Бедствия

Что же будем делать теперь, братья, сокрушенные, уничиженные и упоенные не секирой и не вином, которое расслабляет и ненадолго помрачает ум, но бедствием, которое навел на нас Господь, сказавший: обратится и к тебе чаша десницы Господней (Авв. 2, 16) – и напаивающий духом скорби и сокрушения презрителей, которым говорит: посмотрите... и внимательно вглядитесь, и вы сильно изумитесь и исчезнете (Авв. 1, 5)? Как стерпим Его обличение? Или какой дадим ответ, когда сверх множества благодеяний, за которые мы не возблагодарили, с укоризной укажет нам и на эти наказания, исчислит лекарства, от которых мы не исцелились, назовет нас хотя чадами, но порочными, хотя сынами, но чуждыми и хромающими по причине непроходимости и кривизны путей своих, и скажет: «Как и чем надлежало вразумить вас, и Я не вразумлял? Нужны ли были способы лечения легчайшие?

Они употреблены Мной. Миновал Я первую казнь египетскую – кровь, которую египтяне пили из источников и рек всякого собрания вод; миновал также и следующие казни – жаб и скнипов¹⁰ и песьих мух¹¹, начал же с пятой казни – с поражения скотов, и волов, и овец, нанес удар бессловесным, потому что щадил еще словесных. Но на вас не подействовало это бедствие, напротив, вы были предо Мной неразумнее и бессмысленнее пораженных. Удерживал от вас дождь… Один участок напояем был дождем, а другой, не окропленный дождем, засыхал (Ам. 4, 7), но вы сказали: будем упорствовать (см. Иер. 18, 12). Я навел на вас град, вразумляя противоположной казнью; пожал у вас виноградники, рощи и плоды, но и тем не сокрушил вашей злобы. Но лоб твой – медный, и в шее твоей жилы железные (см. Ис. 48, 4)», – так, может быть, скажет Он и мне, которого не исправляют такие удары. – Грабитель грабит, опустошитель опустошает (Ис. 21, 2), ничего не произвели ни вразумление свыше, ни небесные кары.

Раздувальный мех обгорел, свинец истлел от огня, – в чем и прежде упрекал Он вас через Иеремию, – плавильщик плавил напрасно, ибо злые не отделились (Иер. 6, 29). «Ужели стерпите гнев Мой? – говорит Господь. – Или рука Моя не сильна нанести новые удары? У Меня есть еще и гнойные струпья, воспаление от пепла печного (см. Исх. 9, 9), который рассыпал в воздухе Моисей или другой подобный ему служитель гнева Божия, и наказывает Египет болезнью. У Меня есть и саранча, и тьма осязаемая, и казнь последняя по счету, но первая по тяжести и силе, – поражение и гибель первородных».

