Май

Блаженный Макарий до посвящения своего в митрополита был архимандритом Виленского Троицкого монастыря. В 1495 году при венчании великого князя Литовского Александра с Еленою, дочерью великого князя Московского Иоанна, блаженный Макарий присут­ствовал в сане архимандрита Виленского, но уже назывался наречен­ным митрополитом. Великий князь Иоанн III желал, чтобы этот брак совершил «нареченный митрополит Макарий», но гордость латинян хотела везде первенствовать и унижать Православие; по ее настоянию, брак Александра с Еленою в костеле совершил Виленский бискуп Вой- цех Табор, а в православном храме совершил придворный священник и духовник Елены – Фома; блаженному Макарию оставалось при том быть только свидетелем и тайным молитвенником. В том же 1495 году «собрались епископы, – так говорит современная летопись, – Влади­мирский Вассиан, Луцкий Иона и поставили Макария архимандрита митрополитом Киева и всей России. А к патриарху послали старца Дионисия и диакона инока Германа за благословением. Тою же осенью прибыл из Царьграда посол патриарха Нифонта. Он сказал: “Не постав­ляйте после сего митрополита, пока не получите благословения от нас, за исключением великой нужды”. Они отвечали: “Мы не отказываемсяот древних обычаев соборной Цареградской Церкви и от благословения отца нашего патриарха. Мы учинили то по нужде, как и прежде посту­пали братья наши епископы при великом князе Витовте. И в правилах святых апостолов и святых отцов написано: два или три епископа пусть без всякого сомнения поставляют епископа”»⁶⁸¹. Блаженный Макарий, по примеру предшественников своих, жил в Вильно: здесь посвятил он в 1495 году Кирилла в епископа Луцку. В Вильно личным сношением с великим князем Литвы святитель легко мог предупреждать происки и насилия папизма, равно помогать Православию и в других нуждах. С другой стороны, Киев в те печальные времена оставался полураз­рушенным и часто подвергался нападеньям крымских и ногайских хищников. Татары два раза опустошали Волынь в 1496 году, и в марте 1497 года два отряда их снова вторгались туда же, но оба были разбиты наголову и почти истреблены⁶⁸². Попечительный пастырь давно желал осмотреть древнейшее место своей кафедры и святыни Киева. К тому побуждала его и настоятельная нужда привести в порядок Софийский собор, ограбленный пред тем татарами. После счастливых дел с та­тарами решился он отправиться в Киев. Ему говорили о возможных опасностях пути, но он по делам долга своего предал себя воле Божией. Современный летописец, знавший Макария, оплакивает смерть его, встреченную на пути в Киев, как наказание за грехи паствы, и утешается ею как залогом наград за святую ревность его. Он так пишет: «того же 1497 года мая 1-го дня, в первый день шестой недели после Великого дня (Пасхи), в понедельник, безбожные перекопские татары убили преосвященного Киевского Макария, митрополита и архиепископа всей России». В селе Стриголове, Минской губернии, за пять миль от Мозыря⁶⁸³ «на реке Бчич, нагнали они его совсем неожиданно. Они увели в свою землю бывших с ним и одних убили, других взяли в плен. Много волостей и мест ограбили и выжгли они и, взяв в плен множе­ство людей, возвратились в свое место. Так Бог попустил по нашим грехам. Грешники мы от ног до головы. Но уповаем на Господа Бога. Такая смерть с архиереем Божиим случилась для того, чтобы более награжден он был. Он отправился в Киев, желая помочь Софии церк­ви Божией, разоренной прежде того теми же нечестивцами... Ужасно, братия: если так случилось с архиереем Божиим, по попущению Божи­ему, то мы как избежим гнева Божиего за наши дела? Пред кончиною его, за 8 дней, некто открыл ему близкое разлучение души его с телом: но он, как человек, несколько усомнился. С самого того времени, как приняли мы крещение, никогда не случалось на земле Русской того, что случилось с этим архиереем Божиим. В суд и позор обратились мы за грехи наши»⁶⁸⁴. Так писал современник. И не напрасно утешался он за блаженного Макария при мысли о кончине его. Святое тело его прославлено нетлением. Оно покоится ныне в Софийском соборе от­крыто. Там же покоилось оно и при Кальнофойском, который описывал и два чуда, совершившиеся при мощах святителя в 1625 и 1634 году⁶⁸⁵. В том же соборе хранится кипарисный крест святителя⁶⁸⁶.

Родясь в Переяславле Залесском, преподобный Герасим, в ми­ре Григорий, еще в юных летах усердно ходил в храм Божий⁶⁸⁷; святая жизнь преподобного Даниила особенно увлекала его душу за собою, и на 13-м году он уже со слезами просил святого старца принять его к себе. Даниил принял его к себе послушником; это было еще тогда, как преподобный жил в Горицком монастыре. Герасим был «кожеш- вец» – сапожник – и по воле старца усердно служил ремеслом своим бедной братии божедомья. На время оставлял он старца, чтобы слушать наставления подвижников и, по их совету возвратясь к Даниилу, при­нял пострижение от рук его. Это было тогда, как Даниил начал жить в Троицкой обители⁶⁸⁸. Он ревностно совершал подвиги поста и молит­вы: принимал пищу чрез день и чрез два; постоянно выполнял келейное правило, а иногда всю ночь стоял на молитве. Преподобному старцу усердно служил он в его заботах об обители, особенно при построении храмов и келлий. Чистою и подвижническою жизнью Герасим снискал себе общее уважение не только в обители, но и за оградою ее; он стал известным и в Москве⁶⁸⁹. Это стало тяготить его; он желал безмолвного уединения. Открыв старцу свой помысл, он в первый раз встретил не­согласие старца: но потом преподобный благословил его исполнить свое желание. Так, прожив до 26 лет под руководством преподобного Даниила, он вышел из обители его без всего, только с желанием рабо­тать Господу в уединении.

В 1528 году поселился он в Дорогобужском округе в таком диком лесном месте, что кроме змей и диких зверей никого там не было; по вре­менам же скрывались там разбойники, так как не вдали проходила боль­шая дорога, на которой они занимались своим промыслом. Блаженный Герасим поставил себе хижину и в ней стал подвизаться; промышлявшие дурным ремеслом не раз били его, стараясь прогнать его из своего со­седства; пустынник терпел и молился; для пропитания своего у дороги на дереве повесил он кузовок и у проходящих испрашивал подаяние; иногда в его отсутствие кузовком его пользовались другие бедняки; он благодарил Бога. В хижине своей он жил, как птица, без печалей и забот о земле, хранимый и питаемый Господом. Впоследствии явился у него сторож – ворон; если недобрый человек подходил к кузовку и хижи­не, ворон поднимал крик и летая бил крыльями по лицу нежеланного посетителя; то же было с хищным зверем: тому клевал он глаза, пока не заставлял обратиться в бегство. По особенному видению перешел он потом на Болдину гору, где над потоком Болдиным стоял огромный дуб. Отсюда хотели прогнать его поселяне; они били его палками, связали руки и ноги веревками и хотели бросить в озеро, но один сказал: если убьем его, сами будем в ответе пред начальством; представим его к на­местнику в Дорогобуж, вместе с добрым подарком нашим. С этим со­гласились. Наместник, получив хороший подарок, приказал немедленно представить к нему пустынника связанным. Когда был представлен к нему связанный и избитый Герасим, наместник осыпал его ругатель­ствами и велел посадить в тюрьму как бродягу. На все это преподобный не сказал ни слова и только молился в душе своей. Помощь явилась тому, кто просил ее. В то самое время входит к наместнику посланный царя из Москвы. Увидав преподобного Герасима, которого видел вместе с преподобным Даниилом у царя, он с глубоким уважением поклонился ему и просил благословения. Наместник испугался. Дело кончилось тем, что наместник, испросив прощение у святого старца, объявил, что употребит все зависящее от него, дабы покой его был огражден, доставил ему от себя пожертвование и тогда же сделал должные распоряжения. С того времени имя святого старца стало в уважении и в его пустыню стали приходить ревнители благочестия. Преподобный с радостью при­нимал их. Сперва построена была молитвенная храмина для общих молитв и поставлена хижина. Потом преподобный отправился в Мо­скву и там получил позволение на построение обители. Мало-помалу построены были храм Святой Троицы и келлии для братий с трапезою. Храм освящен марта 9-го 1530 года. Преподобный сам трудился при постройках, трудился потом и для общежития вместе с другими. Молол жерновом рожь, даже и за других, пек хлебы, рубил и носил дрова, мыл для братии свитки, прислуживал больным. Спал он мало и никогда лежа. Пища его – хлеб с водою.

Такая жизнь скоро собрала в обитель много иноков, и обитель пре­подобного стали посещать вельможи. Преподобный жил в уповании на Господа, и Господь устраивал как сердца иноков, так и средства жиз­ни земной. Раз украли двух волов обители; инок, которому поручено было смотрение за скотом, пришел к Герасиму в страхе. Преподобный, взглянув на него, сказал: «Не скорби, брат, повторяй с Иовом: Господь дал, Господь и взял (Иов. 1, 21)». Это еще более смутило инока, который еще ни слова не говорил о пропаже настоятелю; он пал к ногам и про­сил прощения. Преподобный ласково простил его. «Благослови, отче, погнаться за ворами», – сказал ободрившийся. «Брат! – отвечал ста­рец, – кто гонится, не догонит убегающего; а убегающий скоро очутится вблизи преследующего». Инок на этот раз не понял слов; но спустя три дня воры сами привели волов в обитель. Преподобный отпустил виновных с наставлением – впредь приобретать хлеб честным трудом.

Кроме Болдина монастыря преподобный Герасим построил еще Предтечев монастырь в Вязьме; потом в Брынском лесу, на реке Жиз- дре, основал обитель Введения во храм Богоматери. Древний повество­ватель говорит о Предтечевом монастыре: «До прихода преподобного на этом месте не было никакого поселения; на реке Бездре стоял лес ольховый; здесь было приволье ворам и разбойникам». Так говорит о том и сам преподобный в завещании. «Было, – пишет он, – на ме­сте том прежде корчежником, блудником прибежище и разбойником и прочим играм бесовским, душегубство, убийство и кровопролитие». Дурные люди находились под защитою знатного боярина Телепнева- Оболенского, который недалеко отсюда имел свое поместье (Спас- Телепнево) и ездил проводить разгульную жизнь близ Вязьмы. Плохое житье было вяземцам от удалых людей: ночь проводили они настороже в своих дворах, огражденных высоким тыном. Преподобный Герасим, раз узнав о таком печальном состоянии края, решился сделать воз­можное для его улучшения. Он смело являлся в разбойничьи шайки и убеждал их исправиться. Не раз случалось, что проповедника били и прогоняли от себя, но это не охлаждало ревности его; в 1535 году основал он здесь иноческую обитель. Спустя 7 лет усильной проповеди и молитвы, по видению Предтечи, построен был храм в честь Предтечи. Братии собралось до 40 человек, и преподобный назначил им в на­стоятеля ученика своего Симеона, а сам обратился на другие подвиги.

Так же не легко было ему завести обитель на реке Жиздре. На это вызвала его просьба окрестных жителей. От Болдиной обители место Жиздринской пустыни в 300 верстах; преподобный, как всегда, ходил сюда пешком. Здесь сам он расчищал лес и строил постройки. Братии собралось и здесь до 40 человек, и игуменом оставлен ученик Петр Коростелев.

За 9 лет до смерти своей устроил он не вдали от Дорогобужа, в Сверховой луке, монастырь Рождества Богородицы. Здесь оставил он игуменом также одного из учеников своих.

В Болдиной обители он оставался игуменом до самой кончины; здесь под конец жизни его было братии до 140 человек. Он усердно вел всех по путям спасения. В завещании своем писал он:

«Поставляйте в игумена из своих людей, из своей братии: они знают общежитие и порядки, как жил я по Боге с вами. У братии все должно быть общее. Всякое монастырское дело надобно выполнять без ропота и ходить на монастырское служение по благословению настоятеля. Одеж­ду носить из сукна, какую установил я. Если кто не захочет, то давать в год по 2 рубля игумену, священнику и диакону. Хмельного пития не держать в обители, за исключением кваса дрожжевого; тоже и для гостей. Ничего не держать в келлие, кроме одежды, и та была бы от общины. Питаться всем в трапезе с безмолвием и тем, что Бог подаст, но слушать жития святых и поучения. Пища для всех одинаковая, как для братии, так и для игумена. Тою же пищею кормить и гостей. Если брат впадет в прегреше­ние, смирять послушанием, но из монастыря не выгонять, разве только тогда, когда не послушает наказания. Странных и нищих не огорчать, а подавать им и на путь, что есть в обители. Игуменов почитать. Если кто из них начнет жить не по Богу и не по чину монастырскому, то послать к нему в келлию кого-либо из братии, чтобы поговорить с ним с духовным смирением. Во всех монастырских делах ничего не предпринимать без игумена и 12 старцев. Игумен пусть не отпускает своих постриженников в чужие монастыри. Так приказываю поступать во всех монастырях».

Под руководством преподобного воспитались строгие подвиж­ники: блаженный Аркадий, скончавшийся в затворе⁶⁹⁰, и блаженный Антоний, почивший Вологодским епископом (1588 г.)⁶⁹¹. Учениками его основано было несколько обителей: Баскакова в Сычевском уез­де, Вознесенская на реке Угре в Юхновском, Подлесная-Николаева в Бельском уезде⁶⁹².

Кончина преподобного Герасима последовала в Болдиной обители 1-го мая 1554 года, на 65 году жизни его.

Из чудес, совершенных преподобным в загробной жизни, приведем здесь два. Иеромонах Корнилий имел горячее усердие к преподобному Герасиму и пред ракою его дал клятву – не выходить из его обители. Но потом он стал роптать на игумена, на трапезу и на устав обители. Игумен вразумлял его, – он еще более ожесточился. Наконец он пошел к гробнице преподобного и пал пред нею, испрашивая благословения выйти из обители, как слышит: кто-то вышел из гробницы, сзади при­гнул его к земле и не давал ему встать; вместе с тем почувствовал он расслабление во всем теле, потерял и зрение и язык. В таком положении нашла его братия у гроба преподобного. Отслужили молебен, и в то время, как после рассказывал он, вышел из гроба преподобного легкий пламень, не жгучий, а тонкий, охватил всего больного, и он встал здо­ровым. Инок Дионисий долго вел жизнь осмотрительную, по преданию преподобного. Потом напали на него хульные помыслы и довели его до бешенства. За него совершили молебствие у гроба преподобного, и к нему возвратился смысл. «Меня немилосердно мучили духи, – так рассказывал он сам тогда же, – но теперь пришел ко мне преподобный Герасим с Вологодским епископом Антонием (Дионисий был ученик епископа Антония) и с трудом прогнали от меня темных духов».

Ныне мощи преподобного Герасима почивают в соборном храме обители его⁶⁹³.

Стрельцы и жители Царевококшайска в 1648 году устроили в семи верстах от своего города монастырь по случаю явления на том месте,

1-го мая 1647 года, иконы Жен-мироносиц, которая и поныне славится чудотворениями.

Святого преподобномученика Акакия нового, пострадавшего от турок в Константинополе, в 1816 году⁶⁹⁴.

Христианское семейство: Еспер и Зоя и дети их Кириак и Феодул, родом из Фригии, были проданы в рабство одному богатому римляни­ну, именем Катулу, язычнику. В продолжение нескольких лет Еспер и Зоя усердно служили господам своим, помня и свято соблюдая слова апостола: Рабы, во всем повинуйтесь господам вашим по плоти, не в гла­зах только служа им, как человекоугодники, но в простоте сердца, боясь Бога. И все, что делаете, делайте от души, как для Господа, а не для людей, зная, что в воздаяние от Господа получите наследие, ибо вы слу­жите Господу Христу! (Кол. 3, 21–24).

В том же духе смиренного подчинения своей участи воспитывали эти Боголюбивые люди и детей своих Кириака и Феодула.

Между тем, придя в возраст, дети стали тяготиться тем, что им при­ходилось жить с язычниками и таить от них свою веру. «Уйдем от нече­стивых, – говорили они своей матери, – ведь сама же ты научила нас Свя­щенному Писанию, в котором сказано, чтобы удаляться от нечестивых... и зачем скрываем мы от них нашу веру? Не лучше ли смело высказать господину нашему, что мы христиане? Если он убьет нас, то мы знаем, что нам предстоит вечная жизнь с Христом Богом. Чего же бояться нам?»

И несмотря на то, что Зоя, опасаясь, что дети ее еще слабы для ис- поведнического подвига, удерживала их в их святом рвении, Кириак и Феодул, встретившись однажды с господином своим, объявили ему, что они христиане... «Души наши принадлежат Господу, – сказали они ему, – ты же не властен над нами, но только над нашими телами... »

Безумными показались эти слова тому, кто и не слыхал никогда о власти Владыки Небесного, и Катул вознамерился испытать при удобном случае, что за люди рабы его и в какой вере воспитаны их дети. Уж не принадлежат ли они к числу ненавистных христиан, которые отвергают богов?

Скоро представился случай разъяснить недоумение господина относительно рабов своих. У Катула родился сын. Это радостное со­бытие должно было, по обыкновению языческому, отпраздновать тор­жественным жертвоприношением богам. В домашнем пире участво­вали и слуги, вкушая от жертв идольских; таким образом, и рабам, неизвестным до сих пор христианам, предложены были мясо и вино от жертвоприношения. Но как могли они прикоснуться к этой пище, оскверненной обрядом в честь языческих богов?

«Господи Боже! Будь с нами! – тихо промолвила Зоя, – кроме Тебя, другого Бога не знаем. Утверди нас в этом исповедании! – и с этими словами вылила вино и выбросила мясо на землю, и, зная, что ожидает ее за этот поступок, с грустью, но вместе и с твердостью обра­тилась к мужу и детям: – Не убоимся гнева Катула и мук, которым он предаст нас... Вытерпим их мужественно и соединимся все в Царствии Христа Бога нашего!» – сказала она им. Не замедлило исполниться ожидаемое ею. «На кого вы надеялись, что дерзнули так оскорбить святыню?» – с гневом спросил у своих рабов господин, приказав при­вести их к себе, как только узнал о поступке Зои.

«Надежда наша – Иисус Христос, Сын Бога Живого!» – с твер­достью отвечали христиане. «Увидишь, как Он спасет твоих сыновей, когда я повелю предать их мучениям!» – сказал язычник и велел ис­тязать юношей. «Будьте мужественны! Терпите!» – укрепляла их мать, с твердостью смотря, как палачи стругают острым железом обнажен­ные тела детей ее. «Мы не страдаем... Пусть изобретут мучения более чувствительные...» – говорили юноши в своем святом возбуждении.

Ожесточенные удары и сожжение в огне всего христианского се­мейства было отзывом на эти слова со стороны зачерствелого язычника, и – четырьмя новыми жертвами – победами увенчалась вера Христова.

Страдания мучеников совершились в Атталии Памфилийской в царствование Адриана (117–138).

Правление князя Бориса, сына Звинича-Пресиама, третьего внука Грубошева⁶⁹⁵, омрачалось несчастьями во все то время, пока оставался он язычником. Все, что ни предпринимал он, не удавалось ему. Он хотел (843 г.) воевать с греками, но должен был продолжать переми­рие. Решился отмстить (850 г.) сербам за неудачи отца своего Звини- ча, но поход кончился поражением Бориса, и он просил мира. Поход против хорватов также не имел успеха. Попытка действовать в союзе с паннонскими славянами против вранков (в 853 г.) окончилась по­ражением Бориса. В 860 году поразил Болгарию страшный голод, за которым следовал мор, народ погибал, а помощи не было ниоткуда. К большему горю, греки стали грозить войною⁶⁹⁶. Столько неудач и бед заставят и самого твердого задуматься. Борис, хотя и язычник, но не­испорченный, видел гнев Божий над Болгарией. За что этот гнев? Ему пришлось припомнить слова дяди – мученика Бояна, что христианская истина одержит победу над языческою ложью⁶⁹⁷. О всем подобном на­поминала ему и сестра его. Она, еще в нежном возрасте взятая в плен, воспитана была при греческом дворе по началам христианства. По усло­виям мира с Грецией 852 года она отпущена была в Болгарию, а Борис освободил знаменитого пленника – учителя Куфару, который также говорил Борису о пустоте язычества. Да и многие десятки тысяч были уже христианами между славянами, подданными Бориса!... Было у кого учиться христианству. За язычество Болгарии стояли княжеский двор Болгарский, его министры и вожди и славяне, перешедшие с князем с правого берега Дуная: но что язычество приносит Болгарии? Время было кончить борьбу с христианством, которого истины так светлы, так чисты, так отрадны для духа. Так Борис решился принять христианскую веру. Он вошел в сношение с греческим императором о своем желании соединиться со Христом и заключил мир с Грецией, выгодный для Бол­гарии. Болгарам уступлено навсегда Загорье (южный скат Балкан), страна нужная им для поселения и очень выгодная в стратегическом отношении. «К Болгарам послан был епископ, который совершил кре­щение над Борисом, принявшим имя императора Михаила»⁶⁹⁸. Умный патриарх Фотий, приняв живое участие в просвещении болгар, написал послание к князю Борису. Святитель изложил князю не только начала веры и жизни христианской, но и правила, как управлять народом. «На­чав усердием к проповеди слова Божиего, – писал Фотий, – не окан­чивай небрежностью, а постарайся, чтобы конец соответствовал началу и жизнь вере. Созидай храмы во имя Божие и в честь святым по уста­новлениям церковным; приучай народ собираться в них, дабы, в общем собрании умилостивляя Божество и принося Ему общее славословие, все утверждались в единомыслии и приобретали спасение и пользу»⁶⁹⁹. По примеру князя Бориса крестились некоторые из приближенных к нему. Но с большинством пришлось еще бороться. Фанатики язы­чества, в том числе сильные вельможи, едва узнали о перемене веры князем, как подняли волнение за старую веру; целые десять областей подняты были боярами против Бориса; дело дошло до того, что в Пред- славе хотели убить Бориса и возвести на престол язычника. Михаил, оградив грудь свою святым крестом, с 48 придворными и 7 духовными лицами вышел к толпе мятежной, и та в смятении рассеялась. На другой день 50 бояр, заправлявших бунтом, были схвачены и преданы смерти. Народ, оставшийся без подстрекателей мятежа, покорился Михаилу и стал понемногу креститься⁷⁰⁰. Так рассказывает об этом и один болга­рин – современник событий: «Я, – говорил он, – из новопросвещенного болгарского народа, которого Бог просветил в эти времена избранником Своим Борисом, в крещении Михаилом. Силою Христовою и знамени­ем креста победил он оцепенелый, непокорный народ Болгарский. Бог привел святого Иосифа, архиепископа, учителя и наставника, который устроил храмы и монастыри, поставил епископов, священников, игу­менов, чтобы учили народ»⁷⁰¹.

К сожалению, миссионеры папы возмутили покой юной Болгар­ской Церкви и остановили на время успехи веры в Болгарии. «Римский священник Павел» с товарищами возбудил в князе Борисе, еще мало знакомом с верою, множество сомнений о Церкви Восточной и в бли­стательном виде представил счастье, готовое для Бориса, покорного папе⁷⁰². Князь, с одной стороны надеясь найти во владыке запада защиту против немцев, теснивших Болгарию⁷⁰³, с другой желая видеть в Бол­гарии независимое церковное правление, в 866 году обратился к папе Николаю с просьбою прислать способных учителей и учредить в Бол­гарии патриаршество. Папа Николай рад был тому, что целый народ, притом соседний с ненавистным для него Константинополем, отдается в его руки⁷⁰⁴. Немедленно послал он (866 г.) к Борису двух бискупов своих с книгами и с обширным посланием⁷⁰⁵. Бискупы Павел и Фор- моз скоро довели дело до того, что женатые восточные священники оглашены были нечистыми и удалены от мест своих, над крещеными в другой раз стали совершать миропомазание, в храмах читали Символ с прибавлением Filioque, разрешили есть в пост молоко и яйца⁷⁰⁶. Борис, не получив для Болгарии патриаршества, просил папу по крайней ме­ре посвятить понравившегося ему Формоза в архиепископа. Но папа удалил Формоза из Болгарии⁷⁰⁷. Между тем патриарх Фотий окружною грамотою известил патриархов о наглых дерзостях папы против веры и благочиния, совершающихся в Болгарии. Борис увидел свою ошибку и поспешил поправить ее. Он снова предоставил восточным проповед­никам продолжать дела звания своего, уже и потому, что славяне, давно крестившиеся, не хотели знать Папы и требовали себе восточных свя­щенников. Для того чтобы раз навсегда развязаться с Папою, притом без опасности для своей страны, он послал в 869 году в Константинополь предложить собору притязания Папы на Болгарию. На западе поняли тогда же, что князь, посылая послов на восток, прощается с папою⁷⁰⁸. По­сол князя Михаила говорил собору: «Желаем знать от представителей великих патриархов, к какой Церкви принадлежим мы?» Послы Папы протестовали против вопроса. Представители восточных патриархов говорят: «Когда вы занимали страну, которою ныне владеете, кому она была подчинена и каких священников имела?» Посол Болгарского князя отвечал: «Мы добыли ее мечом от греков и нашли в ней грече­ских священников». Собор постановил: «Присуждаем, чтобы земля Болгарская, которая в старину находилась под властью греков и имела греческих священников, отторгнутая от святой Константинопольской Церкви язычеством, ныне возвращена была ей чрез христианство». По­лучив решение собора, князь объявил решение бискупу, с тем чтобы он с ксендзами оставил Болгарию⁷⁰⁹. После того, несмотря ни на ласки, ни на угрозы Папы, Борис не входил более ни в какие сношения с властолю­бивым романизмом⁷¹⁰. Крещение народа, остановленное насилиями Па­пы, продолжалось спокойно при правильной деятельности восточных проповедников. Таким образом, тот же 869 год, в который последовало осуждение собора властолюбию папы, был временем окончательного обращения Болгарской страны к святой, чистой вере⁷¹¹.

