Нижегородский епископ Иеремия

Преосвященный Иеремия принадлежит к числу иepapxoв, высокие нравственные качества которых не нашли себе достойной оценки у современников. Даже и теперь, когда после смерти его прошло около пяти лет, а по удалении на покой 30 лет, некоторые лица, служившие под его начальством, едва ли дадут одобрительный отзыв о служебной деятельности почившего архипастыря. Насколько несправедлив этот отзыв современников, читатель сам может видеть из предлагаемого нами краткого очерка, посвященного главным образом обзору служебной деятельности великого иерарха.

Происходя из бедного и низкого сословия (сын сельского причетника), преосвященный Иеремия никогда не мечтал о высоком архиерейском сане, все его мечты и вожделения не восходили выше сана священника, быть которым они хотели лишь только для того, чтобы иметь возможность помогать своими бедными родителям. Да и помечтать о священстве Иродину Соловьеву (мирское имя преосв. Иеремия) привелось только однажды и то, кажется, более для красного словца. Это было в богословском классе семинарии, когда два друга-юноши Иродион Соловьев и Иван Борисов (знаменитый Иннокентий Херсонский), сидя рядом на ученической скамье, разговорились о дальнейшей своей судьбе. Борисов стремился в Харьковский университет; Соловьев упрашивал его остаться в духовном звании и поступить в монашество, сам же он думал быть священником. Но Борисов решил обоим быть монахами и разговор кончился.

В 1819 году, по окончании курса в семинарии, двадцатилетий студента Соловьев был определен в Киевское духовное училище учителем греческого языка и инспектором, а Борисов поступил в Киевскую духовную академию. Около четырех лет Соловьев был учителем; но монашество, предреченное другом, не выходило у него из головы, и он, удалившись от должности учителя начал готовиться к пострижению в монашество. В это время преосвященный орловский, Гавриил (впоследствии архиепископ Рязанский), желая устроить судьбу знакомого ему Соловьева, предложил ему место священника в город Болхов. Соловьев с радостью и благодарностью принял и место, и благословение на брак, и отправился в Болхов. И место, и невеста ему очень понравились; но прежде чем приступить к совещаниям о браке, он с невестой и ее родителями отправился помолиться в монастырь. По совершении общей молитвы в монастыре, Соловьев один зашел в близлежащую рощу и усердно молился, прося Бога указать ему путь, по которому они должен идти в жизни. Господь услышал молитву и указал путь. Соловьев отказывается от места и, возвращая преосвященному брачный билет, подает ему прошение об определенен его послушником в монастырь; его определяют в Брянский Печерский монастырь¹. Дорога в монастырь была дальняя, трудная и опасная: одинокому путнику предстояло пройти пешком около 200 верст по грязной дороге в самый разгар весенней распутицы; пришлось переправляться через большую реку в бурную погоду в маленькой лодочке под управлением ребенка. После неимоверных усилий Соловьев, наконец, достиг монастыря, который своим мрачным видом немало напугал будущего подвижника. Начальство монастыря с недоверчивостью посмотрело на учителя-инспектора, желающего быть простым послушником, и назначило его чернорабочим на кухне и на дворе, или, проще сказать, истопником и скотником. Ревностно подвизался в своих новых должностях Соловьев четыре месяца, после чего они назначен был на должность пономаря в ранней литургии. Эта спокойная должность вполне соответствовала характеру Соловьева, и он уже предвкушал отраду остаться в ней навсегда. Однако, и эта надежда не сбылась; вскоре случилось нечто необыкновенное и уже совсем неожиданное: послушник Соловьев по распоряжению комиссии духовных училищ вызывался в Санкт-Петербургскую духовную академию на казенный счет. Этот неожиданный сюрприз устроил ему товарищ его детства и семинарской жизни Иван Борисов, в 1823 году кончивший курс в Киевской духовной академии и тотчас по окончании назначенный в Санкт-Петербургскую семинарию профессором и инспектором, а в 1824 году уже бывший бакалавром Санкт-Петербургской академии. Таким образом, после пятилетней разлуки бывшие товарищи и друзья снова соединились, но уже в различных званиях: Борисов (в монашества Иннокентий) в звании учителя, Соловьев (в монашестве Иеремия), в звании ученика. Это было в сентябре 1824 года. Иepeмия обучался в академии только три года и пред окончанием курса обратился к начальству со странною просьбой – не удостаивать его никакой ученой степени. Эта странная просьба истекала из предположения, что без ученой степени Иеремию невозможно будет повышаться по службе, и он надеялся всю жизнь свою провести в скромном сане иеромонаха. Насколько оправдался расчет его, увидим далее. Начальство, действительно, не дало Иеремию никакой ученой степени.

