Глава вторая. Семинарист Василий Дроздов
1791–1803

Еще одним излюбленным местом игр и прогулок коломенской детворы был, без сомнения, величественный кремль, свидетель того, что в древности Коломна была вторым городом Московского княжества. Наименования башен нарочито подчеркивали преемственность от Московского Кремля: Свиблова, Тайницкая, Грановитая, Спасская. Но были названия башен и на свой лад: Сандыревская, Застеночная, Погорелая, а всех знаменитее – Маринкина, по имени Марины Мнишек.

В самом сердце кремля располагался архиерейский дом – резиденция главы Коломенской епархии, отдельной от Московской.

Епархия ведет свою историю с середины XIV века, и на протяжении четырех столетий она считалась весьма значимой. Потом наступила екатерининская секуляризация 1764 года. Тогда все русские епархии и монастыри распределили на классы, с установлением для каждого класса своих условий содержания. Коломенской епархии присвоили третий, то бишь низший класс. Раньше епархиальный штат и владычный двор содержались с получаемых доходов. Теперь государство платило оклад в 4332 рубля, из них лично епископу причиталось 1800 рублей. Деньги, казалось бы большие, если учесть, что пуд хлеба стоил от трех до десяти копеек, сотня яиц – шестьдесят копеек, а фунт говядины – пять-шесть копеек. Но при этом купец первой гильдии, а их в Коломне было несколько, имел капитал в десять тысяч рублей, то есть в два с половиной раза больше, чем годовое содержание всей епархии. Государственных денег едва хватало епархии, чтобы сводить концы с концами, и она стала стремительно хиреть. Жизнь священников с каждым годом становилась все более скудной. Ухудшалось и положение духовной семинарии, в которую 20 декабря 1791 года в возрасте неполных девяти лет поступил новый семинарист – Василий Дроздов.

Духовный регламент, составленный епископом Феофаном Прокоповичем после отмены на Руси в 1703 году патриаршества, предписывал при каждой епархии иметь архиерейскую школу «для детей священнических или прочих, в надежде священства определенных». Так и в Коломне появилась в 1723 году семинария. Она разместилась в здании, построенном прямо рядом с архиерейским домом. В наше время это келейный корпус Свято-Троицкого Ново-Голутвина монастыря. Поначалу в ней обучалось всего тридцать человек, но очень скоро количество возросло до семи сотен. Однако в год поступления туда Василия Дроздова училось уже только три сотни семинаристов.

Жизнь в семинарии строилась по монастырскому подобию. Учащиеся жили здесь вместе со своими учителями, домой погостить их отпускали редко и неохотно. Считалось, что излишнее общение с миром отвлекает от учебы, тогда как «от такового воспитания и учения можно воистину надеяться великой пользы человечеству».

Особенно обидно тем, у кого, как у Василия, родители жили совсем рядом – за пять минут добежать можно и до дома при Богоявленском храме, где дедушка с бабушкой, и до дома при Троицкой церкви, где отец с матерью. Но что поделать, коли таков устав. И нечего о родных домах думать – вон сколько наук предстоит осилить! Начать с языков, латинского и греческого. Не выучишь их, так в старших классах совсем худо будет, ведь некоторые предметы на сих древних языках преподаются. Трудно, а грызешь.

К тому же отец сам немного преподавал в семинарии, так что доводилось видеться с ним, хоть и изредка.

Ректором Коломенской семинарии являлся тогда игумен Серпуховского Высоцкого монастыря Геннадий. Он преподавал богословие в старшем классе. Префект, то есть заместитель ректора, игумен коломенского Спасского монастыря Иероним обучал философии. Холостые миряне Иван Федулович Козловский, Ипатий Иванович Соболев и Артемий Егорович Зарайский преподавали грамматику, риторику и поэзию. Помимо философии и богословия в семинарии «изъясняли» Евангелие, катехизис, науку «о должностях человека», историю, географию, физику, арифметику и информаторию. Кроме греческого и латинского языков следовало изучать славянский, немецкий и французский.

У Коломенской семинарии своя особенная гордость – митрополит Платон. Не так давно, в 1787 году, он возведен в сан высшего иерарха Русской православной церкви. А ведь начинал свое образование здесь, в Коломне, местным семинаристом.

– Учись прилежно, Дроздов. Глядишь, и ты станешь митрополитом!

