6-е

Евтихий, архимандрит монастыря Амасийской митрополии, послан был вместо себя Амасийским митрополитом для участия в деяниях предположенного Пятого Вселенского Собора, и весьма дружелюбно принят был патр. Миною и Имп. Юстинианом. Когда же патриарх умер до открытия собора, то Евтихий (в авг. 552) призван был занять Конст. престол на сороковом году своей жизни, и председательствовал на Вселенском Соборе, осудившем продолжателей ереси Несторианской.

Под конец жизни своей Юстиниан увлёкся заблуждением одной из монофизитских сект, будто тело Христово было нетленное и, следовательно, не могло подвергаться страданиям. Когда же патр. Евтихий обличил такое лжеучение и показал, что в таком случае и вся земная жизнь Христова была бы призрачной, то в январе 565 года был сослан в Амасию, в прежний свой монастырь. Жил он тут в посте и молитвах и приобрёл общую любовь благотворительностью, творя много исцелений благодатью Христовой. Через двенадцать лет имп. Тиверий возвратил его на престол. Жители столицы приняли его (2-го окт., в субботу) с необычайным торжеством: его посадили на ослицу, окружили с пальмовыми ветвями и устилали путь одеждами; всю ночь город был освещён. В воскресенье, 3 октября, он совершал литургию в Софийском храме и желавших приобщиться из его рук было так много, что приобщение продолжалось три часа. Святитель патриаршествовал вторично четыре года и шесть месяцев и скончался в 582 году. – Во время господства Латинян в Константинополе мощи его (в 1246 г.) увезены в Венецию.

Во второй Сирии, иначе в Месопотамии, отшельническая жизнь явилась рано. В горах, соседних с Низибией, называемых Синьджар (у Греков Сигорон), пещеры служили жилищами для отшельников и отшельниц³⁵. К числу подвижников принадлежал св. Иаков, епископ Низибийский (314–350 г.), известный как подвигами отшельничества, так великим даром учения. Он уже писал наставления «чадам обета» и «о девстве»³⁶. Древнейший из мужеских монастырей Низибии находился под управлением пр. Маркелла в 300 г. В то же время тут же была община 50 девственниц.

Основательницей Низибийской общины дев была диаконисса Платонида, и она же была для неё примером Богоугодной жизни. Церковная надпись говорит о ней:

„Платонида, носимая в широте небесной,

Добротами просияла по широте земной”³⁷.

Платонида прославилась обителью своею. Устав её был особенный и замечательный. Сёстры принимали пищу раз в день. В пятницу они не должны были заниматься рукоделиями, а с утра до вечера не выходили из дома молитвы; после молитв и пения читалось и объяснялось св. Писание³⁸. В Сирской Церкви долго и после того сохранялась любовь к разумению св. Писания. Известно, как много св. Ефрем Сирский занимался объяснением св. Писания. Он же усилил в общинах дев пение св. песней³⁹. Так уставила св. Платонида и для своей общины.

По правилам её образовались высокие подвижницы Вриенна, Фомаида, Иерия. Самый же великолепный цветок в этом саду Божием была св. дева Феврония⁴⁰.

Феврония с детства жила в блаженной общине. Она на третьем году жизни отдана была тётке своей блаж. Вриенне, и та надзирала за ней со всей нежной любовью. Красота Февронии была поразительная ещё в детском возрасте. Вриенна принимала все меры для сохранения цветка своего. Едва девочка достигла возраста, допускавшего воздержание, ей приказано было принимать пищу через день. Входя в благочестивые мысли тётки своей и замечая, что здоровье нисколько не страдает от поста, Феврония скоро стала употреблять самое малое количество хлеба и воды. К этому она присоединила жизнь самую тесную: спала на узкой и короткой доске; если тревожили ночью мечты, вставала и читала св. Писание или становилась на молитву.

Когда по смерти Платониды Вриенна стала настоятельницей общины, Февронии приказано было читать по пятницам св. Писание. Поскольку же из города собиралось много посетительниц слушать слово Божие, то Феврония читала за занавесью, чтобы скрыть свою красоту даже и от особ своего пола.

Чтение обыкновенно сопровождалось кратким объяснением, и Феврония так ясно и отчётливо говорила о смысле того или другого отделения Писания, что в целом городе стали говорить об уме толковницы. К этим случаям присоединялись похвалы сестёр добродетелям и красоте Февронии. От того любопытство городских жительниц было раздражено, и они спешили слушать Февронию.

Особенно сильно заинтересована была Февронией Иерия, вдова сенатора, лишившаяся мужа на восьмом месяце замужества. Она была ещё язычница, но искала истину и добро. Рассказы о Февронии воспламенили её желанием – познакомиться с редкой девушкой. Она явилась в обитель; Вриенна встретила её с почестью, приличной её сану; но она бросилась к ногам её и со слезами просила дозволить ей язычнице видеться и поговорить с Февронией; при этом объяснилась она, что родные вынуждают её избрать другого супруга, потому имеет она душевную нужду в совете искренно-доброй души. Вриенна отвечала, что племянница её не может видеться ни с кем; – таково правило жизни её! Я приняла её, говорила настоятельница, от родителей на третьем году её жизни, теперь ей 18 лет и по редкой красоте её она доселе не показывалась никому из светских людей. Иерия со слезами уверяла в чистоте своих намерений. На слёзную, настойчивую просьбу её Вриенна согласилась, но предложено условие: Иерия снимет у свой богатый светский убор и явится в одежде послушницы, так как Феврония никогда не видала светских нарядов. Иерия с радостью приняла условие. Они вошли к девственнице. Феврония, приняв Иерию за странницу-отшельницу, пала к её ногам и обняла её как сестру о Христе. После краткого разговора Феврония начала читать, и Иерия с такою жаждой слушала поучения, что вся ночь прошла в святом упражнении. На следующее утро настоятельнице стоило большего труда убедить Иерию расстаться с Февронией. Нежно обняв свою юную наставницу, Иерия возвратилась к себе. Сообщив родным о небесных поучениях, слышанных ею, она упрашивала их покинуть язычество и принять христианскую веру. Сама она тогда же приняла христианство и стала самой искренней исповедницей Христовой. И родители её, по её убеждению, также были крещены, со всеми домашними их.

