143. Слово в день торжественного венчания и помазания на царство Благочестивейшаго Государя Императора Николая Павловича

И ношашеся Дух Господень над Давидом от того дне, и потом. (1Цар. XVI. 13).

Дух Божий носится над Давидом. Какое высокое состояние! Без сомнения, оно было и весьма благотворно для Давида. Без сомнения, от носившагося над ним Духа Божия нисходили светлые лучи в его ум, чтобы просвещать его в познании того, что истинно, Богоугодно и спасительно; упадали в сердце святыя искры, чтобы воспламенять его к добрым намерениям и спасительным делам, и все существо его исполнялось вышнею силою, с которою он и трудныя дела с дерзновением начинал, и совершал без утомления. Ибо если бы присутствие Духа Божия не ознаменовалось такими благотворными влияниями: то что могли бы значить, как могли бы сказаны быть, сии слова: «ношашеся Дух Господень над Давидом от того дне, и потом?»

Но какой это счастливый день, который ввел Давида из обыкновенного в столь возвышенное благодатное состояние? – Это день помазания его в царя народа Божия, как о сем ясно сказует первая книга Царств. «И прия Самуил рог со елеем, и помаза его посреде братии его: и ношашеся Дух Господень над Давидом от того дне, и потом» (1Цар. XVI. 13).

Можно ли думать, что Давид позабыл день, столь примечательный в его жизни? Не вероятнее ли напротив, что он помнил оный, и при каждом обращении годового круга дней встречал его с особенным вниманием, с благоговением к Богу, с благодарением, с молитвою о продолжении благопомощного осенения Духа Господня?

И вот в какой глубокой и священной древности встречаемся мы с мыслию о торжественном дне царского помазания! И вот на каком глубоком основании утверждается сия мысль, именно на действии Духа Господня в царском помазании!

В сем, по моему мнению, заключается истинное изъяснение важности и нашего, благочестивые Россияне, настоящаго торжественного дня. Бог, Который повелел помазать на Царство Давида, не есть ли Тот Самый Бог, Которым и ныне царие царствуют? Итак Он благословил и освятил венчание и помазание и нашего Царя. От дня помазания Дух Благодати Его носится над Помазанником. И как настоящий воспоминательный день венчания и помазания на Царство Благочестивейшаго Самодержца нашего очевидно связан со днем самаго события: то не должно ли думать, что в сей день особенно Дух Господень призирает и в наши сердца, чтобы по мере веры нашей, по искренности наших благодарений за прошедшее, по усердию и чистоте наших молитв о будущем, продлить над Царем и царством Свое благодатное осенение, благопомощное Царю, благотворное и спасительное для царства. Да будет же для нас день сей сколько радостным и торжественным, столько же и священным. Да одушевляет он как любовию к Царю, так и благоговением к Царю царствующих. Пусть веселие движет сердца: но и молитва да воздвизает души под благодатное осенение Духа Господня.

Между тем мысль о священной важности царского помазания, приводит меня к некоторым размышлениям о важности священно-таинственных учреждений вообще.

В наши времена разум человеческий, наслышавшись от Истории, что прежде люди много погрешали чувственным образом мышления о духовных предметах и суеверием, и что такое состояние называют детством человечества и разума, думает тем вернее показать себя вышедшим из детства, чем менее уважает чувственные виды Религии. Люди, которым не нравится подчиненность учреждениям Религии, но которые не находят силы отвергнуть самую мысль о Религии, в понятии о духовности ея ищут повода к освобождению себя от власти ея учреждений. Так родятся два сомнения, одно хуже другаго: имеют ли священныя учреждения внутреннюю важность и силу? даже, нужны ли для духовного человека чувственные виды и обрядовыя установления Религии?

Те, которые усиливаются довести сии сомнения до несчастной уверенности, мнимые ревнители духа, известного им только по имени, дерзают важности и даже потребности священно-таинственных и обрядовых учреждений противопоставлять слово Господа к Самаряныне: «Дух есть Бог, и иже кланяется Ему, духом и истиною достоит кланятися» (Ин. IV. 24).

Дерзость невероятная и после того, как мы ее видели! Не тот же ли Господь установил Таинства, и облек их внутреннюю силу чувственными видами, и действиями обрядовыми? Итак может ли Его слово опровергать собственныя Его постановления? Разве может Премудрость Божия сама себе противоречить, и сама себя разрушать?

