Четырнадцатый день. Поуч. 5-ое. Воздвижение креста Господня⁸.

I. В день воздвижения честного и животворящего креста уместно будет, братие христиане, побеседовать с вами о величии Голгофской жертвы Господа нашего I. Христа, умершего для спасения мира, в том числе и нас ради, на кресте.

II. Бог Своего Сына не пощаде, но за нас всех предал есть Его (Римл. 8, 32). Господи, какая великая жертва! Однакож если благоговейно вникать в нее, насколько это возможно для слабосилия ума нашего, то мы усмотрим, что она, беспредельным величием своим превосходя всяк ум, в то же время тем же величием своим озаряет наш ум, удовлетворяя всем его потребностям, как и все тайны христианства. Усмотрим, что в этой божественной жертве сретились и облобызались божественное, т. е. высочайшее, милосердие с божественным беспредельным правосудием, – что эту жертву, как средство для нашего спасения, могла изобрести только божественная, т. е. безконечная премудрость, – что в средстве этом все строго соглашено с причиною и с целью, – что средство это, для достижения цели, есть лучшее и единственное, одно из тех высочайших средств, какими высочайшая премудрость обыкновенно достигает своих высочайших целей.

а) Велик грех первого человека, нашего праотца, перешедший и на нас. Вкушение запрещенного плода кажется преступлением незначительным только с первого взгляда! Естественно грешить нам, рожденным во грехе, но первый человек до грехопадения не имел природного влечения ко греху. Согрешив, Адам поступил против своей природы светлой, чистой, святой, ангело и Бого-подобной; насильственно разорвал самый тесный союз с Богом и небожителями, с которыми лицом к лицу он беседовал, которые учили его только добру. Не говорим о последствиях первого греха. Он отворил дверь в мир безчисленному множеству грехопадений, которые сквернили, сквернят и будут сквернить мир до его пересоздания, – безчисленному множеству убийств, прелюбодеяний, хищничеств и т. д. Не говорим о внутреннем значении первого греха. В этом грехе была сатанинская гордость – Адаму было мало быть богоподобным, ему захотелос стат Богом. Была хульная мысль на Бога, будто мог солгать Бог, Который говорил: в онь же аще день снесте от запрещенного плода, смертию умрете, – и вместо того была вера в диавола, который говорил: будете яко бози, ведяще доброе и лукавое, – предпочтение диавола Богу. Была неблагодарность к Богу, самая вопиющая, – Адам по опыту, самому очевидному и осязательному, знал, что всем обязан был Богу, Которого хотел оскорбить. Была чувственность самая прихотливая, – мало было Адаму всего добра, так щедро творческою рукою рассыпанного в раю, захотелось отведать именно запрещенного плода. Была слабость к жене самая непростительная, – Адам позволил себе исполнить желание жены, противное решительно выраженной воле Божией. Но все это, как ни важно уже само по себе, беспредельно мало пред тем, как велик был грех первого человека, как велик есть каждый из грехов наших по своей сущности.

аа) По закону правды, чем выше лицо, которому наносится оскорбление, тем больше оскорбление, тем важнее преступление. Одно и то же оскорбление, например, дерзким словом или другим чем либо, нанесенное лицу, занимающему нисшую ступень в общественной лестнице, имеет известное значение; нанесенное лицу несколько высшему, то же оскорбление получает большее значение; нанесенное царскому Величеству, оно будет величайшим преступлением. Общий закон: чем выше лицо оскорбляемое, тем важнее оскорбление, тем больше преступление: оскорбление нанесенное лицу беспредельно великому, должно быть преступлением беспредельно великим. И потому, как осворбление Бога, существа беспредельно великого, первый грех первого человека был, и каждый из наших грехов есть, преступление против беспредельного Божия величества, преступление беспредельно великое.

