XVII. Брагин и Самбор
Приближалось тяжёлое для России время. Отрепьев, конечно, не за тем назвался царевичем Димитрием, чтобы повеличаться перед князем Вишневецким, но за тем, чтобы возбудить сочувствие, найти поддержку и с помощью разных тёмных сил пойти в Москву искать престола царского. Замысел поистине адский, „и аще не бы Богу за умножение наших согрешений попущающу, невозможно было ему, треклятому, совершити такового великого начинания“. Современники Отрепьева не менее всех последующих поколений поражались чудовищной дерзостью его и находили лишь одно объяснение для неё в участии всех сил ада: „Богу попущающу за многия грехи наша, а дьяволу действующую“... „воста предтеча богоборного антихриста, сын тьмы, сродник погибели“... Успех замысла сказался на первых же порах: рассказам Отрепьева поверили, и слух о нём быстро разнёсся по Польше и России: „Такую он, окаянный Гришка Отрепьев, про себя славу пропустил, будто все истину сказал». „И промчеся слово то во всю Россию, яко жив есть царевич Димитрий».
Нельзя не подивиться и подготовленности почвы, на которой действовал самозванец. Едва он объявил себя царевичем Димитрием, как успех его пошёл вперёд с головокружительной быстротой. Всюду и везде ему верят на слово, деньги и добровольцы текут к нему в изобилии, победы всякого рода редко стоят ему больших усилий и, наконец, самая цель даётся ему в руки гораздо скорее, чем сам он рассчитывал. Точно какая-то невидимая, таинственная рука вела всё это дело по заранее обдуманному плану, по заранее проторённым следам к верно намеченному и подготовленному успеху!.. Но человеку не всегда дано успевать и при таких условиях...
В Брагине, у князя Адама Вишневецкого, судьба впервые улыбнулась Отрепьеву и, можно сказать, оглядываясь на судьбу его с расстояния трёх веков, обеспечила ему успех.
Князь Адам Вишневецкий, знатный, богатый вельможа, только и мечтал о подвигах на поле брани. Русский по происхождению, но подданный короля польского, бывший воспитанник виленских иезуитов, но ревностный сын православной церкви и человек набожный, он не был расположен к москвитянам. Их разделяли споры и кровь. Его обширные поместья лежали на обоих берегах Днепра, простираясь до самой границы. В тех местах, где владения Вишневецкого соприкасались с Русской землёй, нередко возникали пограничные споры, которые, не доходя до суда, решались часто с оружием в руках. В 1603 году русские были озлоблены против Вишневецкого за то, что он присоединил к своим владениям два больших местечка, Прилуки и Свецино. Русские совершили набег на эти спорные земли и овладели ими. С той и другой стороны были раненые и убитые. Князь Острожский, которому в качестве киевского наместника было поручено произвести следствие, представил королю донесение, в котором доказывал необходимость строго наказать виновных и вознаградить Вишневецких за понесённые ими убытки. Дело тянулось долго, но князь Адам не отступал от своих требований.
Этому-то воинственному вельможе, раздражённому победой его противников, имущественные интересы которого были затронуты и попраны, Димитрий открылся первому. Личность Вишневецкого была выбрана удачно. Он торжественно признал Отрепьева царевичем Димитрием и стал руководить его первыми шагами. Превращение Отрепьева было внезапное и полное. Ещё накануне он был беден и безвестен, а тут разом сделался великой особой. Он бросил монашескую жизнь, если предположить, что он вёл её до тех пор, и решительно принял тон и манеры претендента на могущественный престол. Сильный покровитель был на его стороне. Он возил его по окрестным панам и даже поспешил с ним к своему брату, князю Константину, и из Брагина сам повёз мнимого Димитрия к нему на Волынь, где были обширные поместья Вишневецких и самое гнездо фамилии, замок Вишневец, расположенный на берегах Горыни. Всюду Димитрий встречал признание, всюду ожидали его почётные встречи и пышные празднества.
