III. По делам нашей духовной миссии в Иерусалиме

I. В сем отчете есть изречения преосвященного, затрудняющие суждение о правильности действования его и о достоверности описываемого им.

«Злоба пaтpиapxa³⁹¹ в отношении ко мне».

Жестоко, а неубедительно. Патриарх ли слишком тяжело поступал, или преосвященный Кирилл слишком тяжело осуждает. Слово злоба в устах епископа о патриархе кого более осуждает, укоряемого или укоряющего?

«Невозможно было прямо вмешиваться в дела внутреннего управления греческих монастырей».

Это значит, что он хотел бы вмешаться. Правильно ли? Полезно ли?

«Секретные сделки поклонников с греческим монастырем».

Какие могут быть? Почему поклонникам русским искренне относиться к греческим монастырям, нежели к русскому епископу?

«Я не верил своим глазам».

А что он видел, не видно.

«Проповедь о значении флага».

Употребляя в насмешку слово проповедь, вы оскорбляете ваше собственное служение.

«Меня нельзя ставить на одну доску с последним поклонником».

Но было ли это? Каким образом? И не лучше ли бы стоять за справедливость дела, а не за свою личность?

«Лучше будет, если мы не будем играть в жмурки, ловя друг друга».

Это не объясняет дела. И согласно ли с степенностию apxиepeя, что он сам себя изображает играющим в жмурки?

II. Но есть и такое, что̀ ясно, и о чем стоит труда подумать.

Преосвященный Кирилл пишет: «агенция общества пароходства и торговли в Иерусалиме, городе ни приморском, ни торговом, так аномальна, что сама не может не чувствовать себя в довольно неловком положении, без товарищей, без дела». Нет ли здесь правды? Что̀ делает, или хочет делать пароходное общество? Не видно. Оно хочет строить церковь, помещения и больницу для поклонников. Но это не больше ли принадлежит духовной миссии, нежели обществу пароходства и торговли? А между тем деньги, собираемые на богоугодные заведения в Иерусалиме, общество пароходства и торговли имеет в своих руках, и заботится как бы и впредь в большом количестве получать их в свои руки. Иностранные правительства употребляют сотни рублей на агентство, чтобы обеспечить движение и приобретение тысяч; что̀ если мы, истратив на агентство тысячи, не приобретем и сотен? Говорят: большее пpиoбретение есть политическое влияние. Вникнем в сию мысль. Мы можем приобрести или увеличить доброе к нам расположение арабского племени, православного, доброго, но угнетенного, бедного, необразованного, посему мы можем иметь на cиe племя нравственное влияние; но какое тут может быть политическое влияние, и какой может принести плод? Не увеличит ли только cиe нашу обязанность защищать cиe племя в религиозном и политическом отношении, а это зависит от политического влияния нашего не здесь, а в Константинополе. Слово касается здесь предметов чуждых и незнакомых; но это потому, что разные предметы смешаны, и нужно стараться представить их в порядке. Незнающий дает знающим вину к размышлению: как вернее соразмерить средства с целями, и виды религиозные, политические, коммерческие поставить в порядке так, чтобы одни другим споспешествовали, а не препятствовали, и не были поглощаемы одни другими.

III. Преосвященный Кирилл полагает поддержать постройку церкви в Суле, где православие уже исчезло.

Непонятно, как здание церкви можете произвесть вновь православие там, где оно уже исчезло.

IV. Говоря об отношениях российской иерархии к восточной, преосвященный Кирилл невысокое уважение оказывает к матери своей церкви Всероссийской и к самой истине.

«Наконец», говорит он, «самое благонамеренное участие русской иерархии в общем деле православия всех вызывает на противодействие более или менее упорное».

Доказательства на cиe нет. И в слове всех, конечно, есть преувеличение.

Он продолжает: «виновата, может быть, и греческая иерархия; может быть, виноваты мы сами».

Тяжкое слово против церкви или иерархии: ты виновата. Но если это только может быть, то для чего же вы произносите порицание, в котором сами не уверены?

Продолжает: «600 лет все хлопочем мы о том, чтобы отстоять свою независимость от константинопольского патриархата».

Слово хлопочем в деле важном отзывается насмешкою.

Несправедливо, что Российская церковь 600 лет усиливается остоять свою независимость. В сем периоде было много времен ее послушания константинопольским патриархам. Почитайте историю святителей Петра и Алексия: хлопотали ль они о независимости от патриарха константинопольского? Если иногда поставляли митрополита Всероссийского без отношения к патриарху, то это в случаях неудобства сношений, и по другим уважительным причинам. Падение Константинополя и обширность церкви Российской были основательными причинами, по которым восточные патриархи согласились признать ее самостоятельною.

Преосвященный Кирилл продолжает: «почти триста лет как считаем себя патриархатом между патриархатами».

Для чего вы говорите: считаем себя? Не только считаем себя, но действительно есмы, и Восточною церковию признаны. Читайте патриаршие грамоты.

Продолжает: «дело законное; но тут вкралась ошибка».

Как легко один епископ осуждает церковь, не допросив ее. А, может быть, она показала бы независимые от нее причины того, что̀ вам не нравится.

Продолжает: «начав дело в чувстве недовольства греками».

Это не точно. Были другие важнейшие причины дела, на которые выше указано.

«Слишком много недоверия к грекам, веры к себе».

И это не точно. Может ли быть полнее доверие к греческой иерархии, как то, которое видно в деле о исправлении богослужебных книг, и в отношениях к константинопольскому патриарху царя Алексия Михайловича и патриарха Никона во время бывших между ими недоразумений?

«Мы отдалились от сношений с Востоком, замкнулись в себе».

И это не точно. Мы никогда не замыкались в себе. В прошедшем и нынешнем столетии немного было сношений, потому что не представлялось сильных к тому поводов. Но были сношения доброжелательные. Например, мы дали патриархам иерусалимскому, антиохийскому и александрийскому подворья в Москве, и способствовали им вынести из России большие пособия для их церквей. Был случай, требовавший совещания восточной иерархии с российскою, именно, когда надлежало отвечать Пию IХ³⁹², но не мы виноваты, что иерархия восточная нас к сему не пригласила. Это ее недогадка или самонадеяние, а с нашей стороны кротость, что мы не укорили оную за то.

Далее: «жалкая самостоятельность, которая не дала нам силы не обойтись без других, ни вмешиваться в общее дело».

Восклицание не уважительное к церкви, и оскорбительное.

В каком смысле говорите вы, что Российская церковь не имеет силы обойтись без других? Во внутреннем ли управлении? Это не справедливо. В отношении ли ко вновь иногда возникающим догматическим вопросам? В сем отношении Российская церковь не бессильнее других; в сем отношении всякая церковь имеет нужду в совещании с другими соборном.

Чтобы Россия не имела силы вмешиваться в общее церквам дело, это также несправедливо. Не бессильна церковь; но неискусство или недостаток ревности действователей ее в отношении к другим церквам могут сделать силу ее мало действительною. Указывайте ясно, кто из них, когда, в чем погрешил, и давайте советы к исправлению; но справедливо ли, полезно ли обременять неопределенными порицаниями церковь шести веков или церковь трех веков?

Что мы, как говорит преосвященный Кирилл, держим уставы церковные даже строже греков, это очень хорошо, и для чего введено cиe в речь обличительную?

Что греки делали перемены без мысли поделиться с нами, в этом мы невиноваты. Да и было ли чем делиться? Например: они соединяют утреню с литургиею, опуская окончание первой и часы; это произошло, без сомнения, от того, что нужно было совершать богослужение ночью, поспешно, скрытно от магометан. По времени это сделалось обычным. Тут нечем делиться с нами, когда наш порядок лучше; но и нам остается смотреть на cиe с терпимостию и снисхождением.

Преосвященный Кирилл говорит, что какие-то «люди со стороны дивились, что одна церковь не знает о святых, чтимых другою».

Напрасно он присоединяется к удивлению о том, в чем нет удивительного, по пространству Вселенской церкви. И нет церковного правила, чтобы каждая церковь извещала о своих святых все другие церкви, и чтобы каждая церковь обязана была знать всех святых других церквей. Посмотрите древние святцы разных церквей: увидите, что некоторые святые в одних святцах вписаны, а в других нет, и следственно некоторые церквам не были известны, и никто сему не удивлялся, и никто не упрекал за сие церковь.

Преосвященный Кирилл говорит, что церкви Восточная и Российская «расходятся в вопросах литургических и частию канонических, и обе спокойны и не думают поправить дело».

По силе слов, это обвинение в расколе, обвинение, которое не без страха надлежало бы произнести, если бы в виду были доказательства. А оно произнесено без доказательств.

Это еще обвинение великих церквей в том, что они не заботятся уврачевать раскол. Опять обвинение тяжкое; но без доказательств.

Выше указан пример литургического вопроса, именно, что Российская церковь совершает утреню отдельно, а потом часы и литургию, а константинопольская церковь сокращает и соединяет утреню с литургиею. Но нет нужды обвинять церкви в том, что смотрят на сию разность спокойно. Существенная часть богослужения, великое таинство евхаристии, совершается согласно в обеих церквах. Разность в дополнительных обрядах не составляет ни ереси, ни раскола. Исправлению подлежит константинопольское служение. Чтобы спором о предмете несущественном не повредить согласию церквей, Российская церковь спокойно ожидает, когда константинопольская найдет удобным усовершить свой чин, по древнему образцу.

Преосвященный Кирилл продолжает: «предполагать раскаяние в грехах 600 лет трудно».

Убойтесь Бога, владыко! С чего вы взяли, будто Российская церковь грешит 600 лет?

Преосвященный Кирилл говорит еще о нашем действовании на Востоке, как последнее слово, лежащее на душе, следующее: мы «то поднимаемся во весь рост, то валяемся в прахе пред греками».

Доказательства опять нет.

И кто это мы? Впереди всех нас на Востоке находитесь вы, преосвященнейший Кирилл. В защиту вашего достоинства позвольте сказать, что вы оклеветали себя, и что вы не валяетесь в прахе пред греками.

«Мы одни», говорит преосвященный Кирилл, «можем порешить вопрос о существовании Восточной церкви».

Остережемся, чтобы не согласиться с сим несмиренным мнением. Решение вопроса о существовании Восточной церкви принадлежит Создавшему церковь Свою, вратами адовыми неодолимую.

Прекращаю сии замечания, чтобы не утомить читающего. Но полагаю, что их должно было сделать; потому что человек, не имеющий удобства документально проверить то, что̀ говорит преосвященный Кирилл, мог бы глубоко быть возмущен в совести, при виде того, какие тяжкие обвинения возлагает на православную церковь, и в особенности на Российскую, человек, которому, по званию, свойственно защищать оную. Надобно было также способствовать рассмотрению, верны ли предлагаемые преосвященным Кириллом мысли, чтобы неверные мысли не увлекли в неверное направление дел.

V. Нельзя однако пройти без внимания следующего изречения преосвященного Кирилла: «не помогать угнетенным православным паствам, а ввести русскую иерархию в дело православия на Востоке, – вот дело, налагаемое на миссию силою обстоятельств».

Православные и человеколюбивые, надеюсь, не согласятся с преосвященным, что не наше дело помогать угнетенным паствам. И он сам не отказывается от сего дела, как видно из отчета его.

А что̀ значит ввести русскую иерархию в дело православия на Востоке, на это нужно было бы от него объяснение. Это походит на то, чтобы составить собор из восточной и русской иерархии. Может ли, и должна ли миссия вести дело к сему?

VI. Заботясь о сближении русской иерархии с восточною, преосвященный Кирилл, кажется, удаляется от своей русской иерархии. Он изобрел проект, который должен быть исполнен во всех церквах России, но обратился с сим проектом не к Святейшему Синоду.

Проект состоит в следующем: преосвященный каждый год будет приготовлять 2,500.000 крестов, освящать их в Иордане, и рассылать по всей России для крещаемых младенцев, и получать 2 копейки; приготовлять 800.000 колец, освящать их у источника в Назарете, рассылать по всей России для женихов и невест, и получать на каждое по 2 копейки.

Но прежде нежели обрадоваться открытию средства получать ежегодно 10,000.000 копеек, надобно принять в рассуждение следующее:

1) Неприлично из священнодействия таинства извлекать налог или барыш, хотя и ничтожный.

2) Приобретение сего дохода нельзя считать вообще легким и верным. В епархиях, где духовенство пользуется доходами, а не жалованьем, бедные люди иногда не имеют, что̀ дать священнику; следственно не дадут и за крест, или же плату за крест выделят из малого дохода причту, и таким образом изобретение обратится в налог на бедный причт.

3) При данном ныне просторе расколу, всякое требование церковное, от которого свободны раскольники, обращается в побуждение переходить в раскол.

4) Будет ли выгода? Купить кресты и кольца, отвезти их на Иордан и в Назарет, переслать в Россию, разослать по консисториям, по благочинным, по церквам, – все это не обойдется ли больше 2 копеек за каждую вещь?

5) Преосвященный говорит, что контроля тут не нужно. Неправда. Если он разошлет 2,500.000 крестов, а получит деньги только за 2,000.000, а за 500.000 не получит, то надобно будет нарядить 500.000 следствий, чтобы дознать, почему который младенец не получил креста, или, получив, не заплатил 2 копеек?

6) Основательно ли предположение освящать кольца у источника назаретского? По Евангелию святого Луки, Благовещенье произошло в храмине: вшед к ней ангел.

15 Мая, 1859 г.³⁹³

Обер-прокурор Святейшего Синода, граф А. П. Толстой, при отношении, от 21 июня, 1861 года, за № 3638, препровождая к митрополиту Филарету «письмо преосвященного Кирилла мелитопольского и все депеши князя Лобанова-Ростовского», просил его, «с возвращением сих бумаг, сообщить» ему мнение о предположениях, заключающихся в упомянутых бумагах. При этом обер-прокурор не скрыл от владыки, что он недоумевает, «каким образом князь Лобанов одно и тоже предприятие называет совершенно частным и вместе с тем считает могущим иметь важные политические последствия», и что его «тревожит мысль, как будет принята в православном духовенстве и народе, на Востоке и у нас, весть о соучастии Государя Императора и Наполеона III в исправлении купола над Гробом Господним, с отстранением от сего православного духовенства»?

На этом письме митрополит написал: «Июня 29. Письмо и депеша о бетсакурской церкви и о куполе иepycaлимского храма возвращаются с запискою». Записка митрополита, была доложена Государю Императору, который написал на ней несколько резолюций, приводимых в примечаниях.

I. Дело о бетсакурской церкви справедливо полагается оградить от притязаний французского консула тем, что здесь нет особой вещественной святыни, которая привлекала бы поклонение христиан всех исповеданий, что эта православная церковь, принадлежавшая православному селению и ныне долженствующая удовлетворять той же потребности, что следственно это дело приходской церкви не связано с общим делом о палестинских св. местах.

По-видимому, в сем должно помочь и то обстоятельство, что дело идет не об исходатайствовании разрешения строить церковь, а о том, чтобы данное уже разрешение оставить неприкосновенным.

II. По делу о возобновлении купола храма гроба Господня, удивительны суждения преосвященного мелитопольского, который признает «на храме гроба Господня права султана, законного владетеля св. земли», и почитает «нравственно справедливым требованием, чтобы Порта вознаградила общее бесчестие и ocкop6лeние христиан в ее владениях возобновлением первой святыни христианства».

Султан, законный владетель Иерусалима, не имеет права на дом последнего жителя Иерусалима, ибо это есть собственность сего, а не султана. По той же причине султан не имеет права на храм иерусалимский. Он имеет право охранять его, как всякую собственность в своих владениях, своею властию и покровительствовать от несправедливых притязаний, но распоряжать им и в нем не имеет права.³⁹⁵

За какое общее бесчестие и оскорбление христиан «вознаграждения» требует от султана преосвященный мелитопольский, он не объясняет. Но какое бы то ни было бесчестие и оскорбление, почему оно должно быть вознаграждено не иначе, как возобновлением иepycaлимского храма? Это также непонятно.

Напротив того, не было ли бы бесчестием и оскорблением для христиан то, если бы султан, положим, благодетельный, но не христианский владетель, работал над куполом гроба Господня, а христианские государи оставались в стороне, в бездействии?³⁹⁶

III. Неоспоримо то, что право собственности на храм гроба Господня принадлежит иepyсaлимской православной иepapxии. Насильственное временное завладение крестоносцами не уничтожило сего права. Турецкое правительство постоянно признавало cиe. Православные греки, для ограждения сего права, после бывшего в начале сего столетия пожара, в долг произвели возобновление храма, не допуская участия других исповеданий.

Но когда ycилия Западной церкви поколебать cиe право поддержаны сильною державою, когда турецкое правительство, не желая нарушить права и не находя удобным отказать настоянию, решилось на среднюю меру – возобновить купол храма своими средствами, когда решение cие остается без исполнения и купол над гробом Господним доведен до такого состояния, что ежедневно угрожает печальным и бедственным падением: тогда едва ли может быть указан лучший исход из затруднений сего дела, как предложенная мысль возобновить купол храма гроба Господня соединенными средствами Российского Государя Императора и императора французов³⁹⁷. Чтобы предупредить вмешательство и споры, надобно в основание дела положить опасность бедственного случая, ежедневно угрожающего великой святыне христианства. Необходимость поспешности побуждает устранить от предприятия все соображения, кроме одного: отвратить опасность и дать храму подобающий вид. Дело будет иметь чистый характер дела благочестия и благотворения, не касаясь каких-либо и чьих-либо прав, признанных или подлежащих разбирательству.³⁹⁸

Господи, устрой благое о месте святом Твоем.

Филарет, митрополит московский.

28 Июня, 1861 г.³⁹⁹

Обер-прокурор Святейшего Синода, граф А. П. Толстой, 9 июня, 1861 г., писал митрополиту Филарету: «по отправлении к вашему преосвященству письма князя Лобанова об исправлении купола св. храма, важное сие дело сделалось предметом многих тайных политических соображений; вследствие чего обращено было внимание на прежние печатные и писанные документы по сему предмету, из коих самый замечательный – брошюра Карафеодори⁴⁰⁰. Она так важна, что я прошу у вашего высокопреосвященства извинения в несвоевременном представлении оной. Между тем получено по сему же предмету мнение oт митрополита новгородского, по частном совещании с членами Святейшего Синода. Поставляю долгом представить вам, конфиденциально, и копию с сего мнения, с покорнейшею просьбою почтить меня вашим отзывом и возвратить брошюру, так как в ней встретится надобность при формальном обсуждении, которое, вероятно, последует по сему вопросу в секретном заседании Святейшего Синода».⁴⁰¹

В списке с конфиденциального письма митрополита новгородского и с.-петербургского говорилось: «Из представленных мне действительным статским советником Саломоном⁴⁰² бумаг усмотрев, что poccийский посланник в Константинополе князь Лобанов, по предмету исправления купола над гробом Господним, пришел к тому заключению, что исправление сего купола, угрожающего падением, удобно было бы произвесть совместным попечением и иждивением Его Императорского Величества Государя Императора Всероссийского и его величества императора французов, считаю долгом кратко изложить мое по сему предмету мнение.

Храм Воскресения Христова, совместно с гробом Господним, всегда принадлежал и принадлежит Восточной греческой церкви, за исключением незначительных частей оного, уступленных латинянам и другим иноверцам, и, не смотря на все усилия и происки латинян, право греков на владение сим храмом, на основании несомненных документов, магометанским правительством признано законным и не отъемлемым.

Посему прежде всего вопрос: с согласия или без согласия иерусалимского патриарха и всей Восточной греческой православной церкви посланники российский и французский⁴⁰³ приступили к изысканию способов для исправления купола и составили предположение о возможности произвести таковое исправление совместным попечением и иждивением их величеств Императора Всероссийского и императора французов?

