О книге Товита

В составе книги Товита различается несколько отдельных частей. После надписания и обстоятельного сведения о лице Товита (гл.1, ст. 1–2), излагается предварительная история Товита от лица его самого (гл. 1:3–3:6). По надписанию, которым книга усвояется Товиту, и по его собственному повествованию о себе, за книгою утвердилось название Товита. Повествование Товита о себе самом служит основою другой истории – сына его Товии, которая излагается в третьем лице от писателя книги (3:7–12). Поэтому книга Товита известна была и под именем Товии, и так как история обоих тесно связана, то она называлась иногда книгою Товита и Товии (или liber utriusqve Tobiae). Две последние главы составляют дополнение к истории Товита и Товии: 13 гл. изображает хвалебную песнь Богу, составленную Товитом, а 14 гл. содержит дополнительные сведения о последующей жизни Товита и его кончине, равно как о жизни и кончине Товии. Изложим коротко цельное содержание книги.

Товит, происходивший из колена Неффалимова, вместе с другими израильтянами отведен был в плен в Ниневию во дни ассирийского царя Енемессара (Салманассара). Еще в отечестве своем, в то время, как колено Неффалимово (с другими коленами израильскими) находилось в отпадении от Иерусалима, Товит от самой юности своей соблюдал заповеди закона Моисеева, ходил в Иерусалим для жертвоприношений и десятин и сохранял себя от идолослужения, которым заражены были его одноплеменники. Он имел жену Анну из отеческого своего рода и от нее – (единственного) сына Товию. В стране плена он остался верен Богу. Он заслужил благоволение Енемессара и сделан был закупщиком царя. Он хаживал в Мидию (по делам) и в мидийском городе Рагах ссудил взаймы своему родственнику Гаваилу десять талантов серебра. Преемник Енемессара Сеннахерим (потерпевший поражение под Иерусалимом) сделался гонителем народа Божия, и многих израильтян во гневе предавал смерти. Товит, по состраданию к участи братьев своих, тайно погребал убитых. Это открылось по доносу одного ниневитянина, и Товит по страху смерти принужден был 6ежать, оставивши дом свой: имение его было расхищено. Вскоре положение его опять переменилось. По смерти Сеннахерима, убитого двумя сыновьями, бежавшими из Ниневии, (третий) сын его Сахердан получил царство. Племянник Товита Ахиахар поставлен был над всем управлением царства, и по его ходатайству Товит опять возвратился в Ниневию (Гл. 1). Ему отданы были жена и сын.

В один из дней пятидесятницы, садясь с семейством за праздничную трапезу, Товит посылает сына своего найти и призвать кого-нибудь из бедных братий, чтобы разделить трапезу. Товия возвращается с известием, что видел удавленного израильтянина, брошенного на площади. Товит немедленно оставил трапезу и похоронил убитого. Считая себя нечистым по закону, он не вошел в дом и лег спать за стеною двора: когда он спал, птицы испражнились на его глаза, и сделались на глазах его бельма. Сначала питал его Ахиахар, а потом, когда Ахиахар оставил Ниневию, слепой Товит получал пропитание от трудов жены своей. Она пряла шерсть богатым людям, а они скупали пряжу и давали ей плату, придавая козленка. Однажды, когда Анна пришла к мужу своему и козленок стал блеять, Товитом овладело подозрение – где она взяла козленка, и он просил жену, чтобы она отдала козленка, кому он принадлежит. Анна огорчилась и обратилась к мужу с сильным упреком, высказывая сомнение в добродетели его самого и обличая его постигшим его несчастьем. Глубоко оскорбленный, Товит обратился с молитвою к Богу и просил себе смерти (Гл. 2, 3:1–6).

В тот же самый день горячо молилась Богу, прося себе смерти, Сарра, единственная дочь Рагуила, родственника Товитова в Екбатанах. Она была отдаваема замуж семь раз и каждого мужа лишалась в первую ночь брака, лишь только оставалась с ним в брачном чертоге: их убивал злой демон асмодей, любивший Сарру. Случилось, что служанки Сарры, быв недовольны своей госпожой, с оскорбительным подозрением и упреками стали говорить в лицо Сарре о смерти мужей ее. Приведенная в отчаяние, Сарра в пламенной молитве просила себе у Бога смерти.

Тогда послан был Вышним архангел Рафаил – спасти обоих, воссылавших молитвы, Товита и Сарру (Гл. 3:7–17).

Товит ожидает себе смерти. В этом ожидании он зовет Товию, дает ему отеческие наставления и завещание,– открывает о cepe6pе, которое отдано Гаваилу в Рагах и должно принадлежать Товии, – вручает сыну рукописание Гаваила, желает, чтобы Товия при жизни его сходил за серебром и поручает ему найти себе проводника. Товии встречается Рафаил, который называет себя родственником Товита Азариею, и соглашается сопровождать Товию в Раги. Товит, обнадеженный известностью спутника, отпускает Товию в путь, к великому огорчению матери (Гл. 4–5).

