Нравственный закон и поступок

Естественный нравственный закон выражается в совести. Совесть есть у всех людей; ее деятельность состоит в том, чтобы направлять человека на путь добра.

Но совесть, или внутренний нравственный закон, часто, по причине греховной жизни, помрачается в сознании человека, искажается, извращается. И апостол Павел свидетельствует, что после грехопадения первых людей естественный человек под влиянием греха до такой степени исказил свой нравственный закон, что он не иначе узнал свое греховное состояние, как посредством уже откровенного закона (см.: Рим. 7:7).

Естественный нравственный закон в падшем человеке носил на себе отпечаток его страстной греховной природы и по этой причине уже не мог правильно и надежно руководить его к нравственному совершенствованию и истинному богоугождению. Поэтому Господь и дал людям в помощь их немощной и извращенной совести Свой Божественный закон, в котором требования воли Божией предлагаются весьма ясно и положительно. Этот закон называется положительным, или откровенным, нравственным законом.

Необходимость дарования этого откровенного закона, таким образом, вызывается грехом человека. Почему апостол Павел и говорит: Для чего же закон? Он дан после по причине (ради) преступлений, т.е. вследствие грехопадения (Гал. 3:19). Но по существу Богооткровенный нравственный закон не есть что-то совершенно чуждое человеку.

Этот закон в существе своем тот же самый закон, который неизгладимо написан в сердцах людей. Так, древние ветхозаветные праведники – патриархи, говорит священномученик Ириней Лионский, имели сами в себе правду и силу закона, написанную в их сердцах и душах. Любили создавшего их Бога и воздерживались от несправедливости к ближнему. «Но когда эта правда и любовь к Богу пришли в забвение и исчезли в Египте, то Бог, по великому благоволению Своему, явил Себя людям посредством голоса... и предустроял человека посредством Десятословия в дружбу Свою и в согласие с ближними».¹ То же говорит святитель Василий Великий относительно главной заповеди – заповеди любви. Он говорит: «Любовь к Богу, а также и к ближним, не есть что-либо, учением приобретенное... В нас вложено некоторое прирожденное стремление, в себе самом заключающее побуждение к общению любви». И оно – это стремление любви – заповедями Божиими только тщательно возделывается, благоразумно воспитывается в людях и при помощи благодати возводится до совершенства.²

Таким образом, требования откровенного нравственного закона так сродни и близки человеческому духу, что они составляют как бы требования самой нашей нравственной природы. Поэтому при даровании, например, ветхозаветного закона Господь устами Моисея говорит: Заповедь сия, которую я заповедаю тебе сегодня, не недоступна для тебя и не далека. Но весьма близко к тебе слово сие, оно (не только) в устах твоих, (но) и в сердце твоем (Втор. 30:11,14).

Что же такое откровенный нравственный закон?

Под именем откровенного нравственного закона разумеется тот данный Богом закон, который был сообщен людям в разное время через избранных патриархов и святых мужей-пророков в Ветхом Завете и через Самого Господа нашего Иисуса Христа и Его апостолов в Новом Завете. В соответствии с двумя различными периодами в раскрытии этого закона он разделяется на ветхозаветный, или Моисеев, закон и новозаветный, или евангельский.

Под именем ветхозаветного, или Моисеева, закона разумеются данные через Моисея богоизбранному еврейскому народу заповеди и повеления, повторявшиеся и объяснявшиеся потом через пророков и других богодухновенных учителей ветхозаветной Церкви.

По своему содержанию ветхозаветный закон может быть разделен на: а) закон нравственный, излагающий правила об отношении человека к Богу и ближнему; б) закон обрядовый, излагающий правила о скинии, священных лицах, праздниках, жертвах, и в) закон гражданский, излагающий правила общественной и семейной жизни евреев. (Закон обрядовый и закон гражданский имели только временное значение, и их обязательность прекратилась вместе с появлением евангельского закона.)

По своему составу Моисеев закон чрезвычайно велик и многообразен. Так, в Пятикнижии раввины насчитывали 248 повелений и 365 запрещений. Кратко главное содержание ветхозаветного нравственного закона изложено в десяти заповедях, данных Моисею на Синае и написанных на двух каменных скрижалях. Сущность же всего нравственного ветхозаветного закона заключается в любви к Богу и ближним, сообразной с любовию к себе.

Первые четыре заповеди Десятословия содержат обязанности человека к Богу; последние шесть излагают обязанности человека к ближним.

В первых заповедях Господь обращается к человеку с требованием от него правильных отношений к Себе в мыслях и сердечных движениях (1-я и 2-я заповеди), затем в словах (3-я заповедь) и, наконец, в делах (4-я заповедь).

В 5-й заповеди упорядочиваются отношения человека к родителям, лежащие в основе всех других человеческих отношений.

Следующие четыре заповеди узаконивают и освещают все те блага, которыми обеспечивается существование человеческого общества и нравственная сторона жизни в нем: телесная жизнь человека (6-я заповедь), порождающий ее брачный союз (7-я заповедь), материальное имущество, или собственность (8-я заповедь), также собственность духовную – честь или доброе имя ближнего (9-я заповедь). И, наконец, 10-я заповедь с неоднократным запрещением «не пожелай» направлена против корня греха в сердце – зависти человека, воспрещая всякое вторжение в права наших ближних.

Ветхозаветный нравственный закон (сокращенно изложенный в Десятословии) имеет следующие отличительные черты и особенности:

1.Закон дан среди грома и молнии и начинается величественными и грозными словами: «Аз есмь Господь Бог твой». Величие и могущество законодателя, требующего безусловного послушания, – вот первое, что внушается ветхозаветным законом. Господь говорит, а народ должен слушать и исполнять, притом каждое повеление сопровождается угрозою немедленного наказания за неисполнение закона и обетованием награды за исполнение его (см.: Исх. 20:5–6). Все это требовалось воспитательными целями, особенно такого грубого и склонного к языческим увлечениям народа, каким были евреи.

2. Касаясь всевозможных отношений, встречающихся в человеческой жизни, предписания закона направлены преимущественно на внешнюю сторону жизни, запрещая прежде всего преступные действия, и простираются до мелочей, определяя каждый шаг жизни ветхозаветного человека. Этого требовала воспитательная задача, состоявшая в том, чтобы через область внешнего постепенно вести человека к внутреннему. Этой же задачей воспитания народа грубого, жестоковыйного, только что вышедшего из тяжкого рабства, который только постепенно, шаг за шагом, мог восходить от внешнего к внутреннему, от чувственного к духовному, объясняется и то обстоятельство, что закон выражается главным образом в форме запрещения: почти каждая заповедь Десятословия начинается частицею «не» (не делай того-то и того-то).

3.Несмотря на это, ветхозаветный закон Моисея сам по себе свят и совершен, за его строгостью скрывается милость и благость Божия; и ограничен он только ввиду несовершенства народа, получившего закон. Часто повторяющееся в законе запрещение «не пожелай» показывает, что законом воспрещаются не только преступные действия, но и самые тонкие и скрытые мысли и желания, направленные ко вреду ближних и разрушающие нравственное существо человека.

А главная положительная христианская заповедь, заповедь о любви, есть и в Ветхом Завете: люби Господа, Бога твоего, всем сердцем твоим, и всею душею твоею и всеми силами твоими (Втор. 6: 5) и: люби ближнего твоего, как самого себя (Лев. 19:18).³

4.Ветхозаветный нравственный закон дан был не только для уяснения воли Божией, но и для раскрытия народу еврейскому его нравственной испорченности, или греховности. Это имело воспитательное значение. Чтобы врачевать болезнь, надо сначала вывести наружу скрытый яд ее.

Как же достигал этого закон?

Закон своими строгими предписаниями должен был дисциплинировать жизнь еврейского народа и побуждать его поступать согласно с предписаниями Божественной воли, делаться праведными и святыми. Однако все усилия выполнять предписания закона приводили ветхозаветного человека к сознанию своей греховности (ибо законом познается грех – Рим. 3:20) и своей немощи в исполнении всех требований закона, к сознанию, что делами закона не оправдается пред Ним никакая плоть (Рим 3:20). Таким образом возбуждалось в человеке желание высшей помощи, так ветхозаветный закон становился «пестуном во Христе». В этом значение ветхозаветного закона.

Начальное нравственное состояние подзаконного человека хорошо изображает апостол Павел по опыту собственной жизни в 7-й главе Послания к Римлянам. Без закона, говорит он, т.е. пока он еще не сознавал вполне требований закона, он думал, что живет так, как должно жить. Не сознавая ясно требований закона, он считал себя праведным и имел только общее понятие о греховности. Когда он стал узнавать, чего требует закон, и стал исполнять его, как Еврей от Евреев (Фл. 3:5), тогда у него явилось сознание личного греха. Общее понятие о греховности превратилось у него в сознание своей личной греховности. Я не иначе узнал грех, говорит он, как посредством закона. Ибо я не понимал бы и желания, если бы закон не говорил: не пожелай (Рим. 7:7). Самое исполнение закона приводило его не к нравственным, а только к законным, легальным, внешним (в нравственном смысле), но и мертвым поступкам, потому что он теперь ясно стал сознавать, что делает то, к чему в душе нет искреннего расположения, что исполняет он закон только рабски, из страха перед наказанием (см.: Рим. 8:15). Это не то значит, чтобы совесть Савла не одобряла закона, напротив, он находит в нем удовлетворение, удовольствие, сонаслаждается закону Божию по внутреннему человеку (см.: Рим. 7:15–22). Но дело в том, что жившие в глубине его духа наклонности были прямо противоположны требованиям закона; прежде не сознаваемые им, они, благодаря именно ревности и точности, с какими он старался исполнять закон, выступили теперь в его сознании с большею силой и ясностью, так что он увидел в себе только грех, понял, что в нем живет не добро, а зло, что он нравственно бессилен, крайне грешен, мертв. Ибо без закона грех мертв... Но когда пришла заповедь, то грех ожил, а я умер; и таким образом заповедь, данная для жизни, послужила мне к смерти (Рим. 7:8–10). Однако только благодать Христова могла спасти его от этой мертвенности.

Таким образом, подзаконный человек, по изображению апостола Павла, сознавал себя личным грешником, исполняя требования закона только внешне (легально), при этом признавая себя рабом закона, который он исполнял не по сознанию его безусловного достоинства, а из рабского страха перед последствиями его неисполнения, признавая себя рабом греха, от которого он, к ужасу своему, не мог освободиться.

