внушали духовенству учить народ покорности великим князьям, грозили отлучением и проклятием за неповиновение. Особенно важную услугу в этом отношении оказал митр. Иона, великий патриот, горячо любивший свое отечество и понимавший его нужды. Митр. Иона более всех пастырей написал посланий, утвердивших господство московских князей. Так, он написал послание к русскому народу, в котором увещевал всех покориться великому князю московскому и грозил запрещением непокорным. «Если же не признаете власти великого князя, то будете чужды Божией милости, молитвы и благословения нашего смирения; не будет на вас благословения всего Божия священства. Если и кровь прольется, то не будете христианами, священники не будут священствовать у вас, и по указу нашего смирения в вашей земле затворятся все Божии церкви»⁴⁹⁰. Митр. Иона писал несколько посланий, подобного содержания, в Новгород и Псков, убеждая жителей покориться московскому князю. Епископам тех городов он пастырски внушал удерживать народ от кровопролития и раздоров и учить его покорности великому князю. При этом он дал новгородцам особое наставление против вражды. «Как сладко покаяние! оно – корень жизни. Бог постоянно жаждет нашего покаяния, веселится о слезах кающегося, радуется о исповеди нашей, с великим терпением ожидает нашего обращения, не оставляет последнего, наблюдая, умоляя, призывая каждого из нас, чтобы обратились к Нему от неприязненных дел. Хорошо слушаться божественного писания; послушание есть жизнь, преслушание – смерть»⁴⁹¹. Подобные послания Иона писал в Вятку, убеждая народ покориться великому князю. Как бы подражая св. Ионе, и прочие митрополиты посылали в вольные города послания, уча народ покорности великому князю⁴⁹². Так, митр. Филипп писал несколько посланий в Новгород, в коих убеждал новгородцев покориться великому князю, и, между прочим, прекратить сношения с католиками⁴⁹³. Митр, Геронтий писал послания в Вятку, сходные содержанием с посланиями вятичам митр. Ионы; между прочим, он внушал вятскому духовенству, чтобы оно склонило народ к покорности великому князю⁴⁹⁴. Митр. Симон писал послания в Пермь, убеждая народ быть преданным великому князю⁴⁹⁵. Неизвестно, насколько все эти послания имели успеха; частая рассылка их показывает, что самоуправные города долго не подчинялись великим князьям; но все же, как внушение высшей церковной власти, пред которою народ всегда благоговел, они облегчили Москве покорение вольных городов.

Наконец, пастыри-проповедники завершили свои услуги московским князьям последним благодеянием, предсказанием будущего величия их и обещанием им помощи Божией и благословения. Чрез это они придали своим услугам высшее значение, непреложный авторитет, на подобие пророков, освящавших еврейских царей. Вместе с тем, они доказали, что успехи жизни гражданской условлены благословением Божиим и всегда достигаются благочестием народа.

Первый из святителей пророчествовал о величии Москвы и славе князей ее митр. Петр Иоанну Калите. «О боголюбезнейший и великий княже! Аще совета моего послушаеши и поставиши каменную церковь во имя Богоматери, тебе самого имать Бог благословити и прославити паче иных князей; распространити град сей паче иных градов; имя его сугубо прославится в нем; не оскудеют державные от семени твоего, обладая и царствуя местом сим, в роды и роды; руки их взыдут на плеща врагов их; еще же и святители поживут в нем, и кости мои зде имут положены быти»⁴⁹⁶. «К сим же, прибавляет летописец, мнози в повестех обносят чудно сказание (объяснение святителем сна, виденного Иоанном). «Разумно ти да будет, чадо, яко превеликая гора, юже видел еси, образует подобие твоего благородия, исправление высочайших добродетелей, и державу русского царства, дарованную тебе Богом. Снежный верх горы являет кончину моего жития. Якоже снег на горе скоро скрыся от очию твоею, на долзе сих сматряющу ти, – и гора бысть невидима, тако мне прежде тебя отъити жития сего; потом же и ты, яко гора превелика, довольно и богоугодно царствовав, благородная чада породив, в добре воспитав, егда услышишь пришедшего к тебе старца, уразумей совершение жития и к Богу отшествие»⁴⁹⁷. Мы увидим, что и другие святители, притом соименники, пророчествовали о славе Москвы, величии России, и обещали ей избавление от власти монголов. Эти пророчества сильно действовали на народ, склонный к чудесному и таинственному, благоговевший пред словами святителей подвижников, и возвышали в его глазах значение московских князей. «Мнози, говорит летописец, обносят в повестях чудное сказание». Если даже признать легендой видение горы, покрытой снегом, так как одни признают его явным видением, а другие сновидением: то и тогда предсказание ничего не теряет; оно сделало впечатление на умы современников и потомства. И мало ли подобных назидательных сказаний в древних сборниках, чуждых критики и цензуры!..

Видя быстрое возвышение московских князей, совпадавшее с мировыми переворотами (падение Константинополя, реформа Лютера, окончание седьмой тысячи лет), русские книжники вообразили их вселенскими царями и не находили слов для определения их царственного величия. В этом заблуждении поддерживали наших книжников ложные толкования апокалипсиса Ипполита, Андрея Кесарийского и проч. При вере предков и грамотеев во всякую строку, носящую название божественного писания, они часто впадали в религиозное суеверие и проводили ложные мнения в своих беседах и поучениях. Такой, суеверный взгляд на московских князей ясно выразил псковской книжник Филофей в своих посланиях к Мунехину и в. кн. Василию Иоанновичу. И кстати, чтобы пояснить свойства речи наших книжников, пропишем слова его, по возможности, без сокращений и перевода. «Изречем словеса, говорит автор в послании к Мунехину, о нынешнем православном царствии пресветлейшего и великостолпнейшего государя нашего, иже по всей поднебесной единого христианом царя и браздодержателя святых Божиих престол, святыя вселенския Церкви, иже вместо римской и константинопольской, иже есть в богоспасенном граде Москве, святаго и славного Успения пресвятыя Богородицы, иже едина во всей вселенней паче солнца светится! Яко вся христианская царства преидоша в конец и снидошася во едино царство нашего государя; по пророческим книгам, то есть российское царство. Два убо Рима падоша, а третий (Москва) стоит; а четвертому не быти. Многажды апостол поминает Рима в посланиях; в толковании (на послание) глаголет Рим весь мир» (!), и так далее проводит странные мысли о царе и падении Церквей, воспринятые потом расколом⁴⁹⁸. Под пророческими книгами автор разумеет во-первых «толковый апокалипсис Андрея кесарийского», в котором сказано: «шестой царь скифского острова на Руси, потом седьмой, а осмой антихрист»; во-вторых: «толкование Ипполита», в котором сказано: «когда увидим Рим, осаждаемый персами и скифами, тогда неблазненно познаем, яко той есть антихрист». В послании к великому князю Филофей расточает те же царские титулы и суеверные предсказания, и излагает жалобу на княжеских наместников, которые грабили и убивали псковичей. «Сия писах ти, взывая и моля щедротами Божиими: да премениши скупость на щедроты и немилосердие на милость. Утеши плачущих и вопиющих день и ночь, избави обидимых из руки обидящих. Аще добре устроиши царство свое, будеши сын света и граженин вышнего Иерусалима»⁴⁹⁹. Около того же времени кем-нибудь из новгородских книжников доставлено подложное пророчество Исаи о бедствиях последних времен. В пророчестве предсказываются бедствия, взятые с печальной действительности. «Князья будут немилостивы, судии неправедны. Восплачутся сироты и вдовицы, и не будет избавляющего от руки сильного»⁵⁰⁰.