Между тем Феврония расспрашивала у Фомаиды, занимавшей второе место после Вриенны, кто была посетительница, которая так горячо плакала при объяснении св. Писания? Фомаида призналась, что это вдова сенатора Иерия. Феврония с изумлением заметила, что напрасно не предварили её о том; – в незнании говорила она так доверчиво, как говорят только с сестрой о Христе. Фомаида сказала, что посетительница желала того сама и что ей нельзя было отказать по её значению в обществе.

Иерия часто бывала в общине и, когда Феврония была опасно больна, она прислуживала ей со всем усердием любви, не отходила от неё до её выздоровления.

В таком состоянии была эта святая община, когда император Диоклитиан послал (в 310 г.) в провинцию второй Сирии Лизимаха, сына знаменитого Анфима, и Селения, брата Анфимова, для преследования христиан. Селений был человек в высшей степени жестокий и ненавидевший христиан столько же, как и сам император. Лизимах был совсем другой человек. Мать его христианка на смертном одре завещала ему со всей настойчивостью – покровительствовать христианам. Диоклитиан, очень уважавший Анфима, не хотел по уважению к отцу лишить сына его почётного места, но вместе, подозревая его в благосклонности к христианам, дал место в виде испытания; Селений был назначен более в руководителя, чем в товарища Лизимаху. С ними послан был ещё граф Примус, также родственник их.

Город скоро узнал об ожидавших его ужасах. Низибийцы услышали о жестокостях, совершенных Селением в Месопотамии и Сирии Пальмирской; там Селений истреблял огнём и мечом столько христиан, сколько попадалось в его руки; оставшихся от пламени и железа предавал на растерзание диким зверям. Лизимах терзался от этих жестокостей. Он не раз говорил наедине Примусу: тебе известно, что мать моя была христианка и сильно склоняла к своей вере; я удержался лишь из боязни прогневить императора и отца, но на смертном одре я дал ей слово не предавать смерти ни одного христианина и обращаться с ними дружелюбно. Но что делает дядя с христианами, попадающимися в его руки? Умоляю тебя – не предавай их ему, а сколько можешь, помогай тому, чтобы спасались они бегством. Примус склонился на сторону добрых чувств, сдерживал преследование и давал знать христианским общинам, чтобы бежали, кто куда может.

Мучители приближались к Низибии. При вести о их близости, пресвитеры, отшельники, сам епископ скрылись, где кто мог. Инокини монастыря Вриенны хотели последовать примеру их и просили её дозволения. «Враг далеко, говорила Вриенна, вы ещё не видели его, и уже хотите бежать. Борьба не началась, а вы уже падаете духом. Бедные дети мои! будьте тверды. Останемся здесь, – примем смерть из любви к Тому, Кто за нас пострадал и умер».

Увещание матери на первый раз подействовало на сестёр общины, но потом одна из сестёр сильно смутила их, и они трепетали грубых воинов. Настоятельница дозволила им скрыться. Они уговаривали и Февронию бежать вместе с ними, но св. девственница лежала больной и предала себя воле Божией.

Настоятельница, оставшись с Февронией и Фомаидой, молила Господа с воплем и слезами о защите. Фомаида успокаивала её надеждами на Господа, Который, если не найдёт нужным избавить от смерти, подаст силы и крепость пострадать для славы имени Его и для вечного блаженства. Вриенна несколько успокоилась. Но, смотря на больную племянницу, она опять заскорбела. Феврония спрашивала, о чём скорбит она? «О тебе тоска её, сказала Фомаида: смотря на молодость и представляя жестокость мучителей, наша мать не может не содрогаться». «Прошу вас, отвечала Феврония, молиться за меня грешную, дабы Бог обратил милостивый взор Свой на меня; уповаю, что Он не откажет в помощи Своей при ваших молитвах».

Вриенна и Фомаида со всей нежностью уговаривали её приготовиться к твёрдой борьбе. Они указывали ей, что их схватят враги и предадут смерти, а её красота и молодость заставят предлагать ей разные обольщения – и богатство, и молодого жениха, и жизнь роскошную, лишь бы она отреклась от Христа Господа. Но пусть помнит Феврония, что девство – дорогой дар Господу, обет сохранять девство страшно нарушить, а отрекаться от Христа – ещё страшнее. «Ты всегда была покорной дочерью моей», говорила Вриенна, «ты знаешь, что взяла я тебя с рук кормилицы и, нежно воспитав, берегла чистоту души твоей!.. Утешь же старость мою верностью Господу. Помни, как весело страдали другие за Господа. Ливии отсекли голову, а другую сестру нашу Леонию сожгли; Евтропия на 12 году замучена вместе с матерью. Ты сама восхищалась тем, что Евтропия, тогда как решили пронзить её стрелами, могла убежать, но предпочла страдать за Христа⁴¹.