Сознавая также бедственное состояние свое, апостол некогда говорил: Бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти? (Рим. 7:24). И выход из этого бедственного положения апостол видел только во Христе: Благодарю Бога моего Иисусом Христом, Господом нашим... Закон духа жизни о Христе Иисусе свободил мя от закона греха и смерти (Рим.7:25; Рим.8:2).⁴

Таким образом, значение закона Моисеева состояло в том, что он:

1) раскрывал ветхозаветному человеку всю нечистоту его греховной природы, его греховное состояние;

2) указывал на необходимость выйти из этого состояния путем тщательного исполнения заповедей закона;

3) а так как человек не в силах был выполнить требования этого закона, то последний приводил его к сознанию своей немощи.

Поэтому еврей спасался не делами закона, который давал возможность только на время очищать тело, а не истреблять грех совершенно (ибо невозможно, чтобы кровь тельцов и козлов уничтожала грехи – Евр. 10:4), но спасался верою в грядущего Мессию.

Под именем евангельского нравственного закона разумеются те истины и правила, которые возвестил людям Сам Господь Иисус Христос и проповедали всему миру Его святые апостолы.

Сущность этого закона Господь выразил в двух главных заповедях:

1) в заповеди о самоотвержении: если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за мною (Мф. 16:24) и

2) в заповеди о любви к Богу и ближнему: Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим... возлюби ближнего твоего, как самого себя (Мф. 22:37,39).

Первая заповедь имеет своею целью искоренение в нас начала всякого греха – гордости или самолюбия. Вторая имеет целью с помощью животворной силы любви укоренить в нас вместо прежней греховной жизни семя новой, обновленной жизни, жизни святой и богоугодной, и воссоединить нас с Богом, Который есть Любовь (1Ин. 4:8).

Так как евангельский закон по времени возникновения следует за ветхозаветным законом, то возникает вопрос: в каком отношении новозаветный нравственный закон находится к ветхозаветному?

Это отношение определил Сам Господь Иисус Христос, сказав, что Он пришел «не нарушить», т.е. не отменить закон Моисея, служивший необходимой подготовкой к закону евангельскому, но только «исполнить», т.е. восполнить недостающее, усовершить незавершенное (см.: Мф. 5:17–18). Это Он И совершил именно тем, что освободил ветхозаветный закон от тех временных форм, которые уже не могут иметь места в духовно-благодатном Царстве Христовом, раскрыл его вечное содержание, сокровенную, внутреннюю духовную его сущность, заключавшуюся в любви к Богу и ближним. Такой закон Христос дал людям в соответствии с новым возрожденным состоянием человека.

Господь Иисус Христос спас человека, освободил его от власти греха и его следствий, воссоздал, обновил человеческое естество, влил в него новые благодатные силы «яже к животу и благочестию». И закон, данный людям Спасителем, уже не был теперь внешним и чуждым для человека, каким был ветхозаветный закон, а совпадал по своему содержанию с внутренним желанием возрожденной благодатью человеческой воли, явился в полном смысле духовным законом свободы, родственным обновленной природе человека. И поэтому «древняя» по букве заповедь о любви по духу несомненно стала «новой заповедью». Заповедь новую даю вам, да любите друг друга (Ин. 13:34; см.: 1Ин. 2:7). Только теперь, во Христе Иисусе, вдохновлено в человека новое желание, новый дух, силою которого он может стремиться и достигать идеала любви.

Иисус Христос строил новозаветный закон на том же основании, которое было заложено в древнее время пророками. Поэтому Он подтвердил основные заповеди ветхозаветного закона как неизменное руководство в нравственной жизни и непременное условие спасения. Если же хочешь войти в жизнь вечную, соблюди заповеди... Какие?.. Не убивай, не прелюбодействуй, не кради и др. (Мф. 19:17–18). И вместе с тем Его здание совершенное, т.е. возвещенный Им закон выше, превосходнее.

В чем же превосходство и отличие новозаветного закона от ветхозаветного?

1. Закон Моисеев был законом внешних дел, это был закон буквы, закон рабства, требовавший себе послушания и упорядочения главным образом внешнего поведения человека. Спаситель же требует от людей не внешних только дел закона, но прежде всего чистоты внутренних помыслов, нравственного настроения, сердечного расположения. Евангельский закон запрещает не только убийство как факт, но и напрасный гнев, бранные слова против ближнего; запрещает не только блудодеяние, но и похотливое пожелание, не только не дозволяет месть врагу, око за око, зуб за зуб, но и заповедует любовь к врагу.

Вы слышали, что сказано древним: не убивай, кто же убьет, подлежит суду. А Я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду; кто же скажет брату своему: «рака» (пустой человек), подлежит синедриону (верховное судилище); а кто скажет: «безумный», подлежит геенне огненной. ...Вы слышали, что сказано древним: не прелюбодействуй. А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем (Мф. 5:21–22;27–28).

Таким образом, евангельский закон есть закон не столько внешних исправных действий, сколько внутреннего обновления и душевной перемены, внутренней чистоты и искренних сердечных расположений. А сводя закон с внешнего на внутренний, Христос сливает его в одно с собственными внутренними влечениями и требованиями человека, делает его законом свободы, законом духа. Праведнику этот закон «не лежит», как что-то внешнее, чуждое ему, отличное от его внутреннего закона и обязательное только по самому внешнему авторитету: он творит добро, движимый к тому внутренним святым настроением, он поступает так, как бы никто ни к чему его не обязывал, и живет по закону Божию как по естественному закону духовной жизни. Поэтому новозаветные заповеди названы «не тяжкими, легкими», в отличие от ветхозаветных, «тяжелых и неудобоносимых». Вообще новозаветный нравственный закон определяет собой не те или иные частные только поступки внешнего поведения человека, но главным образом внутренний строй его жизни.⁵

2. Побуждения к исполнению нравственного закона в Новом Завете совершенно иные, чем в Ветхом Завете, – высшие, более чистые, чем в Ветхом Завете. Закон ветхозаветный побуждал обетованием земных и временных благ, закон новозаветный указывает исключительно блага небесные, вечные, побуждает искать прежде всего «Царства Божия и правды Его». Святитель Иоанн Златоуст говорит: «Здесь обещается уже не земля, текущая млеком и медом, не маститая старость, не хлеб и вино, не стада овец и волов, но небо и блага небесные, усыновление, братство с Единородным, соучастие в наследии, в славе и царствовании и другие бесчисленные награды»⁶. Другим побуждением к исполнению нравственного закона для ветхозаветного человека был страх наказания; закон Моисеев угрожал за нарушение почти всех заповедей смертью. Закон евангельский побуждает человека к исполнению воли Божией преимущественно любовью. Христос требует исполнения нравственного закона не ради похвалы и прославления от людей: ...не творите милостыни вашей пред людьми... Христос требует исполнения нравственного закона ради нашего внутреннего расположения, ради сердечного устремления нашего к Богу. Чистоту нашего внутреннего настроения в наших делах Спаситель сравнивает с человеческим глазом. «Светильник для тела есть око, светильник для души – сердце». Если намерения наши чисты, то и вся жизнь наша должна быть светла и ясна. «Добрые намерения производят добрые дела... Не столько обращают внимание на то, что человек делает, сколько на то, что он при этом имеет в виду», – говорит блаженный Августин⁷.

Господь Иисус Христос не только сообщил людям закон, но и даровал силы к исполнению этого закона. Закон Моисеев был немощен в этом отношении: он показывал человеку его греховность, но не давал силы к исполнению своих предписаний и не мог оправдывать грешников. Закон евангельский есть сила Божия ко спасению всякому верующему (Рим. 1:16). Исполнение этого закона облегчается для новозаветного человека живым примером совершеннейшей жизни Иисуса Христа, силою открывшейся благодати, учреждением Церкви и ее спасительными Таинствами. Потому-то евангельский закон и называется законом благодати, законом свободы и усыновления (см.: Рим. 8:15; Гал. 4:5).

Все эти особенности новозаветного закона указывают на его превосходство пред ветхозаветным законом, на его новизну по сравнению с этим древним законом. Правда, Спаситель не принес новых скрижалей закона, не дал формально нового нравственного кодекса взамен ветхозаветного нравоучения, но, тем не менее, Он был Законодателем, основавшим Свое новое царство. Не отменяя древнего сокровенного нравственного закона, Христос и не повторяет его, не умножает его заповедей, но, так сказать, переводит его с вещественных скрижалей на скрижали человеческого сердца и через то дает ему такую полноту и высоту, такую силу, каких не имело ветхозаветное законодательство.

Христос Законодатель говорит о том, каков должен быть человек в мыслях, желаниях, чувствованиях. Христос не только во всей полноте и глубине выяснил принцип и дух откровенного закона, но и Сам совершеннейшим образом исполнил его. «Я пришел разрешить клятву, лежащую на вас за преступление закона, поэтому должен прежде всего Сам исполнить весь закон», – рассуждает святитель Иоанн Златоуст. Таким образом, новозаветный закон должен быть назван новым в том смысле, в каком, например, растение, полное зелени, цветов и плодов, называют новым по сравнению с семенами, из которых оно выросло и развилось. Поэтому Сам Спаситель назвал установленный Им союз человека с Богом Новым Заветом, а апостол Павел называет Христа лучшего завета поручителем (Евр. 7:22), выражая этим мысль о превосходстве Нового Завета перед Ветхим. Святитель Василий Великий, объясняя отношение новозаветного закона к ветхозаветному, говорит так: «Полезны и светильники, но до солнца; приятны звезды, но только ночью. А если смешон тот, кто при солнечном свете возжигает пред собою светильник, то гораздо смешнее тот, кто при евангельской проповеди остается в законной сени».

Евангельский закон более частно и подробнее раскрывается в заповедях или законах церковных. По существу законы церковные – это те же требования закона Христова, только частнее раскрываемые в приложении к жизни членов церкви Христовой. Таковы, например, правила церковные о постах, исповеди, причащении Святых Тайн и другие.Следование им для всякого члена Церкви Христовой обязательно в силу слов Спасителя: а если и Церкви не послушает (брат твой), то да будет он тебе, как язычник и мытарь (Мф. 18:17).