Собственно поучений и речей, изображающих доблести и величие князей и царей и обязанности к ним подданных, почти не находим в древнем проповедничестве. Относительно удельных князей это объясняется их поведением, но коему они чаще заслуживали порицание и нуждались в советах и обличениях. Относительно московских князей и царей это объясняется упадком живой проповеди с ХV века. Впрочем, в древних поучениях изредка встречаются краткие наставления о повиновении князю, напр. «князя чтите, мы – рабы во-первых Бога, а потом государя». «Князю земли своей покоряйтеся и не желайте ему зла. Служите ему головою, мечем и всею своею мыслью, и не возмогут противиться вашему князю, и ваша земля обогатеет... Кто мыслит зло о князе и передается другому, тот подобен Иуде, который был любим Господом и замыслил продать Его князьям иудейским». Митр. Петр завещал священству ежедневно совершать молебны о благополучии княжеского дома. Как бы в восполнение недостатка поучений этого рода, в сборниках помещались переводные слова и статьи о почитании властей. Напр.: «слово от пандекта, яко подобает покорятися властителем и честь воздати им». Усиление царской власти, неразлучные с нею реформы, отмена старых порядков, многим не правились. В ХVI веке явилось учение о бегстве, в видах освобождения от рабства и податей. Последователи Косого отвергали всякую власть, основываясь на изречении: «не нарицайтеся наставницы» ... И вот, являются в переводе статьи Анастасия Синаита, в которых изложено учение о почитании властей и отношении к ним подчиненных. Некоторые важные события царствования Грозного митр. Макарий почтил речами. Одна речь, которую по причине обширности можно назвать словом, сказана по случаю брака царя. В ней изложены во-первых нравственные обязанности, какие обыкновенно излагались в древних проповедях, о покаянии, посте, молитве, хождении в церковь, соблюдении праздников, милостыне и проч. «В среду, пяток, великую Четыредесятницу пребывайте в посте, молитве и чистоте телесной; приходите к отцам духовным на покаяние; от пречистых тайн не удаляйтесь; святую неделю и праздники проводите духовно, а не телесно; церквам и убогим подавайте милостыню». Во-вторых – обязанности царские о правосудии и милосердии по всем подданным и обязанности супружеские. Другая речь сказана по случаю взятия Казани, в духе современных торжественных речей. В ней проповедник хвалит добродетели и мужество Грозного, сравнивает его с св. героями, напр. Александром Невским, и продолжает: «на тебе, благочестивом царе еще более явилась благодать Божия»⁵⁰¹. Подобные речи иногда говорили патриархи, по случаю венчания царей, побед и других торжеств.

Упоенные победами, вниманием духовенства – представительного сословия, пророчествами, суеверными предзнаменованиями и благоговением народа, московские князья сделались самоуправны и недоступны. Иоанн Калита за свою политику и самостоятельность в делах назван собирателем русской земли; Симеон, за пренебрежение к удельным князьям, назван гордым; Донской поразил народ самовластием, казнив Вельяминова, сына первого русского вельможи; Иоанн III назвал себя царем и ввел торжественное венчание на царство; Василий Иоаннович решал дела «сам третей у постели», не терпел противоречий и устранил от себя бояр. Что же выиграло духовенство, помогшее московским князьям достигнуть царской власти? Оправдались ли его надежды на покровительство московских князей? Упрочены ли его честь, имущество и спокойствие?

Сблизившись с верховною гражданскою властью, духовенство по-видимому выиграло много, возвысилось и утвердилось вместе с возвышением московских князей. Действительно, оно много выиграло в историческом деле, в государственных заслугах, в благодарности потомства; но в собственных интересах много проиграло. Правда, на короткое время оно возвысилось больше прежнего, в лице патриархов покрылось блеском царственного величия; но этот блеск был вспышкой угасающего огня или светила. И это зависело, главным образом, не от наветов врагов и столкновений с властями, а от естественного развития общественной жизни, по которому все отжившее упраздняется, и устарелые формы правления заменяются новыми, соответствующими духу времени.

С XV в. и до реформы Петра, духовенство, не смотря на разные запреты, постоянно увеличивает свои поместья и доходы; монастыри и архиереи выпрашивают разные льготы, освобождающие их от многих государственных повинностей, торговых пошлин и проч. Имения митрополитов и патриархов становятся богатыми поместьями. Так, великий князь Василий Дмитриевич утвердил за русским митрополитом деревни и монастыри, разбросанные в киевской, владимирской и московской области, освободил его от своего суда, податей, таможенных сборов и проч⁵⁰². При Никоне патриарший дом обогатился новыми поместьями; вместо прежних 10,000 дворов стал владеть 25,000!⁵⁰³ По свидетельству Котошихина, во владении духовенства находились 118,000 дворов крестьянских; по свидетельству иностранцев – треть государственной земли! Кроме имуществ, духовенство удержало за собою и другую важную привилегию, неподсудность церковного ведомства гражданской власти; архиереи и монастыри и в этом отношении выгадывали себе разные льготы. Патриаршая область при Никоне получила подтверждение прежних привилегий и независимость от вновь учрежденного монастырского приказа. Вследствие этих привилегий, духовенство выделялось из общего строя государственной жизни, чрезвычайно усложняло делопроизводство, и как бы составляло особое государство в государстве. С половины XV в. русская митрополия, при содействии князей, освобождается от иноземной патриаршей зависимости и делается самостоятельною. Этого мало: за сто одиннадцать лет до реформы Петра, церковная власть достигает степени патриаршей, с правом второго места после иерусалимской патриархи. Власть патриаршая на Руси приравнивалась к царской власти. Патр. Филарет и Никон имели титул великого государя, так что в России, в это время, было зараз по два великих государя! Никон, впрочем, не хотел быть номинальным государем; он окружил себя царской пышностью (около митры, или в форме митры его была корона), и, по выражению современников, «стоял высоко, ездил широко». Наконец, цари, в благодарность духовенству, за его гражданские услуги, оказали ему взаимные услуги по устройству Церкви и улучшению нравственности народа. Никогда в России не было столько соборов, как в XVI–XVII веке. Постановления соборов и распоряжения церковной власти подкреплялись гражданскою, и нередко рассылались в грамотах, утвержденных собором, или патриархом и царем. Справедливость требует сказать, что русское духовенство, достигшее при царях апогеи величия, не поддалось тщеславию и соблазнам мирского величия. Проникнутое аскетизмом, духом смирения и отрешения от мира, оно держало себя в должных границах к той власти, которую само взлелеяло. Этим достоинством русское духовенство резко отличается от католического. Правда, оно хлопотало об имуществах и привилегиях суда, но имело на это основание и право. При Михаиле Феодоровиче видим небывалое в мире согласие церковной и гражданской власти. Патр. Никон, вышедший из простонародья, на высоте церковного и гражданского величия, пал за свои увлечения, впрочем, извинительные в его обстоятельствах.

Одним словом: древнее духовенство вышло с честью из своего искусительного положения и не запятнало двоедушием и коварством важных услуг отечеству. Сам Никон сделал более других иерархов на пользу Церкви и отечества. Но в самый период возвышения церковной власти началось ослабление ее, предвещавшее близкий упадок. Ослабление началось с ограничения церковных имуществ и церковного суда гражданскою властью, против чего духовенство не замедлило протестовать, опираясь на свои церковные законы. Столкновение новых начал правления со старыми формами жизни без борьбы нигде не проходит, и кризисы обыкновенно переживаются с трудом, оплачиваются тяжкими жертвами; исключения в этом отношении весьма редки. Дело ограничения церковной власти возникло и раскрылось своим чередом, исторически, последовательно и неуклонно.