Блаженный Борис с любовью давал средства для восстановления храмов христианских, разрушенных язычеством, и для построения но­вых. Он делал все, что мог, для вечных нужд своего народа и для славы Божией. Когда дошло до него известие о чудесах мучеников, которых мощи сокрыты были во время волнений язычества в Струмнице, он велел воздвигнуть храм в Брегальницкой епархии и туда перенести мощи святых. Мощи перенесены были с торжеством, и по вере новых христиан совершилось много чудес для славы имени Христова⁷¹².

И Православие, и просвещение еще более расцвели в Болгарии, когда прибыли сюда ученики святого Мефодия, изгнанные из Мора­вии жадными до корысти немцами. Михаил принял их с живейшею радостью и благодарил Господа, пославшего ему людей, столько нуж­ных для Болгарии. Немало времени жили они при дворе его и в домах вельмож болгарских, как дорогие учители. Борис с любовью беседовал с ними. Престарелый государь учился под их руководством «древним историям и житиям святых», слушал из уст их наставления Священ­ного Писания на родном славянском языке. Благоверный князь до­ставил славянским проповедникам щедрые средства содержать учи­лища для обучения детей закону Божиему на славянском языке и для приготовления полезных служителей храма Божиего; открывал для них монастыри и кафедры, особенно там, где еще слабо было христи­анство⁷¹³. Усердием его постановлено было семь кафедральных храмов с кафедрами святительскими⁷¹⁴. По желанию Бориса посвящен был для западной Болгарии другой архиепископ Агафон⁷¹⁵, а место блаженного Иосифа впоследствии занял архиепископ Феофилакт⁷¹⁶.

Состарившийся Борис устал властвовать. Он уже давно стал под­вижником, но тайным. Являясь пред народом в одежде княжеской, скрывался он по ночам в храме и в уединении: покрытый простою одеждою, простертый по земле, проводил он ночи в молитве. После тяжелой болезни передал он правление старшему сыну Владимиру, а сам удалился в монастырь для подвигов поста и молитвы. К скорби отца, сын оказался непохожим на родителя: жил распутно и, что еще хуже, стал совращать народ с пути христианского. Четыре года ста­рец терпел. Наконец, одушевясь ревностью, снял с себя иноческую одежду, оделся в платье князя-воина, с немногими верными ему по­гнался за сыном, захватил его и, чтобы отнять у него возможность вредить христианству, ослепил его; потом передал власть младшему сыну Симеону, а сам, верный обету, снова удалился в монастырь⁷¹⁷. Он и в уединении заботился о распространении христианского просве­щения, побуждал способных переводить полезные книги с греческого на славянский язык. Так один из них говорит о себе: «Почтенный муж, дукс (князь), настаивал предо мною, когда я приходил к нему для посещения, приказывая и упрашивая переводить объяснения Евангелий; он напоминал мне: для священника нет другого занятия, кроме наставления; если принял он на себя эту службу, пусть вы­полняет ее»⁷¹⁸.

Современник князя Симеона записал: «В се ибо лето 6415 инд. 14 (906)⁷¹⁹ умре раб Божий, отец сего князя (Симеона), в благой вере живый, в добром исповедании Господа нашего Иисуса Христа, велик и честен и благоверен, господин наш, князь болгаром, именем Борис, христианское же имя ему Михаил, мес. мая во 2 д. в субботний вечер. Сей же Борис болгары крестил есть во имя Отца и Сына и Святого Духа, аминь»⁷²⁰.

Болгарская Церковь благоговейно чтит в числе святых просвети­теля Болгарии благоверного князя своего – Бориса-Михаила⁷²¹.

Святитель Афанасий Пателарий, патриарх Константинопольский, был уже вторым тружеником вселенского престола нового Рима, ко­торый искал себе помощи от благодетельной Церкви Российской по­среди бедствий, обуревавших его кафедру. Но первый из них, Иеремия, учредивши патриаршество на Руси, не был лишен своей кафедры, когда странствовал в пределах наших, хотя и подвергался однажды времен­ному низложению; Афанасий же, более испытанный в скорбях, трижды восходил на высоту и нисходил с высоты вселенского престола и уже с одним лишь громким титулом патриаршим, как странник, посетил гостеприимную державу Российскую. В пределах Малороссии, бывшей своей паствы, ибо тогда она еще зависела от первосвятителей вселен­ских, положил он труженические свои кости в обители Лубенской, где они прославились нетлением. Сидящий и по смерти в богатой своей раке, будто на патриаршей кафедре, он представляется благоговейно­му взору как бы только что погрузившимся в непробудный сон. Глава его, осененная митрою святительскою, склонилась на правое плечо, и десница простерта на коленах, для лобзания верующим, а в левой руке он держит свой пастырский жезл, как бы доселе управляя вселен­скою паствою. Так погребли его по чину и обычаю патриаршему, так и обрели спустя немного лет бодрствующим и по блаженной кончине.

Остров Кандия на Средиземном море, древний Крит, был родиной блаженного Афанасия. Он происходил от благочестивых и благород­ных родителей, которые были в состоянии дать сыну своему высокое образование, светское и духовное. Неизвестно, где воспитывался юный подвижник, но Кандия, бывшая тогда под владычеством венециан, про­цветала торговлею и могла иметь довольно средств для образования сынов своих; свидетельством тому могут служить святой Афанасий, которого современники называли философом, филологом, поэтом и от­личным проповедником, и великий Лукарис Кирилл, также критянин, пятнадцать лет патриаршествовавший на кафедре Александрийской и столько же на вселенской, в самую тяжкую эпоху для Церкви Гре­ческой, обуреваемой тогда кознями иезуитов, против которых муже­ственно боролся Кирилл.

Он вызвал из Кандии в Царьград, для проповеди слова Божиего, знакомого ему Пателария, который славился красноречием и уже до­стиг на родном своем острове степени пресвитерской, по своим вы­соким добродетелям, пользуясь особенным благоволением местно­го архипастыря и любовью народною. Рукописное житие святителя, хранящееся в обители Лубенской, утверждает даже, будто Афанасий возведен был по общему избранию на престол митрополии Критской и благодетельным своим влиянием пред властями Оттоманскими спас ее от неистовства врагов при завоевании острова; но покорение сие со­вершилось гораздо позже. Из современных актов церковных явствует, что Афанасий прямо из пресвитеров был поставлен патриархом Ки­риллом на первостепенную митрополию Солунскую.

Патриарх Цареградский Парфений старший, хотя и не был рас­положен к Афанасию Пателарию, однако в грамоте своей царю Ми­хаилу Феодоровичу от 12-го августа 1643 года писал: «что во время святейшего и блаженнейшего господина Кирилла, патриарха старого, приехал в Константинополь некий священноинок, именем Афанасий, прозванием Пателарий, острова Критского; патриарх и архиереи, видя его бедного и в нужде, восприняли с великим милосердием и любовью, и был он патриарху советником, как одной с ним страны; немного вре­мени спустя поставил его Кирилл митрополитом Солунским, вместо блаженныя памяти митрополита господина Паисия, который остался на царское имя в России».

Та же участь ожидала и его преемника Афанасия, успокоившегося в гостеприимной России. Если же он был советником и соплеменником патриарха Кирилла, как утверждает сам Парфений, то, конечно, не дей­ствовал против него, чтобы заступить его кафедру, хотя и безуспешно было его кратковременное правление. Сам Афанасий в грамоте своей к царю от 24-го августа того же года так о себе свидетельствует: «что братия его архиереи поставили его на вселенский престол, в помощь святейшему блаженнейшему Кириллу, чтобы согнать нового Кирил­ла Веррийского, и после того дали ему собором Солунский престол». Следственно нельзя верить позднейшим нареканиям, будто бы Афа­насий, чрез посредство иезуитов, происками домогался Цареградского престола.

Это тем вероятнее, что сам патриарх Кирилл после своего удаления с престола писал царю Михаилу Феодоровичу, нисколько не жалуясь на Афанасия: «что когда султан Мурат возвратил его из заточения с острова Родоса, после низложения Кирилла Веррийского, и велел ему быть в Цареграде, то, покамест он ехал, посадили на патриаршество иного, а когда приехал, то все к нему прибегли и учинили подобающую почесть, но на патриаршеское место он не хотел идти, пока не заплатят архиереи того, что посулили султану. Потом же благодатью Божией и милостью царскою будем мы сидеть по-прежнему на патриаршестве; хотелось бы под старость успокоиться, но мир не оставляет». Все это согласно с показанием Афанасия, которого избрали только для того, чтобы удалить недостойного Кирилла и дать время возвратиться ве­ликому Лукарису. Оттого, вероятно, и просидел он так мало на его кафедре, не более 28 дней. Нельзя однако слишком верить обвинениям патриарха Парфения против Афанасия, будто он причинил убытков великой Церкви на 50 000 ефимков, так как известно, что Кирилл Вер- рийский был причиною сего долга и разорения церковного, посулив до 30 000 ефимков для подкупа властей турецких, чтобы только достиг­нуть престола; может быть, нужно было употребить столько же, чтобы его низвергнуть; в случае же неуплаты угрожала опасность великой Церкви. Если сам великий Кирилл, при всей многолетней своей опыт­ности, отказывался от престола единственно по причине сих долгов, то мудрено ли было неопытному Афанасию запутаться в оных при столь смутных обстоятельствах.

Для того чтобы понять те тяжкие испытания, чрез которые про­ходила воинствующая Православная Церковь на Востоке во все про­должение XVII столетия, необходимо проследить исторически ряд ее патриархов, которых частое низложение по проискам иноверцев по­трясло и разорило вселенскую кафедру Цареграда. После великого Ие­ремии, который основал патриаршество в России и хотя был низлагаем, но скончался на своей кафедре, в 1594 году, начались беспрестанные смены вселенских патриархов. Матфей, Гавриил и Феофан не более как по полугоду занимали сию кафедру, так что, наконец, избрали место­блюстителем вселенского престола знаменитого ученостью патриарха Александрийского Мелетия Пигу. Год спустя опять взошел на кафедру Матфей, уже облеченный в схиму, и опять уступил на короткое время престол свой Неофиту, бывшему митрополиту Афинскому, скончался, однако, на своей кафедре. Преемник его Рафаил до насильственного заточения вынужден был уступить туркам самый храм патриарший во имя Всеблаженной и довольствоваться небольшою церковью святого Григория. После него вторично был призван Неофит и опять низло­жен, так что уже никто не решался воссесть на вселенскую кафедру, обуреваемую столькими бедами.

Тогда, по бывшему уже примеру, клир великой Церкви предложил опять местоблюстительство вселенской кафедры другому патриарху Александрийскому, мудрому Кириллу Лукарису, который уже 15 лет со славою управлял своею Церковью. Наконец избран был митропо­лит Патрасский Тимофей, который в продолжение восьмилетнего до­вольно мирного патриаршества успел расширить и украсить новый кафедральный храм свой и, что уже становилось довольно редким в те смутные времена, спокойно умер на своей кафедре. С назначением его преемника, Кирилла Лукариса, начались опять бури. Этот великий деятель пять раз был возводим и пять раз свергаем с вселенского пре­стола и мученическою смертью запечатлел, наконец, свой подвиг.

Врагами и гонителями его были иезуиты, в то время чрезвычайно сильные при Порте Оттоманской; влиянием посланников Австрии и Франции они домогались распространить унию на Востоке и про­исками своими успели отнять Святой Гроб и вертеп Вифлеемский у патриарха Иерусалимского Феофана; не могли они равнодушно ви­деть на вселенском престоле нового Рима столь великого поборника Православия, каков был Кирилл Лукарис, уже известный им по свое­му высокому просвещению во время долгого его управления паствою Александрийскою. Год спустя Кирилл был оклеветан ими пред прави­тельством турецким за сношение с европейцами и лишен кафедры, но два его преемника, Григорий и Анфим, не могли удержаться на шат­ком престоле Константинопольском: первый был сослан в заточение на остров Родос, а второй произвольно удалился на Афонскую гору, не чувствуя себя в силах держать кормило Церкви. Так как в это время были внутренние смуты в империи, султан Мустафа низвергнут с пре­стола, и воцарился Мурат, то друзья Кирилла, ревнители церковные, воспользовались благоприятным случаем, чтобы возвести его опять, в 1624 году, на вселенскую кафедру, и на этот раз патриаршество его продолжалось 8 лет.

Для того чтобы удержаться на своей кафедре и противодейство­вать козням иезуитов и могущественных их покровителей, Кириллу не оставалось другого средства, как прибегнуть к покровительству двух протестантских посланников, Англии и Голландии, с которыми свел короткое знакомство, когда еще простым иноком путешествовал по Европе для сбора милостыни в пользу Александрийской Церкви. Оба посланника находились в дружественных отношениях с Портою и противодействовали иезуитам, которые завели училище в предме­стьях Царьграда и, воспитывая даром бедных детей греческих, совраща­ли их в унию. Ревностный патриарх обличал лжеучителей в пастырских своих беседах и, чтобы утвердить Православие, устроил типографию в Константинополе, вызвав для сего с острова Корфу ученого ино­ка Григория Метаксу; с помощью его печатал благочестивые книги в опровержение тех обольстительных сочинений, которые во множе­стве печатали иезуиты и раздавали их детям, еще неопытным в вере православной. Тогда иезуиты оклеветали его пред правительством как хулителя магометанского закона и ссылались в доказательство на катехизис патриарха Кирилла, изданный им еще во время пребы­вания в Лондоне, в котором обличал ложное учение Магомета; они же утверждали, будто бы книга сия была недавно напечатана в новой ти­пографии. Правительство турецкое, в порыве негодования, послало немедленно разорить типографию и уничтожить все станки. Начальник ее Метакса едва успел спастись бегством. Не избежал бы смерти и сам патриарх, если бы вовремя не укрылся в дом голландского посла, ко­торый вступился за страдальца и убедил великого визиря, что все это клевета иезуитов.

Таким образом ревностный Кирилл удержался на своем престоле. Но тем не удовольствовались иезуиты; они обвинили патриарха в про­тестантском образе мыслей и старались уверить в этом простодушных архиереев и клириков. Слух о том дошел даже до России, так что право­славные послали к патриарху иерусалимскому Феофану, жившему тог­да в Яссах, узнать, справедливо ли это нарекание? и патриарх должен был собрать местный собор, чтобы окружным посланием оправдать великого поборника православия. Но два года спустя, происками ие­зуитов, явилась под именем Кирилла книга, напечатанная в Женеве, исполненная кальвинского учения. Это окончательно потрясло святи­теля Кирилла на его кафедре и возбудило великое смятение в клире великой Церкви. Патриарх был обвинен пред правительством в измене и в исповедании франкской веры. Насильственно низвели его с пре­стола и посадили другого Кирилла, Контариса, митрополита Веррий- ского, орудие иезуитов, который, однако, чрез неделю был низложен и сослан в заточение на остров Тенедос. Опять был призван Кирилл на вселенскую кафедру, но враги его не дремали и старались опять возвести Контариса, по самой близости места его заточения. Тогда все православные и клирики, чтобы только отклонить вторичное из­брание Контариса, воспользовались расположением великого визиря к соотечественнику его по острову Кандии, Афанасию митрополиту Солунскому, и возвели его на вселенскую кафедру, в ожидании, пока возвратится великий Кирилл; и действительно, месяц спустя он опять воссел на нее накануне Пасхи. Это было в 1643 году.

Хотя впоследствии патриарх Парфений писал к царю Михаилу Феодоровичу: «что Афанасию, после его удаления с патриаршей ка­федры, дали опять митрополию Солунскую, со всеми доходами, дабы он там оставался смирно до конца своей жизни и не смущал великой Церкви, в чем дал клятвенное обещание и получил себе во свидетель­ство патриаршую соборную грамоту», – нельзя, однако, не обратить внимания на то, что таким образом никогда не удалялись с вселенской кафедры отставные патриархи: они подвергались большею частью за­точению на острова Архипелага или должны были укрыться куда-либо в обитель в окрестностях Царьграда или на Святую Гору Афонскую. Если же Афанасий избежал общей участи низводимых с престола, и это по соборной грамоте всех архиереев, то, без сомнения, потому только, что был приглашен всеми архиереями занять место великого Кирил­ла, чтобы только отклонить недостойного Контариса. Позднейшие же писатели, составлявшие перечень патриархов Константинопольских, не умели отличать этой черты и, зная, что иезуиты были виною не­однократного низложения Кирилла, думали, что они же поставили на его место и Афанасия Пателария, как это сделали с Контарисом, тем более, что в продолжение трех лет Пателарий и оба Кирилла по­степенно сменяли друг друга.

Год спустя после своего четвертого вступления на престол па­триарший великий Кирилл должен был опять его оставить, и сослан своими врагами в заточение на остров Родос, а на его место вторич­но поставлен Афанасий, который держался на кафедре не более года и вынужден был уступить ее тому же враждебному Кириллу Контарису, который сослал его также в Родос, по влиянию могущественного своего покровителя Байрама-паши, в 1635 году. Если бы Афанасий был действительно орудием иезуитов, то для чего им было низлагать его и опять возводить Контариса? Но чрез полтора года, с падением

Байрама-паши, лишился своей кафедры и недостойный Контарис и со­слан на тот же остров, куда заточены были по его проискам оба его предместника, Лукарис и Пателарий. Оба вместе были они возвращены из своего изгнания, повелением султана Мурата по ходатайству всех архиереев и вельмож Константинопольских, и так как не было налицо Афанасия, чтобы заступить место Кирилла до его возвращения, то по­ставлен временно на патриаршую кафедру митрополит Ираклийский Неофит, которого сам Кирилл в письме к царю Михаилу Феодорови- чу называет своим человеком и слугою. Не ранее как через год, когда уже несколько устроились денежные дела патриархии, расстроенные неоплатными долгами по причине частой перемены патриархов (ибо в продолжение пятнадцати лет, с 1622 по 1637-й, 12 раз сменялись че­тыре патриарха), Неофит уступил кафедру учителю своему Кириллу, а Афанасий получил опять прежнюю свою митрополию Солунскую. Это свидетельствует, что он был в хороших отношениях с патриархами и всеми архиереями, без чего бы, конечно, не мог возвратиться на свою митрополию; она была укреплена за ним соборной грамотою и нового патриарха Парфения старшего, который вступил на кафедру после бедственной кончины обоих Кириллов.

Враги Лукариса, неусыпно действовавшие после полутора лет его последнего патриаршества, успели возбудить против него султана Мурата, представив великого мужа Церкви изменником Порты От­томанской за тайные будто бы сношения с Россией. Кирилл был на­сильственно низложен и заключен в крепость близ Царьграда; там его задушили, и священные останки мученика бросили в море, но благо­честивая о нем память сохранилась в сердцах православных и право­славие его было гласно оправдано на соборах Ясском и Вифлеемском. Церковь Вселенская чтит его как одного из величайших своих под­вижников. Коварный его гонитель и недостойный преемник Контарис скоро подвергся заслуженной казни. Не более года держался он на па­триаршей кафедре. Ненавидимый всеми за низвержение достопамят­ного Кирилла, он сам, в свою очередь, был обвинен как клеветник пред султаном, который не простил ему смерти Лукариса, пожертвованного для удовлетворения его врагов. Контарис был низложен соборно и со­слан в противолежащий Царьграду Халкидон, где был также задушен по приказанию султана.

Две сии насильственные смерти, одна за другою, двух вселенских патриархов привели в ужас всю Церковь Восточную. Парфений старший, из митрополитов Адрианопольских возведенный на осиротевшую кафедру Царьграда, в продолжение пяти лет мудро управлял Церковью, но и он был лишен своей кафедры и сослан на остров Кипр, а после него в течение семи лет два патриарха, Парфений младший и Иоанникий, постепенно возво­димые и низводимые, занимали кафедру патриаршую, доколе, в 1651 году, не был опять на нее поставлен Афанасий третий.

Где же находился он во все сие время, в продолжение пятнадцати лет, от возвращения своего с острова Родоса и до последнего избрания на патриаршую кафедру? Без сомнения, большею частью в Солун- ской своей епархии, доколе тяжкие долги, ее обременявшие, и гонения турок не заставили его удалиться в Молдавию, где тогда властвовал могущественный господарь Василий Лупула, который был покрови­телем всех бедствующих патриархов и не щадил своих сокровищ для уплаты долгов святого Гроба и великой Церкви Константинопольской. Если бы не пожертвовал он, по ходатайству патриарха иерусалимского Феофана, 42 000 червонных для поддержания Святых мест, то они бы окончательно впали в руки латинян. Но влияние могущественного господаря было иногда вредно в Царьграде, при частой смене патри­архов, потому что не всегда поддерживал он более достойных на сей высокой кафедре.

На пути из Царьграда в Солунскую свою митрополию святитель Афанасий посещал неоднократно Святую Гору Афонскую, где думал навсегда уединиться по любви своей к подвижнической жизни, но не безмолвие иноческое его ожидало. Там, в самом средоточии Свя­той Горы, близ духовной ее столицы Кареи, где были и живые воды, и благорастворенный воздух, на лучшем месте Афона, основал он себе уединенную келлию, которая и доселе слывет Сераем, или дворцом, потому, вероятно, что основателем ее был патриарх. Но недолго мог там оставаться на безмолвии святитель, потому что его постоянно от­влекали заботы о его Солунской епархии. По крайней мере, он положил доброе начало будущей Русской обители, сам того не ведая, что келлия его со временем привлечет тружеников русских из той земли, где ему суждено было успокоить свои труженические кости. Сто лет спустя другой изгнанник вселенского престола, патриарх Серафим, искал себе убежища в мирном приюте Афанасия и благолепно его украсил, достойно громкого названия Серая. Но вынужденный бежать оттуда во время Турецкой войны, при великой Екатерине, он нашел себе по­следнее пристанище в той же мирной обители Лубенской, где опочил его предместник Афанасий. А еще сто лет спустя в бывшей келлие двух патриархов вселенских, при церкви святого апостола Андрея Перво­званного, основателя Византийской кафедры, устроился на Святой Горе скит собственно русский, как бы в вознаграждение за то госте­приимство, которое даровала Россия обоим патриархам.

Сношения святителя Афанасия с Россией начались еще до его па­триаршества, вскоре после поставления на митрополию Солунскую. В 1631 году он дал от себя просительную грамоту к царю Михаилу Феодоровичу епископу Косме, который проживал на Святой Горе в Иверском монастыре; он послал чрез него государю в благословение частицу мощей святого Григория Паламы, архиепископа Солунского, и миро от святого великомученика Димитрия, умоляя помочь ему в бед­ственном положении и освободить от тяжкого долга. Константинополь­ский патриарх Кирилл Лукарис, благоприятствовавший Афанасию, писал также к царю о даровании милостыни митрополиту Солунскому, которого митрополия, от непостоянства и колебания времен, впала в тяжкий долг, более 5 000 рублей, и заложила в нечестивые руки все священные сосуды, так что по причине сих долгов оставалась без па­стыря. Поскольку же Афанасий решился в такую годину принять сан ее митрополита, жертвуя собою благу Церкви, то ревностный патриарх Кирилл убедительно просил государя: «Не оставить, щедрою своею милостынею, нового пастыря и содействовать освобождению от дол­гов его бедствующей митрополии». Такая же грамота была написана от вселенского архипастыря и к отцу государеву, патриарху Филарету Никитичу; но на сей раз, по трудным обстоятельствам государства, не­много было отпущено милостыни в Солунь, только 30 рублей от царя и 15 от патриарха; таким образом малоуспешно было это посольство, вместе Солунское и Афонское. Вторичное посольство от святителя Афанасия к государю, в 1641 году, было также из Солуни, уже после второго его патриаршества. Он писал чрез архимандрита Григория Русского Пантелеимонова монастыря: «(от 9 июля) ...что на Святой Горе они подпали игу нечестивых и безбожных агарян и лишились городов своих и пречудных церквей, а потому прибегают к источни­ку милосердия царского величества, да отверзет недра свои и убогому его престолу, как творит всем монастырям и церквам». Ради благосло­вения, душевного спасения и телесного здравия Афанасий посылал с архимандритом, за своею красною печатью, миро святого славного великомученика Димитрия Солунского. Со своей стороны архимандрит Пантелеимоновский Григорий в челобитной, какую подал царю Ми­хаилу Феодоровичу, так выражался: «...что митрополит Солунский Афанасий, со своими ближними людьми, велел бить челом великому государю, что они имеют на своей митрополии долгу 10 000 ефимков; а есть у них мощи иже во святых отца нашего Григория архиепископа Солунского, который творит много чудес. Не будет ли царского произ­воления принести в Москву святые сии мощи, благословенную руку, во освящение и исцеление и помощь великому его царству, с подлинными свидетельствами, а царствие ваше да пожалует всех их царским своим жалованьем, чтобы им можно было освободиться от такого великого долга». Однако и по сему челобитью послано было милостыни в Солунь только один сорок соболей ценою в сорок рублей.

