Омилия II.²

В Неделю притчи Господни о Мытаре и Фарисее

Изобретателен на зло духовный князь зла и искусен сразу же в начале, отчаянием и маловерием, ниспровергнуть тех людей, которые уже вложили в душу основания добродетели; силен же равным образом и на полпути напасть беспечностью и нерадением, на тех, которые уже воздвигли стены дома добродетели; но даже и самого того, кто уже поставил и самую кровлю добрых дел (дома своей добродетели), силен он низвергнуть, путем гордости и безрассудства. Но мужайтесь! Не приходите в ужас! Потому что, тот, кто бдителен, более искусен в удержании добра. И добродетель обладает гораздо большей силой в парировании со злом, обогащаясь средствами свыше и споборничеством со стороны Того, Кто силен во всем и, по благости, влагает силы во всех любителей добродетели, дабы не только она пребыла незыблемой пред лицом снаряженных, разновидных и злостных ухищрений супостата, но и павших в глубину зла, пробудила и подняла, и с легкостью, путем покаяния и смирения, привела к Богу. Примером же сему является настоящая притча. Ибо и Мытарь оный, будучи мытарем и пребывая, можно сказать, в бездне зла, – вследствие единого слова, и то – краткого, стал общником добродетельно живущих, облегчается и возносится и становится выше всякой греховности и причисляется к лику праведников, будучи оправдан Самим неподкупным Судиею. Если же и Фарисей, по причине слова осуждается, то это потому, что он – и фарисей, и высокого мнения о себе, но не по истине он праведен; кроме того, не мало дерзок в словах, среди которых было не мало такого, что вызывало Бога на гнев. Почему же смирение возносит на высоту праведности, а гордость низводит на дно греховности? – Потому что, мнящий о себе высоко, и то – пред лицом Бога, справедливо бывает оставлен Богом: поскольку он и не считает, что нуждается в Его помощи. Считающий же себя за ничто, и потому взирающий на милость свыше, справедливо вызывает к себе Божие сострадание и получает от Него помощь и благодать. Ибо говорится: «Господь гордым противится, смиренным же дает благодать» (Притч.3:34).

И являя это чрез притчу, Господь говорит: «Человека два внидоста (ориг. ανεβησαν «взошли, поднялись») в Церковь помолиться: един фарисей, а другий мытарь» (Лк.18:10). Желая ясно представить пользу, проистекавшую от смирения, а также и вред, проистекающий от гордости, Он разделил на две категории всех в храм приходящих, лучше же сказать – восходящих в него. Ибо таковыми являются те, которые приходят в храм Божий ради молитвы, а таково именно – свойство молитвы: она возвышает человека от земли на небо и восходя выше всего наднебесного, всякого имени и высоты и достоинства, представляет его Самому, сущему над всем, Богу. Был же и оный древний храм лежащим на холме, на возвышенности города, на вершине, где некогда во время мора в Иерусалиме, Давид, видя смертоносного Ангела, извлекшего меч на город, возшедши, учредил на том месте жертвенник Господу и принес на нем жертву Богу, и остановил мор: и это было в знак спасительного и духовного восшествия, вследствие молитвы, и благодаря ей – умилостивления; если же пожелаешь, то также и в образ сей нашей священной Церкви, воистину покоящейся на высоте, сущей неким ангельским и сверхмирным местом, где приносится бескровная и великая и воистину благоприятная Богу Жертва за умилостивление о всем мире и за уничтожение смерти и преизбыток бессмертной жизни. Посему-то Он не сказал: «человека два пришли в церковь», но сказал: – «взошли в церковь».

Но и теперь есть такие, которые, приходя в священную церковь, однако не восходят, но, правильнее будет сказать, – понижают представляющую небо Церковь; это – те, которые приходят в храм ради встречи и разговоров друг с другом, и товары выставляют и заказывают: ибо они – подобны друг другу; потому что, одни – товары, а другие слова выставляя, обмениваются друг с другом (одни – словами, другие – товарами); и как одних, некогда Господь решительно изгнал из оного храма, говоря им: «Храм Мой, храм молитвы наречется: вы же сотвористе его вертеп разбойником» (Мф.21:3), – так и других Он отверг сим выражением, показывая, что это – не восходящие в церковь, хотя бы и ежедневно приходили.

