[Рец. на:] Глубоковский Н. Греческий рукописный Евангелистарий

Греческий рукописный Евангелистарий из собрания проф. И. Е. Троицкого (ныне б-ки Спб. Дух. Академии № Б1/7). Исследование Николая Глубоковского. С.-Петербург. 1898. 252 стран.

«О каждой рукописи Нового Завета – говорит C. R. Gregory, известный исследователь греческих новозаветных кодексов – мы должны знать, откуда она происходит, из какого времени говорит нам и при каком взаимодействии писцов и учёных возникла; всякую, – хотя бы от XIX-го в., – необходимо с точностью рассмотреть со стороны пергамина или бумаги, расположения тетрадей, нанесения линий (для строк), качеств и краски чернил, начертания букв, орнаментов и затем характера текста. Личную историю каждой нужно следить до возможных пределов. Имя писца, его монастырь, родина, должность (звание), учители, место написания, заказчик, церковь или монастырь, владевшие данной рукописью, посредник, сделавший её доступной для науки: – всё это и подобное нужно разыскивать и отмечать с заботливостью. Желательно было бы достигнуть такого положения, чтобы можно было прямо отвечать: этот пергамин из Армении, Калабрии или Египта; – эта краска из Армении; – эти орнаменты сирские, сицилийские либо македонские; – эти чернила константинопольские и т. д. Для текста Нового Завета особенно требуется, чтобы составлялись точные списки чтений, дабы облегчить работу сравнения и – ещё больше – сводку сделанных сравнений»¹. Слова эти приведены в заключительном подстрочном примечании к выше названному исследованию проф. Н. Н. Глубоковского² Хотя почтенный исследователь и оговаривается, что он «сообщает эти указания не для соизмерения его труда, а в качестве идеала и образца для всех, работающих в области материально-текстуальной критики Нового Завета»³, однако по всей справедливости должно признать, что именно его настоящее исследование счастливо приближается к начертанному у Gregory идеалу для подобных работ. Это – детальнейшее и полное огромной эрудиции исследование библейского греческого документа. О богатстве содержаний этого труда – помимо его обширности – свидетельствует уже простой перечень вошедших в него материй – на двух страницах мелкого шрифта.

Что же это за рукопись, обратившая на себя такое внимание исследователя? Это греческий рукописный Евангелистарий⁴, т. е. Евангелие не в обычном порядке евангелистов, а расположенное по церковным чтениям на целый год, начиная с пасхи, или то, что учёные описатели славянских рукописей Московской Синод. библиотеки прот. A. В. Горский и К. И. Невоструев и за ними другие исследователи обыкновенно называют «Евангелие-апракос» (греч. ἄπρακτος, недельное)⁵. А так как после пятидесятницы чтения здесь следуют только на субботы и воскресенья с опущением дней будничных, то эта рукопись есть неполный Евангелистарий (в соответствие чему есть немало славянских неполных Евангелий-апракосов). Писана рукопись на довольно толстом пергамине курсивным письмом; дошла до нас далеко не в полном⁶ и, кроме того, очень изувеченном виде. Место и время написания в самой рукописи не означены, но что касается древности, она не простирается выше XI–X в. По внешности рукопись не только не роскошная, а и прямо бедная... Таких сравнительно не очень древних греческих рукописей Евангелия – довольно много в библиотеках русских и заграничных. Итак, не следует ли пожалеть, что проф. H. Н. Глубоковский обратил свое ученое внимание на эту сравнительно не древнюю рукопись, а не на какую-либо более древнюю и поэтому, быть может, более важную? Отнюдь нет. Во-1-х, как справедливо заметил Gregory, каждая рукопись Нового Завета заслуживает самого обстоятельного обследования. Во-2-х, данная рукопись, как оказалось, и нарочито заслуживала научного внимания по всем частям своего содержания. В-3-х, рассмотренная в означенной книге рукопись Евангелия дала автору, как увидим ниже, повод поставить на очередь и разъяснить высокой важности принципиальный вопрос о значении минускульных рукописей Нового Завета для текстуальной критики вообще и для исследования славянского перевода Библии в частности.