В депеше князя Лобанова о согласии греков ничего не сказано. Можно с достоверностию заключать, что согласия у них или совсем не спрашивали, или греки не изъявили оного. В последнем случае право распоряжаться исправлением купола равносильно праву распоряжаться в чужом доме, без ведома хозяина. В последнем случае несогласие греков нельзя было бы почесть неосновательным, потому что временем утвердившееся мнение дает исправившему купол право на владение церковным зданием, и следственно исправление его, средствами России и Франции в совокупности, равносильно отчуждению собственности греков из их владения. Никакие уверения в том, что ничья собственность не будет нарушена, не могут успокоить греческое духовенство и народонаселение, обо они вековыми опытами дознали, что уверения Запада нисколько не обеспечивают безопасности и неприкосновенности принадлежащей им святыни. А потому можно опасаться, что приведение в исполнение предположения посланников подаст повод к важным волнениям на Востоке.

Франция, как покровительница латинской пропаганды на Востоке, давно домогалась позволения исправить купол над гробом Господним, имея надежду, на основании господствующего на Востоке мнения, усвоить себе таким образом право на владение храмом и на устранение греков. И магометанское правительство, не находя других способов к устранению сего несправедливого и для греков обидного домогательства, решилось на свой счет возобновить купол. Это не исполнено. Но для греков такое предположение было менее опасно.

Можно ли устранить мысль о владении храмом, если бы Император Всероссийский в совокупности с императором французов решились восстановить купол храма?

На великодушие и бескорыстие православного Императора Всероссийского греки могут положиться с полным доверием, зная, что и блаженной памяти родитель его, благодетельствуя иерусалимскому храму и именуясь ктитором гроба Господня, не требовал за это никаких особых прав на владение оным. Но могут ли греки, наученные многолетним опытом, иметь такое доверие к иноверному императору французов, протектору латинства и западной пропаганды, с таким упорством изыскивающей предлог к отчуждению собственности греков и Восточной православной церкви? Кто может ручаться, что участвовавший в издержках на исправление купола императора французов или его преемник, если не по собственным видам, то уступая общественному мнению Франции, не потребует, в вознаграждение за издержки, раздела прав на владение храмом? Новые затруднения, могущие из того возникнуть, отозвались бы укором и на православного монарха, принявшего участие иноверного государя в деле православной церкви.

Греки сами исправили бы купол, если бы не встречали препятствий со стороны Запада. А потому дипломатия тогда оказала бы существенное благодеяние восточным христианам, если бы устранила поставляемые им препятствия; а преподание материальных средств для совершение сего святого дела, с назначением доверенного лица для наблюдения за правильным употреблением пожертвований, было бы со стороны благочестивейшего Государя Императора самым приличным участием к восстановлению иерусалимского храма, коего блаженной памяти родитель его, благочестивейший Государь Император Николай Павлович, был ктитором.

I. Доставлен мне ответ⁴⁰⁴ г. Каратеодори на брошюру Борэ: Question dеs lieux-saints.⁴⁰⁵ Конечно это для того, чтобы направить или исправить мое мнение. Но из III статьи моей записки 28 дня прошедшего июня уже видно, что я утверждаю и доказываю тоже самое, что г. Каратеодори, именно, что право собственности на храм гроба Господня неоспоримо принадлежит Иерусалимской православной иepapxии.

II. Из сего само собою следует, что сей самой иepapxии принадлежит право возобновить купол сего храма. Если она может cиe сделать, если ей не препятствуют в сем ни агенты других вероисповеданий, ни Порта, ни Франция, ни другая держава, то прекрасно: не нужны никакие рассуждения; пусть принимаются за дело.

III. Но делo не в таком положении. Вопрос о святых местах и особенно о возобновлении купола поднят несколько лет назад: получил настоятельную защиту от России, но встретил такое противоборство, что сделался поводом к коалиционной войне против России. Султан видел право греков, но не имел силы привести оное в действие; видел несправедливое притязание Франции, но не имел силы противустать ему; чтобы как-нибудь выпутаться из затруднения он принял на себя возобновить купол, но до сих пор не исполняет сего, может быть, опасаясь и против сего встретить спор со стороны Запада. Между тем говорят, что купол ежедневно может обрушиться и пролить около гроба Господня кровь поклонников его. Вот положение вопроса, о котором надлежит рассуждать теперь.

IV. Есть ли основания полагать, что Франция переменила или переменит свое мнение, и прекратить свое притязание, или что она сделалась слабее, и не может так сильно, как прежде, настоять на свое притязание? Есть ли причина думать, что Порта будет тверже в правде, и решительно станет на стороне греков, что она сильнее прежнего, и не поколеблется вред притязаниями Франции? Можно ли надеяться, по крайней мере, что она вскоре и беспрепятственно приступит к исполнению своего обещания возобновить купол? На все сии вопросы с вероятностию отвечать можно только отрицательно. А из сего должно заключить, что в таких обстоятельствах возобновить домогательство лучшего решения сего дела, то есть, допущения одних православных возобновить купол, значило бы предпринять дело безнадежное. При возобновлении сего требования, поскольку дело cиe было уже предметом переговоров с Франциею, султан, без сомнения, посоветуется с нею: и возобновится прежнее притязание, спор, остановка. Итак, с добрым рассуждением, по ненадежности достигнуть лучшего, предложено искать посредственного, разрешения возобновить купол благотворительными пособиями России и Франции. Можно надеяться, что сия последняя примирится с сим делом, когда будет принимаема в соучастие, а не отталкиваема совсем.

V. Спрашивают: с согласия ли это иерусалимского патриарха? Ответствуется: если еще не предложено, прилично предложить cиe предположение на рассуждение иерусалимского патриарха, с указанием на обстоятельства, изложенные в предыдущих статьях. При сем надлежит изъяснить блаженнейшему патриарху, что (как и в предшествовавшей записке сказано было) единственное побуждение сего дела есть поспешить предохранением храма от угрожающей опасности; что посему от сего дела устраняется всякое разбирательство чьих-либо и каких-либо прав, которое препятствовало бы ускорению дела, что это будет только дело благочестия и безвозмездного благотворения храму. Можно надеяться, что патриарх согласится на сию среднюю меру, вместо того, чтобы ожидать падения купола на него или на его наместника.

VI. Не нужно ли еще согласие всей Восточной церкви? Ни мало. Храм находится в области патриархата иерусалимского, и прочие православные патриархи никогда не простирали своей власти на сей храм.

VII. Но что если патриарх иерусалимский не согласится на предлагаемую меру. В таком случае жертва благочестивейшего Императора Всероссийского принесена будет Богу в чистом намерении, а патриарх будет жать то, что сеет.

VIII. Говорят: исправление иерусалимского храма средствами России и Франции было бы равносильно отчуждению собственности греков из их владения». Это несправедливо. Выше предложено условие, что от сего дела устраняется разбирательство чьих-либо прав. Если обветшавшую приходскую церковь возобновит член иного прихода, неужели это будет равносильно отчуждению той церкви от ее прихожан?

IX. Изъявляется опасение, «что приведение в исполнение предположения посланников произведет волнение на Востоке». Напрасное опасение. Был пример, что султан близ Константинополя восстановил разрушенную церковь; волнения не было; христиане освятили ее, и молятся в ней. Возобновление купола гроба Господня православным Государем Всероссийским, с частию издержек французского императора, соединяет черту приятную для православных с другой не совсем приятною; но не было ли бы во сто раз неприятнее, если бы купол построил нехристианский государь?

X. Говорят: «Франция домогается исправлением купола, чтобы усвоить себе право на владение храмом». Так. Но для сего хотела она одна построить купол: теперь входит в cиe Россия. При том выше показано условие против притязаний Франции.

XI. Для греков «несправедливо, обидно и опасно» было бы, если бы одна Франция построила купол. Сего нет, когда входит православная Россия, и при том с предохранительным условием. Если обветшавшую приходскую церковь возобновит по усердию чужой прихожанин, неужели это обидно и опасно?

XII. Говорят: могут ли греки иметь доверие к иноверному императору французов? Положим, что нет. Но они могут иметь доверие к православному Государю Всероссийскому, и к честному слову обоих императоров, что они возобновляют купол, не касаясь ни чьих прав.

XIII. Император французов «не потребует ли в вознаграждение за издержки прав на владение храмов»? Не потребует, потому что в настоящем проекте именно поставляется условие не касаться прежних прав.

XIV. Говорят: «греки сами исправили бы купол, если бы не встречали препятствий со стороны Запада». Это несомненная истина. Но беда в том, что Запад в течение нескольких лет поставляет сему непреодолимые доныне препятствия, потому и оказалось нужным изыскать особый путь для исхода из затруднений.

XV. Говорят: «дипломатия тогда оказала бы существенное благодеяние восточным христианам, если бы устранила поставляемые им (Западом) препятствия». Легко предъявлять требования: не всегда также легко исполнять их. Дипломатия не всемогуща. Против дипломатии российской по сему делу есть дипломатия других держав, имеющая также свою силу. Дипломатия Императора Николая I, видно, сильно действовала по сему делу, когда ее не преодолели противоположною дипломатиею, и призвали на помощь войну. Что ж? Должна ли теперь Россия возобновить прежнюю свою дипломатию во всей ее силе и непреклонности, и привлечь на себя новую войну? Православная церковь желает достигать своих благих целей путями мира. Ее мудрость и кротость не желает вводить православное государственное правительство в распри с другими державами, бесполезные, или, может быть, и опасные.

XVI. Когда нет надежды достичь лучшего, именно, возобновления иерусалимского храма одними православными: надобно стараться, по крайней мере, не допустить худшего, именно, падения купола на святыню гроба Господня и на головы православным, и для сего изыскивается и предлагается средняя мера.

14 Июля, 1861 г.⁴⁰⁶

I. Говоря о присоединении к православной церкви грекоунитов (мельхитов)⁴⁰⁸ посредством миропомазания, преосвященный Кирилл приводит мнение патриарха александрийского, «что совершаемое на сей раз миропомазание не есть таинство». Где он нашел в Священном Писании, или в церковных правилах, или в писаниях святых отцов, что есть два миропомазания: одно таинство, а другое не таинство?

II. Далее, преосвященный Кирилл пишет: «о котором (о миропомазании) я сочту долгом войти в собеседование с блаженнейшими патриархами александрийским, антиохийским и иерусалимским, по возвращении их к своим кафедрам. Быть может, время сгладит и последнюю особенность, отличающую чин восточный от принятого в России. Начало сближения уже сделано».

Под названием «последней особенности» преосвященный, вероятно, разумеет различное воззрение двух церквей на обливательное крещение. Греческая церковь признает оное недействительным, и крещенных им крестит вновь. Российская почитает оное несовершенным в обряде, но нелишенным силы таинства, и потому крещенных обливательно в других вероисповеданиях принимает в православную церковь посредством миропомазания. Напрасно преосвященный принимается за cиe дело и напрасно питает надежду. Синод не назначил его догматическим посредником между Российскою и Греческою церквами. Собеседование с патриархами александрийским, антиохийским и иерусалимским не много обещает. Они или не отступят от своего мнения, которое у них довольно сильно (хотя против них говорят собственные их правила и примеры), или подадут нерешительный и слабый голос, потому что сильный и решительный голос предоставляется у них вселенскому патриарху; а известно, что нынешний вселенский патриарх⁴⁰⁹ отличается непреклонностию характера. Счастливо случилось недавно, что вселенский патриарх в разговоре с архимандритом Антонином, защищал свой образ действования, побужден был высказать, что Греческая церковь поступает по строгости правил, а Российская по снисходительному домостроительству,⁴¹⁰ и что, следственно, действование Российской церкви хотя он признает не строго соответствующим, однако не осуждает. Сего довольно до лучшего времени. Разногласие спит. Если преосвященный Кирилл не кстати и не ко времени разбудит его, то, вместо желаемого мира, может произойти большой раздор.

III. Но главный вопрос, который предложен по письму преосвященного мелитопольского, есть вопрос о доставлении ему средств делать пособия, в видах поддержания православия на Востоке. Преосвященный пишет, что он и нашел для сего средство, «чистосердечно предложив проект о крестниках из Вифлеема и кольцах из Назарета, при чем руководствовался отчасти примером латин (хотя для них Иерусалим меньше, чем Рим), а главное убеждением, что эта мера послужила бы лучше других к утверждению веры в народе и к духовному союзу между православным Севером и между православным Востоком».

О изобретенном преосвященным мелитопольским проекте крестов и колец дано мною мнение, в записке от 15 мая, 1859 года, в статье VI. Посему, не входя о сем в новое рассуждение, прилагаю при сем список с означенной статьи.⁴¹¹

Слишком огромное значение приписал преосвященный иорданским крестам и назаретским кольцам, когда сказал, что это лучшее средство для утверждения веры в народе и для духовного союза православного Севера с Востоком. Эта мысль есть искра, которая не обещает ни света, ни теплоты. И если бы случилось возбудить в простонародии мысль, что дальняя святыня иорданского креста важнее близкой святыни таинств, преподаваемых в каждой церкви: это было бы не утверждение, а повреждение веры.

IV. «Лучшие указания», ожидаемые преосвященным Кириллом, трудно дать ему. Желательно, чтобы делаемы были на Востоке благотворения, близко полезные народу и очевидные, и чтобы о них доходили верные сведения в Россию, чрез cиe были бы привлечены благодеяния добрых людей. Неизвестно, до какой степени следует сему правилу преосвященный Кирилл. Слышно в России, что чрез его руки проходили значительные суммы, но куда идут, неизвестно, или мало и немногим известно, и, может быть, употребляются так, что известность о сем не возбудила бы сочувствия. Например, в 1859 г. он полагал подержать построение церкви в Суле, где православие уже исчезло. Едва ли кто поверит, что каменная церковь восстановит православие там, где оно исчезло, и потому едва ли кто расположится к такому благотворению. Преосвященный Кирилл путешествовал по Востоку и принимал очень торжественные встречи. Путешествие великолепное, конечно, дороже стоит, нежели скромное. Но такие демонстрации принесут ли пользу православным? Не возбудят ли зависти греческого духовенства? Не усилят ли жестокого расположения магометан против христиан? Сии мысли легко придут всякому, и, конечно, не расположат помогать таким предприятиям. Повторяю, желательно, чтобы благотворения на Востоке были, сколько можно, верны и очевидно полезны, и чтобы приобретали верную известность в России.

25–28 Августа, 1862 г.⁴¹²

Его императорское Высочество, Великий Князь Константин Николаевич, при рескрипте на имя преосвященного митрополита Исидора, препроводил к нему копию с проекта управления русскими богоугодными заведениями в Палестине. В проекте сказано, что палестинский комитет, признав неудобным поручить будущие там обширные учреждения для поклонников непосредственному надзору консула, предполагает более полезным учредить во главе иерусалимской свято-троицкой лавры особую духовную должность настоятеля наместника, или игумена⁴¹³, который состоял бы непосредственно под властию Святейшего Синода и прямо чрез консула представлял бы денежные отчеты в палестинский комитет; настоятель этот мог бы быть в сане архимандрита, и пока во главе иерусалимской миссии стоит епископ, находился бы к нему в отношениях духовного иepapxического подчинения, с сохранением при том прямых отношений к Святейшему Синоду; если со временем во главе духовной миссии будет не епископ, а архимандрит, то присутствие в Иepycалиме двух таких русских духовных сановников не представит никаких затруднений, ибо каждый из них будет иметь свой определенный круг действий. В рескрипте же на имя обер-прокурора Святейшего Синода Его Высочество изволил выразить необходимость устранить те затруднения, которым происходит собственно от слишком высокого иерархического сана начальника иepусалимской миссии, и желание, чтобы преосвященный мелитопольский получил другое назначение, а духовная миссия поставлена была под начальство благочестивого и способного архимандрита. Вице-канцлер, с своей стороны, отозвался, что, по мнению, министерства иностранных дел, учреждение должности настоятеля или игумена для хозяйственная заведывания нашими богоугодными заведениями в Иерусалиме и о назначении на эту должность архимандрита было бы крайне неудобно и могло бы иметь весьма неблагоприятные последствия; с большим же удобством можно поручить хозяйственную часть богоугодных заведений способному и надежному светскому лицу, с званием эконома или смотрителя, которому несравненно легче и приличнее исполнять эти обязанности. Что касается до назначения начальником миссии духовного лица в сане архимандрита, то министерство отозвалось, что оно вообще, с точки зрения политической, не считает необходимым, чтобы во главе иерусалимской миссии нашей был непременно епископ и не предвидит неудобства от поручения управления миссиею лицу в сане архимандрита; но в виду того, что в настоящее время возбуждено много важных вопросов, в которых преосвященный Кирилл принимал деятельное участие, полагает, что удаление его в настоящее время было бы неудобно.

Святейший Синод, по близкой известности всего ходя дела учреждения русских богоугодных заведений преосвященному митрополиту московскому, препроводил к нему записку, с соображениями по упомянутому предмету и поручил представить заключение.

Записка заключало сведения следующего содержания:

«Постройка русских богоугодных заведений, начавшаяся в 1860 году на Мейдаме, приближается уже в настоящее время к окончанию. Поклоннические учреждения, по мере прекращения по ним строительных работ, должны вступать в предназначенную для них деятельность и быть снабжаемы хозяйством. Устройство в них хозяйственного порядка и в особенности дальнейшее ведение оного составят, при мелочности своей, весьма сложную обязанность для лица, на которое она будет возложена; посему выбор распорядителя в этот не блестящий, но не менее того требующий большой заботливости и добросовестности, круг действий должен быть сделан с тщательною осмотрительностию, обеспечивающею в будущем благополучный ход предпринятого дела в св земле.

Временные приюты, основанные в Иерусалиме, состоять до сих пор под ведением местного русского консула. Хотя консулы на Востоке, представляя собою дипломатических агентов правительства, должны, для соблюдения своего достоинства действовать лично только в делах действительной важности и избегать видимого вмешательства в интересы незначительные, однако же надзирание за временными приютами не могло быть возложено до сих пор иначе, как на консула, так как главное дело пока состояло в основании русских учреждений и обеспечении их существования посредством отклонения различных местных административных затруднений.

К тому же занятия по этим небольшим временным учреждениям были не сложны, и консул мог легко заведывать ими чрез своих помощников, не спускаясь сам до мелочей управления.

Поручить непосредственному надзору консула наши будущие там обширные поклоннические учреждения представляется весьма неудобным во-1-х, потому, что он, по силе вещей, был бы приведен к необходимости, во вред своему дипломатическому значению, входить во все мелочные обязанности администратора приютов, т. е. распорядителя их хозяйственной частью; во 2-х, потому, что наши простолюдины, приходя на богомолье, легко подчиняются власти духовного характера, которую они привыкли видеть в России во главе всех гостеприимных лавр и монастырей, и с недоверием смотрят на вмешательство в такое дело гражданской власти, и в 3-х, потому, что Русский консул в Иерусалиме должен быть высшею последнею инстанциею, решающею всякие споры и недоразумения во всех житейских делах поклонников.

Если консула оставить непосредственным распорядителем хозяйства в приютах и ближайшим блюстителем порядка в них, то в нем соединились бы характеры и распорядителя, и главного судьи.

По таким же уважениям, но еще в более обширном смысле, невозможно возлагать непосредственного заведывания новыми приютами на самого начальника духовной миссии в Иерусалиме, который облечен по своему сану в слишком высокое значение, считается на месте представителем Русской церкви на Востоке, и, так сказать, аккредитован в духовном отношении пред соседними патриархами – aнтиoxийским и алeкcандрийским. Преосвященный начальник миссии весьма часто должен предпринимать продолжительные путешествия, естественным образом занять своим духовным представительством и обязанностями духовного пастыря и не был бы решительно в состоянии, без нанесения вреда своей высокой обстановке, принять на себя ежедневные заботы о благосостоянии материальных нужд поклонников.