Фарисей же и Мытарь взошли в церковь, потому что у обоих у них была одна цель: помолиться, хотя Фарисей, после того, как взошел, однако свел себя вниз по той причине, что извратил направление свое; итак, цель восхождения у обоих была тождественна, но направление (в молитвенном устроении) было взаимно-противоположное. Ибо один взошел сокрушенным и смирившимся, научившись у Псалмопевца-Пророка, что сердце сокрушенное и смиренное Бог не уничижит: поскольку и сам о себе, конечно, по опыту зная, Пророк говорит: «Смирихся, и спасе мя Господь» (Пс.114:5). И что говорю – пророк, – когда Бог Пророков, ради нас ставший тем, что – мы, смирил Себя, почему Бог Его и превознес, как говорит Апостол (Фил.2:8)! А фарисей взошел весьма надмеваясь и кичась и выставляя себя праведником, и то – пред лицом Бога, перед Которым вся наша праведность не больше драных рубищ; так поступал Фарисей, ибо он не послушал, говорящего: «Нечист пред Богом всяк высокосердый» (Притч.16:5); и – «Господь гордым противится» (Притч.3:34); и – «Горе, иже мудри в себе самих, и пред собою разумни» (Ис.5:21).

Не только же нрав и направление, будучи различными, разделяли их, но – и самая форма молитвы: ибо и она также была двояка. Потому что молитва есть дело не только прошения, но и благодарения: так, один молящийся входит в церковь Божию, славя и благодаря Бога за те блага, который восприял от Него; а другой – вымаливает себе то, что еще не получил и в чем у него особенно недостаток в данное время; к этому же относится и прошение об отпущении грехов. Что же касается обещания Богу с нашей стороны того, что приносится Ему по благочестию, то это называется не «молитвой», а – «обетом»; и это явил тот, кто говорит: «Помолитеся и воздадите Господеви Богу нашему» (Пс.75:12); а также вещающий: «Благо тебе еже не обещаватися, нежели обещавшуся тебе, не отдати» (Еккл.5:4). Но обе формы, молитвы встречаются и с двойным видом опасности, предостерегающей неосмотрительных: так вера и сокрушение, при наличии отстранения от зла, делают молитву об оставлении грехов и прощении истинно достигающей своей цели; а отчаяние и огрубелость – делают ее бездейственной. Благодарение же за те блага, которые восприняты от Бога, делает благоприятным Ему смирение и отсутствие дерзости в отношении тех, которые не имеют того; а надменность в благодарении, как будто бы благодаря своему тщанию и знанию оно пришло, и осуждение тех, которые сего не имеют, – делают благодарение неугодным Богу. Недугуя и в том и в другом, Фарисей сам собою и собственными словами осуждается; ибо взойдя в храм, благодаря, а не вымаливая, он к благодарению Бога безумно и бедственно примешал надменность и осуждение. Ибо говорится: «Став сей, сице в себе моляшеся: Боже хвалу Тебе воздаю, яко несмь якоже прочии человецы, хищницы, неправедницы, прелюбодее». В том положении, которое занял Фарисей, сказывается не рабская покорность, а безрассудная гордыня, состояние противоположное состоянию того, который, по смирению, не дерзал даже глаз поднять на небо. Действительно Фарисей «в себе моляшеся», ибо он не поднялся к Богу, хотя не остался незамеченным Сидящим на Херувимах и призирающим глубины бездн. Такова была его молитва: говоря – «Благодарю Тебя, – он не прибавил, – за то, что без всяких заслуг с моей стороны, Ты, смилостивившись, даровал мне, немощному для борьбы, свободу от ловушек лукавого»; ибо большой подвиг необходим душе, удержанной западнями супостата и впавшей в сети греховности, чтобы возмочь чрез покаяние освободиться. Поэтому лучшим Промыслом относительно нас управляются дела, и часто мало или даже и совсем не заботясь, мы пребываем с Богом выше многих и великих злоключений, сострадательно облегченные Им по причине нашей немощи; и нам подобает быть благодарными за этот дар и смиренными пред лицом Даровавшего, а не надмеваться. Фарисей же – «Благодарю Тебя, – говорит, – Боже, – не за то, что я воспринял от Тебя помощь, но за то, что я не таков, как прочие люди; как будто бы по природе сам и благодаря своей силе он обладает тем качеством, что не был хищником, прелюбодеем и неправедником, если только правда – он не был таковым: ибо он не себе внимал, так что можно было бы поверить, что он – праведен, на основании того, что он сам о себе говорит, но, так выходит, что он смотрел на других, а не на себя, и всех, – о, безумие! – презирая, он считал, что единственный на свете праведник и целомудренный, это – он; «Яко несмь», – говорит он, – «якоже прочии человецы, хищницы, неправедницы, прелюбодее, или якоже сей мытарь». Какое безумие! – мог бы тебе кто-нибудь сказать: если, за исключением тебя, все люди грабители и обидчики, то где же тогда место для жертвы, терпящей хищничество и ущерб? Что же означает выражение «сей мытарь» и это особое упоминание о нем? Будучи одним из общего числа и вместе с прочими принадлежа к, приведенному тобою обществу, разве и он уже тем самым, так сказать, не подлежит общему осуждению? Или же ему долженствовало двойное осуждение по той причине, что он попался на твои фарисейские глаза, хотя и далеко был позади? Кроме того, в том, что он явно является мытарем, ты видишь в нем беззаконника, но откуда тебе известно, что он и прелюбодей? Разве на том основании, что он нанес неправду другим, тебе разрешается безответственно наносить неправду ему? Это – нельзя, нельзя! Но он, вот, нося в смирении души твое гордое порицание и принося Богу вместе с осуждением себя моление, справедливо получит от Него аннулирование осуждения за те неправды, которые совершил; а ты, гордо обвиняющий его и всех людей и из всех только себя оправдывающий, справедливо будешь осужден.