Чтобы определить точный смысл слов Господа о духовном Богослужении, надлежит заметить, что сомнение Самаряныни, в разрешение котораго произнесены оныя, было не о важности или надобности видимых установлений Религии вообще. И в надобности, и в важности оных она была уверена, когда не смела быть равнодушною к ним, а заботилась удостовериться, которое из двух известных ей Богослужений есть правильное и спасительное, Самарийское или Иерусалимское. И Господь не колебал ея уверенности, а утверждал оную, когда одобрил Иерусалимское священно-обрядовое Богослужение, как сообразное с истинным познанием о Боге, и ведущее ко спасению. «Мы», то есть, покланяющиеся Богу во Иерусалиме, «кланяемся, егоже вемы: яко спасение от Иудей есть» (Иоан. IV. 22). Сим образом Господь приводил Самарянку от Самарянского раскола к Иудейскому правоверию. Но если бы Он на сем только и остановился: то оставил бы ее на пути к истине, не доведя до истины совершенной. Надлежало приготовить ум ея к высшему верованию Христианскому, готовому явиться с своими новыми установлениями на развалинах установлений Иудейских. Посему Господь продолжает: «грядет час, егда ни в горе сей, ни во Иерусалимех поклонитеся Отцу» (Иоан. IV. 21): то есть, скоро не только неправильное Самарянское Богослужение рушится, но и законное Иудейское перестанет быть правильным, и также разрушено будет. А дабы сие не показалось предвещанием совершенного уничтожения Богослужебных установлений, особенно для Самарянки, привыкшей достоинство Богослужения измерять только святостию места, и дабы помысл ея, привязанный к одним чувственным видам Религии, возвести на высшую степень духовного разумения, Господь продолжает еще: «грядет час, и ныне есть, егда истиннии поклонницы поклонятся Отцу духом и истиною» (Иоан. IV. 23). То есть: скоро Богослужение перестанет быть привязанным к одному святому месту, каков Иерусалим; но тем не менее будет свято, и еще более совершенно; потому что более духовно, и следственно более достойно Бога, как существа духовного, и более истинно, вместо того, что Иудейское Богослужение состоит из прообразований ожидаемой истины, а непонятыя прообразования остаются одними чувственными видами без духа. Так слово Господне от чувственных видов Богослужения, возводит к поклонению Богу духом и истиною, но не отвергает оных, поколику они суть проявления духа и облачения истины: ибо иначе надлежало бы при поклонении духом отвергнуть даже слова человеческого языка, которыя, и в чистейшем их употреблении, не суть самый дух и истина, но только проявление духа и облачение истины.

Впрочем удостоверение, что духовное Богопоклонение не отвергает чувственных видов Богослужения, и даже имеет в них нужду, не есть еще удовлетворительное дознание важности оных. Как же можно достигнуть сего дознания?

Разум человеческий не надежный к сему вождь; потому что, не умея дознать сокровенного в своем собственном доме, как может он изследовать и постигнуть сокровенности великого дома Божия? Не понимая, как душа человеческая соединена с телом, вотще усиливался бы он стать выше самого себя, и уразуметь, как в учреждениях Божественных вещественное соединено бывает с духовным, земное с небесным, естественное с сверхъестественным, и сколь важно сие соединение для произведения действий благодатных и спасительных в человеке.

Духовный, внутренний опыт высокого, могущественного и благотворного действия священно-таинственных учреждений есть самое близкое дознание их силы и важности для тех, которые имеют такие опыты. Но здесь встречается то затруднение, что верные и полные опыты сего рода происходят только при чистой и совершенной вере: а такая вера не есть достояние общее; и в тех, которые стяжали ее, не всегда доступна открытому дознанию. Совершенно верующий получает внутренние опыты, как дар Благодати, как плод веры, свыше потребности своего удостоверения. Маловерный, если пожелает достигнуть тех же опытов для своего удостоверения, может не достигнуть их по самому маловерию. Нельзя ли однако найти средство воспользоваться и такими опытами, к которым сами мы еще, может быть, не способны? -Такое средство есть внимательное наблюдение над духовными опытами людей дознанной святости и веры; и особенно над такими опытами, которые, так сказать, сам Бог учреждает и производит над верующими, ощутительно являя невидимую благодать, дабы возбуждать, привлекать и утверждать веру.

С примером такого опыта мы встретились в начале сего слова: обратимся к оному вновь.

