Откровение и истолкование

(Впервые: Revelation and Interpretation II Biblical Authority for Today I Ed. by Alan Richardson and Wolfgang Schweitzer. London-Philadelphia, 1951, рр. 163–180. Русский перевод Н. Холмогоровой впервые в: Альфа и Омега. № 8 (1996), сс. 5–19. Перевод выполнен по изданию: The Collected Works I, рр. 17–36. Мы публикуем новую редакцию этого перевода).

Что бо, аще не вероваша нецыи? Еда неверствие их веру Божию упразднит? (Рим.3:3)

Так что же такое Библия? Книга в ряду других книг, доступная и понятная любому случайному читателю? Нет, это, прежде всего, священная книга, предназначенная для верующих. Конечно, и священную книгу как «литературное произведение» может читать любой. Сейчас речь не об этом. Мы говорим не о тексте, а о заключенной в нем Вести. Свт. Иларий Пиктавийский выразил это различие особенно ярко: «Писание не в чтении, а в понимании» – Scriptura est non in legendo, sed in intelligendo¹². Есть ли в Библии, если рассматривать ее в целом, как единую книгу, какая-то Весть? И кому она адресована – если адресована кому-нибудь? Призван ли каждый человек в одиночку постичь и истолковать смысл Книги? Или это дело общины – а отдельных людей лишь постольку, поскольку они принадлежат к этой общине?

Каково бы ни было происхождение отдельных документов, включенных в Библию, очевидно, что Книга, в целом, создана общиной – сначала Ветхим Израилем, затем Христианской Церковью. Библия – это не полное собрание всевозможных исторических, законодательных и религиозных сочинений; это избранное, санкционированное и засвидетельствованное использованием (прежде всего, литургическим) в общине, а затем и формально – авторитетом Церкви. Книги Библии отбирались и объединялись в целое со вполне определенной целью. «Много сотворил Иисус пред учениками Своими и других чудес, о которых не написано в книге сей. Сие же написано, дабы вы уверовали, что Иисус есть Христос, Сын Божий, и, веруя, имели жизнь во имя Его» (Ин.20:30–31). Эти слова в большей или меньшей степени относятся и ко всей Библии. Несколько документов были отобраны, отредактированы, собраны в одной книге и даны верующим, народу, как верная запись Божественной Вести. Весть Божественна; она исходит от Бога; это Слово Божие. Но принимает изреченное Слово и свидетельствует о Его истинности община верующих. Вера удостоверяет, что Библия священна. Библия, как книга, составлена в общине и предназначена прежде всего для наставления общины. Книга и Церковь неразделимы. Библия – то же, что Завет, а Завет заключается с людьми. До Рождества Христова Слово Божие было вверено Народу Завета (см. Рим.3:2), теперь Весть о Царстве хранит Церковь Воплотившегося Слова. Библия – истинное Слово Божие, но оно стоит на свидетельстве Церкви. Ведь, несомненно, что библейский канон определен и утвержден Церковью.

Однако не следует забывать о миссионерской задаче Нового Завета. «Апостольская проповедь», запечатленная и увековеченная в нем, имела две цели: наставить верующих и обратить весь мир. Поэтому Новый Завет не есть книга общины в том узком смысле, в каком это определение применимо к Ветхому. Это еще и проповедь. Она не закрыта от внешних. Характерно отношение к Писанию Тертуллиана. Он отказывался спорить с еретиками, апеллировавшими к Библии. Писание принадлежит Церкви, и еретики не должны ссылаться на него. У них нет прав на чужое достояние. Таков главный аргумент в знаменитом трактате Тертуллиана «De praescriptione haereticorum» [Об отводе еретиков]. Неверующий не имеет доступа к Вести – он его попросту не получил. Для него в Библии Вести нет.

Не случайно собрание произведений, написанных разными людьми в разное время, постепенно начали рассматривать как одну книгу. Τἀ βιβλία – множественное число, но «Библия» – несомненно, единственное. Множество писаний составляют одно Священное Писание. И во всей библейской истории прослеживается одна главная тема, одна Весть. Ибо в Библии есть история. Более того, сама Библия есть История, повесть о взаимоотношениях Бога с Его избранным народом. Библия хранит, прежде всего, Magnalia Dei – великие деяния Божии. Бог начинает эту книгу. В ней есть начало, есть конец, он же и цель. Вот исходная точка: созидающее Божие да будет, прозвучавшее «в начале» (Быт.1:1). Вот и конец: «Ей, гряди, Господи Иисусе!» (Откр.22:20). От Бытия до Откровения – единая книга, составленная из многих глав. И это книга истории. Между началом и концом лежит путь. У него есть направление, есть конечная цель. Каждое мгновение расположено между началом и концом, некоторым образом соотносится с ними и потому имеет свое неповторимое место в истории. Ни одно событие невозможно понять в отрыве от целого.