С возвышением царской власти государство окрепло, сделалось сосредоточенным, способным управиться со своими нуждами и запросами жизни. Оно подвело итог вековым нестроениям русских областей, взяло в свои руки почти все государственные доходы, и заботилось о равномерном распределении выгод и преимуществ между сословиями, по мере их значения и настоящих услуг государству. Вследствие этого, духовенство теряло свою опеку над государством, уступало ему свои имущества и юридические права. Необходимость таких уступок вынуждалась и частными соображениями. Деревенское государство, бедное финансами, не иначе могло обеспечить служивые сословия, как наделом земли, захваченной духовенством; притом же, имущества монастырские и архиерейские издавна распределялись неравномерно. Обители и кафедры, пользовавшиеся вниманием властей, постоянно обогащались; не заслужившие их внимания – терпели нужду во всем. С наращением богатства монашество опуталось суетою и житейским попечением, возбуждало зависть и ропот гражданских сословий. Наконец, неподсудность духовенства гражданскому суду тормозило государственное законодательство, раздражало правительственный совет и бояр, уже тронутых европейским духом. Вследствие этого, с XV века, времени сосредоточения гражданской власти в руках Иоанна III, подняты государством вопросы о имуществах и нравах духовенства. Вопросы эти, по самой важности и новости своей, при осторожности Иоанна и уступчивости некоторых преемников его, не могли пройти без колебаний и поворотов назад; но важно то, что они были поставлены на очередь. Иоанна смутил резкий ответь митр. Симона по вопросу о церковных имуществах. «Отец твой, Симон, митр. всей России, епископы и собор говорят, что святители везде держали монастыри, города и села. При самых предках твоих святители имели монастыри, города, власти, слободы, села, управы, суды, пошлины, оброки и дани церковные. Не Владимир ли и Ярослав сказали в Уставе: «кто преступит его из детей или потомков моих, захватит церковное достояние и святительские десятины, да будет проклят в сей и будущий век». Самые ординские цари боялись Господа, щадили собственность святительскую и монастырей. Не дерзаем и не благоволим отдать церковное стяжание, ибо оно есть божие и неприкосновенное»⁵⁰⁴. Мысль Иоанна III, которая казалась смелою, спустя 265 лет, вполне осуществила Екатерина II. Возвратив в казну церковные имущества, она назначила духовенству жалованье. Что же касается вольных городов Новгорода и Пскова, то они ограничивали власть местного духовенства, усчитывали и присваивали себе церковные имущества. Духовенство, как и следует ожидать, подняло протест против притязаний светской власти на церковные права, и имело на это свои основания.

Духовенство разработало дарственные земли и пустоши собственным трудом и само содержало себя, поддерживая в народе распространение веры и не требуя жалованья у царя. Оно платило, наравне с прочими сословиями, государственные подати, а в военное время делало добровольные и принужденные пожертвования, весьма значительные. Не вдаваясь в высшие государственные соображения, которыми руководила теперь верховная власть, духовенство опиралось в своих правах на давность обычая, на номоканон и кормчую, освященные, так сказать, божественным авторитетом. На этих основаниях поднят протест духовенства, словом и делом, против разных притязаний светской власти. Впрочем, духовенство в своих протестах главным образом опиралось на церковность или божественность и неприкосновенность своих прав.

Сильный протест против захвата, собственно, митрополичьих имений боярами, епископами и даже великим князем Василием Дмитриевичем, начал митр. Фотий. Нашед, по смерти Киприана, имение и казну митрополичьи расхищенными, Фотий издал увещание к похитителям. В увещании он умолял виновных возвратить принадлежащее Церкви и грозил отлучением⁵⁰⁵. Вслед затем он написал два поучения или послания к великому князю о возврате церковного имущества. В первом поучении, сославшись на постановления Константина великого и русских князей, проповедник говорит; «родитель твой знал, что царь не спасется многою силою, прибегал к руководству святителя и являлся победоносцем. Пребывая всегда в правилах св. отцов, он охранял права Церкви. После него Бог поставил тебя, чтобы ты прогнал всякую неправду, хищение, лукавство и лихоимство». Не получив ответа, он написал другое, резкое поучение, и вооружил против себя почти всех сильных людей. Сославшись на постановления Константина, Феодосия в. и Мануила Комнина об имуществах церковных, проповедник продолжает: «но ныне все древнее молчит и велеречит новое! Меня порицают... Человеку, предающемуся во всем воле Божией, не на что более смотреть. Тебе же да будет ведомо, что ты уничижаешь Церковь Божию, захватывая насильно не принадлежащее тебе»⁵⁰⁶. Имущества были возвращены. Около того же времени начались протесты духовенства и в вольных городах. Арх. новгородский Симеон сказал подобное в этом роде поучение псковитянам. Сделав наставление о повиновении священству, самоосуждении и покаянии, проповедник под страхом гнева Божия воспрещает захваты церковного имущества и вмешательство в духовные дела. «Не похищайте чужого. Не обижайте Церкви; не вступайтесь и во что церковное, ни в земли, ни в воды, ни в суды, ни в печать, ни во все церковные пошлины. А кто вступится, вы устранитесь от того, чтобы не подвергнуться ответственности, по правилам св. апостол и отец»⁵⁰⁷. Подобное послание писал к новгородцам митр. Филипп I. Он убеждал новгородцев покориться велик. князю, а князя – простить мятежных новгородцев, и, между прочим, увещевал их не вмешиваться в церковные дела, не отымать имений, не обижать церквей и монастырей. Таковы протесты относительно захвата церковных имуществ. Протесты относительно контроля и отнятия имуществ и привилегий духовенства начались с Иоанна III.

Мы видели, что вопрос о церковных имуществах при Иоанне III решен был в пользу духовенства. Такое решение экономического вопроса, во вред государству, при возрастающих нуждах его, и мнения, высказанные в возникшем споре, что напр. монастыри должны быть на окладах, давало повод к возобновлению жизненного вопроса и дальнейшему развитию его. Действительно, Иоанн IV, превосходивший энергией Иоанна III, воспретил увеличение и прикуп церковных имуществ. Уложение Алексея Михайловича решительно воспретило увеличение церковных имуществ, подчинило духовенство гражданскому суду, создало монастырский приказ, заведовавший сборами с церковных имений, составлением описей и распоряжений по церковному ведомству. Это дело велось Одоевским и другими боярами, представителями духа нового времени.

При Феодоре Алексеевиче сделана подробная и тщательная опись церковных имений, на основании которой требовались от архиереев и монастырей отчеты и подати. Но прежде реформы Петра, усилившей распоряжения Феодора Алексеевича относительно церковных имуществ, духовной власти еще раз удалось затормозить государственное право и контроль. Еще в сане архимандрита Никон часто внушал царю, что учреждение монастырского приказа противно канонам; в сане митрополита он настаивал на уничтожении приказа и выпросил грамоту, по которой духовенство новгородской епархи в делах духовных и гражданских подчинилось суду своего митрополита. В сане патриарха Никон убеждал царя вовсе оставить Уложение и заменить его кормчей. Не успев в этом, так как Уложение было крепко духом времени, он издал дополненную кормчую и подложную грамоту Константина в. Сильвестру, в защиту церковных прав и имуществ. В угоду Никону были разосланы судьям выписки из номоканона, ограничивавшие новые законы, в пользу духовенства. Последний голос в защиту церковных прав подал патр. Адриан, в 1700 году. Он издал статьи о святительских судах, содержавшие выписки из номоканона, устава Владимира и Ярослава, ханских грамот, и умолял правительство охранять эти постановления. Но в это время уже составлялось новое Уложение, разграничившее церковное и гражданское право; оно безусловно подчинило духовенство гражданскому суду по мирским делам.