По окончании академического курса, в 1827 году, иеромонах Иеремия был назначен законоучителем 2-го кадетского корпуса и настоятелем церкви при оном. В 1828 году причислен к соборным иеромонахам Свято-Троицкой-Александровской лавры. В 1829 году из кадетского корпуса перемещен в бакалавры Санкт-Петербургской духовной академии по богословскому классу. В 1830 году, 4-го сентября, назначен в Киев на должность инспектора Киевской духовной академии, а 5-го октября посвящен в сан архимандрита. В 1834 году назначен ректором Киевской духовной академии². Из этого перечня назначений и возвышений мы видим, что через двенадцать лет по окончании курса Иepeмия без всякой ученой степени занял такое высокое положение в духовном миpe, которого мнoгиe не достигают за всю жизнь, хотя и имеют высшие ученые степени.

8-го марта 1841 года по всеподданнейшему докладу св. Синода архимандрит Иеремия высочайше утвержден во епископа Чигиринского, викария киевской митрополии. А между тем, 17 лет назад, также в марте месяце, изнуренный голодом и холодом и промокший от дождя и от волн при переправе чрез бурную реку, Иеремия, тогда еще скромный молодой человек, являлся в Брянский монастырь просить себе послушания. И вот этот бывший чернорабочий послушник теперь apxиepeй! Воображаем, какую сенсацию это архиерейство произвело на кухне Брянского монастыря, где, вероятно, многие хлебопеки, кашевары и прочая монастырская служка, еще были живы и помнили своего помощника. Они не мало тщеславились тем, что из их среды вышел архиepeй. Действительно, контраст замечательный, но не единственный в своем роде. Мы знаем из жизни св. Тихона Задонского, что и он, обучаясь в Новгородской семинарии, подвергался от своих товарищей насмешикам и оскорблениям, а спустя 10 лет после этого торжественно, при колокольном звоне, въезжал в тот же Новгород уже в сане apxиepeй.