Сношения сии чрез старцев Афонских свидетельствуют, до какой степени близок был Святой Горе святитель Афанасий, готовивший там себе последний приют в келлие Серайской.

В предпоследний год царствования Михаила Феодоровича прибыл в Москву от святителя Афанасия архимандрит его Игнатий, Солунско­го Димитриева монастыря, уже из Молдавии, ибо не мог старец долее держаться на бедствующей кафедре Солунской. От 24 августа 1643 года Афанасий писал к государю: «Великие и неудобоносимые беды по­нуждали нас, самодержавный великий царь, ходить из страны в страну, чтобы нам получить помощь и покой при старости, ибо меня поставили на вселенский престол братья мои архиереи в помощь блаженнейшему и святейшему старому патриарху господину Кириллу, чтобы согнать нового Кирилла Веррийского, и после того дали мне собором Солун­ский престол; но я не могу получить себе покоя от неодержимых долгов и терплю многие тесноты, беды и гонения и даже темничное сидение, угрожающее гибелью. Не в силах будучи более сего терпеть, приезжал я с великою надеждою к благочестивому и Богохранимому государю Молдавскому, Иоанну Василию воеводе, верному советнику святого вашего царствия, к пространной его милости. Желательно было мне прибегнуть и к неизреченным щедротам царствия вашего, с великим упованием, чтобы мне получить освобождение от печалей своих и от немощи моей, но мне учинилась помеха; преждереченный благочести­вый государь не дал мне разрешения отбыть, но научил меня и снабдил грамотою своею и людьми, чтобы я прежде от себя послал к святому вашему царствию преподобного отца архимандрита господина Игна­тия. Отверзи щедроты милосердия своего, державный царь, прими нас, всегдашних твоих нищих Богомольцев, и поспеши милостью своей на помощь прехвальному престолу Солунскому, который погибает до конца от неверных иудеев и агарян; выкупи из рук их священные сосуды и ризы; они держат их у себя на поругание веры христианской. Поскольку неизреченные милости творит повседневно Боговенчанное и самодержавное царствие ваше, то да будет и сей преславный престол Солунский утвержден и сподоблен христолюбивой благодати вашей; иного пристанища пред Богом не имеем. Ты, царь нам, всем право­славным христианам помощник и столп благочестия, и к тебе все, как отцу и утешителю, в печалях наших прибегаем; призри нас, святой царь, потому что без вашей богатой милости и помощи не возможно мне возвратиться и спастись от погибели, и митрополия наша разорит­ся до конца от тяготы долгов наших, коих пятнадцать тысяч ефимков. По причине сего долга невозможно было терпеть и блаженныя памяти господину Паисию, митрополиту Солунскому, и он бежал к сокровищу царствия вашего и у вас упокоился. От сих долгов отплатиться никогда не возможно, потому что росты большие, если не поспешит милость царствия вашего. Посему писали мы дерзновенно, да пожалуешь нас, державный царь, и будет беспрестанное воспоминание державного имени царского в той святой митрополии, а мздовоздатель Господь со­хранит царствие ваше от всякого врага и супостата, да покоришь врагов своих подножью ног своих, и узришь сыны сынов своих, и наследует, в глубокую твою старость, превысочайший престол твой плод чрева твоего; да воздаст тебе Господь неувядаемый венец в бесконечном Его Царствии и в радости, в лике святых блаженных».

С тем же архимандритом писал государю о действительно бед­ственном состоянии бывшего патриарха Афанасия и молдавский воево­да Василий. Священник же молдавской земли Гавриил так изложил в грамоте своей это бедственное состояние: «...подобно волнам морским в прошлых годах, посещением Божиим, всякие беды возмутили вели­кую Церковь Христову и погибель учинилась, как известно великому вашему царствию, пребывает же промеж наших архиереев и сей святей­ший господин наш Афанасий, премудрый по закону, митрополит святой митрополии Солунской, поставленник и сын духовный блаженной памяти господина Кирилла, старого вселенского патриарха, и родиною с ним же одного города. При ссылке древнего и святого патриарха, когда новый Кирилл, бывший Верритский, без правды его лишил престола, то сей господин Афанасий, по собору преосвященных архиереев, для освобождения старого патриарха Кирилла сел на вселенском престо­ле Константинопольском, покамест из ссылки привели его, и тогда опять святого Афанасия в Солуни соборно посадили на покой; но беды и мучения и темничное сидение, какие он потерпел, невозможно опи­сать, святой царь, потому что ради старых долгов и новых заложили церковные ризы и сосуды в нечестивые руки агарянские и иудейские; митрополия пребывает большее время заперта и погибает от великого долга, как корабль потопляется во глубине морской. Пребывая в такой неизреченной бедности, умыслил прибегнуть к тебе, христианскому и православному царю, в тихое пристанище и утешение, к твердому поборнику, чтобы ему освободить святой и великий престол Солунский и себе получить небольшое отдохновение. Когда он приехал сюда к благочестивому и православному государю, то князь Василий, воево­да Молдавской земли, владетель верный и советник великого вашего царствия, приял его любительно с великим благочестием и честью, как подобает не только ради достоинства Патриаршеского Престола, но и ради премудрости и прочих чувств его: Молдавский владетель помог ему против силы своей. В Волошской земле, от старости и дорожных трудов, приключилась болезнь патриарху и не мог он сам приехать, но посылает людей своих к богатой милости великого вашего царствия, да отверзешь ему человеколюбие и милосердие свое; молим, да по­жалуешь сего архиерея погибшего и сему превысокому престолу бу­дешь помощник и заступник; ибо ты повседневно творишь милостыню, и сияешь как небесное солнце, и согреваешь; ныне, по прежнему вашему царскому милостивому обычаю, пожалуй сих погибших, святой царь; Вседержитель и всесильный Бог есть мздовоздатель царей и, подобно как глава ваша царским венцем венчана, так и в будущем веке будет увенчано царствие ваше венцем неувядаемым».

Из дел не видно, сколько было отпущено милостыни, но, без сомне­ния, такая убедительная грамота не могла остаться без внимания. В са­мый год смерти царя Михаила Феодоровича бывший патриарх Афанасий прислал еще грамоту государю, от 24-го февраля 1654 года, которая при­несена была в Москву уже после кончины царской греком Афанасием Ивановым вместе с двумя другими грамотами от патриархов Парфения Цареградского и Никифора Александрийского. «Державный и Богом венчанный и Богом хранимый святой царь, – писал Афанасий, – принял я богатую и великую милостыню христианского вашего царствия, благо­дарим всегда до смерти живота своего и молим мздовоздаятеля Бога, да будешь здрав на многие лета и победитель, и царствуя на своем царском престоле, в мирном благостоянии, и в будущем царствии сподобишься неувядаемого венца, с ликами праведных. Милостыню вашего царского жалованья тотчас отдали мы должникам нашим святой митрополии Солунской, а святое имя царствия вашего и благочестивого царевича Алексия Михайловича, сына вашего возлюбленного, и благочестивой царицы и великой княгини Евдокии Лукьяновны поминаем гласно во всей нашей области (а под нашею областью восемь епископов имеем), поминаем же беспрестанно день и ночь в святых молитвах. Буди ведомо царствию вашему, что еще пребываю по сие число здесь, под кровом благочестивого христианского пресветлого государя, князя Василия воеводы, верного и возлюбленного друга державного вашего царствия, и ехать мне в свою область невозможно от должников агарян и жидов. Помощник всем просящим, имеет он сокровище свое отверсто, и милость его проливается ко всем бедным во множестве; как Нил река напаяет всю Египетскую землю, так сотворил и сей благочестивый государь, заплатил долги несметные святого Живодавцева Гроба и думает сотворить боль­шую сей милостыню; от его благочестивых рук воспринял я жалованье великого вашего царствия и молим, да не забудешь нас своим царским жалованьем, как сотворил доброе начало, так и довершишь доброе окон­чание, потому что долг наш велик. Если будет произволение царствия вашего, то вспомянешь нас с тем, кто сию нашу грамоту принесет, го­сподином Афанасием Ивановым, о Святом Духе возлюбленным нашим сыном. Он верный раб царствия нашего, добрый благоговейный муж, честный и достойный и имеет имя достохвальное по всем странам и все­ми возлюблен, с ним да пожалует царстве ваше дать нам ответ. Дерзаем, молим и просим благоговейно, как нашего самодержца царя, поскольку нуждаюсь во всем и архиерейскими ризами разграблен, то молим свя­тое ваше царствие, да пожалуешь нас архиерейской одеждой и шапкою властелинскою, чтобы служить в них святую Литургию и молить Все­благого Бога о вашем царском многолетнем здравии и благоденствии, победе и одолении на врагов».

Затем патриарх Афанасий сообщил некоторые известия государю о предпринимаемом походе султана против Мальты, и что требовал со­юза от венециан чрез их агента в Царьграде, который отказался, за что султан готовит войну и против венецианского острова Крита. Сам же султан хочет идти сухим путем чрез Солунь и там велел приготовить за­пас. Вместе с тем извещал, что в Риме назначен новый папа Климент IX, который помирился с французским королем на тридцать лет. Подпись грамоты: «Афанасий, Божией милостью, бывший вселенский патриарх, а ныне настоятель святой митрополии Солунской, беспрестанный Бого­молец Богохранимого вашего царствия».

Не за себя только, но и за других ходатайствовал святитель Афана­сий. Он писал к новому царю Алексею Михайловичу в пользу еписко­па Неофита, из города Кариополя ехавшего за милостынею в Россию в сентябре 1645 года, свидетельствуя о бедственном его положении и умоляя: «Да примет его милостивым оком и в тихом образе, как правитель и отец всем; ибо державу самодержавствия вашего имеет весь благочестивый христианский народ во славу себе и в похвалу, и милость ваша напаяет обидимых и утешает бедных и кручинных; да утешит святой царь и сего бедного архиерея, как носящего на себе образ Господа нашего Иисуса Христа».

Еще однажды писал патриарх Афанасий царю Алексею Михайло­вичу, в феврале 1646 года, чрез цареградского грека Афанасия Иванова и прислал государю частицу Животворящего Древа и мощей святой Анастасии Узорешительницы, извещая его вместе с тем о войне турок на родном его острове Крите.

Покамест бывший патриарх мирно обитал в Молдавии под сенью великодушного своего покровителя господаря Василия Лупулы, горько бедствовала бывшая его кафедра Цареградская, и в этом отчасти был виновен государь, по личной своей неприязни к патриарху Парфению Младшему и по расположению к его сопернику Иоанникию. Парфений, однажды уже низложенный, вторично был возведен собором архиереев на место нелюбимого ими Иоанникия. Воевода Молдавский не мог ему простить, что он был некогда в числе недоброжелателей великого патриарха Кирилла Лукариса, и потому старался всеми средствами его низложить. Но исполнители его воли зашли слишком далеко; не только оклеветали они Парфения пред султаном и лишили кафедры, но те, которые везли его в ссылку, из числа воинов турецких, мучительски умертвили его в ладье и бросили в море. Это навело ужас на весь клир и народ православный в Константинополе; произошло большое волне­ние на патриаршем дворе, один из виновников убийства был повешен на воротах раздраженным народом, и даже соборная церковь была за­печатана, чего дотоле никогда не случалось в Царьграде.

Убийство Парфения случилось 16 мая 1551 года. Бывшего патри­арха Иоанникия опять возвели на кафедру тотчас после низложения

Парфения. Правительство турецкое, которое пользовалось всеми слу­чаями, чтобы разорять тяжкими налогами Церковь при частой смене патриархов, не оставило в покое Иоанникия. Великий визирь, упо­треблявший во зло свое могущество при малолетстве султана, возвел клевету на Иоанникия, будто бы утаил у себя лазутчиков немецких, и посадил его под стражу, несмотря на присягу шестисот священни­ков и клириков, которые свидетельствовали о его невиновности. Он домогался, чтобы возведен был на кафедру патриаршую митрополит Тырновский Кирилл, но так как в это время последовала внезапная перемена самого визиря, то патриарх Иоанникий освободился из-под стражи, однако не получил своей кафедры.

Случилось в это время святителю Афанасию Пателарию приехать в Царьград из Молдавии, вероятно, по нуждам Солунской своей епар­хии, а может быть, и воевода Молдавский, который и сам был поражен нечаянною смертью патриарха Парфения, надеялся, что присутствие Афанасия в Царьграде, как друга великого Кирилла, обратит к нему внимание архиереев, ненавидевших Иоанникия. Так и было; все еди­нодушно обратились к Афанасию и чрез пятнадцать лет, в третий и по­следний раз, возвели его на престол вселенский.

Однако не более семнадцати дней мог усидеть дряхлый старец на потрясенной столькими бурями патриаршей кафедре, потому что не в силах был удовлетворить алчности турецкой. Он просил его от­пустить с миром в Молдавию и не мог удержать за собою даже кафе­дры Солунской по причине тех же смут и обременительных долгов. На его место возведен был муж опытный и крепкий силами, Паисий, митрополит Ларийский; Афанасий же удалился в Молдавию, под сень господаря Василия, который дал ему в управление, для мирного при­станища, обитель святителя Николая близ города Галаца, но мысли и сердце престарелого Афанасия влекли его в Россию, где надеялся обрести себе помощь и нашел последнее успокоение.

16-го апреля 1653 года приехали в Москву бывший патриарх Ца­реградский Афанасий и с ним архимандрит его Дионисий, келарь Да­ниил, экклесиарх Иоасаф, архидиакон Христофор, белый патриарший племянник Мирон и сверх того казначей, подъяк, конюший старец, келейник и четыре служки патриарших. В одно время с ними приехали к государю бить челом гречане, Критского Успенского монастыря ар­химандрит Неофит с келарем Григорием, и города Салоники, Николь­ского монастыря архимандрит Христофор с келарем Феодором, и еще из города Янины, из обители Рождества Богородицы, архимандрит Досифей с келарем, племянником своим бельцом.

Апреля 22-го государь приказал быть у себя на дворе патриарху Афанасию, со всей его свитою и прибывшими с ним в одно время архи­мандритами; обряд царского приема соответствовал только отчасти тому, какой был сделан за три года до сего патриарху иерусалимскому Паисию, по строгому церемониалу нашего двора, ибо Паисий был действительный патриарх, Афанасий же, хотя и Цареградский, старшего престола, но уже оставивший престол свой, а таких еще ни одного раза не было в Москве. За патриархом послан был пристав его Кузмин, с греческим перевод­чиком, и для него назначена государева лошадь с седлом не пышным, а старцы и архимандриты должны были идти пешие; патриарх слез с коня у посольского двора и там дожидался царского выхода, тогда как иеру­салимский, ехавший по случаю зимнего времени парою в санях, вышел гораздо ближе к дворцу, на рундук Благовещенского собора и, нисколько не дожидаясь, шел к царю; он был встречен тремя почетными встречами, Афанасий же не имел ни одной. Государь принимал его в столовой палате, в обыкновенном платье, а не в царском одеянии на престоле, и не в зо­лотой палате, как Иерусалимского, и бояре при нем были не в золотом, а в цветном платье. Окольничий являл Паисия государю, а здесь только думный дьяк Лопухин, говоря: «Великий государь, царь и великий князь Алексей Михайлович всея Руси самодержец и многих государств облада­тель, Цареградский бывший патриарх Афанасий и прочие старцы и бель­цы вам, великому государю, челом ударили». Потом назвал он святыню, привезенную государю: образ Спасов в кивоте, крест деревянный резной, мощи евангелиста Матфея, святое миро, составленное всеми четырьмя вселенскими патриархами; от архимандритов же: Янинского – резной крест, а от Критского – мощи святого Алексия Божиего человека. После сего патриарх говорил речь, и государь позвал его к своей руке, спросив его о спасении, весьма коротко и без всякого титула: «Афанасий патриарх во спасении ли?» Государь велел сесть патриарху и объявить ему свое жалованье: кубок серебряный с золоченою крышею, камку, два атласа гладких, два сорока соболей и денег сто рублей. И в дарах была также разница против иерусалимских. Два архимандрита получили по камке, по сороку соболей и денег по 12 рублей, а келарю и прочим старцам сказано, что они получат из казны в свое время.

Патриарх Иерусалимский был провожаем государем до дверей и отпущен в соборную церковь для слушания Литургии и свидания с патриархом; Афанасий же отпущен прямо на подворье, куда послан ему корм с царского стола: следственно, прием сделан ему более по чину митрополитов, нежели патриаршему.

Стольник Змиев послан был к Афанасию, на Кирилловское под­ворье, с яствами и питьем. Ему велено было, если Патриарх начнет пить чашу государеву и подаст ее стольнику, чтобы он молвил: «Чаша царя и великого князя Алексея Михайловича всея Руси самодержца, его царского величества; дай, Господи, чтобы он, великий государь, благочестивый царь, с благочестивою царицею своею и благоверными царевнами здравы были на многие лета», и что Патриарх про государево жалованье или про что иное поговорит, обо всем том донес бы госу­дарю. В июне месяце патриарх со всеми старцами своими просились на Богомолье в Сергиеву лавру и были туда отпущены. Там велено учинить им почесть и вручить дары, по тому примеру, как встречали иерусалимского Патриарха.

Патриарх Афанасий на крестном ходу в Сретенский монастырь 23-го июня лично просил государя: что святительские у него одежды все – омофор, саккос и митра, от многих лет обветшали, и чтобы государь пожаловал, велел обновить его святительскую одежду и вписать в сино­дик имена своих царских родителей. Посему велено было справиться в посольском приказе: сколько дано было на сей предмет Патриархам и митрополитам, и приказано отпустить Афанасию на облачение и на митру 200 рублей из доходов новгородских и деньгами еще 18 рублей, когда он будет в обители Новоспасской на Божественной литургии.

Патриарх подал от себя челобитную такого содержания: «За твою царскую милостыню, о твоем многолетнем царском здравии богомо­лец твой Афанасий, бывший Цареградский патриарх, должен вечно Бога молить и твоих царских праведных родителей всегда поминать, в Волошской земле, в городе Галаце, в монастыре великого чудотворца Николы, до скончания века, во все святые службы, дóндеже я, бого­молец твой, жив. Милосердый государь, царь, великий князь Алексей Михайлович, самодержец всей Руси, пожалуй меня, богомольца своего государева, для своего царского многолетнего здравия своею царскою жалованною грамотою с золотою печатью, как тебе милосердый Господь Бог известит, твоею царскою милостынею на пропитание, чтобы я мог из монастыря своего посылать к тебе, праведному государю, архиман­дрита своего ежегодно, покамест я, твой царский богомолец, обретаюсь жив, а по смерти моей из того монастыря для твоей царской милостынимоему архимандриту вели приезжать в третий год; да мне же, богомольцу твоему, вели, государь, напечатать на своем дворе 500 разрешительных грамот, потому что как я ехал к тебе к Москве чрез войско запорожских казаков, в то, государь, время приходили на исповедь многие черкасы и, по обычаю своему, просили у меня, богомольца твоего, разрешительной грамоты, и мне было в те поры послать в Киев напечатать разрешитель­ные грамоты некого, а как я, богомолец твой, из Москвы пойду назад, те, государь, запорожские казаки начнут у меня, богомольца твоего, разрешительных грамот просить, а иные вновь на дух приходить будут: царь государь, смилуйся, пожалуй». Внизу собственноручная подпись патриаршая по-гречески: «бывший Константинопольский Афанасий, благочестивейшего царя теплейший и неусыпный молитвенник». По сей челобитной выдана была жалованная грамота.

Октября 29-го 1654 года государь и все его царское семейство были у Спаса Нерукотворенного образа, на своем дворе вверху, у обедни, а служил бывший Цареградский Патриарх Афанасий и пели по клиро­сам гречане. Это было дело Никона Патриарха, который искал ввести порядок церковный греческий и принял от Афанасия свиток Литур­гии архиерейской. После обедни послан был патриарху стол царский со стольником Нечаевым, а дьяк Петр Арбеньев отвез от царицы и царе­вен 1 200 рублей соболями, которые взяты были из Сибирского приказа.

Патриарх Афанасий подал еще челобитную царю: «Что слыша о не­изреченной государевой милости, приехал он бить ему челом. Прежде сего, по прошению архиереев, иереев и клириков и прочих православ­ных христиан, был он в патриаршестве в Царьграде и, видя нечестивых агарян непостоянство и налоги, патриаршеский свой престол покинул. После того, по прошению архиереев же и клириков и прочих право­славных христиан, был он опять в Царьграде на патриаршеском пре­столе и, не во многих днях, начали на него агаряне править султановы немалые подати, на визиря и на иных ближних людей почести; что он имел имения своего, все роздал и остальное басурманам, и еще занял с великим ростом и, видя их ненасытность, призвал к себе архиереев и клириков и вельмож православных христиан и патриаршеский свой престол на соборе волею своей отдал, и ныне пребывает близ Дуная, в монастыре чудотворца Николы; опричь же государя к кому-либо прибегнуть и в долгах своих помощь получить ему не от кого, и по­тому государь пожаловал бы его, богомольца своего, царским своим жалованьем, как его Бог известит».

Государь приказал: выдать на отпуске своего жалованья на мило­стыню, вполовину против патриарха Иерусалимского Паисия, 2 000 со­болями, а его архимандриту и старцам выдано жалованье против па­триарших иерусалимских.

Далее просил патриарх: «...что он подал челобитную государеву боярину Борису Ивановичу Морозову, чтобы пожаловал ему государь панагию для Божественной службы, и будет он, взирая на панагию сию, вечно молить Бога о государевом здравии»; просил и о местных иконах для своего монастыря в Молдавии: образ Вседержителя на Престоле, Богородицу с Предвечным Младенцем, чудотворца Николая и Афана­сия великого, великомучеников Димитрия и Георгия и Деисус с 12-ю апостолами и 12-ю праздниками, которые стоили 50 рублей по договору с иконописцами; государь милостиво приказал 19-го ноября выдать ему сии деньги для уплаты иконописцам.

Наконец, 12-го декабря, приказал государь быть у себя на дворе патриарху Афанасию со всеми старцами для прощального отпуска. За патриархом посланы были сани с приставом, и он вышел у казенного двора, где ожидал царского выхода. На сей раз государь был в золотой палате и при нем бояре были в шубах; являл его государю дьяк Алмазов и весь чин был по первоначальному приему. Жалованье ему объявлено соболями на 2 000, как было сказано прежде. Архимандрит и все старцы допущены были к руке царской, и стол им отпущен на подворье. После отпуска подал патриарх еще одну челобитную государю: «Благодарение воздаю твоему величеству о твоем царском жалованье; прилично было бы, государь, языком изустно говорить сие твоему царскому величе­ству; только я, богомолец твой, не разумея русского языка, благодарю тебя сим письмом, потому что я прибрел сюда от обиды нечестивых агарян к державе твоей, волею своею оставив свой патриарший престол от басурманской обиды и многих налогов. И ты, праведный государь, по своему царскому рассмотрению, меня иностранца призрел, и своим царским многим жалованьем мою нужду исполнил, и свою царскую жалованную грамоту, за своею золотою печатью, мне пожаловал, чтобы присылать мне, богомольцу твоему, на всякий год, ради моего жало­ванья, по мой век. Твоя царская премногая милость как солнце сияет во всю вселенную, не только надо мною одним, богомольцем твоим. Ныне ты, государь, на земле царь учинился православным христианам и убежище, а великий господин, святейший Никон, Патриарх Москов­ский и всея Руси, по благодати Божией, глава Церкви и исправление сущия православныя христианския веры, приводить словесных Хри­стовых овец во едино стадо, чтобы получить им Царство Небесное и слышать им глас Господень: Приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царствие Небесное искони со Мною (Мф. 25, 34); к пастырю же, государь, глас Господень “благой рабе и верный, вниди в радость Господа твоего”. И я, богомолец твой, за твое царское неизреченное жалованье ко мне беспомощному, должен по свой век молить Господа Бога о твоем многолетном здравии и покорении врагов видимых и не­видимых к подножью твоему, и во весь греческий род твое царское благородие возвещать, потому что ты, великий государь, имеешь благо­дать от Бога к странным и нищим, и бедным и утесненным, и из своих царских несчетных сокровищ помощь творишь, сколько человеколюбец Бог одарил твое величество; алчущие прибегают накормиться к тебе, и жаждущие, как на источник водный: так и мы, бедные, Божиим изво­лением за свое согрешение лишились государей, греческих держателей, и живем ныне под областью неверного; только мы имеем столп твердый и утверждение веры и помощника в бедах тебя, великого государя, прибежище нам и освобождение.