Исследование проф. H. Н. Глубоковского распадается на четыре главы. Глава первая – «Палеографическое обозрение рукописи». Насколько это обозрение полно и всесторонне обнимает свой предмет, показывает простой перечень содержания этой главы. Внешняя судьба и её неблагоприятное влияние в смысле разрознения, утраты и порчи листов рукописи; объем рукописи первоначальной и теперь, истинное расположение листов и их размеры; колонны, строки, чернила, скобление, украшения, заставки, большие буквы; ошибки и описки; характер письма и сокращения; орфография – во всех подробностях, знаки препинания, ударения, знаки вокально-лекционные, – вот те честнейшие вопросы, решение которых предлагается в этой главе. В итоге палеографической характеристики оказалось, что «данные палеографии достаточно характеризуют рассматриваемый Евангелистарий с внешней стороны, но не представляют достаточной опоры для хронологических определений, для которых не имеется материала и в позднейших приписках литургически-богослужебного свойства. На основании рассмотренного можно сказать не более того, что эта рукопись принадлежит к разряду курсивных очень хорошего образца и появилась едва ли позднее ХІ-го века» (стр. 14).

Со второй главы автор переходит к рассмотрению содержания рукописи, и прежде всего собственно Евангелистария, или чтений евангельских рядовых и на особые случаи. Взяв для сравнения четыре греческих рукописных Евангелистария, из коих один от 985 г. (пожертвован в С.-Петербургскую духовную академию Товарищем Обер-Прокурора Св. Синода Вл. К. Саблером), а другой от 1034 г., проф. H. Н. Глубоковский отмечает объём чтений евангельских и особенности рукописи со стороны содержания, расположения, назначения чтений, вступлений к чтениям, пометок церковно-богослужебного характера и т. д.

Обширная третья глава (стр. 42–161) содержит всестороннее обследование месяцеслова рукописи. Автор даёт подробное содержание сохранившегося месяцеслова (с 1-го сентября по 2-е августа), памяти его и евангельские чтения при сравнении их с другими однородными документами и делает любопытные замечания относительно общей композиции минология, взаимного отношения памятей и евангельских чтений, – даёт затем полный указатель чтений в порядке Евангелий с распределением их по числам месяцев. Различные собранные автором данные позволяют относить месяцеслов к X – ХІ-му веку.

После разрешения вопросов об условиях, времени происхождения и характере рукописи, автор переходит к важнейшей части – евангельскому тексту (в четвёртой главе своего исследования). Желая облегчить пользование Евангелистариями, в коих так трудно бывает иногда отыскать требуемый стих, выражение и пр., автор принял на себя кропотливый труд составления точного перечня евангельских стихов, находившихся в данной рукописи. – Несмотря на то, что в ней сохранилось только немного более одной трети всего содержания текста, однако эта небольшая наличность представила ученому исследователю довольно вариантов, которым и даётся подробный перечень по сравнению с textus receptus и при снесении с рукописями и авторитетными изданиями, при чём в результате оказалось достаточное количество своеобразных, важных и любопытных чтений, придающих специальный интерес этой рукописи.