Рафаил прямо ведет Товию в Екбатаны. Когда пришли они к реке Тигру, и Товия хотел омыться в реке, из реки выскочила рыба и бросилась на него. Рафаил велит Товии схватить рыбу и вынуть из нее сердце, печень и желчь: на пути он объясняет Товии целительные их свойства. Не доходя до Екбатан, Рафаил заводит речь о том, что у Рагуила есть единственная дочь Сарра, прекрасная и умная девица, что по закону она должна принадлежать Товии, и что он, Рафаил, будет стараться устроить этот брак. Товия знает судьбу девушки и приходит в нерешимость. Рафаил напоминает ему о воле отца, чтобы женился он непременно в роде своем, и говорит, что курение сердца и печени рыбы с молитвою прогонит в свадебную ночь демона, и супружество Товии с Саррою, сужденное Богом, будет благословенно. Товия решается – в предчувствии, что судьба его связана с Саррою (Гл. 6).

Слова Рафаила оправдались. Товия получил Сарру в жену. Молитвою и курением асмодей был прогнан и связан ангелом в пустыне египетской. Товия остался в Екбатанах на 14 дней брачного торжества. Между тем Рафаил, чтобы Товии не терять много времени, сан идет в Раги мидийские к Гаваилу за серебром, приносит серебро, и приводит на брачное торжество Гаваила. Товия остается у Рагуила не далее 14 дней, зная, с каким нетерпением отец и мать ждут его в Ниневии. Одаренный от Рагуила и Едны половиною их имения, напутствуемый их благословением и завещанием – получить другую половину имения после сверти их обоих, Товия оставляет с своею супругой Екбатаны (Гл. 7–10).

Когда путники приближались к Ниневии, Рафаил посылает Товию вперед приготовить помещение и исцелить отца рыбьею желчью. Товит получает прозрение, и сугубо счастливые родители с радостью принимают Сарру, и брак опять празднуется 7 дней в Ниневии (Гл. 11).

В благодарность Рафаилу, Товит и Товия хотят наградить его половиною своего имения. Тогда Рафаил открывается им. Он увещевает их продолжать верно служить Богу своему, говорит, что он-то возносил на небо молитвы Товита и Сарры и был послан Богом им на помощь, что он есть архангел Рафаил и был видим ими только в образе, что теперь он возвращается к Богу, а все, случившееся с ними, они должны записать в книгу. От страха они пали ниц, н. когда встали, ангела уже не было (Гл. 12).

Следует одушевленная хвалебная песнь Богу, написанная Товитом, с пророческими взглядами на будущность церкви Божьей. (Гл. 13).

Заключение книги составляют семейные известия. Товит достиг преклонной старости и незадолго до смерти, в увещательной речи к сыну завещал ему оставить Ниневию, разрушения которой нужно было ожидать по пророчеству Ионы. Схоронивши родителей, Товия отправился с женою и детьми в Екбатаны к тестю и теще и поселился у них, оставаясь и здесь верным сыном. Он достиг честной старости, и еще перед смертью слышал о падении Ниневии, радуясь, что Бог избавил его от несчастья. (Гл. 14).

Книга Товита дошла до нас не только на различных языках, но и в различных текстах. Прежде всего, мы имеем греческий текст, который уже в древнее время вместе с другими неканоническими книгами вошел в греческую Библию LXX и распространился вместе с нею. Это общепринятый текст греческой церкви, известный под именем LXX. В древнее же время на греческом языке образовались переработанные изложения общепринятого текста: они сохранились не в полном виде и изданы недавно – Тишендорфом и Фрицшем. На западе в первых веках христианской эры появились латинские переводы. Из них особенно важны: древнейший латинский, известный под именем италийского (Itala), и Иеронимов, вошедший в Вульгату. Книга Товита известна была и на восточных языках. Таковы тексты – халдейский, служивший образцом Иерониму, впрочем, не сохранившийся до настоящего времени, сирский, сохранившийся с 10 ст. 7 главы и напечатанный в полиглотте Вальтона, наконец, два еврейских текста, позднего происхождения и различного вида, открытые в XVI столетии Павлом Фагием и Себастианом Мюнстером, также напечатанные у Вальтона.

Перечисленные тексты представляют несколько различных редакций и предполагают особую литературную историю рассматриваемой книги. Без положительных свидетельств, конечно, нет возможности со всею ясностью раскрыть эту историю, а само изучение текстов, задержанное поздним и доселе еще не окончившимся изданием материалов, сопровождавшееся притом ученой полемикой, только в настоящее время дает возможность твердо установить несколько общих положений.