Бог говорил «многократно и многообразно» (Евр.1:1). Он открывал Себя людям на протяжении веков не один раз, но снова и снова. Он вел Свой народ от истины к истине. Откровение как бы поднималось по ступеням, шло по нарастающей. На это нельзя не обращать внимания. Но Бог один и Тот же, и Его Весть, в конечном счете, одна и та же. Именно Весть придает различным писаниям, несмотря на всё их разнообразие, истинное единство. Различные версии одних и тех же событий вошли в Книгу нетронутыми. Невзирая на проблему «евангельских противоречий» (которую пытался решить блаж. Августин), Церковь противостояла всем попыткам превратить Четвероевангелие в одно синтетическое Евангелие διά τεσσάρων¹³. Все четыре Евангелия достаточно полно и, может быть, более зримо, чем любая компиляция, передают единую Весть.

Библия – книга о Боге. Но библейский Бог – не Deus Absconditus [Бог Сокрытый], а Deus Revelatus [Бог Открытый]. Бог является и открывает Себя. Бог входит в человеческую жизнь. И Библия – не просто человеческая летопись этих явлений и деяний Божиих. Она сама – Богоявление. Она есть Весть Бога. Сами Его деяния суть Весть. Поэтому в поисках Бога не стоит бежать от времени и истории. Ведь Бог встречается с человеком в истории, среди людей, в нашей повседневности. Бог творит историю и беспрепятственно входит в нее. Библия глубоко исторична: это повествование не столько о предвечных тайнах, сколько о Божиих деяниях, да и сами тайны раскрываются только через историю. «Бога не видел никто никогда; Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил» (Ин.1:18). Он явил Бога, войдя в историю в Своем Воплощении. Значит, исторический контекст Откровения не есть нечто, от чего необходимо скорее отделаться. Не надо отделять Истину от обрамления, в котором Она явилась – такая операция непоправимо исказит Ее облик. Ибо Истина – не идея, а личность, Сам Воплотившийся Господь.

В Библии нас поражает близость отношений Бога с человеком и человека с Богом. Это отношения Завета, избрания и усыновления. Близость Бога и человека достигает своей вершины в Воплощении. «Бог послал Сына Своего, Который родился от жены, подчинился закону» (Гал.4:4). В Библии мы видим не только Бога, но и человека. Это Откровение Бога, но открывает нам Бог Свою заботу о людях. Бог открывается человеку, является ему, говорит и общается с ним – чтобы показать людям тайный смысл их существования и конечную цель жизни. В Писании мы видим, как Бог нисходит к человеку и открывается ему, и видим, как человек встречает Бога – не просто внимает Его голосу, но и отвечает Ему. Мы слышим в Библии не только голос Бога, но и ответствующий голос человека – в словах молитвы, благодарения, хвалы, трепета и любви, печали и раскаяния, восторга, надежды и отчаяния. Завет заключают двое – Бог и человек, и оба они участвуют в тайне истинной Богочеловеческой встречи, о которой повествует история Завета. В тайну Слова Божия входит и отклик человека. Это не монолог Бога – нет, это диалог, где говорят и Бог, и человек. Мольбы и обращения благочестивого псалмопевца тоже «Слово Божие». Бог хочет, ждет, требует от человека ответа и отклика. Именно для этого Он открывается человеку и говорит с ним. Он ждет – не заговорит ли с Ним и человек... Он заключает Завет с сынами человеческими... Однако это нисхождение к человеку не умаляет Божией недоступности и трансцендентности. Бог «обитает в неприступном свете» (1Тим.6:16). Но этот свет «просвещает всякого человека, приходящего в мир» (Ин.1:9). В этом «парадокс» и тайна Откровения.