Феврония благодарила за наставления, внушавшие ей мужество. «Господу Иисусу посвятила я девство моё», сказала она; «Ему отдам и жизнь мою». Ночь прошла в трогательных беседах.

С восходом солнца город был взволнован. Многие христиане были схвачены и отведены в темницу. Язычники донесли Селению об общине Вриенны. Воины выломали двери, схватили настоятельницу и подняли мечи над её головой; Феврония бросилась к их ногам и умоляла сперва умертвить её, чтобы не видать смерти матери-воспитательницы. Прибыл граф Примус и велел воинам удалиться. Узнав, что отшельницы скрылись, советовал и остальным бежать. Примус, возвратясь из обители, сказал Лизимаху, что в обители остались только две старухи и одна девушка. «Клянусь богами», прибавил он, «девушка – такая красавица, что, если бы не была бедна, лучшей невесты не видать тебе во всю жизнь». Лизимах напомнил, что по наставлению матери не может он деву обета отнимать для себя у её Господа. Он умолял графа спасти жизнь трёх дев.

Воин слышал разговор друзей и передал Селению. Селений тотчас послал захватить в обители Февронию и объявить в городе, что завтра Феврония будет судима.

Воины надели на шею Февронии железное кольцо, сковали её оковами и повели из обители. Вриенна и Фомаида упрашивали взять и их; но те отвечали, что приказано представить в суд одну Февронию. Со слезами ещё раз Вриенна упрашивала Февронию быть твёрдой для Господа.

Все в городе скорбели о том, что схватили дорогую для них наставницу. Особенно же Иерия громко рыдала. Она с большой свитой отправилась в судебную палату; а на дороге узнала Фомаиду и в мирской одежде с ней пришла на место. Явились Селений и Лизимах. Феврония введена с связанными за спиной руками и с железным ошейником. По желанию Селения Лизимах стал делать допросы.

«Свободная ли ты или раба?» был первый вопрос. «Раба», отвечала святая. «Чья же раба?» – «Раба Господа моего Иисуса Христа». «Твоё имя?» – «Я христианка и зовут меня Февронией», отвечала святая.

Селений сказал св. деве: клянусь богами, Феврония, что я не должен бы быть снисходительным к тебе; но твоя красота и скромность берут верх над моим гневом. Слушай же, дочь моя: боги свидетели, что брат мой Анфим и я избрали для Лизимаха невесту богатую и знатную; но я готов соединить твою руку с рукой Лизимаха. Посмотри на него: он молод, красив, знатен, богат; всё состояние моё будет твоим приданым, – детей у меня нет. Император прольёт милости на Лизимаха. Ты будешь самой счастливой женой. Но знай и то, что если не примешь предложения моего, клянусь всеми же богами, – ты не проживёшь долее трёх часов. Выбирай.

«Жених мой, отвечала Феврония, – бессмертен. На Него не променяю никого. Никакие лестные обещания и никакие угрозы не переменят моего решения. Не нужно вам и тратить слов».

Не ожидавший такого твёрдого ответа, гордый Селений приказал сорвать с Февронии одежды её и набросить лохмотья. Сквозь дырявую ветошь видна была нагота Февронии. Селений с хохотом сказал: «не стыдно ли быть в таком виде перед нами?»

«Если ты к этому оскорблению, отвечала Феврония, присоединишь пытки железом и огнём, я готова и на них. Он, Господь мой, столько страдал за меня. Мне ли не терпеть за Него».

– «Бесстыдная девушка! закричал Селений: ты, гордясь красотой твоей, величаешься тем, что выставлена эта красота на показ всем».

«Нет, отвечала Феврония твёрдо, нет, доселе ни одному мужчине не дозволяла я видеть лица моего; теперь же решаюсь терпеть и пытки – только для Господа моего».

– «Хорошо! закричал рассвирепевший Селений. Пусть узнает пытки! Он приказал привязать её между четырьмя столбами и разложить тут же огонь, и в то же время, как будет жечь её огонь, осыпать её градом ударов. Это выполняли с такой зверской жестокостью, что кровь полилась ручьями и тело падало клочками. Многие из зрителей падали без чувств, другие громко требовали прекратить зверство. Но Селений был бесчеловечен. Уже тогда, как сказали, что Феврония умерла, приказал он остановить мучение.

Фомаида лежала без чувств; Иерия громко кричала: «Феврония – наставница моя! тебя отнимают у меня; и Фомаиды лишаюсь я». Страдалица приведена была в чувство водой. Судья сурово сказал: «удачен ли твой первый бой, Феврония? Как находишь ты его?» «Ты можешь сам судить», отвечала Феврония, «жестокость твоя победила ли мою слабость?»

– «Повесить её, сказал мучитель, драть бока её железными когтями и жечь до костей». Палачи принялись за работу. Тело лилось вместе с кровью, огонь проникал до внутренностей. Святая сперва говорила: «Спаситель мой! не покинь меня в страшный час». Потом страдала молча.

Многие из присутствовавших поспешили выйти из судебной палаты. Другие говорили страшному судье, чтобы приказал, по крайней мере, отнять огонь. Селений согласился и потом стал допрашивать мученицу. Феврония не в состоянии была отвечать. Судья велел за дерзость отрезать язык. Но судью остановили. Селений приказал вырвать зубы, и это исполнили.