Кроме церковных законов, существуют в человеческом обществе еще законы гражданские. Они имеют целью не столько нравственное совершенствование каждого человека, сколько благоустройство внешнее и преимущественно общественное благополучие и спокойную жизнь общества. От чисто нравственного закона они отличаются более внешним и механическим характером и по своему внутреннему достоинству они ниже нравственного закона Христова. Однако и они совершенно необходимы при настоящем порядке вещей: без них не могло бы существовать общество и не могла бы преуспевать нравственная жизнь. Поэтому и они обязательны для христианина в силу христианского учения о божественном происхождении авторитета власти.

Всякая душа, – говорит апостол, – да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены. Посему противящийся власти противится Божию установлению (Рим. 13:1–2)⁸.

В восполнение десяти заповедей Ветхого Завета Спаситель предложил учение о блаженствах. В девяти заповедях блаженств Господь начертал образец жизни, свойственный Его последователям. Не отменяя того, что предписывалось Ветхим Заветом, Спаситель расширяет и возвышает смысл древних заповедей, внушая людям стремление к идеальному совершенству и начертывая путь к этому совершенству. Святитель Иоанн Златоуст замечает, что в Нагорной беседе Иисус Христос дает заповеди выше древних, предлагает путь к некоторому божественному и небесному образу жизни⁹.

Отличительные особенности евангельских изречений о блаженствах состоят в следующем:

1. В изречениях о блаженстве Иисус Христос начертывает такой идеал нравственной жизни, предлагает такие нравственные правила, которыми упорядочивается преимущественно внутренняя жизнь человека, так что его внешняя жизнь и деятельность являются необходимым следствием внутреннего его настроения.

Здесь недостаточно одного внешнего доброделания, или внешнего исправления поведения, а требуется внутренняя перемена, внутреннее обновление, не ветхозаветная законническая праведность, а справедливость евангельская, праведность духа и истины.

2. Нравственные требования, излагаемые в изречениях о блаженстве, не суть что-либо чуждое, не свойственное человеку, напротив, они суть требования самой нравственной природы человека, стремящегося к истинной нравственной деятельности, к бесконечному нравственному усовершенствованию. Исполняя эти требования, человек тем самым удовлетворяет внутренним потребностям нравственной природы своей души и доставляет ей истинное блаженство.

3. Внешняя форма изречений не категорическая, а условная, предоставляющая человеку полную свободу. Господь не говорит: будьте нищими духом, кроткими и т.д., а говорит: блаженны, т.е. хорошо тому, кто будет кротким, милостивым и т.д. Однако эта условная форма, соответствующая состоянию человека, уже вышедшего из детского возраста, освободившегося от рабского подзаконного состояния и получившего свободу, нисколько не умаляет силы обязательности для человека указанных нравственных требований, а еще больше возвышает их силу, чем большая предполагается в человеке свобода следовать необходимым для него нравственным предписаниям; так, большему осуждению и большей виновности он подлежит, если не хочет принимать и исполнять этих требований. Как свободный, он и будет судим по закону свободы.

4. Нравственные требования в изречениях о блаженстве излагаются в строгой последовательности; человек от легких подвигов возводится к более трудным, от низших – к новым, высшим, так что каждый последующий подвиг является естественным следствием и выражением предыдущего подвига. Таким образом, все изречения начертывают путь постепенного восхождения к высшему нравственному совершенству, представляют собою лестницу христианских добродетелей, по которой человек последовательно восходит к высшим ступеням совершенства.

Внутренняя связь евангельских добродетелей и заповедей хорошо изъясняет святитель Иоанн Златоуст: «От первой заповеди, – говорит святитель, – пролагая путь к последующей, Христос сплел нам золотую цепь, ибо смиренный будет и оплакивать свои грехи, оплакивающий свои грехи сделается кротким, тихим и милостивым, милостивый – праведным и чистым и сокрушенным сердцем, а такой бывает миролюбивым; кто же достигает всего этого, тот будет готов к опасностям, не устрашится злоречия и бесчисленных бедствий»¹⁰. Более же подробно эта взаимосвязь евангельских заповедей блаженства и соответствующих им добродетелей может быть представлена в следующем виде.

Начальная добродетель, которая ублажается в евангельских изречениях, есть нищета духа. Нищета духа есть смиренное сознание отсутствия в себе нравственного добра – добрых настроений и добрых дел; нищий духом сознает, что ничего доброго он не имеет, ничего хорошего он не сделал, нет у него ничего, на что он мог бы указать как на свое доброе приобретение. Мытарь, смиренно сознающий свое недостоинство, свою греховность, может быть образцом нищего духом. Сознание духовной нищеты естественно побуждает человека к нравственному обогащению, к нравственной деятельности, подобно тому, как сознание нищеты телесной (отсутствие пищи, питья, одежды) побуждает человека заботиться о питании телесном. Смиренное сознание духовной нищеты является необходимым условием нравственного совершенствования: тот, кто думает, что он богат духовно, не будет заботиться о самоусовершенствовании (как богатый юноша), подобно тому, кто воображает, что он в сфере своей специальности узнал все и не будет стремиться к расширению своих знаний.

Сознание недостаточности добрых дел возбуждает в человеке горькое чувство недовольства собой, сожаление о себе, которое, достигнув высшей степени интенсивности, может обратиться в плач о своем состоянии: это плач, который, по апостолу, производит неизменное покаяние ко спасению (2Кор. 7:10), т.е. который приводит к бесповоротному раскаянию, бесповоротному осуждению своих грехов, к окончательному решению исправить свою жизнь, дать ей совершенно другое направление. Спаситель обещает им утешение, разумеется духовное, доставляемое Таинством покаяния.

Необходимым следствием сознания своих собственных недостатков и сердечного сокрушения о них является в человеке понимание возможности этих недостатков и в других и снисходительность к ним. Отсюда кротость есть естественное следствие двух первых добродетелей человека. Кротость есть тихое расположение духа, когда человек ко всему относится спокойно, ничем не раздражается, не возмущается, не гневается, не платит злом за зло, обидою за обиду, терпеливо переносит всякие обиды и несправедливости, охотно прощает их людям и снисходительно относится к недостаткам других, любовно исправляя их (см.: Мф. 5:39–44). Высочайший пример кротости мы имеем в лице Иисуса Христа, сказавшего о Себе: научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем (Мф. 11:29), а также в лице апостолов, о которых апостол Павел говорит: злословят нас, мы благословляем; гонят нас, мы терпим; хулят нас, мы молим (1Кор. 4:12–13).

Обычным спутником нищеты телесной являются голод, жажда и желание насытиться... Так и нищета духовная вызывает желание и стремление насытиться пищей духовной, удовлетворить запросы своей души, которые, в конце концов, сводятся к желанию помилования, оправдания, праведности посредством благодати и веры в Иисуса Христа. Так жаждал своего оправдания пред Богом, например, царь и пророк Давид, восклицавший: как лань желает к потокам воды, так желает душа моя к Тебе, Боже! Жаждет душа моя к Богу крепкому, живому (Пс. 41:2–3). Так апостол Павел, не довольствуясь своею жизнью по требованиям ветхозаветного закона, алкал и жаждал правды Божией, оправдания о Христе.

Алчущий и жаждущий хорошо понимает это состояние и в других людях, когда сострадает им и охотно готов облегчить им их состояние и помочь им. Отсюда – милосердие к другим является ближайшим делом такого человека. Так добродетель милосердия ставится во внутреннюю связь с другими добродетелями. О проявлениях этой добродетели можно сказать словами Иоанна Златоуста: «Различен милования образ и широка заповедь сия», т.е. дела милости весьма разнообразны и каждому доступны.

Чистота сердца – свобода сердца от злых мыслей, чувствований, пожеланий и намерений – приобретается в результате длительной работы человека над самим собою. Поэтому эта добррдетель становится после целого ряда других добродетелей. Чистые сердцем, говорит святитель Иоанн Златоуст, это те, «которые приобрели всецелую добродетель», т.е. постоянное доброе расположение сердца, лежащее в основе всех их добрых дел, которые не сознают за собой никакого лукавства и которые в целомудрии проводят жизнь. Чистоты сердца человек достигает только постоянным и неослабным подвигом бдения над самим собою, отвергая от сердца своего всякое нечистое, незаконное желание и помышление, всякое пристрастие к земным предметам. Высочайший пример совершенной чистоты сердца мы имеем во Христе, Который греха «не сотвори» и «не обретеся лесть во устах Его», а также в Божией Матери, честнейшей Херувим и славнейшей без сравнения Серафим.

Чистота собственного сердца побуждает человека искать такой же чистоты в сердечных отношениях у других людей. Поэтому, когда нарушаются между людьми искренние и сердечные отношения и поселяется вражда, чистый сердцем старается восстановить прежние миролюбивые отношения между ними и удалить вражду.

Таким образом, умиротворение других является естественным следствием приобретения чистоты сердца. Поэтому миротворец как сам старается со всеми жить в мире и не подавать поводов к несогласию, так и других умиротворять. Высочайшим примером для всех миротворцев служит Сам Господь Иисус Христос, пришедший для того, чтобы примирить человека с Богом, устранив греховную вражду, преграду, «средостение» греха в человеке.

Так как главной причиной немиролюбивых отношений между людьми бывает обычно нарушение правды, то истинный миротворец заботится о том, чтобы укрепить эти отношения на началах правды. А для этого нужно иметь искреннюю любовь к правде, мужество проводить ее в жизнь, стойкость до готовности потерпеть за правду разные бедствия и преследования. Примеры гонимых за правду: пророки, святой Иоанн Предтеча, Господь Иисус Христос.

Дело умиротворения других на началах правды может быть прочным только тогда, когда оно основывается на вечной правде – Иисусе Христе. Поэтому желающие устроить жизнь других на Христе – вечной Правде – должны сами проникнуться этой правдой, т.е. вся жизнь их должна быть проникнута христианскими началами и так тесно слиться с этой правдой, чтобы быть готовыми потерпеть за нее все поношения, гонения и даже смерть, т.е. принять подвиг христианина, за который ему обещается и высшая награда на небесах.

Таким образом, в изречениях о блаженствах христианину начертан путь постепенного восхождения по лестнице христианских добродетелей¹¹.

В христианском нравоучении часто различают так называемые советы, в отличие от положительных евангельских заповедей, и говорят, будто исполнение этих советов, не будучи обязательно для всех, составляет нечто сверхдолжное, так что христиане, исполняющие эти советы, отличаются высшим нравственным совершенством. Сторонники этого взгляда (римско-католические богословы) ссылаются при этом на беседу Христа с богатым юношей и говорят, что в этой беседе Спаситель различает два пути к блаженству – первый состоит в исполнении заповедей Божиих и необходим для всех людей; второй путь – путь высшего совершенства, за которым обещается высшая награда на небе; путь этот состоит в полном следовании за Христом. В подтверждение этого мнения указывают, что в самом Священном Писании различаются заповеди, как обязательные для всех правила жизни, и так называемые советы, как какие-то особенные, не для каждого христианина обязательные предписания.