Откровение – это история Завета. Потому и записанное Откровение – то есть Священное Писание – это прежде всего история. Закон и пророки, псалмы и пророчества – всё включено и вплетено в живую историческую ткань. Откровение – это не только речения Бога. Это прежде всего Божии деяния; можно сказать, что Откровение есть путь Бога в истории. И оно достигло вершины, когда Сам Бог навеки вошел в историю; когда Слово Божие воплотилось и вочеловечилось. С другой стороны, Книга Откровения есть также книга о судьбах человечества. Она рассказывает, прежде всего, о сотворении, падении и спасении человека. Это история спасения: понятно, что в ней не обойтись без человека. Она показывает человека в послушании и в упрямом непокорстве, в падении и в покаянии. И все человеческие судьбы, как в фокусе, собраны в судьбе Ветхого и Нового Израиля, избранного народа, достояния Божия. Это избрание чрезвычайно важно. Один народ избран, отделен от всех остальных и сделан неким священным оазисом посреди всеобщего нечестия. Только с одним народом на земле Бог заключил Завет, только одному народу Бог даровал Свой священный закон. Только здесь было создано истинное (хотя и прообразовательное) священство. Только здесь появились истинные пророки, говорившие Духом Святым. Здесь был сокрыт священный центр мира, оазис, взращенный Божиим милосердием посреди падшей, грешной, потерянной и неискупленной земли. Всё это не просто слова, это самая сердцевина библейской Вести. И всё это – от Бога, здесь нет никаких человеческих заслуг и достижений. И всё это – для человека, «нас ради человек и нашего ради спасения». Все милости, дарованные Ветхому Израилю, направлены к конечной цели всеобщего спасения: «Ибо спасение от Иудеев» (Ин.4:22). Искупление охватывает всех, но достигается только отбором, отделением и обособлением. Среди падения и гибели человечества Бог воздвиг священный оазис. Церковь – такой же оазис, обособленный, но не изъятый из мира. Ибо Церковь – не только приют и убежище, но и крепость, форпост Господень.

У Библии есть кульминация, поворотная, «крестная» точка на временной шкале. Это начало новой истории; но оно не разрывает историю на части – наоборот, придает ей завершенность и единство. Различие между Заветами утверждает единство библейского Откровения. Два Завета нельзя смешивать, их необходимо строго различать. Однако они неразрывно связаны – прежде всего, личностью Христа. Иисус Христос принадлежит обоим Заветам. Он исполняет древние обетования, но самим исполнением «закона и пророков» начинает новую эру и становится Исполнителем обоих Заветов, то есть всей Библии. Он – сердце Писания, ибо Он есть ή άρχή καί τό τέλος – начало и конец. Но таинственное единство начала, середины и конца не разрушает времени – напротив, придает историческому процессу истинную реальность и глубокий смысл. Нет больше череды «случаев» – историю наполняют события и достижения; новое, никогда прежде не бывшее, приходит в мир. «Се, творю всё новое» (Откр.21:5).

В конечном счете весь Ветхий Завет – не что иное, как «родословие Иисуса Христа, Сына Давидова, Сына Авраамова» (Мф.1:1). Это эпоха обетований и ожиданий, время заветов и пророчеств. Пророчествовали не только пророки. События тоже были пророчествами. Вся эта Книга – пророческая, прообразовательная, вся она символами говорит о грядущем исполнении. И вот, время ожиданий прошло. Обетование исполнено. Господь сошел на землю. Сошел, чтобы вечно пребывать среди Своего народа. Закончена история плоти и крови. Открывается история Духа: «Благодать и истина произошли чрез Иисуса Христа» (Ин.1:17). Но новое не зачеркивает старого. Ветхий Завет простирается в Новый – Vetus Testamentum in Novo patet. А «patet» буквально означает «открывается, является, исполняется». Поэтому еврейские священные книги священны и для нового Христова Израиля – их нельзя отвергать или отбрасывать. Они тоже рассказывают о спасении, о великих деяниях Божиих. Они и сейчас свидетельствуют о Христе. Их нельзя превращать в сборники цитат, «богословских отрывков» или назидательных притч. Они должны читаться в Церкви как книги священной истории. Пророчества исполнились, и закон превзойден благодатью. Но ничто не прошло. В священной истории «прошлое» – не просто «прошедшее» или «бывшее», но, прежде всего, «то, что сбылось и исполнилось». Исполнение – вот основное понятие Откровения. То, что однажды стало священным, навсегда остается священным и святым. Оно отмечено печатью Духа. И Дух по-прежнему дышит в словах, когда-то Им вдохновленных. Вероятно, это правда, что в Церкви и для нас Ветхий Завет не более чем книга; ибо Закон и Пророки превзойдены Евангелием. Новый Завет – конечно, более, чем книга. Мы сами принадлежим к нему. Мы – народ Нового Завета. Поэтому в Ветхом Завете мы получаем Откровение, прежде всего, как Слово; мы внимаем Духу, «глаголавшему пророки». А в Новом Завете Бог говорит с нами через Своего Сына, и мы призваны не только слушать, но и смотреть. «О том, что мы видели и слышали, возвещаем вам» (1Ин.1:3). Более того, мы призваны быть во Христе.