У духовенства оставалось еще право печалования за опальных. Мы видели, как это право дорого обошлось митр. Филиппу, столкнувшемуся с новою царскою властью. Духовенство помнило этот урон и поспешило защищать опальных; однако ж обстоятельства подчас вызывали его на этот подвиг. Народ сильно роптал на митрополитов безгласных, особенно во времена великих князей. Так, некоторые роптали на митр. Даниила, что он не печалится об опальных и бережет себя. Столкновения между высшею духовною и гражданскою властью становились неизбежны, особенно во время государственной реформы. Настали казни стрельцов; народ громко роптал на бездействие патриарха. «Какой он патриарх? живет из куска (хлеба), бережет мантию и белый клобук, затем не обличает». Адриан вспомнил обычай печалования и явился с иконой Богоматери ходатайствовать за стрельцов, староверов, неукротимых бунтовщиков. Можно представить чувства двух человек, противных убеждений, столкнувшихся на таком опасном вопросе! «Зачем эта икона, вскричал гневный царь? Разве твое дело приходить сюда? Поставь образ на свое место! Быть может, я больше тебя почитаю Бога и его пречистую Матерь. Я исполняю свой долг, когда защищаю народ и казню злодеев, против него злоумышлявших». Непригодность патриаршей власти при таких новых порядках и гражданская незначительность ее для всех были явны, даже прежде закрытия патриаршества. Это сознавал Адриан, всегда защищавший старые порядки против европейских нововведений; он замолчал с этих пор, и жил последнее время за городом, не принимая участия в новых делах. Так кончилось высокое политическое значение древнего духовенства. В преобразованной России оно низошло в ряд прочих подданных сословий, с скромным именем воспитателя веры, теряя прежние, очень значительные, гражданские преимущества.

Междоусобие князей было постоянным внутренним злом древней Руси. Мы видели, с какою ревностью проповедники ограничивали это зло и какою мерою подавили его, жертвуя отечеству собственными выгодами, хотя не по своей воле. Но кроме междоусобий, как сказано в изображении быта народа, древнюю Русь отягощали и временные бедствия, часто сменявшие одно другое. Бедствия эти: нашествие врагов, разрушительные действия стихий и смуты междуцарствия. На все эти народные бедствия проповедники отозвались словом участия и принимали меры к облегчению их. Меры эти при всей их чистоте и благонамеренности, не вполне практичны. Объясняя все бедствия наказанием за грехи, проповедники призывали слушателей к покаянию, к умилостивлению гнева Божия подвигами добродетели, и на этих условиях предсказывали милость Божию, возвращение счастия и спокойствия. В увлечении аскетическою ревностью они нередко приписывали гневу Божию самые обыкновенные и невинные явления природы, чем, конечно, напрасно смущали народ. И во-первых, пастыри отозвались словом увещания и посильного утешения на все бедствия, причиненные нашествием врагов.

Первое поучение, в этом роде написанное Феодосием, вероятно по случаю нашествия половцев, «о казнях Божиих». Оно сходно со словом о ведре, помещенном в Златоструе царя Симеона. В слове проповедник доказывает, по руководству Златоструя, что все бедствия посылаются в наказание за грехи, призывает всех к покаянию и обещает мир. «Если какая страна согрешает, Бог наказывает ее смертью, голодом, нашествием иноплеменников, бездождием и другими казнями. Если бы мы пребывали в заповедях Божиих, то и здесь удостоились бы получить земные блага, и по отшествии – жизнь вечную. Потому Бог затворяет небо, не дает дождя, посылает град, губит плоды морозом, томит землю зноем, за наши беззакония. А если покаемся, то Бог подаст нам все блага. Придите на покаяние, обратимся любовью к Господу, постом, рыданием и слезами омывая грехи»⁵⁰⁸.

Из бедствий, причиненных России врагами, самым тяжким и продолжительным было нашествие монголов. Разрушение и кровопролитие, обозначавшие дикую власть, невольно вызывали на размышление о непостоянстве сего мира, и, как говорят, строгости и жестокости его законов. Во все времена люди впечатлительные относились критически к бедствиям мира, разрушающим иногда все наши планы и заботы о счастье. Во времена общественных беспорядков самые благородные люди нередко теряют мужество и ожесточаются; они не могут спокойно выносить сцены разрушения и попрания человеческих достоинств. Статистика, несомненно, убеждает, что во времена государственных замешательств нравственность народная понижается, число преступлений увеличивается, болезни нервные и умственные, ожесточение и убийства становятся явлением обыкновенным. Каковы бы ни были причины политических бурь, выворачивающих с корнем общественные порядки, человеколюбие требует утешить пораженных бедствием, поднять их силы для борьбы с несчастием, обличение грехов, особенно неправильно понятое, и наложение очистительных подвигов еще более растравляет общественные раны. Обличение и епитимия по крайней мере не должны быть главным средством против всех бед в мире и господствующим приемом в проповеди. Достаточным обличением и епитимией для страдальцев служат постигшие их бедствия. Но если обличение и епитимия служат исключительным врачевством против всех несчастий, то они теряют свою убедительность и могут возмутить слушателей. По крайней мере развитое общество смотрит так на дело; неразвитое может не уважать гуманных правил, или лучше – не понимать их. Это самое мы и видим в проповедях, сказанных по случаю нашествия монголов. И этих проповедях трактуется не только о монголах, во и вообще о современных бедствиях – землетрясении, затмении солнца, голоде, море и даже кончине мира; затем обличаются современные грехи и предлагаются средства к умилостивлению Бога: покаяние, страх Божий и вообще подвиги добродетели. В них нет практических советов к облегчению бедствий и весьма мало утешений, притом большею частью ненадежных, с трудом достижимых. Иногда же проповедники самые бедствия народа и кровопролитие называют выражением любви Божией. В отделе нравственно-аскетического проповедничества, о сокрушении сердца и покаянии, мы достаточно ознакомились с характером этих поучений, однообразием мыслей и подражательностью греческим источникам.