Оставалось немедленно взяться за дело, собрать войско, навербовать казаков и привести в исполнение преступный замысел. Действительно, на Дон и Днепр были немедленно отправлены послы, коим приказано было вербовать охотников. Пронёсся слух, будто Димитрий сам отправился к этой вольнице, всегда готовой взяться за оружие. Посадить претендента на престол было самым подходящим для них делом. Они то и дело были заняты этим в Молдавии и Валахии. Им не было дела до того, были ли права претендента истинны или ложны, лишь бы предприятие сулило им выгоды. А Московия с её необозримыми равнинами и сказочным богатством была добычей гораздо более соблазнительной, нежели бедные придунайские княжества. Как бы то ни было, несомненно, что в это именно время начались сношения Димитрия с казаками и быть может даже с татарами, и что по крайней мере с первыми из них им были заключены известные условия и сделки. Волнение на Украйне приняло даже столь тревожные размеры, что король польский был вынужден вмешаться. 12-го декабря 1603 года им были изданы строжайшие приказы, воспрещавшие казакам собирать банды, а местным жителям продавать им оружие и боевые запасы. Казаки по обыкновению не обратили на эти запрещения ни малейшего внимания.
Но этот план, обойтись силами одних казаков, исключал участие Польши и Рима, этих исконных врагов и искателей московского царства, и поэтому естественно, что он не был приведён в исполнение.
В ноябре месяце 1603 года король Сигизмунд приказал князю Адаму Вишневецкому привезти Димитрия в Краков. Князь Адам медлил исполнением королевского приказания. Тем временем первое место в устройстве судьбы самозванца переходит к двоюродному брату его, князю Константину Вишневецкому. Отрепьев, потому ли, что чувствовал себя уже достаточно сильным, чтобы действовать самостоятельно или потому, что вовремя оценил представившиеся ему выгоды, примкнул окончательно к князю Константину Вишневецкому. Это был шаг весьма важный, который можно бы сравнить с решительной переменой фронта, если он не был предусмотрен заранее. Первоначальная мысль самозванца изобличала фантазию русского человека. Навербовать казаков и татар и идти с ними на Москву было совершенно в русском духе. Мало-по-малу самозванец убедился в том, что для осуществления своих планов ему нужны поляки и иезуиты, и вскоре между ними произошло сближение. В эту среду ввёл самозванца князь Константин Вишневецкий, которому сделать это было не трудно. Он был католик, его жена была полька, Урсула, дочь Юрия Мнишка, воеводы Сендомирского, с которой он повенчался в Самборе 13-го января 1603 года; у него была свояченица Марина, которую пора было выдать замуж, а в сенате польского королевства у него был тесть, которого легко было взять подкупом.
Между прочим, пока самозванец был у Вишневецких, приняты были меры к тому, чтобы убедиться в верности его рассказов, чтобы ни в ком не оставалось сомнения в подлинности царевича Димитрия. Когда слух о появлении царевича Димитрия у Вишневецких дошёл до короля Сигизмунда, то король счёл нужным обстоятельно исследовать этот вопрос. Это дело поручено было польскому канцлеру, Льву Сапеге. У него жил один лифляндец, прекрасно знавший Димитрия, так как он состоял при его особе в Москве. Этого человека послали в январе месяце 1604 г. к Вишневецкому, и претенденту была устроена ловушка. Лифляндец выдал себя за постороннего человека и не выказал ни малейшего удивления при виде Димитрия, но последний не дался в обман. Он узнал своего бывшего слугу и с уверенностью назвал его по имени. Лифляндец в свою очередь, оставив роль шпиона, удостоверил, что Димитрий был истинный сын Иоанна Грозного. Он видел его слишком часто, чтобы ошибиться. Он указал даже на некоторые физические признаки их сходства: бородавку на носу и неодинаковую длину рук. Это обстоятельство признано было весьма важным, и ему дана была самая широкая известность.
В это же время около самозванца стали собираться уже московские жители, единодушно признававшие в нём своего природного царевича и законного наследника всего русского царства и изъявлявшие полную готовность послужить ему своими головами и добыть ему его природное, законное наследство.