А брату моему, государь, и сослужителю, великому господину, свя­тейшему Никону, Патриарху Московскому и всея Руси, освящать бы со­борную Апостольскую Церковь Софии Премудрости Божией! Милосер­дый государь! Пожалуй меня, богомольца твоего: вели принять тетрадь, которую я тебе поднесу, чтобы тебе ведомо было обо всем, а словесно мне, иностранцу, пред твоим царским величеством, говорить не успеть, и дерзну я у тебя милости просить, так как ты учинился вкладчиком в монастырь чудотворца Николы, ибо ты изволил церковные одежды сделать из твоей царской казны, а благоверная государыня царица пожа­ловала церковные сосуды и кадило, и ты пожалуй, соверши свою царскую милость и вели дать свое царское жалованье, серебряную чашу на освя­щение святой воды и честной животворящий крест; да в ту же церковь надобно на стенное писание 3 000 листов золота, а краски у нас готовы, и о том, как тебе, великому государю, Господь благоволит, ибо тобою вся Греческая земля утверждена и благословением великого господина, святейшего Никона патриарха. Царь государь, смилуйся». Внизу под­пись по-гречески.

По сему челобитью велено сделать две ризы, сперва камчатные, потом из золотого атласа. В последних числах декабря отпущен был из Москвы патриарх Афанасий, и, по его просьбе, велено было дать ему на дорогу корму, со всеми старцами, на две недели, сколько да­вали ему в Москве. Но не доехал патриарх до своей обители в Галаце и, застигнутый на пути болезнью, остановился в обители Лубенской.

Обитель сия, в благословенных пределах Малороссии, сооружена незадолго до прибытия святителя Афанасия, в 1619 году, по благосло­вению епископа Перемышльского Исайи, соименным ему игуменом Густинским, на иждивение княгини Раины Корибутовой, урожден­ной княжны Вишневецкой, которая была замужем за правителем, или старостою, области Овручской и, по своему православному проис­хождению, особенно покровительствовала православным. Церковь во имя Преображения была в то время еще деревянная и довольно убогая по скромным началам святой обители; только сорок лет спу­стя усердием гетмана Самойловича поставлена на ее место нынешняя великолепная церковь, которая красуется на вершине лесистой горы, слывущей Фавором Мгарским, по имени ближайшего селения, ибо она столь же высоко господствует над окрестными долинами, где между рощей извивается красивая речка Сула.

Время пребывания святителя Афанасия в обители Лубенской было весьма коротко, ибо не ранее февраля месяца он достиг ее на обрат­ном пути из Москвы, вероятно, уже истомленный от долгого зимнего странствования, которое обременительно было для его старческих сил. Быть может, хотел он дождаться здесь весны и отпраздновать Пасху, но Господь призвал его к Себе на Вечную Пасху после многотрудного подвига 5-го апреля 1654 года. Предчувствуя приближение кончины, святитель Афанасий составил краткое духовное завещание, в котором распределил часть принесенной им милостыни царской по различным церквам и монастырям Греческим и Волошским, оставив некоторую часть и Лубенской обители в залог своей благодарности за оказанное ею гостеприимство.

Еще во время проезда своего чрез Чигирин заранее отправил он в Яссы 8 000 талеров милостыни царской, для большей безопасности, чрез купцов греческих Зота и внука его Ивана, взяв с них расписку, при свидетельстве двух своих присных, архимандрита Дионисия и иеромо­наха Неофита, которые должны были представить сию расписку трем первостепенным игуменам Ясским: соборной церкви святой Параске­вы и двух обителей Архангела Михаила и святителя Николая, чтобы от них получить посланные деньги. Из этой суммы душеприказчики святителя должны были послать на гору Синайскую 3 000 талеров, 300 во святой град Иерусалим и 300 в обитель святой мученицы Ана­стасии, обретавшуюся в Солунской его епархии, а 1 600 талеров были распределены на 20 великих монастырей Святой Горы Афонской. Ни­кто из присных не был забыт умирающим пред его исходом. Двум своим племянникам, иноку Иеремии и Антонию, назначил он 1 000 талеров, и 100 тому, кто их доставит; по 100 талеров получили бывшие при нем четверо служителей, столько же иеромонах Неофит, и 80 архидиакон Христофор; но архимандриту Дионисию не было отказано денег не­известно почему. Из тысячи четырехсот талеров, которые находились налицо, велел он употребить сто на свое погребение, а триста на соро­коуст и вечное поминовение за упокой души своей.

Царскую жалованную грамоту, или хрисовуллу, писанную на ба­гряном атласе, с золотой печатью, в сто червонных весом, святитель Афанасий поручил своим душеприказчикам, архимандриту и иеро­монаху, отнести в Галац, в свою обитель святого Николая чудотворца. Они же должны были доставить на гору Синайскую, по особенному его уважению к сей пустынной обители, которую, вероятно, посещал в юные свои годы, часть священной утвари при нем бывшей: саккос багряный с митрою, панагией и полным облачением архиерейским и серебряные сосуды с крестом и кадильницей; архиепископу же Си­найскому Иосифу шубу соболью и атласный подрясник; другую шу­бу, покрытую черным сукном, оставлял святитель на память по себе игумену обители Лубенской – Петронию, а прочие келейные одежды архимандриту Дионисию и иеромонаху Неофиту; возок свой с четырь­мя конями завещал игумену Ясскому, соборного храма святой Параске­вы. В заключение же умолял, чтобы не было нарушено его завещание ни со стороны духовных властей греческих, ни русских, состоявших под державою гетмана и паствою митрополита Киевского Сильвестра, и никто бы не тревожил, ради его наследства, верных его служителей. Посему, кроме игумена Петрония, завещание святителя скрепили свои­ми руками: войт Лубенский, бурмистр, писарь местный и арендарь.

Местное предание гласит, будто бы святитель Афанасий, восседая на горнем месте во время чтения Евангелия, предал душу свою не­бесному Пастыреначальнику; но такое предание, вероятно, основано на том, что усопший святитель погребен был сидящим, по древнему обычаю патриархов восточных. Игумен обители Лубенской, Петроний Левкович, совершил над ним погребение и опустил святителя в склеп под амвоном деревянной церкви Преображения.

Показывают близ обители уединенный холм, где, по преданию, любил приходить молиться святитель Афанасий, и холм сей доселе слывет святительским; но едва ли, по болезненному своему состоянию, мог он пользоваться в зимнее время краткою прогулкою. Ближе от­нести частое молитвенное посещение сего холма другому Патриарху Цареградскому Серафиму, который провел несколько лет в уединении обители Лубенской.

Протекло не более десяти лет после блаженной кончины Афанасия, как уже были обретены нетленными его мощи. Митрополит Газский, Паисий Лигарид, посетил обитель Лубенскую и возвестил игумену Виктору бывшее ему на пути откровение, как явился ему сам святи­тель Афанасий и открыл о мощах своих, почивающих под соборным амвоном. Действительно, нетленными были обретены святые мощи, и митрополит, совещавшись с игуменом и братией, донес о драгоценном сокровище, таившемся в недрах земли, восседавшему тогда на кафе­дре Киевской митрополии Иосифу Тукальскому, который управлял епархией южной России как независимый экзарх патриаршей области Цареграда. С его соборного разрешения митрополит Паисий вместе с братией обители Лубенской вынесли из-под спуда мощи святите­ля Афанасия и поставили их с правой стороны собора, февраля 1-го 1662 года; память же святителя установили праздновать 2-го мая, в день памяти соименного ему великого патриарха Александрийского.

Мощи святителя Афанасия неоднократно были переносимы с ме­ста на место по случаю построения или обновления храма Лубенского, где они почивают. Когда в 1684 году благочестивый гетман войска Запорожского обоих берегов Днепра, Иоанн Самойлович, приступил, по просьбе Лубенского игумена Макария, к закладке нового велико­лепного собора Преображения Господня, то мощи святителя перенесе­ны были под колокольню, в малую церковь великомученика Георгия, и там оставались до освящения собора в мае 1692 года. Митрополит Киевский Варлаам Ясинский, которого церковная область зависела уже не от вселенских патриархов, а прямо от патриарха Всероссийского, сам освящал церковь и с великим торжеством перенес в нее нетленные мощи сидящего святителя, поставив их под аркою с правой стороны. Когда же нечаянно упали своды сего храма в 1728 году, то, по благо­словению другого Варлаама – Ванатовича – также митрополита Киев­ского, опять коснулись святых мощей и перенесли в деревянную цер­ковь Архангела Михаила, что над святыми вратами, и опять во времястрашного пожара, бывшего в 1736 году, ради безопасности перенесли мощи святителя из деревянной в каменную трапезную церковь Благо­вещения, где они оставались до совершенного обновления соборного храма в 1743 году. Тогда митрополит Киевский Тимофей, бывший впоследствии Московским, торжественно перенес их, августа в 26-й день, и поставил с левой стороны, позади клироса, у столба, против чудотворной иконы Лубенской Божией Матери, которая находится у правого столба. Был еще пожар в 1773 году, в самый день храмо­вого праздника, угрожавший совершенным истреблением обители. Испуганная братия вынесла мощи святителя уже без раки, на одном ковре, руками иерейскими, в ближайший сад с восточной стороны, и там оставались они два дня, при неумолкаемом пред ними чтении Святого Евангелия, с возожженными вокруг свечами и курящимся фимиамом, а на третий день, когда совершенно миновала опасность, игумен Паисий соборно внес их опять в храм, в уцелевшей их раке, которая впоследствии была заменена более драгоценною.

Во время двукратных пожаров, опустошивших обитель Лубен- скую, в 1736 и 1785 годах, истребились монастырские записи о чудесах, бывших при открытии и перенесении мощей святителя Афанасия. Но не оскудевало усердие к блаженной его памяти во всех пределах южной России, и ежегодно стекаются многочисленные богомольцы в обитель ко 2-му мая, в день святителя Афанасия. Из новейших знамений запи­сано, 25-го мая 1813 года, исцеление приезжавшей из Москвы княгини Волконской, которая после долголетней тяжкой болезни принесена была в церковь и положена на ковре при мощах святителя, где слу­шала Литургию и молебен, и таким же образом отнесена в гостиницу. В тот же вечер, как только услышала благовест к вечерне, поднялась она с болезненного одра своего и, к общему изумленно всех богомольцев, сама собою пришла в церковь. Она объявила бывшему впоследствии игуменом Самуилу и прочей братии, что убеждена была ехать в Лубны троекратным повелением, слышанным ею во сне; ей даже представилась обитель в лесу, на вершине горы, и в ней сидящий святитель, которого имя было тогда известно великой России. Когда же услышала о нем от родственных ей Васильчиковых и Татищевых, поспешила в обитель, несмотря на свою старость и немощь, и получила желанное исцеление.

В следующий год было другое исцеление при раке святителя, но уже более нравственное, нежели телесное. Человек, предавшийся от юности всем своим страстям и уже почти дошедший до умственного помешательства, почувствовал, наконец, нужду в покаянии и решился идти на богомолье в Киев. По дороге зашел он с братом своим в Лубны и там во время Литургии, которой прежде не мог слушать по душевному расстройству, обратился молитвенно к святителю Афанасию, и внезап­но исцелилась душевная его болезнь; припавши к мощам святителя, он целовал их со слезами раскаяния, и в ту минуту ему представилось, что сам святитель как бы живой пред ним сидит и лицо его, как лицо Ангела Божиего.

В ближайшее к нам время проживавшая в Орле благородная жена Елизавета Толстая, будучи уже при двери гроба от нервной горячки, получила нечаянно от своих родственниц икону святителя Афанасия. Как только внесли икону сию в дом ее, она погрузилась в глубокий сон и тотчас после молебна почувствовала облегчение.

Было несколько других случаев исцелений людей именитых и про­стых, которым являлся святитель, призывая их в свою обитель и там обещая помощь. Даже в дальней Сибири однажды явился он бесплод­ным супругам, которые скорбели о неимении чад, и утешил их обеща­нием, что скоро разрешится их неплодие. Они же принесли в обитель и дарованного им младенца, по молитве святителя.

Харьковская уроженка, солдатка Мария, три года страдавшая слепотою, приведена была родственниками в обитель угодника Бо­жиего Афанасия, и там на Литургии, 18-го апреля 1844 года, во время Херувимской песни, прозрела внезапно одним глазом, так что сама могла возжечь свечу пред ракою и поклониться мощам исцелившего ее святителя.

Еще три исцеления, на расстоянии нескольких лет совершившие­ся над одним и тем же лицом, купеческою дочерью города Полтавы, Евфросинией, в замужестве Велбасовою, свидетельствуют о неоскуде­вающей помощи святителя Афанасия, когда молитвенно к нему при­бегают; они засвидетельствованы письменно в обители родственниками исцелевшей. Будучи еще девицей, в 1829 году, она страдала глухотой и на праздник Казанской Божией Матери увидела во сне сидящего свя­тителя Афанасия. Утром, при совершении молебна угоднику Божиему, почувствовала, как будто кто возложил на нее руки, и в ту же минуту, в присутствии обрадованной ее матери, миновалась ее глухота. Год спу­стя, страдая нервною горячкою, она была привезена в обитель Лубен- скую и, подъезжая к ней, почувствовала необычайную радость. После утрени, на молебне, ей показалось, как будто в груди у нее оторвалось нечто твердое, и вслед за тем прекратился удушливый кашель, и болезнь ее совершенно оставила. Чрез семь лет, будучи уже в замужестве, она опять подверглась нервным припадкам, даже до обморока, и однажды в сонном видении увидела пред собою святителя Афанасия, который, по ее молитве, снял с себя митру и прикоснулся болящей, повелевая ей встать и прославить Бога. При сих словах она пришла в себя и спустя несколько дней совершенно выздоровела.

Много таких утешительных явлений милости Божией, чрез Его угодника Афанасия, сохранилось в памяти обители Лубенской, и они чаще совершаются при многочисленном стечении народа, бывающем ежегодно 2-го мая; ибо обитель сия совершает праздник своего заступ­ника не в день блаженной его кончины, 5-го апреля, но в день его Ангела, великого Афанасия, патриарха Александрийского. Усердие граждан пол­тавских соорудило святителю великолепную серебряную раку, в 4 пуда весом, и святые мощи его были переложены с большим торжеством в сию раку 2-го мая 1819 года благоговейным епископом Полтавским Мефодием и настоятелем обители Лубенской Кириллом. Они постав­лены на прежнем месте за клиросом, между столбами, под сенью при­дела святителя Николая, который устроен на хорах церковных. Таким образом, Лубенский чудотворец, высоко сидящий на патриаршей своей кафедре, с которой дарует исцеление притекающим к его покрову, сам как бы покоится под кровом другого великого угодника Божиего, чудо­творца Мирлиийского, из мирной обители коего, в земле Молдавской, пришел искать себе последнего приюта в гостеприимной и единоверной земле Русской (Извлечено из брошюры: «Жизнь святителя Афанасия»).

О жизни и кончине см. 24 июля. Святые их мощи перенесены во вновь сооруженную в Вышгороде церковь в 1072 году, и затем в Выш- городе же в каменную, построенную вместо деревянной, в 1115 году,

2–              го же мая. С особенною торжественностью празднуется этот день в Переяславле Полтавском, где бывает крестный ход на место убий­ства святого Бориса: тут в 1839 году построена церковь, а до того была часовня, древнейшее упоминание о которой восходит к 1073 году.

Сия святая икона явилась в городе Путивле у бывших Никольских ворот 2 мая 1635 года в первом часу дня. Об этом явлении записано на киоте иконы. Находится в Путивльском монастыре⁷²².

Преподобный Михей жил в одной келлие с преподобным Сергием; под руководством великого подвижника он взошел на высокий степень духовного совершенства. Чистые сердцем узрят Бога (см.: Мф. 5, 8). Кроткая душа келейника Сергиева очистилась послушанием и слезами и стала созерцать небожителей на земле. Мера участия его в созерцании явления Богоматери великому наставнику показывает и меру усовер­шенствования его в духовной жизни. Раз святой Сергий, совершив пра­вило молитвы, сел немного отдохнуть, но вдруг сказал ученику своему Михею: «Бодрствуй, чадо, мы будем иметь чудное посещение». Едва произнес он эти слова, как услышан был голос: «Пречистая грядет». Внезапно осветил свет ярче солнечного. По удалении Богоматери Сер­гий нашел Михея без движения: от страха он лежал как бы мертвый. Сергий поднял его, и он спрашивал: «Скажи мне, отче, что это за чудное видение? От ужаса душа моя едва не разлучилась от тела». Серий не мог говорить от радости.

«Потерпи немного, – сказал он, – пока успокоится дух мой». Итак, великий наставник свободно видел Небесную Царицу и слы­шал слова ее; а ученик поражен был ужасом, не видел всего, но видел свет небесный. По рукописным святцам, «преподобный отец Михей, келейник и ученик святого Серия чудотворца, преставился в лето 6893 (1385) месяца мая в 6-й день», следовательно, за 6 лет до смерти наставника своего. Мощи его почивают под спудом в церкви, устро­енной над местом погребения его, в честь явления Богоматери препо­добным Сергию и Михею⁷²³.

В Новгородском Юрьевом монастыре, у южной стены собора, вро­вень с правым клиросом находится гробница, на которой положена плита из белого мрамора с надписью: «лета 1244 мая 5-го в Великом Новгороде почи о Господе блаженная великая княгиня Феодосия, честнейшая супружница великого князя Ярослава Всеволодовича, с ним же благоговейно пожи и богоугоди, от него породи святых благо­верных князей Феодора и Александра Невского и иных седмь сынов, и на конец жития иноческий образ восприимши, в нем же дано бысть ей имя Евфросиния; положена же бысть в обители святого Георгия подле сына своего, святого благоверного князя Феодора, на сем месте в каменном гробе».

Родиной Адриана, в мире Амоса, была Кострома. Родители его желали, чтобы сочетался он браком, и даже нашли ему невесту. Но не того желал Амос и сделался болен. В болезни виделся ему одинокий храм между двух рек, и он слышал голос: «Здесь – твое место». Опра- вясь от болезни, Амос тайно ушел из дома родительского в Толгский монастырь и в Геннадиевой обители принял пострижение с именем Адриана. Здесь прожил он несколько лет; потом жил на Каменном острове в Спасской обители и в Павловой Обнорской пустыни. Его не оставляла мысль найти виденный храм между двух рек. В Павло­вой пустыни полюбил его старец Пафнутий, и Адриан рассказал ему давнее видение свое. В одно время вечером Пафнутий после правила лег отдохнуть. Является ему неизвестный человек и говорит: «Пошли друга твоего Адриана к востоку; место не дальше 50 верст отсюда; там увидит он преподобного мужа». Пафнутий спросил: «Кто он и как знает то место?» Неизвестный отвечал: «То место не тебе назначено». Пафнутий рассказал об этом Адриану. Адриан, по рассказу преста­релого священника Евпла, нашел в глухом месте запустелый храм, тот самый, который представлялся ему в видении. Он возвратился к Пафнутию с радостью, и они условились жить там вместе. Но неожи­данно царский указ потребовал Пафнутия в Москву, где он (1595 г.) поставлен в архимандрита Чудова монастыря. Адриан оставался при храме с тремя иноками. Место было самое пустынное, тихое и прият­ное. Но открылось и неудобство: полая вода подмывала берег и была в виду опасность, что подроется она под храм. Один старец сказал при том Адриану, что и прежний игумен хотел перенести храм с опас­ного места на другое, и указал то место. Адриан и братия положили переселиться на то место. Но явился неизвестный человек и сказал: «Не беспокойся о месте; место тебе назначено на берегу реки Монзы; ты узнаешь о нем по исцелении двух больных». По этим указаниям Адриан перенес храм и обитель на берег реки Монзы; это в 35 верстах от Галича и в 20 от Костромы, при впадении Монзы в реку Кострому. Здесь Адриан пользовался один год наставлениями и примером жизни преподобного Ферапонта. Пропитание доставали себе земледели­ем, и строитель Адриан был первым на работах. В страшный голод 1601 года обитель Адрианова неистощимо питала страдавших от голо­да. Наученные примером тружеников пустыни в те времена говорили: «Невероятный хлеб – не голод, а посконная рубашка – не нагота». Но в 1601 году хлеб был убит летним морозом, и целые тысячи умирали от голода. Преподобный Адриан, по наставлению чудного наставника своего Ферапонта, до голодного времени наполнил монастырские жит­ницы хлебом и во время бедствия общего с полною любовью помогал страдавшим беднякам. Потом литовцы напали на пустынную обитель и оставили посредине ее огонь, с злостным намерением истребить ее; но удалившиеся иноки нашли обитель целою. Блаженный Адриан скончался 5 мая 1619 года. По рукописным святцам называется он чудотворцем. Мощи его почивают в Благовещенском храме обители его, упраздненной с 1764 года⁷²⁴.

Преподобный Антоний – отец русского иночества, воспитатель того крепкого христианского духа, без которого наружное иночество легко является и легко исчезает и с которым иноческие учреждения остаются целы наперекор переворотам времени.

Блаженные Симон и Поликарп в свое время (в начале XIII в.) чи­тали «Житие святого Антония», пространное и подробное, в котором, хотя кратко, говорилось и об учениках его⁷²⁵. К сожалению, не дошло до нас это драгоценное описание. Нам остается восстановлять образ дивного подвижника по отрывочным сведениям древности, притом осмотрительно.

Антоний, в мире Антипа, родился в местечке Любече, в 40 верстах от Чернигова⁷²⁶. Здесь поныне показывается пещера, в которой юный Антипа испытывал силы свои для великих подвигов иночества⁷²⁷. Бог положил ему на ум, говорит преподобный Нестор, желание стран­ствовать, и странствуя достиг он Святой горы (Афонской). Здесь он осмотрел многие обители чудные и, возжелав облечься в чернеческие ризы, молил игумена одной из обителей постричь его; тот возложил на него монашеский образ, назвав его Антонием, и учил его монаше­скому чину⁷²⁸. Слава дивных подвигов Афанасия Афонского, который еще жив был в 997 году⁷²⁹, влекла на Афон не только людей простых, но многих с иераршеских кафедр, даже из дальних стран. Преподобный Афанасий ввел в своей лавре общежитие⁷³⁰. Но большая часть Афонских подвижников жили отшельнически, то по два и по три вместе, то со­вершенно наедине. Так под Афонским типиком X века видим подписи 50 игуменов⁷³¹. Многолюдство лавры не было по душе Антонию, он искал безмолвной тишины. По сведениям афонским, избрал он Эс- фигменову прибрежную скалу и духовным старцем его был Феоктист, игумен Эсфигменовой обители, красующейся в виду скалы. Игумен благословил его подвизаться в полюбившейся пещере тем охотнее, что Антоний по близости мог иметь частое общение с старцем⁷³². При самой подошве Афонской горы в Х веке уже видим болгарское посе­ление⁷³³. Афон с начала X века был и приютом и рассадником иночества в славянских землях⁷³⁴. Так и рассудительный игумен Феоктист, после того как увидел Антония окрепшим в иноческой жизни, сказал ему: «Антоний! Иди в Россию, да будешь там и другим на пользу, бла­гословением Святой Горы». Антоний повиновался. Прибыв в Киев, искал он себе места, где мог бы жить, как жил на Афоне. Варяжская пещера показывалась удобною для безмолвия. Гора Берестовая «по своей отвесной, почти отсеченной, высоте со стороны реки казалась неприступною. На ней в пещерах имели свой притон варяги, разбой­ничавшие по Днепру». Антоний избрал пещеру злодеев для подвигов святых. Это было в 1013 году⁷³⁵. Но кровопролития и волнения, на­ставшие после кончины Владимира, заставили Антония удалиться опять на Афон, и он подвизался там еще несколько лет⁷³⁶. Потом игумен повторил ему прежний духовный совет. Он нашел теперь в Киеве тишину. Это было в 1028 году⁷³⁷.