Бог предопределил Давида в царя Своему народу; и хощет возвестить о сем назначении Давиду и его семейству, прежде нежели настало время действительно исполнить предопределение. Орудием Божиим избирается Самуил. Что же для сего нужно? – Кажется, только пойти, и сказать слово. Нужно ли еще какое особенное действие? Какое? Чудесное для удостоверения Давида? – Юный Пророк и просто поверит престарелому Пророку, Который от юности своей известен всему Израилю, как истинный Пророк Божий. Обрядовое для торжественности? – Сие, кажется, было бы даже не уместно; потому что это еще не действительное и торжественное воцарение Давида, а только тайное предвозвещение, которое во время события служило бы удостоверением о воле Божией. Но что глаголет Господь Самуилу? – «Наполни рог твой елеа» (1Цар. XVI. 1). И потом: «востани, и помажи Давида» (1Цар. XVI. 12). Если не можно подумать, чтобы Бог соделал что либо излишнее или безполезное (ибо так думать было бы Богохуление): то надобно заключить, что помазание было в сем случае благопотребно даже пред очами Божиими, а посему не льзя уже не признать оного важным для человека. Еще более дознается сие из непосредственного действия помазания над Давидом: «помаза его посреде братии его: и ношашеся Дух Господень над Давидом от того дне, и потом». Вот опытное дознание того, что священное помазание не есть простой обряд, для впечатления на зрителей, ниже мертвый знак, связанный с означаемым только в мыслях, а не в самом деле, но действие таинственное, в котором чувственный вид невидимо есть сопутствуем или проникнут духовною и Божественною силою, и с возлиянием елея на помазуемаго соединено наитие благодати.

Не стану собирать примеров. И один ясный и достоверный не мало вразумить может. Поспешим принять вразумление.

Если ветхозаветныя священно-обрядовыя действия оказываются имеющими толикую важность и силу, тогда как оне были только «сень грядущих» (Колос. II. 17), тогда как «не у бе Дух Святый» изливаем обильно, «яко Иисус не у бе прославлен» (Иоан. VII. 39): то что должно думать о новозаветных священно-таинственных установлениях, получивших начало свое от Самого Иисуса Христа, тогда как «от исполнения Его мы вси прияхом и благодать возблагодать» (Иоан. I. 16); тогда как живоносные токи Святаго Духа, обильно излиявшагося на Апостолов, потому что Иисус уже бе прославлен, текут непрерывно, и орошают все исполнение Церкви, потому что прославленный Иисус пребывает с нею «во вся дни до скончания века» (Матф. XXVIII. 20)? Не больше ли еще важны, не паче ли исполнены благодати сии учреждения? Какого же оне требуют внимания? Какого благоговения?

Креститься, по слову Господню, есть «родиться водою и духом» (Ин.3:5). Крещены все мы. Что ж? Помышляем ли мы о том, что носим в себе новое духовное рождение? Тщимся ли хранить, питать, возращать сие вышнее рождение?

Господь рек на таинственной вечери, и при каждом повторении того же священнодействия глаголет и здесь: «сие есть тело Мое: сия есть кровь Моя» (Мф.26:26–28). Где Тело и Кровь Господа, распятаго, но и воскресшаго: там, без сомнения, и Дух Его, и Божество Его; там Сам Он присутствует: там близко стоим мы пред Ним, пред Которым и Ангелы трепещут: и чувствуем ли внутренно близость Его? по крайней мере, помышляем ли о ней благоговейно? Не забываемся ли здесь иногда, как не позволили бы себе забыться в присутствии великих земли?

Рече Господь: «глаголы, яже Аз глаголю, дух суть, и живот суть» (Иоан. VI. 63). Сии самые глаголы оглашают нас в Евангелии; следственно дух и жизнь исходит в них. Как издалека, и с каким усилием устремлялся на встречу глаголам Господа нашего тот, который в уста духовной, таинственной невесты сего Божественного Жениха вложил сии слова: «душа Моя изыде в слово Его» (Песн. V. 6)! Наша душа, при толикой близости, исходит ли в сретение слову Господню благоговейным вниманием? Отверзается ли сердце наше верою к принятию духа и жизни в глаголах Евангелия? Не случается ли, что дух и жизнь течет в провозглашении сих глаголов; а мы остаемся без внутреннего чувства и движения, как мертвые камни в струях живого потока?

Сократим слово. Все священное в Церкви приосенено духом Благодати. Да приносим благоговение и веру; и да приемлем Благодать. Иначе самая близость Благодати тем тягчае осудит нашу невнимательность и небрежение. Аминь.