Члены миссии, иеромонахи, при ограниченном ее составе, столь заняты очередным и неочередным служением в церкви, исповедыванием поклонников и попечением о их нравственном преуспеянии, что и ныне едва находят возможность исполнять лежащие на них многотрудные обязанности.

Поручить заведывание приютами одному из подчиненных консула или послать для сего в Иерусалим особое гражданское лицо также неудобно, частию по указанной склонности наших поклонников подчиниться гораздо легче духовному начальству, частию потому, что при консуле состоит один только секретарь, а найти для отправления в Иерусалим надежное лицо, которое согласилось бы служить там без всяких выгод и почести, будет или очень трудно, или очень дорого.

Совокупность всех этих уважений приводит к тому убеждению, что лучше и полезнее всего было бы постараться внести в управление будущею русскою странноприимною лаврою тот именно порядок, который приносит во многих монастырях в России столь блистательные и вместе вполне христианские последствия, а именно, создать в главе иерусалимской свято-троицкой лавры особую духовную должность настоятеля, наместника или игумена, который состоял бы на общем основании и непосредственно под властию Святейшего Правительствующего Синода и прямо чрез консула отсчитывался бы в деньгах пред палестинским комитетом, от коего он будет получать суммы на содержание приютов.

Настоятель, наместник или игумен лавры мог бы быть архимандритом на том же основании, на каком все греческие монастыри в Иерусалиме и окрестностях управляются архимандритами.

Пока во главе русской духовной миссии стоит епископ, естественно, что архимандрит-настоятель будет находиться к нему в отношениях того духовного иерархического подчинения, которое определяется общими церковными законами, но и это подчинение не препятствует, сколько кажется, поставлению всей лавры и ее настоятеля в более прямые отношения к Святейшему Синоду, ибо преосвященный – начальник миссии не имеет и не может иметь в Иерусалиме епархиальной власти.

Если со временем во главе духовной миссии быль бы не епископ, а архимандрит, по прежде существовавшему порядку, то присутствие в Иерусалиме двух таких русских духовных сановников не представляло бы никаких затруднений: настоятель имел бы свой определенный нравственный и хозяйственный круг действий, а начальник миссии продолжал бы заведывать высшими делами церковных сношений между Святейшим Синодом и восточными патриархами – иерусалимским, антиохийским и александрийским.

Все расходы, потре6ные на содержание настоятеля русской лавры в Иерусалиме и на отправление его в св. град, можно без всякого затруднения принять раз навсегда на полное иждивение палестинского комитета, который будет располагать постоянным ежегодным бюджетом из сумм кружечных сборов, нарочно на то установленных.

Точно также можно будет принять на счет комитета содержание необходимого при настоятеле письмоводителя и эконома из духовных лиц. По всей вероятности, настоятелю легко будет найти ce6е помощников из части посещающих Иерусалим поклонников, подобно тому, как и ныне найдено было нужное число надежных смотрителей во временных русских приютах.

Особого причта дли отправления службы в соборе Св. Живоначальной Троицы и домой церкви духовной миссии учреждать не нужно; ибо служение будет производиться самою миссиею, которая нарочно и существует для этого в Иерусалиме.

Главные качества, которые будут требовать от настоятеля русской странноприимной лавры в Иерусалиме, должны быть: строгое благочестие, твердость характера, умение обращаться с русским простым народом и опытность в деле монастырского хозяйства. От такого духовного лица не нужно вовсе требовать ни выспренней учености, ни умения вынести условия общительности с иностранцами, ни даже познания греческого и арабского языков. Настоятель будет иметь дело исключительно с русскими поклонниками в пределах русской обители; следовательно, главное условие заключается в умении управлять поклонниками и хозяйством на таком же основании, как это делается в монастырях в России. Все местные сношения с греческим духовенством и иерусалимскими властями останутся уделом дипломатического представителя правительства, т. е. консула, и отчасти начальника духовной миссии.

Никакого нет сомнения, что Святейший Синод легко найдет вполне достойное лицо, которое могло бы быть благословлено на полезное служение русскому духовному богоугодному делу в Палестине, и с радостию согласилось бы подвизаться за христианское дело на месте страданий Божественного Искупителя.

Указом Святейшего Синода, от 12 марта, сего 1863 года (№ 686), предписано мне, по записке, содержащей в себе соображения и проект управления богоугодными заведениями в Палестине, представить заключение.

В сей записке встречаются изречения, основанные на неточных понятиях о предметах и о значении имен. Дабы неточность сия от слов не перешла в дело и не причинила затруднений, настоит необходимость рассмотреть как предметы, так и имена.

I. Русским богоугодным заведениям в Иepycaлиме в записке назначается наименование «Иерусалимской Святотроицкой Лавры». Наименование лавры дается обыкновенно большому, в высшей степени благоустроенному монастырю, обилующему и числом бpaтии. Так на Афоне есть лавра иверская; так есть лавры в России, составляющие высший разряд монастырей. Но в русских богоугодных заведениях в Иерусалиме должны помещаться: духовная миссия, состоящая из 1 епископа (или архимандрита), 2 иеромонахов, 1 иеродиакона, 2 причетников и 6 певчих, и, по временам, до нескольких сот мирян, поклонников; это не лавра и не монастырь.

Как, по правилам церковным, власть всякого патриарха, равно и Святейшего Синода, простирается не далее пределов области его, то Святейший Синод не имеет права основать в Иерусалиме лавру.

По братолюбию Святейшего Синода, в Москве допущено быть метохам, или подворьям патриархов: александрийского, aнтиохийского и иерусалимского; но это не лавры, и не монастыри, а скромные пристанища временно проживающих монахов той или другой патриархии.

Если бы Святейший Синод устроил в Иерусалиме лавру, то патриархи александрийский, антиохийский и иерусалимский, по праву взаимности, могли бы потребовать, чтобы в Москве или в Петербурге учреждены были oт них, три лавры, что̀ повело бы к важными затруднениям и неустройствам в церковном управлении.

Высокое наименование не возвысит заведения, если устройство сего не соответствует достоинству оного, а при благоустройстве заведения самое простое наименование его может сделаться почетным.

Если почему-либо не признано будет удовлетворительным наименование русских богоугодных заведений в Иерусалиме, то можно присвоить им наименование русской странноприимной обители, так как cиe наименование не ограничивается строго значением монастыря (Филим. 22), и в России дается и неимеющим монашества богоугодным общежитиям. На cиe прилично испросить соизволение блаженнейшего патриарха иерусалимского.

II. В записке полагается для русских в Иepyсалиме богоугодных заведений «создать особую духовную должность настоятеля, наместника или игумена», и далее говорится, что «игумен мог бы быть архимандритом». Еще далее говорится в записке, что в главе миссии мог бы быть архимандрит, и вместе с ним другой настоятель. Здесь имена и предметы представляются в несообразимом смешении.

Настоятелем называется обыкновенно главный начальник обители. Следственно над архимандритом, который называется главою миссии, поставляется еще выше, настоятель. Постановление несообразное с наименованием главы миссии, ровно как и с существом дела.

Предлагается на выбор создать настоятеля или наместника. Наместником называется в монастырях второе лицо по настоятеле, которое, в случае нужды, заступает его место?

Следственно, если создать наместника, то надобно будет создать еще что-нибудь выше его; иначе у кого будет он наместником?

Какая мысль заключается в изречении: «игумен мог бы быть архимандритом» – не понятно.

III. В записке при настоятеле не полагается ни священнослужащих, ни братства монашествующих, а только письмоводитель и эконом из духовных лиц, и находимые им помощники из поклонников. Организация – несоответствующая наименованию настоятеля.

IV. В записке излагается следующее предположение: «присутствие в Иерусалиме двух русских духовных сановников не представляло бы никаких затруднений: настоятель имел бы свой определенный нравственный и хозяйственный круг действий, а начальник миссии продолжал бы заведывать высшими делами церковных сношений между Святейшим Синодом и восточными патриархами иерусалимским, антиохийским и александрийским».

Кажется, здесь полагается, что начальник миссии с ее членами, и настоятель с его письмоводителем и экономом, будут два независимые один от другого начальники, и два отдельные общества в одном заведении. Такая организация заведения повела бы к непрестанным затруднениям, столкновениям и запутанностям. Так называемый настоятель, которому полагается вверить нравственное и хозяйственное управление, неужели подвергнет своему нравственному надзору и членов, и начальника миссии, которому вверяет записка «высшие» сношения с патриархами? Церковное богослужение записка предоставляет миссии. Но что если настоятель, независимый начальник хозяйственной части, не удовлетворит достаточно и прилично церковь богослужебными потребностями? Что если начальник миссии скажет: приготовьте мне несколько просфор для некоторых известных мне поклонников, а настоятель будет отвечать: не могу увеличивать расход; купите у меня просфоры? Что если начальник миссии, по холоду, или по нездоровью, попросит отопления келии, а настоятель откажет, сберегая дрова? Искать правосудия в Синоде? Очень ли это удобно? Такое нестроение двуначалия не подвергнет ли заведение оскорбительным суждением и иерусалимлян и поклонников?

V. Правда, по другим словам записки, «пока во главе русской духовной миссии стоить епископ», настоятель «находится к нему в отношениях иepapxического подчинения»; но, вслед затем, отрицается епархиальная власть сего епископа. А из сего следует, что подчинение епископу «настоятеля» полагается только в неимении права стать на место епископа и распоряжать в церкви, и что подчинение совершенно уничтожится, когда начальником миссии будет не епископ, и за сим последуют вышеизложенные затруднения.

VI. В записке говорится, что «настоятель» отсчитывается в деньгах пред палестинским комитетом «прямо чрез консула». Как будет исполнять cиe настоятель? Словом «прямо» дается ему право посылать отчет непосредственно в палестинский комитет, но cиe право отъемлется у него словом «чрез консула».

VII. Записка говорит о поставлении настоятеля «в более прямые» отношения к Святейшему Синоду. Что̀ значит «в более прямые» отношения к Святейшему Синоду? Что̀ значит «более прямые»? Значить ли – непосредственные? По каким предметам относится? Не объяснено.

VIII. Рассмотрение проекта управления богоугодных заведений в Иepycaлиме приводит к необходимости представить о сем особое мнение, которое может заключаться в следующем:

I. Русские богоугодные заведения в Иерусалиме примут название русской странноприимной обители, или Святотроицкой странноприимной обители.

II. Начальник русской духовной миссии в Иерусалиме есть начальник или настоятель сей обители.

III. Он может быть епископ или архимандрит.

IV. При нем состоят монашествующие священнослужители и клирики в соответственном потребности числе, определяемом Святейшим Синодом.

V. Он управляет обителию с такими правами, какими пользуется настоятель монастыря.

VI. Старший по нем именуется наместником, и вспомоществует во всех делах управления, и, в случае нужды, заступает его место.

VII. Третье должностное лицо есть эконом, которому вверяется хозяйство обители.

VIII. В случаях особенной важности, сии три лица составляют совет, и постановляют определение, за общим подписанием, под общею ответственностию.

IX. Настоятель и по нем наместник имеют духовнонравственное попечение о поклонниках, а хозяйственное о них попечение возлагается на эконома.

X. Суммы, поступающие в обитель, разделяются на два разряда: во-первых, суммы, поступающие от Святейшего Синода и из других источников, кроме палестинского комитета; во-вторых, суммы, поступающие из палестинского комитета.

XI. Оба разряда сумм, каждая отдельно, хранятся в безопасном месте, например, в ризнице, за печатью настоятеля и за ключом эконома, и выдаются не иначе, как по определенной о их назначении записке эконома, утвержденной настоятелем и наместником, которая потом хранится в самом хранилище сумм. На мелочные расходы выдается эконому круглая сумма, в которой он обязан дать отчет, прежде получения таковой же вновь.

XII. Суммы первого разряда записываются в особых приходо-расходных книгах, и об оных дается отчет Святейшему Синоду.

XIII. Суммы второго разряда записываются в отдельных приходо-расходных книгах, и об употреблении оных дается отчет палестинскому комитету.

XIV. По окончании каждого года, настоятель представляет Святейшему Синоду общий отчет о состоянии обители в церковном, духовнонравственном и хозяйственном отношении и в отношении к попечению о поклонниках.

XV. Отношения к Святейшему Синоду могут быть непосредственные или чрез посредство первенствующего члена, как заблагорассудит определить Святейший Синод.⁴¹⁴

Святейший Синод, по выслушании конфиденциального отношения товарища министра иностранных дел, от 4 июня, 1863 г., за № 1769, «об образе жизни» начальника иерусалимской духовной миссии, преосвященного Кирилла, определением 19–21 того же июня постановил предоставить г. синодальному обер-прокурору испросить высчайшее Его Императорского Величества соизволение на следующие предположения, 1) епископа Кирилла от занимаемой им должности начальника духовной миссии нашей в Иерусалиме уволить; 2) за неимением в настоящее время вакантной епархиальной кафедры, назначить преосвященного Кирилла, до времени, в распоряжение архиепископа казанского Aфaнacия, предоставив ему, преосвященному Кириллу, иметь помещение в находящемся в заведывании викария казанской епархии казанском спасопреображенском второклассном монастыре, с управлением оным, и получать на содержание настоятельский по означенному монастырю оклад 164 р. 6 коп. сер., и, сверх сего, остающийся свободным оклад содержания викария казанской епархии, в количестве 857 р. 70 к. сер., всего же тысячу двадцать один рубль семьдесят шесть коп. сер.; 3) за тем избрать в звание начальника иерусалимской духовной миссии лицо в сане архимандрита». Определение это высочайшее утверждено 22 июня, о чем и дано знать преосвященному Кириллу указом, от 28 июня, за № 2055. По получении указа, преосвященный Кирилл обратился к обер-прокурору с письмом следующего содержания:

«С последней русской почтой получил я указ из Святейшего Правительствующего Синода от 28 июня.

Если бы и не было предварительных торжественных разглашений по стогнам Иерусалима со стороны находящихся здесь агентов враждебной мне партии, давно уже заявившей себя и в Петербурге и здесь, с первого раза не трудно было бы понять, что все означенные распоряжения имеют характер карательный и строго карательный: в один раз пять наказаний, из которых не знаешь, какое тяжелее. Но не о количестве и качестве присужденных мне кар решился я, по убеждению совести, сказать насколько слов вашему высокопревосходительству.

Человек – христианин может перенести много, но есть вещи, которых не перенесет и самый лучший христианин. Апостол Павел потерпел столько лишений и страданий, что и представить страшно, но и у него был случай, когда он указал на достоинство римского гражданина. Монах – христианин должен переносить еще больше, чем другие; но и послушание монаха, не имеющее границ в отношении к заповедуемому труду, имеет свои границы, когда дело доходит до защиты прав и чести: истолкователь Павлов св. Златоуст верно знал свой долг, пострадав даже до смерти за свои права и честь. Конец слову: Тот Сам, Кто дал заповедь биющему в ланиту отдавать и другую, Кто был послушлив даже до смерти, смерти же крестныя – Тот Сам, указал, что бывают времена, когда и не должно биющему в ланиту, молча, оставлять и другую: аще зле глаголах, свидетельствуй о зле, аще ли добре: что мя биеши.

Словом Христовым договорился я до своего слова, тяжелым камнем лежащего у меня на душе. Надо мною совершен какой-то странный суд, не подходящий ни под какие законы, ни божеские, ни человеческие, ни гражданские, ни церковные.

На всяком суде подсудимый знает, в чем его обвиняют и за что̀ судят. Для меня в этом отношении сделано непостижимое исключение. Я прочел уже свой приговор, а доселе не знаю, ни кто мои обвинители, ни в чем обвинения. В продолжение всего времени службы на Востоке я не имел ни откуда ни малейшего замечания по службе, и вдруг подвержен осуждению. В самом указе, от 28 июня, ни малейшим намеком не объяснено, в чем судили меня и за что̀ присуждено разом пять наказаний. Чем больше вчитываюся в приговор, тем больше недоумеваю.

Само собою разумеется, что при такой первоначальной постановке дела не может уже и речи быть о предоставлении мне права на оправдание себя, предоставляемого подсудимым с искони и по всем судам в мире. Закон не судит никому же, аще не прежде слышит его; для меня сделано изъятие из этого правила, поражающее изумлением не только меня, но и всех здесь, ближних и дальних, до кого только доходит слух о внезапном приговоре надо мной, заочном и безгласном.

Осмеливаюсь обратиться к вашему высокопревосходительству, как законному блюстителю за правильным ходом церковных дел в церкви Русской, и усерднейше ходатайствовать: а) чтобы мне предоставлено было право оградить себя от незаконного осуждения без суда, которого по совести, убеждению и праву не могу признать законным решением и не могу принять с покорностью, как принял бы наказание и в пять раз тяжелейшее (если это возможно), присужденное судом, основанным на законе и правде.

б) Чтобы мне сообщены были копии с переписки по делу обо мне, которые давали бы мне возможность знать, откуда и какие обвинения падают на меня, и оправдать себя в очах Святейшего Правительствующего Синода.

в) Чтобы это право самооправдания, не мало, может быть, затрудненное неправильным ходом дела, мог я провести через посредство восточных патриархов и иерархов, бывших свидетелями моей шестилетней службы на их глазах и имеющих возможность устроить правильный суд на строгом основании церковных правил, требующих исследования дела двенадцатью архиереями.

г) Чтобы ради сего предоставлено было мне право остаться здесь, на Востоке, под кровом священных патриарших престолов, доколе я буду оправдан законным судом и честь моя, как епископа русского, будет ограждена: желание, имеющее и то основание, что в настоящее время мне и трудно было бы рисковать путешествовать на север, при шестилетней привычке к теплому климату.

д) Чтобы милостивое правительство благоволило обратить внимание на мою шестнадцатилетнюю службу и назначило мне заслуженную пенсию в звании доктора богословия и почетного члена императорской академии наук, в должности инспектора, а под конец и в должности ректора с. петербургской духовной академии, в должности ординарного профессора академии, должности цензора в продолжение шести лет, при должности постоянного сотрудника в журнале Христианское Чтение, а потом и помощника редактора, равно как и помощника председателя комитета, бывшего для издания назидательных книг, в достоинстве автора Пастырского Богословия, книг: Минуты уединенных размышлений христианина, Жизнь св. благоверного великого князя Александра Невского, Акафист сему угоднику, пожертвованных в пользу александроневской лавры, наконец – в звании начальника миссии, шесть лет почти безраздельно трудившегося по переписке от Алеппо до Каира по делу греко-унитскому и другим церковным вопросам».

Иеусалим. Августа 22 дня, 1863 года. № 33.

На это письмо А. П. Ахматов ответил преосвященному Кириллу:

«Изложенные в указе от 28 июня распоряжения Святейшего Синода вы делите, преосвященнейший владыко, на 5 пунктов и в каждом из них желаете видеть карательную меру. Позвольте вас уверить, что Святейший Синод, решась, по соглашению с министерством иностранных дел, изменить состав иерусалимской миссии и потому вызывая вас в Россию, не только не придавал своим распоряжениям карательного смысла, но выказал при этом полное к вам внимание. Если вы захотите нелицеприятно обсудить эти распоряжения, то, конечно, сами в том убедитесь. Да к каре или наказанию не было и нет основания, пока вы не создадите его явным непослушанием власти Святейшего Правительствующего Синода и Государя Императора.

О суде и осуждении нет речи, следовательно, излишне и оправдание. Для замещения вас, как начальника иерусалимской миссии, не было надобности прибегать к суду; занятие этого места есть только временное поручение, даваемое по взаимному согласию церковной и гражданской власти, и ею же прекращаемое, по признании в том надобности и пользы. Никакое другое воззрение не применимо, и при спокойном обсуждении вы, конечно, сами изволите в том сознаться.