Преподобный Антоний не изменял раз избранного пути; он и те­перь хотел жить отшельником. Ему полюбился безмолвный Днепров­ский холм, куда уединялся и благочестивый Иларион, впоследствии митрополит. Призвав теплою молитвою благословение Божие, он вы­копал себе при подошве холма пещеру и стал жить в ней⁷³⁸. В глубине смиренной души своей Антоний оставался и теперь только духовным сыном Афонской горы и трудился над собою для своей вечности. К его утешению, пещера его была далека от глаз людских. Берестовский холм покрыт был тогда густым, дремучим лесом. И, однако, о дивном пе­щернике узнали люди и стали приходить к нему. Он не хотел светить другим, но жизнь его светила, и каким светом! Антоний жил для одного Господа; а для кого же и жить должны люди? В молитве, трудах и под­вигах проводил он время, не давая себе покоя ни днем, ни ночью; сухой хлеб, и то через день, был его пищею; простая вода, и та в меру, – питье его. Какая полная любовь к Господу! Какое жертвование собою для Него! К дивному подвижнику приходили и оживлялись для лучшей жизни. Одни приносили ему необходимое для жизни, по чувству люб­ви благой, и принимали благословение для дома своего; а некоторые решались и жить с ним. Никон, по сказанию Нестора, является в пе­щеру уже в сане иеромонаха; по известиям его и других, видим здесь прежде 1045 года Моисея, Леонтия, Илариона, Феодосия⁷³⁹. «Киевский Антоний, – говорит Нестор, – прославился как великий Антоний Еги­петский!» – и это еще при Ярославе. Великий князь Изяслав, лишь только вступил на престол, приходил (1054 г.) и с дружиною просить молитв Антония в его пещере⁷⁴⁰. Антоний сиял светом дел своих, но хранил глубокое смирение. По смирению не принимал он на себя сана священства. За пострижение двух придворных – Варлаама и Ефрема – Изяслав воздвиг гонение на пещеру Антониеву, и Антоний готов был безответно удалиться из Киева с учениками. Княжий отрок прибежал и известил о том князя. Супруга Изяслава, родом польская княжна, уговорила князя оставить иноков в покое. «За какое-то дело, – го­ворила она, – изгнаны были черноризцы, и много бед вышло из того в Польской нашей стороне». Изяслав приказал воротить уходивших иноков, и – Антоний остался, также покорный и смиренный⁷⁴¹.

Число братии пещерной умножилось до 15, и по благословенно Антония они устроили в пещере церковь с трапезою. Для любителя уединения такое общество казалось уже очень людным. Он сказал братии: «Вот Бог собрал вас, братия, и над вами почивает благослове­ние Святой Горы, данное мне постригшим меня игуменом, а от меня перешедшее на вас. Живите теперь сами, я назначу вам игумена, а сам хочу идти в другую гору жить наедине, как привык издавна». Назна­чив в игумена Варлаама, сам он в расстоянии 100 саженей от прежней пещеры выкопал себе новую пещеру, ту, которая и поныне называется Антониевою, или ближнею. Смирение его не хотело носить на себе зва­ние игумена; власть передал он другим. Но уединяясь в новой пещере, он не переставал быть великим отцом и наставником для всех, по со­знанию братии. В особенных случаях игумен и братия обращались к Антонию за наставлениями, и любовь его не отказывалась давать советы и помогать. Так он не только одобрил (1057 г.) рассуждение братии о нужде построить монастырь на горе, но послал предложить от его имени великому князю: «Князь мой! Бог умножает братию, а место у нас тесное: не дашь ли ты нам ту гору, что над пещерою?» И великий князь исполнил смиренную просьбу великого подвижника. Точно так же сам Антоний назначил Феодосия в преемника Варлаама⁷⁴². Любовь его к искренним подвижникам простиралась до того, что сам он носил пищу каждый день заключившемуся в затворе Исаакию, и это продолжалось 7 лет⁷⁴³. Дух его постоянно пребывал с братиями, и крепкие молитвы его низводили на сердца их благодать небесную, возращавшую и укреплявшую их в жизни духовной. Его незримою по­мощью умножалось число братии у игумена Феодосия и обитель росла видимо. Преподобный Нестор справедливо сказал: «Много монасты­рей поставлено царями, боярами, богатством: но не таковы они, как поставленные слезами, постом, молитвою, бдением; Антоний не имел ни золота, ни серебра, но слезами и постом приобрел он очень много»⁷⁴⁴.

Изнурение тела постом, очищение духа молитвою и Богомыслием до того возвысили дух Антония, что в нем был не только дух совета и мудрости, но дух чудес и откровений чрезвычайных. Больные полу­чали исцеление, принимая простую пищу Антония⁷⁴⁵. В 1067 году по­ловцы вторгнулись в Россию. Князья Изяслав, Святослав и Всеволод решились сразиться с ними на реке Альте и пришли за благословени­ем к Антонию. Антоний со слезами предсказал несчастную для них битву. Устрашенный тем военачальник «Симон, пав к ногам старца, молил о своем спасении. Блаженный сказал ему: “Сын мой, многие падут от меча острого, преследуемые врагами; вы будете смяты, из­ранены, потоплены в воде; но ты останешься жив и будешь положен в храме, который построен будет здесь”». Слова великого Антония исполнились во всей точности. Князья потерпели сильное поражение на Альте. «Израненный Симон лежал среди убитых. Подняв взор к небу, увидел он церковь великую. “Господи! – сказал он. – Избавь меня от сей горькой смерти, молитвами Твоей Матери и преподоб­ных Антония и Феодосия” – И внезапно какая-то сила исхитила его из среды мертвых, и он исцелен тотчас»⁷⁴⁶.

Затем последовало искушение для святого. Вследствие несчастной битвы на Альте киевляне, недовольные великим князем Изяславом, заставили его бежать в Польшу, а Всеслава, которого Изяслав вопреки клятве держал в заключении, возвели на престол. Спустя 7 месяцев Изяслав возвратил себе Киев и начал гневаться на Антония «за Все­слава»; если Антоний и принимал бывшего темничника Всеслава, то ко­нечно только в духе любви святой; но Изяслав считал это оскорблением себе и восстал с гневом на Антония. Услышав о неудовольствиях про­тив Антония, Черниговский князь Святослав прислал за Любчанином Антонием и взял его в Черниговский Елецкий монастырь, незадолго пред тем основанный на месте явления иконы Богоматерней на ели⁷⁴⁷. Другу уединения особенно понравилась Болдина гора, покрытая лесом, и он ископал в ней себе пещеру; князь Святослав, по его воле, построил подле пещеры храм пророка Илии, и по благословению Антония скоро собрались здесь иноки⁷⁴⁸. Так смиренный Антоний и гонение на него обратил в славу Божию.

Изяслав, уважавший в душе Антония, скоро почувствовал, что со­грешил он пред человеком Божиим, неосторожно увлекшись движением гневного самолюбия. Он послал упросить Антония возвратиться в Киев, и Антоний возвратился в ту пещеру, в которой жил до удаления в Черни­гов⁷⁴⁹. Для Антония за унижением земным следовала слава неба. В Печер­скую обитель пришли из Константинополя четыре зодчих и спрашивали: «Где строить церковь?» «Что это значит? Кто прислал вас?» – спросили их. Греки рассказали следующее: «Каждый из нас был в своем доме, и к каждому рано утром пришел посланный и сказал: “Царица зовет тебя во Влахерн”. Мы явились и увидели Царицу, окруженную свитою. “Хочу построить Себе церковь в России, в Киеве; возьмите денег на три года и идите, стройте”, – сказала нам Царица. Мы спросили: к кому пойдем мы, в незнаемую сторону? “Вот к ним – к Антонию и Феодосию, ко­торые явятся там”, – сказала Царица, указав на двух стоявших вблизи Нее. К чему нам так много денег? предложили мы. Царица отвечала: “Сей Антоний лишь благословит вас на труд, отойдет на вечный покой; на другой год последует за ним Феодосий. Итак, берите денег больше. Впрочем, никто так не заплатит вам, как Я; Сама Я буду осматривать церковь и хочу пребывать в ней”. Она дала нам и мощи святых мучени­ков Артемия, Полиевкта, Леонтия, Акакия, Арефы, Иакова и Феодора. “Это положите, – сказала Она, – в основание церкви; церковь будет Богородичная”, – и дала нам икону». Окончив рассказ, зодчие повто­рили вопрос: «Где же строить церковь?» Антоний сказал: «Подождите три дня». Затем обратился он к крепкой молитве и испросил чудесное указание на место храма. По молитве святого, в одну ночь на избранном месте было сухо, а все окрестности покрыты были росою; в другую ночь одно оно оросилось, тогда как ближние места были сухи⁷⁵⁰. Благословение места для великой Печерской церкви было последним земным делом дивного Антония. На 90 году своей жизни за год до кончины святого Феодосия, мая 7 дня 1073 года, он мирно предал дух свой Господу⁷⁵¹.

Мощи преподобного Антония почивают под спудом, в той самой пещере, где подвизался он⁷⁵². Глубокое смирение хранил он во всю зем­ную жизнь свою; смирением закрывается он от славы человеческой и за гробом. Не раз пытались открыть святые мощи его, но останавливаемы были силою. Кальнофойский пишет: «когда москали захотели взять из гроба мощи святого, то святой, по воле Божией, раз прогнал огнем, чего и теперь есть знаки, а другой – водою»⁷⁵³.

Блаженный Пахомий родился в Малороссии от родителей благо­честивых. Еще в молодых летах взят он был в плен татарами, которые продали его турку, кожевнику в городе Усаки, что в Филадельфийском округе Анатолии. Покупщик, чтобы извлечь больше выгод из своей по­купки, учил Пахомия кожевенному ремеслу, но старался научить и сво­ей вере. Блаженный скоро понял ремесло, но ненавидел веру господина своего и всячески уклонялся от ее обрядов. Турок не раз бранил не­вольника, не раз наказывал побоями и лишением пищи: мужественный раб Христов переносил все за благочестие отеческое. В продолжение 27 лет неволи он с полным усердием служил господину своему и таким поведением приобрел доверенность его к себе; турок хотел даже видеть его зятем своим и готов был передать ему наследство, лишь бы он от­рекся от Христа.

Добрый раб Христов хранил чистоту совести и богатство с утеше­ниями брака счел пустотою в сравнении с христианскою верою, незаме­нимою ничем для вечности. Господин его, убедясь в непоколебимости раба, не стал более насиловать совести его и за долгую службу дал ему свободу, предоставив ему идти куда хочет. Во время приготовления к пути Пахомий тяжко заболел и лежал почти без чувств. Соседние турки, узнав, что невольник получил свободу, не приняв магометанства, положили, что не тому быть должно. Они одели больного в турецкую одежду, хотя и не обрезали, а разгласили, что он отрекся от Христа и стал магометанином. Исповедник Христов, глубоко огорченный на­силием, поспешил удалиться в Смирну и здесь, сбросив с себя турецкую одежду, отплыл на Святую Гору.

На Афоне в обители святого Павла, найдя иеромонаха строгой жизни Иосифа, блаженный открыл свою душу и упросил старца при­нять его к себе в послушание и постричь в иночество. Двенадцать лет провел он под руководством Иосифа, изучая жизнь духовную. Потом, услышав о чудной жизни преподобного Акакия Кавсокаливита, пере­шел в суровую пустынь его и провел с ним шесть лет. Здесь, питаясь трудами рук своих, он столько известен стал по совершенству жизни, что считался образцом для пустынных братий; особенно отличался он кротостью, приветливостью и добродушием. Но при всех добродетелях душа Пахомия жаждала еще подвига исповеднического: он тревожил­ся сомнением, не вылетели ли во время болезни его какие-либо слова отречения от Господа, когда турки одели его в свои одежды, не посра­мил ли он чем-либо имя христианина? Он открыл старцу Иосифу свое желание. Старец, полагая, что желание его – плод гордости духовной, строго бранил его за желание исповедничества. Пахомий оставался при своем желании. Духовник Иосиф испытывал его целый год, возлагая на него разные епитимии, и нашел его готовым на все. Затем оба они открывали свои мысли наиболее добродетельным отцам Святой Горы; но все одобрили тайную мысль Пахомия; а блаженный Акакий утверж­дал Пахомия на страдальческий подвиг молитвою и советами. Пахомий оставил Святую Гору, сопровождаемый духовником своим Иосифом.

Прибыв в город Усаки, Иосиф остался в гостинице; а Пахомий по­шел прямо в дом господина своего и оттуда на базар, чтобы узнали его.

Турки, узнав, схватили и повели его к судье; они объявили, что это – тот самый раб, который во время болезни отрекся от Христа и оделся в зеле­ные одежды, а теперь ходит в монашеской одежде. «Правда ли это?» – спросил судья. Пахомий отвечал: «И на уме у меня не было отрекаться от Христа: признавал и признаю христианскую веру святою и чистою, и готов перенести все муки за свое исповедание». Судья, осыпав его бра­нью, объявил, что так как раз отрекся он от Христа, то не может более носить одежды христианской и должен выбрать одно из двух – или со­всем отказаться от Христа, или принять смерть. В ответ на это услышали слова исповедника: «Да не будет того, Христос Царь мой, чтобы я и тай­ною мыслью отрекся от имени Твоего; готов я по любви к Тебе и в огонь, и на всякую смерть». Судья велел бросить Пахомия в смрадную темницу.

Пахомий счел темницу раем, хотя был в ней без всякого челове­ческого утешения. На третий день осудили его на смерть. Вести о том обрадовался он как самой сладкой вести; прославляя Бога, он провел всю ночь на молитве.

На рассвете представили его в суд, и судья сказал: «Вот ты осужден на смерть за твое упорство; смотри, чтобы позже не каяться». Пахомий отвечал: «Тысячу смертей готов перенести за Христа моего; пусть ис­полняют приговор». Исполнители казни повели связанного мученика за город, туда, где режут овец. Одни из турок осыпали Пахомия бранью, другие уговаривали отречься от Христа: мученик шел, углубленный в молитву, и на месте казни стал на колени. Палач в тревоге души медлил отсечь ему голову и шептал на ухо, чтобы отрекся от Христа. Твердый подвижник отвечал: «Не теряй напрасно времени, исполняй, что при­казано». Тогда отсекли ему голову. Спустя три дня христиане взяли священные останки и погребли. Исполнитель казни помешался в уме и в страшных воплях умер. Духовник Иосиф, услышав о чудном подвиге Пахомия, прославил Бога и, придя на место, где еще лежало тело муче­ника, говорил со слезами: «Ты получил, чего давно желал, добрый сын мой Пахомий, моли же Господа обо мне и обо всех призывающих твое имя». Спустя несколько времени напал на Иосифа страх малодушия: но в сонном видении явился ему мученик и сказал: «Не бойся, старец, не потерпишь муки». С этими словами исчез страх в душе Иосифа. Одна благочестивая христианка тех мест, страдавшая с юных лет жестокою головною болью, призвав на помощь мученика, помазала каплями крови его больную голову и освободилась от многолетнего недуга своего; в па­мять исцеления своего велела она написать лик мученика. Блаженный Пахомий пострадал в день Вознесения Господня, мая 7-го 1730 года. Священные останки его хранятся на острове Патмосе, в обители святого Иоанна Богослова, где каждый год совершается память его⁷⁵⁴.

Святая икона, известная с давних времен, находится в Воскресен­ской (бывшей монастырской) церкви местечка Любеча, Черниговской епархии. Святитель Димитрий Ростовский в своем Дневнике гово­рит о многих чудесах от нее. Она была обновлена в Киеве (1701 г.) и по распоряжению митрополита Варлаама Ясинского возвращена в Любеч двумя иеромонахами и поставлена в только что сооружен­ную церковь Воскресения в монастыре. В Киево-Софийском соборе имеется список с нее, привезенный из Любеча в 1690 году митропо­литом Гедеоном⁷⁵⁵.

Иоанн родился, воспитался и достиг зрелого возраста в Антиохии. По обычаю тогдашнего времени (в начале VI в.) и главное, следуя свое­му внутреннему призванию, он вступил в иночество и был ревностным и смиреннейшим подвижником.

Не оставлял он под спудом приобретенных им знаний и духовного просвещения и поучал жителей Антиохийской страны Богопознанию и исполнению христианских обязанностей. Слава о благом наставни­ке скоро начала привлекать к нему бесчисленное множество народа, и тогда, тяготясь постоянным нарушением возлюбленного уединения, Иоанн удалился в пустынное место. Сюда последовали за ним только несколько учеников, и все они всецело предались Богомыслию и мо­литве. Питаясь трудами своими, они тайным образом сбывали свое рукоделие в городе, пока, наконец, не открыли люди путь к ним и в пу­стыню и снова стали стекаться к своему отцу Иоанну, который чудным образом умел целить их недуги душевные и телесные.

Спустя некоторое время, по бывшему ему откровению, в котором он прозрел волю Божией Матери, чтобы он шел в Иверию утверждать насажденную там Церковь, Иоанн, избрав по жребию 12 человек из уче­ников своих, отправился с ними в этот дальний и многотрудный путь.

Босые, в рубищах, сирские иноки были с благоговением встречены Иверским католикосом (патриархом) Евлавием и народом и получили приглашение Евлавия остаться при нем.

Скоро полились из уст их изобильные струи Божественного учения, и проповедь их, сопровождаемая чудотворениями, утверждала иверцев в вере во Святую Троицу и просветила почти всю страну Карталинскую. Святые отцы обходили все места, где блаженная Нина равноапостольная учила вере Христовой, покланялись тем местам, которые были ознамено­ваны каким-либо происшествием из ее жизни, и дивились апостольской деятельности, на которую Господь укрепил немощную женщину.

Потрудившись немало для распространения и утверждения в серд­цах народа насажденных ими и прежде них Евангельских истин, свя­тые отцы молили Бога указать им место постоянного пребывания. Их привлекала высокая и неприступная гора Заден⁷⁷⁴ на левом берегу реки Арагвы, в 8-ми верстах к северо-востоку от Мцхета, столицы Иверии, и в 15-ти верстах к северу от Тифлиса. Помолясь и получив благо­словение католикоса, хотя и удерживавшего их, но не бывшего в со­стоянии отказать им в желании уединиться в этой дикой местности, святые отцы оставили Мцхет и, с великим трудом пробравшись через колючий кустарник на подошве горы и дремучий лес на горе, взошли, наконец, на вершину Задена, где и решились подвизаться в безмол­вии. Найденную здесь пещеру Иоанн обратил в церковь, вокруг нее отшельники устроили себе шалаши из древесных листьев; пищею им служили разные травы и коренья, растущие на горе.

Едва прошел слух о поселении сирийских иноков на горе, как на­род открыл к ним дорогу; снова устремились к ним больные, и увечные, и страдальцы всякого рода, чтобы принимать от них и душевные и теле­сные чудные пособия, и не обмануты они были в уповании на бого­угодных, воочию всех прославляемых Богом людей.

В это время скончались епископы епархий Цилканской и Некрес- ской. Католикос Евлавий решил заменить их кем-либо из 13-ти сирийских пришельцев. Он отправился к ним на гору и положил избрать тех из них, которые в тот день будут совершать Божественную литургию. Это были Авив и Исе⁷⁷⁵. Их и приветствовал он, одного – епископом города Некре- си, другого – епископом города Цилкани. Тяжело им было расставаться с старцем Иоанном, но когда он же напомнил им о том, что они пришли трудиться и сеять здесь Слово Божие, то они не сопротивлялись и в ско­ром времени были посвящены в епископы.

По отшествии их с горы посетители Иоанна умножились, многие из них оставляли мир, поселялись с ним, и по непроходимой горе был проложен путь и создалась обитель для возгоревших желанием по­святить себя на служение Богу под руководством благого и мудрого учителя Иоанна.

Однажды был удостоен блаженный видения Божией Матери со святою Ниною, которые повелели ему разослать учеников своих по разным местам Иверии для проповеди Слова Божиего и поучения народа. Так и сделал Иоанн. Напутствовав учеников своих святым на­зиданием, наделив их частицами мощей святых мучеников, чтобы они воодушевлялись памятью о них и подражали примеру их, он разослал их по всей Грузии, оставив при себе только одного ученика – диакона Илию, который служил опорою старческой немощи его; сам же предал­ся неусыпным подвигам духовным, поработившим совершенно плоть его. Обогащенный всеми благодатными дарами, но всегда смиренный духом, Иоанн навещал учеников своих, чтобы поддерживать и их в под­вигах духовных. И они посещали Иоанна и, укрепившись духовною радостью пребывания с ним, возвращались на места служения.

Гора, на которой жил Иоанн, едва очищенная кое-где от дрему­чего леса, была сначала совершенно безводна; в поте лица трудились добывающие воду из Арагвы, омывающей подошву высочайшей горы Зедазен. Жалел их Иоанн, и вот, по молитвам его – заструился на горе живительный источник, воды которого и до сих пор свидетельствуют, не умолкая, о чуде, сотворенном Богом в прославление раба Своего...

После долговременной жизни, прославленной деяниями и чудесами, как бы в осуществление слов Спасителя: Верующий в Меня совершит де­ла, подобные Мне, и даже более Меня совершит... (Ин. 14, 12) блаженный Иоанн получил в откровении извещение о своей кончине. Со страхом и трепетом устремлял он свой мысленный взор за пределы мира земного...

«Если великий апостол Павел мог сказать про себя: “Что над­лежало мне сделать, то я сделал, и все-таки остаюсь неключимым рабом Господа, – проносилось в памяти предстоящего пред Небесным Судьей последнее земное представление, – то могу ли считать себя в безопасности?”»

Завещав ученикам своим похоронить его в той пещере, в которой он подвизался, Иоанн причастился Святых Таин Христа Спасителя. По принятии Святых Таин душу его осенил божественный восторг, и среди неизъяснимой отрады он предал Богу свою чистую душу.

По погребении его стали истекать многие чудеса от гроба его, не ис­тощающиеся и поныне.

Теперь труженическое тело блаженного Иоанна, просветивше­го народ Иверский не только примером собственной жизни, но и по­средством учеников своих, покоится у самого жертвенника в приделе церкви в честь Иоанна Крестителя, построенной на южной стороне пещеры, где подвизался и был погребен Иоанн. Церковь Иверская празднует 7-го мая память его с 12-ю его учениками.

Кончина Иоанна Зедазнийского последовала между 557–560 го­дами при католикосе Макарии.

Жизнь преподобного Шио (в переводе на другие языки это имя может означать: Симеон) есть также благодатный плод почвы, удо­бренной христианским воспитанием, которое постарались дать ему благочестивые родители, с детства его тщательно прививавшие Слово Божие к разумению их единственного сына. И так глубоко внедрилась в сердце молодого Шио любовь к Слову Божиему, что он постоянно держал его в уме своем, и даже всегда носил при себе Евангелие, по­слания апостола Павла и Псалтирь. Родители его, опасаясь, наконец, излишнего умственного напряжения сына их и желая доставить ему отдых, решились однажды отобрать у него эти книги. «Зачем прервали вы мои Божественные занятия? – возразил им опечаленный отрок, – кто не поучается постоянно Закону Божиему, тот отдаляется от Царства Небесного... Возвратите мне мои сокровища...»

И родители, вразумленные словами не по летам мудрого сына их, не стали больше стеснять его свободы... Со временем он же убедил их провести остаток их жизни в иночестве, а сам, употребив в пользу бед­ных и монастыря оставшееся после них имущество, пришел к Иоанну (Зедазнийскому), сиявшему еще в то время в Антиохии, и, получив от него пострижение в иночество, сделался его учеником.

Он был из числа тех 12-ти, которых Иоанн взял с собою в Иверию для утверждения верующих, новообращенных святою Ниною.

Послужив этому делу, преподобный Шио пожелал жить отшельни­ком и с благословения католикоса Евлавия направил свой путь на запад от Мцхета – в непроходимые дебри лесные. Здесь, в пустыне, защищен­ной отвесными и совершенно крутыми стенами песчаной горы от взора людского, Шио поселился в тесной пещере, едва достаточной, чтобы укрыться в ней... Трудное подвижничество предстояло одинокому, бес­помощному борцу среди суровой, дикой пустыни, но чудным Промыс­лителем о нем был Тот, к Кому он постоянно обращался с молитвою: «Господь – просвещение и Спаситель мой; кого убоюсь? Господь – Защитник жизни моей, – кого устрашусь?» В скале открылся родник, источающий для отшельника воду, а с пищею прилетал к нему голубь...

Этот-то голубь, по изволению Божиему, определившему не остав­лять под спудом благодатный светильник, открыл людям жилище Шио... Некто Евагрий, знатный царедворец, охотясь по обыкновению за рекою Курою, проследил за голубем, носящим пищу отшельнику, и нашел преподобного, погруженного в молитву, с воздетыми к небу руками... Он был так поражен встречею с этим укрывшимся от мира человеком, молитвенно предстоящим в пустыне пред лицом Единого Бога, что вне­запно сознал и в себе отречение от всего мирского и стал подвизаться в пещере под руководством отшельника, всецело предавшегося Богу...