В слове Божием действительно встречаются советы, обращенные к отдельным лицам, находящимся в особенных условиях и обстоятельствах жизни. Таков, например, совет евангельскому юноше продать все то, что он имеет, и раздать нищим (см.: Мф. 19:21); таков совет апостола Павла коринфским христианам оставаться по современной им нужде в состоянии девства (безбрачия) (см.: 1Кор. 7: 8, 25–26). Однако те советы безбрачия и произвольной нищеты совершенно нельзя считать необязательными для тех лиц, которым они даются, и превышающими обязательное совершенство для всех прочих христиан; иначе говоря, евангельские советы совершенно нельзя рассматривать как призыв к какому-то особенному, высшему, превосходящему обязательную для всех норму нравственного совершенства, выходящего и за пределы закона. Это ясно из следующего.

Для каждого христианина идеал нравственной жизни начертан в призыве Спасителя: будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный (Мф. 5:48). Вот последняя цель нравственного совершенствования христианина, идеал его нравственного делания; этот идеал настолько высок и недостижим, что человек может только более или менее приближаться к нему, но никогда не достигнет его. Поэтому, исполняя евангельский закон, христианин не делает ничего превышающего его обязанности. Как бы высоко он ни стоял в нравственном отношении, он никогда не превзойдет начертанного ему предела совершенства, и, исполняя закон, христианин не делает ничего превышающего его обязанности. Когда исполните все, повеленное вам, говорите: мы рабы ничего не стоящие, потому что сделали, что должны были сделать (Лк. 17:10) – так говорит Христос. Таким образом, нет никакого основания различать в нравственном поведении человека должное и сверхдолжное. В нравственном законе все нужно, все важно, все обязательно. По учению слова Божия, заповедь Господня безмерно обширна (Пс. 118:96), и указать границы, где бы она кончалась, невозможно. Но если все то, что ведет человека к нравственному совершенству, есть для него безусловное обязательное требование, закон, выражение воли Божией, то и евангельские советы – это те же заповеди Божии, безусловно обязательные для лиц, находящихся в известных условиях. Это – тот же закон, только в его индивидуальном обнаружении: иначе, это условный закон, исполнение которого считается обязательным для человека только под определенными субъективными условиями со стороны человека.

Чтобы видеть справедливость сказанного, необходимо обратиться к самому Священному Писанию, к тем местам, где встречаются эти так называемые евангельские советы.

Богатый юноша говорит Христу, что он исполнил весь закон; однако он сознавал, что того, что он сделал, еще недостаточно для того, чтобы войти в Царство Божие. Господь отвечает ему: если хочешь быть совершенным, пойдиу продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною (Мф. 19:21). Что это – совет или заповедь? Это – заповедь. Это видно из того, что неисполнение повеления Иисуса Христа юношей повлекло за собой лишение юноши Царствия Божия. Неисполнение совета как чего-то необязательного, сверхдолжного не повлекло бы за собой таких тяжелых последствий. К этому же выводу придем, анализируя состояние юноши. Каково было состояние этого юноши? Было ли оно состоянием нравственного совершенства? Юноша утверждал, что это так. Но так ли на самом деле? Нет. Юноша самообольщался, утверждая, что он исполнил весь закон. Исполнить все заповеди закона Моисеева для человека было невозможно, ибо это было сверх его сил. И ветхозаветный человек оправдывался не делами закона, а верою в грядущего Мессию. Особенно невозможно было ветхозаветному человеку исполнить заповедь о любви к ближним. Следовательно, юноша, утверждая, что он исполнил весь закон от юности своей, обманывался, самообольщался. Значит, он действительно далек был от Царства Божия и чувствовал это, но не сознавал почему. Чтобы показать это юноше, чтобы он уяснил, как много ему недостает, Господь повелевает ему категорически: «Пойди, продай». Господь знал, что юноша чересчур привязан к богатству, что он сделал его своим кумиром, что привязанность его к этому кумиру (как ко всякому другому кумиру) исключает преданность человека Богу. Никто из людей не должен всем сердцем привязываться к богатству ни вообще к предметам видимого мира, коль скоро это вредно для нашей нравственной жизни. Интересы духа для истинного христианина должны стоять на первом плане, выше всего, и ради них он должен быть готов пожертвовать в случае нужды всеми земными благами. Юноша, страдавший недугом любостяжания, только при условии полного отречения от своего имения и мог вступить на путь истинного нравственного совершенствования и получить спасение. Однако, не находя в себе сил пожертвовать своим богатством ради высших интересов жизни, юноша не захотел последовать повелению Иисуса Христа, почему и оказался вне Царствия Божия.

Таким образом, в словах Иисуса Христа богатому юноше надо видеть выражение требования нравственного закона, а вовсе не чего-либо сверхдолжного; это требование по существу однородно с такими, например, евангельскими требованиями, как требование вырвать у себя правый глаз или отсечь правую руку, коль скоро эти члены тела соблазняют человека и мешают его нравственному совершенствованию. Исполнение всех подобного рода требований составляет непременную обязанность каждого человека, желающего быть верным воле Божией. Значит, в словах Спасителя богатому юноше нет даже и намека на то, что будто отказаться от богатства, значит совершить какой-то особый, высший подвиг, доступный только некоторым. Высшим этот подвиг может быть назван только по отношению к богатому юноше, как далеко отстоящему от истинного понимания сущности нравственной жизни. Таким образом, по отношению к юноше это был не совет, указывающий на что-то сверхдолжное, превышающее обязательное для всех нравственное совершенство. Нет, это был необходимый ему для получения Царства Божия способ исполнения обязательной для каждого из нас заповеди Божией, не допускающей в человеке развития слепой привязанности к богатству в ущерб развитию в нем любви к Богу и высшим духовным интересам.

Подобным образом совет апостола Павла коринфским христианам относительно безбрачия не представляет собой чего-то сверхдолжного для людей, якобы ищущих высшего нравственного совершенства. Нет, он имеет значение положительного требования воли Божией по отношению к людям, находящимся в известных обстоятельствах и условиях жизни, а именно в тех случаях, когда семейная жизнь может служить препятствием к истинному, живому и плодотворному участию в Царстве Божием. Поэтому, если кто не имеет достаточного нравственного чувства терпеть вслед за Христом телесные скорби и подвергаться опасностям отпасть от веры из-за земных привязанностей, тот прегрешает, если вступлением в брак решается усложнить и упрочить эти привязанности; наоборот, имеющие жен так, как бы и не имели их, и оставаясь в браке не погрешают, так как брачное состояние не мешает им стремиться к нравственному совершенству.

Однажды слова Иисуса Христа о нерасторжимости брака вызвали со стороны учеников Его замечание, что если такова обязанность человека к жене, то лучше не жениться. В ответ на это замечание Христос сказал: не все вмещают слово сие (т.е. что лучше не жениться), но кому дано. ...Кто может вместить, да вместит (Мф. 19:10–12). Ясно, что вступить в брак или хранить целомудренное безбрачие – это зависит от личного дарования и особенного состояния каждого. Тот, кому дан дар к подвигу девственной жизни и кто поэтому может вместить, т.е. принять на себя этот подвиг, тот и обязан принять его на себя для достижения Царствия Небесного. Если же он не принимает этого подвига, то он грешит, лишается Царствия Божия, становится рабом ленивым, закопавшим талант свой в землю. Но, приняв обет, он не совершает чего-то сверхдолжного, не выступает за пределы обязательного для всех нравственного совершенства, а исполняет только свой индивидуальный долг и потому не может хвалиться безбрачием своим как чем-то сверхдолжным, как какой-то заслугой пред тем, кто с доброй совестью проводит брачную жизнь.

Таким образом, выражение Господа да вместит – не совет, но положительное нравственное требование, а слова кому дано и кто может вместить указывают, что это требование простирается на тех именно людей, для которых достижение Царства Небесного невозможно без подвига безбрачной жизни.

Из всего сказанного ясно, что в нравственном учении евангельские советы имеют значение положительных заповедей Божиих, но только в применении их к своеобразному укладу жизни тех или других лиц. Вообще нужно помнить, что Православная Церковь не ставит перед людьми различных нравственных идеалов – высших и низших, а всем указывает один идеал – богоподобие, но пути к этому идеалу могут несколько изменяться в зависимости от индивидуальных особенностей человека¹².

О весьма многих действиях ни наш внутренний закон совести, ни откровенный (нравственный) закон ничего не говорит. Это действия нравственно безразличные, или адиафоры.

Адиафоры (греч. адиафорос – безразличный) – это такие действия, которые в откровенном законе не запрещены и не заповеданы, т.е. которые не подходят прямо ни под категорию добра, ни под категорию зла. Например, взгляд на что-нибудь или на кого-нибудь, прогулки, шутки, смех, танцы, посещение театра, кино, слушание музыки, прием пищи и напитков, ношение одежды и т.п. Область адиафор – это в основном область действий и состояний, которым человек предается после трудов, во время отдыха, в свободное от занятий время.

В жизни человека все определить законом нет никакой возможности ввиду бесконечного разнообразия нравственных личностей и обстоятельств. И не совсем в духе свободного нравственного христианского закона связать каждого человека всякого рода правилами со всех сторон. Если человек воспитывается в нравственной жизни, то необходимо для воспитания и укрепления его духа многое предоставить его свободе, чтобы чрез это он упражнял свои силы, обнаруживал истинный дух нравственной жизни.

По вопросу об адиафорах взгляд Православной Церкви отличается от взгляда Католической Церкви. Православная Церковь на все эти действия и состояния смотрит не как на нравственно безразличные, потому что всякое действие, производимое человеком с сознанием и целью, непременно имеет нравственное качество и есть или нравственно доброе, или нравственно злое. Действия безразличные – нравственно дурны (злые), когда причиняют ущерб нравственности.

Если и могут быть безусловно безразличные действия, то разве только те, которые совершаются человеком без всякого намерения, даже без мысли.