Но самая главная заслуга автора состоит в том, что он поставил на очередь принципиальный вопрос о важности этой и подобных ей византийских курсивных (или что тоже минускульных, скорописных) рукописей Нового Завета для текстуальной критики и осветил эту сторону рассмотрением современного положения данного вопроса. Отметив тот факт, что новейшие критики новозаветного греческого текста построяют свои издания исключительно на древнейших авторитетах (таковы уникальные кодексы: Ватиканский и Синайский IV го в., Александрийский и Ефремовский V-го в., Кембриджский VΙ-го в. и др.), причем «минускулы в самом лучшем случае привлекаются лишь для подкрепления унциалов, по мере своего согласия с ними и в зависимости от них, теряясь до незаметности в свите своих горделивых владык»⁷, проф. H. Н. Глубоковский указывает на несправедливость подобного отношения к минускульным спискам. «Мы, – говорит автор, – нимало не отрицаем и не унижаем значения маюскулов (унциалов), но полагаем с полною решительностью, что ради 127 таковых нельзя, несправедливо и вредно жертвовать огромною массой в 3702 скорописных манускрипта»⁸. Прежде всего почтенный исследователь подвергает рассмотрению основной тезис унциалофилов. Так как тезис этот заимствуется проф. H. Н. Глубоковским из нашей диссертации «Характеристические черты четырёх редакций славянского перевода Евангелия от Марка» (М. 1896, стр. 4), то я должен сделать небольшое отступление, чтобы сказать несколько слов pro domo sua. Сам тезис гласит так: «чем древнее рукопись, тем, естественнее думать, древней и текст, в ней содержащийся»… Но, устанавливая этот тезис, я имел в виду область рукописного славянского библейского текста, где поздние рукописи (напр. XV–XVI вв.) содержат и текст поздний, последней рукописной редакции (русско-болгарской) и где скоропись в приложении к библейским кодексам почти не имеет места. Затем, этот тезис отнюдь не должно отделять от других, принятых мною (там же) руководительных начал, ибо только совокупность их может решить вопрос о характере текста и языка данной рукописи. В частности тезис этот имеет свою силу в приложении к величинам однородным, т. е. к евангельским спискам одного и того же типа. Прилагая же его – отдельно от других критических начал – к библейским спискам различных по тексту редакций, нет ничего легче, придти к результатам вовсе нежелательным: так, напр. славянские списки Евангелия от XIV в., относящиеся к первой редакции, предлагают текст – в основе более первоначальный, чем более древние, хотя бы ХІІ-го в. списки, но содержащие последовательный текст второй (древнерусской) редакции... Не лишним считаю присовокупить, что, вырабатывая, почти 25 лет тому назад, критические приёмы и правила для восстановления чтений древнего славянского перевода Библии из разнообразия отдельных чтений и редакций, я имел в виду и один исторический факт, направивший мою мысль к этому тезису, как основоположительному. Мне невольно припоминались, с одной стороны, безуспешность и бесплодность знаменитого основателя славянской филологии чешского учёного аббата Иосифа Добровского в характеристике древнего церковно-славянского языка, и, с другой стороны, высокая плодотворность изысканий в той же области нашего отечественного слависта A. X. Востокова. Церковно-славянская грамматика И. Добровского («Institutiones lingvae slavicae dialecti veteris. Vindobonae», 1822) еще не успела быть отпечатанною, как уже сделалась отсталою, в научном отношении непригодною для пользования. Напротив, характеристика древнего церковнославянского языка, предложенная A. X. Востоковым (в «Рассуждении о славянском языке», М. 1820), оказалась так глубоко верной и правдивой, что все последующие филологи, почему-либо оставшиеся чуждыми ей, сами делались отсталыми в науке. Отчего же зависела такая разница в результатах исследований двух современных друг другу учёных? От того, между прочим, что Добровский в своих изысканиях и изучении рукописного славянского материала (главным образом в Венской Императорской библиотеке, где больше рукописи славянские довольно поздние) не руководился тем простым историческим началом: «чем древнее рукопись, тем древнее и язык», которое привело Востокова, счастливо и рано (с 1814 г.) ознакомившегося с Остромировым Евангелием XI в., к таким замечательным открытиям в области славянской филологии.

По отношению к греческим спискам Нового Завета дело обстоит иначе. Минускульные греческие списки Евангелия начинаются уже с IX-го в., содержат текст большею частью довольно однообразный, правда резко отличающийся от древнейших унциальных кодексов александрийского и западного типа, но, с другой стороны, и подкрепляемых многочисленными унциальными кодексами типа сирийско-византийского⁹ и началом своим восходящий к весьма почтенной и глубокой древности. Значение минускульных греческих рукописей Нового Завета для текстуальной критики, и по нашему мнению, не может подлежать никакому сомнению.