Удача шла за удачей, планы расширялись и осложнялись, для самозванца открывались новые пути к успеху, более надёжные, более верные, и естественно, что у Вишневецких ему стало тесно, и место действия переносится уже в Самбор, в дом Мнишка, с Волыни в Червонную Русь.
Такое именно движение преступного замысла рисует дневник современного самозванцу иезуита Велевицкого. В 1603 г., рассказывает Велевицкий, явился в пределах царства Польского некий юноша московский из ордена монахов св. Василия, прибывший из Москвы в Киев с целью религиозной, чтобы посетить в этом городе гробницы и святые места, которые у русских пользуются большим уважением. Этот юноша, сложив с себя монашескую рясу и решившись не возвращаться в отечество, остался в Киеве и начал искать расположения вельмож и магнатов. Хотя сначала все приняли его холодно, как человека иноземного и неизвестного, однако, он не упал духом и, надеясь на свою врождённую изворотливость и приятность в обхождении, продолжал искать расположения различных лиц и достиг того, что, наконец, даже некоторые вельможи начали ему благоприятствовать. Увидев, что их значение и старание могут споспешествовать предположенной им цели, он начал действовать самонадеяннее и открытее, с каждым днём более и более обнаруживаться и утверждать, что он происходит из рода великих князей московских, называя себя Димитрием, истинным и законным сыном Ивана Васильевича. В подтверждение своих слов он приводил разные и убедительные доказательства и многих уверял совершенно, между тем как и между народом слух этот везде был распространяем на языке, для него понятном.
Нашёлся также патрон, который взял Димитрия под своё покровительство и решился поддерживать его притязания. Это был великий воевода Адам Вишневецкий, происходивший из древнего рода князей литовских и принявший Димитрия в дом свой. Он признал его Димитрием, сыном великого князя московского Ивана, и несколько месяцев держал его у себя в дому со всей пышностью, приличной высокому его достоинству. Во время пребывания Димитрия у Вишневецкого приходили к нему разные еретики, особенно ариане, которые, стараясь снискать расположение его, заражали неосторожного юношу ядом неверия; хотя они и не вполне успели в своих намерениях (ибо они хотели совершенно обратить его в свою ересь, а потом, смотря по успеху, распространить её и во всём государстве Московском), однако, они поселили в несведущем и неопытном юноше некоторые сомнения, особенно относительно тех догматов веры, в коих латинцы и греки сходятся и в коих ариане различествуют от тех и других.
Между тем молва о Димитрии распространялась, так что весьма многие желали его видеть. Между ними был воевода Константин Вишневецкий, упомянутого Адама двоюродный брат. Итак, Адам, желая угодить Константину, доставил ему случай видеться с Димитрием. Димитрий отправился к Константину, который принял его столь благосклонно и щедро, что он к нему совершенно привязался, и не хотел уже более возвращаться к Адаму. Итак, Димитрий остался у Константина, почти против воли Адама, и при помощи его влияния делался всё более и более известным. Константин был зять Николая Мнишка из Кончицы, воеводы сендомирского. Он отправился к нему вместе с Димитрием, частью, чтобы его познакомить с ним, частью, чтобы узнать мнение Мнишка, следует ли поддерживать Димитрия в его притязаниях на наследство московского престола. По зрелом размышлении оба воеводы решили, что дело это касается блага общественного и что потому Димитрия следует представить августейшему королю, который по своему благоусмотрению решит его дело.