Полнота Откровения – во Христе Иисусе. И Новый Завет историчен не менее Ветхого: здесь Евангельская история Воплощенного Слова, начало церковной истории, наконец, апокалиптические пророчества. Евангелие – это история. В основании всей христианской веры и надежды лежат исторические события. Основа Нового Завета – не только речи, поучения и заповеди, но и события, факты, деяния. Апостольская проповедь с самого начала, со дня Пятидесятницы, когда св. ап. Петр свидетельствовал виденное своими глазами (Деян.2:32: «чему все мы свидетели» – μάρτυρες) исполнение спасения в Воскресшем Господе, носила ярко выраженный исторический характер. Церковь стоит на этом историческом свидетельстве. Символ веры также неразрывно связан с историей и говорит о событиях. Да, конечно, это история священная, ведь тайна Христа – то, что в Нем «обитает вся полнота Божества телесно» (Кол.2:9). Эту тайну нельзя понять только в земной плоскости – здесь участвует и другое измерение. Но границы истории не стерлись, не потускнели; в Священном Образе ясно видны исторические черты. Апостольская проповедь всегда была рассказом, повествованием о том, что произошло на самом деле, «здесь и теперь». Но произошло нечто новое и необыкновенное: «Слово стало плотию» (Ин.1:14). Конечно, Воплощение, Воскресение, Вознесение – исторические факты не совсем в том же смысле и не того же уровня, что и события нашей повседневной жизни. Но от этого они не менее историчны, не менее реальны. Напротив, они даже более историчны – они истинно событийны. Очевидно, что в них можно удостовериться только верой. Но это не выбрасывает их из истории. Вера только открывает новое измерение, принимает историческое событие в истинной его глубине, полной и неопровержимой реальности. Евангелисты и апостолы не были хронистами. В их задачу не входило описывать жизнь Иисуса день за днем, год за годом. Они говорили о Его жизни и делах, только чтобы сохранить для нас Его образ – образ исторический, но, в то же время, Божественный. Это не портрет – скорее, икона; но «историческая» икона, образ Воплотившегося Господа. Вера не создает новых ценностей; она только открывает то, что уже заложено в реальности. Вера – род видения, «уверенность в невидимом» (Евр.11:1; свт. Иоанн Златоуст объясняет ἔλεγχος [уверенность] именно как ὄψις [зрение]). Невидимое не, менее, даже более реально, чем видимое. «Никто не может назвать Иисуса Господом, как только Духом Святым» (1Кор.12:3). Это значит, что только через духовный опыт можно понять Евангелие во всей его полноте и глубине. Но открытое верой действительно существует. Евангелия написаны в Церкви. Потому они говорят о Церкви, являясь свидетельствами ее веры и опыта. Но от этого они не перестают быть историческими повествованиями и свидетельством того, что действительно произошло в пространстве и во времени. Если «верой» мы открываем много более того, что можем постичь «чувствами», то это только доказывает полную несостоятельность чувств в познании духовного мира. Великое деяние Бога Искупителя, Его решительное вторжение в ход исторических событий произошло на самом деле. Не стоит разделять «событие» и «его значение» – и то, и другое дано нам в реальности.

Церковь – хранительница Откровения. Следовательно, она первейшая и главная его истолковательница. Библия сохраняет и охраняет Откровение; охраняет, но не исчерпывает. Человеческие слова не более чем знаки. Оживляет их свидетельство Духа. Сейчас мы имеем в виду не отдельных людей, внезапно озаренных Святым Духом, но прежде всего неоскудевающую помощь Духа, дарованную Церкви, которая есть «столп и утверждение истины» (1Тим.3:15). Писание нуждается в истолковании. Суть его – не в словах, а в Вести. А Церковь – назначенная Богом вечная свидетельница истинного значения Вести, ибо она сама принадлежит к Откровению как Тело Воплотившегося Господа. Проповедь Евангелия, провозглашение Слова Божьего есть, несомненно, самая суть Церкви. Церковь

стоит свидетельством. Но это свидетельство – не только указание на прошлое, не только воспоминание, но и открытие – вновь и вновь – Вести, некогда дарованной святым и с тех пор хранимой верою. Более того, в жизни Церкви Весть вечно возобновляется. Сам Христос, как Искупитель и Глава Своего Тела, вечно живет в Церкви и продолжает дело искупления. Спасение в Церкви не только возвещается и провозглашается, но, именно, происходит вновь и вновь. Священная история продолжается. Бог снова совершает великие деяния. Magnalia Dei не ограничены прошлым; они продолжаются в Церкви и – через Церковь – в мире. Сама Церковь есть неотъемлемая часть новозаветной Вести. Церковь – часть Откровения, истории «Всего Христа» (по выражению блаж. Августина, «totus Christus: caput et corpus» [весь Христос – Глава и Тело]) и Святого Духа. Конец и цель Откровения, его τέλος еще не наступил. И Новый Завет истинно и полно живет только в опыте Церкви. Церковная история есть история искупления. Истина Книги открывается и укрепляется возрастанием Тела.