«Поклонишься ли ты богам?» кричал Селений. Он велел отрезать груди её. Святая молилась: «Господи! Ты видишь, как страдаю; прими душу мою к Себе».

Когда отвязали её от столба, она не могла держаться на ногах и упала.

Старица Вриенна оставалась в обители для молитвы; ей дали знать, как тверда питомица её, и она благодарила Господа.

– «Она умерла», сказал граф Лизимаху, когда Феврония лежала без чувств на земле. «Нет, отвечал тот, она ещё будет бороться за веру, для спасения других, – ты увидишь. Такова христианская твёрдость!»

Иерия, личность много значившая в гражданском быту, сказала Селению, что жестокость его оскорбляет человечество и гражданское приличие. Селений, побледнев от гнева, велел представить её к допросу. «Не отринь и меня, Бог Февронии – наставницы моей! соедини меня с нею», сказала благая Иерия и спешила подойти к судье. Тиран начал было допрашивать Иерию. Но ему сказали, что мучение аристократки слишком опасно, народ и без того взволнован. Оставив Иерию в покое, он велел отсечь Февронии руки и ноги. Исполнили и это.

«Довольно», сказал Лизимах Селению; пойдём обедать. «Нет, пока не увижу последнего вздоха её, не уйду», говорил Селений, и велел отрубить Февронии голову.

Придя к обеду, Селений в ярости бешенства размозжил себе голову о столб. Лизимах, узнав о страшной смерти дяди, просил Примуса устроить почётное погребение страдалицы Февронии. Остатки мученицы собраны и погребены были в обители с почестями. Примус и Лизимах приняли христианство. В честь страдалицы начали строить храм в Низибии, и он освящён был на шестом году после её кончины.

Если славной смертью св. Февронии произведено было сильное действие на сторонних людей и на граждан Низибии; то, понятно, как много значила эта смерть для сподвижниц – сестёр её. В лучших из них, каковыми оказались и во время страшного испытания – блаженная Вриенна, Иерия и Фомаида, смерть Февронии усилила ревность к подвигам благочестия и одушевила надежды на сильную благодать Божию. Блаженная старица Вриенна окончила подвижническую жизнь свою спустя два года, после освящения храма в честь мученицы – питомицы её (318 г.). После неё осталась настоятельницей обители блаженная Фомаида. Пламенная Иерия почила при гробе Февронии. В 322 г. окончила подвиги свои св. Фомаида⁴².

В начале IX века в Солуни⁴³, городе тогда населённом и особенно окружённом Славянами, жил муж почтенный по душевным качествам, богатству и званию Лев, родом Болгарин, но служивший при Греч. императоре⁴⁴. Супруга его Мария была также благочестивая жена. От этой доброй четы произошли просветители Славян. – Мефодий и самый младший, Константин, родившийся в 827 г.

Семи лет Константин обнаружил в себе сильную любовь к учению и быструю память; но особенно любил он изучать творения Григория Богослова. От неудовлетворяемой жажды учения он стал скорбеть; желал он учиться грамматике у Солунского инока, но тот отказался. Родственник его логофет Феоктист, опекун малолетнего имп. Михаила, узнав о его дарованиях, вызвал его ко двору– учиться вместе с царём. После изучения грамматики и начал Гомеровой поэзии у знаменитого Льва, начальника училища Бардина, и у даровитого Фотия, впоследствии патриарха, учился он словесности, философии, астрономии и музыке. Блестящие дарования привязали к нему логофета, так что тот хотел выдать за него свою крестницу, но Константин отказался. Логофет предложил царице: «вот у нас молодой философ, не любит мирской жизни; чтобы не потерять его для общества, посвятив его священству, поручим ему службу» библиотекаря Софийского. Так и устроилось⁴⁵. Но Кирилл не долго пробыл на этой должности хлопотливой. Он скрылся в монастыре Золотого Рога и только спустя полгода узнали о месте пребывания его. – Тогда уговорили его принять должность учителя. По воле царя имел он публичный спор с низложенным патриархом Иоанном, известным по упорству, с каким поддерживал он иконоборную ересь, и – блаженный пристыдил гордого упрямца.

На 24 году жизни своей, в 851 г., философ вместе с Георгием асикритом послан был к Милитинскому эмиру для прений о христианской вере: преемники Аль-Рашида любили спорить о Коране. Поручение исполнено с успехом.

По возвращении в столицу Кирилл удалился на Олимп – Афон, где жил иноком брат Мефодий, и в любезном уединении предался со всей ревностью иноческим подвигам.

Старший брат, получив образование в Солуни, поступил в военную службу и был 10 лет правителем Струмской Славянской области, подвластной тогда императору. Соскучив мирской жизнью, Мефодий удалился в иноческую обитель и покорился всем строгостям иночества: «выполнял безответное послушание, пребывал в бдениях и молитве, посещал каждую службу Божию, хранил пост и духовное трезвение, очищал душу плачем; не давал себе покоя ни днём, ни ночью». Такая подвижническая жизнь обратила на него внимание прочих подвижников, которые, с согласия патриарха, желали видеть его митрополитом знаменитого места, вероятно Солуня; но он не согласился на избрание, и едва могли убедить его принять игуменство в Полихрониевом монастыре⁴⁶, одном из самых богатых, находившемся на Мраморном море.

