Глава одиннадцатая. Искушение мирскою славою

Будущий Святитель Полтавский и Переяславский Феофан с самого раннего детства неизменно стремился к богоугодной жизни, подвижничеству (было время, когда он носил и вериги). Но на этом его пути появлялись у него немалые искушения. Это прежде всего его исключительные Богодарованные способности, проявленные в учебных заведениях. Эти способности в конце концов открывали пред ним заманчивую перспективу стать со временем крупным ученым и профессором. Он имел все данные к этому. Но он понял опасность и, при помощи Божией, благополучно отстранил ее тем, что принял монашество, вкладывая в него истинный, святоотеческий, Евангельский смысл: «Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир; в том нет любви Отчей. Ибо все, что в мире, похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира сего» (1Ин. 2, 15–16).

Монашеский путь он понимает так же, как понимали его Богоносные Отцы, основоположники монашества, как путь постоянной и непрерывной духовной брани, духовной войны, «не против крови и плоти. ., но против духов злобы поднебесных» (Еф. 6, 12).

«Если обратимся к житиям Святых, – писал он в одном из своих писем, – то увидим, что они шли к одной цели самыми различными путями. Одни спасались в миру, другие в пустыне. Одни были чужды всякого образования, другие были прекрасно образованны. Поэтому не будем смущаться тем, что живем в миру и не чуждаемся образования. Но будем только стараться о том, чтобы везде и при всяких условиях жить по воле Божией. » (Письма Архиепископа Феофана Полтавского и Переяславского. Джорданвилль, 1976).

Вот и жил Святитель Феофан всю свою жизнь «по воле Божией». А чтобы эту волю знать безошибочно, он руководствовался не только собственными соображениями, а пользовался «советами духовно опытных», советами благодатных старцев, по ним он проверял себя. Так он благополучно обошел крайне опасное искушение мирскою славою в Санкт-Петербургской Духовной Академии и искушение в случае с Царственной Семьей. В этих обстоятельствах он неизменно руководился волею Божией. И безусловно, своим начальственным положением в Академии он очень тяготился духовно и нес его только как монашеское послушание. Вопреки необоснованному мнению некоторых, что его перевод в Крым, на Таврическую кафедру, был для него якобы «ударом» и «успехом врагов», сумевших отдалить Преосвященного от Царской Семьи, он с облегчением расстался с Петербургом и переселился в солнечный Крым. Не по его смирению и аскетической замкнутости было звание профессора, инспектора и ректора Духовной Академии. Ведь, по словам Епископа Феофана Затворника, подлинно духовного в наших академиях нет, а в инославных – тем более. И тот, кто ищет именно «духовного», а не душевного или профессионального, тот, конечно, в современных академиях этого не найдет.

А что касается перевода Архиепископа в 1910 году из Петербурга в Крым, на Симферопольскую кафедру, то это была, как говорил Архиепископ, прежде всего личная забота Царского Семейства о его слабом здоровье, подорванном постами: климат северной столицы, с ее дождями и туманами явно не подходил Владыке. Для восстановления его здоровья лучшего места, чем солнечный Крым, не было. Перевод Преосвященного на Симферопольскую кафедру был сделан потому, что Августейшее Семейство проводило здесь полгода, и Они лично могли следить за его здоровьем. Ошибается тот, кто утверждает, что короткий крымский период его жизни был началом «удаления» Преосвященного от Царской Фамилии. Нет, это далеко не так, потому что сам Архиепископ говорил, что кратковременное его пребывание в Крыму было наивысшим выражением непосредственной близости к Августейшему Семейству. Так, например, он рассказывал, как Царские Дети приносили ему собранную ими лесную ягоду и как маленький Наследник Цесаревич передавал ее и как при этом его ручки дрожали. Он говорил о том, что из царских виноградников получал плоды на специальный курс лечения виноградом. Царская Семья предоставляла в его распоряжение свой автомобиль – в ту пору автомобили были редкостью – чтобы он мог побывать в горах, полюбоваться красотами природы Божией и подышать чистым, упоительным горным воздухом...

Но после Высочайшей аудиенции у Государыни близкие отношения прекратились. Преосвященный был удален из Крыма и назначен на Астраханскую кафедру, в город с резким континентальным климатом, с очень жарким летом и очень холодной зимой. И Владыка шел на это, готовый понести и большее, движимый священным долгом духовного отца Царского Семейства.

Здесь, в Астрахани, он получил сильно изнуряющую его тропическую малярию. Приступ начинался почти мгновенно, и, если он был на Богослужении в соборе, он удалялся и даже часто терял сознание. Приступы были настолько сильны, что после он едва мог двигаться. На этой почве давнишняя болезнь обострилась и начался туберкулез горла.

