471. Слово в день Святого Мученика Димитрия Царевича

Аще мир вас ненавидит: ведите, яко Мене прежде вас возненавиде. (Иоан. XV, 18).

Не редко мир делает такие дела, которые не только для ненавидимых им ужасны, но и для любимых им ненавистны. И спросил бы я у него, имеет ли он какие средства успокоить или утешить людей, пораженных такими делами.

Отдайте на суд самого мира дело, которое одна из великих сил мира, страсть честолюбия, совершила над сыном Царевым, не смягчась невинностию отрока, не устрашась крови, которую самый мир, для блага своего, должен признавать священною. Без сомнения, и мир скажет: ужасно! ненавистно! А что может он сделать, чтобы сие ужасное и ненавистное дело загладить или исправить?

Един Иисус Христос творит сие чудо, что зло, которое мир делает, и которое уничтожить не может, не только уничтожается, но и превращается в добро для тех, которые злостраждут от мира; что на событие, в высочайшем степени ужасное и ненавистное, можно взирать спокойно и с любовию; что вопреки естественным понятиям и чувствованиям, по которым самая благополучная смерть бывает печальна, самая злополучная смерть становится предметом праздника.

Так мир во зле самоосужден и бессилен. Так Иисус Христос во благе могуществен и победоносен.

Посему Иисус Христос, предваряя Своих учеников и последователей о ненависти мира, не подает им средств, не требует от них усилий, против сего врага; не мирит их с миром, как недостойным их союза, и не вооружает их против мира, как недостойного их противоборства. Он только предостерегает их, чтобы ненависть мира не привела их в страх и смятение; Он учит взирать на нее равнодушно, как на дело уже не новое. «Аще мир вас ненавидит, ведите, яко Мене прежде вас возненавиде». Научись же подлинно, христианин, не страшиться ненависти мира, восстающей против тебя за то, что ты последуешь Христу, что стараешься мыслить благочестиво и поступаешь добродетельно.

Могут некоторые подумать, что наставление Господа, не страшиться ненависти мира, к ним не относится и дано совсем не для наших времен и обстоятельств. Мы не живем ныне, скажут они, среди врагов и гонителей христианства, как жили первые последователи Христовы; мы живем христиане между христианами; мир, который некогда ненавидел христианский род, в продолжении времен сам переродился в мир христианский. Кому неизвестна «победа, победившая мир, вера наша» (1Иоан. V, 4)? Так, победоносцы, торжествующие победу, может быть, не для вас еще приобретенную! Мир побежден, однако не уничтожен: он еще живет, и по-прежнему ненавидит тех, которые суть Христовы, или хотя стараются быть таковыми. Мир, побежденный верою, плененный в ее послушание, допущенный посему в область ее, неприметно внес в нее с собою и распространил в ней, свой собственный дух; и таким образом сей враг Христа и христианства очутился в пределах самого христианства; прикрывшись именем христианского мира, он действует свободно и учреждает себе мирское христианство; старается обратно перерождать сынов веры в сынов мира, сынов мира не допускать до возрождения в истинную жизнь христианскую; а на непокоряющихся ему, ненавистию, лукавством, злословием, клеветою, презрением, кратко сказать, всяким оружием неправды вооружается.

Справедливо ли то, что теперь сказано, удостовериться не трудно. Внимательный тотчас может поверить сие опытом. Кто же так часто среди самого христианства воздвигал и воздвигает вражды, раздоры, смятения; ненавидит и гонит лучших из христиан; старается угашать светильники христианства? Кто наполнил христианство мучениками, пострадавшими от людей, которые также назывались христианами? Кто не давал спокойного дня в жизни Василию или Григорию? Кто несколько раз изгонял Афанасия? Кто заточил Златоуста? Кто сию столь Священную и Богоприятную жертву заклал столь нечестиво и безбожно? Кто? Неужели христиане, которым вдохновенный от Христа дух есть дух любви и мира, кротости и незлобия, послушания и терпения? Кто же производил и производит таковые ужасы, как не мир, некогда побежденный верою нашею, но потом, – о горе и бесславие христианству! – не редко побеждающий в нас веру нашу, не по ее немощи, но по нашему расслаблению и малодушию?