Ближайший вопрос, который представляли при сличении различных текстов книги Товита, состоял в том, нужно ли признать несколько отдельных писателей, самостоятельно и независимо друг от друга излагавших известное нам содержание книги, а, следовательно, несколько отдельных сочинений, по первоначальному происхождению различных, или при самом различии текстов нужно признать одну первоначальную основу, одно творение, в котором история Товита была первоначально изложена более или менее цельно, так что различие текстов не имеет существенного значения?

Изучение библейских текстов в иностранной богословской литературе, несмотря на обширное ее развитие, вошло в силу и стало приносить по временам добрые плоды с недавнего времени. На первых порах это изучение, под впечатлением новых критических начал, провозглашенных некоторыми экзегетами в приложении к библейским книгам, отличалось только смелостью критики и крайним догматизмом предположений, иногда не основанных ни на чем положительном. В 1900 г. явилось знаменитое сочинение Ильгена: «История Товита по трем различным текстам – греческому, латинскому и сирскому»¹. Это – единственная до новейшего времени монография о книге Товита, замечательная сколько первоначальным впечатлением, какое произвела она в богословском мире, столько же и последующим ее падением. Под влиянием критических гипотез Эйхорна, Ильген смело рассекал книгу Товита на несколько отдельных частей и для каждой предполагал своего писателя в свое время. Писателем первой части (гл. 1–3, ст. 6) называл Товита, писавшего в 689 г. до Р. Хр. в Ассирии на еврейском языке; с 3 гл. 7 ст., оканчивая 12-ю главою и включая сюда 14 главу, он видел другое сочинение, писанное другим лицом уже в Палестине, около 280 г. также на еврейском; происхождение 13 главы определял особо около 10 г. до Р. Хр.; около 120 г. до Р. Хр. полагал новый еврейский текст, соединивший известные прежде отрывки, – и усиливался показать этот текст в халдейском оригинале Иеронима. Затем для всех еврейских текстов Ильген предполагал последовательно появлявшиеся греческие переводы – сначала для каждого текста отдельно, а потом для тех же текстов в их соединении, и с изумительною определенностью провел ряд древних переводов Товита по годам, начиная с 40 г. до Р. Хр.

Сочинение Ильгена увлекло многих; многие экзегеты, в особенности известный Бертольд, вполне отдались его мнениям. С течением времени богословы ближе присмотрелись к теории Ильгена, ближе вникли в самый памятник и осторожнее, как напр. Деветте, стали пользоваться его выводами. Шольц уже совсем отступил от предложенной Ильгеном теории. В новейшее время книга Ильгена со стороны ее общей теории настолько упала, что ученые богословы припоминают ее как образец парадоксов, не основанных на положительных данных. В сложной теории Ильгена, совмещающей столько частных гипотез, поражает решительное отсутствие положительных фактов, которые служили бы в его пользу, и крайняя смелость не только в разделении нескольких первоначальных сочинений, составивших известную нам книгу Товита, но и в определенном указании времени и места их происхождения. За исключением некоторых частных филологических замечаний Ильгена, новейшие ученые совершенно отрицают его теорию о множественности первоначальных сочинений книги Товита².

С изданием большего числа текстов и 6олеее зрелым изучением утвердилось общее убеждение в единстве первоначального основного творения в книге Товита, которое получило разнообразный вид только в позднейших изложениях и списках. Это показывает характер самых разностей, которыми отличаются между собою существующие тексты. В одних, например, история Товита в начале излагается в первом лице от его имени, в Вульгате – вся книга в 3 лице от имени писателя, которому, однако ж, ничто не препятствовало поступить и так и иначе; в одних текстах прибавляются одни подробности, в других – опускаются другие, так например италийский текст подробнее означает место жительства Товита, упоминает об отпадении от дома Давидова и сооружении золотого тельца в Дане Иеровоамом, перечисляет плоды, какие носил Товит в Иерусалиме, замечает, что слепота его продолжалась четыре года, – Ахиахарб питал его два года, серебро оставалось у Гаваила 20 лет, и проч. и проч. Вообще же тексты разнятся друг от друга в именах, числах, второстепенных обстоятельствах, или подробностях одного и того же события, в оборотах и формах речи, в степенях большей или меньшей краткости, или обширности, ясности или темноты данного места. Между тем все тексты совершенно согласны в главном содержании, в общем, существенном составе и ходе повествования. Предположение, имевшее место в прежнее время, будто каждый текст, или, по крайней мере, главные тексты каждый сам по себе, независимо излагает свое содержание, не имеет в свою пользу никаких твердых оснований.

Представляется другой вопрос, не менее важный в истории текста книги Товита: какой из существующих текстов должно призвать за первоначальный? Вследствие наибольшей разности между греческим текстом LXX и латинским Вульгаты, а вместе вследствие особенного уважения западных писателей к трудам бл. Иеронима, этот вопрос доселе поставлен в богословской литературе, как вопрос о сравнительном достоинстве общепринятого греческого текста и Вульгаты.

