Богопочитание
И чем же приведен я в страх? Не сочтите меня боязливым сверх меры; напротив, похвалите даже мою предусмотрительность. О самом Моисее слышу, что когда беседовал с ним Бог, хотя многие призваны на гору и в числе их Аарон с двумя сынами священниками и семьдесят старейшин – народоправителей, однако же, велено было, чтобы прочие поклонились издалека, а к Богу приступил один Моисей. Народу же не дозволено и восходить на гору (см. Исх. 24, 1–2), потому что не всякий может приближаться к Богу, но только тот, кто, подобно Моисею, способен вместить славу Божию. Еще прежде, при самом начале законодательства, трубы, молнии, грозы, мрак, гора вся дымящаяся, страшные угрозы, что если и зверь прикоснется к горе, будет побит камнями (см. Исх. 19, 12–13), также другие подобные грозные явления удерживали других внизу горы, и для них достаточно было по надлежащем очищении слышать один голос Божий. Между тем Моисей и на гору восходит, и вступает внутрь облака, и получает закон, и получает скрижали, для народа скрижали письменные, а для тех, которые выше народа, скрижали духа.
Слышу также о Надаве и Авиуде, что они, воскурив фимиам чуждым огнем, им самим и наказаны, тем, в чем оказали нечестие, – нашли для себя погибель во время и на месте нечествования, и хотя отец их Аарон был перед Богом вторым после Моисея, однако не мог спасти их (см. Лев. 10, 1–2).
Знаю, что было со священником Илием и, несколько после него, с Озою. Один понес наказание за беззаконие сыновей, когда они при жертвоприношениях осмеливались прежде времени вынимать мясо из котлов, хотя отец и не одобрял такого их нечестия, а напротив, многократно делал им строгие выговоры (см. 1Цар. 2, 13–14). Другой наказан только за то, что коснулся ковчега, увлекаемого волом, и хотя поддержал ковчег, однако же сам погиб (см. 2Цар. 6, 6–7), – так Бог охранял досточтимость ковчега.
Знаю еще, что даже телесные пороки и в священниках, и в жертвенных животных подвергались строгому исследованию, и было узаконено, чтобы совершенные приносили совершенное; а это, как думаю, служило символом душевной непорочности. Не позволялось также: ни всякому касаться священнической одежды или какого-либо священного сосуда, ни вкушать самих жертв тем, кому не надлежало, или на неприличном месте, или в неприличное время, ни подделывать елей помазания и фимиам служения, ни входить во святилище тому, кто хоть сколько-нибудь был нечист душою и телом. Тем паче не дерзали часто входить во Святая Святых, куда доступ дозволялся только одному и только единожды в год (1).
* * *
Родившись от Бога, я знаю и чту Бога. А то и благочестиво, чтобы знать совершенное богопочтение (2).