И он учился. На полуголодном пайке. В строгости. Но не роптал, в отличие от многих. Не слишком убивался и по поводу своего роста. Однокурсники многие уже на голову выше, а он что-то не очень хорошо растет. Так и суждено ему было остаться на всю жизнь маленького росточка. Ну и не беда. Маленькому и меньше надобно.

Шли годы, и все тревожнее становилось в мире. Во Франции вспыхнула революция. Императрица Екатерина Алексеевна выпустила манифест с осуждением. Слишком вольного содержания французские книги выбрасывались и сжигались.

– А мы тут французский язык учим!

– На французском не только безбожники сочиняли.

Следом за Францией возбудилась Польша. Заговорили о варшавских инсургентах, о Тадеуше Костюшко. Совсем недавно мы подписали мир с Турцией; так теперь с поляками воевать приходилось. И вновь Суворов – он взял Варшаву, покончил с восстанием. В итоге Речь Посполитая исчезла с театра истории. Русская императрица, некогда переписывавшаяся с Вольтером, не на шутку взялась искоренять лишнюю вольность. В России введена духовная и светская цензура. Книги могли отныне выходить только после их освидетельствования ведомством митрополита Платона.

6 ноября 1796 года Екатерина II скончалась. Завершилось первое из пяти царствований, в которые суждено было прожить Василию Дроздову. Началось недолгое правление императора Павла. Поначалу возмущались – что он делает?! Зачем освободил вольнодумцев Новикова и Радищева? Зачем освободил польских повстанцев? Не приведет ли это к тому, что и у нас будет Франция? Но вскоре стали хвалить нового царя: увеличил жалованье духовенству, по всей стране пошло награждение священников и монахов орденами, наперсными крестами, митрами. Вышел указ, освобождающий духовенство от повинностей по содержанию полиции и отбыванию караулов. Ассигнование на духовные школы увеличилось вдвое, и вскоре Коломенская семинария стала получать подпитку.

Но 16 октября 1799 года Святейший синод представил царю доклад о состоянии дел в Коломенской епархии, из которого следовало, что епархия приведена в полный упадок. Синод отметил недостачу и подмены в ризнице, низкий уровень подготовки священнослужителей, плохую работу консистории и семинарии. Однако более существенными являлись изменение социально-экономического положения города и совмещение границ епархий с границами губерний. Коломна не вписывалась в принятую норму пребывания епископа в губернском городе. К тому же епархия владела частями нескольких губерний, и в этом усмотрели большие неудобства. В итоге Павел I принял решение о ликвидации епархиального центра в Коломне и переводе последнего архиерея Мефодия (Смирнова) в Тулу.

Одновременно с закрытием епархии упразднили и семинарию, а недоучившимся семинаристам разрешили поступать в духовные учебные заведения Московской епархии, из которых более всего славилась семинария в Свято-Троицкой Сергиевой лавре. Да на Москве еще имелась Славяно-греко-латинская академия. Можно было и туда поступить, к тому же дедушкин брат протоиерей Александр служил в Успенском соборе Московского Кремля и мог замолвить словечко. Но Троицкая семинария к тому времени стала лучшей, равнялась по уровню образования Киевской духовной академии.

– Ты – среди первейших учеников и можешь дерзнуть поступать в Троицу, – посоветовал Василию отец.

Так судьба направила его навстречу будущему другу и покровителю, выдающемуся религиозному мыслителю и деятелю Церкви – митрополиту Платону.

По пути в лавру отец и сын Дроздовы побывали в Москве. Дед, затворник Федор Игнатьевич, велел посетить в Новоспасском монастыре известного старца Филарета, выходца из Саровской пустыни. Встреча эта оказалась весьма необычной и знаменательной. Увидев коломенских посетителей, старец воскликнул:

– Милые мои! Да я вас заждался!

А когда отец Михаил подвел сына под благословение, старец благословил, потом внимательно и ласково посмотрел в лицо Васи и произнес: – А в другой раз ты меня благословишь.

Великим постом 1800 года Дроздов успешно выдержал испытательный экзамен в Троице-Сергиевой духовной семинарии и Пасху уже встречал семинаристом в философском классе. Митрополит Московский и Коломенский Платон, будучи одновременно и преподавателем лаврской семинарии, с самого начала приметил весьма одаренного семнадцатилетнего юношу. На экзамене Дроздову помогло то, что он не ограничивался преподаваемым в Коломне, но много читал книг из отцовской библиотеки. Когда ректор семинарии архимандрит Августин задал ему написать сочинение на тему «an dantur ideae innatae» (о врожденных идеях), он вряд ли бы смог что-либо написать толковое, если бы не читал учебник по философии Винклера, имевшийся в собрании отца Михаила. Дав образцовое сочинение, Василий был сразу зачислен в философский класс, тогда как остальных для начала зачисляли в класс риторики.