С этих пор о Шио стало известно и другим людям в окружности. Многие стали селиться близ него, и таким образом собралось до 25-ти добровольных пустынножителей... На избранном по откровению бла­женному Шио месте выстроили они церковь во имя образца пустын­ножителей – Иоанна Крестителя. Впоследствии царь Парсман VI, навестивший бывшего любимца своего Евагрия в пустыне и с благо­говением отнесшийся к подвижнику Шио, подарил ему землю под монастырь и доставил значительные средства для построения храмов⁷⁷⁶. Число братии новой обители возросло до 2 000, для которых не бы­ло уже более свободных мест в ущельях, и они селились за ущельем, на востоке и на западе за рекою Курою, где впоследствии образовалась обширная Квайтахевская лавра.

Здесь подвизался и прославился даром чудотворений блаженный Шио. Здесь навестил его бывший учитель его Иоанн Зедазнийский и, погостив три дня, имел отраду удостовериться в высокой степени духовного совершенства новых иноков.

Но стремление к полному уединению преобладало в душе Шио. Он оставил основанную им обитель, простился с братией назидатель­нейшим словом, оставил для них 160 письменных поучений и, пре­рвав всякое сообщение с миром, обрек себя на затворническую жизнь в темной, глубокой пещере. Пища святому спускалась туда по веревке.

Кто может постичь и исчислить несказанные подвиги этого Ан­гела в человеческом теле, духом предвосхитившего общение с Богом, т. е. Рай на земле... Потому и для выражения подобного душевного состояния нет слов на человеческом языке.

Предузнав о времени своей кончины, Шио пожелал принять иерея со Святыми Дарами. Сам Иоанн Зедазнийский пришел к нему и пре­был с ним до той чудной минуты, когда Шио, причастясь Святых Таин и воскликнув: «В руки Твои, Господи, предаю дух мой! Прими душу мою, дарованную Тобою!» – кончил свое земное житие.

Тело его было погребено в той же пещере, где он скончался. Быв­ший возлюбленный учитель его, Иоанн Зедазнийский, и любимый из учеников его – Евагрий, обвили подвижника в его же одежды и пре­дали земле, в то время как сверху, вокруг отверстия пещеры раздавалось надгробное напутственное пение иноков, собравшихся присутствовать при погребении великого затворника, теперь предстоящего перед Богом молитвенника и о них самих.

И был он по смерти сильным помощником и покровителем в бедах и скорбях всех, с верою поклонявшихся гробу его.

Скитские отцы Иоанн Колов и брат его Даниил ревновали не только о своем спасении, но и о спасении других. Иоанн Колов говорил: «Нельзя строить дома с верха, а начинают с основания». Что же это за основание? «Основание – любовь к ближнему, забот­ливая о его спасении», – говорит авва. По этой-то любви авва любил говорить и делать полезное для других. Этой-то любовью возвращена была к Господу сбившаяся с доброго пути Таисия.

Таисия была дочь богатых и добрых родителей: они учили ее добру, и их уроки не были бесплодными в душе дочери. Оставшись сиротою, она обратила свой дом в приют для странников. Особен­но находили у нее покой иноки скитские, посылавшиеся старца­ми по разным нуждам в город. Так немалое время принимала она со щедрой любовью пустынных отцов. Наконец средства ее очень уменьшились. Пришлось самой знакомиться с нуждами и горечью нищеты. Явились к молодой девушке дурные люди, и она, потеряв невинность, стала промышлять блудом в Александрии. Скитские старцы, услышав о том, сильно горевали о порче бедной девушки. В общем собрании сказано было Иоанну Колову: «Тебе Бог дал муд рость; сестра Таисия, столько благотворившая нам и которой должны мы оказывать любовь за ее добро, слышно, живет худо; потрудись, авва, побывать у нее и поговорить ей, не придет ли она в себя». Авва отправился. Прибыв в дом Таисии, просил он прислужницу сказать о нем госпоже Таисии. «Вы, иноки, объели и обобрали ее», – отве­чала с гневом старая прислужница. Авва перенес брань с кротостью. «Доложи госпоже, – сказал он ласково, – что могу я доставить ей хорошие вещи». Та доложила. «Да, очень может быть, – сказала Таисия. – Иноки ходят по берегу моря, и им попадаются дорогие ве­щи, жемчуг, каменья: пусть взойдет». Авва, войдя, сел около Таисии и, взглянув на нее, залился слезами. «О чем ты плачешь, авва?» – тревожно спросила Таисия. «Вижу, – отвечал авва, – сатана играет на щеках и в очах твоих: как не плакать мне!» Услышав это, Таисия, так много любившая прежде добро, почувствовала мерзость новой жизни своей⁷⁷⁷. «Есть ли покаяние для подобных мне, авва?» – спро­сила она. «Есть», – отвечал авва. «Веди же меня куда хочешь», – ска­зала кающаяся грешница. И встав, пошла за аввой. Тот, идя впереди, изумлялся и говорил себе: вот как бросила все за один раз, не сделав и распоряжения о доме. Прибыв вечером в пустынное место, старец устроил для Таисии из песка ложе и, осенив ее знамением креста, ска­зал: «Спи спокойно». Потом, приготовив невдали и для себя такую же постель, помолился и уснул. Пробудясь в полночь, видит – какой-то светлый путь идет от ложа Таисии к небу, и Ангелы возносят душу. Он встал и, подойдя, толкнул Таисию. Оказалось, что она умерла. Смущенный всем тем, что случилось, он пал на землю и горячо мо­лил Господа открыть Свою волю. И вот слышит голос: «И один час покаяния Таисии принят Господом и принят лучше, чем долгое, но неискреннее покаяние других»⁷⁷⁸.

Находится в Киево-Братском монастыре, а прежде была местной в Вышгороде. Во время войны с Польшею (1659–1667) при переправе крымских татар, бывших в союзе с поляками, чрез Днепр при Киев­ском Вышгороде, забраны были неприятелем из церкви иконы и доски. При этом случае Вышгородская местная икона Богоматери, утаенная от неверующих водами Днепра и принесенная к берегам Киевоподола, явилась в 1662 году в Киеве, где с радостью и с подобающею честью принята и принесена православными в Братский монастырь. Предание присовокупляет еще, что один татарин хотел на иконе переплыть Днепр против Братского монастыря. Икона поплыла сама и остановилась среди реки против монастыря. Плывший на ней начал кричать; из мо­настыря приплыли и взяли на лодку икону и татарина, который после сего крестился и постригся в монахи. С того времени она пребывает в Братской обители и по имени ее называется Братскою.

Преподобный Иоанн Грузин, княжеского рода из города Арта- нуча (близ Карса), оставив военную службу, семейство и стяжания, поступил в один из Имеретинских монастырей, а отсюда, взяв сына Евфимия, перешел в монастырь горы Олимпа, в Греции, и, наконец, в Афонскую лавру святого Афанасия. Он исполнял безропотно все по­слушания, на него возлагаемые, вел строгую и трудолюбивую жизнь; по его примеру, прибывали и другие грузины в лавру Афанасия. Рас­судив, что неудобно многочисленной грузинской братии жить между греками, Иоанн по общему совету купил место на восточной сторо­не Афонской горы и, построив церковь во имя Иоанна Крестителя, положил основание Иверскому монастырю, которого был первым настоятелем (982 г.). Во дни его обитель удостоилась благодатного посещения Божией Матери чрез чудотворную икону Ее, именуемую Иверскою. Скончался 998 года, передав игуменство, с общего выбора братии, Евфимию.

Преподобный Евфимий еще при жизни своего родителя провел много лет в трудах над переводами книг Священного Писания и Бого­служебных с греческого на грузинский язык, а в продолжение 12-лет­него настоятельства с ревностью продолжал дело, начатое отцом его, по устройству обители и братства, установил порядок и чиноположение в отправлении церковного Богослужения и написал устав общежития, в исполнении коего служил примером для братии. Так как с принятием игуменства он невольно прекратил труды свои по переводу священных книг, то многие высшие духовные и мирские сановники грузинские убедили его сложить с себя бремя настоятельства и продолжать на­чатые им труды для блага Церкви и своего народа. Евфимий передал игуменство родственнику своему иноку Георгию и снова принялся за прерванные было труды; скончался на 65 году богоугодной жизни своей, в 1028 году, обессмертив свое имя в памяти благодарного на­рода грузинского.

Преподобный Георгий, племянник Иоанна, был шестым игуме­ном Иверской обители, которая при Георгии, третьем игумене, и его двух непосредственных преемниках не свободна была от некоторых неурядиц. Он родился в Грузии 1014 года и на 25 году жизни постри­жен в Хахульском монастыре, откуда потом посещал святые места Сирии и Палестины, и наконец, по убеждению старцев, отправился на Святую Гору Афонскую продолжать труды Евфимия по переводу книг на грузинский язык. Семь лет провел он в безусловном послу­шании братству и, удостоенный сана пресвитерского, тогда только начал приводить к концу начатое Евфимием. В 1047 году братия избрала его в игумены, и он воздвигнул поныне существующий со­борный храм в честь Успения Богоматери и перенес сюда же мощи Иоанна и Евфимия. Чрез 10 лет сложил с себя игуменство, чтобы иметь больше времени для просветительной деятельности, посетил Дивную гору близ Антиохии, где было тогда много монахов грузин, и по приглашение царя Баграта IV четыре года прожил в Грузии для устройства дел церковных. Скончался на обратном в Афон пути, в Константинополе, в 1066 году, на 52 году своей жизни

По летописи, 1572 года июня 14 дня в Новгороде у церкви святых Флора и Лавра обретены нетленными мощи святой девицы Гликерии, скончавшейся за 50 лет перед тем; это была дочь старосты Легощинской улицы Пантелеймона; архиепископом Леонидом и собором духовен­ства мощи положены были в самом храме. В тот же день получил ис­целение при гробе праведницы четырехлетний сын подьячего Богдана Суворова⁷⁹⁸. Память праведницы местно чтится мая 13 дня⁷⁹⁹.

Праведница изображена на старинном образе Новгородских чу­дотворцев, который ныне находится в ризнице Черниговской кафедры. Образ – достойный внимания! Вверху – святая София с предстоя­щими Богоматерью и Предтечею. В первом ряду: «Никита, Нифонт, Иоанн, Евфимий, Иона, Моисей, Серапион, Григорий, Феоктист, Лу­ка»; во втором ряду: «Иоаким, Симеон, Мартирий, Василий, Анто­ний (святители), Варлаам (Хутынский), Савва (Вишерский), Михаил (Клопский), Александр (Свирский)». В 3 ряду: «Александр (Оше- венский), Зосима и Савватий (Соловецкие), Нил (Столобенский), Арсений (Коневский), Никодим (Кожеезерский), Ефрем (Новоторж- ский), Антоний (Римлянин), Антоний (Сийский)». В 4 ряду: «Анто­ний (Леохновский), Ефрем (Перекомский), Варлаам (Шенкурский), Серий и Герман (Валаамские), Евфросин (Синозерский), Владимир (князь), Анна (княгиня), Феодор (юродивый), Николай (юродивый)». В 5 ряду: «Арсений (Новгородский), Афанасий (Череповецкий), Кор­нилий (Палеостровский), Антоний (Дымский), Ксенофонт (Робей- ский), Никита, Кирилл, Никифор, Климент, Исаакий (Алфановы)». В 6 ряду: «Мартирий (Зеленецкий), Феофил и Иаков (Омучские), Кирилл (Челмогорский), Феодор (князь), Мстислав (князь), Иоанн Логгин (Яренгский), Диодор (Юрьегорский), Елеазар (Анзерский), Макарий (Оредежский), Артемий (Веркольский), Иаков и Иоанн (Менюжские), Гликерия».

Святого Сергия исповедника, скончавшегося в изгнании при им­ператоре Феофиле (829–842). Он известен как песнописец и описатель событий от времен Копронима до Михаила Заики.

Исидор, в воинской службе опцион (т. е. унтер-офицер), в гоне­ние Декиево был представлен воеводе как христианин, и на повеление принести жертву богам отвечал: «Да кто ж ваши боги? Не идолы ли бесчувственные?» Воевода сначала велел бить его воловьими жилами, потом отрезать язык и, наконец, обезглавить. Тело его унес Аммоний, потаенный христианин, и похоронил честно. Это было в 250 году. Впо­следствии над мощами его устроена церковь.

В Задонском монастыре, где открыто почивают мощи святителя, 14-го мая совершается праздничное воспоминание первого негласно­го открытия их в 1846 году архиепископом Воронежским Антонием, вследствие особенного видения.

Святой Димитрий царевич, сын царя Иоанна Грозного и Марии Феодоровны из роду Нагих, родился в 1582 году 19 октября⁸⁰⁰. Близкий к смерти царь Иоанн назначил в удел царевичу с его матерью Углич, а воспитание его вверил царскому советнику Бельскому⁸⁰¹. Царь Фео­дор вскоре по восшествии на престол, по настоянию сильных бояр, опасавшихся соперничества Нагих, отправил царицу Марию с ее сы­ном в Углич. Добрый царь горько плакал, прощаясь с единственным братом; он назначил царевичу пышный штат двора, но скорбел, что удаление брата в Углич не более, как заточение; воспитатель Вельский остался в Москве⁸⁰². Годунов вскоре после того стал полновластным правителем России: добрый Феодор остался почти при одном имени царя, а все делалось, как хотел Борис; иностранные дворы присылали Годунову дары наравне с царем. Между тем Борису известно было, что все в государстве, начиная с царя Феодора, признают Димитрия наследником престола, и имя его поминалось в церквах. Сам Борис в разных делах Феодорова времени признавал Димитрия наследни­ком престола. Когда в 1586 году совет вельмож с выбранными народа предложил царю Феодору развестись с неплодной женою, сестрою Годунова, по ее бесчадию, Годунов отвечал, что есть законный наслед­ник престола, Димитрий⁸⁰³. В следующем году, когда русские послы отправлялись на Варшавский сейм хлопотать о том, чтобы Польша признала Феодора царем своим, Годунов в наказе послам писал: «Если паны начнут просить, чтобы государь назначил им на государство брата своего, то отвечать, что это невозможно, – царевич еще молод, всего четырех лет»⁸⁰⁴. Так Борис видел в Димитрии наследника престола. Но как со страстью к власти, как привыкшему распоряжаться всем с мощью самодержавного царя отказаться от всяких надежд на продолжение власти? К несчастью, льстецы говорили Борису, что при Димитрии ждет его не власть царского советника, а плаха, и что родственники царевича Нагие готовы отмстить ему за свое заточение⁸⁰⁵. Тревожимый опасениями за свою будущность и обольщаемый мечтами о власти, Борис стал действовать против царевича как против личного врага своего. Сперва запретил он поминать имя его в церквах, давая знать России, что сын седьмой жены Иоанновой – не наследник престола. Поскольку же Борису известно было, что много было таких, которые по тому самому, что оскорбительное распоряжение о царевиче при­надлежало Борису, готовы всеми мерами действовать за царевича; то Борису смерть царевича казалась необходимою. Люди, поставившие судьбу свою в зависимость от судьбы Годунова, довели в нем эту мысль до убеждения⁸⁰⁶. Вследствие того дьяк Михаил Битяговский послан в Углич править земскими делами и хозяйством вдовой царицы. Вместе с ним явились в Углич сын Битяговского Даниил, племянник Никита Качалов и Осип Михайлов, сын мамки Димитриевой. И вот 15 мая «царевича в Угличе не стало»⁸⁰⁷. Как это случилось? Посланные из Мо­сквы князь Василий Шуйский, окольничий Клепшин и дьяк Вылузгин доставили царю Феодору следственное дело, которым уверяли, что царевич, играя ножом с детьми в тычку, вдруг от падучей болезни упал и закололся⁸⁰⁸. Но это была только клевета, которою вновь оскорбляли имя святого царевича. Следствие, рассмотренное пред судом беспри­страстия, оказывается жалким усилием закрыть правду в глазах царя Феодора. В нем не записали общего голоса угличан, уверявшего сле­дователей, что царевич убит. В нем старались не о том, чтобы открыть правду, а о том только, чтобы выставить царевича больным. Например, самый первый допрос был следующий: «Которым обычаем царевича не стало? И что его болезнь?»

В продолжение всего следствия вся заботливость следователей устремлена к тому, чтобы набрать как можно более голосов о болезни царевича. Напротив, если кто из допрашиваемых упоминает о насиль­ственной смерти царевича, такое показание остается без всякого внима­ния, – не спрашивают: «При ком это было? Кто убийцы? Как и когда убит царевич?» Нежелание следователей открыть истину и желание закрыть ее видно по показанию почти каждого ответчика⁸⁰⁹. Современники, за исклю­чением услужливых слуг Бориса, и свои⁸¹⁰, и чужие⁸¹¹ единогласно говорят, что царевича закололи убийцы, по желанию Годунова. Сам Шуйский в 1606 году свидетельствовал пред целою Россией, что царевич князь Димитрий Иванович, по зависти Бориса Годунова, «яко ягня незлобиво, заклася, убит как невинный агнец»⁸¹². Ложь, которою хотели закрыть убийц и которою оскорбляли мученика, ясно открылась тогда, как в 1606 году открыли гроб царевича; тогда нашли, что «в левой руке царевич держал полотенце, шитое золотом, а в другой орехи», в каком виде постигла его и смерть⁸¹³. Если же правая рука его занята была орехами, то как мог он в той же руке держать нож? К тому же, в падучей болезни невозможны произвольные движения рукою, чтобы заколоть себя; если же царевич упал прямо гортанью на нож, гортань его была бы проколота, а не перере­зана, как видят это теперь. Так царевич, невинный и чистый, был умерщ­влен злодейски. По летописям и частью по самому следственному делу, злодейство совершилось так: 15 мая, в полдень, когда во дворце не было Нагих, мамка Волохова вынесла царевича на двор; сюда же сошла и кор­милица, напрасно уговаривавшая мамку не носить царевича⁸¹⁴. Убийцы уже дожидались жертвы. Осип Волохов, взяв царевича за руку, спросил: «Это у тебя, государь, новое ожерельице?» Ребенок поднял голову и отвечал: «Нет, старое». В эту минуту сверкнул нож, но убийца не захватил горта­ни и убежал. Димитрий упал. Кормилица пала на него, чтобы защищать его собою, и стала кричать. Битяговский и Качалов отняли у нее царе­вича и дорезали. Выбежала мать и стала кричать⁸¹⁵. Соборный пономарь, видевший убийство, зазвонил в колокол, чтобы собрать народ. Михаил Битяговский бросился к колокольне остановить тревогу, но пономарь заперся в колокольне и продолжал тревогу⁸¹⁶. Сбежавшийся народ, узнав о преступлении, по внушению Нагих, убил убийц – Михаила Битяговско- го и еще 12 человек: несчастное самоуправство облегчило следователям средства закрыть главное преступление. Царевича погребли в Угличе.

Годунов взошел на престол, но недолго усидел на нем. Явилась тень святого Димитрия – первый Лжедимитрий, и Борис погиб. Убит и самозванец. Шуйский взошел на престол. Но ляхи на место одного приготовили другого Лжедимитрия и волновали Россию. Царь Василий Шуйский решился выставить в Москве тело истинного царевича, чтобы рассеять обманы в глазах народа легковерного. С такими намерениями отправлены были в конце мая 1606 года митрополит Филарет, епископ Феодосий и четыре боярина в Углич за телом царевича. «Когда открыт был гроб царевича, – так доносили от 28-го мая посланные царю, – мо­щи оказались целы и невредимы, за исключением некоторых частей; лицо, волосы на голове, на костях плоть – невредимы; в левой руке тафтяная ширинка, саван, камчатый кафтанчик, сапожки, орехи в при­горшне – все цело»; тогда же разные больные получали исцеление при гробе царевича Димитрия, о чем имеются письменные свидетельства⁸¹⁷. Июня 3-го царь со всем двором и духовенством встретили святые мо­щи за городом; июня 5-го поставили их в Архангельском соборе, что­бы на другой день опустить в землю, но на другой день совершилось 13-ть чудесных исцелений, а 6-го числа 12 больных выздоровели при мощах царевича и – они оставлены навсегда открытыми в соборе. Тогда определили праздновать царевичу 19-го октября, 15-го мая и 3-го июня⁸¹⁸.

Не должно быть пределов той осторожности, которую следует применять к мерам, карающим человека за его преступления или проступки, – и много существует примеров, доказывающих, что снисходительность и долготерпение доводили виновного человека до полного душевного спасительного переворота. Было бы только представлено ему время раскаяться и бодрствовала бы только над ним любовь, которая милосердствует, не раздражается, все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит, никогда не перестает...

(1Кор. 13, 4, 5, 7, 8).

Один из примеров благодатного обращения, произведенного тер­пеливою любовью и крайнею терпимостью, представляется в жизни воспоминаемого сегодня преподобного Силуана. Он принадлежал к сословию комедиантов, но впечатлительной природе его не чужды были разнообразные стремления. Слава подвижничества современных монахов пробудила в нем желание причаститься их жизни; поэтому он пришел к общему отцу и руководителю в иноческой жизни – Пахо- мию – и просил принять его в число учеников. Пахомий представлял увлекающемуся юноше все трудности этого пути, но, видя его ревност ную готовность посвятить себя иноческой жизни, принял его в свою обитель. Несколько времени действительно с большим усердием ис­полнял свои новые обязанности молодой Силуан, но затем ревность его охладела, прежние, иные расположения, подавленные временно, пробудились вновь и начали действовать с возобновленною силою. Рассеянность его, неуместная для инока шутливость, сопряженная с глумлением и празднословием, развлекали и других, и, служа посме­шищем, Силуан производил соблазн среди сосредоточенной, сурово­строгой жизни иноков. Не раз Пахомий старался возбуждать в нем подобающее монаху настроение. Юноша на время исправлялся, но по­том снова рассеивался, ослабевал и увлекался вовсе несвойственным на его новом поприще образом действий. Наконец старшие братия стали настаивать на том, чтобы Силуан был удален из обители, и Па­хомий, обличив при всех неправильность жизни недостойного инока, объявил ему, что он должен оставить монастырь. Тогда заявило себя в душе юноши преобладающее духовное стремление. С отчаянием припал он к ногам Пахомия и умолял не выгонять его, обещая, что совершенно исправит жизнь свою. Трудно было Пахомию поверить искренности несколько раз уже неоправдавшихся обещаний... но один из его лучших учеников – Петроний – не мог вынести зрелища скорби сокрушенно-раскаивающегося брата; сострадательная любовь вну­шила ему доверие к его порыву, и он поручился за него, и просьбами своими удержал несчастного в обители на своем попечении.

И не ошиблась чуткая, вещая любовь. Силуан как бы преобразился. Смиренное сознание своей виновности так глубоко проникло его душу, что он не смел подымать глаза на братий; вместо празднословия он почти замолк и приник до такой степени, что без позволения не дерзал срывать травку... Обильные слезы выражали умиленное и сокрушенное состояние его духа, – и ревность его не ослабевала. Утомясь иногда в поздние часы дня, он садился на полу своей келлии и еще трудился над плетением циновок.

«Могу ли не плакать я, – говорил он братии, – когда святые иноки прислуживают мне, тогда как я должен лобзать самый прах, попирае­мый ими... Я из комедиантов принят в число подвижников, познал ис­тину и до того вознерадел о своем спасении, что едва не выгнали меня из монастыря... Я страшусь, чтобы не разверзлась подо мною земля и не поглотила меня. Я вижу неизмеримость моих грехов и готов отдать жизнь, только бы получить прощение... »

Видя такое искреннее покаяние, Пахомий признал и засвидетель­ствовал перед всеми его высоту. И Сам Господь прославил драгоцен­нейшее для Него – покаяние человека... Когда через восемь лет Силуан скончался, то преподобному Пахомию было открыто в видении, как множество сил небесных сретало душу его и представило к Господу, как жертву избранную и плод победы любви над грехом.