Христианину же, касаясь вопроса адиафор, необходимо иметь всегда в виду, что все совершаемые им действия должны обращаться в средство к целям нравственным, потому что он предал себя Богу в жертву всецелую, дал обет работать Ему все дни и часы своей жизни. И то время, которое отдано безразличному действованию, есть время потерянное. Кроме этого, есть ли вообще предметы, безразличные для сердца? Кажется, нет. Движения сердца в нравственной жизни не безразличны: они всегда оставляют в душе хороший или худой след. Что, например, худого в вольной поступи, в вольном положении стана, рук, ног и проч.? На первый взгляд – ничего. Но они всегда осаждают в душе вольность мыслей, желаний и чувств. То же можно сказать и относительно других безразличных действий. Священное Писание говорит, что даже такие действия, как употребление воды, питья, вещей, не являются нравственно безразличными (см.: 1Кор. 10:31).

Когда, например, эстетически-прекрасное находится в противоречии с нравственным началом, то тогда оно должно быть отвергнуто. Шутки, смех, различного рода развлечения и т.п. действия иногда бывают такого свойства, что должны быть решительно оставлены христианином как нарушающие христианский нравственный закон. Но если указанные средства отдыха и развлечения благородны и умеренны, если они не противоречат нравственному закону и не разоряют духовно-нравственное устроение души, но освежают и укрепляют наши силы для несения трудов, то их следует назвать нравственно хорошими.

Итак, никакое действие в жизни человека не остается без влияния и оставляет на его душе соответствующий след. Каждое действие может или способствовать его нравственному росту, или задерживать его, и соответственно с этим должно быть признано или нравственно добрым, или нравственно злым. Поэтому апостол заповедует христианам все совершать во имя Господа Иисуса Христа, все творить во славу Божию. Все, что вы делаете словом или делом, все делайте во имя Господа Иисуса Христа, благодаря через Него Бога и Отца (Кол. 3:17). Едите ли, пьете ли, или иное что делаете, все делайте во славу Божию (1Кор. 10:31). А творить что-либо во славу Божию значит творить нравственно доброе.

Таким образом, вся жизнь христианина, все его действия и поступки приобретают нравственный характер, и поэтому безразличных действий с нравственной точки зрения – нет и быть не может.¹³

Нравственная жизнь человека сложна и разнообразна. Предвидеть заранее все случаи нравственного действования человека, заранее определить, как тот или иной человек должен будет поступать в том или ином случае, при тех или иных обстоятельствах, невозможно. Хотя некоторые богословы-моралисты (католики) и стараются регламентировать самым подробным образом каждый шаг человеческой жизни, составляя полные кодексы законов наподобие гражданских кодексов, но это и не соответствует достоинству христианина, освобожденного от ветхозаветной опеки закона, и, кроме того, совершенно бесцельно, так как нет возможности удержать в памяти все бесчисленные количества частных предписаний. Поэтому необходимо указать одно главное начало христианской нравственности, которое обнимало бы все частные законы и было бы надежным руководителем во всех частных случаях жизни.

Такое начало христианской нравственности заключается в любви, а именно – в любви к Богу и ближнему. На него указывает Сам Спаситель, отвечая на вопрос законника: «Какая наибольшая заповедь в законе?» – словами: Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею и всем разумением твоим; сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же, подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя; на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки (Мф. 22:37–40). Апостолы называют любовь «царским законом» (см.: Иак. 2:8), «исполнением всего закона» (см.: Рим. 13:8, 10), «союзом совершенства». Так же рассуждают и отцы Церкви. Святитель Иоанн Златоуст говорит: «В заповеди любви сокращенно вмещается весь состав заповедей, так как начало и конец добродетели есть любовь: она есть и корень, и необходимое условие, и совершенство добродетели».¹⁴ Блаженный Августин пишет: «Сущность всего божественного Писания заключается в любви к Богу и ближнему. Если ты не имеешь столько времени и силы, чтобы надлежащим образом пересмотреть все листы Священного Писания, то предайся только любви, которая обнимает собой все прочее».¹⁵

Но почему, же именно в любви мы должны видеть главное начало нравственной жизни, а, например, не в эгоизме, столь свойственном нашей природе? Потому что эгоизм есть начало, чуждое богосозданной природе человека, начало, привнесенное в человеческую природу грехом человека, тогда как любовь есть его подлинное, исконное начало. Чтобы убедиться, насколько свойственна человеку любовь и насколько необходима и всеобъемлюща она в человеческой жизни, достаточно указать на следующие факты человеческой жизни. Появляясь на свет, дитя тотчас же объемлется столь сильною любовью матери, что Сам Бог сравнивает Свою любовь к человеческому роду с любовью матери к дитяти. А будучи любимо, дитя и само научается любить. Но не только начальной стадии человеческой жизни свойственна любовь. Она сопровождает человека на протяжении всей его жизни и деятельности. Чем, спрашивается, обусловлен главным образом успех деятельности человека? Ничем иным, как любовью к своему предмету или к своему делу. Занимаемся ли мы наукою, или искусством, или чем иным, для успеха занятий необходимо, прежде всего, иметь любовь к предмету своих занятий. Так и в нравственной области. Все виды нравственной деятельности, все добродетели – проистекают из любви.

Что же такое любовь по своему существу? Любовь есть таинственное, вложенное в самую глубину человеческой природы тяготение, стремление души, как образа Божия, к единению со своим Первообразом (с Богом) и с ближним, как отображением Единого Бога.

Один из отечественных богословов (архиепископ Амвросий Харьковский) дал такое общее определение внутренней сущности любви: «Она есть способность нашего духа усвоять себе другое существо и отдавать себя ему, когда оно (т.е. это другое существо) гармонирует с его природой и восполняет его жизнь».¹⁶ Так, дух наш соединяется с Богом и в Нем находит свое блаженство. Так, человек узами любви соединяется с человеком и в этом союзе находит свое счастье или восполнение своей жизни. Подобным образом определяет сущность любви другой отечественный богослов (профессор М.Олесницкий): «Любовь, – говорит он, – есть полное предание себя, своей личности в другую личность и одновременное восприятие другой личности в свою»¹⁷. Из этих определений ясно, что любящий и любимый составляют как бы одно существо, не теряя при этом личной жизни и самосознания, личной индивидуальности. Жизнь одного как бы переливается в жизнь другого, переживается другим, как его собственная жизнь. Душа Иоанафана прилепилась к душе Давида, и полюбил его Ионафан, как свою душу (1Цар. 18: 1). Идеалом христианской любви является полное единение душ по образу существенного единства Отца с Сыном. Наиболее совершенное осуществление этого идеала на земле мы имеем в первоначальной христианской общине (Церкви), в которой у всех было как бы одно сердце и одна душа (Деян. 4:32).

В состоянии любви счастье и горе другого становятся достоянием того, кто его любит. Кто изнемогает, с кем бы и я не изнемогал – вопрошает апостол Павел (2Кор. 11:29). Очевидно, любовь, требующая предания моей собственной личности в другую, невозможна без самопожертвования и самоотвержения. Любовь, как главное начало нашей нравственной жизни, естественна еще и потому, что каждая человеческая личность так тесно связана с другими личностями, что только при взаимном действии с ними и может достигнуть полного и всецелого совершенства и раскрытия¹⁸.

Начало любви лежит в основе жизни всего мира и проявляется в природе всюду. В природе неорганической мы встречаем такую же гармонию и порядок, достаточно взглянуть на звездное небо, где наиболее ясно обнаруживается сила взаимного притяжения. Химическое сродство – новое обнаружение этой силы симпатии, которую вся вселенная проповедует бессознательно. Глубоко прозрел это святитель Василий Великий, который в беседах на Шестоднев пишет: «Целый мир, состоящий из разнородных частей, Бог связал каким-то неразрывным союзом любви в единое общение и в одну гармонию, так что части, по положению своему весьма удаленные одна от другой, кажутся соединенными посредством симпатии»¹⁹. В мире органическом мы еще больше видим обнаружения этого начала любви: растения тянутся к солнцу, листья, цветы – к свету и чистому воздуху. В мире животных любовь и благодарность животных по отношению к тем, кто о них заботится, – несомненны. В жизни животных можно наблюдать такие обнаружения инстинкта семьи и общественности, как трудолюбие, забота об общем благосостоянии, взаимопомощь (пчелы и муравьи), самопожертвование ради общей безопасности. То, что в мире животных обнаруживается инстинктивно, то в человеческом роде возвышается до сознательно-свободного стремления – любви.

В человеческом обществе любовь является основой деятельной жизни каждого, основой семьи, общества, государства.

Любовь поддерживает стремление к истине и знанию, любовь является главным побуждением и залогом успеха всякой практической деятельности человека, так как без любви он будет ко всему равнодушен.

Для христианина глубочайшим основанием закона любви является то, что Сам Бог есть любовь и источник любви и что Он прежде возлюбил нас (1Ин. 4,16,19). Мы уже потому нравственно обязаны поставить любовь началом нашей жизни и деятельности, что она же составляет внутреннее существо Самого Божества, и мы носим в своей душе отпечаток этой любви. Внутренняя жизнь Божества состоит во взаимообщении любви между тремя лицами Божества. Тайна Божественной жизни Святой Троицы есть тайна Божественной любви. Отец любит Сына и показывает Ему все, что творит Сам. Сын любит Отца и всегда делает то, что угодно Отцу. Дух Святый, исходя от Отца, почиет на Сыне и проницает глубины Божии. Но Триединый Бог обнаружил Свою любовь и вовне, реализовал ее в мире конечном. По христианскому учению, Бог создал мир и все, что его наполняет, не для восполнения Своей собственной жизни, так как Он Сам в Себе всесовершен и вседоволен, но единственно по Своей любви и благости. Но если начало и причина конечного бытия есть любовь Божия, то отсюда следует, что любовь же должна быть началом жизни каждого человека. Если, в частности, Бог любит людей, сотворив людей и сохраняя их жизнь, то и сами мы должны служить друг другу, любить ближних, как своих братьев, у которых один пекущийся о всех Отец Небесный. Но мы будем любить ближних, если любим своего Небесного Отца. Если любим Творца, то будем любить и творения Его. Но у всех людей не только один Бог, но и единство происхождения, одна человеческая природа. Если у всех людей течет одна кровь, если все человечество составляет одну семью, то ясно, что тот перестал бы быть человеком, кто утратил бы в себе всякую любовь к своему ближнему. Оттого-то жестокие поступки по отношению к ближним называются у нас « бесчеловечными ».

