Язычество

Для меня всякий обряд их (язычников) и всякое таинство есть сумасбродство, темное изобретение демонов и произведение жалкого ума, которому помогло время и которое закрыла басня, ибо чему поклоняются как истинному, то сами скрывают как баснословное. Если оно истинно, надлежало не баснями называть, но показать, что это не срамно. Если же оно ложно, то надобно не дивиться этому и не держаться с таким бесстыдством самых противных мнений об одном и том же, уподобляясь тем, которые забавляют на площади детей или мужей, но в полном смысле потерявших ум, а не тем, которые рассуждают с мужами, имеющими ум и поклоняющимися Слову, хотя они и презирают эту многоискусственную и грязную убедительность слова.

Здесь (скажу, хотя язычникам не понравится это) не рождение и сокрытие Дия – критского властелина, не клики и военные рукоплескания и пляски куретов²⁴⁸, заглушающие голос плачущего бога, чтобы не услышал отец-чадоненавистник, потому что опасно было плакать, как младенцу, кто проглочен был, как камень. Здесь не искажения фригиян, не свирели и Корибанты²⁴⁹, не те неистовства, какие в честь Реи²⁵⁰, матери богов, совершаемы были и посвящающими и посвящаемыми (что и прилично матери таких богов). У нас не дева какая-нибудь похищается, не Деметра²⁵¹ странствует, вводит к себе каких-нибудь Келеев, Триптолемов²⁵² и драконов и то действует, то страждет. Стыжусь выставлять на свет ночные их обряды и постыдные дела обращать в таинство. Это знают Елевзис²⁵³ и зрители того, что предается молчанию и действительно достойно молчания. Здесь не Дионис, не бедро рождает недоношенный плод²⁵⁴, как прежде голова произвела нечто другое; не бог-андрогин, не толпа пьяных, не изнеженное войско, не безумие фивян, чтящих Диониса, не поклонение перуну Семелы²⁵⁵; не блудные таинства Афродиты, которая, как сами говорят, и рождена, и чествуется срамно, не какие-нибудь Фаллы и Ифифаллы, гнусные и видом, и делами; не умерщвление чужестранцев у тавров²⁵⁶; не обагряющая жертвенник кровь лакедемонских юношей, секущих себя бичами и в этом одном некстати оказывающих мужество в честь богини и притом девы, потому что они и негу чтили, и неустрашимость уважали. Куда же отнесешь приготовление в пищу Пелопса²⁵⁷ для угощения голодных богов – странноприимство отвратительное и бесчеловечное? Куда отнесешь страшные и мрачные призраки Гекаты²⁵⁸, обманы и предсказания Трофония²⁵⁹ из-под земли, или пустословие Додонского дуба²⁶⁰, или обоюдные прорицания Дельфийского треножника²⁶¹, или воды Кастальского источника5, сообщающие дар предвидения? Одного только не предсказали они, а именно, что сами приведены будут в молчание. Здесь не жреческое искусство магов и угадывание будущего по рассеченным жертвам; не халдейская астрономия и наука предсказывать судьбу по дню рождения, наука, сличающая нашу участь с движением небесных светил, которые не могут знать о себе самих, что они такое или чем будут. Здесь не оргии фракиян, от которых, как говорят, ведет начало слово τό Θρη α κέυειν, то есть богослужение; не обряды и таинства Орфея, мудрости которого столько дивились эллины, что и о лире его выдумали басню, будто бы она все увлекает своими звуками; не справедливые истязания, положенные Митрой²⁶² для тех, которые решаются приступить к таковым таинствам; не растерзание Осириса²⁶³ (другое бедствие, чтимое египтянами); не несчастные приключения Исиды; не козлы почтеннейшие мендезиян; не ясли Аписа²⁶⁴ – тельца, лакомо откармливаемого по простодушию жителей Мемфиса. Здесь не то, чем в своих чествованиях оскорбляют они Нил, как сами воспевают, плодоносный и доброклассный, измеряющий благоденствие жителей локтями²⁶⁵. Не буду говорить о чествовании пресмыкающихся и гадов, о расточительности на срамные дела, так что для каждого гада были какой-нибудь особенный обряд и особое таинство; хотя общим во всех видим одно – злосчастное положение поклоняющихся. И если бы им надлежало сделаться совершенными нечестивцами, вовсе отпасть от славы Божией, предавшись идолам, произведениям искусства и делам рук человеческих, то благоразумный не пожелал бы им ничего иного, как иметь такие предметы чествования и так их чествовать, чтобы, как говорит апостол, получить должное возмездие за свое заблуждение (Рим. 1, 27) в том, что они чтят, не столько чествуя чтимое, сколько бесчестя им себя, сделавшись мерзкими по своему заблуждению, а еще мерзостнейшими по ничтожности того, чему кланяются и что чтят, и чтобы стать бесчувственнее самых чтимых предметов, настолько превосходя их безумием, насколько предметы поклонения превышают их ничтожностью.

Итак, пусть всем этим забавляются дети эллинские и демоны, которые доводят их до безумия, присваивая себе Божию честь, и делят их между собой, внушая им те или другие срамные мнения и понятия. Ибо демоны с того времени, как мы древом познания, с которого невовремя и некстати вкусили плод, удалены от древа жизни, стали нападать на нас как уже на слабейших, похитив у нас владычественный ум и отворив дверь страстям. Они, будучи или, вернее сказать, по собственной злобе сделавшись естеством завистливым и человеконенавистным, не потерпели, чтобы дольние сподобились горнего чина, когда сами они ниспали свыше на землю, и чтобы произошло такое перемещение в славе и первичных природах. Отсюда гонение на тварь Божию! От этого поруган образ Божий! И поскольку не рассудили мы соблюсти заповедь, то преданы самозаконию прельщения. И поскольку заблудились, то обесчестили себя тем самым, чему воздавали почести. Ибо не то одно ужасно, что сотворенные на дела благие, чтобы славить и хвалить Сотворившего и насколько возможно подражать Богу, стали вместилищем всякого рода страстей, ко вреду питаемых и потребляющих внутреннего человека, но и то, что богов сделали покровителями страстей, чтобы грех признаваем был не только не подлежащим ответственности, но даже божественным, имея для себя прибежищем сильную защиту – сами предметы поклонения (1).