Глава двадцатая. Раскол в Заграничной Церкви
Архиепископ Феофан тяжело переживал так называемый раскол в когда-то единой Заграничной Православной Российской Церкви. Этот раскол получил наименование евлогианского, или евлогианства, по имени Митрополита Евлогия (Георгиевского), возглавившего это ущербное течение. Хотелось бы верить, что сам Митрополит Евлогий, давший имя расколу, не был инициатором этого гибельного дела. Инициатива как будто исходила от ближнего и дальнего окружения. Что касается ближнего окружения, то оно появилось в Париже не вдруг и складывалось не год и не два, а более двадцати лет. И состояло из бывших революционных соратников, принимавших участие в интеллигентских кружках Петербурга, появившихся в самом начале нашего столетия. Так эти соратники были активными членами общества «Аргонавтов», или «Золотоискателей», которое собиралось в ту пору у писателя и философа Андрея Белого.
Вот как он характеризует состав этого кружка и настроения, царившие среди его участников: «... появились «видящие» среди «невидящих», они узнают друг друга; их тянуло делиться друг с другом непонятным знанием их, интерес ко всему наблюдаемому разгорался у них, все казалось им новым, охваченным зорями космической и исторической важности; и «видящие» расходились в догадках: тот был атеист, этот теософ, тот влекся к церковности, этот шел прочь от церковности, соглашались на факте зари: «нечто светит», из этого «нечто грядущее развернет свои судьбы... » (Эпопея, том 1, с. 136–137).
Но все эти «видящие» жестоко обманулись. Та «заря светлого будущего», которое, как им казалось, вот-вот наступит, в 1917 году оказалась всеуничтожающим пожаром.
Среди этих «провидцев» заметную роль играли Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков и А. В. Карташов – основное ядро будущего окружения Митрополита Евлогия.
И вот «аргонавтами» было сделано открытие «огромной важности», или, как они выражались, «обнаружение» особой божественной сущности – Софии, понимаемой в пантеистическом смысле. Под знамя обнаруженной приглашались встать все, чтобы вести философскую борьбу с «одряхлевшим» Православием.
Однако с точки зрения некоторых «видящих», принявших к сердцу божественную Софию, – главными среди них были все те же: Бердяев, Булгаков, Карташов, – общество «аргонавтов» не было подходящим. Поэтому создается особое религиозно-философское общество, почти из тех же лиц, что и общество «аргонавтов», где со сменой руководства меняются и задачи новой организации. По существу, она становится легальным центром всяческой революции, ибо там осуществлялась реформация устаревшей, с их точки зрения, Православной Церкви и вводилось новое «православие» панбожества Софии, или софианство.
Трудно сказать, чем бы кончилась эта пантеистическая затея, если бы не случился большевистский переворот 1917 года, и революция далеко не захлестнула бы все розовые надежды Религиозно – философского Общества. Кроме открытых собраний, были и закрытые. На засекреченных заседаниях они говорили о том, как надо пропагандировать софианскую идею в массах, на что обратить при этом главное внимание, как увлечь народ модернизированным православием и прочее. Но все это оказалось просто детским лепетом по сравнении с тем, что явил большевизм, подлинный «зверь из бездны». И тогда С. Н. Булгаков, бывший марксист и профессор политической экономии, который специально занимался окончательным развитием идей софианства (у Вл. Соловьева, по Булгакову, это «учение» осталось «недоговоренным»), резко меняет свой курс, принимая в Православной Церкви священство и, согласно новому своему званию, начинает приспосабливать свое софианство более определенно к православию... Любопытно, что будучи протоиереем и профессором Богословского института в Париже, он спросил однажды у своего коллеги профессора Концевича: «А кто такой Серафим Саровский?»
С большевистским переворотом Религиозно-философское Общество прекратило свое существование. Но весь его состав, окрашенный революционно, был сразу же зарегистрирован большевистскими властями под новым именем «Вольной Академии Духовной Культуры». В то время вся Россия была залита слезами и кровью. Но весьма показательно, что к членам Вольной Академии соввласть относилась терпимо. Почему? Да потому что они были, хотя и инакомыслящие, однако «свои», революционеры. Никаких препятствий со стороны красной власти им не было. И так «Академия» просуществовала беспрепятственно целых пять лет в столице до самого своего конца, когда в 1922 году она была выслана со всеми профессорами вместе за границу, в Берлин, а затем и в Прагу. И не только это. Как сообщали германские источники, что и за границей эти лица пользовались финансовой поддержкой со стороны советской власти. Деньги им ежемесячно высылались, и они эту помощь кровавой власти принимали!
Такой жест для советской власти, безусловно, был весьма показателен. И нет сомнения, что власть имела свои виды, помогая им. Не исключена возможность, что с некоторыми из них была и известная договоренность. Зная их очень хорошо, партийное руководство реалистично рассудило, что, оставаясь в пределах СССР, эти люди, по своему складу, будут вносить диссонанс, так или иначе стоять в оппозиции к советской власти. Если же их выпустить за границу, то они и там проявят свою несговорчивость, будут стоять в непременной оппозиции к главному направлению белой эмиграции и непременно внесут разнобой, раздор и разложение, так или иначе ослабив идейную сплоченность российского зарубежья.