Прежде всего, необходимо понять, что Библия – трудная книга, «книга за семью печатями». С течением времени она не становится доступнее. Однако дело не в том, что Библия, например, написана на незнакомом языке или содержит таинственные слова, что человеку и не вымолвить. Напротив, камень преткновения Библии – в ее удивительной простоте: тайны Бога открываются обычным людям в повседневной жизни, и вся книга выглядит какой-то слишком человеческой. Даже Сам Воплотившийся Господь казался простым человеком.

Писания «богодухновенны», они – Слово Божие. Что такое «вдохновение Духа», мы никогда не сможем точно определить – здесь тайна. Это тайна встречи Бога и человека. Мы не можем до конца понять, как именно «святые люди Божии» слышали Слово Господа, как смогли они выразить его словами собственного языка. Но и в их человеческой передаче звучит голос Божий. Слово Божие в словах человеческих: здесь лежит тайна и чудо Библии. Как бы мы ни понимали «вдохновение», нельзя не обращать внимания вот на что: Писание сохраняет и передает Слово Божие именно в человеческих словах. Да, говорил Бог. Но слушал и воспринимал – человек. «Антропоморфизм» – неотъемлемый признак истинного Богоявления. И это не приспособление к человеческой слабости. Смысл его, скорее, в том, что человеческий язык, передавая Божественное Откровение, не теряет своих природных черт. Чтобы точно передать Божественное Слово, не нужно отказываться от нашего языка как от «слишком человеческого». Божественным вдохновением человеческое не отметается прочь, но преображается. Сверхъестественное не уничтожает естественного; ύπέρ φύσιv [сверхъестественно] не означает παρά φύσιv [противоестественно]. Человеческий язык не искажает и не умаляет славы Откровения, не ослабляет мощи Слова Божия. Слово Бога можно правильно и точно воспроизвести в человеческих словах. Слово Божие не меркнет, когда звучит по-человечески. Ибо человек создан по образу и подобию Божию, и эта связь «по подобию» делает возможным общение. С тех пор, как Бог удостоил человека общением, само человеческое слово преобразилось, приобрело новую глубину и силу. Дух Божий дышит в строе человеческой речи. Так, человек смог вымолвить Божественные глаголы, смог заговорить о Боге. Стало возможным богословие – «слово о Боге». Строго говоря, богословие становится возможным только через Откровение. Это человеческий ответ Богу, заговорившему первым. Это отклик человека Богу, Который заговорил с ним, Чьи слова человек услышал, сохранил и теперь записывает и повторяет. Конечно, этот ответ никогда не достигает совершенства. Богословие всегда в движении. Но основа и точка отсчета всегда одна: Слово Божие, Откровение. Богословие всегда свидетельствует об Откровении. Свидетельствует по-разному: верой, догматами, священнодействиями и символами. И в каком-то смысле главным ответом является Писание – вернее, оно является одновременно Словом Божиим и ответом человека: Словом Божиим, переданным через полный веры отклик человека. В любой передаче Слова Божия в Писании всегда есть человеческое истолкование. Оно неизбежно, в какой-то мере, «ситуационно-обусловлено». Да и может ли человек отрешиться от своих человеческих условий?

Церковь излагала и систематизировала Весть Писания различными путями и способами, но прежде всего – в догматах. Христианская вера развилась и выросла в систему убеждений и принципов. Любая подобная система, связывая между собой все частные положения веры, показывает внутреннюю структуру Вести. Несомненно, система необходима нам – как необходима в путешествиях карта. Но, чтобы начертить карту, нужна местность. Всякая система догматов строится на Откровении. Чрезвычайно важно, что Церковь никогда не считала догмат заменой Писанию. Они шли бок о бок: основные идеи Вести, выраженные в несколько абстрактной и обобщенной форме в догматах и верованиях, и все конкретные документы, непосредственно говорящие о бывших откровениях. Можно сказать, что мы имеем дело с Догматом и Историей.