В 858 г. послы Хозар просили императора прислать к ним учёного мужа, который бы научил их истинной вере, так как, прибавляли они, «то Иудеи, то магометане домогаются обратить их к своей вере». Император, как и другие, знал в блаженном Кирилле особенную способность к изучению языков и обширную учёность. Потому назначил его в миссию к Хозарам; пусть, прибавил император, помощником тебе будет брат твой игумен Мефодий⁴⁷. Ревностные проповедники успели по крайней мере столько сделать между Хозарами, что Каган принял христианство и каждому дозволено было исповедывать св. Веру, а жившим там Грекам запрещено под угрозой смертной казни принимать иудейство или магометанство⁴⁸.

Едва возвратились св. братья из этой миссии, как в конце 862 г. Славяно-Паннонские князья, не имея истинного учителя (хотя Латинские священники были у них), а ещё более чувствуя нужду слышать на родном языке Богослужение и учение о вере, просили импер. Михаила и патр. Фотия прислать к ним нужных для них учителей. «Другой никто не в состоянии исполнить такого дела», говорил опять император Кириллу, «как ты с братом». Св. Кирилл, понимая важность и трудность перевода св. книг на народный язык, с благоговейным приготовлением сделал первый опыт перевода. Царь и патриарх с радостью поспешили отправить благочестивых братьев. На этом пути Мефодий утверждал Болгарского князя в решимости бороться с язычеством⁴⁹, а блаж. Кирилл, говорит древний синаксарь, «пошёл в Брегальницу и, найдя тут некоторых из Славянского народа некрещёнными, привёл их в православную веру и крестил, написав им на Славянском языке книги; всего обратил в христианскую веру до 4500 человек»⁵⁰. Составив Славянские письмена в Константинополе, блаж. Константин прежде всего обрадовал своим изобретением Славян, с юности знакомых ему, живших не вдали от Солуня⁵¹. Столько дорогих ему родичей, доселе не бывших христианами особенно от того, что не знали они Греческого языка, на котором толковали им о Христе, – родною Славянскою проповедию легко обратил он ко Христу Господу.

В Моравии Кирилл и Мефодий с Апостольским усердием совершали дело, для которого были призваны: обучали детей, устрояли Богослужение, то и другое на Славянском языке ⁵². Им надлежало бороться и с остатками язычества и с страстями невежественного Латинского духовенства. Они переходили из области одного князя к другому с проповедью о чистой Евангельской истине, на понятном для всех языке. Четыре года с половиной (с 863 по 867 г.) Кирилл и Мефодий исполняли распоряжение восточного патриарха, во славу Божию. «И ради быша Словене, слышаще величья Божья своим языком». Но слишком не рады были тому питомцы Рима, Немецкие священники. Они осыпали бранью Славянских проповедников за Славянское Богослужение. Надпись Пилата на кресте, говорили, написана была только на трёх языках; так должно и ныне молиться только на трёх языках (Еврейском, Греческом, Латинском). «Стало быть», отвечали им проповедники истины, «вы ученики Пилата? Стыдитесь». – Но у Немца для денег нет стыда. Немцы сделали донос в Рим на Славянских проповедников. Папе, каков был Николай, очень не нравилось, что проповедники, покоряя сердца вере Христовой, не имеют в виду папы; он потребовал Греческих проповедников в Рим.

На дороге в Венеции Кирилл и Мефодий должны были выдержать жестокий спор о правоте дела своего. «Сколько народов, говорили умные учители тупым людям, славят Бога на своих языках! мы можем указать на Армян, Персов, Авазгов, Грузин, Готфов, Казаров, Арабов, Египтян, Сирийцев!» П. Адриан (с 4 декабря 867 г.), преемник Николая, опасаясь потерять влияние на Моравию, оказался довольным просветителями Славян, покорными древним правилам о патриархах. Он оправдал Славянскую службу особым посланием. Св. Кирилл скончался в Риме, февраля 14-го 869 г.⁵³.

Св. Мефодий, согласно с завещанием св. брата, решился продолжать трудиться для Славян. Безуспешные в Риме Немцы взволновали Славян междоусобиями и погубили Ростислава, – Мефодий, уклоняясь от смут, прибыл (в 870 г.) с учениками своими в Паннонию, и кн. Котел с любовью принял его в Мосбурге (болотном замке). Котел просил папу посвятить Мефодия в архиепископа Паннонского, и желание его исполнено. – В священники посвящались теперь только Славяне и к утешению родичей совершали службу на понятном для них языке. Латинской службы никто не хотел слушать. Немецкое духовенство, оставшись без доходов, раздражилось в высшей степени. – Оно (872 г.) стало преследовать Мефодия со всем ожесточением, восстановило против него и Германского императора и Моравского князя Святополка; дело доведено до того, что Мефодий отправлен в заточение, где пробыл целые два года с половиной.