1-го января 1843 года преосвященный Иеремия высочайшею волею был перемещен на Кавказ в новооткрытую епархию и наименован епископом Кавказским и Черноморским. Епархиальным городом новооткрытой епархии был Ставрополь (город креста). В течение первых 15-ти лет своей служебной деятельности преосвященный Иepeмия не испытывал никаких неприятностей, все шло как нельзя лучше: им были все довольны и он был всеми доволен. Но теперь с назначением преосв. Иеремии на самостоятельную епархию начинается для него служба, исполненная забот и скорбей. В городе креста начинается для преосв. Иеремии несение тяжелого креста, продолжающееся более 13-ти лет до самого выхода его в отставку. Впрочем, вначале, по прибытии преосвященного в Ставрополь, дело пошло весьма успешно: все полюбили благодушного архипастыря за его незлобный характер и приветливое обращение, а потому все оказывали ему всякую помощь и содействие; люди богатые помогали ему своими щедрыми приношениями. Но такое благополучие продолжалось не более года, после чего наступило мрачное время скорби и печали. В 1845 году произошло отделение от Кавказской епархии около 100 станичных церквей Терского и Кубанского войск в ведение обер-священника кавказской армии. Причиною такого отделения послужил злобный донос раскольников Червинской станицы на притеснения, чинимые будто бы им со стороны преосв. Иеремии. Донос этот был подкреплен наказным атаманом Николаевым, который имел среди раскольников многих родственников и потому покровительствовал расколу. Жалоба эта была в высшей степени несправедлива и злонамеренна: преосвященный по закону не мог делать никаких притеснений раскольникам; если эти притеснения действительно и были, то происходили со стороны полицейской власти, которая имела на этот счет особые приказания и постановления. Явная и злонамеренная несправедливость возмутила преосв. Иеремию до глубины души, и он, не видя возможности поправить дело, в начале 1848 года подал прошение в св. Синод об увольнении его от управления Кавказскою eпapxией, с дозволением проживать на покое в Киево-Печерской лавре. Бывший тогда обер-прокурор св. Синода граф Протасов высоко ценил заслуги преосв. Иеремии по устройству Кавказской епархии и в письме к нему просил о продолжении службы, говоря, что «он не сомневается в том, что пламенное усердие преосв. Иеремии к церкви придает ему силы к новым подвигам на поприще, на котором св. Синод признает служение его истинно полезным». Преосвященный Иеремия отвечал, что «если исполнение его желания (об удалении на покой) признается несвоевременным и сам он еще почитается небесполезным, то готов остаться на настоящем поприще сколько то будет возможно». Он надеялся, что ему удастся возвратить отделенные церкви в ведомство Кавказской епархии. С этой целью в начале 1849 года он послал наместнику князю Воронцову докладную записку, в которой убедительно указывал на весьма вредные последствия этого отделения церквей. Но все усилия его оказались тщетными, и он окончательно решился удалиться на покой и в октябре 1849 года послал в св. Синод об этом прошение. Вследствие этого прошения, он в конце того же 1849 г. был перемещен епископом в Полтаву.

В семилетнее управление Кавказской епархией преосв. Иеремия сделал весьма много полезного для епархиального города. В Ставрополе до открытия eпapxии был всего один храм; преосв. Иеремия оставил после себя 12 храмов; он устроил и открыл Кавказскую семинарию и положил в нее капитал 8,500 руб. на стипендии для 7 бедных учеников. При нем также построен большой двухэтажный дом для общежития бедных детей кавказского духовенства.

В Полтаве преосв. Иеремия не нашел себе покоя. Здесь все не соответствовало ни его характеру, ни его привычкам, ни его аскетическому образу жизни. Родившись и выросши в деревенской убогой избе, живя в г. Севске во время семинарского учения в весьма небогатой обстановке, преосв. Иеремия и во время своего архипастырства гнал от себя всякую роскошь. И вот в Полтаве для житья его имеется обширный apxиepeйcкий дом с садами и парками. Как ему нравилось подобное помещение, видно из следующей заметки его дневника: «Начинаю с великим затруднением жить в новом великом доме, – доме, среди пустыни которого и на Кавказе мне не было так бесприютно». Подвластное ему духовенство (городское) также не могло нравиться по своей наклонности к отличиям и по образу жизни, приличному более светскому человеку, чем лицу духовному. «Обедали у моего недостоинства, – пишет он в своем дневнике, – члены консистории и прочее превознесенное и разукрашенное отличиями духовенство полтавское – все протоиереи... священника не мог отыскать... Это предместнику моему было на радование, а преемникам его надолго скорбь и затруднение».

При таких условиях преосв. Иepeмия мог прожить в Полтаве только четыре месяца и в мае переехал в Лубенский монастырь. Здесь он прожил все лето и отсюда же в конце июля отправил просьбу об отставке; осенью переехал в Переяславль, где и жил до нового назначения. На просьбу свою он опять не получил отставки, а вместо того был назначен на епископскую кафедру в Нижний-Новгород, куда и отправился 11-го января 1851 года. Незадолго до этого назначения преосвященный видел во сне новый жезл, который ему очень понравился³. Видя в этом для себя хорошее предзнаменование, он выехал из Переяславля в самом счастливом и благодушном настроении духа. В Kиeвe он пробыл около недели, посетил знакомые ему города Севск, Орел и Болхов; останавливался в Калуге, Москве и Троицкой лавре, и только через месяц «14-го февраля благополучно и благоприятно совершил путь свой и прибыл в богоспасаемый Нижний Новгород».