Христианское учение о спасении дает новое, глубочайшее основание любви как главному началу нравственной жизни. Спасение через Христа есть дело бесконечной любви Бога к человеку. На эту любовь христианину естественно отвечать любовью. Если все мы, имеющие Единого Искупителя, едины во Христе Иисусе (см.: Рим. 12:5), то мы члены друг другу (Еф. 4:25). И как члены одного и того же телесного организма помогают и содействуют друг другу, так точно должны относиться друг к другу и все мы – члены единого организма духовного, единого человеческого естества, и потому-то кто не развивает в себе чувства любви к ближнему, тот остается вне общества христианского и на деле не есть христианин.²⁰

До сих пор у нас речь шла о требованиях христианского нравственного закона, согласно с которым христианин должен жить.

Опыт показывает, что в христианской жизни недостаточно бывает одного только знания требований нравственного закона, чтобы по этому знанию и действовать.

Под влиянием различных чувств своего сердца и влечений воли человек часто легко склоняется к тому, что обещает ему удовольствие и в чем находит личное благо. Поэтому, даже ясно понимая и зная закон, он часто предается греху. На этом основании слово Божие предлагает человеку различные побуждения, располагающие его сердце и волю к исполнению нравственного закона, к совершению добра.

Разрешив выше вопрос о начале христианской нравственности, мы тем самым разрешили вопрос и о побуждении или мотиве к ее исполнению. Самоотверженная и самопреданная любовь к Богу и близким – вот первый, самый высокий и чистый мотив или побуждение к нравственной деятельности.

Кто любит Бога, для того Бог дороже и выше всего, тот все свое поведение старается сообразовать с волей Божией. Кто любит Меня, – говорит Спаситель, – тот соблюдет слово Мое (Ин. 14:23). Равным образом, кто любит Бога, тот будет любить и своих ближних, как детей единого всем нам Отца Небесного и наших братьев во Христе Иисусе.

И чем кто выше восходит по лестнице нравственного совершенства, тем более он побуждается в своей нравственной жизни бескорыстной любовью к Богу и подобным себе существам.

Апостол Павел в Первом послании к Ко-ринфянам, главе 13-й, в немногих словах дает описание свойств истинной христианской любви:

Любовь долготерпит, милосердствует,

любовь не завидует,

любовь не превозносится, не гордится,

не бесчинствует,

не ищет своего,

не раздражается,

не мыслит зла,

не радуется неправде, а сорадуется истине;

все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит.

Апостол Павел представляет здесь девять свойств любви:

Терпение – любовь долготерпит.

Милосердие – милосердствует.

Великодушие – любовь не завидует.

Смирение – любовь не превозносится, не гордится.

Вежливость (учтивость, приличие) – не бесчинствует.

Бескорыстие – не ищет своего.

Кротость (благодушие) – не раздражается.

Простодушие – не мыслит зла.

Искренность – не радуется неправде, а сорадуется истине. Все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит²¹.

Есть ли какие признаки, что христианин живет в своей религиозно-нравственной жизни именно по побуждениям любви? Да, есть; вот они, в словах апостола Павла. Но есть еще один, на который указал Господь Иисус Христос ученикам в Своей прощальной беседе. Он, увещевая их пребывать в любви Его (см.: Ин. 15:11), обещает, что они будут иметь сильнейшее побуждение жить любовию – «радость совершенную» (см.: Ин. 15, И; 17:13). Значит, вот какой у христианской любви, как самого совершенного мотива к нравственной жизни, необходимый спутник и необманчивый признак – это духовная радость, которая составляет общее настроение живущего любовию христианина. Всегда радуйтесь, заповедует апостол (1Фес. 5:16; Флп. 4:4). Где нет такой радости, там нет и любви. Добродетель вообще носит в себе начало внутреннего удовлетворения и счастья, любви же это свойственно в высшей степени, как самой высшей добродетели (см.: Кол. 3:14). Любовь и радость нераздельно связаны между собой, и носимая христианином в сердце духовная радость по взаимосвязи сообщает любви особую энергию и силу. Вот почему апостол Павел в перечислении духовных благодатных даров радость ставит непосредственно после любви (см.: Гал. 5:22), вот почему преисполнен такого духовного восторга и его «гимн любви» в Первом послании Коринфянам, главе 13-й.

К оживлению любви (как главного и основного побуждения нравственной жизни) служат и высокие представления нашего ума о Боге как Творце и Промыслителе, Спасителе и О святителе нашем, Который по Своей любви привел весь мир из небытия в бытие и создал человека, – по Своей неизреченной любви спас род человеческий во Христе Иисусе. В этом сознании мы находим новые побуждения к исполнению закона Божия.

Все христианство есть обнаружение бесконечной любви Божией, явленной в возлюбленном Спасителе, и эта любовь могущественно и неотразимо действует на душу христианина. Будем любить Его, – говорит апостол Иоанн, – потому что Он прежде возлюбил нас (1Ин. 4:19).

Чувство благодарной любви побуждает нас к этому. И тем ревностнее мы должны исполнять закон Божий, что в этом деле христианам помогает благодать Божия. Наконец, в самом законе мы находим новые побуждения к его исполнению. Закон Божий свят и совершен, сообразен с нашей природой (см.: Рим.7:7–12). Как сродный нашей природе, близкий и дорогой нашему сердцу, закон Божий легок и удобоисполним для нас, о чем говорит Сам Спаситель: Ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко (Мф. 11:30).

Мы изобразили самый высший и самый чистый мотив или побуждение к нравственной жизни – побуждение любви.

Но существуют еще и второстепенные побуждения к исполнению нравственного закона, которые состоят в обещании вечных и временных наград и вечных и временных наказаний. Указания на такого рода побуждения мы находим в Священном Писании и в учении отцов.

Бога бойтесь, – заповедует апостол (1Пет. 2: 17). Когда придет Христос во славе Отца Своего в последний день с Ангелами Своими и тогда воздаст каждому по делам его (Мф. 16:27). Все полагающие удовольствие в постыдных делах получат возмездие за беззаконие (2Пет. 2:13). Скорбь и теснота всякой душе человека, делающего злое (Рим. 2:9). Открывается гнев Божий с неба на всякое нечестие и неправду человеков (Рим. 1:18). Конец служащих греху – духовная смерть и вечная мука. И наоборот, соблюдающий заповеди Божии «войдет в жизнь» (см.: Мф. 19:17; Ин. 5:24,29), будет увенчан венцом правды и наследует вечную славу (см.: 2Тим. 4:7–8; 2Кор. 4:17). Каждому известно и изображение в Евангелии вечного мучения грешников и вечного блаженства праведников.

Кроме вечных наград, Священное Писание указывает также в качестве побуждений и блага земные, временные. В Ветхом Завете, внушая почтение к родителям, Господь прибавляет: чтобы продлились дни твои и чтобы хорошо тебе было на той земле (Втор. 5:16). Апостол Павел, побуждая верующих к благочестию, пишет: благочестие на все полезно, имея обетование жизни настоящей и будущей (1Тим. 4:8). Почему же наряду с главным побуждением любви указываются и эти второстепенные побуждения?

Причина в том, что не все и не всегда побуждаются к нравственной жизни высоким мотивом любви. Когда человек только обращается от греха, когда в нем грех еще не вполне ослаблен и побежден, для него доброделание представляется тяжелым и неудобоносимым бременем, блаженство святости и любви еще им не испытано, не пережито, а грех почти непреодолимо влечет своей приятностью. Для такого начального состояния нравственной жизни, естественно, сильнейшим побуждением к исправлению будет страх пред правосудием Божиим, боязнь наказаний и надежда на воздаяние по делам и на получение вечного блаженства.

Чтобы пробудить человека из состояния духовного бесчувствия, беспечности о своей религиозно-нравственной жизни, христианство представляет грешнику картину загробных вечных мучений, предостерегая его от такой плачевной участи, возбуждая в нем чувство страха подвергнуться ей. Возбуждаемое представлением чувство страха часто бывает спасительно для человека, служит толчком и побуждением к началу коренного переворота и исправления жизни, иногда даже у закоренелого грешника. Когда человек впадает в грехи, овладевают им страсти, то мучения и беспокойства совести опять-таки возбуждаются мыслью о наказании будущей жизни и неизбежности загробных мучений. В начале подвига «ничто так сильно не остепеняет, как страх адских мучений»²².

Ожидание будущего суда, страх геенны, по святоотеческому учению, имеет воспитательное значение для грешников, способствует их нравственному исправлению. Таким образом, этот страх является уздой, удерживающей страстные порывы в человеке, началом добродетели, а через то и началом истинной жизни. И таков закон религиозно-нравственного развития человека, что любви предшествует страх. «Всякому начавшему жить по Богу, – говорит святой Симеон Новый Богослов, – полезен страх наказания и производимая им скорбь. Кто же без участия этого страха думает положить начало доброй жизни, тот мечтает построить дом на воздухе, без основания, что, конечно, невозможно»²³.

Такое же воспитательное значение принадлежит и надежде на получение в будущей жизни вечного блаженства за труды доброделания в виде награды. Указание на венцы облегчает труд подвижничества, возбуждает энергию, дает силы трудиться не ослабевая, легко переносить труды доброделания.

Итак, на первых, начальных ступенях христианской жизни побуждения страха вечных мучений и ожидания вечных наград, несомненно, являются полезными и действенными для пробуждения человека от греховного сна и для возбуждения его энергии к христианскому подвижничеству.

Но вместе с этим их значение в деле христианского совершенствования не самостоятельное и главное, а подчиненное, второстепенное. По мере постепенного религиозно-нравственного развития христианина и действительного приобщения его «вечной жизни» эти второстепенные побуждения переходят в подлинно христианское побуждение – угождать Богу только по сыновней самопреданной любви к Нему. И истинного совершенства христианин не иначе может достигнуть, как всею душою возлюбив Бога, по побуждению любви; «страх вечных мучений ведет к покаянию и полагает начало доброй жизни; ожидание наград поддерживает христианина в трудах доброделания и подвижничества, и только любовь к Богу возводит христианина на верх добродетелей»²⁴.

Для нравственной жизни человека недостаточно знания одного нравственного закона. Одно только знание, как бы оно обширно ни было, не может обладать такой силой, чтобы заставить нашу волю действовать.