Немецкое духовенство, действуя так против св. Мефодия, вдвойне оскорбляло власть папы, к которой для денег обращалось оно под защиту: оскорбляло тем, что удалило из Моравии того, кто посвящён туда папой; оскорбляло тем, что самовольно распоряжалось в той области, которая по давнему распоряжению принадлежала к епархии папы и где дозволено было Немцам действовать только под зависимостью папы. Потому папа Иоанн VIII не только возвратил Мефодию (874 г.) иерархическую власть над Моравией и не только писал к Людовику и Карломану о невинности Мефодия и виновности Немецких бискупов; но запретил последним само Богослужение. Потому и Славянские князья не только выгнали всё Немецкое из своей страны, но по их просьбе Мефодий объявлен был со стороны папы архиепископом Моравского государства. Всего более поразительно было в это время то, что четыре бискупа, злодействовавшие против св. Мефодия, поражены были судом Божиим, как предсказывал Мефодий, – все четверо умерли в один и тот же год. «С того времени, говорит очевидец, Божественное учение стало быстро распространяться, язычество и суеверия исчезали» и государство Святополка цвело.

Счастливые успехи Славянской проповеди в Моравии имели влияние и на соседние Славянские страны. Святополк в 871 г. вступил в брак с Богемской княжной. Эта связь двора Моравского с Богемским открыла удобства для Евангельской проповеди св. Мефодия в Богемии. Насилия Немцев, заставив Боривоя, Богемского князя, вступить в политический союз с Святополком, ещё более сблизили Боривоя с Мефодием, и св. Мефодий в 874 г. крестил кн. Боривоя и супругу его Людмилу в Велеграде; а вслед за князем владетельным крестилась и значительная часть народа в Богемии: Славянская проповедь, понятная для каждого Чеха, легко открыла Богемцам святость христианской веры. Храм св. Климента под Прагой и храм св. Георгия в замке, построенный Боривоем, остались памятниками чистой веры в Богемии⁵⁴.

«Языческий князь, сидевший на Висле, ругался над христианами и причинял им разные обиды. Мефодий послал сказать ему, что хорошо бы ему было креститься волей на своей земле, чтобы, попавшись в плен, не принуждён был креститься по неволе, на чужой, и вспомянуть его. «Действительно всё так и случилось», говорит свидетель жизни Мефодиевой. Ученики Мефодия, согласно с желанием образумленного князя, насадили в Польше православное учение о христианстве и Богослужение Славянское.

О Далматии говорит древний её историк: «Мефодий учредил литургию по уставу Греков». – Иначе и не могло быть: Мефодий на пути в Рим и из Рима бывал в Далматии⁵⁵.

Хорваты и Сербы в то же время и по бедствиям политическим просили и получили помощь от императора Василия, а вслед за тем приняли проповедников Восточной Церкви; из них даже те, которые были язычниками, слушая проповедь и Богослужение на понятном языке, охотно крестились⁵⁶.

Как ни благотворна была деятельность св. Мефодия для св. Церкви и всех Славян, Немцам не было дела до веры и спасения людей, – им нужны были свои доходы, – а гордость их волновалась от успехов Славянского проповедника. – Они донесли в Рим, что Мефодий отступник от веры, не исповедует исхождения Св. Духа и от Сына, не проповедует не только вселенской власти папы, но даже зависимости своей от папы, – совершает службу на Славянском, а не на Римском языке. Папа Иоанн покоен был относительно догмата о Св. Духе, исповедуя его согласно с патр. Фотием; но он встревожился за свою власть над Моравией и вопреки прежнему распоряжению своему запретил (в 879 г.) Славянскую службу. Немцы торжествовали; они явились в Моравию и объявили, что Мефодий лишён власти, и Моравия передана им. Св. Мефодий вынужден был отправиться в Рим. На Римском соборе (880 г.) св. Мефодий признан учителем Евангельским по всем отношениям. Папа писал в Моравию, что он утверждает Мефодия в правах архиепископа, признаёт веру его чистой и «так как сказано: всяк язык да исповесть, яко Господь наш Иисус Христос в славу Бога Отца (Флп.2:11), не находит противоречия здравой вере в том, что поют литургию на Славянском языке, или читают на нём святое Писание». Св. Мефодий возвратился в Моравию, спокойный, с торжеством истины над ложью. Но Немецкая изобретательность неистощима на зло; она распустила слух, будто патриарх и император в гневе на Мефодия за его согласие с папою. Св. Мефодий не имел причин тревожиться слухами злости, да и он получил от императора письмо, дышавшее любовью. Тем не менее для рассеяния вредных толков он отправился в Византию. Здесь и патриарх, и император приняли его с уважением. Памятником высоких мнений православия о подвигах Мефодия служило и то, что император оставил для придворного причта священника и диакона, посвящённых св. Мефодием, и в Славянском переводе книги.

Когда и при дворе папы и при дворе императора интриги Немцев не достигли своей цели, Немцы обратились к Святополку. Они пустили в ход и низкую лесть и низкую клевету. Святополк плохо понимал св. веру и давал волю страстям своим. Немцы всё прощали ему, – не требуя от него подвигов покаяния. Мефодий говорил о грешнике, как говорит Евангелие. Отселе Святополк стал оказывать явное нерасположение к Мефодию и благосклонность к льстецам Немцам. Викарный епископ, Шваб Вихинг, поборник заблуждения о Св. Духе, человек мало дороживший совестью, стал любимцем Святополка и злейшим врагом св. Мефодия. Так до самого гроба св. Мефодий терпел скорби за Апостольские труды свои. Он блаженно почил 6 апреля 885 г. и похоронен был в Велеграде, «в великой Моравской церкви, на левой стороне за алтарём св. Богородицы»⁵⁷.

Славянские просветители оставили высокие плоды трудов своих не для одних современников, но для позднего потомства.