После слова Кирилла II, упоминающего о монголах, внимание обращают на себя пять слов Серапиона Владимирского, сходные с поучением Феодосия о казнях. В этих словах, скудных содержанием, изложено учение о грехах и покаянии, по поводу современных бедствий и особенно нашествия монголов. В третьем слове живо начертано разрушение государства, причиненное монголами. Чтобы судить о неумеренности древних обличений и напрасном смущении народа ложным изъяснением физических законов, достаточно сослаться на Серапиона, пространно высказавшего свои убеждения и давшего повод другим проповедникам смущать народ. Так напр. естественные явления; затмение солнца, луны и звезд, и землетрясение проповедник объясняет гневом Божиим; этого мало: на основании данных признаков он предвещает кончину мира. «Сказанное Господом сбылось ныне, при последних людях. Сколько раз мы видели солнце затмившимся, луну померкшею, перемены в звездах, землетрясение. Земля колеблется от грехов наших, не может носить беззаконий»⁵⁰⁹. Пo примеру других проповедников, Серапион обещает слушателям милость Божию, под условием покаяния. «Прибегните к покаянию, гнев Божий прекратится и милость излиется на нас. Мы будем жить на земле в радости и наследуем царство небесное»⁵¹⁰. В древних сборниках есть слова, сходные содержанием с поучениями Серапиона и как бы составляющие подражание ему. В Златоустнике; слово Златоуста 85-е в виде послания или речи епископа, обличительного характера, с примесью суеверия. «Я послал на землю письмо, и вы не поверили. Я потряс землю, и не поверили; пустил на вас измаильтян, и сколько они пролили вашей крови! Я это сделал, любя вас. Ибо пришли последние годы. Вы не забывайтесь. Будете добры, прибавлю вам (благ); будете злы, – отыму» (намекает на монголов и кончину мира). 109-е Златоуста, о казнях Божиих и страстях. В Изумруде: слово Златоуста 91-е, о казнях Божиих. «Ради ваших злоб Я послал морозы, холод, язвы на ваших детей и рабов, явил казнь на скотах. Поганый язык пустил на вас; дети ваши в расхищении и плену, иные побиты немилостиво». – 142-е, св. Ефрема, о кончине мира. Изобразив нестроения земли, проповедник говорит: «убоимся, ибо предсказанные знамения сбываются, и уже мало остается пашей жизни и века. Кто хочет спастись, подвизайся в смирении, воздержании и милостыне. Доколе есть время покаянию, потщимся жить в добродетели. Если же казнимые не каются, то еще большие томления и вечные муки ожидают их»⁵¹¹. Учение о войне, как наказании за грехи, приобретает убедительность тогда, когда подтверждается несомненными доказательствами. Так напр. Иосиф Волоколамский в день поражения турок под Оршею, 1514 г. 8 сент., сказал: «ныне, за грехи наши, под Оршею побито много православных». Война, как и ссора, может быть следствием неразумных поступков, ошибок. Единственное и вполне практичное утешение относительно монгольского владычества подали два святителя – соименники. По случаю двукратных нашествий на Россию хана Мазовши и произведенных им опустошений, Иона митрополит московский и Иона архиепископ новгородский, святые, обещали испросить у Бога освобождение России от татарской власти, предсказали разорение Орды, распространение русского царства и самодержавие великих князей. Они высказали эти утешительные истины, оправданные опытом, великому князю Василию. Какое побуждение хранить в чистоте веру, как оплот государственного величия, особенно когда иноземные нравы поучения колеблют ее! В этих утешениях открывается перст Провидения, направлявший бедствия России ко благу ее, и величайшее из них, владычество монголов, к самодержавию России. Это владычество, причинившее много бед, было врачеством, живою обличительною проповедью разделений России; оно же и исцелило ее от этого недуга. Покровительствуя духовенству, стоявшему за московских князей, и обольщаясь их богатством, ханы содействовали уничтожению уделов и развитию царской власти. Когда Орда выполнила свое назначение, исцелила Русь от междоусобий, утвердила самодержавие, она тотчас распалась, по предсказанию соименных святителей. Действительно, со времени Иоанна III, приобретшего все права на звание русского государя, Орда слабеет и Русь возвышается. Судя по намерениям Провидения, бедствия России были живою обличительною проповедью, восполнявшею недостаток и несовершенство церковной проповеди.

После междоусобий князей и нашествия врагов, из внутренних бедствий древней Руси обыкновенными были: голод, с засухою и бездождием, или проливными дождями, холод, мор и пожар. Голод и пожар, как сказано, чередовались в древней Руси с некоторою правильностью. Поучений, имеющих предметом своим эти бедствия, написано немного, гораздо менее, нежели сколько их сказано по поводу нашествия монголов. Видно, что скоропреходящие бедствия не оставили по себе глубокого следа и скоро изглаживались в народной памяти. Что же касается опустошений, причиненных язвою, то на этот предмет отозвались два проповедника: митр. Фотий и патр. Никон.

После владычества монголов самым тяжким бедствием для России были эпидемии, и особенно черная смерть. Черная смерть возобновлялась в России с половины XIV до половины XV века, и была тем ужаснее, что совпадала с другими бедствиями: засухою, голодом, холодом и ожиданием конца мира. В княжение Димитрия засухи, великие пожары и небесные знамения были весьма обыкновенными. Долговременная засуха произвела туманы и тьму, продолжавшиеся два месяца. Люди и скот умирали от голода. Воды испарились, леса и земля горели. Густой дым стеснял дыхание. Звери, птицы и рыбы издыхали⁵¹². Совместность этих бедствий усилила общую веру в светопреставление. Вообще, время черной смерти – самое печальное в нашей истории. Эпидемия, голод и холод губили людей тысячами; трупы валялись везде и пожирались птицами. Ожидание конца света отравляло жизнь, наводило тоску и могильные думы. Потребность назидания и утешения вызвала проповедника, отразившего в себе скорбный дух времени. Это был Фотий, превзошедший самых ревностных

проповедников покаяния: Феодосия, Серапиона, Даниила. Указывая на современные бедствия и мнимую кончину мира, он постоянно твердил о покаянии и подвигах, умилостивляющих Бога. Однообразный, вялый и часто непонятный в изложении, он становится живописцем в изображении бедствий, одушевляется предметом, берет краски из жизни. Пораженный сценами разрушения и смерти, он изливается в скорби, плачет подобно Ефрему и наводит на слушателей уныние. Словом: Фотий – самый печальный проповедник древности, и все, что твердили общим хором другие проповедники о покаянии и подвигах, он повторял чаще всех. Без сомнения, этим тоном проповеди и излишними устрашениями он еще более усилил общую скорбь; а утешения не преподал почти никакого. Но и ему нелегко переживались общественные бедствия России, как это видно из его духовного завещания. Фотий написал три слова по случаю черной смерти и упоминал о ней в своих посланиях к разным лицам. В «слове о находящих на ны гнева и ярости ради» проповедник выразил вполне свой скорбный взгляд на современные бедствия и язву. Пояснив, в нравственно-аскетическом тоне, намерения Божии о человеке и действия бесов, он указывает на современные бедствия и побуждает всех к умилостивлению Бога подвигами добродетели.

«Сам (Бог) знает, что если устрашит грешника, приведет его в отчаяние, и, если ублажит праведного, сделает его слабым в добродетели; поэтому одного милует, а другого устрашает. Человек-же, погружающийся в сладости житейские, прилепляется бесам; ибо все страсти, по действию лукавых духов, совокупляются на погибель душ. Поэтому воспрянем от неправды, ибо видите, как Бог в гневе и ярости нещадно пустил на нас бесчисленную смертность. И вот приближается конец летам и последний день! И если теперь не обратимся в покаянии, что ответим страшному Судии, проводя жизнь в небрежении, не внимая казням Божиим? И в этом глубина суда Божия, что Он взимает свое создание в покаянии и христианской кончине, даже в подобии ангельского образа. Хотя я сокрушаюсь о разлучении их, исчезли очи мои от слез, но радуюсь духом, что они отошли к вечной жизни, и надеюсь на человеколюбие Божие. Поэтому молю вас, очистите свои души, омывая грехи слезами, покаянием, исповедью, ибо нерадивые будут мучимы безотрадно и бесконечно. По долгу настоятельства я часто говорю об этом и внушаю отрешиться от мало временного и делать дела вечной жизни»⁵¹³. В другом слове проповедник тоже распространяется о черной смерти; говорит, что такой бедственной казни еще не было, и прежде о ней никогда не слыхали. Чувствительному пастырю особенно прискорбно то обстоятельство, что мертвые братья валяются повсюду, съедаемые зверями и птицами. Подобные наставления проповедник изложил в послании во Псков и в Литву, по поводу черной смерти. В этих посланиях он убеждает всех покаяться, угрожая гневом Божиим за нераскаянность. В посланиях митрополит дает наставления разным сословиям, приличные их званию, особенно судиям и богатым⁵¹⁴. В одном из посланий в Киево-Печерский монастырь, о коих сказано прежде, Фотий тоже упоминает о казнях божиих, поражавших Россию, призывает всех к покаянию и исправлению. Известный старец Филофей в одном из своих посланий обличает правителей Пскова за то, что они не дозволяли священникам напутствовать умиравших от язвы. Подобно Фотию, патр. Никон обличал народ в беззакониях и призывал к покаянию, по поводу чумы, опустошавшей Россию 1656 года. В своей окружной грамоте он писал: «священники и люди! Все мы отступили, уклонились и стали непотребны; нет творящего суд и правду. Вот о чем мое слово и страх! Согрешихом, беззаконновахом, нечествовахом»⁵¹⁵. Затем следует молитва к Богу и призывание чад русской Церкви к нравственному очищению. Мы видим, что патриарх не прибавил ни одной мысли, не сказал ничего нового о язве, чего бы не повторяли до него в течение многих столетий. А между тем губительная язва – самый жизненный предмет, вызывающий оригинальное слово. Как много пользы может привести слово, проникнутое не одними общими истинами о грехе, но и естествознанием, гигиеническими советами! Но Русь древняя была скудна мыслью и знанием, не доросла до этой широты взгляда. И ни один отдел проповедничества не убеждает нас так осязательно в неподвижности русской мысли и проповеди, как обличение грехов в общественных бедствиях и по случаю эпидемий. Расширила-ли взгляд свой на этот предмет современная проповедь? Напротив, она идет по старой, торной дороге, узкой колее.