Но жезл нижегородский оказался далеко не таким привлекательным, каким видел его во сне преосвященный Иepeмия. Вскоре по прибытии своем в Нижний-Новгород он увидел, что здесь с давних пор заведены тате порядки, каких не может допустить ни один иepapx право правящий слово истины. Речь идет о ярмарочном соборе, который с самого основания своего был причислен св. Синодом к нижегородскому кафедральному собору и подчинен во всех отношениях ведению местного apxиepeя, исключая избрания к оному старосты и заведывания церковными суммами. Но гражданское начальство по своему воспользовалось этим исключением: оно всецело захватило в свои руки управление собором, так что даже apxиepeй при своем служении в ярмарочном соборе должен был облачаться в те одежды, какие ему назначит губернатор. Преосвященный Иepeмия, хорошо понимая всю ненормальность такого порядка вещей, вздумал восстановить архиерейскую власть на основании закона и церковных правил. С этою целью он сделал следующее распоряжения на ярмарочное время: 1) Вместо кафедрального протоиерея и ключаря доселе назначавшихся для служения в ярмарочном соборе он назначил младших соборных священников, – притом не членов консистории и не наставников семинарии, дабы таким образом не отвлекать их от своих прямых обязанностей по консистории и семинарии; 2) вместо хора apxиepeйских певчих преосвященный Иepeмия назначил на все время ярмарки «певцов голосистых, но женатых и в духовном одеянии, дабы они не могли присутствовать и участвовать на ярмарочных концертах и при увеселениях на зрелищах со вредом голосов своих и для сердца». Такое распоряжение не могло понравиться ни старшему кафедральному духовенству, которое от этого лишалось значительной части своих доходов, – ни певчим, которые, проживая прежде целых два месяца в ярмарке на свободе, без всякого надзора, хотя теряли голоса свои и нравственность, за то жили весело и получали немалую халтуру.

Но самое неприятное и тяжелое впечатление оно произвело на губернатора, который тотчас по окончании ярмарки поспешно уехал в Санкт-Петербург с жалобой на преосвященного Иеремию. Имела ли эта жалоба успех, – неизвестно; быть может ему там и пообещали что-нибудь для облегчения его великой скорби.

И вот губернатор, по возвращении своем в Нижний, стал распространять слухи, что преосвященный Иеремия в Нижнем Новгороде невозможен и что его непременно переведут отсюда. Taкиe слухи дошли скоро и до самого преосвященного, что видно из его заметки, записанной в дневнике под 5 октября 1851 года: «В день святителей московских и праведного Иеремии аз, окаянный, прибыл (из поездки по епархии) в Нижний и по грехам и ошибкам моим встречен здесь молвою, будто я оказываюсь здесь негодным и куда-то перемещаюсь». Городские сплетни подействовали на мнительного преосвященного самым подавляющим образом: он «23 декабря уготовал прошения об увольнении от архиерейства и об определении в Высокогорскую пустынь», но не послал его потому, что «из Киева крепкую получил брань»...

В следующем 1852 году губернатор от слов уже перешел к делу: он задумал уничтожить двуначалие в ярмарочном соборе, т. е. устранить архиерея от всякого вмешательства в деле этого собора и самому сделаться единственным главой его. С этой целью он пишет от 10 апреля 1852 г. к обер-прокурору графу Протасову довольно пространный донос, в котором, представив с неблаговидной стороны распоряжения преосвященного Иеремии относительно певчих и кафедрального духовенства, а также и упомянув о том, что apxиepeй почти совсем не приезжает в ярмарочный собор для совершения богослужений, – просит обер-прокурора «вместо командирования во время ярмарки священноцерковно-служителей кафедрального собора увеличить штат в ярмарочном храме двумя священниками и одними дьяконом», а также и «о разрешении нанять для ярмарочного храма других певчих вместо архиерейских». «Командирование на ярмарку священно- и церковно-служителей из кафедрального собора не признаю удобными, потому что и в оном необходимо во время ярмарки торжественное служение», – с лицемерными смирением присовокупляет губернатор. «Если вашему сиятельству, заканчивает он свое донесение, угодно будет удовлетворить настоящее мое ходатайство, то вы изволите меня много обязать поспешным о том уведомлением, дабы я успел распорядиться своевременными приисканием певчих и снабжением их форменною одеждой⁴.