По точным исследованиям, св. Кирилл изобрёл Славянскую азбуку, или, как говорит монах Храбр, «сътвори 30 письмен и 8, ово убо по чину Гречьских письмен, ово же по Словенстей речи». По словам Храбра, Кириллова азбука была Греко-Славянская не только по подбору звуков, но и по рисунку букв, – в ней отличались от Греческих, по рисунку, не более 14 букв⁵⁸.

Св. Кирилл, по Паннонскому житию его, «весь церковный чин предложи (преложи, перевёл) и научи своих учеников утрени и годинам (часам), обедни и навечерници и тайней службе». «Мефодий, по его житию, псалтырь бе токмо и Евангелие с Апостолом и избранными службами с философом преложил первее». Соединяя эти известия с другими, убеждаемся, что Константину принадлежит перевод: Евангельских чтений, Апостольских чтений, псалтири, парамейника, служебника, требника и октоиха.

В списке XV века сохранилось «написание о правой вере изущенное Константином блаженным философом, учителем о Бозе Славенскому языку». В конце исповедания сказано: «сице аз свою веру исповедаю и с присным моим братом Мефодием». Исповедание столько же несомненное по подлинности, сколько драгоценное по содержанию. Оно основательно обличает Немецкое заблуждение о Св. Духе⁵⁹.

Составитель жития Константина философа, излагая сокращённо разговоры Константина с Иудеями и магометанами Хозарскими, прибавляет: «иже хощете с вершеных бесед сих святых, в книгах обрящете я, еже преложи учитель наш и архиепископ Мефодий, брат Константина философа, разрешив е на осмь словес». В статье о книгах полезных и вредных между первыми после Кирилла Иерусалимского поставлен «Кирилл Словенский». Ныне книга бесед св. Кирилла неизвестна, и остаётся довольствоваться только извлечениями из неё; но и тут много мыслей высоких о человеке и христианстве, много обличений неотразимых Иудейству⁶⁰!

Св. Мефодий продолжал, после брата своего, переводить на Славянский язык как книги св. Писания, так и некоторые другие, более других нужные. На последнем году жизни он заставил способных писцов переписать труды свои и таким образом оставил в переводе «вся книги исплънь, разве макковеи и номоканон рекше закону правило и отчиные книгы» – (патерик), так говорит житие его; а по словам Иоанна экзарха, «преложи вся уставныя книгы 60 от Еллинска языка в Словеньск». По тому и другому известию св. Мефодием оставлены в переводе а) все канонические книги св. Писания, но не были переведены апокрифические; б) номоканон и патерик.

Так св. Кирилл и Мефодий подвизались в проповедании чистой, св. веры (восточного православия) Славянским народам, страдая за то мужественно, до гроба. Если являются такие, которым хочется выдавать св. мужей за поклонников своеволия людского, то остаётся жалеть о том, что дозволяют себе лгать на св. истину⁶¹.

Память Славянских просветителей священна для Славянских племён, как память о проповедниках чистой истины. Её торжествовали не раз в году Славянские племена⁶². Известны и древние службы св. Кириллу и Мефодию⁶³.

Блаженный Павел ещё в юных летах уведён был из России татарами, – и потом продан был в Константинополь. Сколько страданий вытерпели Русские от Крымских разбойников-татар! Хищники не в одной честной войне, но в воровских, тайных наездах захватили Русских и потом насмехались в лице их над человечеством. «Корабли, приходящие к Крымским татарам из Азии, говорит современник, привозят им оружие, одежды и лошадей, а отходят от них нагруженные рабами... Они всегда имеют в запасе рабов не только для торговли, но и для потехи своей дома и для удовлетворения своим наклонностям к жестокости. Те, которые посильнее из этих несчастных, – связанные или скованные мучатся днём на работе, ночью в темнице, и жизнь их поддерживается малостью пищи, состоящей в мясе дохлых животных⁶⁴. Павел, измученный варварами, мог быть куплен только христианином. Прослужив несколько лет господину, он отпущен был на волю и вступил в брак с Русской девушкой, подобно ему попавшейся в плен и также получившей свободу. Супруги вели жизнь христианскую, быв испытаны тяжёлыми скорбями. От страданий в плену, Павел стал сильно страдать падучей болезнью. Припадки её по временам бывали так жестоки, что больной впадал в безумие. Супруга и соседи положили отвести его в храм Богородицы Муглунийской, где подобные больные получали исцеление. Больной, не понимая, что хотят с ним делать, никак не хотел идти; принуждены были связать его и вести против воли. Дорогой встретились Турки и спросили: «куда тащат его?» Больной в исступлении ума закричал: «я Агарянин, я стал Агарянином». Больного довели до церкви. Между тем Турки спустя два дня надумались. «Как? говорили они между собой, брат наш магометанин просил нашей помощи, и мы оставили его в руках неверных». Один из них, исступлённый фанатик, разжёг других и склонил явиться к великому визирю с жалобой на христиан. «Неверные, доносили они визирю на словах и на бумаге, неверные в столице магометанства осмеливаются принявшего магометанство тащить в церковь», и рассказали о Павле. Разгневанный визирь велел немедленно представить к себе мнимого нового магометанина, а священников церкви и кого найдут в ней связать и привесть к нему. К счастью, один из слышавших это решение визиря немедленно дал знать о том в церкви. Когда поднялась тревога и больного вели из храма, больной внезапно выздоровел, и ему рассказали, в чём дело его? Едва успели сообщить ему об общей опасности, как посланные визирем схватили его и священников и привели к визирю. Приказав бросить священников в глубокую темничную яму, визирь ласково спросил Павла: «правда ли, что ты принял магометанство?» «Никогда не хотел ничего подобного», отвечал Павел. Доносчики говорили, что когда тащили его в церковь, сам он называл себя магометанином, вслух их. «Вы хотите только мучить христиан, сказал Павел, и выдумываете неправды». Визирь спросил: «зачем тащили тебя в церковь?» «Меня тащили в дом, господин мой, а не в церковь, говорил Павел, я страдаю до безумия в новолуние и в этом-то состоянии волокли меня в дом; но христианином я был, христианин я теперь и христианином останусь». «Так как эти правоверные, сказал визирь, слышали от тебя самого, что ты – магометанин; то тебе остаётся или быть магометанином, или же быть осуждену на смерть; выбирай любое – или магометанство и почести, или позорную смерть». Позади исповедника стояла добрая супруга его и говорила ему по-русски: «не бойся смерти, добрый супруг мой; будь твёрд в святой вере: умереть не долго, а потом станешь веселиться с Христовыми мучениками, и как я буду счастлива! Меня станут называть женой мученика». Визирь спросил: «что это за женщина? О чём говорит она?» Один из присутствовавших, знавший Русский язык, сказал: «это жена его, и она уговаривает его не отрекаться от христианской веры». Визирь велел привязать жену к столбу и бить без пощады, а мужа бросить в тюрьму. Как жена, так и священники также заключены были под стражу. Спустя три дня Павел снова представлен был к визирю. Сколько ни уговаривали его, он смело повторял одно: «я – христианин». Визирь велел казнить его и – ему отсекли голову на ипподроме, в самый день страданий Господа нашего Иисуса Христа, в 1683 г. апреля 6-го дня. Священники и супруга мученика за деньги освобождены были из темницы⁶⁵.