Но, вот вопрос: как и до какой степени можно заключить историю в догмат? Это центральная проблема богословской герменевтики. Что такое «богословское истолкование Библии»? Как построить единую схему из множества разнообразных свидетельств, возникших на протяжении сотен лет? Библия едина, но она содержит самые разные писания. Мы не имеем права закрывать на это глаза. Решение в конечном счете зависит от нашей концепции истории, от нашего видения времени. Самое легкое – попытаться преодолеть ход истории, забыть о различиях между эпохами. Это искушение преследовало христианство с самых ранних времен. В нем коренятся все аллегорические истолкования: от Филона Александрийского и Псевдо-Варнавы до воскресшего аллегоризма послереформационных времен. Это вечный соблазн всех мистиков. Библия рассматривается как книга священных притч, написанная на особом символическом языке, и задача экзегезы – разгадать скрытый смысл, открыть Предвечное Слово, явленное множеством способов, под множеством масок. Историческая истина и перспектива неуместны в этой концепции. Историческая конкретика – не более чем рамка картины, поэтическая образность. Всё устремлено на поиски вечных смыслов. Вся Библия превращается в сборник поучительных примеров и необыкновенных символов, указующих на некую надвременну́ю истину. А разве Истина Божия не едина и не вечна? При таком подходе естественно искать в Ветхом Завете доказательства всех важнейших христианских догматов и верований. Два Завета как бы сплавляются в один, надвременно́й, стираются их существенные различия. Опасности и недочеты такого герменевтического подхода очевидны и не нуждаются в развернутом объяснении. Единственное реальное спасение от этого соблазна – восстановление чувства истории. Библия – это история, а не система догматов, и нельзя делать из нее summa theologiae [сумму богословия]. Но это история не человеческой веры, а Божественного Откровения. И остается нерешенным главный вопрос: зачем нам сразу и Догмат, и История? Для чего и почему Церковь хранит и то, и другое? Самый легкий – и самый неудовлетворительный – ответ таков: Писание – единственная точная запись Откровения, а всё остальное – не более, чем комментарии к ней. Разумеется, комментарий не обладает авторитетом текста. В этом мнении есть доля истины, но тут же мы сталкиваемся с новым затруднением: почему позднейшие стадии Откровения не превзошли ранних? Почему во времена Нового Завета мы по-прежнему нуждаемся в законе и пророках, и они в какой-то степени не менее значимы, чем Евангелие и другие новозаветные книги? Ведь они для нас – словно разные главы одной Книги. Ибо несомненно, что они включены в канон Писания не просто как исторические документы, как главы, посвященные уже пройденным ступеням истории. «Все пророки и закон прорекли до Иоанна» (Мф.11:13). Почему же и зачем мы храним закон и пророков? Как пользоваться Ветхим Заветом в Церкви Христовой?

Прежде всего – как историей. Но, повторим, это священная история – история не человеческих верований и их развития, а великих деяний Божиих. И эти деяния не являлись случайными вторжениями Бога в человеческую жизнь. Здесь таинственная связь и единение с человеком. Бог вел избранный народ к высшей цели – ко Христу. Первые ступени пути как бы отражены или заключены в последующих. Это одно продолжительное действие Бога, скрепленное одной целью. На такой концепции строится так называемое «типологическое истолкование». Терминология отцов Церкви в этом вопросе довольно расплывчата. Но всегда существовало четкое различие между двумя системами или подходами. Аллегоризм – экзегетический метод в истинном смысле слова. Аллегорист работает прежде всего с текстами: «за буквой» и «под буквой» Писания он ищет скрытый истинный смысл эпизодов, фраз и даже отдельных слов. Типолог же истолковывает не столько тексты, сколько события. Это не только филологический, но и исторический метод. Типолог ищет, обосновывает и показывает внутреннюю связь и перекличку событий обоих Заветов. Он не ищет «параллелей» или подобий. И не каждый эпизод Ветхого Завета имеет свое «соответствие» в Новом. Но основные события Ветхого Завета являются «типами», прообразами основных событий Нового. Эти соответствия Божественного происхождения: они были, можно сказать, ступенями единого искупительного процесса, ведомого Провидением. В этом смысле типологию использовал еще апостол Павел (правда, называя ее аллегорией: ἅτινά ἐστιν ἀλληγορούμενα [в этом есть иносказание] – Гал.4:24). За всеми деяниями Бога стоит одна цель, которая была полностью открыта нам во Христе. Блаж. Августин очень точно говорит об этом: «Мы должны искать тайну не только в слове, но и в самом событии» – in ipso facto, non solum in dicto, mysterium requirere debemus (In Psalm. 68, sermo II, 6; PL 36:858). А «тайной» Ветхого Завета был Христос – не только потому, что Моисей и пророки «говорили о Нем», но, прежде всего, потому, что всё течение священной истории, направляемое Богом, стремилось к Нему. И в этом смысле Он был исполнением всех пророчеств. Поэтому Ветхий Завет может быть понят и тайны его раскрыты только в свете Христа – они раскрыты пришествием Того, «Который должен прийти». Истинное пророческое значение пророчеств ясно видно только, так сказать, при взгляде назад, после их исполнения. Неисполненное еще пророчество всегда туманно и загадочно (таковы пророчества Апокалипсиса, указывающие на то, что произойдет только «в конце времен»). Но это не значит, что мы произвольно вкладываем в старый текст новое значение; это значение уже было там, хотя и в скрытом виде. Когда, например, мы вместе с Церковью отождествляем Страдающего Отрока книги Исаии с Распятым Христом, мы не просто «относим» виде́ние Ветхого Завета к событию из Нового – мы раскрываем значение самого виде́ния, которое во времена, предшествующие Христу, не могло быть полностью раскрыто. То, что было лишь виде́нием («предвидением»), стало историческим фактом.