По условиям мира, заключенного в июне 363 года между Римскою империей и Персией, последняя приобрела пять провинций за рекою Тигром, в большинстве населенных христианами, и потому правитель­ство персидское нашлось вынужденным дать больше прежнего свобо­ды христианам и в старых областях. По сирским известиям, кафедру Селевкии-Ктезифона занимал в это время Тамуза, о коем, кроме имени, иных сведений не сохранилось. Лет двенадцать продолжался покой Церкви, как возобновилось гонение по следующему поводу. Авдиисус, епископ области Каскарской в Вавилонии, вероятно, города Бизетуна, имел племянника диакона, которого за развратную жизнь лишил сана. Бывший диакон, желая отмстить, отправился в Сузу, где находился тогда царь, и донес ему, что «в провинции Каскарской живет глава хри­стиан, по имени Авдиисус (Ebedjesu), и при нем священник Авделай (Abdalaha). Они имеют сношения с римскими соглядатаями, сообщают им о внутренних делах Персии и пишут императору обо всем, что проис­ходит на востоке. Указы твои пренебрегают, слова твои осмеивают и не исполняют, солнце и луну, огонь и воду не признают за богов и смеются над ними». Царь тотчас велел Ардширу, правителю Адиабены, схватить епископа и его пресвитера и посредством пыток довести до сознания. Почему Авдиисус и Авделай были приведены в некое населенное место близ города Бет-Лапета и подвергнуты допросу. На вопрос «кто они», отвечали: «мы – христиане», и затем на речь, что если они христиане, то, значит, и враги царя, сказали: «нет, он – наш враг, потому что ненавидит истинного Бога и убивает истинных почитателей Его». На требование говорить понятнее, если не хотят умереть поносною смертью, они ска­зали: «мы любим истину и не позволяем себе обольщаться ложью; а ты довершай свое плутовство. Пусть нас постигнет всякая смерть, какую ни придумает твоя алчность; мы с радостью умрем ради Бога». Дальней­шее обвинение в сношении с римлянами Авдиисус совершенно отверг, а относительно непочитания персидских богов выразился, что об этом не следует и говорить, так как они – совершенно иной веры. Тогда па­лачи каждого связали тремя веревками, так что одна тесно обхватывала ребра, другая ляжки, третья голени, и под всякую веревку вложили дере­во, которое ворочали и тем постепенно закручивали ее так, что трещали кости и жилы. Руки были связаны назад. В продолжение этих пыток им повелевалось почтить солнце, бога государева, и выдать тайны импера­тора. И так как исповедники веры пребыли непоколебимыми, то пытки возобновлялись семь раз, и, наконец, полумертвых снесли в тюрьму. И здесь не допускали к ним никого и давали им хлеб и воду только для поддержания жизни: но целые шесть дней они не могли употреблять грубой пищи и истлевали голодом. Наконец одна сострадательная вдова, несмотря на запрещение, спустила им чрез небольшое оконце тюрьмы более пригодную и укрепляющую пищу, которой и подкрепились они, благодаря Бога. О положении заключенных Ардшир донес царю, присо­вокупив, что, несмотря на всякого рода пытки, обвиняемые не сознаются в преступлениях. Царь, полагая, что этого можно достигнуть и иным путем, позвал обвинителя и спросил его, есть ли в Каскаре и еще подо­зрительные христиане? Предатель указал ему на Каскарского еписко­па Авду, тамошних священников и диаконов. Тогда царь поручил ему привести их, давши для сего отряд воинов (десять конных и двадцать пеших). Между тем Авда, нисколько не предчувствуя готовящихся ему испытаний, со своими священниками и диаконами оставил город для исправления церковных дел вне его. Он находился в некотором хри­стианском селении, когда вступили туда посланные воины и схватили как его, так и сопровождавших его; всех схваченных было двадцать восемь, в том числе семь дев, посвятивших себя Богу. В оковах они были приведены в Леду, где находился царь, который и поручил са­новнику вместе с двумя магами расследование. Судьи спросили: «Для чего вы держитесь заблуждения, обольщаете души невежественных людей и вносите развращение своим льстивым учением?» На это от­вечал Авда: «Мы с полною уверенностью идем прямым путем, и всякий, присоединяющийся к нам, поступает разумно, идет не впотьмах и не блуждает, потому что идет в свете, слушает нас в прекрасной надежде на будущую жизнь и отстает от заблуждения своего». Когда же за сим сановник велел им кланяться солнцу, потому что в противном случае поступит с ними на основании данных ему полномочий, то Авда ска­зал: «Ни царь твой и его повеление, ни ты и твоя власть, ни бичевания не в состоянии отлучить нас от любви и милости Бога нашего и от на­шей истинной веры в Иисуса Христа. Никогда не станем поклоняться творению, солнцу, вместо Творца его, и Всевышнего и Святого Царя не переменим на какого бы то ни было ничтожного и безбожного ца­ря». Эта решительная речь возбудила гнев судьи, и он велел, повергши на землю, дать всякому из них по сотне ударов бичом. Затем сказал исповедникам: «Как вы осмеливаетесь уничижать Сапора, царя царей, того, который подобно богу владычествует над тварями?» Авда отвечал: «Сапор есть не что иное, как человек, и подвержен всем человеческим слабостям и недостаткам; он ест и пьет, как всякий другой, одевает­ся, трудится и утомляется, бывает радостен и печален, слаб и болен, и, наконец, должен умереть. Это господство дано ему от Всевышнего Бога, чтобы он по Его правде управлял землями и народами». Присут­ствовавшие при этом маги пришли в раздражение и били его кулаками по лицу, упрекая за поношение государя. Когда судьи убедились, что все попытки преодолеть твердость узников безуспешны, то сочли за лучшее уведомить царя об этом и просить его дальнейших приказаний. Царь спросил их: «Как находите сих чародеев? Остаются ли при своих убеждениях, и что они говорят?» Председатель ответил, что не смеет и повторить говоримого ими. Но по настоянию царя сообщил все про­исходившее и то, что Авда не считает его божеством, а обыкновенным человеком. Царь рассмеялся и сказал, что Авда прямо разумен, потому что царь человек только. Не совсем довольный сообщениями, царь на­значил для окончания суда нового сановника, который в сопровожде­нии прежних судей прибыл на место и начал допрашивать узников, сказавши: «Вы ли не повинуетесь велениям царя?» Они ответили: «Мы повинуемся велениям Бога, Владыки всех тварей, а воле беззаконного царя не покоряемся». Тогда он объявил, что имеет полномочие пощадить их, если поклонятся солнцу, а в противном случае прикажет казнить их. Спокойно выслушали они это, и Авда тотчас от лица всех сказал, что не желают и не ожидают пощады, так как не могут повиноваться сему приказу. Тогда сняли с них оковы и всех казнили. К этому часу прибыли два брата, Баргадбесиав и Самуил, из свиты епископа Авды, не бывшие при взятии его под стражу потому, что высланы им были пред тем для собрания милостыни и покупки съестных припасов. Когда они узнали о судьбе епископа и других с ним, то поспешили на место казни, бросились к телу священномученика, лобызали его, кропили себя кровью его и сказали палачам: «Убейте и нас, потому что для нас смерть приятнее и дороже, нежели бесчестная и унылая жизнь; и мы пре­зираем и поносим царя; и мы христиане, как и они». Пораженные судьи не решились сами произнести приговора над новыми исповедниками, потому что имен их не было в списке осужденных царем, и донесли обо всем царю. Решение последнего скоро получено, и в тот же день, 15-го мая, оба исповедника казнены.

Занявшись делом Авды и его спутников, судьи совершенно забыли об Авдиисусе и Авделае. Царь первый вспомнил о них и велел обезгла­вить. Они находились в таком жалком состоянии, что сами не могли идти на место казни; их принесли туда на плечах. Вид их был ужасен. На них заметны были только кости да кожа; волоса с головы выпали, ребра и члены переломлены; едва можно было различить в них образ человеческий. Прямо стоять они не могли. Еще раз им было предложено отречься от своей веры, и за отказом последовало обезглавление, 16-го мая. В городе находились тогда римские военнопленные христиане; они тайно взяли тела мучеников и положили их в скрытном месте. Так по­страдали мужчины, а семь святых дев царь велел отвести в Бет-Лапет на казнь. Когда их вели чрез город, то раздались из толпы голоса, что проливается неповинная кровь, но это не остановило решения. На ме­сте казни были они спрошены, не покорятся ли воле царя и не вступят ли в брак? Девы отвечали: «Мы возложили все свои надежды на Бога, и Его одного почитаем; каких-либо других богов не признаем. Делай, что поручено тебе, и не медли! Потому что, знай, воле беззаконного царя не повинуемся и солнцу, творению, кланяться не будем, и никто нас не убедит вступить в брак». Обезглавление их последовало 22-го мая, и в ту же ночь христиане тайно похоронили тела их.

Название Мистика (старшего члена тайного совета) указывает, что он служил при дворе (греческом); после того был иноком и за строгую жизнь возведен в патриарха в 895 году. Неуклонный блюститель по­становлений Церкви, он не побоялся открыто обличать неправильное вступление в 4-й брак императора Льва с Зоей – в 901 году. Отрешил от сана пресвитера совершившего противозаконный брак, а императо­ру воспретил вход в храм, за что был лишен кафедры и заточен в мо­настырь. По смерти Льва (911 г.) возвращен на кафедру и скончался в 930 году, до конца управляя церковными делами. Оставил после себя разные сочинения⁸¹⁹.

Всецело преданный благочестивому подвижничеству, блаженный Фалассий был также замечателен и любовью к духовному просвеще­нию; прилежно изучал Священное Писание и оставил после себя много драгоценных сочинений (которыми впоследствии пользовался Иоанн Дамаскин), например: учение о Лицах Божества; это учение повторял и объяснял Иоанн Дамаскин в своем изложении веры. Святой Максим Исповедник, современник преподобного Фалассия, также высоко ува­жал его, писал к нему послания, посвятил ему свое сочинение о трудных местах Священного Писания и в одном сочинении называет его своим наставником.

«Если хочешь освободиться от всякого зла совокупно, – учил пре­подобный Фалассий в одном из своих сочинений, – то отрекись от ма­тери зол – от самолюбия. Всем страстям предшествует самолюбие, а за всеми последует наконец гордость...»⁸²⁰

Блаженный Симон, писатель житий подвижников Печерских и Владимирский епископ, полагал начало иноческому житию в Печер­ской обители преподобных Антония и Феодосия и здесь провел долгое время в иноческих подвигах. В 1206 году видим его игуменом Влади­мирского Рождественского монастыря и духовником благочестивой княгини Марии, основательницы женского монастыря⁸²¹. Когда благо­верный князь Георгий Всеволодович пожелал иметь особого епископа Владимиру Клязменскому, дотоле зависевшему от Ростовского еписко­па, блаженный Симон поставлен был в епископа Владимиру и Суздалю. Это было в 1214 году⁸²². В 1217 году князь Константин вытеснил князя Юрия из Владимира и сел на столе великого князя. Блаженный Симон разделил с любимым князем удаление из Владимира в бедный горо­док Радилов. Хотя скоро затем добродушный Константин помирился с братом и, объявив его наследником своим, предоставил ему Суздаль, хотя при этом примирении Константин с любовью принимал Симона, одарил его подарками, но Симон и после того не разлучился с князем Георгием, остался при нем в Суздале; только по смерти Константина он «опять вступил в свою епископию Владимир»⁸²³. В сентябре 1218 года блаженный Симон в присутствии великого князя Георгия освящал новый храм в том монастыре, где был он игуменом. Князь Георгий любил блаженного Симона, который так много оказал любви к нему в горькое время: он объявил готовность свою открыть для друга его Поликарпа особую епископию в Суздале, но блаженный Симон, не на­ходя того полезным для Поликарпа, отклонил князя от его намерения. Дочь великого князя Всеволода Верхуслава, с 1189 года супруга князя Ростислава Рюриковича, была духовною дочерью блаженного Симо­на и также готова была на всякие жертвы из уважения к блаженному епископу. Но Симон твердо шел путем духовной жизни, не увлекаясь счастьем и не поблажая самолюбию. В 1225 году освящал он соборный храм в Суздале, построенный им вместе с князем на место древнего разрушившегося собора. В мае 1226 года, чувствуя близость кончи­ны своей, облекся он в схиму, и 22-го мая «блаженный, милостивый и учительный епископ» скончался. Он погребен был во Владимирском соборе⁸²⁴, но впоследствии мощи его перенесены в Киевские пещеры, где они и ныне покоятся⁸²⁵.

Летопись справедливо называет блаженного Симона учительным. Превосходное послание его к Поликарпу, печерскому иноку и духов­ному другу, вполне оправдывает это название. Оно же показывает, каким искренним благочестием полна была душа блаженного Симона.

Инока Поликарпа тревожили помыслы честолюбия, гнавшие его из обители Печерской то в одно, то в другое место.

Для уврачевания друга Симон изображает важность Печерской обители в духовной жизни и не щадит Поликарпа в обличениях.

«Брат! – так пишет святитель. – Сядь в безмолвии, собери ум твой и скажи: человек, не оставил ли ты мира и родителей плотских? Если ты пришел сюда для спасения, а делаешь не духовные дела, то для че­го облекся ты в иночество? Черные ризы не избавят тебя от муки. Вот видишь, тебя хвалят здесь князья, бояре и все друзья твои; они говорят: счастлив он, что возненавидел мир и славу его, – уже не печется ни о чем земном, желая небесного. А ты живешь не по-монашески. Стыдно мне за тебя. Что, если ублажающие нас предварят нас в Цар­ствии Небесном? Они будут в покое, а мы будем, жестоко мучимые, кричать. Кто помилует тебя, когда ты сам себя погубишь? Пробудись, брат, пробудись и позаботься о душе своей; работай Господу со страхом и со всем смирением; не будь ныне кроток, а завтра – гневен и зол; не­надолго молчалив, а потом опять готовый роптать на игумена и его служителей. Не будь лжив, не оставляй церковного собрания под пред­логом болезни. Как дождь растит семя, так Церковь оплодотворяет духовную землю для произращения добрых дел. Что ни делаешь в кел­лие, не имеет той силы, как совершаемое в церкви. Читаешь ли псал­тирь, или поешь 12 псалмов, – это не сравняется с одним соборным пением: “Господи, помилуй”. Вспомни, брат, что верховный апостол Петр, сам будучи церковью Бога Живого, взятый Иродом и посажен­ный в темницу, церковною молитвою избавлен из рук Ирода. Давид в молитве говорит: “Одного прошу у Господа и того ищу, чтобы жить в дому Господнем, видеть красоты Господни и посещать святую церковь Его” (см.: Пс. 26, 4). Сам Господь говорит: Где двое или трое собраны во Мое имя, там Я посреди их (Мф. 18, 20). Если же их соберется более ста, тем более веруй, что Бог там с ними. От церковного огня готовит­ся и обед у них; одной крупицы сего обеда желаю я более всего, что у меня есть. Свидетельствуюсь Господом, что не желал бы коснуться другой пищи, кроме куска хлеба и гороху, приготовленных при той святой братии. А ты, брат, не делай так, что ныне с удовольствием раз­деляешь эту трапезу, а завтра ропщешь на повара и служащего брата и тем, оскорбляя начальствующего, подвергаешься одинаковому на­казанию с тем недовольным, о котором говорит патерик. Не брани ке­ларя: кто ропщет, тот себе причиняет вред. Едите ли, пьете ли, все тво­рите во славу Божию. Терпи, брат, и оскорбление: Претерпевший до конца спасется (Мф. 24, 13). Если и случится тебе быть оскорблен­ным и кто-нибудь скажет тебе: такой-то очень нехорошо говорил о те­бе, скажи вестнику: хотя он и укорил меня, но он – мой брат, а я стою того, да и не он делает то, а враг, который хочет рассорить нас; пусть же Господь накажет лукавого и помилует брата. Скажешь, он в лицо оскор бил меня пред всеми. Не смущайся, сын, и не предавайся гневу, но поклонись брату и скажи: прости меня. Исправив свои грехи, победишь вражью силу. Если же на брань будешь отвечать грубостью, то вдвой­не оскорбишь себя. Разве ты больше царя Давида, которого Семей бра­нил в глаза? Он хотевшему отмстить за него слуге сказал: не делай сего; пусть видит Господь смирение мое и заплатит ему добром за его брань! Вспомни, сын, и больше того, как Господь смирил Себя, быв послушливым до смерти Отцу Своему. Он, страдая, не угрожал (см.: 1Пет. 2, 23), слушал хулу, терпел пощечины и оплевание, но не гне­вался; молился за распинателей Своих и тебя учил молиться за врагов. Любите, говорил, врагов ваших, делайте добро ненавидящим вас, бла­гословляйте проклинающих вас, молитесь за наносящих вам напасть (см.: Мф. 5, 44). Довольно, брат, и того, что учинил по своей гордости. Тебе следует оплакивать то, что, оставив святой монастырь и святых отцов Антония и Феодосия и святых черноризцев, которые с ними, взял на себя быть игуменом святых бессребреников. Хорошо ты по­ступил, когда скоро оставил это и не подставил спины врагу своему, который хотел погубить тебя. Разве ты не знаешь, что дерево не по­ливаемое и часто пересаживаемое скоро засыхает? И ты, отказавшись от послушания отцу и братии, скоро погиб бы. Овца в стаде безопасна, а отдаляясь от стада, скоро становится добычею волков. Тебе бы сле­довало прежде еще подумать, для чего хотел ты выйти из святой бла­женной и честной обители Печерской, где так удобно спасаться всяко­му ищущему спасения? Я думаю, брат, что Сам Бог попустил это в наказание за гордость, за то, что ты не хотел служить святому чело­веку, господину своему, а нашему брату, архимандриту Акиндину, Пе­черскому игумену. Ты писал о своей досаде? Горе тебе! Ты погубишь душу свою. Спрашиваю тебя: чем ты надеешься спастись? Будь ты по- истине всегда трезв и беден, проводи ночи без сна, но если не перено­сишь оскорблений, не спасешься. Порадовались было о тебе игумен и братия, и мы утешились мыслью о твоем обретении. Но ты и еще попустил быть твоей воле, а не воле игумена, – захотел еще раз быть игуменом у святого Димитрия, хотя никто не принуждал тебя: ни игу­мен, ни князь, ни я. И вот теперь уже испытал. Пойми же, брат, что Богу не угодно твое начальствование, и потому послал Он тебе слабость зрения. Но и тем не вразумился ты, чтобы сказать: благо мне, яко смирил мя еси, да научуся оправданием Твоим. Вижу, что ты самолюбив и ищешь славы у людей, а не у Бога. Разве не стою я такого сана? Чем я хуже, например, эконома? Так говорил ты. И супруга князя Ростислава Вер- хуслава пишет ко мне, желая видеть тебя епископом в Новгороде на ме­сте Антония, или в Смоленске на месте Лазаря, или в Юрьеве на месте Алексия. Она говорит: для тебя и Поликарпа готова я потратить хотя бы до тысячи серебра. Но я отвечал: дочь моя, Анастасия! Не Богоугодное дело ты хочешь делать; если бы Поликарп оставался в монастыре с чи­стою совестью, в послушании игумену и братии и жил в строгом воз­держании, то удостоился бы не только святительского сана, но и Не­бесного Царствия. Ты, брат, пожелал епископского сана? Конечно, доброго дела желаешь. Но послушай, что говорит апостол Павел Ти­мофею, и подумай, имеешь ли ты те качества, которые должен иметь епископ? Если бы ты был достоин такого сана, я не отпустил бы тебя от себя, своими руками поставил бы тебя наместником на обе еписко­пии – во Владимир и Суздаль, как хотел князь Георгий, и не захотел я. Брат! не в том совершенство души, чтобы быть в чести у людей, а в том, чтобы улучшиться в жизни и быть чистым. Из Печерского мона­стыря многие поставлены в епископы. Как Самим Христом были по­сланы апостолы во всю вселенную, так Матерью Его, Госпожой нашей, Богородицею, из Ее монастыря многие поставлены были в епископы по всей земле русской. Первым был Ростовский епископ Леонтий свя- щенномученик, которого Бог прославил нетлением. Это был первый престольник; неверные мучили и убили его, и он стал третьим гражда­нином земли Русской, получив вместе с двумя варягами венец от Хри­ста, за Которого пострадал. О митрополите Иларионе ты сам читал в житии святого Антония, что им он пострижен и сподобился священ­ства. После них поставлены были епископы Николай и Ефрем в Пере­яславль, Исайя в Ростов, Герман в Новгород, Стефан в Вышгород, Нифонт в Новгород, Лаврентий в Туров, Марин в Юрьев, Мина в По­лоцк, Николай в Тмутаракань, Феоктист в Чернигов, Лука в Белгород, Ефрем в Суздаль. Если хочешь знать всех, прочти старую Ростовскую летопись; там найдешь, что всех было более 30, а если читать далее, до нас грешных, то думаю, будет около 50. Пойми же, брат, какова сла­ва того монастыря и, утвердясь, покайся. Полюби тихую и безмятежную жизнь, к которой Господь привел тебя. Я рад оставить епископию и слу­жить игумену в Печерском монастыре. Но ты знаешь, что удерживает меня. Кто не знает, что у меня, грешного Симона епископа, соборная церковь во Владимире, красота города, а другая в Суздале, которую сам я построил? Сколько они имеют городов и сел! И десятину соби­рают со всей земли той. И всем тем владеет худость наша. Но пред Богом говорю тебе: всю эту славу и власть счел бы за ничто, если бы мне хотя колом торчать за воротами Печерского монастыря и быть попираему людьми. Один день в дому Божией Матери лучше тысячи лет временной чести. В нем хотел бы я жить лучше, чем в селениях грешников»⁸²⁶. Так поучал блаженный Симон!

Фалалей, восемнадцатилетний юноша, учившийся врачебному искусству и безмездный врач, был в царствование Нумериана схвачен и представлен правителю города Эг (Эги, ныне Аяскала, при море) в Киликии. Как твердый в своей вере христианин, он был предан на пытки, но воины Александр и Астерий, имевшие пытать его, са­ми уверовали во Христа и осуждены на смерть мечом. После того Фалалей был брошен зверям, но как звери не коснулись его, то был обезглавлен (284 г.).

Василиск был племянник святого Феодора Тирона; он пострадал вместе с Евтропием и Клеоником (память их 3-го марта), но принял смерть от меча после них. Мучения, которым он был подвергнут, со­провождались поразительнейшими чудесами, о чем свидетельствует очевидец их – святой мученик Евсигний (память его 5-го августа). Этот мученик Василиск, как свидетельствуют многие историки, явился святому Иоанну Златоустому перед кончиной его и сказал: «Завтра будем вместе».

Василиск пострадал в царствование Максимиана, в 308 году, от Агриппы, который впоследствии, получив исцеление от болезни на месте погребения Василиска, источавшем чудеса, сам уверовал во Христа.

В Команах, где пострадал святой Василиск, была сооружена цер­ковь во имя его, и в нее перенесены его мощи.

Происходил в Константинополе, в царствование Феодосия Вели­кого, в 381 году, для утверждения истинного учения о Святом Духе, против ереси Македония, Константинопольского патриарха, и его еди­номышленников, отвергавших Божество Духа Святого. На сем Соборе собравшиеся в числе ста пятидесяти отцы дополнили Символ веры Никейский учением о Божестве Духа.

Мученики Христовы Пасикрат и Валентион были, говорит древнее известие⁸³⁶, из города Доростола Македонского, воины, но христиане. Оба они были молоды, Пасикрату было 22 года, а Валентиону 30 лет; но оба были зрелы духом. Когда увидали они, что чтители идолов кла­няются камням, а слабые из христиан, боясь мук, приносили жертвы; они, одушевясь святою ревностью, свободно исповедали, что только христианский Бог есть истинный Бог, а идолы – вещество бездушное. Быв схвачены, приведены они были к префекту. Когда им сказано бы­ло, чтобы принесли жертву богу Аполлону, Пасикрат плюнул на идола. Тогда подошел к Пасикрату брат его Паниян, отступивший пред тем от Христа по страху мучений, и стал убеждать принести жертву, чтобы избавиться мук. Пасикрат прогнал брата, называя его недостойным родства с ним. Когда спрошен был Валентион, то отвечал, что он одних убеждений с Пасикратом. Потому оба лишены были головы, тогда как тут же стояла мать Пасикрата и склоняла сына к мученичеству.

Вслед за тем начались подвиги друзей Пасикрата и прежде других святого Юлия.

По современному известию⁸³⁷, блаженный Юлий схвачен был служи­телями и приведен к префекту Максиму. «Правда ли, что говорят о тебе, Юлий?» – спросил Максим, Юлий отвечал: «Правда, я христианин, – за другого не хочу выдавать себя». «Разве ты не знаешь, – говорил пре­фект, – указа императоров, повелевающего приносить жертву богам?» Юлий отвечал: «Знаю; но я – христианин, не могу делать то, чего хотите вы; не следует мне отрекаться от Бога живого и истинного». Максим сказал: «Что за важность покурить ладаном и уйти? Диоклетиан, как из­вестно, первый повелел воздавать ему почести как божеству⁸³⁸. Воин при приеме жалованья курил фимиам пред изображением нового божества. Префект-язычник чувствует странность этой выходки Диоклетиана и думает закрывать ее сарказмом индифферентизма». Юлий отвечал префекту: «Не могу преступить заповедь Божию. Я служил в воен­ной службе 26 лет, и не приводили меня к судье как преступника или как человека вздорного; семь раз выходил я на войну; не был я ослуш­ником пред начальством и сражался не хуже каждого. Не думают ли, что тогда, как был я верным в низшем, окажусь неверным в высшем?» Максим спросил, в каком войске служил Юлий? «Я служил, – отвечал Юлий, – в легком войске и вышел из службы, – я ветеран⁸³⁹. Но я чтил Бога Живого, сотворившего небо и землю, и теперь отправляю вечную службу Ему». Максим говорил, что Юлий получит в награду 10 дина­риев и оставлен будет в покое, если только теперь послушается. «Ни деньги, ни льстивые убеждения не отклонят меня от Господа Вечно­го», – отвечал исповедник. «Надобно повиноваться законам», – сказал Максим. «Я страдаю за вечные законы», – отвечал Юлий. «За те, что преподал вам Распятый? Не умно уважать мертвеца, а не живых импе­раторов», – говорил префект. Юлий отвечал: «Он умер за грехи наши, чтобы даровать нам Вечную жизнь, но Он же – Бог Вечный». Максим сказал: «Послушайся, принеси жертву, – иначе ты выбираешь себе смерть». «Я выбираю долю умереть на время и жить вечно», – отвечал Юлий. Префект произнес решение: Юлий, не повинующийся указам императоров, должен быть лишен головы.