К величайшему огорчению и можно сказать стыду губернатора, св. Синод взглянул на это дело совершенно иначе; он «предписал преосвященному Иеремии: 1) войти в соображения, какому быть причту при означенной церкви (ярмарочный собор) постоянно и каким образом выполнить церковные обряды при стечении на ярмарку купечества со всех частей России, дабы благолепием, правильностью богослужения и исправным отправлением треб удовлетворить их благочестивым и молитвенным чувствованиям; 2) имея в виду его благочестивую цель самому ему, преосвященному, во время ярмарки во все торжественные праздники совершать богослужения в ярмарочном соборе; 3) в распоряжениях о богослужении, а равно и о всех распоряжениях по заведыванию церковному поступать на основании церковных правил apxиepeйскою властью без всякого иного участия и 4) равным образом и в заведывании церковными суммами, отменив порядок допущенный временно св. Синодом (23 мая 1824 г.), поступать впредь по церковными правилами при участии только церковного старосты»⁵.

Итак расчеты губернатора не оправдались: он не только не получил единоначалия, но должен был сложить и ту часть власти, которую прежде имел. Но при сложении этой власти ему вместе с тем пришлось и отдать отчет в хозяйственной части собора, которой он управлял доселе бесконтрольно. При этой сдаче, как и водится, не обошлось без курьезов. Укажем здесь один из них. Денежных сумм в ярмарочном соборе в 1852 году считалось 25 790 руб. 79 коп., но епархиальное начальство приняло только 14 215 руб. 98 коп., недостающие же 11 574 руб. 81 коп. удержаны на уплату сделанных во время ярмарки 1851 года для соборной церкви заказов. Эти заказы сделаны были губернатором без всякого участия и ведения епархиального начальства. Одни из них, как-то: иконостасы, ризницы и ковер для apxиерейского служения, стоящие 7 704 руб. не оправдывались никакой необходимостью и могли быть приобретены не на церковные суммы; другие же из заказов – это 6 чугунных вызолоченных кронштейнов и 3 чугунным решетчатые двери, в которых было весу 380 пудов – признаны не только негодными для употребления, но, по мнению архитектора, даже опасными, потому что своей тяжестью они могли произвести давление вредное для того места храма, в котором обнаружились уже трещины, и которое было отгорожено, чтобы богомольцы не подходили к нему близко. С невыгодами заказанных и приобретенных вещей согласился и губернатор, но тем не менее, 380 пудов чугуна и заплаченные за них 4 500 руб. пропали. Не надобно при этом забывать и того, что все это было проделано в ярмарку 1851 года в то самое время, когда губернатор замышляли против apxиepeя козни и собирался ехать в Санкт-Петербург с жалобой⁶.

Потерпев неудачу в поисках за единоначалием, губернатор через два года после этого вздумал устроить apxиepeю новую неприятность, но только другим путем. Он пишет отношение от 20-го июля 1852 года за № 8479 главноуправляющему путями сообщения и публичными зданиями, графу Клейнмихелю, в котором предварительно объяснив, что хозяйственная часть ярмарочного собора по ходатайству преосв. Иеремии передана св. Синодом епархиальному начальству, просит графа сделать распоряжение, чтобы «строительной и дорожной комиссии не принимать участия в ремонтировке этого собора из 20% сбора, назначенного вообще на ремонт всех ярмарочных зданий, и предоставить ремонт собора собственным его средствам».