При малоизвестности памятников греческой письменности на западе и преобладании Вульгаты в прежнее время, очень естественно, что изучение греческого текста Товита долгое время оставалось крайне слабо и преобладало предубеждение в превосходстве текста Иеронимова. Авторитет Иеронимова перевода книги Товита долго держался на свидетельстве переводчика о халдейском оригинале, бывшем у него под руками, и считался на западе подлинным текстом этой книги. Не только католики, но и протестанты пользовались переводом Иеронима предпочтительно. Лютер перевел книгу Товита, вместе с другими неканоническими книгами, с Вульгаты. Скажем еще более: и у нас в России, первые собиратели полной славянской Библии с конца XV века заимствовали книгу Товита, как и другие неканонические книги, с Вульгаты. Должно было пройти немало времени прежде, чем могло возбудиться на западе внимание к греческому тексту и начаться более основательное и многостороннее его изучение. Это внимание, наконец, пробудилось, выражено некоторыми новейшими исследователями открыто и сознательно, и вопрос о сравнительном значении текстов – греческого и Вульгаты неожиданно явился в ином свете. Умножившиеся издания греческих текстов – (труды Тишендорфа делают эпоху в западной богословской науке, очень важную и благоприятную для нашей науки), – усилившееся изучение вновь изданных материалов, все это приводит новейших ученых к признанию греческого текста Товита за древнейший³.

Основания в пользу греческого текста просты и тверды. Повествование книги Товита по греческому тексту сравнительно проще и по литературному характеру древнее. Разности других текстов большею частью объясняются в их происхождении при сличении с греческим текстом LXX. Между тем неясные места собственно греческого текста не находят объяснения в других, или, как выражается Фрицш, прочие тексты объясняются из греческого, но не наоборот. Краткость статьи и намерение провести только общие понятия не дозволяет нам входить здесь в дальнейшие подробности.

Есть еще вопрос относительно общепринятого греческого текста книги Товита: сам ли по себе этот текст есть первоначальный подлинник книги Товита, или он сохраняет для нас в переводе еврейский подлинник, не дошедший до нас? Некоторые ученые, как например Ильген и в новейшее время Евальд, считали греческий текст переводом с еврейского, находя в нем самом следы еврейского происхождения; другие, как например Фабриций и Ян, а в новейшее время Фрицш, считают его за первоначальный оригинальный текст. Следы еврейского происхождения книги находили в том, что речь в греческом тексте Товита сильно отзывается гебраизмами. Однако ж нельзя не отдать справедливости и тому соображению, что, при первоначальном распространении греческого языка между иудеями, последние не могли вдруг отвыкнуть от идиом национальной речи и сразу усвоить язык греческий во всей его чистоте: естественно было еврейскому писателю, писавшему на греческом языке, внести в изложение некоторые особенности еврейского языка. Мы не имеем других данных для более точного определения первоначального языка книги Товита. Для нас достаточно того, что в полный состав греческой Библии Ветхого Завета принята была книга Товита на греческом языке: был ли это оригинал, или перевод, которого подлинник утрачен, мы беспрепятственно можем призвать, что в нем мы имеем подлинное содержание книги по первоначальному его происхождению. Мы знаем, что в первые века по Р. Хр. книги Товита на еврейском языке не было. Ориген говорит, что он спрашивал о том у современных ему евреев и узнал, что у них нет в употреблении книги Товита, и даже между апокрифами не имеют они ее на еврейском языке⁴. Известие Оригена заслуживает особенного внимания. Халдейский текст, бывший в руках Иеронима, представляется позднейшим произведением и может принадлежать к числу тех переводов Товита, какие неоднократно делали потом евреи в христианское время. Признавая за древнейший и подлинный текст книги Товита – греческий текст, изначала общепринятый в восточной церкви под именем LXX, мы должны, наконец, показать отношение к нему других известных текстов.

Кроме общепринятого греческого текста, в восточной церкви в древнее время появились опыты изложения книги Товита также на греческом языке в измененном виде. Этот переделанный, или вновь обработанный греческий текст сохранился не вполне, издан в новейшее время и доселе не обращал внимания ученых⁵. Изучение этого текста обещает важные последствия. Особенности его состоят то в сокращениях, то в распространениях, касаются частностей в изображении происшествий, изменяют или дополняют имена, числа, названия, делают повествование более округленным, плавным, удобопонятным. Эта переделка может быть названа перифразом общепринятого текста: она сходна с греческими изложениями других ветхозаветных книг, напр. Есфири и Даниила, а по времени и характеру напоминает работы Феодотиона. Новое издание этого переделанного текста (так как он имеется в рукописях в некоторых европейских библиотеках) и ближайшее его изучение может еще более усилить значение текста LXX, как первоначального, и послужить к объяснению разностей, появившихся в других текстах. Несмотря на то, что в существующих изданиях этот переделанный текст имеется еще не в полном виде и притом в одной редакции, получено уже довольно важное приложение относительно некоторых других текстов. Так сирский перевод Товита, напечатавший в полиглоте Вальтона, доселе представлявший необъяснимые разности с греческим текстом LXX, по редакции оказался согласным с отрывками этого вновь изданного переделанного греческого текста. Таким образом, этот текст может послужить ключом к объяснению многих разностей в других текстах и, особенно, в западных переводах, для которых образцы заимствованы были с востока. Фрицшу действительно удалось открыть следы этого текста в древних латинских переводах.