Соглашаясь в этом с министерством иностранных дел, Святейший Синод, с высочайшего одобрения, нашел нужным изменять состав иерусалимской миссии, имея впредь во главе ее не епископа, а архимандрита; вызывая вас на служение отечественной церкви, он назначил вам, при достаточных средствах содержания, за неимением вакантной епархии, и почетное местопребывание в одном из первых городов России, где для ваших учетных занятий могут служить достаточным пособием академические и университетские средства; преосвященный архиепископ казанский, которого еще недавно посещал я, ожидает вас с любовью, надеясь, впредь до нового вам назначения, иметь искреннего и просвещенного сотрудника.

Где же тут кара и ряд наказаний?

Повторяю мою уверенность, что при спокойном обсуждении вы сами измените воззрение, выраженное под влиянием первого впечатления, и мысли о лицах, с коими вы имели несогласия и называете враждебною нам партией, что при уме и дарованиях, обще вам приписываемых, вы не можете избрать другого пути, кроме того единственного, на котором эти дары Господни могут послужить на пользу святой Его церкви и собственную вашу, пути благословенного послушания законной власти. Мне известно, что Святейший Синод ценит ваши способности и 6ез крайнего огорчения не захочет лишиться их; следовательно, будущее зависит от вас.

Решение правительства и распоряжения Святейшего Синода ни в каком случае изменены быть не могут. Почему теперь я не имею никакой возможности содействовать вашим желаниям, но прошу вас верить, что впредь вы найдете во мне полную и постоянную готовность содействовать вашим успехам на той стезе, неуклонного следования коей церковь вправе от вас ожидать. Не сомневаюсь, что вы хотите содействовать торжеству ее, а не тех лиц, коих сознаете себе враждебными и которые, конечно, с радостию будут указывать на ваши уклонения от истинных внушений долга, а, следовательно, и совести, и чести.

№ 6557. 26 сентября, 1863 года.

В ответе на это отношение преосвященный Кирилл писал А. П. Ахматову: «Письмо вашего высокопревосходительства, от 26 минувшего сентября, за № 6557, я имел счастие получить с последней русской почтой, прибывшей сюда в начале этой недели.

Не умею довольно оценить вашего, милостивый государь, благоснисхождения и милостивого внимания; еще менее того в состоянии вполне выразить чувства моей глубочайшей признательности к вашему высокопревосходительству за истинно доброе желание успокоить меня вашим словом, которое вы и поспешили обратить ко мне тотчас же, по получении моей бумаги, от 22 августа, за № 33, милостиво уделив мне долю вашего драгоценного времени, среди неудобств и трудов путешествия.

Наилучшим, как мне кажется, выражением и свидетельством моей сердечной признательности к вашему высокопревосходительству в настоящих обстоятельствах может служить полнейшее с моей стороны доверие к вашему высокопревосходительству и совершеннейшая откровенность. И я считаю святым для себя долгом отвечать ими на ваши человеколюбивые чувства, столь обязательно для меня выраженные в письме вашего высокопревосходительства, за № 6557.

Говоря же с полнейшим доверием и совершеннейшею откровенностью, я не могу не выразить, что в письме вашего высокопревосходительства я нашел утешительное отображение вашего доброго участливого сердца и благочестивейшего духа, о которых так много слышал с глубокою радостию, понятною всякому верному сыну Русской церкви; но, простите великодушно, не нашел ни того, чего сам ожидал, т. е. ответа на мою бумагу, ни того, что ваше высокопревосходительство так человеколюбно обещали мне в первых строках письма, т. е. успокоения, вместо которого, напротив, я встретил для себя ряд новых недоумений.

Обхожу первую, в сущности, конечно, глубоко добрую и обязательную заметку вашего высокопревосходительства о примеченном вами из содержания моей бумаги расстройство моего духа, под влиянием первого впечатления (вероятно от указа). Ограничусь только уверением, что бумага моя к вашему высокопревосходительству была писана не тотчас по получении указа 28 июня, а больше чем через две недели после этого, с совершенным спокойствием духа, укрепленного молитвою, особенно пламенною у гроба Царицы небесной, с полным, ясным и твердым убеждением, плодом долгих и серьезных дум и размышлений.

Доброте и участию вашего высокопревосходительства угодно, далее, утешить меня yвеpeниeм, что это только я делю изложенные в указе от 28 июня распоряжения на 5 пунктов и в каждом из них желаю видеть карательную меру. Нет, не я избрал это деление и придал означенный смысл содержанию указа. Очень сожалею, что внимание вашего высокопревосходительства не остановилось на одной заметке в моей бумаге, от 22 августа, о предварительных торжественных разглашениях по стогнам Иерусалима со стороны находящихся здесь агентов враждебной мне партии, заметке, к которой мне оставалось бы только прибавить, что касающиеся меня распоряжения были здесь обнародуемы и в помянутом смысле изъясняемы еще прежде, чем достиг Иерусалима указ от 28 июня. Но оставляя пока в стороне воззрения и действия враждебной мне партии, как кажется, слишком мало известной вашему высокопревосходительству, оставляя в стороне мои личные убеждения, как ни тверды и основательны они и как ни важны для меня во всем строе моей жизни, позволяю себе смелость обратить милостивое вашего высокопревосходительства внимание на то, конечно, не неизвестное уже и вам, обстоятельство, что Восток не разделяет вашего успокоительного воззрения на распоряжения, меня касающиеся. По этому поводу я мог бы рассказать вашему высокопревосходительству о некоторых не нелюбопытных событиях далеко не вчерашнего дня. Но не смею злоупотреблять великодушным терпением вашего высокопревосходительства и отлагаю это до другого, более удобного, времени, осмеливаюсь только, в оправдание недоумевающего Востока, заметить здесь, что в самом деле, на какой язык не переведи, ни на одном не выйдет, что ссылка епископа в монастырь есть в некотором смысле награда, что предоставление одного епископа в распоряжение другого, с тем, чтобы этот поручал своему распоряжаемому занятия по собственному усмотрению, что такое предоставление, особенно в настоящую пору освобождения и крестьянина от личных распоряжений и усмотрений, не имело в отношении к епископу значения меры карательной, или чего-то в этом именно роде, а не в другом каком, более утешительном.

Я глубоко был утешен, когда читал следующую за тем строку в письме вашего высокопревосходительства: «да к каре или наказанию не было и нет основания». Но минута глубокого утешения привела меня к не менее глубокому недоумению. Я уже решительно потерялся в догадках, что̀ же значат сделанные в отношении ко мне распоряжения, произведшие скандал в России и на Востоке и без основания вводящие в соблазн неопытных и повергающие в недоумение даже достойно уважаемых старцев и целые населения? Опять прошу извинения. По этому поводу я имел бы сказать нечто, не недостойное внимания, но не решаюсь слишком обременять ваше высокопревосходительство и, отлагая это до другого, более удобного времени, спешу обратиться к продолжению вашего письма.

Я очень был тронут выражениями любезности, внушенными вашему высокопревосходительству вашим добрым сердцем, не менее того глубоко озаботился и должным уразумением некоторых, особенно серьезных, мыслей и выражений вашего высокопревосходительства.

Долгом считаю выразить вашему высокопревосходительству глубочайшую признательность за приятные известия о благорасположении ко мне его высокопреосвященства, apxиeпископа казанского, вполне подтвердившие мои убеждения, которые откровенно и высказаны были мною в одной из моих официальных бумаг. Еще более священным долгом считаю принести вашему высокопревосходительству вседушевнейшую признательность за ваше уверение о милостивом внимании ко мне Святейшего Правительствующего Синода. Это уверение напоминает мне самое сладостное время моей жизни и службы и возбуждает во мне энергию и готовность послужить его святейшеству, если не с прежнею живостию, то с прежнею неутомимостью и ревностию в пользу святой церкви.

Но, простите мне мою совершеннейшую откровенность, которая составляет мою и природную слабость, и в особенности теперь называется вашим добрым и участливым словом, есть нечто в обязательнейшем письме вашего высокопревосходительства, чего я не мог уразуметь, не смотря на все напряжение своей мысля, хотя и не непривычной к работе.

Вслед за уверением, что к каре или наказанию не было и нет основания, ваше высокопревосходительство изволили прибавить: «пока вы не создадите его явным непослушанием власти Святейшего Правительствующего Синода и Государя Императора». Признаюсь, подобное выражение совершенно озадачило меня. Откуда такая мысль? Откуда такое слово? Именем милосердого и правдолюбивого нашего Монарха просил я ваше высокопревосходительство уделить долю внимания моим строкам от 22 августа, и вдруг – явное непослушание власти Государя Императора!!! Я просил ваше высокопревосходительство употребить ваше посредство к высылке мне копий с переписки по делу обо мне, которые дали бы мне возможность знать, откуда и какие обвинения падают на меня, и оправдать себя в очах Святейшего Правительствующего Синода, и вдруг – явное непослушание власти Святейшего Правительствующего Синода!!! Это для меня непостижимо.

Далее, после строки о небывавшем суде и осуждении и об излишности оправдания, ваше высокопревосходительство благоволили распространиться о значении места начальника миссии в Иерусалиме, о правах в отношении к нему властей гражданской и церковной, и проч., с убеждением, что, при спокойном обсуждении (верьте, ваше высокопревосходительство, я никогда не обсуживаю беспокойно), я сам сознаюсь, что никакое другое воззрение неприменимо. Кто ж и не сознался бы в этом (за исключением, может быть, некоторых статей, личностей не касающихся) даже и при беспокойном обсуждении. Но непонятно то, чем вызваны эти обвинения. В моей бумаге не было ни полслова, ни намека об месте начальника миссии. Напротив, продолжая мою откровенность до последних пределов, я должен сказать, что я, среди непрерывных трудов, уже до того был измучен путаницею дел и интригами отечественными, что еще в начале нынешнего года решился проситься в отставку и едва был удержан от этого духовным влиянием на меня здешних старцев и воскрешенным ими моим стародавним правилом: «не мешаться в свою судьбу» без особенных, вызывающих на то, обстоятельств. Итак, я, с своей стороны, не подал и не мог даже подать никакого повода к речи о месте начальника миссии, и речь эта, естественно, осталась дли меня неуразуменною.

Слишком нескромно и непритязательно к великодушию вашего высокопревосходительства было бы с моей стороны, если бы я стал подробно отвечать на успокоительные уверения ваши. Слишком много места на бумаге заняло бы и у вашего высокопревосходительства отняло бы драгоценного времени, если бы 1) я стал отговариваться по поводу, например, выражений: «при достаточных средствах содержания», и утверждать, что тут мерка весьма относительна, что шесть лет назад я, бывши еще архимандритом, и проч., имел в академии, исключая своих доходов от продажи своих книг, 2500–3000 р., что, наконец, при моем совершенном пренебрежении к деньгам и всякому стяжанию, я никогда ни у кого подаяния не просил и не намерен просить, хоть бы мне пришлось идти в рубище «убогому за убогим крестом»; если бы 2) я стал поднимать вопрос о существовании или несуществовании в известный период вакантных епархий и с обычною откровенностию стал бы объяснять, что по доходившим и сюда сведениям владимирская епархия была вакантна и замещена недели чрез две после указа от 28 июня обо мне; если бы 3) я стал изъяснять свои и других понятия о почетном местопребывании в одном из главных городов России и пp., и пp., или начал речь о том, что для моих ученых занятий и никогда не просил ни угла, ни достаточных, или недостаточных пособий и не искал их особенно в Казани, считая себя уже не слишком способным, в 40 лет, начать заниматься, например, татарским языком. Оставляя все это в стороны, по крайней мере, до тех пор, доколе обстоятельства не вызовут у меня более обширных объяснений, и не могу не остановиться на следующих пунктах:

1) Ваше высокопревосходительство указываете мне, как единственный мой путь, полезный и церкви и мне собственно, – путь «безусловного послушания». Сознаюсь, иезуитом никогда я не был и, Бог помилует, не буду; а ни в наших церковных правилах, ни в Своде Законов Российской Империи, нигде такого решительного положения не припомню. Как я, по совести и крайнему разумению, понимаю послушание, даже чисто отшельническое, я изъяснил нашему высокопревосходительству в отношении от 22 августа, за № 33. Не полагаю, чтобы можно было воззрение, противоположное моему, подтвердить указаниями на положительные законные постановления. И к чему б были законы и суды при существовании подобных постановлений, едва ли возможных, по крайней мере, в наше время и в самых деспотических странах, даже в самых необразованных обществах, за исключением одного иезуитского.

2) Ваше высокопревосходительство изволили писать: «мне известно, что Святейший Синод ценит ваши способности и без крайнего огорчения не захочет лишиться их; следовательно, будущее зависит от вас». Что же это? Угроза? Наставление? Разрешение хоть на все четыре стороны? Ей, ваше высокопревосходительство, не понимаю, простите меня, и, если можно, вразумите.

3) Последний пункт письма вашего высокопревосходительства решительно уже непостижим для меня. Ваше высокопревосходительство выражаете: «решение правительства и распоряжения Святейшего Синода ни в каком случае изменены быть не могут». Какое же решение? На счет миссии? Да я не говорил об этом ни слова. Какие распоряжения? Чтобы я ехал в Казань, в распоряжение тамошнего высокопреосвященного архиепископа, и пр.? Но если я, как и весь свет, считаю это наказанием без суда, а в ином случае незаслуженным оскорблением? Но если, наконец, я, не осуждая ничего, прошу себе только законного суда и увольнения от службы с заслуженной пенсией, а не с подаянием? Неужели и этим я кого оскорбляю, перед кем делаюсь повинен?

4) Ваше высокопревосходительство в продолжение последнего пункта письма обещаете мне «впредь, что я найду в вас полную и постоянную готовность содействовать моим успехам на той стезе, и пр.». Вполне верю вашему благородному во всех смыслах и отношениях слову, отголоски которого долетали до меня иногда и прежде, и за добрые, истинно христианские, чувства вашего высокопревосходительства не могу не принести вам истинной признательности. Но, как христианин, не могу не припомнить при этом случае некоторых внушений писания, в роде того: человек, яко трава, и пр., и не могу не уверить вас от чистого сердца, что никогда не надеялся ни князя и на сыны человеческие и ни в каком случае не отдам, против убеждений моей совести, ни в чьи руки моей судьбы временной и вечной, что̀ я с сыновнею откровенностью и с глубоким убеждением веры торжественно свидетельствовал пред самим Святейшим Правительствующим Синодом в своей речи 11 октября 1857 года.

5) Ваше высокопревосходительство, в заключение, указываете мне на некоторую опасность от тех лиц, коих я сознаю сe6е враждебными и которые, конечно, с радостию будут указывать на мои уклонения от истинных внушений долга (пред кем?), а, следовательно, и совести, и чести!!! Простите мне, ваше высокопревосходительство, если я вполне откровенно скажу, что все толки людские для меня решительно ничего не сто́ят: будет день и общего суда. В особенности же всепокорнейше прошу и вас не опасаться указанных вами господ, которых я знаю, к сожалению и сокрушению сердца, слишком близко и хорошо. Неужто ваше высокопревосходительство думаете, что эти господа, которые не были бы спокойны и после моей смерти, если бы не сами отнесли меня на кладбище и не собственными руками зарыли в землю, что эти господа вдруг, по случаю моей покорности распоряжениям, непостижимым ни для меня, ни для других, прославят меня кроткою овечкою, а не станут вопить Бог весть что̀, как уже и делали здесь их клевреты, едва получили первые вести об успехах их общих козней!

Таким образом, будучи глубоко обязан вашему высокопревосходительству за милостивое ко мне участие и желание, по возможности, успокоить меня, я все-таки, и после посильных выражений моей признательности к вашему высокопревосходительству, принужден беспокоить вас своею всепокорнейшею просьбою – обратить внимание на мою бумагу от 22 августа и оказать мне милостивое содействие в моих просьбах, законности которых, как мне кажется, никакой юрист, никакая судебная инстанция, никакой посредствующий суд не могли бы не признать. Смею надеяться, что, после строжайшего обсуждения, следовавшего за первыми впечатлениями, ваше высокопревосходительство нашли в моей бумаге не отражение только болезненного настроения души, а серьезное слово, основанное на зрелом и неизменном убеждении, и не откажете ей в ответе, основанном не только на личном, милостивом соучастии, но и на более общем обсуждении дела на строго законных основаниях. Прежних решений, которые ваше высокопревосходительство так решительно отстаиваете, я не касался и не касаюсь. Ожидаю, с поданными вами добрыми надеждами, решений по моим собственно просьбам, которые, вероятно, уже известны Святейшему Правительствующему Синоду, как и ответ мне вашего высокопревосходительства, и как, конечно, будет известно и настоящее признательнейшее и почтительнейшее отношение к вашему высокопревосходительству». № 47, Ноября 17 дня, 1863 г. Иерусалим⁴¹⁵.

Изложенные письма были препровождены, при «весьма конфиденциальном» письме князя С. Н. Урусова, на заключение митрополита Филарета, который 9 декабря писал обер-прокурору А. П. Ахматову:

Ваше превосходительство, милостивый государь!

Сообщенные мне два отношения преосвященного Кирилла, епископа мелитопольского, и удивили меня, и опечалили. Не встретил я примера подобного понимания дел епископом Российской церкви, и подобных отношений к Святейшему Синоду.

О том, что требует особенного внимания в сих письмах, буду говорить, по возможности, собственными словами преосвященного Кирилла.

Священный Синод преосвященного Кирилла, епископа уездного города Мелитополя, следственно равного викариям (ибо епархиальные епископы определяются, обыкновенно, в губернские города), переместил из Иерусалима в Казань, в положение, подобное викарию, и предоставил его «в распоряжение», или на церковном языке, в послушание преосвященного архиепископа Казанского⁴¹⁶, согласно с 9 правилом антиохийского собора.

Преосвященный Кирилл cиe распорядительное действие Святейшего Синода принял за судебное, и в одном месте своего отношения от 22 августа, говорит, что над ним «совершен какой-то странный суд», а в другом, что он потерпел «незаконное осуждение без суда».

В означенном «распоряжении» Святейшего Синода он находит «пять наказаний, из которых, не знаешь, какое тяжелее».

Он говорит, что над ним «совершен какой-то странный суд, не подходящий ни под какие законы, ни божеские, ни человеческие, ни гражданские, ни церковные». То есть, он говорит, что Святейший Синод действовал в противность законам божеским, человеческим, гражданским, церковным.

Такое обвинение было бы тяжким оскорблением подчиненному присутственному месту; а чтобы оно взведено было на Святейший Синод, это трудно было представить возможным, если бы преосвященный Кирилл, не решился доказать cиe на деле.

Он говорит, что распоряжение Святейшего Синода, которое он называет осуждением, «не может принять с покорностию». Желательно истолковать cиe так, чтобы это не было решительным отказом от послушания Святейшему Синоду, которое преосвященный Кирилл клятвенно обещал при своем рукоположении. К сожалению, оказывается, что он действительно не исполняет указа Святейшего Синода, даже и после доброжелательного напоминания со стороны вашего превосходительства.

Преосвященный Кирилл требует, чтобы «право самооправдания он мог провести чрез посредство восточных патриархов и иерархов, имеющих возможность устроить правильный суд».

Здесь скрывается неблагоприятное суждение преосвященного Кирилла, что в российской иерархии он не видит «возможности устроить правильный суд».

Российские гражданские законы запрещают отводить от суда целое присутственное место, хотя бы то было нижней инстанции. Преосвященный Кирилл не колеблется отвести от суда над собою целый Святейший Синод, когда хочет перевести свое дело к восточным патриархам и иерархам. Он не принял в рассуждение, что каждый патриарх, и равный пaтpиapxу Святейший Синод Всероссийский, имеет право суда в пределах своей области, и следственно иерусалимский или другой патриарх не имеет права судить епископа Кирилла, принадлежащего к области Всероссийского Святейшего Синода.