Есть и другой чрезвычайно важный вопрос. Для аллегориста «образы», которые он толкует, суть отражения предвечного прототипа или даже образы некоей вечной и абстрактной «истины». Они указывают на что-то вневременное. Типология же устремлена в будущее. «Типы» – это предвосхищения, прообразы, их «прототип» только должен прийти. Это еще одна причина, по которой типология более исторический, чем филологический метод. Он предполагает и заключает в себе реальность истории, ведомой и направляемой Богом. Он органически связан с идеей Завета. Прошлое, настоящее и будущее связаны единством Божественной Цели, и Цель эта – Христос. Поэтому типология имеет прежде всего христологическое значение (сюда включается и Церковь – как Тело и Невеста Христова). Разумеется, на практике невозможно точно соблюсти равновесие: даже у отцов Церкви типология порой сочетается с уклонениями в аллегоризм и наростами иносказательных толкований – особенно это касается их проповедей и молитв. Важно, однако, что в катехизической традиции Ранней Церкви, сосредоточенной на таинствах, равновесие всегда сохранялось. Это традиция Церкви, и отклонения от нее следует отнести, скорее, к особенностям мышления или богатому воображению отдельных ее сынов. Норма для Церкви – историчность. Священное Писание читается в Церкви наряду с исповеданием веры (то есть системой догматов), дабы напомнить верующим об исторической основе и фундаменте их веры и надежды.

Блаж. Августин утверждал, что пророки говорили о Церкви даже более отчетливо, чем о Самом Мессии, то есть Христе (In Psalm. 30, enarr. II, sermo II, 8; PL 36:244). В каком-то смысле это естественно, ведь Церковь уже была. Израиль, избранный народ, народ Завета, был более Церковью, чем нацией, как бывают ими прочие нации. Тἀ ἒθνη, nationes, gentes – эти близкие по смыслу термины употребляются в Библии (и позже) по отношению к язычникам, чтобы показать отличие от единственной нации или народа, ставшего, прежде всего, Церковью Божией. Закон был дан Израилю как Церкви. Он охватывал всю жизнь народа – и «светскую», и «духовную» – ибо всё человеческое существование должно регулироваться Божественными предписаниями. И разделение жизни на «светскую» и «духовную», строго говоря, необоснованно. Таким образом, Израиль был Богоустановленной общиной верующих, объединенных Законом Божиим, истинной верой, священными обрядами и священством – все эти элементы мы находим и в традиционном определении Церкви. Ветхое исполнилось в Новом, Завет был восстановлен, а Ветхий Израиль извергнут по крайнему своему неверию; он не узнал дня посещения своего. Единственно истинное продолжение Ветхого Завета – Церковь Христова (кстати, оба слова имеют параллели в древнееврейском: Церковь – это кагал, а Христос – значит «помазанник», Мессия). Она есть истинный Израиль, Израиль κατἀ πνεῦμα [по духу]. Поэтому еще св. Иустин решительно отвергал мнение о том, что Ветхий Завет связывает воедино Церковь и синагогу. Он верил в прямо противоположное. Все иудейские притязания должны быть отвергнуты; раз евреи не верят в Иисуса Христа, то и Ветхий Завет им более не принадлежит. Он теперь достояние Церкви – и только Церкви. Никто более не может предъявлять права на Моисея и пророков, если он не с Иисусом Христом. Ибо Церковь есть Новый Израиль и единственная наследница всех ветхих обетований. В этих ригористических заявлениях раннехристианского апологета проступает новый и важный герменевтический принцип. Ветхий Завет должно читать и истолковывать как книгу Церкви. Книгу о Церкви, добавим мы.