Голод в древней Руси условливался атмосферическим влиянием суровой природы и невежеством народа, отсутствием науки, искусств, землеведения. Мы указали на страшный голод 1601 года, произведенный проливными дождями и жестоким морозом. В дополнение ко всему этому можно упомянуть и о других подобных бедствиях, напр. о голоде, произведенном раннею зимою, 1419 года. В этом году, в половине сентября, когда хлеб не был убран с полей, выпал глубокий снег. Вследствие этого настал голод во всей России и продолжался до трех лет. К всеобщему голоду присоединилась жестокая зима 1422 года. Люди умирали тысячами от голода и холода. Голод, сопровождавший черную смерть, произошел от засухи и бездождия. К разрушительным явлениям природы летописцы относят страшные бури, зимы без снега и каменные дожди (!). На эти новые бедствия отозвался сердобольный Фотий, искренно полюбивший новое отечество, за его благочестие. Он написал два слова на бездождие и голод, в которых изобразил виденные им бедствия. «Засохшая земля изменилась, расседается, и в глубину ее входит солнечное сияние. Видел я бразды неплодные и прослезился. Одни семена засохли в земле, другие увяли и сгорели от зноя. Земледельцы плачут, смотря на детей своих

и жен, осязая иссохшую траву… Наши места не одождены; перемешались времена года, зной и холод. Нет ли тому причины в нас самих? Неужели у Бога отнялось что? Мы оставили братолюбие, любовь иссохла, голос молящихся расходится в воздухе.... Голод есть болезнь, иссушает мокроту, охлаждает теплоту, утончает толстоту, иссушает телесную силу, как паутина облежит кости. Румянец пропадает, кровь оскудевает, тело чернеет, колена влекутся. Голос немощной и тонкий, глаза от изнеможения углубились, живот тощий и упадший». Еще известно поучение о бездождии Пафнутия Боровского, проникнутое чувством, богатое картинами. О голоде, засухе, бездождии упоминали и другие проповедники, начиная с Феодосия, рассуждавшие о казнях Божиих.

В древней России, покрытой болотами и лесами, невозделанной и малонаселенной, стихии проявляли свою силу в разрушительных явлениях. Летописи XIV и XV века особенно часто упоминают об них. В суровом климате такие явления – не редкость; но в XV веке люди наиболее внимательно присматривались к ним. Ожидая кончины века, суеверные предки применяли необыкновенные явления природы к пророчеству о последних днях мира. «Христос сказал, что в последние дни будут знамения на небе, голод, язвы, войны и неустройства. Все (это) видим ныне»⁵¹⁶. Говоря о голоде, мы упомянули, как с XIII века летописи наполнялись сказаниями о неслыханных бурях, снегах, морозах, дождях, зиме без снега, засухе и проч. Остается упомянуть о зиме среди лета и других бедствиях, записанных летописцами XIII–XV века. Так, они говорят о большом снеге и сильном морозе, поразивших новгородскую область в июне; о наводнении, затопившем Новгород 1421 года; о горении лесов и болот, густом дыме, убивавшем птиц и рыб. На величайшее бедствие – безвременную зиму, угрожавшую голодом, отозвался словом утешения Варлаам Хутынский. Слово или утешение Варлаама, подобно слову Александра Свирского о чадах боярина, имеет особенную доказательность и значение в истории проповедничества. Оно убеждает пророчески в наказании за грехи, и этим признаком отличается от слов общих, грозящих гневом Божиим по поводу затмений и других естественных причин. Такими словами, лишенными силы и убеждения, духовная литература обогащается доныне. Преподобный Варлаам утешил смущенных новгородцев и архиепископа следующим наставлением. «Если бы Бог не дал снега, то поистине все люди погибли бы с голоду. Корни семян и плодовых деревьев были наполнены червями. По молитве Божией Матери Бог умилосердился над своим созданием, произвел сверхъестественный снег и мороз, чтобы черви вымерли. Завтра рано, по действию солнца, будет зной; мороз прекратится, снег растает и напоит землю, вместо дождя». Предсказание святого исполнилось в точности; урожай вышел хороший, (Архиепископ приказал нарвать растений, и в корнях их увидел множество червей замерзших).

В ХV веке, когда народ особенно смущался необыкновенными явлениями природы, Кирилл Белозерский оказал ему услугу редким в то время естествознанием. Он рассеивал общественные предрассудки и успокаивал народ точным объяснением физических явлений и законов природы. Кирилл написал «книгу правил против суеверных примет», поместив в ней выписки из Галена о стихиях⁵¹⁷. Вот, например, как он объясняет падающие звезды. «Люди говорят, что звезды падают; а иные думают, что (падающие звезды суть) лукавые мытарства! Но это не звезды и не мытарства, а отложение небесного огня; по мере падения он разливается в воздухе. Поэтому никто не видел на земли падшего огня. Что же касается звезд, то они никогда не падают, и только (падут) во второе пришествие»⁵¹⁸. Потребность знания природы, в ХV веке, сказалась в переводах космологических сочинений, которые заменяли, в известной степени, практическую проповедь. Так, в это время, переведены на русский язык: «книга о мире Косьмы Индикоплова», «златая матица» и «безымянный сборник, содержащий объяснения физических явлений⁵¹⁹.