Это отношение губернатора можно назвать роковым для него, потому что вскоре после этого он совсем удалился из Нижнего-Новгорода и в начале следующего 1855 года в переписке, поднятой им насчет ремонта собора, имя его упоминается как уже бывшего губернатора. Так неожиданно пресеклась карьера слишком ретивого губернатора, который был тормозом для всех благих начинаний преосв. Иеремии. Новый губернатор, сменивший кн. Урусова, пошел по стопам своего предместника и затянул старую песню об отсутствии в ярмарочном соборе благолепия и торжественности в богослужении без хороших певчих. Беззастенчиво напоминая об этом преосв. Иepeмии, он говорил: «не изволите ли, ваше преосвященство, признать возможными для поддержания торжественности богослужения на время отсутствия ваших певчих употреблять благоустроенный хор вольно-наемных». Преосвященный Иеремия на все эти напоминания ответил ему раз навсегда и притом категорически: «Честь имею уведомить ваше превосходительство, что деланное на всякий раз от консистории распоряжение о певцах в ярмарочном соборе сделано и ныне, по примеру прежних лет, с назначением для пения по чину церковному здешних градских диаконов и причетников, способных, в поведении надежных и опытных в церковном столповом пении. И за сим распоряжением наем вольных певчих собственно для храма Божия и для исполнения главных и существенных священно-действий усматривается ненадобным и излишним и в церковно-духовном отношении не полезным. Притом не безызвестно вашему превосходительству, что певчие мои, сверх моего нередкого служения в ярмарке, всякий раз отправляются туда в утреннее время по особым требованиям⁷.

Прямой и несколько резкий ответ преосвященного послужил поводом к тому, что губернатор написал новому обер-прокурору св. Синода предлинную жалобу на преосвященного Иеремию. Эта жалоба есть почти буквальное воспроизведение жалобы, поданной четыре года тому назад бывшим губернатором графу Протасову. Она вся состоит из подбора жиденьких фраз и сетований на отсутствие в ярмарочном соборе благоустроенного хора певчих и на то, что «назначаемые взамен их священно-церковно-служители далеко не удовлетворяют благочестивым молитвенными чувствованиям приходящих и в особенности отличающегося благочестием русского купечества». Длинную свою жалобу губернатор заканчивает следующими словами: «потребность в ярмарочном соборе благоустроенного хора делается крайне ощутительною и обязывает меня, для отклонения постоянного неудовлетворения прихожан, обратиться к вашему превосходительству с покорнейшею и убедительнейшею просьбой об исходатайствовании у св. Синода разрешения на наем благоустроенного хора певчих и о последующем почтить меня уведомлением, каковое желательно бы получить в возможной скорости, дабы распоряжение по сему предмету могло застать еще текущую ярмарку и иметь приложение удовлетворить благоговейному чувству посетителей-богомольцев в особенности ярмарочного купечества»⁸.

Утомился ли преосв. Иepeмия от бесплодной борьбы в деле, которое для врагов его служило только поводом к пустым пререканиям, или по жалобе губернатора получил от нового обер-прокурора внушение, только он в январе следующего 1857 года приготовил прошение об увольнении от епаршеского бремени и 3-го мая «помолясь и довольно размыслив», отправил его в Санкт-Петербург. Согласно этому прошению указом св. Синода от 17-го июня 1857 г. он был уволен на покой с производством пенсии в 1000 руб.

В течение шести лет управления нижегородскою eпархией преосв. Иеремия сделал весьма много полезного для своей паствы, хотя все его начинания и предприятия, как мы видели выше, встречали себе много препятствий. Так он создали два новых храма в самом Нижнем-Новгороде и один вблизи города; им же освящен трехпрестольный храм в соборной усыпальнице. Его неусыпными попечениями об облегчении участи осиротевших семейств и бедных детей духовенства было сделано то, что сумма попечительства, состоявшая до 1851 года приблизительно из 21 тысячи, возросла к началу 1858 г. до 85 тысяч. Принадлежащая ярмарочному собору сумма, в количестве 14 215 руб. 98 коп., была отослана преосв. Иеремием в хозяйственное управление при св. Синоде для причисления к духовно-учебным капиталам. Туда же были посылаемы также и деньги, выручаемые от продажи свеч, каковых денег было выслано с 1852 по 1857 год более 12 тысяч. Таким образом, благодаря только бескорыстию преосв. Иepeмии, капитал в 27 тысяч рублей, доселе остававшийся мертвым, получил теперь полезное назначение.