Поначалу Василия приняли на свой кошт. Он нанял одну квартиру, потом другую, третью... Казалось бы, снял жилье у священника, хорошо, да тот оказался весьма невоздержанного нрава, жена от него сбежала, и квартировались здесь студенты сомнительного поведения. Пропитание себе они попросту воровали где только можно. Неделю один ворует и кормит остальных, следующую неделю – другой и т.д. Дроздову это не понравилось, он явился к префекту и сам уговорил его о принятии на казенное содержание со взносом денег. Префект оценил его настойчивость и твердость характера. Дроздов был принят и без взноса. Жить стало легче, а главное – больше времени можно было теперь уделять учебе.

Хорошие известия приходили из родной Коломны. Отца Михаила поставили протоиереем и назначили настоятелем главного коломенского храма – кремлевского Успенского собора. Сестра Ольга вышла замуж за диакона Иродиона Сергиевского. 10 июня 1800 года семинарист Дроздов писал домашним: «Ваше Высокоблагословение, милостивейший государь батюшка Михаил Федорович! Я слышал, что у Вас в Коломне много случилось перемен, для Вас не неприятных, что к имени Вашей должности присоединено ТИТЛО первенства. Я не хочу теперь изображать заслуги, которые сему предшествовали и сделали Вас сего достойным. Я не имею намерения хвалить, не довольно умея ценить истинные достоинства. Я скажу только с чувством сердечной радости: «Поздравляю!» Сплетением множества слов не лучше бы я выразил мои мысли, нежели сим одним». Стиль письма витиеватый. Говоря о нежелании сплетать множество слов, автор при этом сплетает-таки их множество. С возрастом он будет писать более лаконично и все только по делу. В одном из писем 1831 года: «Опасение, что худо напишешь, мирское. Письма надобны отнюдь не для хорошего слога. Опасение, чтобы написать много или мало, часто бывает того же рода. Надобно опасаться, чтобы не написать больше того, что говорит истина, или меньше ТОГО». Здесь же видно, как юноша упивается своим талантом плести словеса.

Заметим и то, как прижилось к началу XIX столетия введенное при Петре обращение на «вы». Дети, даже обращаясь к родителям, пишут «Вы». Причем дети поповские. Хотя в Библии такое в обращении к одному человеку нигде не встречается. И к самому Спасителю мы молимся на «Ты».

В Троице Дроздов увидел, каким посредственным было образование в Коломне. Многое из упущенного приходилось как можно быстрее наверстывать, преодолевая глыбищи философии, всеобщей истории, древнегреческого и древнееврейского. Но ему страстно хотелось и здесь, как в Коломне, первенствовать среди семинаристов, нравилось преодолевать горы наук. Захотелось проявить себя и на поэтическом поприще. Семнадцатилетний юноша пишет по-древнегречески приветственные стихи владыке Платону, коим искренне восхищается.

Митрополиту Платону в тот год исполнилось шестьдесят три. Он родился в 1737 году в Подмосковье, в миру звался Петром Георгиевичем Левшиным, учился в Коломенской семинарии, в Славяно-греко-латинской академии, стремительно развивался: уже в двадцать четыре года стал ректором Троицкой семинарии, придворным проповедником и законоучителем будущего императора Павла. Его считали просвещенным иерархом, он любил не только русскую иконописную школу, но слыл знатоком западного искусства, имел у себя картины болонской и римской школ. Он вообще считался одним из утонченных эстетов своего времени, собирал восточные статуэтки, китайский фарфор, ширмы, занавеси. Ввел лавровые венки для певчих в хоре, а когда в лавру приезжали важные государственные чины, в небе над обителью преподобного Сергия впервые стали вспыхивать огни фейерверков. Ревнителей строгости это раздражало, но многие отмечали, что Платон протянул руку светскому обществу и потихоньку перетягивает это общество, возвращая к Церкви.