Во избежание ее и в отвращение всегубителя лучше помазать нам пороги ума, то есть созерцание и деятельность, этой великой и спасительной печатью – Кровью Нового Завета, вместе со Христом распявшись и с Ним умерев, чтобы с Ним и восстать и прославиться ныне и в последнее Его явление, а не изнемогать, не сокрушаться и не плакать, когда безвременно и еще в этом темном житии поразит нас лукавый губитель первородных и посвященных Богу порождений и движений жизни нашей. О, если бы мне от Благого, Который идет в ярости против меня (см. Лев. 26, 24), потому что и я ходил против него, кроме других ударов, не получить и этого упрека: Я поражал вас ржою и блеклостью хлеба, и все это ни во что; отвне обесчадил вас меч, и при всем том вы не обратились ко Мне, говорит Господь (см. Плач 1, 20; Ам. 4, 9–10)! О, если бы мне не стать тем виноградником Возлюбленного, который был насажден и окопан, обнесен оградой, защищен башней и всем, чем только можно, но запустел и принес дикие ягоды, а за это оставлен, так что и башня разрушена в нем, и ограждение отнято, и он не обрезывается и не вскапывается, а предается всем на разграбление, всякое поругание и попрание (см. Ис. 5, 1–7)! Этого я боюсь, об этом у меня слово, об этом я болезную при настоящем поражении и такую возношу молитву (которую и присовокупляю к сказанному): «Согрешили мы, поступали беззаконно, действовали нечестиво (Дан. 9, 5), потому что забыли заповеди Твои и следовали за лукавым сердцем своим, потому что жили недостойно звания и благовествования Христа Твоего и страданий и истощения за нас святых Его, потому что сделались поношением для Возлюбленного Твоего. И священник, и народ погрешили в одном: все уклонились, стали совершенно негодны: нет делающего доброе, нет ни одного (Пс. 52, 4). Щедроты Твои и человеколюбие Твое и милостивую утробу Бога нашего заключили мы для себя своими пороками, лукавством начинаний своих. Ты благ, а мы поступали беззаконно; Ты долготерпелив, а мы достойны наказания. Признаем благость Твою при всем своем неразумии. Еще за немногие грехи свои понесли мы наказание. Ты страшен, и кто противостанет Тебе (Пс. 75, 8)? От Тебя вострепещут горы, и величию мышцы Твоей кто воспротивится? Если заключишь небо, – кто откроет? И если отворишь водохранилища Твои, – кто удержит? Легко перед очами Твоими делать нищими и обогащать, оживлять и умерщвлять (см. 1Цар. 2, 6–7), поражать и исцелять. Твое изволение есть уже совершенное действие. Ты прогневался, мы грешили (Ис. 64, 5), – исповедуется некто из древних; а мне теперь должно сказать наоборот: мы согрешили, и Ты разгневался. От этого мы сделались посмешищем у соседей наших (см. Пс. 78, 4). Ты отвратил от нас лицо Свое, и мы исполнились бесчестия. Но, Господи, останови (Ам. 7, 5), Господи, дай мне облегчение (Пс. 38, 14), Господи, прости (Дан. 9, 19), не предай нас до конца за беззакония наши и, не нас поражая, вразумляй других, когда сами можем уцеломудриться, видя наказанными других! Кого же увидим наказанными? Язычников, не знающих Тебя, и царства, не покорившиеся державе Твоей. А мы – народ Твой, Господи, и жезл наследия Твоего, поэтому накажи нас, Господи, но по правде, а не во гневе Твоем, чтобы не умалить нас (Иер. 10, 24) и да не уничижить перед всеми живущими на земле» (1).

* * *

Верх бедствия – находить себе защиту не в собственной крепости, но в чужом бессилии (1).

* * *

От всего знаю врачевство: от голода – пищу, от невоздержания – скудость, от водяной болезни – выпуск воды, от чужого глаза – тьму, от слез – рассудительность или друга, от скорби – время; и пловцам в затруднении спасительны показавшийся на берегу огонь или пристань, и утомившемуся – умащение членов. Но для порочных нет другого врачевства, кроме Божия суда и ран. Но и того не чувствуют злочестивые, в пресыщении презирают они и суд. Сотрудник их покрывает им умы мраком, а хребет – медью, чтобы, подобно железной наковальне, не умягчается он и среди бедствий (2).

* * *

Что это значит, Христе мой? Для чего Ты людям порочным даешь видеть преткновения добродетельных, чтобы в них находили они убежище своему злонравию? На доброе дело, хотя оно и велико, никто не обращает внимания, а худое дело, как оно ни мало, для людей безрассудных и злонравных делается какой-то вывеской. Для добрых дел они – железо, а для худых – воск и легко отпечатлевают на себе все худое. Я не целомудрен, – говорит порочный. Что ж, разве не найдутся мне подобные? И увы! Он наименует кого-нибудь из мудрых. Я убийца? Что ж, разве и в этом не найдутся мне подобные и из древних, и из новых?

Я обогащаюсь неправедно? А иной захватывал во власть свою целые народы и города. Кто же не знает, насколько хуже клятвы отречение? И потому выставляет на вид чье-нибудь отречение, чтобы прикрыть тем свои меньшие раны.