бб) Первый грех первого человека требовал, и каждый из наших грехов требует, беспредельно великого наказания. По закону правды, наказание должно равняться преступлению. Известное преступление должно подвергнуться известному наказанию; большее преступление должно подвергнуться большему наказанию, еще большее еще большему и т д. Чем больше преступление, тем больше должно быть наказание. Преступление беспредельно великое должно влечь за собою беспредельно великую казнь. А первый грех первого человека был, и каждый из наших грехов есть, преступление беспредельно великое. Следовательно, каждый наш грех должен навлекать на нас беспредельно великую казнь.

Каждым грехом обрекающий себя безконечно великой казни, человек, как существо бессмертное, нести казнь беспредельную по продолжению времени, казнь вечную может; но казнь безконечно великую по качеству, казнь беспредельно тяжкую, как существо ограниченное, человек вместить в себе не может. Из этого следует, что каждый человек в отдельности и весь род человеческий в совокупности, в продолжение целой вечности, не могли бы, за свой грех, заплатить долг правосудию Божию. Миллионы лет страдая в адских муках, как говорил один из отечественных святителей, мы забыли бы, было ли когда-либо начало нашему горькому житию, а все были бы неоплатными должниками пред правдою Божиею, все слышали бы над адскою бездною грозный голос правосудного Бога: «еще гневаюсь»...

б) Как же было возникнуть роду человеческому из этой ужасной бездны, изрытой для него его грехами и Божией правдою?

Поднимая очи нашего ума из этой бездны горе, мы, при свете откровения, начинаем далее усматривать над нею следы беспредельной премудрости и благости Божией.

За первый грех первого человека, за каждый из наших грехов, за сложность грехов всего человеческого рода удовлетвориться правда Божия могла или беспредельно великою казнию всего человеческого рода, или же беспредельно великою жертвою.

аа) По закону правды вообще, наказание преступника может замениться жертвою, но жертвою непременно равносильною заслуженному наказанию. Что это значит? Что значит жертва? Я сделал преступление, я должен подвергнуться известному наказанию; но другой кто-либо решается избавить меня от наказания, приняв наказание, мною заслуженное, на себя. Такой перенос наказания, мною заслуженнаго, на другое лицо, непричастное моему преступлению, есть жертва со стороны этого лица. Что значит, что жертва должна быть равносильною заслуженному наказанию? Я сделал известное преступление и заслужил известное наказание; равное мне по достоинству лицо, если хочет принести за меня жертву, должно понести, для удовлетворения правды, то же наказание, какое я заслужил, или равносильное. Заслужил я ссылку, оно должно понести ссылку. Заслужил я смертную казнь, оно должно понести смертную казнь, или что-либо равносильное тому и другому и третьему наказанию. Понятно отсюда также, что чем больше заслуженное наказание, тем больше должна быть и жертва. За ссылку – ссылка, за смертную казнь – смертная казнь. В замен известного наказания требуется известная равносильная жертва: за большее наказание – большая жертва, за еще большее наказание – еще большая жертва. В замен казни беспредельно великой требуется беспредельно великая жертва. Значит, кто захотел бы избавить род человеческий от заслуженной им беспредельно великой казни, тот должен был бы сам претерпеть эту беспредельно великую казнь или принести другую какую-либо беспредельно великую жертву.

бб) Кто же мог понести за род человеческий эту беспредельно великую казнь?

Не мог понести ни человек, ни ангел. Человек потому уже, что каждый из нас должен был бы страдать за собственные грехи. Праведника, чистого от грехов и от первородного греха, между людьми, естественно рожденными, не было и быть не могло. Ни человек, ни ангел не могли потому, что как существа бессмертныя, и тот и другой страдать вечно могут, но как существа ограниченныя, страдание беспредельно тяжкое вместить в себя не могут. Такое страдание мог бы вместить в себя один беспределъный Бог, если б Он только страдать мог. Но Бог по Своей природе бесстрастен.

Кто же после этого принесет беспредельно великую жертву за род человеческий? Как победить это непобедимое затруднение?