Преосвященный Иеремия прожил на покое более 27 лет и во все это время он никуда не въезжал и не выходил из своей кельи, кроме монастырского храма, в котором не редко служил, но служил священническим смирением с одним иepoдиаконом. Всю свою жизнь провел он в посте, молитве и широкой благотворительности. Щедрость его не имела предела: всю свою пенсию, а также пенсию на ордена св. Владимира 2-й степени и св. Анны 1-й ст., он употреблял на дела благотворительности. Достигши глубокой старости (85 1/2 лет), он тихо скончался 6-го декабря 1884 года оплакиваемый только нищими и убогими и был погребен в Алексеевской церкви Благовещенского монастыря.

Нижегородский Благовещенский монастырь находится на правом берегу р. Оки, при впадении ее в Волгу. Он построен на так называемых «Дятловских горах» и в XVI веке назывался «Благовещенским, что на бичеве». Монастырь, очевидно, был основан в одно время с самым Нижним-Новгородом, около 1221 г., ибо в 1229 году, т. е. через 8 лет после основания города, уже упоминается о разорении этого монастыря мордвою при нападении ею на Нижний-Новгород⁹. Мордовский князь Пургас, осадив город и будучи не в состоянии овладеть им, напал на близлежащий у города Благовещенский монастырь¹⁰, сжег церковь и «дом Пресвятыя Богородицы разорил до основания». Почти через полтора века после этого печального события московский митрополит Алексий, проезжая из Орды, остановился на пути в Нижнем-Новгороде и, утоляя жажду из источника, находившегося близь места разоренного монастыря¹¹, пожелал восстановить эту святую обитель.

Первый каменный храм, во имя Благовещения, был освящен самим митрополитом в 1371 году. Возобновитель обители вместе с нижегородским князем Борисом Константиновичем снабдил многими дарами как церковь, так и монастырскую братию. Оба они жертвовали «многия вещи двигомыя и недвигомыя». Но и после этих благотворителей в течение целого ряда веков в монастырь продолжали поступать пожертвования от царей, князей, митрополитов, патриархов и других духовных и светских лиц.

По жалованным грамотам за Благовещенским монастырем в 1722 году считалось 4159 душ крестьян, кроме 103 человек монастырских служителей. Но после церковной реформы 1763 года, монастырь, оставшись на 698 рублевом содержании, стал было приходить в упадок и только с переводом Макарьевской ярмарки (в 1818 г.) снова поправился, так что теперь, благодаря многим погребенным на его кладбище богатым купцам, скончавшимся на ярмарке в холерные года 1830–1831, 1848, 1853 и 1860, имеет не мало вкладов и отчасти обеспеченное содержание.

Главный соборный храм построен в 1649 году по образцу прежде бывшего храма XIV века¹². Еще в прошлом столетии своды этого храма были покрыты тесом, а главы – черепицей, но теперь покрытие сводов произведено железом и не совсем правильно, через что сильно изменилась первоначальная верхняя архитектура этого здания. Вокруг собора с двух сторон сделана галерея с арками, в пролетах которых за последнее время вставлены рамы. Вообще, вся эта древняя прекрасная постройка в позднейшее время сильно изменена и перепорчена: окна расширены, альфресковая живопись замазана, иконостас сделан новый, иконы также почти все подновлены или просто заменены новыми, так что от времен «тишайшего» не осталось внутри ничего, да и снаружи не много также уцелело. Это невежественное благоукрашение храма производилось, главным образом, в пятидесятых и шестидесятых годах 20-го столетия на средства богатых купцов: московского – Борисовского и соликамского – Дубровина. Конечно, нельзя не пожалеть, что этот архитектурный памятник XVII века находится в таком небрежении а потому желательно, чтобы щедрые благотворители этой святой обители позаботились также и о научной его реставрации. В древнем Нижнем Новгороде мало сохранилось остатков древности, напоминающих величественные постройки наших предков, а потому правильная реставрация Благовещенского собора была бы крайне необходима. Восстановление же этого храма в том виде, в каком он вышел из рук первых строителей, будет вовсе не трудно; для этого нужно только просвещенное внимание оо. архимандритов «горящих духом» к памятникам отечественной старины, чтобы исправить прегрешения своих предшественников. Рука же благотворителей, как видно, не оскудевает для этой обители и по настоящее время.