Если же требование его есть апелляционный вызов к суду большого собора, или вселенскому, то это неуместно в настоящих обстоятельствах. Преосвященный Кирилл сам говорит, что суда над ним правильного не было, и он еще не объявил, и не получил объявления о предмете, по которому желает принести оправдание. Он только упоминает о враждебной ему партии безыменно. Итак, по порядку и церковного и гражданского суда, он прежде всего должен объявить Святейшему Синоду предмет, по которому он желает оправдываться, и представить доводы своего оправдания. Тогда Cвятейший Синод, по рассмотрении дела, произнесет суд и решение, и тогда только настанет время преосвященному Кириллу рассуждать, нужно ли взять апелляцию ко вселенскому суду.

Как необыкновенное соединение предметомв можно заметить то, что преосвященный Кирилл в ответе на указ о перемещении, просит суда над собою и пенсии себе; и между правами на пенсию поставляет произвольные литературные занятия, и издание книг, от которых получал он от 2500 до 3000 рублей дохода.

По сему, здесь изложенному, должно признать для преосвященного Кирилла миротворным и охранительным от ответственности то, что ваше превосходительство не предложили отношения его, от 22 августа, Святейшему Синоду, и обратились к преосвященному Кириллу с советом и убеждением, чтобы он подчинился указу Святейшего Синода. К сожалению, из отношения его, от 17 ноября, открывается, что он не внял сему, остался при своих прежних суждениях и требованиях, и воззрения его на ваши рассуждения оказались не такими, каких можно было надеяться и ожидать.

Он говорит, будто распоряжение о нем Святейшего Синода «произвело скандал в России и на Востоке».

Когда вы указали ему на путь «безусловного послушания» (то есть, послушания указу о перемещении из Иерусалима в Казань), он отвечал: «сознаюсь, иезуитом никогда я не был, и, Бог поможет, не буду». И далее, «к чему бы были законы и суды, при существовании подобных постановлений, едва ли возможных, по крайней мере, в наше время, и в самых деспотических странах, даже в самых необразованных обществах, за исключением одного иезуитского».

В сем и других местах отношений преосвященного Кирилла соблюден ли дух и тон речи, свойственный монаху – епископу в официальном сношении пред лицом Святейшего Синода?

Говорю пред лицом Святейшего Синода, потому что преосвященный Кирилл пишет: «прошу себе законного суда». И далее: «ожидаю решения по моим просьбам, которые, вероятно, уже известны Святейшему Правительствующему Синоду».

Таким образом преосвященный Кирилл сам создает необходимость, чтобы его отношения 22 августа и 17 ноября предложены были на рассмотрение Святейшего Синода.

Чего же можно ожидать от Святейшего Синода?

Вероятно, прежде всего, меры снисходительной и охранительной для преосвященного Кирилла.

Не заблагорассудит ли, например, Святейший Синод, не приступая к рассмотрению отношений преосвященного Кирилла, предоставить первенствующему члену войти с ним в конфиденциальное сношение; изъяснить ему, что его поступки и его отношения могут, но церковным правилам и законам, подвергнуть его немаловажной ответственности, но что Святейший Синод желает его предохранить от сего, и потому убеждает его, чтобы он неукоснительно оказал послушание Cвятейшему Синоду, и, если затрудняется переменить климат, то, по крайней мере, прибыл в Крым или в Одессу, и донес о сем Святейшему Синоду, и, вместе с тем, если имеет какие просьбы, принес их Святейшему Синоду в установленной законами форме. Cиe дало бы Святейшему Синоду возможность таковым просьбам дать законное движение, и покрыть снисхождением то, что есть неправильного в отношениях 22 августа и 17 ноября.

Так, по моему мнению, можно было бы найти исход из неприятного положения, в которое преосвященный Кирилл поставляет себя и Святейший Синод.

Отношение 17 ноября при сем возвращаю.

С совершеннейшим почтением и преданностию имею честь быть вашего превосходительства покорнейший слуга, Филарет, митрополит московский.

9 Декабря, 1863 г.⁴¹⁷

Святейший Синод, в заседании 16 марта, 1864 года, выслушав письма преосвященного Кирилла и обер-прокурора, постановил: «внушить епископу Кириллу мелитопольскому, чтобы он немедленно следовал к месту назначения, с соизволения Его Императорского Величества, Синодом указанного».⁴¹⁸

I. Российская духовная миссия в Иерусалиме и построение там церковных и странноприимных зданий, которые по предмету и цели должны составлять одно, произведены двумя действователями: 1) духовным начальством, с согласия министерства иностранных дел, и 2) иерусалимским комитетом, составленным из светских особ. Сии действователи шли каждый своим отдельным путем; и неудивительно, если не пришли к единству. Письмо 3 января сего 1864 года обсуждает открывающиеся неудобства, и предлагает преобразование миссии. Трудно удовлетвориться и тем, что существует, и тем, что предполагается.

II. Письмо изъявляет опасение, что огромная церковь подавит своим великолепием скромное лицо архимандрита.

Cиe замечание не покажется сильным, если принять в рассуждение следующее:

1) Нельзя же было бы признать основательным и согласить с церковными правилами, что поскольку церковь огромна и великолепна, то при ней должен быть архиерей.

2) Служение архиерея, с недостаточною свитою, едва ли не более представляет вид церковной скудости, нежели служение архимандрита с малою свитою.

3) Если архимандрит, настоятель монастыря (по предлагаемому проекту), не будет подавлен огромностию храма, то равномерно и архимандрит, начальник миссии.

Справедливо же то, что лучше было бы вначале поставить в главе миссии архимандрита, которого после не трудно было бы возвести в сан архиерея, при обстоятельствах, того требующих и тому благоприятствующих, нежели придти к необходимости заменять архиерея архимандритом. Первое было бы восхождением силы в силу, а последнее имеет вид падения.

III. Еще опасение: «если занеможет один иеромонах или иеродиакон, тогда трудно будет даже предложить ежедневное будничное служение.

Без иеродиакона служить можно. При болезни одного иеромонаха может служит другой, или третий, а если нужно, и архимандрит без собора, и это будет подвиг почтенный и назидательный.

IV. «Хотят употребить до 80 тысяч рублей на одну стенную живопись».

Сие мимоходное замечание письма достойно полного внимания.

Такое употребление собранных по копейкам в России денег справедливо можно признать ненужною роскошью и расточительностию.

Это может быть и бесполезно, потому что сомнительно, долго ли стенная живопись на камне может устоять пред восточною зимнею сыростью, которая хуже северного мороза.

Это даже может оказаться вредным, по обычному своеволию нынешних живописцев, которые и в иконах недовольно следуют преданию, а в картинах стенного писания позволяют ceбе фантастические изображения, несогласные не только с преданием и приличием, но даже и с обыкновенною скромностию. Что если на стенах русского в Иерусалиме храма представятся изображения сего рода взорам тамошних православных христиан и приходящих православных богомольцев?

V. «С саном епископа примирился теперь синод Иерусалимский, который прежде видел в этом нарушение своих церковных прав».

Вот оправдание нынешнего распоряжения Святейшего Синода, которым, вместо епископа, назначается архимандрит.

Примирился синод Иерусалимский, вероятно, скрепя сердце, потому что ему нужно благорасположение России, хотя, впрочем, он мог бы примириться искренно, если бы лучше сообразил церковные правила с настоящими обстоятельствами.

VI. В письме предполагается преобразовать миссию в монастырь; и мысль сия подкрепляется тем, что так должно быть «сравнительно с другими народностями и исповеданиями».

В сем сравнении есть недоразумение. Римско-католики строят в Иерусалиме монастырь, а протестанты церковь и училище, взяв разрешение от турецкого правительства, и не глядя на православного патриарха и синод, потому что пред сими не имеют никакого обязательства. Не то с единоверным Российским Синодом, который, по церковным правилам, не имеет права в чужой области строить монастырь, без согласия местной иерархии. Таким образом устроение русского монастыря может подлежать большему затруднению, нежели посольство епископа, который имел кафедру в России, а в Иерусалим был послан командированным или временно посланным.

VII. Здесь представляется опасность важнее тех, которые изъявлены в письме. Если Святейший Синод усиленным домогательством достигнет того, что устроит в Иерусалиме свой монастырь, то может случиться, что патриархи александрийский, антиохийский и иерусалимский присвоят себе тоже право в чужой области и потребуют допущения построить свои монастыри в Москве и Петербурге; а вселенский патриарх потребовал бы, чтобы николаевский греческий монастырь, в Москве, зависел единственно от него, без всякого отношения к местной епархиальной власти. Так в обеих столицах, произошло бы три церковных управления, взаимно независимых, что повело бы к множеству запутанностей и неустройств в церковном управлении. Посему-то в Mocкве допущен греческий монастырь, с условием зависимости от местного епархиального начальства, а для патриархов александрийского, антиохийского и иерусалимского допущены не монастыри, а метохи, или подворья, также в зависимости от местного епархиального начальства.

И посему Святейшему Синоду московским митрополитом, от 29 апреля, 1863 года (№ 173) было донесено следующее:

«Если почему-либо не признано будет удовлетворительным наименование русских богоугодных заведений в Иерусалиме, то можно присвоить им наименование русской странноприимной обители, так как cиe наименование не ограничивается строго значением монастыря (Филим. 22), и в России дается и неимеющим монашества богоугодным общежитиям. На cиe прилично испросить соизволения блаженнейшего патриарха Иерусалимского».

VIII. «Убогая миссия наша, состоящая из четырех членов».

Если это правда, то скудно и неудобно.

IX. Напротив того составить миссию из 12 монахов и 12 послушников было бы широко, и трудно собрать столько людей, соответствующих назначению. Там недовольно иметь людей, которые бы исполнили церковную службу и спали в келье. Там надобны способные и усердствующие назидать богомольцев, ходить за больными, изучать местные языки, учить детей, собирать церковные сведения и сообщать в Россию.

По крайней мере, на первый раз надобно дать начальнику миссии не очень малое, но и не очень большое число людей, чтобы он вполне мог обнять их своим руководством. Когда они хорошо войдут в дело и утвердятся в нем, тогда, смотря по надобности, удобнее привыкнуть к ним. Другие примечания к статье IV, что опасение неприличия со стороны своеволий художников не напрасно, cиe можно подтвердить делом. При месяцеслове на текущий год находится рисунок царских врат новосозданной в Иерусалиме церкви. На сих вратах представлен, по обыкновению, образ благовещения: в средине большой крест, а над крестом двуглавый орел.

Как не понял художник (что понимали все православные), что на царских вратах можно изображать только то, что должно быть предметом благочестивого поклонения? Неужели он хотел неправославным, клевещущим на нас, будто мы идолопоклонствуем иконам, дать повод к новой клевете, будто мы идолопоклонствуем двуглавому орлу? В одной из церквей Сергиевой лавры есть двуглавый орел в алтаре за престолом; но в каком положении? Он держит на раменах своих запрестольный крест, будто это прилично церкви и знаменательно. Это подает мысль, что православное государство чтит и поддерживает православную церковь.⁴²⁰

I. Записка о. архимандрита Леонида⁴²² производит тяжелое впечатление.

Дело идет о неповиновении двух иеромонахов и иepoдиакона. Но изложение дела начинается указанием на убеждения г. Мансурова⁴²³, уравнивающего будто бы Иерусалим с Парижем, и на состояние женского приюта.

Настоятель миссии нe говорит, обратил ли внимание на порядок мужского приюта, что̀ ближе и удобнее, и чем был бы охранен и женский; но с усилием проникает в нечистые тайны последнего, и обнаруживает их.

Строя систему соумышлений против себя, он или слишком много знает, или слишком много догадывается, а также и слишком много рассказывает, не рассуждая, что без свидетельств рассказы не суть доказательства.

Странно, что всех восставших на него он сам ceбе приготовил своим избранием, не взяв с собою никого, достаточно известного.

«Тая в сердце злобу». Сердцевидец ли вы? Не тяжело ли это? Подобное обращение к близким могло ли располагать в искренней близости, к миру и послушанию?

«Было ли при этом (при словах против нечистой жизни) указание на вас, не помню». Неудивительно, если слышаший cие принял почти за признание. Так говоря о консуле⁴²⁴ заочно и так оправдываясь, архимандрит сам против себя возбуждал недоброжелательство.

Члены миссии требовали поверки сумм. Архимандрит молчал. Для чего же он не сказал им, что поверка была, и должна быть в узаконенное время? Если же месячного счета сумм при свидетелях не было, то он подал случай к неприятному требованию. Здесь он должен был следовать закону предосторожности, охранить действование начальника от нарекания, а не оптинскому правилу безусловного доверия и подчинения начальнику.

В воскресенье, 3 января, когда архимандрит облачался в алтарь к совершению литургии, и поданы были поручи, не соответствующие облачению, и переменить их иеромонах Иoaнн неприятным образом отказался, архимандрит почувствовал себя не здоровым, и не стал служить литургию. Иоанну принадлежит худая средина сего происшествия, а самому архимандриту худое начало и худой конец. Архимандрит должен был не обращать внимания на разность поручей с прочим облачением, особенно зная недостаток послушания в своих сослужителях, и тогда служение совершилось бы в мире. И услышав неприятный отказ Иоанна, архимандрит должен был не продолжать спора, и совершить богослужение в мире, хотя бы и ненавидящие мира были близ его. В искушении должно было искать таинств помощи Господа, а не бежать от Него.

Впрочем, в лице и действиях архимандрита видны тяжелое обхождение с окружающими, суровое настояние на права и преимущества начальника, слова и поступки неосмотрительные, но не дела беззаконные.

II. Лучше ли действие противников его?

Донос их начинается тем, что лицо архимандрита по временам багровеет, то раздуваясь, то опускаясь и проч. Но об этом можно было бы поговорить с врачом, а не доносить консулу. Приметно, им хочется представить его умоповрежденным; но они не смеют сего выговорить, потому что этому противоречат и его поступки, и его переписка.

Доносят, что архимандрит в священнослужении показывает рассеянность и забывчивость, и часто бывает нужно подсказывать ему возгласы. Об этом, если и правда, прилично было бы поговорить с духовником архимандрита, а не доносить консулу.

Доносят, что архимандрит при архирейском служении в храме Bocкресения завел ссору с иepoмoнaxoм прежней миссии; но пред причащением Святых Тайн поклонился ему в ноги, прося прощения, и после жаловался на того же иepoмонаxa apxиерею. Какое право и какую надобность имели доносители вступаться в чужое для них дело иеpoмoнaxa прежней миссии, и рассказывать случай бездоказательно, даже не именуя сего иepoмонaxa? И если архимандрит впал в искушение оскорбить брата, но тут же испросил у него прощения, поклонясь ему в ноги: не следовало ли покрыть ceй случая христианскою любовию? Благонамеренно ли делать из сего донос на начальника?

Доносят, что архимандрит пред самым причащением в алтаре (впрочем, не будучи служащим) мирил иepoдиакона с регентом. Неуместно, если правда: но консулу-ли надлежало доносить о сем?

Доносят, что архимандрит в келии Арсения произнес богохульство, и того же самого Арсения, доносителя, называют свидетелем сего случая. Есть ли здесь здравый юридический смысл.?

Доносят, что однажды, в Гефсимании, архимандрит не хотел допустить иepoдиакона Арсения до священнослужения без исповеди. О чем тут доносить? И прилично ли доносить о сем консулу?

Доносят, что архимандрит злословил высшую Иерусалимскую иepapxию. Донос бездоказательный.

Доносят, что он вмешивался в управление греческих монастырей. Во-первых, это невероятно, во-вторых, какое до сего дело подчиненным членам миссии? Жаловаться надлежало монастырям; но сего не видно.

Доносят, что архимандрит не позволил читать в церкви поучений. Если это и правда, это не требует доноса, и нейдет к консулу. Архимандрит, воспитанник пустынного монастыря, вероятно, поддерживает полный и протяженный чин богослужения, и потому не находить удобным длить еще время службы поучением, которое и не совсем удобно для разноязычных и разнонаречных богомольцев.

Доносят, что архимандрит запрещал иеромонаху Гедеону принимать на исповедь чиновников. Этому могли быть причины, о которых не консулу судить должно. Иеромонаху нет причины на cие жаловаться; ибо вообще принимать монашествующим на исповедь разрешение дается по усмотрению начальства. И особенно нет причины троим доносить о том, что касается до одного; это дело скопища.

Доносят, что архимандрит притесняет Каминского⁴²⁵. Это донос бездоказательный, голословный, и вмешательство в чужое дело. Каминский не жалуется, а за него жалуются три монаха.

Доносят, что архимандрит иеродиакона Арсения ругал и причинял тем вред его здоровью, и не допускал его служить более двух дней в неделю. И здесь в дело одного лица скопищем входят трое; и на что̀ тут жаловаться, что слабому здоровьем иеродиакону архимандрит не велит ежедневно служить, может быть, именно щадя его здоровье? Догадка о намерении архимандрита увеличить штат ничем не доказана.

Доносят, что архимандрит иepoдиaкoнa Арсения, против его воли, намеревался представить к иepoмoнашеству. Ничем не доказано, что намеревался. И какое в том преступление, если бы намеревался? И нужно ли жаловаться на это, что̀ намеревался сделать, но чего не сделал? И для чего в cиe незначительное обстоятельство одного вмешиваться троим? Здесь нет ни тени справедливости; и видно только соумышление, которое, быв ослеплено недоброжелательством, видит преступление там, где его вовсе нет.

Доносят, что архимандрит певчих не удовлетворяет жалованьем, и обращается с ними негуманно. Если это и правда, то право жаловаться принадлежит певчим, а три монаха, вмешиваясь в cиe, обнаруживают только свое мятежное расположение против начальника миссии.

Доносят, что архимандрит удержал у себя столовые деньги членов миссии за декабрь. Вот один пункт, по которому имеют право жаловаться три монаха. Но надобно еще спросить архимандрита, точно ли удержаны деньги и по какой причине.

Доносят, что архимандрит церковными суммами распоряжается своекорыстно. Донос бездоказательный и голословный.

III. Из дела видно далее, что два иеpoмонаxa и иеродиакон, доносители на архимандрита, и ответчики по его доносу, сами себя сделали следователями по своему делу; допросили двух келейников архимандрита, и допрос их представили консулу.

О происшествии, что архимандрит облачился, и, по неудовольствию на поручи, не совершил литургии, они также допросили трех монахов, и с приложением сих допросов донесли на рассмотрение патриаршему наместнику, митрополиту Мелетию, то есть, чужому начальству, а не своему.

Тому же митрополиту иepoмонах Иоанн, при рапорте, представил спорные поручи, и просил препроводить их к консулу для отсылки к русскому начальству.

Поручи к консулу! Поручи к русскому начальству, и чрез греческого митрополита, и чрез консула!

Как изъяснить такие странные поступки, если не преобладающим недоброжелательством, от которого затмилось здравое рассуждение?

IV. Утомительно было бы преследовать все черты сего дела, в которых истина дела затмевается призрачными видами и несообразностями.

Но вышеизложенное, кажется, открывает довольно твердый путь к следующим заключениям.

1) Архимандрит Леонид, тяжело начальствовавший, пoдвергшийся неблагорасположению подчиненных, и, при открывшемся их неповиновении, не оказавший великодушной рассудительности, а позволивший ceбе поступки, которые представляют его самого в странном виде, не может с пользою оставаться начальником миссии.

2) Иеромонахи Гедеон и Иоанн и иepoдиакон Apceний, оказавшие начальнику миссии неповиновение и нанесение оскорбления, и сделавшие на него доносы, частию несправедливые, частию неуместные, большею частию бездоказательные, обращенные не к подлежащему начальству, должны быть, как нетерпимые, удалены из миссии и подвергнуты законной ответственности.

I. В предшествовавшей записке рассматриваемы были действия духовных лиц миссии. Желательно было не касаться других лиц, к которым разнообразно прикасалось cиe дело. Но необходимым оказывается и cию соприкосновенность очистить, по возможности, от темноты и призрачных видов.