После этой необходимой оговорки изложим кратко ход мыслей автора по сему важному принципиальному вопросу. Прежде всего проф. Н. Н. Глубоковский устанавливает глубокую древность многих оригинальных чтений рассматриваемого Евангелистария. Чрез сличение их с латинским иеронимовским переводом Евангелия (по классическому изданию Вордсворта и Уайта: Novum Testamentum Domini nostri Iesu Christi latina secundum editionem sancti Hieronymi ad codicum manuscriptorum fidem. Pars prior (Евангелия). Oxonii, 1889–1895) и с сирским переводом, открытым в 1892 г. в Синайском монастыре св. Екатерины, автор приходит к твёрдому выводу, что в оригинальных чтениях рассматриваемого Евангелистария нередко слышатся отголоски самой отдалённой страны, не уступающие маюскульной, почему унциалофильская исключительность не имеет законного научного оправдания и не должна устранять самого серьёзного внимания к свидетельствам скорописным¹⁰.

Курсивные манускрипты имеют большое значение в деле критики новозаветного текста благодаря своему общему характеру и внутреннему достоинству. Они (как показывает это, между прочим, и сличение их с сочинениями патр. Фотия) представляют тип византийский, лукиановскую рецензию в поздней формации. Весьма важное значение имеет то обстоятельство, что Евангелистарии, как и четвероевангелия – курсивные предназначались и были в церковном употреблении, что заказчики и писцы были люди церковные, желавшие читать у себя, конечно, то Слово Божие, которое возглашалось в храмах. Преследуя строго церковные интересы, рукописи эти носят на себе ясную печать своего достоинства. Стремясь быть документами церковными, минускульные рукописи Нового Завета по необходимости старались наблюдать точную гармонию с церковным текстом, который таким образом восходит к самым древним временам употребления новозаветных писаний при богослужебных собраниях, куда они проникли, без сомнения, из лучших источников и под руководством церковных авторитетов. Не устранялась в отношении к минускульным рукописям Нового Завета и здравая критика, заключавшаяся уже в самом церковном надзоре и иногда применявшаяся к ним специально, тогда как древнейшие критические опыты неизвестны нам с совершенною отчётливостью и во всей массе не получили церковного признания. Очень важно и то обстоятельство, что минускульные рукописи Нового Завета, несмотря на разность времени, места происхождения и назначения, в общем, обнаруживают замечательное текстуальное согласие, причина чего – в непрерывности церковно-текстуального предания, простирающегося до апостольской глубины¹¹. Вообще, церковные курсивы Нового Завета представляют текст весьма однообразный, поддерживаемый целым облаком свидетелей и скреплённый рельефно-выпуклой церковной печатью в удостоверение его традиционности, чего именно недостаёт унциальным кодексам, как это подробно раскрывает проф. H. Н. Глубоковский¹².

В заключении почтенный исследователь указывает и частный интерес изучения греческих курсивных рукописей Нового Завета с их византийско-церковным характером – для русской православной науки, именно для исследования славянского перевода Библии. Хронологически и материально близкие к славянскому переводу, они много помогают его выяснению на всех стадиях его исторического существования. Автор предлагает и иллюстрацию этого значения на разборе вариантов рассматриваемого Евангелистария (из Евангелия от Марка). В общем верно и точно воспроизводя текст византийского происхождения и типа, данный Евангелистарий в существенных вариантах совпадает со славянскими списками Евангелия первой, т. е. древнейшей, более или менее первоначальной редакции.

К сочинению приложены 14 тезисов, кратко формулирующих результаты всестороннего обследования рукописи.

Приветствуя этот труд проф. Н. Н. Глубоковского, как образцовый для подобного рода работ, не можем не выразить искреннего пожелания, чтобы пример почтенного исследователя нашёл себе многих продолжателей, ко благу библейской науки.

Г. Воскресенский.

23 декабря 1897 года.