Здесь, в Астрахани, произошел нашумевший случай со Святителем Христовым, хотя слабым по телу, но сильным по духу веры. В табельный день тезоименитства Государя Императора Николая Александровича Преосвященный Феофан Епископ Астраханский вышел с духовенством для молебна о здравии Государя Императора на середину кафедрального собора. И тут все увидели, что впереди Архиерея, ближе к алтарю, стоит какой-то магометанин в пышном наряде, с тюрбаном на голове, с орденами и саблей (как оказалось, консул Персии). Архиерей, бледный, немощный, больной, через диакона попросил консула отойти в сторону или стать вместе с официальными лицами за кафедрой Архиерея. Консул же остался на месте, никак не ответив на просьбу. Подождав несколько минут, Архиерей послал уже настоятеля собора с той же просьбой. Консул не сдвинулся с места. Архиерей, оказавшись в сильном затруднении, не мог начать официального молебна. А в соборе собралось все начальство губернии и города, все военные в парадной форме. На площади, перед собором, стояли солдаты, выстроенные на парад. Атмосфера становилась все более нервозной. Тогда снова подошли к консулу и попросили его не стоять между духовенством и алтарем. Вместо ответа консул показал на часы, а затем, разъяренный, заявил:

– Передайте вашему Архиерею, что уже давно пора начать молебен, как и указано в официальном расписании, молебен о благоденствии Государя Императора. Ваш Архиерей за свое упрямство будет отвечать. На целых полчаса задержал молебен! Когда Епископу Феофану сообщили ответ консула, он попросил передать ему, что задерживает Царский молебен он, и пока он не отойдет в сторону, молебен не будет начат.

И после этого консул демонстративно покинул собор, сверкая глазами и бормоча угрозы в адрес Архиерея. И как только он сошел со своего места, Архиерей слабым болезненным голосом тихо произнес: «Благословен Бог наш всегда, ныне и присно и во веки веков!»

Все молящиеся вздохнули с облегчением. Молебен начался, хор запел.

А персидский консул в ту пору был очень влиятельным при Дворе лицом. Тогда как раз был политический курс на сближение с Персией. И угроза его оправдалась. Он сразу послал возмущенный донос на «дерзкого Архиерея, который сорвал табельный молебен о благоденствии Государя Императора». Персидский дипломат не постеснялся изобразить поступок Преосвященного Феофана в самых черных красках, как сознательную политическую демонстрацию «ссыльного Архиерея». А немощный и больной Епископ Феофан предал себя всецело в руки Божии и ждал царского гнева. Но вышло наоборот. Государь и Государыня на случившемся убедились, что Епископ Феофан действует, невзирая на сановных лиц, так, как велит ему священный долг православного Архиерея. И Преосвященный Феофан был переведен из Астрахани в Полтаву и повышен в звании. В 1916 году он стал Архиепископом Полтавским и Переяславским.¹⁰

Но до этого, в ожидании грозы из столицы, Владыка Феофан сподобился благодатного сидения за всенощным бдением в храме. Вот как об этом вспоминает сам Владыка. «Как-то находясь на службе в соборе, увидел на горнем месте в древних блестящих доспехах святого Великомученика Феодора Стратилата... О Господи! Да какая же это была для меня радость! Как это поддержало меня! Вся печаль и моя немощь телесная вмиг исчезли. Я понял, что Господь одобряет мое стояние за Его Святую Истину, поэтому и послал Он мне, немощному, такого дивного в мужестве Великомученика... О, как меня все это ободрило и возвеселило! Слава Тебе, Многомилостиве Господи, за неизреченную милость Твою!»

По поводу астраханских событий с персидским консулом в день Ангела Императора некая прозорливая схимонахиня Евгения, Старица, прикованная многолетним недугом к одру, писала Владыке Феофану: «Вижу сон. Грозные, черные тучи заволокли все небо. Но вдруг появляется Святитель Иосаф Белгородский. Он читает длинную рукопись и разрывает ее. И в этот миг яркое солнце прорывается сквозь тучи. Они быстро исчезают, и только ласковое солнце приветливо светит с неба... Господу Богу слава!»

Когда прошел слух в народе, что Епископа Феофана переводят из Астрахани в Полтаву, то астраханцы, успевшие за короткий срок полюбить своего самоотверженного Архиерея, решили не отпускать Владыку Феофана из Астрахани. Всем вскоре, однако, стало ясно, что Владыка не может не подчиниться распоряжению Святейшего Синода. Но когда Архиерей прибыл на вокзал и вошел в вагон поезда, то плачущий народ лег на рельсы, пытаясь этим воспрепятствовать отъезду любимого Владыки.

С неутешным плачем проводили христиане Астрахани своего Архиерея, подлинного Святителя Христова. Ибо народ ощутил в нем духовную, благодатную силу.