Древнейшим, церковным текстом книги Товита в римской церкви был так называемый италийский. Отличительные черты италийского текста книги Товита состоят в том, что он значительно распространен и украшен, снабжен некоторыми прибавлениями аскетического характера, по языку же довольно необработан. Происхождение его полагается большею частью в Африке в конце 2 или в начале З века по Р. Хр. Сабатье, первый и доселе единственный его издатель, собрал цитаты из Книги Товита в писаниях Киприана, Амвросия и других отцов западной церкви: таким образом он был в употреблении на западе, как церковный текст, прежде времени Иеронима и несомненно перешел с востока. Во многих текстах италийского перевода ясны следы общепринятого текста греческой церкви. Но в большей части италийского перевода открыт в настоящее время переделанный греческий текст, хотя остается несколько мест, происхождение которых еще нельзя точно определить. Фрицш в своем издании переделанного греческого текста напечатал параллельно с ним италийский перевод, оказавшийся во многих местах буквально согласным с ним.

Другой латинский текст книги Товита имеем мы в Вульгате, в которую принят перевод бл. Иеронима. О своем переводе Товита Иероним говорит: «вы требуете, чтобы я перевел на латинский язык книгу, написанную по халдейски, именно книгу Товии, которую евреи, отделяя из списка Божественных Писаний, включили в те писания, которые называют агиографами. Я исполнил это по вашему желанию, но не по своей охоте. И так как халдейский язык родствен еврейской речи, то я нашел человека, отлично говорившего на обоих языках, одолел этот труд в один день, и что говорил он мне еврейскими словами, то я при помощи скорописца изложил латинскою речью»⁶. Сопоставляя эти слова Иеронима с вышеприведенным свидетельством Оригена, мы можем, прежде всего, признать, что принятие иудеями книги Товита в число агиографов произошло в христианское время, когда иудеи жили уже в рассеянии, и, как увидим ниже, они пользовались текстом Товита, известным в греческой александрийской Библии. Других известий о халдейском кодексе, бывшем у Иеронима, мы не имеем, и только отчасти можем судить о нем по переводу Иеронима. Латинский перевод Товита в Вульгате как в подробностях повествования, так и в способе изложения, в котором, между прочим, усилен характер назидательности, расходится с греческим текстом дальше, нежели другие известные тексты, но во многих местах он буквально сходится с текстом италийским. Фрицш предъявляет справедливое требование относительно нового пересмотра Вульгаты по древним, еще малоизвестным греческим текстам. Мнение прежних ученых о превосходстве Иеронимова перевода пред текстом греческой церкви главным образом основывалось на убеждении, что халдейский оригинал Иеронима представляет первоначальный еврейский подлинник книги Товита и что история Вульгаты известна со всею ясностью в подробностях, тогда как историю греческого текста нельзя проследить с достоверностью⁷. Мнение о таком достоинстве Вульгаты в настоящее время поколеблено относительно книг неканонических, в особенности происшедших на греческом языке, и если нельзя еще проверить перевод Вульгаты по предполагаемым греческим источникам, тем не менее, вопрос о Вульгате становится так, что прежними мнениями нельзя уже довольствоваться⁸.

Известные ныне еврейские тексты Товита представляют позднейшие переводы этой книги. Один из них, первоначально явившийся в Константинополе 1517 г. и потом изданный П. Фагием⁹, есть перевод общепринятого греческого текста кн. Товита с очень незначительными отступлениями, которые большею частью должны быть признаны делом переводчика. Ильген приписывал этот перевод константинопольскому еврею 12 столетия; Фрицш, не решаясь точно определить время этого перевода, замечает только, что Ильген полагал его слишком поздно, ошибаясь не на одно столетие. Другой еврейский текст, изданный С. Мюнстером¹⁰, составляет довольно свободный перевод латинского италийского текста. Большею частью полагают, что он сделан был каким-нибудь евреем в Италии в 5 столетии.