II. Г. консул Карцов, в письме от 6 марта текущего года, писал о иepycaлимском патриархе: «некоторые из поступков о. Леонида казались ему до того предосудительными, что неизбежно требовали церковного наказания, т. е. временного отлучения от священнодействий». Какие это поступки, не объясняют ни патриарх, ни консул. Патриарх в письме к г. посланнику, от 11 марта, изъявляет уверенность, что Святейший Синод «поспешить сделать нужное исправление, восстановивши требуемый порядок и согласие». В сих словах не видно мысли о поступках, достойных удаления от священнослужения. Ни одного такого поступка не указано и в составляющих ocнoвaниe сего дела доносах трех монахов, что можно видеть из предшествовавшей записки.

III. Консул замечает, что во время посещения патриархом русской церкви «Леонид заперся в своей квартире». Архимандрит объяснил cиe тем, что патриарший наместник, митрополит Мелетий, и сам патриарх присоветовали ему держать себя в стороне, чтобы не обнаружить публично антагонизма его подчиненных против него, к соблазну народа.

IV. В письме 30 марта консул говорит, что патриарх, выражаясь осторожно, «все-таки приписывает, по-видимому, архимандриту Леониду вину в несогласии».

Здесь, во-первых, мнение патриарха г. консул представляет совсем не так строгим и решительным, как представляет оное в предыдущем письме. Блаженнейший ли патриарх по каким-либо новым сведениям изменил свое строгое суждение, или г. консул в первом случае передал его суждение в усиленном виде?

Bo-вторых, речь г. консула показывает, что он oт пaтpиapxa хочет узнать истину дела. Но кто лучше консула мог знать ее? И не от него ли должен был патриарх получить верные сведения к исправлению, может быть, дошедших до патриарха неверных?

И неужели г. консул, опираясь в деле на то, что патриарх думает «по-видимому», сам не мог понять в доносе трех монахов, действительно ли архимандрит достоин тяжкого осуждения за то, что требовал oт иepoдиакона исповеди пред священнослужением, или за то, что иepoдиаконa, без его согласия, намеревался представить к произведению в иеpoмонаха, и пр.?

V. Далее, в письме г. консул говорит, что, «при настоящих условиях», пребывание архимандрита Леонида в Иеруесалиме едва ли полезно. Но какие это настоящие условия, не объясняет.

VI. Архимандрит пишет, что во время отсутствия его из Иepyсалима в обитель преподобного Саввы, члены миссии, посредством подобранных ключей, вошли в его кабинет, и перерыли все его бумаги. Происшествие cиe таково, что трудно представить на cиe свидетелей. Но архимандрит ничем не подал причины не доверять его честному слову. При том он подтверждает дело последующими обстоятельствами, похищением тайных донесений его начальству, доведением их до сведения блаженнейшего пaтpиapxa, и последовавшим его негодованием. Охранительный дух, беспристрастие и проницательность, кажется, могли дать г. консулу возможность, или не допустить сего недостойного дела, или обличить оное, и облегчить последствия.

VII. Если г. консул прочитал писанное к нему письмо иepoдиaкoнa Apceния, в котором сей говорит о своем несогласии с архимандритом Леонидом «в понятиях о произвольной нищете, смирении, молитве, терпении, посте и о многом другом»; образчик взглядов архимандрита, несогласных с православными, представляет в том, что архимандрит не ел говядины: выражается о своем начальнике насмешками, которые и в устах светского человека были бы неблагопристойны: «завернулся в шкуру невинного ягненка; «пробует действовать обоюдоострым мечом гражданской и духовной власти, скованным в Риме»; «не знаю, как провез эту контрабанду»; «благословение о. Леонида дешевеет и наскучивает, как демьянова уха»; «о. архимандрита сбила с пути заманчивая идея сделаться царьком-помещиком в общежительном иepуcaлимском русском монастыре», и пр., – бездоказательно делает на архимандрита такие доносы и приписывает ему такие речи, которые, по самой крайности своей, выходят из пределов вероятия; – если это письмо прочитал г. консул, и не ощутил недоверия ни к нравственному характеру доносителя, ни к содержанию доносов, но безотчетно принял их с доверием: то это поистине достойно удивления. Кажется, он мог бы поступить по Евангелию: обличи его между тобою и тем единем. Иное объяснилось бы просто, и обличило бы донос. Например, столовые деньги архимандрит удерживал, вероятно, для того, чтобы устроить общий стол, чтобы монахи миссии не ходили обедать в трактир.

VIII. Дело вели тайно, и, не дав случая архимандриту оправдаться, довели оное до того, что чрез секретаря консульства объявлена архимандриту воля его блаженства, что до окончания дела он запрещает архимандриту бывать у него, и участвовать в церковных торжествах и служении страстной седмицы.

К сожалению, в сем случае, архимандрит сам увеличил неприятность своего положения. Патриарх запретил ему приходить к ceбе: это было, бесспорно, в его воле, как и всякого домовладыки. Запретить ему участвовать в церковных торжествах и служения страстной седмицы, то есть, соборных служениях храма гроба Господня, на это имел патриарх право в своей церкви. Но он не произнес архимандриту запрещения в священнослужении, на что, в отношении к священнослужителю чужой области мог бы решиться только в чрезвычайных обстоятельствах, при уверенности, что и Святейший Синод найдет cиe сделанным по необходимости. Архимандрит без нужды расширил вопрос; обратился к консулу за письменным ответом; не получил его, и связал себя недоумением. Он, без вопроса, мог служить в своей церкви; а если до сего не пустили бы его другие члены миссии, то это, по крайней мере, представило бы новое доказательство его невинности и их виновности.

IX. Неясно в деле yпoминание о указе Святейшего Синода. Не видно, какое решение последовало от Святейшего Синода о немирных членах миссии; не видно, объявил ли им cиe решение архимандрит. Он объявил консулу; сей отвечал, что знает, и указ, по-видимому, остался необъявленным, что̀ должен был сделать начальник миссии, дабы или был исполнен указ, или обличилось непослушание Святейшему Синоду. Теперь не остаются ли мятежные преслушники указа прикрыты тем, что он им не объявлен?

X. Из того, что здесь изложено, должен родиться вопрос: сообразно ли с последними обстоятельствами дела поступят так, как предположено в окончании предыдущей по сему делу записке? И не нужно ли, удалив из миссии мятежников, на некоторое время оставить архимандрита, чтобы поддержать его достоинство и в лице его достоинство российской иеpapxии: иначе мятежное coyмышление может почитать его убитым, хотя и не может приписать себе победу.

XI. Полагаю, что Святейшему Синоду нельзя будет остаться в молчании и о действиях г. консула.

Незаконно г. консул принял донос о предметах, подлежащих рассмотрению исключительно духовного начальства, как то, что архимандрит Леонид не хотел допустить Apceния до священнослужения без исповеди, что Гедеону не позволяет принимать на исповедь, и пp.

Незаконно принял г. консул донос, в котором доносители вмешиваются в чужие дела, глас о себе имеющие, как например, что архимандрит притесняет Каминского.

Незаконно принял донос, сделанный скопом; потому что многие случаи, заключавшиеся в доносе, касаются одного лица, которому и принадлежит право доносить или жаловаться, а доносят трое.

Святейший Синод мог бы с терпением прейти cиe молчанием, если бы от сего не произошло великого вреда; но произошел великий вред. Если бы г. консул не принял в действие доноса: непокорность членов миссии была бы остановлена на первом шагу, и порядок мог быть поддержан. Но когда он не только принял донос в действие, но еще, как видно из письма к нему Apceния, «любопытствовал узнать все события», и «неоднократным напоминанием» побуждал к продолжению доносов, и таким образом оказал расположение поддерживать доносителей: то это повело к тому, что непокорные исторгли у начальника миссии власть и своевольно приняли ее на себя. Cиe происходило пред глазами г. консула, и ни из чего не видно, чтобы он поддерживал законного начальника против возмутившихся.

Если такой образ действования со стороны г. консула продолжится, то никакая духовная миссия в Иерусалиме в порядке существовать не может. Сто̀ит только представить незаконный и несправедливый донос г. консулу, и законный начальник будет низринут, и незаконные доносители сделаются властителями.

Полагаю, что долг справедливости и охранения порядка не позволят Святейшему Синоду взирать на cиe бездейственно.

26–27 Апреля, 1865 г.⁴²⁶

Было ли совещание с церковными правилами, когда родилась мысль в русской церкви, в Иерусалиме, поставить престол иерусалимского патриарха? Вот он прислан из Петербурга; патриарх лично назначил для него место в церкви. Вслед за тем он законного начальника русской миссии не допускает в свою церковь, а мятежных монахов допускает. Блаженнейший патриарх прекрасно бы поступил, если бы сказал: в сей церкви, по правилам церковным, не следует быть моему престолу, а престолу Всероссийского Синода. Теперь дело поставлено иначе. Может придти время, когда патриарх скажет: в сей церкви мой престол, следственно и начальство; запретить архимандриту русской миссии священнослужение и выслать его из Иерусалима. И таким образом произойдет или явное унижение Всероссийской церкви, или столкновение и препирательство двух церквей, горестное и бедственное для всего православия.

Святейшему Синоду предлежит рассудить, как поступить в отношении к неприятному, которое уже произошло, чтобы заградить путь к худшему, которое может придти.⁴²⁷

Немилостиво отвечает блаженнейших патриарх на почесть, оказанную ему поставлением его престола в церкви, принадлежащей Российскому Синоду.

Не церковное то дело, что он направляет на Святейший Синод действие светской власти.⁴²⁸

Требуемое от меня мнение состоит в следующем:

1) Немедленно вызвать иеромонаха Иоанна и иеродиакона Арсения, по делам службы.

2) Гедеон может оставаться до дальнейшего усмотрения.

3) Чтобы неповиновение двух монахов не было простерто и до Святейшего Синода, просить г. министра иностранных дел, чтобы консул содействовал немедленному их отправлению.

4) На неприятное послание патриарха⁴²⁹ отвечать не от Святейшего Синода, а, по его поручению, чрез первенствующего члена, oбъяснительно и умиротворительно. Чтобы яснее показать сию мысль, при сем прилагаю проект, что̀ и как можно было бы написать к патриарху.

К сему отношению и к посланию должна быть приложена выписка из дела. Ее можно составить из предшествовавших моих двух записок, пропустив то, что касается до архимандрита Леонида, кроме существенных обстоятельств настоящего дела, и то, что̀ говорено о незаконностях консула.

5) Г. министру иностранных дел послать такую же выписку из дела, с показанием о незаконности консула. Думаю справедливым и необходимым просить, чтобы консулу дан был другой пост, а на место его назначен другой, чтобы прекратить покровительство возмутившимся членам духовной миссии.

6) Двух монахов по доносу допросить в Петербурге, а архимандриту Леониду послать вопросы.

7) Просить содействия министерства иностранных дел, чтобы консульство способствовало возвращению законному начальнику миссии власти, исторгнутой у него возмутившимися.

8) Что по сему откроется, покажет, какое должно быть дальнейшее движение и окончание дела.⁴³⁰

Проект.

Блаженнейший владыко, высокопочтимый архипастырь.

Святейший Правительствующий Всероссийский Синод, обыкши принимать от вашего блаженства и простирать к вам слово мира и взаимного братолюбия, и желая сохранить cиe утешительное с вами, блаженнейший владыко, общение непомраченным никакою постороннею тению, предоставил мне произнесть пред нами слово глубокой скорби, с которою он выслушал в послании вашем изъявление весьма неблаговолительного воззрения на начальника российской духовной миссии во святом граде Иерусалиме, архимандрита Леонида.

К скорби присоединилось удивление, что сей муж, некогда с достоинством находившийся в императорской службе, потом, по отречении от мира, долгое время, также с несомненным достоинством, проходивший монашескую жизнь в обители, преимущественно известной духовным благоустройством, в короткое время пребывания его в Иерусалиме подвергся обвинению в бесчинном и беззаконном поведении, впрочем без определенного указания; кем он обвиняется, какие позволил себе беззаконные действия, и подкреплены ли обвинения законными доказательствами.

Святейший Синод имеет на документах основанные сведения, что иеромонахи Иоанн и Гедеон и иеродиакон Apceний представили в консульство на архимандрита Леонида жалобы и доносы, частию такие, которые не могут быть рассматриваемы светским начальством, частию не заключающие в себе никакой действительной вины, частию обнаруживающие их противозаконное вмешательство в дела для них посторонние, и следственно обвинявшие их самих; архимандрит же ни в чем законным образом не обличен.

Важнейшая же вина означенных двух иеромонахов и иеродиакона есть та, что они самовольно устранили архимандрита Леонида от начальствования, и приняли на себя власть. Чтобы не обременить здесь ваше блаженство подробностями, но чтобы ясное доставить вам удостоверение в истине, при сем прилагается выписка из имеющегося в Святейшем Синоде дела.⁴³¹

Святейший Синод не сомневается, что ваше блаженство если бы имели в виду сии сведения, на несомненных документах основанные, то, с свойственным вам великодушием и предусмотрительностию, удержались бы от решительного осуждения архимандрита Леонида, до приведения дела в законную ясность.

По-видимому, к сему могло расположить вас и то обстоятельство, что архимандрит Леонид есть духовный сын преосвященного Мелетия петрского, наместника вашего престола. Сей досточтимый муж, без сомнения, не решился бы иметь духовным сыном человека «бесчинного и беззаконного поведения».

По всему здесь изложенному Святейший Синод нашел справедливым предоставить мне благопочтительнейше просить вас, блаженнейший владыко, не лишать архимандрита Леонида вашего милостивого воззрения, доколе дело о нем и его подчиненных получит законную ясность.

Святейший Синод не допустит, чтобы пред лицом вашим был кто-нибудь из священнослужителей Российской церкви, действительно недостойный вашего милостивого воззрения.

Ваша благость и яже о Господе любовь не попустит, чтобы погрешности меньшей братии пали хотя пылинкою на чистую, вековую, взаимную любовь священноначалий и церквей.

20 мая, 1865 года⁴³²

Письмо, от 18-го дня мая⁴³³, дает несколько новый вид делу иерусалимской духовной миссии, но неясный, и, по моему мнению, недовольно у6еждающий.

Грамота блаженнейшего патриарха не имелась в виду; но, мне кажется, в ней сказано более, нежели только то, что он не дозволяет архимандриту Леониду служить на святых местах. И если только то, – для чего было и говорить сие? Русское духовенство и без сих слов иногда не хочет служить в иерусалимском храме без позволения патриарха или его наместника. Следственно слова патриарха означали прещение и наказание.

Впрочем, если архимандрит служит, то или он не был запрещен патриархом, или запрещение смягчено и ограничено.

Сведения об архимандрите Леониде неутешительны; но не происходят ли они из одного источника, из усиленных неблагонамеренных разглашений возмутившихся монахов, так же несправедливых, как их письменные доносы, сами себя обличающие?

Чтобы архимандрит неверен был в употреблении вверенных ему денег, это невероятно.

Раздражение патриарха происходит, без сомнения, частию от внушения, частию от скраденных у архимандрита секретных донесений, касающихся иерусалимской иерархии, и следственно немного доказывается против архимандрита.

Если не решиться верить невероятному, то надобно усомниться в верности показаний, что архимандрит, на совете не обнаруживши враждебности, отвечал, что он действует на основании инструкций, и что Саруф⁴³⁴ деятельно занимается возбуждением арабского населения против греческого духовенства. Какую в сем цель и какую надежду может иметь Саруф, сам будучи прав?

Если послан будет в Иерусалим архимандрит Антонин⁴³⁵, то с каким поручением? Если в качестве посредника и примирителя, то можно ли ожидать успеха? Действуя скромно и мирно, решится ли он при том сказать некоторые твердые слова патриарху, чтобы разрешить его предубеждения против архимандрита Леонида, и консулу, чтобы изъяснить ему направильность принятия доносов, переданных от него, и следствия? Будет ли иметь довольно силы, чтобы сделать послушными возмутившихся монахов? Трудно решиться утверждать cиe.

Надежно ли определить архимандрита Антонина на время начальником миссии, а Леонида на тоже время перевесть на его место? В сем случае жребий Леонида не будет отягощен; неудовольствия патриарха и консула лишены пищи; Антонину надобно будет только принять миссию и управлять ею, извлекая из несчастного опыта предшественника правила осторожности.

Монахам, доносчикам, объявить, что, прежде увольнения их в путешествие⁴³⁶, они должны явиться или в Синод или к первенствующему члену его для объяснения по их делам, для чего и отправить⁴³⁷ их немедленно, при содействии консульства.⁴³⁸

Из приложений к отношению вашего сиятельства, от 16 июля (№ 3739), видно, что иеромонах российской в иерусалиме духовной миссии Иоанн и иеродиакон Арсений проехали чрез Константинополь в Одессу. Это несколько уменьшает затруднения в деле о неустройствах миссии. Теперь было бы полезно поручить искусному и доброжелательному лицу расположить Иоанна и Арсения к откровенному объяснению дела. Для сего нужно спрашивать их порознь, с предосторожностию против соглашения в ответах. К откровенному объяснению расположить можно каждого из них представлением, что незаконность их доносов очевидна, и что они в лучшем виде представят себя, когда откровенно объяснят, что ввело их на незаконный путь. Например, что̀ побудило вменить в преступление архимандриту Леониду, никак не чуждое монашеской дисциплины, требование предварить священнослужение очищением совести чрез исповедь? И если находили в сем вину: можно ли было не понять, что дело сие не подлежит рассмотрению консула, а духовного начальства? По чему же с сим обратились к консулу? Подобных вопросов требуют многие обстоятельства дела, и, если удастся расположить вопрошаемых к откровенности, открытие источников дела может объяснить его явления. За сим на те части доноса, которые не обличают сами себя, нужно потребовать доказательств, также от каждого порознь. Такое направление дела соответствовало бы как обыкновенному порядку, так и особенностям настоящего дела.⁴³⁹

При отношении вашего сиятельства, от 26 августа, № 4344, сообщено мне, в списке, отношение г. посланника в Константинополе, из которого видно, что он убедил консула в Иерусалиме примирить блаженнейшего патриарха с архимандритом Леонидом, и что он желает ускорительного извещения об окончательном назначении архимандрита Леонида.

Если примирение может состояться, то оно должно совершиться еще во время пребывания архимандрита в Иерусалиме; ибо иначе, оно не имело бы значения, и не произвело бы желаемого впечатления.

Посему надлежало бы не очень спешить отбытием архимандрита Леонида из Иерусалима.

Что касается до окончательного решения о архимандрите Леониде: для сего небесполезно было бы знать, взяты ли от Иоанна и Арсения показания, как предположено в отношении моем, от 26 июля, и что̀ по ним открылось.

Далее, с вопросом отозвания архимандрита Леонида связан вопрос о назначении на его место. Думаю, может для сего быть употреблен архимандрит Ювеналий⁴⁴⁰, находящийся ныне в курской епархии.

Он был в Иерусалиме иеромонахом в составе миссии преосвященного Кирилла, и более Леонида способен употребить в обращении с людьми осмотрительность и осторожность, где они особенно нужны.

4–6 Сентября, 1865 г.⁴⁴¹

Конфиденциально.

Сиятельный граф, милостивый государь.

Ответствую на сведения, доставленные отношением, от 2 сего сентября, № 106.

Итак, дело архимандрита Леонида, казалось, постановленное на ясный путь, опять затмевается.

Непонятно, почему отношение первенствующего члена Святейшего Синода к иерусалимскому патриарху остановлено на пути⁴⁴². Неужели не должно Святейшему Синоду справедливым ответом, со всею скромностию, отнестись к защищающему несправедливую сторону и небрежливость служащих в чужом пределе?

Жаль, что неизвестно, спрошены ли, и что̀ показали возвратившиеся в Россию доносители на архимандрита Леонида.