Московским архиепископом он сделался, еще не имея сорока лет от роду. А в день своего пятидесятилетия Платон взошел на высшую ступень в русской церковной иерархии. Одновременно оставался директором Славяно-греко-латинской академии и архимандритом Троице-Сергиевой лавры, постоянным попечителем Троицкой семинарии, которую считал своим любимейшим детищем. При нем она преобразилась, став самым передовым в те времена православным учебным заведением. Главное, что ввел здесь Платон – соединение православной веры с изучением насущных явлений современной жизни, сие соединение оторвало семинарию от прежней схоластики. И это было весьма согласно с тем, что чувствовал и чего ждал от своей дальнейшей жизнедеятельности Василий Дроздов. Он видел, как отрыв Церкви от забот общества приводит к тому, что общество отходит от Церкви.

Владыка Платон столь сильно любил Троицу, что на московском подворье жил редко, в основном здесь, в обители преподобного Сергия Радонежского и новой Вифанской обители. Василий боготворил своего наставника, восхищался написанной им первой русской церковной историей и горячо желал продолжить начатое Платоном. И радовался, когда получал знаки признания со стороны ректора семинарии. Как в случае с греческим стихотворением, которое вызвало похвалу. О Василии заговорили как о поэте.

Есть люди, которые все хорошо делают только из-под палки, когда на них строжатся, их ругают. Подлинно талантливый человек чаще всего бывает хорош, когда его замечают, когда его хвалят, а на недостатки намекают тонко. И тогда он становится еще лучше. Дроздов – из таких. Его выделяют среди остальных, а он и рад стараться пуще прежнего! Превзойдя всех в языкознании, философии, истории, устремляется покорять другие науки – риторику, психологию, медицину. Не просто исполняет послушание по надзору за семинарской больницей, но старается освоить все новые открытия в области лечения больных. Священник должен быть не только служителем в храме, но и служителем вне храма, в людях, знать их жизнь, уметь прийти на помощь не только в духовном смысле. Ведь Христос жил среди людей и все Его существо дышало стремлением помогать ближним. А мы должны стремиться к тому, чтобы быть такими же, как Спаситель.

Ловить рыбу, ходить по грибы, косить траву, ухаживать за больными? О нет, я же священник, лицо духовного звания! Такое он решительно отвергал. И ловил рыбу в окрестных прудах, обихаживал больных, зная, как лечить то или это, какое лекарство и как составить, разбирался в экономике, писал СТИХИ. Даже играл в шахматы со своими друзьями по семинарии. Их сложилось пятеро друзей – Вася Дроздов, Гриша Пономарев, Ваня Пылаев, Вася Розанов да Андрей Саксин. Всегда неразлучные.

Зять Иродион, зная способности Васи к игре на гуслях, подарил ему такие же, как у дедушки Никиты, и теперь Дроздов развлекал своих однокашников, наигрывая им все, что пожелают. Одним из тяжелых потрясений времен учебы в семинарии, безусловно, стала для Васи Дроздова апрельская буря 1801 года. Тогда снегом занесло лавру так, что Троицкий собор стоял в огромнейшем сугробе по пояс, и были погибшие – шестерых семинаристов побило ветром и покрыло снегом, замерзли насмерть. Вскоре после ненастья резко потеплело, снег быстро растаял, обнаружились тела погибших. Тяжко было хоронить своих юных однокашников.

Среди пострадавших оказался и Андрей Саксин, он и без того был болезненный, вечно кашлял, а тут его не на шутку прихватило, оказался в больнице. В это время ввели как раз обучение медицине, и Дроздов, и тут лучше других освоивший азы науки, применял полученные знания: по книге Буханова сам составлял мази и втирал их в чахлую грудь товарища. Другие семинаристы переписывали для больного лекции. Врачи объявили беднягу безнадежным, но Дроздов не смирялся, продолжал лечить друга и так увлекся медициной, что поселился здесь, в больнице, охотно ухаживал за другими больными. «Я живу в больнице, но не болен или, чтобы точнее отвечать на Ваши вопросы, болен инспекторством над больницею, – писал Василий домашним, – пользуюсь спокойствием уединения и забавами сада. Часто вижу высокопреосвященнейшего, который иногда для того только выезжает из Вифании, чтобы пройти здешним монастырем и посетить больных».

Пастырство и целительство очень близки. Любя людей, жалея их, пастырь добрым лечит их души, но нередко становится и превосходным медиком. Вспомним великомученика целителя Пантелеймона, Косму и Дамиана, вспомним совсем близко отстоящего от нас по времени святителя Луку (Войно-Ясенецкого), архиепископа Симферопольского и Крымского, создателя целого направления в медицине – гнойной хирургии, великого анестезиолога, причисленного к лику святых Русской православной церковью.