«Яко несмь, якоже прочии человецы, хищницы, неправедницы, прелюбодее». Эти слова показывают пренебрежение Фарисея и в отношении Бога, и в отношении всех людей. Кроме того, они свидетельствуют о ложной направленности его мировоззрения: ибо и всех людей вообще он открыто презирает, и свое воздержание от зла приписывает не Божией силе, а – своей личной. Если же он и выражает благодарность, однако сразу же сквозь это, он всех людей, за исключением себя, признает разнузданными и обидчиками и грабителями, как будто бы никого, кроме него, Бог не удостоил проявлять добродетель. Но если все люди таковы (как их изображает Фарисей), то, следовательно, имущество Фарисея должно было подвергнуться расхищению со стороны всех людей, такого рода. Но это представляется не так; ибо он сам прибавляет, что: «Пощуся двакраты в субботу, десятину даю всего елико притяжу». Он не говорит, что отдал десятую часть того имущества, которое раньше приобрел, но говорит – «которое приобретаю», этим показывая прибавление и рост своего имущества; значит, он обладал тем, что раньше приобрел и к этому прибавлял без ущерба то, что мог; так как же тогда, все люди, кроме него, грабили и похищали?! Так зло само себя позорит и само себя предает! Так всегда к безрассудству примешивается ложь! Итак, давание десятины он привел в свидетельство избытка своей праведности: ибо как мог бы быть хищником чужого тот, кто дает десятую часть своего имущества? Пост же он приводит в показание своего воздержания: ибо пост является матерью целомудрия. Итак, пусть будет так: ты являешься целомудренным и праведным; если же желаешь, и мудрым, и благоразумным, и мужественным, и если и еще каким обладаешь добрым качеством; и если, действительно, ты обладаешь этим благодаря самому себе, а не от Бога имеешь, то к чему ложь облекаешь в образ молитвы, и восходишь в храм и за не за что приносишь свое благодарение? Если же ты обладаешь этими качествами, потому что воспринял их от Бога, то не для того ты их принял, чтобы хвалиться ими, но для того, чтобы служить в назидание другим в славу Даровавшего. Да, тебе подобало радоваться, воистину, со смирением, а также благодарить Даровавшего за те дарования, которые ты воспринял: ибо не столько ради себя, светильник воспринимает свет, сколько ради смотрящих. Говоря же о субботе, Фарисей имеет в виду не седьмой день недели, но седмицу всех дней, из которых два постясь, он надмевается, не зная, что добродетель это – дело людей, но гордость – свойство бесов; посему, так поступая, он делает добродетели бесполезными, и гордыня, сопряженная с добродетелями, сводит их на нет, даже если бы они и были истинными, а тем более – если они фальшивы.