Не верят письмам архимандрита, который представляют его благорасположенным; но на каком же основании верят противному? Безопасно верят словам людей, которые, очевидно, вошли в дело не с правой стороны, приняли и защищают донос, который незаконно был принят и который обличает самих доносчиков.

Архимандрит обвиняется в корыстолюбии. Но, во-первых, ничем сего не доказывают; во-вторых, это порок, достойный осуждения, но не такого преследования, какому подвергается архимандрит; в-третьих, трудно представить, как его корыстолюбие может действовать во вред другим. Не в том ли только состоит его корыстолюбие, что он бережливо давал деньги членам миссии, чтобы, по возможности, препятствовать неправильному и роскошному употреблению?

Открытое до сих пор состояние дел таково, что доносители несправедливы, что̀ обличается самыми их бумагами; виновность архимандрита ничем не доказана, кроме одного нерассудительного, но никому невредного поступка, что он, возмутясь непослушанием ризничего, не стал совершать литургии, для которой уже облачился было.

Благоволите употребить возможное споспешествование, чтобы правда открыта была в истинной ее мере и защищена, и чтобы не держала верх неправда.⁴⁴³

При отношении, от 23 ноября, 1865 года, № 5981, препроводив ко мне копию донесения архимандрита Антонина Святейшему Синоду, от 18 минувшего октября, № 6⁴⁴⁴, по делу о неустройствах, бывших в иерусалимской духовной миссии, ваше сиятельство изволили требовать моего мнения по содержанию этой бумаги.

Чтением сего донесения оставлено во мне чувство скорби, и о том, что неприятное дело не выходит из запутанности, и о бедном архимандрите Леониде, на которого одного обрушивают всю тяжесть сего дела, мимо виновных более его, и наконец о самом архимандрите Антонине, служащем с признаками достоинства и с надеждою более значительного и более полезного служения, но в настоящем деле представившем опыт, не соответствующий его достоинству.

Именем правосудия покорнейше прошу ваше сиятельство, чтобы обращено было внимание на прилагаемую при сем записку, в которой изложен разбор донесения и мое мнение, и при том не одно, потому что архимандрит Антонин ввел в свое донесение и такие предметы, о которых не было ему предписано в указе Святейшего Синода.

Если к сему принять в соображение две записки по сему делу, основанные на подлинных бумагах архимандрита Леонида и его противников, препровожденные мною прежде к предшественнику вашего сиятельства, и предполагаемое мною вопрошение Иоанна и Арсения: то сего, по моему мнению, достаточно будет, чтобы сим кратчайшим способом придти к разрешению сего дела, и, вероятно, Святейший Синод не одного архимандрита Леонида виновным считает, Иоанна и Арсения виновными много, а Гедеона способным получить помилование, как не столько действовавшего, сколько страдательно увлеченного другими. Архимандрит Антонин имел его пред глазами; одобряет его; следственно он способен дать показание искреннее, и, если бы архимандрит Антонин спросил его, по всей вероятности, мог бы получить сведения, служащие к справедливому объяснению дела.

10 Декабря 1865, года.

I. Дабы, при рассмотрении сего акта, в самом начале стать в беспристрастное положение и ввести настоящее рассмотрение в соотношение с предыдущими частями дела, надобно прежде всего сказать, что архимандрит Леонид в происшедших неустройствах не может быть признан безвинным. Один, несомненно известный, поступок его в церкви сильно обличает его. Вошед в алтарь для совершения литургии, начав облачаться, по ничтожной причине, за одну часть облачения непраздничную, он вошел в алтарь в повелительный спор с ризничим, и возмутился так, что лишил себя богослужения, и безвременно удалился из церкви. Если в церкви, по приготовлении к священнослужению, он не сохранил терпения и власти над собою, то становится вероятным, что тем более в других случаях поступки его с подчиненными могли быть не мирны, способны возбуждать неудовольствие, и подавать повод к неустройствам. Впрочем, какие еще были с его стороны незаконные поступки, это еще остается открыть и доказать. Но, с другой стороны, подчиненные его, доносители на него, в собственных своих донесениях и письмах, находящихся в руках начальства, обнаружили, что жаловались на действия, не подлежавшие жалобе, что жалобы приносили не по принадлежности, что вмешивались в дела, глас о себе имеющие, что употребляли о архимандрите Леониде выражения оскорбительные и насмешливые, недостойные не только священнослужителя, но и мирянина, обнаруживающие низкий и беспокойный дух. И, что̀ еще важнее, мятежным образом отняли у начальника миссии его начальство, церковь и общественную казну.

II. От Святейшего Синода поручено было архимандриту Антонину собрать сведения о происшедших неустройствах в иерусалимской духовной миссии. Из донесения его должно открыться, собирал ли он сведения, и о том ли, о чем предписано.

III. Он «находит себя в необходимости признаться, что не в состоянии изложить их (неустройства) исторически». Как же он будет излагать их? Если идеально, по догадкам, по подозрениям, то не сделает того, чего требует административное и судное дело.

IV. «По отзыву одной стороны, о. архимандрит Леонид уже шел сюда с тем, чтобы отмстить, кому считал нужным, если не за лицо, то за официальное положение своего предшественника».

Выражения: одна сторона, кому считал нужным, не деловые. В деле нужны имена.

Это не есть сведение о неустройствах, а догадка и подозрение.

Подозрение cиe вне пределов вероятия. Архимандрит Леонид не сторонник своего предшественника⁴⁴⁵; потому что он вышел из состава его миссии по неудовольствию, и в России не оказывался его приверженцем. И каким образом поступки его с избранными им самим подчиненными (так как все неустройства были между им и подчиненными) могли заключать в себе мщение за его предшественника?

Точно также неуместно упомянут извет другой стороны о какой-то «инструкции», клонившейся будто бы к притеснению архимандрита Леонида.

V. Как об одной из причин неустройств, говорит архимандрит о «свидетельствуемом, к удивлению, всеми здесь единогласно непомерном будто бы пристрастии архимандрита (Леонида) к деньгам».

Здесь обвинение архимандрита Леонида в корыстолюбии опровергается словом будто, и в тоже время доказывается всеобщим свидетельством. Чему верить?

Безыменное свидетельство пред законом не имеет силы, а имеют силу только свидетельства наименованных и признанных несомнительными свидетелей. Члены миссии, которые все вовлечены в противоборство архимандриту Леониду, не суть свидетели несомнительные: а посторонние как могут знать о корыстолюбивых действиях его? Корыстолюбие архимандрита могло вести к неустройствам, если он удерживал у членов миссии жалованье или какие-нибудь доходы: надобно было спросить – у кого, когда, сколько, и справиться по записям, в которых должны быть расписки в получении. Без сего дознания, оговор в корыстолюбии не имеет значения.

VI. Архимандрит Антонин осуждает названия: миссии, членов миссии, большое жалованье, как поводы к неустройствам. Таким образом он критикует распоряжения начальства, и даже насмехается, называя наименование миссии призрачным, вместо того, чтобы, по указу, собирать сведения. Название миссии не ведет к неповиновению, а название миссионеров членами миссии дает архимандрит Антонин неуместно. Посольство называется миссиею. Но служащее в посольстве не называются миссионерами: так и члены духовной миссии в Иерусалиме.

VII. Архимандрит Антонин учит нас, представляя в образец пропагандистские монастыри. Это не было ему поручено, и не относится к настоящему делу.

VIII. Не близко к настоящему делу, однако не без отношения к нему, архимандрит указывает отдаленный источник неустройств в том, что миссия, прежде самостоятельная, в последнее время лишилась самостоятельности пред властию консульства. Он пишет: «с передачею в хозяйство консульства всех русских заведений в Иерусалиме, миссия, дотоле считавшаяся если не собственницею, то распорядительницею всего, что было наше здесь, вдруг увидела себя без собственности, без прав, без власти, без силы, даже без совещательного голоса в устройстве наших дел палестинских! Такой переворот во взаимных отношениях двух ведомств естественным образом должен был возбуждать в одной стороне жаление об утраченном значении, а в другой некоторую долю надмения им. Отсюда взаимная холодность двух властей». Отсюда объясняется, например, та нелепость, что иеродиакон, от которого архимандрит требовал исповеди пред священнослужением, находит это для себя оскорбительным и жалуется на cиe не духовному начальству, а светскому лицу, консулу. Это от того, что он почитает консула всевластным, а архимандрита ничтожным.

Святейший Синод, без сомнения, обратит на cиe внимание, чтобы исправить отношение между начальником духовной миссии и консулом.

IX. Но архимандрит выходит из пределов правды, когда говорит: если причт «из консула делает себе начальника, то кто виноват в том? Никто, кроме самого положения вещей». Неправда. Члены миссии – священнослужители, паче других званий, обязаны не уклоняться от своего начальства, и лично виноваты, обращаясь к консулу, и особенно по предметам духовным.

X. Архимандрит Антонин очень далеко выходит из пределов данного ему поручения, прожектируя, чтобы начальник иерусалимской миссии был в Константинополе, и имел наместника в Иерусалиме.

Дело иерусалимской миссии такого рода, что им надобно управлять в Иерусалиме, а не в Константинополе, и если власть консула парализирует действия начальника миссии, то кольми паче наместника его.

XI. Архимандрит Антонин об архимандрите Леониде делает следующий отзыв: «о. архимандрит имеет похвальную ревность о нравственности, добром имени и интересах бывающих и проживающих здесь (в Иерусалиме) русских».

Если это справедливо, то нельзя оправдать тех тяжких жалоб, порицаний и унижающих поступков, которым подвергся архимандрит Леонид от подчиненных и неподчиненных.

XII. Как отдаленные причины нерасположения патриархии к миссии, архимандрит Антонин указывает упоминание в инструкциях о честолюбии греков, и о том, чтобы учить их порядку, блеск миссии и ее столкновение с интересами патриархии. Жаль, если так писано в инструкциях. В другой раз жаль, что тайные инструкции провозглашаются. Жаль, если воззрение патриарха на миссию сию не духовное.

XIII. Архимандрит Антонин приводит отзыв митрополита петрского, что архимандрит смеялся над его титлом, и отвращает поклонников от него, как духовника; и отзыв блаженнейшего патриарха, что Леонид отсоветовал поклонникам жертвовать в пользу святых мест. Здесь собственно начинается исполнение поручения Святейшего Синода. Свидетельства сии важны, по важности лиц; но Леонид, конечно, не говорил в присутствии патриарха и митрополита речей, которые выше показаны, следственно патриарх и митрополит свидетельствуют по слуху, и, может быть, по слуху от тех самых людей, которых усиленный антагонизм против Леонида так явен в деле. Итак, здесь надобно приложить закон о свидетельствующих по слуху.

XIV. Опять архимандрит Антонин отходит к вводным речам, и говорит, что миссия была поставлена в отношении к патриарху, как равный к равному. Это несправедливо. Никто не думал поставить архимандрита Леонида равным патриарху. Когда патриарх запретил Леониду быть в священнослужении в храм Воскресения, Леонид, сомневаясь в пространстве сего запрещения, не осмелился служить даже в своей церкви.

XV. Архимандрит Антонин приводит слова блаженнейшего патриарха, «что он не признает здесь никакого стороннего начальника, что единственный тут православный начальник он сам».

Да будет позволено сказать, что если блаженнейший патриарх признает настоятеля монастыря его ведомства начальником в его монастыре, без предосуждения своему верховному начальству, то почему не признавать и архимандрита миссии начальником над братиею миссии?

Когда церкви Восточная и Западная были в общении, патриарх константинопольский начальником римского в Константинополе апокpисиария не затруднялся признавать римского патриарха; почему же и блаженнейшему патриарху иерусалимскому начальником архимандрита миссии не признавать Святейший Всероссийский Синод? Блаженнейший патриарх, конечно, не согласится, чтобы московский епархиальный архиерей архимандриту иерусалимского, в Москве, подворья сказал: я здесь один начальник, и не признаю начальства блаженнейшего патриарха над подворьем.

XVI. Приводит еще слова патриарха: «не удалось с архиереем; не удалось с архимандритом; попробуем сойтись с простыми священниками». Последние слова не иное что значат, как то, что простого священника легче сделать безгласным, и обратить в послушника патриарху, а не Святейшему Синоду. Удивительно, что архимандрит выводит из сего, будто надобно удалить из Иерусалима начальство миссии в Константинополь. Это значит удалить из Иерусалима начальника миссии, имеющего некоторую силу, и оставить там простого священника, чтобы он, по слову апостола, был всем попрание.

XVII. Архимандрит Антонин восклицает: пусть константинопольская миссия не напрасно носит свое имя!

Это непонятно. В Константинополе есть императорская миссия и при ней архимандрит, настоятель посольской церкви, а духовной миссии нет.

XVIII. Архимандрит Антонин сильно критикует инструкцию начальника миссии за то, что ему поручен надзор за богомольцами, и выводит из сего разные неблагоприятные заключения.

Злоупотребление можно делать из всего. Но как известно, что некоторые богомольцы русские в Иерусалиме ведут себя так, что делают стыд русской нации, то благословно поручено начальнику миссии духовным и нравственным увещанием бесчинствующих исправлять, других охранять от их примера, а против неисправимых и нетерпимых предоставлять консулу принимать соответственные меры.

XIX. Если справедливо, что архимандрит Леонид домогался быть духовником, то это есть вина. Но не видно, чем это доказано.

XX. «Иеромонаху Иоанну запрещено было исповедывать под предлогом молодости».

Но чем доказано, что это был предлог, а не истинная причина?

XXI. Если подлинно архимандрит Леонид в основание сего запрещения полагал сведения, полученные духовным путем, то есть, чрез исповедь: это опять вина, и вина важная. Но опять не видно, чем это доказано.

XXII. Показание, что «идея пастырства не давала покоя архимандриту» Леониду, и описание последствий сего сделаны архимандритом Антонином идеально, без всякого указания на определенные действия и на доказательства.

XXIII. Не довольствуясь быть следователем, архимандрит Антонин хочет быть законодателем, и запретит поклонникам ходит в Иерусалим в другой раз ранее десяти лет после первого; запретить жить далее полугода. Это неудобоисполнимо, и может стеснить добрых, вместо худых.

XXIV. Еще раз очень темными чертами архимандрит Антонин изображает нравственный характер архимандрита Леонида: «озлобление его против своих врагов относилось и к прямым врагам его, и к друзьям врагов его, и даже к не врагам врагов его, и выражалось беспощадным образом». «Чувство мести, к сожалению, не только присуще, но и кажется приятным, едва ли даже не законным человеку (Леониду), в других отношениях великодушному». На чем основано это странное описание? Архимандрит Антонин во время неустройств иерусалимской миссии в Иерусалиме не был: он пришел только выпроводить оттуда архимандрита Леонида, уже лишенного всякого действия на других. Из донесения его видно, что он очень доверчиво слушал тех, которых дело представляет не благорасположенными к архимандриту Леониду. А ни о чем ни одного свидетеля, юридически правильного, не привел. Все доказательство странного описания заключается в том, что архимандрит Леонид в храме Воскресения оскорбил иepoмонaxa Вениамина, и тут же земным поклоном испросил у него прощения, и опять бранил его, и написал в Святейший Синод; и это основывается на словах консула. Но сам ли консул cиe видел и слышал, не из уст ли мятежных членов миссии получил сие сведение? Что написал Леонид в Святейший Синод? Из дела видно, что доверием консула не архимандрит Леонид пользовался, а его противники.

XXV. Архимандрит Антонин пишет: «ожесточенным преследованием (архимандрит Леонид) довел, как многие здесь убеждены в том, до гроба 6едного писателя Каминского». Кто многие? В чем состояло жестокое преследование? Имел ли архимандрит даже возможность такого преследования? Как поспешно духовный собрат на другого собрата бросает преступление убийства.

XXVI. Еще o6винение: «будто в Одессе сотни поклонников сидят и ожидают минуты, когда выедет отсюда о. Леонид». Прискорбно видеть, что и это баснословное обвинение введено в официальное донесение.

XXVII. «Сам архимандрит (Леонид) рассказывал, что в Яфе поклонников наших стращали (греки будто бы) тем, что у них на «постройках» архимандрит отберет все вещи».

То есть, архимандрит Леонид рассказывал, как на него клевещут, а архимандрит Антонин приводил cиe в доказательство того, что архимандрит Леонид виноват.

XXVIII. За сим архимандрит Антонин делает заключение: «таковым, по крайнему моему усмотрению, я нашел положение здешней миссии». Но он, кроме посторонних рассуждений, говорил почти только о начальнике миссии. Миссию составляет не один начальник, и не в нем одном обнаружены неустройства. Ничего не сказано о достоинств или недостоинстве прочих членов миссии, о справедливости или несправедливости их жалоб и доносов; ни слова не сказано о том, от чего и как произошло, что они перестали слушаться начальника миссии, отняли у него заведывание церковию, казною и доходами, в какой степени это произвольно, или произошло от какого-либо стечения обстоятельств, почему они о предметах даже духовных обратились с доносами не к духовному, а к светскому начальству, почему входили в дела, до них не касающиеся и глас о себе имеющие. Таким образом оказывается, что по важнейшим частям дела надлежащих сведений не собрано, и предписание Святейшего Синода не исполнено. Это было бы слишком неожиданно от лица, уже долгое время пользующегося добрым мнением и доверием начальства, если бы не объяснялось отчасти действием его глубокого уважения к отзывам лиц высокопоставленных, которое закрыло пред исследователем ту мысль, что их отзывы могли быть следствием неблагонамеренных, искусно проведенных, внушений со стороны недоброжелательствующих архимандриту Леониду членов миссии.

XXIX. Последнюю часть донесения архимандрита Антонина составляют десять статей, которые он называет выводами.

В первой из сих статей он приписывает патриарху «высокомерное обращение», и находит нужным «поддержать значение» миссии. Вот косвенное признание, что архимандрит Леонид был притесняем, и пострадал.

XXX. Во второй статье говорит: «нынешнему консулу в Иерусалиме могло бы быть предложено другое равночестное место». Вот опять сокровенное признание, что архимандрит Леонид потерпел от консула более, нежели позволяли бы порядок и справедливость.

XXXI. Удалить из Иерусалима консула архимандрит Антонин находит нужным соответственно политике благоразумия, «по которой не считается делом особенно хвальным своему соединяться с чужим для пoбopaния своего». Вот еще сокровенное признание, что непокорные члены миссии соединились с консулом, для поборания архимандрита Леонида.

XXXII. В третьей статье вопрошается: при назначении начальника миссии «не было ли бы найдено терпимым жертвовать некоторым образом достоинствами строгого иноческого подвижничества в пользу практической мудрости жизни»? Кажется, о. архимандрит Антонин сказал здесь более, нежели думал, будто практическая мудрость жизни требует пожертвования достоинствами монашескими, и будто к вредным последствиям общежительного монашества можно отнести неуместный поклон в ноги.

XXXIII. Между тем в сей же статье встречается об архимандрите Леониде следующий отзыв: «возвращаясь к лицу о. архимандрита Леонида, можно желать от всего сердца, чтобы и его достоинства, как истинного инока, и его ревность, святая и досточтимая, нашли себе вполне открытое, невозбранное поприще. Везде, где иноческая жизнь потребует себе у нас в отечестве устроителя, исправителя, обследователя и даже просто ученого исследователя, о. архимандрит Леонид может быть почитаем отлично пригодным деятелем». Если сей отзыв справедлив, то могут ли быт, вместе с сим, справедливы сделанные архимандритом Антонином отзывы о чрезмерном корыстолюбии, ожесточении, мстительности архимандрита Леонида? Противоречие сие объяснить можно только тем, что одобрение произнесено по собственному дознанию, а осуждения по доверчиво принятым внушениям.

XXXIV. В четвертой статье архимандрит Антонин почитает наилучшим делом дать миссии вид чисто монашеского учреждения, не общежительного, не подобного штатным монастырям, с общим аскетическим характером.