В Благовещенском храме замечательна икона Корсунской Божьей Матери, находящаяся на особом аналое. Она нисана в конце X века. Под изображением Богоматери находится подпись славянскими и греческими буквами: «Образ писан в лето 6501 (993) Сумеоном иеромонахом»¹³. На этой иконе до 1858 года было характерное окладное украшение работы XVI века; но оно, к сожалению, было снято архимандритом Паисием (испортившим в то же время Благовещенский храм новейшими переделками) и заменено, хотя и более дорогой, но зато не представляющей в художественном отношении ничего замечательного, ризой. На створках иконы изображены: архангел Михаил и Иоанн Предтеча, пред ногами которого лежит отсеченная его глава. Створки составляют с иконою один киот и писаны одною с иконой кистью, жаль только, что нижняя часть карниза киота утрачена. Местное предание признает эту икону за дар св. Алексея митрополита, возобновителя Благовещенской обители. Замечательны также: икона св. Алексия митрополита и древняя дека с святыми мощами – вклад Тихона митрополита казанского и свияжского, который был родом из Нижнего-Новгорода и в конце XVII века пострижен в этом монастыре от архимандрита Иринарха. Прежде эти мощи стояли в особом древнем киоте, который, как значится в монастырской описи 1718 г., был обложен «изарбатом серебряным травчатым с наугольниками, петлями и гвоздями железными, позлощенными листовым золотом». Киот помещался над южными, ныне закладенными дверьми, а теперь, лишенный «позлащенных листов и травщатого изарбата», он находится в монастырской ризнице, дека же со св. мощами помещается на одном аналое с иконой св. Алексия митрополита.

Вторая каменная церковь – во имя св. Алексия митрополита сооружена в конце XVII века, вместо прежней, патриаршим ризничьим, иеродиаконом Иосифом Булгаковым, прах которого погребен под сводами этого храма. Тут же находятся небольшая пещера и родник; пещера вырыта в горе и выложена белым камнем. Над гробницей Булгакова сохранилась следующая, высеченная на камне, надпись: «1710 лета мая 25 день, в ... часа нощи, усне во Христе блаженно честный монах, иеродиакон Иосиф Булгаков, бывший патриарший судия и ризничей, иже первый пещеры cи и храм св. Алексия ... м... я… созда и в них зде первы... положися». Впрочем, и этот храм не не миновал рук старцев, любящих благолепие: в 1810 г. при архимандрите Аристархе он был фундаментально перестроен, но далеко не в лучшем против прежнего виде.

Третья церковь – Успенская, замечательна по двум шатровым куполам¹⁴, характерно возвышающимся над покрытием этого древнего храма, к сожалению, неускользнувшего также от внимания благоукрасителей. Древняя постройка XVI века была окончательно уничтожена о. архимандритом Иоакимом, потщившимся в 1826 году переделать здание по своему вкусу. Под этой церковью, находящейся во втором этаже, устроен громадный подвал. Между Успенской и Серьгиевской церковью есть в горе пещера, ископанная некогда иноками. Рядом с Успенским храмом находится довольно древняя колокольня.

Четвертая церковь во имя св. апостола Андрея Первозванного перестроена на средства шуйских купцов Посылиных о. архимандритом Иннокентием в 1837 году.

Пятая церковь, во имя возобновителя обители св. Алексия митрополита, построена на месте бывшей древней больничной церкви в 1821 г. архимандритом Макарием. Этот храм «Александровской постройки», не смотря на богатое возобновление его в 1886 г., не представляет по своей архитектуре ничего художественного; но он замечателен зато тем, что в стенах его, как мы уже выше сказали, погребен светильник веры, преосвященный Иеремия, епископ нижегородский и арзамасский.

А. Титов