Пожары составляли обыкновенное явление в древней Руси; они – не редкость и в новой. Мы указали на губительный пожар, причиненный Девлет-Гиреем; но могли бы указать и еще несколько подобных. Таков пожар 1547 года, истребивший большую часть Москвы, множество народа (1700 человек), и произведший бунт; или пожар 1637 года, истребивший большую часть Твери, множество церквей и кафедральный собор, богато украшенный епископом Акакием. О пожаре, обыкновенном бедствии, не более двух поучений осталось от древности, и одно из них экспромт; но поучения эти имеют особенную историческую важность. Первое из этих поучений сказано свящ. Сильвестром Иоанну Грозному, по случаю бедствий, причиненных пожаром Москвы в 1547 г., и сказано кстати, так как пожар этот устрашил царя и расположил его к покаянию. Сказав обычную мысль о гневе Божием и наказании за грехи, проповедник заклинал царя Богом оставить праздность и защитить народ, бедствующий под гнетом бояр. Он подкреплял свои мысли писанием, причем рассказал о некоторых чудесах и явлениях с неба. Мы видели, что общественные бедствия на Руси почти всегда сопровождались видениями и откровениями, и большею частью ложными, Курбский по этому поводу заметил: «не знаю, правду ли говорит Сильвестр о чудесах, или выдумал их, чтобы напугать Иоанна, ради его неистовых нравов». Сам Иоанн, впоследствии, отзывался об этом предмете с пренебрежением: хотят напугать меня «детскими страшилы» ... Как бы то ни было, но ни одна проповедь в мире не имела таких последствий государственных, как упомянутый экспромт Сильвестра. В этом случае оправдалась пословица: «слово сказанное кстати сильнее письма и печати». Устрашенный пожаром, народным возмущением и как бы пророческим обличением Сильвестра, Иоанн изменил дикий нрав свой, обнаружил большую деятельность, проницательность, справедливость, и в продолжение 13 лет благоразумного царствования возвысил Россию славными подвигами. Другое поучение, вполне образцовое, написано Максимом греком, по случаю пожара, истребившего Тверь и богато украшенный собор, под заглавием: «словеса Божии к тверскому епископу Акакию», и подобное: «словеса от лица Богоматери к лихоимцам». Чтобы оценить важность этих слов, необходимо коснуться свойств народного благочестия и религиозного движения мысли в XVI веке. О свойствах благочестия предков замечено выше, что оно отличалось формализмом, преобладанием обряда и внешних подвигов над духом и развитием нравственности. Младенчествующая мысль и чувство предков обращались не к сущности веры, а к внешней форме ее, более доступной простому смыслу. Летописцы и путешественники русские, начиная с послов Владимира, всего более интересовались внешним богослужением и описанием церковных обрядов и принадлежностей. Русские соборы в своих постановлениях главным образом определяли внешнюю форму богослужения, обрядность, и мало касались догматов веры. Этот формализм условливался и аскетическим настроением древней Руси, усвоенным от монахов. Известно, что аскетизм, раскрытый в монастырских уставах, всегда опирается на обряды и строгое соблюдение малейших форм, правил и постановлений церковных. С XV века лучшие люди стали сознавать неудовлетворительность внешнего благочестия, прикрывавшего тяжкие нравственные недуги. Мысли об этом изложены в одном сборнике XV века. «Какая польза в богатстве церкви, погибающем от огня, воров и ратников? Украшать церковь не запрещено, а не миловать убогих (грешно); за это обещана огненная мука»⁵²⁰. Нападки на обрядность и религиозный формализм усиливаются с XVI века, под влиянием протестантской философии, опрокидывающей, вместе с формою, обрядом, и дух христианства, особенно аскетизм. В поименованных словах Максим Грек обличает внешнее благочестие русских, прикрывающее всякие беспорядки и преступления. Как иностранец, озлобленный врагами, которых сам накликал неумеренностью обличений, Максим судит о русских неспокойно, с раздражением; и потому слова его надобно принимать с осторожностью.

В первом слове проповедник представляет Акакия жалующимся на пожар, истребивший плоды его усердия к богослужению; и отвечает устами Бога о неудовлетворительности внешнего служения. «Не для доброшумных колоколов, песнопений и многоценного мира сошел Я на землю; но ради вашего спасения. Для того Я велел написать мои заповеди, чтобы вы знали, как угождать Мне. Вы же книгу мою украшаете серебром и золотом, а заповедей моих не исполняете. Установленные праздники, для исправления жизни, вы делаете поводом к пьянству и бесчинию»⁵²¹. Во втором слове проповедник устами Богоматери осуждает любостяжателей, искупающих свои грехи канонами. «Часто воспеваемое радуйся, тогда будет мне приятно, когда увижу, что ты исполняешь заповеди, удаляешься гордости, злобы, лжи, лести, блуда, неправедного хищения. Ужели думаешь угодить множеством канонов и стихир, громко воспеваемых, когда пребываешь в беззаконии, как волк расхищаешь имения, обижаешь бедных и вдовиц, играешь в зернь, упиваешься, веселишься гуслями и скверными песнями?⁵²²» Подобные мысли о недостаточности внешнего благочестия изложены проповедником в двух статьях – о разрешении постного обета и о необходимости исполнять обеты на деле. Здесь есть преувеличения в мыслях, так часто встречающиеся в греческом проповедничестве, украшенном фигурами и риторическим лаком. Они могут смутить мыслящего человека и охладить усердие к посту. «Воздержание от брашен не приносит пользы, но более осуждает и уподобляет бесам, как сказано: воздерживаясь от брашен, ты, душе, оскверняешься страстями. Напрасно радуешься о неядении и уподобляешься злейшим бесам, никогда неядущим»⁵²³.

Последним внутренним бедствием России было междуцарствие, продолжавшееся 10 лет. Это время, так сказать, подвело итоги неустройствам России, успевшей выработать, в продолжение веков, только внешнюю власть, царскую; когда же эта власть пресеклась, сословия, не связанные внутреннею силою закона, разошлись в своих интересах, и государство, ослабленное враждою партий, начало разлагаться. «И прозвали это время лихолетьем. То было такое лютое время гнева Божия, что люди не чаяли впредь спасения; чуть не вся земля опустела». Но в это опасное время обнаружилась внутренняя сила, служившая основою русской народности, скрепившая слабые гражданские отношения; это – вера, поддерживаемая духовенством, в ее высоком, аскетическом направлении. Эта сила, как сказано, при обыкновенном течении дел оставалась незаметною, допускала обнаружение общественных беспорядков; в минуты опасности она объединяла народ в одну православную семью, вызывала его на пожертвования, спасала от гибели и подчинения чужой национальности. Но время смут и разделений, духовенство, представлявшее стройную иерархическую власть, служило центром объединения враждовавших партий. Возвысившаяся в то время патриаршая власть как бы заменяла собою царское достоинство и придавала особенный вес делам духовным. Силою проповеди духовенство возбуждало в народе нравственное чувство и вызвало неимоверное напряжение его сил для спасения государства. Вера и духовенство еще раз сослужили отечеству добрую услугу, собрали распадавшееся царство, помогли восстановить царскую власть, от древнего корня, и тем оградили самобытность и величие России.

Патр. Гермоген первый оказал России важные услуги, за которые и пострадал. Он своими грамотами поднял народ на защиту государства, разрешил его от присяги Владиславу, благословил ополчение Пожарского и проклял поляков, замучивших его. «Да будут бласловенны те, которые идут на очищение московского государства, а вы изменники будьте прокляты». Но особенную услугу России оказал архимандрит Дионисий и келарь Палицын. В 1611 году Дионисий своими грамотами поднял народ и ополчение Пожарского на защиту государства. Он действовал именем веры, и народ, одушевленный верою, спас отечество. Грамоты, которыми города пересылались между собою, указывают на общее религиозное одушевление. «Идем все головами на помощь государству, прося милости у Бога;» или: «за православную веру хотим помереть», и проч. По всем городам определили поститься три дня и в два дня сухоядение, молились со слезами, дали обет построить три храма. Религиозное одушевление народа поддерживалось видениями. Сам Минин объявил, что ему «явился св. Сергий и приказал будить уснувших»⁵²⁴. «Православные христиане, писал Дионисий, вспомните христианскую веру, возложите упование на силу креста, молите служивых, чтоб быть всем христианам в союзе и стать сообща против предателей... Пусть служивые спешат к Москве. Всякому делу одно время, безвременное же начинание суетно. Хотя бы и были какие неудовольствия, отложите все это, чтобы сообща потрудиться для избавления веры, пока врагам не пришла помощь. Сделайте это поскорее, помогите казною и ратными людьми, чтобы собранное под Москвою войско не разошлось от скудости»⁵²⁵. Палицын служил в полках молебны, примирял войска, направлял их к общей цели и, чтобы удержать под Москвой, предложил им церковную ризницу, за недостатком денег. «От вас, говорил он буйным казакам, началось доброе дело, вы крепко стали за православную веру и во многих государствах прославились своею храбростью; а теперь, братья, хотите погубить зараз такое доброе дело». Общему делу помог митр, ростовский Кирилл; он разбирал ссоры в войсках, примирял воевод и укреплял ратников. Неимоверными усилиями духовенства и народа спасена Москва и Россия. Обеднею и молебном в Успенском соборе кончилось великое торжество народа, подобное которому видели наши отцы через два века. «Это были, говорит Соловьев, последние люди московского государства, коренные, основные (религиозные). Когда ударили бури смутного времени, то (они) потрясли и свеяли много слоев, находившихся на поверхности; но когда коснулись общественных оснований, то встретили основных людей, о силу которых напор их сокрушился».