Лечебницу, в которой подвизался Дроздов, часто посещал и владыка Платон. Видя старания своего любимца и на здешнем поприще, он еще больше прикипел к нему и вскоре сделал Василия своим иподиаконом, то есть отныне во время богослужений митрополита в лавре Дроздов помогал ему облачаться, носил за ним митрополичий посох.

С 1802 года архимандрита Августина перевели на должность ректора Московской академии, а новым ректором в семинарии сделался тридцатилетний архимандрит Евграф (Музалевский-Платонов). Из его прозвища видно, что он – птенец платоновского гнезда, ибо митрополит Платон, поощряя своих наилучших питомцев, присваивал им свое имя, и они становились через черточку Платоновыми. Довольно примечательная эта черточка! Никто, кажется, кроме Платона, так не делал.

Будучи сам не вполне ученым, архимандрит Евграф тем не менее любил стремящихся к учености и потому особо примечал Дроздова: «Отлично остр, прилежен и успешен». По воспоминаниям самого святителя Филарета, Евграф преподавал по протестантским пособиям – «задавал списывать отмеченные статьи из Голлазия». Уроки в классе сводились к переводу и объяснению этих списанных статей. «Общие нам с протестантами трактаты, как то: о Святой Троице, об Искуплении и т.п., пройдены были порядочно; а другие, напр., о Церкви, совсем не были читаны. Образования Евграф не имел стройного, хотя увидел нужду изучать отцов и изучал их». Евграф любил и увлекался мистическим толкованием Священного Писания – «Царствие Божие не в слове, а в силе заключается». В преподавании он старался переходить на русский язык.

В 1802 году, будучи переведенным в богословский класс, где курс читал архимандрит Евграф, Василий Дроздов получил благословение на ношение стихаря для служения в Трапезной церкви. Стихарь – облачение и для священников, и для мирян, прислуживающих в храме. Одежда, олицетворяющая собой чистоту души и помыслов, и потому бывает только светлых тонов. От греческого слова «OTIYOC» – строка, стих, прямая линия, поскольку и впрямь кроится прямыми линиями. Для каждого верующего человека первое облачение в стихарь – очень волнующее событие! Отныне ты не такой, как раньше, ты обозначен в светлости и прямоте и должен соответствовать своему новому облачению. Не иметь темных помыслов. Не лукавить.

Как же после этого Дроздов смог бы слукавить даже по просьбе добрейшего Евграфа, когда тот подбивал его и других семинаристов разыграть сценку:

– Приедет владыка Платон, а вы выйдете из аллеи к нему навстречу, будто не замечая его, увлеченные беседой о нем, о его добродетелях...

– Это театральное представление какое-то! Не желаю быть актером, – наотрез отказался Василий.

Честный, правильный, он при этом оставался во всех отношениях задорным и веселым парнем, которого обожали за это сочетание веселости, игривости, и – правильности. Он продолжал писать стихи. Причем не только религиозные, возвышенные, но и легкие, забавные, игручие.

Любезнейшим родным,

И малым и большим,

Всех благ прямых желаю

И также посылаю Кому – агу! Кому – виват!

Пусть сами меж собой делят...

В нем стали подмечать дар прозорливости. У некоторых это вызывало недоверие, смешанное с недовольством. Однажды несколько семинаристов сговорились, схватили Дроздова, накрыли одеялом, стали мутузить в спину, и при этом один из озорников, нарочно меняя голос, вопрошал с издевкой по-старославянски:

– Прорцы, Василий, кто тя ударяяй?!

В том же 1802 году его и назначили старшим над семинарской больницей, это дало возможность избегать повторения подобных расправ, он ухаживал за больными, иной раз видел, как умирали, это давало повод размышлять о зыбкой природе человека, о неотвратимости смерти, о временности нашего земного существования.

Пролетело детство, промелькнуло отрочество... Заканчивалась учеба в семинарии. Ректор, недолгое время обижавшийся на Дроздова за то, что тот отказался участвовать в придуманном им представлении, теперь, подводя итог его учению, докладывал митрополиту Платону о нем и о Матфее Знаменском: «И по прилежанию, и по остроте ума как в других науках, так и преимущественно в поэзии они, без сомнения, лучше всех. Отличаются особенною скромностью».