В дополнение к этим общим замечаниям о текстах считаем нужным сказать несколько слов о славянском переводе Товита. Древних славянских переводов книги Товита прежде конца 15 века, как видно, не было у нас. Собиратели полной славянской Библии Ветхого Завета в конце 5 века вновь перевели книгу Товита с латинского текста Вульгаты, только что изданного на западе. В первых печатных изданиях славянской Библии книга Товита так же осталась в переводе с Вульгаты. Острожские издатели (1581 г.) начали было исправлять ее по греческому тексту, но на первых двух стихах оставили это дело. В первопечатном московском издании (1663 г.) так же удержан был перевод с Вульгаты. Петровские исправители славянской Библии вновь перевели книгу Товита в 1720г. с Вульгаты¹¹. Эта давняя известность книги Товита в старом славянском переводе поставила в великое затруднение последующих исправителей. С 1738 г. несколько лет продолжались недоразумения относительно книги Товита, так как дело касалось и других неканонических книг, так же переведенных на славянский язык с Вульгаты. Сознавая нужду вновь перевести Товита с греческого текста и опасаясь от такой перемены «смуты народной», в 1738 г. стоявший во главе исправителей Стефан, епископ псковский, предлагал св. Синоду, а Синод испросил особое высочайшее разрешение напечатать книгу Товии в двух столбцах двойным текстом – старым с поправками, расположенными внизу под чертою по буквам алфавита, и новым, переведенным с греческого. Вследствие новых недоумений, по предложению исправителей, Синод вновь испрашивал высочайшего разрешения, которое и последовало в 1740 г., поступить иначе – «книгу Товии на одном боку старую, ничего не переменяя, а на другом правленную напечатать: а против греческого текста перевести и напечатать особо в конце же Библии.» Но в 1741 г. печатание Библии перенесено было в Москву и переменившиеся исправители нашли нужным сделать новое донесение о книге Товии, говоря, что «поскольку высочайшими указами велено русскую библию токмо с самыми греческими библиями исправить: того ради хотя они книгу Товии – отчасти с латинской вульгаты в старой русской библии напечатанную и прежними исправителями исправляемую с помянутою латинскою вульгатою свидетельствовали и начисто переписали: однако в состав библейный над силу вышеозначенных указов не клали; а положили в состав библейный с греческого диалекта, в вышеупомянутой полиглотте (Вальтона) обретаемого, переведенную, которая и полнейша и довольно без латинской вульгаты имеющуюся в себе историю изъясняющая; а оную книгу Товии, с латинского диалекта переведенную, в волю и рассмотрение св. Синода особо за составом положили.» При окончательном издании славянской Библии 1751 г. действительно удержан был вновь сделанный перевод с александрийского греческого текста, который и доселе сохраняется¹².

Редакция Прав. Обозрения в русском переводе кн. Товита пользовалась изданием греческой Библии Ветх. Завета LXX Тишендорфа¹³.

Мы довольно долго остановились на тех понятиях о книге Товита, какие дает нам сравнительное изучение текстов. В исследовании о библейских книгах главным источником сведений очень часто остаются самые книги в сохранившихся текстах: в особенности это должно сказать о книгах неканонических. Сведений исторических о книге Товита мы почти не имеем. Относительно вопросов о происхождении книги, о ее писателе, о времени и месте написания можно делать только те или другие предположения на основании внутренних признаков самой же книги. Взаимное сличение мнений, появлявшихся в разное время, конечно открывает, наконец, относительную слабость одних предположений и подтверждает относительное достоинство других: но далее общих и предположительных суждений невозможно простираться в этой бедной фактическими данными области.

Экзегеты прежнего времени, между которыми видное место занимает Аллиоли, при разрешении вопросов о происхождении книги Товита и о ее писателе буквально толковали относящиеся сюда показания самой книги¹⁴. Обыкновенно говорили, что первые 12 или даже 13 глав написаны самим Товитом, 14 глава – сыном его Товиею, а последние два или четыре стиха – внуком Товита, или неизвестным израильтянином, которого надобно считать и издателем книги: таким образом утверждали, что книга в нынешнем ее виде произошла прежде времени плена вавилонского, ранее некоторых канонических книг. Такое предположение, основываясь на непосредственном буквальном отношении к показаниям книги, не принимает во внимание ни литературной ее обработки, ив других обстоятельств, и ведет к неразрешимым противоречиям.

Другие ученые, между которыми особенно упомянем Шольца, держась данных в самой книге, утверждали, что существовали наследственные семейные записи, или предания о Товите и Товии, которые и послужили источниками книги. Отрывочные известия или предания, не соединенные в одно целое, не обработанные литературно, еще не составляли известной нам книги и конечно не имели того вида, какой в ней потом получили; письменное изложение имевшихся материалов, расположенное и обработанное известным образом, образовало книгу Товит, единство которой заключалось в совокуплении материалов и их изложении. Это конечно было делом одного писателя. Таким образом, вместо того, чтобы предполагать нисколько отдельных первоначальных сочинений, отдаленных одно от другого веками, из которых каждое лишено надлежащей целости в содержании и между тем литературно изложено, – ближе к истине допустить, что источниками известной нам книги могли быть отдельные известия, нисколько не составлявшие еще отдельных книг и не имевшие позднейшей литературной формы, – что совокупление этих материалов в одно целое, изложенное известным нам образом, составило книгу Товита. При таком предположении первоначальное цельное изложение книги Товита, оразнообразившееся уже в последующих изложениях (текстах), само собою будет приходиться позднее времени Товита: оно естественно будет относиться к эпохе, наступившей для иудеев за временами плена, которые сделались предметом исторического воспоминания и литературного воспроизведения.