На это хочу рассказать тебе одну басню (если только и среди бедствий можно шутить), басню, очень соответствующую твоим лжеумствованиям. Смеялся некто над совой. И сова от каждой насмешки увертывалась ловким ответом. «Какая у тебя голова!» – говорили ей. «А какова у Дия?¹²» – отвечала она. «Какие светлые глаза!» – «Точно как у светлоокой». – «Голос не благозвучен!» – «А у сороки еще неблагозвучнее». – «И ноги тонки!» – «А каковы тебе кажутся у скворца?» Но без труда отразив все это, как ни была умна сова, уступает в одном. Ей говорят: «Ты такая умная, посуди же: у каждого есть что-нибудь одно, а у тебя все вместе и все через меру и глаза светлы, и голос груб, и ноги тонки, и голова велика». И дорогая сова, выслушав это, пошла со стыдом.

А от тебя не дождешься и этого, напротив, птица в басне гораздо умнее тебя. Все есть в одном – в том и беда твоя. Раз или два увлечься и пасть, и притом в чем-нибудь неважном, – это еще извинительно. Уступим нечто и помрачению плоти. Ни в чем не претыкаться свойственно Единому Богу. Но падать намеренно, хвалиться худым делом, падать многократно, падать в пороки важные и не стыдиться, но смяться над этим, не хотеть уцеломудриться и наказаниями, какими вразумляются люди самые жалкие, но с открытой головой кидаются в опасность, – это самая ужасная и злокачественная болезнь. Рассмотри свои дела, рассмотри и то, что тебе предписано делать и не делать. А в тех делах обрати внимание на время и на то, чему они служат образом. Тогда вера едва начиналась; люди, как младенцы, имели нужду в поддержке и в нежной пище, потому и падающие находили себе извинение. Но тебе непростительно падать, потому что ты принял совершенное слово, и Христос много пострадал за твои грехи. Напротив, тебя за прежние грехопадения ожидает казнь. Что говорю: за прежние? И за те, в которые ввергаешься ныне.

Не упоминаю еще о тамошних надеждах; правосудие находит многое, чем наказать и здесь. У тебя есть дом, жена, дети, есть еще что-нибудь, особенно любезное (ибо при всем своем самолюбии привязан ты к этому), а также само имение, роскошь, свобода и в заключение всего собственное тело твое. А потому, имея у себя это, то есть такое бремя жизни, плыви осторожно.

«Но что же? Разве и у тебя нет болезней и бедствий? Не скудна ли и не бездомовна ли и твоя жизнь?» Опять ты хватаешься за чужие бедствия. Что тебе до этого? Это мои несчастия, потому что сам ты называешь их несчастиями. Неужели ты, страдая, менее чувствуешь болезнь, если страдает в одно с тобой время и ближний? Но послушай еще: у нас с тобой и страдания неравны. Из этого одно сам я избрал для себя, а не поневоле стражду. Добровольно хочу быть нищим и скитальцем, чтобы освободиться от уз и не на земле иметь свое постоянное жилище. Для тебя все это дорого, а для меня напротив. Не ставь же льву в образец долгохвостую обезьяну. Ты почитаешь это бедствием? Оно и действительно для тебя бедствие. А для меня, хотя и болезненно, потому что и я, как человек (не отрекусь от этого), имею перстный состав, ношу в себе следы древа и доставленного им удовольствия, однако же я переношу это и даже терплю с любовью. Мое страдание лучше твоей крепости. Посмотрим еще на это и так. Оба мы терпим зло. Но твое страдание есть наказание за твое злонравие. Твой обвинитель – твоя нравственность, это горькое, внутреннее и ясное доказательство. А для меня бедствие есть некоторое очищение даже и от случайного очернения. Не говорю еще о том, что огорчительное бывает иногда испытанием и борьбой, в которой за победу можно получить венец (2).

* * *

За все – и за благое, и за бедственное – будем песнословить великого Бога, что свойственно сынам, достойным любви (2).