Но довольно о Фарисее.

«Мытарь же издалеча стоя, не хотяше ни очию возвести на небо: но бияше перси своя, глаголя: Боже, милостив буди мне грешнику». Видите, какое смирение, вера и самопорицание? Видите ли, как с молитвой сего Мытаря сочеталось крайнее смирение помыслов и чувств, вместе же и – сокрушение сердца? Так, восшед в церковь, моля об отпущении своих согрешений, он привел с собою прекрасных посредников к Богу: веру, которая не постыждает, самопорицание, освобождающее от осуждения (на суде Божием), сокрушение сердца, не подлежащее уничижению, и возносящее смирение. С молитвой же прекрасно сшествовало и терпение. Ибо говорится: Мытарь тот «стоя вдали»; не сказал Христос – «став», как говорится относительно Фарисея, но говорится – «стоя», – тем самым являя стояние в течение длительного времени, также как и длительность молитвы и слов умилостивления: ибо ничего иного не прибавляя и не измышляя, он внимал только себе и Богу, повторяя вновь и вновь только это кратчайшее моление, что является наиполезнейшим видом молитвы.

Итак, стоя вдали, Мытарь не дерзал даже глаз поднять на небо. Само стояние его обозначало и терпение и покорность, и не только – жалкого раба, но и – состояние осужденного. Представляет же этим и освобожденную от грехов душу, но далекую от Бога, ибо не стяжала она еще к Нему дерзновения, приобретаемого добрыми деяниями. Ожидается же, что душа сия приблизится к Богу, так как оставила она грехи свои и имеет доброе предрасположение. И вот, стоя т.обр. вдали, Мытарь не желал даже глаз поднять на небо, являя и поведением своим и видом осуждение себя и самопорицание: ибо считал себя недостойным ни неба, ни земного храма. Посему он стоял в притворе, не дерзал даже на небо взирать, а тем более, куда больше, – поднять глаза к Богу небес. Но от сильного сокрушения, ударяя себя в грудь и представив себя достойным здесь ударов, глубоко скорбя и воссылая стенания, и свесив голову, как бы осужденный, он называл себя грешником и с верою добивался милости, говоря: «Боже, милостив буди мне грешнику». Он поступал так, потому что верил говорящему: «Рех, исповем на мя беззаконие мое Господеви: и Ты оставил еси нечестие сердца моего» (Пс.31:5). Чем же закончилось дело? – «Сниде сей оправдан», говорит Господь, «паче онаго. Яко всяк возносяйся, смирится: смиряяй же себе, вознесется». Как диавол есть воплощенная гордыня, и гордость является его злой стихией, – почему, примешиваясь, она и одерживает верх и сводит на нет всякую человеческую добродетель, – так и (напротив) смирение пред Богом есть добродетель добрых Ангелов, и она одерживает верх над всякой человеческой греховностью, приключившейся споткнувшемуся: ибо смирение является колесницей восшествия к Богу, подобно оным облакам, которые имеют поднять вверх к, Богу тех, кто будет пребывать с Богом в нескончаемые веки, как пророчествует Апостол: «Яко восхищени будем на облацех в сретение Господне на воздусе: и тако всегда с Господем будем» (1Сол.4:17). Ибо смирение, соединенное с покаянием, является подобным некоему облаку: оно и источники слез из очей изводит, и выделяет достойных от недостойных, и возвышает и Богу представляет туне³ оправданных в силу благорасположенности намерения.