По силе влияния на человека ничто не может сравниться с примером. Живой пример увлекает не только ум, но и сердце. Вот почему еще древние говорили, что нужно избрать себе какого-либо хорошего мужа и представлять его всегда в своем уме, чтобы жить так, как он жил. Поэтому, кроме закона добродетельной жизни, необходим живой образец и пример нравственной совершенной жизни.

Мы имеем такой образец в Боге, почему и сказано: будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный (Мф. 5:48). Но людям нужен еще такой образец, в котором осуществлены нравственные требования и нравственный идеал среди таких же условий, в каких они поставлены в земной жизни. Христианство и указывает нам такой образец в лице Спасителя. В Нем мы имеем безграничный, беспредельный и вечный идеал нравственной жизни, объемлющий все времена и всех людей во всех отношениях.

Иисус Христос не только возвестил людям возвышенное нравственное учение, но и воплотил его в Своей жизни. Он был силен словом и делом пред Богом и всеми людьми (см.: Лк. 24:19).

Поэтому нравственное христианское учение – не пустое и мечтательное произведение фантазии, не отвлеченная моральная система, а воплощение живого нравственного Идеала, Который жил среди людей чисто человеческой жизнью, был во всем нам подобен, кроме греха.²⁵

Наша нравственная задача состоит именно в приближении к этому конкретному чистому Первообразу человеческой жизни, Который, при всей своей недоступной высоте, близок и дорог нам.

Какие же человеческие черты личности Иисуса Христа?

Нравственный образ Спасителя неисчерпаем в человеческом изображении. Полный образ Его и во всей неизреченной славе непосильно изобразить ни словом человека, ни языком Ангела. Но это обстоятельство отнюдь не исключает благоговейных попыток к таким изображениям. Вот почему мы, благоговейно преклоняясь пред Божественной личностью Спасителя, не берем на себя непосильной задачи представить целостный нравственный образ Его. Для нашей цели совершенно достаточно отметить только некоторые существенные черты в личности Иисуса Христа.

Такими чертами является высочайшая нравственная свобода, совершенная любовь и гармоничность его нравственного характера.²⁶

Высочайшая нравственная свобода, или свобода от греха, ясно засвидетельствована в Священном Писании: Он не сделал никакого греха, и не было лести во устах Его, – говорит апостол Петр (1Пет. 2:22); Согрешил я, предав кровь невинную, – сознается Иуда предатель (Мф. 27:4); Я не нахожу никакой вины в этом человеке, – заявляет Пилат (Лк. 23:4). Кто из вас обличит Меня в неправде? – спрашивает Спаситель фарисеев (Ин. 8:46), обращаясь к ним с требованием, чтобы, если могут, обвинили его во грехе, и не получает ответа.²⁷

Всматриваясь в жизнь Иисуса Христа, мы прежде всего должны отметить, что в жизни Его совершенно не замечается того разлада между святой волей Божией и греховной волей человеческой, который наблюдается в жизни людей. В нравственной жизни людей обычно наблюдается противоречие между требованиями нравственного закона и влечениями греховной природы. И чем яснее мы сознаем веления нравственного закона, тем сильнее ощущается этот разлад между законом Божиим и законом греховным.

Ничего похожего на такой разлад мы не усматриваем в жизни Спасителя. Сказавши однажды ученикам, что Его пища есть творить волю Пославшего Его и совершать дела Божии, Христос ни малейшим поступком, ни одним мимолетным движением сердца не уклонился от этой задачи. Эта свобода от греха является тем более удивительной, что Христос, как человек, по свидетельству слова Божия, только постепенно переходил от менее совершенного к более совершенному. «Он, – говорит об Иисусе Христе Григорий Нисский, – сперва был носим на руках Матерью, потом был в отроческом, далее в юношеском возрасте, и, таким образом, мало-помалу, достигая совершенства, пришел наконец в меру возраста человеческого».²⁸ Таким образом, только постепенно навыком в добре или добродетели, страданиями, навыком к послушанию, как говорит апостол, приходил Он к совершенству. Он имел душевную природу, во всем подобную нашей, и не отличался от нас какими-нибудь совершенствами, данными Ему готовыми от природы. Наоборот, дух Его только постепенно развивался, проходя истинно человеческий путь развития. И этот путь Он проходил не без борьбы с естественно чувственными (но не греховными) влечениями Своей физической природы. Таким образом, все нравственное совершенство было Его личным достоянием, результатом Его свободного подвига. Как человек Иисус Христос в силу Своей формальной человеческой свободы мог уклоняться от исполнения воли Божией, мог грешить, но эта возможность греха была отстранена Его идеально доброй свободой, направленной всецело на исполнение воли Божией. Такое совершенно свободное, неуклонное и полное согласие воли Иисуса Христа, как человека, с волей Божией, исключающее всякую возможность противоречия с нею, и называется высочайшей нравственной свободой.²⁹

2. Вторая основная черта характера Спасителя – это Его беспредельная любовь к Богу и к людям. Существенное свойство любви – это желание быть в общении с любимым нами лицом, желание благоугождения ему и готовность пожертвовать для него всем.

Этими именно чертами отличается любовь Спасителя прежде всего к Богу. По Своей человеческой природе Спаситель постоянно ищет общения с Отцом Небесным силою молитвы к Нему. Евангелисты замечают, что иногда Спаситель целые ночи проводил в молитве к Богу. Могущество молитвы Спасителя было так велико, что ею Он отверзал небо и как бы уничтожал границы между миром горним и дольним. На Иордане, когда Он выходил из воды и молился, небо отверзлось и слышен был голос с небес: Сей есть Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение (Мф. 3:17). На Фаворе, когда Он молился, случилось чудо Преображения (см.: Лк 9:28–36).

В саду Гефсиманском, когда Он тосковал и молился, Ангел укреплял Его и служил Ему (см.: Мк. 14:33; Лк. 22:43). В молитве он вступал в общение с Отцом Небесным и в этом общении находил укрепление и восполнение сил. Столь же сильное было в Спасителе благоугождение Отцу Небесному. Это желание благоугождения Он Сам сравнивает с алчбою: Моя пища есть творить волю Пославшего Меня и совершить дело Его (Ин. 4:34).

Наконец, любовь к Отцу Небесному сказалась и в величии жертвы Спасителя. Вся жизнь Его на земле была бесконечной жертвой. В самые тяжелые минуты страданий на Кресте мысль Спасителя была обращена к Богу. Он вопиет к Нему, как Своему Богу, и, умирая, спокойно предает в Его руки душу Свою.

Какими чертами отличается любовь Спасителя к людям? Любовь Иисуса Христа к людям была, прежде всего, благожелательна. Она собирает около Него учеников. С терпением Он переносит их слабости. Она обращается к страждущим и обремененным, грешным мытарям, фарисеям и ко всем, кто находится в презрении и уничижении, и простирается даже до человека, который готов предать Его.

Далее, любовь Иисуса Христа в высшей степени благожелательна: Он плачет с плачущими, радуется с радующимися, состраждет со страждущими, дает зрение слепым, слух – глухим, очищает прокаженных, изгоняет бесов, воскрешает мертвых и т.д. Чужое горе, чужие скорби Он делает Своими. Жизнь Его была непрерывным благотворением. Он ходил, благотворя и исцеляя всех, – свидетельствует о Нем апостол Петр (Деян 10,38).

Наконец, любовь Христа была всеобъемлюща. Он пришел положить душу Свою за весь род человеческий и потому не делал никакого различия между природой иудея и язычника, раба и свободного. Хотя родной народ не принял Его, однако Христос с терпением переносил его предрассудки и ожесточение и проповедывал (благовествовал) Царствие Божие прежде всего погибшим овцам дома Израилева (Мф. 15:24).

Наконец, отличительными качествами нравственного характера Иисуса Христа следует указать гармоническое единство и удивительное равновесие разнообразных сил и настроений Его. Телесная природа во Христе находится в полной гармонии с духовной и служит послушным Его орудием. Его духовные качества также были в полном равновесии и строгой соразмерности. С теплою, глубокою любовию в Нем гармонически соединялись совершенный ум, совершенная воля, совершенная деятельность.

Иисуса Христа нельзя сравнивать с так называемыми великими людьми. Великие люди всегда односторонни. Обыкновенно они бывают развиты в одном направлении (отношении) и не развиты или мало развиты в других отношениях. Часто, например, встречаются люди, отличающиеся глубоким и сильным умом, но в то же время черствые сердцем, равнодушные к человеческому горю, или и добрые и умные, но слабые волей, нерешительные к деятельности. Встречаются также люди добрые и энергичные, но нерассудительные.

Христос в Себе соединяет все достоинства нравственной природы человека. В лице Спасителя, как в фокусе, – все лучи человеческого совершенства. В Нем соединено все, что есть самое чистое, лучшее и прекрасное, что может быть в человеческой природе. Поэтому личность Его вожделенна всем, кто не утратил в себе истинно человеческие черты.³⁰

Этому высочайшему нравственному характеру мы и призываемся подражать. Но в чем должно состоять конкретное наше подражание или последование Христу?

Сам Спаситель указал на необходимость подражать Ему: Я дал вам пример, чтобы и вы делали то же, что Я сделал вам (Ин. 13:15). Христос пострадал за нас, оставив нам пример, дабы мы шли по следам Его (1Пет. 2:21). Кто говорит, что пребывает в Нем (Иисусе Христе), тот должен поступать так, как Он поступал (1Ин. 2:6).³¹

Подражание или последование Христу не должно быть копированием, или буквальным воспроизведением, всех его действий и слов. По слову апостола, в нас должны быть те же чувствования (Флп. 2:5), то же внутреннее настроение, то же направление воли, какое было в Иисусе Христе. Поэтому под подражанием Спасителю следует понимать постепенное созидание в себе тех же внутренних свойств, которыми в недосягаемом для нас совершенстве обладал Спаситель мира.

Подражание Иисусу Христу должно состоять в последовании общему духу и характеру Его нравственной жизни: Его безграничной любви и милосердию, проникавшим все Его отношения к людям, Его мужеству в исповедании веры и долготерпению во время страданий, Его покорности, послушанию и всецелой преданности воле Бога Отца, Его ревности о славе Божией, Его непрестанному молитвенному общению с Отцом, Его глубокому смирению и изумительной кротости, терпению и великодушию, Его величайшему самоотвержению и полнейшей нестяжательности, Его высочайшей святости и чистоте жизни, чуждой всех греховных пожеланий и, напротив, полной возвышеннейших стремлений духа, постепенно возраставшего в премудрости и благодати у Бога и человеков.