Попытки ученых точнее определить время книги Товита доселе не увенчались успехом. Решение вопроса облегчилось бы значительно, если бы известно было, на каком языке – еврейском, или греческом написана первоначально книга. Здесь помогла бы, по крайней мере, известность периода, с которого усиливается греческая письменность между иудеями. Известия, служившие источниками книги, конечно, передавались и записывались на еврейском языке. Но о первоначальном языке самой книги нельзя сказать ничего положительного.

Употребление книги Товита у древних писателей также могло бы если не открыть нам ее первое появление, то в некоторой мере определить ее время. Но и с этой стороны мы лишены необходимых данных. В сочинениях Филона и Иосифа Флавия, равно как и других писателей дохристианскоro времени, не только не встречается свидетельств о книге Товита, даже никем из ученых доселе не найдено ни одного указания или намека на какие-либо места этой книги. Нельзя показать употребление книги Товита и у священных писателей Нового Завета¹⁵. Слова из книги Товита в первый раз приводятся Поликарпом, епископом сирийским, а о самой книге в первый раз ясно говорится в сочинениях Климента александрийского (во второй половине II века). Это отсутствие внешних свидетельств боле раннего времени вызвало даже недоразумения и ошибочные заключения о времени происхождения книги. Эйхорн высказал сомнение, что книга Товита едва ли может принадлежать ветхозаветному писателю, а Фабриций положительно утверждал, что она написана около 100 г. по Р. X. Эти крайние мнения произошли только вследствие отсутствия ранних свидетельств о книге Товита и не имеют в свою пользу никаких положительных оснований; они впрочем и не нашли большого сочувствия между учеными.

Из новейших исследователей едва ли не самое раннее время назначает книге Товита Евальд¹⁶, который полагает, что она написана каким-нибудь евреем на дальнем востоке в исходе персидского владычества над Иудеею, и переведена с первоначального еврейского языка на греческий в последнем веке перед Р. X., или немного позднее. Этот известный критик, вообще слишком строгий в вопросах о древности письменных памятников, прибавляет лишнее старшинство рассматриваемой книге, вследствие желания – объяснить ее особенности из положения евреев в чужеземных странах, или в чуждой зависимости; вместо твердых доводов в подкрепление предложенного мнения, мы встречаем здесь новые гипотезы, которые в различных отношениях вызывают недоразумения и требуют вновь сильных подтверждений

Бо´льшую вероятность имеет мнение Шольца, который полагает время написания книги Товита не раньше, как в первые времена греко-македонского владычества. Если книга Товита могла быть написана первоначально на еврейском языке, и тогда – черты, в которых является перед нами иудейство по изображению книги, не позволяют относить ее к 6олеее ранним временам, не говоря о том, что ранее периода греко-македонского владычества евреи едва ля могли писать или переводить по-гречески.

Фрицш, ссылаясь на следы греческого влияния, заметно обозначившегося в книге, полагает, что она написана незадолго до войны маккавейской, или вскоре после этой войны. Но он особенно настаивает на том, что более позднего происхождения она не может быть. Она резко отличается по ее внутреннему характеру от позднейших произведений. Простота речи, отсутствие всякой искусственности и риторических приемов ясно отличают ее от других письменных памятников позднейшего времени.

Писатель книги Товита близко знаком с местностями Палестины и Мидии. Из этого нельзя, однако ж, сделать верных заключений о месте написания книги. Она могла быть написана в Палестине точно так же, как и в других местах письменной деятельности последних веков дохристианской эры, какими преимущественно были Александрия и Вавилон, а мнения ученых об этом предмете доселе не привели ни к какому определенному заключение.

Оставляя смутную область предположений, скудных по содержанию, возвратимся еще раз к самой книге, чтобы оценить ее внутреннее достоинство, на котором основано ее практическое употребление.