Итак, Мытарь, раньше злостно присваивавший себе чужое имущество, затем оставивший порок и не оправдывавший себя, был оправдан; а Фарисей, не удерживающий себе имущества, принадлежащего другим, но сам себя выставлявшей праведником, был осужден. Но чему же, тогда, подвергнутся те, которые не удерживаются от похищения чужого имущества и пытаются, при этом, оправдать себя? – И мы не станем говорить о таковых, поскольку и Господь ничего не сказал о людях такого рода, как, возможно, о не могущих быть вразумленными словами. Бывает же, что когда мы, молясь, смиряем себя, то и мы, в равной степени, рассчитываем получить оправдание, как оный Мытарь; но дело обстоит иначе: ибо необходимо заметить, что даже после того, как Мытарь поднялся от состояния греховности, он был в лицо презираем Фарисеем, и сам он, презирая себя, осуждал, не только не противовещая Фарисею, но и вместе с ним выступая против себя. Таким образом, когда и ты, оставив греховный навык, не будешь противоречить презирающим тебя за грехи и поносящим, но вместе с ними осудишь себя, признав себя, действительно достойным сего, и в сокрушении, путем молитвы притечешь к единой милости Божией, то знай, что ты – спасен, хотя бы и был мытарем. Ибо многие называют себя грешниками и говорят так и в действительности таковы; но сердце-то испытывается бесчестием. (Что же касается того, что) хотя великий Павел далек от фарисейской надменности, однако пишет к говорящим на языках в Коринфе: «Благодарю Бога моего, паче всех вас языки глаголя» (1Кор.14:18), то он, говорящий в ином месте, что он – «всем попрание» (1Кор.4:13), пишет это для того, чтобы привести в должный порядок тех, которые кичились над теми, кто не обладал этим даром.

Итак, как Павел, хотя писал это, однако был далек от фарисейской надменности, так и, напротив, можно говорить и слова оного Мытаря и смирять себя по его примеру, и, однако, не стать оправданным, как он был оправдан: ибо мытаревым словам долженствует быть присуще также и обращение от зла, и расположение в душе, и сокрушение и выдержка его. Так и Давид показал, что тот, кто считает себя повинным пред Богом и покается, должен понести справедливое и выносимое оскорбление и бесчестие в отношении себя со стороны других. Ибо, после того, как совершил грех, он, слыша оскорбления со стороны Семея, сказал желающим отомстить за него: «Оставите его и тако да проклинает, яко Господь рече ему проклинати Давида» (2Цар.16:10), говоря этим, что за допущение им греха, он имеет от Бога заповедь поносить его; хотя в то время Давид боролся со страшной и великой бедой, поскольку как раз тогда Авессалом восстал против него. И, вот, с нестерпимой скорбью поневоле оставляя Иерусалим, затем убегая, он прибыл к подножью Елеонской горы, и нашел прибавление в огорчении: Семея, бросающего на него камни и нещадно проклинающего, и бесстыдно поносящего и называющего его кровопийцею и беззаконником, как бы приводя в порицание пред очи царя его тяжкое преступление, которое он совершил в отношении Вирсавии и Урии. И не раз, и не два прокляв и бросив камнями и словами более острыми, чем камни, он прекратил это делать, но – шел, говорится, царь и все люди его с ним, а Семей шел по окраине горы, со стороны его, злословя и бросая камнями с боку и обсыпая царя пылью. Царь не имел недостатка в желающих заступиться за него. Так, Авесса воевода, не будучи в силах снести это, сказал Давиду: «Почто проклинает пес умерший сей господина моего царя? Ныне пойду, и отъиму главу его» (2Цар. 16:9). Но царь удержал его и слуг своих, говоря им: «Оставите его ... негли призрит Господь на смирение мое, и возвратит ми благая вместо клятвы его» (2Цар. 16:12).

То, что совершилось тогда и исполнилось на деле, это же, как явствует и чрез эту притчу о Мытаре и Фарисее, действительно всегда совершается. Так что истинно считающий себя повинным вечной муке, не перенесет ли доблестно не только бесчестие, но и – убыток и болезнь, и всякую, так сказать, превратность и бедствие? Явивший же такое терпение, будучи как бы должником и повинным, он, чрез более легкое и временное и прекращающееся осуждение, освобождается от воистину оного тяжкого и нестерпимого мучения; ибо на основании этих устремляющихся ныне бедствий, воспринимается начало получения Божественной благостыни, как бы долженствующей за терпение. Поэтому-то один из учительно наказуемых Богом, сказал: «Я снесу наказание Господне: ибо я согрешил пред Ним». Да будем и мы учительно наказуемы Богом (в нынешней жизни) с милостью, но не с гневом и яростью (в будущем веке); не будем впадать в малодушие от Божиего наказания, но, как говорит Псалмопевец, будем до конца исправлять себя, благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, Которому подобает всякая слава, честь и поклонение, со безначальным Его Отцом и Пресвятым и Благим и Животворящим Духом, ныне и присно и во веки веков. Аминь.