Кроме усвоения себе нравственного направления жизни Христовой и подражания Его примеру, христианин должен приобщаться самому действительному содержанию Его Богочеловеческой жизни, почерпать полноту жизни, благодатные силы из Его жизни, – жить Христовой жизнью. Это требование ясно выражено Господом Иисусом Христом словами: Как ветвь не может приносить плода сама собою, если не будет на лозе, так и вы, если не будете во Мне. Я есмь лоза, а вы ветви; кто пребывает во Мне, и Я в нем, тот приносит много плода: ибо без Меня не можете делать ничего (Ин. 15:4–5). Из этих слов видно, что Господь Иисус Христос есть для нас, христиан, не только Учитель и нравственное Лицо для подражания, но и Источник нравственной жизни. С своей стороны, внутреннее глубокое, органическое единство и общение любви со Христом положительно невозможно без тождества нравственного настроения, без усвоения духа Христовой жизни.³²

Нравственный закон как общее требование (правило) отнюдь не определяет способа исполнения, не определяет того, каким образом он должен бьггь исполнен.

Каждый христианин в отдельности определяет способ исполнения закона в тот или иной момент своей жизни, в зависимости от обстоятельств и индивидуальных особенностей и возможностей, от возраста и др.

Обычно нравственный закон сам по себе мыслится как нечто общее, объективное, не связанное непременно с известным действием или отдельным поступком. Но когда это действие или поступок предлежит исполнить, тогда сознание требования нравственного закона применительно к данному поступку получает для человека значение обязанности.

Христианский закон – один для всех. Но каждый христианин сознает и осуществляет его в виде бесконечно разнообразных обязанностей.³³ Так, когда надо проявить христианский закон любви, помочь, например, в нужде ближнему, то в данный момент, когда нужно это сделать (и этим самым приложить к делу заповедь любви), – это будет наша обязанность.

По внутреннему своему содержанию и значению христианские обязанности делятся на главные (неточные) и подчиненные. Исполнение первых необходимо требует исполнения и вторых. Например, одна из главных обязанностей – очищать сердце от страстей – требует и известных подвигов; иначе нельзя выполнить первой (главной) обязанности.

Существует также деление обязанностей на обязанности справедливости и любви.

Справедливость состоит в таких отношениях между людьми, когда один не должен нарушать свободы и прав другого. Это – отношения правового порядка. Кто их исполняет, тот прав, кто нарушает, тот неправ. Нарушителя законных прав можно привлечь к судебной ответственности и требовать удовлетворения. Требования или обязанности справедливости ограждаются обычно гражданскими законами и составляют внешнюю ограду добродетельной жизни. Кто нарушает закон справедливости, тот выступает из области добродетели.

Но христианину для полноты добродетели надо исполнение обязанностей справедливости или правды восполнять делами любви к людям. Любовь не ограничивается только делами справедливости, но охотно и добровольно (по внутреннему доброжелательству) делает добро ближнему. К исполнению справедливости можно заставить человека: например, того, кто занял у другого деньги и не хочет отдать по расписке, можно заставить отдать по суду, но кто не помогает нуждающемуся, того заставить к тому нельзя. Истинный христианин охотно благотворит другим, хотя с этим не соединено внешнее принуждение; он творит добро не из-за боязни принуждения или наказания, а по искренней любви и страху Божию.

Обязанности бывают различной важности. Весьма нужно знать значение и соотношение разных обязанностей. Впрочем, говоря о разных степенях важности обязанностей, не следует думать, что этим дается свобода одни исполнять, а другие не исполнять. Всякая обязанность, вытекающая из нравственного закона, священна и должна быть исполняема со всем усердием, готовностию и самоотвержением. Деление же такое обязанностей делается с тем, чтобы руководить всякого христианина быть мудрым делателем в Царстве Христовом, знающим его чин и строй действий, а не предающимся случайному течению обстоятельств.

У христианина выше всех стоят обязанности, обусловливающие созидание вечного спасения. Ибо что может быть выше спасения души и дороже души? За этими обязанностями следуют нравственные обязанности совести, церковные, семейные, гражданские и другие.

На деле же бывает не всегда так... У многих христиан обязанности, например, семейные и родственные являются основными и стоят на первом месте, существенное же в христианстве – спасение души, созидаемое в Церкви Христовой со всеми ее Таинствами и установлениями, и дела любви – на втором плане, о чем только допускается время от времени вспоминать.

Вместе с этим неправильным жизненным действованием имеет место и другое: когда предпочитают обязанности справедливости (правды) обязанностям любви и доброжелательства. У всех почти первые считаются выше последних, вследствие чего из жизни как бы насильно изгоняется истинный ее дух, дух любви. «Законы правды, справедливости составляют сами по себе только внешнее ограждение нравственного царства: кто по ним поступает, может и не быть внутри этого царства».³⁴ Внешней юридической законностью поступков еще не отрицается худое (порочное) сердце. «"Юридический праведник» может быть в сердце (по намерениям и склонностям) нравственным беззаконником».³⁵

Истинная нравственная жизнь – в исполнении любви: тут корень жизни! С этим духом любви должны исполняться и обязанности справедливости (правды). И можно сказать, что только тогда, когда они бывают пропитаны духом любви и доброжелательства, они входят в область нравственности.

У христианина должно быть основным правилом – как можно ревностнее быть в исполнении обязанностей любви и доброжелательства и с этим же настроением исполнять и обязанности правды или справедливости, забывая о своих правах и предпочитая права ближнего (см.: Мф. 5:39–42, Мф. 5: 43–47).³⁶

Христианину надо приобретать навык к оценке истинной важности обязанностей и правильно располагать свои дела, чтобы по возможности, избегать столкновения обязанностей, или так называемых коллизий обязанностей.

Под именем коллизии обязанностей разумеется такое стечение обстоятельств в жизни человека, когда он поставляется в необходимость в одно и то же время исполнить две или несколько обязанностей, так что, исполняя одну, необходимо делается преступником другой и третьей. Примеров таких коллизий обязанностей много.

С теоретической точки зрения допустить столкновение обязанностей нельзя, так как в основе христианской жизни должен лежать закон Божий. Отсюда следует, что с идеальной точки зрения столкновения обязанностей в человеческой жизни не может быть. Если же есть, то объясняется это тем, что в человеке нравственный порядок нарушен. Человеческий грех внес расстройство в человеческую природу и человеческую жизнь.

В жизни Иисуса Христа не было столкновений обязанностей, потому что Его жизнь была идеально совершенной. Отсюда ясно: и человек должен построить свою жизнь так, чтобы избегать столкновений обязанностей. А это будет тогда, когда человек будет исполнять свои обязанности своевременно. Нужно, чтобы каждый момент его жизни был наполнен соответствующим содержанием, и при таком условии все человеческие обязанности станут на свое место. Обычно бывает так, что человек по разным причинам откладывает исполнение своих обязанностей и сами эти неисполненные обязанности напоминают о себе в один какой-нибудь момент жизни, на который падают другие обязанности. И поэтому человеку в один и тот же момент приходится исполнять несколько обязанностей.

В средние века образовалась наука, называемая казуистикой (от латинского слова «казус» – случай, событие), поставившая себе задачей разрешить всевозможные причины столкновений обязанностей. Однако с течением времени эта наука потеряла свое значение, так как невозможно предусмотреть все случаи столкновения обязанностей и невозможно составить на все правила, которыми можно руководиться при разрешении этих случаев.

Православная Церковь никогда не обрщалась к казуистике и всегда предупреждала заботиться об избежании коллизий, в особенности таких, в которых повинен сам человек.

Ясно, например, что если по лености или нравственной небрежности человек не исполнит в данное время какой-либо срочной работы, то в дальнейшем обязательно произойдет столкновение двух работ: прошедшей и настоящей. Для избежания коллизии необходимо позаботиться о распределении этих работ, и тогда все обязанности вступают в правильное расположение и гармонию между собою. Нужно целесообразно распределять время. Всему свое время, и время всякой вещи под небом (Еккл. 3:1).

Во-вторых, необходимо тщательно следить за тем, чтобы не принять ложную коллизию за истинную, действительную. Между действительной коллизией и ложной, выставляемой слабостями и склонностями человеческой природы, нет ничего общего (полагается различие). Например, человек, жадный к деньгам, прикрывает свою страсть заботой о своей семье. Склонный к воровству оправдывается недостатком хлеба. В случае же действительной коллизии необходимо руководствоваться следующими правилами.

Обязанности высшего порядка необходимо предпочитать обязанностям низшего порядка.

В силу этого правила, христианские мученики обязанность сохранить жизнь приносили в жертву обязанности сохранить веру, так как вера Христова дороже самой жизни. Это правило имеет в виду апостол Павел, когда говорит: должно повиноваться больше Богу; нежели человекам (Деян. 5:29). Этому правилу мы следуем тогда, когда обязанности более широкие предпочитаем узким. В понятие обязанностей более широких может войти служение Отечеству. Например, воин оставляет дом свой и идет на военную службу. Этому правилу мы следуем, когда обязанностями к самим себе пренебрегаем ради благополучия других людей, когда жертвуем своим спокойствием, здоровьем ради спокойствия других людей. Возможны случаи, когда сталкиваются высота обязанностей с широтой обязанностей. В данном случае широта их должна быть приносима в жертву высоте обязанностей. Следовательно, индивидуум должен жертвовать собою ради семейства и Отечества. Но общество не вправе требовать поступать нечестно ради пользы общества.

Указанные правила имеют значение лишь общих руководственных указаний. Каждый отдельный случай требует особого решения и суждения. Поэтому главным правилом при решении этих случаев должна служить просвещенная совесть, христианская мудрость и нравственный такт человека, или, по выражению апостола, должен решать навык к различению добра и зла (Евр. 5:14). Чем чище совесть человека, тем вернее будет она решать эти недоумения. Запасшись тем духовным снаряжением, о котором говорит апостол Павел в своем Послании к Ефесянам, тем удачнее будет человек избегать действительных столкновений обязанностей. Бодрствование и молитва имеют здесь большое значение, как и вообще во всех моментах жизни христианина. Так, апостол Иаков в случае коллизии указывает на непосредственное научение христианина от Бога после совершения усердной молитвы (см.: Иак. 1:5). И апостол Лука говорит обещанное верующему Самим Спасителем в критические минуты его жизни (см.: Лк. 12, 11–12).

Кто водится Духом Святым, тот из самых трудных обстоятельств выйдет победителем.³⁷