Тушинские воры

Статья была откликом на раскол в среде казаков накануне Второй мировой войны. Казачьих атаманов, которые подхватили лозунг генерала Шкуро: «Хоть с чертом, но против большевиков», Федотов сравнивает с теми казаками, которые вместе с поляками и литовцами в Смутное время грабили Русь, получив в народе прозвище «тушинских воров».

Прогерманскую позицию занял один из самых авторитетных казачьих вождей – П. Н. Краснов, переехавший из Франции в Германию в 1936 году. Еще в 1918 году он провозглашал донской суверенитет, в эмиграции руководил Братством русской правды и был сторонником монархии, подвергая критике сепаратистов. В Берлине он примкнул к «самостийникам», которые выдвинули гипотезу о происхождении казаков от германцев-готов, живших в Северном Причерноморье еще в III веке. «Самостийники» допускали создание независимого казачьего государства как переходного этапа, в случае если освободить всю Россию сразу не удастся. Краснов представил руководству рейха подробный доклад по истории казачества, став главным консультантом по казачьим вопросам.

Прогерманскую позицию занял и созданный в середине 30-х годов в Чехословакии «Казачий национальный центр» во главе с В. Г. Глазковым, отстаивавший идею казачьей самостийности. В конце 1939 – начале 1940 года началась реорганизация казачьих союзов, организаций и станиц на территории Третьего Рейха. В результате к 1941 году было создано Общеказачье объединение в Германской империи во главе с генерал-лейтенантом Донского казачьего войска Е. И. Балабиным. На территории Рейха большинство ранее существовавших самостоятельных казачьих структур было ликвидировано и на их основе созданы новые организации, но уже при жестком подчинении Балабину.

Чья очередь? Кто следующий бросит камень в Россию? Мы удивляемся, почему молчит «Общество северян»? Пора бы архангельцам и вологжанам вспомнить, что и они когда-то жили на вольной земле Великого Новгорода и были насильственно примучены к Москве. А может быть раньше откликнется смоленское землячество и провозгласит восстановление княжества Смоленского... А за ними Тверское, Рязанское... И в длинном списке современных сепаратистов мы прочтем полный титул императоров всероссийских.

Казачья измена поразила своей неожиданностью. Она действительно лишена тех сентиментальных и духовных мотивов, которые присущи всякому национальному сепаратизму. Здесь русские люди, русского языка и культуры объявляют себя нерусскими. И при том те, которые были одними из главных строителей русского государства, чем-то вроде демократического дворянства. Если представить себе, в виде курьеза, что все русское дворянство было бы испомещено в одной из окраинных губерний, то оно могло бы сейчас объявить себя особой нацией. Так же, как и все другие сословия старой России.

Конечно, нет оправдания и снисхождения предательству двух атаманов. Но сама историческая беспочвенность, скажем сильнее, историческая чудовищность их сепаратизма вызывает сомнение в нем. Полно, вправе ли мы им верить на слово и называть сепаратизмом их политическое поведение? Не правильнее ли будет считать его просто пораженчеством, лишь прикрывающимся для удобства мнимо-национальным знаменем?

Действительно, когда столько русских людей делают немецкое или японское дело – под предлогом освобождения России, – почему не делать его под предлогом освобождения Дона, Украины или Грузии? Мы не думаем, конечно, свести к антибольшевизму все национальные движения народов России. Но их связь с чисто русскими изменниками в каком-то смысле облегчает нашу тревогу за Россию. Что же, пораженчество есть естественная болезнь эмиграции, – всех эмиграций. Неудивительно, если политическая ненависть к режиму, к Кремлю у людей иного языка превращается в ненависть к Москве. Сколько русских дворян обидевшись на русский народ, прославляют варягов, немцев как культуртрегеров дикой славяно-финской Руси. Многие в своем отталкивании от Руси поспешили сбросить с себя и православие – очевидно, виновное в том, что породило большевиков. При таком настроении вполне естественно, что тот, кто может найти хоть одну невеликорусскую бабушку, объявляет себя украинцем или немцем. Это бывает, когда «святая злоба» к большевикам застилает и разум и совесть, т. е. довольно часто. Сепаратизм есть одна из форм эмигрантской «непримиримости».