вв) Премудрость Божия изобрела и откровение объяснило нам новый, дивный, неслыханный, но вполне согласный с законами разума способ принесения безконечно великой жертвы. По закону правды, достоинство одной и той же жертвы возвышается вместе с достоинством лица, ее приносящаго. Положим, например что жертвою, приносимою за другого, было бы телесное наказание. Если бы телесное наказание принимал на себя человек, стоящий на низшей ступени общественной лестницы, эта жертва имела бы известную цену; если бы то же наказание принимал на себя человек, по роду и состоянию свободный от телесного наказания, эта жертва была бы выше; если бы то же наказание принимал на себя высший государственный сановник, та же самая жертва была бы еще выше.

Положим еще, что жертвою, приносимою за другого, была бы смертная казнь. Приносимая известным лицом эта жертва имела бы известную цену; приносимая лицом высшим и высшим имела бы цену еще высшую, и еще высшую; приносимая кем-либо из рода царского, она имела бы цену высочайшую, – лицом высшим еще высшую; приносимая существом беспредельно великим, она имела бы значение жертвы беспредельно великой.

Но таким путем мы опять приходим к заключению, что и этого рода беспредельно великую жертву не могли принести ни человек, ни ангел, как существа ограниченныя; мог принести один только беспредельно великий Бог, Который по природе Своей бесстрастен, неизменяем, чужд всякого страдания и уничижения.

Победить это опять непобедимое затруднение единственным способом было, чтобы Сам Бог с Своею бесстрастною природою соединил природу ограниченную, способную страдать, безгрешную природу, которая могла бы страдат не за себя, а только за другого, – соединил эту природу с Своею единством ипостаси или лица, чтобы могло страдать лицо Богочеловека беспредельно великое, чтоб это страдание могло иметь цену беспредельно великой жертвы.

Вот, между прочим, необходимость воплощения Сына Божия.

Только Божия премудрость могла изобрести, только Божия благодать могла привести в исполнение это божественное средство человеческого спасения.

гг) Бог Сына Своего не пощаде, но за нас всех предал есть Его. Единосущный Богу Отцу Сын Божий сошел на землю и вочеловечился: соединил с Своею божественною, беспредельно великою, бесстрастною природою природу человеческую, ограниченную, способную страдать; природу сверхъестественно зачатую и рожденную, и потому чистую и безгрешную, неподлежащую вечной казни за себя, способную страдать только за других, соединил единством ипостаси, так что Божество и человечество во Иисусе Христе составили одно божественное лицо, единого Богочеловека. И Богочеловек, за грехи рода человеческого, потерпел смерть! Эта смерть уже по тому одному, что понесена Богочеловеком, лицом беспредельно великим, есть жертва беспредельно великая, способная заменить беспредельно великую казнь рода человеческого, удовлетворить правде Божией за беспредельно великую сложность человеческих грехов.

дд) Но эта жертва беспредельно велика не только по беспредельно великому достоинству Лица, ее принесшаго. Осмелимся сказать: она беспредельно велика и сама по себе. Благоговейными очами мы должны усматривать в ней две стороны: сторону, понятную для нашего ума, и другую, для ума нашего непостижимую. Что усматриваем мы в первой? Безпредельно великий Бог вмещается во чрево Девы, принимает в ипостасное единение с Собою человеческую природу со всеми ее немощами, кроме греха, рождается, ростет, до тридцатилетняго возраста живет в безвестности, в крайнем убожестве, среди разнообразных нужд и огорчений. Во время трехлетняго общественного служения терпит бедность, насмешки, поругания, покушения на Его жизнь, черную неблагодарность, общее неверие или маловерие. В последние дни жизни видит измену ученика предателя, малодушие других учеников, слышит вопли народа: кровь Его на нас и на чадех наших, – вопли народа, которому, кроме добра, Он ничего не творил; невинно осуждается на смерть, терпит поругания, заплевания, заушения, бичевания; обнаженный пред очами всего света терпит позорную и мучительную смерть; умирая, видит злобную радость, слышит насмешки жестокосердых свидетелей Его томительной казни. Надобно сказать, что в этой жизни и смерти почти все соединилось, чтобы сделать эту жизнь одною из несчастнейших, эту смерть одною из самых тяжких.