Кто хочет еще ближе видеть, как и ныне мир ненавидит тех, которые истинно суть, или желают быть, Христовы: тот может испытать сие над самим собою тем скорее, чем совершеннее облечется в ум Христов и дела Христовы, и чем более приметен будет миру в сем образе. Пусть предстанет кто премудрым и разумным века сего с учением «о премудрости Божией в тайне сокровенной» (1Кор. II, 7), о коренном повреждении человеческого естества, о самоотвержении, о возрождении, о внутреннем человеке, о жизни созерцательной, о действиях Св. Духа, Которым по изречению Святого Дамаскина, «всяка душа живится и чистотою возвышается», и наконец «светлеется Тройческим единством священнотайне»⁹⁶⁰: чем глубже будет он излагать сие бесконечно глубокое учение, тем менее разумные будут разуметь его; и тем удобнее, по уверенности в превосходстве своего разума, или презрят его, как мечтателя, или возненавидят, как опасного нововводителя, хотя сие учение может назваться новым только потому, что оно есть учение нового, а не ветхого человека; и опасным только для плоти и мира, пoелику оно имеет целию умерщвление плоти и победу над миром. Или пусть отважится кто из людей, не скрытых от мира низостию своего состояния, с полною христианскою решимостию, отвергнуть пышность и роскошь, оставить забавы и зрелища, расточить имение на нищих, прилепиться исключительно ко храму Божию и духовным упражнениям: какими уязвляющими взорами преследовать будут сего беглеца люди, так называемого, хорошего общества и изящного вкуса! Сколько стрел остроумия, или справедливее, острого безумия на него посыплется! Нет сомнения, что найдутся люди, которые усомнятся в его здравомыслии потому только, что он решился мыслить и поступать по-христиански, не применяясь к миру и его ложным понятиям и неправильным правилам.

Итак, нельзя не признать, что не только в первые времена христианства была, но есть и во дни наши ненависть мира против истинных христиан: и, если хотим быть беспристрастны, нельзя, думаю, не признаться многим из нас, что есть и страх, производимый сею ненавистью, и малодушное угождение миру, именно для того, чтобы не подвергнуться сей ненависти. Для сего благоразумными и основательными кажущиеся люди позволяют себе дела легкомысленные и суетные; для сего желающие быть честными людьми допускают себя впадать в дела бесчестные. Оскорбительно было бы для целого общества подумать, что нет в нем ни одного человека, могущего рассудить, что игра есть упражнение детское, и потому людям зрелого возраста и ума едва изредко и на краткое время позволительное, для облегчения сил, утомленных долгим напряжением во время важнейшей деятельности: как же изъяснить сие странное явление общежития, что целые общества людей зрелого возраста и ума, игрою, в уреченные часы каждого дня, вернее и постояннее занимаются, нежели делом звания или молитвою? Не иначе можно изъяснить сие, как тем, что рассудительные, хотя и понимают суетность сего упражнения, боятся быть отлученными от сонмища суеты, и потому добровольно порабощают себя суете, чтобы убивать ею свое время, а иногда и свое благосостояние. – Не трудно благовоспитанной деве или жене понять, что искусство Иродиады, награжденное некогда кровавою главою проповедника покаяния и целомудрия, по сему одному воспоминанию не может быть для размышляющего христианина приятным упражнением, и ни в каком отношении не есть благородное искусство: как же идет христианка на поприще Иродиады? Вероятно, боится она, чтобы мир не наказал ее презрением за презрение к законам мира. – Благородный служитель правосудия желал бы сохранить руки свои чистыми от мздоимства: но боится, чтобы другие не уничижили его благородной бедности, чтобы корыстолюбивый начальник не изгнал его, не получая от него дани: и начав дарами благодарности, оканчивает мздою неправды.

Вот случаи, которые показывают, как в самом обыкновенном течении жизни в мире христианин искушается опасением ненависти от мира; и как удобно чрез сие опасение делается он или по некоторой неволе рабом мира, или охотно становится его другом. И что же? Страх быть отвержену миром, доводит его до того, что он действительно бывает отвержен Богом. Ибо «никтоже может двема господинома работати» (Матф. VI, 24). «Иже... восхощет друг быти миру, враг Божий бывает» (Иак. IV, 4).