Наше чувство облегчения зависит от того, что при таком политическом объяснении сепаратизма необходимо проводить строгое различение между эмиграцией и внутренней Россией. Правда, она для нас во многом темна. В суждениях о ней очень легко впасть в ошибку. Но все же есть и некоторые элементы для суждений.

Лица, долго жившие в советской России, уверяют, что на Украине они почти не встречались с сепаратистскими настроениями. Может быть, это слишком оптимистические оценки. Но если бы эти настроения пустили глубокие корни, как можно было бы их не заметить? Между тем в эмиграции украинец несепаратист является редчайшим исключением. Я говорю не об украинских уроженцах, считающих себя русскими, а о тех, кто говорит и пишет по-украински, но не желает порывать связь с Россией. Таких почти нет. Профессор Одинец¹ недавно открыл такую группу во Львове, но это действительно открытие. Отсюда следует, что эмиграция, по счастью, не является зеркалом России или, вернее, является ее кривым зеркалом.

Должно быть в России накопилось много дурных соков ненависти, пораженчества. Но сомнительно, чтобы предметом ненависти могла быть Россия. Все-таки для такого вывиха необходимо хотя бы пространственное удаление, отрезанность 0т нее. Там все народы связаны, перемешаны в общем деле к в общем страдании. Людей перебрасывают из конца в конец огромной страны, и в этом трении национальные углы скорее сглаживаются, чем обостряются. До последнего времени людей там мучили как людей (я не говорю – как буржуев), а не как украинцев, грузин и т. п. Культурные потребности всех народов удовлетворены, нередко даже в ущерб интересам великороссов. То чувствительное самолюбие молодых или малых народов, которое толкает их на путь сепаратизма, кажется, ничем не оскорбляется в СССР. В эмиграции наши украинцы, наши грузины живут, как и мы, воспоминаниями прошлого. Перед ними неотлучно стоит образ старой России, и память о прошлых обидах сливается с настоящей ненавистью к поработителям родины. Там мало кто помнит о старой России, и если ненавидит большевиков, то, наверное, не как москалей. К тому же большевизм имеет многонациональное лицо и для каждого народа он оборачивается своей рожей. На своих же направляется и ненависть.

Решаемся сказать: если отбросить все общебольшевистское или сталинское насилие – над личностью, над совестью, над трудом – и оставить чисто национальные формы, в которых живет СССР, то в них можно видеть окончательный пореволюционный облик России. Нынешняя империя Российская имеет, и будет иметь форму федерации свободных народов. Иначе она существовать не может. Настоящая угроза для единстве России создалась бы в том случае, если бы в результате дальнейшей эволюции Сталина, внутреннего ли переворота или внешнего завоевания, в России установилась чисто великорусская национальная власть в стиле и традициях Александра III. С такой Россией ее, выросшие и оперившиеся разноголосые птенцы никогда не примирятся. В Россию же союзную они вернутся в том случае даже, если чужеземное завоевание разрушит общее гнездо. Пожив под немецким, польским, турецким игом, они истоскуются о былом доме, былой национальной свободе.

Не будем только сами затруднять их возвращение или содействовать их уходу. У нас – я говорю сейчас о великороссах-эмигрантах – есть не одна, а целых две возможности содействовать распаду России. Одна из них – прямая измена и поддержка сепаратистов. Другая – патриотическая, но слепая преданность русской национальной идее в ее обветшалом историческом выражении. Русский монизм или централизм, на котором держалась императорская Россия – и который был естественен для большинства еще младенческих народов – теперь для нее смертоносен. Погружение в XIX век – без сомнения величайший век России – представляет огромную политическую опасность. В нем другие народы черпают пищу для своего злопамятства а мы – вредные привычки национальной беспечности, чванства и косности. И для них и для нас опыт современной России является насущно необходимым, как ни трудно распознавать ее подлинный облик из-под густого тумана официальной лжи.

Во всяком случае, было бы вредно для русского дела углублять сейчас политические споры с зарубежными сепаратистами, представляющими (может быть, и плохо представляющими) действительные народы России. У нас есть много своего, внутреннего дела – с великорусскими пораженцами и авантюристами. Историческая амнистия Мазепе не распространяется на современных тушинцев.