Как только члены Вольной Академии Духовной Культуры прибыли в Берлин, они открыли там Религиозно-философскую Академию, которая вскоре переезжает в Париж, где сразу превращается уже в братство – Братство Святой Софии (где под Софией понимается отнюдь не православное содержание, а то, которое «обнаружили» в обществе «Аргонавтов»). Устав братства был утвержден Митрополитом Евлогием в декабре 1923 года. Члены-основатели этого братства: Булгаков, Бердяев, Зандер, Карташов и другие. Вскоре после этого, в 1924 году, они организуют при Сергиевском подворье в Париже Богословский институт, при этом вся профессура состоит из членов Вольной Академии, несмотря на то, что в ту пору в эмиграции было много специалистов, профессоров четырех духовных академий дореволюционной России. Из этого со всею несомненностью следует, что имелась нарочитая цель при подборе «профессуры» Богословского Института в Париже. И как раз эта профессура и оказалась прочным окружением Митрополита Евлогия.
Вполне понятно, что когда Заграничный Синод узнал о намерении открыть в Париже Богословский институт, то, естественно, затребовал программу, по которой предполагалось преподавать в институте. Синод обратился с аналогичным требованием и к открывшемуся Богословскому институту в Харбине. Из Харбина сразу прислали программу, а из Парижа никакого ответа не последовало. Вот уже и начало конфликта. Расчет советской власти вполне оправдался: руководство Парижского института сразу же начало вносить глубокий разлад и раздор в жизнь единой Заграничной Церкви.
Соборное решение Заграничного Епископата, по словам Архиепископа Феофана, содержало отрицательное суждение об ИМКА (УМСА), как об организации масонской, и на этом основании Заграничный Епископат потребовал от Митрополита Евлогия прекратить всякое сношение с ней. Но через свое окружение Митрополит Евлогий был опутан сетями ИМКА. Парижский институт содержался в основном на деньги этой масонской организации. А ИМКА непосредственно была заинтересована в осуществлении своих целей. Цели же эти совпадали с целями профессоров Богословского института. И заключались они в том, чтобы расколоть единство Заграничной Церкви.
Архиепископ Феофан говорил, что Митрополит Евлогий несколько раз делал вялые попытки сопротивляться окружению. Но оно цепко держало его в своих руках, накидывая, как паук, на пойманную жертву, все новые и новые петли, стремясь осуществить раскол. И все это было заранее подготовлено советской стороной.
Сразу же после кровавого захвата власти в стране встал вопрос о Всероссийской Православной Церкви, насчитывавшей свыше ста миллионов человек. Эти миллионы оставались единой и единственной силой дореволюционной России. Широко применяемый кровавый террор не ослабил эту силу, а напротив, морально укрепил ее. Вера в жесточайшем гонении усилилась, народ встрепенулся. Проснулись многие из тех, кто спал сном безразличия. Масса народная поняла, что большевистская власть действует в духе антихриста: «востани спяй (спящий), и воскресни от мертвых, и осветит тя Христос!» (Еф. 5, 14). И случилось так, что на место каждого «взятого на смерть» (Притч. 24, 11) вставал не один, а готовы были встать многие...
Многие провожали своих близких с плачем, в узы, однако говорили и завещали: «Помоги, Господи! Укрепи!.. Но живым не возвращайся!» Таково было воодушевление на подвиг за веру.
Антинародная, богоборная власть поняла, что ей грозит опасность народного единства. И применила испытанный с древности метод завоевателей «разделяй и повелевай» – раскалывай народное единство и управляй. Таким образом, кроме прямого гонения, террора и убийств, большевистская власть воспользовалась и методом провокационных расколов Церкви.
Первый раскол, инспирированный советской властью, – это появление «живой церкви», с последующим выявлением обновленческой церкви с многими подразделениями. И главный движущий догмат этой лжецеркви – признание советской власти властью от Бога.
Эта первая советская церковь открыто боролась с Тихоновской, Патриарха Тихона, «контрреволюционной» Церковью.
А второй раскол, созданный тою же советской властью, – продолжение и усугубление первого, – произведен Митрополитом Сергием в июле 1927 года. Здесь другая тактика, а цели те же. Здесь уже не борьба, ибо бороться с ушедшим в иной мир Патриархом Тихоном было нельзя, а клевета становится оружием обновленцев во главе с Митрополитом Сергием, которые заявили, что покойный Патриарх имел точно такое же просоветское отношение к большевистской власти, какое выразил Сергий в своей Декларации Сталину 16/29 июля 1927 года. Тем более, что и сама власть путем подлогов («Посмертное завещание Патриарха Тихона» и иные) сделала попытку окрасить имя Патриарха Тихона в просоветские тона. А поскольку подлинная Православная Российская Церковь, – что и предвидел Святейший Патриарх и благословил Местоблюститель Митрополит Петр (Полянский), – окончательно уходит в «пустыню» (Апок. 12, 6, 14), в «катакомбы», сергианская апостасийная церковь начинает открыто себя выдавать за Тихоновскую. У лжетихоновской церкви, как и у обновленцев, главный догмат политического исповедания – советская власть от Бога!; в то время как Святейший Патриарх Тихон вместе со Всероссийским Поместным Собором предал советскую власть, как власть антихриста, 19 января 1918 года анафеме!
И вот по обкатанной уже схеме действует советская власть в отношении российского зарубежья: подыскивается лицо, которое могло бы принять на себя инициативу по организации раскола. Это должен быть Епископ, уже проявивший себя искателем выдвижений, внешнего почета и власти. Иными словами, такой Епископ должен быть весьма честолюбив и властолюбив. А советская власть берет на себя задачу помогать кандидату, всячески подкармливая честолюбие избранного лица, пока и сам он не начнет действовать в желательном направлении.