Закон был превзойден Истиной – в этом состояло его исполнение – и отменен. Больше нет нужды налагать на обращаемых его бремена. У Нового Израиля своя конституция. Эта часть Ветхого Завета устарела. «Ситуационно обусловленной» была именно она – не просто в смысле исторической относительности и временности, но и в глубоко провиденциальном смысле. Господь создал и начал новую ступень искупления, новую фазу в священном деле спасения. Всё, что по самой своей сущности принадлежало к предыдущей ступени, потеряло свое значение – или, вернее, сохранило значение только как прообраз. Даже Десять Заповедей не исключение: они превзойдены «заповедью новой». Теперь Ветхий Завет можно использовать только в его отношении к Церкви. До Христа Церковь была ограничена одним народом. Теперь нет больше национальных рамок: нет ни иудея, ни эллина – все едины во Едином Христе. Другими словами, мы не имеем права вырывать какие-то моменты Ветхого Завета и, забыв о его отношении к Церкви, объявлять их данным в Писании образцом для современной жизни наций. Ветхий Израиль был прообразовательной Церковью, но отнюдь не народом-образцом. Об этом можно сказать следующее. Несомненно, из Библии мы можем почерпнуть немало сведений о мудром общественном устройстве – это входит в Весть Грядущего Царства. Мы можем немало узнать о политической, социальной и экономической организации евреев на протяжении веков. Всё это может очень помочь нам в социологических дискуссиях. Но едва ли допустимо выискивать в Ветхом Завете какой-то вечный, идеальный образец политического или экономического устройства, подходящий для современности – или для любого другого времени и места. В Библии много исторических сведений. Но это уроки истории, а не богословия. Библейский фундаментализм в социологии не лучше, чем в любой другой области. Библия не авторитет в общественных науках, как и не авторитет в астрономии. Единственный социологический урок, который можно извлечь из Библии – факт существования Церкви, Тела Христова. Но, говоря о «светском», нельзя ссылки на Библию воспринимать как «свидетельство Писания». «Свидетельства Писания» бывают только в богословии. Это не значит, что глупо и бесполезно искать в Библии конкретных советов и указаний, относящихся к устроению общества. Просто при таком поиске Библия не используется как Священная Книга. И, вероятно, уроки ветхозаветной истории ничем принципиально не отличаются от других уроков прошлого. В Ветхом Завете необходимо различать вечное и преходящее («ситуационно обусловленное»). И, прежде всего, мы должны преодолевать его национальную ограниченность. Иначе мы можем не заметить нового в Новом Завете. В самом Новом Завете мы также должны различать историю и пророчество. Истинная тема Библии – не народы и общества, не небо и земля, а Христос и Его Церковь. Ветхий Израиль был прообразом не какого-то конкретного народа, но Израиля Нового – Вселенской Церкви. Национальная ограда прообразовательной Церкви сокрушена спасительной Вестью, обращенной ко всему миру. После Христа есть лишь один «народ»: христиане, genus Christianum – tertium genus [третий народ], по старинному выражению, – и ни один народ не может, ссылаясь на Писание, выдвигать какие-то претензии и требовать привилегий. Национальные различия принадлежат природе и не имеют отношения к благодати.

Библия закончена. Но священная история продолжается. Библейский канон включает пророческую книгу Откровения. Впереди – грядущее Царство, последнее исполнение обетований: поэтому и в Новом Завете есть пророчества. Вся жизнь Церкви есть в каком-то смысле пророчество. Но после Рождества Христова само понятие будущего изменилось, и в Церкви Христовой напряжение между настоящим и будущим уже иного плана, не таково, каким было оно в Ветхом Завете. Ибо теперь Христос не только в будущем, но и в прошлом, а значит – и в настоящем. Это чрезвычайно важно для правильного понимания Библии. Все герменевтические правила и принципы необходимо пересмотреть в свете этой эсхатологической перспективы. И следует помнить о двух вещах. С одной стороны, между Ветхим и Новым Заветами нет и не может быть полной аналогии, в глубине своей они различны и относятся друг к другу как «образ» и «истина». Да, отцы Церкви учили, что Слово Божие открывалось людям постепенно, на протяжении всего Ветхого Завета. Но эти ветхие Богоявления никак нельзя ставить в один ряд с Воплощением Слова и придавать им такое же значение: иначе Искупление превратится в еще одну аллегорию. «Прообраз» есть не более, чем тень, изображение, а в Новом Завете мы встречаемся с реальным событием. Новый Завет не только «образ» Грядущего Царства. Он сам есть Царство, пришедшее в мир. Но, с другой стороны, преждевременно говорить об «осуществленной эсхатологии» – ведь τό ἒσχατον [«последнее», последние времена] еще не наступило, и священная история не окончена. Предпочтительнее выражение «начавшаяся эсхатология» – оно точно передает библейскую Весть: кульминация Откровения уже в прошлом. «Последнее», или «новое», уже вошло в историю, но финал еще не наступил. Нас уже не окружают только знаки и символы – мы живем в мире реальностей, зная один лишь символ: Крест. Царство уже началось, хотя еще не исполнилось. Сам строгий и законченный канон Писания символизирует полноту. К Библии ничего нельзя добавить, ибо Слово Божие стало плотию. Наша последняя инстанция – не Книга, а Живая Личность. Но Библия сохраняет свой авторитет – и не только как летопись, но и как пророческая книга, полная тайн, указующих на будущее, на конец истории.

Священная история Искупления продолжается. Теперь это история Церкви, которая есть Тело Христово. Дух-Утешитель обитает в Церкви. Законченной системы догматов в христианстве нет и быть не может, ибо Церковь вечно в пути. И Библия хранится в Церкви как историческая книга, призванная напоминать верующим о динамической природе, «многократности и многообразности» Божественного Откровения.