Горел желанием, как говорит писатель жития его⁶⁶, всю а вселенную обогатить знанием восхождения на высоту делания и созерцания, стремился он возжечь во всех пламенную любовь к этому восхождению»... «Удивлял самих подвижников своей почти бесплотной ангельскою жизнью: пост его, бдения, всенощные стояния, непрестанные псалмопения и молитвы превосходили всякое описание. Казалось, он спорил с природой, желая вещественное тело своё сделать невещественным» ...

А вот и слова самого Григория в ответ на вопросы об умственном делании, с которыми обратился к нему один из учеников его:

«Когда душа употребляет всё своё усердие и подвизается посредством деятельных добродетелей, при должном рассуждении, тогда она низлагает все страсти и подчиняет их себе. А если страсти покорены, то её окружают естественные добродетели и следуют за ней, как тень за телом; и не только следуют, но и учат её и наставляют тому, что выше естества, учат как бы восхождению по духовной лестнице.

Когда же ум, благодатью Христовой, взойдёт к тому, что выше естества, тогда просвещаемый Св. Духом, он простирается к ясному видению; тогда, сделавшись выше самого себя, по мере данной ему от Бога благодати, весьма ясно, и чисто видит сущность вещей, и уже совсем не так, как умствуют о том внешние мудрецы, кидающиеся только за тенью вещей, а не старающиеся как должно следовать существенному действию природы. Ведь и Божественное Писание говорит: осуетилось несмысленное их сердце и, называя себя мудрыми, обезумели... (Рим.1:21–22). Потом душа, принявшая благодать Св. Духа, по причине множества видений, какие ей открываются, мало-помалу, оставляет прежние и переходит к высшим и Божественнейшим, как говорит Апостол Павел: задняя забывая и простираясь вперёд (Флп.3:13), – и таким образом, поистине отбрасывает всякую боязнь и страх и, прилепившись любовью к Христу, видит, что природные её помыслы совершенно умолкают и, по писанию св. отцов, остаются назади. Достигнув безвидной и неизреченной красоты, она теперь, осияеваемая сиянием и благодатью Св. Духа, беседует только с Богом, а просветившись этим беспредельным светом и имея стремление к одному Богу, она, по причине своего нового и чудного изменения, совсем уже не чувствует своего смиренного, земного и вещественного тела, ибо является чистой и светлой – без всякой примеси вещественного пристрастия, является существом собственно умным, каким был до грехопадения первородный Адам. Он сперва был покрыт благодатью беспредельного света, а потом, по причине горького преступления, обнажился от светоносной этой славы».

«Человек, через трудолюбивое упражнение в умной молитве достигший столь дивной высоты и увидевший ясно своё собственное устроение, в какое он пришёл благодатью Христовой, уже увидел и воскресение души своей прежде чаемого общего воскресения, так что душа, очистившаяся таким образом, может говорить вместе с св. Апостолом Павлом: в теле ли, не знаю, вне ли тела, не знаю... (2Кор.12:2). Но вместе с тем душа и недоумевает, и изумляется тому, и взывает с удивлением: о, бездна богатства, и премудрости, и ведения Божьего! Как непостижимы судьбы Его и неисследимы пути Его (Рим.11:33)!»

Светоносная жизнь в мире св. Григория светоносными лучами отразилась и в прославившихся учениках его: св. Герасиме, Иосифе, авве Николае, чудном Марке, Иакове, Аароне, Моисее, Лонгине, Корнилии, Исаии и Клименте.

И кто измерит все лучи, которыми жизнь праведников озаряет путь к небу для остального человечества...