Утешая народ в бедствиях, по мере сил своих, проповедники изыскивали средства к облегчению его страданий. Общею мерою в этом отношении, как сказано, они признавали покаяние, умилостивление Бога за грехи; частною – любовь и сострадание к ближним. Внушая любовь и сострадание к ближним, проповедники укрощали вражду, сдерживали страсти и ограничивали общественные бедствия. Впрочем, поучений о любви, снисхождении и сострадании к ближним написано немного, и мысли об этом предмете излагаются отрывочно. Так, в слове «о уставе человеческого жития» между прочими правилами предложен советь никого не презирать. «Видели вы, сколь мал паук? Растягивая паутину, он ловит мух, и часто воробей и иные птицы получают корм от этой худой ловитвы. Подобно и мы приемлем обилие Божие от немощных, безродных, худых и убогих (людей). Богу необходим всякий человек: богатый и убогий; поэтому не презирайте никого»⁵²⁶. В век особенного или крайнего угнетения народа своеволием бояр, митр. Даниил часто обличал нелюбовь к ближним, зависть, клевету и другие страсти, нарушавшие общее спокойствие; особенно подробно он говорит о любви к ближним в 9 и 10 слове. Он показывает превосходство этой добродетели, не дозволяющей гнева, ярости, тщеславия, гордости, клеветы, осуждения ближних, и вообще неправды и всякого зла; внушает водиться страхов Божиим, быть кроткими, незлобивыми, милостивыми, чтобы получить милость Божию. За то, в древности много написано поучений о милостыне и сострадании к бедным. Поражаясь существенными недостатками жизни общественной и семейной, множеством бедных и страждущих людей, проповедники постоянно говорили о милосердии и сострадательности к ближним. Они распространялись об этом предмете кстати и некстати, так что в большей части древних слов можно найти хоть краткое упоминание о милостыне. При этом следует заметить, что учение о милостыне чаще предлагается в самых древних поучениях, вследствие особенной неустроенности общественной жизни. Так, в 12-ти кратких поучениях, помещенных в Прологе, в которых рекомендуется день и ночь ходить в церковь, постоянно упоминается о милостыне. Напр.: «братие, когда видим нищего, или странного, или алчного, или нагого, не отойдем, не сделавши (ему) добра, чтобы не лишиться вечных благ, зная, что милуем самого Христа. Ибо не свое имеем что-нибудь, но Божие. Дадим от своего довольно, ибо не просит у нас имения, или чего-нибудь тяжкого, но пищи и простой одежды»⁵²⁷. О милостыне упоминается и в словах славянского проповедника X–XI века,⁵²⁸ пользовавшегося творениями св. отцов. Напр.: «отвергнем от себя житейские заботы, зависть, клевету, памятозлобие и проч. Богатые преимущественно пред прочими днями (теперь) творите милостыню, чтобы, причастившись тела (Христова), получить вечную жизнь. Воздайте благодарение убогим, которые непрестанно молятся Богу за всех. Сии требования не тяжки, если захотим исполнить их»⁵²⁹. Замечательная тирада о милостыне есть в одном слове Златоуста: «Зачем вы затворяете свои двери пред нищими? Так говорит Господь чрез пр. Исаию: колесам и телегам, и саням есть место в ваших дворах, а Мне, скитающемуся по улицам, негде и голову приклонить»⁵³⁰. Слова, главным образом трактующие о милостыне, находятся в известных нам сборниках. В Изумруде: слово 20-е, Златоуста; в нем приведены свидетельства о пользе милостыни из сочинений Василия Великого и жития Филарета милостивого. 44-е, Афанасия, о милостыне. «Бог дал нам богатство для искупления (грехов)»; приведен рассказ о мирянине, угодившем Богу, – наравне с монахами. 23 и 108-е, св. Нифонта. Приведены отрывки из житий св. Нифонта и Иоанна милостивого о богатом и скупом. В Златоустнике: 96-е о милостыне. Милостыня названа голубицею, возносящею к Богу щедрого подаятеля. Недостаток поучений о милостыне в позднейшие века мог в некоторой степени восполняться словами св. отцов, помещенными в разных сборниках. Так, в сборнике XVII века, № 334, помещено много слов отеческих о милостыне; в том числе Златоуста 4 слова. В сборнике № 321, слово Златоуста учит разборчивой милостыне: «яко подобает творити милостыню прежде своим домашним»⁵³¹. В пандектах Никона черногорца помещено более пяти слов о милостыне. Эта проповедь о милостыне, ублажающая Христа в лице нищих, повторяемая из века в век, кстати и некстати, имела самое благотворное влияние на нравы предков. Она обуздывала эгоистические и корыстолюбивые стремления богачей, украсила многих иерархов и вельмож добродетелями странноприимства, облегчила участь бесчисленных бедняков; влияние ее заметно доныне в народе. Даже иностранцы, нередко удивлявшиеся набожности русских, хвалили их особенно за сострадание к бедным. Но об этом скажем подробно в статье о влиянии практического проповедничества на жизнь народа, или об отношении его к жизни.

Не все страдальцы древней Руси безропотно переносили свою горькую участь; не все, поучаемые терпению, возлагали надежду свою на Промысл. Тогда, как и ныне, люди разнились в своих привычках и убеждениях; и несчастия всегда вполне открывали свойства людей, степень их веры и мужества, неверия и малодушие. Люди кроткие и благочестивые в бедах обыкновенно предаются воле Провидения люди пылкие, гордые, мыслящие и безнравственные нередко ожесточаются. Несчастия XV века и ожидание кончины мира обнаружили удивительное различие нравственных характеров. Тогда как благочестивые люди стремились в монастыри, для очищения и успокоения совести, бесчинные предавались пьянству и грабежу, и с отчаяния налагали на себя руки⁵³². Неудивительно, что при таком различии людей всегда были недовольные жизнью и ее кажущимися беспорядками, несовершенствами. Это недовольство становится особенно заметным к XVI веку, когда под влиянием ересей началось движение мысли, критическое отношение к вере. Облегчая бедствия словом утешения, внушая любовь и сострадание к ближним, проповедники обличали вольнодумцев, ропщущих на Промысл. Так, в одном сборнике находим «поучение ко всем православным христианам» в котором осуждаются недовольные миром и возвещается горе тому человеку, который все злое относит к Богу⁵³³. Митр. Даниил в своих поучениях нередко касается этого опасного вопроса. Так, в 14 слове, сказав о необходимости приготовления к будущей жизни, проповедник учит «быть смиренными, не испытывать судеб Божиих, не роптать на Промысл, когда видим, что одни возвышаются, другие падают, грешники благоденствуют, праведники страждут, одни умирают рано, другие живут долго». Подобные мысли он проводит и в 11 слове. «Не должно испытывать непостижимое существо Божие и судьбы его. Если видим, что для нас недомыслимое, должны славить и благодарить Бога, не укорять и не бесчестить благодати Божией. Неразумны те, которые любят прения о судьбах Божиих: почему такой-то получил помощь, освободился от бед, а такой-то не получил избавления?» и проч.