Научись же подлинно христианин, не страшиться ненависти мира, восстающей против тебя за то, что ты последуешь Христу, что стараешься мыслить благочестиво и жить добродетельно.

Что страшиться? Утешая, глаголет тебе Иисус Христос. Твое состояние не есть необыкновенное; опасность твоя не есть нечаянная. Воззри на жизнь Учителя и Господа твоего, и познай, что с Ним произошло все, что происходит, или еще может произойти с тобою. «Аще мир вас ненавидит: ведите, яко Мене прежде вас возненавиде». Но, Господи Иисусе! какое в том утешение для нас ненавидимых миром, что и Ты был им возненавиден прежде нас? Не сугубая ли в том для нас скорбь, что и Ты, самая Любовь, был ненавидим? Не сугубая ли в том для нас опасность, что и Ты, самая Жизнь, убиен был ненавидящими?

Не усумнимся, Христиане, во утешении Господнем. Если «вся, елика... преднаписана Быша, в наше наставление преднаписашася, да терпением и утешением писаний упование имамы» (Рим. XV, 4): возможно ли, чтобы слово Господа, особенно для утешения сказанное, не было для нас источником утешения? Если сей источник глубок, углубим наше внимание; чем более углубим, тем обильнее почерпем.

«Ведите, – глаголет, – яко Мене прежде вас возненавиде». Ведать, что и Христос был ненавидим, утешительно для нас христиане, во-первых, потому, что сие может послужить к разрешению сомнения, на правом ли пути мы находимся. Ибо мир, ненавидящий нас за Христа, старается дать ненависти своей такой вид, что не он противу Христа враждует, но мы Христа недостойны. Образ мыслей и жизни, не такой чувственный и рассеянный, какой любят в мире, мир называет безрассудною и бесполезною строгостию, упрямством, странностию; стремление к духовному – мечтательством; понятия о жизни созерцательной, о искренном соединении человека с Богом – крайним безумием, и даже хулою на Бога. Но когда слышим, что и о Христе, называвшем Себя хлебом животным сшедшим с небесе и Сыном Божиим, или возвещавшем смерть Свою, говорили: «жестоко... слово сие» (Иоан. VI, 60); «беса имать; ...неистов есть» (Иоан. X, 20); «хулу глаголет» (Лук. V, 21): тогда познаем, что и мы на пути Христовом, когда с нами подобное встречается. Тогда терние, по которому ступаем, не столько уязвляет нас, сколько утешает, как ощутительный признак истинного пути. Тогда горькая чаша, которую подают нам, услаждается уверенностию, что мы «пием чашу, юже Господь пил» (Мк. 10:38); и что, следственно, это не чаша гнева, но чаша спасения.

Во-вторых, ведать, что и Господь наш был ненавидим, утешительно нам потому, что чрез сие можем усматривать последствия ненависти, которую претерпеваем от мира, и конец нашего бедствия. Если бы ненависть мира против Господа не окончилась победою и славою Господа: то не мог бы Он указывать на оную во утешение ненавидимых миром учеников Своих. Но когда, видя себя на Его терновом пути, видим конец сего пути для Него: нет сомнения, что и для нас конец того же пути видим. Итак, пусть клевещут на истину; пусть ненавидят любовь; пусть убивают жизнь: истина оправдается, любовь победит, жизнь воскреснет.

В-третьих, без всяких дальнейших соображений, ненавидимым от мира ведать, что и Господь был ненавидим, утешительно потому самому, что в сем открывается их сообразность Его возлюбленному и вожделенному образу. Неужели приятнее было бы христианину быть любиму миром, который Христа ненавидит? Нет! Пусть ненавидит меня сей мир; пусть презирает; пусть отвергает: любезна мне сия ненависть; славно для меня сие презрение; приятно сие отвержение, которыя приближают меня ко Христу, и Ему уподобляют.

Сподоби нас, Господи, уподобиться Тебе, если не делами Твоим подобными, по крайней мере терпением скорбей и бед твоему терпению подобным. Но сохрани от беды малодушия, чтобы, из страха скорбей, не покориться врагу Твоему, не уподобиться миру прелюбодейному и грешному. Сотвори сие с нами благодатию Твоею, милосердый к грешным, дивный во святых, препрославленный во веки! Аминь.