Цель книги Товита – представить в форме исторического повествования образец истинного, деятельного благочестия, показать его силу и крепость посреди окружающей испорченности нравов, представить его несокрушимость под ударами тяжелых бедствий, его неизменность при всех искушениях язычества, не ведавшего Бога истинного, а потом, раскрывши все испытания, какие способно перевести истинное благочестие, показать справедливое воздание благочестивым в чудесном примышлении и хранении Божием. Способ изображения вполне приспособлен к предположенной писателем цели. Изображение характеров действующих лиц чуждо искусственной идеализации: оно трогает читателя своею верностью действительности. В отчетливых и нежных чертах представлены здесь действительные добродетели: читатель чувствует внутреннюю силу искреннего благочестия, видит, как проявляется оно деятельно, как при всех неблагоприятных условиях оно хранит верность своему Богу, которая не посрамляет, – как проявляется в разных положениях любовь отца, матери, сына, супруги, – как естественные чувства сердца могут волновать самых благочестивых людей. Очерки обстоятельств и речи действующих лиц ярко и коротко выражают самое необходимое. Изложение вообще носит характер сжатости, самобытности и простоты. Вся книга проникнута тою искреннею нравственною силою и строгостью, которая всегда действует на чувство непредубежденного читателя.

Не можем, однако ж, оставить без внимания и того, что при всей простоте повествования, цель книги – несомненно преднамеренная, и по этой преднамеренности самая книга относится не столько к числу книг исторических, сколько учительных. Основное содержание в книге Товита, по времени и месту описываемых происшествий, предлагается как историческое: но самое повествование по его духу и форме является таким произведением, которое принадлежит сравнительно позднейшему времени, нежели описываемое содержание. Типы действующих лиц, обстановка, которою они окружены, общий строй понятий, проходящий в целой книге, все это изображает нам состояние иудейства в позднее время его истории. Писатель выводит действующие лица, как лица отдаленной исторической эпохи, но изображение во многих чертах носит печать времени, сравнительно позднейшего. Вследствие такого отношения между содержанием книги и характером изложения, при подробном рассмотрении книги открывается неудобство объяснить все частности повествования исторически и рождается затруднение согласить с учением Библии, или собственно книг канонических, некоторые частные представления этой книги. Новейшие исследователи нашли здесь обильную пищу для критики и усиленно истощались в предъявлении различных несообразностей книги – исторических и догматических.

Посмотрим, как поняла это дело Церковь. Указанное нами отношение – между историческим содержанием книги и его обработкой у писателя – в церкви христианской было замечено и сознано с первого времени. Принявши в состав Библии книгу Товита, вместе с другими подобными книгами, Церковь изначала отличила эту книгу как неканоническую. Св. Афанасий великий, согласно с общим преданием и разумением Церкви, поставляет Товита между книгами, которые «Не признаны каноническими, но назначены отцами для чтения…» Отделение Товита от книг канонических и означает то, что эта книга в историческом и догматическом смысле заключает в себе некоторые частные мнения, которые церковь допускает, как частные, но не налагает их на своих членов, довольствуясь обязательным значением учения книг собственно канонических. Между тем Церковь признает книгу Товита, наряду с другими неканоническими книгами, полезною для всех вступающих в общество христиан в желающих огласитися словом благочестия. Все, внимательно изучавшие книгу Товита, соглашаются в том, как много нравственной силы заключено в назидательном повествовании о Товите и его семействе. Этою-то назидательности Церковь ограничивает употребление книги, находя ее полезною для чтения, для оглашения, для проповеди христианского благочестия. По той искренней и разумной нравственной строгости, какою проникнута книга Товита, Церковь всегда принимала и предлагала ее в практическое руководство деятельной благочестивой жизни.

Отцы и учители древней восточной церкви: св. Поликарп смирнский, Климент и Ориген, Афанасий великий, Василий великий, Иоанн Златоуст, как замечали мы прежде, с уважением отзывались о книге Товита или пользовались ею для целей назидания. Древнейшие отцы церкви западной еще менее придавали значения частным мнениям книги Товита и всего более имели в виду пользу ее практического приложения. Св. Киприан в своих сочинениях часто приводит места из Товита, пользуясь италийским переводом, самое происхождение которого полагают в Африке. На одном из поместных соборов, бывших в Африке, книга Товита была упомянута вежду книгами Свящ. Писания в соборном правиле¹⁷. Иларий, неоднократно пользующийся книгой Товита, свидетельствует, что некоторым действительно нравилось – присовокупивши Товит и Юдифь, считать двадцать четыре священные книги по числу букв греческих¹⁸. Амвроcий медиоланский, желая возвысить нравоназидательное достоинство книги Товита, написал особое сочинение de Tobia, в котором поставляет эту книгу выше обыкновенных сочинений человеческих, как книгу священную (liber propheticus). И блажен. Иероним, настаивая на исключении книги Товита из числа книг канонических, не отвергает ее практической пользы для народа.

Мы уверены, что читатели, пользуясь книгой Товита в предложенном русском переводе, будут иметь возможность собственным опытом вполне оценить ее практическую назидательность. Нравственное впечатление этой книги так сильно, что и современные христиане западных вероисповеданий при всех предубеждениях, порожденных новейшим направлением мысли на западе, не могут отрешиться вниманием от этого памятника священной древности и продолжают пытливо изучать его во всех подробностях.

Свящ. Г. Смирнов-Платонов