Не выражает точно, чего он хочет; но не того же ли⁴⁴⁶ хотел и архимандрит Леонид?

XXXV. В пятой статье в третий уже раз предлагается, чтобы начальник иерусалимской миссии был в Константинополе. И выше уже сказано о неудобствах сего предположения.

XXXVI. В шестой статье архимандрит Антонин соглашается быть настоятелем миссии; в седьмой назначает себя наместника, а в восьмой и девятой иеромонахов и других членов для миссии. В десятой статье говорит о певчих и о роде пения.

Здесь нечаянно проронено слово, что певчие миссии ходят только к литургии, а к прочим церковным службам не ходят, и что их надобно приневоливать идти в церковь. Таковы люди, которые восстали против своего начальника: между тем как на него одного возложены все вины.

XXXVII. Надобно полагать, что Святейший Синод дознание архимандрита Антонина найдет неудовлетворительным, и примет меры к дальнейшему открыто истины дела. Ближайшею по самому порядку дела и небезнадежною мерою было бы обстоятельное вопрошение двух, находящихся уже в России, непокорных членов миссии, порознь, по вопросным пунктам, внимательно составленным.

8–10 Декабря, 1865 года⁴⁴⁷

Обер-прокурор Святейшего Синода, граф Д. А. Толстой, при отношении, от 31 мая, 1866 г., за № 3351, препровождая митрополиту московскому копии: а) ответного письма патриарха иерусалимского на имя высокопреосвященного митрополита новгородского и с.-петербургского от 21 апреля; б) записки вице-канцлера по поводу письма патриарха, в) письма графа Н. П. Игнатьева, и г) частного письма архимандрита Антонина по делу о неустройствах в иерусалимской духовной миссии, просил архи- пастыря сообщить «указания о дальнейшем направлении дела».

Конфиденциально.

Cиятельнейший граф, милостивый государь.

Из сообщенного мне (от 31 мая, № 3351), в списке, послания блаженнейшего патриарха иерусалимского, от 21 апреля, необходимо рождается вопрос: какое должно быть дальнейшее направление сношений с его блаженством по делу о неустройствах российской, в Иерусалиме, духовной миссии? Вопрос трудный не потому, чтобы трудно было видеть правду, но потому, что представленная уже и доказанная правда встречена не мирным противоборством; а после такого опыта новое откровенное представление правды может обещать не успех, и только увеличение несогласия. Российская же иерархия неизменно расположена с своей стороны блюсти, по апостолу, единение духа в союзе мира, как бы ни была располажена иерарxия иерусалимская.

Но, с другой стороны, не должно предать правду. Не должно беззащитностию правды доставить преобладание неправде, вредное и теперь, и на будущее время.

К ограждению достоинства блаженнейшего патриарха, надобно полагать, что он подписал послание 21 апреля, по избытку доверия к внушившему и составившему оное.

На представленную в послании первенствующего члена Святейшего Синода правду и доказательства ее в послании патриарха не обращено никакого внимания.

Архимандрит Леонид описан в послании безобразными чертами, как то: бросающимся то на того, то на другого, чего и в доносах непокорных монахов не было писано, и, вместо доказательств, указано на бесчисленные заявления, и на жалобы целого народа, тогда как весь Иерусалим не составляет целого народа.

Патриарх говорит в послании: «мы никак не думали, что оказали неуважение к Святому Российскому Синоду». Это значит, что Синод вступается не за правду дела, а за то, что почитает себя оскорбленным, и при том так, что патриарх сего не ожидал, то есть, Святейший Синод напрасно считает себя оскорбленным. Может ли Святейший Синод оставить на себе такое обвинение?

Патриарх пишет в послании: «действуя в духе справедливости, мы навлекли на себя гнев Святейшего Синода». Здесь два обвинения: первое, будто Святейший Синод действует против справедливости, которую защищает патриарх; второе, будто Святейший Синод действует по страсти гнева.

Сии образцы содержания и выражения патриаршего послания показаны здесь для усмотрения, что послание не может быть оставлено без ответа, и что ответ не должен быть раболепно уступчивым, но, при возможном миролюбии, оправдательным для Святейшего Синода.

Проект такового ответа при сем прилагается.

При сем возвращаются относящиеся к настоящему делу бумаги при описи, при которой были присланы.

26 Июня, 1866 г.

Блаженнейший владыко, высокочтимый архипастырь.

Послание вашего блаженства встречено мною с глубоким уважением, и с надеждою, что из него воссияет свет совершенного мира между двумя православными священноначалиями, столь благопотребного для совершенного мира православных церквей. Но, с подобающею служению нашему искренностию, должен исповедать пред вами, блаженнейший владыко, что свет сей открылся мне не свободным от некоторых печальных теней.

В послании вашего блаженства, с выражением глубокой скорби, сказано, что вы никак не думали, что оказали неуважение Святому Российскому Синоду. Позвольте мне изъяснить истину, и принести оправдание. Ни Всероссийский Синод не поручал мне писать, ни я не писал в моем послании того, что вы оказали неуважение Всероссийскому Синоду. В послании моем изложено было на дело архимандрита Леонида воззрение Всероссийского Синода, неодинаковое с вашим воззрением, что нередко случается в делах, без нарушения взаимного уважения двух сторон, имеющих различные воззрения. В заключение, по поручения Синода, благопочтительнейше, я просил вас, блаженнейший владыко, не лишить архимандрита вашего милостивого воззрения, доколе дело о нем и его подчиненных получит законную ясность. Действованием Всероссийского Синода, очевидное, управлял дух мира, благоговение к святому иерусалимскому престолу и совершенное уважение к вашему блаженству.

Вот в послании вашем упоминается о архимандрите Леониде, что он бежал от вашего присутствия. Если удостоите внимания проложенное при моем послании, в особой записке, обстоятельное изложение дела, то изволите усмотреть, что он не бежал безрассудно, а уклонился по предосторожности, чтобы его подчиненные, вышедшие из повиновения, не обнаружили противоборства против него пред лицом вашим и не причинили соблазна в торжественном собрании; и на такое уклонение решился он по совету вашего наместника митрополита Мелетия. Если же к вашему наместнику архимандрит Леонид имел такое уважение, что подчинялся руководству его, то не может быть сомнения, что сохранял должное благоговение к вашему блаженству.

С трудом покоряюсь необходимости произнести еще слово, встреченное в послании вашего блаженства: вы приписываете Всероссийскому Синоду гнев. С твердостию свидетельствую, что не было ничего подобного ни в распоряжениях Святейшего Синода, ни в моем смиренном послании. В прискорбных обстоятельствах естественно чувство скорби; но сколь далек Bcepoccийский Синод от того, чтобы допустить гнев в участие своих действий, столь же неожиданно то, что он подвергается такому обвинению. Синод знает слово апостола, что гнев мужа правды Божия не соделовает.

Чтобы не утруждать более нашего внимания моими объяснениями, ограничусь признанием, что я нахожусь в недоумении, полезно ли будет предложить послание вашего блаженства Всероссийскому Синоду, или не полезнее ли будет, чтобы я один понес на себе бремя скорби, и, в надежде совершенного слова мира, сохранил обоим священноначалиям мир молчания.

Впрочем, я уверен, что, во всяком случае, Всероссийский Синод не допустит возвращения в Иерусалим архимандрита Леонида, который, имея несчастие лишиться вашего благоволения, и оставит архимандрита Антонина в Иерусалиме, по крайней мере, до тех пор, когда усмотрен будет другой, соответствующий требованиям тамошнего служения.

Смиренно полагаю сие дело и сии сношения к подножию ног Высочайшего Архипастыря Господа нашего Иисуса Христа. Который есть источный мир, и молю Его, дабы Своею вседействующею благодатию, матерь церквей, иерусалимскую церковь и церковь всероссийскую непрестанно сохранял в совершенном единении мира и любви до скончания века.

С сею мыслию и глубоким к вашему блаженству уважением (каковые чувствования разделяет со мною и весь Всероссийский Синод) имею сердечный долг и утешение быть и пребыть неизменно.

26 Июня, 1866 г.⁴⁴⁸

Товарищ oбеp-прокурора Святейшего Синода, Ю. В. Толстой, при двух отношениях от 21 и 27 августа, 1866 г., препроводил к митрополиту Филарету копию всеподданнейшей записки, с обстоятельным изложением всех нейстройств и столкновений, возникших в иерусалимской миссии за последнее время управления архимандрита Леонида, и копию с переписки, пo этому поводу, с патриархом Кириллом, вместе с тем доставил митрополиту копию с донесения архиепископа херсонского⁴⁴⁹ Святейшему Синоду и приложенное к нему объяснение бывшего члена иерусалимской миссии иеромонаха Иоанна по делу о беспорядках в миссии, и просил сообщить мнение «по содержанию означенных бумаг».

Сиятельнейший граф, милостивый государь.

По долго производящемуся делу о беспорядках иерусалимской духовной миссии, наконец имеется в виду первый допрос иеромонаха Иоанна.

В самых обыкновенных случаях, допросы производятся чрез постепенные вопросы, чтобы отвечающий побужден был отвечать без хитрости, не предвидя иногда, к чему поведет предложенный частный вопрос. Но сей предосторожности не взято в таком деле, где требуется особенное старание, чтобы вывести истину на свете из мрака соумышления.

Иеромонах Иоанн, вместо ответа о себе и своих делах, начинает показание указанием на первый беспорядок, произведенный архимандритом Леонидом, не объясняя, в чем он состоял; изъявляет начальству свое неудовольствие за продолжительность дела; приписывает архимандриту Леониду соблазнительные и ужасающие беспорядки, и, вместо объяснения и доказательств, перечисляет заглавия 13 бумаг вышедших из повиновения членов миссии, как будто заботясь только о том, чтобы не утаилась от начальства бумага, в которой написаны грубые насмешки над архимандритом Леонидом и кощунство над благословением священства.

Далее иеромонах Иоанн изъявляет неудовольствие на Святейший Синод за то распоряжение, что он и иеродиакон Apcений удалены из Москвы, а иеромонах Гедеон оставлен.

Далее Иoанн старается оправдать непослушных членов миссии в том, что они обращались с доносами мимо Святейшего Синода, представляя неверные и сами себе противоречащие доказательства, как то, что они сомневались, имеют ли право писать к Святейшему Синоду (каковое в необходимом случае имеет всякий сын церкви) и что боялись быть обвиненными за молчание (следственно признавали обязанность и имели побуждение обратиться к Святейшему Синоду).

Таким образом во всем показании иеромонаха Иoaнна нет личного допроса, а является адвокат и судья, а не допрашиваемый.

Однако, если не правдолюбие, то желание оправдаться вызвало на свет значительную в сем деле истину, в следующих словах иеромонаха Иoaннa: мы спрашивали у консула, к кому нам обращаться с бумагами, в случаях важных, и он отвечал, что у вас, кроме, меня и о. Леонида, нет в Иерусалиме других русских начальников, и обещал бумаги наши препроводить, куда следует.

Справедливость сего показания подтверждается ходом дела.

Полагаю, что г. консул не имел права так решительно и в таком обширном смысле объявить себя начальником духовной миссии, а должен был сказать, что по делам, требующим духовного распоряжения и суда, члены духовной миссии должны обращаться к Святейшему Синоду, а к нему, г. консулу, только по делам, требующим распоряжения и суда гражданского. Таким образом, г. консул своим отзывом и последующим в смысле сего отзыва действованием вел непокорных членов миссии на незаконный путь, и утверждал их в неповиновении, которое они оказали не только начальнику миссии, но на некоторое время и Святейшему Синоду.

Обвинения на архимандрита Леонида большею частию голословны, кроме одного главного и доказанного, что он, возмутясь духом от неповиновения ризничего переменить часть облачения, не стал совершать литургии, и вышел из церкви. Сей поступок заслуживал не бoлеe, как духовного вразумления и увещания. Но так немного виновного много виновные подвергли тяжким и широко распространенным нареканиям, прискорбным образом вытеснили из Иepycaлима, и в тоже время, окружив предубеждениями блаженнейшего патриарха иерусалимского, возбудили его к таким действиям, которые недалеки от нарушения мира между двумя иepapxиями.

Если и впредь, как пред сим, г. консул будет признавать себя начальником духовной миссии, если он будет принимать жалобы на то, что архимандрит посылает иеродиакона к исповеди, что архимандрит требует от ризничего праздничного облачения, и т. д.: то правильное начальствование архимандрита, порядок и достоинство духовной миссии и польза от ее действования не будут обеспечены.

Должно полагать, что Святейший Синод извлечет из обстоятельств сего дела твердые заключения к охранению достоинства и силы церковного управления, под щитом державного защитника православной церкви благочестивейшего Государя Императора.

Между тем для дела неизлишне, и даже нужно, чтобы и от иеродиакона Арсения взят был правильный и проницательный допрос по вопросам, извлеченным из дела, способным уяснить оное. Могут и незначительные, по-видимому, вопросы послужить к открытию внутренней стороны дела, как, например, следующий: почему члены миссии, в числе доносов на архимандрита Леонида, поместили и сей донос, что у него надуваются щеки, тогда как в сем не заключается никакого нарушения порядка, и никому сим не причиняется обиды?

29 Сентября, 1866 г.⁴⁵⁰

Обер-прокурор Святейшего Синода, граф Д. А. Толстой, в письме от 4 октября, 1866 года, писал митрополиту Филарету, что он пришел к убеждению, что дальнейшая переписка по иерусалимскому делу «привела бы к одним бесплодным препирательствам, что церковь бессильна пред авторитетом министерства иностранных дел, но что она не может и не должна пред ним преклоняться и низводить своего иерусалимского представителя в послушного подчиненного иерусалимского консула. По этим соображениям я не нахожу иного, сообразного с достоинством церкви, выхода, как совершенное уничтожение нашей иерусалимской миссии. Повергаю эту мысль на благоуважение вашего высокопреосвященства, и прошу удостоить меня вашими советами».

Ради силы истины неизлишне здесь объяснить, что все, сказанное в сем кратком изложении дела, основано на бумагах, вышедших от доносителей, консула, патриарха, а не на словах архимандрита Леонида.

Из безысходных до сих пор затруднений сего дела исход мог бы открыться, если бы явился новый консул, который бы внимательным и беспристрастным оком дознал истинное положение дела, сообразно сему расположил свое действование, который способствовал бы и блаженнейшему патриарху иметь более верное воззрение на дело, и тем cпocпешествовал миру иерархии, который бы, поставив власть свою в законные пределы, сам обеспечил твердое положение начальника духовной миссии, и соблюдение в ней подчиненности и порядка.

Но как сего нет, то положение дела остается безысходным.

Отсюда может родиться мысль, не удалить ли совершенно духовную миссии из Иерусалима? От сего удержать могут следующие соображения:

1) В сем случае мир иерархии, со стороны патриарха нарушенный, остался бы невосстановленным.

2) Патриарх, который свое действование поставил несколько выше братских отношений к Всероссийскому Синоду, в уничтожении духовной миссии увидел бы свою силу и свою победу, а это, конечно, не вело бы к улучшению отношений между иерархиями, и к поддержанию достоинства Всероссийского Синода пред лицом патриарха.

3) Иное дело не учреждать миссии, а иное – учрежденную уничтожить. Первое пред неблагосклонным воззрением может подвергнуть не тяжкому упреку в недостатке деятельности; второе имело бы неприятный вид падения.

4) Западная зависть к России, которая не оставляет в покое и православной церкви (чего недавний пример представляют разглашения о унии будто бы константинопольского патриарха с Римом), в уничтожении российской духовной миссии в Иерусалиме нашла бы для сего счастливый случай к неблагоприятным для православия оскорбительным и вредным толкам.

5) Если бы духовная миссия в Иерусалиме была уничтожена, что̀ же было бы с церковию, там для нее устроенной с большими издержками и великолепием? Сия церковь была 6ы печальным памятником падения миссии.

Что же, наконец, делать в безысходном состоянии дела? Едва ли найдется что лучшее, как оставить еще миссию в нынешнем переходном состоянии, в ожидании лучшего времени, так как архимандрит Антонин, хотя неудовлетворивший объяснению по делу, не имеет для себя затруднений со стороны консула, ни со стороны патриарха.

21 Октября, 1866 г.⁴⁵¹

В Иерусалиме существует российская духовная миссия, учрежденная, во-первых, для ближайшего общения с восточною православною иерархиею и для подкрепления православия в племенах, ослабляемых необразованностию пред силою западной пропаганды; во-вторых, для нравственного руководства русских поклонников палестинской святыне, тем более нужного, что немалое число из них своим поведением оскорбляют достоинство русского имени.

В течение некоторого времени сия миссия состояла под начальством епископа; виды ее были расширены, и средства ее обильны. Однако плоды ее действования не довольно соответствовали надеждам. Потом она получила более ограниченный состав, под начальством архимандрита.

Открылись внутри сей миссии неустройства, и простерлись на ее внешние отношения. Два иеромонаха и иеродиакон составили на начальника миссии архимандрита Леонида доносы, самым содержанием своим, без дальнейшего исследования, обличаемые в незаконности и несправедливости, обратились с ними, не по принадлежности, к консулу, и, что еще важнее, возмутительно отняли у начальника миссии власть и все состоявшее в ведении его.

Блаженнейшему патриарху иерусалимскому представлены о сем неустройства миссии такие превратные сведения, что он архимандриту Леониду запретил священнослужение при святых местах, и в грамоте к Святейшему Всероссийскому Синоду осуждал его, а возмутившихся одобрял, и даже одного из сих предлагал в начальники миссии, выступив таким образом за пределы своей области. По поручению Всероссийского Синода, первенствующий его член посланием к патриарху, в самых кротких выражениях, старался представить ему дело в истинном виде, прося от него не более, как удержаться от неблаговоления к архимандриту Леониду, доколе Синод вполне рассмотрит дело. Но последовало со стороны патриарха сперва долгое молчание, потом в новом отношении еще более усиленно выраженное осуждение архимандрита Леонида, частию бездоказательное, частию основанное на перетолковании безвинных действий архимандрита.

Такой ход и такое положение дела представляются необъяснимыми, и могут быть объяснены только чрез принятие в соображение участия в сем деле г. консула. Один из непокорных членов миссии по возвращении в Россию, во взятом от него показании объявил, что они спрашивали у консула, к кому им обращаться с бумагами, в случаях важных, и что он отвечал: «у вас, кроме меня и о. Леонида, нет в Иерусалиме других начальников», и обещал бумаги их препроводить куда следует. И как у непокорных дело шло о том, чтобы уничтожить начальствование архимандрита Леонида, то консул отзывом своим поставил себя единственным и полным начальником миссии, не исключая и духовных дел. Из находящегося в деле письма иеродиакона Арсения к самому консулу видно, что консул «любопытствовал узнать все события» и «неоднократным напоминанием» побуждал членов миссии к доносам. Напротив того не видно, чтобы консул письменно или словесно обращался к архимандриту Леониду по доносам, которых незаконность и неосновательность архимандрит мог бы объяснить без дальнейшего исследования. Да и без объяснения со стороны архимандрита Леонида консул мог понять неосновательность, и даже неприличие иных доносов, как например, что архимандрит посылал иеродиакона Арсения к исповеди, что хотел представить его к посвящению в иеромонаха, без его согласия, и пр. Однако же консул принимал такие доносы, и давал им ход. Такое действование консула естественно обратилось в поощрение непокорных, и подало им повод исторгнуть у начальника миссии его власть и все, что̀ было в его ведении; консул же ничего не сделал, чтобы остановить их мятежные действия. За сим следовало то, что и пред глазами блаженнейшего патриарха худые поступки непокорных членов миссии покрыты были тенью, а поступки архимандрита Леонида представлены были в превратном виде; и консул ничего не сделал, чтобы восстановить истину пред его блаженством.

23 Октября. 1866 г.⁴⁵²