Когда вели святого Юлия на место казни, Исихий, воин и христиа­нин, находившийся под стражею, говорил мученику Юлю: «Прошу тебя, Юлий, выполняй с радостью обещание свое, получишь венец, который обещал Господь исповедникам Своим. Но помни и о мне, – я иду за тобою, особенно приветствуй Пасикрата и Валентиона, рабов Божиих, которые прежде нас пришли к Господу добрым исповедани­ем». Юлий, целуя Исихия, сказал: «Спеши прийти, брат; а желания твои услышаны теми, которых ты приветствовал».

Затем Юлий взял платок, завязал им глаза и, протягивая шею, ска­зал: «Господи Иисусе Христе! За Твое имя умираю, – удостой принять душу мою в число святых». Служитель отсек ему голову. Раб Христов пострадал в 6 кален. июня (27 мая).

Святой Исихий с двумя другими принял мученическую кончину июня 25 дня⁸⁴⁰. Спустя два дня после того пострадали еще два воина, также друзья святого Пасикрата, Никандр и Маркиан⁸⁴¹.

Когда они представлены были на суд, префект Максим сказал им: если вы не знали указа императоров, повелевающего приносить жертвы богам, то исполните теперь. «Указ, – отвечал Никандр, – относится к желающим приносить жертву; но мы – христиане, не можем подлежать ему». Максим сказал: «Почему бы вам не принять награды за вашу заслугу?» «Деньги нечестия неприятны для чтителей Истинного Бога», – отвечал Никандр. Покури только ладаном богам, сказал Максим. Никандр отвечал: «Хри­стианин не может чтить камни и деревья и забыть о Боге, сотворившем все из ничего и могущем спасти меня и всех надеющихся на Него». Супруга святого Никандра говорила ему: «Берегись, господин мой, делать то; бе­регись отказываться от Господа нашего Иисуса Христа; взирай на небо и там увидишь Его, Кому должен ты сохранить верность». Максим ска­зал: «Глупая бабья голова! Зачем ты хочешь смерти мужу своему?» «Для того, – отвечала она, – чтобы жил он у Бога и никогда не умирал». Нет, сказал Максим, тебе хочется добыть более здорового мужа. «Если ты так думаешь обо мне, – отвечала она, – умертви меня за Христа первую, если только у тебя есть указ о женщинах». Максим сказал, что такого указа нет у него, но она будет сидеть в тюрьме, и ее отвели в тюрьму.

Максим давал время Никандру подумать о цене жизни. Никандр отвечал, что дело уже обдумано и что он ничего более не желает, как душевного спасения. «Ты что скажешь, Маркиан?» – сказал префект. «Стою на том же, на чем ратный товарищ мой», – отвечал Марки­ан. «Итак, вы оба отведены будете в тюрьму и без сомнения понесете казнь», – сказал префект.

Спустя 20 дней приводят их из темницы к префекту. «Довольно времени употреблено на увещание, чтобы покорились вы указу импе­раторов», – сказал Максим. «Слова твои, – отвечал Маркиан, – не за­ставят нас отступить от веры и отказаться от Бога. Он присутствует тут и знаем мы, куда зовет Он. Не удерживай нас. Ныне вера наша совершен­ствуется во Христе. Отсылай нас скорее, чтобы узрели мы Распятого; вы нечистыми устами порицаете Его, а мы чтим Его». «По желанию вашему вы преданы будете смерти», – сказал префект. «Для здравия импера­торов просим тебя, – отвечал Маркиан, – скорее отпустить нас. Мук мы не боимся, но желаем, чтобы скорее исполнилось наше желание». «Не я вас преследую, – сказал Максим, – а указы императоров; я не­винен в крови вашей». Затем произнес он смертный приговор. Святые мученики Христовы как бы одними устами сказали: «Будь счастлив, человеколюбивый префект!» Они вышли из суда с радостью. За Никандром следовали жена его и Пиниян, брат мученика Па­сикрата, несший младенца, сына Никандрова. За Маркианом шли родственники и жена его. «Горе мне бедной! – кричала последняя. – Смилостивись надо мною, господин мой, – посмотри на милого сынка твоего; не отвергай нас». Маркиан, строго посмотрев на нее, сказал: «Как сатана помрачил ум твой! Уйди от нас; дай мне докончить подвиг мученический». Зотик христианин, поддерживая руку его, говорил: «Будь тверд, господин – брат! Ты совершаешь добрый подвиг. Где нам слабым взять такую веру?» Маркиан сказал Зотику: «Поддержи жену мою». И Зотик взял ее. Когда пришли на место, Маркиан, подозвав жену, поцеловал ее и сказал: «Иди с Богом; ты не можешь смотреть на славный подвиг мученичества, – мысль твоя смущена лукавым». А сынка целуя и смотря на небо, говорил: «Господи всемощный! Попе­кись о нем». Никандр также простился с женою. «Бог с тобою!» – ска­зал он. Она с радостью говорила: «Десять лет была я без тебя на родине и каждый час желала видеть тебя; теперь вижу и радуюсь, что идешь ты к жизни; радуюсь, что становлюсь женою мученика». Мученикам завязаны были глаза, и меч пресек жизнь их. Мученики Христовы Ни­кандр и Маркиан упокоились в 15 день июля (1-го июня).

Так как префект Максим уговаривал исполнить указ «императо­ров» и не раз упоминал об императорах, то ясно видно, что страдание Дуростольских воинов совершалось в гонение Диоклетиана и Макси- миана, в 302 году, а не при императоре Севере, как думал Бароний⁸⁴².

Известно, что на правом берегу Дуная, где Дуростол, в III веке уже сильными массами жили славяне⁸⁴³, и они были лучшими воинами им­перии⁸⁴⁴. Так, святые мученики и по месту жительства, и по службе были из славян, и пример твердого самоотвержения их за святую веру конечно возбудил во многих родичах их уважение и любовь к святой вере⁸⁴⁵.

Во время гонения на святые иконы, в VIII веке, глава Предте­чи перенесена была из Константинополя в Команы, – место ссылки и смерти Златоустого, и там опять сокрылась и неизвестна была до вос­становления православного иконопочитания. В царствование Михаила, в 857 году, честная глава Предтечи в третий раз обретена и вторично перенесена в Константинополь патриархом Игнатием.

В день третьего обретения честной главы Предтечи Церковь взы­вает: «Яко Божественное сокровище, сокровенное в земли, Христос откры главу твою нам, Пророче и Предтече. Вси убо сошедшеся в сея обретение, песнями Богоглаголивыми Спаса воспоим, спасающа нас от тления молитвами твоими».

Епископ Кипрский, совершивший страдальческий подвиг и принявший мученическую смерть во время, как полагают, гонения Диоклетианова. Перед нашествием на остров Кипр сарацин мощи святителя были перенесены в Константинополь.

Во время этого перенесения, в 806 году, как полагают, 25-го мая, в царствование императора греческого Никифора, совершилось от мо­щей святителя Ферапонта много чудес; они описаны современником и, во многом, очевидцем их, который, повествуя о них, свидетельствует, что он описал «из многих чудес только немногие».

Пришелец из Сирии, последовавший за великим учителем Иоан­ном Зедазнийским (память 7-го мая), с ним вместе пришел в Иверию, в столицу ее – Мцхет. Когда же Иоанн разослал учеников своих про­поведовать Евангелие по разным странам, то Давид, по благословению Иоанна, избрал себе поприщем Тифлис (Тбилиси) и поселился в убо­гой пещере на полугоре, ныне называемой Мтацминдскою или Святою горою. Впоследствии Давид, вместе с учеником своим Лукианом, уда­лился в пустыню Гареджийскую (в 60-ти верстах от Тифлиса – на вос­ток по левому течению Куры). Здесь, возложив надежду на Единого Бога, питавшего Израиля в пустыне, выбрали они место «прекрасное, безмятежное», но совершенно не удобное для жизни, «изобилующее недостатками и нуждами для телесного подкрепления», довольство­вались одними корнями растений для удовлетворения голода, одною дождевою водою – для удовлетворения жажды; но когда зной, а потом мороз лишили их того и другого и Лукиан стал унывать, Давид не по­колебался в надежде на чудное промышление о людях всемогущего Бога, и действительно, в пустыню к отшельникам прибежали три самки оленей с оленятами, молоком которых и стали они пропитываться...

Да едят бедные и насыщаются; да восхвалят Господа ищущие Его; да живут сердца ваши во веки! (Пс. 21, 27) воспели отшельники вместе с царем Давидом в умилении благодарной души...

Однажды, охотясь за зверями, зашли сюда охотники и, пораженные чудною жизнью отшельников, они разнесли молву о них среди окрест­ных жителей; тогда стали приходить сюда и поселяться любители без­молвия, которые постепенно образовали здесь 12 монастырей⁸⁴⁶. Решаясь поселиться здесь, чтобы подвизаться под руководством Давида, они должны были иссечь себе пещеры для жительства и вырыли колодцы – искусственные, в которые были спущены для дождевой воды каналы по направлению от высоких горных кряжей, окружающих пустыню, вниз в колодцы или каменные ямы. По прошествии нескольких лет, ког­да было устроено благосостояние всех обителей, Давид решился испол­нить постоянное желание свое – посетить Иерусалим для поклонения святым местам. Поручив управление обителями Лукиану и пресвитеру Додо (память его 23-го мая), старец, с некоторыми учениками своими, отправился в путь. Когда они дошли до высот, с которых открылся пе­ред ними Иерусалим, сердце Давида преисполнилось страха и трепета... «Как дерзну я, – говорил он со слезами, – грешными стопами моими попирать следы ног Богочеловека...» – и, отпустив своих учеников как более, чем он, достойных поклониться святым местам, сам Давид, в виду святого храма Гроба Господня, взял три камня со Святой земли и пошел обратно... Но не утаилось от мира такое высокое смирение подвижника. По откровению, бывшему о нем в сонном видении Илии, патриарху Иерусалимскому, отправлены были посланные от патриарха, которые догнали его на пути и которым возвратил он два камня, взятые им со Святой земли, третий же Давид оставил у себя, по разрешению патриарха, «чтобы он отнес его, как благодать, в свою пустыню, для памяти и извещения веры его»... Слух о таком чудном происшествии разнесся по всему Иерусалиму и окрестностям его. Давид же возвра­тился в свою пустыню, принеся камень с собою, который и теперь со­храняется на гробе его и источает благодатную силу исцелений всем с верою приходящим поклониться святому. Вскоре по возвращении святой Давид получил во оте извещение о близкой кончине своей. Призвав братию, преподал он им спасительные наставления, потом, отслушав Литургию, причастился Святых Таин и на коленях, про­стерши к небу руки, мирно скончался – в половине VI века. Пустыня его прославилась и еще многими святыми и чудотворцами.

Преподобный Ферапонт, в мире Феодор, происходил из рода дво­рян Поскочиных и родиною его был Волоколамск⁸⁴⁷. С юного возраста исполненный страха Божия, он думал только о том, как бы избавиться ему от мятежного мира. Он любил беседовать о благочестии и молил Господа – сподобить его ангельского жития. Избрав благоприятное время, он тайно ушел из родительского дома и в Симоновой обители упросил настоятеля постричь его в иночество. Здесь с полным по­слушанием выполнял он черные работы и вместе с тем всегда бывал на бдениях храма и на молитве келейной. Тайные помыслы свои ис­кренно открывал он старцу своему и тем соблюдал чистоту душев­ную и телесную. По временам слушал он наставления преподобного Серия. Настоятель, заметив его способности и усердие к выполне­нию послушаний, делал ему разные поручения, между прочим послал и в дальнюю Белозерскую сторону. Со странническим посохом ходил он по пустынной Белозерской стороне и пленился тишиною лесов ее. Возвратясь в Симонову обитель, он принес с собою жажду уединения пустынного. Преподобный Кирилл в это время жил уже на старом Симонове, в уединении. Стремясь душою к более глубокой тишине, спросил он Ферапонта: «Есть ли на Белом озере место, где бы можно было безмолвствовать иноку?» Ферапонт отвечал, что их там много, и оба согласились тайно идти в пустынную сторону. Кирилл нашел здесь место, указанное ему в видении: оба водрузили крест и выкопали землянки для жилища. Однако Ферапонт не долго пробыл с Кирил­лом и удалился за 15 верст, на место прекрасное, между двух озер, для пребывания наедине с Господом⁸⁴⁸. Здесь расчистил он землю для на­саждения овощей и, по преданию отцов пустынных, прогонял уныние безмолвия то трудом, то молитвою и бдением; немало ему пришлось испытать страха и от разбойников, которые, не терпя праведника близ себя, гнали его из пустыни. К нему стали приходить люди с желанием делить пустынные подвиги его. По их просьбе построил он храм в честь Рождества Богоматери и учредил общежитие. Это было в 1398 году. Прибытие старца иеромонаха обрадовало преподобного, так как сам он не хотел принять на себя ни старейшинства, ни иеромонашества. Он по-прежнему подвизался в тяжких работах, не упуская церковной службы и правила келейного. По временам ходил он для духовных бесед к преподобному Кириллу. Братство его умножалось, и пример преподобного одушевлял всех любовью к суровым подвигам. Люди зажиточные стали наделять обитель подаяниями. Братия просили преподобного, чтобы принял на себя управление обителью; препо­добный говорил: «Не я оградил это место, а Пречистая Богородица: Она и может наставить вас на все полезное». Видя твердое нежелание старца принять на себя настоятельство над ними, они избрали себе игумена. Для всех, однако, преподобный оставался отцом и наставни­ком. К нему в келлию приходили за советами в смущениях душевных. По его мыслям располагалось все в обители. Никто не смел держать в келлие что-нибудь, кроме икон святых, назидательных книг и ору­дий простого рукоделия. Братия занимались то списыванием книг, то плетением мрежей для ловли рыбы. В храме и трапезе наблюдалась глубокая тишина. Князь Андрей Дмитриевич Можайский, которому принадлежала и Белозерская страна, услышав о новой обители в его пустынной отчине, пожаловал новой обители землю и озера, прислал утвари для храма ее и просил молить за него⁸⁴⁹. Так Сей нищий воззвал, – и Господь услышал и спас его от всех бед его (Пс. 33, 7).

Наместник Можайского князя, возвратясь с Белоозера, рассказал князю, каков подвижник блаженный Ферапонт в его Белозерской стра­не. Князь, давно желавший построить обитель близ Можайска, послал боярина своего пригласить старца в Можайск для беседы с князем о нужном деле. Это приглашение обеспокоило старца, но он сказал: да будет воля Господня, и, согласно с мыслями братии, отправился в Можайск. «Господь воздаст тебе награду за труд твой, я же навсегда останусь твоим должником», – сказал обрадованный князь при встрече с преподобным. Потом, открыв ему давнее желание, просил его принять на себя устроение новой обители. На первый раз преподобный отвечал только слезами, потом помолился Господу и согласился исполнить во­лю князя. При богатых средствах князя монастырь в честь Рождества Богородицы в Лужках, в версте от города, устроился скоро. Это было в 1408 году. Преподобный авва пользовался уважением первосвятителя Фотия, который с любовью беседовал с ним о духовной жизни и облек его саном архимандрита. Под надзором опытного аввы в новой обители процвела жизнь иноческая; число братии было значительное. Препо­добный авва повторял братии, жившей не вдали от города, наставление апостольское: Ночь прошла, а день приблизился: итак отвергнем дела тьмы и облечемся в оружия света. Как днем, будем вести себя благо­чинно, не предаваясь ни пированиям и пьянству, ни сладострастию и распутству, ни ссорам и зависти; но облекитесь в Господа нашего Иисуса Христа, и попечения о плоти не превращайте в похоти (Рим. 13, 12–14). Преподобный Ферапонт преставился в глубокой старости мая 27-го 1426 года. Святые мощи его почивают под спудом в соборном храме Лужецкой обители, источая чудеса для верующих. В Белозерской пустыни посвящен его имени храм⁸⁵⁰.

Девица 18 лет, уроженка города Тира, находясь в Кесарии Пале­стинской, посетила место заключения исповедников Христовых, при­ветствовала их и просила помянуть ее, когда предстанут лицу Божию. Воины тотчас схватили ее как преступницу и представили правителю Урбану. А этот подверг ее лютым мукам, при коих ребра и сосцы ее были остроганы до костей; затем еще дышащую велел утопить в море. Скончалась 6 апреля 308 года⁸⁵⁴.

Феодосия Цареградская, монахиня знатного рода, гласно обличала нечестие царя Льва Исавра и патриарха Анастасия, велевших уничтожить изображение Христа Спасителя на кресте, стоявшее наверху медных во­рот большого императорского дворца. Едва посланный чиновник взошел по лестнице и начал бить молотом по изображению, как собравшаяся толпа столкнула лестницу и упавшего чиновника предала смерти.

Войско разогнало народ; захвачены были многие, в том числе и Феодосия. Как знатнейшую и виновнейшую, повелено было в течение семи дней бичевать ее, по сотне ударов в день; и в восьмой вести с бес­честием по городу, причем раздраженный случайным ушибом палач убил ее поднятым с улицы козьим рогом. Тело ее было похоронено в ее монастыре, у Золотого Рога, и источало исцеления.

Особенно замечателен из них отрок Кирилл, поразивший своей твердостью всех, кто, не зная христианской веры, не мог постичь, какую силу дает она своим исповедникам...

Сын язычника Кирилл терпел жестокое обращение с ним отца за присоединение свое к христианам и, наконец, был выгнан из родного дома. Не отлучило это его от Христа. Не смутили отрока и насмеш­ки товарищей-язычников; на убеждения же судьи, сначала ласково обратившегося к нему и обещавшего ему возвратить его в дом отца, если он перестанет упрямиться в своем заблуждении, Кирилл воз­разил: «Отец выгнал меня, но Бог примет меня и даст мне жилище вечное...»

«Когда же судья начал угрожать 16-тилетнему исповеднику, пока­зал ему костер, приготовленный для него, то Кирилл отвечал: “смерти я не боюсь, она мне даст лучшую жизнь...”»

Тогда Кирилла приговорили быть сожженным на костре. Увидев, что при этом некоторые из собравшихся вокруг него заплакали, отрок спокойно сказал им: «О чем вы плачете? За меня следует радоваться, а не плакать... но, впрочем, вы не знаете, какую я имею надежду и куда я иду»... И затем, без малейшего смущения взойдя на костер, принял мученическую смерть...

Все они пострадали в Кесарии Каппадокийской в гонение Вале­риана (253–259 гг.).

Собор 318 отцов происходил в Никее в 325 году против Ария, отвергавшего вечность Сына Божия и единосущие Его с Богом От­цом. На сем соборе составлен и Символ веры , обязательный для всех верующих.

Основание праздников в 50-й день по Пасхе Пресвятой Троице указано в Писании, и начало этого празднования относится к началу христианства. Сам Иисус Христос, предрекая апостолам о радостней­шем событии новозаветной Пятидесятницы, исполнение его припи­сал Троице Единосущной и Нераздельной; о сошествии Святого Духа Господь сказал: Когда же придет Утешитель, Которого Я пошлю вам от Отца, Дух истины, Который от Отца исходит, Он будет свиде­тельствовать обо Мне (Ин. 15, 26). Притом явление Святого Духа, сходящего от Бога Отца и посланного Богом Сыном, распространило в мире благодатное познание о таинстве Святой Троицы (см. Ин. 16, 8–15; 14, 26). Посему со времени сошествия Святого Духа на апостолов постоянно воздается в Церкви Православной, в день Пятидесятницы, богопоклонение и прославление Святой Троице. Апостол Петр в пропо­веди Слова Божиего к многочисленному народу в день Пятидесятницы, объясняя явление огненных языков апостолам, между прочим говорил: Сего Иисуса Бог воскресил, чему все мы свидетели. Итак Он, быв вознесен десницею Божией и приняв от Отца обетование Святого Духа, излил то, что вы ныне видите и слышите (Деян. 2, 32–33). В самый же день Святой Троицы 3000 из слушателей апостола Петра приняли Слово Божие и крестились во имя Отца и Сына и Святого Духа (см.: Деян. 2, 41). Так и сотворение, и искупление, и освящение мира совершилось любовью Бога Отца, пославшего Спасителя на землю, благодатью Сына Божия, искупившего людей, и наитием Святого Духа, освящающего верующих (см.: Деян. 2, 17). Посему день Пятидесятницы есть тор­жество и в славу Бога Отца, от Которого Дух Святой исходит, и Бога Сына, Который послал Духа Святого от Отца, и в славу Духа Святого, видимо сошедшего на святых апостолов и учеников Христовых.

Понедельник Пятидесятницы называется Духов день. Название дня произошло от древних святых отцов в их словах в день Пятиде­сятницы. У святителя Григория Богослова он называется днем Духа, у блаженного Августина – праздником пришествия Святого Духа. Духов день есть продолжение праздника Пятидесятницы и установлен для того, чтобы после поклонения Пресвятой Троице воздать особое поклонение Святому Духу, видимо сошедшему на святых апостолов и Своим сошествием призвавшему верующих к прославлению и Пре­святой Троицы.

«Вожделенный день воссиял нам, братия, – говорит блаженный Августин, – и Святая Церковь блистает ныне во взорах и пламенеет в сердцах верующих. Мы празднуем тот день, в котором Господь Иисус Христос, прославленный по воскресении вознесением, послал Святого Духа. И внезапно сделался шум с неба, как бы от несущегося сильного ветра, и наполнил весь дом, где они находились. И явились им разделяю­щиеся языки, как бы огненные, и почили по одному на каждом из них. И исполнились все Духа Святого, и начали говорить на иных языках, как Дух давал им провещать (Деян. 2, 2–4). Ибо как после потопа гордое нечестие людей создало высокую башню против воли Господа, и род че­ловеческий тогда разделен на разные языки, чтобы каждый народ, говоря своим языком, не был понимаем другими: так смиренное благочестие верных различие языков обратило к единству Церкви, да рассеянное раздором соберет любовь, да расточенные члены рода человеческого, как члены одного тела, соединятся под единою главою Христом и огнем любви сплавятся в единое святое тело. Итак, сего дара Святого Духа со­всем чужды те, кои ненавидят благодати мира, не сохраняют общения единства. Пусть они даже собираются ныне торжественно, пусть слышат и чтения, повествующие, как Дух Святой обещан и послан; они слышат сие в осуждение себе, а не на пользу. Ибо что пользы им принимать то слухом, что отвергают они сердцем, и праздновать тот день, коего свет им ненавистен? Но вы, братия мои, члены Христова тела, отрасли единства, сыны мира, вы проводите день сей радостно, празднуйте благонадежно. В вас исполняется то, что предызображалось в те дни, когда пришел Святой Дух. Как тогда каждый приявший Святого Духа говорил всеми языками, так и ныне единство во всех народах говорит всеми языками. Пребывая в сем единстве, вы имеете Святого Духа, ибо никаким рас­колом не отделяетесь от Церкви Христовой, говорящей всеми языками».

«Итак получили и мы Святого Духа, если любим Церковь, если связываемся любовью, если имеем имя кафолическое и веру. Верим, братия, что сколько кто любит Церковь Христову, столько имеет Свя­того Духа. Апостол предпочел любовь языкам человеческим и Ангель­ским, предпочел чудесам веры, предпочел знанию и пророчеству, пред­почел даже великому делу милосердая, – раздаянию всего имения бедным, наконец, предпочел ее самому страданию тела (см.: 1Кор. 13,

и далее). Имея любовь, будешь иметь все. А что любовь принадлежит Святому Духу, внимай о том слову апостола: Любовь Божия излилась в сердца наши Духом Святым, данным нам (Рим. 5, 5). Почему же Сего Духа, Коим излита любовь Божия в сердца наши, Господь благоволил даровать по Своем воскресении? Что сим означил? То, чтобы любовь наша пламенела в воскресении нашем, чтоб удаляла нас от любви мира, чтобы вся текла к Богу. Ибо здесь рождаемся и умираем, здешнего да не любим; любовью да переселяемся и вселяемся горе, тою любовью, которую имеем к Богу. Господь не блага сего мира обещал нам, когда сказал: Веруяй в Меня да придет и да пьет, и реки от чрева его истекут воды живой (Ин. 7, 38). Обещал Жизнь Вечную, где нет места никакой болезни, никакому смущению, откуда не прейдем, где не умрем, где не оплакивают покойников и не ожидают наследников. Вот что обещал Он любящим; а потому и благоволил даровать Духа только по Своем прославлении, да явит в Своем теле жизнь, которой теперь не имеем, а ожидаем в воскресении».