Самбор, построенный среди непроходимых лесов, изобиловавших дичью, служил некогда передовым постом против татар, и его замок горделиво возвышался на левом берегу Днестра. Это было старинное, массивное здание внушительного вида, с башнями и бастионами, окружённое рвами с подъёмными мостами и обнесённое толстой каменной стеной, внутри которой находились храм, сады и обширные службы. Сигизмунд III никогда не жил в Самборе, королевские комнаты были заняты обыкновенно Юрием Мнишком, воеводой сендомирским, старостой самборским и Львовским, самым знатным сановником в этой местности. Он принадлежал к семейству чешского происхождения, которое водворилось в Польше и породнилось с самыми знатными фамилиями страны. Имена братьев Мнишек, Юрия и Николая, украшают скандальную хронику самой печальной эпохи царствования Сигизмунда-Августа. Когда король скончался, всеми оставленный, и все его сокровища, серебро, посуда, драгоценные вещи исчезли из замка, то именно братьев Мнишек обвиняли в этом грабеже и говорили, будто бы им досталась при этом львиная доля. Юрий Мнишек жил одно время всеми забытый, но затем, благодаря своим семейным связям, получил несколько староств. Женатый на Гедвиге Тарло, он был отцом многочисленной семьи. Избрав себе местом жительства Червонную Русь, он редко появлялся при дворе, был занят управлением казёнными землями, заботился о своём пошатнувшемся здоровье, предавался набожности и в то время ничем не напоминал собой бывшего царедворца Сигизмунда II.
К этому же времени относится решение вопроса о Брестской унии. Союз с Римом был заключён на бумаге, но не проник в сознание народа и при своём осуществлении встретил неодолимые препятствия. Мнишек был одним из самых ярых сторонников унии. Стараясь распространить её, он действовал весьма искусно и с большим усердием. В Самборе он заботился о народном образовании и старался, при содействии доминиканцев и бернардинов, представителей двух католических монашеских орденов, поднять нравственный уровень населения. Он любил водить знакомство с духовенством и монахами. Лучшими друзьями его были бернардины, так называвшиеся в Польше представители францисканского ордена. В летописях этого ордена ему посвящено не мало страниц, дышащих глубокой признательностью за многочисленные благодеяния, оказанные им ордену и его представителям. Когда был поднят вопрос о преобразовании бернардинов, поселившихся в Польше, то Мнишек явился их адвокатом в Риме и защищал их так усердно, что их дело было выиграно. Но особенно не жалел Мнишек своих средств для бернардинов, и эта щедрость его заслуживает особого внимания, так как денежные средства его к тому времени сильно пошатнулись.
Впрочем, необходимо оговорить, что бюджет польского сенатора всегда был обременён чрезвычайными расходами. Мнишек должен был жить широко, держать открытый стол, содержать маленькое войско, устраивать дорогостоящие охоты и празднества, не жалея денег. Супруга воеводы также должна была поддерживать своё достоинство. Она любила жить на большую ногу, любила, чтобы её сопровождала целая армия слуг. На неё громко жаловались горожане, когда им приходилось давать помещение многочисленным казакам и гайдукам, которые не находили себе места в замке.
Как ни старался Мнишек увеличить свои доходы, развить торговлю и поощрять местную промышленность, ему не удавалось выйти из стеснённых обстоятельств. Несколько писем его к королю дают понятие об его чрезвычайно затруднительном денежном положении: он всегда желал быть исправным, но, с другой стороны, всегда задерживал платежи, не будучи в состоянии своевременно вносить следующие королю поземельные подати, ему постоянно приходилось просить, краснея, об отсрочках и снисхождениях.
1603 год был для него особенно тяжёл. Цифра недоимок возросла свыше всяких ожиданий. Король потерял терпение и, к ужасу воеводы, в Самбор явились представители суда, с угрозой наложить запрещение на его имущество. Это было бы позором и разорением. Во избежание этого Мнишек написал королю 29-го июня письмо, преисполненное выражений величайшей покорности, но в то же время поспешно продал одно из своих имений. Дело кое-как уладилось, запрещение с его имущества было снято, но 18-го сентября неисправимый и несостоятельный Мнишек просил снова об отсрочке платежей на год. Словом, заключает характеристику Мнишка известный иезуит Пирлинг, Мнишек был впавший в ханжество, разорившийся вельможа, которому необходимо было как-нибудь поправить свои дела.
В это-то время и среди таких-то обстоятельств к Мнишку приехал его зять, князь Константин Вишневецкий, и привёз с собой царевича Димитрия, наследника Московского престола. Для Мнишка сразу открылась новая надежда на блестящее улучшение своего материального положения, и естественно, что с этого момента Самбор делается очагом всего замысла.