Но божественное откровение, хотя вполне и не раскрывая нашей немощи непостижимаго, заставляет нас однакоже, в этих и для нас удобопонятных страданиях Богочеловека, видеть только внешнюю оболочку других страданий внутренних, безмерно более тяжких. Предъизображая тяжесть страданий Богочеловека, один пророк взывает: Господи! кто верова слуху нашему, кто верит словам нашим? – и говорит, что вид страждущего Богочеловека умален паче всех сынов человеческих (Ис. 53, 1. 3). Предъизображая собою тяжко страждущего Богочеловека, другой пророк, от лица Богочеловека, взывает: вси обратитеся и видите, аще есть болезнь, яко болезнь Моя (Плач Иер. 1, 12)? Третий, от лица Богочеловека, вопиет: Боже, Боже Мой! Вскую оставил Мя еси (Псал. 21, 1)!? – Что это, – преувеличение в словах писания, в словах Духа Божия? Сохрани нас Бог так думать... С благоговейным трепетом останавливаемся далее на предсмертном томлении Богочеловека в саду в Гефсиманском. И начат, говорит св. евангелист, скорбети и тужити. Сам Богочеловек говорит ученикам: прискорбна есть душа Моя до смерти... Падает Богочеловек на лице Своем моляся и говорит Отче Мой! аще возможно есть, да мимоидет от Мене чаша сия (Мф. 26, 38–9)... Оказалось нужным, чтоб явился Богочеловеку ангел, укрепляя Его. И сотворив молитву раз, умоляя Отца отклонить от Сына то, за чем Он послан в мир, Он, в смертном томлении, и другой и третий раз еще прилежнее молится о том же. И душевная мука Его в эти минуты была так велика, что бысть пот Его, яко капли крове, каплющия на землю (Лук. 22, 42–4)... Что же это такое?! Малодушие Богочеловека в предчувствии обыкновенной, хотя и насильственной смерти?!.. тогда как тысячи людей впоследствии шли за своего Искупителя на самые разнообразные пытки, самые позорные и адски мучительные казни, как на праздник, не только спокойно, но и с восторгом. Нет, видно, казнь, которую правда Божия уготовала на кресте Богочеловеку, была так безмерно тяжка, что Сам Богочеловек в ужасе отступал от нея. С трепетом приближаясь ко кресту, мы слышим вырывающийся из груди Богочеловека вопль, – вопль, при котором солнце померкло, и земля дрогнула, и камни распались, и мертвые воспрянули из гробов: Боже Мой, Боже Мой! Вскую Мя еси оставил (Матф. 27, 46)!!.. Что-ж это?! В Богочеловеке вопль малодушного отчаяния?!

Сохрани нас Бог от таких мыслей... Бедным мерилом нашего ума. не смея измерять глубину значения этих последних слов страждущего и умирающего Богочеловека, мы должны верить однакоже, что словам соответствовала непостижимо ужасная действительность, исторгшая их из уст Богочеловека. Всемогущество Божие могло вдруг излить, а человеческое естество Богочеловека, скрепленное всемогуществом Его Божественного естества, могло в несколько мгновений испить чашу гнева Божия, которую все человечество, за все свои грехи, должно было пить в продолжение целой вечности. Для Богочеловека вечность есть мгновение времени и, наоборот, мгновение времени есть вечность.

Так-то принесена во всесожжение Богу эта беспредельно великая жертва. Правда Божия настояла на своем; благодать Божия сделала свое дело. Тако возлюби Бог мир, яко Сына Своего единородного дал есть, да всяк веруяй в Него не погибнет, но имать живот вечный (Иоан. 3. 16). Бог Сына Своего не пощаде, но за нас всех предал есть Его, да с Ним и вся нам дарствует.

III. Пади во прах, христианин, пред этим пречистым телом твоего Спасителя: в нем, как в жертве всесожжения, сожжены твои грехи. С благоговейным трепетом и благодарною любовию облобызай эти язвы; в них излит гнев Божий, который адским огнем должен был бы жечь вечно тебя. (Сост. по Поучениям Никанора, архиеп. херсонского и одесского, т. II, изд. 2, стр. 187–194).